Материал нашел и подготовил к публикации Григорий Лучанский
Источник: Дмитрий Шпаро, лауреат премии Ленинского комсомола, начальник комсомольско-молодежной полярной экспедиции. На лыжах к полюсу.
Дневниковые записи. Вокруг света, №4, 1982 г.
На мыс Челюскин мы пришли на лыжах впервые в 1970 году. Преодолели Таймырские горы, побывали на островах «Комсомольской правды», пробежали двести километров по морским льдам. Именно тогда возникла мысль: а что, если пойти к Северному полюсу на лыжах?
В 1972-м впервые по дрейфующим льдам пересекли пролив Лонга и на вопрос, заданный себе два года назад, ответ получили утвердительный.
В 1974-м провели важную репетицию на Новосибирских островах.
1976 год — прекрасно удавшийся лыжный бросок от острова Врангеля до «СП-23».
И вот он, 1979-й. В лыжном переходе СССР — Северный полюс участвуют: Дмитрий Шпаро — начальник, Юрий Хмелевский — заместитель, научный руководитель и штурман, Анатолий Мельников — радист и парторг, Владимир Леденев — завхоз и комсорг, Владимир Рахманов — штурман, Вадим Давыдов — врач, Василий Шишкарев — радист. На острове Котельном снова работает базовая радиостанция. Начальник базовых групп — старший радист экспедиции Леонид Лабутин, запасной штурман — Михаил Деев. На «СП-24» вылетает вторая группа: радисты, Федор Склокин, Георгий Иванов и запасной радист маршрутной группы Александр Шатохин.
15 марта 1979 года. Выскочить из вертолета и добежать до обрыва — дело минуты. И вот мы стоим на высоте семидесяти метров, а снизу доносятся приглушенные расстоянием звуки: то нарастающий, то слабеющий шум, вкрадчивое шуршание, глухие удары. Вдоль северного берега острова Генриетты, с которого нам предстояло стартовать, желтой нескончаемой полосой двигался лед.
— Триста метров — что за расстояние! — воскликнул командир вертолета Плотников.— В одно мгновение вас перенесем. Я даже машину не буду сажать, зависну, а вы прыгайте.
— Мы должны стартовать с земли,— ответил я.
Съемочная группа улетела, 10 человек остались. Снегирев и я от домиков — раньше здесь была полярная станция — спустились по довольно крутому леднику, обрывавшемуся в море 3—8-метровой стеной. Подошли к самому узкому месту ледяного потока — метров шестьдесят-восемьдесят, не более.
После обеда Мельников занимался профилактикой радиостанции, остальные наладили лыжи и пошли на разведку. Дул сильный ветер, мороз был под тридцать, и многие из нас в этот вечер обморозили щеки.
Солнце ушло, и полоса льда стала серой. Мимо нас проплывали заснеженные поляны. На них виднелись холмы — обтаявшие летом торосы. Володя Рахманов измерил скорость их движения.
— Три километра в час!
Поднялись на скалы восточного берега. Стоять здесь, над пропастью, жутко. Казалось, что ветер вот-вот изменит направление, ударит в спину, и ты тотчас сорвешься вниз.
Все дальше и дальше уходит лыжня на север. Случается, что лыжи мы меняем на лодку.
Мимо домиков прошли к северо-западному мысу. Темная мрачная болотная трясина лежала у подножия чешуйчатых скал. Льдины не двигались. Прямо, словно бамбук из воды, вырастали струи густых испарений. Затем они как бы теряли прочность, поддавались ветру, клонились. А еще выше, над раскачивающимися стеблями, носился дым.
Прежде чем войти в дом, я поглядел на полосу льда, бегущую вдоль берега. Она стала шире. Завтра в 10 часов с острова Жохова вернется вертолет. Теперь, когда видно, что пути отсюда нет, может быть, использовать его?
16 марта. Двинулись на запад. Большой айсберг, словно могучая плотина, застыл недалеко от берега.
— Переберемся на лодках к нему, потом дальше,— предложил Давыдов. Мысль казалась дельной. Справа от айсберга движение почти замерло, тут густо скопился мелкобитый лед, а слева и позади чернела вода. В прежних наших маршрутах уже случалось такое — переправа в два этапа. Вначале на плавающий остров, потом дальше. Однако произошло непредвиденное. Медленно могучая крепость стала крениться. Мы затаили дыхание. Наконец ледяная громада опрокинулась. Справа тотчас возник круговорот, в который затягивало снежные комья и обломки льда.
