Трудности восхождения зимой определяются: очень низкой температурой на этих высотах, очень сильными ветрами, дующими непрерывно месяцами и даже в ясную погоду и частой длительной непогодой с метелями и туманами (облаками), сводящими видимость до нуля. Поэтому для того, чтобы восхождение было успешным, его надо проводить, выбрав, по возможности, хорошую погоду, в кратчайшие сроки и обязательно без ночевок в пути после выхода с «Приюта одиннадцати».
Вторая основная трудность определяется состоянием склонов. Обычный для зимних условий почти сплошной ледяной склон от «Приюта одиннадцати» до Седловины можно преодолеть только на хороших кошках.
Летом, при слабых ветрах и сравнительно высокой температуре, выпадающий снег задерживается на склонах, и иногда его накапливается даже очень много. Зимой же, наоборот, сухой снег не задерживается на открытых склонах, и ветры, оголяя их, шлифуют поверхность льда, отчего она делается чрезвычайно прочной и скользкой. Такой склон становится очень опасным, так как возможность срыва на нем не исключается даже при ходьбе на кошках. Поэтому для взаимного охранения группа должна связываться веревкой, и каждый должен иметь ледоруб.
6 февраля 1935 г. под руководством Гусева поднимается на вершину группа студентов Московского Гидрометеорологического института в составе девяти человек. Восхождение проходило в очень тяжелых метеорологических условиях. Облака, в которые альпинисты вошли сразу же после выхода из метеорологической станции, им так и не удалось пробить, хотя казалось, что толщина их не очень большая, и вершина не должна быть закрыта. Почти весь подъем шел вслепую при видимости 50–100 м. Сильный ветер, продолжавшийся в течение всего подъема, на вершине перешел в жестокий шторм. Трудно было различать человека, стоящего в 5–10 шагах. Группа потеряла ориентировку. Компас разбился, и, чтобы выбрать правильное для спуска направление, привязанный на конец веревки Гусев стал ползать вокруг стеснившейся у тура группы, пока не отыскал следов от кошек, оставленных на фирне при подъеме на вершину. Ориентируясь по едва заметным царапинам на заледенелом фирне, группа начала спуск. Вследствие неосторожности политрук похода Бродкин сильно отморозил кисть руки. Спуск осложнился, так как Бродкин уже не мог держать ледоруба. Этот случай, а также опасение попасть в район трещин или пройти мимо зимовки заставляли спускаться медленно, часто прислушиваясь к условленным сигналам о зимовки. Только вечером, при продолжавшемся буране, группа наткнулась на самый верхний островок скал «Приюта девяти» и вскоре добралась до зимовки.
Русское горное общество за все время своего существования, т. е. примерно за четверть века, построило на склонах Эльбруса всего лишь одну хижину. Это была убогая землянка, приютившаяся под скалами на площадке «Кругозора». Построена она была в 1909 г.
В 1929 г. по инициативе и под непосредственным руководством инженера Раковского, поднявшегося на вершину Эльбруса вместе с Голубевым еще в 1913 г., на высоте 4200 м в скалах «Приюта одиннадцати» была построена деревянная будка, обитая железом. Но уже в самые ближайшие за этим годы это сооружение не могло вместить всех желающих подняться на вершину и приходящих на эти высоты экскурсантов. Поэтому в 1932 г. вместо будки Обществом Пролетарского туризма и экскурсий был построен приют на 40 человек. Названия «Приют одиннадцати», «Приют девяти» появились значительно раньше, чем были возведены какие-либо сооружения в этих местах. Эти названия давались в честь той или иной группы восходителей и относились обычно к скалам, в которых группа нашла себе приют на ночь или спасалась от застигнувшей ее на снежных просторах Эльбруса непогоды. В дальнейшем, когда возникло на скалах сооружение, название перешло к нему. Позже, когда об Эльбрусе заговорили далеко за пределами Кавказа, часто на языке несведущих людей эти названия искажались, принимая совершенно иной смысл; так, например, эти приюты иногда называли «Одиннадцатый приют» или «Девятый приют».
Здание метеостанции на "Приюте девяти"
«Приют одиннадцати» – дощатая, свободно продуваемая ветром хижина на сорок человек, – была свидетелем самых оживленных дней на Эльбрусе. В свою очередь эта хижина останется в памяти многих сотен альпинистов, поднимавшихся на вершину в те годы. Бывали дни, когда в хижине размещалось до двухсот человек. Тесно было в хижине, но как тепло было в ней в непогоду! Сколько песен было пропето в хижине, сколько завязалось в ней знакомств на всю жизнь. Несмотря на все старания, хижина в иные дни не могла вместить всех, и тогда вокруг нее на скалах или прямо на снегу вырастал живописный палаточный лагерь. Палатки льнули к хижине, и даже на крыше ее вырастал небольшой лагерек. И сейчас, когда на месте старой хижины выросло новое, более совершенное здание, и вид у него лучше, и жить в нем удобнее, альпинисты помянут старую хижину добрым словом и с некоторой грустью вспомнят о ней, как о старом ушедшем друге своей юности, приютившей их за облаками среди суровых скал и льдов Эльбруса и нередко спасавшей от неистовых штормов и смертельных объятий зимней стужи.
Хижина на "Приюте одиннадцати". Фото В.Корзуна
Осенью 1932 г. на туристской базе на «Кругозоре», построенной также в 1929 г., была организована первая метеорологическая станция на Эльбрусе. На станции остались зимовать трое: Корзун, Никитин и Лысенко. Дополнительных построек на «Кругозоре» в связи с открытием станции не производилось, так как на следующий год станцию должны были перенести на ее постоянное место работы – на скалы «Приюта девяти». Зимой 1932/33 г. на «Кругозоре» произошло знаменательное событие – был установлен и пущен ветряной двигатель. Впервые электрический свет засиял на склонах Эльбруса.
Летний сезон 1933 г. был невиданным до сих пор по размаху строительства на склонах потухшего вулкана. Одновременно в трех пунктах на трех высотах строились три здания.
На «Кругозоре», на площадке, расположенной на 30 м выше здания старой базы, обществом «Интурист» строилось комфортабельное шале. На «Приюте девяти» собирался разборный домик будущей метеорологической станции, а на высоте 5300 м, на Седловине, под крутыми склонами Западной вершины, сооружался высочайший в мире горный приют – приют «Седловина». Архитектура и оборудование здания, строящегося на «Кругозоре», не были чем-либо примечательными. В отличие от существующих построек оно было более утепленным, а некоторые комнаты настолько, чтобы в них можно было жить и зимой. Архитектура постройки на Седловине также не имела существенно новых черт и напоминала существовавшие уже на Эльбрусе постройки. Имелось в виду то, что хижина будет служить в качестве приюта в основном лишь летом и на непродолжительное время, и поэтому стационарное отопление не предусматривалось. Летом для отопления предполагалось использовать керосиновые печи и примусы.
В отличие от этих двух зданий хижина на «Приюте девяти» строилась из расчета круглогодичного пребывания в ней людей, и поэтому необходимо было предусмотреть возможно большее количество удобств и обеспечить нормальные условия для жизни. Необходимость установки станции на открытом месте в полосе свирепых зимних штормов вынуждала придать домику по возможности более обтекаемые формы. Поэтому, кроме мачты флюгера, других выступающих частей на домике не было.
Внутренность домика состояла из четырех небольших комнат-кают (2x1,5 м), расположенной посередине здания кают-компании, тамбура и двух вспомогательных помещений.
