Антология экспедиционного очерка

Материал нашел и подготовил к публикации Григорий Лучанский

Источник:  Лавров Б.,  Первая Ленская, Молодая гвардия, 1936

В книге руководителя Первой Ленской экспедиции Б.Лаврова дана историческая справка о попытках овладения Северо-восточным проходом в период до Октябрьской революции, начиная с 1878 г. (экспедиция Норденшельда) и заканчивая 1918 г. (экспедиция Амундсена). Автор предлагает периодизацию развития экспортно-импортных операций через Карское море. Он рассказывает о тех природных богатствах, которыми располагает Якутия. Далее автором описываются цели, подготовка и те трудности, с которыми столкнулись полярники при подготовке экспедиции 1933-34 гг.

Б.Лавров дает характеристики рек Енисей, Нижняя Тунгуска, Пясина, сравнивает прошлое Туруханска и его современный вид, описывает благоустройство городов Игарка и Дудинка, дает представление о течениях Северного Ледовитого океана.  Также он рассказывает об особенностях северных пород собак, описывает жизнь местного населения (остяков), промышленников-зимовщиков, работу метеорологов. Дает сведения о добыче графита в Туруханском крае.

            Как руководитель экспедиции Б.Лавров подробно рассказывает о качествах пароходов, теплоходов и ледоходов, которые принимали участие в попытке прохода по Северному Морскому пути от Диксона к устью Лены до мыса Челюскин с помощью ледокола «Красин» и авиаразведки.

Автор описывает, как была организована вынужденная зимовка трех судов на мысе Челюскин. Он касается как вопросов организации питания (добыча пресной воды, рацион, профилактика цинги) и быта (распорядок дня, распределение обязанностей, отепление), так и проблем, связанных с проведением научных работ (создание гидрометеорологической станции), досуга, обучения.

Автор описывает такие природные явления, как рефракция и северное сияние. Он рассказывает об особенностях охоты на белых медведей, песцов, моржей.

В текст книги включены отрывки из дневника Урванцева с анализом результатов экспедиции на машинах вокруг полуострова Таймыр и отрывки из записок врача Урванцевой о поездке на собаках в бухту Прончищевой.

Книга завершается подробным рассказом о пятнадцатидневном пешем переходе до острова Домашний автора и летчика Линделя, совершенном ими после аварии самолета.

Введение 

В дореволюционное время Север был известен преимущественно как место политической ссылки и как район, где местные туземные племена подвергались особенно грубой и беззастенчивой эксплуатации.

Вековые лесные массивы, горные богатства, огромные количества рыбы и морского зверя оставались нетронутыми. Только хищнически истреблялся ценный пушной зверь и первобытным способом разрабатывались золотые месторождения.

Попытки развития северной промышленности, начатые наиболее передовыми представителями сибирской буржуазии – Сидоровым и Сибиряковым, встречали самое грубое противодействие со стороны царских администраторов.

Единственный выход для этих богатств – Северный Морской путь – также не встретил здесь поддержки. Север был целиком принесен в жертву колониальной политике правительства, продиктованной столичными биржевиками.

В семидесятых годах прошлого столетия сибирский промышленник Сидоров направил тогдашнему «наследнику престола» докладную записку «О средствах вырвать север России из его бедственного положения».

Эта записка не осталась без ответа. Генерал Зиновьев наложил на ней исчерпывающую и решительную резолюцию: «Так как на Севере хлебопашество невозможно и низкие другие промыслы немыслимы, то, по моему мнению и мнению моих приятелей, необходимо народ удалить с Севера во внутренние страны государства. А вы хлопочете наоборот и объясняете о каком-то Гольфштреме, которого на Севере быть не может. Такие идеи могут проводить только помешанные».

Несколько позднее правительство все же пошло на уступки. В 1877 году был разрешен беспошлинный провоз товаров через Северный Морокой путь в устья рек Оби и Енисея. Кое-какие суда пришли из-за границы с импортными товарами и вывезли несколько десятков тысяч пудов сибирской пшеницы. Но тут забили тревогу московские биржевики, для которых выгодно было держать Сибирь на положении колонии. По их ходатайству, льготы для судоходства по Северному Морскому пути сначала были сильно ограничены, а затем и совершенно отменены. Карское море вновь опустело.

Не лучше дело обстояло и в позднейшее время. В 1908 году группа сибирских купцов возбудила перед властями ходатайство о частичном порто-франко в устьях Оби и Енисея, указывая на всю выгодность этого мероприятия для развития производительных сил Севера, в частности для лесной промышленности.

В ответ на это министр финансов Коковцев написал: «Тот ли это лес, который может выдержать конкуренцию, не говоря уже скандинавского или канадского леса, но даже леса хотя бы Архангельской губернии? Континентальный климат Сибири губительно отзывается на росте деревьев, от сильного мороза древесина их разрывается...»

Отсюда последовал вывод: «Министерство финансов не решается возлагать надежды на экспорт леса за границу и могущие произойти от сего выгоды для Сибири».

Так еще раз бюрократическим росчерком пера, при содействии буржуазной науки, был похоронен и Северный Морской путь, и сибирский лесной экспорт.

Эти исторические цитаты звучат особенно курьезно теперь, когда через Карское море в устья Оби и Енисея ежегодно проходят десятки кораблей, когда проложены пути к устью реки Лены и даже Берингову проливу. Советское правительство, в лице Сибревкома, сразу же после изгнания банд Колчака из Сибири глубоко и всесторонне занялось разрешением проблемы Севера в целом.

В 1920 году был организован Комитет Северного морского пути при Сибревкоме (Комсеверпуть), в 1922 году – Управление по обеспечению безопасности кораблевождения (Убекосибирь) и в 1923 году – Комитет содействия малым народностям при ВЦИК (Комитет Севера).

Работа этих организаций дала много положительного для заполярного Севера и Северного Морского пути. Изучение шло параллельно с практическим использованием этого пути.

Морские пароходы, сначала в очень ограниченном количестве, начиная с 1921 года, начали проходить ежегодно через Карское море. Они привозили импортные грузы для Сибири и Урала и увозили наиболее рентабельные товары – лен, кожевенное сырье, шерсть и т. п. При этом, не только в ценностном, но и в весовом отношении импортные грузы очень часто преобладали над экспортом. Это свидетельствовало о слабом развитии производительных сил Севера и неприспособленности рек и моря к транспортированию малоценных и громоздких грузов.

В 1922 году против 5 837 тонн экспорта было импортировано 7 790 тонн. В следующем году на экспорт пошло только 24 тонны.

С 1924 года началась отправка пиломатериалов. Красноярские заводы послали за границу первые 757 стандартов. Количество совершенно ничтожное. Но и эта партия показала, во-первых, физическую возможность транспортировки леса через Карское море, а во-вторых, определила лицо сибирского леса за границей. Вырученная средняя цена за стандарт пиломатериалов была много выше средней цены скандинавского, канадского и беломорского леса.

Так жизнь опровергла глубокомысленный скептицизм министра Коковцева.

С этого года лес занял доминирующее положение среди экспортных грузов карских экспедиций.

Период с 1924 по 1928 год можно назвать первым периодом хозяйственной эксплуатации Карского моря. Он характеризуется крайне медленным ростом экспорта; почти постоянным преобладанием, даже в весовом отношении, импортных грузов над экспортными; дорогой себестоимостью фрахта и, главное, получением экспорта исключительно с заводов, расположенных по линии железных дорог. Леса Севера, непосредственно тяготеющие к Северному Морскому пути, оставались неиспользованными.

Поворотным пунктом явился 1929 год. В этот год был заложен первый дом будущего заполярного города и порта на пустынной протоке реки Енисея – Игарке. Планы работ были значительно расширены как в части транспортных операций через Карское море, так и в части развития северной лесной промышленности.

Консерватизм многих видных специалистов, боязнь новаторства, отголоски идей Коковцева и К° – все это сильно затрудняло развитие работ по освоению Севера.

Указывали на исключительную трудность проводки больших судов через льды, на краткость навигации, на невозможность закончить своевременно все погрузочно-разгрузочные работы в Игарке, на невозможность сплава по Енисею и т. д. Не забыли даже летнюю мошкару тайги как угрозу для работы заводов на Игарке.

Конечно, указания на трудности, стоящие на пути к завоеванию Севера, были совершенно правильны, но совсем неправильно было считать эти трудности непреодолимыми. И они были преодолены. Город и порт Игарка выросли очень быстро. Три лесозавода, фабрика для размола графита, ряд подсобных предприятий и совхоз давали новый тон всему енисейскому Северу.

Экспорт леса начал увеличиваться быстрыми темпами. Центром лесоэкспортных операций стала Игарка и тяготеющие к ней северные лесные массивы. В 1932 году Игарка дала уже 64 процента всего карского экспорта.

Начиная с 1931 года карский лес удерживает за собой первое место в Союзе как по своему качеству, так и по укладке и перевозке на пароходах.

Заметно снизилась за эти годы и себестоимость фрахта за стандарт. Против прежних 100 шиллингов 1932 год дал понижение до 74 шиллингов, плюс к этому 17 рублей советской валютой в оплату ледокола и авиации. В 1933 году валютные расходы выразились в 67 шиллингах на стандарт, а в 1934 году в 58 шиллингах. Не менее резко понизились и страховые ставки за экспортируемые и импортируемые грузы.

Этот период можно назвать вторым периодом в работе по развитию экспортно-импортных операций через Карское море.

В результате хозяйственная возможность и целесообразность работы через Карское море были вполне доказаны. Западная часть Карского моря превратилась в артерию нормальной водной связи севера Сибири и Урала с портами СССР и европейскими портами.

Накопленные знания и опыт позволили выпустить в 1930 году первую лоцию Карского моря на русском и английском языках с подробными картами. Карское море получило свой первый паспорт, где были обозначены если не все, то, по крайней мере, основные его приметы. Это положило конец экспедиционности плавания. Одиночные корабли, руководимые арктическими исследователями, теперь сменились десятками лесовозов, выполняющими заранее составленный план грузоперевозок. Ранее почти безлюдные низовья рек Оби и Енисея получили мощный толчок к развитию своих производительных сил. Мертвые богатства Севера впервые стали на службу страны строящегося социализма.

На этой работе выковались кадры северных моряков, изучивших условия полярного плавания и стремящихся в своей работе достичь тех же темпов, какими живет весь Союз.

Естественно, что при этих условиях дальнейшее продвижение на восток Ледовитого океана явилось совершенно логическим шагом. На очереди встал вопрос об организации постоянных плаваний к берегам Якутской республики, вокруг самой северной оконечности Северной Азии – мыса Челюскина.

История знает очень немного примеров прохождения отдельных экспедиций этим путем и не знает ни одного случая прохождения здесь не только грузового каравана, но и хотя бы одного грузового судна.

Первым и наиболее удачным из всех путешествий вокруг Таймырского полуострова было плавание «Веги» в 1878 году под руководством знаменитого полярника Норденшельда. Выйдя из Готенбурга 4 июля, «Вега» 6 августа была на острове Диксон; потеряв здесь четыре дня на стоянку из-за туманов, 19 августа она прошла около мыса Челюскина, почти не встретив льдов. Поход «Веги» осложнялся тем, что ею буксировался речной пароход «Лена». Несмотря на это, 1 сентября пароход этот был у места назначения – в бухте Тикси.

В 1893 году путь Норденшельда повторил Нансен на своем «Фраме». В путевом дневнике Нансен писал: «Мы вошли в Карское море, страшное море. Отправляясь, я всегда говорил, что если мы благополучно пройдем Карское море, мимо мыса Челюскина, то самое трудное будет сделано».

Карское море поставило перед Нансеном большие препятствия. Только 18 августа он миновал остров Диксон. В результате мыс Челюскина был пройден им чрезвычайно поздно – 10 сентября. Как известно, дальнейший путь Нансена лежал к Новосибирским островам, откуда он и начал свой знаменитый дрейф к северному полюсу.

Следующим судном, прошедшим это направление в 1900 году, была шхуна «Заря». Она вышла с острова Диксон тоже чрезвычайно поздно – 18 августа. В результате 26 сентября она стала на зимовку в бухте Кольн-Арчер, не будучи в состоянии бороться с окружающими льдами. Только 25 августа следующего года она освободилась из этого плена и 1 сентября прошла мыс Челюскина.

С таким же успехом или, вернее, неуспехом проделало этот путь в 1914 году судно «Эклипс», вышедшее на поиски погибшего геолога Русанова. «Эклипс» дошел до острова Диксон только 28 августа. У острова Скотт-Гансена льды уже показали большую сопротивляемость. 12 сентября судно зазимовало у мыса Вильде, освободившись от льдов только 11 августа 1915 года.

С 1912 по 1914 год два ледокольных парохода – «Таймыр» и «Вайгач» – пытались осуществить сквозной проход, идя с востока на запад. В 1912 году они не могли дойти до мыса Челюскина приблизительно 150 миль и 9 сентября повернули обратно. Эта попытка была повторена в 1913 году, но окончилась также безуспешно. Подойдя 1 сентября к мысу Челюскина, пароходы вновь повстречались с тяжелыми льдами. 12 сентября был отдан приказ возвращаться во Владивосток.

Важность прохода сквозным Северным Морским путем заставила продолжать эту работу и в 1914 году. На этот раз «Таймыр» и «Вайгач» 1 сентября снова были у мыса Челюскина. Состояние льдов оказалось чрезвычайно неблагоприятным. Не дойдя до архипелага Норденшельда, оба судна зазимовали. На следующий год лед пришел в движение около их зимовки 2 августа. Один из ледоколов получил большую пробоину. Состояние льдов и погоды оставалось крайне неблагоприятным. Только 30 августа «Таймыр» и «Вайгач» подошли к острову Диксон, пройдя таким образом путь Норденшельда в обратном направлении, но потеряв для достижения этой цели чрезвычайно много времени.

Для полноты картины о плавании вокруг Таймырского полуострова, до похода «Сибирякова» и «Таймыра» в 1932 году, нам остается только напомнить о походе Амундсена на шхуне «Мод» в 1918 году. Как известно, Амундсен предполагал повторить дрейф Нансена через полярный бассейн. «Мод» вышла с Диксона 4 сентября; через три дня она пришла к архипелагу Норденшельда. Здесь были встречены значительные льды. Попытка обойти их с севера потерпела неудачу. Держась вдоль берега, шхуна смогла подойти к мысу Челюскина 10 сентября. Можно сказать, что этим ее дальнейшее продвижение закончилось, так как, пройдя далее на восток не более двадцати миль, Амундсен должен был стать на зимовку из-за льдов и простоял до 12 сентября 1919 года.

Этими плаваниями исчерпываются все исторические попытки овладения северо-восточным проходом. В 1932 году этот путь повторил «Сибиряков». 4 августа он был на острове Диксон, 14 августа – на Северной Земле, 27 августа – в устье Лены и 1 октября – у берегов Берингова пролива. Льдов встречалось мало, и они не мешали продвижению судна нигде, за исключением восточного берега Северной Земли, где льды были более плотные.

 Таким образом, не считая «Сибирякова», только два судна – «Вега» и «Фрам» – совершили поход Диксон – Лена в одну навигацию. Причем «Вега» сделала путь Диксон – Лена в семнадцать дней, а «Фрам» – в тридцать дней. Три экспедиции на четырех судах – «Заря», «Таймыр», «Вайгач» и «Мод» – прошли этот путь после зимовки; двум пароходам – «Таймыр» и «Вайгач» – проход с востока не удался совершенно.

Для всех путешествий вокруг Таймырского полуострова характерно то, что чем позднее судно выходит с острова Диксон, тем менее удачным является исход экспедиции. Это показывает, что состоянием льдов запада Карского моря до известной степени предопределяется ледовое положение в его восточной части.

1932 год был благоприятен для плавания на западе Карского моря. «Сибиряков» почти не встречал льдов и на северо-востоке его.

Политическое и экономическое значение овладения этим участком Северного Ледовитого океана чрезвычайно велико.

Обширная Якутская республика и Хатанго-Авамская тундра, населенная более чем тремястами тысячами человек, изобилует разнообразными природными богатствами. Уже на настоящей, далеко не совершенной, стадии наших знаний о богатствах Севера можно говорить о наличии там больших залежей каменного угля, полиметаллических руд, соли, исландского шпата и т. д. Есть основания считать этот район будущим источником снабжения рынков СССР и нефтепродуктами. В самой ничтожной степени используются также леса Якутской республики, богатства северных рек и моря этого района.

Без освоения Северного Ледовитого океана политический и экономический рост Якутской республики и других местных национальных округов и районов не может идти

теми темпами, которые характерны для всего нашего Союза.

Освоенный многолетними работами карских экспедиций запад Карского моря давал все основания для дальнейшего продвижения на восток, к берегам Якутской республики, и через Берингов пролив на Камчатку и Дальний Восток.

При учете всего этого становится понятным Постановление Совнаркома СССР от 20 декабря 1932 года о посылке в навигацию 1933 года первого каравана морских и речных судов из Архангельска к устью реки Лены и парохода «Челюскин» во Владивосток Северным Морским путем.

Подготовка экспедиций, идущих в неисследованные зоны суровой Арктики, представляет не меньшие трудности, чем самое плавание.

Надо учесть все будущие случайности плавания во льдах, надо взять все, что нужно для работы и жизни в необжитых пространствах, и не брать ничего лишнего. Надо использовать каждую минуту, потому что Арктика только на очень короткое время открывает узкую дверь в свои необъятные однообразные пространства.

1-я Ленская экспедиция была трудной для осуществления именно потому, что она была первой. Она не ставила себе задач изыскательского порядка, но по логике вещей она должна была быть одновременно и изыскательской, и хозяйственной. Она должна была дать груз Якутской республике и открыть этой стране ворота через Ледовитый океан в порты СССР.

После освоения западной части Карского моря Енисей и Обь сделались воротами Красноярского края и Омской области для выхода их продукции ко всем портам. Изучение и освоение востока этого моря и моря Лаптевых должны были сделать такими же воротами для Якутской республики реки Лену, Хатангу и др.

Насколько эта задача назрела, видно хотя бы из того, что с каждым днем увеличивались предложения для перевозки грузов в бухту Тикси, в устье реки Лены и в бухту Нордвик, около устья реки Хатанги. Вместе с этим не было ни одного предложения на вывоз грузов оттуда. Это также было симптоматично. Побережье Ледовитого океана оставалось еще мертвым. Его богатства были скованы вековым сном. Ленская экспедиция должна была его разбудить.

Три лесовоза – «Володарский», «Товарищ Сталин» и «Правда», – грузоподъемностью в 3 тысячи тонн каждый, были зафрахтованы, чтобы взять на себя перевозку предъявленных грузов на реки Лену и Хатангу. В том же направлении шел «Сибиряков» – на мыс Челюскина, «Русанов» – в бухту Прончищевой, находящуюся на восточном берегу Таймырского полуострова, «Седов» – на Северную Землю и «Челюскин» – к Владивостоку.

Грузы морских пароходов росли. Это вызвало необходимость одновременной переброски на реку Лену двух речных пароходов и громадного лихтера. Существующий флот реки Лены не был в состоянии принять привезенные грузы, поставить их к месту назначения.

Река Обь должна была отдать на реку Лену теплоход «Первая пятилетка» в 1400 сил и лихтер № 7 грузоподъемностью в 3 тысячи тонн. Река Енисей выделила пароход «Партизан Щетинкин» в 800 сил.

Задачи усложнялись. Там, где не проходило ни одно грузовое судно, должны были пройти несколько судов, в том числе три со слабым речным корпусом. От Омска до Якутска предстояло совершить путь «Первой пятилетке» с лихтером на буксире. От Красноярска до Якутска лежал путь «Партизана». Расстояние – сказочное даже для плавания в обычных условиях. Силам Арктики современный полярник может противопоставить метеорологию, авиацию, радио и ледоколы. Вооруженная этой современной техникой экспедиция может рассчитывать на успех там, где раньше всякие попытки оказывались безнадежными.

Краснознаменный ледокол «Красин» должен идти во главе экспедиции. Испытанный в многочисленных полетах над Карским морем самолет «Дорнье-Валь» обеспечит ее разведкой. Радиостанции острова Диксон, мыса Челюскина, бухты Тикси и радиостанции пароходов позволяли держать непрерывную связь. Метеорологические станции, разбросанные на Диксоне, по многим пунктам Новой Земли, на мысе Челюскина и на Северной Земле, дадут возможность синоптикам пароходов за много времени вперед предсказывать изменение погоды.