Все думали об одном и том же: что было бы, окажись мы на этой столь надежной на первый взгляд ледяной горе. Я сильно нервничал. Казалось, один за другим исчезают все приемлемые варианты.
Прошли еще дальше к западу. Плыли большие и маленькие льдины. Повсюду крутые скользкие обрывы. Поддерживая друг друга, мы залезаем на огромные кубы льда, спускаемся. Страх — вдруг что-нибудь случится — не покидает меня. Я боюсь за себя, за ребят, хочу всех видеть и точно знать, что никто не оступится, не сорвется и несчастье не произойдет еще до старта. Наладить переправу здесь — дело на редкость трудное. Да и не очень понятно, куда пристанут лодки — противоположный ледяной берег тонет в дымке. Не получив ответа на вопрос — что же делать? — мы отправляемся завтракать.
Через два-три часа прилетит вертолет. Он заберет последних провожающих, мы останемся одни. Сколько дней ждать? Может, лучше уж рисковать сейчас. Вертолет на берегу — не тот ли это тыл, который надо было бы предусмотреть, знай мы, что здесь творится! Очень спешим. Поторапливаю товарищей: Будем стартовать. Ребята, наверное довольны — хорошо, когда начальник решителен.
На десятиминутном привале можно и вздремнуть. Вот так мы встречаем утро...
Возникли трудности с рюкзаками. Все-таки сорок пять килограммов за плечами это очень много. И проблема пока одна — спуститься с этим грузом от избушки к морю и не упасть.
Внизу сбрасываем рюкзаки. Расходимся. Рахманов пробует шагнуть на движущийся лед. Я наблюдаю за ним с высокого уступа. В руках у Володи две лыжные палки, с берега его подстраховывают. Ребята нашли место, где обрыва почти нет. Глыбы под Володей ходят ходуном, мне даже издали это видно.
Третий раз возвращаюсь на тот же надоевший ледяной мыс. Обрыв здесь пять метров. На небольшой площадке стоят провожающие: члены штаба Олег Обухов, Володя Снегирев и фотокорреспондент Саша Абаза. Кажется, именно возле нашего мыска самое узкое место. «Стартовать лучше всего отсюда - по веревке соскользнуть вниз»,— думаю я.
Прошел час. Дважды Рахманов уходит на разведку и дважды до нас доносится предостерегающий крик: «Назад!»
Я видел приближающуюся к нам круглую льдину диаметром в сотню метров. И прикинул, что, когда она займет выгодное положение, образуется цепочка, которая поведет нас на северо-запад к большой овальной льдине.
Шишкарев ловко спустился по веревке с нашего мыска. Вторым Леденев, потом еще трое. Рахманов и Мельников отправились осмотреть «дорогу». Ребята торопливо подтаскивали к месту, выбранному для спуска, рюкзаки. Еще двое соскользнули вниз. Я третий. Сажусь на край, хватаю веревку и еду вниз, стараясь тормозить спиной о стену. На высоте полутора метров Василий нащупал уступ, ледорубом расширил его, мои ноги попадают точно на эту удобную ступеньку.
Бежим по замерзшему крошеву. Ясно, что дальше дорога сложна, но она есть. Чувствую — теперь мы заряжены какой-то новой энергией.
— Быстрее. Быстрее за рюкзаками! Леденев с кинокамерой снимает, как Обухов и Снегирев сверху передают нам рюкзаки, лыжи, лыжные палки. Как мы подлезаем под груз. И командует:
— Зажгите сигнальный дым!
Они машут нам, а мы цепочкой быстро уходим с острова Генриетты.
Не менее получаса провели на белом островке. Его влекло на запад и чуть-чуть уносило от берега. Со стороны открытого океана нас обгоняли небольшие осколки пака, а мы поджидали подходящую льдину, чтобы сделать на нее второй шаг.
Как раз напротив домиков полярной станции наконец отыскали единственно приемлемый путь. Лыжи несли в руках. Используя их, дважды наводили мостки.
Шишкарев впереди. Я шел за ним. Мы растянулись метров на сорок, но шагали не поодиночке, а группами. Казалось, что каждый участок достаточно подстрахован.