Дом метеорологической станции был расположен так, что его жилая часть была защищена от действия преобладающих ветров тамбуром и вспомогательными помещениями. Стены домика были тройными, а промежутки между стенками заполнены шевелином. Кроме этого, снаружи все здание было обито толем. Для отопления была установлена чугунная печь. Дрова для печи должны были забрасываться снизу на всю зиму. Все эти мероприятия дали возможность зимовщикам первого года существования станции благополучно провести зиму. Но все же оказалось, что их совершенно недостаточно для создания хотя бы минимальных нормальных условий жизни и работы, и только, когда перед второй зимой домик обили железом, построили дополнительный тамбур, установили новую печь и усовершенствовали дымоход, условия жизни на станции значительно изменились в лучшую сторону.
Трудности, возникшие перед строителями метеорологической станции и приюта «Седловина» были огромны. Доставка на эти высоты материалов, частей разборных зданий, продуктов питания, а также и сама сборка домиков на такой высоте оказались делом не легким. Большие осложнения возникали и с подбором штата строителей, могущих работать в таких условиях. Кроме того, работы приходилось форсировать, так как сроки «навигации» на Эльбрусе очень короткие. Июль и август – вот на что могли рассчитывать строители; июнь и сентябрь для производства этих работ были уже менее пригодными. Рассчитывать на подъем всего груза людьми не приходилось из-за отсутствия необходимого количества пригодных для этой цели рабочих. Пришлось воспользоваться вьючными животными – лошадьми и ослами. К этому вынуждали, кроме всего, и слишком большой вес и размеры отдельных частей зданий, нести которые один человек был не в состоянии. Но для животных сроки, когда они могли подниматься на Эльбрус, были еще более ограниченными.
Приют «Седловина» (5300 м)
Трудности доставки стройматериалов вынудили строить приют «Седловина» в два приема: основной материал был доставлен на Седловину летом 1932 г., а в 1933 г. в основном производилась сборка здания; кроме того, поднимали материал, оставленный на склонах поздними караванами, не дошедшими до Седловины в конце лета 1932 г. Эти вынужденные склады теса и бревен просуществовали почти год, являясь маяками и местами отдыха для групп альпинистов, поднимавшихся за это время на вершины.
Все, что есть не снежное и не ледяное на Эльбрусе, очень быстро приобретает название «Приюта»,– стоит для этого только переночевать там какой-нибудь группе или даже провести мало-мальски длительный отдых. Так получилось и с этими островками теса и точеных бревен; они готовы были уже войти в историю альпинизма под именами каких-нибудь приютов, но их унесли наверх, и им суждено было превратиться в один настоящий приют, да еще высочайший в мире.
Для того, чтобы вьючные животные могли подниматься по снежным склонам Эльбруса, необходимо определенное состояние поверхности этих склонов. Осел и лошадь хорошо идут по склонам средней крутизны и средней плотности фирна. На крутых склонах необходимо, чтобы фирн был мягким. Животные хорошо идут и по глубокому снегу, если в нем человек предварительно протоптал тропу. Наличием этих условий, по существу, и ограничиваются сроки использования вьючных животных. Холод и высоту они выносят довольно хорошо. Хуже обстоит дело с влиянием солнечных лучей в снежных горах на сетчатую оболочку глаза. У животных она так же поражается, как и у человека. Поэтому, чтобы предохранить ослов от ослепления, им приходилось надевать специальные дымчатые очки, отчего они сразу приобретали очень глубокомысленный и важный вид.
Много осложнений возникало при транспортировании отдельных деталей зданий, которым не удавалось придать транспортабельную форму, пригодную для Эльбрусских условий и для обычных вьючных седел. Особенно много хлопот было с большими листами фанеры. Большая парусность такого вьюка была очень опасна на острых гребнях морен и крутых склонов. Ветер очень затруднял движение животных, и были случаи, когда от неожиданного порыва ветра животное падало и катилось со склона. Фанеру начали изгибать на спине животных и связывать концы под брюхом. Это помогло, но зато ослы, если добавить к этому очки и привязанные к спине ведра, превратились в каких-то неведомых фантастических бронированных чудовищ.
После того, когда все необходимые материалы и детали были доставлены на место, начался новый, не менее трудный этап работы – сборка зданий. Как правило, оказывалось, что строители не были альпинистами, а альпинисты не были строителями. Следовательно, на высоту 4250 и 5300 м приходилось поднимать неопытных, не привыкших к такой высоте людей. Не всем удавалось дойти, и их спускали вниз с тяжелыми приступами горной болезни. Но и из тех, кто дошел до места строительства, не все могли работать в таких условиях, а те, кто и работал, вынуждены были отдыхать буквально после каждого забитого гвоздя или положенной доски. Если же вспомнить, что прежде, чем начать сборку хижин, строители должны были выровнять скальные площадки, то можно себе представить, какая невероятно тяжелая работа была проделана этими пионерами высокогорных строек.
Огромная роль в организации строительства этих хижин принадлежала Корзуну, Горбачеву и Никитину. Первые двое строили метеорологическую станцию на «Приюте девяти», Никитин же руководил строительством приюта на Седловине. Но самое грандиозное строительство на Эльбрусе развернулось в 1939 г. На месте старой хижины «Приюта одиннадцати» строился отель «Эльбрус», рассчитанный на одновременное пребывание в комфортабельной обстановке 200 человек. Это строительство совпало с широко развернувшимися работами Постоянной Комплексной эльбрусской экспедиции Академии наук СССР. Работа экспедиции требовала новых помещений для стационарных наблюдений, и Академия наук проектировала на «Приюте девяти» рядом с метеорологической станцией строительство высокогорной лаборатории. Все это вместе взятое привело к необходимости строить новую дорогу на Эльбрус, так как прежний путь через «Кругозор» и по моренам ледника Малый Азау, доступный, в лучшем случае, лишь для вьючных животных, не мог пропустить в возможные для движения сроки ожидаемого потока грузов, да, кроме того, размеры и вес нового оборудования и деталей новых зданий не давали возможности доставить их прежним путем. Вот почему пришлось думать о новой дороге и отыскивать такие подступы к фирновым полям Эльбруса, где эта дорога могла быть доступной для колесного транспорта, автомобилей и тракторов. Трасса будущей дороги была проложена после тщательных изысканий, проведенных под руководством альпиниста и архитектора Н. Попова.
Отель "Эльбрус" на высоте 4200 м.
База Эльбрусской академии наук на "Кругозоре" (3200 м)
База Эльбрусской академии наук на "Приюте девяти" (4250 м)
Новая дорога, в основном построенная в том же году, начинается у селения Терскол и, поднимаясь серпантином по склонам Гара-баши, идет по пути, которым шел в 1890 г. Пастухов. По вертикали дорога поднимается на 1,5 км при длине 14 км. Дорога идет до высоты 3 500 м, т. е. выше уровня старого «Кругозора». Примерно на этой высоте было построено еще одно здание – «Новый Кругозор».
Даже по новой дороге лошади, ослы и волы не могли доставить наверх в намеченные сроки весь материал для строительства. На помощь им пришел мощный трактор «Сталинец». И вот на склонах Эльбруса загудел его мотор, пугая и без того взволнованных нарастающим изо дня в день шумом горных индеек. Они с криком срывались с круч и, увидев трактор, камнем падали в пропасть, чтобы там укрыться от этого ворчащего, лязгающего и дымящего чудовища. Орлы кружились над ним, возмущенные таким вторжением; тур, гордо подняв свои могучие рога, следил за ним с далекого скалистого пика, как бы ожидая скорого и неизбежного поражения незваного гостя. Но трактор все полз, полз вверх и наконец подошел к леднику. Эта преграда его не остановила. По слегка разровненной людьми поверхности ледника, вонзаясь в лед специальными шпорами на колесах, трактор поднялся вплоть до начала фирновых полей.