Экспедиция готовилась по-серьезному к встрече с серьезным противником.

 

Подготовка к экспедиции 

«Красин» заканчивал свой ремонт в Ленинграде. Водницкая общественность горячо приняла к сердцу интересы экспедиции. Ее энтузиазм сообщился всем. Вокруг «Красина» день и ночь кипела лихорадочная работа. Формой, напоминая громадный утюг, с мощным механизмом, с испытанной в многочисленных ледовых схватках командой, ледокол был надежным бойцом в предстоящем походе. Его капитан, М. Я. Сорокин, постоянный участник карских экспедиций, вел энергичную подготовку.

 – Мы к сроку успеем. Не подвели бы только речники. Архангельск тоже сделает свое дело. А вот как в Омске и Красноярске, этого уже я не знаю.

 – И повидают же речники горя на море! Им и от берега отойти будет страшно, – заранее потешалась над речниками морская команда «Красина».

Конечно, в нашей экспедиции это было «слабое звено». Но во главе речного похода стоял опытный моряк, капитан Модзалевский. Его помощники внушали не меньшее доверие. Все они видели Карское море не раз. Они же привели из-за границы эти изящные речные пароходы в 1931 году в устья Оби и Енисея. На их долю выпала теперь еще более трудная задача – перебросить часть этих пароходов на реку Лену.

Команда состояла из речников-ударников Обского и Енисейского бассейнов. От земли им отойти будет не страшно. Но льды, возможная зимовка, могут иметь для них очень тяжелые последствия. На это звено надо обратить особое внимание.

Итак, флотилия 1-й Ленской экспедиции разбросана по четырем пунктам, отделенным друг от друга колоссальным расстоянием: «Красин» – в Ленинграде, лесовозы – в Архангельске, «Первая Пятилетка» – в Омске и «Партизан» – в Красноярске.

Местом их встречи назначен остров Диксон со сроком прибытия в первых числах августа. К этому времени обычно освобождаются ото льда проливы Карского моря, а также Обская губа и Енисейский залив.

Графики похода судов разработаны детально.

 

*** 

Омская пристань жила непривычно напряженной жизнью. Время бежало незаметно. Приближался срок отхода судов. Между тем еще многое не было готово. Надо было поставить добавочные крепления на лихтер, получить все научные приборы, запасные части к дизельным машинам «Первой пятилетки» и обеспечить все снабжение судов как для похода, так и на случай вынужденной зимовки.

Все это было послано из Москвы, и все это где-то медленно тащилось в товарных вагонах между Москвой и Омском. Надо было выйти обязательно вовремя. Река Иртыш быстро мелела. Нормирующие глубины на перекатах падали с такой быстротой, что не исключена была задержка в пути из-за необходимости перегрузок и других остановок.

На лихтер же возлагали все надежды морские пароходы. Он должен был подвезти уголь на Диксон для их добункеровки. Его опоздание вызвало бы опоздание всего морского каравана.

 – Ну, сегодня пришли, наконец, все наши грузы, – торжествовал завхоз Маслов. – Скоро выйдем.

Увы, торжество было преждевременным. На другой день он в отчаянии стоял над полученной спецодеждой. Шапки годились только на головы школьников, зато сапоги отличались необыкновенной вместительностью. Ватные куртки были налицо, о брюках же сообщалось, что они «досылаются».

Весь этот день сотрудники экспедиции провели в обследовании складских помещений Омска. Местные власти сделали все возможное, чтобы можно было подбирать «спецодежду для команды, а не команду для спецодежды».

Это было исправлено. Но по мере распаковки грузов обнаруживались дальнейшие сюрпризы. Пришел аммонал и к нему бикфордов шнур. Запалов же ее было. Они тоже «досылались». Ружья и винтовки были одного калибра, патроны для них – других размеров и т. д.

– Хорошо, что мы грузимся в Омске. А то что бы мы делали, если бы все это было нам передано на Диксоне? – утешали себя сотрудники экспедиции.

Конечно, хорошо, что в Омске значительную часть «несоответствий» можно было исправить. Но нехорошо начинали свой первый год работы полярники-снабженцы.

Невозмутимый Шарашов, начальник обского транспорта Главсевморпути, рассуждал просто и резонно:

 – Вы лучше уходите скорее, а то вода падает. А дорогой либо шапки к головам притрутся, либо головы к шапкам. Без воды же пропадете.

17 июля «Первая пятилетка» с двумя лихтерами двинулась в путь.

Можно было ехать дальше в Красноярск. Каково же было наше разочарование, когда вечером того же дня в Омске опять показались знакомые лица. Вода все-таки «подвела». В восемнадцати километрах от Омска, на Ново-Зиминском перекате, нормирующая глубина упала до ста шестидесяти сантиметров. Там работал землечерпательный караван, обещая дать нужные глубины через два дня.

 – Никак не оторвемся от Омска, – злились моряки. – Скорей бы выйти в море. Пусть льды, пусть что угодно, только бы не эти проклятые мели.

Их негодование было понятно. Все сознавали ответственность перед всей экспедицией. Все старались идти как можно быстрее. Через два дня «Пятилетка» наконец ушла. Она нагоняла пропущенное время на хороших глубинах, но успехи целого дня сводились на нет при первой же посадке на мель. Служба пути на Иртыше была далеко не на высоте. К этому прибавилось необычное мелководье. Более четырех суток потерял экспедиционный караван на пути к Тобольску.

Впереди предстояли, по-видимому, не меньшие затруднения. Радиограммы из Нового Порта – Обской губы – говорили о небывало долгой задержке льда в этом районе и о полной непроходимости его даже для морских судов. Обстоятельства здесь начали складываться неблагоприятно.

В Красноярске «Партизан Щетинкин» с угольным лихтером на буксире также готовился к походу. Дела с его снабжением также обстояли неблестяще, но впереди был город Игарка, где можно было рассчитывать основательно пополниться. Корпус парохода, уже потрепанный в предыдущих плаваниях, был особенно ненадежен при проводке во льдах. Цистерн для питания котлов пресной водой во время морского перехода на «Щетинкине» не было, и это предопределяло его буксировку, если только ему не представится возможность захода в реки Таймырского полуострова.

Подкрепили корпус судна, установив в форпике айсбимсы. Это все, что можно было сделать на случай встречи со льдами. Вообще же ему не рекомендовалось встречаться с большим скоплением льдов.

Прекрасный речной буксир, он будет выглядеть на море маленькой лодочкой по сравнению с морскими пароходами и даже с «Пятилеткой».

15 июля «Партизан Щетинкин» отошел от красноярской пристани на Игарку. Он, несомненно, придет на остров Диксон своевременно, если залив Енисея уже свободен ото льдов. Лихтер с углем будет базой для первых морских пароходов.

Время дорого. Надо воспользоваться аэропланом, чтобы придти в Игарку и на остров Диксон как можно раньше. Там разгар подготовки к очередной Карской экспедиции. Важно продвижение на восток по Полярному морю, но не менее важно не терять уже завоеванные позиции на его западном участке.

– Наш самолет готов к отлету, – отрапортовал по-военному пилот Липп.

С товарищем Липпом мы старые знакомые. Под его управлением самолет проделал ряд больших полетов над Енисеем, над тайгой и тундрой. С ним мы летали в далекий залив Гыдо-Ямо, на реку Юрибей, устанавливая там первую избушку для промышленников этого пустынного побережья. Реки Нижняя Тунгуска, Курейка не раз видели его самолет.

На этот раз он сидел на «скучной» линии: Красноярск – Игарка – Диксон.

– Ничего теперь нового здесь для меня нет. Куда-нибудь подальше бы!

– Попадем и дальше, а теперь пока идем в Игарку, к старым знакомым.

– Есть. Готовы к отлету.

  

***

Под нами узкой лентой расстилается Енисей. Это огромная река, пятая по величине в мире, протяжением в 4 475 километров. Бассейн Енисея занимает площадь свыше 2 500 тысяч квадратных километров. С Карского моря по своим глубинам он доступен для морских пароходов до города Игарки, расположенного в 700 километрах от острова Диксон.

Велики и его притоки – Ангара, Подкаменная Тунгуска, Нижняя Тунгуска, Турухан и др.

Правые его берега возвышенны, левые низменны. Поэтому правые его притоки быстры и порожисты, левые же спокойны, широки и часто меняют русла. От старых русел остаются многочисленные озера и протоки.

С высоты самолета прекрасно видна долина Енисея, это, по выражению Нансена, «страна будущего». Густые леса столпились широкой полосой по обе стороны реки. Отчетливо выделяются красноватые стволы сосен. Ель, пихта, лиственница с трудом различимы на общем ковре, сотканном из разнообразных зеленых оттенков.

Местами идут березняки и осинники. Ближе к реке леса прерываются иногда луговыми пространствами. Сейчас они, вблизи редких деревенек, уже скошены и сложены в маленькие кучки – копны.

Дальше на восток и на запад, за зоной лесов, виднеются ржавые пятна болот и озер. На них лишь изредка виднеются чахлые одиночные стволы лиственниц.

Самолет идет прямой дорогой на север. Он то режет мысы, удаляясь в тайгу, то идет над самым руслом Енисея. Под нами проходят заросли леса, острова, пески и небольшие поселки.

Однако в этой обычной северной картине уже есть и признаки начавшегося оживления.

Внизу виднеется Придвинская судостроительная верфь. Не более трех лет назад здесь была та же тайга, которая видна кругам. Теперь там поселок с 5 тысячами человек. Оттуда выходят те громадные баржи, которые плавают теперь на вольном плесе Енисея в длинных караванах, медленно идущих с грузами на север.

Мой сосед по кабине, художник Рыбников, изумленно показывает то на одно, то на другое поразившее его пятно.

Ярким зеленым пятном выделился Ярцевский совхоз.

Здесь в царское время была небольшая деревушка Ярцево. Теперь около нее раскинулся большой совхоз с посевом в две тысячи гектаров. Под его влиянием организовался здесь колхоз, который также занялся огородами и посевами. Северное земледелие сделало большой шаг вперед.

В закрытой кабине самолета гул мотора не заглушает речи. Поэтому можно разговаривать не только записками, но и несколько повышая голос.

– Это что там внизу? – то и дело спрашивает сосед.

Под нами прошла река Кас. Видно, как в ее устье скопились большие неуклюжие плоты леса, готовые к отплытию к далекой Игарке. Это тоже «разбуженный Север». Совсем недавно здесь стояла непроходимая тайга. Теперь в этом районе выросли крупные поселки. Енисей никогда не видел сплава древесины на своем русле. Сибиряки не верили в его возможность. Теперь сотнями тысяч кубометров плывет лес к лесопильным заводам Севера.

Причудливыми, извилистыми зигзагами прорезают тайгу небольшие речки. Они без имени, потому что к большинству из них еще не подошел человек.

Художник Рыбников – давнишний путешественник по европейскому Северу. Побывал он в далеком Онежском районе, был в Карелии. Теперь его потянуло на необжитый азиатский Север. Во время полета он то и дело делает наброски эскизов в свой путевой блокнот.

Погода не совсем благоприятна для полета. В этом году стоит холодное, пасмурное лето. Аэроплан нередко проходит сквозь густые заряды тумана или дождя. Затем он вновь вырывается на солнце. Тогда около крыльев самолета появляются круги радуги.

 – Неудобно как-то и зарисовывать это. Не поверят, – сомневается художник.

Остановка намечена около Подкаменной Тунгуски, где самолет должен взять бензин. Скоро она сверкнула своей длинной темной полосой, резко отличаясь по цвету воды от Енисея. Вслед за этим у ее устья показалась и деревня, носящая то же имя.

Она стоит на правом берегу реки. Около берега приткнулись лодки, начиная от крупной грузовой «илимки» и кончая легкой «веткой», на которой плавать можно только одному человеку, и притом с большой сноровкой. Для каждого нового ездока на ней купанье почти обязательно. На берегу развешаны сети и стоит несколько чумов племени кето, или, как их раньше называли, енисейских остяков.

Самолет, сделав крутой вираж, опускается на воды Тунгуски. Появляется приятное ощущение тишины. Гул мотора, хотя и заглушённый, порядочно надоел.

Небольшой пробег по воде, и поплавки самолета упираются в гальку берега. Можно сходить в деревню, повидать старых знакомых и «наладить» чай, чтобы восстановить силы для дальнейшего полета.

К нам подходят владельцы чумов. Хотя они и привыкли уже к виду аэроплана, но каждый раз самолет доставляет им новое развлечение. На фоне однообразия жизни его прилет – все-таки событие.

Это довольно рослые и крепкие люди. С бесстрастными лицами, не вынимая трубок изо рта, они здороваются с нами, протягивая огрубевшие, твердые руки.

 – Здорово, здорово... Хорошо летит, долго летит, – выражают они свое удовольствие на своеобразном русском языке.

На этот раз с ними несколько женщин и дети. В привязанной лодке видны головы двух крупных ездовых собак.

 – В интеграл рыбу сдавал, – объясняют они свое присутствие. – Товар в лавке брал, живем хорошо...

Видно, что теперь они живут неплохо. Советская власть возродила это угасавшее племя.

Обложенные ранее тяжелым налогом, теснимые царскими чиновниками и кулаками, они старались уйти как можно дальше от встреч с начальством. Находясь в вечном долгу у спекулянтов и торговцев, опаиваемые водкой, они потеряли всякую надежду на лучшую жизнь.

Памятная книжка Енисейской губернии за 1889 год так рисовала их положение:

«Караконско-остяцкая орда сидит у запоров речек в ямах или в убогих чумах, почти голая и нередко голодная, питаясь только рыбой. Нередко в этой орде бывают случаи людоедства. Значительная часть остяцкого Байхинского рода, проживая в плохих чумах, представляет жалких нищих, пропитывающихся милостыней».

Это никого не беспокоило.

«В чем дело? Низшая раса! Она вымирает, это естественно...» – таково было мнение представителей «высшей» расы, создававших себе богатства самой дикой эксплуатацией народов Севера.

Теперь не то! Социалистическая революция показала и племени кето путь к новой жизни.

 – Однако мы скоро поедем. Полетит аэроплан, и поедем, – торопятся они.

У них несложный, но чрезвычайно приспособленный к обстановке «мотор». Это – две собаки, которые сейчас спят в лодке. Нагруженную лодку они свободно тянут против течения, умело обегая крупные камни и переплывая встречные ручьи.

Мы поднимаемся на приподнятый берег, в самую деревушку.

Местоположение прекрасное. Редко можно найти на Севере такой красивый и привлекательный вид. Деревушка стоит на мысу, образованном слиянием рек Подкаменной Тунгуски и Енисея. Позади и напротив ее раскинулись красивые таежные леса. На открытых пространствах растет хороший травяной покров, откуда глядят разнообразные цветы Севера.

Летом здесь солнце светит довольно часто. При его сиянии особенно красиво сочетание зеленых красок берега с темной окраской воды.

Сама деревушка красотой не блещет. Здесь типичные сибирские постройки. Кое-как срублены стены. На постройку приличных крыш уже не хватило терпения. В некоторых домах они односкатные, в других же хотя и двухскатные, но в большинстве случаев производят впечатление сделанных наспех, со многими недоделками. О хороших, хозяйственных постройках и говорить не приходится. Местный скот волей-неволей должен «привыкать» к суровому климату.

Кажется, что пришли сюда первые поселенцы, наскоро сбили себе временные постройки и заторопились куда-то дальше, на другую работу, чтобы потом закончить постройку, но так ее и не закончили. Потомки же их чувствовали себя вполне удовлетворенными доставшимися им в наследство «архитектурными» сооружениями.

Здесь нет и следа построек, напоминающих собой постройки Кировского (б. Вятского), Вологодского или Архангельского районов. Внимание останавливается только на домах фактории Союзпушнины, радиостанции и школы. Прилично выглядит старый дом кузнеца.

Чистота в деревеньке относительная. В хорошую погоду это скрадывается. В дождливую же осеннюю или весеннюю пору грязь здесь отчаянная.

Основное занятие жителей – охота и рыболовство. Но довольно много и скота – лошадей и коров.

Мы идем «налаживать» чай к своему старому знакомому – заведующему факторией Комелягину.

В просторных светлых комнатах фактории чисто и уютно. По-северному, с непритворным радушием, встречают он и его жена нежданных гостей, хотя, конечно, ничего, кроме излишних хлопот, мы не приносим.

 – Ну, вот, так мы и знали. Опять на Север потянуло. Не надоело еще? – встречает нас хозяин дома. – А мы давно уже посматриваем... Пора, пора... Скоро Карская...

На столе удивительно быстро появляется самовар, вслед за ним прекрасная рыба северных рек – жареная нельма.

У нас есть свое угощение, для северных жителей очень желанное. Мы предусмотрительно закупили в Красноярске небольшое количество свежих огурцов и помидоров.

 – Ну, скоро вы нас этим удивлять перестанете, – подает реплику один из членов семейства.

 – А что, ждете парохода с таким же грузом?

 – У нас свои овощи будут не хуже красноярских...

Оказывается, здесь уже организовался крепкий колхоз, и люди, занимаясь охотой и рыболовством, провели также и пробный посев. На поле в два-три гектара засеяны ячмень, лен, картофель, капуста, огурцы, брюква и т. д.

Несмотря на сравнительно холодное время, все это дало прекрасные всходы и прекрасно росло.

 – Осенью приедете, угощать будет чем, – уверенно подтверждает Комелягин. – Да и вообще здесь развернуться можно...

Это совершенно справедливо. Здесь есть над чем поработать. В настоящее время около самой деревни геологическая партия Главсевморпути ведет разведку на каменный уголь. На другой стороне реки, в 8 километрах от устья, ясно виден выход другого угольного пласта. Там же обнаружены залежи прекрасной огнеупорной глины. Выше, на притоке Тунгуски, есть гипс, магнетиты и исландский шпат. Уголь молодой. Его теплотворная способность не выше 5 000°, но все же его можно будет использовать для Енисейского пароходства, которое до сих пор пользуется дровами или везет с собою баржи с углем Черемховского бассейна.

 – Пора и о лесах ваших подумать, – говорю я.

Но мое замечание присутствующие встречают с некоторым холодком. Это не ново для меня. Очень часто охотничьи деревни с недоверием и опаской смотрят на приближающегося лесоруба: его топор может испортить охоту.

 – Ну, лесов-то в других местах побольше. Наши пока можно и не трогать, – вот обычное возражение.

Ho это не совсем так. Выше по Енисею, действительно, «лесов побольше», но и леса Подкаменной Тунгуски, где уже есть много перестойного леса, где старый лес губит молодняк, пора поставить на службу советскому государству. Надо, однако, организовать здесь не выборочную рубку сосны, как вынуждены мы это делать в Ярцевском и других леспромхозах. Пора продвигать на рынок великолепную северную лиственницу, кедр и пихту.

Наш разговор возвращается опять к работе молодого колхоза.

 – План наш в этом году выполнен и по пушнине, и по рыбе, – заявляют колхозники. – А к осени и с овощами будем...

Я вкратце рассказываю им содержание доклада профессора Вавилова о проблемах северного земледелия.

«В целом предельной границей вызревания современных самых разных сортов хлебных злаков можно считать широту полярного круга (66°30' северной широты). Большинство овощных культур, включая картофель, как показал наш и мировой опыт, практически не знает северных пределов» – так заявил профессор в своем докладе.

Это заявление встречается общим одобрением:

 – У нас дело развернется! Колхоз – это не единоличник.

Чаепитие закончено. Аэроплан получил нужное количество бензина. Пилот Липп торопит с отлетом. Он хочет ночевать если не в Игарке, то, по крайней мере, в Туруханске.

 – Приедете с Ленского похода, опять заезжайте. Расскажете, как там люди живут...

 – Ладно. А вы мне расскажете о вашем колхозе, чтобы было, что сообщить в Подкаменной Тунгуске...

 

*** 

Самолет снова несет нас сначала над темными водами Тунгуски, а потом над желтоватым Енисеем; резкая черта видна на поверхности в том месте, где они соединяются.

Под нами снова только вода и леса: начиная с реки Вахты, природа все более принимает северный колорит. Леса становятся мельче, почти не встречается сосны. Лиственница и мелкий березняк становятся преобладающими породами, но и они грудятся около Енисея и его притоков суживающейся полосой. Ржавые пятна болот с чахлой растительностью отвоевывают все больше и больше пространства.

