Опыт полярных путешествий и зимовки на судне «Святой Фока»

Опыт полярных путешествий и зимовки на судне «Святой Фока»

Материал нашел и подготовил к публикации Григорий Лучанский

Погодные условия и влияние холода на организм человека

«Как спешат морозы! Давно ли вольный ветер наполнял паруса, давно ли чайки кружились вокруг «Фоки», а прошло полторы-две недели, – и вот здесь суровая зима, как на родине в декабре».

«С половины января до марта местные жители избегают далеких поездок. В эту пору морозы держатся между 40 и 50°».

«Верхоянск – полюс холода. Средняя температура января за много лет равна – 50,1° Ц. И в феврале обычная температура держится между – 50 и – 60°. В феврале 1892 года в Верхоянске были отмечены самые низкие температуры на всем земном шаре – 69,8° Ц, т. е. почти – 70°».

Во время пребывания автора в г.Верхоянске «стояли лютые морозы – февраль здесь самый холодный месяц. Весь воздух казался густым и осязаемым. Белесое голубое небо, очертания гор, слабая голубизна теней на розовом снегу, зеленоватые оттенки наледей на узкой здесь Яне, бурые оттенки на бревнах домов из лиственницы, и бурая же стена лесов кругом – вот краски, которые мы неизменно видели в Верхоянске каждый день. Надо сказать правду: после длинного по морозу пути нет желания подолгу любоваться этой картиной, особенно при жестоком, колючем холоде. Каждый вышедший из дому торопится поскорее снова спрятаться в теплое помещение. Шестьдесят градусов мороза – не шутка.

Впрочем, мы были все же несколько разочарованы. Такая температура при полном отсутствии ветра не так страшна, как представляется, особенно человеку тренированному. Чтобы проверить свои ощущения более точно, я попробовал сделать те же самые метеорологические наблюдения, которые мы делали на Ляховской станции. Я нашел, что мороз 59,8° Ц при безветрии легче переносится, чем –30° при умеренном ветре в 7–8 метров. При тридцатиградусных морозах на острове наблюдатели в ветровую погоду почти всегда возвращались с побелевшими пальцами; потом ходили с черными, отмершими кончиками их. Не помогали и шерстяные перчатки. В Верхоянске я закончил весь круг наблюдений без перчаток, не отморозив ни пальца. Это явление особенно сильного действия холода на живой организм при ветрах хорошо известно метеорологам и всем, долго жившим на севере. В Верхоянске я ни разу не видел таких ужасных обмораживаний щек и носа, как у жителей Устьянской тундры и островников. Там почерневшие, изъязвленные скулы и носы – явление обыкновенное».

«Было только начало марта. Но в Якутске уже чувствовалось слабое дыхание весны. Солнце в полдень стояло непривычно высоко, и, хотя морозы держались еще ниже 20°, к полудню все же становилось теплее. На южной стороне темных крыш уже везде висели длинные, блестящие сосульки. На площадях у Гостиного двора и у новых каменных торговых рядов, выстроенных Госторгом, медленно вытаивал у коновязи зимний навоз».

Описание судна «Святой Фока»

«Фока» – старое, сухое судно, приспособленное Мурманской научно-промысловой экспедицией для жизни и научной работы. Кроме жилых кают, каждый из членов нашей экспедиции имел еще и кабинет для работ, а с находкой такого количества дерева на берегу можно быть покойным, что не придется мерзнуть, подобно несчастному Кэну».

Снаряжение экспедиции на «Св. Фоке»

Автор анализирует уровень подготовки экспедиции. «Здесь уместно сказать, с каким багажом прибыли на Север мы. Провианта на «Фоке» имелось на три года, с топливом обстояло не столь благополучно. После месячного плавания под парами, каменного угля осталось только двадцать пять тонн – на пять суток хода. К счастью, мы могли не расходовать угля на отопление, находка плавника избавила нас от этого. Я не  склонен перечислять, что было погружено в трюмы «Фоки» и чего не хватало. Думаю, что читатель не посетует на меня и в  конце моего повествования сам составит достаточно полное  представление о наших богатствах и прорехах. Одно могу добавить: как-никак, мы снаряжались не во времена Кэна, но в двадцатом столетии; как ни бедно была снаряжена наша  экспедиция, ее снаряжение значительно выше того минимума, с которым славные русские полярные исследователи – Врангель, Прончищев, Лаптевы, Челюскин, Пахтусов, Циволька и все участники Великой Северной экспедиции – делали свое дело. Со скудным провиантом, с несовершенными инструментами они исполнили большую работу. Если бы нам удалось так же плодотворно использовать свои запасы!» (Существенным пробелом снаряжения, повлиявшим на конечную судьбу экспедиции, было отсутствие радиотелеграфа. Морское министерство за две недели до отплытия откомандировало приглашенного Седовым радиотелеграфиста. В короткий срок до ухода Седов не мог подыскать нужного специалиста, все аппараты пришлось оставить в Архангельске)».

Оборудование судна для зимовки

«Что же еще? Устроить как можно уютнее и теплее свое жилище да начинать жить здесь до поры, когда разойдутся льды, – тогда отправимся дальше.

В каютах почувствовалась некоторая прохлада, едва только прекратилась подача пара в трубы отопления; итак, первое – нужно поспешить с установкой печей. У нас были с собой хорошие чугунные печи, приспособленные и для угля и для дров.

Борта «Фоки» казались надежными, но верхняя палуба должна была пропускать холод. Поверх палубы насыпали толстый слой земли и закрыли досками кап. (Кап – заграждение люка, пропускающего свет). Одну из дверей, ведущих на палубу, плотно законопатили и запечатали, прибив сверх войлока доски, другую обили войлоком. Трубы и вентиляторы накрыли брезентом, над трюмами возвели надстроечки, чтоб, доставая нужное, не открывать каждый раз тяжелых люков. Наконец, построили сходни на лед. После таких приготовлений «Фока» сразу приобрел вид бывалого полярного судна.

Разместившись окончательно по каютам и кабинетам, сообща принялись за устройство кают-компании. У наиболее сухой стены поставили пианино и граммофон, на самодельных полках разместили библиотеку, по стенам повесили эстампы и некоторые из сделанных мною фотографий. 3 октября общие приготовления к зимовке закончились».

«На «Фоке» за время нашего отсутствия жизнь установилась, мы пришли действительно «домой». Плотники закончили прочные сходни на лед. От сходней побежали тропинки в разные стороны. Одна – к «колодцу», т. е. айсбергу, за кормой, с которого кололи лед для питьевой воды, другая тропа, обогнув корму, протянулась до метеорологической станции, третья поползла на гору к геотермической станции. Над палубой протянулись веревки с бельем. Повар Иван с подоткнутым фартуком бегает в трюм, спотыкаясь о всюду шныряющих собак. Слышится стук топора и пение – кто-то, сидя на борту, укладывает на зиму снасти и мурлычет:

Ты зачем ухо-о-дишь,

Зачем уезжаешь

На чужу на дальню-ю-ю

Да сторо-о-о-нку-у-у.

 

Да, – как будто бы там, на далекой родине, если закрыть глаза и прислушаться.

А откроешь... вокруг ледяное, как вспаханное поле, стоит корабль с запушенными мачтами, слабо мерцает огонек в иллюминаторе, высокие мачты тянутся к небу, а там, над их верхушками, бледными лучами вспыхивает северное сияние».