На снежных полях пришлось использовать вьючный транспорт, но потом оказалось более выгодным заменить его санным.
Через трещины навели мосты, и к «Приюту одиннадцати» протянулась настоящая зимняя дорога с санной колеей, следами лошадиных копыт посредине, усыпанная местами сеном и навозом. Необычайное зрелище представляли собой в те времена снежные поля Эльбруса. Спускаешься утром по морозцу вниз с «Приюта одиннадцати», а навстречу идет вереница саней, заиндевевшие лошадки шагают, опустив головы, а рядом идут здоровенные дяди в русских тулупах, идут и размахивают крест-накрест руками, чтобы согреться – типичная старая русская зимняя дорога. Только над всем этим стоит, насупившись, старый Эльбрус, да кругом застыли в молчании великаны Кавказа, а под ногами, под жидкими настилами разверзлись голодные пасти бездонных темных трещин. И невольно вспоминаются стихи.
Идет бывалый альпинист по Эльбрусу и, видя кипящую ключом жизнь, вспомнит, как прокладывали здесь первый путь альпинисты-исследователи, как врубались они в лед Эльбруса, как стыли в ночи, прижавшись к холодным скалам. Вспоминая всех погибших за долгие годы освоения этой горы, видит он, что не пропали даром тяжелый труд и жертвы альпинистов-исследователей.
Но не так просто сдается Эльбрус. Стоит только налететь бурану, как занесет снегом все дороги, исчезнет все в сплошном тумане, дунет ледяным дыханием с вершин, и горе тогда путникам, застигнутым непогодой! Трудно найти путь среди метущихся вихрей снега; ветер и снег мешают идти; глубокие трещины поджидают заблудившуюся жертву. Еще хуже, в непогоду на Эльбрусе зимой, и только большой опыт да идеальное знание местности и выносливость могут спасти в таких случаях от верной гибели. Эльбрус не прощает ни малейшей оплошности, о чем свидетельствуют почти ежегодные жертвы.
На высоте 4200 м вырастало трехэтажное здание отеля. Обтекаемые формы его напоминали не то гондолу дирижабля, не то двухэтажный троллейбус, поставленный без колес на скалы. Цокольный этаж здания был сложен из камня, добытого взрывами скал на месте строительства. В этом этаже поместились: кухня, туалетные комнаты, вентиляционная шахта и склады. Основой для двух верхних этажей послужил деревянный каркас, обшитый с двух сторон досками с фибролитовой прослойкой. Снаружи два верхних этажа были покрыты оцинкованным железом.
Во втором этаже располагались ресторан на 60 человек и жилые комнаты. Весь третий этаж также был отведен под жилые комнаты. Мягкий электрический свет, линолеум, паркет, линкруст создали уют в помещениях отеля.
Комнаты-каюты отеля были рассчитаны на 2–8 человек. Каюты были обставлены скромной, но удобной обстановкой – откидными постелями, рундуками для вещей и откидными столиками. Сквозь зеркальные стекла окон отеля открывалась чудесная панорама Главного Кавказского хребта.
Для отопления здания в него по трубам поступала горячая вода из отдельного здания котельной. Отопление обеспечило нормальную температуру в помещениях даже в сильные морозы с ветром.
Постройкой этого «Отеля над облаками», как назвали его альпинисты, заканчивается история строительства на Эльбрусе, прерванного начавшейся войной.
Об организации метеорологической станции на Эльбрусе мечтали еще члены Русского Географического общества. В 1898 г. на Эльбрус, имея целью выбрать место для будущей метеорологической станции, проник известный исследователь Кавказа альпинист Н.В. Поггенполь. Место, рекомендуемое им для устройства станции, находилось между ледником Малый Азау и Гара-баши на высоте 4 000 м. Но этот замысел ученых так и остался в проекте. В 1906 г. инициативу организации метеорологических наблюдений на Эльбрусе взяло на себя Кавказское Горное общество. Оно обратилось за материальной помощью к научным и горным обществам России и государств Западной Европы. Но и эти попытки оказались неосуществимыми в условиях дореволюционной России.
Иначе развертывались научные исследования на Эльбрусе после Октябрьской революции.
Эльбрус стал привлекать внимание не только метеорологов, но и представителей других областей знания. В 1925–1927 гг. Я. Фролов, В. Альтберг проводили наблюдения над эльбрусскими ледниками; в 1926–1928 гг. на Эльбрусе работала экспедиция главной Геофизической обсерватории под руководством Н. Н. Калитина. В 1928 г. физиком Вериго были произведены на вершине Эльбруса наблюдения за интенсивностью космических лучей.
В 1925 и 1929 гг. были предприняты первые попытки определить минимальную температуру на Седловине Эльбруса, для чего там были оставлены приборы. Но попытки оказались неудачными. Спустя год, в 1926 г., приборы были найдены испорченными, а поднявшиеся снять наблюдения в 1930 г. не нашли даже метеорологической будки – ее унесло ветром.
В 1932 г. решением Гидрометеорологического комитета СССР Кавказскому горному бюро погоды было поручено организовать на Эльбрусе в скалах «Приюта девяти» метеорологическую станцию.
Этим решением открывалась целая серия строек высокогорных станций, и уже к 1936 г. в горах Кавказа метеорологические наблюдения велись: на перевалах Бермамыт и Мамисон, на горе Алагез в Армении (2 350 м), на Богосском хребте в Дагестане (3 000 м), на Казбеке (3 850 м) и на Эльбрусе (4 250 м).
В 1932 г. метеорологическую станцию Эльбруса удалось открыть на высоте 3 200 м на «Кругозоре».
Этот первый шаг был очень важным. Наблюдения станции, имеющие самостоятельное значение для изучения климата высокогорных районов, послужили основанием для проектирования и строительства станции на высоте 4 250 м.
Строительство метеорологической станции, начавшееся в 1933 г. на «Приюте девяти», затянулось до поздней осени, а полноценная работа ее началась только в январе 1934 г., когда была налажена регулярная радиосвязь с Пятигорском.
Вначале неудачный выбор наблюдателя-метеоролога, не сумевшего подняться на станцию, вынудил начальника станции Корзуна и радиста Горбачева решиться зимовать вдвоем. Но при последнем подъеме на зимовку Горбачев отморозил ноги, и ему пришлось спуститься в Пятигорск для лечения.
Неудачи следовали одна за другой. К концу двухнедельного пребывания в одиночестве на зимовке Корзун, продолжая дооборудовать станцию, ранил себе топором руку. С большими трудностями он спустился в ущелье.
Лечение Корзуна и Горбачева, а также подыскание нового наблюдателя заняли некоторое время. В ноябре в Пятигорск, где лечились два зимовщика, прибыл новый наблюдатель А. Гусев, и они могли наметить план открытия станции. Радисту необходимо было продолжать некоторое время лечение, и поэтому решено было выезжать двоим. Радист должен был нагнать их в Нальчике, если лечение пойдет успешно.
В начале декабря 1933 г. Корзун и Гусев, не дождавшись Горбачева и приняв решение зимовать вдвоем, вышли из туристской гостиницы, расположенной недалеко от ущелья Адыл-су, направляясь к последнему в ущелье селению Терскол, откуда путь их шел на «Кругозор» Эльбруса.
Зимовщиков провожали друзья: проводники-альпинисты Н. Гусак и В. Андрюшко.
Переночевав в селении Терскол, на рассвете погрузили остатки оборудования станции и продукты на лошадей и в сопровождении группы погонщиков вышли на «Кругозор».
