Антология экспедиционного очерка

Материал нашел и подготовил к публикации Григорий Лучанский

Источник: Ясаков Валерий Сергеевич. Дневник одной экспедиции. Гидрометеоиздат. Ленинград, 1983 г.

В верховьях Жанадарьи 

Кажется, прошла целая вечность, как мы оставили асфальтированную автотрассу и блуждаем по просторам древней дельты. Потянулись километры пыльных дорог и бездорожья. Время утратило свою четкость, превратившись в однообразную вереницу похожих друг на друга дней, недель и месяцев экспедиционных будней.

 – Чертова дорога! Как, говоришь, она называется?.. Чимбайский тракт? – в который раз задает мне этот вопрос Евгений, внимательно разглядывая что-то в смотровое зеркало.

 – Кажется, Серега опять застрял, – продолжает он, выскакивая из кабины и заглядывая под передок вездехода. – Посмотри, по самые оси в пылюке, – приглашает удостовериться меня в правдивости своих слов Богатырев. – Мне бы самому вылезти, а тут еще Серегу на буксире тащи...

С черепашьей скоростью мы «плывем» по колее, утопая в толстом слое пыли, хотя мотор вездехода работает на предельных оборотах. Искусно манипулируя рычагами вездехода, Евгений наконец выбирается из этой западни.

Проложив рядом новую колею, мы подъезжаем ко второму вездеходу, безнадежно застрявшему в пыли. Цепляется трос, и Богатырев осторожно выкатывает обе машины на твердый грунт. Покончив с этим делом, Женя начинает вытирать пот с лица с таким видом, будто это он сам, а не многосильный мотор вездехода тянул машину Сергея, и восхищенно произносит:

 – Надо же! Не грязь, а вязнешь! Много дорог видел, но такую – в первый раз! Расскажи я дома, что застрял на сухой дороге – не поверят... А знаешь, Сергеич, я уже соскучился даже по телеграфным столбам. Эта дорога мне всю душу вытрясла.

Перекурив и немного размявшись, снова тронулись в путь. Дорога, как и прежде, прячется в толстом слое пыли и густых зарослях саксаульного леса. Кроны деревьев смыкаются над ней, образуя живописную аллею. Ни ветерка, и только всюду пыль. До чего же она отравляет нам жизнь!

Но вот кончился этот невероятно трудный участок, и наши машины легко помчались по твердой укатанной дороге. Далеко позади остались развалины крепости Чирик-Рабат, колодец Ейхалдар, близ которого проектируемая трасса канала пересекает Жанадарью, гора Аккыр, южный склон которой когда-то подмывала река...

Остался позади и поселок Аккыр, в который мы завернули, сойдя со своего маршрута, чтобы отремонтировать вездеход Сергея. У меня сразу гора свалилась с плеч: пока вездеход был неисправен, тревога за судьбу экспедиции не отпускала меня ни на минуту. Это был первый большой поселок, который мы встретили за все время наших странствий по дельте. И потому он произвел на нас неотразимое впечатление. Его новые добротные дома казались нам последним словом городской архитектуры, улицы – оживленными проспектами, небольшой сквер в центре поселка – прекрасным парком, довольно скромный магазин – роскошным универмагом, а вода в водопроводных колонках на улице – вершиной достижений цивилизации... Да, порядком одичали мы в своей пустыне!

Но долго задерживаться в поселке мы не могли: впереди нас ждет головной гидроузел и самое начало узбоя Жанадарья, от которого теперь рождается река Жанадарья. В моих словах нет никакого противоречия. Если бы в Жанадарью по обводнительному каналу не подавали воду из Сырдарьи и если бы на ней не было гидротехнических сооружений, то мы были бы вынуждены говорить только об узбое Жанадарья. Но сегодня человек преобразовал и русло старой Жанадарьи, и водный ее режим, и потому, работая на одних участках, мы говорим о Жанадарье-узбое, работая на других – о Жанадарье-реке.

За то короткое время, что мы покинули Чирик-Рабат, нами сделано более ста километров одной только нивелировки, не говоря уже о пеших переходах и бесчисленном множестве пробуренных скважин, с помощью которых мы определяли влажность почвогрунтов, слагающих дно узбоя, и мощность речных отложений, образовавшихся за время последнего значительного обводнения древней дельты Сырдарьи в XIX веке. Каждый день был насыщен работой и интересными наблюдениями.

Так, в нескольких километрах севернее Чирик-Рабата на правом берегу русла Жанадарьи мы обнаружили водокачку и поле, на котором еще сохранились короткие черенки стеблей кукурузы и проса. Это были следы использования земель под орошаемое земледелие в самые последние годы – возможно даже, поля эти возделывались в 1969 – 1971 годах. Ушла вода – ушли отсюда и люди; плантации уже успели зарасти вездесущей верблюжьей колючкой и тамариском. Человек здесь уже привык к тому, что периоды водности и маловодья сменяют друг друга.

На участке пересечения Жанадарьи будущей трассой канала нам впервые повстречались в русле ее глубокие и довольно-таки длинные плесы. Тут же, по берегам узбоя были разбросаны трубы большого диаметра и насосные установки – тоже следы недавнего орошаемого земледелия... И это в четырехстах километрах от Сырдарьи – вот, оказывается, куда с помощью человека могут доходить воды этой могучей реки, позволяя Жанадарье снова служить на благо людям. Когда будет построен проектируемый канал, Жанадарья окончательно обретет вторую жизнь, может быть, даже более благополучную, чем в прошлом, когда вся дельта была обводнена естественным путем.

Но, откровенно говоря, я с грустью думаю о том времени, когда многие жанадарьинские тугаи уступят место рисовым и хлопковым полям, а сама река будет напоминать обыкновенный канал. Мне жаль расставаться с миром Жанадарьи-узбоя.

Уже сегодня, как мне удалось увидеть с борта самолета несколько лет назад, в своих верховьях Жанадарья совсем не та, что была прежде. Это уже не узбой с сухим руслом, а настоящая река: с необъятными плесами, с теряющимися в мареве полуденного зноя берегами, русло ее почти постоянно наполнено водой...

Незаметно большак переходит в полевую дорогу. Ее колея все дальше уводит нас от берега Жанадарьи, и я не заметил, как мы очутились в русле какого-то узбоя. Со всех сторон нас окружают нетронутые заросли кустарника и луговых трав. Все чаще попадаем мы в западню солонцов, заболоченных пойм и густой сети арыков и дамб. И вдруг – в который уже раз! – мы оказываемся в тупике: дальше дороги нет, она неожиданно оборвалась у самой воды. Впереди только бескрайние разливы, позади – сплошные заросли тугаев.

Разворачиваемся и едем назад той же дорогой. Наконец выскакиваем на большак и едем по нему наугад. И вновь машины захлестывает пыль, и снова отчаянно ругаются ребята.

Проехав несколько километров, опять съезжаем с большака и опять начинаем кружить по тугаям в поисках машинного следа, который вывел бы нас к Жанадарье. Но всюду одни только канавы, арыки и борозды... Опять выбираемся на большак и катим по нему. Вдали в знойном воздухе плывут какие-то строения. Жанадарьинские тугаи кончились, перед нами лежит необозримая глинистая равнина. Всюду видны земляные отвалы строящихся каналов, стрелы экскаваторов. Наконец мы вступили в район современного орошаемого земледелия. До Сырдарьи еще очень далеко – не менее ста километров, однако все освоенные в этой полосе земли орошаются водами этой великой труженицы.

Вскоре мы уже подъезжали к центральной усадьбе совхоза «Жанадарья». На окраине этого поселка, как это значится еще и сегодня на картах, и находится исток узбоя Жанадарья. Здесь узбой принимает приток Карасу, русло которого сплошь заросло тростником и рогозом. По этому притоку еще совсем недавно, три или четыре года тому назад, из болота Шонколь поступала вода в узбой. Ниже впадения притока в узбой на дне его имелся довольно крупный плес с высокими берегами, который тянулся чуть ли не два километра. Так вот, истокам узбоя Жанадарья, если судить по топокарте, является конец плеса. Раньше, когда по Карасу вода из болота Шонколь поступала почти в течение всего года, жанадарьинские плесы простирались до самого Кыжбугута. Теперь же, из-за маловодья, плес сильно сократился, а место слияния Карасу с Жанадарьей не так-то легко и найти среди недавно появившихся здесь полей и каналов.

Казалось бы, наша поездка к верховьям Жанадарьи подходит к концу... Однако рано еще ставить точку, ибо верховья сегодняшней Жанадарьи-реки располагаются гораздо выше этого истока у болота Шонколь, – на сухом русле Дарьялык, являющемся продолжением узбоя Жанадарьи.

В настоящее время Дарьялык служит естественным руслом для Жанадарьинского обводнительного канала (ЖОК), по которому вода из Сырдарьи поступает в собственное русло Жанадарьи. Здесь, на Дарьялыке, имеется несколько гидротехнических сооружений, регулирующих подачу воды в Жанадарью. Чтобы разобраться, каким образом и в каком количестве вода по каналу поступает в узбой – гидрометрический учет стока осуществляется только в головной части канала, – нам необходимо обследовать Дарьялык самым тщательным образом. Кроме того, наша задача – разобраться, существуют ли в природе два разных узбоя – Жанадарья и Дарьялык или это единое целое, один узбой, одна часть которого помечена на картах как Жанадарья, а другая – как Дарьялык.

Все дела, которые мы должны были сделать на центральной усадьбе совхоза «Жанадарья», позади. Пора в дорогу. Где-то там, за желтой чертой горизонта, находится сегодняшний «исток» древнего узбоя Жанадарьи. Конечный пункт нашего путешествия – ближайший плес на реке Жанадарья-Дарьялык.

Без особых приключений добираемся до Жанадарьи-Дарьялыка и опять попадаем в пестроту луговых трав и заросли тугаев, в которых теряются берега узбоя. Широкое дно его занято озерами-плесами и многочисленными глубокими узеками.

Разбиваем лагерь на дне узбоя на берегу русла современного водотока, который во много раз меньше собственно узбоя. Наша небольшая зеленая лужайка располагается по соседству с тамарисковыми зарослями и плесом. Наконец-то можно накупаться вволю. Плес оказался довольно глубоким, а вода – пресной и прохладной. Более удачного места для бивака и желать трудно. Решили сделать этот лагерь своей базой, а верховья Дарьялыка обследовать наездами отсюда.

Пока разгружают машины и оборудуют лагерь, я отправляюсь на обследование того участка Жанадарьи, где нам предстоит работать. Я всегда обязательно провожу такую предварительную рекогносцировку. Моя доля лагерных дел никуда от меня не уйдет. Захватив планшет и кинокамеру, отправляюсь вверх по течению. Прошел два километра – все те же бесконечные озера, ямы-плесы и паутина русел-узеков, среди которых совершенно невозможно выделить главное русло. Здесь, в своих верховьях, Жанадарья-Дарьялык являла собой сложную систему крупных и малых русел и озер, объединенных одним узбоем.

Как же мы будем делать здесь нивелировку поперечников и продольника? Для поперечника, пожалуй, еще можно найти участок, а вот для продольника... Одно было ясно: для выявления наинизших отметок дна по продольному профилю нивелировку его придется выполнять сразу по многим протокам, чтобы определить, какой из них является основным в момент возникновения стока.

В лагерь возвращаюсь подавленный. Мне думалось, что на верховья нам вполне хватит двух-трех дней, а через полмесяца можно будет уже думать об отъезде домой. Но теперь отъезд придется отодвинуть на неопределенный срок...