Распределение обязанностей на период зимовки

Автор сообщает, что «состоялось даже празднество с чтением приказа начальника экспедиции, с его речью. Приказом время распределялось по-новому. Некоторые получили к своим прямым обязанностям новые: Визе был назначен заведовать библиотекой, Кушаков – хозяйственной частью, я был назначен помощником Визе по метеорологической части и заместителем его во время отлучек. Зандер вместе с обязанностями пожарного инспектора получил заботу о печах».

Научная работа на зимовке

Несмотря на трудные условия существования, на судне велась активная научная работа. «И внутри корабля, в тесных каютах, установилась размеренная жизнь. Каждое утро, просыпаясь, всякий принимается за свою работу. Много страниц моего дневника посвящено совершенно новым условиям работы и усилиям, какие приходилось затрачивать, чтобы добиться удовлетворительных результатов, – всякий успех здесь труден. Нахожу описания, каких хлопот потребовала установка метеорологической станции, согласно требованиям науки, сколько забот доставили нам первые наблюдения, как упрямо и настойчиво боролись наблюдатели со снежной пылью, раздробленной на мельчайшие частицы и проникавшей, казалось бы, в совершенно закрытые части самопишущих приборов – термографов и гигрографов, как трудно было наладить правильную работу этих инструментов и приспособиться к перемене лент на морозе и в бурю. Обыкновенный дождемер – измеритель атмосферных осадков – простой прибор, открытый в верхней части металлический конус – и тот доставил хлопот на несколько месяцев. По его милости выросли сложные постройки на льду, сначала из дерева, потом из снега, – все с целью помешать ветру выдувать из дождемера его содержимое. Не мало трудов стоило установить правильные наблюдения над морскими приливами. Пришлось изобретать способы, предохраняющие прорубь от замерзания, заносов и оледенения приборов. Всякая работа на холоде и ветрах выросла в сложное предприятие. Нахожу в дневнике свежую запись рассказа Седова, как он в первый раз делал астрономические определения долготы при ветре и сравнительно низкой температуре, – такие наблюдения нашим геодезистам приходилось делать постоянно!»

Питание зимовщиков

Говоря о питании на судне автор немногословно сообщает: «Пища наша, быть может, не столь разнообразная, как у других, отличалась обилием и питательностью».

Во время пеших походов по льду питание было холодным. «На ходу в работе скорее жарко, чем холодно. На остановке же сразу почувствовалось, что мороз велик, а нужно еще отдохнуть и поесть.

Для холодного ужина открыли несколько банок консервов.

– Вот это прелестно – ужин под 75-м градусом, на белоснежной скатерти, – острил Павлов, свирепо вспарывая свою жестянку мясных консервов.

– Что же это такое? Аммонит, белемнит или другая окаменелость?

Достали сухари и масло. Сухари, как сухари, а масло – тоже нечто геологическое – нож не берет. Пожертвовали одной доской, развели огонь и разогрели на нем свой каменный ужин».

«Моя суточная порция весила вместе с керосином 975 граммов. В нее входили:

Сухари                                                          300 г

мясной порошок или сушеное мясо           150 г

масло и сало                                                 100 г

сахар                                                             100 г

шоколад                                                        100 г

какао                                                             35 г

чай и клюквенный экстракт                                   5 г

сухое молоко                                                55г

сушеный картофель                                     30 г

сушеная зелень для  супа, чеснок, лук

и перец         10г

соль                                                               5г

керосин                                                         85г

 

В дни тяжелой работы наш паек расходовался целиком, а в дни, проведенные в палатке, оставался даже излишек. Меню однообразно. Утром мы  приготовляли наскоро какао  и мясной порошок с маслом и сушеным картофелем; в полдень – в дни переходов – плитка шоколада на ходу или во время краткого отдыха собак. Вечером, раскинув лагерь, мы варили обыкновенно бульон из сухого мяса и ели его с сухарями. Пред самым сном выпивали 2–3 кружки чая, иногда кипяток, в котором размешана ложка молочного порошка. И чай и бульон мы пили горячими, насколько можно вынести, почти обжигаясь, чтобы сразу же, нырнув в мешок, поскорее согреться. Для большего разнообразия я брал с собой несколько порций мясных консервов – гороховый суп; им и рюмочкой спирта мы отмечали праздники».

Праздники на судне

«Более изысканный обед, продолжительное концертное отделение с солистами – исполнителями на пианино, пианоле и «на граммофоне», карты и шахматы закончили этот первый наш полярный праздник».

Одежда зимовщиков

«Из разных родов одежды, применяющейся на севере, Седов выбрал русские полушубки, валенки, самоедские малицы и совики; кроме них, было несколько пар костюмов, сшитых по образцу эскимосских. Насколько все они будут удовлетворять, предстояло испытать на деле».

«Моя малица короче, а ноги длиннее, чем у других, я долго не мог спрятать их под мех, но, наконец, уснул.

Проснулся от холода, забравшегося под подол малицы».

Путешествия по льду

«Мы ходим по льду, как по земле, и даже собираемся отправиться по нему в далекое путешествие.

Да, 4 октября мы отправились по льду на остров Берха, – нужно было поставить там «гурии» – приметные точки для мензульной съемки всей группы островов и земель, окружавших нас. Как смеялись мы год спустя над своим первым санным путешествием. Путешествовать вместе с авторами книг казалось так просто! Впрочем, мы находили некоторые оправдания своей неудаче. В самом деле: многие из вещей, необходимых для санного путешествия, как, например, палатки и керосиновые кухни, не были еще распакованы и покоились в глубине трюмов, ни одна из собак еще не приучилась ходить в запряжке того рода, который собирался применить Седов, да и сбруйки еще не были готовы. Эта экскурсия интересна только как первое столкновение с полярной природой. Но работали-то мы все добросовестно. В своей записной книжке я нахожу длинные описания, как выбивались из сил пять человек, проходя в сутки по пяти километров. Сократив эти записи, я переношу их для наглядности сюда».

 Автор приводит выдержку из путевого дневника:

«4 октября. Вышли в 10 утра. Ясно, слабый северный ветерок при –15° Ц. С нами одни сани, груженные досками для большого знака на Берхе, и провизия. Лед вблизи «Фоки» ровен, но только вблизи. Чем дальше, – все больше торосов и айсбергов – и в одиночку, и сплошными нагромождениями. Нужно обладать большим воображением, чтобы сравнить с чем-нибудь формы льдин, – так неожиданно прихотливы их изломы, так не походят ни на что, виденное раньше. Но красивы бесспорно: мерцание искр в изломах, зеленые тени в трещинах между пятнами прилипшего снега и густота голубых теней в не освещенной солнцем стороне. Впрочем, любоваться трудно и некогда. Тяжело груженные сани двигаются с трудом, а путь – зигзагами, петлями: не легко найти проходимое место среди торосов. На ровном льду сани тащат Катарин, Лебедев и Юган Томиссар.

Юган – эстонец, бывший военный матрос, фигура крепкая, мощная и мрачная; когда ему «попадаит сюда» – восторженная. Еще: он любит «перестараться» в работе и потому часто служит мишенью для насмешек товарищей. Но, кажется, он просто не может делать чего-нибудь, не пуская в ход всей своей могучей силы, как машина, рассчитанная на большую нагрузку. Вот сани встали, упершись в подъем снежной волны. Юган командует хриплым голосом:

– А ну, бери! – сам же держит постромку так, чтоб только не провешивалась.