От Генриетты нас отделяло метров двести. Крошево под ногами состояло теперь из кусков покрупнее. И на тебе — вот тут-то Василий и провалился в воду. Только что Василий маячил впереди, метрах в двадцати, Леденев слева, рядом. Я скорее почувствовал, чем увидел — что-то изменилось. И секунду спустя понял: нет Василия. Потом увидел его голову. Шишкарев упал в серое ледяное месиво. «Василий в воде!» — крикнул я Леденеву. Мигом скинул рюкзак. Рванулся к товарищу.
Василий подплыл, ухватился за край льдины. Подтянулся. Сорвался. Снова его скрюченные пальцы тянутся вверх, ногти от напряжения белеют. Он срывается вновь... Я бросаюсь на лед, хватаю руку Василия. Подбегает Леденев. Вдвоем вытаскиваем друга. Рахманов и Мельников вылавливают рюкзак и лыжные палки.
— Лыжи утонули,— тяжело выдохнул Василий.
— Не может быть!
Шишкарев стоял насквозь мокрый на тридцатиградусном морозе.
— Надо пройти. Сможешь? — спросил я Василия, костюм которого на глазах превращался в белый ледяной панцирь.
— Мне не холодно.
Поверить в это было просто невозможно.
— Возьми свой рюкзак и чьи-нибудь лыжи.
Начали движение, обходя злополучный канал справа. Прошло не более трех минут, и путь снова преградила чуть смерзшаяся каша — разводье шириной метров десять. Быстро обсудили и наметили курс. С полуметрового обрыва нужно было спуститься на небольшой кусок льда. Под Леденевым, который шел третьим, эта ровная площадка чуть-чуть «поехала». Очередь Юры Хмелевского. Мельников крикнул:
— Осторожно, лед шевелится! Наблюдая за переправой, я подумал, что теперь у нас появится излишняя осторожность. А потеря темпа может стоить жизни обледеневшему Шишкареву.
— Давай, Юра, тут крепко,— не выдержал я.
Наверное, он не слышал ни Мельникова, ни меня. Шагнул на льдину, та вмиг перевернулась, и Юра ухнул в воду. В руках у Хмелевского нет лыжных палок, и поэтому он успевает развернуться, ухватывается за край льдины. Рядом уже распластался Мельников, и, поймав правую руку Хмелевского, крепко прижимает ее ко льду. Через секунду с другой стороны подскакивают Давыдов и Рахманов. Юра, видя, что его держат крепко, просит Мельникова: «Отпусти руку!» Ему пришлось повторить это трижды, прежде чем Толя понял, чего именно от него хотят. Прямо мертвая хватка...
...На долгожданной овальной льдине разбили лагерь. Развесили сушить одежду пострадавших. К вечеру наш приют окружала черная, поблескивающая в лучах низкого солнца вода. Горячий чай и теплые спальники согрели парней.
— Если упал в воду — кричи! — вывел мораль Володя Рахманов.
Шишкарев молчит. Переживает.
17 марта. Нам предстояло решить вопрос: как всемером идти на 13 лыжах? Беду первого дня Василий переживал как большую личную оплошность и потому новые возникшие трудности решил взять на себя. Он привяжет рюкзак к нартам и потянет их. Опыт говорил, что идея никудышная. Утром все казалось сложным, неясным и опасным.
Мы привыкали, акклиматизировались. Нам не нужна была скорость. Но напористого Леденева это не устраивало. Он рвался в бой.
Шишкарев привязал рюкзак к санкам и впрягся в них. Лед словно кочковатое болото. Василий пыхтит, ему жарко и трудно. На привале Леденев говорит мне:
— Давай разгрузим Василия.
— Подождем...
Володя недоволен ответом, но не спорит.
— Сможешь еще? — спрашиваю Шишкарева.
— Да,— не очень твердо отвечает он.
Про себя думаю: понимает ли упрямец, что так ему далеко не уйти. На привале Леденев снова предлагает разгрузить Василия. Я спрашиваю Шишкарева:
— Еще один переход выдюжишь? Через час сделаем обед, возьмем из санок 24 килограмма и распределим между собой.
Итак, вес каждого рюкзака с 45 килограммов подскочил до 49. Легкий рюкзак положили на нарты и тянем их поочередно. Шишкарев встает на лыжи Леденева, надевает его рюкзак, а Леденев — пеший — тянет санки. Убеждаемся: шагать пешком гораздо труднее, чем идти на лыжах.
Лыжи у всех одинаковые — двухметровые. Сделано так потому, что они служат частью каркаса палатки. Василий на каждом привале снимает чьи-то лыжи и надевает новые. Берет всякий раз новый рюкзак. После груженых саней ему легче. Идет без видимых неудобств, а вот мне трудно вообразить себя на его месте. Это ведь самое ужасное в походе — непривычно уложенный груз.
