Антология экспедиционного очерка

Материал нашел и подготовил к публикации Григорий Лучанский

Источник: Сусов Михаил Васильевич. Геология в письмах. Москва, издательство Рунета, 2010 г.

Жиганск.

1971 год

Здравствуй, моя дорогая жена!

Снова Жиганск. В какой уж раз он открывает ворота свои, пуская меня на временное поселение. И здесь я очень даже давно нахожусь. Все партии и немногие отряды давно разъехались по своим горно-таежным угодьям. Геологи успели не одну сотню километров исколесить по долинам, горам и болотам, отрисовывая, прорисовывая квадрат за квадратом такую нужную и необходимую всем геологическую карту.

Неожиданно я получил телеграмму от Брюханова, который в прошлый год сменил Е.Н.Воскресенского на посту управляющего ВАГТом. Нового руководителя нашего треста я знал плохо. В телеграмме Брюханов сообщал, что он намеревается посетить нашу экспедицию в ближайшее время. Потом состоялся телефонный разговор с ним, из которого стало понятно, что мне необходимо встретить высокого гостя в Якутске и познакомить с якутским геологическим руководством. С этими вестями я отправился сразу к Борису Николаевичу с предложением ехать в Якутск вдвоем. На что Борис Николаевич без раздумий дал свое согласие. В Якутске мы встретили Брюханова, потом познакомили его с якутским геологическим руководством и после этого отправились втроем в Жиганск. После всяких знакомств и осмотров Брюханов пожелал посетить партию Натапова, который завершал геологическую съемку Эчийского листа. Туда мы и привезли на вертолете высокое начальство.

Пока вертолет выполнял небольшую работу по заброске отрядов партии, Натапов расстелил несколько калек и стал рассказывать о своей работе. Он говорил много, шибко распространялся про разные виды опробования, не говоря при этом, зачем то или иное опробование проводилось и проводится. Часа полтора длилось словоблудие, из которого я ничего толком не понял. Борис Николаевич сидел с таким видом, как будто хотел сказать - зачем он все это слушает; он молчал и вопросов не задавал. У меня тоже не сложились от услышанного вопросы. При этом я ясно представил себе, что вся огромная работа по опробованию лишена какого-либо смысла. Район давно еще до нашей съемки оценен как бесперспективный в отношении полезных ископаемых, и проводить здесь такую тяжелую и трудоемкую работу по опробованию - сущая бессмыслица. Похоже, Брюханов все воспринимал по-другому. Он даже задавал какие-то вопросы, смысл которых мне не совсем был понятен. Наконец, этот цирк закончился. С полчаса назад прилетел вертолет из последней закидушки. Натаповские ребята сразу повели пилотов в столовую палатку, чтобы напоить их чаем и угостить соленой рыбой. После картинного Натаповского выступления все геологи, кто присутствовал, и мы с Борисом Николаевичем встали и отошли в сторонку, оставив Натапова и Брюханова один на один. Я воспользовался небольшой паузой и зашел к Нонне (минерагог) в палатку. Она приветливо встретила меня и усадила на топчан. Окинув взглядом ее полевую лабораторию в палаточном варианте, я спросил: «Как живется тебе тут, как работается?». Нона, помолчав, ответила: «Живется ниже среднего, а работается и того хуже. Даже не совсем понимаю, зачем вообще нужен был здесь минералог. Шлихи, которые я смотрю, пустые. Я вспоминаю часто, как было интересно работать на «Звездочке» и потом на других ртутных рудопроявлениях. Натапов замордоват всех всяким разным опробованием. А зачем и почему такая страсть — никто не знает. Сплошная суетня какая-то бессмысленная». Мне нужно уже было уходить, мы попрощались, и я вскоре примкнул к компании с высоким гостем. Натапов закончил общаться с Брюхановым и сразу предложил всем выпить чаю. Поблагодарив и отказавшись от чая, мы направились к вертолету.

На следующий день Брюханов улетел в Якутск и дальше в 8-ую или во 2-ую экспедицию. Комментарии о работе нашей экспедиции мы не услышали из уст высокого начальства; им была отмечена только, как он выразился, интересная и содержательная работа партии Натапова. После начальского явления мы с Борисом Николаевичем поделились своими впечатлениями об этом, каком-то полузакрытом и недоговоренном визите. Не сговариваясь, оба пришли к одному выводу, что в недалеком будущем в тресте грядут знаковые перемены и в первую очередь в кадровой сфере. Не исключено, что и существенные структурные преобразования могут потрясти ВАГТ. При этом Борис Николаевич попытался высветить некоторые детали грядущих перемен. Он сказал: «Думается мне, что мы с тобой, Миша, выпадем из Брюхановского пасьянса. Нам обоим места в нем не найдется. Единственное, что мне непонятно, как оно, это явление началъское, сможет избавиться от нас. Ни в организации полевых работ, ни в производственном процессе, ни в бухгалтерской и другой отчетности, ни в качестве изданных и издаваемых геологических карт у экспедиции нет никаких изъянов. К тому же — третье место экспедиции в Союзном соцсоревновании производственных геологических организаций. Не вижу я зацепок расправиться с нами. А Брюханову, похоже, это очень надо». «Удивительно, Борис Николаевич, но у меня с Вами нет расхождений в оценке нынешней ситуации и на ее ближайшую перспективу, — сказал я, — и если Брюханов имеет надежную поддержку или покровительство в самых геологических верхах — разрушительная машина будет им запущена очень скоро. Пока же нам думать об этом некогда. Забот и проблем на каждый день хватает от и до. Вот ими и займемся». На этом мы расстались и потащились по своим домам. Через два дня Борис Николаевич уплыл на катере в низовья Лены в отряд Надежды Ивановны Гогиной (его жены), где он пробудет до конца месяца.

Вот такой эпизод, моя дорогая жена, произошел в нашей экспедиционной жизни. И, похоже, этот эпизод получит продолжение. До окончания полевых работ осталось немного времени. Я вряд ли куда отлучусь из Жиганска. Постараюсь вплотную заняться диссертацией во все вечера и остатки от выходных. Немного в этом плане я уже успел сделать.

Писать, может, больше не буду. До свидания. Целую и обнимаю. Миша. Август 1973 года.

 Второе междусловие

В марте 1974 года меня вызвали в трест к Брюханову. Некоторые подвижки в тресте уже начали происходить. Похоже, и до меня очередь дошла. Брюханов поприветствовал меня и, не распространяясь по мелочам, сказал, что ГКЭС подготовил большой контракт с Ираном на проведение геологической съемки в центральной части страны. Правительство подписало этот многомиллионный контракт и поручило Министерству геологии, а через него Зарубежгеологии организовать геолого-съемочную экспедицию и провести эти работы. Нашему тресту предложено подобрать геологов, начальников партий, техников-геологов в эту экспедицию по иранскому контракту. Руководство треста будет рекомендовать меня на должность начальника экспедиции. Работы в Иране рассчитаны на 4 полевых сезона; сезоны зимние — с октября по май; камеральные работы планируются на Москву; после завершения геолого-съемочных работ предусмотрено издание геологических карт в масштабе 1:100 000 и 1:250 000, металлогенической карты в масштабе 1:250 000 и объяснительных записок к ним.

Слушая этот монолог, я как-то сразу не очень поверил в мою будущую заграничную начальскую должность. Но зато ясно понял, как и куда меня хочет законтрапупить Брюханов, и что может для меня это лучший вариант. А сказал я в ответ на все это только, что мне нужно подумать и посоветоваться дома, и что через день я дам ответ. Остаток этого дня и весь следующий я обзвонил своих многочисленных друзей и выяснил все, что хотел про иранский контракт. Один мой хороший друг, услышав о моем будущем иранском начальстве, засмеялся и сказал: «Наивный ты чудак, Миша. Это тебе наживку подкинули. Никаким экспедиционным начальником тебя в Иран не пошлют. На эту благодатную должность здесь столько холуйских дармоедов, что тебе и щелочки пролезть не найдется. Ты вполне можешь поехать и, думаю, поедешь начальником партии, потому как там нужен пахарь. Еще скажу, что в твоей ситуации иранский контракт — лучший вариант. Поэтому — соглашайся».

Кроме своего разворота в судьбе, я узнал, что Борис Николаевич Леонов, проработавший в Вилюйской экспедиции более 20 лет, уже переводится Брюхановым в 5-ую Тунгусскую экспедицию на должность главного геолога; а главный геолог 8-ой Колымской экспедиции М.Б.Шарковский получил предложение такое же, как и я, только несколько раньше, поехать в Персию в должности начальника партии. Здраво оценивая происходящее вокруг и около, Михаил Борисович уже дал свое согласие на поездку в Иран.

Дома я подробно рассказал жене о беседе с Брюхановым и его предложении поехать мне за рубеж. Она слушала внимательно, не перебивая и не задавая вопросов. Я еще подумал, что ее молчание — признак нехороший, и что этим известием я ее очень огорчил. Ан нет. Совсем наоборот. Жена очень даже воодушевленно подвела итог услышанному: «Просто замечательно! Раньше ты пропадал в тайге все лето и появлялся дома только к зиме. Мы же здесь все лето были как неприкаянные. Теперь ты будешь зимой шастать по иранским горам, а мы здесь работать и учиться. Зато летом все вместе будем отдыхать и купаться в Черном-пречерном море». Просто, ясно и конкретно положительно решился вопрос с Ираном.

Весной 1974 года произошло дурацкое объединение 8-ой Колымской и нашей 3-ей Вилюйской экспедиций, естественно, со сменой начальников и главных геологов. Объединенная экспедиция получила название Космоаэрогеологической экспедиции №3. Начальником ее стал А.Уфлянд, главным геологом Натапов; Б.Н.Леонов был переведен в 5-ую Тунгусскую экспедицию. С этой преступной акции Брюханова и с молчаливого согласия министра геологии Сидоренко началось уничтожение или ликвидация Всесоюзного аэрогеологического треста (ВАГТа) — самой мощной и эффективной геолого-съемочной организации в стране.

В объединенной экспедиции №3 я стал старшим геологом и был определен в партию В.С.Андреева. Летом 1974 года выезжал в составе этой партии на полевые работы, которые проводились в бассейне среднего течения реки Буор-Салаа - левого нижнего притока реки Лены и на самой Лене в ее нижнем течении. Зимой 1974-1975 годов я и все, кто намечался на поездку в Иран, проходили медицинскую комиссию. В эту же зиму я успешно защитил кандидатскую диссертацию по металлогении Екючю-Билляхского ртутно-рудного узла. Защита проходила в Москве, в ИМГРЭ - институте минералогии и геологии редких элементов. К лету 1975 года ВАК утвердил Протокол Ученого Совета ИМГРЭ по моей защите, и я получил диплом кандидата геолого-минералогических наук. Летом 1975 года по предложению Натапова побывал на Колыме, где 1,5 месяца работал в партии А.Г.Каца. 1 октября 1975 года я в составе большой группы геологов и техников-геологов из нашего, бывшего уже треста, вылетел в Иран в качестве начальника геолого-съемочной партии. Еще задолго до отъезда мне стало известно, что никто меня не рекомендовал на должность начальника иранской экспедиции, и что заверения и обещания Брюханова на этот счет были просто ложью.

Анарекская экспедиция.

Первый этап геологической съемки в Иране.

1975 - 1976

Здравствуй, моя дорогая жена!

