Материал нашел и подготовил к публикации Григорий Лучанский
Источник: Каптерев П. По тайге. Серия «Природа и человек», Изд-во «Московский рабочий», 1948 г.
В тайге у старателей
По заданию Академии наук, мы должны были осмотреть некоторые места близ города Бодайбо, на Витиме, в районе Ленских золотых приисков.
К нам пришел молодой старатель Гоша и предложил проводить нас на другой день в лагерь своей партии, за 18 километров от Бодайбо.
Утром мы выехали из Бодайбо по узкоколейной железной дороге, соединяющей прииски. По этой дороге ходят маленькие паровозики с маленькими вагончиками, похожие на игрушечные. Поезда называют здесь «мараказами» или «мараказиками».
Когда мы вышли из поезда, пошел дождь и продолжал идти весь день. Пробирались мы гористой тайгой, без дороги, местами с трудом преодолевая густой мокрый кустарник. Несмотря на кожаные костюмы, мы промокли до нитки. По пути встречались прогалины, покрытые сплошными зарослями красных грибов — подосиновиков. Их можно было бы возить отсюда возами. Но нам было не до грибов.
Гоша довел нас до стоянки старателей. На небольшой полянке у ручья стоял шалаш, сделанный из коры лиственницы. В шалаше уже помещалось восемь человек, да мы еще прибавились. Разместиться было очень трудно. Посреди шалаша топилась железная печурка, а кругом был устроен низкий помост — нары, на которые был набросан мох. Однако, несмотря даже на печурку, обсушиться было трудно. Крыша сильно протекала. Она была сделана из коры лиственницы, но в ней было много дыр – следов от бывших сучьев. Мы сняли большой кусок коры, заменявший дверь, и положили его на крышу. Стало немного лучше, но все же просушить наши вещи не удалось.
— Знаете загадку: без окон, без дверей, полна горница людей? Это про нас сказано, — смеялся бригадир.
Мы показали старателям геологическую карту этого района и начали расспрашивать их. Они никогда не видали геологической карты, но очень скоро поняли ее значение, с жадностью рассматривали и даже срисовали особенно интересовавший их участок. Они показали нам горсточку тускло-желтых крупинок в тряпочке — это было золото, намытое за неделю.
— Отнесем это золотишко в Бодайбо и заберем там продуктов. Только сейчас поодиночке ходить стало немножко страшновато. Тут у нас появилась медведица с двумя медвежатами — такая злющая! В нее два раза стреляли охотники, слегка ранили – она еще злее стала. Гоша, расскажи-ка, как ты с ней встретился!
— Я наскочил на нее вот здесь, за ручьем, — сказал Гоша. — Прямо нос с носом столкнулись. У меня был в одной руке таз, в котором я только что промывал золото, а в другой руке — лопатка. Я с перепугу заорал не своим голосом да и забарабанил лопаткой по тазу. А она очень шума и крика не любит. Повернулась и пошла в кусты. Если случится встретиться, помните ее приметы: шерсть темная, почти черная, а на груди белое пятно.
— А оружие у вас есть? — спросили мы.
— Как же, вот оно, — и бригадир подал нам мелкокалиберную винтовочку. — Только патронов к нему нет.
Все засмеялись.
— А что, если она сюда, к вам придет?
— Ни за что не придет, нас здесь много. Ну, а ходить поодиночке — нужно опасаться.
Еле-еле разместились мы в шалаше на ночь. Легли, как кильки в банке, прижавшись друг к другу. Печурку топили всю ночь, но все же пришлось спать в сырой одежде, на сыром мху, да и сквозь крышу все время капала вода. Меня поместили у самой печки. Шалаш был так мал, что стоило выпрямиться, как голова высовывалась наружу, тем более, что «дверь» мы сняли.
— Когда я подкидывал дрова в печурку на рассвете, — сказал утром бригадир, — смотрю, а на том берегу ручья, вон там, пьет воду эта самая медведица с белым пятном. И оба медвежонка тут же. Она попьет-попьет, потом поднимет голову и смотрит на шалаш, а из шалаша твоя голова торчит. Потом опять пить примется. Напилась, посидела, почесалась и пошла в тайгу. А на твою голову все поглядывала.
Все опять засмеялись.
— А все-таки вам с этой ведьмой лучше не встречаться, — сказал бригадир, прощаясь с нами. — Ведь вы сегодня отправитесь обратно в Бодайбо? Так лучше к «мараказу» не ходите, иначе вам придется идти через «владения» медведицы. Идите лучше тропой прямо на Бодайбо, тут километров двадцать или двадцать пять. Гоша вас проводит. Ему все равно за продуктами нужно идти. Если не задержитесь на переправе, вечером будете дома.
— Почему же может быть задержка на переправе?
— А если Клавы нет дома. Может быть, она в город ушла.
— Какая Клава?
— Перевозчица, доярка. Без нее вам через реку не переправиться.
— Неужели же там нет еще кого-нибудь? Ведь там колхозная ферма, как вы говорите?
— Народ там есть, а только перевозить через реку они не возьмутся. Иногда кричишь-кричишь, чтобы подали лодку, да так и просидишь несколько часов, пока Клава не придет.
— Почему же другие через реку не перевозят?
— Не умеют, потому и боятся. Течение очень быстрое, лодку может опрокинуть, если переправляться без сноровки.
Мы двинулись в путь. Впереди шел Гоша. Дорога была нетрудная, только раза два пришлось переправиться по поваленным деревьям через бурные горные речки. Это не было опасно, но мы боялись разбить стеклянные банки и пробирки с пробами ила из вечной мерзлоты, откуда надеялись оживить какие-нибудь низшие организмы, «проспавшие» тысячелетия. Всякое падение, а тем более в воду, могло погубить результаты всех наших трудов.