Ущелье Баксана становилось все уже и уже. На крутых склонах, точно свечи, стояли сосны с обломанными сучьями. Глубокий снег лежал кругом. Сверху, со скал, каждую минуту грозили сорваться повисшие над ущельем пласты снега.
Медленно шли лошади, осторожно переступая через стволы поваленных деревьев. Рыхлый снег сильно затрудняет движение. Ослы давно бы уже утонули в снегу, а лошади пока еще идут хорошо. Впереди идут два человека на лыжах, за ними двое других протаптывают тропу для лошадей, караван замыкают погонщики.
Запоздалая группа зимовщиков высокогорной метеорологической станции сквозь бурелом последнего леса пробиралась к подошве Эльбруса – поляне Азау. Далеко позади осталось последнее селение.
Поляна Азау – подошва Эльбруса, откуда начинается подъем на первый выступ «Кругозор», яркая и живописная летом, – сейчас мертва. Не шумят воды Баксана, не видно стад, пасущихся на склонах альпийских лугов, не слышно крика птиц; только высоко в скалах гудит холодный ветер, взметая вихри снега.
Подняться с лошадьми до «Кругозора» зимовщикам не удалось. Скоро лошади начали проваливаться в снег по брюхо. Пришлось развьючить их и отпустить вниз. Погонщики долго трясли руки альпинистам-метеорологам и уговаривали их вернуться.
Вещи сложены в кучу. Три лошади везли этот груз, а оставшихся людей было всего лишь четверо...
Короткий зимний путь солнца заканчивается, и скоро оно скроется за хребтом. На перевале Чипер-азау появилось облачко. Плохой признак: назавтра надо ждать непогоды.
Поздно вечером с половиной всего груза группа подошла к горной хижине «Кругозор». Бураны засыпали хижину, и в нее удалось проникнуть только через окно. Разведенный в печи огонь освещает неуютную обстановку: на полу снег, на кроватях снег, у окон сугробы. Дым не проходил через забитую снегом трубу и медленно плавал внутри хижины. Со всем приходится мириться. Ветер усиливается; вырываясь из ущелья на площадку «Кругозора», он кидается на домик, хлопает ставнями. Из домика выходить не хочется, спать еще рано, и все четверо сидят у огня и с наслаждением пьют чай.
Не раздеваясь, зимовщики с товарищами залезли в спальные мешки, но долго не могли уснуть, прислушиваясь к зарастающему шуму ветра. Мочью проснулись от грохота на крыше. Оторванный ветром лист железа гремел, ставни хлопали; в металлических растяжках, предохраняющих дом от срыва, бешено свистел ветер. Плохо в такую ночь на Эльбрусе даже летом и совсем плохо зимой.
Серое утро. Ветер свирепо кидается на хижину, бросая в щели стен охапки снега. Из мешков вылезать не хочется, но надо идти вниз за оставшейся половиной груза, притом надо спешить, иначе все будет бесследно погребено под снегом.
Стараясь не потерять друг друга в тумане, четверо людей идут вниз. Порой на кругом склоне оступится кто-нибудь и летит вниз, зарываясь головой в рыхлый снег. Но падения в этих местах не опасны, так как нет обрывов и склоны короткие. Так, где идя, где скатываясь по склонам, быстро добрались они до вещей, извлекли их из-под снега, и опять метр за метром начался подъем.
На этот раз идти было очень трудно. Увязая порой по пояс, двигались они вверх, часто сменяя идущего впереди. Андрюшко, или Василь-тау (Василь-гора), прозванный так за свой колоссальный рост, дольше всех идет впереди. Он очень силен и легко несет свою ношу. Николай Гусак в смысле роста и характера – полная противоположность Андрюшко, а в смысле выносливости трудно найти ему равного. Там, где Василь-тау проваливается лишь по колено, у Николая под снег уходит половина туловища, но зато, когда Василь, прислонившись к скале от наседающего ветра, бурчит невнятные ругательства, Николай весело посвистывает и шутит, точно он не на склонах Эльбруса, а в домашней обстановке. Оба эти проводника-альпиниста много раз побывали на Эльбрусе. Встретя своих друзей зимовщиков и видя их бедственное положение, они решили проводить их до «Приюта девяти». И вот все они, связанные многолетней дружбой, пробиваются сквозь снег и буран, прокладывая путь к станции, а потом соберутся когда-нибудь вместе и с удовольствием будут вспоминать дни совместной борьбы, украшенные крепкой альпинистской не гаснущей дружбой.
К концу дня в прорыве тумана появляется надпись, сделанная на стене хижины каким-то летним туристом: «Город Кругозор».
Первый этап подъема завершен. Назавтра трудно ожидать хорошей погоды. Долго светится огонек в хижине, и сквозь усиливающийся шторм слышна негромкая песня. Везде она выручает.
Вынужденный отдых оказался более продолжительным, чем ожидали: буран бушевал три дня. Только на четвертый день затих, и зимовщики с товарищами выбрались из полузасыпанного домика. Ветер утих, но было очень холодно, и шел снег.
Следующий этап их пути заканчивался на высоте 3 800 м у последней большой гряды скал перед фирновыми полями.
Последний осенний караван, шедший с грузом на зимовку, не дошел до нее, увязнув в снегах, и на этих скалах был организован временный склад. Содержимое склада работникам станции предстояло в течение зимы поднять на себе. Вот к этому-то складу и надо было перенести последнюю партию груза с «Кругозора», после чего можно было обосноваться в здании станции «Приюта девяти».
С трудом протиснувшись с двухпудовыми рюкзаками через окно домика, начали подъем. С каждым метром вверх ветер крепчал. Согнувшись, чтобы легче было идти, осторожно, ступали они по острому гребню морены. Ветер сдул с нее снег, и гребень черной извилистой линией убегает вверх. Пройдя первую морену, остановились: белая стена преградила им путь. Это «лоб» ледника Малый Азау. Ветер вихрит снег и облака, и нет никакой возможности ориентироваться, все сливается и растворяется в белой завесе. Снизу слышен крик отставших... Вот и первое несчастье: у Василия во всю левую щеку белое пятно – отморозил! Оттирание не помогает – поздно. Приходится сложить рюкзаки под камни и быстро спускаться, тем более, что снег и ветер усиливаются и все кругом стало безнадежно белым.
На следующий день, проводив Андрюшко, пошли опять наверх, теперь уже втроем. Видимость начала улучшаться, ветер немного ослаб, но вместе с этим усилился мороз.
От места, где лежали рюкзаки, Гусев вынужден был вернуться на «Кругозор». По леднику без лыж идти было невозможно, а у него лыж не было – их надо было принести со склада. Доски, привязанные к ногам и окрещенные «гробоступами», на первых же метрах подъема были забракованы.
Уже темнело, и первые звезды начали появляться в расчистившемся небе, когда Гусев заметил на белой стене ледника две черные точки. Стремительно скользили они вниз, взметая на поворотах облачка снега.
Корзун и Гусак дошли до склада и, оставив там груз, принесли лыжи. Но неудачи сопровождали группу с самого выхода, и несчастья сыпались на их голову так же обильно, как и снег последние дни. Первый поход на склад дорого обошелся им: Гусак сильно обморозил ноги. Всю ночь стонал он, а товарищи его, не имея возможности чем-либо помочь, молча ворочались в спальных мешках.