– Ой, раз ешчо! – Сани, разумеется, ни с места. Юган оглядывается, решает, что без его усилия не обойтись, скорбно вздыхает и, рыча что-то вроде «ур-руп», наваливается. Сани выскакивают и скользят в сопровождении крепкосоленого слова.

С полудня мы забрались в почти непроходимые торосы. Нарта встала. Не помогало даже могучее Юганово «ур-руп». Дело дошло до топора. Принялись за расчистку пути. Один находил дорогу, другой орудовал топором, а остальные тащили сани. Сани перевертываются, шнуровка развязывается, все вещи вываливаются. Все это задерживает чрезвычайно, а мы собирались в один день пройти все тридцать километров до Верха.

В половине пятого солнце зашло, начало темнеть, а мы были не дальше 5–6 километров от корабля. Оставалась надежда, что не все же время будут на пути такие отвратительные валы и россыпи льда. Но новые горы вставали на пути, а с них виднелись дальше бесконечные торосы, без метра ровной поверхности. Надеясь воспользоваться куском земли между двумя ледниками, мы свернули к берегу Новой Земли…Ночь провели на морене ледника. Утром 6 октября, истратив последнее топливо, решили возвратиться на судно: провизия была на исходе, а мы не сделали и половины пути, дорога же не обещала быть лучшей. Пришлось сознаться, что снарядились торопливо и легкомысленно. Что, если бы поднялась буря с вьюгой? К счастью, погода стояла ясная, почти безветрие, но мороз увеличивался с каждым днем. Одежда пропиталась испарениями тела и оледенела, впрочем, это не очень беспокоило. Рукам, например, на ходу тепло, но стоит снять рукавицу, чтоб поправить ремни на лыжах, чувствуется, когда ее наденешь вновь, что мех внутри успел смерзнуться в комок.

В семь часов вечера того же дня мы были на «Фоке» – по проторенному пути дорога легче. Пришли в самое время: ночью поднялась злая вьюга, ветер доходил до двадцати метров в секунду. Хороши бы мы были без палатки и горячей пищи в такую погоду!»

Оборудование лагеря во время путешествия по льду

«В семь часов стемнело; до берега не дошли. Расположились на ночлег. Под высокой льдиной выкопали яму, обложили ее по бокам снегом в защиту от ветра».

«Встал размять затекшую руку и выкурить трубку. Темная ночь. Одни звезды смотрят сквозь призрачную ткань северного сияния. Нагромождены торосы, айсберги; славный грохот был наверное при их рождении, но теперь-то – мертвая тишина. И вот, под одним торосом лежат, свернувшись в клубок, несколько существ – такой чуждый этой пустыне комочек – четыре человека. Такими же пятнышками темнеют увязавшиеся за нами собаки. Тоже лежат, медленно согревая и вытаивая снег. Другие расположились на ногах людей – их не гонят: тепло дорого. Жалкая картина и торжественная.

Ложусь снова и подзываю собаку. Умный пес устраивается на моих ногах. Мы засыпаем.

В седьмом часу стало светать. Трудно подниматься. Не хочется покидать теплую малицу и сразу – на мороз. Нужно. Как всегда, оказывается, трудно только решиться – дальше не так страшно. Да, одно-два движения, и малица позабыта до вечера.

В десять часов выступаем дальше. Ах, мы целых три часа убили на приготовление пищи и неумелое завязывание нарты!»

Образование трещины во льду

«Весь день шли около ледника профессора Попова, вдоль которого плыл «Фока» 18 сентября. Чем ближе, тем красивее этот гигант. Я приближался к нему метров на тридцать. Сегодня мороз усилился, и гигант, сжимаясь от холода, как живой, хрустит и трещит.

Внезапно у моих ног проползает черная змея. Трещина! Быстро оборачиваюсь и вижу метрах в четырехстах облако, туманом охватившее пройденную часть ледника. Спустя секунду доносится грохот, как пушечный залп. Какая-то глыба в несколько десятков тонн сорвалась с сорокаметровой высоты, грохнувшись, разбила морской лед и подняла облако мелкой ледяной пыли. Вокруг меня с треском и шипением ломается лед, стреляют трещины и расходятся каналы. Внушительно: назад!

А легкомыслие художника толкает вперед. Вперед! Подхожу еще ближе – настолько, что ясно различаю годовые слои на темно-синей стене прозрачного льда, слышу шумы, беспрерывный треск, то как колокольчики, катаясь, зазвенят, то громкий звук, как от падения звонкой, сухой доски, то угрожающий неясный гул далекого обвала внутри. Опять столб ледяной пыли и грохот. Уходи – это заколдованная крепость!»

            Размещение продуктов питания и снаряжения

«Первым делом после постройки дома, разобрав лагерь на берегу, мы перенесли все наше снаряжение в кладовые. Там на полках, в шкафчиках и в ларях разместили продовольственные запасы и всевозможные материалы для поделок. Длинные ряды консервных жестянок, бутылочки с маринадами, банки с вареньем, какао, сгущенным и сухим молоком, сушеные фрукты, грибы и овощи в сушеном виде, мешки с мукой и крупой, ящики разных сортов с сухарями, пастилой и гвоздями, связки ремней, сушек и бочки с маслом и рыбой, штуки материй, круги проволок, горки гирь на прилавке у весов, – все эти товары напоминали маленький универсальный магазин».

            Питание в пути

«Для дальнего пути в самую холодную пору здесь снаряжаются серьезно. Запасают новую теплую одежду, готовят большой запас провизии. Следуя советам, мы напекли горы хлеба, булок, пельменей и нажарили котлет».

«Уже окончили ужин и принялись за чай, прогревая у печи похожие на камни, заранее нарезанные куски булки и хлеба, когда в палатку вошел Николай. Он бросил последнюю вязанку сухих лиственничных дров, ломких на морозе, как стекло, и, придвинув к себе маленький котелок с куском оленьего мяса, съел его, выпил суп, несколько чашек чая – весь свой обед и ужин».

Жилища

Запись из дневника от 2 апреля сообщает о хижине промышленников, сохранившейся со времени экспедиции Санникова: «Избушка в Ванькином стане построена давно, еще во времена купца Ляхова и Санниковых. Рублена она на шесть углов. Одну стенку занимает большой якутский очаг – огох. В окна вставлены льдины, пол земляной. Вдоль стен, между столбами, подпирающими плоскую деревянную кровлю, устроены ороны (нары). Под потолком на тонких жердях рядами сушатся дрова и песцовые шкурки на пялках. Если бы наши модницы видели, сколько драгоценных горжеток валяется здесь на дровах и на оронах!

Второй день пережидаем погоду. На улице жестко: крепкий мороз ниже 30° с пронзительным ветром и вьюга. В добавление к огоху топится в углу железная печь. В стане тепло, но стены в пазах белые, а на полу пролитая вода сразу смерзается в лед. Теперь в этой хижине половина промышленников. Они собрались со всего острова. На оронах, чуть не рядом друг с другом, сидят люди, раскуривая трубки, кроша табак на дорогу. Кто чинит собачьи алыки, кто, напевая бесконечную якутскую песню, счищает жир с недавно снятых шкурок, стружит якутским манером лучину, варит несложный обед или готовит воду на завтра. Время от времени подходит к огоху человек, палкой поправляет упавшее полено, которое наполнило дымом все помещение, потом обуглившимся кончиком палки раскуривает трубку.

Ночью все ороны и пол заняты тесно лежащими людьми на шкурах под заячьими одеялами».

