Материал нашел и подготовил к публикации Григорий Лучанский
Источник: Аркин Я. Приключения в горах. Литературно-художественный альманах. Книга первая. Государственное издательство «Физкультура и спорт», Москва, 1961 г.
Первая вершина
Как это началось
Нас было четверо: серьезный высокий с «ироническим направлением ума» Володя Л.; неутомимый и непоседливый Виктор Н., основным жизненным лозунгом которого было лаконичное изречение «надо что-нибудь сделать!»; автор этих строк, безуспешно пытающийся разрешить постоянный конфликт между требованиями футбольного поля и студенческой зачетной книжки, и, наконец, наш руководитель Сережа Р.— математик и поэт, с лицом Чингачгука и фигурой атлета.
Все мы были студентами техникума в небольшом текстильном городке Подмосковья, и у всех у нас была одна мечта — подняться на Эльбрус. Не просто на Эльбрус, а на «высочайшую точку Европы». Мечта по тому времени достаточно дерзкая, особенно если учесть, что ни один из нас не только не видел, хотя бы издали снежной вершины, но вообще не выезжал за пределы тогдашней Московской губернии. Каким образом зародилась эта мечта, сейчас трудно установить. То ли кто-то из старших товарищей попал на Военно-Грузинскую дорогу и принес оттуда в наше общежитие звучное и заманчивое слово «альпинизм», то ли попалась кому-то в руки фотография величественной двугорбой вершины, но уже с начала учебного года все наши помыслы были связаны с одной целью — взойти на Эльбрус.
Это был 1930 год — сложное и интересное время.
Газетные статьи о коллективизации, о новых стройках звучали, как боевые сводки; на бурных комсомольских собраниях в общежитии, наспех переделанном из паровозного депо, обсуждали достоинства и недостатки бригадного метода обучения, громили «мещан», увлекающихся галстуками и фокстротами, страстно спорили о том, кто лучше — Маяковский или Есенин, решали, кому давать стипендию, а кто может еще месяц продержаться «так».
Спортивная работа в техникуме ограничивалась, в основном, футболом и хоккеем. Об альпинизме никто не имел даже малейшего представления. Но Сережа Р. организовывал подготовку к нашему будущему путешествию со свойственными ему тщательностью и методичностью. Чуть не наизусть была выучена неизвестно как попавшая в наши руки тоненькая книжка «Альпинизм» Семеновского. Слова «кошки», «альпеншток», «ледоруб» звучали для нас, как заклинания. Два раза в неделю мы работали на железнодорожной станции, разгружая вагоны и закладывая этим самым финансовые основы экспедиции, так как никаких средств, кроме стипендии (26 рублей в месяц) и 150 рублей, обещанных профкомом в качестве дотации, не предвиделось. Величайшей проблемой явилось приобретение шоколада и чернослива. По карточкам такие деликатесы не выдавались, а на основе изучения Семеновского мы были твердо убеждены, что без упомянутых продуктов жизнь выше 4000 м над уровнем моря невозможна. Сережа несколько раз ездил в Москву консультироваться в ОПТЭ по поводу проката снаряжения и однажды привез оттуда детально разработанную диспозицию «штурма», согласованную с астрономическим календарем. Из диспозиции следовало, что подъем с Приюта одиннадцати на вершину будет происходить как раз в полнолуние. В непрестанных трудах и заботах прошла зима. Последние горячие дни были заполнены до отказа. Нужно было успевать сдавать зачеты, играть «лиговые матчи» в футбол, писать отчеты о производственной практике, ездить в Москву для получения напрокат снаряжения в ОПТЭ, получать специальные, «туристские» продовольственные карточки.
Однако к концу июня все было позади. В карманах у нас лежали студенческие литеры с указаниями «Москва— Кисловодск» и «Батум—Москва», и, гордо потряхивая довольно тощими рюкзаками и ощетинившимися привязанными сверху (обязательно сверху, чтобы все видели!) кошками, мы вступили на перрон Курского вокзала.
Гудок паровоза — и путешествие началось.