Словно удовлетворившись двумя жертвами, буран затих. Ступни ног Гусака распухли и посинели, но он настоял на том, чтобы оставшиеся двое, используя хорошую погоду, отнесли вторую часть груза на склад, а уже потом спускали его в долину. Сидя в спальном мешке, так как ходить он не мог, Николай уверял, что за пару дней ногам его будет лучше. И его проще будет спускать в долину. Он пел, шутил и своей выдержкой подбадривал товарищей. И так, Гусак лежал, как он говорил, в «высокогорном санатории», а Корзун и Гусев пошли вверх. Погода улучшилась; когда они подошли к складу, виден был почти весь Эльбрус, только на самых вершинах его осело небольшое облачко. Солнце садилось за чистый горизонт. Мороз крепчал.
Спеша к больному, они на лыжах быстро спустились на «Кругозор».
На следующий день местами волоком на связанных лыжах, местами поддерживаемый под руки, обмороженный был спущен в ближайшее селение. Из селения верхом его доставили до места, откуда машиной он мог выехать в Нальчик.
Недолго зимовщикам пришлось пользоваться радушным приемом жителей ущелья. Погода установилась, и надо было идти на станцию...
Последний лес. На снегу видны следы зверей. Аккуратной строчкой вьется лисий след. Под елками часто встречаются следы куниц, а иногда путь зимовщиков пересекает размашистый крупный след волка. Лес кончается, – прощай! – теперь долго его не увидят зимовщики; зеленый цвет временно вычеркивается из их обихода.
Склон, идущий на «Кругозор», освещен ярким солнцем. Выше, выше идут двое зимовщиков, и вот уже поляна Азау расстилается далеко под ними, обрамленная темной рамкой леса; Баксан узкой лентой вьется по ущелью; еще виден последний аул, но скоро и его закроет ближайший склон. Чем меньше становится масштаб видимого внизу, тем шире развертывается панорама хребта.
Налегке зимовщики идут быстро, и вот они опять на «Кругозоре». При хорошей погоде в хижине все кажется еще более неуютным. Вспоминая недавно проведенные здесь дни, они с тревогой прислушиваются к каждому шелесту ветра. Только бы не испортилась назавтра погода.
Солнечные лучи, проникая сквозь щели, ложатся на стенах желтыми пятнами. Тишина... Только где-то совсем рядом кричит горная индейка; очевидно, ее резкий свист и разбудил зимовщиков. Спешно одевшись, они выбрались из дома. С пронзительным криком со скал срываются две крупные птицы, и долго еще слышны из пропасти ледника Большого Азау их тревожные крики. На севере, четко вырисовываясь на фоне голубого неба, видны две белоснежные, такие близкие и доступные отсюда, вершины Эльбруса.
На первой площадке над «Кругозором» зимовщики проходят мимо трех могил, с торчащими в изголовьях чугунными ледорубами: Гермогенов, Фукс, Зельгейм – жертвы Эльбруса. Положив сосновые ветки на могилы, продолжают путь.
Погода чудесная, и в чаше ледника Малый Азау, где как в фокусе гигантского зеркала собираются солнечные лучи, отраженные от всех склонов, даже жарко. Солнце слепит, и приходится надеть темные очки.
За гребнем второй морены, там, где на снежном склоне видна гряда скал, торчит на фоне неба лопасть пропеллера от ветряного двигателя, установленная в прошлый подъем в качестве маяка на складе в скалах. На складе лежит около ста пудов различных вещей: мешки с мукой, уголь, бидоны с маслом, горючее, ветряной двигатель. Все это надо будет постепенно перенести на станцию. Выше склада подъем стал труднее: груз около двух пудов на человека, да и высота давали себя чувствовать. Чтобы не терять времени, закусывали на ходу. Что их ждало впереди – было неизвестно, а путь был еще далек. От морозного, сухого воздуха потрескались губы, пересохло горло, хотелось пить, но воды нет, а снег не утоляет жажды.
Наконец, когда солнце совсем близко склонилось к западному плечу Эльбруса, из-за очередного склона показалась гряда скал и среди них домик с высоким флюгером. Мысль о скором хорошем обеде и тепле заставила ускорить шаги.
Через некоторое время немного отставший Гусев с удивлением наблюдал, как, достигнув хижины, Корзун не вошел в нее, а бродил вокруг в нерешительности. Велико же было его разочарование, когда и он подошел к скалам – дом был занят. Буран приоткрыл дверь, и дом был буквально до потолка забит снегом. Растерянные стояли пришедшие, не снимая тяжелых рюкзаков. Фиолетовая тень скользнула по снежным полям, солнце скрылось, с вершин потянул ветер; сразу сделалось холодно, лед от нарастающего мороза начал потрескивать.
Пришлось выломать окно одной из кают. На их счастье дверь из этой каюты в кают-компанию была наполовину закрыта, и поэтому снег лежал в ней только немного выше кровати.
Оставив рюкзаки в скалах, с трудом протискались в маленькое оконце и, расчистив снег на кровати, сели, поджав под себя уставшие ноги. Сидят... Вот так сюрприз!.. Вот вам и уют, и тепло, и вода, и ужин! Быстро темнеет. Холод начинает пробираться под одежду. Керосин в лампе на столе от холода сгустился, и она горит слабо. Попытка растопить на лампе хотя бы немного снега не удалась, а пить хочется так, что мысль о сне и еде исчезает.
От неестественного положения уставшие ноги начинает сводить судорога.
Совсем измученные зимовщики заснули только под утро, но уже с первыми лучами солнца с удовольствием поднялись со своего неуютного ложа. Работа предстояла серьезная. Нужно было выкинуть из дома несколько тонн плотно слежавшегося снега. Жажда обострилась до крайности, поэтому первой задачей было откопать спиртовую кухню. Один из зимовщиков прокопал, как крот, ход под потолком к двери и, понемногу выбрасывая снег в оставшуюся щель, скоро мог открыть ее. В тамбуре откопали одноручную пилу, и работа пошла быстрее: один выпиливал куски снега, другой выносил их и сбрасывал со склона. Откопанный анероид показывал 432 мм – это против 760 нормальных! От работы сильно стучит кровь в висках и болит голова.
Только к полудню откопали спиртовую кухню. Пили воду, кофе, потом опять воду; пили много и только после этого почувствовали, что очень хотят есть. Работать пришлось весь день. Надо было вычистить весь снег, чтобы можно было затопить печь и ночью отдохнуть.
Постепенно из-под снега появились стены, оклеенные веселыми обоями с голубыми цветами, полки, скромная мебель, дежурный метеорологический столик с приборами и журналами, и наконец откопали печь, а потом достигли и фанерного пола.
Уже начинало темнеть, когда в печи весело затрещали дрова, и по комнатам начало распространяться тепло; температура поднялась до +14°. Все двери плотно закрыты, на печи варится суп из барашка. Друзья сидели молча, говорить не хотелось, глаза сами собой закрывались от утомления, и, наверное, оба погрузились в сон. Ветра нет; тихо, только трещит огонь в печи, да бурлит суп в кастрюле, и вдруг... среди этой тишины стук в дверь... Что это, где они, кто и откуда пришел, или они спят? Нет, оба смотрят друг на друга в крайнем смятении. Скрипнула дверь, по тамбуру раздаются медленные шаги, уже без стука открывается вторая дверь, и ...как бы продолжение сна... появляется закутанная фигура. На груди, как лоток, через шею, висит обмотанный полотенцем аккумулятор... Догадки излишни. Через несколько секунд из бесчисленных одежд вылупляется радист Саша Горбачев. Один, еще больной, на такую высь, в такой мороз – молодец! Шум, поднявшийся в хижине, наверное, можно было сравнить с шумом начинающегося извержения. Сашу качали, чуть не проломив им потолок хижины. В эту ночь, впервые за долгое время, раздевшись, зимовщики мирно спали в теплых спальных мешках, совершенно забыв, что они находятся на высоте 4 250 м над уровнем моря, а совсем рядом с ними высятся две седые главы старого вулкана, как бы охраняющего их заслуженный отдых.