Во время остановок в пути использовалось такое жилье, как палатка на козлах из жердей. «Такая палатка очень удобна для лагерей в лесистых местностях, где нет недостатка в жердях. Ставится она довольно быстро. На двух коалах из связанных жердей кладется просунутая в длинный рукав палатки, вверху ее, длинная жердь. После этого остается только привязать к козлам сбоку еще по жерди, прикрепить к ним завязками боковые стенки и в заключение пропустить трубу железной печи через кусок жести, вшитой в переднюю стенку.

Много раз на своем веку приходилось мне ночевать в палатках на морозе. Много разных систем палаток испытано. Эта оказалась самой теплой. Железная печь быстро нагрела заключенный в палатке воздух. В лесу стоял пятидесятиградусный мороз, но мы сидели в одних фуфайках».

«Мы забрались в спальные мешки в фуфайках. Николай разделся донага и спрятался под заячье одеяло в постель из двух оленьих шкур. С такими удобствами, говорил Николай, ему еще не приходилось ночевать.

Если поддерживать в печи огонь все время, в такой палатке можно жить не хуже, чем в юрте. Но если дрова догорели, температура за полчаса уравнивается с наружным воздухом. Когда я проснулся и протянул руку за спичками, чтобы взглянуть на часы, коробка обожгла мне пальцы. Пока я зажигал  хрупкие спички, руки почти окоченели. Огонь от спички разогнал тьму, осветил палатку. Что за чудо! Черная материя превратилась в светло-серый бархат, от каждого скрещения ткани тянулись длинные кристаллы инея. Он покрывал густым налетом полог палатки и опушил изголовье спящих. Моя шапка примерзла к подушке, а отворот спального мешка стал похожим на ватный.

Мороз разбудил не меня одного. В другом углу палатки тоже вспыхнула спичка. Из-под белого по краям заячьего одеяла показалось голое плечо Николая. Опершись на локоть, он подложил в печку дров и раздул угли. Когда я кончил курить папиросу, серый бархат палатки, оттаяв, снова стал приобретать вид обыкновенной ткани. Задолго до рассвета, часу в восьмом утра, еще раз подбросив в печку дрова, Николай ушел искать оленей и долго не приходил».

            Поварня у Святого Носа и ее обитатели-промышленники

«Сто лет назад жил в Устьянском крае бездетный старик Сыпсай. Задумал он построить две поварни на берегу моря, одну у Святого Носа, другую – у Аджейгардаха. Говорил старик:

– Нет у меня сына и внучат. Помру – некому будет вспомянуть, что жил на свете охотник Сыпсай. Если построю поварни, быть может, люди, которые будут отдыхать в хороших поварнях, вспомнят, помянут и меня добрым словом.

Сыпсаева поварня на Святом Носу – зовут ее чай-поварня – подгнила, еле держится. Много промышленников перебывало в ней, каждый готовил пищу. На полу вековые отбросы, никогда не выметавшиеся, толщиной около метра. Теперь в избушке стоять можно только согнувшись. Люди давно забыли имя Сыпсая, из островников один Василей слыхал про старика. А имя его узнал я от Сыллагая.

В чай-поварне мы застали две островные артели с Малого острова – одна с Надыбиным во главе и другая – Митрофана Иванова с Котельного острова. Тут же был Киргелий Бочкарев, сухой, подвижной, лучший на островах охотник за оленями. Этот прибежал в чай-поварню пешком из становища Зимовье. С нашим приходом в избушке собралось одиннадцать человек, а снаружи около восьмидесяти собак».

Я застал в избушке одного Надыбина. Остальные ушли в горы у Святого Носа на охоту. Скоро охотники вернулись. Первым пришел Митрофан Иванов, выборный староста или «князь» всех островных артелей. Он хорошо говорил по-русски. За Ивановым подошли и другие – молоденькие спутники его и товарищ Надыбина, якут Марков. Эти вернулись с добычей: недалеко от Святого Носа убили трех оленей. Часа через два олени были привезены. Собаки получили по хорошему куску мяса.

И у нас на железной печке в ведре лучшие кусочки из оленьих туш».

Станок

Станок – стан, место остановки путешественников. «Но каждый станок по зимам – жилое место: зимуют ямщики. С весны и до поздней осени станки необитаемы. Свежему человеку они показались бы, может быть, жалкими, но после поварен, оставленных нами позади, и в сравнении с юртами в населенных местах – эти станки чисты и удобны. Большая часть их новой советской постройки, во многих на стенах – портреты вождей и современные картинки, камельки хороши, – есть сложенные из камней; ороны выстроганы, везде имеются полы, а в самых новых – и настоящие окна. По стенам туристские надписи. У заведующего станком – книга для записи проезжающих».

Жилища якутов

Путешествуя по северным станам, автор не раз бывал в домах местных жителей. «Стан Елисей – маленькая, рубленная из бревен, избушка, с плоской крышей и крошечными окнами – единственное пятно на пригорке. Она низка, в рост человека. У трех стен ороны, в четвертой низкая дверь, в которую нужно протискиваться, согнувшись в поясе. Угол занят камельком, в противоположном углу на тонких ножках столик, около него два обрезка-бревна, исполняющих роль стульев, и несколько полочек по стенам – вот внутреннее убранство промыслового стана на северном острове.

Когда мы вошли, в избушке было темно, слабый синеватый полусвет пробивался через окошки, в которые не просунешь и голову. В одном были вставлены осколки стекол, искусно врезанные в доску, в другом – тонкие пластины льда. Несмотря на тесноту, избушка выглядела уютной, особенно когда Митрофан разжег камелек. Этот камелек – гордость Митрофана – в самом деле был лучшим из виденных мной… Камелек Митрофана отличался особой тщательностью работы и всевозможными усовершенствованиями для придания прочности и удобства при таянии льда и приготовлении пищи».

«Давно мы слышали, что, пройдя бесплодную тундру, попадем в самый северный поселок Верхоянского края, Борогонский наслег.

Немало изумились мы, когда увидели этот Борогонский наслег, состоящий из одной-единственной маленькой круглой урасы, обложенной дерном. Мы еле-еле разместились в ней для чаепития. Зато вблизи этой урасешки стоял высокий столб с гордой надписью: «Борогонский наслег». Сам Стручков, молодой якут, живет уединенно в этой пустыне с женой и тремя ребятишками. До следующего жилого места к югу еще два дня пути. Тут-то в урасе и живет Иннокентий Сыроватский, славный охотник. И, действительно, населенные места начинаются отсюда, от урасы Суолей».

«На верховье реки Бытантая, войдя в юрту, где предполагался ночлег, мы поражены были необычайной чистотой и убранством ее. Эта юрта была разделена перегородкой, стены ее покрыты картинками из журналов и революционными плакатами, на столе лежал комплект газеты «Кым» (на якутском языке) и «Автономная Якутия».

Почти всегда, как только останавливался караван, хозяева каждой юрты выходили встречать гостей… Войдя в юрту, сначала не видишь ничего, кроме огня в камельке. Когда глаза привыкнут, начинаешь различать людей. Вся семья в сборе. Хозяйка уже хлопочет у камелька. Хозяин помогает снимать и развешивать для сушки оледеневшую одежду, потом ведет на почетное место в углу. Полуголые ребятишки выглядывают из-за камелька и прячутся за женщин».