Левый берег дал уже бесчисленное количество озер самой разнообразной формы. Видно, как иногда слетают с них уши и чайки, испуганные шумом нашего мотора.

Погода заметно ухудшается. Аэроплан то и дело пролетает среди низких, сырых облаков. Они скрывают от нас ленту Енисея. Полет становится затруднительным. Однако товарищ Липп настойчиво гонит аэроплан вперед. Он хочет быть обязательно в Туруханске. Это вполне понятно. Неуютно сидеть в холоде и сырости на берегу пустынной реки. Будем лететь, пока редкие просветы дают возможность правильно ориентироваться.

Рыбников задумчиво вертит перед собой лист зарисованной бумаги. Со стороны мне кажется, что он сам в сильном недоумении – где верх и где низ его рисунка.

– Ни за что не поверят, что так это было...

На рисунке – тайга, над ней протянувшаяся вверх дуга радуги, смыкающаяся с нашим аэропланом. Рисунок, действительно, производит впечатление фантастического. Но я подтверждаю, что «так было на самом деле», на тот случай, если москвичи не поверят художнику.

Енисей уже не кажется узкой лентой. Приняв в себя многочисленные притоки с правой и левой стороны, он широко раскинулся в обе стороны, оттеснив дальше таежные и лесотундровые пространства. Часто встречаются пески, идущие длинной полосой. Обычно на них стоит несколько чумов племени кето (енисейских остяков). Это рыбаки, выехавшие для летнего и осеннего промысла. С появлением льда они вновь отходят в глубь родной им тайги. Небольшие лодки, разостланные на песках сети, несколько собак около чумов – вот и все их несложное хозяйство.

Нужна большая выносливость, исторически выработавшаяся привычка, чтобы долгими месяцами жить в тесном, дымном чуме среди пронизывающей сырости и холода северной погоды.

Пожалуй, правы те, кто утверждает, что главное богатство Севера – это народы Севера. Они стали теперь жить несравненно лучше в материальном отношении, а главное – почувствовали себя свободными гражданами великой трудовой семьи. Но много еще надо сделать на енисейском Севере, чтобы создать нужные северянину культурно-бытовые условия.

На восток от Енисея виднеются длинные цепи гор. Туда стремится и приречная полоса леса, становясь все гуще по мере приближения к горам. Это берега самого большого притока Енисея –  реки Нижней Тунгуски. Самая река, скрытая высокими гористыми берегами, еще не видна. Она откроется около самого Туруханска, под 65°47'22" северной широты, невдалеке от полярного круга.

Сказочная, но еще малоисследованная река! Длина ее – 3 250 километров. В своем верховье она отделяется от реки Лены водоразделом всего в тридцать километров. Несмотря на малую разведанность, район Нижней Тунгуски уже сейчас известен как место мощных залежей каменного угля, графита, исландского шпата и огнеупорной глины. Сравнительно удобными водными путями сообщения все эти богатства связаны с Северным Морским путем и через него – со всеми портами СССР. Здесь вероятный центр будущей северной промышленности.

Показались луга, покрытые многочисленными копнами сена, низменный мысок, и перед нами открылся Туруханск. Липп добился своего: мы будем ночевать в Туруханске. Самолет круто идет на посадку.

Один из центров самой жуткой и беззастенчивой эксплуатации покоренных народов Севера, один из наиболее отдаленных центров ссылки, в том числе и ссылки многих видных революционеров, – таков был дооктябрьский Туруханск.

Для сбора ясака с обитавших в этом районе туземцев в 1607 году было построено зимовье Туруханское.

После пожара исторического города Мангазеи, находившегося в устье реки Тазы, сюда в 1672 году было переведено все управление Мангазейского воеводства.

Ясак с покоренных народов Севера был троякий: податной – по десять соболей с женатого и холостого, десятинный – каждый десятый зверь всякой породы, и поклонный – в количестве, определяемом «доброй волей и усердием приносителя к особе царской».

К этому надо прибавить произвол собиравших налог царских чиновников и наезды русских торговцев, в прямом и переносном смысле слова грабивших туземное население.

Все это способствовало разорению туземцев и вызывало даже своеобразный протест со стороны московского правительства. В грамоте 1697 года на имя енисейского воеводы писалось: «Многие служилые люди себе и женам своим делают портища золотые и серебряные, а иные на собольих и лисьих черных мехах. И знатно, что те служилые люди от неправого своего нажитку, кражею нашего великого государя казны или грабежом с иноземцев те богатства свои наживают».

Местное население вымирало или разбегалось.

Как средство для заселения Туруханского края была использована ссылка. По указу 1669 года было повелено: «Ссылать в Сибирь с семьями за одно и два воровства без отсечения рук и ног, уличенных в разбое без убийства – с отрезанием левого уха и отсечением двух пальцев на левой руке».

Туда же посылались «гулящие в Москве и пришлые люди», не имевшие возможности уплатить за это положенный штраф.

В тридцатых годах XIX столетия сюда, в Сибирь, было переведено десять тысяч заключенных из европейских крепостей. После подавления польского восстания в шестидесятых годах население пополнилось тысячами ссыльных поляков.

Здесь отбывали ссылку и некоторые декабристы – князь Шаховской, Бобрищев-Пушкин, поручик Аврамов и др. разного рода сектанты, не подчинявшиеся господствующей церкви, также оказались в этих местах.

В последнее время перед революцией Туруханск и его окрестности стали ссылкой многих вождей и участников Октябрьской пролетарской революции. Здесь был в ссылке товарищ Свердлов, в станок Курейку, севернее Туруханска, был сослан товарищ Сталин.

Естественно, что хозяйственная жизнь города Туруханска, созданная на такой базе, была не блестяща. Его состояние в 1875 году так описывается в отчете Норденшельда: «Город производит впечатление большой разрушенной деревни, его окрестности наполнены болотами и лужами стоячей воды, в силу чего климат в нем нездоровый. Маленькая церковь и стоящая одиноко покосившаяся башня – единственные здания, которые могут хотя сколько-нибудь претендовать на внимание, все же остальное, за весьма малыми исключениями, ничего более, как развалившиеся избы и мазанки, большей частью необитаемые. Впрочем, в этом несчастном местечке есть почта, лавка, кабаки и пр.» (Норденшельд, «Экспедиция к устью Енисея 1875 – 1876 гг.»).

Теперь этот город принял другой вид. Октябрьская пролетарская революция вымела царских чиновников, торгашей и попов. Деятельность местного совета, работа кооперации и Союзпушнины, школы и интернаты для туземных детей сильно способствовали культурному росту местного населения. Несколько новых зданий придали городу более парадный вид.

Все же, по существу, это не город. Он производит впечатление несколько большей деревни, чем другие станки на Енисее. Промышленной базы он под собой не имеет. Его заметно забил город Игарка, а в недалеком будущем его будут забивать и новые промышленные центры на Нижней Тунгуске.

Большое оживление придают Туруханску сплавщики, пригнавшие сюда плоты для Игарки. Около плотов напряженно работают несколько небольших пароходов. Енисей здесь широк и штормист. Плоты, проплывшие пороги Тунгуски, порядочно потрепаны. Надо их заново укрепить.

Заведующий лесопристанью товарищ Степанов, вятич, один из первых сплавщиков по Енисею, встречает нас, как старых знакомых.

– У меня и ночуйте. А наши ребята помогут завтра заправить самолет.

Так и делаем. Товарищ Степанов – патриот своего дела. Он верит в леса Сибири и в Игарку как в будущий сибирский Архангельск.

 – Теперь все верят в Игарку, а раньше... И сплавлять-де по Енисею нельзя, опасно, и народу не найдем... Мало ли, что говорили. А теперь плывут наши плоты и по Ангаре, и по Енисею, и по Тунгуске. Никто и внимания не обращает.

Рыбников в это время делает набросок Туруханска со стороны Енисея.

 – А вы что старье рисуете? Деревня – деревня и есть. Вот бы вам нарисовать наши плоты, как они идут через порог, – это дело...

 Солнце в это время в Туруханске уже не заходит. Но, хотя ночи и нет, люди нуждаются в отдыхе. Понемногу городок затихает.

Мы выходим из дома на обезлюдевший берег и уходим по плотам как можно дальше от него, чтобы избежать полчищ комаров и мошек.

Там мы садимся на бревна, глядя на молчаливые старые дома Туруханска и на реку, беззвучно катящую свои волны дальше на север. Вдали виден небольшой табун лошадей, заснувших в самых разнообразных положениях. Часть их дремлет, стоя на ногах, часть лежит, растянувшись на песке. Спят и собаки, закрывши хвостам носы от болезненных комариных укусов.

Странное впечатление производит вид спящего города в свете незаходящего солнца. Вспоминается старая детская сказка о спящей красавице – как заснули все от мала до велика в самых разнообразных позах и спали беспробудно целые годы, пока не явился долгожданный избавитель.

Степанов, покуривая трубку, не спеша, сообщает новости начавшейся навигации.

 – Сплав наш идет неплохо. Были аварии, но небольшие. Трудно пришлось в этом году только рыбацкому каравану. Больно спешить народ стал, а народ новый – малотолковый.

 – А в чем дело?

 – Да в том, что пришел к нам караван рыбаков вслед за льдом. Народу там, пожалуй, около тысячи. Пароход, лихтер да промысловых судов немало. Мы им говорим: переждите повыше по реке, еще лед из Тунгуски не весь вышел. Станем ждать, говорят, этак всю путину пропустим. Пошли дальше. Ну, идите, если вы такие умные. А к вечеру Тунгуска лед дала, да еще какой. Пароход туда-сюда. Не то, брат! Буксир пополам, лопасти винта долой, и готово. Вниз по матушке... Деревянная посуда стала к лихтеру держаться. Да где тут! Кого куда льды разогнали. Надо помощь бы дать. А какая тут помощь, когда льды кругом. Так и понесло к Игарке. Думали, все перетонут...

 – Ну, и как же?

 – Дали знать на Игарку: ловите, мол, гостей, рыбу больно рано захотели ловить, как бы к рыбам сами не попали. Ну, игарцы мобилизовались. Только толку мало, так и пронесло одно судно за другим мимо Игарки, а одно уже затонуло. Лед подрезал его. На лихтере шкипер, видать, толковый. Boвремя, после Игарки, успел бросить якоря. Подбились к берегу, а других дальше понесло. Еще одна посуда затонула. Потом суда стали выбиваться одно за другим к берегу. Не досчитались мы человек десяти. Ну, думаем, все-таки дешево отделались. А потом и эти объявились. Вышли они на берег по льду, пониже, кажется, Дудинки... Люди не пропали, а дело-то сорвалось. Пока чинился пароход да пока собирали свой караван, времени ушло много. Хорошие для лова дни пропустили. На Севере – это не на Волге. Посматривай да послушивай.

 – Ну, что же, тут ничем не поможешь. Несчастные случаи везде бывают, и у нас тоже на сплаве... – начинает возражать один из сплавщиков.

 – Ты, брат, тоже, видать, из первогодников. Так дело не делают. Хорошо было бы на лесозаготовках, если бы мы тоже к сезону каждый год возили рабочих. Да пока везем их, так горя нахватаешься и время пропустишь. Построили теперь на лесозаготовках деревни, клуб там построили, школу. Чем не жизнь! Куда от такой жизни народ побежит? Вот и весь разговор. План всегда выполняем.

 – А рыба-то не на земле живет, а в воде. Как ее зимой возьмешь? – не сдается молодой.

 – Построй, брат, ты деревни, где ход рыбы есть, а рыбак ее и зимой найдет. Не найдет, так и на печи полежит, пока новый ход не объявится. Хороший рыбак дело знает. А теперь, посмотри, каких рыбаков возят. Они и весло не знают как взять в руки.

– Зимой там жуть!.. Темная ночь, чистое поле. Не с кем и поговорить!..

– Это другое дело. С непривычки иногда жутко. Только и во льдах рыбакам тоже жутко. Без постоянных поселков на Севере рыбы не взять.

Это, по существу, совершенно правильно. Сезонники – не кадры для Севера. Их завоз дорог, и труд из-за непривычки к условиям малопроизводителен. Надо заселить Север, создать нужные условия для жизни. Тогда можно ожидать возврата с Севера затраченных капиталов. Одна техника без людей – не сила...

Енисей здесь уже могучая, широкая река. Он пополнился водой Нижней Тунгуски и Турухана, впадающего в Енисей с левой стороны.

Мертвую тишину прервал шум парохода. Сплавщики начинали свой трудовой день. Помимо обычной работы сегодня им предстояло проделать и другую работу. Ногинский угольно-графитовый рудник, расположенный на Нижней Тунгуске, переживал весной обычную трудную пору. Не хватало барж для вывоза продукции. Сплавщики предложили использовать свои плоты. Впереди ждал их так называемый Большой порог. Вода прорывается там через горный массив со скоростью 18 километров в час. В 9 километрах от устья находится страшная «корчага» (водоворот). Ее рычание слышно еще издалека. Почти ежегодно несколько человек становятся ее жертвами. Через эти быстрины и водовороты перебросили сплавщики на своих плотах несколько тысяч тонн графита.

 – Шахтерам помогали, а когда нужно, они вам помогают, – отвечают сплавщики. – А только за деньги едва ли бы повезли. Страшно на пороге, когда плот вдруг идет под воду. А с графитом он еще тяжелее.

Трехсотсильный «Сплавщик» усиленно работал винтом, выходя на середину реки. За ним вытянулся длинный хвост плотов, посланных на Игарку с верховьев Тунгуски. Индустриализация этой части Севера идет быстрыми шагами.

 – И на Курсиве этого графита добыли много. Не поймешь только, чей графит лучше: курейцы отстаивают свое, тунгусцы – свое. Весь Союз можно заполнить этим графитом. Только давали бы карандаши скорее. А пока пишем прямо графитом. Обтешешь его, и готово... А вот, кажется, и сам начальник рудника идет, – заметил Степанов.

К нам подходил широкий, плотный человек. Это не начальник рудника, а старший инженер. С ним мы не видались около года.

– Пришел поздороваться с полярниками. На Лену идете?

 – На Лену. Будем искать новый графит. Ногинцы говорят, что у вас плохой графит...

 – Это наш-то?.. Первый в мире. Углерода больше девяноста процентов. Пусть лучше за своим смотрят... Новый графит нам не страшен.

Мощный графитовый пласт, расположенный на реке Курейке, действительно прекрасного качества. Не хуже качеством и ногинский графит Нижней Тунгуски. Наша промышленность – металлургическая, электротехническая, химическая и карандашная – имеет здесь неисчерпаемые сырьевые ресурсы.

Начало разработки этого пласта относится к 1862 году. Это сделал энергичный Сидоров, имя которого тесно связано с первыми изысканиями на Севере и с Северным морским путем. Он вывозил графит в Пермь, Златоуст, Петербург (Ленинград), Лондон, Гамбург и Вюрцбург. Преследования, которым подвергались со стороны царского правительства все его начинания, привели его к полному разорению. После него дело переходило в разные руки. С 1912 по 1919 год им занималось товарищество «Туруханский графит». Оно добыло две тысячи пятьсот тонн, из которых часть была вывезена в Гамбург.

В 1922/23 году рудник, переданный губсовнархозу, был законсервирован. С 1925 по 1926 год работы на нем возобновило акционерное общество «Россграфит». Переданный в ведение ВСНХ в 1929 году, рудник был вновь законсервирован. С 1930 по 1932 год работу на нем возобновил Комсеверпуть. Тогда растущая промышленность СССР предъявила на этот графит большой спрос. Теперь рудник опять переходит в руки Наркомтяжпрома.

Естественно, что при таких частых передачах рудник не мог нормально развиваться.

В прошлом графит этот с успехом вывозился за границу. Эта возможность не отпала и теперь.

 – Нельзя на Севере часто менять хозяев. Хозяином должна быть та организация, для которой индустриализация Севера является прямой, а не побочной задачей! – таково было общее мнение всех местных постоянных работников. Выше рудника начинаются великолепные Курейские пороги. В будущем, когда Север дорастет до мощных гидростанций, пороги эти сыграют свою роль в качестве колоссальных источников энергии.

Последний порог особенно красив и силен. С шумом падают водопады, образуя огромные воронки и волны. Он непроходим для судов. Его голос, ровный и мощный, слышится на громадном расстоянии. Вода, падающая под большим напором, выбила в твердых камнях углубления. В жаркое лето часть этих камней выходит из-под воды, напоминая своеобразные кресла.

Курейцы гордятся своим порогом:

 – В тайге заблудишься, и то всегда выйдешь на его голос.

Дневное время предъявило свои права. Сонное царство окончилось. Снова ожил берег. Аэроплан понес нас дальше на север, к Игарке.

Таежная зона осталась уже позади. Под вами типичная лесотундра и широкий, теперь медленный в течении Енисей. Нет уже пышного ковра из крон разнообразных деревьев тайги. Большую часть пространства занимают коричневые пятна болот, озера с черной водой и низкие кустарники тальника.

Около впадения реки Курейки в Енисей самолет перешел полярный круг. Мы вступили в «переднюю» крайнего Севера.

 Игарка показалась сначала только строениями своего совхоза, разместившегося на Самоедском острове, против города. Сама же она еще скрыта глубоко вдающейся в берег изгибистой протокой. Только пройдя через остров, можно видеть всю панораму Игарки, ее заводы и биржу пиломатериалов.

 В 1929 году на этом острове было царство уток, глухарей, куропаток и зайцев. Теперь на этом месте видны раскорчеванные и распаханные поля, парники и теплицы. На луговых пространствах уже сложены стога сена. Оттуда идет на полуденную дойку стадо коров. Хозяйственные постройки и дома вытянулись на возвышенном берегу острова правильной линией.

 Через протоку видна вся Игарка.

На улицах – толпы людей, автолесовозы и лошади. Южная часть протоки вся забита прибывшими сверху плотами. На северной ее стороне плоские плавучие пристани ждут морских пароходов.

Самолет садится в протоку и рулит к берегу, к красивому зданию порта.

 

Игарка 

«Игарка соединяет Сибирь с Карским морем. Благодаря Карскому морю Енисей течет на тысячи миль больше того, чем природа намеревалась это сделать. Енисей течет в Балтийское море, до Ленинграда, до Гамбурга, до Антверпена, до Роттердама, до Лондона, до Нью-Йорка.

Игарка обозначает будущность Сибири. Когда мне говорят, что Игарке всего два года, я искренне и глубоко преклоняюсь перед мужчинами и женщинами, которые проявили столько храбрости и гигантской выносливости! Я был бы слепым, если бы не заметил, что Игарка еще неотесанна и еще примитивна и что нужны годы сознательного труда, чтобы развить это место до такой степени, как этого желают те, кто первоначально планировал этот город».

Так писал про Игарку 1931 года член английского парламента мистер Маттер, приехавший сюда из Лондона с пароходами Карской экспедиции.

Он правильно оценил роль и экономическое значение Игарки для Восточной Сибири. Но он как турист-иностранец не мог оценить ее политическое значение. Здесь выковались новые кадры северного пролетариата. Здесь было положено начало индустриализации заполярного Севера.

1929 год был переломным годом в работе карских экспедиций. До этого времени в низовья Енисея речные караваны приходили навстречу одиночным морским пароходам. Грузы для них давали районы, расположенные вдоль линии Сибирской железной дороги. Вековые лесные массивы Севера, его полезные ископаемые оставались мертвым балластом для народного хозяйства нашего Союза. Разного рода звери и птицы оставались главнейшими обитателями этого обширного пространства.

В 1929 году в Игарке был заложен первый дом. Одновременно с шумом топора и пилы здесь такие же звуки раздались и во многих северных точках притоков Енисея – на реках Тасеева, Сым, Дубчас, Кас и Нижняя Тунгуска.

В этом же году Игарская протока впервые осуществляла функции морского порта. Сюда пришли морские пароходы, привезшие импортные товары для Сибири и принявшие взамен экспортный груз.

Здесь они почувствовали себя так, как чувствует себя пароход в самой надежной гавани, созданной современной техникой.

Но к Игарскому порту в это время рука человека еще не прикасалась. Его создала сама природа, как бы предусмотрев все требования. Он глубок, свободен от камней и банок, прекрасно защищен от ветров.