Мы вышли на речку Бодайбокан. «Кан» — значит «маленький»; большая река называется Бодайбо, а ее приток — «Маленький Бодайбо». На отлогом берегу виднелась хижина в виде конуса, сделанная из коры лиственницы.
— Здесь живет удивительный старатель, наша знаменитость, Семен Иванович, — сказал Гоша. — Он из горняков Донбасса, сейчас ему уже за пятьдесят.
— Он один живет в этом шалаше?
— Он уходит на лето всегда один в тайгу и строит себе такой шалаш. У него замечательный нюх на золото! Семен Иванович никогда даром лето не проводит. А как холода наступают, переселяется в Бодайбо. Теперь он сильно глуховат стал.
— Как же он работает один? Ведь промывка золотоносного песка — тяжелая работа?
— Он сам мало промывает. Он больше разведчик и зарабатывает тем, что находит золотоносные участки. Испробует, намоет золота для себя, а потом передает артели старателей. Если очень стоящая россыпь, то ее берет государство, а его премирует.
Мы подошли к шалашу. В нем было пусто, но вся нехитрая утварь находилась на месте.
— Наверно ушел в Бодайбо за хлебом, – сказал Гоша.
Мы присели около шалаша передохнуть и сняли накомарники. Накомарники состоят из двух проволочных обручей, между которыми натянута кисея. Накомарник прикрепляется сверху булавкой к шапке, голова помещается между верхним и нижним обручами, а концы кисеи закалываются у шеи.
Казалось бы, что воздух совершенно свободно должен проходить сквозь кисею, но на практике в накомарнике все же чувствуется духота, и поэтому часто хочется снять его. Кроме того, даже самый лучший накомарник не всегда полностью предохраняет от «гнуса». Находятся такие настойчивые насекомые, которые все же проникают внутрь накомарника и искусывают кожу до крови.
Мы отошли от шалаша километров пять и стали подниматься на невысокий перевал. На самом перевале стоял, опираясь на палку, рослый человек в шахтерской кожаной шляпе, с большим тюком за спиной и смотрел на нас.
— А вон и сам Семен Иванович! — сказал Гоша.
Мы познакомились с Семеном Ивановичем и присели с ним на камнях. Он оказался очень веселым и остроумным собеседником. Он сказал, что очень любит читать, часто покупает книги и составил себе в Бодайбо целую библиотеку.
— Ну, идите к переправе, — сказал Семен Иванович,— а то до Бодайбо засветло не доберетесь. Кстати, Клава дома, так что задержки вам не будет.
Скоро подошли к переправе. На другом берегу реки виднелись постройки фермы. Мы принялись выкликать лодку и Клаву. Скоро на том берегу показалась бегущая к реке девушка. Она отвязала лодку и потащила ее в сторону, вверх по течению.
— Куда же это она отправилась? — обеспокоились мы. — Клава, Клава! Сюда, к нам!
— Не кричите, — сказал Гоша. — Она заведет лодку вверх по течению, а потом спустится к нам. Переезжать через реку прямиком опасно.
Мы стояли на берегу небольшой заводи, где вода была спокойная и течение слабое. Однако было видно, что на середине реки вода пенилась, крутилась и неслась с большой скоростью.
— Наклонитесь к воде и посмотрите на середину реки,— сказал Гоша. — Видите, вода идет горбом, значительно выше, чем у берегов.
Мы наклонились к воде и действительно увидели, что поверхность воды в реке неровная и посередине реки вода несется как бы по особому руслу, выше, чем у берегов.
В этот момент лодка тронулась в путь. Клава сидела на корме с веслом в руке и направляла лодку через реку наискось, чтобы она пересекла опасную середину реки не прямо поперек течения. Грести не приходилось, течение было очень быстрое. Вот лодка подошла к водяному бугру на середине реки и запрыгала, как по ухабам. Ее подхватило бурным потоком и понесло вниз по течению. Клава энергично работала рулевым веслом, и лодка скоро выскочила из стремнины уже недалеко от нас, а через несколько минут вошла в нашу заводь. Клава оказалась худенькой блондинкой лет двадцати.
Теперь нужно было протащить лодку опять вверх по течению, и в обратном порядке проделать тот же маневр.
— На лодке не вставайте, не пересаживайтесь и вообще лучше не двигайтесь, — строго сказала Клава.
Мы послушно уселись и не шевелились, когда лодка вновь запрыгала по пенящейся стремнине. Переправа произошла очень быстро, и мы благополучно причалили к другому берегу. Там нас встретили еще три девушки-доярки, подруги Клавы.
— Вы так замечательно управляете лодкой, — сказали мы, — что нам очень хотелось бы вас сфотографировать на память.
Девушки пошептались и вдруг стремительно убежали в барак. Мы были в полном недоумении и топтались на месте.
Через некоторое время девушки появились снова. Оказывается, они переодевались. Потом они уселись в ту же самую лодку, на которой совершается переправа, а мы их сфотографировали.
Уже смеркалось и приходилось торопиться. Прошли ускоренным шагом километров семь, поднялись на перевал — и внизу заблестели огни Бодайбо. За ужином нам сразу же выложили последнюю бодайбинскую новость.
— У нас здесь какой переполох без вас был! Медведица явилась прямо в город!
— Какая медведица?
— Огромная, почти черная, с белым пятном на груди!
Мы переглянулись.
— Вечером гнали стадо домой. Вдруг из кустов у самой околицы города выскочила эта медведица и кинулась на корову. Корова попалась крупная, сильная, никак медведица не могла с ней справиться. Корова ревет, медведица ревет — люди все бросились бежать, началась паника. Побежали в воинскую команду, а это далеко. Пока бегали, медведица корову задрала, оторвала у нее заднюю ногу и с ней скрылась — понесла своим медвежатам.