Незаметно прошел август. Горячий беспокойный месяц, в работе от зари и дотемна, в переездах и в невольных, все чаще настигающих нас воспоминаниях о доме у вечернего костра. Сентябрь пока ничем не отличался от него, разве что ночи стали заметно холоднее. Наступающая осень делает свое дело: ребята все больше скучают по дому и мое предложение начать работы незамедлительно принимают безропотно. Все устали от постоянной жары и от бесконечных, трудных дорог, но терять дни теперь никто не хочет.

Солнце все больше клонится к горизонту, опускаясь в тонкие перья облаков. Жара спала. Подул слабый ветерок. Плесы и озера покрылись мелкой рябью... И вскоре ветер дул уже вовсю. На горизонте появились тяжелые облака, полыхающие пожаром заката. Осень приносит осадки и в пустыню. Все это время мы не видели ни единой капли дождя, ни единого облачка в выцветшем от зноя небе. И хоть солнце испепеляло нас, но именно благодаря отсутствию дождей мы достаточно успешно справлялись с программой обширных экспедиционных работ. Ведь дельта – это прежде всего глинистая равнина, а по раскисшей от дождя глине не всегда удается пройти даже вездеходам. Теперь дожди нам и подавно не нужны: впереди еще столько дел и дорог.

Лагерь приходит в движение: надо укрепить палатки и накрыть брезентом кузова машин. На сегодня нивелирование придется отложить: дороги так развезет, что никуда не выедешь. Ну что ж, займемся гидрографией – ее можно делать и в непогоду.

Погас последний луч солнца. Облака побурели и стали похожи на барханы. Я иду по берегу какого-то озерка, в воде которого торчат побелевшие от соли скрюченные стволы кустарника тамариска и саксаула. За этим озером следует еще одно, а дальше виднеются остров и сложная система протоков – и все это в пределах древнего узбоя. Русло же Жанадарьи-реки (оно же – Дарьялык на этом участке), это образование наших дней, занимает всего лишь одну двадцатую или одну тридцатую от ширины собственно узбоя. Вот это русло реки я и ищу сейчас. Хорошо, что хоть берега самого узбоя достаточно высокие и видны отовсюду, – не заблудишься. (К слову сказать, мы очень скоро окончательно убедимся, что Жанадарья и Дарьялык в действительности представляют собой единый узбой. Это только на картах, внося всюду путаницу, одна часть его значится как Жанадарья, а другая – как Дарьялык.)

Если верить топокарте, ширина узбоя здесь около километра – это слишком пышное ложе для Жанадарьи-реки. Немудрено, что она ежегодно размывает все новые и новые русла. Ведь вода из Сыр-дарьи поступает кратковременными небольшими порциями, как, например, в этом году. Все эти плесы и озера в руслах Жанадарьи образовались в результате майского попуска воды по Жанадарьинскому обводнительному каналу. Как нам сказали в Управлении каналами в городе Кзыл-Орде, расходы воды в ЖОКе были небольшими – менее десяти кубических метров в секунду и продолжался сток всего около двух недель. И тем не менее теперь мы имеем удовольствие видеть голубые ожерелья плесов и озер.

В том же Управлении каналами мы узнали, что примерно в семидесяти километрах от поселка Жанадарья в русле узбоя создано Кыжбугутское водохранилище, из которого вода поступает в Жанадарьинский обводнительный канал. В нижний бьеф плотины Кыжбугут за последние три года вода из водохранилища не поступала. С этим водохранилищем и Кувандарьинским каналом нам еще предстоит как следует познакомиться в ближайшее же время.

Забегая вперед, могу сказать, что позднее, в разговоре с местным гидротехником Кыжбугутского гидроузла, я еще раз вспомнил эти озера и плесы, которые так радуют меня сейчас. Гидротехник скажет, что уровень воды в водохранилище поднимается и что, возможно, они будут делать попуски воды во все каналы системы Кыжбугут. «Но ведь воду из Сырдарьи в последний раз подавали в мае месяце. С чего бы это уровень воды в водохранилище стал подниматься?» – удивлюсь я. На это гидротехник невозмутимо заметит, что это пришла именно майская вода. Следовательно, двести двадцать километров от Сырдарьи до Кыжбугута вода шла три с половиной месяца. Ну и темпы!..

В те озера и плесы, которые я сейчас обхожу, вода пришла месяца на полтора раньше, чем к Кыжбугутскому водохранилищу; ведь они находятся выше водохранилища километров на сто...

Однако пора возвращаться назад. Сгущаются сумерки. Потянул резкий холодный ветер. Я окончательно продрог, легкомысленно выйдя на маршрут в одной рубашке. И снова, как когда-то на Тургае, пришлось устроить себе пробежку в несколько километров.

Когда я был почти у самого лагеря, на землю упали первые капли дождя. В воздухе чувствовалась непривычная для этих мест и времени года свежесть.

Ярко горел костер у палатки. Мои товарищи сидели за столом и сосредоточенно ели. Над костром и столом ребята предусмотрительно натянули тент.

Дождь начинает накрапывать все сильнее, барабаня по пыльному брезенту. Костер догорает, и мы уходим спать. Сегодня никто не остается на ночлег под открытым небом. В палатке, которая обычно служила в качестве ночного хранилища продуктов и приборов, а также моей неизменной резиденцией и убежищем от комаров, становится тесно...

Утро выдалось пасмурным. На кустах, траве и дороге – всюду видны следы недавно прошедшего дождя. Ощутимо похолодало, и все, не сговариваясь, надевают ватники. Хоть бы солнце выглянуло! Я нечаянно задел веточку тамариска, и на меня обрушился ушат воды.

Мы с Анатолием колдуем над костром, который никак не хочет разгораться. Дым серой ватой стелется по земле. С превеликим трудом удается приготовить завтрак.

На обследование верховьев Дарьялыка со мной вызвались ехать Анатолий, Олег, Саша и Люба. Остальные будут нивелировать профили в районе лагеря. Необходимое оборудование погружено на безотказный вездеход Богатырева, и мы трогаемся в путь.

Снова собирается дождь. Дорога замысловато петляет по пойме Жанадарьи, взбираясь на косогоры, на которых наш бедный вездеход отчаянно буксует. На ровных участках блестят мутные лужи, и за нашей машиной вместо привычной пыли тянутся мелкие брызги грязи. Но вот наконец мы снова выезжаем на асфальтированную трассу, и она выводит нас прямо к гидроузлу – пикету № 42.

Гидроузел состоит из земляной плотины, облицованной бетонными плитами, отводящего канала и небольшого водохранилища... в нижнем бьефе гидроузла. Обычно все гидротехнические сооружения имеют водохранилища в верхнем бьефе – они-то и регулируют речной сток в нижних участках реки. Но на Жанадарье все наоборот. Однако в этом нет ничего удивительного, ибо Жанадарья в строгом смысле этого слова все-таки не река, а сухое русло древнего водотока. Вода в нем сохраняется только в наиболее глубоких местах. А такими местами являются прежде всего участки быстротоков, располагающихся тут же, ниже плотины: здесь вода, пройдя затворы, с бешеным ревом вырывается на свободу, круша речное русло и вглубь и вширь. Выше же плотины после попуска всего стока вода обычно не задерживается даже в ямах-плесах.

Попуски воды из Сырдарьи в Жанадарьинский обводнительный канал и Дарьялык выполняются обычно не чаще одного раза в год. Сырдарья делится с ними водой в течение одного месяца, и потому на дне узбоя успевают появиться луговые травы и даже молодая поросль тамариска.

Объехав многочисленные канавы, арыки и ямы, попадаем в русло Дарьялыка. Его ровное и широкое дно, покрытое луговыми травами, исполосовано дорогами. Всюду видны проплешины покосов. Вплотную к правому берегу сухого русла подступают неширокая полоса тугайных зарослей и саксаульные леса. На левом берегу тугаев нет: здесь к узбою подходят песчаные бугры и барханы... В общем, и этот узбой похож на ту Жанадарью, какую мы видели до сих пор. На правом его берегу день и ночь стоит надрывный рев моторов, клубится пыль – это трудятся бульдозеры, самосвалы и скрепера. Здесь осваиваются новые земли под рисосеяние. В настоящее время по Жанадарье-Дарьялыку проходит граница орошаемого земледелия.

Но что это?! За очередным поворотом русла мы вдруг видим, как навстречу нам бежит ручей, на глазах увеличивающийся в размерах. Он все шире разливается по дну узбоя, и уже в следующее мгновение на нас катит огромный водный поток. Богатырев поспешно загоняет машину на склон правого берега Дарьялыка, уступая дорогу воде... Проходит несколько минут – и там, где мы только что были, вода разливается метров на тридцать. Надо спешить: если мы не успеем выбраться отсюда, нам придется плохо. Богатырев заводит мотор и с разгона пытается выскочить на крутой берег.

Мы уже было выбрались наверх, как неожиданно на нашем пути возник сухой, но глубокий арык. Женя резко тормозит, и машина, потеряв ход, снова скатывается вниз. Приходится начинать все сначала. Наконец, используя все свое искусство водителя первого класса, Женя преодолевает это двойное препятствие – уступ и арык. Дорога на дне Дарьялыка во многих местах уже залита водой.

Нам надо обязательно выяснить, откуда вдруг взялся этот ручей, на наших глазах в несколько минут превратившийся в огромный водяной вал. Первый дождь, прошедший часа два назад после нескольких месяцев великой суши, не мог вызвать такого потопа – земля уже давно впитала его в себя.

Едем напрямик через тугаи. Вездеход буксует в набухших после дождей «пухляках» – рыхлых грунтах, с трудом преодолевая многочисленные канавы. Из-под колес летят комья липкой грязи. Евгений с трудом удерживает машину в колее. Дорога, отчаянно петляя между озеровидными понижениями, уводит нас в неведомую даль.

Но вот среди густого саксаульного леса мелькнул просвет, и мы снова выезжаем к руслу Дарьялыка. Но что это?! Разве это Дарьялык?! Перед нами под высоким обрывистым берегом несется широкий мутный поток. Посреди реки – да, да! это уже самая настоящая река! – виднеются небольшие острова с щетиной тростниковых зарослей и еще какой-то растительности. Гибкие тонкие стебли дрожат в быстрых струях течения, все больше и больше погружаясь в воду.

Как давно не видел я реки с настоящим течением! Течение, как и пламя горящего костра, гипнотизирует, и я не в силах оторвать взгляд от мутного беспокойного потока: ведь не каждый день видишь, как рождаются реки. Однако времени для праздного созерцания нет. Едем дальше. Через редкие просветы облаков проглядывает солнце. Дорога начинает подсыхать. В тугаях душно и влажно. Накат грунтовки становится все более заметным и неожиданно выводит нас к земляной насыпи, затерявшейся среди саксаульника.

Земляной вал тянется по берегу на многие километры. Мы едем вдоль насыпи и в конце концов попадаем к гидротехническому сооружению, как две капли воды, похожему на пикет № 42. Ниже плотины, на водобое, клокочет вода, вырывающаяся из бетонных труб через приоткрытые щитовые затворы. Выше плотины уровень воды в русле повышается прямо на глазах. Желтые мутные струи закручиваются у щитов в воронки и толстыми жгутами уползают в глубину. Короткие беспорядочные волны накатываются на щебенчатые склоны котлована-успокоителя, и кажется, что вода вот-вот перехлестнет через край.

Так вот почему на наших глазах родилась река?