Закончились работы Карской экспедиции этого года, ушли морские пароходы, нагруженные экспортным лесом. В воздухе уже летали густые хлопья снега. Север стремительными темпами шел в атаку на юг.

 Речной караван торопливо собирал опустевшие баржи. Туда садились грузчики, рыбаки, плотники, вообще все сезонники всяких квалификаций.

Прощальные гудки пароходов и последние приветствия уезжавших были в этом году особенно сердечны и трогательны. Это и понятно. На совершенно пустынном ранее берегу теперь виднелось несколько свежесрубленных домиков. Там оставались на зимовку двести человек – первое население Игарки.

Ушли пароходы. Дождь сменился мокрым снегом. Болотистая почва стала непроходимой для людей и лошадей. На набережной начали делать сплошной деревянный настил. Потом завыла вьюга, начались сорокаградусные морозы и полярные сумерки. Новые, срубленные из сырого леса дома были неуютны и плохо держали тепло.

– Встанешь утром, а у тебя волосы к стене примерзли. Стали в шапках спать, – вспоминает о первой зимовке один из старожилов Игарки. Но ни на один день не останавливались работы. Появился еще ряд домов, заканчивалась монтировка первой на Севере паросиловой станции, а к весне вырос и лесопильный завод №1.

Зимовали отборные работники. Никто из них не заболел, ни у кого не было прогулов. Избежала зимовка и другой гостьи таких заполярных зимовок – «полярной склоки».

Снова вскрылся Енисей. Весенний подъем воды достиг невиданной ранее высоты – восемнадцати метров. Вода подошла вплотную к новому заводу и сорвала бревнотаску. На заводе продолжали работать, на ходу исправляя повреждение. Новорожденному поселку уже была задана первая экспортная программа – сдать Карской экспедиции две тысячи стандартов пиломатериалов. К 20 июня вновь пришли пароходы из Красноярска. С ними приехали сезонники, но уже в гораздо большем количестве. Под их напором лес отступал от реки. На его месте продолжали расти новые дома и биржа для пиломатериалов.

Скоро появилось и первое высокое здание – пожарная каланча. С нее, через Самоедский остров, были видны и Енисей, и весь город.

Морских пароходов должно было придти вдвое больше, чем в предыдущий год. Должны были придти также и первые плоты из северной части тайги.

Протока в ожидании их начала принимать вид культурного порта. В северной ее части прижались к берегу широкие длинные пристани – причалы для морских пароходов. На берегу появились портовые амбары. В южной части протоки шла подготовка к приему, расстановке и выкатке плотов.

Основная работа кипела на постройке паросиловой станции и на втором лесопильном заводе.

Дело шло туго. Впервые пришлось здесь столкнуться с вечной мерзлотой такой оригинальной структуры.

 – Не мерзлота, а слоеный пирог с начинкой из мерзлоты, – в отчаянии говорили инженеры.

 – Опереться не на что, – подтверждали техники и десятники.

Вырытый с колоссальными усилиями и опирающийся как будто на твердую породу котлован на другой день оказывался опять заплывшим.

Сплошные цементные «подушки» сковали наконец дно и стены котлована. Опираясь на них, возвышались столбы будущего здания.

Приходили из тайги кочевники из племени кето или эвенки со своими оленями.

 – Зачем, начальник, тайгу портил? – с упреком говорили одни.

 – Большой базар здесь будет, больно хорошо, – с удовлетворением замечали другие.

Приезжий народ был, что называется, со всячинкой. Наряду с рабочими приехали любители длинных рублей, аферисты и лодыри. Это доставляло всегда много неприятностей. Придет такой человек на работу, и первая мысль у него: чем бы ему сегодня заболеть?

 – Товарищ инженер, отпустите к доктору!..

Конечно, доктор не дает отпуска здоровому человеку, как бы ему ни угрожали. Но важно то, что таким образом бесполезно растрачивается самое дорогое на Севере – время.

Появились картеж, хулиганство. В сторону этого сброда откололась неустойчивая часть сезонников. Работа срывалась.

 – Что с этими хулиганами делать? – огорчались инженеры. – У нас ни милиции, ни суда, ни тюрьмы, вообще ничего, чем можно было бы их напугать.

 – Что делать с теми, кто срывает работу, кто дурным примером дезорганизует все производство?

– Выселить немедленно с Игарки, – предлагали одни.  

– Куда выселить? В тайгу не прогонишь. Не пароход же для них вызывать.

 – Кто не работает, тот не ест. Не давать им пайка! Противопоставить их агитации агитацию и работу партийцев и комсомольцев!

Работа пошла лучше, но неисправимая часть продолжала хулиганить, издеваясь над работниками. Терпение лопнуло.

– Суда и милиции здесь нет. До Красноярска далеко. Слов они не слушают. Поговорим по-другому.

Вечером группа рабочих собрала вожаков-хулиганов.

Хулиганы угрюмо молчали. Видимо, дело дошло до серьезного.

 – Завтра тебе выдадут хлеб, уходи из Игарки пешком.

На другой день часть из них стала на работу, а часть ушла  в Туруханск. Правда, в первой или второй деревне они украли лодки и вновь спустились на Игарку, но уже с другими настроениями.

Работа пошла вновь по-ударному. На зиму осталось уже две тысячи человек. Карская экспедиция прошла с гораздо лучшими качественными показателями, чем за все предыдущие годы. Игарка выполнила свои экспортные обязательства. Две тысячи стандартов, выпиленных из бревен, присланных северными лесорубами, ушли за границу.

Игарка строилась и одновременно получала ответственные задания на распиловку бревен для экспорта с еще не выстроенных заводов.

Ругались малодушные:

 – Никогда в эту проклятую Игарку не поедем.

 – Нам таких и не надо, – возражали другие. – Игарка должна себя оправдать. Здесь индустриализация, как на ладони. Ничего не было, а смотри, как бы мы Енисейск скоро не догнали.

– И перегоним. Что в Енисейске? Ни одного завода нет.

Семь тысяч стандартов экспорта – такова была новая программа на 1931 год. Второй завод в это время еще едва поднимался над землей. Установка фундамента в вечной мерзлоте отняла много дорогого времени.

Капитаны заграничных морских пароходов, прибывших на Игарку, удивлялись быстрому росту этого города и энергии рабочих.

«Местные поселенцы, – писал английский капитан в одной лондонской газете, – представляют собою рослых, широкоплечих людей. Одеты они в белые парусиновые брюки и куртку. Они считают себя акционерами всех местных предприятий и всего поселка».

Так оригинально было разъяснено капитаном строительство в рабоче-крестьянском государстве при диктатуре пролетариата. 

На следующий год зимовать осталось уже двенадцать тысяч человек. Туруханск, которому в административном отношении в то время была подчинена Игарка, остался далеко позади.

 – Чего мы поедем к туруханцам на совещание? Нас больше, пусть к нам едут, – говорили игарцы.

И туруханцы приехали. Центр заметно перемещался в эту сторону. Постановлением правительства новый поселок был назван городом с самостоятельным районом. Зависимость от Туруханска отпала.

В напряженной работе пролетела зима. Оказались преодолимыми темные ночи, снежные бураны и морозы. Завод № 2, один из лучших в Союзе, построенный инженером Ильиным, должен был весной вступить в эксплуатацию.  Ждали с нетерпением первого каравана из Красноярска, который должен был привезти дополнительные стройматериалы. Особенно велика была нужда в гвоздях, железе и строительной пакле.

Но силы природы иногда временно торжествуют над усилиями и планами человека. Баржа разбилась на Казачинском пороге. Груз уцелел, но мог придти только в середине лета, т. е. тогда, когда завод должен был уже работать. Экспортная программа срывалась. Положение становилось угрожающим.

 – Весь остаток гвоздей и железа – на завод! Послать мальчишек искать растерянные гвозди на постройках! – последовало распоряжение.

Ребята взялись за дело очень ретиво. Сначала они перекрывали щепу и мусор около строек, отыскивая там завалившиеся гвозди. Потом начали ходить по домам.

 – Дяденька, у тебя в комнате лишний гвоздь есть?

 – Какой гвоздь?

 – А вон штаны висят на гвозде. Ты можешь и деревянный сделать.

Из-за недостачи материалов завод все-таки опоздал на несколько недель. Только самая напряженная работа могла спасти экспортную программу. В это время получились дополнительные наряды «Экспортлеса» для игарских заводов, которые должны были покрыть прорыв красноярских заводов.

 – Игарцы должны стоять на страже Карской экспедиции. Покроем прорыв красноярцев, – решили игарцы.

Инженер Ильин, сам энергично работавший на заводах днем и ночью, удивлялся подъему настроения:

 – Совсем особый народ. Выдержит ли только кишка до конца!..

«Кишка» выдержала. Семь тысяч девятьсот шестьдесят два стандарта пиломатериалов завод выпилил и сдал Карской экспедиции 1931 года, перевыполнив свой план и покрыв прорыв красноярских заводов.

Молодой северный пролетариат с честью выдержал свое боевое испытание.

Зимой же, когда лес был продан за границей, выяснилось, что по своему качеству карский лес занял первое место в Союзе.

Это было результатом коллективной работы лесорубов, врубившихся в девственные дебри тайги, сплавщиков, пригнавших бревна через пороги Ангары и Енисея, игарских лесопильщиков и грузчиков Карской экспедиции. Эти люди были участниками великого социалистического строительства, пионерами индустриализации енисейского Севера.

Летом тайга переживает праздничное время. Зеленеют лиственницы и березы. Всюду видны самые разнообразные цветы. Жара доходит до 30°. На пышном моховом покрове – густые кусты брусники, черники и других ягодных растений.

Но это время быстро пролетает. В конце августа или начале сентября начинаются первые заморозки. Деревья надевают осеннюю одежду. На корню засыхает трава. Наступает короткая осень с дождями и туманами. Это самое безотрадное время на Севере. На смену осени идет суровая длительная зима. В отдаленных местах ее приближение всегда сопровождается некоторой нервностью.

«Не охватит ли жуткая тоска в этой безотрадной местности, не одолеет ли цинга, не собьет ли с дороги снежная поземка или туман?..»

Такого настроения уже не могло быть в то время в Игарке. Это был вполне оформившийся заполярный город. Школы, клуб на тысячу человек, поликлиника, совпартшкола, магазины Горта, кооперации – все это обеспечивало уже нормальные условия быта.

Нужно было только скорее покончить с жилищной теснотой, обусловленной быстрым ростом населения.

Кончилась Карская. Морские пароходы ушли в разные заграничные порты, речные суда потянулись в Красноярск.

Новые лесозаводы получили задание приготовить на экспорт будущего года семнадцать тысяч стандартов. Строился третий завод.

– Карское море еще не освоено, вы погубите все достижения Северного Морского пути, – твердили скептики.

 – Через Карское море можно провести не одну сотню пароходов, – возражали работники Севера.

В Москве собралась конференция по разбору плана будущей Карской экспедиции.

Борьба за Игарку была одновременно борьбой и за Северный Морской путь.

Игарка будет сибирским Архангельском. Такую же Игарку надо создать и в низовьях Оби. Карское море и вливающиеся в него реки являются нормальными водными путями севера Сибири и Урала – таков смысл постановления этой конференции.

На Игарке в это время пошли перебои. Три лесозавода потребовали новых партий рабочих. Их дала сибирская деревня, их дали и города. Но это был уже не тот пролетариат, присутствие которого наложило отпечаток на всю работу Игарки в первые два года ее жизни.

Программа заводов срывалась, к весне задание было выполнено только на сорок процентов.

В плане работ 1932 года стояли обследование и освоение Нижней Тунгуски. В районе реки шли большие лесозаготовки; были найдены каменный уголь и графит. В районе Киренска нащупали хорошую слюду. Во всех этих местах производилась промышленная разведка, соединенная с разработкой. Надо было осмотреть эти работы для составления планов заселения.

Прорыв на Игарке заставил отложить эту поездку до осени. Самолет, уже долетевший до Иркутска, свернул на Ангару и затем на Енисей к северному городу.

Весело тогда жила разросшаяся Игарка. По улицам ходили толпы народа с гармониками и балалайками, в клубе докладывалось «о международном положении», а на заводах ежедневно отмечалось недовыполнение плана распиловки.

Где причина срыва?

– Бревна не те подают на распиловку. Пристань и виновата в прорыве, – говорили лесозаводы.

 – Ваша работа виновата, а не мы. Что ни распил, то технический брак, – возражала лесная пристань.

 – Вообще не тот рабочий пошел, что раньше. Деревенщина и городская гультепа, – приходили к соглашению руководители обоих этих участков.

Надо было переломить настроение, безнадежности у руководителей, создать действительное соцсоревнование и ударничество, устранить ряд технических недостатков, а главное – показать каждому заводу картину его работы и давать этой работе ежедневную оценку.

«Игарцы никогда не давали прорыва, – писала игарская газета «На северной стройке», – они заняли первое место в Союзе по качеству своего леса. В этом году Игарка может потерять все результаты своих предыдущих достижений».

Анализ причин прорыва на заводах, выработка нового плана работ и передача его на заводские собрания отняли не много времени.

«Красноярцы в этом году будут помогать игарским заводам», - писал представитель «Экспортлеса».

– Никакой помощи не понадобится! – отвечали игарцы.

Заводы добились высших в лесопильном деле показателей. Начала сдавать сплавная пристань. Ударники взяли ее «на буксир». К приходу карских пароходов весь экспортный план был выполнен.

Пароходы пришли в этом году в количестве большем, чем пропустило их Карское море за все предыдущее десятилетие. Среди них были уже пароходы в 5 – 6 тысяч тонн вместо обычных прежде 2,5 – 3 тысяч тонн.

Игарский порт развивал лихорадочную деятельность. Днем и ночью слышались пароходные гудки, шум моторов, грохот лебедок. Ночью издалека было видно на небе отражение многочисленных электрических огней Игарки. Здесь бился пульс большого заводского города.

Все это было особенно эффектно после длительной поездки по молчаливому пустынному Енисею. Тунгус был прав: здесь стал «большой базар».

В 1932 году зима рано вступила в свои права. Мороз вековал грязь лесотундры и дал ледяные забереги на воде Енисея. С тревожным криком днем и ночью проносились над Игаркой стаи гусей и уток. Они спешно отступали перед зимой. Загорелось на небе полярное сияние. Наступил октябрь. Около морских пристаней в это время еще стояли в интенсивной погрузке пять больших пароходов. Так долго они никогда не задерживались.

С моря шли тревожные радиограммы:

– Бухта Диксон замерзает, в море идет ледообразование. Торопитесь!..

Люди устали. Брезентовые куртки не защищали от холода. Производительность труда падала. Среди сезонников расползлось тревожное настроение:

– Замерзнем в пути, тогда погибать... Надо требовать отправки в Красноярск.

– Какая-то заколдованная баржа. Нисколько не поддается выгрузке. Грузчики окончательно сдали, – рапортовал  капитан, заведующий погрузочными работами.

– В Карском море можно плавать весь октябрь. Прежние сроки нас не устраивают. Льды Енисейского залива пробьет «Малыгин», – был ответ.

Но грузчиков и всех сезонных рабочих надо было отпустить как можно скорее. Было бы действительно трагедией, если бы речной караван с тремя тысячами человек замерз где-либо на плесе Енисея, среди глухих лесов, без топлива и продовольствия.

 «Сегодня объявляется по всему городу Игарке «день помощи Карской», – извещали экстренно выпущенные листовки. – Всем собираться около лесозаводов».

Наступила тяжелая, темная ночь. Сухой, острый снег, поднятый сильным ветром, слепил глаза людям и лошадям. Руки распухали от холода. Но с каким-то злобным упорством все стояли на своих местах. Как по конвейеру, шли  доски от биржевых штабелей к пароходам.

К утру 6 октября все было закончено. В тот же день ушли из Игарки речные и морские пароходы. Шли, ломая молодой лед, с обмерзшими мачтами и корпусами. Речные пароходы торопились на юг, где еще стояла теплая погода, навстречу же морским пароходам, через льды Енисейского залива, шел ледокольный пароход «Малыгин».

Игарка активно боролась за Северный Морской путь и одержала победу. На сорок процентов сократились валютные расходы по фрахтовке морских пароходов. С этого года умолкли скептики. Карские экспедиции, овеянные раньше ореолом полярной экзотики, сменились нормальными «карскими рейсами».

Игарка выработала план будущей своей работы. Ее экспорт пиломатериалов определялся этим планом уже в двадцать три тысячи стандартов. В строй готовилась вступить новая фабрика по размолу курейского графита. Усиленно работал кирпичный завод. Население приближалось к пятнадцати тысячам.

Игарка выросла не случайно. Она создана как морской порт полярного Карского моря. Ее заводы должны были дать нагрузку этому пути. Только через море она могла наиболее выгодным способом приобщиться к хозяйственной системе всего нашего Союза, к внутреннему и внешним рынкам.

 

*** 

Игарка стояла и теперь все еще «неотесанной», но уже во многом изменился ее вид. Красивое двухэтажное здание порта с высокой наблюдательной башней возвышалось на месте маленькой избушки. Дальше от него среди леса виднелся ряд других двухэтажных домов.

К берегу прижалась небольшая пристань, около которой сновали многочисленные катера. Тут же находились портовые пароходы – «Промышленник» и «Эвенки».

На пристани нас встретил старый моряк, капитан порта товарищ Усков.

 – Давно вас поджидаем. А «Партизан Щетинкин» уже около Подкаменной Тунгуски. О Карской беспокоиться нечего. Проведем, как надо...

Уславливаемся посвятить первый день осмотру Игарки и совхоза, а назавтра собрать отчетное заседание по Карской.

День солнечный, но холодный. Это небывалое явление для Игарки в такой период. Рыбацкий караван, ушедший в низовья Енисея, дошел только до бухты Широкой. Дальше тяжелые льды оказались совершенно непроходимыми. Северный ветер принес с собой холод.

 – Ранняя зима будет, – предсказывали охотники. – Даже птица в этом году не гнездилась в тундре. Уже собирается к отлету...

Игарка росла. Строители позаботились придать новым зданиям некоторое художественное оформление. Наиболее красиво оформлены дома городского совета, лесокомбината и порта. Неплохо выглядят и другие дома. На площади, против здания горсовета, разбит стадион. Молодежь играет там в футбол, волейбол и другие игры.

Дальше идет базарная площадь. На базаре пока только две-три лавки. Они торгуют главным образом ширпотребом местного изготовления: неприхотливой мебелью, глиняной посудой, деревянными кадками, ложками и пр. Есть и меховые изделия, в том числе шубы из собачьего меха.

 – Сколько стоит?

 – Четыреста рублей лучшая. Цена кооперативная.

 – Ладно, пригодится для Ленского похода.

Обошли заводы, работавшие привычными напряженными темпами. На бирже уже лежала большая часть запланированного экспорта пиломатериалов. Там же были сложены так называемые «наметельники», ящичная и паркетная клепка. Игарка осваивала, и довольно удачно, новые виды экспорта, утилизируя отходы лесопиления.

Строгальный цех одного из заводов, ранее перегруженный работой, стоял законсервированным.

 – Почему он стоит?

 – А что ему делать? Мы вообще думаем в этом году вывезти его из Игарки.

Это новая песня. Новый хозяин – «Севполярлес» – не понял основного направления заводов в Игарке. Директива партии и правительства о приближении заводов к месту сырья должна быть выполнена последовательно и до конца.

Нельзя рассматривать Север только как кладовую сырья. Из этих отдаленных мест, где капитал оборачивается очень медленно, надо дать на рынок, по крайней мере, полуфабрикат, если дать фабрикат действительно представляется невозможным.

Огромная биржа пиломатериалов внутреннего рынка также стояла необработанной, несмотря на наличие станков для выделки мебели, дверей и окон.

Теперь этот лес в необделанном виде хотят посылать в Красноярск рекой.

Игарка – морской город. Только ориентируясь на море, она будет рентабельной.

 – Но у нас нет пароходов, – отвечают наркомлесцы.

В Игарке выросло много новых домов, но теснота еще большая. Частично сохраняются бараки, которые строились только в расчете на первый прием поселенцев. Отпущенные на дальнейшее строительство кредиты позволяют надеяться, что недостаток жилплощади скоро будет ликвидирован.

Горсовет приступил к частичному озеленению улиц. Но для приведения Игарки в полный порядок еще понадобится большая работа.

Вечером на моторной лодке мы выехали из Игарской протоки на Енисей для осмотра совхоза.