Это событие и решило судьбу медведицы с белым пятном. В тайгу была направлена целая вооруженная команда. Гоша был проводником. Медведицу застрелили, а медвежат принесли живыми в Бодайбо.
Сорок четыре брода
Когда мы собирались ехать в экспедицию от Академии наук в Восточную Сибирь, в район Ленских золотых приисков, то еще в Москве нам говорили:
— Необходимо побывать на прииске Светлом. Это уже в бассейне реки Олекмы. Только имейте в виду, что попасть туда очень не просто. Перед прииском вам придется проехать узким ущельем, в котором течет речка Кадали, и эту речку нужно переехать вброд сорок четыре раза. Речка горная, быстрая и если будут дожди, то по ущелью и совсем нельзя проехать.
Мы отправились в экспедицию и в августе оказались уже около Кадали. До ущелья удалось добраться на грузовой машине. Перед ущельем стояло несколько палаток и сарай (отсюда отправляли людей и грузы дальше уже на лошадях).
Мы переночевали в палатке, а утром сели на верховых лошадей и поехали в знаменитое ущелье. Оно очень узко, и высокие его берега настолько круты, что взобраться на них было бы очень трудно. Бурная речка Кадали течет по дну ущелья и прижимается вплотную то к одному, то к другому берегу ущелья, так что не остается места для дороги. Поэтому и нельзя ехать по одному берегу, а приходится постоянно переезжать с одного берега на другой. Мостов, конечно, нет.
Переправляться не всегда было легко. Вода в речке прозрачная и на более спокойных местах видно дно, покрытое камнями различных размеров. Но во многих местах течение было такое быстрое и бурное, что вода пенилась и неслась с большой быстротой. В таких местах дна не было видно и нельзя было разобрать, мелкое или глубокое место впереди?
Подходя к таким сомнительным местам, лошадь низко наклонялась и как бы нюхала воду. Потом она или осторожно шла вперед, или же свертывала в сторону и опять нюхала воду, прежде чем двинуться дальше. Лошадь редко ошибается, и не следует ее понукать или направлять, она лучше, чем всадник, разбирает, где можно пройти.
Местами течение было такое бурное, что лошадь нетвердо держалась на ногах и шла уже не прямо поперек реки, а передвигалась боком, головой против течения, чтобы не сбило напором воды.
Вода захлестывала в сапоги. Всего опаснее были большие камни на дне, особенно круглые: лошадь может споткнуться на них, и тогда легко упасть в воду. Мы хорошо плавали и вообще воды не боялись. Но, если здесь упасть в воду, даже неглубокую, то никакое умение плавать не поможет. Бурным потоком понесет по течению, ударит о камни, перевернет и закрутит так, что легко разбить голову или сломать руки и ноги. Тогда из воды уже не выберешься.
Однако мы, благополучно одолели все сорок четыре брода и к вечеру добрались до прииска Светлого. Там мы пробыли десять дней, причем все время шли дожди, а 28 августа даже выпал снег, правда, быстро растаявший. От осадков вздулись реки и сообщение прииска Светлого с внешним миром прекратилось. Работало только радио. Нам сообщили, что восемь человек сидят уже целую неделю в палатке у входа в ущелье и никак не могут добраться до прииска. Обратно мы решили ехать по горам. Собралось нас шесть человек, которым во что бы то ни стало нужно было ехать. Выбранный нами путь по камням и зарослям был очень труден. Мы везли в кожаных сумках стеклянные банки с собранными коллекциями. Если бы лошадь оступилась и упала, то могли разбиться банки и погибли бы наиболее ценные результаты экспедиции. Поэтому банки обернули мы бельем и всякой одеждой, которую можно было снять с себя.
Ехали целый день и несколько раз оказывались над обрывами ущелья Кадали и слышали глухой шум внизу. Все ущелье было затоплено бушующей рекой и мутные волны мчались над всеми теми местами, по которым мы недавно благополучно проехали.
Уже в темноте мы увидели внизу костер. Это был конец ущелья Кадали. Здесь можно было спуститься к тому месту, куда доходит, хотя и плохая, но все-таки проезжая дорога. Мы добрались до палатки, где сидели люди, ждавшие спада воды в ущелье. Все стеклянные банки в наших сумках оказались целы.
В снегу на перевале
— Боюсь я за третий отряд, — сказал начальник нашей экспедиции. — От него уже неделю нет известий. Значит, радио у них не действует, аккумуляторы выдохлись. Где он находится? Наверное, еще далеко за хребтом. А посмотрите, что делается, сколько снегу навалило!
Штаб экспедиции находился в гористой местности севернее озера Байкал, в Восточной Сибири. Был конец октября. Неожиданно выпал глубокий снег. Зима наступила раньше обыкновенного.
— Продовольствие у них, наверное, на исходе. Как они переберутся через перевал? Ведь там снегу уже навалило, вероятно, выше головы! — продолжал начальник.— Сегодня должен прибыть самолет из Иркутска, нужно будет его сейчас же отправить на розыски. До перевала всего восемьдесят километров, живо долетит.
Действительно, скоро прилетел проворный, легкий самолет, привез почту и кое-что из продовольствия. Быстро сменили летчика, и самолет вновь взвился в воздух.
Через час летчик вернулся и развел руками:
— Пролетел и над перевалом, и за перевал заглянул – никого не видно, метель, поземок, снег летит над землей.
Такие метели даже при ясном небе там бывают часто.