Открытие высокогорной метеорологической станции зимовщики ознаменовали первым в истории альпинизма зимним восхождением на вершину Эльбруса.
25 января был праздничным днем на Эльбрусе. Синее небо, ослепительное солнце, белый снег. Под ружейный салют на флюгере поднят красный флаг. В час дня послана первая радиограмма со сводкой погоды. Получены поздравления. Станция вступила в строй. Завтра жизнь на станции войдет в нормальную колею, начнутся систематические занятия и работа.
В первые же дни пребывания на станции зимовщики были свидетелями очень интересного явления. Еще до восхождения на вершину, работая около дома, они обнаружили странное облачко над Восточной вершиной Эльбруса. Это не было обычное стоячее облако – предвестник надвигающегося метеорологического фронта, раздела двух различных воздушных масс, с характерными зализанными контурами. Это облачко было неправильной формы, курчавое по краям; оно то появлялось, то исчезало. Больше всего оно напоминало струю пара, вырвавшуюся откуда-то и растекающуюся над вершиной. Но уверенность в благонадежности Эльбруса у зимовщиков была настолько велика, что они старались не думать о возможном возобновлении вулканической деятельности его, даже в такой безобидной форме. Но при восхождении их тайные мысли подтвердились. Эльбрус еще дышал. Об этом косвенным образом свидетельствуют и многочисленные горячие источники у подножия северных склонов его. По дыхание вулкана едва заметно, и обнаружить его можно только в ясный, зимний, очень морозный день, как дыхание умирающего на холодной поверхности зеркала.
Интересная телеграмма пришла и ответ на запрос зимовщиков дать совет по наблюдениям за вулканической деятельностью Эльбруса. Какой-то ученый успокаивал зимовщиков и советовал не уходить с зимовки. Он уверял, что в ближайшее время ожидать извержения не было основания. Этим он и ограничился.
Наступил февраль – самый суровый месяц на Эльбрусе. Начались штормы. Двадцать шесть дней бушует ураган над Эльбрусом. Двадцать дней не видят зимовщики солнца. Плотной массой проносятся снег и облака. Сорвало и разбило ветряной двигатель, двери плотно не закрываются, так как под напором ветра все здание покосилось.
Скользящий по склонам сухой снег заряжается электричеством; от него заряжается, уцелевшая еще чудом, антенна, отчего вся радиорубка трещит и искрит от разрядов статического электричества.
Несмотря на шторм, радиосвязь не прерывается. Каждый день, входя в радиорубку, радист садится к аппарату, как на электрический стул. Прокладки между ушами и телефонными трубками не помогают, и он, как ужаленный, подпрыгивает от ударов при разрядах. И вот сквозь буран и вьюгу, сквозь грохот разрядов, соревнуясь с полярными станциями, летят в эфире сводки: «Эльбрус, Эльбрус, Эльбрус! Шторм 10, температура – 30, видимость 0». А в ответ на юг на 43-ю параллель шлют тревожные радиограммы: «Все ли здоровы? Хватит ли дров? Выдержит ли здание?
Наибольшей силы буран достиг 23 февраля. 22-го барометр упал против нормальных для этих мест 436 мм до 408 мм. Топить перестали, так как трубу унесло ветром, и теперь ветер свободно врывался в печь, выкидывая тучи пепла. Ртуть поползла вниз и остановилась на – 11°.
Вечером восточный угол дома стал дрожать, так как ветер, изменив направление, поддувал теперь под эту слабо укрепленную сторону здания. В час ночи, связавшись канатом, Корзун и Горбачев пошли снимать наблюдения. Вернулись только через полчаса, хотя до будок было не больше 100 м. Температура упала до – 35°. В хижине быстро холодало.
Утренние наблюдения должен был снимать Гусев. Он проснулся от холода. За окном гудело, точно работали тысячи вентиляторов. Будильник остановился, скованный холодом; беспомощно разведенные стрелки его показывали четыре часа ночи; стенные часы погибли еще раньше. Посеревший квадрат окна показывал, что пора производить наблюдения. В кают-компании Гусеву представилось нерадостное зрелище: в образовавшиеся под напором ветра щели в дверях надуло сугробы снега; барограф на наблюдательском столике умирал, едва слышно тикая, и опускался все ниже и ниже. Керосин сгустился, и лампы не горели. Пришлось освещаться спичками. Долго Гусев искал ртуть в термометре и, наконец, обнаружил ее на – 27°. Едва он выбрался через сугробы из дома, ветер сбил его с ног. К метео-будкам пришлось продвигаться ползком, держась за канат. Отогретый на груди электрический фонарь слабо осветил приборы, но... приборы не выдержали: самописцы стояли, минимальный термометр унесло, так как дверцу будки оторвало ветром; в уцелевших термометрах ртуть ушла в резервуары и там замерзла; ветер превышал 40 м в секунду. Когда, обеспокоенные долгим отсутствием товарища, зимовщики помогли Гусеву пролезть в хижину, у него оказались отмороженными руки и правая часть лица.
Трое суток сидели зимовщики как в осаде, забаррикадировавшись в одной каюте от наседавшего с прежней силой бурана. Работы не прекращались. Хотя и не полные, но регулярно пять раз в сутки производились наблюдения. Метеорологам помогал радист, тем более, что он остался без работы, так как источники питания его радиостанции замерзли.
27 февраля снег прекратился, облака исчезли, но ветер продолжал свирепствовать. По склонам шла сплошной пеленой поземка; на неровностях она напоминала волны. На вершине Эльбруса снег срывался и ураганным ветром подбрасывался на сотни метров вверх: Эльбрус раскосматился, а в разрывах облаков и пелены снега блестели отшлифованные грани его склонов. С окружающих Эльбрус вершин вздымались такие же вихри снега, и они были похожи на дымящиеся белые факелы.
Постепенно ветер затихал, ртуть оттаяла. Часы на зимовке быстро затикали, точно торопясь наверстать потерянное время. Отослав накопившиеся сводки погоды, зимовщики занялись ликвидацией аварий. В марте ветры уже не превышали 30 м в секунду, температура редко опускалась ниже – 28°. В середине марта к зимовщикам пожаловали первые гости. Все трое сидели в своих каютах, когда вдруг услышали звонкое карканье; это было так ново, что все выбежали, как по команде, из дома. На скалах сидела стайка альпийских галок с желтыми клювами и красными лапками. С этих пор их веселые крики зимовщики слышали в каждый солнечный день. И, что греха таить: не одна из них впоследствии, когда кончилась на зимовке свежая пища и появились зловещие признаки цинги, поплатилась за свою смелость и попала в жаркое.
Сквозь бураны, вьюги и туманы приближалось Первое мая. Утро этого дня было необыкновенно хорошим. Дул легкий, появляющийся на Эльбрусе только с апреля, восточный ветер. За Сванским хребтом фиолетовой полоской виднелось Черное море. Красный флаг на флюгере победно развевался на фоне снежных вершин. На крыше домика установили репродуктор, и, выжимая из батарей и аккумуляторов остатки электроэнергии, зимовщики слушали передачу парада с Красной площади Москвы. Такую роскошь они могли допустить только по случаю большого праздника. И, когда над площадью столицы раздалось многоголосое «ура», они присоединили свои голоса к общему радостному крику.