 

*** 

Напротив Игарки находится большой остров, густо заросший лиственницей и тальником. Значительная площадь его занята тундровыми озерами.

Топор расчистил нужную для посевов площадь. На возвышенной части острова вытянулся длинный ряд жилых домов и хозяйственных построек. Мягкий моховой покров лесотундры, снятый теперь со значительных пространств, был использован на хозяйственные нужды совхоза. Лишенная этого изоляционного материала земля под лучами солнца несколько протаяла. Тракторный плуг провел первые борозды.

В первый год посеяли небольшое количество корнеплодов. Результаты были неудачны. Семена, видимо, чувствовали себя в этой земле, как в холодном погребе. Только к концу лета показались небольшие ростки.

На второй год, на удобренной навозом земле, корнеплоды выросли неплохо. Более нежные растения – помидоры, огурцы, цветная капуста, посаженные в парниках, дали прекрасные всходы.

Скот почувствовал себя, как в обычных условиях. Росшая среди тальника и по приозерным долинам в большом количестве высокая трава давала ему достаточно корма.

Сибирская корова малопродуктивна. Для получения новой породы в совхоз были присланы три холмогорских быка и три телки. От них пошел прекрасный молодняк.

Теперь совхозу уже четвертый год. Там ведет работу станция Всесоюзного института растениеводства. Руководит ею опытный агроном Севера – Мария Митрофановна Хренникова.

Вспоминается 1929 год, когда пришли сюда, на эту мерзлую землю, первые люди. Они явились, чтобы осмотреть место для закладки совхоза. Утки, глухари, белые куропатки и зайцы густо населяли тогда остров.

Теперь это счастливое для охоты время уже миновало. На далеком пространстве раскинулось распаханное зеленое поле. Стадо коров пасется среди кустарника.

Мы разыскиваем в поле Марию Митрофановну. Она и ее помощница одеты не так, как обычно одеваются на летних полевых работах, а совсем по-осеннему.

Начинаем с осмотра скота. Часть стада коров и рабочие лошади уже вернулись на ночевку. Коровы маленькие, невзрачные – типичные сибирячки.

 – А вот и наше новое поколение, – говорит заведующий двором, указывая на молодняк, загнанный в отдельное помещение. – Это помесь холмогорок с сибирками. От них надо получить высокий удой холмогорок и выносливость сибирки.

Телята высокого качества. Мастью они большей частью пошли в холмогорок. Они не спеша, но охотно подходят к протянутой руке. Видны хороший уход и хорошее обращение.

В других отделениях –  холмогорские и сибирские быки. Это рослые и красивые животные.

 – Сибирского быка в поле не пускаем, бросается на людей, – предупреждают провожающие.

Действительно, это какое-то озверелое существо. В то время как холмогорские быки стоят спокойно, протягивая морды в ожидании подачки, сибиряк свирепо трясет рогами и угрожающе мычит.

В свинарнике светло и чисто. Огромный боров Васька спит, растянувшись на полу своей клетки. Десятки маленьких юрких поросят, недавно отнятых от матерей, резвятся в просторном помещении.

Скотный двор производит хорошее впечатление. Одно плохо: часть стада давно пора выбраковать. Молодняк еще не поспел. Стадо в таком состоянии не может удовлетворить самые основные потребности Игарки и, в силу малой удойности сибирской породы, дает убытки.

Я сообщаю работникам совхоза приятную новость: для них уже погружено сорок коров-ярославок.

Переходим к посевам.

На опытном поле одним растениям даны наилучшие условия произрастания, другим – обычные северные. Растения родного вида представлены разными сортами. Прекрасно пошел картофель «снежинка» и «эпикур», хуже – другие сорта. Неплохо выглядят и прочие корнеплоды. Капуста определенно чувствует себя хорошо.

Но положительные результаты достигаются только при навозном удобрении. Одно минеральное удобрение еще не дает эффекта.

 – Нужна реконструкция почвы, – поясняет Мария Митрофановна.

Та же картина и на полях совхоза. Капуста выглядит хорошо, картофель одних пород чувствует себя неплохо, других – похуже, особенно в этот год, год пониженных температур и северных ветров. Но зелень здоровая и сильная только в тех местах, где было внесено навозное удобрение.

Вывод напрашивается сам собой. При хорошей селекции семян и при навозном удобрении огородные культуры будут расти на широте Игарки. Огородничество нельзя вести изолированно от скотоводства.

Осматриваем парники и теплицы. Овощи, прикрытые от холода стеклом и через него получающие свет незаходящего солнца, растут очень буйно. Широко раскинулись стебли огурцов. Зелень помидоров расцвечена многочисленными зелеными, желтыми и красными плодами. Дальше видны плотные кочны цветной капусты и даже горшки с цветами.

 – С конца марта ежедневно снабжаем свежими овощами больницы и детские учреждения. Остаток идет в Горт и кооперацию. А вот вырастили мы, по распоряжению доктора, шпинат, как противоцинготное средство, да так и оставили. Никто не хочет его есть. Не знали игарцы этого растения на прежнем месте жительства, не хотят его знать и здесь, хотя его витаминозность не внушает никаких сомнений. Не хотят они использовать и ревень, растущий здесь во множестве в диком состоянии.

По хорошо накатанной дороге, проложенной через леса и болота, мы вернулись в город.

Художник Рыбников за это время осмотрел порт и город Игарку со своей точки зрения. Он рассказывает об игре тонов воды при изменении освещения, о глубокой прозрачности воздуха, об оригинальном колорите Севера.

 – Только, пожалуйста, не злоупотребляйте синими и голубыми красками,  прошу я. – Прошлогодняя полярная выставка в Москве показывала виды не то волжские, не то крымские, но никак не северные.

 – Ну, вот! Посмотрели бы вы на воду, когда светит солнце. Она не только синяя, она темно-синяя.

Север – это страна блеклых тонов. Здесь природа ярко горит только в редкие дни. Серые свинцовые воды Ледовитого океана гармонируют с серо-коричневым фоном тундры.

 Это создает иллюзию безбрежности пространства. Чистый, прозрачный воздух дает расширенные горизонты видимости. В солнечные дни вода, горы, тундра и леса Севера создают красивое сочетание ярких тонов. Но это только редкая улыбка Севера, а не настоящее его лицо.

Игарка не спит в летний период времени. Надо использовать каждый час короткой навигации. Надо так подготовить заводы, порт и биржу, чтобы за полтора месяца погрузочных работ все пароходы успели взять всю годовую продукцию заводов.

Большое пространство отвоевала биржа у лесотундры. Под грудой опилок и рейки исчезли болота. Высокие столбы поддерживают штабеля леса, не давая ему засинеть от сырости.

Приятный смолистый запах сохнущих досок. Последняя переборка штабелей в полном ходу.

По крепкому деревянному настилу быстро бегут авто-лесовозы, захватив с собой большую кладку леса. Однако они еще не справляются с перевозкой. Сотни лошадей выполняют ту же работу.

– Сидела бы ты в своей деревне, Марья! Коров-то легче доить, – смеются грузчики, увидав на штабеле крепкую девушку, занятую перекладкой тяжелых лиственничных бревен.

– Шел бы ты лучше коров доить в совхоз. Там агроном доярок ищет. А нам и здесь неплохо, – парирует сибирячка. – Здесь мы теперь командуем.

На протоке – длинный помост пристаней, готовых принять морские пароходы.

После некоторых доделок на заводах и в порту можно не сомневаться в правильном проведении всей операции. Единственное опасение вызывает ледовое состояние Карского моря и Енисейского залива. Не исключена возможность задержки во льдах проливов первой группы морских пароходов. Тогда вторая группа нагонит ее, и обе сразу явятся в порт.

Горсовет выделил из своей среды «штаб содействия экспорту». Первая задача штаба – сплотить все распыленные участки предстоящей работы и наметить резервы на случай ломки графика прихода морских пароходов. Все предприятия Игарки обязуются выслать в случае нужды на постройку бригады рабочих под командой бригадиров.

– Но если этого будет мало?

 – Позовем на помощь туруханские деревни. Они в прошлом году нам хорошо помогали.

Наступило 1 августа. «Партизан Щетинкин» пришел своевременно. Он нуждался в трехдневной стоянке, чтобы закончить кое-какой ремонт и погрузить необходимые продукты.

На «Партизане» ехал московский врач Мейер. Его заинтересовали северные болезни и вообще вопрос о влиянии крайнего Севера на организм человека.

Поликлиника города могла дать ему богатый материал. В этом году цинга собрала большой урожай в тундре. Болезнь охватила главным образом пришлое население, но не избежали ее и некоторые люди из северных племен.

Общее мнение, что цинга – болезнь вполне преодолимая. Для ее предупреждения нужно создать такую культурно-бытовую обстановку, при которой меньше чувствовалось бы влияние диких условий Севера. Однако этот вопрос требует усиленного изучения со стороны научных работников и Наркомздрава. Важно не только количество принимаемой пищи, но и ее качество, ассортимент.

С моря получена радиограмма, что ледокол «Ленин», найдя пролив Югорский Шар забитым льдом, отошел к Маточкину Шару. Туда же вызвали и авиаразведку.

 Конечно, Карской экспедиции это нисколько не угрожает. Ледокол и авиация всегда проложат судам дорогу, но на проводку их уйдет несколько лишних дней, и погрузку в Игарке придется форсировать еще значительнее.

Ветер по-прежнему с норда. От «Пятилетки» нет никаких известий. Связь Игарки с островом Диксон недопустимо слаба.

– «Партизан» готов выходить, – сообщил 3 августа начальник северных портов Измайлов.

– Тем лучше. Немедленно надо выходить. «Сибиряков» уже подходит к острову Диксон и там будет ждать угля.

Через час «Партизан Щетинкин» дал прощальные гудки.

Его тепло и сердечно провожала большая толпа народа.

 «Партизан» уходил из протоки, гулко прощаясь с встречными пароходами.

 – Вам с ним прощаться не приходится. Скоро увидитесь, – замечает кто-то из группы.

 – Наверное...

Но с утра густой туман окутал всю долину Енисея. Лететь «слепым» полетом не было никакого смысла. Только к вечеру погода немного прояснилась. Все сели в самолет.

 – Контакт!

 – Есть контакт!

Прощай, Игарка, до следующего свидания!

 

К острову Диксон 

Широкий мутный Енисей неспокоен. Сверху виднеются белые гребни его крупных волн. На фоне серого северного неба еще более печальной и неуютной кажется тундра. Многочисленные тундровые озера в этом году даже не освободились ото льда. На них образовались лишь небольшие прибрежные полыньи. Вдали смутно выступают хребты Норильских гор.

«Вот теперь видно настоящее лицо Севера, – пишет мне записку Рыбников. – Дальше оно будет еще характернее».

Под нами – село Дудинка, центр Таймырского национального округа. Для нас это небольшая деревушка, перевалочный пункт продуктов тундры на реку Енисей. Для местных долган, юраков – это крупнейший центр.

Аэроплан быстро идет все дальше и дальше на север. После Дудинки и поселка при Усть-Портовском консервном заводе уже нет более или менее крупных населенных мест. Изредка встречаются лишь одинокие избушки промысловиков-охотников и рыбаков.

Мы то и дело проходили мимо летящих стай лебедей, гусей, уток. Сначала птицы усиленно работают крыльями, стараясь сохранить свой веками установившийся, порядок  полета. Но мы быстро их нагоняем, и птицы в панике разлетаются в разные стороны.

 Внизу виднеется стая белух. Они большим табуном гонятся за косяком рыбы. Нуждаясь в постоянном обмене воздуха, белухи одна за другой показываются на поверхности воды. Молодняк имеет серую окраску; с высоты самолета он совершенно не заметен.

Скоро показались и льды в том месте, где в это время года их давно уже не видали. Около бухты Широкой они покрывали весь простор Енисея.

Проход для речных пароходов дальше был закрыт. Здесь сбились в одно целое суда рыбацкого каравана, суда экспедиции на реку Пясину и отдельные промысловые шхуны и боты. Головным стоял красивый, мощный теплоход «Красноярский рабочий». Его сестру, «Первую пятилетку», поведет на Лену наша экспедиция.

Самолет делает над ними, в знак приветствия, несколько кругов. Поднимающийся около труб белый пар показывает, что суда отвечают нам свистками. Мы их не слышим.

На берегу бухты – промысловые дома. Около них видны растянутые по берегу длинные невода, несколько вытащенных на песок лодок, – типичная северная картина.

В этом году рыбакам не повезло. Густой лед сделал недоступными косяки рыбы и охотящиеся за ними стада белух.

Показался остров Бернс, легко различимый по построенному на нем характерному морскому знаку. Это четырехугольная ажурная пирамида с двумя горизонтальными и одним вертикальным щитом на вершине.

От острова Диксон нас отделяют лишь несколько минут полета. Внизу – по-прежнему сплошные льды.

Скоро показываются мачты радиостанции, а потом и весь остров-порт. Он несколько возвышенный, каменистый, с неглубокими ложбинами. Здесь не один остров, а целая группа их. Берега изрезаны небольшими бухтами.

Около берега стоит посеревший от непогод дом радиостанции. Рядом видны совсем маленькие белые точки. Это – собачьи конуры. Дальше в сторону – склад, несколько выше, на горе, – новый дом, общежитие.

Самолет летит в направлении небольшой западной бухты, где обычно происходит посадка. На этот раз здесь все забито льдом. Сделав еще несколько кругов, мы идем на посадку к одному отдаленному острову, где маленькая бухта осталась еще чистой от льдов.

Поплавок самолета ударился о прибрежную гальку. Воздушное путешествие кончено. Мы на отправной точке, соединяющей все полярные экспедиции Карского моря.

В бухте много плавника. Здесь и свежие бревна Игарки, и громадные стволы леса, подмытого и вынесенного весенней водой Енисея, и отдельные разбитые куски дерева.

Весело загорелся огонь. Чайник поставлен. Расположились «по-домашнему». Теперь остается только ждать, когда подойдет к нам лодка с Диксона.

Мимо нас проплыли две белухи. Одна – белая, как снег, другая – совершенно серая. Тяжело отдуваясь, они поднялись на поверхность воды, чтобы через несколько минут опять скрыться.

 – А промысловики-то наши застряли. Уйдет белуха к их приходу, – посочувствовали мы рыбакам, сидящим в бухте Широкой.

Через три часа пришла за нами лодка, и мы переселились на радиостанцию.

 

*** 

 В 1875 году здесь остановился корабль знаменитого полярного исследователя А. Норденшельда «Превен» («Попытка»). Это был период исканий пути через Карское море в устья Оби и Енисея.

 Приподнятые каменистые острова образовали в этом месте защищенное от штормов пространство. Природа сама подготовила удобный порт для судов Северного Морского пути.

Проливы Лена, Вега и Превен соединяют этот порт с Карским морем и Енисейским заливом.

Норденшельд писал в своем отчете: «Эта голая теперь пустыня в короткое время превратится в сборное место для множества кораблей, которые будут способствовать сношениям не только между Европой и Обской и Енисейской системами, но и между Европой и Северным Китаем».

С тех пор прошло больше полстолетия. Диксон стал обитаемым островом. Но только в этом году его порт будет впервые действительно «сборным местом множества кораблей».

Наша лодка подошла к берегу. Яростный лай несся нам навстречу. С горы неторопливо приближалась группа людей. Вместе с зимовщиками там был и летный состав самолета №2, старые друзья по полярным путешествиям – Алексеев, Побежимов и Жуков.

 – Мы пленники Диксона, – заявляют они. – Льдом занесло самолет. Базы горючего тоже отрезаны. Ждем у моря погоды.

 – Сидите, сидите, мы гостям рады, кормить-поить будем, – успокаивают, смеясь, зимовщики.

Ничего другого не остается, как ждать. На Севере нужна не только смелость, но и выдержка.

Куча давно ожидаемых радиограмм появляется на столе. Дело складывается далеко не в нашу пользу.

«Пятилетка» сообщает: «Исключительное мелководье, частые посадки на мель задерживают движение. Принимаю все меры к скорейшему продвижению».

Пароход «А. Микоян», работающий в Обской губе, говорит о своей встрече со льдами в этом районе и указывает, что «льды ветром относятся к югу». Это неприятно. Дующий с неустанной энергией северный ветер тянет за собой льды, которые будут заполнять все пространство к югу, пока не встретится более сильное препятствие для их движения в  виде встречных течений или мелей.

В Архангельске из рук вон плохо идет погрузка. «Красин» стоит в Мурманске, берет уголь.

Полны нетерпения радиограммы от каравана, остановленного льдами в бухте Широкой:

«Радируйте возможность... Готовы к походу... Время уходит».

«Ждите... Проход невозможен».

В прошлом году в это время здесь кое-кто даже купался. А теперь... Гавань острова Диксон почти сплошь покрыта движущимися льдами, количество которых все увеличивается.

Собаки взобрались на крыши своих будок. Часть из них спит, закрыв пушистыми хвостами носы, часть сидит, наблюдая ледяное пространство. Совсем невдалеке появляется нерпа. Она лежит на льдине, подняв круглую голову. Завыли, зарычали собаки, нетерпеливо натягивая цепи. В их глазах неутолимое желание сейчас же бежать, разорвать зверя. Нерпа быстро скрывается между льдинами. Снова тишина.

Среди собак много старых моих знакомых. Вот – Лоцман, Шторм, Стрела. Замечательно окреп Север и другие, еще в прошлом году бывшие веселыми, беззаботными щенками. Их здесь около тридцати.

На Диксоне удивительно хорошо подобранные собаки. Здесь сохранилась старая кровь лучших енисейских упряжек. Они рослы, выносливы, красивы. Густая шерсть, крепкие лапы гарантируют пригодность этих животных для далеких путешествий. Злых среди них очень мало. Северная собака полна уважения к человеку, она как бы усвоила северный закон гостеприимства. Но это только в отношении человека. Между собой они грызутся насмерть из-за каждого пустяка. Не менее свирепо идут они и на зверя.

Мало осталось такой породы на Севере. Новые промышленники и вообще новые пришельцы Севера стали завозить сюда со всех концов всякий собачий сброд. Большинство таких собак погибает, но оставляет потомство, либо скрещенное с полярной собакой, либо более акклиматизировавшееся. Эти ублюдки уже не имеют нужных качеств.

Порода идет к упадку. Пора подумать о питомнике. Собака еще долго будет здесь нужна в изыскательских работах, не менее, чем вездеход или аэроплан. Для охоты же зимой она незаменима. Собака на Севере – это то же, что лошадь в хозяйстве колхоза или совхоза. За хорошую собаку наши полярные станции платят теперь пятьсот-семьсот рублей.

В доме радиостанции мало народу. Все готовятся к передаче работы новым зимовщикам. Мы отправляемся дальше, в глубь острова. Спущенная с цепи Стрела весело бежит впереди по каменистой почве. За ней увязались ее многочисленные щенки.

Невдалеке от станции – полярные могилы. Вот могила промышленника, умершего здесь в 1930 году. Груда камней едва прикрывает гроб. Сверху воткнуто сломанное весло. Вот другая, уже безвестная могила. Когда-то на ней стояла мемориальная доска. Но ветер сорвал ее, осталась только тонкая деревянная штанга.

Вдали, на другом острове, могила Тессема, спутника Амундсена в его путешествии на «Мод» в 1918 году. Выйдя со своим товарищем Кнудсеном на острове Диксон от бухты Мод около мыса Челюскина, Тессем не дошел до своей цели только нескольких километров. Еще раньше его погиб Кнудсен. Остатки его сожженного тела нашел Бегичев в тундре, а позднее он разыскал и тело Тессема.

Рыбников садится рисовать этот печальный пейзаж.

Что влечет человека на Север? Раньше одни бежали сюда от гнета правительственных чиновников, от общей тяжелой доли русского человека. Другие искали здесь легкой добычи, промышляя зверя и грабя туземцев. Еще и теперь изредка попадаются остатки их «избищ», рассеянных по всему побережью тундры.

Любовь к исследованию неисследованного, к пониманию еще непонятого, возможность широкого исследования научных проблем и охвата большими хозяйственными работами этого нетронутого пространства – вот что притягивает теперь их на Север.

В условиях оторванности и неизученности  законов Арктики человек очень часто встречает здесь на своем пути много серьезных трудностей. После того как эти трудности преодолены, их называют обычно «приключениями».