А между тем отряд, состоявший из пяти человек, был уже на перевале. Он очень торопился вернуться, а для этого нужно было перевалить через горный хребет. Дня в три можно было бы свободно добраться до штаба. Но когда отряд поднялся на перевал, повалил снег, все гуще и гуще. Не было возможности идти вперед. Побросали все оборудование, потому что и без него было трудно пробираться в метровой толще рыхлого снега.
— Нам осталось до спуска всего километра три, — сказал начальник отряда. — А там уже покатимся вниз, и снега будет немного. Будем пробиваться!
Впереди стал самый крупный и тяжелый человек из отряда и стал прокладывать коридор в снегу. Он падал на снег и трамбовал его своей тяжестью, уминал ногами, но снег был совсем рассыпчатый и почти не утрамбовывался. Тогда легли на снег и стали продвигаться вперед ползком, помогая себе локтями и коленками — так все же меньше тонули в снегу. Снег забивался под неприспособленную одежду. Надежда была только на спальные мешки, в которых рассчитывали потом отогреться. Хотели разложить костер, но не нашли топлива. Деревьев не было, кругом камни и снег.
— Конечно, нас будут разыскивать, — сказал совершенно измученный начальник. — Пошлют самолет, оленей навстречу пошлют...
— Да, послали бы, если бы знали, где мы. Наверное, думают, что мы еще далеко не дошли до перевала и что снегу у нас мало.
В это время поднялась метель и стало значительно холоднее. Ветер поднимал снег и быстро гнал его тучами над землей. В нескольких метрах почти ничего не было видно.
— Придется лезть в мешки, а то замерзнем. Интересно, какое расстояние мы проползли за день.
Оказалось, что проползли немного более одного километра. Вдруг сквозь свист метели явственно донесся гул мотора.
— Самолет! Ура! — закричали все и радостно выскочили из мешков. Но радость была преждевременна. Самолет быстро пролетел где-то вверху, но его не было видно из-за метели. Очень скоро он пролетел обратно, и гул его затих.
На утро отряд продолжал ползти. Метель уже кончалась. Удалось найти кое-какую растительность и развести небольшой костер. Сели у костра погреться и обсохнуть. Вдруг сквозь затихающую метель блеснуло солнце. Значит, скоро прояснится и можно ждать самолета!
Около полудня раздался шум мотора. Все вскочили и стали прыгать около костра, чтобы привлечь внимание летчика. Вот и самолет. Он шел очень низко. От него отделилась какая-то темная масса, потом другая, третья. Это были тюки! Самолет с ревом пронесся над отрядом, через несколько минут пролетел обратно, покачал крыльями в знак приветствия и скрылся. Опуститься он, конечно, не мог.
Тюки, сброшенные в снег, не скоро нашли. Но зато, что там оказалось! Теплая одежда, обувь, консервы, вино и лыжи. В сброшенном письме указывалось, где отряд должен найти посланных за ним оленей с санями.
Переодевшись и подкрепившись, отряд стал на лыжи и уже быстро пошел к спуску с перевала. К вечеру достигли и пункта, где ожидали участников экспедиции олени со своими вожатыми.
Мне пришлось однажды ехать по обыкновенной колесной дороге. В болотистых местах на ней были положены поперек бревна сплошным настилом — «гать». По бокам дороги вырыли для стока воды канавки, всего около полуметра глубиной. Эти канавки и погубили все дело. Летом по ним потекла теплая дождевая вода, а очень неглубоко под дорогой и около нее оказался пласт льда, толщиной в два метра. Лед стал таять, канавы углублялись все больше и больше. Дорога местами перекосилась, местами на ней образовались огромные ямы, из которых торчали бревна, составлявшие гать.
Я ехал по этой дороге верхом. Пришлось слезть с лошади, идти пешком, а лошадь вести за собой. Переходить через ямы и провалы со стоящими дыбом бревнами было очень трудно. Лошадь пугалась, фыркала и упиралась.
Казалось бы, чего проще – свернуть с дороги и обойти все эти ямы и западни.
Но сделать это было не просто. По сторонам дороги тянулась топкая «марь». Так называются болота, покрытые кочками. Иногда кочки достигают метра высоты. Мари находятся не только в низинах, но и на склонах гор или сопок. Вода очень медленно стекает в суглинистом грунте, а на поверхности задерживается толстым слоем мха. Мох не дает таять мерзлоте, залегающей под ним.
В конце лета по мари, когда она успеет несколько оттаять, очень трудно идти или ехать. Даже очень сильный человек не может пройти по мари больше 8-10 километров в сутки. Приходится прыгать с кочки на кочку. Между кочками или вода, или грязь. Сами кочки шатаются, когда на них прыгнешь. Случается, что промахнешься и не попадешь на кочку, но все-таки не утонешь. Под слоем грязи близко находится мерзлота, твердая, как скала, так что «засосать» в болоте не может.
Когда лошадь идет по мари, то она ступает не то кочкам, а между ними. Ее ноги проваливаются в жидкую грязь, и она тонет иногда по брюхо. Некоторые лошади пугаются, начинают прыгать, биться, чтобы вытащить ноги, а потом часто вдруг ложатся на бок. Конечно, передвижение в таких местах происходит чрезвычайно медленно. Бывает, что навьюченная лошадь упадет на мари и не может встать. Тогда ее развьючивают, а людям при этом приходится тонуть в грязи. Если даже есть свободные, ненавьюченные лошади, все же людям значительную часть пути по мари приходится идти пешком, чтобы не обременять и без того утомленных лошадей. Кроме того, пеший человек не так увязает в болоте, как лошадь со всадником.
Пожар в тайге
— Ну-с, поздравляю, — сказал начальник изыскательского отряда, показывая пальцем на лежавшую у него на коленях карту. — Километров полтораста уже прошли. Теперь недолго осталось, дней через пять будем уже на базе, а оттуда поедем на катере. Довольно шляться по тайге!