Мы на Кавказе
Раннее прозрачное утро. Мы сидим на веранде кисловодской турбазы и любуемся восходом.
Позавтракав, отправляемся в город. Надо зайти в местный совет ОПТЭ—расспросить о маршруте, в местный совет Авиахима — выяснить, каким образом можно получить напрокат вьючную лошадь (почему-то в те времена этими делами занимался Авиахим); купить по карточкам продукты, а самое главное, посмотреть город. Ведь наши представления о Кисловодске к тому времени базировались, в основном, на сочинениях Лермонтова.
К концу дня, измученные и переполненные впечатлениями, вернулись мы на базу и, даже не поужинав, завалились спать.
Встаем еще до восхода солнца и начинаем паковать свой небогатый груз. На лужайке под деревом разложено наше снаряжение: палатка, состоящая лишь из двух полотнищ, открытая с двух сторон и без дна (такую нам дали в ОПТЭ бесплатно), два ледоруба и два длиннющих альпенштока, четыре пары кошек, смотанная по всем правилам веревка.
Рюкзаков осталось только три: один был украден из вагона на перегоне Ростов — Тихорецкая. Потеря почти невознаградимая. Утешает нас лишь то, что украден он не обыкновенным способом, а крючком через окно, прямо из-под головы Виктора. Все-таки приключение! В результате Виктор теперь снабжен обыкновенным «сидором», купленным на толкучке, а небольшой запас теплых вещей разделен на четверых.
Ботинок, окованный триконями, у нас тоже только три нары — на большее не хватило средств. Тот же Виктор еще с Москвы щеголяет в почти новых белых лосевых бутсах, пожертвованных в качестве поощрения футбольной командой техникума.
Два десятка банок консервов, несколько мешочков крупы и сухарей и строго оберегаемый НЗ — шоколад и чернослив — разложены по рюкзакам. Помятая кастрюля из маминой кухни завершает наше «общественное» снаряжение.
В 10 часов (вместо обещанных 8) прибывает древний карачаевец, ведущий на поводу годящуюся ему по возрасту в бабушки лошадь неопределенной масти. Это то, что называется «проводник и транспортные средства». Проводник оглядывает нас скептическим взором. По-видимому, наши лица, еще незнакомые с бритвой, и скудный скарб не вызывают особого уважения.
Завьючить четыре мешка на лошадь не представляет большого труда, и сопровождаемый дружественными напутствиями немногочисленных туристов и неизбежных мальчишек караван бодро двигается в путь.
Город остался позади, дорога вьется зелеными лугами, плавно поднимаясь и опускаясь по некрутым увалам.
Вскоре выявляется несоответствие во взглядах на «режим марша» между нами и проводником. Мы резво мчимся вперед, а он не спеша передвигает ноги, ведя в поводу лошадку, уже снабженную кличкой «Конек-гробунок».
Дожидаясь старика у очередной развилки, мы успеваем вдоволь налюбоваться величественной панорамой снежных гор и обменяться скептическими замечаниями по поводу подвижности нашего «транспортного подразделения». ...Но так продолжается не очень долго. Уже к середине дня, как только подъемы стали круче и длиннее, разрыв между нами и проводником все уменьшался, а в сумерках, спускаясь к месту нашего первого ночлега — «Долине нарзанов»,— мы уже созерцали хвост нашего «горбунка». Что до проводника, то он, не меняя взятого темпа, занял теперь подобающее место во главе каравана.
Усталые от дороги и впечатлений, мы не разбивали палатки и улеглись на ночлег у подножия старой, полуразрушенной башни. Возиться с костром не хотелось, и мы запили скромный ужин натуральным жгучим нарзаном. Старик, стреножив лошадь, пристроился неподалеку, завернувшись в бурку.