Я вспоминаю весну 1977 года. Василий в первый раз отправлялся с нами на лыжную тренировку в Подмосковье. В его рюкзаке стояли две металлические двадцатилитровые канистры с водой. Торчали какие-то доски, видимо воткнутые для удобства. Но поразительно, что между спиной и канистрами не было ни пуховой куртки, ни спального мешка. «Вася-то стоик,— подумал я.— Вроде Хмелевского». Через день после очередной тренировки мылись под душем. Две синие с красным вмятины остались на спине Василия...
19 марта.
— Наконец-то пришел в себя,— признался сегодня Рахманов,— поверил, что могу идти довольно долго. Что произошло, не знаю, но до этого момента было невыносимо. По-прежнему чувствую тяжелый рюкзак, мерзнут ноги и руки, но это уже «нормальное» состояние.
Володя торжественно объявил, что нашел способ облегчить свою ношу — выбросил три крошечные замерзшие батарейки. Юра, чтобы было легче идти, отрезал карманы у верхних брюк. Решение Хмелевского долго дебатировалось, но через день его примеру последовал Мельников. Особенно «вдохновился» Вадим, который собирается укоротить бахилы и обрезать рукава у свитера. Леденев, наш завхоз, категорически против. Вадим тут же апеллирует к общественности: то, что на мне,— мое или не мое? Из соображений субординации я поддерживаю Леденева.
На следующий день Мельников потерял фляжку со спиртом.
Сокрушается:
— Снег белый, фляжка белая. И как я не обмотал ее синей изоляционной лентой? Все откладывал...
Он просит Юру, который ведет учет съестных припасов, израсходованного бензина, добавить ему 800 граммов груза.
Потеря спирта огорчает и Леденева. Им мы разогревали головки примусов, а теперь придется пользоваться бензином. Володя считает, что горючего может не хватить. Но, зная запасливость Леденева, в это никто не верит.
Холод донимает и днем и ночью. Пальцы у меня отморожены еще в 1976 году. На острове Генриетты я снова обморозил правую руку, потом в первые дни не уберег и левую.
В самом начале похода мы часто останавливали друг друга: «Вадим, потри щеку», «Юра, у тебя нос белый», «Толя, спасай подбородок». Но в последние дни таких разговоров не слышно. Болячки на лицах хотя и не гноились, но и не заживали. Сегодня поднял руку и лямкой от меховых варежек задел нос. Боль пробежала по всему телу, словно ток. Потекли слезы, а на снег закапала кровь. Хмелевский спрашивает врача:
— Слушай, а нос уцелеет? Вадик отшучивается.
— Ты, брат, лечи.
— Носы у всех останутся на месте. После полюса само по себе пройдет...
Под рюкзаком не холодно, и днем мерзнут только конечности. Ночью, конечно, хуже. Вспоминаю, что Нансен отморозил себе во сне кончики пальцев...
На днях в три часа ночи проснулся с паническим ощущением — большой палец на правой ноге замерз. Выбрался из мешка. Натянув поверх носков бахилы, пролез наружу. На небе горели тусклые звезды, термометр показывал —36°. Ту температуру, которую Василий, наш метеоролог, называет нормальной и которая на удивление постоянно держится все эти дни.
Взял лыжные палки, оперся на них и стал делать махи: сто правой ногой и сто — левой. Упражнение согревает отлично. Уже на пятидесятом махе чувствую, как кровь бежит к ступне. Согретый и радостный возвращаюсь в «дом», где температура —30°. Но теперь мне тепло. Дышу в свой пуховый спальник, обшитый капроном. Засыпаю. Выдыхаемый пар постепенно превратится в замерзающую влагу.
Утром парни в плохом настроении, но все же стараются шутить:
— Старик, подай спальник,— просит Вадим кого-то.— Да поосторожней. Не убей своим пуховым гнездышком!
25 марта. С утра было солнце, но к концу первого перехода его закрыла темно-серая туча, подул северо-восточный ветер. Поднялась поземка. Видимость уменьшилась, на океан опустилась белая мгла.
Мы шли по ледяным «каменоломням». Путь выбирали Леденев и Шишкарев.
Сегодня впервые сделали девять переходов. Наши координаты 78°57' северной широты, 156°30' восточной долготы.