Маленький отряд изыскателей, всего пять человек, расселся у костра. Откупорили банки с консервами.
— Скоро и хлеб будет у нас настоящий, — сказал геолог.
— Может быть, даже пироги, — мечтательно произнес топограф. — Кстати, где-то тайга горит. Еще вчера гарью пахло, а сегодня, посмотрите, какое солнце тусклое.
Никто даже не взглянул на небо. Тайга горит там так часто, что не стоило обращать на это внимание.
Однако на следующее утро сразу же пришлось насторожиться. Солнце уже еле светило, и от дыма першило в горле.
— На нас тянет дым, — заметил топограф. — Может быть пожар и далеко, а только дым сюда подает.
Попробовали влезть на высокую лиственницу, чтобы осмотреть окрестности, но ничего не было видно. Все заволокло дымом. Почувствовалось беспокойство.
— Вот история-то, — сказал начальник. — Под самый конец такая неприятность... Посмотрите барометр, не падает ли?
— Нет, стоит на месте.
— Как на зло! В это время здесь часто ливни бывают, а тут вдруг ни облачка... Все же нам нужно поторапливаться к реке. Как до реки доберемся, там уже не страшно. В крайнем случае, влезем в воду. Только бы река была достаточно широка.
Однако быстро двигаться было невозможно. Унылая тайга с довольно редко разбросанными лиственницами была сильно заболочена, и попадались участки, сплошь покрытые высокими кочками. Приходилось прыгать с кочки на кочку, между которыми была вода или грязь. На верхушках кочек торчала во все стороны осока, как волосы на растрепанной голове.
Останавливаться для обеда побоялись, поели на ходу, чаю не кипятили. Через небольшие быстрые таежные речки переправлялись цепью, держась друг за друга, чтобы не сбило с ног течением.
К вечеру все измучились и прилегли на сухом месте. Вьючные лошади жевали жесткую болотную траву.
Стемнело, но вполне темно не стало. Все небо было освещено красноватым заревом и, когда дым как будто расступался, на некоторое время, нигде не было видно темного неба. Изыскатели молчали, но у всех была мысль: неужели они оказались в кольце огня? Неужели тайга горит и впереди?
— Ветра настоящего нет, огонь движется медленно, — сказал начальник. — Но беда в том, что он движется не сплошным фронтом, а языками, и ничего не разберешь... Постойте! Тише!
Все замерли. Лошади насторожили уши и с испугом глядели назад. В наступившей тишине ясно стал слышен отдаленный глухой шум надвигающегося огня.
— Совсем близко! — вскрикнул кто-то. — Бежим! Лошади и люди, спотыкаясь о кочки и проваливаясь в болотистой почве, побежали вперед, где должна была находиться спасительная река. Если впереди тоже горит, то, вероятно, за рекой, по другому ее берегу. А что если горит на этом же берегу и путь к реке отрезан? Все гнали от себя эту страшную мысль.
Через некоторое время выбившиеся из сил изыскатели, мокрые от пота и задыхающиеся, присели на кочках, чтобы перевести дух. Огонь, казалось, забрал влево и сейчас не преследовал изыскателей по пятам. Множество белок беспомощно путалось в высокой траве, стараясь прыгать с кочки на кочку. Деревья стояли редко и белки не могли перепрыгнуть с дерева на дерево.
Пробежала дикая коза, а за ней прямо на изыскателей выбежали три лося — «сохатых». Они не обратили никакого внимания на людей и пробежали совсем рядом с ними. В стороне бурым комком прокатился между кочками медведь.
Все животные бежали в одну сторону, очевидно туда, где была река.
— Река близко, река близко! — твердил начальник, хотя и сам не знал, верно ли это.
Отдохнув немного, снова стали прыгать по кочкам. Сил было уже мало, шли медленно. Упала сперва одна лошадь, потом другая, но их не стали поднимать, только сняли с них вьюки — может быть отдышатся и встанут. Берегли только тех двух лошадей, на которых было во вьюках продовольствие, планшеты со снятыми картами и образцы горных пород.
Неожиданно огонь подобрался справа, откуда его не ожидали. Он оказался вдруг так близко, что слышен был треск пламени. Изыскатели в ужасе кинулись влево, а потом бежали не разбирая куда, только бы подальше от огня. Падали, вставали, бежали, опять падали.
— Река должна быть совсем рядом, — крикнул топограф. — Смотрите, какие густые заросли!
И верно, деревья стояли чаще, а под ними пошел сплошной кустарник. Около реки мерзлота обыкновенно уходит вглубь или даже совсем исчезает, потому что поток воды несет в себе много тепла. От этого и растительность по берегам рек обыкновенно бывает гуще и богаче. Бежать было уже невозможно, продирались наудачу все вперед.
Вдруг сквозь кусты впереди блеснуло кровавым отсветом пожара зеркало большой реки.
Полуживые изыскатели долго лежали у самой воды, жадно пили воду и не могли отдышаться. Однако пришлось опять вставать — огонь приближался к реке. Изыскатели побрели вдоль берега, в мелких местах — по воде, чтобы быть подальше от огня, и наконец нашли отмель, выдававшуюся косой в реку. Отмель была усыпана крупной галькой, попадались и большие камни. Дошли до края отмели, выступавшей мысом в середину реки — дальше идти было некуда. Река была широка, течение быстрое, и переправиться через нее вплавь нечего было и думать. Кроме того, насколько можно было разглядеть, тайга горела и на другом берегу.
Пришлось лечь наполовину в воде, за крупными камнями, чтобы защититься от жара, тянувшего с берега, и плескать на себя воду, когда огненное дыхание пожара делалось нестерпимым. Все кашляли и задыхались от дыма, иногда подкатывавшегося густыми клубами.