Описания этих «приключений», облеченные в художественную форму, часто становятся новым, но нездоровым стимулом для поездок на Север. В большинстве случаев, движимые этим стимулом, люди бегут в город после первого же года пребывания на Севере.

С хорошей научной подготовкой должен приходить сюда человек, с совершенно ясным представлением о том, что он хочет получить на севере и с чем он здесь встретится.

По мере углубления работы встают перед ним новые вопросы, новые гипотезы, на которые пытливый ум и крепкая воля снова заставляют искать ответа. Так прошла жизнь Нансена, Амундсена, Скотта, Толя, Русанова и многих других славных работников Севера...

Облака как будто спустились еще ниже. Потом они коснулись самой земли. Пришел туман, частый гость этого района. Мачты радиостанции давно не видно. Отсутствие винтовки, забытой для первого раза, заставляет несколько настороженно осматриваться кругом. Не встретиться бы с белым медведем!

Но заблудиться на острове Диксон летом нельзя. Он давно уже хорошо знаком, и все его приметы очень отчетливы.

Через несколько часов мы пришли обратно в общежитие станции. В просторной, светлой комнате за длинным столом сидели все обитатели острова. Вместе с взрослыми тут же были две маленькие девочки. Обсуждались достоинства двух набросков Рыбникова: «Каменистый остров среди плывущих льдов» и «Собаки Диксона».

Оба наброска, еще не законченные, производят хорошее впечатление. Особенно «с настроением» был передан вид пустынного ледяного пространства с темными очертаниями острова вдали.

На остров приехали новые гости. Это были промышленники, зимовавшие «неподалеку» от острова, – дядя Максим Гаврюшин и Фролов с женой, самые опытные охотники и ветераны Севера.

Оба они попали сюда давно. Приехали временно, в царскую ссылку, да так и остались. Остались с ними и их жены, в совершенстве овладевшие охотничьей техникой.

Год был промысловый. Песец шел в расставленные пасти очень хорошо. Много наловили его и зимовщики Диксона. Особенно удачен промысел был у дяди Максима, но старик выглядел невесело.

 – В чем дело, дядя Максим? По Красноярску заскучал?

– Заскучаешь! Жениться надо ехать.

 – А старая жена где?

 – То-то и дело – где… Замерзла старуха.

Дядя Максим с одним из своих приятелей возвращались как-то с осмотра пастей. Их жены приготовили все, чтобы накормить и согреть охотников. Но в это время послышался характерный стук упавшей пасти, поставленной неподалеку от избушки.

 – «Вы ешьте и пейте, а мы посмотрим пасть», – решили женщины, да так и не вернулись... – закончил дядя Максим свой рассказ. – Как-то сразу налетела пурга. Выехали искать – ничего не видно. Потом нашли обеих, только уже замерзшими.

 – А Ловких с женой, помните, что на Пясине зимовал? Тоже не увидите больше...

 – Этому уже смерть пришла. Старость...

Хорошим промышленником Севера был Ловких. С детства он не знал, да и не хотел знать, другого края. Один раз, скопив немного денег, попробовал было поселиться в городе, но ничего из этого не вышло. Едва год там просидел и вернулся с женой обратно. Однажды ослеп он от снежного блеска вдали от своего и чужого жилья. Долго пропадал, съел часть своих собак, но все-таки выбрался. Жил он всегда обособленно от других. Поставили его руководителем группы молодых охотников, поселили в хорошей отдельной комнате. Ничего не вышло. Рассорился старик со своими компаньонами и ушел с женой вверх по реке Пясине в развалившуюся от времени избушку Бегичева.

– Как же теперь его старуха?

– Как? Вытащила мужа на улицу. Закопала пока в снегу около дома. Нет сил одной управиться. Хорошо, что с другой зимовки пришли их проведать. Теперь ждет, кому сдать песцов и зимовку. Уезжает в Красноярск.

 Завязался оживленный разговор. Пошли воспоминания о прошлых годах, о прошедшей зимовке, о будущих планах.

 – На курорт нынче едем, – решительно заявляли Дядя Максим и Фроловы. – Надо же посмотреть, как солнце светит...

 

*** 

  Северный Ледовитый океан никогда не бывает свободен ото льдов. Точно так же никогда, ни в какое время года, не бывает он скован неподвижным льдом на всем своем пространстве. Под влиянием ветров и течений льды разламываются и перемещаются в разных направлениях. При этом в одних местах образуются полосы чистой воды или разреженного льда, в других льды плотно сжимаются, давая большие ледяные нагромождения, перед которыми часто вынужден отступать даже самый сильный ледокол.

Понимание законов образования, сохранения и перемещения льдов совершенно необходимо для овладения Северным Ледовитым океаном.

Атлантический океан дает знаменитое теплое течение Гольфштрем. Оно идет из Мексиканского залива через Флоридский пролив на север со скоростью трех метров в секунду параллельно восточному берегу Северной Америки. Западно-шпицбергенским течением оно впадает в Полярный бассейн, уходя в его глубины. Другая его ветвь – Нордкапское течение – впадает в Баренцево море, обусловливая возможность круглогодовой навигации около мурманского берега.

Северный Ледовитый океан дает начало холодному Гренландскому течению. Оно приносит в Атлантический океан холодные массы воды, ледяные поля и айсберги.

Громадные потоки пресной воды, вливающейся в Полярный бассейн из рек азиатского севера, создают новые течения. Распресняя морскую воду и обладая повышенной температурой, они становятся новым, весьма активным фактором перемещения и разрушения льдов.

Регулярные приливо-отливные течения также оказывают влияние на эти процессы.

Холодные и теплые водные потоки непрерывно получают и отдают свою температуру воздуху, образуя мощные воздушные течения. Последние, проносясь над Ледовитым океаном, в свою очередь создают там новые поверхностные течения, по воле которых движутся льды.

Метеорологи на самых разнообразных точках земного шара ежедневно отмечают давление, температуру, направление и силу ветра. Гидрологи следят за изменением температуры и солености воды на разных глубинах, определяют направление течений и т. д.

Один из отрядов армии метеорологов находится на острове Диксон. Четыре раза в день сообщает он штабу, какие силы атакуют сейчас этот пустынный остров. Штаб на основе сообщений, полученных с самых разнообразных точек земного шара, делает выводы о том, какие силы в недалеком будущем придут в район острова Диксон и всего Карского моря.

Для навигации 1933 года предсказания были крайне неутешительны. Ожидалось позднее открытие навигации и раннее наступление зимы.

Ветры северных румбов поджимали льды с севера к острову Диксон и к берегам Таймырского полуострова. Отрицательные температуры воздуха и воды содействовали сохранению льдов.

Нет ничего похожего на условия навигации 1932 года. Тогда температуры воздуха колебались здесь в августе от + 3° до + 13°. В эту же навигацию (1933 года) они колеблются в пределах от + 1° до – 3°.

Небольшой пароходик Гидрографического управления «Циркуль» пробился через льды Енисейского залива и ушел на разведку в море к острову Расторгуева.

 – Нет вам ходу. Остров еще во льдах, – сообщил приехавший с реки Пясины промышленник. То же подтвердил и вернувшийся с разведки «Циркуль».

Ветер несколько ослаб. Через северные проливы лед из Енисейского залива начал уходить в море. Стоял час отлива. Бухта зачернела открытыми пространствами воды.

«Немедленно выходите!»  – говорила радиограмма-молния каравану судов, стоявших в бухте Широкой.

«Есть», – лаконически ответили «Красноярский рабочий» и «Партизан Щетинкин».

Со стороны моря в порт входил ледокольный пароход «Сибиряков». Для него льды – привычная дорога, а остров Диксон – удобное и знакомое место отдыха. Отсюда он в прошлом году вышел в свой исторический поход, открывая сквозной Северный Морской путь.

Им командовал молодой, но уже с большим опытом капитан Хлебников. Протяжным гудком «Сибиряков» приветствует порт Севера – остров Диксон.

 – Просит угля, – сообщил радист.

 – Пусть идет навстречу «Партизану». Это ускорит дело и поможет каравану.

«Сибиряков» ушел в Енисейский залив. «Володарский», «Сталин» и «Правда» известили о своем выходе из Архангельска. Они вышли со значительным опозданием. Видимо, никто в Архангельске не отдавал себе отчета в том, как дорог каждый день в Арктике. Конечно, в том году небрежность архангельских работников в подготовке экспедиции не имела особо дурных последствий. Нам все равно нельзя было бы отсюда двигаться. Но такая постановка дела при отправке арктических экспедиций недопустима и преступна.

 Пора произвести авиационную разведку на восток. Экспедиция должна иметь развернутую карту расположения льдов в этом районе. Нельзя бросать во льды караван судов, не составив предварительно представления о возможной ледовой картине и не проверив ее разведкой. Отдельные пароходы типа «Сибирякова» могут вырваться из ледяных объятий, караван же лесовозов будет там бессилен. Самолет по-прежнему стоял затертый льдами в небольшой бухточке. На этот раз северная природа оказалась сильнее нас. Приходилось ждать. Ждать, когда так дорог был каждый час!

 Гудок парохода известил о прибытии в Диксон давно ожидаемого каравана судов из бухты Широкой. Впереди шел «Красноярский рабочий» с длинной вереницей барж. За ним следом появились «Партизан Щетинкин» с угляркой, небольшой пароходик «Лесник», промысловые боты и суда гидрографической партии. «Сибиряков» взял уголь с «Партизана» и, не заходя в порт, ушел в Карское море для производства научных работ.

Пришедшие суда стали на якорь, по возможности укрывшись от оставшейся массы ледяных полей за мысами и островами.

Диксон начал оживать. С разных концов слышался грохот якорных цепей, шум моторов, перекличка через рупор. По воде засновали лодки.

От «Красноярского рабочего» отделился катер, подошел к «Леснику» и, забрав людей, двинулся к заливу. Там были Иголкин – начальник экспедиции на реку Пясину, капитан «Красноярского рабочего» Лиханский и капитан Добровольский – начальник рыбопромыслового флота.

Мало кто слышал про экспедицию в залив Гыдо-Ямо на неизвестную реку Юрибей, про походы небольших ботов к шхерам Минина и т. д. Мало знают и про экспедицию на реку Пясину. Между тем эти экспедиции требуют от их участников большого напряжения сил, самоотверженности и героизма.

Жизнь и работа закалила этих людей. Они уже позабыли про так называемые «особые условия» Арктики. Как часто при обсуждении какого-нибудь смелого проекта приходилось слышать от них недоуменный вопрос:

 – А что же тут особенного?

Теперь они стояли на берегу, здороваясь со старыми знакомыми из окрестных зимовок.

 – Запоздали из-за проклятого льда с промыслом! – горевал Добровольский.

 – Мы вам давно говорим: дайте пособие на поселение здесь, тогда будете с рыбой, – прервал подошедший рыбак. – А то вместо того, чтобы дать нам возможность рыбу ловить, нас возят взад и вперед. Мы еще до промысла не доехали, а через две-три недели пора и заворачивать. Вот и вся работа.

Рыбаки говорят дело. Необходимо отпустить средства на заселение низовий Енисея рыбаками.

 Товарищ Иголкин уже третий год идет на реку Пясину. В первый год его экспедиция искала проход для речных судов через мелководный бар реки. Поход был удачен только наполовину. Непрерывные штормы не давали работать. В конце концов экспедиционный бот «Дельта» выкинуло на берег.

На второй год бар был пройден и нанесен на карту. Суда поднялись немного вверх по этой исторической, но забытой реке и вернулись обратно. Одновременно экспедиция обследовала рыбные богатства Пясины, послав ихтиолога Пирожникова сухим путем от Дудинки на верховья реки. Осенью части экспедиции соединились и ушли через море и Енисей в Красноярск.

Теперь туда шел целый караван. Пароход «Лесник» и сильный катер «Грузчик» являлись пионерами будущего пясинского речного флота. Они вели за собой пять барж и три паузка.

Как жалко выглядят эти посудинки на просторе диксонского морского порта! Первая же волна разбушевавшегося Енисея, несомненно, будет для них роковой. Это типичные плоскодонные речные суда. Между тем от Диксона им надо еще идти открытым морем, пока они не войдут в спасительные берега этой реки.

– Здравствуйте, товарищ! – послышался новый голос.

Это подошел промышленник Рагозинский, едущий на реку Пясину с первой партией поселенцев.

Сухой, рослый, с обветренным лицом, он – патриот этой реки. Не одну зиму провел он там, промышляя песца и рыбу, и попутно ведя научную работу.

 – Льды, видать, нас не скоро пустят. Я бы высадил пару своих ребят на берег. Надо лодки поконопатить, да и собак проветрить. На барже не развернешься с этим добром.

– Куда твою баржу поставить? Действуй! – соглашается Иголкин.

«Лесник» подвел баржу к указанному Рагозинским месту. Скоро берег стал неузнаваем. Загорелись костры, над которыми согревались чайники и котелки разных размеров. Лаяли и выли десятки собак. Забегали на просторе детишки. Выросли «жилища» – что-то среднее между северным чумом и русским шалашом. Женщины, типичные крепкие сибирячки, таскались с узлами, на ходу переругиваясь между собою.

На другой барже внимание привлекает одна семья, молодая черноволосая женщина с ребенком на руках, около нее мужчина с лицом провинциального артиста или учителя.

– Это тоже зимовщики, – объясняет капитан Добровольский. – Едут на шхеры Минина.

Зимовка на шхерах Минина – одна из наиболее серьезных зимовок. Там зимовали один год два брата Колосовы, промышленники из Архангельска. Затем они ушли оттуда.

Местность совершенно неизученная, оторванная на весь год, до навигации, от всех остальных зимовок. Оставаясь там, можно полагаться только на свои силы, на свое уменье.

 – Почему вы хотите туда ехать? – задаю я вопрос подошедшему к нам в это время мужчине.

 – Моя фамилия Бриф. Я уже зимовал на Юрибее. Там у меня плохо вышло...

Я отправляюсь ознакомиться с его снаряжением. Передовая собака – неплохая. Остальные – вислоухая мелкая дрянь. Впрочем, у Рагозинского они не лучше. Для новых промышленников хороших собак не хватает.

Лодка – не мореходная. Одежда, сапоги, продовольствие, рыбацкая снасть – все производит впечатление случайно подобранного имущества.

 – Сколько же вас человек туда едет?

 – Жена, она тоже промышленник. И вот эти двое товарищей.

На мешках сидят два крепких, рослых парня. Из них могут получиться промышленники, но сейчас это совсем сырой материал.

 – Мы впервой на Север!..

 – У нас две винтовки на четырех человек, – заявляет Бриф. – Нельзя ли здесь раздобыть?

Молодая женщина выглядит энергичной и уверенной.

 – Вы за нас не беспокойтесь, мы уже давно зимуем, – говорит она.

 – А ребенок?

 – Он родился на Севере и будет северянином. Мы и имя ему дали Самрико – волчонок...

Самрико – милый, крепкий ребенок – настроен очень весело. Он заразительно хохочет, ухватив за хвост одну из собак.

Безусловно, эту семью нельзя пускать на шхеры, не переменив и не дополнив все ее снаряжение. А самое лучшее – присоединить ее к группе других промышленников.

Что потянуло этих типичных выходцев из мелких разночинцев на далекий Север? Длинный рубль? Вольная жизнь? Неудача в прошлом? Поиски приключений? Или что-либо другое? Трудно отгадать при коротком знакомстве.

Надежды таких людей обычно разбиваются очень быстро, в первые же годы работы. Только часть их становится хорошими промышленниками и переходит в разряд северян

Бриф не попал на шхеры. Пополнить его снаряжение не удалось. Он уехал на реку Пясину, на более простую зимовку.

Эта поездка была для него последней. В полярную ночь он ушел на собаках в тундру для осмотра пастей. Прошло время, издрогшие собаки вернулись одни, без хозяина и без передовика. Несколько дней спустя пришел и передовик. Брифа промышленники нашли замерзшим в снежной яме, где, видимо, он отсиживался, оставив почему-то упряжку и взяв с собой только передовика.

Так рассказала мне его жена, когда я вновь с ней встретился на Диксоне, возвращаясь с зимовки ленских пароходов.

 – Вы нас тогда сфотографировали. Нельзя ли получить карточку на память?

 

***

 

Наступило 10 августа. Погода не изменялась. Нордовые ветры переменной силы по-прежнему гнали льды с севера к Диксону и берегам Таймырского полуострова. Однако льдов все-таки стало меньше.

Карские пароходы уже прошли через Маточкин Шар. Теперь ледокол «Ленин», энергично разбивая сплошные льды, прокладывал судам дорогу в Игарку, за экспортным лесом.

Подошли туда «Красин», «Челюскин», «Володарский», «Сталин» и «Правда». Теплоход «Пятилетка» с двумя лихтерами, на буксире в это время пробивался через льды Обской губы.

«Прошу осветить ледовое положение Обской губы и далее до Диксона», –радировал капитан Модзалевский. Но аэроплан по-прежнему стоял в бухте за плотной стеной льдов.

Встречные льды задерживали движение «Пятилетки». Торопясь доставить уголь, она оставила один лихтер у острова Шокальского, а с другим пошла дальше.

Вскоре встретился почти сплошной крупно-мелкобитый лед до девяти-десяти баллов. Сильная «Пятилетка» раздвинула его. Искусное командование сохранило корпус судна, отделавшегося только вмятинами.

Дальше шел разреженный лед. Шторм в шесть баллов подбрасывал на волнах крупные льдины. Каждый удар о борт судна грозил проломом корпуса,

Умелое маневрирование помогло избежать и этой опасности. Но продвижение «Пятилетки» замедлилось. Давно прошли плановые сроки прихода и отхода Ленской экспедиции. Льды упорно задерживали ее морскую и речную группы.

Только 18 августа вошли в порт Диксон морские пароходы. Они выдержали тяжелый бой со льдами Карского моря. Пароход «Сталин» уже имел в форпике две большие пробоины. Между тем основная тяжесть похода была еще впереди.

Через день пришли сюда ледокольные пароходы «Русанов» и «Седов». 20 августа вошла в порт «Пятилетка».

Предсказание Норденшельда исполнилось. В гавани Диксон скопилось действительно множество пароходов самых разнообразных типов. Они шли на восток Ледовитого океана.

Легко и грациозно покачивались на зыби волн шхуны. Их стройные мачты, узкое, острое оформление носа, светло-серая окраска бортов придавали им вид выходцев из того века, когда еще не было и в помине ни пара, ни электричества.

Прекрасное впечатление производит «Русанов» – родной брат «Сибирякова». Вытянутый узкий корпус, сильная машина делают его ловким, поворотливым судном. Он вошел в Диксон, легко скользя по поверхности гавани, не считаясь со скоплением льдов. Под его ударами метровые льдины быстро отходили в стороны, рассыпаясь на мелкие части.

Ленские пароходы являются здесь самыми большими рабочими судами. Они также, по-своему, красивы. Стремление к наибольшей грузоподъемности, уменьшению себестоимости перевозок, удобству погрузки и т. д. продиктовало очертания их корпусов.

Однако для льдов ленские пароходы недостаточно хорошие суда. Тупое образование носа и сравнительно слабые машины приводят к частому застреванию этих судов во льдах. Без ледокола они не могут работать в арктических морях.

Как хорошо отделанные игрушки, выглядят теплоходы «Пятилетка» и «Красноярский рабочий». Они построены по последнему слову техники. Все здесь приспособлено к сильной работе, все сделано для удобства работающего на них человека.

Среди всех этих судов совсем потерялись маленькие баржи Пясинской экспедиции.

Пароходы становятся под бункеровку угля около лихтеров. Неподвижно стоит на своем месте лишь пароход «Сталин». Едем туда. Капитан лежит в постели.

 – Почему не бункеруетесь? Вам уголь нужен? До Лены его негде взять...

 – Конечно, нужен, – отвечает капитан, – только пусть мне подведут лихтер, а сам я не пойду...

Я удивлен поведением этого «морского волка».

 – Почему?

 – Да не везет мне на этом пароходе. В Шпицберген ходил – на камни сел. Здесь форпик пробил. Другие не пробили, а я пробил. Пойду к лихтеру – еще на мель сяду.

Бывают положения, когда выгоднее идти на уступки. Потеря уверенности – верный залог неудачи. Пароход «Правда» подвел лихтер в борту «Сталина».