Навстречу приключениям
Следующий день прошел более организованно. Вышли мы рано, предварительно искупавшись в нарзане, и, хотя шли не торопясь и не перегоняя лошадь, успешно справились и с крутыми подъемами и с бродами и даже успели среди дня сделать большой привал и сварить кашу. Первые кулинарные опыты прошли благополучно, хотя содержание песка и угля в нашем кушанье было несколько выше нормы. Наш проводник, съев несколько ложек, пробормотал невнятное «валлаги», отсел в сторону и вытащил из мешка лепешку и кусок сыра. Мы же основательно очистили кастрюлю и с новыми силами двинулись дальше.
Солнце ослепительно сияло над сиреневыми гребнями Пастбищного хребта. Потрясая своей грандиозностью, сверкали серебряно-ледяным панцирем величественные купола Минги-Тау.
Еще засветло был пройден дневной участок маршрута. Мы прибыли к горячим источникам Джелы-Су. Здесь уже стояло несколько палаток, в которых расположились «пациенты», этого народного курорта, прибывшие сюда целыми семьями. Организация лечения была весьма примитивной. В вырубленные прямо в каменистом ложе ручья ванны забирались больные, без различия пола, возраста и болезни. Некоторые из них при этом не снимали одежды. И, хотя искушение было очень велико, ни один из нас не рискнул испытать на себе целебные свойства горячей, пахнущей серой воды.
Знакомство со свойствами Джелы-Су произошло у нас в несколько другом плане. Пока готовили ужин, Володя исследовал все многочисленные источники, а так как никаких средств изучения, кроме собственного желудка, не имел, то методически пробовал (хотя бы по четверть кружечки) во всех местах. Результат превзошел все ожидания. После того как съеденные на ужин рыбные консервы пришли во взаимодействие с многочисленными пробами воды, в недрах Володиного организма началось такое, что дальнейшее совместное пребывание с ним стало невозможным. Короче говоря, ночь не принесла нам забвения. А унылый проводник, просыпавшийся вместе с нами, реагировал на несчастья нашего друга однообразно-сочувственными «Валлаги! Биллаги!»
Утром мы были значительно осторожней и от дальнейших исследований источника воздержались.
Караван уже втянулся в горы, кругозор сузился, и только изредка в просветах ущелий вдруг неожиданной белизной сверкали снега Главного хребта. Подъемы становились круче и длинней, тропа иногда терялась, но наш проводник невозмутимо двигался вперед, руководствуясь одному ему известными приметами.
К вечеру погода испортилась, и, останавливаясь на бивак у подножья перевала Кыртык-Ауш, мы впервые воспользовались палаткой для защиты от дождя. Мало утешительного дала нам эта попытка. Полотнища не промокали, но в открытые спереди и сзади торцевые проемы хлестал дождь. Пришлось завесить их одеялами, заменявшими нам спальные мешки. Стало лучше. Но скоро обнаружилось, что на полу (собственно, на земле, потому что пола, как известно, наша палатка не имела) столько воды, что разница между пребыванием в палатке и вне ее стала лишь символической.
Разжечь костер мы не успели, и, таким образом, из физических средств обогрева в нашем распоряжении оставались только движения, а из моральных — песни. Но и они не сулили нам добра. Наш начальник Сережа, несмотря на многочисленные достоинства и как на грех очень сильный голос, решительно не имел слуха, а уговорить его быть только слушателем не удавалось. Правда, мы, давно привыкшие к его мощному вокалу, страдали не слишком сильно, но «Конек-гробунок» прямо-таки вздрагивал от Сережиного пения, испуганно всхрапывал и бил копытами. Проводник же, завьючивая утром лошадь, укоризненно поглядывал на Сергея и даже пытался внушить ему, что, завывания шакала по сравнению с его пением — райская музыка.
Утомительный и однообразный подъем по крутым осыпям на перевал Кыртык-Ауш тянулся около трех часов, и лишь в середине дня нам в лицо ударил перевальный ветер, а в разрывах ползущего снизу тумана зазеленели склоны ущелья Кыртык, пересеченные блестящими нитями ручьев.