Треск пламени на берегу все усиливался. Густой лес у реки горел дружно, совсем не так, как редкие деревья в болотистой тайге. На некоторых деревьях сразу вспыхивала хвоя и огромный столб пламени с ревом взлетал кверху. Около таких факелов образовывались вихри, горячий воздух с силой тянул вверх горящие ветви, листья и всякую горящую мелочь. Вверх били огненные фонтаны, и в реку падали горящие угли, куски дерева и пепел.
К счастью, это продолжалось недолго. Пламя пошло дальше вдоль берега. Это еще не значило, что пожар вблизи уже кончился. Продолжали гореть и тлеть пни, давно упавшие деревья, сухая осока на кочках, сухие ветви. Однако можно было уже вылезть из воды и лечь на отмели. Но где же коллектор Ваня Никольский, самый молодой и крепкий из всего отряда? Стали кричать — ответа не было. Кто-то вспомнил, что Вани давно уже не было видно.
— Не такой человек Ваня, чтобы пропасть. Где-нибудь поблизости за камнем. Придет к рассвету! – пробормотал геолог и тут же в изнеможении мгновенно уснул на камнях. За ним мертвым сном уснули и остальные.
На рассвете подошла вторая лошадь, и продовольствие таким образом сохранилось, хотя и подмокло. Но Вани не было. Пожарище все еще сильно дымилось, в разных местах еще вспыхивали огоньки, слышно было потрескивание, никуда двинуться было невозможно.
— На базе есть катер, — сказал топограф. — Может быть, его пошлют за нами?
— А откуда там знают, что мы сидим на реке? Да и катеру опасно сюда ехать, ведь он может попасть между двух огней. На том берегу тоже горит.
— Я думаю, — сказал геолог, — что на базе боятся, как бы самим им не сгореть. Ведь от них, наверное, уже видно зарево.
— Почему же нет Вани? Неужели погиб? И как мы не заметили, когда он отбился от нас!..
Ваня отбился от партии в то время, когда все кинулись бежать при неожиданно подошедшем сбоку огне. В дыму и суматохе он тоже куда-то бежал и не скоро заметил, что он один. Он стал было кричать, но в гуле и треске пожара никто ему не ответил. Пожар надвигался и медлить было нельзя. Ваня тоже выбрался к реке и переждал самый опасный момент, сидя по горло в воде. Потом, несмотря на смертельную усталость, побрел искать своих, но в действительности ушел от них еще дальше вниз по течению реки. Уже светало, когда он совсем обессилел и свалился на отмели, а когда проснулся, уже темнело. Он проспал весь день. Линия огня ушла куда-то в сторону, но по берегу идти все же не было возможности, все еще тлело и дымилось. Блуждать около страшного таежного пожара с слабой надеждой найти своих было бы безумием. Нужно уходить во что бы то ни стало. Но куда? На другом берегу реки пожара не было видно, очевидно нужно переправиться туда. Там же нужно искать и базу.
Он выбрал место, где река разлилась широко, потому была мельче и течение не такое сильное. К тому же здесь были видны отмели и островки. С большим трудом Ваня переправился на другой берег, сел на кочку и задумался. Где база? Где-то там, на западе. Можно ли ее найти без карты и компаса? Если бы найти какую-нибудь дорогу, она бы куда-нибудь привела. Но здесь не могло быть никаких дорог — сплошная тайга. Никаких селений не было на сотни километров. Это Ваня знал. На базу попадали летом на катере, а зимой по льду реки. Даже около самой базы не было дороги, и легко можно было пройти мимо нее и не заметить двух ее хижин. Это все равно, что искать иголку в стогу сена. Кроме того, отыскивая базу, можно было опять попасть в полосу пожара.
Ваня встал и решительно зашагал на юг.
— Только на юг! К железной дороге! – говорил он сам себе. – Там – верное спасение. Пусть придется идти двести километров, но в той стороне скорее можно встретить людей. Питаться придется пока ягодами. Только бы сил хватило!
Идти быстро без дороги тайгой, даже не заболоченной, очень трудно. Постоянно приходится перелезать через «ветровал» — стволы упавших деревьев, образующие местами целые барьеры и заграждения. Стволы, часто уже гнилые, проваливаются под ногами, сухие ветки торчат во все стороны, цепляются, царапают и приходится с трудом продираться сквозь них.
Огромное количество поваленных деревьев объясняется тем, что очень близко под поверхностью земли залегает вечная мерзлота. Она оттаивает к осени метра на полтора-два, а под мхом часто находится у самой поверхности. Стоит снять слой мха, а под ним на глубине уже сантиметров 20—30 начинается мерзлота, твердая, как камень.
Самое распространенное в восточносибирской тайге дерево — даурская лиственница. Она ухитряется расти даже на болотах, на тонком слое оттаивающей летом земли. Для этого у нее выработались особые приспособления. Корни не могут идти вглубь – там мерзлота, не только твердая, но и холодная, поэтому у даурской лиственницы все корни распространяются вбок, горизонтально и укрепляются неглубоко в тонком поверхностном слое земли. Этим лиственница выгадывает в тепле, но зато теряет в устойчивости. Она не очень прочно держится этими своими горизонтальными корнями без стержневого корня, идущего вниз, который у деревьев, растущих в нормальных условиях, служит главной опорой. Поэтому восточносибирскую лиственницу опрокидывают такие ветры, от которых наши деревья только сильно раскачивались бы. При падении корни лиственницы вырываются из земли и торчат во все стороны звездой. Поэтому и ствол не укладывается плотно на землю, а лежит приподнятым, с подмятыми под него ветвями. Зато цепляясь по стволу упавшего поперек речки дерева, иногда можно переправиться через быстрые и холодные таежные потоки.
