Материал нашел и подготовил к публикации Григорий Лучанский
Источник: Макс Зингер. Колымская трасса. На суше и на море №4, Орган ОПТЭ и ЦК ВЛКСМ, ОГИЗ Физкультура и туризм, 1936 г.
В документальном очерке М.Зингер коротко рассказывает о том, как катер «Октябренок» прошел 500 км по р.Колыме от Столбовой до Средникана. Затем также кратко описан пеший путь длиной 45 км через Крохалинский перевал и, наконец, путешествие на автобусе по Колымской трассе длиной 400 км до Магадана. Автор рассказывает о трудностях строительства трассы. В тексте упомянуты дровозаготовки, идущие вдоль трассы, и добыча гравия.
Изобилующее перекатами верховье Колымы стало последним препятствием перед участниками Лено-Колымской экспедиции 1935 года, собиравшимися выйти к берегу Охотского моря, откуда свободна дорога на Владивосток.
Катер «Октябренок», на котором шел начальник Лено-Колымской экспедиции капитан Бочек вместе со своими ближайшими помощниками, долго и упорно боролся с буйной силой Замкового и Каменного перекатов. Двенадцатикилометровая скорость течения реки спорила со скоростью, развиваемой катером. Ему помогала мышечная сила людей, работавших шестами.
Охота на рябчиков, куропаток, гусей скрашивала дни. Ночами морозы доходили до пятнадцати градусов, и по утрам над рекой стелился туман. В нетопленой каютке катера, где нас поместилось шесть человек, замерзала в чайнике вода.
Пятьсот километров вверх от Столбовой до Средникана были настойчиво преодолены, несмотря на все трудности плавания по осеннему мелководью. Дальше Средникана «Октябренка» не пропустила упавшая вода. Здесь, в этом небольшом бревенчатом поселке, мы остановились в ожидании лошадей, которые были заняты на золотых приисках. Нам дали коней лишь под вьюк.
Через Крохалиный хребет (отроги Яблонового хребта) мы шли пешком, без лыж, без всякой подготовки, утомленные полугодовым пребыванием на речном пароходе, который переправил нас с верховьев Лены через Ледовитый океан в Колыму. Глубоким снегом запорошило болота и топи в тайге. Мы шли, проваливаясь по колено в снег, маскировавший зыбуны и кочки, валуны и болота. Ползучий кедровник цепко хватал за ноги. Он стелился по сопкам над снегами. А сопкам не было конца. И в этих горах величественно уходили вдаль от Колымы к трассе телефонные столбы. Здесь мы не чувствовали себя одинокими...
Лиственницы давно сбросили свою хвою и стояли оголенные, словно после пожара. Мы не видели ни следов человека, ни зверя. Только цепочка мышиных следов вилась по свежей пороше. Чем дальше мы поднимались на хребет, тем реже становилась тайга. С вершин сопок-гольцов в тумане снегопада совсем не было видно тайги, спрятавшейся у их подножий.
Сорок пять километров через Крохалиный перевал с трудом и огромным напряжением были пройдены за два дня.
Измученные и усталые, выйдя на трассу, мы вдруг увидели освещенный электричеством автобус. Казалось, что расстроенное воображение рисовало в глухой тайге эту прекрасную машину. Но вот автобус дал сигнал встречной машине. Тут наше оцепенение прошло. Мы увидели и другие машины, проносившиеся по Колымской трассе, — это были пятитонные грузовики, везшие продовольствие для золотых приисков Колымы. Машины мчались на восток и на запад, с Колымы и на Колыму.
Прислали автобус и возвращавшимся работникам Лено-Колымской экспедиции. И вот после Крохалиного перевала, после болот, топей и глубоких снегов мы вдруг очутились в мягко рессорившей машине и понеслись к Охотскому морю за четыреста километров.
Трасса бежала среди сопок. Одинокие лиственницы свидетельствовали о недавно порубленной тайге. Стволами лиственниц выстлали всю дорогу от Магадана — Ногаево до верховьев Колымы. Дорожники скребками и лопатами счищали снег в кюветы по обеим сторонам шоссе.
Автобус нес нас дальше к Яблоновому хребту. Невольно мы вспоминали далекую Москву, глядя на замечательное творение человека здесь, на дикой Колыме. Всего лишь три года назад из Магадана до Колымы добирались за сорок суток по тяжелому таежному бездорожью. А нам предстояло проехать тот же путь за десяток часов.
Когда машина делала крутой поворот, люди с непривычки хватались за сидения и друг за друга. Улыбчивый шофер каждый раз оборачивался к пассажирам и предупредительно говорил:
— Вы не беспокойтесь! Мы еще не свалились. Как только машина свалится, я вам немедленно об этом сообщу.
В Мяките была первая заправка горючего из бензиновой колонки. Вчера мы пили воду из горных ключей. Сегодня остановились в уютном доме, построенном в тайге у Колымской трассы, и завтракали у начальника дистанции. Он угощал свежими колымскими огурцами, помидорами, вызывая у нас удивление.
По всей дороге расставлены вешки, словно фонарные столбы. В расщепленных верхушках вешек укреплены ветки кедровника-стланца, чтобы лучше можно было заметить в сумерках ограждение дороги.
Машина мчалась по высокому месту, круто забирая в гору. Вот гора Дедушкина лысина. А затем Черное озеро.