Весна пришла на Эльбрус снизу из ущелий. Ее шаги сопровождались грохотом лавин. Видно было, как со склонов гор летят вниз огромные пласты снега, разбиваясь о скалы. Шум от их падения продолжался до полуночи, когда скованные холодом лавины останавливались.
В конце мая начались грозы. Грозовые облака очищали вершины от снега точно дворники крыши. Сядет такое облако на вершину, и начнется канонада, смешанная из ударов грома и шума падающих лавин и камнепадов, вызванных обильным дождем. А когда ветром сгонит облака с вершины, глазам представляется уже совсем иная картина: оголились черные скалистые грани, появились темные пятна вечного льда, оставшийся снег пожелтел. А в это время работа идет уже на другой вершине, куда ветром перенесло грозовую тучу.
Первая гроза, близкая к Эльбрусу, разразилась ниже станции – на «Кругозоре». Странно было смотреть на сверкавшие внизу зигзаги молний; гром гремел, точно где-то внутри Эльбруса. Наверное, таким грохотом начинались здесь в былые времена извержения. Когда грозовое облако поднялось до уровня станции и окутало все кругом, грохот разрядов стал слышен совсем рядом. Он почти мгновенно следовал за вспышкой, освещавшей снежные склоны и клубящиеся облака фантастическим голубым светом. Было душно, и ощущалась какая-то непонятная тяжесть. Все металлические предметы наэлектризовывались. Искрило и иногда странно гудело все: вилки, ножи, ложки, кастрюли и особенно печь, а в радиорубку просто страшно было входить. Когда стемнело, стало видно, как с больших металлических предметов стекает избыточное электричество; около острых частей их появились языки фиолетового пламени. Светился флюгер, а острия нефоскопа (прибор для определения относительной скорости движения облаков) напоминали горящие свечи.
Пришло лето, а вместе с ним и смена. Друзья по зимовке расстались, унося теплое воспоминание о трудных днях, проведенных вместе на Эльбрусе.
Второй год на станции работали двое прежних зимовщиков Корзун и Горбачев, а третьим был Гусак, сменивший ушедшего на учебу Гусева.
На третий год из старого состава остался только радист Горбачев. Он прожил, таким образом, на «Приюте девяти» три года.
Открытая в 1933 г. станция работала до середины 1942 г. без перебоев.
За эти годы в журналах и дневниках зимовщиков был накоплен богатейший материал, характеризующий особенности климата и погоды в высокогорных районах и, в частности, на Эльбрусе. Сложный рельеф Кавказских гор и оледенения, образовавшиеся на них, обусловливают эти особенности. Но влияние этих факторов распространяется на сравнительно небольшой район за пределами основных хребтов и предгорий. То же самое можно сказать и о влиянии самого Эльбруса и его огромного оледенения на климат окружающих районов. Эльбрус для изучения общих процессов, происходящих в земной атмосфере, интересен больше как огромная метеорологическая вышка, пронизывающая значительную часть активного слоя атмосферы и позволяющая, таким образом, производить непрерывную регистрацию метеорологических элементов на различных высотах этого слоя. Кроме этого, находясь на пути движения воздушных масс, Эльбрус является как бы индикатором, дающим признаки, свидетельствующие о наступлении смены масс, и надвижения метеорологических фронтов. Так, например, всякий надвигающийся на Эльбрус теплый фронт может быть предсказан значительно раньше появления его предвестника – гряд перистых облаков, по стоячему облачку над вершинами Эльбруса, по «шапке над Эльбрусом».
Для изучения общих процессов, происходящих в атмосфере, выбранное для метеорологической станции место оказалось не совсем удачным; вернее, наличие этой одной станции недостаточно. Но попытки построить станции на большей высоте и на других склонах горы привели бы к тем же недочетам в наблюдениях, какие существуют в наблюдениях и у построенной станции.
Дело в том, что грандиозный массив горы, возвышающийся над станцией, не дает возможности в неискаженном виде наблюдать движения воздушных масс почти с половины горизонта. В этом смысле метеорологическая станция на «Приюте девяти» находится в более выгодном положении, так как преобладающий поток воздуха имеет юго-юго-западное направление. Попытки поднять станцию выше, до Седловины, лишь незначительно улучшили бы условия наблюдения, а трудность жизни на этих высотах возросла бы чрезвычайно. Конечно, удобным для наблюдения местом была бы Седловина и идеальным – вершина, но, по-видимому, длительное пребывание человека на этих высотах Эльбруса невозможно. На помощь здесь должны придти современные регистрирующие и радиометеорологические станции. Такие станции при наличии жилой обсерватории на «Приюте девяти» должны быть расположены на склонах Эльбруса, обращенных в различных направлениях по отношению к странам света, и, конечно, на вершине Эльбруса.
Вслед за альпинистами и метеорологами на Эльбрус пришли ученые. Летом 1934 г., по инициативе научных работников-альпинистов, членов альпинистской секции Ленинградского Дома ученых, была организована Первая Комплексная эльбрусская экспедиция Академии наук СССР. В дальнейшем она превратилась в постоянно действующую экспедицию, в плане работ которой был намечен ряд новых строек на Эльбрусе и в том числе комплексного научного института на «Приюте девяти» и научной станции на Восточной вершине Эльбруса.
В Эльбрусской экспедиции принимали участие Институт экспериментальной медицины, Государственный оптический институт, Военная электротехническая академия и другие научные учреждения.
Исследования, включенные в план экспедиции, не относились непосредственно к Эльбрусу. Эльбрус и в данном случае использовался как грандиозная вышка, позволяющая проникать на длительное время в высокие слои атмосферы.
К вопросам, для разрешения которых требовалась организация специальных исследований на значительной высоте, относились: теоретическая проблема по изучению космических лучей и радиация солнца, практические проблемы, связанные с организацией высотных полетов и изучением эксплуатации различного рода авиаматериалов.
Весьма заманчивым было вынести на высоту 3–4 км оптические наблюдения, необходимые для изучения косвенными методами различных слоев стратосферы. Дело в том, что, поднявшись на такую высоту, наблюдатель, выйдя за пределы почти одной трети нижней толщи атмосферы, избавляется от помех, создаваемых различного рода дымками и засорениями, столь обильными именно в этом нижнем слое.
Огромные возможности открывались для изучения на Эльбрусе распространения электромагнитных волн в горах.
Одной из важнейших задач, могущей быть разрешенной в Эльбрусской экспедиции, являлось изучение поведения организма человека на высоте, отыскание средств борьбы с нарушениями, возникающими в организме на высотах и проявляющимися в виде приступов так называемой горной болезни. Эльбрус был выбран местом работ экспедиции как наиболее близко расположенный к культурным центрам высокогорный район, а также благодаря сравнительно легкой доступности различных его высот и наличию построек и метеорологической станции на его склонах.
Нижняя база – лагерь экспедиции № 1 – находился в верховьях Баксанского ущелья, в селении Терскол на высоте 2 200 м над уровнем моря и был центром снабжения верхних лагерей и научных точек. В нем находился радиоузел и начало телефонной линии, развертываемой на летний период.
Второй базой экспедиции был «Кругозор» – лагерь № 2. Этот лагерь, с одной стороны, являлся промежуточной базой для следовавших выше групп экспедиции, с другой – служил местом постоянных работ оптической группы и группы биохимиков.
Основной высотной научной базой являлся «Приют девяти» – лагерь № 3. Каюты метеостанции были использованы под лаборатории, личный же состав экспедиции размещался в палатках на скалах, окружающих станцию. Здесь же были построены временные фанерные помещения для аппаратуры и экспедиционной электростанции. Эта высота была очень удобной для наблюдений за космическими лучами, так как здесь интенсивность их, по сравнению с уровнем моря, возрастала в 4–5 раз. На «Приюте девяти» работали представители многих областей науки, участвующие в экспедиции; физики, оптики, физиологи, метеорологи и другие.