Ваня пробирался неуклонно на юг уже четверо суток. Он оборвался, ослаб и стал терять надежду на спасение. На пятый день прошел сильный дождь, воздух очистился, и можно было уже не опасаться лесных пожаров. На седьмой день измученный Ваня увидел на песке у одной из речек, которую он перешел, свежие следы людей и по ним добрался до становища эвенков-охотников. На прогалине стояло всего два чума, в виде конусов, покрытых корой лиственницы, но это было для него спасением. Четыре дня он спал и отъедался рыбой, которой было вдоволь. Эвенки не знали даже названий тех мест, о которых спрашивал Ваня, но сказали, что до железной дороги он может добраться через неделю. На дорогу ему дали несколько рыб, хлеба у эвенков не было. Много рыбы нельзя было взять, потому что она испортилась бы, а соли у самих эвенков было в обрез. Эвенки сказали, что Ваня может по дороге встретить еще два кочующих семейства эвенков, но как их найти, они в точности не знали. Ближайшее селение было только у железной дороги.
Четыре дня Ваня прошел более или менее благополучно, только очень одолевал «гнус» — комары и всякая мошкара. Накомарник был потерян. Как он ни укрывал лохмотьями лицо и голову, как ни старался прятать руки, — упорные «кровопийцы» атаковали Ваню тысячами, пролезали всюду, не давали спать. На пятые сутки Ваня стал быстро слабеть, а на шестые еле встал после мучительной ночи. Брусника, малина и голубика, которыми он питался, уже не могли поддержать его сил. А ведь спасение было так близко! Железная дорога должна быть здесь, где-то совсем рядом! Неужели под конец не хватит сил?
Вечером Ваня лежал на моховой заросли и думал, сможет ли он завтра продолжать путь. Обувь у него развалилась, руки и ноги дрожали от истощения, голова кружилась. Вдруг он приподнялся, прислушался, потом вскочил на ноги, опять прислушался... Конечно, это отдаленный гудок паровоза!
Ваня плохо помнил, как на следующий день он добрался до железной дороги. Его шатало из стороны в сторону. Вдруг перед ним оказался откос, а внизу рельсы. Ваня покачнулся, покатился вниз, долго барахтался в канаве и наконец лег на бровке пути. После взрыва радости силы совсем оставили его.
Через несколько часов путевой сторож при обходе пути увидел страшного, оборванного и грязного человека, лежавшего на пути. Он был в сознании, но идти уже не мог. Сторож подобрал его.
Шли уже пятые сутки, как изыскатели сидели на том же месте, на отмели, и не решались никуда двинуться. Пожар еще продолжался. По ночам кругом мелькали огоньки, которые иногда вдруг ярко вспыхивали, — это загоралось новое дерево. Наконец ночью разразился ливень, и с рассветом они увидели полную перемену — пожар погас, воздух очистился. Около полудня изыскатели услышали шум мотора.
— Самолет! Нас разыскивают! — кричали они в восторге. Но шум затих, самолет прошел стороной. Тотчас же стали раскладывать костер на открытом месте.
— Он обязательно вернется! Как услышите шум мотора, все ложитесь на землю крестообразно, чтобы сверху можно было увидеть нас, — сказал начальник, раздувая огонь. Действительно, скоро опять где-то загудел самолет. Костер уже порядочно дымил, вокруг него разлеглись четверо изыскателей, и начальник бегал около костра, размахивая курткой. Самолет летел невысоко вдоль реки. Он пронесся над стоянкой изыскателей и тотчас же повернул обратно.
— Заметил! Заметил! — закричали изыскатели, вскочили и стали бегать около костра. Самолет с ревом пролетел над их головами и сбросил вымпел и какой-то тюк. Потом самолет снова вернулся, покачал в знак приветствия крыльями и улетел на запад.
С большим трудом удалось выловить из воды тюк и вымпел. В них оказалось две одинаковые записки: «Разыскиваем вас, если дошли до реки, сидите на месте и ждите катера, он отправится немедленно. В тюке посылаем продовольствие и все необходимое, завтра самолет будет снова в это же время».
Через неделю изыскатели были уже в штабе экспедиции. Сидя в кабинете начальника, они рассказали о своих приключениях. С горечью они сообщили о гибели Вани Никольского, очевидно сгоревшего в тайге.
— Сгорел, говорите вы, — улыбнулся начальник.— Нет, такие не очень-то легко горят. Вот, взгляните.
И он подал бланк телеграммы: «Жив, пожаре тайги потерял отряд, нахожусь железнодорожной больнице, поправляюсь, где товарищи». Далее шел адрес больницы и подпись: «Никольский».
Возвращение
По утрам в тайге были уже заморозки. Наступило лучшее время года — осень. Кончились летние дожди, небо по большей части было ясное, днем на солнце еще пригревало. Но осень там бывает очень короткая и быстро переходит в суровую зиму.
Четвертый изыскательский отряд закончил свою работу и возвращался «домой». Изыскатели, как разведчики, уходили вперед, в тайгу и в сопки. Четвертый отряд уходил от своей базы и от населенных пунктов на разведку на целых четыре месяца и за все это время только раз ночевал под крышей, на промежуточной базе. По пути только два раза встретили людей, это были кочующие охотники эвенки.
Не раз видели «сохатых» — лосей, одного застрелили и долго питались его мясом. Много видели медвежьих следов у водопоев, но только раз видели самого медведя, быстро убежавшего при приближении людей. Застрелили несколько диких коз, мясо которых очень вкусно, особенно для таежных изыскателей. Мелкого зверья и птиц было много.