Наилучшее впечатление производит «Володарский». На нем удивительно дружный и спаянный коллектив. Это все архангельцы, с детства привыкшие к работе во льдах. Товарищеские отношения прекрасно сочетаются с крепкой дисциплиной. Капитан Смагин и его старший помощник Никифоров создали эту обстановку. Работа здесь кипит.

На «Правде» едет начальник экспедиции на Хатангу – старый полярник, геолог Урванцев. Цель экспедиции – разведка нефти на побережье около бухты Нордвик.

К своему удивлению, я нахожу Урванцева в самой темной каюте внизу парохода.

 – Почему вы здесь поместились?

 – А ну их! Не стоит связываться. Совсем не северный народ.

 – Но здесь нам не развернуть даже карты...

 – Поедемте тогда к вам. Там обо всем и договоримся. Или поедем на «Русанова». Мы с ним пойдем до бухты Прончищевой.

«Русанов» стоит неподалеку. Моторная лодка экспедиции быстро перебрасывает нас к нему.

Капитан «Русанова» Ерохин и его старший помощник Храмцов сидели над картами, обсуждая варианты похода. По работе на Севере мы давно знаем друг друга, но лично никогда не видались.

– Борис Иванович, пришли к вам потолковать о походе на Хатангу. Вместе пойдем, – начинает Урванцев.

 – За этим делом вы нас и застали, – отвечает Ерохин, радушно здороваясь.

Мы отмечаем на разложенной карте скопление льдов, уже нащупанное пришедшими сюда пароходами. Аэроплан вылететь на разведку еще не мог. Нам надо наметить вариант пути в значительной степени на основе предположений.

Вопрос о выборе направления – наиболее трудный вопрос экспедиции. От правильного учета положения льдов под влиянием ветров и течений зависит почти весь успех экспедиции. Но здесь слишком мало исследованы течения, рельеф дна, неверны и многие очертания берегов, нанесенные на карту.

Мощное атлантическое течение – Гольфштрем – вливается в Ледовитый океан, заполняя его более тяжелой и теплой водой, чем воды Ледовитого океана. Материк со своими многочисленными реками и массой снега посылает туда громадное количество пресной, более легкой воды.

Нансен в своем труде по океанографии Северного Ледовитого океана исчисляет это количество воды громадной цифрой в 3 480 кубических километров в год. Деля всю эту массу на все пространство между берегами Сибири и полюсом от 65° до 165° восточной долготы, он определяет толщину распресненного поверхностного течения в 1 276 метров.

Накопление с одной стороны воды Атлантического океана, а с другой пресной воды европейского материка способствует разрушению льдов в этом районе и создает сточное поверхностное течение на север. Благодаря этому течению льды отжимаются от берегов в этом направлении.

Конечно, в действительности картина несколько изменяется. Ее поправляют рельеф местности, направление господствующих ветров и другие факторы.

В походе на Лену необходимо учитывать мощное обь-енисейское течение, течение реки Таймыр и других рек Таймырского полуострова, таяние снегов и, наконец, влияние ветров.

Первые факторы способствуют отжиманию льдов. Последний, при наличии ветра нордовых румбов, напротив, прижимает их к берегам. Перевес того или другого фактора определяется соотношением сил. Но в конце августа сила ветра была незначительна. Это давало надежду, что между берегами и плавучими льдами будет разреженное ото льдов пространство.

Для каждого моряка всегда приятнее идти вдали от берегов. Это гарантирует его от посадок на банки, которые здесь совсем не исследованы. Однако на этот раз идти дальше в море невозможно. Северный ветер, отрицательная температура воды и воздуха, несомненно, дадут там большое скопление льдов. Это подтверждается и встречей с ними морских судов в Карском море, между Новой Землей и островом Диксон.

 – На этот раз надо держаться вблизи берегов. Тем более, что это историческая дорога всех судов, когда-либо шедших да восток, – таков был вывод после обсуждения вариантов пути.

– А от Челюскина до Хатанги пойдем или все вместе или двумя судами. Я пойду впереди «Правды». «Русанов» там пробьется через лед, – заканчивает капитан.

Состояние его парохода прекрасное. Команда, уже не раз бывавшая в экспедиционных походах, смотрит и на этот поход бодро и уверенно.

– На «Сталине» команда тоже хорошая. Есть немного случайных попутчиков. Но в общем, при хорошем управлении, все будет хорошо... «Правды» не знаю. Там больше ленинградцы, со льдами не знакомы, – продолжает капитан Ерохин. – Впрочем, в кильватер пойдет и она.

День и ночь гремят лебедки, поднимая и опуская тяжелые кадки с углем. Всем понятно, что успех экспедиции зависит теперь от каждого выигранного дня. «Сталин» попутно цементирует свои пробоины. Однако из-за этого у нас пропадают два лишних дня.

В это время полоса льда, запершая самолет в бухте, значительно уменьшилась. Два катера отбуксировали часть льдин из бухты и вывели самолет. Он немедленно вылетел на разведку на восток, к мысу Челюскина.

 

*** 

 – Думаем идти, – заявил на другой день товарищ Иголкин, входя вместе с капитанами Добровольским и Лиханским. – Нам тоже путь не маленький. Все грузы надо довезти самое близкое до реки Дудыпты, иначе тундра совсем остается не снабженной.

 Пясина – историческая река. Мангазейские казаки и промышленники проникли сюда еще в 1610 году и наложили ясак на местные племена – «пясинскую самоядь».

 На старинных картах эта река называется «Пясида», позднее – «Пясинга» и наконец – «Пясина».

Участник Великой северной экспедиции, штурман Минин, в 1783 году проник в ее устье и поднялся до острова Чаек. На карте 1845 года от мыса Северо-Восточного на Енисее до устья Пясины показано девять зимовий. Такие же зимовья были в ее верховьях.

Несколько позднее поселенцы исчезли отсюда по неизвестным причинам. Теперь встречаются в этих местах только развалины их построек.

Работами Комсеверпути Пясина была вновь исследована как в транспортном отношении, так и в отношении ее рыбных и пушных богатств.

Обнаружение геологом Урванцевым богатого месторождения угля и других ценных ископаемых в районе Норильска заставило форсировать работы по созданию транспорта для перевозок по Пясине необходимых грузов. Этого же требовали интересы Хатанго-Авамской тундры.

Теперь товарищ Иголкин на своем речном караване вез эти грузы, предполагая подняться по реке Пясине до ее притока, реки Дудыпты, где и основать первое зимовье.

В устьях реки должен был остаться промышленник Рагозинский с первой группой поселенцев – рыбаков и охотников.

Так начиналось заселение этой необжитой реки.

 – Наши водники теперь стали богаче еще на одну реку в тысячу километров. Да и рыбы здесь побольше, чем в Енисее, – улыбается Добровольский.

 – Завтра с утра и двинемся, как только немного ветер спадет. На баржах переплывать море потруднее, чем на морских пароходах.

Промышленники уже грузили свое имущество на баржи экспедиции. Исчезли палатки, потухли костры. Подняты были и рыбацкие лодки. На голых камнях, дрожа от холодной сырости, оставались одни собаки, привязанные ремнями и веревками к валяющемуся плавнику.

Аэроплан в это время вернулся с разведки. Ему не удалось долететь до Челюскина – помешал туман. Однако он принес ценные сведения о расположении льдов до островов Тилло. Вдоль берега тянулась узкая полоса открытой воды. Она прерывалась большими перемычками в районе этих островов и островов Скотт-Гансена.

Наши выводы в беседе с капитаном Ерохиным оказались верными. До отхода судов можно будет повторить разведку.

 

*** 

Наступило 23 августа. Пароходы заканчивали прием последних кадок угля. К вечеру должны были закончиться и работы на пароходе «Сталин» по заделке пробоин. Ледокол «Красин» ждал каравана, стоя около острова, не заходя в порт. Все было готово.

Было отдано распоряжение приготовиться к выходу утром 24 августа.

Вечером в кают-компании собралось совещание капитанов всех судов, идущих на восток.

 – Можно идти к мысу Челюскина, держась севернее острова Уединения. Это первый вариант. Можно идти, оставляя по правому борту находящиеся в этом районе другие, более близкие к берегу острова. Это второй вариант. И наконец, можно идти между берегами Таймыра и островами. Ваше мнение, товарищи капитаны?

 – Надо идти к северу. Дальше от берега пароходы будут в безопасности от банок и подводных камней. Ближе к берегу нас зажмут льды, как только пойдут сильнее норд- вестовые ветры, – говорит одна часть собравшихся.

 – Прибрежный путь больше испытан. К северу пройти нельзя. Там льды в восемь-десять баллов, – говорят другие.

 – Прибрежный путь, – подтверждает большинство.

 – Прибрежный путь, – подтверждают и сибиряковцы, вернувшиеся в это время из льдов Севера.

Самолет вернулся с разведки. Пилот Алексеев излагает свою точку зрения, по привычке часто употребляя слово  «хозяйство». У него все – «хозяйство»: его самолет – «хозяйство», пароходы – «хозяйство», лед – тоже «хозяйство».

– Этого хозяйства на Севере столько, что нам не протолкаться до будущего года... По-прежнему вдоль берега идут полыньи воды... Есть перемычки у Скотт-Гансена и Тилло. Своим хозяйством вы его пробьете. А вот у архипелага Норденшельда дело плохо. В самом архипелаге – невзломанный лед...

Картина становится вполне ясной. Наши теоретические расчеты еще раз подтверждаются летной разведкой. Мы все пойдем прибрежной полосой, по глубинам, достаточным для глубоко сидящего «Красина». Архипелаг придется форсировать ледоколом, если льды к моменту нашего прихода не будут взломаны и отжаты от берегов.

Устанавливается порядок движения судов. Головным идет «Красин», последними – «Русанов» и «Володарский». Между ними встают остальные суда. «Сибиряков» также решил присоединиться к каравану Ленской экспедиции.

 – А как речная группа? – спрашивает капитан Модзалевский.

 – Вам надо остаться на Диксоне, ждать перемены ветра. У вас еще есть запас времени. Вам надо только дойти до реки Лены. Обратно прохода нет. При этом положении льда речные суда обречены на гибель.

 – Это я и хотел предложить, – говорит капитан. – Мы уже попробовали льды. Корпус «Пятилетки» толщиной в шесть миллиметров, а «Партизана» еще меньше. Надо ждать, когда от архипелага ветер отожмет льды...

Совещание расходится, приняв решение по всем пунктам.

Полярный день приближался к концу. Ночи еще не было, но в часы, положенные для ночи, уже появлялись сумерки.

Через гавань следовал караван пясинцев, вытянувшись длинной линией. Головным шел «Красноярский рабочий». Он вошел в один из северных проливов Диксона и исчез за крутым поворотом, держа курс на восток.

Порт Диксон начал терять свое оживление. Завтра поднимется наш караван. Тогда только редкие рыбацкие суда будут бороздить воды порта. Жизнь войдет в свою обычную колею. Напряженно будет работать радиостанция, связывая нас с остальным миром.

 

От острова Диксон к устью реки Лены

 

24 августа. Ледокол «Красин» стоит в двухчасовой готовности. Наше место 73°28' северной широты, 80°29' восточной долготы. Температура воздуха +2,2°, воды +2,1°. Восточный ветер два балла. Вблизи виден остров Диксон. Он резко выделяется своими темными каменистыми берегами среди ровных пространств моря. Низко нависли густые серые облака, окрашивая воду в такой же серый, с желтоватым отливом, цвет. Отдельные белые льдины проплывают мимо ледокола.

К борту подошел «Партизан Щетинкин». Он принимает с «Красина» угольные кадки и желоба для передачи их угольной базе Диксона. За ним пришвартовалась шхуна «Белуха». Она идет для производства гидрографических работ в нашем же направлении – на восток. Это бывшая «Хобби», которая не так давно участвовала в розысках экспедиции Нобиле. После этого она перешла во владение Союза, приняв новое имя, характеризующее ее как зверобойное судно. В этом году «Белуха» превратилась в научное судно.

Караван судов Ленской экспедиции по радио сообщает о своей готовности к отходу.

«Партизан Щетинкин» и «Белуха» уходят с прощальными свистками.

 В 23 часа 35 минут начали работать машины «Красина».  Ледокол двинулся вперед на северо-восток. За ним вытянулись в стройную кильватерную линию пароходы «Сталин», «Правда», «Русанов», «Володарский» и «Сибиряков».

Такое построение каравана не случайно. Самый легкий путь для парохода во льдах – путь непосредственно за ледоколом. За ним должны следовать наиболее слабые суда.

Наиболее тяжелая работа ложится на последние суда. Им приходится проходить уже не широкой дорогой, проложенной ледоколом, но суженным каналом, пересекаемым отдельными льдинами. Раздвинутые и разбитые ледоколом льды быстро смыкаются после его прохода.

«Русанов» идет позади «Сталина» и «Правды». Он должен освобождать их при сжатии льдов, если они не в состоянии будут сами пробиться. Ту же роль должен выполнять «Сибиряков» в отношении «Володарского».

Кругом чистая вода с плывущими на ней отдельными льдинами. Обстановка благоприятная.

26 августа. Льды заметно увеличились в своем количестве и начинают оказывать сопротивление продвигающемуся каравану. Временами «Красин» идет переменными курсами, по возможности обходя большие скопления ледяных массивов.

Здесь нет айсбергов, которые так любят изображать многие художники, не видевшие Арктики. Ледяные горы – айсберги – не возникают в море. Их образуют ледники Гренландии, Земли Франца-Иосифа, отчасти Северной Земли. Ледяные нагромождения в море создаются лишь в результате большого сжатия льдов и выжимания их на поверхность стоячих или плавучих льдов.

Наш караван, по-видимому, скоро должен встретить еще более тяжелые условия работы. Об этом говорит вся окружающая обстановка и виднеющееся вдали ледяное небо.

Температура воздуха – 1,2° воды – 2,2°. Полосами проходит туман, иногда совершенно скрывая идущий сзади караван. Тогда «Красин» протяжным гудком дает знать о своем направлении. Следующие за ним пароходы, один за другим, в порядке построенной колонны, отвечают ему такими же гудками.

Ледокол все чаще и чаще налетает на двухметровые льдины. Иногда их сопротивление настолько сильно, что судно при ударе об них отбрасывается в сторону от своего прямого курса.

Туман и лед объединились в одном усилии – остановить дерзких пришельцев в их вековое царство, уничтожить или заставить возвратиться обратно.

Чем гуще туман и плотнее лед, тем чаще переговариваются между собой пароходы. Кажется, что в этой непроницаемой и легкой мгле плывут громадные живые существа, одаренные волей и разумом. Их язык своеобразен, но понятен для всех нас.

– Следуйте за мной... – гудит ледокол.

 – Иду... – отвечает быстро «Сталин».

 – Иду... – слышен замедленный голос «Правды».

 – Иду-у-у... – доносятся издалека приглушенные гудки «Володарского» и «Сибирякова».

В четыре часа плотный туман настолько охватил караван, что выбор дороги стал невозможен. Ледяные поля при таком положении непроходимы. «Красин» дал новый сигнал – «остановиться». Стали на «ледяной якорь», – каждый пароход пришвартовался к большой льдине и дрейфует теперь вместе с ней.

Можно идти в тумане, когда нет сплоченного льда. Можно пробиваться через сплошные льды, когда нет тумана. Но нельзя двигаться вперед, когда обе эти силы арктической природы соединяются вместе. Тогда они непреодолимы.

Через два часа туман приподнялся. Гудок «Красина» снова зовет следовать дальше. Счисление показывает, что мы на траверсе острова Скотт-Гансена.

Кругом лед – девять баллов с редкими разводьями и полыньями. Нет возможности лавировать между ними. Ледокол бьет своим могучим корпусом встречные поля, прокладывая дорогу. Иногда он не в состоянии разбить их, и тогда наползает на них всем своим корпусом. Выдержать вес ледокола не может даже двухметровый лед. Он раскалывается на части, и «Красин» тяжело опускается на воду.

Но то, что под силу «Красину», не под силу идущим сзади лесовозам.

«Володарский» просит помощи. Ему особенно трудно пробиваться, так как проложенный «Красиным» канал ко времени подхода лесовоза успевает уже снова почти закрыться теснящимися льдами. Идущий сзади «Сибиряков» не в состоянии освободить «Володарского». Остановив караван, ледокол возвращается обратно и обкалывает зажатый лесовоз.

Через несколько часов суда снова вошли в тяжелый битый лед. Лесовозы были бессильны следовать дальше за ледоколом. То один, то другой из них застревал во льду, требовал помощи.

Оставив караван на «ледяном якоре», «Красин» ушел на разведку. Вокруг виднелось сплошное ледяное пространство с приподнимающимися торосами. Путь был непроходим. Караван повернул назад – на юго-запад.

Ленская экспедиция вынуждена была отступить на этот раз, как отступает армия, ища более уязвимое место противника. В своем отступлении экспедиция потеряла по широте 10', по долготе 14'.

В конце дня наши потери при отступлении несколько уменьшились. Караван достиг 75°40' северной широты и 88°01' восточной долготы, дойдя до района островов Тилло.

Снова налетел густой туман. Дан сигнал остановиться до улучшения видимости.

27 августа. Начали падать снежинки – спокойно, ровно, но с какой-то неумолимой настойчивостью. Шум похода замолк. Кругом сыро и холодно. Опустела и палуба ледокола. Все разошлись по каютам. Только закутанные фигуры вахтенных неподвижно стоят на своих местах. Мертвая тишина в мертвом матовом свете.

Палуба побелела от слоя выпавшего снега. Отчасти побелели и борта. Суда принимают постепенно привычный на Севере цвет снега и льда.

Эластичный туман тысячами неотразимых и непобедимых щупальцев охватывает все на своем пути. Легкий северный ветер двигает его вперед. Иногда, как бы играя с нами, туман чуть-чуть рассеивается. Тогда становятся видными все ваши суда. Они прижались около своих льдин, такие же безжизненные и безмолвные.

Может ли помочь здесь аэроплан? Конечно, нет! Нам остается только ждать, вооружившись терпением.

Наступление дня не принесло улучшения. По-прежнему двигаться нельзя. Видимость несколько улучшилась, но ее горизонт не более двухсот саженей. Часть людей соскочила с пароходов на лед. Сбросили даже собаку. Одна группа взгромоздилась на ближайшую стамуху. Фотографы, несмотря на слабое освещение, защелкали затворами, торопясь заснять «эффектные полярные виды».

К борту ледокола подошли по льду русановцы. Это охотники, едущие в бухту Прончищевой, на восточный берег Таймырского полуострова. Их начальник – известный полярный охотник Журавлев. С ним три его товарища и несколько ребят.

 – Ну что же, скоро пойдем?.. А то и посмотреть мишку можно. Недалеко видны его следы… У нас семьдесят собак на довольствии.

Вместе с охотниками мы отправляемся к остальным пароходам. На ледяном поле – широкие следы медведя. Но  дальше они теряются. Медведь ходил по этому полю, когда

оно стояло в другом месте. К нашей стоянке, куда его принесло, мишка не забирался. Чем дольше стоим, тем оживленнее становится движение на льдинах. Любители футбола уже готовятся к бою. Капитан Ерохин с мостика «Русанова» старается рассмотреть что-то сквозь густую пелену тумана.

 – Ничего не увидишь. Пойдемте лучше в каюту. Там потеплее.

В каюте Ерохина большая, хорошо подобранная библиотека.

 – У капитана дом на корабле, а на берег, к семье, приезжаем в гости, – улыбается Ерохин. – Здесь и почитываем в такое время, как сейчас.

Вскоре появилась плотная фигура Смагина – капитана парохода «Володарский».

 – Ерохин, ты чего пресной водой не запасаешься? Я уже накачал со льдины во все танки.

 – Я уже тоже это сделал. Все в порядке.

Эти два ледовых капитана не испытывали никакого беспокойства среди теснящихся льдов.

 – Бывает, что и на четверо суток станем. Поднимется туман – и пойдем.

Утешение слабое. Нам дорог каждый час. Отрицательная температура воздуха и особенно воды говорит о возможности быстрого смерзания в одно целое пока разрозненных ледяных масс. Тогда проход каравану будет закрыт. Тогда самая идея продвижения морских пароходов на восток будет скомпрометирована. Тогда сорвется снабжение Якутской республики.

Мы снова спускаемся по штормтрапу на лед. Дрейфа нет никакого. Видимо, льды имеют здесь какую-то точку опоры. Если ее дают острова Тилло с их припаем, значит место нашей стоянки нанесено верно. Но, пока не выглянет солнце, проверить этого нельзя.