Мы стоим у перил, ограждающих плотину с двух сторон, и заворожено смотрим на воду. За многие недели нашего вояжа по пустынным районам древней дельты мы отвыкли от привычных и дорогих каждому из нас картин речных просторов и быстрых потоков. И вот теперь я снова наслаждаюсь музыкой воды. Под нашими ногами в тесных бетонных трубах бьются тугие водные струи и, освободившись из плена, уносятся вдаль, растекаясь по просторному ложу Дарьялыка. Может быть, через несколько месяцев вода по руслу Жанадарьи достигнет и Чирик-Рабата или даже Сарлытама?

Я понимаю, что это только мое желание и что водный поток, который здесь кажется мне таким могучим, там, в районе Кыжбугутского гидроузла, в каких-нибудь ста километрах отсюда, окажется довольно слабеньким, чтобы добежать до старых стен Чирик-Рабата. Чтобы вода так же клокотала и у Кыжбугута, надо было бы открыть все щиты водорегулирующих устройств, увеличив тем самым расход воды в десятки раз по сравнению с тем, что мы сейчас наблюдаем. И вот эта зависимость жизни дельты от работы гидроузла, который может напоить водой, а может и лишить воды древние земли, заставляет меня воспринимать гидроузел как нечто живое, разумное. «Вот оно, сердце древней дельты!» – думаю я.

 – Какое сердце? Где сердце?

Оборачиваюсь на звук голоса, и только теперь замечаю, что рядом стоит симпатичный молодой казах крепкого сложения, с круглым лицом. Как это он умудрился подойти незамеченным? Впрочем, при таком шуме воды нетрудно подойти незаметно. Но неужели я, набродившись в одиночку по пескам и такырам дельты, стал разговаривать сам с собой вслух?

 – Вы откуда? Чем интересуетесь? Зачем приехали? – сыплет он вопросами.

Я представляю ему всех своих товарищей и объясняю, что мы тут делаем.

Сакбай – так зовут нашего нового знакомого – гидротехник этого узла. Живет он здесь же, неподалеку, в юрте со всей своей семьей. Новые люди к нему заезжают редко, и потому он с таким откровенным интересом рассматривает нас.

 – Какое сердце ты здесь увидел? – спрашивает меня Сакбай. Я пытаюсь ему объяснить, но, оказывается, он все прекрасно понял и не соглашается со мной:

 – Сердце дельты не здесь. Сердце на Кыжбугуте и Майлыозеке. Если Кыжбугут воду держит – считай, вся дельта сухой будет. Жанадарья до самых Кызылкумов воду гонит. По ней много чабанских юрт стоит. Когда Кыжбугут воду вниз не дает, чабан в пустыню не ходит. А Майлыозек – он дает воду Куванке, а по ней вода идет до самого Арала... Вот теперь сам решай – правильно я говорю?

Сакбай, последний вопрос. Скажите, когда вы пустили воду через свой пикет, для какой цели из Сырдарьи вода сбрасывается в ЖОК и сколько сейчас ее идет по руслу? – вновь спрашиваю я.

Странный, казалось бы, вопрос задаю я, гидролог, своему собеседнику. Но мне действительно непонятно, почему в этот маловодный год, когда целые оросительные системы остались без воды, дважды – в мае и сентябре – вода из Сырдарьи забирается в канал, к которому не подключено никаких орошаемых массивов... Для нужд животноводства? Но для этой цели в районе жанадарьинских хозяйств пробурены артезианские скважины.

 – Вода к нам по каналу приходит из Сырдарьи, – объясняет Сакбай. – Мне звонят по телефону из Управления Жанадарьинского канала, мол, открывай щиты, и я их поднимаю... Вот сегодня утром, к примеру, я поднял щиты. Сейчас мы пускаем воду в Кыжбугут, чтобы он распределил ее в Майлыозек и Жанадарью. Скоро чабан откочевывать будет с Бетпак-Дала и Сары-Арка в Кызылкум. На выпасах Дарьи барашки поправляются немножко. Потом дальше в пустыню идут, а там нет артезиана... Вода нужна и Куванке, чтобы она совсем не пересохла. Знаешь, какие там жайляу есть – луга по-вашему? Вот для этого немножко воды я пускаю сорок второму пикету, а пот пропустит ее в Кыжбугут.

Значит, животноводству жанадарьинских хозяйств все-таки не хватает воды из артезианских скважин.

Спрашиваю Сакбая, где Жанадарьинский канал сливается с сухим руслом Дарьялык. В ответ Сакбай приглашает нас пройти по берегу канала.

Пройдя метров двести, мы оказались на берегу водного потока, ограниченного с одной стороны земляным валом, с другой – высоким береговым уступом. Здесь же, среди земляных отвалов и дамб-перемычек, проходил еще один канал, терявшийся в сизой дали глинистой пустыни. А вокруг, куда ни поглядишь, – какие-то широкие русла и тростниковые заросли на дне их. Видя на моем лице недоумение, Сакбай поясняет:

 – Здесь Дарьялык раньше делал большой такой колган – петля по-вашему, а там за каналом, на котором стоит моя юрта, от большого колгана образовался еще один колган. Смотри, вот этот канал идет из Сырдарьи – это и есть Жанадарьинский канал. Немножко он идет по саю – сухое русло, значит, – Дарьялык, а вот в этом месте, где мы стоим, Большой Жанадарьинский канал входит в Дарьялык. И в этом же самом месте – вот, видишь? – от Жанадарьинского канала отходит еще один канал – Актам называется. По Актаму вода идет на поля совхоза «Инкардарья», а по Жанадарьинскому – на мой пикет. Русло Дарьялык пойдет от плотины, где я вас встретил. А это все, – он показывает на земляные валы и каналы, – экскаваторы нарыли... Сейчас воды мало идет по каналу, а лет пять назад эти места, где мы сейчас разговариваем и где моя юрта стоит, – все было в воде. Тогда ой как много воды было! После этого и стали поднимать берега у каналов, сыпать землю на бугуты – земляные плотины, значит. Канал, видишь, какой узкий, а сай вон какой большой! – и Сакбай, разводя руки в стороны, показывает какой канал и какой ширины русло.

Действительно, канал буквально теряется на широком русле узбоя Дарьялык.

Получив необходимые сведения, без которых мы не могли приступить к работе, я спешу сделать кое-какие записи и зарисовки этого участка, дополняя их своими наблюдениями. Сакбай внимательно следит за моей работой и время от времени поправляет меня, уточняя названия и общее направление того или иного водотока.

Благодарим Сакбая за полученные сведения, садимся в машину и отправляемся в обратный путь. За машиной снова тянется густой шлейф пыли.

И вот мы у того места, где несколько часов тому назад встретили водный поток, от которого так панически бежали. Теперь вода разлилась во всю ширину дна узбоя, заполнив многочисленные понижения русла. Но «голова» водного потока ушла недалеко – метров на двести ниже. Я смотрю на реку, и мне кажется, что это гигантская змея, медленно подползающая к своей жертве. Слышатся шелест и протяжное шипение – это вода заполняет очередные понижения дна русла Дарьялыка. Сколько же пройдет времени, прежде чем она достигнет истоков Жанадарьи? Недели, а может быть месяцы?..

Мы останавливаемся на переезде через глубокое русло сухого водотока, по которому весной в Дарьялык поступают талые воды, и принимаемся за наши обычные дела – нивелировку профилей, гидрографическое обследование участка, сбор опросных данных, если таковые удается получить – район все-таки малонаселенный. Обязанности между всеми распределены, и каждый отвечает за определенный вид работ. Пока ребята заняты съемкой русла, я, как обычно, с головой ухожу в гидрографию. Спасибо Сакбаю, теперь я достаточно четко представляю себе обследуемый район. Описание Дарьялыка должно получиться интересным и точным. Рядом со мной занимается своим делом и Анатолий.

 – Как думаешь, когда этот поток дойдет до сорок второго пикета? – после долгого молчания спрашивает меня Анатолий.

 – Думаю, не раньше чем через недельку, – отвечаю я. Мне не хочется отвлекаться на разговоры.

 – Так долго? – искренне удивляется Толя. – Почему вода так медленно заполняет понижения русла?

Теперь вопросам не будет конца. Мой товарищ любит докапываться до самой сути, и пока ему не станет все предельно ясно, он не успокоится.

 – Да ведь ширина Дарьялыка без малого полкилометра! – со вздохом принимаюсь я за объяснения. – И прежде чем водный поток сдвинется с места, он должен заполнить все многочисленные понижения так, чтобы образовалась сплошная водная поверхность. Можно даже вычислить объем воды, необходимый для этого... А дальше все это будет повторяться бессчетное число раз – до тех пор, пока вода не заполнит все русло узбоя на всем участке до следующего гидротехнического сооружения. И только после этого появляется какое-то подобие реки.

А пока в русле есть сухие участки дна, водный поток будет продвигаться рывками-импульсами, – пытаюсь я нарисовать Анатолию сложную картину движения водного потока, прежде чем он станет рекой.

 – Знаешь, Валерий, у меня такое впечатление, что все те участки узбоя, которые мы уже видели и которые ты считаешь и называешь Жанадарьей, принадлежат вовсе не Жанадарье. Такое чувство, что это не имеющие один к другому отношения узбои.

Да, у меня тоже такое ощущение, что эти последние две недели мы были не на одной Жанадарье, а на многих разных узбоях. Жанадарья многолика...

Работы на Жанадарье закончены. Завтра мы перебираемся ближе к последнему крупному узбою, который нам предстоит обследовать, – Кувандарье, где, по словам Сакбая, расположено сердце дельты.

Завершив обследование Кувандарьи, мы уже достаточно четко будем представлять себе всю дельту, ее гидрографию, ее настоящее и прошлое, без чего невозможно представить современный механизм взаимодействия речных вод с руслами узбоев, невозможно представить связь дельты со всеми появившимися недавно на левобережье Сырдарьи многочисленными каналами, арыками коллектора, которые оконтуривают поверхность древней дельты своими искусственными руслами, переплетающимися с узбоями. Именно это и является основной нашей задачей, позволяющей в будущем составить схему обводнения древней гидрографической сети и затем рассчитать основные гидрологические характеристики в створах пересечения узбоев с трассой канала...

Ночь темная. Плотная облачность снова закрыла звездный небосвод, а настойчивый северо-восточный ветер несет прохладу и дожди. Скоро наступит такое время, когда мы будем радоваться каждому солнечному лучу.

Слышатся тоскливое завывание ветра в кустарнике да надрывный рокот моторов бульдозеров, который мешает мне уснуть.

 

Сердце дельты

 

Утро выдалось солнечным. Ярко сверкала зелень, умытая росами и дождями. В воздухе стоял приятный запах душистых трав и мокрой земли. Над зарослями саксаула по берегам водохранилища Кыжбугут поднимался легкий туман.

В туранговой рощице, где мы остановились на ночлег, весело поют пичуги. Желтеют по берегам увядающие тугаи, и только саксаул да тамариск по-прежнему зеленеют, как будто не чувствуя приближения осени.