Скоро мы увидим Магадан, подойдя к нему с далекого Севера. Совершив трудный путь в условиях таежного бездорожья, мы лучше поймем великое значение Колымкой трассы.
Вчера ночевали на Стрелке у гостеприимного Ходжаева, сегодня – в Атке. Ночью пурговало, намело большущие сугробы. Дорожники опасаются, что трассу закроют на время очистки.
- Для автобуса трасса всегда открыта, - успокаивает нас шофер. Слухи о закрытии трассы подтверждаются. Только она закрыта на девяностом километре, близ Магадана. У нас в Атке – мороз, снег. Там, в Магадане – проливные дожди, размывающие путь. Как велико теплотворное влияние даже сурового Охотского моря!
Дорога то прямая, как шоссе Москва — Ленинград, то кружит без конца по долинам рек или взбегает петлями на крутую сопку.
До Магадана еще сто шестьдесят километров. Нам сообщили по телефону на остановке, что через тридцать километров на трассе снега уже нет.
На стопятидесятом километре снова берем бензин из колонки.
Вот и первые следы дождя. В кюветах еще не замерзли лужицы, но политая дождем трасса схвачена морозцем и будто глазирована. Освещенные солнцем снежные вершины сопок своим блеском слепят глаза. Колена дороги напоминают крутые колена Колымы в ее верховьях. Требуются большое умение, сноровка и напряженное внимание, чтобы вести машину. Наш шофер делает это уверенно и спокойно. Только мелькают столбы — указатели пройденных километров.
На праздничной арке мелькнул плакат. Показываются и исчезают люди, грузовики, вешки, столбы. Все будто во сне. Стремительное путешествие по Колымской трассе после мучительно медленного перехода через Крохалиный хребет кажется дивной сказкой. Эту сказку поведал всему миру строитель дороги, руководитель Дальстроя — Эдуард Петрович Берзин. Посланный партией и правительством, он пришел сюда со своими соратниками и повел борьбу с вечной мерзлотой, топями и болотами, прокладывая трассу к Верхней Колыме. Люди пробивали дорогу в скалах, засыпали болота гравием, вычерпанным из горных ключей. Пятидесятиградусные морозы не останавливали этих героев труда на восточном краю советской земли...
Становится все теплей и теплей. На вершинах сопок не видно снега. Вдали синеют острые зубцы скал. Автобус чуть замедляет ход, приближаясь к мостам, перекинутым через болота, ключи или ручьи.
Вон — дровозаготовки. Штабеля пиленной на дрова лиственницы. Штабелем сложен и гравий, добытый из ключа для ремонта дороги.
Мы были как раз на девяносто втором километре, когда вдруг показалось солнце. Стало радостно, и вспомнились солнечные дни летнего перехода по Лене и Колыме.
Вдоль дороги расставлены цветные столбы. Почва камениста. Вон и каменоломня. Здесь пробивали скалу и брали камень для трассы.
Голые лиственницы грустно провожают нас. На восемьдесят седьмом километре берем последний раз перед Магаданом бензин.
Идут навстречу пешие, мчатся конные, проносятся грузовые и легковые машины, как будто мы по Ленинградскому шоссе едем к Москве и скоро увидим огни Белорусского вокзала.
Вся дорога усыпана песком и ярко выделяется своей желтизной среди темени сопок. Нигде уже не видно снега.
Последние сопки. Уже близко плещет холодное Охотское море.
Слышны гудки паровозов-кукушек. Автобус с последнего возвышенного места спускается к Магадану, залитому огнями электричества, и останавливается возле гостиницы, где нам уже приготовлен номер.
Вечером с капитаном Бочек мы шагаем по улицам Магадана. Он говорит мне о том, что путь из Лены в Колыму речным пароходам проложен. Отдаленная полярная река Колыма обогатилась в кратчайший срок мощным флотом. На Колыме работают три затона: Лабуя, Столбовая и Зырянка. Мы видели раскинутые на берегах новые селения. В Родчеве, Сеймчане работают животноводческие, овощные совхозы. Обстановочная служба на Колыме, вчера еще дикой, поставлена лучше, чем на Лене. Это заслуга Колымского речного управления Дальстроя. Радиостанция Лабуи во время навигации сообщает всем находящимся в рейсе пароходам о горизонте воды на Колыме.
Чувство гордости невольно охватывает каждого, кто впервые с севера или востока, из тайги или с моря попадает на Колымскую трассу. За три года Дальстрой проделал огромную работу в горах, топях и болотах. На шестьсот километров раскинулась трасса. Слышен непрерывный гул проносящихся машин. Невольно сравниваешь эту таежную дорогу с лучшим московским шоссе. Поселки вдоль трассы оттеснили тайгу. Еще недавно люди, пробираясь от Охотского моря к Колыме по болотам и зыбунам, отдыхали только в палатках. Теперь на трассе много поселков и даже гостиница. Владивосток поддерживает без малого круглый год навигацию до бухты Нагаево — преддверия Верхней Колымы. Дальстрой обзавелся своим речным и морским флотом.
Как некогда после челюскинской эпопеи всем нам сразу стали близки неизвестные ранее названия — Уэллен, Ванкарем, бухта Провидения — так и сейчас мы все уже знаем о бухте Нагаево, о городе в тайге — Магадане, о Колымской трассе. Мы знаем о замечательной работе дальстроевцев на далеком Востоке нашей великой родины.
span style=/span