Возвращаясь обратно, изыскатели, даже не сговариваясь, все прибавляли шагу, сокращали привалы, ели наспех и рвались вперед. Скорее, скорее к людям, к крыше, к электричеству, к постелям, к настоящей бане! Уже скоро заслуженный отдых, можно будет не разбивать палаток, не разводить костров и забыть опостылевшие накомарники.
Однако отряд торопился еще по особой причине. С неделю назад, когда еще можно было расслышать сигналы по радио, они уловили сообщение о том, что на днях состоится слет стахановцев, на который ждут и их прибытия. Теперь аккумуляторы походной радиостанции уже «выдохлись», их заряды кончились, и радиопередач нельзя было расслышать. Да это теперь было уже не нужно, работа закончена и «дом» близко.
— Нечего спорить и гадать, — сказал начальник отряда — нужно только не задерживаться в пути.
— У меня идея! — воскликнул геолог. — Зачем мы идем прямиком? Потому что ближе? Это верно, что ближе, но без дороги мы движемся медленно. А ведь здесь поблизости к западу имеется совхоз.
— Есть совхоз, но только нам не по пути.
— Подумайте только, ведь в совхозе есть грузовики! От совхоза хотя и неважная, но наезженная дорога имеется. Мы являемся в совхоз, нам дают машину, и мы катим прямо на торжество! Выгадываем и время, и силы!
Изыскатели остановились в замешательстве. На самом деле, идея была заманчива.
— Верно, говорю! — кричал геолог. — Послезавтра будем «дома!»
После краткого, но бурного совещания отряд изменил маршрут и поспешно двинулся по направлению к совхозу. Постоянно сверялись с компасом и с картой, чтобы не ошибиться и не пройти стороной.
— У меня костюм новый, синего бостона, лежит там в чемодане. Один раз только надевал! Придем, помоемся, побреемся и друг друга не узнаем, — мечтал топограф.
— У меня целых два костюма новых лежат там, черный и серый,— говорил коллектор Витя. — Одного белья шесть пар новых, ботинки черные, ботинки желтые, носки...
— Ладно, довольно! — прервал геолог. — Ты – известный щеголь! А вот у меня...
— Да будет вам! — вмешался начальник отряда. — Размечтались! Прежде всего до бани дорваться бы, да до парикмахера. Вы только взгляните на себя, на что мы похожи!
Изыскатели переглянулись и рассмеялись. На утро следующего дня взобрались на седловину между двумя сопками и увидели перед собой реку.
— Совхоз близко! — воскликнул начальник. Он стоит на реке, только верно ли мы вышли на реку именно к совхозу?
В этот момент послышался отдаленный лай собаки.
— Собака! Ура! — кричали в восторге изыскатели. — Значит, люди здесь, рядом!
— Смотрите, крыша! Вон крыша! – воскликнул Витя.
Больше никто ничего не говорил — все молча кинулись вперед. Все было забыто — впереди жилье, люди, свои люди!
Деревья поредели, началась полоса вырубки с пнями. Вот и совхоз! Изыскатели вышли гурьбой к постройкам и остановились в изумлении.
Около строений совхоза стояла машина — трехтонка. Она была разукрашена алыми полотнищами с лозунгами и приветствиями, а также красными флажками. Кругом с шумом суетились работники совхоза.
Вдруг они остановились и замолчали. Из тайги вышел отряд.
— Никак четвертый вернулся! — крикнул кто-то из машины, и в тот же момент толпа празднично одетых людей двинулась навстречу отряду. Изыскателей тормошили, пожимали им руки, наперебой что-то говорили, а те молча улыбались и как будто потеряли дар речи.
— Вот удача-то! Вернулись как раз вовремя! Полезайте скорее в машину, сейчас поедем на праздник!
Через несколько минут лошади и весь груз отряда были сданы в совхоз с условием, что на другой день все будет отправлено, а сами изыскатели поместились с работниками совхоза в машину и тронулись в путь.
Все казалось им как бы сном. Они уже не прыгают с кочки на кочку, не думают о разбивке палаток, о разведении костра, их везут на машине!
После первых моментов растерянности изыскатели ожили и обрели дар слова.
— Вот не знаю, какой костюм лучше надеть — черный или серый? — говорил коллектор Витя. — Только поймать кладовщика, и я живо преображусь!
Поймать кладовщика было не так-то просто в праздничной сутолоке.
Когда его, наконец, нашли, он только махал руками и говорил, что уже поздно искать какие-то чемоданы — прибытия поезда с начальством, делегатами и гостями ждут с минуты на минуту. Все кругом было разукрашено алыми полотнищами и флагами, трубы оркестра уже гремели около станции, где собирался народ.
Изыскателей пригласили в барак, где нашлись добровольцы-парикмахеры. Залязгали ножницы, заблестели бритвы, и скоро изыскатели помолодели на много лет. Собрали кое-какое обмундирование. Витя с огорченном напялил на себя чужую рыжую куртку, вместо своего великолепного нового костюма. Начальник отряда облачился в чье-то новое пальто.
— Скорее, все по местам! Поезд показался! — раздалась команда.
Вдали на противоположной стороне долины, где дорога делала большую петлю, показался поезд. Все затихли. Вот поезд скрылся на повороте и некоторое время его не было видно. Вдруг он вынырнул из-за откоса и на полном ходу помчался к станции.
Победоносный гудок разнесся по всем окрестностям. Гудок слышался все громче и громче. На передней части паровоза можно было уже разглядеть портрет И. В. Сталина.
Послышались величественные звуки советского Государственного гимна. Начальник отряда обернулся к своим товарищам и сказал как бы чужим, прерывающимся голосом:
— Вот... Мы закончили... Поздравляю!
Бурное «ура!» перекатывалось в толпе.