Зеркальная поверхность водохранилища, его нежная голубизна, обрамленная веселыми красками тугаев, делают этот уголок сказочно красивым и радостным. Однако у меня нет времени любоваться природой. Цель моей утренней рекогносцировки очень прозаична: я должен обследовать район предстоящих работ, чтобы детальнее разобраться в строении «сердца» дельты и правильнее распределить наши силы. Такое своеобразное определение района наших исследований соответствует истине. Действительно, располагаясь в центре сплетения многочисленных крупных узбоев дельты Сырдарьи, Кыжбугут выполняет роль их резервной емкости. Воды Кыжбугута расходятся по руслам Жанадарьи и Кувандарьи на многие десятки километров, наполняя старую гидрографическую сеть живительной влагой. Это я видел собственными глазами, летая в 1969 и 1970 годах над разливами Сырдарьи.

Разбудив дежурных по «кухне», отправляюсь по берегу водохранилища в сторону плотины. С веток саксаула, которые я постоянно задеваю головой, сыплются крупные холодные капли воды. Тут, как и всюду в приречных зарослях и лесах, много звериных тропок. Но они такие узкие и так заросли по краям мелким кустарником, что идти по ним ненамного легче, чем напрямик через тугаи.

Наконец я выхожу к земляной насыпи, возвышающейся над вершинами деревьев. Поднимаюсь на ее гребень. С высоты плотины открывается необозримая гладь Кыжбугутского водохранилища. После тех небольших плесов, которые попадались нам при обследовании Жанадарьи, водохранилище кажется мне огромным, как море. Даже не верится, что это та же самая Жанадарья.

Я иду по накатанной, прямой как стрела, дороге, проложенной по гребню плотины. Дорога ограничена белыми столбиками, – зрелище, от которого мы уже совершенно отвыкли. Давно уже мы не видели не таких солидных плотин, как Кыжбугутская. Средняя часть плотины, там, где она сдерживает натиск воды, постоянно прибывающей из Сырдарьи, облицована бетонными плитами.

Под правым берегом плотина имеет несколько водосбросных сооружений, перекрытых мощными щитами. Через эти водоспуски вода из водохранилища может быть сброшена в нижний бьеф, а дальше она побежит мутным потоком к Чирик-Рабату, заполняя бесчисленные ямы и понижения на дне русла. Но пока продолжается маловодье, щиты прочно удерживают воду в водохранилище.

По другую сторону плотины растут непроходимые заросли кустарника и трав – здесь просачивается вода из водохранилища, увлажняя дно узбоя. Однако маленькие озера-плесики и русла-щели, лежащие чуть ниже по эту же сторону плотины, обречены на полное высыхание. Им не хватает того ничтожного количества воды, которая просачивается сквозь щиты плотины. Вода в этих понижениях сохранялась только за счет того, что будучи сравнительно глубоко врезанными в дно узбоя, они питались грунтовыми водами. Однако теперь, в период маловодья, уровень грунтовых вод постепенно снижается, и дни этих крохотных водоемов уже сочтены.

От плотины в сторону водохранилища отходит широкая, но невысокая насыпь – «шпора», отделяющая узкое водное пространство от общей акватории водоема. «Шпора» позволяет уменьшить нагрузку воды на основную часть плотины, в которой оборудованы главные водоспуски. К тому же, глубоко вдаваясь в акваторию водохранилища, «шпора» не позволяет ветру и волнам разгуляться у плотины – ведь в основном она отсыпана из земли.

Зачем нужно держать воду в Кыжбугуте, если она своим мутным оком смотрит в знойное небо и просто испаряется, а не используется на дело? Оказывается, даже очень нужно. И прежде всего для того, чтобы в назначенное время обеспечить водой Кувандарьинский обводнительный канал и реку Майлыозек – по их руслам она поступит в Кувандарью, на берегах которой расположены два крупных современных животноводческих совхоза – «Кувандарьинский» и «Жанакалинский». Однако Кувандарья получает воду из Кыжбугутского водохранилища только в очень многоводные годы. В обычные же годы вода поступает в Кувандарью только за счет коллекторного сброса с оросительных систем.

Поднимаюсь на бугор, которым заканчивается плотина у правого берега Жанадарьи. Отсюда хорошо просматривается окружающая местность. Где-то здесь, по словам Сакбая, должны находиться исток реки Майлыозек и начало Кувандарьинского обводнительного канала (КОК). Оглядываюсь вокруг и в каких-нибудь нескольких сотнях метров от бугра вижу понижение, напоминающее русло. Иду к нему – да, это действительно русло. Трудно поверить, что по такому неглубокому понижению сырдарьинская вода, изъятая из реки еще в районе города Кзыл-Орда, попадает в Аральское море, преодолев четыреста пятьдесят километров через пески и глинистые пустыни.

Однако где же начинается река Майлыозек, а где Кувандарьинский канал? В далеком прошлом узбой Майлыозек, по всей вероятности, входил в общую систему дельты реки Сырдарьи и начинался из Жанадарьи широким потоком. Сегодня же, как нам сказали еще в Кзыл-Орде, русло Майлыозека на отдельных участках искусственно спрямлено и используется как трасса, по которой проходят воды Кувандарьинского канала, а потому нередко эти названия путаются и Майлыозек называют Кувандарьинским каналом. Так что нам будет нелегко разобраться, где река, а где канал... Где же Майлыозек берет начало теперь?

Пройдя по берегу водохранилища несколько сот метров, неожиданно вышел к головному сооружению Кувандарьинского канала. Что это так, догадаться было нетрудно: передо мной канализированный участок узбоя, отделенный от водохранилища плотиной, в тело которой заложены три щитовых затвора.

Канал прорыт по дну мелкой ложбины, по которой раньше, очевидно, осуществлялся сток из Жанадарьи в Майлыозек. Теперь же это искусственное русло питается водами из Кыжбугутского водохранилища. Если это так, то неглубокое русло, которое я открыл для себя с вершины бугра, стоя на правом берегу Жанадарьи, совсем не Майлыозек, а какой-то другой узбой.

На излучине русла Кувандарьинского канала под обрывистыми берегами виднеется спокойная водная гладь плеса. Небольшой водный поток, рожденный главным образом за счет высачивания вод Кыжбугутского водохранилища и «технических» потерь, связанных с несовершенством водорегулирующих устройств, полностью расходуется на поддержание в плесе небольшого объема воды. Вот от этого-то плеса и начинается русло Майлыозека – крохотный ручеек, едва тянущийся по дну. Так и рождается эта река, которой нужно пройти путь до самого Арала...

Солнечный диск поднимается над тугаями. Утренняя прохлада прячется под кудлатые кроны саксаула. Наступает новый день нашей сырдарьинской одиссеи. На водохранилище становится очень оживленно. Одни стаи уток поднимаются на крыло, другие садятся. Отдельной группкой держатся солидные бакланы, у самого берега шумно суетятся кулики. Прямо передо мной на противоположном берегу, метрах в четырехстах, поднимается тонкая серая струйка дыма – там наш лагерь. Вот бы переплыть туда по воде, а не обходить вокруг посуху четыре километра!..

И вот мы снова в пути. Гладкие, как асфальт, такыры, сменяются песчаными буграми и зарослями саксаула. Наши вездеходы с трудом преодолевают участки дороги, засыпанные песком. Видно, здесь поработал бульдозер, расширяя дорогу. Верхний слой песчаного грунта, прежде закрепленный растительностью, снят, и теперь пески не только все больше и больше наступают на дорогу и на такыры, но и отвоевывают все новые и новые участки земли, пригодные для земледелия. Вот наглядный пример того, как человек покоряет природу, не зная всех особенностей отдельных ее регионов.

Съезжаем с участка дороги, засыпанного толстым слоем песка, и преодолеваем это место прямо по бархану. Машины, довольно легко взяв подъем, снова выезжают на такыр. Но не успеваем мы порадоваться быстрой езде, как надо решать новую задачу. Перед нами три дороги: одна круто уходит вправо, другая – влево, а третья идет прямо. Куда ехать?.. Женя Богатырев с надеждой смотрит на меня и ждет команды.

Сворачиваем направо и, поколесив между барханами и густыми зарослями саксаула, выезжаем к какому-то озеру. Оно лежит в глубокой котловине, со всех сторон окруженный барханами. Вода в озере такая голубая, будто ее кто-то специально подкрасил. Берега заросли тростником. А прямо напротив нас к воде спускается небольшая джидовая рощица. Густая тень деревьев с пепельными кронами манит к себе, и мы выбираем рощицу в качестве нашей временной базы, пока будем обследовать этот район.

Как образовалось это озеро? Почему оно не высохло под жаркими лучами летнего солнца и в нем еще много воды?

Пора приниматься за работу – вот тогда я и получу ответы на все свои вопросы про озеро. А главное, неплохо бы разобраться со старой речной сетью и найти русло Майлыозека, которое находится где-то поблизости. Наше случайно обнаруженное озеро, по-видимому, наполняется водами этой реки. Надо понять роль Майлыозека в обводнении дельты в том районе, где трасса канала пересекает многочисленные старые, большей частью сухие русла.

Еще недавно, до постройки Кыжбугутского водохранилища, в многоводные годы, когда русло Жанадарьи оказывалось заполненным водой, вода из Жанадарьи поступала и в русло Майлыозека. А Майлыозек, в свою очередь, являлся промежуточным звеном между Кувандарьей и разветвленной сетью многорукавного Эскидарьялыка. И вот теперь в этом районе, в зоне пересечения узбоев трассой канала, на карте обозначены фрагментарные русла и слепые протоки, теряющиеся в песках. Так ли это? Если в Майлыозеке и в его приречной полосе вода и озера есть и сегодня, то этот узбой не может бесславно кончиться в песках. Мы должны собственными глазами убедиться в том, как все обстоит на самом деле. Не менее важно получить сведения об источниках обводнения Майлыозека и его роли как передаточного звена сегодня.

Мне вспоминаются 1969 и 1970 годы – Кыжбугутское водохранилище уже было построено к этому времени, – когда я, летая над этими районами, не мог выделить русло Майлыозека на общем фоне разливов, занимающих огромные территории. Вода была всюду. Озера и небольшие понижения, заполненные водой, слились тогда в одно целое, и Майлыозек угадывался только на отдельных участках – в тех местах, где не были затоплены его берега. Вполне естественно, что если повторится, скажем, половодье 1969 года и сырдарьинская вода устремится по руслам мелких водотоков в сторону узбоев, то заполнение их и величины расходов воды, проходящей по руслам, будут зависеть от того, как был обводнен этот район до половодья. Если русло сухое, воды на его заполнение уйдет больше да и величина стока, например, в районе пересечения русла трассой канала будет меньше, чем в том случае, когда до наступления половодья оно было в какой-то мере заполнено водой. И чем больше будет в руслах воды, тем значительней будет сток в расчетном створе при одних и тех же значениях расходов воды, формирующихся в верховьях узбоев. Все это относится и к Майлыозеку.

Майлыозек тоже влияет на водность других водотоков, и прежде всего на водность Жанадарьи. И вот каким образом. Если русло Майлыозека будет заполнено водой и сток в нем сформируется за счет притока воды из прилегающих озер и разливов, а также мелких водотоков и сбросов воды с орошаемых массивов и коллекторов, то в этом случае из Кыжбугутского водохранилища вода в Майлыозек забираться не будет. Его долю заберут низовья Жанадарьи, а значит, вода по этому узбою сможет проникнуть гораздо дальше, чем если бы Жанадарье пришлось делить ее с Майлыозеком...

Пока я колдовал над картой, мои товарищи не теряли времени даром. Девушки, как всегда, сразу же бросились к воде наводить чистоту. Ребята разбивают лагерь, а кое-кто даже успел вволю накупаться.

– Ох, и холодная же вода в глубине! – отбивает около меня дробь зубами Борис.