Место ночевки якута в пути

 «На остановках, в ненаселенном районе, их было много – не менее шести, – Николай строил навес из жердей по Якутскому способу в защиту от ветра и проводил долгие ночи у костра на оленьей шкуре, прикрывшись заячьим одеялом. Два раза заставала его в пути вьюга. Тогда приходилось ночевать без костра, зарывшись в снег».

Внешность и характер якута

 «В Николае ни грамма жира. Он сух, как лиственница, подвижен и гибок, как горностай. В его одежде каждый из нас – без преувеличения сказать – обморозился бы на пятидесятиградусном морозе в первый же день. Но Николай – чудо выносливости и нечувствительности к холоду. Управляя передней нартой, он не может сойти с нее, чтобы разогреться на бегу. Только на остановках, которые даются оленям для отдыха через каждые полчаса, проводник может, свернув оленей со следа, побегать взад и вперед, чтобы размять окоченевшие руки и  ноги. Каждый из нас в прекрасной одежде зяб. Но от Николая не приходилось слышать жалоб. Правда, для начала разговора он не раз говорил «улахан тымны» (большой мороз), но слова эти не носили оттенка жалобы. Однако, когда я уступил Николаю свою слишком длинную, стеснявшую меня оленью доху, он надел ее с сияющим лицом, и с этого момента началась наша дружба».

 

Пища якутов

 «Сразу в камельке буйно разгорался огонь, закипали чайники. На стол без просьбы приносились лучшие кусочки пищи, хранившиеся для праздников: юкола, ломтики жирного мяса, хаяк и обязательно ставились таять у камелька кружочки мороженого молока…

По обычаю, путника с дороги обычно угощают чаем… Чаепитие проходит за разговорами. Чай густ и смолист, как деготь. Когда есть чай, якуты пьют очень густой. А когда нет, предпочитают пить горячую воду, но не жидкий или спитой. Сахара не употребляют. В разъездной фактории сахар самый неходкий товар, хотя цена его сравнительно дешева. Тем временем варится у камелька конское мясо или рыба. Вот опорожнены два-три чайника; пьют гости, пьют хозяева и все соседи. Наконец, хозяйка убирает чайную посуду, ставит на стол куски конины на круглой доске или рыбу. Гости, хозяин, соседи и старшие сыновья рассаживаются вокруг стола. Каждый вынимает из ножен собственный нож».

Якутские камельки и их устройство

«Якутский камелек – «огох» – представляет собою обыкновенный камин с широкой трубой. Устройство камелька довольно остроумно: внизу небольшой срубик в три венца плотно забивается землей. С краю этой земляной площадки ставится в слегка наклонном положении кольцо из жердей. Внутри его – второе. А промежуток между двумя получившимися цилиндрами набивается и плотно утрамбовывается сухой землей. Когда земля утрамбуется, подобно летней дороге, и станет твердой, как камень, внутреннее кольцо осторожно вынимают. Образовавшийся земляной цилиндр для крепости обмазывается изнутри глиной. Теперь остается вырезать отверстие в нижней части и обмазать его глиной, – камелек готов. Достоинства камелька – быстрое обогревание помещения и хорошая вентиляция юрты, создаваемая тягой воздуха через широкую трубу. Недостаток – огромный расход топлива».

Образ жизни якутов

«Наш проводник, якут Николай Рожин, по-русски не знает ни слова. Его маленькая юрта находится где-то на безымянном притоке реки Бытантая. Там у него жена и два ребенка. Сам Николай только летом видится с семьей. За зиму он успевает пройти два-три раза путь от Верхоянска до Казачьего или Булуна и обратно». «Вечер проходит в разговорах. Мы мало-помалу узнаем про всех, проехавших этой и прошлой зимой не только в Казачье, но и в Средне-Колымск, о том, что везут в Казачье необычайный груз: тяжелые железные бочки, что в Верхоянск привезли муку, а у Оросина пало десять оленей от неизвестной болезни и едет за нами Аннуска Слепцова на оленях с двумя младенцами, из них один грудной, едет одна, без проводников, и что прошла неделю назад почта в Булун. Когда мы говорим о городах, через которые лежит наш путь, приходится объяснять, сколько в них юрт и церквей и есть ли там кооператив и какой. Если заходит речь о количестве «кез», оставшихся до дому, считают, когда приедем, и удивляются нашим опасениям, что не поспеем до распутицы: «ведь до Егорея далеко». Когда объяснишь, что в начале мая у нас снега нет, дивятся: разве есть места, где весна начинается столь рано? Всегда хозяин хочет узнать, как богаты его гости, сколько членов семьи и как могли мы оставить семью на два года. Все мы, от старшего до младшего, в глазах хозяев «улахан тойены» – большие начальники.

Только проехав по этим местам, начинаешь сознавать, как трудно было выдвинуть культуру сюда, до этих далеких городов и деревень. И начинаешь в полном объеме понимать значение новых форпостов при начавшемся походе советской культуры на некогда «дикие» и «гиблые» места, где кругозор обитателей был ограничен по пространству в двести-триста километров, а в стремлениях – заботой о пище, только о ней. Эти обыватели, жившие в стороне от тысячных и миллионных коллективов, не имели еще никакого понятия о бурных волнах человеческого моря, которое скоро зальет и эти места».

Якутские традиции

«Если есть поблизости жилье, через полчаса или позже обязательно являются соседи, приехавшие за пять, за десять километров взглянуть на редких гостей. Хотя известно каждому, кто мы такие – слух о нас надолго опережает караван, – всегда спросят подробно про острова, про людей и промыслы, куда держим путь и сколько «кез» до конца его.

Окончив еду, быстрым движением крестятся, кланяются хозяину и несколько раз повторяют: «Бахыба, бахыба!» или «Бахыба-тарым!» (спасибо, спасибо). Хозяева отвечают: «Наздоров, наздоров!» (на здоровье)».

Одежда якута

«Его богатство – кухлянка, сшитая женой, истертая до крайности, меховые штаны, шапка, рукавицы, оленьи торбаса и меховые чулки, надетые на голую ногу. Чтоб пальцы на ногах не зябли, обертывает их Николай кусочками меха и подкладывает под стельки много сухой травы. В этой одежде Николай только что прошел в одиночестве с караваном оленей в Казачье, без палатки».

Снаряжение якутского путешественника

«На нарте всегда раскинут полог. В Устьянском крае зовут его «чум». В него укладывается все дорожное снаряжение. Впереди у дуги неизменный спутник промышленника – железная печь. Чумом пользуются в случае непогоды, вместо палатки, растягивая его на поставленные боком нарты и прикрываясь сверху, как одеялом».

Одежда полярного путешественника

«Относительно одежды не было особенных споров. При сильных морозах в дорогу надевают поверх обычной одежды «дундук», или кухлянку, – просторную рубаху из шкур молодого оленя, мехом к телу, поверх нее длинный «сукуй», или доху с капюшоном, из шкуры взрослого оленя. На ноги надеваются меховые брюки, заячьи носки, оленьи чулки, камусные торбасы и меховые калоши. В комплекте якутской зимней одежды верхоянских жителей имеются еще напульсники, нагрудники, маски на нижнюю часть лица и разных сортов рукавицы. Из всего этого мы выбрали только двойные меховые рукавицы. Рот и подбородок завязывали, как устьянцы, обыкновенным ситцевым платком.