Вчера среди дня наш серебристый воздушный лайнер благополучно приземлился на бетонную полосу недалеко от Тегерана. Как только мы выбрались из самолетного брюха наружу, небесное светило обрушило на нас всю свою мощь солнечной энергии. Воздух настолько был раскален, что почти обжигал легкие. Определив быстренько направление на аэровокзал, мы заспешили туда в надежде спрятаться под крышей от небесного огненного чудовища. В вокзале было прохладно, работали кондиционеры, нагнетая в зал холодный воздух. Нас встретили замначхоз, водитель автобуса и английский переводчик. Получив багаж, мы вывалились из прохладного зала на ярко освещенную привокзальную площадь под палящие, чуть ли не испепеляющие нас лучи южного солнышка. Автобус, быстренько заполненный российскими геологами, вскоре покатил в город. Проехав сбоку знаменитую тегеранскую арку, мы въехали на центральную улицу Тегерана и вскоре уткнулись в длиннющую пробку автомашин. И так, из пробки в пробку, изнывая от жары, мы еле-еле тащились к нашему офису, который расположился в самом центре города на улочке, идущей вдоль длинного и высокого забора нашего Советского Посольства. Ближе к вечеру было организовано обильное застолье в часть нашего приезда-прилета в Тегеран. Потом потекли дни знакомств, представлений, инструкций и разных оформлений в Посольстве и ГКЭС. Оба советских учреждения располагаются недалеко от нашего офиса, и нам не составляло большого труда посещать их. После этого мы, все геологи во главе с главным геологом иранской экспедиции Е.Романько отправились на автобусе знакомиться с персидскими геологами в их геологический центр, который называется Геологическая служба Ирана (ГСИ). ГСИ - сугубо геологическая организация; финансируется государством или Шахом по полной программе. ГСИ занимается региональными геологическими исследованиями и геологической съемкой. Для геолого-съемочных работ в страну иногда приглашаются геологические коллективы других государств, то есть осуществляются масштабные геологические работы по контрактам. С другой стороны, вся отраслевая геология находится в ведении частных компаний. Например, иранская металлургическая компания имеет мощную геолого-поисковую и геологоразведочную службу. Компания планирует и финансирует все нужные ей геологические исследования. Советские специалисты-геологи разного профиля во множестве работают по контракту в этой компании. Так же организуют и финансируют геологические работы и другие компании и только по своему профилю производственной деятельности. Поэтому никогда не возникает в стране дублирование геолого-поисковых и разведочных работ.

Встреча с иранскими геологами прошла достаточно корректно и дружелюбно. Через нашего английского переводчика каждый из нас был представлен персам. Они же познакомили нас с куратором иранского контракта, точнее иранской геологосъемочной экспедиции, мистером Хои. Он будет решать все возникающие по ходу наших полевых работ организационные вопросы. Мистер Хои по профессии геолог, учился в Германии и Франции, владеет тремя иностранными языками. Далее мы договорились с персами о нашей работе с геологической литературой по району в здании ГСИ. Поскольку в Тегеране еще сохранялся из-за жары двухсменный рабочий день, то есть все учреждения работали утром и вечером с дневным 4-х часовым перерывом, мы решили заниматься в ГСИ только утром до 11-12 часов. Такое решение было принято оттого, что по городу из-за автомобильных пробок и особенно днем и вечером было крайне трудно и долго передвигаться в автобусе. Тем более, ГСИ и наш офис были расположены очень далеко друг от друга.

У себя дома мы перво-наперво организовали общепитовский колхоз, в который без принуждения вступили все персоналии двух партий: нашей и Льва Аистова. Сразу же и определились с дежурством — так называемый «колхозник» дежурит один и целый день: готовит завтрак, обед и ужин; ходит за продуктами на рынок и в магазин; моет посуду. В день дежурства труженик кухни освобождается от поездки в ГСИ.

Еще когда мы посещали по разным вопросам наше Советское посольство в Иране, мы успели не раз погулять по огромной, на целый квартал, посольской территории, представляющей собой красивейший парк вековых деревьев, обнесенный сплошным высоким забором со всех сторон. Почти посередине этого чудного парка расположено красивое здание с колоннами. Здесь в 1943 году проходила Тегеранская конференция глав государств антигитлеровской коалиции. Справа, если стоять лицом к фасаду Дома, в глубине парка установлена скульптура А. Грибоедова. Посольская территория, обнесенная забором, и все здания на ней являются собственностью Советского Союза. Случилось такое чудо следующим образом. До событий 17-го года в Иране была расквартирована российская кавалерийская военная часть. Царский офицер, служивший в этой части, выиграл в карты у очень богатого перса эту землю со всеми постройками, в том числе и с двухэтажным гаремом. Таким образом, он стал собственником огромного по площади участка земли в самом центре Тегерана. Потом земля царского офицера перешла в собственность Советского государства, и никто никогда отобрать ее у страны Советов не имеет права.

Еще, что мы освоили до работы в ГСИ — это клуб для работников Посольства, ГКЭС и специалистов, работающих в Иране. Он расположен на небольшой улочке, упирающейся в ворота на территорию Посольства. В клубе имеется хороший большой актовый зал, богатая библиотека, небольшой книжный киоск, маленькая столовая. Довольно часто в клубе устраивают концерты, лекции и прочие культурные мероприятия. Неподалеку от клуба расположен большой книжный магазин с хозяином персом. Здесь продаются книги на многих языках, в то числе и на русском. Причем последние во множестве, и многие такие, которых у нас не купить.

По приезде в Тегеран мы, естественно, вначале стали осваивать торговую сеть и в первую очередь продуктовые объекты. Получив аванс в 2 тысячи риалов, мы отправились за едой на рынок. Кстати, при получении аванса я узнал, что мой оклад здесь будет составлять 18 тысяч риалов, то есть около 25% от оклада, который будут выплачивать мне персы по контракту. 75% моих заработанных денег кто-то и как-то умыкнет, умыкнет и спасибо не скажет.

Рынок, когда мы оказались на его территории, потряс всех нас изобилием всего, что продавалось и что можно было купить. Перечислить все - у меня бумаги не хватит. Мы обратили внимание на рыбу, ее было очень много и всякой, но особенно осетров. При этом выяснилось, что осетры чуть ли не вдвое дешевле крупной чешуйчатой рыбы. Их мы и купили; а потом набрали всяких овощей и немного фруктов. По дороге с рынка зашли в магазин, где пополнили покупки маслом, крупами, сахаром, чаем и лавашом (хлеб местный, как лепешки). Позже мы выбрали продуктовый магазин, где хозяином был армянин - эмигрант из Союза, который хорошо говорил по-русски. К нему и стали постоянно ходить за продуктами. Так же нашли поблизости мясной магазин, где покупали фарш и мясо. Фарш перс-продавец прокручивал через электрическую мясорубку из кусков свежего мяса прямо при нас. Как-то в продуктовом магазине обнаружили растворимый кофе, купили баночку и потом он стал нашим любимым напитком.

Определившись с работой в ГСИ только по утрам, мы одновременно получили уйму свободного времени вечерами. Его использовали, в частности, для знакомства с городом и с торговлей ширпотребом в широком ассортименте. В один день мы с Германом отправились погулять по вечернему Тегерану. Почти на каждой улице много разных магазинов, лавчонок, встречаются чайные и кофейные заведения в небольших зальчиках. Всюду много автомашин, а на улицах побольше - огромные пробки. Около одного ювелирного магазинчика мы остановились и, глазея на витрину, решили зайти из-за любопытства. Войдя в мощно освещенный зал магазина, мы погрузились в волшебный мир драгоценных камней и драгоценных металлов. Художественное совершенство многочисленных изделий из них просто-напросто оглушило нас. Особенно наше внимание привлекли ювелирные изделия с бирюзой: кольца, подвески, кулоны, бусы, браслеты. Бирюза в некоторых из них была очень больших размеров, и во всех случаях она поражала ослепительно-красивым небесно-голубым цветом. Кроме того, во множестве продавались в различных ювелирных изделиях рубины, изумруды, топазы, алмазы (бриллианты); поделки из яшмы, малахита, жадеита и даже красиво расписанного самой природой мрамора. Здесь же мы обнаружили изделия из серебра — ложки, вилки, ножи. Столовые ложки как-то привлекли наше внимание, и мы попросили перса- продавца одну показать нам. Оказалось, что эта столовая ложка и другие в куче изготовлены у нас в Союзе, то есть они советского производства. В этом же магазине был еще небольшой отдел — отдел часов. Осмотрев их в витрине, мы пришли к выводу, что нет на свете ни одной фирмы, часы которой не лежали бы здесь. Красота и изящество всевозможных ручных часов поразительны. По дороге домой мы обнаружили небольшой пивной бар, зашли в него и выпили по кружке довольно приличного бочкового пива. Бар этот приметили и, не единожды, потом навещали его.

В первый выходной день я отправился в советский госпиталь, который функционирует давно в Иране и пользуется большой популярностью. Этот госпиталь обслуживают советские врачи и сестры. Он привлекает внимание персов, особенно небогатых, хорошим и недорогим лечением. Госпиталь расположен на северной окраине города, недалеко от предгорья Эльбурса. Я направился в него по поручению жены моего друга - доброй и милой Наташи, чтобы передать небольшую посылку ее подруге, а здесь в госпитале - советскому врачу Вере Ивановне. Узнав местоположение медицинского центра и дорогу к нему, я после завтрака пешком потопал по улицам города. По пути я обратил внимание на удивительное явление. Я писал тебе, моя дорогая, что движение автомашин в городе очень интенсивное. На перекрестках, как везде и всюду, стоят светофоры; поэтому, подойдя к нему, стоишь и ждешь зеленый свет. Но это не для всех жителей Тегерана так. Идет и подходит к перекрестку-переходу персиянка, обычно в черной накидке из легкой ткани; у нее ребенок на руках, да еще и рядом шлепает ее малыш. Мама-персиянка подходит к краю тротуара, чтобы перейти улицу, огонь в светофоре красный; и вдруг все автомашины, сколько бы их не было сзади, останавливаются перед перекрестком, давая пройти женщине с детьми. Она спокойно, не торопясь идет, доходит до середины улицы, и тогда встречный поток машин также останавливается, давая женщине перейти спокойно улицу со своими малышами. Так же ведут себя персидские водители, когда переходит улицу одна или две персиянки без детей. Поразительное и удивительное благородство мужчин-персов.

Веру Ивановну я нашел быстро. Она жила с таким же врачом в двухкомнатной квартире. Она ужасно обрадовалась неожиданной встрече, да еще и посылке. Мы долго беседовали, пили чай, потом она пошла меня немного проводить, и мы по ходу договорились о новой встрече.

Наша работа в ГСИ с геологической литературой продвигается довольно быстро. Район, в котором мы будем проводить стотысячную геологическую съемку, оказался чрезвычайно сложным по своему строению и напичкан полезными ископаемыми чуть ли не в половину менделеевской таблицы. Если о геологии и тектонике района было материала достаточно, то по полезным ископаемым почти ничего. А нам придется составлять металло-геническую карту, для которой, в первую очередь, необходимы сведения о месторождениях. К тому же с этой картой вообще получилось непонятное: мы эту карту должны будем представить персам в масштабе 1:250 000 на всю площадь вместе с запиской, отпечатанной типографским способом; но осмечена эта карта в контракте не была, то есть персы должны будут получить ее бесплатно. Поэтому мы сейчас не сможем выполнить очень большой объем опробования и проанализировать различные пробы по очень простой причине — нет денег. Конечно, мы как-то изловчимся, но от этого пострадает только качество карты.

В самом начале нашего пребывания в Тегеране мы имели честь познакомиться с начальником нашей экспедиции. Его никто из нас не знал ранее, и откуда это чучело откопали — тоже никто сказать не смог. Фамилия его Скуратов. Дуб просто редкостный. Никто также из нас не мог понять, как можно было назначать на такой сложный контракт и посылать в другую страну это недоразумение.

10 октября, приехав ГСИ, нам персы сообщили, что в Джульфу иранскую (иранский город на границе с Советским Союзом) прибыли железной дорогой автомашины ГАЗ-67 и ГАЗ-63 для нашей экспедиции. Сразу же несколько наших геологов — хороших водителей, персы-шоферы, переводчик с фарси поехали поездом в Джульфу и через несколько дней пригнали колонну автомашин. Еще в дороге обнаружилось, что почти все автомашины требуют тщательного технического осмотра, а в некоторых случаях и кой-какого ремонта. Поэтому последующие 10 дней наши ребята, хорошие механики, и несколько персов доводили до ума только что сошедшие с горьковского конвейера автомашины. Нам было просто стыдно перед персами за такое разгильдяйство горьковских автосборщиков.

Написал уже почти три листа. Пожалуй, отправлю тебе это загранписание.

Целую тебя и сынулю крепко, крепко. Миша. Октябрь1975 года

Здравствуй, моя дорогая!