– А почему бы и нам не искупаться? – приглашаю я Анатолия. – Потом будет не до того.

Купанье всегда хорошо освежает после длительных переездов или утомительных пеших маршрутов, и потому холодная вода меня не пугает. Анатолий смотрит на это дело точно так же, как и я.

Мы быстро раздеваемся и с разбегу бросаемся в воду. Она кажется теплой, во всяком случае, у берега. Анатолий широкими гребками плывет на середину озера. Я набираю воду в рот и пробую ее на вкус – меня всегда интересует качество воды. Вода почти пресная, но в то же время сильно ощущается присутствие каких-то солей: вокруг орошаемые поля, обработанные химическими удобрениями, а водоем бессточный. Так вот, значит, откуда этот неестественный голубой цвет воды в озере!.. С отвращением сплевываю воду (какой чистой она казалась на первый взгляд!) и пускаюсь в погоню за Анатолием. Отплыв сотню метров от берега, решаю измерить глубину. Ныряю и чувствую, как холодная вода сжимает тисками грудь при погружении, и мне хочется скорее выбраться на поверхность. Дна я не достал. Но думаю, глубина здесь не более четырех метров. Таких глубоких озер мы еще не встречали... Однако я тоже основательно замерз. Теперь я очень хорошо понимаю Бориса. Мне показалось, что на глубине вода градусов на пять ниже, чем в метровом поверхностном слое. Стараясь согреться, быстро гребу к берегу...

Сравнительно низкие температуры на глубине водоема, по всей вероятности, обусловлены притоком грунтовых вод. Правда, это может быть вызвано и обычной температурной стратификацией в озере, когда охлажденные в ночные часы водные массы опускаются на дно, а на их место к поверхности поднимается более теплая вода. Ночи теперь стоят довольно прохладные, сентябрь дает о себе знать. Но все-таки, мне думается, такой большой разницы при температурном перемешивании быть не может, а следовательно, причиной всему является приток грунтовых вод, поступающих в наиболее глубокую часть озера.

Выполнив все необходимые записи и зарисовки, отправляюсь на обследование озера, на берегу которого разбит наш лагерь. Обогнув высокую песчаную гряду, выхожу к узкой горловине, где в озеро впадает какой-то водоток – сейчас русло его сухое. Иду по этому руслу. Оно хорошо разработано и лежит в глубокой долине, занимая почти все ее дно. На склонах долины так же, как и на жанадарьинском рукаве в районе Чирик-Рабата, видны метки различных горизонтов стояния воды. И так же, как и там, метки наивысшего горизонта воды располагаются на высоте около пяти метров.

Интересное совпадение! В какой-то мере оно, безусловно, вызвано похожими условиями: одни и те же уклоны бортов долины, одинаковые почвогрунты.

На некотором удалении от озера в русле водотока появляется вода, а по берегам его – заросли тростника. Но через какой-нибудь километр я выхожу к небольшим озерам, почти полностью высохшим. Забираюсь на гребень высокой песчаной гряды и сразу же обнаруживаю среди пойменных разливов русло Майлыозека.

Итак, теперь мне все ясно с нашим озером. Оно существует не только за счет притока грунтовых вод, но и периодически получает дотации из Майлыозека, когда по руслу последнего проходит значительный сток...

Иду к только что увиденному руслу Майлыозека, обходя мелкие озера и солончаки, и попадаю в густые тростниковые заросли, простирающиеся по обоим его берегам. Место, к которому я вышел, оказалось на редкость удачным: здесь искусственное русло Кувандарьинского канала входит в естественное речное русло. Вода на дне водотока сохранилась только в небольших ямах-плесах. Но везде видны следы текучей воды: где повален тростник, а где вдоль береговых бровок тянутся жгуты мусора.

Перехожу через сухое русло Майлыозека и попадаю в великолепную рощу, где серебристая джида соседствует с зарослями саксаула и тамариска.

За рощей мое внимание привлекает высокая зеленая насыпь – это борт какого-то магистрального канала, прорытого по соседству с речным руслом... Надо будет выяснить, для чего предназначен канал и как он называется. Но это не проблема – об этом можно узнать у любого местного жителя или чабана. По размерам канал не уступает Майлыозеку. На его растрескавшемся от засухи дне успела вырасти верблюжья колючка. Однако, судя по всему, в большую воду по каналу проходит не менее двадцати пяти кубических метров в секунду. Мой дневник с затрепанными листами открыт на чистой странице, и я снова добросовестно делаю записи и зарисовки нового участка Майлыозека...

И снова дорога. Майлыозек, как живое существо, извиваясь, упорно уползает на запад, на встречу с голубым Аралом. (Ощущение реки как живого существа никогда не оставляет меня!) Но сколько оно доставляет нам хлопот своими бесчисленными руслами-рукавами, которые местные жители еще называют прорвами. От протоков прорвы отличаются только тем, что, отводя воду из реки, они, как правило, ни в какой водоем не впадают, а оканчиваются так же неожиданно, как и начинаются. Наша работа осложняется еще и тем, что вдоль русла Майлыозека дорог почти нет, и бесконечные объезды понижений и преодоление многочисленных русел изматывают всех до предела.

Однако теперь мне почти полностью ясна та роль, которую выполняет Майлыозек. Этот узбой действительно можно условно сравнить с сердцем, к которому со всех сторон тянутся водные артерии, главными из которых здесь являются Южный и Северный коллекторы, «впадающие» в Кувандарьинский канал. По ним и осуществляется сброс воды с орошаемых массивов в Майлыозек. (Внося окончательную путаницу в названия, местные жители иногда называют сегодня Майлыозек Куванкой, поскольку теперь Майлыозек посредством Кувандарьинского обводнительного канала постоянно, а не только в многоводные годы, связан с Кувандарьей. Для местных жителей, собственно, ведь не имеет большого значения, чья это вода – Майлыозека ли, Кувандарьинского канала или Кувандарьи, – была бы только вода!..)

Тянется бесконечная дорога. Мне иногда начинает уже казаться, что дороги вообще нигде не кончаются.

Накануне прошел сильный дождь. И Евгений частенько выбирается на обочину, объезжая глубокую колею, заполненную водой. Низко нависают тяжелые облака. Теперь каждый день убеждает нас в том, что и в этих краях погода повернула на осень. Только за последнюю неделю дожди выпадали трижды! Ребята натянули на машину тент и уже не снимают его. Скоро и здесь, под небом Южного Казахстана, станет совсем неуютно.

Но вот мы и добрались до места последней ночевки на Майлыозеке. Уже завтра мы должны будем перебраться на Кувандарью, где приступим к завершающему этапу наших работ. Только бы погода не подвела... А пока до темноты мне хотелось обследовать еще один небольшой участок Майлыозека. Если верить схеме, полученной нами в Кзыл-Орде, гидрография в районе слияния Майлыозека с Кувандарьинским каналом должна быть интересной.

Пока другие члены экспедиции заняты устройством лагеря, Алексей с Виктором идут делать нивелировку профилей. Потом к ним подключатся и остальные. Часа через три окончательно стемнеет, но желание начать сегодня новый участок у ребят велико.

Небо полностью очистилось от облаков и блистает необыкновенной голубизной. Под ногами расползается мягкая размокшая земля, а на траве и кустах бисером рассыпаны мириады капель дождя. В воздухе стоит крепкий запах полыни и солянок.

Мы с Анатолием идем по берегу сухого русла Матахан, через саксаульный лес и тамарисковые заросли. Наша с ним задача – изучить гидрографию этого района. Всюду видны кустики солянок, празднично окрашенные в багровые и оранжевые тона, розовые соцветия гребенщика и темно-зеленые островки жантака. Русло, то резко сужаясь в межбарханных понижениях, то снова расширяясь, наконец выводит нас на обширную равнину, покрытую саксаульными и тамарисковыми зарослями. Дно Матахана сильно заросло тростником, верблюжьей колючкой, ситником и другой растительностью. Берега обрушены и сглажены. Но вот заросли кончаются, и прямо перед нами встает высокий земляной вал Узун; для нас это удобный наблюдательный пункт. У основания вал порос кустарником, и даже на его склонах видны небольшие зеленые куртинки. Когда и для какой цели был он сооружен, неизвестно: обычные отвалы грунта вдоль каналов совсем невысокие.

С вершины вала на многие десятки километров отлично просматривается сложное хозяйство дельты. Прямо перед нами огибает вал Кувандарьинский обводнительный канал. Один его конец устремился на встречу с Майлыозеком и Кувандарьей, другой – уходит далеко на север, туда, где за сизой вечерней дымкой течет среди пустыни Сырдарья.

На юг от Узуна широкой полосой тянутся луга. Чуть левее канала, в сторону нашего лагеря, стоят стеной сплошные тугаи. А вот и наш проток Матахан, по которому мы вышли к Кувандарьинскому каналу. Своим сухим руслом он входит в канал за земляным валом. За Матаханом виден Майлыозек.

Спускаемся с вала Узун и приступаем к гидрографическому обследованию Кувандарьинского обводнительного канала, вернее, его правой ветки, которая, объединив воды Северного и Южного коллекторов, сливается с самим каналом и Майлыозеком здесь, всего в нескольких километрах южнее вала Узун.

Берега канала невысокие – не более метра, но обвалованы насыпями высотой метра в три-четыре. По дну канала мелкими ручейками струится небольшой поток, расход воды совсем мизерный – каких-то литров пятьдесят в секунду. И все-таки то под одним, то под другим берегом синеют небольшие плесы.

 – Это и все, что течет по каналу?! – разочарованно удивляется Анатолий.

Да, воды в канале действительно маловато. Однако с высоты вала Узун мы видели, что почти повсюду на равнине зеленеют луга и тугаи, и только на востоке появляется коричневый цвет – цвет песков и такыров. К тому же не стоит забывать, что эти «капли» воды уже сделали свое благотворное дело, оросив рисовые поля и луга.

Однако не всегда в канале бывает так мало воды: на береговых уступах на высоте до двух метров над дном канала видны жгуты мусора. А это значит, что не так давно здесь прошел сток около десяти кубических метров воды в секунду.

Я спрыгиваю в русло канала и босиком захожу в воду ближайшего плесика – это хорошо помогает снять усталость. Плесик мелкий, с мутной зеленоватой водой. Но не успел я сделать и нескольких шагов по воде, как в ногу больно ударились сразу две крупные рыбины – черные амуры! И я тут же выскакиваю на берег: не очень-то приятно ходить по воде, которая кишит живыми существами. Лично я питаю отвращение к тупорылым массивным черным амурам, которых местные жители называют «змей-голова». Они водятся здесь во всех водоемах, даже с мутной водой. У этих рыб есть странная повадка: высунут головы на берег, как крокодилы, и лежат, блаженствуя... И вдруг плес буквально забурлил: это принялись носиться взад-вперед чем-то обеспокоенные амуры. Желание охладиться у меня пропало окончательно, и я взялся за дневник. Толя фотографирует канал, пейзажи, а заодно и меня.

 – Зачем ты все это записываешь? Разве нас интересует какой-то коллектор? Я думал, что мы должны заниматься только естественными руслами древней дельты, – теряет наконец терпение Анатолий.

Конечно, я не могу сказать, что нас интересует буквально «все», и в то же время такой ответ был бы близок к истине.

На место стоянки возвращаемся напрямик, через тугаи. Завтра с утра, до отъезда, займемся нивелировкой и гидрографией до самого места слияния Майлыозека с каналом. Нелегко будет справиться со всеми делами. Но иначе у нас, кажется, и не бывает.