Первый перевал в нашей жизни! Мы чувствовали себя, по меньшей мере, Колумбами. Все, что было по ту сторону перевала, казалось новой, чудесной страной, сулило неожиданные открытия и приключения. С тех пор мною были пройдены десятки перевалов, но это необыкновенное чувство новизны картины, открывающейся в проеме перевальной седловины после длинного и трудного подъема, осталось до сих пор. Первый перевал, как и первую вершину, нельзя забыть...
Спускались мы быстро. Вот за изгибом склона появился и первый кош. Громадные балки, уложенные на стенки, сложенные из грубых камней, поросшая крапивой крыша с каким-то странным горшком, заменяющим печную трубу. Экзотическое зрелище! Но от восторженного созерцания нас отрывают первые обитатели коша, его сторожа. Навстречу с яростным хриплым лаем мчится разномастный косматый клубок. На ходу собаки рассыпаются, полукольцом охватывая нашу остолбеневшую группу. Занимаем круговую оборону и с помощью длинных альпенштоков удерживаем беснующихся врагов на приличном расстоянии.
Неизвестно, чем окончилась бы эта неравная борьба, если бы не появившийся из коша балкарец в белом войлочном сомбреро. Он очень быстро успокоил свою косматую гвардию и вступил с нами в дружеские переговоры.
Результатом переговоров был товарообмен: наши цветные карандаши и два десятка английских булавок оказались эквивалентны ведру айрана и паре лепешек. Свежий, острый напиток показался настолько вкусным, что, несмотря на предостережения Володи, вспоминающего ночь на Джелы-Су, мы не отрывались от ведра, пока не опорожнили его.
Распрощавшись с хозяином и пугливо озираясь на угрожающе ворчавших псов, мы продолжали спуск и к вечеру оказались в селении Верхний Баксан — конечном пункте нашего караванного путешествия.
Гостеприимный Али, заведующий приютом ОПТЭ, он же повар и инструктор, накормил нас жирным бараньим супом и уложил спать в настоящих спальных мешках. В них было жарко, но зато мы в первый раз в жизни спали в мешках. Ради этого стоило потерпеть.
С рюкзаком за плечами
Утром мы попрощались с нашим проводником и «горбунком». Уходя, старик что-то долго говорил Али, кивая головой в нашу сторону. Потом, подавая нам неизбежный бараний суп и яичницу (то и другое стоило 1 рубль), Али пояснил нам, что старик остался о нас хорошего мнения. Он сказал: «Парень молодой, глупый, но хороший. Поет только очень сильно». Подкрепив эту лестную характеристику громадной чашкой свежей малины (тоже 1 рубль), Али утешил нас: «Поет сильно — это ничего. Ишак сильней кричит!»
Его слова оказались вещими. Когда, навьючив на себя довольно тяжелые рюкзаки и с нежностью вспомнив «горбунка», мы вышли на дорогу, ведущую вверх по Баксану, то у каменной изгороди наткнулись на пасущегося маленького ишачонка. Его чудесная мохнатая головка с бархатистыми ушами, влажные большие глаза и грациозные ножки были так милы, что мы невольно сбросили рюкзаки и отправились знакомиться с прелестным животным. Восхищенный Виктор, присев на корточки и чмокая губами, протянул ослику кусок хлеба. Тот вытянул шею, насторожил уши, открыл рот и... испустил такой вопль, что Виктор, выронив хлеб, отскочил минимум на сажень.
Оправившись от потрясения и отблагодарив «кавказского соловья» хлебом, искренне обрадованные тем, что нашли Сергею достойного партнера для дуэтов, мы двинулись дальше.
Дорога медленно набирала высоту. Довольно скоро мы почувствовали, что значит нести рюкзаки на собственных плечах. Тут уж было не до песен и шуток. Придя на базу в Тегенекли и укладываясь спать в своей палатке, мы долго кряхтели, потирая спину и плечи, ноющие от непривычного груза.
Отдых на базе был недолог. Мы купались в Баксане, загорали, собирали землянику и смотрели крутом. Вот они, настоящие горы! За зеленой грядой хвойного леса громоздятся разбитые коричневые скалы, а над ними снежные вершины протягивают вниз лапы ледников.