Когда надеваешь на себя всю эту полярную спецодежду, чувствуешь, несмотря на легкость отдельных предметов, значительное увеличение собственного веса. Ноги плохо сгибаются, руки в движениях связаны. В дороге я надевал сукуй во время ветра или продолжительной езды, когда не было возможности соскочить с нарты и согреться на бегу. Идти в сукуе невозможно. Больше полукилометра не пройдешь, – начинаешь покрываться испариной. А вспотеть, когда температура ниже 50°, – значит зябнуть до ночлега. Мне показалось излишним надевать две пары меховых чулок под торбаса, да еще сверху неуклюжие и толстые калоши из лошадиного меха. Я пробовал было обходиться без них, но едва не отморозил пальцы. Без калош возможно в эту пору ехать, только постоянно соскакивая с саней, чтобы согреть на ходу ноги. При быстрой езде этот комплект одежды совершенно необходим.

В дни, когда дорога была хороша и с нарты нельзя было слезать без задержки каравана, мы всегда приезжали к остановке продрогшими до мозга костей. На мне под верхней одеждой были две фуфайки, тельник и меховой жилет. Все же часов пять спустя после начала пути под одежду начинали пробираться холодные струйки, а когда поднимался хотя бы небольшой ветерок, мы начинали зябнуть раньше. Прежде всего стыли пальцы на ногах, а в последние часы всегда мерзли руки, не согреваясь больше от сжимания пальцев в кулак и растирания их в рукавицах один об другой. В эти часы особенно мечталось о прелестях якутской юрты с хорошо растопленным камельком, о закопченном чайнике, полном горячего кипятку, на огне. А момент приезда в юрту, когда начинаешь снимать закоченевшими руками оледеневшую шапку и, разминая, развязывать шарф, развешивать одежду для просушки перед камельком, – о, это момент действительного блаженства! Недаром в песнях якутов так часто мелькает поэтический образ «кым» – искр из камелька, которые путник видит вечером в конце утомительного перехода».

Ездовые собаки

Автор так характеризует колымских ездовых собак: «Здешние ездовые собаки – одни из лучших в мире. Если спросите колымчанина, где лучшие собаки, он скажет:

– Наши колымские собацки беда хороши. А сказывают люди, что лучше наших – на Лене.

На Лене скажут, что лучше ленских – аллаихские или устьянские. В Устьянске говорят, что на Колыме собаки хороши для быстрых переходов на легкой нарте, но колымский подбор не сделает с грузом 4 000 километров, которые покрывают за одну весну собаки островников.

Старики говорят, что измельчали собаки, стало их меньше.

Теперь трудно подобрать безукоризненную упряжку.

В самом деле, в Устьянском крае порода собак теперь довольно пестра. Наряду с прекрасными экземплярами чистокровных лаек, по большей части серых, широкогрудых, с точеными ушками, с волчьим прямым и коротким хвостом, встречаются экземпляры со слегка повисшими ушами и довольно слабой шерстью. Но таких экземпляров немного».

Управление собачьими нартами

«Под провизию, палатку, печь и спальные принадлежности пришлось отвести отдельную нарту».

 «Обыкновенная нагрузка на одну собаку островников колеблется между тридцатью и сорока килограммами. Весной, когда дорога особенно хороша, промышленники, выезжая на острова, загружают нарты с четырнадцатью собаками до пределов возможности, иногда пудов до шестидесяти, иначе говоря, на собаку приходится до семидесяти килограммов. Здешняя нормальная упряжка состоит из двенадцати собак, из которых две – передовые. Обыкновенно одна из них – главный передовой «бастын», вторая – запасный, обучаемый.

Собаками управляют исключительно при помощи голоса.

Вот нарта готова к отъезду. Люди около нарты готовы прыгнуть на нее при первом движении. Каюр вытаскивает прикол (хорей) из снега, сдвигает передок нарты за дугу, чтобы освободить полозья от примерзшего к ним снега, и кричит: «А-а-а!». Лежащие поднимаются. Если вперед ушел человек, собаки обыкновенно срывают сразу сани с места и мчатся за человеком во весь дух. Иногда, вразброд, они не могут сдвинуть сани. Тогда погонщик командует вторично: «А-а-а! Батта! (Вперед)». И снова движет передок нарты. С визгом и лаем собаки вваливаются на хомутики. Передовой и лучшие собаки встают на дыбки и с размаха рвут потяг. Потяг натягивается струной, дрожит, нарта трогается с места. Люди прыгают на нее на ходу. Если собаки бегут по правильному направлению, каюр лишь поощряет собак криком: «Батта, батта! Батта, батта!». Если нужно направить собак правее, восклицает: «Тях, тях!» – и «Нарра, нарра!» – при желании повернуть собак влево. Когда потребуется остановить собак, погонщик протяжно и покойно кричит: «То-о-ой, то-о-ой!».

Хороший передовой послушен каждому окрику. Умный глазок его постоянно поглядывает на хозяина, особенно часто в тех случаях, когда пес затрудняется сам избрать дорогу.

Передовой должен уметь отвлечь собак от встреченного следа песцового или оленьего, при пересечении которого собаки, особенно молодые, рвутся в сторону пробежавшего животного. Передовой сам выбирает дорогу среди мелких препятствий, сохраняя нужное направление. За хорошего передового платят большие деньги. В случае сильной пурги, особенно с меняющимся направлением ветра, хороший передовой спасет хозяина, приведя его к жилью или к поварне.

Нарта промышленника почти не отличается от колымских и ленских нарт. Она на первый взгляд кажется весьма неуклюжим и непрочным сооружением. К довольно грубо выстроганным копылам вверху привязаны на ремнях поперечные бруски, соединяющие их и продольные жерди с ременным переплетом. Внизу копылы поддерживают два грубо обчесанных березовых полоза, соединенных впереди такой же грубо сделанной дугой из ивы или лиственницы, на которой даже кора не ободрана. Полозья прикреплены к копылам сыромятными ремнями. Вот и все. Приходится удивляться прочности этого сооружения. Удары нарты с полного хода в торосах для нее нипочем. За все время поездок на островах при мне лишь два раза случились поломки нарт, которые были быстро исправлены благодаря тому, что все части держатся на ремнях. Достаточно развязать ремни, соединить сломанную часть накладкой на ремнях же, и можно трогаться дальше в путь до места, где будет время выстрогать новый копыл, или жердь; лишь в случае поломки полоза приходится заменять его на остановке новым. Но у каждого запасливого островника есть полозья или на нарте, или в местах остановок…

Собак запрягают длинным цугом – парами, одна за другой. Несложная сбруя собаки, или «алык», к концу переходит в ремень с палочкой, которая закладывается в ременную петлю потяга. Вдоль этого потяга парами на таком расстоянии, чтобы собаки не мешали друг другу, вделаны петли.

Смотреть на хорошую упряжку в работе – одно удовольствие. С нарты видишь два ряда пушистых комочков с поднятыми кверху хвостами. Быстро мелькают лапки. Иногда собака кидается в сторону, хватает снег и снова налегает на алык. Тогда рядом со следом нарты остается на снегу продолговатый желобок. Плотно влегли в алыки передовые. Главный передовой – весь внимание. Его язык всегда на стороне, высунулся красной тряпочкой из открытой пасти, в такт дыханию вырываются плотные комочки пара. Вот препятствие – подъем или торосы. Передовой удваивает усилия, но сзади, где запрягаются обыкновенно ленивые, собаки замедляют ход и останавливаются. Передовой жалобно тявкает, пытаясь рывками сдвинуть нарту. Ему вразброд помогают другие. Но в трудном месте нарты им не сдвинуть. Каюр помогает, бранясь. Нарта снова трогается с места.