Неделя пролетела незаметно, как я отправил тебе первое письмо из Ирана. Пребывание наше в Тегеране подходит к концу. В ГСИ работы осталось совсем немного. Возможно сразу, как ребята закончат приводить в порядок наш автопарк, мы уедем в Исфаган. В последний выходной мы решили отдохнуть в горах Эльбурса. Хребет Эльбурс с горушками свыше 5 тысяч метров опоясывает южную окраину Каспийского моря. До этого мы намеревались прокатиться на каспийское побережье, но в посольстве эту поездку нам не разрешили из-за какой-то автомобильной аварии, совершенной посольским служащим в подпитом состоянии. Поэтому мы ограничились выездом в места отдыха жителей Тегерана, в предгорье Эльбурса. Здесь по удобным долинам горных речушек на больших открытых площадках во множестве располагаются жители Тегерана целыми семьями, приезжая на автомашинах на целый день. Таких площадок-полян размещается по долине речки довольно много, и все они заполняются отдыхающими. Везде и всюду разбросаны палаточки, магазинчики, ресторанчики, чайные, кофейные. Продаются продукты, какие душеньке угодны, разные безделушки и иногда легонькие хозтовары. У каждого ресторанчика стоит мангал, около которого колдует перс над шашлыками.

Приехали мы на одну большую поляну сравнительно рано, поэтому понаблюдали приезд еще не одной машины с персидской семьей, приехавшей на отдых. Иногда среди приезжающих были поразительные (для нас, конечно) семьи. Вот приехал легковой автомобиль, выбрал свободное местечко и притулился на нем. Багажник его открыт, ибо в нем сидят, как грачи, три-четыре, а то и пять малышей. Из машины выходят три, иногда четыре молодые женщины и один мужчина. Они высаживают детишек из багажника, потом достают большой ковер, расстилают его рядом с машиной, ставят самовар (обычно на газу), чашки и усаживаются сами кружком вокруг него. Детишки резвятся неподалеку, взрослые пьют чай и дышат горным воздухом. Мы сначала никак не могли понять - кто эти женщины и почему они все так молоды, пока нам не объяснили, что все эти женщины являются женами одного персидского мужа. Кстати, скажу тебе, моя дорогая, что вообще персидские женщины необычайно красивы и стройны.

В следующий выходной день нас водили на экскурсию в шахскую сокровищницу. Это своеобразный музей подарков и приобретений высокими персонами шахской династии за многие годы. Музей располагается в глубоком подвале крупного иранского банка, за двумя мощными, сходящимися к центру дверями. Двери расположены на двух площадках, которые прерывают на разной глубине широкую лестницу в зал. Музей охраняется сверхнадежно. У каждой витрины стоит или прогуливается молодой человек в черном строгом костюме. Его взор обращен не на витрины, а только на посетителей. Нашу группу провели через две двери, которые сразу за нами сдвинулись и не раздвигались, пока мы не покинем зал. Зал музея не очень большой, на его стенах повешены витрины, три также застекленные витрины установлены на полу. Одна небольшая стоит посреди зала, в ней покоится на бархате огромный, один из крупнейших в мире, алмаз Кохинур. Он чрезвычайно искусно огранен и сверкает гранями божественным алмазным блеском. Мы ходили от витрины к витрине и не переставали удивляться и восхищаться творениями природы и неповторимыми творениями рук человеческих. Вот бусы, их много висит в витрине. Бусы из жемчуга, их штук пять, и все они поражают своеобразной красотой и очень большим размером каждой бусины; бусы из бирюзы, они собраны из огромных, круглых и удлиненных бусин, их небесная голубизна ослепляет; а там висят бусы из граната и красного, и зеленого. Прогуливаясь вдоль витрин и восхищаясь великолепием изделий, их наполняющих, невольно думаешь, что здесь, в этом небольшом зале собраны все драгоценные камни, встречающиеся на земле. В основной своей массе они покоятся на бархате или стекле в изящной и красивой, чаще золотой упаковке. Правда, есть витрины и с необработанными драгоценными камнями. Среди них особо красивы и как бы величавы огромные рубины и изумруды, которые в беспорядке лежат на бархате. Среди подарков шахской династии имеется несколько изящных и чрезвычайно красивых ювелирных изделий от российских царей. Через час мы покинули зал бесценных сокровищ небесной красоты, принадлежащих иранскому Шаху.

Время летит стремительно. Все автомашины наши уже на ходу; мы успели получить персидские (иранские) паспорта и теперь временно являемся жителями Ирана; управленческо-хозяйственная команда экспедиции в полном сборе; то есть все готово к нашему отъезду из Тегерана в Исфаган, где обоснуется руководство нашей экспедиции. Это довольно далеко от района геолого-съемочных партий и, конечно, нам кататься до начальства совсем ни к чему. Хотя, может, такое и к лучшему — меньше общения с кем не хочется общаться совсем.

Еще до отъезда я дважды ходил в иранскую филармонию на концерты зарубежных (не иранских) симфонических оркестров. Зал филармонии довольно большой и с очень хорошей акустикой. В первый раз своего посещения, во время антракта я вышел из зала и сел на скамеечку. Мимо меня прогуливалась большая толпа посетителей концерта. Невольно прислушиваясь к говорившим, я поразился - в большинстве звучала русская речь. Вообше-то в Тегеране очень много эмигрантов из Союза и, главным образом, армян. Они довольно быстро адаптируются к здешним условиям, занимают свободные ячейки в торговой сети и преуспевают в этой области. Видимо, в большинстве они и посещают концерты в иранской филармонии.

Наконец был назначен день отъезда. Учитывая большие сложности в передвижении автотранспорта по городу в дневное время из-за огромных пробок, было решено проехать по городу ночью. В 2 часа мы уже начали загружать автомашины, пригнанные к офису в предыдущий день поздно вечером. В 3 часа большая колонна ГАЗ-67 и ГАЗ-63 выехала с маленькой улочки нашего офиса и направилась по пустынным улицам города к шоссе Тегеран-Исфаган. Проехав около 100 км, один ГАЗ-67 поломался - полетела коробка передач. Этот ГАЗик оставили на стоянке у полицейского дорожного патруля. Потом эту сломанную машину забрал механик нашей экспедиции и поставил обратно на колеса, то есть отремонтировал.

На второй день мы приехали в Исфаган. Это довольно большой и красивый город, древняя столица Ирана. В нем мы задержались недолго, да и дел у нас в этом городе никаких не было. Нас больше манил небольшой город Наин, откуда мы, обосновавшись там, приступили к основной нашей работе - геологической съемке первого нашего листа. Мы и вторая партия Льва Аистова разместились в двухэтажном доме с кондиционерами и душами. Большой двор дома приспособили под гараж. Вскоре наша партия пополнилась двумя водителями-персами, четырьмя рабочими-персами и поваром — персом тоже. Кроме того, нам был придан переводчик-туркмен, который жил поблизости от нас с женой и сыном. До самого Наина нас сопровождал мистер Хои на своем лендровере (автомобиль такой) с персом-водителем и еще каким-то персом, возможно, его помощником. Мистер Хои активно участвовал во всех организационных вопросах и жил временно в наинской гостинице. Поскольку мистер Хои хорошо знал немецкий, я мог с ним половину на языке, половину на пальцах изредка пообщаться. Больше же, конечно, мы решали все вопросы через переводчика. Кстати, скажу тебе, дорогая моя, еще в Тегеране я принялся активно восстанавливать свой немецкий. А конкретно, вспоминать и заново учить слова.

Устроившись и укомплектовавшись, мы отправились всем геологическим составом партии в рекогносцировочный маршрут по площади почти всего листа. Наинский лист располагается в сложно построенной зоне меланжа, со сложным и очень разным составом магматических пород от ультраосновных до кислых. На этот район имелась довольно хорошая геологическая литература и приличная геологическая карта, поэтому нам несложно было наметить свой рекогносцировочный маршрут, чтобы извлечь для всех нас максимум пользы. В ходе его мы определили порядок или последовательность отработки отдельных участков района; какие комплексы пород изучать с большей детальностью; как называть те или иные магматические породы, и какое и где проводить опробование. После этого начались геолого-съемочные маршруты по давно заведенной схеме: два дня маршруты, один день камеральный. Погода в ноябре заметно поубавила жароиспепеляющий пыл и стала вполне пригодной для полевой работы. Поэтому наши маршруты с самого начала длились с 8 часов утра до 8 (20) часов вечера, то есть 12 часов с перерывом на дневной чай в маршруте. Поскольку в камералке рабочим и водителям работы не было, мы их отпускали домой. При этом водитель грузовой машины развозил всех, кто далеко живет, по домам, а потом автомашину увозил к себе домой.

Перед началом полевых работ всем геологам и техникам выдали небольшой термос и ампулу с сывороткой от укуса змей и два шприца. В нашем районе работ водится очень много самых ядовитых змей: кобра, гюрза, эфа. Кроме того, имеется всякая змеиная мелочь, а также скорпионы и фаланги. Эти термосы с ампулами мы носили с собой в каждый маршрут.

Постепенно и довольно быстро мы втянулись в свой обычный маршрутно-камеральный режим, как неожиданно персы-рабочие и водители устроили нам забастовку - выразили недовольство работой по 12 часов с требованием об оплате отработанных часов сверх 8-и. Спорить с рабочими мы не стали, а вызвали сразу мистера Хои. Он приехал довольно скоро, выслушал претензии рабочих к нам и обратился ко мне за разъяснениями. Я сказал мистеру Хои, что рабочие и водители работали 4 дня в неделю по 12 часов, что будет 48 часов; при этом они имели 3 выходных дня. Если они будут работать по 8 часов в день и 6 дней в неделю, тоже будет 48 часов, но с одним выходным днем. Второй вариант их работы исключает использование ими нашей грузовой машины. Мистер Хои сразу все понял и пошел к рабочим. Никаких больше недоразумений в наших отношениях с рабочими не было. Все осталось, как было раньше.

Съемка наинского листа продвигалась. Меланж с большим трудом, но раскрывался. Мы собрали довольно обширный материал по этому сложнейшему структурно-магматическому комплексу. До конца разобраться и завершить картирование наинской зоны меланжа неожиданно помогла нам всемирная конференция в его честь. Она была организована соответствующим комитетом. Им же город Тегеран был выбран местом проведения конференции, после которой планировалась обширная экскурсия на Наинскую зону. На эту конференцию, а затем экскурсию съехались геологи со всего света, в том числе четверо молодых ученых приехали из Союза. Троих я хорошо знал ранее, это Никита Богданов, Андрей Книппер и Марк Марков. Во второй половине ноября все участники конференции в сопровождении большой группы иранских геологов прибыли в Наин и разместились в местной гостинице. На следующий день состоялась обширная по количеству участников экскурсия на Наинский меланж. В качестве бесплатного, но очень заинтересованного приложения, в экскурсии участвовали геологи и главный геолог нашей экспедиции. С самого начала экскурсии я прилепился к группе, образовавшейся вокруг Андрея Книппера, который владел английским и французским, блестяще комментировал (естественно, на русском языке) высказывания многих крупных и помельче заморских ученых-геологов по проблеме меланжевых зон. Многое из увиденного, а больше из услышанного нам очень пригодилось при составлении геологической карты Наинского листа в окончательном варианте, а, главное, при написании отчета и последующей объяснительной записки к листу. Вечером того же дня трое из Союза и мы трое: Миша Шарковский, Юра Перфильев и я очень хорошо отметили зарубежную встречу в ресторане наинской гостиницы.

К концу ноября мы закончили работы на Наинском листе и дружески с ним попрощались. Следующим центром расходящихся во все стороны маршрутов был небольшой, тихий и уютный поселок Анарек, расположенный у южных отрогов обширного скалистого и высокого горного массива, голого от какой-либо растительности. В переводе с персидского Анарек означает гранатовый поселок (анар - по-персидки гранат). Название этого поселка стало символом нашей экспедиции, она получила название Анарекской экспедиции. Поселок Анарек находится близко к середине площади, на которой наша партия будет проводить геологические исследования, поэтому здесь мы будем обитать большую часть полевого рабочего времени.