Солнце обжигает спину, но стоит зайти в тень, как свежий ветер из верховьев ущелья приносит запах снега. Дето и зима рядом! Нет, не зря мы целую зиму трудились, чтобы попасть сюда.
Наконец-то альпинизм
Подходы кончились. Началось восхождение. Когда, миновав последнюю зеленую поляну Азау, мы вышли на крутую, виляющую между камнями тропу, ведущую к Старому Кругозору, стало ясно, что все бывшее ранее — это только начало, а самое трудное, по-настоящему трудное — впереди, к грузу, лежащему в рюкзаках, добавились громадные вязанки дров, притороченные сверху — ведь никакого топлива там, на снегу, не будет, а о примусах тогда никто и не мечтал.
Пот заливает глаза, лямки режут плечи, дровяная труха сыплется за ворот. Небо хмурится, и из близких туч временами валится снежная крупа. Так вот он какой, альпинизм!
Вот и Кругозор. На каменистой лужайке — маленькая хижина, сбитая из досок и расчаленная тросами. Рядом — скальный обрыв. Глубоко внизу — ледяная река Большого Азау. Вверх, теряясь в тумане, уходит моренная гряда. Там, где-то далеко,— вершина.
По нашему плану здесь намечен отдых для акклиматизации и тренировки Раскладываем костер, варим ужин, а затем, завернувшись в свои одеяла и палатку, укладываемся на нарах в домике. Радушный хозяин — начальник приюта Женя В.— развлекает нас салонным разговором... Он рассказывает всякие «ободряющие» истории, из которых следует, что если завтра, мы не провалимся в трещину в леднике, а послезавтра не заблудимся на снежных полях, то уж наверняка замерзнем на Приюте одиннадцати. Эти радужные перспективы так поднимают наше настроение, что мы решаем отблагодарить хозяина камерным исполнением нашего коронного номера «То не ветер ветку клонит», соло — Сергея.
Женя реагирует на Сережины рулады почти так же, как и наш незабвенный «Конек-горбунок»: испуганно всхрапывает и сучит ногами в мешке.
Утром — хорошая погода. Наевшись, приступаем к тренировке. Женя убеждается в том, что мы умеем привязывать кошки и связываться веревкой (изучение книги Семеновского дало свои плоды), и, указав путь на ледник Большой Азау, говорит, чтобы «в случае чего» мы кричали погромче. Затем он предоставляет нас собственным заботам.
И вот мы на леднике. Сверкающие гладкие отвесы, падающие в бездонную глубину трещин, грозные сераки, нависающие над головой. Все это ново и удивительно. Но смотреть некогда — прежде всего тренировка. Привязав кошки, связавшись веревкой, мы смело устремляемся в лабиринт ледопада. Сначала робко и неуверенно, а потом все смелее лезем по ноздреватым ледяным склонам, пытаемся по очереди рубить ступеньки. Правда, к веревке относимся пока с большой опаской. Она все время оказывается то между ног, то закручивается вокруг туловища, то наматывается на руку. Хочешь ее поправить — из рук вываливается альпеншток. Хочешь прыгнуть через трещину — кошка цепляется за штанину и, обливаясь потом, вспоминаешь рассказ Жени о том, что похороненный на Кругозоре немецкий альпинист Фукс погиб именно таким образом.
Несколько часов лазили по ледопаду, и самое удивительное, что ни один из нас не сорвался в трещину, не вывихнул себе ногу, не перебил веревку ледорубом. Я до сих пор не могу понять, почему все закончилось так благополучно. Единственной неприятностью было то, что мы заблудились. Сначала мы никак не могли выйти с ледника. Путь все время преграждали громадные трещины. Володя авторитетно называл их рандклюфтами и объяснял их происхождение, но легче от этого не становилось. Лишь после двухчасовых блужданий нам удалось вылезти на скалы по какому-то очень ненадежному гребешку. Теперь началась новая беда. Мы не знали, где наша база. Долго и мрачно ползали мы по мокрым скалам, влезали на какие-то «пупыри», траверсировали желоба и лишь в густые сумерки усталые, замерзшие и голодные добрались до гостеприимного домика, показавшегося нам дворцом. Женя смотрел на нас так, будто наше возвращение было для него большой и приятной неожиданностью, и в ознаменование встречи напоил нас горячим какао, сваренным на его же дровах.