Для работ экспедиции на Седловине был использован находящийся там альпинистский приют. На Седловине, так же как и на «Приюте девяти», работали представители большинства специальностей. Но ученые не успокоились и на этой высоте. Для получения более отчетливых результатов по одному вновь открытому явлению группа в составе профессоров: Владимирова Г.Е., Дедюлина М.И. и радиста лейтенанта Юловского Д.М. поднялась с Седловины на Восточную вершину и там пробыла, ночуя в палатках, более двух суток, проведя необходимые наблюдения. Это была первая группа, так долго пробывшая на вершине Эльбруса, где атмосферное давление равно лишь около половины нормальной величины его.
Не сразу ученым удавалось освоить высоту и привыкнуть к тяжелым условиям работы. Но из года в год повышали они свой «потолок», за два-три года образовалось основное ядро из участников экспедиции, способных работать на любой высоте Эльбруса.
Вопросы, изучаемые представителями различных областей науки, не были изолированы друг от друга. Физические факторы и явления, изучаемые на высоте, помогали физиологам понять изменения, обнаруженные ими в организме человека, попавшего в такие условия.
Найденные закономерности распространения радиоволн позволили лучшим образом организовать связь в сложном хозяйстве экспедиции. Результаты, добытые физиологами, здесь же проверялись на всех работниках экспедиции, находящихся длительное время на высоте, и позволяли им быстрее освоиться со специфическими условиями этих мест. Нет нужды говорить о том, каким ценным подопытным материалом – «высокогорными кроликами» – являлись для физиологов идущие на вершины большие и малые группы альпинистов.
Такая комплексность по существу исследуемых вопросов, без сомнения, сыграла положительную роль в работах экспедиции.
У тех, кто не был на Эльбрусе, естественно может появиться вопрос: а может быть Эльбрус, действительно, очень простая вершина, и на нее можно теперь подняться запросто любому и без всякого риска? Ответ, конечно, будет отрицательным. А успехи, достигнутые по освоению Эльбруса, объясняются тем, что штурмовать его пришли новые люди – большевики, не останавливающиеся ни перед какими трудностями, а такое быстрое освоение оказалось возможным только в условиях нового социалистического государства.
После первых успехов на Эльбрусе некоторые были склонны занизить трудности восхождения на его вершину и, по официальной альпинистской классификации трудности вершин, Эльбрус получил категорию 16, т. е. самую простейшую, восхождение на которую дает право получить первичное знание и носить значок «Альпинист СССР» 1-й ступени. Сейчас эта ошибка, явившаяся, может быть, причиной не одного несчастия на Эльбрусе, исправлена, и восхождение на вершину Эльбруса по простейшему пути подъема – через «Кругозор», «Приют одиннадцати» и «Приют Пастухова» – оценено как восхождение категории трудности 2а.
Эльбрус даже теперь, когда на нем построено столько приютов, безопасен для восхождения лишь при наличии опытного альпиниста, минимума альпинистского снаряжения, и то только в летние дни с абсолютно хорошей погодой и достаточной акклиматизацией совершающих восхождение. В непогоду и особенно зимой Эльбрус очень опасен. Бездонные трещины в различных местах его снежных полей и ледников поджидают заблудившихся в тумане альпинистов. Во многих местах срыв с заледенелых зимой склонов его влечет за собой верную гибель. Мороз и расслабляющая волю горная болезнь неустанно идут за альпинистами, чтобы, улучив момент, погрузить их в вечный ледяной сон. Большим должен быть опыт альпиниста, высокими должны быть волевые качества его, чтобы, попав в такие условия, выйти победителем в единоборстве с Эльбрусом.
Эльбрус не прощает даже малейших ошибок, и не один альпинист сложил голову на его склонах: Зельгейм, замерзший на Седловине, Фукс, разбившийся при падении с Западной вершины, Агафонов, бесследно исчезнувший зимой 1935 г. при спуске с вершины, Алеша Гермогенов, умерший от паралича сердца на Седловине, группа днепропетровцев, заблудившаяся и замерзшая на спуске от «Приюта одиннадцати» к «Новому Кругозору», четверо кабардинцев, сорвавшихся с ледяного склона под «Приютом Пастухова» и разбившихся внизу о скалы, – все это печальные примеры неучтенных опасностей Эльбруса и ошибок, совершенных при восхождении.
К описанным трудностям восхождения на Эльбрус прибавятся чисто технические альпинистские трудности, если попытаться подняться на вершину по другим путям, из других ущелий. Эти технически трудные маршруты, осложненные высотой, давно привлекали внимание спортсменов-альпинистов.
Кроме простейшего классического пути, на Эльбрус можно подняться по восточному гребню через ущелье Ирик; можно совершить восхождение на Западную вершину с западного плеча, предварительно поднявшись на него со стороны перевала Хотю-тау; возможен подъем с севера через Седловину. Если прибавить к этим маршрутам еще два, а именно – переход через весь массив Эльбруса с востока на запад (траверс двух вершин) со спуском по снегу с Западного плеча и траверс двух вершин с запада на восток с подъемом по 800-метровой стене вершины Кюкюртлю, которой заканчивается западное плечо, то этим, пожалуй, и исчерпывается перечень всех основных спортивных путей восхождения на Эльбрус, имеющих все пять категорий трудности. Большинство из этих маршрутов уже пройдено, но некоторые еще ждут своих первых восходителей. К таким относятся два траверса – прохождение двух вершин, сложность одного из них оценена предварительно 5-й категорией трудности. Если учесть, что прохождение любого маршрута зимой оценивается на одну категорию трудности выше, то станет ясным, какой универсальной горой является Эльбрус и что он должен быть популярен и среди опытных альпинистов.
Большая тяга всех альпинистов к Эльбрусу наблюдается и потому, что каждый хочет испытать себя на высоте в технически несложной обстановке и тем самым гарантировать себя от возможной случайности в будущих высотных и технически трудных восхождениях.
Неоценимыми достоинствами обладает Эльбрус и как тренировочная гора для высотных горных экспедиций. В силу особенностей географических условий высота переносится людьми в различных горных районах неодинаково. Так, например, «потолок» одного и того же человека на Памире выше, чем на Кавказе.
Можно привести очень много примеров, когда человек, побывавший на вершине Эльбруса, свободно поднимался на Памире и Тянь-Шане до высот, почти 7 000 м. Или даже такие примеры, когда, при систематических заболеваниях тяжелой формой горной болезни и вынужденных спусках с Седловины Эльбруса, альпинист прекрасно себя чувствовал на семитысячных высотах Памира. Следовательно, при комплектовании высотных экспедиций результаты подъема на Эльбрус могут дать исчерпывающую характеристику для суждения о пригодности данной кандидатуры для участия в экспедиции.
Все это делает Эльбрус, пожалуй, самой популярной горой в Советском Союзе. Одних он привлекает своей простотой в летних условиях, других влекут его трудные маршруты и суровые зимние условия, третьи отдают годы своей жизни научным исследованиям на его склонах; есть ветераны Эльбруса, совершившие на него по десятку и больше восхождений. Но есть и одно общее, что влечет всех к Эльбрусу – это строгие, поразительно красивые формы великана, вершина которого первой среди гор встречает восходящее солнце и дольше всех купается в его лучах, когда оно опускается за далекое Черное море.
Поистине это одна из красивейших вершин мира!