В то время, когда мы приехали в Наин и расквартировались там, Константин Иванович — главный хозяйственный начальник арендовал в Анареке (30 км от Наина) для нас хороший большой дом с просторным двором и небольшой жилой хижиной в его углу. Потом Константин Иванович пригласил меня и Жору Ткачева (геолог нашей партии) съездить в Анарек и принять жилой комплекс во временное проживание. Ехали мы по хорошей грунтовой дороге; на обратном пути обратили внимание на строительство недалеко от начала Наин-Анарекской дороги небольшого заводика. Константин Иванович, показав на него, пояснил, что это заводик по производству асфальта для укладки его на анарекскую грунтовку. Ее асфальтирование начнется сразу, как заработает этот заводик. И действительно, заводик заработал, два самосвала возили асфальт, двое рабочих его равняли с помощью лопаты и небольшого бульдозера, а два катка укатывали асфальт по полотну дороги, которую подготавливал грейдер. Песок и гальку возил на полотно самосвал, нагружаемый неподалеку в пустыне экскаватором. За месяц дорога в 30 км от Наина до Анарека была асфальтирована. Мы переезжали на свою анарекскую базу уже по асфальтовой дороге.

В Анареке в нашем новом большом доме мы разместились довольно просторно. Сразу сменили наинских рабочих и водителей на анарекских, объяснив им режим нашей работы во избежание наперед всяких эксцессов. Кроме этого, до начала полевых работ нам необходимо было получить в Исфагане аэрофотоснимки и топографические карты в масштабе 1:100 000 на Анарекский район (кстати, здесь их никто не секретит); закупить целлофановые пакетики для упаковки каменного материала, взамен оберточной бумаги, которой в Иране нет; заказать в мастерских в Наине изготовить старательский лоток и два железных бака емкостью почти в один куб воды на прочных опорах для промывки шлихов. Воды свободной в речках и каких-либо водоемах в районе нет, поэтому придется промывать шлихи в этих двух баках - в одном мыть, в другом доводить.

И только потом мы приступили к основной нашей работе — геологической съемке. Геоморфологически Анарекский район построен довольно однообразно: островные горные массивы, разделенные пустынными плоскими низинами. Острова или обособленные горные сооружения неодинаковы по площади и высоте. Самый большой и высокий массив Анарекский; пониже и площадью меньше - Нахлакский, расположенный к северу от первого; совсем небольшой по протяженности хребет Лакх находится к югу от Анарека.

Первый маршрут из Анарека к северу от поселка мы совершили опять же только в составе одних геологов. В маршруте посетили участок, где развиты метаморфические породы - сланцы и мраморы. Их возраст персидские геологи определяют как докембрийский, или по ихнему - пракембрийский. Сланцами мы особенно не стали интересоваться - познакомились довольно близко и успокоились. Мраморы нас привлекли к себе значительно в большей степени. Во-первых, они нас совсем не убедили, что они мраморы, больше они похожи на известняки, только черные. Во-вторых, исходя из первого впечатления, мы не исключили возможности обнаружить в них органику. Чем собственно в дальнейшем настойчиво и занялись. Упорные и увлеченные поиски заняли немало времени. И не напрасно - в конце свершилось чудо: в немых десятилетиями докембрийских мраморах (в представлении персидских геологов) мы обнаружили небольшие, чуть меньше горошины, шарики, которые нами были приняты за органические остатки, а не за минеральные образования (кстати, не ошиблись). Набрав достаточно образцов с этими шариками, мы закончили свой первый и, как оказалось потом, знаковый маршрут в Анарекские горы.

После этого мы основательно впряглись в нашу многоколесную телегу под названием геологическое картирование, и без перерыва волокли ее две с лишним недели. Анарекские горы, на доступное от Анарека расстояние от нашей базы, были исхожены, облажены, всяко опробованы, а потом разрисованы во все цвета радуги на топографической карте. Пару раз приезжал к нам главный геолог, приезжал и уезжал, а мы продолжали работать. Однажды навестили нас иранские геологи большой командой, прикатив на двух лендроверах. В присутствии всех наших геологов, я им подробно рассказал о работе партии, демонстрируя отрисованную карту небольшой части Анарского листа. О наших шариках я не стал распространяться. Сообщение я делал через переводчика Юры При-зова, кстати, геологически очень грамотного переводчика.

В начале двадцатых чисел декабря мы перебазировались из Анарека в Чах-Сефид - брошенный медный рудник. Там разместились в большом доме, в котором базировалась соседняя с нами съемочная партия Льва Аистова. Из Чах-Сефида мы приступили к отработке, а точнее к геологическому картированию Нахлакских гор, сложенных главным образом мезозойскими, юрскими осадочными породами. У южной оконечности гор небольшой по ширине полосой обнажаются ультраосновные породы, которые персидские геологи относят к зоне меланжа, самостоятельного от Наинского.

Погода установилась самая благодатная для нашей полевой работы. Дни были теплыми, но не жаркими. Ночи стали здорово прохладными, даже холодными. Потребовалось установить в доме керосиновые печи, которые по-персидски называются «бухари». Они небольшие по размеру, по форме похожи на газовую плиту, только поменьше и с очень нехитрым устройством для горения. Бак под керосин, от него тонкая трубка, по которой керосин стекает и только капает на чашу сантиметров 30 в диаметре, с невысокими стенками, где медленно-медленно горит, распространяя тепло вокруг. Бухари удобны и вполне обеспечивают тепло в комнате. Их недостаток - огромное выделение копоти от горения керосина, поэтому над каждой бухари установлена вытяжная труба с выходом через крышу дома. Бухари работают или горят все время, когда холодно в доме.

Геологическое строение Нахлакских гор оказалось несложным, поэтому их картирование продвигалось довольно быстро. Разделаться геологически окончательно с горами нам помешал подкравшийся незаметно к нам Новый год. 30 декабря две партии - наша и Льва Аистова в полном составе отправились в Исфаган на встречу Нового года. Подготовка к нему, причем по высшему разряду, днем 31 декабря была завершена. В углу огромной комнаты стояла разлапистая сосна (елок в Иране нет), красиво украшенная игрушками, а посередине — огромный стол, уставленный всякой посудой с яствами. На встрече были только геологи, начальство наше во главе со Скуратовым, слава Богу, уединилось в другом месте.

Встретив Новый 1976 год красиво, весело, интересно, с перерывами на тосты и их обильное ножик-вилковое продолжение, мы позволили себе устроить небольшие, всего 3 дня, каникулы и посвятить их, главным образом, знакомству с Исфаганом. Все три дня мы ходили и гуляли по городским улицам, немало походили по шахской площади с шахским дворцом и очень большим гаремом неподалеку. С ума сойти можно, как подумаешь, сколько там находилось шахских жен. На самом краю шахской площади располагается вход и спуск в подземный исфаганский рынок, занимающий огромную площадь под землей, почти на треть города. В улочках рынка, заставленных по обе стороны магазинчиками, палаточками, чайными, вполне можно заблудиться. Продается на рынке все, что изготавливается и делается руками человеческими, причем людьми, живущими во многих уголках мира. Прогуливаясь по городу, мы, конечно, не упустили возможности подробно ознакомиться с наполнением магазинов разными товарами и, естественно, наметили, а потом купили кое-что. Хотя многие магазины мы посещали из простого любопытства. К ним относятся магазины ковров, которых в Исфагане довольно много. Как-то с Жорой Ткачевым мы зашли в большой магазин ковров. На всех стенах висели ковры очень больших размеров и много меньше. Все они были ручной работы, какой-то запредельной для понятия красоты. У меня было желание попросить какой-нибудь стульчик, сесть на него посередине зала и, поворачиваясь взором от одной стенки к другой, упиваться красотой божественных творений персидских мастериц. Продавцы-персы нас не беспокоили, поняв сразу, кто мы такие и занимались своим делом. Кстати, всюду во всех городах в магазинах продавцы только мужчины, женщин нигде нет. Рисунки на коврах очень разные, но неизменно гармоничные и необычайно красивые. Позже мы встретили маленькую мастерскую, которая продавала трафареты рисунков для ковров. Эти рисунки поразительно разнообразны и красочны, их создатель без сомнения обладает неуемной фантазией и талантом. Еще в один магазин мы зашли уже с целью приобрести товар. Это был радиомагазин, где Жора хотел купить небольшой магнитофон. В магазине, в котором мы оказались, глаза враз поразбежались от обилия и разнообразия сверкающей никелировкой радиоаппаратуры и магнитофонов, привезенных сюда со всего света и всесвет-ских фирм. Здесь же оказался небольшой закуток, где продавали магнитофонные кассеты. Пока Жора подбирал себе портативный магнитофон, я стал читать на кассетах их содержание, и был немало удивлен. На кассетах во множестве была записана классическая музыка с выдающимися дирижерами, пианистами, скрипачами, певцами, среди которых имелось довольно много наших соотечественников. В частности, такие великие мастера, как дирижеры Л.Стоковский, Г.Караян; пианисты С.Рихтер, В.Софроницкий; скрипач Д.Ойстрах; певцы И.Козловский, СЛемешев, Н.Обухова. Были записи наших джазов А.Цфасмана, Л.Утесова и американца Элингтона. Прочитав все это на кассетах, я, не раздумывая, купил тоже и такой же портативный японский магнитофон фирмы Айва с наушником, а потом подобрал 7 кассет с симфониями Л.Бетховена, П.Чайковского, фортепианными и скрипичными концертами, другой фортепианной и скрипичной музыкой, а также джаз с Элингтоном и А.Цфасманом.

На этом закончу это письмо, отправлю отсюда из Исфага-на. Поздравляю тебя и Димулю с наступившим Новым годом, будьте оба здоровы. Почти половина моего загран-турне пролетела. Когда бродишь с молотком в горах, время летит незаметно, а главное голова забита камнями, жилами, рудами, разломами, так что о другом не остается минуточки помыслить. Здесь же в наши маленькие каникулы порой скучища наваливалась до звона в ушах. Забыл сказать, письма твои я получил. Спасибо тебе за такую подробную информацию о нашем доме и о вас обоих.

Целую вас обоих крепко и много раз. Миша. Январь 1976 года.

Здравствуйте, мои дорогие!

Начинаю писать третье письмо из-за бугра. В третий день пребывания в Исфагане мы закупили много продуктов, в том числе брикеты мороженой каспийской кильки, которую мы приспособились солить и с удовольствием употреблять как приправу к вареной картошке. Рано утром четвертого дня Нового года мы покинули Исфаган, взяв направление на Чах-Сефид, куда в тот же день и прибыли.

Новый год наступил и вполне вступил в свои права, но наш геологический сценарий никак не изменился; маршруты не стали ни больше, ни меньше, правда, камералка заметно прибавилась в объеме. Уже на следующий день после приезда в Чах-Сефид все отряды нашей партии выехали в Нахлакские горы, чтобы завершить их картирование и потом дорисовать геологическую карту. Большинство маршрутов в этот день ничего нового в сравнении с прежними наблюдениями не выявили. Лишь один из них принес неожиданно интересные данные о характере взаимоотношений ультраосновных пород меланжа с юрскими известняками. По выходе из Нахлакских гор в конце своего маршрута я пересекал зону меланжа и пытался найти обнаженный контакт ультраосновных пород и вмещающих их известняков. Общеизвестно среди геологов и железно общепринято, что ультраосновные породы меланжа имеют протрузивную природу, то есть внедрялись или проникали во вмешаюшие породы в холодном состоянии. Поэтому я хотел здесь получить подтверждение этой гипотезы, ставшей аксиомой. На удивление мне повезло, я набрел на хорошее обнажение, где отчетливо был виден этот контакт. Самое поразительное - он был горячим, активным, интрузивным. Чтобы потом детально изучить под микроскопом характер изменения вмещающих известняков, я набрал из них достаточно образцов на шлифы на разном удалении от контакта. Печально, что потом эти данные были проигнорированы, и в первую очередь - еще в Чах-Сефиде Ю.С.Перфильевым - блестящим специалистом по геологии Ближнего Востока (Юрий Степанович Перфильев работал по иранскому контракту геологом в партии Л.Аистова). Иногда мне думается, моя дорогая, что мои геологические опусы в письмах тебе, как рыбе зонт. Но меня порой просто волокет на них, поэтому не в силах сдержать себя, пишу и прошу тебя не очень на меня сердиться.

На дворе за окном активно стала проявлять свои слабенькие, дохленькие права иранская зима. Температура низко, поближе к нулю, опускалась только по ночам. Изредка иранская

зима, также ночью и как бы украдкой, белым крылом накрывала гористо-пустынную местность вокруг. Но только до утра. Солнышко, выкатившись из-за горизонта и взобравшись по небу чуть повыше, изничтожало очень быстро своими лучами белое покрывало. Сухая пустынная земля впитывала образовавшуюся влагу с великой радостью, а иногда по ней в ложбинах стока струилась ручейками чистая водица. Зимние по иранским понятиям явления никакого влияния на нашу работу не оказывали. Мы трудились в обычном режиме без передыху.