Ребята разбили лагерь в укромном местечке – за большущим тамарисковым кустом, неподалеку от плеса с тростниковыми зарослями по берегам. Прямо на великолепном зеленом ковре из луговых трав поставлены палатки.

 – Зачем затоптали такую замечательную лужайку?! – набрасываюсь я на ребят вместо приветствия.

У костра сидят Виктор и Саша, а у стола хлопочут Марина и Люба. Остальных не видно.

 – А разве лучше на голой земле? Тогда можно было бы остановиться прямо на дороге – и никаких хлопот! – отрезает Саша.

 – Где остальные? – стараясь сдержаться, спрашиваю я. Сейчас не время для выяснения отношений, но вечером, когда все соберутся у костра, придется опять вернуться к разговору, почему в Средней Азии, особенно в пустынных и полупустынных ее районах, нужно очень бережно относиться к природе: здесь она по нескольку десятков лет залечивает нанесенные ей раны. Впрочем, в таком же бережном отношении нуждается природа любого уголка Земли – это давно открытая истина. Сколько раз мы уже говорили с ребятами об этом, и потому сейчас я никак не могу справиться с охватившим меня раздражением. Очевидно, начинает сказываться некоторая усталость от длительных поездок и неустроенного бивачного быта... А вообще мы живем дружно.

Возвращаются с рыбалки остальные ребята. Они уже выполнили полученное задание и потому имеют законное право на отдых. Улов неожиданно крупный – около десятка больших рыбин.

 – Ну и рыба здесь! – восхищенно говорит Фролов, ставя на землю ведро, из которого торчат крупные рыбьи хвосты.

– Это еще не все, – подхватывает Сергей. – На берегу еще хвостов десять будет. Так что разводите костер пожарче – будем рыбу жарить.

 – На что ловили? – оживляется Толя, большой любитель рыбы и рыбалки.

 – Ни на что – руками! – сообщает Борис, который тоже принимал участие в «путине». Об этом свидетельствует даже его внешний вид: одежда у него почти вся мокрая.

 – Как это «руками»?! – не верит Анатолий.

 – Пойдем к реке – сам убедишься, – приглашает его Фролов.

 – Послали Бориса дежурные по кухне за водой, – рассказывает Сергей. – Он ушел, а через некоторое время возвращается без ведер, и вода с него ручьями. Я его спрашиваю, зачем, мол, в одежде искупался? А он лопочет что-то непонятное: «Зашел я в воду, – говорит, – а меня как кто-то шибанет по ногам! Потом еще и еще раз! Здоровая пятнистая спина и змеиная голова, а сами толстые и короткие...» Словом, несет наш Борька какую-то чертовщину, и вид у него совсем растерянный. Ну, побежали мы к реке, а там беснуются амуры эти черные, – заканчивает свое повествование Бибиков.

Отправляемся на плес посмотреть на рыбалку. Я думаю, в каждом мужчине живет дух охотника и добытчика. Только вот качества эти у каждого проявляются по-разному.

В неглубоком, до дна прогреваемом плесе амурам было тесно, и от их суеты вода буквально кипела. Наверное, съели всю мелюзгу вот и беснуются, а тут еще уровень воды в русле день ото дня падает. Правда, черный амур может преодолевать путь к воде и по суше, но не сотню же километров, которая отделяет плес от Сыр-дарьи...

Но пора и назад, в лагерь, где нас ждет великолепный ужин. Вот и подошел наш последний вечер на Майлыозеке.

Последнее время из-за ранних сумерек «посиделки» у костра стали более продолжительными. Теперь работу приходится прекращать часа на три раньше, чем летом. Начинаем тоже не рано, и все равно повсюду еще лежит обильная роса. Маловато времени остается для работы, зато на разговоры у ярко пылающего костра его стало предостаточно. За вечер теперь успеваем поговорить чуть ли не обо всем на свете. Правда, за последнее время в разговорах преобладает домашняя тематика, и каждый из нас все чаще вспоминает своих родных, знакомых и друзей. С особым чувством мы вспоминаем наш город.

Ватники, спальные мешки, одежда, отсыревшие за ночь в палатке, умывание по утрам холодной водой – конец сентября все-таки!..

Но следующий день выдался жарким. Подсохли дороги после недавних дождей, обветрились тугаи и жухлые степные травы. Опять за нашей машиной неотступно следует пыльное облако. Снова сняты тенты с машин, и ребята, спасаясь от пыли, перебрались на свои обычные места ближе к кабине. В кабине опять душно, и я с удовольствием вспоминаю те дни, когда над нами нависали тяжелые тучи.

Далеко впереди смутно просматриваются какие-то возвышенности. Все чаще стали попадаться арыки и магистральные каналы, во все стороны разбегаются многочисленные дороги, и нам приходится колесить в поисках нужной дороги. Неожиданно выезжаем к широкому руслу сухого водотока. Берега его невысокие и почти полностью лишены какой-либо растительности. Наверное, это и есть узбой Кувандарьи, который мы ищем.

Евгений набирает скорость, надеясь проскочить с разгона глубокую колею на дне водотока, заполненную пылью. Мотор работает на предельных оборотах, вездеход тяжело поднимается на противоположный берег узбоя, и мы неожиданно утыкаемся в канал: по воле случая мы выехали как раз к тому самому месту, где канал входит в русло узбоя Кувандарьи. Но неужели это сухое русло, которое мы только что переехали, и есть Кувандарья?!

 – Что-то я не пойму, начальник, куда это мы приехали? – останавливая машину, спрашивает Богатырев. – По-моему, мы собирались смотреть истоки Куванки, а это явно наш канал. Только как это мы опять к нему попали? А я-то мечтал искупаться сегодня в реке, и на тебе... Ох, до чего же надоели мне эти сухие русла!

Я не разделяю настроения Богатырева. Напротив, я доволен. Нам действительно повезло: дорога, как ниточка волшебного клубка, привела нас как раз туда, куда нам и нужно. Сколько бы пришлось поколесить, прежде чем мы нашли бы место слияния Кувандарьи с каналом среди бесконечно однообразного ландшафта!.. Не спорю, в безликой равнине, редких зарослях саксаула, в этой развороченной земле по берегам канала и Кувандарьи красоты маловато. Но нас интересует совсем другое: способно ли начальное звено узбоя транспортировать сырдарьинскую воду до того участка, где сливается Кувандарья с каналом. Здесь канал, пройдя около двухсот километров через пески Биякум и глинистую пустыню, входит в русло Кувандарьи, отсекая ее верховья, теряющиеся в зоне современных концевых сбросов с орошаемых массивов Джусалинской системы, от Сырдарьи. А ведь почти не приходится сомневаться в том, что – мы расспрашивали об этом местных жителей – до существования канала Кувандарья получала воду из Сырдарьи: вода поступала в район начала Кувандарьи по многочисленным обрывочным руслам и уклону местности, заболачивая большие территории и образуя мелкую гидрографическую сеть, тяготеющую к руслу Кувандарьи.

Что же происходит теперь? Нивелирование продольного и поперечных профилей, а также обследование старого русла Кувандарьи и левобережной насыпи Кувандарьинского канала, засыпавшего его, помогут нам разобраться и в этом.

Однако куда нам ехать сейчас? Пока я решаю для себя этот вопрос, из-за высокой земляной насыпи в облаке пыли появляется «козелок». Вот удача! Что может быть лучше разговора с местными жителями!

«Козелок» подъезжает к нашим вездеходам и останавливается. Из него выходят двое мужчин с, загорелыми лицами, в темных форменных костюмах и таких же фуражках. Они представляются. Один из них оказался областным рыбинспектором, другой – местным егерем. После первых слов приветствия с обеих сторон мне становится ясно: завернули они к нам не случайно.

И действительно, вопросам их не было конца. Они интересовались анкетными данными: кто мы, откуда, чем занимаемся, куда едем. Спрашивали, имеются ли у нас рыболовные сетки, охотничьи ружья и другие снасти. Я отвечал: нам бояться нечего.

Уже было я подумал, что официальная часть разговора окончена, как вдруг последовало неожиданное требование:

 – Теперь мы обязаны проверить ваши машины.

 – На каком основании?! – дружно протестуем мы.

Но нашего согласия никто и не спрашивал. Рыбинспектор уже ворошит вещи в кузове вездехода Сергея Бибикова. Его товарищ пытается оправдать их действия:

 – Поймите нас правильно! Дело в том, что нарушителями здесь обычно являются граждане, у которых есть транспорт. Нередко грешат и разные экспедиции. Знаете, сколько в наших краях за лето перебывает всякого бродячего народа? Тьма-тьмущая! Надзору, считайте, никакого – вот и озоруют все, кому только не лень.

 – А район у нас огромный, – продолжает егерь. – Считай, тридцать тысяч квадратных километров. За месяц мы его просто даже объехать не успеваем. Да еще у нас же под контролем, десятки мелких охотничьих хозяйств и около сорока крупных водоемов, в которых ведется промысловый отлов рыбы. А браконьеры то камыши жгут, выгоняя дичь, то гарпунят у шлюзов рыбу, а то сетками и взрывчаткой «чистят» плесы... Ну и мы тоже стараемся не плошать – проверяем всякую попавшуюся нам в дороге машину. У кого ничего не найдем – извинимся, хороший и честный человек нас всегда поймет и простит за обыск.

Что ж, понять их действительно можно. Значит, надо мириться и с мерами, которые они вынуждены применять ради святого дела – охраны живой природы. Мы больше не обижаемся на учиненный обыск и таким образом достигаем полного взаимопонимания. Дальнейший разговор идет в самом дружелюбном тоне. Теперь наша очередь задавать вопросы.

 – Вот вы тут говорили о браконьерах, о пожарах в камышах...

А что ж ни словом не помянули о запалах тугайских зарослей? Они разве не приносят вреда?! А массовый замор рыбы в пересыхающих плесах?! – Анатолий не может говорить спокойно. Эти вопросы волнуют его, может быть, больше, чем всех нас. Он ведь родом откуда-то из этих мест и самозабвенно любит эти края.

 – Да, много сейчас гибнет рыбы, – не пытается возражать инспектор. – Считай, вся дельта высохла. То, что видели вы, – это пустяк. Мы можем вам показать такое место, где на дне высохшего озера рыба лежит слоем в двадцать – тридцать сантиметров. А что тут сделаешь? Вон какое маловодье выдалось!.. В этом году даже не вся Кзыл-Ординская система рис сажала, а Джусалинский массив так и вовсе остался без воды. В самой Дарье воды – воробью по колено... Вот и сохнет дельта: где озер не стало, а где и реки все иссякли.

 – А что до запалов тугаев, – тяжело вздыхает инспектор, – так что ты хочешь? Сенокосов по Дарье, считай, уже три года нету, а сено совхозам заготавливать все одно надо... Кто себе сенокосы нашел на Жанадарье, кто на прорвах Майлыозека заготавливает, а другие... Другие – поджигают кущери и прошлогодний сухостой на прежних поймах Дарьи, а потом на том месте весной камыш молодой хорошо растет. Вот его и косят.

 – Да как же так можно?! Ведь в этих самых кущерях сколько ежегодно фазаньих гнездовий да и другой разной живности гибнет? – возмущается Фролов.

 – Ты думаешь, мы с ними не воюем?.. Еще как! Да только не всегда по-нашему получается... – в голосе инспектора звучит настоящая горечь.

Расспрашиваем наших новых знакомых о дорогах вдоль узбоя.