Хороший каюр должен помочь собакам, не допуская остановки нарты. По этой причине «езда» на собаках, особенно с груженой нартой, там, где нет дорог, – понятие весьма относительное. Иногда половину пути, а то и всю дорогу приходится бежать рядом с нартой. Темперамент собак не переносит изменчивости нагрузки. Идя безостановочно, собаки утомляются меньше. Всегда при виде хотя бы небольшого подъема все сидящие на нарте соскакивают и бегут с нею рядом, а в самых трудных местах помогают тянуть – лишь бы не допустить остановки нарты.

Даже плохие собаки берут с остановки галопом. Потом упряжка успокаивается и бежит ровной рысцой. Рысца мало-помалу замедляется. Хороший передовой не допускает снижать темп бега. После трудной дороги он налегает на алык с удвоенной силой, тявкает, всеми силами стараясь сохранить быстроту движения, на которую, способна упряжка. Но эти уловки передового не помогают, когда собаки уже утомлены. Тогда каюр сам начинает применять всевозможные бодрящие средства.

У хорошего каюра на пути, где он обычно ездит, есть в промежуточных поварнях корм. Он неизменно дает у этих мест собакам по рыбе. Собаки запоминают эти места. Завидя поварню, где когда-то дан был корм, они несутся вскачь. Достаточно трем-четырем собакам, вспомнив, внезапно удвоить усилия и перейти в галоп, как вся упряжка обязательно заражается и несется некоторое время, как бы собаки ни были утомлены.

Ездок на собаках знает все слабости собачьего темперамента и пользуется ими. Если он завидит издали куропатку, оленя или песца, то, приучая собак, неизменно повторяет одни и те же слова, вроде: «Хара бар» (черное видно), или «Кыл бар!» (зверь, зверь).

Привыкнув к таким словам перед встречей зверя, собаки обыкновенно при подобном окрике настораживают ушки, а наиболее горячие кидаются вскачь. Точно так же задолго до поварни каюр начинает понукать словами: «Кор бар!» или «Кор догор!» (близко дом, дом друга).

Когда собаки совсем утомлены и никакие восклицания уже не помогают, применяется другой метод: собакам дается небольшой отдых, иногда их кормят рыбой, а в это время один из путников быстрым шагом отправляется вперед. Собаки, видя впереди темное пятно, обязательно начинают рваться вслед, но их не пускают. И лишь когда путник почти скроется с горизонта, каюр трогает с места нарту, а упряжка с воем и лаем несется вскачь за ушедшим. Когда собаки догонят, человек, пропуская упряжку, прыгает на нарту, а собаки идут тем же темпом, что и в угон. Если идущий впереди не хозяин или человек, к которому собаки привыкли вполне, он, увидя запряжку метрах в 10–15 от себя, должен быстро отскочить в сторону. Иначе вся запряжка набросится на него и жестоко потреплет.

Еще один прием употребляется, когда из утомленных собак хотят выжать последние силы. Несколько раньше собак, после остановки выезжает вперед человек на оленях. За оленем собаки несутся, не помня себя, с каким угодно грузом вскачь. Здесь уже не упряжка собак, а стадо диких животных на охоте. Вот это стадо начинает догонять оленя. Уже бьет в ноздри запах животного. Еще одно усилие – и вся стая вгрызется в добычу. И в этот самый момент едущий на оленях круто сворачивает в сторону, вся запряжка проносится мимо и, разгоряченная, бежит еще несколько времени таким же темпом. В это время олени после короткого отдыха, необходимого им, стороной обгоняют запряжку собак и снова показываются на пути. Снова начинается погоня. Применяя такой способ, мы проехали от Налла до Устьянска пятьдесят пять километров в три часа.

Только с надежным передовым можно ездить в угон оленям. Передовой должен рвануть упряжку вперед в то время, как остальные при быстром повороте оленей кинутся в их сторону. Что произойдет в случае, если передовой не удержит остальных? Олени будут разорваны в несколько секунд.

Мне в Казачьем пришлось выступить на суде в качестве ответчика за одну из упряжек островников, в которой шли и наши собаки.

В становище Налл вблизи дороги паслись олени. Передовой этой упряжки не мог отвлечь собак. Несмотря на то, что правивший нартой Федор Говоров пружил хореем изо всех сил, а другой человек висел на нарте, бороздя снег, собаки не остановились. Как стая волков, они врезались в оленье стадо. Из юрт выбежали люди, колотили собак и отрывали их от оленей. Но совладать с одичавшими животными в такой момент невозможно. Один олень был загрызен, два других поплатились серьезными ранами. Собак можно было оторвать от добычи только с куском мяса в зубах. Вот за этих-то собак пришлось мне отвечать.

Когда дорога хороша, а собаки свежи, хорошо проходят дорожные дни. На нарте обыкновенно два человека. Проводник-якут мурлычет бесконечную песню. Иногда люди соскакивают, бегут рядом. Потом опять на нарту. Острый взгляд проводника-промышленника скользит по простору тундры. Он видит все, что недоступно взгляду новичка, не бывавшего в тундре. Видит полузанесенный снегом след песца, пробежавшего две недели назад, отпечаток веера крыльев куропатки, старый след оленя и даже маленькой мышки. Все это отмечается в его уме с необычайной отчетливостью, которую мы понять не можем, но которая через несколько месяцев поможет ему не только вспомнить виденное место, но и прочесть, что тут произошло в его отсутствие.

Редко, очень редко пересечет караван след чужих саней. Житель тундры знает, чей это след. А если не знает, то при первой же встрече с людьми будет выяснено по характеру его, чья незнакомая нарта взбороздила след. А если не выяснит, то испугается.

Вглядываясь в даль, человек напевает. Песня прерывается только при необходимости холодными руками набить трубку и, обернувшись спиной к ветру, раскурить или при встрече препятствия: торосов, оврага или гладкого, обнаженного от снега льда. Так тянется день. По бездорожью, руководствуясь неуловимыми для новичка приметами, движется маленький караван. К вечеру собаки начинают уставать. На препятствиях останавливаются. Если же дорога гладка, замедляют темп. Мерзнут руки и ноги у проводника. Чаще и чаще люди соскакивают с саней, чтобы согреться на бегу. Темнеет.

И вдруг собаки, что-то почуяв, несутся вскачь. Через несколько минут перед вами признаки жилья. Поварня».

Переход на собаках через горный хребет Святого Носа

«На следующий день начался довольно трудный переход через горный хребет Святого Носа. Пять нарт одна за другой растянулись, как звенья цепочки, по голым, безжизненным склонам на переезде у горы Хап-тагай.

Дав отдых собакам на перевале, каюры наши пустили упряжки полным ходом под гору. Из-под тормозов понеслись потоки снежной пыли; в некоторых местах погонщики, вися на нарте, тормозили ногами. Но, несмотря на это, нарты неслись со скоростью поезда. Меньше чем в полчаса, мы оказались на морском берегу у полуразвалившейся поварни Горохов стан.

Теперь предстояло пересечь широкую губу Эбеляхскую. Лед в ней замерз совсем спокойно. Несколько раз пересекали мы следы диких оленей, прошедших куда-то на север. Собаки, зачуяв след, всегда прибавляли ходу. Верстах в пяти от берега наша запряжка словно взбесилась. С визгом и лаем собаки понеслись по направлению берега. Не понимая, что случилось, я спросил каюра, что он видит. Он ответил:

– Жилье почуяли».