Неожиданно в партии Л.Аистова произошло ЧП. Герман Шешулин поехал в маршрут на грузовой автомашине с водителем и рабочим (оба персы). Их маршрут пролегал по ушельеобразной долине сухой речки. На середине этой долины их остановили два мотоциклиста, вооруженные автоматами. Один из них подошел к машине Германа и стал на фарси разговаривать с водителем-персом. Как потом нам сказал Герман, из их разговора он уловил только одно знакомое слово «шурави» (что значит советский человек), а еще понял, что они встретились с контрабандистами и что они, эти контрабандисты, дальше ехать Герману со спутниками не разрешают. Водитель-перс, побледневший как полотно при разговоре, после диалога дал задний ход на машине, развернул ее и помчал обратно в Чах-Сефид. Мотоциклисты тоже уехали, только в противоположную сторону. Приехав в Чах-Сефид, водитель через переводчика рассказал Герману, кто были мотоциклисты и что они требовали от него. Вечером, когда все отряды наших двух партий вернулись из маршрутов, Л.Аистов, узнав обо всем подробно, вызвал в Чах-Сефид мистера Хои. Он приехал через день и не один, а вместе с каким-то военным. Мистер Хои выслушал подробный рассказ Германова водителя-перса, сказал нам, что случай этот довольно серьезный; что из-за того, что мы работаем на автомашинах, окрашенных в зеленый цвет, контрабандисты могут принять нас за персидских военных или силовиков, которые разъезжают только на таких же машинах. Тогда могут возникнуть самые неожиданные и непоправимые последствия. В заключение мистер Хои сказал: «Некоторое время отряды мистера Аистова будут работать с охраной автоматчиков, которые будут сопровождать геологов во всех маршрутах; одновременно по очереди все наши машины будут перекрашены в другой цвет. Этим займется бригада красильщиков, привезенная из Исфагана в Наин, тогда все партии по очереди будут пригонять свои машины на пару дней». Уже на следующее утро к нашему дому в Чах-Сефиде подкатили две грузовые машины ГАЗ-63 (советского производства) с автоматчиками и даже с пулеметами. Все отряды Л .Аистова в этот день поехали под надежной охраной персидских автоматчиков. Мы в этот день закончили геологическую съемку Нахлакских гор и на другой день переехали в Анарек на свою анарекскую базу.

Во время работы в Нахлакских горах, кроме съемки, мы собрали достаточно большой материал по полиметаллическому очень крупному месторождению Нахлак, сейчас интенсивно разрабатывающемуся, а также по двум медным уже отработанным месторождениям и всем рудопроявлениям, встреченным в маршрутах. Все эти материалы, включая многочисленные пробы различного опробования, предназначены для составления металлогенической карты.

Из Анарека, куда мы обратно перебрались из Чах-Сефида, нам предстояло отработать западную часть Анарекских гор, а также южную и кусочек юго-восточной части Анареккого листа. Не успели мы отправиться в первые маршруты из Анарека, как наши резвые железные кони забрали в Наин на перекраску. За два дня, пока мы оставались без транспорта, было закончено составление геологической карты Нахлакских гор. На третий день мы заполучили полностью перекрашенные наши две автомашины. Они стали ярко оранжевого цвета, необычайно красивого, но уж очень оранжево-ядовитого. Геологи партии Л.Аистова, заполучив таких же ярко-оранжевых коней, враз отказались от охраны персидских автоматчиков. Кто-то из их партии даже пошутил, что такой цвет на автомобиле заменит любой автомат, ибо все контрабандисты будут знать, что в таких красивых авто едут совершенно безобидные шурави, зла никому не желающие, и просто будут объезжать стороной.

После получения заново покрашенных автомашин, мы на них сразу отправились всем своим геологическим кагалом на хребет Лакх - в южную часть Анарекского района. По литературным данным персидских геологов, этот небольшой хребет сложен мраморами пра-кембрия, или докембрийского возраста. За два дня, исходив и облазив хребет вдоль и поперек, мы, кроме карбонатных пород, здесь ничего не обнаружили. При этом здорово усомнились в мраморной природе карбонатных пород Лакха. Единодушно мы окрестили их известняками; до мраморов, как мы решили, они еще не доросли. Но самое главное и самое поразительное - нам вновь сопутствовала удача, прямо свалилась с небес - мы обнаружили древнюю органику, и на этот раз более выразительную и достаточно представительную, чем наши первые и такие нам дорогие шарики. Это уже была без сомнения древняя фауна. Наши очень скудные и почти утраченные из памяти познания в области палеонтологии все же выдали приблизительное и предположительное определение этим древнейшим зверькам. Мы очень условно окрестили их, как археоциаты. Археоциаты жили в раннем палеозое, но никак не в докембрии - это уж мы все знали достаточно хорошо. Я не могу сейчас окончательно утверждать, но, похоже, мы напрочь закрестили анарекский пракембрий персидских геологов. Всем своим ребятам я сказал, вернее, попросил, чтобы о наших находках особо не распространялись, и даже Романько не сообщать. В Москве после определения шариков и лакхских зверьков можно будет открыто заявить о нашем открытии.

Персидская зима свои крылышки больше не выпускает. Дни становятся все теплее, иногда бывает жарко. В пустыне появляется зеленая то ли травка, то ли колючки. Приближается конец января. Мы с Жорой Ткачевым собрались в Исфаган. Нужно сдать кое-какие отчеты, получить деньги, закупить продукты, отвезти-забрать почту, отдать пробы для отправки в Союз, заменить фильмы. Я забыл тебе написать — в новогодние каникулы мы получили в торгпредстве в Исфагане кинопроектор и несколько советских фильмов. Их просмотрели за месяц и теперь будем заменять. Фильмы старые, но посмотреть их всегда хочется.

В Исфагане Анарекская экспедиция арендует несколько домов, в том числе дом для приезжих геологов. Он довольно большой, в нем есть большая душевая, а главное — стиральная машина-автомат с тремя программами. Заложишь в машину свои вещички, поставишь на пульте программу, включишь ее и можешь уходить гулять. Машина выстирает добела, прополоскает и отожмет досуха. Мы стираем в ней рабочую одежду, которая грязнится очень быстро, ну и все остальное, что требует стирки.

На этом я письмо закончу и отправлю его из Исфагана. Осталось мне разгуливать по пустыне сравнительно немного — около 2,5 месяцев. Хотя это так еще долго.

Целую тебя и Димулю много раз. Миша. Январь 1976 года.

Здравствуй, моя дорогая жена!

Мы съездили в Исфаган, приехали обратно в Анарек, потом шастали по горам, по пустыням, и полмесяца пролетело незаметно. Еще в Исфагане читал твои письма. Прочитав в первый раз, словно рядышком с вами побывал. Слава Богу, работы повыше головы, поэтому размысливать о житье-бытье в добровольном изгнании совсем некогда. А когда выпадают свободные часы — включаю свой магнитофон и наслаждаюсь великими творениями великих мастеров. Изредка отвлекаемся от дум всяких старыми, но во многом милыми советскими фильмами. Бессменный партийный киномеханик Жора Ткачев крутит фильмы на нашем кинопроекторе по первой просьбе. За последние две недели Анарек навещали: мистер Хои не единожды, главный, который геолог, и целой свадьбой персидские геологи. Главный, кроме всего прочего, сообщил нам, что срок анарекского контракта сокращен на один год. Это значит, что четырехлетний план проведения геолого-съемочных работ Анарекской экспедиции сокращен, то есть весь четырехлетний объем мы должны выполнить в три года. Какому идиоту пришла такая идея в башку, сказать трудно. Одно можно заметить, что башка эта сидит высоко-высоко надо всеми нами. На это сообщение я ответил главному, что можно и в год уложиться, но выдать чистую халтуру. Сокращение срока, и главное срока полевых работ, снизит в любом случае качество нашей продукции. Думаю, и главный это хорошо понимает, но сделать что-либо, а точнее отменить это дурацкое решение, он не в силах. Нам же, похоже, апрель придется прихватить, добавить к полевому сезону. Но как мы будем работать в этот по-настоящему жаркий месяц, мы пока не уразумели.

Продолжаю писать тебе больше, чем через полмесяца. Никаких впечатляющих событий за это время не произошло. Еще раз мы с Жорой съездили в Исфаган, где я купил пару кассет для магнитофона. Жара установилась страшная и предела ее пока не видно. В западных отрогах Анарекских гор много змей. Не раз я уже успел, чуть ли не нос к носу, столкнуться с самыми страшными пресмыкающимися. Нам по долгу службы приходится ворошить и разбивать молотком камни разные под ногами. Вот другой раз и знакомишься, чуть ли ни рука об руку с коброй или гюрзой. От таких свиданий мурашки бегают по телу, как сумасшедшие. И гюрза, и кобра - обе здоровенные и толстенные змеи, они всегда уползают в камни или куда-нибудь в сторону медленно и неспешно, и даже как-то гордо извиваясь. Они хорошо знают, чем наполнены мешочки под их острым жалом и в любую минуту опасности действуют молниеносно. Знаем и мы про эти мешочки с жалом и стараемся быстренько и потихонечку удалиться от места встречи с их обладательницами.

Картирование анарекского листа продвигается довольно быстро. Около 10 дней работали не из Анарека, а от рудника Талмеси, куда перебрались временно. Сам рудник давно заброшен, остались жилые дома, пустующие среди домов с жителями-персами. Завершив в районе Талмеси картирование большой площади, мы вернулись снова в Анарек. Работать в маршрутах становится невмоготу. Видимо придется выезжать в маршруты на рассвете и возвращаться до 11 часов утра, когда светило взбирается по небу на самую высоту. С середины марта установился именно такой график наших маршрутов. Наш повар Махмуд, кстати, очень искусно готовит нам еду, причем довольно разнообразную, завтрак организует к 2 часам ночи. В 3 часа мы выезжаем, совершенно не выспавшиеся, в маршрут, особенно первую неделю; а в 11 часов утра мы снова дома, обливаемся прохладной водой в душе, потом то- ли завтракаем, то ли обедаем и ложимся спать, благо кондиционеры постоянно обеспечивают прохладу в комнате. Такой режим дал нам возможность заполучить много свободного времени где-то с 4-5 часов дня до 8-9 часов. Его использовали для камералки. Вот только приучить себя засыпать в 8-9 часов вечера вначале нам никак не удавалось. Со временем и с этим все разрешилось. В обшем, перекроили мы сутки и подчинили их под себя.

Подходит к концу март. Замотались мы вконец и решили малость разгрузить рабочую неделю. Просто сократили количество маршрутов и по очереди геологи стали оставаться на камералку, время которой позволяло каждому еще и просто отдохнуть. Правда, еще немного раньше мы устроили себе вторые новогодние каникулы. Наступил Новый год по персидскому (иранскому) календарю. Рабочим и водителям-персам мы дали три дня отдыха; водителю грузовой машины дали ее домой, чтобы он смог для наших рабочих и себя поработать на ней. Сами тоже все три дня пребывали на отдыхе. Один повар Махмуд трудился все эти дни, правда, не без компенсационных начислений к зарплате. Его зарплата превышает мою в полтора раза (это тебе в качестве информации).

В последние числа марта мы с Жорой снова побывали в Исфа-гане. Сообщили руководству экспедиции, что в районе 10-х чисел апреля работы закончим на Анарекском листе и вообще в районе и приедем в Исфаган. Приехавшие в Исфаган начальники других партий М.Шарковский и Л .Аистов также намечали завершить этот долгущий и тяжелейший полевой сезон до середины апреля.

Минуло пять месяцев тяжелейших изнурительных полевых геолого-съемочных работ в очень сложном в геолого-структурном отношении районе центрального Ирана. В начале апреля, уже на шестой месяц, мы организовали для себя очень даже щадящий режим работы. Вначале мы в темпе за пять дней откартировали оставшуюся небольшую площадь на Анарекском листе. Потом выезжали только на досмотры. Закончив геолого-съемочные маршруты, мы засели плотно за геологическую карту, чтобы довести ее до ума. Во время этого доведения выявились небольшие дырочки, заштопать которые мы выезжали в горы по двое, иногда по трое геологов и решали все недоуменные вопросы сразу на месте. К 10 апреля наша партия финишировала в геолого-съемочном марафоне на Анарекском листе. Причем финишировала с блестящим результатом, ибо по ходу насобирала ракушек в немых доселе древнейших толщах.