 – Вот это русло – действительно Куванка, – показывает нам егерь. – Оно начинается из болота в пяти километрах отсюда. Вернее, болото было когда-то, а сейчас там сухо. Место, из которого начиналась Куванка, называли раньше Гнилым углом. В этот Гнилой угол по узекам и старым протокам Дарьи, а в последнее время и с орошаемых полей вода собиралась. Там были озера, сазы, Это болото никогда не высыхало... Ноне здесь покосы. Травы неплохо растут... А вон то русло, которое идет с Кзыл-Ординской стороны, – канал Кувандарьинский. Этот участок канала, где мы сейчас стоим, проложен по сухому руслу Куванки, так что он и канал, и река – все сразу... Да, чуть не забыл! Из Гнилого угла начинался и другой проток Куванки – Эскидарьялык. Это русло идет в Джусалинской степи...

Распрощавшись с инспекторами, отправляемся в путь.

...Вот она, Кувандарья! Небольшая река, с густыми тростниковыми зарослями по берегам и голубыми плесами в русле. Куванка, как ее называют местные жители, совсем непохожа на свою прародительницу Сырдарью и потому, наверное, утратила почтительное окончание «дарья». В самых широких местах русло Кувандарьи едва достигает двадцати пяти метров. Но, несмотря на скромные размеры, характер у реки непостоянный, капризный. И потому берега ее обвалованы.

От места слияния Кувандарьинского обводнительного канала с Кувандарьей мы поехали вдоль высокого земляного вала, простирающегося по правому берегу реки-канала более чем на десять километров. Здесь уже тянутся провода линии электропередачи, следом за которой в пустыню пришла передвижная механизированная колонна Иртышканалстроя, выполняющая расчистку и углубление речного русла. Все дальше и дальше уходят в пески экскаваторы, скреперы, грузовики-тяжеловозы и другая техника, оставляя на теле земли глубокие незаживающие раны и паутину совершенно разбитых и разъезженных дорог. Тут буксуют даже наши вездеходы. Тонкая светлая пыль длинным шлейфом тянется за машинами. Но хуже всего то, что это злополучное место никак не объехать: с одной стороны тянутся земляные валы, с другой – барханы и солонцы... А где-то в стороне, за невысокой грядой барханов, радуя глаз, виднеется свежая зелень лугов. Ящерицами расползаются по пескам мелкие, но многочисленные старые русла Кувандарьи. Всюду чувствуется живительное присутствие воды. Наконец-то мы выбрались за пределы района, где русло Кувандарьи канализировано. Стали встречаться трактора с прицепами, груженными доверху скошенными луговыми травами.

Долина Кувандарьи ограничена здесь песками. Кое-где массивы песчаных бугров подходят так близко к руслу, что кажется, они вот-вот обрушатся на реку и поглотят ее вместе с веселой зеленью приречных зарослей. Местами же Кувандарья далеко отходит от барханов, как будто опасается – и не без основания – этого соседства. Здесь появляются поймы, заросшие луговыми травами и зеленым кустарником.

Иногда очертания долины делаются столь неясными, что кажется, будто Кувандарья вот-вот оборвется. Река замысловато петляет между барханами, словно играет в прятки, и мы с трудом находим ее снова и снова. Вот и теперь еще несколько минут назад мы видели земляной вал и русло Кувандарьи – и вдруг куда-то все исчезло.

Как следует поколесив и покружив, неожиданно натыкаемся на озера и разливы на дне Кувандарьи. В озерах рыба ходит косяками у самой поверхности, отчего вода издалека кажется черной, с матовым отливом. Наши любители-рыбаки не разделяют моих радостей по этому поводу. «Рыбка-то сонная – вся на поверхности!» – охлаждает мои восторги Фролов.

Печальную причину этого явления я узнаю несколько позже. А пока Кувандарья продолжала удивлять и очаровывать меня. Не проехав и двух километров по берегу реки, мы снова увидели спокойную голубую гладь озера. Посередине озера сиротливо стояли покосившаяся кошара и зимовье, затопленное до самых оконных рам. Из воды повсюду торчали корявые стволы тамариска. Казалось, река растворилась в этом озере... В который раз приходится выбираться на барханы, объезжая воду и дикие заросли. Машины буксуют. Сможем ли мы дальше проехать по берегу вдоль реки? До горы Карак, где трасса проектируемого канала пересечет Кувандарью, еще очень далеко – не менее ста километров!

Делаем остановку. Небо заволокли тяжелые свинцовые облака. Погода явно портится. Все ближе и ближе доносятся раскаты грома, в перерывах между ними наступает тревожная тишина. Стемнело. Теперь гром грохочет прямо над нами, рассыпаясь сухими раскатами, сотрясающими землю. Срочно приступаем к авральным работам: натягиваем тенты над кузовами машин, набираем сухих веток для вечернего костра и спешим в укрытие.

Красные молнии расчеркнули, весь небосвод. По брезенту ударило несколько капель дождя, и через мгновение он уже обрушивается на землю со страшной силой. Налетевший шквал хлещет и треплет видавший виды тент, и кажется, будто он вот-вот разлетится в клочья. И вдруг Фролов вспоминает, что под дождем мокнут приборы, которые он поторопился выгрузить. Евгений выпрыгивает из кузова под крепкие струи дождя и мчится спасать приборы. На лице его такое выражение, будто он идет на подвиг. Вскоре он появляется снова, промокший до ниточки.

 – Ну и ливень! – улыбается он, хотя с него в десять ручьев льется вода. – Давно не помню такого: к земле даже прижимает.

 – Тебе, Женька, опять повезло: смотри, какой знатный душ принял! – подсмеивается над приятелем Богатырев.

 – А что, ребята! Это действительно хорошая идея – искупаться под дождевой водичкой! – с жаром произносит Борис, быстро раздевается и выскакивает из машины под ливень. Его примеру следуют даже девушки.

Грохочет гром, сверкают молнии, шумят тростники на реке. И наши радостные возгласы и смех вплетаются в звуки разбушевавшейся стихии...

Гроза понемногу утихает, раскаты грома становятся все глуше и доносятся уже откуда-то издалека. Может быть, ливень обрушился уже на древние стены Чирик-Рабата?.. Дождь ослабевает и через некоторое время прекращается совсем. На терраске, где мы остановились, блестят многочисленные лужи, сверкает зелень, омытая дождем, горят, как пламя костра, листья солянок.

Постепенно погода налаживается. Ветер треплет зеленые космы тростниковых зарослей. По реке бежит мелкая волна. Мы ждем, когда подсохнет земля и можно будет приняться за обычные наши дела. А пока ребята снимают с машины резиновую лодку – впервые за все время странствий по дельте мы будем обследовать водоток, который не только по названию, но и по сути действительно можно назвать рекой, – достают приборы, рейки и ждут последнего напутственного слова. Я должен показать нивелировщикам, где делать поперечные профили, определить длину продольника, установить частоту промеров по фарватеру реки, а потом и сам отправлюсь на гидрографическое обследование...

Кувандарья поразила меня с первого взгляда. Нет, конечно, в ней нет ничего такого особенного, чего бы не было в других реках – просто я никак не могу привыкнуть к узбою, в русле которого имеется по-настоящему действующий поток. А ведь, скажем, по сравнению с Жанадарьей, которая имеет такое мощное русло, такие крутые обрывистые берега, Кувандарья с ее узким тесным руслом выглядит жалкой речушкой!

Но тем не менее именно Кувандарья сумела отстоять свое право на существование, несмотря ни на близость песков, ни на отсутствие стока в русле в течение нескольких месяцев в году. Она не сдалась ни стихиям, ни времени, как сдались многие другие узбои древней дельты Сырдарьи.

Кувандарья – единственный «мокрый» узбой Сырдарьи!

К самой воде подступают заросли тростника, тамариска и саксаула. Мне предстоит пройти по берегу реки несколько километров, но для этого нужны были бы крылья. Если жанадарьинские тугаи – это все-таки большей частью саксаульные леса, то кувандарьинские заросли не поддаются никакому определению: тростники, кустарники, луговые травы так перепутались и переплелись между собой, что порой приходится извиваться ужом, пробираясь по звериной тропе. А тут еще дамбы на каждом шагу. Интересно, кто и когда их здесь наворочал? Должно быть, еще в прошлом веке по Кувандарье шло так много воды, что, не вмещаясь в русле, она затапливала поля, а может быть, и сады, которые тогда покрывали всю дельту.

Но что это? Земляная дамба и проложенная по ней тропа вдруг оборвались и появилась вода – всюду одна только вода. Оказывается, к руслу реки, отделяясь от него узкой полоской земли – вот по ней-то я только что и шел, – примыкает огромное озеро.

Как же оно образовалось? Ищу ответа на этот вопрос и выясняю, что в дамбе есть проран, через который воды реки поступают на пойму.

С большой осторожностью перебираюсь через проран на продолжение дамбы.

Через серую пелену облаков проглянуло солнце. Его лучи упали на бирюзовую гладь озера, заиграли на глянцевой поверхности листьев тростника, рассыпались золотом на барханах. Стоит удивительная тишина, изредка нарушаемая приглушенными криками уток и гусей, спокойно плавающих у берегов. Во всем царят покой и умиротворенность.

Я отжал свою одежду, развесил ее сохнуть на кусте тамариска, а сам пока решил сделать первые записи своих впечатлений о Кувандарье.

Слабый ветерок треплет листы дневника. У моих ног тихо колышутся на воде крохотные розовые цветы водяной гречихи и сусака, еле слышно разговаривает о чем-то тростник... Что же записать в дневнике, кроме лирики? Может быть, то, что Кувандарья напоминает мне Чу? Нет, это не характеристика реки. Надо пройти еще много километров по Кувандарье, прежде чем удастся по-настоящему понять особенности этой реки...

Я выхожу на песчаную гряду, примыкающую к низменному берегу узбоя, и иду по ней. Но здесь меня снова постигает неудача: гряда оказывается полуостровом с густыми тугайными зарослями. Снова шлепаю по воде, переходя вброд протоки и небольшие водоемы, – и опять попадаю на островок.

Немало хлопот доставляет мне и русло Кувандарьи: то оно, петляя, убегает в барханы, то скрывается в своих разливах. И я снова и снова вынужден искать его, преодолевая непролазные тугаи по берегам узбоя, заболоченные участки и обширные разливы на пойме и речных террасах. Мне никак не удается разглядеть как следует ни саму реку, ни ее русло...

«Узкая долина Кувандарьи, покрытая кустарниковыми зарослями и великолепными лугами, хорошо обводнена даже в год с очень низкой водностью и представляет собой оазис среди песков», – делаю я первую запись в дневнике.

Какой контраст с верхним участком реки, на котором мы были только вчера, – гидрологические характеристики прямо противоположные! Получается так, будто на верхнем участке вода из обводнительного канала в Кувандарью в момент обследования почти не поступала. А здесь, в сорока километрах ниже по течению, я обнаружил заполненное водой русло и даже есть озера на пойме! Надо выяснить причину этого явления. Но как?... То, что я пока увидел при обследовании Кувандарьи собственными глазами, ответа на вопрос не давало.