Только к вечеру погода несколько прояснилась. Невдалеке отчетливо вырисовался ряд приподнятых каменистых островов, лишенных всякой растительности. Около каждого острова невзломанный припай. За ним сплошное пространство плавучего льда с небольшими разводьями.

«Красин» и «Сибиряков» ушли на разведку по разным курсам. Через час «Сибиряков» сообщил по радио, что к югу видна открытая вода, но между островами замечены подводные камни.

На этот курс начал выбиваться из окружающего льда весь караван. Медленно, непрестанно промеряя глубины, движется ледокол между островами: у него глубокая осадка, и поэтому особенно опасно идти в этих местах.

Крупнобитый торосистый лед постепенно сменялся более ровным и разреженным льдом. Пять островов остались позади каравана. Но это не острова Тилло, как мы предполагали сначала. Они расположены гораздо дальше от материка. Берега в этом районе почти не исследованы. Еще слабее обследовано море. Без сомнения, здесь имеется еще много островов, не нанесенных на карту.

Показалась очень узкая полоса совершенно чистой воды. «Красин» выводит туда один за другим пароходы из тяжелых тисков льда.

К концу дня наше место – 75°32' северной широты и 89°25' восточной долготы. Мы отошли немного к югу, но зато заметно продвинулись на восток – к цели своего путешествия.

29 августа. Ветер норд-ост, два балла. В воздухе – 2,6°, в воде – 0,3°. Туман рассеялся к утру, позволив экспедиции продолжать путь к заветному мысу Челюскина. Но долго идти не пришлось. Вскоре вновь налетевший туман закрыл всю перспективу льдов.

На этот раз во время стоянки нас ждало обычное северное развлечение. Из тумана показался небольшой белый медведь. Видимо, его привлекали заманчивые запахи с пароходов. Заметив у борта «Красина» брошенный в полынью пустой ящик, медведь стал играть с ним, как маленький ребенок с понравившейся ему игрушкой.

Но охотники недолго могли выдержать. С «Красина» и «Правды» раздались выстрелы. Кончились забавы любопытного дикаря. Зверь подох, едва успев вылезти на лед.

Дальше события развернулись, как говорится, с кинематографической быстротой. С «Правды» бегом кинулись люди с веревками к убитому медведю и быстро втащили его на борт. Красинцы же в это время успели пройти только половину дороги.

 – Куда тащите?.. Наш медведь! – запротестовали они.

В ответ «Правда» поспешно отошла от ледяного поля, обезопасив себя от нападения красинцев водяным пространством.

Красинцы стояли на краю поля и яростно переругивались с отошедшей «Правдой», чувствующей себя в полной безопасности.

Отведя душу в перебранках, красинцы вернулись с пустыми руками.

На востоке всюду видны были тяжелые ледяные поля и крупнобитый лед. Только несколько южнее темнели небольшие разводья.

По карте в этом направлении лежит самый северный пункт архипелага Норденшельда – остров Русских. Оставив караван во льдах под охраной «Сибирякова» и «Русанова», «Красин» двинулся туда на разведку.

Он шел, сначала ломая десятибалльный лед, затем выбился на места с видневшимися кое-где темными пятнами полыней.

Вдоль одной из полыней спокойно бродил белый медведь – второй за этот день. Незнакомый еще с человеком, он подошел на очень близкое расстояние от ледокола. Первая же пуля перебила ему позвоночник. Некоторое время он продолжал идти, волоча парализованный зад и в ужасе оглядываясь по сторонам в поисках врага, который так неожиданно и больно его укусил.

Новые выстрелы. Медведь упал. Он пытался еще подняться на передние лапы, но к нему уже бежали люди с винтовками и фотоаппаратами. Охватив передними лапами голову, зверь повалился на снег.

Отвратительное зрелище представляла эта бойня, не вызванная никакой необходимостью...

За несколько часов до встречи с медведем с острова Диксон был вызван радиограммой самолет для авиаразведки. Он показался теперь над ледоколом, кружа над ним в поисках посадочной площадки. Но кругом были льды, а редкие полыньи были слишком малы для него.

По радио с самолета мы узнали курс наименьшего скопления льдов и расстояние до чистой воды. Чтобы пробиться к ней, каравану надо было пройти лишь около пятнадцати миль.

Сделав разведку, аэроплан улетел на мыс Челюскина. «Красин» повернул к оставленному каравану, вновь пробивая себе дорогу через тяжелые льды.

30 августа. «Красин» идет довольно быстро, не встречая серьезного сопротивления. Но внезапно ход его замедлился, он остановился в сравнительно легком льду.

 – В чем дело?

 – Левая машина вышла из строя.

Силы ледокола уменьшились на одну треть. Водолаз спустился под воду для осмотра повреждений. Через десять минут он поднялся на палубу и сообщил:

 – Начисто срезан винт... Гребной вал сломался.

Для экспедиции создалась серьезная угроза. Только мощный ледокол мог провести ее через эти льды. Морские пароходы были уже близко от цели. Речной же караван по-прежнему стоял на Диксоне.

 – «Красин» теперь почти бессилен. Не пришлось бы вызывать другой ледокол, – сказал один из моряков.

Руководители похода решили, однако, иначе:

 – Ленская экспедиция будет пробиваться дальше. Работая сохранившимися в целости машинами, «Красин» подойдет к оставленным судам. За островом Русских будем ожидать отжатия льда, если проход будет невозможен сейчас...

В это время с каравана пришла радиограмма-молния с просьбой немедленно прислать «Красин», так как началось сжатие льдов. Все суда находятся в опасности, в особенности тяжело приходится «Володарскому». Но «Красин» еще стоял неподвижно во льдах, выясняя свои повреждения.

«Пусть «Русанов» и «Сибиряков» помогут лесовозам», – говорила ответная радиограмма.

Но оба эти парохода также были бессильны, побежденные движением ледяной массы.

Спасла положение небольшая перемена ветра и начавшийся отлив. Сжатие льдов приостановилось. Оно было стремительным, но, к счастью, коротким. Работая оставшимися машинами, «Красин», преодолевая трудности, только к десяти часам подошел к судам и принялся освобождать их от торосистых льдов.

Медленно, с частыми остановками, пробивался «Красин» к открытой воде, оказывая помощь то одному, то другому пароходу. Почти каждый метр караван проходил с боем, держа курс к одному из восточных островов архипелага – острову Бианки. Раненый ледокол работал энергично, но его силы и управляемость были основательно подорваны после аварии. Тем не менее, цель была достигнута: все суда вышли на чистую воду.

31 августа. Караван идет по почти безледному каналу. По правому борту виден низкий берег материка, налево – ледяные поля. К двенадцати часам среди них показались острова Фирилея. Они поднимаются над уровнем воды, как горбы неведомого подводного чудовища.

Берега материка постепенно повышаются. Отчетливо виден глубокий изгиб залива Толля. Вдали темнеет высокая  гора Аструпа. Крутым обрывом падает она на ровное прибрежное плато тундры. Дальше, почти на ее траверсе, находится пустынный остров Гейберга.

Над пароходами молча проносятся стаи серых буревестников и белых полярных чаек. В воде в разных направлениях мелькают белые спины белух.

С парохода «Сталин» получена тревожная радиограмма о начавшемся самовозгорании угля. Судно завалено бочками бензина, керосина и нефти. В его трюмах лежит динамит для геологических партий и много баллонов с водородом. Чтобы предотвратить пожар, который в этих условиях может быстро закончиться эффектным фейерверком, необходима остановка на мысе Челюскина для перегрузки части угля на «Красина» и «Сибирякова».

В двадцать часов гудки всех пароходов приветствуют самую северную оконечность азиатского материка, где никогда еще не проходило столько судов.

Якоря отданы. «Красин» и «Сибиряков» начинают бункеровку угля со «Сталина».

1 сентября. Катер промышленников отошел от «Русанова» и приблизился к борту «Красина». Волны пролива Вилькицкого подбрасывают его на высоту половины корпуса ледокола.

Торопливо спускаемся по штормтрапу и, выждав удобный момент, прыгаем в катер. Здесь корреспондент «Известий» товарищ Зингер, постоянный участник полярных плаваний, и корреспондент «Водного транспорта» товарищ Морозов.

Катер бодро идет с волны на волну. Скоро перед нами сквозь туман показался берег мыса Челюскина. Подойти к нему можно, только найдя какой-либо проход между прибрежными льдинами. Катер ходит в разные стороны, используя каждую узкую расщелину, и, наконец, упирается в вязкую глину.

Неподалеку от нас – большой круглый столб из местного черного камня-плитняка. Он поставлен Руальдом Амундсеном во время его экспедиции на шхуне «Мод» в 1919 году.

Медный шар увенчивает верхушку столба. На шаре выгравирован путь, проделанный Норденшельдом, и надпись (даем ее перевод):

«Покорителям Северо-Восточного прохода Адольфу Эрику Норденшельду и его славным спутникам. Экспедиция на «Мод» 1918 – 19».

Велика и несомненна заслуга Норденшельда. Но он не был победителем Северо-Восточного прохода. Он был, как и сам Амундсен, только разведчиком этих огромных пространств. Победителем стал наш Советский Союз, где стихиям Севера противопоставляются энергия, воля и знание организованного коллектива, последовательно и планомерно изучающего законы, управляющие северными пространствами.

Несколько восточнее видны мачты радиостанции и небольшие строения. По липкой грязи, перемешанной со снегом, мы направляемся к ним.

Внезапно за огромным торосом показывается наш воздушный разведчик – самолет № 2. Он вытащен на берег.  Как и на Диксоне, он и здесь попал в окружение льдов и, спасаясь от них, выбросился на мель. Теперь понятно, почему мы не имели никаких сведений о ледовитости моря Лаптевых.

Вскоре мы подошли к зимовке. Это некрасивое, приземистое здание. Сшитое из узких досок, с крайне низко поставленными окнами, оно производит впечатление неуютного и непригодного для Севера жилья. Зданию только один год, но кажется, что оно уже изживает свой век.

Около дома бегают разномастные собаки. Они с лаем окружают нас, повиливая хвостами. Их выразительные глаза с любопытством и ожиданием смотрят на пришельцев. Все они выглядят очень хорошо.

Старый черный пес с большим широким лбом пристально глядит на Журавлева.

 – Колыма... Милый дружище!.. Старый ты черт!..

Колыма радостно уткнулся лобастой головой в его ноги.

 – Это мой вожак... На нем всю Северную Землю мы объехали... Эх, и умный же пес!.. Да здесь и другие приятели... Махно, Тускуп, Резвик...

Мы оставили Журавлева разговаривать со своими четвероногими друзьями и вошли в дом.

Из тамбура дверь ведет прямо в кухню. Вследствие этого она является самой грязной комнатой на зимовке. За кухней –  кают-компания, или попросту столовая. Дальше – узкий коридор. Направо и налево от него – комнаты зимовщиков.

Было еще раннее утро. Зимовщики спали. Без всяких церемоний мы быстро подняли их.

– Пришли наконец! Мы ждали, ждали, да и уснули.

Скоро перед нами собралось все население мыса Челюскина.

 – Газеты привезли?.. Письма где?

Товарищ Зингер вручает зимовщикам комплект газет весьма относительной свежести. Мы передаем им новости «большой земли».

Первым берет слово начальник станции Георгиевский.

 – Зимовка прошла хорошо. Исправно работали метео- и радиостанции. Произвели геологическую съемку местности. Прошли гидрологическим разрезом пролив Вилькицкого на мыс Мессера. Эту работу выполняли уже весной, так как только в марте окончательно замерз пролив. Порядочно успели и охотники: за зиму убили пятьдесят семь медведей, взяли около шестидесяти песцов, есть морж, заяц, белуха...

Делятся своими впечатлениями и другие зимовщики. Все, что они говорят, очень интересно, но на сегодняшний день нас больше всего интересует море Лаптевых.

 – Товарищ Алексеев, как с разведкой на восток?

 – Попали в положение хуже диксоновского. Едва спасли самолет... Разве здесь место для его стоянки!

Постоянно дрейфующий лед пролива исключает возможность спокойной стоянки аэроплана. Посадка и взлет его здесь всегда под вопросом. Глаза экспедиции – самолет опять не может помочь нам. Решение о дальнейшем ходе надо принимать на основе наблюдений за дрейфом льдов в проливе при разных ветрах. Спрашиваем зимовщиков:

 – Бывали ли за последнее время дни, когда при восточном и юго-восточном ветре пролив Вилькицкого забивался льдом до восьми-десяти баллов?

 – Нет, не бывало, – отвечает гидролог.

Пора ехать к пароходам, чтобы следовать дальше. Нельзя терять лишних минут. Все, что нам нужно, мы уже узнали на зимовке. Лесовозы могут идти самостоятельно без ледокола в море Лаптевых. «Красин» отправится за речными судами.

 – Товарищ Георгиевский, уступи тонну мяса для моих собак, – просит Журавлев.

 – Бери, – соглашается товарищ Георгиевский. Мясо быстро погружено. Последнее пожатие рук.

 – Встретимся в Ленинграде. Нас теперь сменят...

 – Надеемся, что встретимся... Только не дело ежегодно сменять всю зимовку. Не передается никакой опыт...

По дороге катер подходит к «Правде».

 – Вахтенный, передайте капитану, чтобы немедленно уходил самостоятельно на Нордвик.

 – Есть!

То же распоряжение дается «Володарскому». На него перебрасывают наши вещи с ледокола.

 – А я как же? – волнуется капитан парохода «Сталин». – Один разве пойду?..

 – К вам перейдет капитан Сорокин. Вы должны закончить бункеровку «Красина» и «Сибирякова». Потом идите в Тикси.

Последний визит к ледоколу.

– Пойдете навстречу речному каравану, когда он будет выходить в поход. Пока же займитесь гидрологическими заботами в проливе.

В семь часов «Володарский» и «Правда» вышли по назначению в бухту Тикси и в бухту Нордвик. Ветер сменился. Он подул с юго-востока, сначала слабо, затем, к двенадцати часам, немного усилился. Наступил давно ожидаемый момент, когда можно вызвать речную группу экспедиции. Теперь льды будут несколько отжаты от берегов.

Радиограмма-молния идет на Диксон с вызовом речной группы. Через час получили ответ:

«Иду курсом на остров Расторгуева. Прошу озаботиться авиаразведкой и высылкой ледокола. Модзалевский».

«Красин» двинулся навстречу речным судам – на запад от мыса Челюскина. Самолет остался на берегу: в проливе Вилькицкого он не имеет места для взлета. Море Лаптевых неожиданно проявило себя совсем не таким, каким бы его хотелось видеть.

 После прохода островов Самуила (острова Самуила в настоящее время переименованы в острова «Комсомольской правды»), унылых, плоских, лишенных привлекательных красок, начали показываться льды. Сначала они шли отдельными полями, затем сплотились около «Володарского» большими массами. Между ними были видны небольшие разводья. «Володарский» то и дело меняет курс, лавируя по узким разводьям. Его корпус дрожит от толчков, как железный лист при сильном ударе.

С «Правды» пришла молния:

«Окружен льдами... Не знаю, что делать. Ложусь в дрейф...»

«Советую вернуть ледокол и идти в Тикси опять караваном», – радирует пароход «Сталин».

«Володарский», находясь еще во льду, стал медленно покачиваться на волнах.

 – Зыбь началась... Значит, близко открытая вода!

Радиограммой отвечаем «Правде», что имеем дело не с большим скоплением льдов, а только с одним очень большим разломанным полем, вероятно, припаем, оторванным от Новосибирских островов. Необходимо выбраться самим, не ожидая помощи ледокола.

В таком же духе отвечаем и пароходу «Сталин».

Перед нами раскинулось широкое темное пространство моря. В пределах видимости – ни одного куска льда.

«Будем четвертого в бухте, – сообщает радиограмма, направленная в Тикси. – Готовьтесь к разгрузке».

2 сентября. Приход в бухту Тикси замедлился. Мы просчитались. После ледяных полей пришел сильный шторм при восточном ветре. «Володарский» качается на волнах, как небольшая лодка. Они непрерывно заливают всю палубу.

Временами попадаются ледяные поля и мелкобитый лед. Проходят заряды снега. Температура воздуха – 1°.

4 сентября. Штормуем... В каюте сломались ножки непривинченного кресла. Все подвижные предметы убраны в ящики и шкафы. Зимовщики Ляховских островов и художник Рыбников перебрались из кормовых кают в кают-компанию: волны подмочили их кровати.

Синоптик товарищ Самойлова, пересевшая с «Красина», по-прежнему ведет свои метеонаблюдения, но «пророчить» решительно отказывается. К нам не поступает никаких сведений c остальных метеостанций.

Температура – 1°. Восточный ветер – восемь баллов.

«Пятилетка» сообщила, что около островов Скотт-Гансена встретила тяжелые льды. Просит ускорить поход «Красина» и произвести авиаразведку. Ледокол близок к соединению с ней.

5 сентября. Шторм продолжается. Крен на «Володарском» доходит до 20°. С большим риском для себя работает команда по закреплению палубных грузов. Несколько бочек все же скатилось за борт.

Постоянная качка начинает надоедать. Но всего хуже то, что мы не двигаемся с места, теряем последние дни... По плану мы должны бы уже возвращаться обратно. Первые признаки наступающей зимы налицо. Температура воздуха и воды продолжает понижаться.

Сегодняшний день принес много неприятных новостей. «Правда» 3 сентября подошла к бухте Нордвик. Здесь она попала на мель. Корпус судна начало бить о песчаное дно.  Так продолжалось около часа. Затем судно снова вышло на глубокую воду.

По-видимому, на «Правде» изрядная паника. Капитан собрал судовой совет, который единогласно решил идти разгружаться в бухту Прончищевой, где уже стоит «Русанов». Это меняет картину будущей работы геологической партии. Кроме того будет потеряно время на переход в новое место. С парохода «Сталин» получено сообщение о повреждении рулевого управления во время шторма.

«Пятилетка» соединилась с ледоколом и следует за ним в кильватер.

Перехватили радио с «Седова». Он безуспешно пробивается к Северной Земле. Там лед – десять баллов...

«Володарский» продолжает стоять на месте. Его машина не в силах продвигать пароход против штормового восточного ветра.

6 сентября. Шторм наконец кончился. «Володарский» быстро пошел вперед, стараясь наверстать потерянное время. В воздухе нолевая температура.

«Правда» идет в бухту Прончищевой пока без приключений. По-видимому, там нет льда. Пароход «Сталин», под командой капитана Сорокина, продвигается успешно. Надо полагать, что теперь уже побеждены все препятствия.

7 сентября. Слабый ветер с запада. Температура воздуха – 2°. Вдали показался низменный остров Мостах с типичными для Севера сероватыми линиями и красками. На острове нередко находили кости мамонта. Глубины в этих местах незначительные – пять-шесть саженей. Встречаются отмели.

В двадцать два часа «Володарский» подошел к входу в бухту Тикси. Полярный день уже кончился. Наступило регулярное чередование светлого и темного времени. Но ночь еще коротка. На далеком берегу видны небольшие огни. Пароход остановился в ожидании лоцмана. Жизнь на пароходе постепенно затихла. Усталая команда отдыхала от тяжелого похода. Только вахтенные остались на своих местах.

Пароход «Сталин» следует курсом 123°. Он уже исправил свои повреждения. Его путь иногда застилают снежные заряды и туман.

С «Правдой» новое несчастье. К двенадцати часам она подошла к бухте Прончищевой. В трех милях от нее стоял «Русанов». Кругом двигался крупнобитый лед. В двенадцать часов она попала на мель, и притом очень основательно.

Можно понять посадку «Правды» на мель в бухте Нордвик, где никто не плавал. Но сесть на мель там, где уже прошел «Русанов» с гораздо большей осадкой, можно было только при отсутствии необходимой осторожности, тем более, что капитан был предупрежден о наличии отмели.

«Русанов» получил распоряжение оказать «Правде» необходимую помощь.

«Красин» ведет за собой «Пятилетку». В его районе уже идет густой снег, сокращая горизонт видимости до пяти миль.

Перехваченные с «Седова» радиограммы говорят о крайне тяжелых льдах у берегов Северной Земли. Все попытки парохода достичь островов Каменева, куда он везет новую смену зимовщиков, пока безуспешны.

«Сибиряков» интенсивно разгружается на мысе Челюскина.