За несколько дней до отъезда в Исфаган водитель грузовой машины, перс из Анарска, пригласил нас к себе домой, чтобы показать, как ткут ковры. У него хороший большой дом, большой двор, где мы ставим обе машины. Видимо, он не из бедных. Привел он нас к себе в дом и сразу в большую комнату, где за большим вертикальным станком сидели две молодые и очень красивые женщины и ткали один ковер с двух сторон, то есть справа и слева, двигаясь к середине, или друг к другу. Ткали по трафарету необычайно красивому. С нами был переводчик с фарси, он нам переводил рассказ-показ хозяина-перса. Обе женщины у коврового станка — это жены перса, нашего водителя. Они свое лицо не закрывали. Обе были настолько красивы, что не знаешь на кого смотреть — на ковер, или на персиянок. После знакомства с персидским ткаческим искусством гостеприимный перс-хозяин угостил нас вкуснейшим и очень ароматным чаем.

В середине апреля мы всем партийным составом были в Ис-фагане, куда приехали и все другие партии. Не обошлось без длинного стола, и не единожды. Получив деньги, анарекские шурави пошустрили магазинчики в Исфагане, заполняя пустующие чемоданы подарками своим близким. Почти сразу по приезде Константин Иванович вручил всем начальникам партий большие чемоданы под наши полевые материалы: аэрофотоснимки, топокарты, дневники, журналы и многое другое. Все это нам потребуется во время московской камералки. Я в этот чемодан засунул несколько небольших образцов с шариками и археоциатами, чтобы по приезде в Москву сразу показать палеонтологам. Чемоданы эти, прилично увесистые от вложенного в них, мы повезем самолетом, как личный багаж, естественно, оплаченный экспедицией.

На этом я закончу письмо. Завтра в Тегеран едет один наш английский переводчик, с ним и отправлю. Больше писать не буду.

До скорого свидания. Целую, обнимаю и тебя, и Диму. Миша. Исфаган. Апрель, 1976г.

Анарекская экспедиция. Второй этап геологической съемки в Иране.

1977 год

Здравствуй, моя дорогая жена!

Всего неделя, как мы с тобой попрощались на Курском вокзале, а я уже за бугром. На этот раз в Тегеран мы не с неба свалились, а прикатили сбоку в этот огромный и красивый город поездом по железнодорожному полотну. Мы ехали двумя партиями в полном их составе в одном вагоне, занимая четыре купе. Багажа у нас было довольно прилично, так как везли немало продуктов, которых нет в Иране. По маршруту наш скорый поезд проезжал много городов, среди которых последним перед пограничной Джульфой был Ереван. Здесь наш состав стоял очень долго — несколько часов. Стоял оттого, что к нашему скорому поезду Москва-Тегеран прицепили два пассажирских вагона для армян-эмигрантов. Их было очень много, еще больше было у них багажа. Они со своими шмотками, иногда приличных габаритов, заполнили оба вагона до отказа. Огромная толпа армян, провожавшая своих соотечественников в изгнание, активно помогала грузить багаж и через двери, и через окна. Все это сопровождалось женским плачем и уезжающих, и провожающих, и громкими разговорами между ними на армянском. Наконец погрузка закончилась, провожающие чуть отошли от двух вагонов, и наш поезд медленно покатил со станции. В Джульфе-советской, куда мы довольно скоро доехали, пограничники аккуратно и ответственно приступили к выполнению своих обязанностей — проверяли документы и багаж. Здесь, в Джульфе-советской, поезд наш стоял на месте также очень долго, и стоял на огороженной прутовым забором территории. То ест ни к нему, ни от него подойти-уйти было нельзя. Наш вагон, как и другие из Москвы, пограничники прошли быстро. У нас проверили только документы, багаж оставили в покое, твердо зная, что сверх дисциплинированный советский человек ничего не разрешенное соответствующей инструкцией не повезет никогда. А вот в двух последних вагонах, где ехали армяне-эмигранты, те же пограничники устроили многочасовой шмон. В итоге очень много вещей из багажа армян было вытащено-вынесено из вагонов и уложено рядышком. Мужчины из числа эмигрантов забирали вынесенное из вагона пограничниками и относили к ограде, передавая через прутья ограды своим родственникам или знакомым, заранее приехавшим из Еревана на своих автомашинах. Пограничники не препятствовали этой передаче. Часа через четыре, когда оба вагона с эмигрантами были обработаны пограничниками, наш поезд пересек границу - переехал по мосту через реку Араке, и снова остановился, но уже на станции Джульфа-иранская. Здесь мы долго не задержались, только пересели в другой пассажирский — иранский поезд, который катится по более узкой колее. Пограничники-персы очень быстро установили, что мы совсем ни для кого не опасны и выпустили сразу наш поезд со станции. В Тегеране нас встретил Константин Иванович и вскоре, погрузив себя и вещички в автобус, мы отправились в свою резиденцию, хорошо знакомую еще по прошлому сезону.

В Тегеране мы задержались около недели. Уладили в советском посольстве и ГКЭС всякие формальности, связанные с нашим приездом в страну. Потом дважды посетили ГСИ, где встретились с иранскими геологами, милым и внимательным мистером Хои, оставшимся в том же качестве для нас и на этот сезон. Встречи были на редкость теплыми и дружественными. В ГСИ иранским геологам мы сообщили о находках фауны в докембрийских мраморах в прошлый сезон и о результатах ее определения советскими учеными З.А.Журавлевой и А.Ю.Розановым. На основании этих данных мраморы и сопутствующие им сланцы Анарекского района следует датировать как ранний кембрий. Это сообщение немало поразило иранских геологов, особенно Хушман-Заде — крупного специалиста по стратиграфии метаморфических толщ докембрия Ирана. А мистер Хои после этого сообщения подошел ко мне и через переводчика сказал, что группа геологов из ГСИ через некоторое время приедет в Анарек, чтобы вместе с нами посетить обнажения, где была обнаружена фауна.

После Тегерана мы на пару дней задержались в Исфагане, а потом сразу уехали в Анарек в свой уже обжитый ранее дом с большим двором. Узнав о нашем появлении, прошлогодние рабочие, водители и повар Махмуд опять определились к нам на работу. По приезде в Анарек и обустроившись здесь, у меня создалось удивительное ощущение, как будто я и не покидал здешних мест. Тот же тихий и уютный поселок, полюбившийся нам ранее; те же люди, а главное персы — рабочие и водители, такие услужливые, исполнительные и трудолюбивые; тот же Махмуд, который опять будет, как и прежде, стараться изо всех сил, чтобы не дать нам пропасть с голоду. Как будто мы никуда и не уезжали, как будто не было пяти месяцев московской камералки. Все та же жара и пылища от езды по проселку, опять беспросветная череда геологических маршрутов, правда, теперь по другим горушкам.

Хотя небольшая, но существенная перемена в составе нашей партии произошла. Еще весной по моей настоятельной просьбе старший геолог Н.Ремезов был переведен в партию Л.Аистова, по желанию и согласию последнего. Как-то не сложилось у меня с Николаем Николаевичем, да и другие геологи партии своего расположения к нему не проявляли. Вместо Н.Ремезова в нашу партию прибыл, прилетев на самолете из Москвы и догнав нас еше в Тегеране, Александр Иванович Дворянкин. Он работал до поездки в Иран в Камчатской экспедиции ВАГТа, геолог опытный и талантливый, а человек открытый и коммуникабельный. С его появлением наша геологическая до предела нагруженная телега покатила по иранской пустыне без единого скрежета и скрипа.

Второй свой полевой сезон мы начали с картирования юго-восточного угла Анарекского листа. Здесь на большой площади развиты до этого слабо расчлененные осадочные породы всего палеозоя. На составление подробных разрезов всех палеозойских систем, их более дробное расчленение; на бесконечные, кстати, успешные поиски фауны во всех толшах осадочных пород всего разреза палеозоя; наконец, на составление геологической карты и прорисовку на ней довольно сложных контуров толщ в пределах каждой системы, ушла уйма времени. Только к концу декабря мы смогли вздохнуть с облегчением и поздравить самих себя с завершением изучения, расчленения и картирования сложнейшего и большой мощности комплекса осадочных пород палеозоя на Анарекском листе. Решением проблемы анарекского палеозоя главным образом занимались трое на Д - Дворянкин, Десятерик и Дыканюк. Я уделял очень мало времени палеозою. Меня больше беспокоила судьба металлогенической карты, для которой еще в прошлый сезон я начал понемногу собирать материал и проводить опробование некоторых рудных месторождений. Будучи на камералке в Москве, я обратился к моему другу Льву Яковлеву — крупнейшему специалисту в области металлогении золоторудных месторождений, с просьбой помочь составить программу по сбору материала для составления металлогенической карты центральной части Ирана, на которой ведет геолого-съемочные работы наша Анарекская экспедиция. Такая программа, причем достаточно подробная, была составлена. Теперь эту программу в силу моих ограниченных возможностей я пытаюсь реализовать. Конечно, все геологи партии участвуют в этой программе, а чуть больше — Жора Ткачев и Витя Огородников. За все время, что мы находимся в Анарске, почти все рудные объекты на заснятой в прошлый сезон площади опробованы или заново, или дополнительно. Пришлось даже дважды съездить на рудные проявления в зону наинского меланжа.

Дней десять спустя, как мы приехали в Анарск, к нам прибыла большая группа геологов из ГСИ, конечно и мистер Хои. Они хотели посетить обнажения, где нами в прошлый сезон была обнаружена фауна. Мы, естественно, организовали такую экскурсию сначала на север Анарекских гор, где водились в глубокой древности шарики по имени Osagia — простейшие организмы; потом на хребет Лакх полюбоваться на археоциаты. Иранские геологи набрали в обоих пунктах много образцов. Потом нам стало известно, что наши шарики были отправлены в Японию крупным специалистам — палеонтологам для изучения древней органики и ее определения. Заключение японских палеонтологов было аналогичным, которое сделала Зоя Алексеевна Журавлева и передала без какой-либо оплаты прошлой зимой нам. И еще мы узнали, что японские палеонтологи заполучили за свое определение 30 тысяч долларов (с ума сойти).

Дважды до Нового года к нам приезжал главный геолог экспедиции Романько. Приезжал и потом уезжал. Как-то было непонятно, зачем приезжал. Никакой геологической информации о соседях, о работе соседних наших партий, мы не получали; никаких выкопировок с геологических карт соседей по рамке с нашими листами мы не изучали и не сбивались по ним геологическими картами. При проведении геолого-съемочных работ в Союзе и, в частности в Якутии, это было главной целью главного геолога Вилюйской экспедиции Б.Н. Леонова, когда он посещал съемочные партии и в каждый сезон все до одной. Кроме сбивочных выкопировок, он передавал геологам партий рабочие стратиграфические схемы их соседей. Видимо, у каждого главного своя метода.

К концу декабря, как-то нехотя, обнаружила себя иранская сиротская зима. Стало заметно прохладно, случался даже снег. Мы снова собрались и уехали в Исфаган встречать Новый год. На этом я письмо закончу, напишу снова после возвращения в свою пустыню.

Поздравляю тебя и Димулю с Новым Годом! Целую и крепко обнимаю. Миша.

Январь 1977 год.

Здравствуй дорогая жена!

Полмесяца, считай, пролетело в Новом году. Из Исфагана мы уехали на четвертый день после новогоднего банкета. По приезде в Анарек сразу стали капитально собираться переезжать на север площади, на южный край центрально-иранской соляной пустыни, в поселок Джандак. В нем, вернее из него, мы будем заниматься картированием самой северной части площади нашей геологической съемки. В Джандаке заранее был арендован для нашей партии большой дом, где мы и разместились по приезде. Анарекские наши рабочие и водители тоже перебрались в Джандак и определились на жительство неподалеку от нас.