Я уже было собрался повернуть назад, к месту стоянки наших машин, как вдруг на противоположном берегу реки за густыми зарослями саксаула увидел под крутогорбым барханом зимовье и рядом трактор с прицепом, груженным сеном. Значит, там должны быть и люди. Придется перебираться на тот берег, чтобы найти их и расспросить как следует. Возвращаюсь немного назад, туда, где я видел старый переезд через реку. Сейчас от него остались только часть земляной насыпи да шаткий деревянный мостик. Кувандарья течет под мостиком небольшим, но стремительным потоком – русло здесь совсем узкое. Но, пройдя это место, она снова замедляет свой бег и прячется в густых тростниковых зарослях. Перебравшись на другой берег реки, попадаю в плен влаголюбивых растений, подступающих сплошной стеной прямо к воде. Трехметровый тростник, белоголовый ак-баш, ситник, вьющийся ломонос, повилика – все так переплелось, что я не могу ступить и шагу. Еле-еле нашел тропинку, которая и привела меня к зимовью, – оно оказалось гораздо дальше, чем это мне казалось с того берега.

Свежепобеленное зимовье и баз приютились на небольшой речной террасе. Трава на террасе выкошена и лежит ровными валками. Здесь же ходят с вилами два пожилых казаха и грузят на прицеп уже подсохшую траву. Здороваюсь с ними.

По опыту прежних экспедиций в этих краях я уже хорошо знаю, что в начале каждого знакомства больше вопросов задают те, кого хочу расспросить я сам. И потому терпеливо отвечаю на все вопросы, ожидая своей очереди, – только после этого может начаться доверительный разговор.

Казахи явно сомневаются в правдивости некоторых моих ответов и повторяют одни и те же вопросы по нескольку раз.

 – Слушай, инженер, почему говоришь неправду? Нехорошо начинать знакомство с обмана, – стыдит меня старший их двух собеседников, казах лет пятидесяти.

 – Зачем ехать к нам в пески из Ленинграда? Что у нас есть интересного для тебя? – высказывает свои сомнения и его товарищ помоложе.

Приходится более подробно объяснять цель изысканий нашей экспедиции в древней дельте, рассказывать о проекте канала, который позволит перебросить часть стока сибирских рек в бассейн Аральского моря. Они слушают меня с интересом. Холодок недоверия на их лицах постепенно тает. Старший из моих собеседников с жаром произносит:

 – Вода в пустыне нужна! Очень нужна! В Кызылкумах много барашков кочует, да и корма заготавливаем теперь тоже в песках... Мой отец всю жизнь чабаном был и всю жизнь кочевал с отарой в Кызылкумах. А вот старики рассказывают, что раньше чабаны в пески откочевывали только на зиму, а нагуливал барашек жир в Джусалинских степях. И по Куванке, говорят старики, везде были хорошие пастбища... Теперь с кормами хуже стало: выкашиваем, где только можно.

 – А что, разве сейчас воды в реке меньше? – воспользовавшись паузой, невинным голосом задаю я вопрос, на который знаю ответ не хуже своих собеседников. Но я всегда так делаю в подобных разговорах: среди потока сведений, которые я и сам отлично знаю, нередко мелькают такие подробности, которые мне иначе не раскопать бы ни за что на свете. Случается, что я получаю и объяснения загадкам, над которыми неделями ломал голову. К тому же, никогда не мешает проверить и еще раз перепроверить уже имеющуюся информацию. Разговоры с местными жителями иной раз стоят целых томов специальной литературы.

Вот и в этой экспедиции я не упускаю возможности поговорить со старожилами здешних мест, порасспросить их как следует об интересующих меня вопросах. Где бы я ни расспрашивал местных жителей о том, как обстояло дело с водой на узбоях древней дельты Сырдарьи раньше и как оно обстоит сейчас, везде я получал приблизительно один и тот же ответ. Мол, раньше воды в реках и озерах было много, да и пастбища были лучше, а теперь воды нет, да и мест для выпаса скота почти не стало... Но вот когда я просил назвать главные причины, вызвавшие такие изменения, в ответ почти все только пожимали плечами.

Однако на этот раз мне повезло: в собеседники попался человек, не только хорошо знающий местность и все перемены, которые произошли в дельте за последние несколько десятков лет, но и размышляющий над причинами этих перемен. Кроме того, он достаточно хорошо владел русским языком, – тоже немаловажное обстоятельство в таких случаях.

 – Раньше вода из Сырдарьи почти каждый год затапливала пойму... Знаешь, какая трава там росла после? Схлынет паводковая вода – и все узеки, старые русла Сырдарьи, стоят полные. Озера и сазы тянулись от Дарьи почти до самых наших мест. Такие пастбища были – с теперешними не сравнишь! Даже лугам на поливных землях до них далеко... Почему воды, спрашиваешь, не стало? Из-за каналов и полей. Из-за этого и поголовье скота сократилось. Ведь каждый канал, каждое поле, каждый бараигек требуют воды. И чем их больше, тем меньше воды. Понарыли кругом арыков – и стоят они большую часть времени сухие; поля организовали, хлопок посадили, рис стали сеять, а воды-то ведь больше от этого не стало! Где ее возьмешь, воду?.. Словом, теперь корма заготавливаем там, где раньше и барашков не пасли.

Но как же так, удивляюсь я, как же поверить в безводье, в отсутствие кормов, когда всюду, куда ни посмотри, я видел на Кувандарье только синеву распахнутых, как добрые глаза, озер и нежную зелень луговых трав?

 – Так-то оно так... Да только в реке совсем худая вода стала! Ее даже барашки не всегда пьют. Знаешь, сколько всякой «химии» выносит вода в Куванку с полей?.. Когда в русле воды остается мало, она становится зеленой, как трава. В такой воде и рыба дохнет. Может быть, где в прорвах и сам увидишь, сколько пропало рыбы. А та, что осталась еще, плавает, как сонная, – совсем больная. Эту рыбу есть нельзя – ее и зверь не трогает.

Да, мой собеседник прав. Он только не знает, что в моем дневнике уже есть такая запись: «Кувандарьинские прорвы отходят от речного русла почти под прямым углом и внедряются далеко в пески по руслам, разработанным на дне межбарханных понижений. Прирусловые участки и все дно межбарханной долины покрыты жесткими травами и кустарничковой растительностью. А сами русла, их обсыхающее дно выстланы слоем рыбы, среди которой преобладают крупный сазан, жерех и щука. Метки высоких вод тоже «выложены» дохлой рыбой... Возможно, столь массовый замор рыбы был вызван не только недостатком воды, но и плохим качеством ее. Значит, воду, поступающую назад в реку с орошаемых массивов, при плохой проточности или полном отсутствии таковой следует рассматривать как «мертвую воду».

Но я слушаю своего собеседника, не перебивая.

Дальше наш разговор касается чисто технических подробностей. Говорим про гидротехников, которые умудряются небольшим количеством уже однажды использованной воды оросить и обводнить все новые и новые территории, расположенные по берегам Кувандарьи... Как это им удается? А вот как. Возводя в определенной последовательности временные плотины и водохранилища, они поочередно заполняют их и затапливают многочисленные западины и пониженные участки. При этом даже ухитряются создавать озера в песках. Оросив один участок, гидротехники частично разрушают плотину, и вода устремляется дальше, вниз по течению, где ее уже ждут другая преграда и новые участки речной поймы, которые надо напоить водой. Пока заполняется следующее водохранилище, затопленные ранее участки освобождаются от воды, обсыхают, и на них появляются пышные луга с сочной молодой зеленью. Когда же придет срок косить траву в верхнем участке, начнут обсыхать земли и пойдут в рост травы в нижнем. И это будет повторяться до самой глубокой осени...

Так вот почему я видел озера, сазы и воду в русле Кувандарьи на нижнем участке, в то время как верхний ее участок, там, где русло реки пересекает Кувандарьинский канал, лежит сухой! Он уже получил причитающуюся ему долю воды, только значительно раньше.

Больше двух недель проработали мы на Кувандарье. Все дальше и дальше уходила наша экспедиция от центральной усадьбы совхоза «Жанакала», последнего очага цивилизации, который лежал на нашем пути. Впереди нас ждали только застывшие волны желтого песка, узкие долины русел Кувандарьи, образовавшихся еще в ту пору, когда река пробивала дорогу к Аралу, да непролазные дебри тугаев. Дорог вдоль реки не было. И никакими словами не передать, как тяжело давался нам каждый километр этой реки, которую мы всю пробили своими маршрутами – где на лодке, а где пешком. Русло ее то устремлялось на север – к реке Сырдарье, то, так и не достигнув Сырдарьи, круто поворачивало на юг к своей старшей сестре – Жанадарье. Но и до нее Кувандарья не доходит, рассыпаясь прорвами в песках. Мечется она между великой среднеазиатской рекой и ее самым крупным узбоем и никак не может отважиться на последний, самый решительный шаг...

В строгом молчании стоят на ее берегах многочисленные мазары, придавая неповторимый колорит этим местам своеобразной архитектурой. Куполообразные своды их расписаны внутри масляными красками. Наиболее важные эпизоды из биографии человека, в чью честь сооружен мавзолей, богатая одежда усопшего и яркие наряды его свиты, полустершиеся изображения его друзей и знакомых, бесчисленных табунов коней и стад овец, которыми он владел, молча повествуют о его жизни и приметах той эпохи, в которую ему довелось жить. Многие мазары стоят уже не одну сотню лет, хотя и сооружены из местной глины – материала, кажущегося таким непрочным.

Для нас все эти старые захоронения интересны не только как памятники далекого прошлого – прежде всего они служат нам прекрасными ориентирами на местности. Просто не знаю, что бы мы делали без них на Кувандарье, питающей особое пристрастие к самым неожиданным поворотам в сторону, противоположную той, куда она только что текла. Случается, что, перебираясь на новый участок русла, расположенный километров на двадцать ниже нашего бивака, вдруг оказываешься километров на десять выше. Или, находясь, скажем, на одном из прямолинейных участков Кувандарьи, никак не удается даже по карте определить, где ты находишься и куда течет река.

В довершение ко всему нам путала все карты гора Карак – кызылкумский Олимп. Казалось бы, какой прекрасный ориентир на местности! Но не тут-то было! Именно Карак окончательно сбивал нас с толку: куда бы мы ни повернули, как бы мы ни шли по Кувандарье – вверх по течению или вниз, гора каким-то непостижимым образом всегда оказывалась неизменно в одном и том же направлении – к северу от нас. Прямо какое-то наваждение!

Но вот на одном из берегов узбоя мы обнаружили мазар, осматриваем его, сверяемся по карте – и через несколько минут уже совершенно точно знаем свое местонахождение... Нет, без таких надежных ориентиров, как мазары, мы бы определенно пропали на Кувандарье! 

Наступает последний вечер нашего пребывания на берегах Кувандарьи.

Смеркается. В нашем лагере горит веселый яркий костер – верный маяк путника в пустыне. Надвигающаяся вечерняя прохлада гонит меня к огню, заставляет думать о тепле и домашнем уюте.

И все же я рад, что пока еще нахожусь под небом милого моему сердцу Казахстана и у меня есть еще несколько часов, чтобы наглядеться на звезды и вздымающийся ввысь искрами-светлячками костер, наговориться с товарищами, надышаться чистым воздухом пустыни и степей, запахом каких-то неведомых мне трав и растений. Я знаю, что дома, в Ленинграде, часто буду вспоминать свое поле, и мне будет казаться, что оно промелькнуло слишком быстро и я мало успел сделать из того, что наметил... Мне будет не хватать всего того, что каждую весну заставляет меня собираться в дорогу: яркого южного солнца, бесконечных тревог и дорог, застывших песчаных гор, звездных летних ночей, костров, палаток, неповторимых маршрутов по берегам рек – словом, всего того, что называется экспедицией...