После такой тренировки мы считали себя подготовленными к штурму любой вершины.
К вершине
Еще раз полюбовавшись восходом солнца на Кругозоре и тщательно расспросив Женю об ориентирах на пути к Приюту одиннадцати, мы вновь взгромоздили на плечи увенчанные вязанками дров рюкзаки.
Отные мы были предоставлены самим себе, никто не мог бы помочь нам советом.
Погода нас баловала. По-видимому, судьба благосклонна к новичкам. Все шло хорошо. Но, когда мы вышли на бесконечные снежные поля и уже стали видны скалы Приюта, начались длительные споры о расстояниях. Сначала мы решили, что остался час. Через час решили, что осталось два, а еще через час сели и переругались между собой, хотя никто не был виноват. Сергей пустился в длительные объяснения того, почему на снегу трудно определять расстояния, но запутался и, когда мы от него потребовали сказать, сколько же все-таки осталось до Приюта одиннадцати, заявил, что, если бы он знал, с какими идиотами ему придется штурмовать Эльбрус, он поехал бы лучше в дом отдыха под Ногинском.
После такого заявления дискуссию можно было считать исчерпанной и решение вопроса предоставить времени. И это решение пришло, но не скоро: когда мы вылезли на скалы Приюта, солнце уже склонилось далеко к Западу, и мы начинали чувствовать, что такое резко континентальный климат высокогорья.
На Приюте, собственно, не было никакого приюта. На голых скалах лежал лишь большой кусок войлока и пустой бидон из-под керосина. Мы установили свою палатку, подостлали под себя войлок, возвели вокруг палатки каменно-снежные стенки и приступили к «акклиматизации». По плану нам предстояло пробыть здесь сутки, прежде чем выходить на вершину. Мы так устали, что решили не разводить костер и, наскоро поев консервы, забрались в палатку. Наши студенческие одеяла слабо грели. Мы садились, ложились, массировали и колотили друг друга, но до утра так и не заснули. Виктор жаловался, что он «вспотел, дрожавши», и это было похоже на правду.
Поднявшееся солнце согрело нас, и весь следующий день прошел в том. что три человека спали в палатке, а четвертый лежал на животе и беспрерывно дул в костер, который никак не хотел гореть. Нам с трудом удалось сварить лишь одну кастрюлю супа и кастрюлю чая.
В 12 часов ночи мы вышли к вершине. Самым удивительным было то, что на небе сияла полная луна. Наша диспозиция, разработанная полгода назад в далеком подмосковном городке, полностью оправдалась. Это преисполнило нас гордостью, и даже немного легче стало переносить холод. Великолепное зрелище, открывшееся нам, с лихвой вознаградило за все перенесенные трудности и тяготы.
Я помню призрачные купола вершины на фоне черного ночного неба, сверкающий ледяной крест на склонах Донгуз-Оруна снежную цепь великанов Главного хребта, освещенную луной Пусть мерзнут ноги, пусть сбивается дыхание — ради такого зрелища можно перетерпеть и большее! Косые розовые блики восходящего солнца ложились на курящиеся снежной дымкой склоны, когда мы вышли на седловину, а еще через полтора часа стояли на западной вершине. Весь мир, озаренный ярким светом, лежал под ногами. Хотелось петь кричать. Сбылась наша мечта! Вершина! Высшая точка Европы!
Забыв про нетронутый драгоценный чернослив, мы смотрели на красные от ветра и мороза лица друг друга, на горы, сверкающие кругом, на солнце, на снег и лед и чувствовали, какое это счастье вместе, рука об руку с другом, преодолевать препятствия, воздвигнутые природой, побеждать трудности во славу человеческой дружбы, воли и разума.