Джандак - небольшой поселок и как бы глухая провинция, в которой еще сохранились старые обычаи. Здесь не увидишь лицо женщин открытым. Все женщины и взрослые девушки носят черные легкие накидки, которыми укрывают голову и лицо, оставляя снаружи только глаза. Как правило, глаза черные и здоровущие. В большинстве женшины ходят подвое, встретив чужого мужчину быстро-быстро стараются удалиться от него. Говорят, что, чуть ли не каждый мужчина, живущий в Джандаке, не видел никогда открытыми лица жен своих соседей. В семьях у мужа чаше две и больше жен, согласуясь с достатком хозяина. Как нам рассказали, персы своих жен покупают. Но покупают довольно оригинальным и очень гуманным образом. Перс - покупатель, то есть будущий муж платит установленную родителями будущей жены цену за нее не родителям, а вносит эту сумму в банк на счет купленной жены. Делается это на тот случай, если жена вдруг останется одна, да еще с детьми. Чтобы в такой ситуации кормить и себя, и детей своих, у нее будет приличная сумма в банке. Довольно здорово придумали персы для своих жен.

Наше появление в Джандаке вызвало, естественно большой интерес. Им в диковинку было видеть натуральных шурави. Людей, как они полагают, из какой-то дикой, совершенно непонятной страны, где зимой снега по колено и морозы под 30°, а летом идут дожди и довольно часто. Но, пожалуй, внимание жителей Джандака особо привлекли наши оранжевые автомашины. Ребятня, лопоча по фарси, носилась около них то ли от удивления, то ли любуясь невиданной их красотой.

На своих ярко оранжевых машинах мы исколесили весь центральный Иран и немало поездили по улицам многих крупных городов. Так что слава оранжевых шурави в стране получила широкое распространение. С появлением оранжевых газиков в Анарекских горах и соляной пустыне и контрабандисты с удовлетворением уяснили себе о самом безобидном семействе людей, разъезжающих на них. Может даже не только иранские контрабандисты знали про нас и про наши оранжевые машины, но и в Афгане эта информация доходила до их собратьев.

В начале нашего пребывания в Джандаке, мы обнаружили здесь довольно много гранатовых садов. А потом выяснили, что джандакские гранаты очень дешевые, в два раза дешевле, чем во всех городах, где мы побывали. При этом гранаты оказались вкусноты необычайной. Поэтому покупать их мы стали мешками и съедать по очень многу.

Однако джандакский гранат - это хорошо. Но перед нами горы и пустыня, и они зовут к себе. Устоять мы никак не можем. Поэтому берем под уздцы оранжевых мустангов и в путь по бездорожью от одной горушки к другой. Короче, уже через день после прибытия в Джандак мы впряглись в маршрутный марафон, впряглись с надеждой остановиться у весны. Джандакский район не так интересен, как Анарекский. Но и здесь обнаруживаются

поразительные геологические оазисы. В общем и целом, пашем мы эту пустыню и горы, разбросанные в ней, геологическими молотками, сколько сил хватает.

В конце января ездили с Жорой в Исфаган. Теперь он от нас очень далеко, на дорогу уходит целый день с раннего утра до вечера. На обратном пути, километров 20 не доезжая до Джандака, встретили машину контрабандистов. Это был полугрузовой лендровер — большая кабина и низкий небольшой открытый кузов. В кузове по углам у кабины стояли две железные бочки, видимо с бензином. Машина, не доезжая до нас с полкилометра, съехала с дороги вправо по ходу своему и слева от нас потихоньку, метров 25-30 от дороги поехала по ровной пустыне. В кабине сидели трое мужчин с автоматами, похоже, с нашими Калашами. Когда мы поравнялись, двое мужчин в кабине стали приветствовать нас руками. Я и Жора ответили на их приветствие, помахав тоже руками. Проехав по пустыне еще метров 300, машина контрабандистов снова съехала на дорогу и покатила по своему маршруту. Через некоторое время после встречи Жора тихо произнес: «Ну, дела. С контрабандистами почти друзья стали. Видимо, наш оранжевый газик потрудился в качестве посредника».

Короткий февраль заканчивался. Геологическая съемка в Джандакском районе продвигалась со значительным опережением плана. Почти на всю отработанную площадь была составлена геологическая карта усилиями Александра Ивановича и его верных помощников Коли и Жени. В части полезных ископаемых были опробованы и с поверхности изучены месторождения полиметаллов и урановое рудопроявление. В общем работы на март оставалось совсем немного. В середине февраля, в выходной день Александр Иванович, Жора и я ездили в партию Л.Аистова в поселок Хур. По дороге недалеко от Хура проезжали вдоль довольно протяженной роши финиковых пальм. Протяженный оазис финиковых пальм-исполинов никак не вписывался в горнопустынный ландшафт. Высоченные финиковые пальмы были поразительно великолепны. Их чистые и очень длинные стволы венчались шапкой листьев с огромными гроздьями фиников. Эти грозди были аккуратно упрятаны в очень большие сетки из толстой хорошо скрученной веревки. Было только совершенно непонятно, как можно было на такой огромной высоте собрать и уложить грозди фиников в сетки. Иранские финики необычайно вкусны и сладки. Они продаются всюду в небольших коробочках. Мы вкусили их прелесть и не упускаем случая пополнить запасы быстро пустеющих коробочек. К Аистову мы приехали как раз к обеду и вполне смогли оценить поварское искусство их Махмуда. В партии Льва Николаевича также настроены закончить работу к концу марта, может даже в начале двадцатых чисел марта. В разговоре о работе своей партии Л.Н.Аистов сообщил, в частности, что они также как и мы обнаружили в докембрийских мраморах довольно много археоциат, и что на обнажения с археоциатами ездил Романько.

Очередная, в конце февраля, поездка в Исфаган ничем не отличалась от прежних. На время нашего с Жорой отсутствия в партии мы отпустили рабочих и обоих водителей домой в Анарек на нашей грузовой машине. Погода стояла еще не очень жаркая, поэтому, вернувшись в Джандак, мы стали приближать свою работу к завершению изо всех сил — закончить съемку до наступления непереносимой жары. Это нам удалось. К иранскому Новому году мы, покончив с маршрутами, засели за капитальную, последнюю в этом сезоне, камералку. Лишь на редкие, выявленные в процессе составления геологической карты, досмотры мы выезжали в горы. За этим занятием пролетела незаметно неделя, и в конце марта мы стали готовиться к отъезду в Исфаган. Второй полевой сезон в Иране был успешно завершен.

Для меня же второй полевой сезон в Иране стал последним. Еще ранее, размышляя по этому поводу, я твердо решил на третий год не ехать работать в эту страну. Два полевых сезона, и каждый по полгода изнурительной геологической съемки, для меня оказались более чем достаточными. К тому же столь длительное одиночество или холостяцкое существование тоже не по мне. Все вместе привело меня к Романько по приезде в Исфаган для нелегкой беседы. Привело, конечно, не сразу, а через некоторое время. В разговоре с главным геологом я изложил свою настоятельную просьбу об освобождении меня от поездки в Иран на третий полевой сезон. Одновременно я предложил назначить Г.Ткачева начальником в нашу партию. Далее я постарался убедить Романько, что А.И.Дворянкин вместе с Н.Десятироком и Е.Дыканюком выполнят вполне качественно весь оставшийся небольшой объем по съемке в Джандакском районе в следующий полевой сезон. Романько отреагировал на мое заявление совершенно неожиданным для меня предложением. Он предложил мне не увольняться из Анарекской экспедиции, а продол-

жить работать по иранскому контракту на камералке в Москве и заняться составлением металлогенической карты центрального Ирана в пределах контрактной площади и объяснительной записки к ней. Такое предложение, хотя и было неожиданным, но меня оно вполне устраивало. Тем более за два прошедших полевых сезона под эту карту мною было собрано довольно много аналитического материала. Я дал свое согласие. Так что, дорогая моя жена, в течение трех или четырех лет каждое лето мы будем проводить мой отпуск всей семьей вместе в каком-нибудь курортном городке.

В Исфагане, надеюсь, мы долго не задержимся. Все партии нашей экспедиции давно приехали в Исфаган. Все ребята шустрят по магазинам в поисках подарков для своих близких. Я тоже не отстал от них, успел купить шерсть мохеровую очень красивую разных цветов и в количестве, разрешенном для вывоза. А еше купил очень красивый кофейный сервиз для любимой жены. В Тегеране мы задержимся недолго. Там в ГКЭС поменяем все свои реалы на советские деньги-чеки. И, естественно, повидаемся и попрощаемся со своими иранскими коллегами в ГСИ.

На этом письмо закончу, отправлю отсюда из Исфагана с оказией в Тегеран, а может прямо в Москву с кем. До скорой встречи.

Целую тебя и Димулю много раз. Миша. Апрель, 1977г.

Иран. В третий раз

1980 год

Здравствуй, моя дорогая жена!

Второй раз в Тегеран я приезжаю по железной дороге. Мы ехали через Баку, а не через Ереван, поэтому в дороге находились дольше. Нас четверо, пятый заглавный член нашей команды убыл в Тегеран раньше нашего и добирался сюда меньше времени, так как совершал путь по воздуху в серебристом лайнере. Наша миссия в Иран является очень важной и ответственной. Нам предстоит перед изданием большим тиражом геологических и металлогенической карт с объяснительными записками по центральному Ирану согласовать их подготовленные варианты с иранскими геологами. Геологические карты с отчетами давно были переданы в ГСИ, и они, конечно, детально изучены, мою металлогеническую карту Романько привез с собой, возможно и ее иранские геологи успели посмотреть. Естественно, для такой миссии команда должна была состоять из ответственных и опытных геологов всех партий, включая в первую очередь начальников всех партий. Но в Иран поехал из начальников партий только один я, и то, как мне сказал добрый человек еще в Москве, случайно. Какие-то темные силы, а может только одна сила, очень уж хотела затормозить мою поездку в Иран, избрав для этого изощренный, но надежный способ — через медицинскую комиссию. Однако то ли по недогляду одного врача из комиссии, которую мы проходили перед отъездом, то ли по его несговорчивости, но я перескочил этот барьер и получил разрешение на загранкомандировку. Лишь некоторое время спустя я узнал, чьими грязными руками была затеяна эта мышиная возня, а также с какой целью она проводилась. Кроме меня в иранской команде оказались Б.Мельников и Б.Кривякин — два геолога из партии Л.Аистова и геолог Ю.Кокорин - опытный специалист по золоторудным месторождениям, вообще не принимавший участие в полевых работах в Иране. Как и зачем он поехал защищать геологические материалы по Ирану — было большой тайной для всех.

Но, так или иначе, мы четверо от Анарекской экспедиции в Тегеране. Поезд подкатил к перрону, остановился, и мы со своими шмотками высыпали на волю. Наш приезд совпал с очень печальным событием, происходившим на перроне вокзала у другого поезда. Там огромная толпа женщин и мужчин провожала своих ребят на войну, которая была развязана иракским диктатором Хусейном. Было жутко смотреть на эти проводы. Невольно возникали ассоциации происходящего здесь кошмара со своими, но очень давнишними проводами и тоже на войну.

Еше оказавшись в иранской Джульфе, то есть на границе, мы поняли, что приехали в другой, не шахский Иран, приехали в совершенно другую страну. Пробыв пару дней в Тегеране, убедились в этом окончательно. Иран, возглавляемый Шахом, был страной процветающей, самодостаточной, открытой, учащейся. Несколько лет назад Шах Реза Пехлеви был изгнан из страны, его огромный прекрасный дворец на севере Тегерана был разрушен и разграблен, страну возглавил мусульманский лидер Хомейни. Недавно процветающий Иран погрузился во мрак древних мусульманских устоев и обычаев, заполучил дикую инфляцию и резкий упадок производства нефти и газа. Специалисты разных стран и разных профессий покинули страну, бросив производства на произвол судьбы. Как-то сразу объявились и враги Ирана, во главе которых значились американские Штаты и Израиль. Советский Союз тоже был причислен в этот стан и занимал третью позицию. Все контракты с Союзом были аннулированы, а наметившийся огромный геологический контракт по Эльбрусу остался неподписанным. Даже работы по газопроводу в наше Закавказье были прекращены без возмещения огромных затрат, проплаченных Союзом. Анарекский контракт еще действовал, так как был на стадии окончания.

Через три дня после приезда мы выехали из Тегерана на нашем газике в сопровождении трех лендроверов с иранскими геологами и направились прямиком в Наин, минуя Исфаган. Иранские геологи в отличие от нашей невразумительной команды в состав своей делегации включили палеонтолога, специалистов по полезным ископаемым, стратиграфов по докембрию, палеозою и мезозою, тектониста, нескольких региональных геологов и других. Среди них были крупнейшие специалисты-геологи по Ирану Хушман-Заде, Таги-Заде и наш милейший мистер Хои. Они намеревались нас насквозь просветить на геологическом рентгене, завезя в горы посреди соляной пустыни.

В Наине мистер Хои привез нас в большой отдельный дом с гранатовым садом. Показав все комнаты дома, большую террасу и гранатовый сад, мистер Хои сказал, что это все в нашем распоряжении, здесь мы будем жить; гранатовый сад тоже наш, и мы можем есть гранаты, сколько захотим. Потом он представил нам перса и сказал, что это повар, зовут его Мухаммед, и что он будет готовить нам еду. Все это для нас бесплатно. Такого подарка от персов никто из нас не ожидал. Видимо они так поступили в благодарность за приемы, которые организовало министерское руководство, когда иранские геологи приезжали в Москву знакомиться с нашей камеральной работой. Они приезжали три раза, жили в Москве тоже на полном пансионе, к тому же им устраивали поездки в Ленинград, также бесплатно.

Обжив наинские апартаменты, и не единожды убедившись в поварском мастерстве Мухаммеда, мы через несколько дней после приезда в Наин регулярно, но с перерывами в два-три дня, стали выезжать в район наших недавних работ в сопровождении группы иранских геологов. Они определяли и участки посещения.

После первых совместных маршрутов выяснилось, что у персидских геологов по материалам нашей геологической съемки вопросов или разногласий по трактовке той или иной проблемы не возникло. В части геологической съемки их больше интересовала фактура анализируемого материала, а не заключения по нему. То есть посещение нами некоторых обнажений и участков носило главным образом познавательный, а не дискуссионный характер. Приблизительно такая же ситуация сложилась и вокруг металлогенической карты. Хотя причина для этого оказалась совершенно другой. В связи с металлогенической картой было значительно больше посещений   участков,   на   которых шли беседы опять же сугубо познавательного характера, а не дискуссионного. У меня даже сложилось    впечатление,    что иранские геологи  никогда не видели   такую   универсальную и  информативную  металлогеническую карту, и их больше интересовала не наша позиция по той или иной проблеме ме-таллогенического    анализа,    а методика и принцип составления подобных карт (кстати, я не ошибся). Всю информацию по металлогенической карте, а раньше по геологической съемке осуществлял только Романь-ко. При этом никогда не был упомянут ни  один  геолог  из большой группы талантливых и в высшей степени ответственных советских специалистов, работавших по Анарекскому контракту и совершивших невозможное, выполнив огромный объем геолого-съемочных работ в укороченный на четверть министерскими придурками срок. Никак не были озвучены ни Михаил Шарковский, ни Юрий Перфильев, ни Александр Дворянкин, ни Лев Аистов, ни другие блестящие геологи-съемшики, чьими руками собственно и были созданы все геологические карты центрального Ирана. Совершенно непонятна была роль нашей геологической четверки. За все время коллективных маршрутов я и рта не открыл по своей металлогенической карте. Трое моих коллег также безмолвствовали всю дорогу. Похоже, мы были или для мебели, или для толпы. И все же, несмотря ни на что, было очевидно, что иранские геологи оценивают нашу работу по высшему разряду. И хотя пламенных речей ими не было произнесено, но по их дружелюбному, внимательному, предупредительному, заботливому отношению к нам и так было все ясно. В дополнение ко всему, отмечу от себя, что махина Анарекского контракта была успешно освоена в основном геологами бывшего ВАГТа. В последнем непродолжительном коллективном маршруте иранские геологи попросили Романько написать дополнительно к отчетным материалам инструкцию по составлению металлогенических карт подобной нашей. По сути, это была оценка и достаточно высокая главным образом моей многолетней работы. Закончив последний коллективный маршрут, мы навсегда покинули Анарекские горы.

Во время нашего почти месячного пребывания в Наине, нас часто навещали по двое или по трое иранские геологи. Эти встречи почти всегда заканчивались или обедом, или ужином. Во всех случаях Мухаммед старался накормить гостей своими шашлыками, которые были поразительно вкусные. Горячительные напитки на нашем столе во время трапезы отсутствовали, так как с приходом Хомейни в стране был установлен жесточайший сухой закон. Он начался с разгрома всех питейных заведений и водочных магазинов повсюду, во всех городах.

В нашей иранской миссии все складывалось удачно, и завершилась она вполне достойно для нас. Наш благодатный наинский пансион также заканчивался, мы стали готовиться к возвращению в Тегеран. Наконец в один день ранним утром мы в сопровождении лендроверов с иранскими геологами покинули гостеприимный Наин. По дороге в иранскую столицу мы посетили мусульманский религиозный центр страны — город Кум. Наш милейший мистер Хои устроил нам довольно продолжительную экскурсию по божественно красивому городу. Вообще повсюду в стране мечети отличаются оригинальностью и поразительной красотой. Здесь все они были разные и удивительно по-разному красивые. Создать такой фантастически красивый и гармоничный архитектурный ансамбль мусульманских храмов мог только исключительно талантливый народ и его гениальные архитекторы.

По приезде в Тегеран на второй день мистер Хои устроил у себя дома в нашу честь торжественный пышный ужин. Присутствовали некоторые персы с женами, и мы с переводчиком. Мистер Хои познакомил нас со своей красавицей женой (откуда персы отыскивают в жены таких красивых персиянок — понять не удается). Стол ломился от яств, был в достатке даже огненный напиток под названием «Смирновская водка». Из каких тайных подвалов извлек мистер Хои в условиях сухого закона этот божественный напиток, для нас осталось тайной.

До отъезда нам оставалось пять дней, в течение которых нам необходимо было в ГКЭС поменять риалы на наши чудные деньги - чеки. На этом я закончу письмо. Завтра летит в Москву мой знакомый из ГКЭС, с ним его и отправлю. А подробно о своей последней поездке в Иран расскажу при встрече. До свидания, теперь скорого.

Целую тебя и Димулю крепко и много раз. Миша. Ноябрь, 1980 год.

Послесловие

После нашей заключительной миссии в Иране, возвратившись в Москву, мы приступили к подготовке всех геологических материалов и металлогенической карты с объяснительной запиской к их изданию в объеме, предусмотренном контрактом. В начале 1985 года печать наших геологических материалов на английском языке была завершена на ленинградской картфабрике. Заполучив весь тираж из Ленинграда и отправив его в ГСИ в Иран, геологи Анарекской экспедиции, в том числе и я, стали возвращаться к месту своей прежней работы. С год до завершения издательских работ мой хороший знакомый и так же, как и я, сотрудник Анарекской экспедиции сообщил мне по секрету, что Романько защитил мою металлогеническую карту по Ирану как собственную диссертационную работу. Кроме этого, приятель сказал, что руководителем так называемого диссертанта Романько был хорошо мне известный ученый В.П.Федорчук - крупный специалист по ртутно-сурьмяным месторождениям. Так тайно, крадучись, воровским способом Романько превратился в кандидата геолого-минералогических наук.

После ликвидации Анарекской экспедиции я был откомандирован в Космоаэрогеологическую экспедицию №3, по прибытии в которую определен в партию В.С.Андреева. За пару дней пребывания в этой так называемой экспедиции я понял, что попал в совершенно другую организацию, ничем и никак не похожую на прежнюю геолого-съемочную Вилюйскую экспедицию. Это была размазанная по всей Восточной

Сибири амебообразная структура, к геологии имеющая довольно отдаленное отношение. Некогда могучий ВАГТ умер окончательно как геолого-съемочный трест, уникальный в своем роде. Преступная акция Брюханова и «брюханоидов» - его ближайших геологических нуворишей завершилась уничтожением геолого-съемочной организации территориально разумно построенной; с отлаженной лабораторной базой; с взращенной в ее недрах армией блестящих геологов-съемщиков. Я сразу даже понять не мог, чем занимаются теперь геологи этой Космоаэрогеологической экспедиции №3. Чтобы как-то прояснить ситуацию, закрыть возникшие у меня вопросы, я отправился к Нине Колобовой - начальнику производственного отдела экспедиции. Пошел, надеясь по нашей давней дружбе, заполучить от Нины доверительную и правдивую информацию о происходящем вокруг. Первые полчаса нашей очень радостной встречи беседа касалась только нас обоих за последние 10 лет. Мы, не видясь и не общаясь столь долгое время, никак наговориться не могли обо всем, что с нами вытворяла жизнь. Потом постепенно мы сменили тему, и я решил задать Нине кое-какие интересующие меня вопросы. Выслушав первый из них, Нина сказала: «Все мне ясно, что тебя, мой дорогой друг, интересует, и о чем ты так переживаешь. Вот слушай. Ты еще не уезжал в Персию, как Брюханов начал громить ВАГТ. Почему трест так ему не понравился, могу только строить предположения. Еще при тебе началось дурацкое объединение экспедиций; при тебе Брюханов стал убирать из экспедиций неугодных ему ведущих геологов, кстати, и ты оказался в их числе; при тебе был образован этот уродец ВАНПО, в котором, как потом оказалось, не было ничего ни научного, ни производственного, одно словоблудие. По чьей-то дурацкой идее геологию подмял под себя космос, а следом геологическая съемка исчезла из титула ВАНПО. Одновременно появились новые виды работ с космосом во главе и картированием в окончании: КФГК, МГК и другие. Следом к ним были наспех состряпаны геологически полуграмотные наставления-инструкции. И весь этот кошмар был запущен в работу, причем запущен при молчаливом одобрении министра геологии Сидоренко и достаточном финансировании им всего этого бреда. Вообще-то я часто с большим удовлетворением и радостью вспоминаю свою работу с Б.Н.Леоновым в таком же качестве как сейчас. Еше иногда в памяти всплывают и наши баталии на жиганских или московских НТСов-ских приемках, и «лютые» геологические противники, сидящие после сражения за одним банкетным столом. Все ушло в прошлое, остались одни ласкающие душу воспоминания. О сейчашней моей деятельности сказать нечего. Главного геолога Натапова ты сам хорошо знаешь, поэтому можешь себе представить, какой бывает здесь бедлам. Порой я думаю, задается ли когда-нибудь Натапов вопросом: кому и зачем нужна вся эта космическая тягомотина, и есть ли смысл тратить силы и растрачивать знания огромного количества опытных и талантливых геологов, если их, так называемая космогеоло-гическая, продукция никогда не будет востребована. Вообще Натапов оказался единственным среди вилюйских геологов и самым активным соучастником или соратником Брюханова по уничтожению ВАГТа. В отношении судьбы преступно слепленного детища Брюханова и К с уверенностью скажу, что в обозримом будущем чучело ВАНПО исчезнет с лица Земли, оставив гору космической макулатуры. Ну вот, Миша, вроде я немного разъяснила тебе ситуацию в нашем геологическом стане. Заходи ко мне почаще. Да, возьми инструкции по картированию, поразвлекаешься на досуге».

Партия В.С.Андреева, в которую я был определен, проводила работы по программе КФГК (космо-фото-геологическое картирование). Один отряд этой партии - отряд Гены Давыденко занимался проблемой золотоносности небольшой площади в низовье Лены в 25 км к югу от поселка Булун. Я был включен в этот отряд и проработал с ним один полевой сезон. Занимался опробованием аллювиальных отложений безымянного правого притока Лены и аллювия ее верхних террас. Это был мой последний, 35-й полевой сезон. Следующие годы до ухода на пенсию в 1990 году я занимался редакционной работой по подготовке статей по аэрофотометодам для печати в научных журналах.

Уже после моего ухода из Космоаэрогеологической экспедиции №3 печально пророческие слова Нины Колобовой сбылись. Чучело ВАНПО перестало существовать. На его месте появилось Государственное предприятие «Аэрогеология», в котором геология почти отсутствует. Предприятие влачит жалкое существование, не имея конкретной программы работ и постоянного финансирования. От ВАГТа в тысячу с лишним постоянных сотрудников, главным образом геологов, осталось чуть больше двухсот. Вот каков итог преступной акции Брюханова и «брюханоидов».

Камеральная палатка в сентябре. Нижняя Лена. 1974.

Последний маршрут в Анарекские горы. Иран. 1980 г.