Ночлег собачьего каравана в поварне

«Начинается обычный, твердо установленный порядок приготовлений к ночлегу. Собачий потяг надвязывается длинной веревкой. Конец ее крепится к воткнутому в снег хорею, а в петельки этой веревки вдеваются палочки от лыков. Теперь собаки привязаны по одной. Они располагаются длинным цугом в таком расстоянии, что не могут дотянуться одна до другой. Второй человек в это время раскапывает поварню, если она занесена, ставит железную печь и растапливает ее. Дрова готовы: на островах существует обычай при отъезде из поварни оставлять после себя запас сухих дров, сухой растопки и льда для воды.

Скоро печь разгорается, и поварня наполняется теплом. В ведре или чайнике растапливается лед. В это же время дают собакам корм. Пока варится несложный обед, путники чинят изорвавшуюся сбрую и одежду, колют дрова на утро и строгают растопку. Сразу после обеда и чая, раскладывая на оронах или на полу оленьи шкуры, все готовятся ко сну.

Такой же распорядок был и у нас. Первая остановка – в поварне Аджейгардах. Поварня оказалась занесенной снегом доверху. По крыше можно было проехать не заметив ее, если бы не выставлявшийся из снега шест. Пока мы откапывали поварню, прошел по меньшей мере час. Наконец, задымилась труба. Иззябшие люди с трех нарт собрались у огня».

Образ жизни и поведение северных оленей

«Олень – животное стадное. Особенности оленя – быстрый бег, прекрасное чутье и сравнительно плохое зрение. Всегда в стаде имеется вожак, на зоркость и чуткость которого надеется все стадо. Стадо всегда бросается вслед за вожаком. Второе, что необходимо знать охотнику: главный враг оленя – волки. Больше всего оленей гибнет от волков. Завидев в тундре темный предмет, олени прежде всего подозревают в нем своего главного врага.

Волки, следуя по пятам оленьих стад, не дают им покоя. Волки приближаются к оленям, пользуясь неровностью местности. В большинстве случаев одиночный волк не отваживается нападать на стадо. Олени в стаде остаются сравнительно спокойными, видя в тундре один темный предмет. Поэтому промышленники скрадывают дикого оленя, охотясь в одиночку или вдвоем. Другое дело, если олени заметят группу. В таких случаях они убегают с невероятной скоростью.

Но если стадо замечает несколько групп волков или людей, вожаки его начинают беспокоиться. В таких случаях олени никогда не бросаются бежать опрометью по направлению от врага. Быть может олени боятся окружения или засады, – они стараются убегать параллельным курсом, обогнать врага и проскользнуть на ветер, чтобы чутьем перехватить его запах и выйти на ровную местность, где не может быть засады.

Олень на полном бегу легко оставляет волка за собой. За оленями не угнаться. Тем не менее, волки успешно охотятся за оленями в стаде. Обладающие плохим зрением олени время от времени останавливаются, чтобы рассмотреть, – где враг. Волки же бегут безостановочно и, разделившись на несколько групп, мало-помалу, сближаются с оленями. В конце концов какой-нибудь отставший олень становится добычей волков».

Поездки на оленях

«Только необходимость или высокая плата заставляет якута гнать оленей по морозу. В сильные морозы далекая поездка всегда сказывается на оленях: они быстрее спадают с тела, особенно животные, на которых ездили уже в первую половину зимы. Поездка во время морозов требует хорошо упитанных оленей. Вторая причина, по которой избегают поездок в это время, – трудность поисков в темноте оленей на остановках. Пущенных на пастбище в темную пору легко потерять. Легко и волку подкрасться к оленям.

Мы не могли считаться с уговорами наших друзей в Казачьем – «остаться погостить». Впереди нам предстояла дорога тысячи в четыре километров на санях. Это расстояние нужно успеть проехать до весны. Ни у государственных организаций, ни у жителей не было достаточного количества оленей. Вероятно, нам пришлось бы двигаться маленькими партиями. К счастью, незадолго до нашего приезда в Казачье, пришел туда караван с грузом мороженого мяса из Верхоянска. Олени были утомлены, худы и мелки. Принадлежали они верхоянскому якуту Рожину. На таких оленях в день не проедешь больше сорока или пятидесяти километров.

Мы решили выехать двумя партиями. Приехавшие раньше в Казачье уже успели закупить теплую одежду соответственно сезону, сшить палатку и состряпать на дорогу провизию. Им задерживаться не стоило. Я решил выехать на легких нартах. За неделю можно успеть купить снаряжение и, едучи налегке, скоро догнать уехавших вперед.

Наши друзья в Казачьем уговаривали нас обождать здесь до конца февраля не без оснований. От Казачьего до Верхоянска считают 1 300 километров. Для жителей Якутии такой перегон довольно обычен. Но этот путь в конце января и февраля особенно тяжел. Первая половина пути от Казачьего проходит почти по ненаселенной местности. На первых же трехстах километрах вовсе нет жилья. Обыкновенно здесь ездят или на совсем легкой упряжке, на хороших оленях, пересекая без отдыха ненаселенную местность, или берут с собой палатку и печь. За неимением палатки ездят иногда и без нее, ночуя у костров.

Нам, с плохими оленями, нечего было и думать проехать быстро ненаселенный участок. Первая партия с грузом рассчитывала пробыть в пути больше трех недель. Я надеялся выиграть одну неделю...

Казачье покинули мы 23 января. Отъехав полсотни километров, мы ночевали в юрте Василия Болтунова. Это место известно под названием «Малое Казачье». Дальше на юг лежала совершенно ненаселенная и неисследованная местность, занятая горными хребтами Кундюлун-Таала, Куйга и Мул-турус-юрях.

До Малого Казачьего мы ехали по следу, напоминавшему дорогу. Дальше дороги нет. Руководились следом наших же оленей, пришедших из Верхоянска. Во многих местах след был незаметен. Тогда шли целиной, стараясь снова найти потерявшийся след.

От самого Казачьего дорога шла редким, довольно чахлым и низким лиственным лесом. Однообразие такого леса действует угнетающе. Голые, раскинув хрупкие промерзшие ветви, неподвижные стоят деревья. Они кажутся совсем безжизненными и сухими. Бурый фон леса на горизонте, резкие штрихи бурых стволов на горных склонах, бурые же стволы и сучья на первом плане, пестрящие по белому снегу, посыпанному оранжевой лиственничной хвоей, – вот картина громадного пространства северной Якутии. Идет ли путь по долине, тянутся ли сани в гору или по берегу извилистой Яны, – безразлично. По сторонам и впереди все те же бурые оттенки и бурая сетка на буром от хвои снеге.

По мере движения к югу лес становится выше, стволы толще. Но характер леса оставался тем же вплоть до самого Алданского хребта. На южном его склоне, тотчас же за перевалом, показались на буром фоне первые зеленые пятнышки приникшей к земле сосновой стланки. А через десять километров я отломил веточку родной зеленой ели.

В первой части пути мы не встречали иных деревьев, кроме лиственницы. Редко, очень редко по берегам речек попадались заросли ивы или ольховника.

В таких местах всегда было заметно присутствие жизни: снег был истоптан заячьими лапками, покрыт густою сетью куропаточьих следов, вился между ними четкий след песца, и перекрещивали их длинные следы прыгавшего горностая. В самом же лесу мы лишь изредка видали отпечатки волчьих лап и размашистые следы лося и дикого оленя».

«Первую остановку после Малого Казачьего мы сделали, спустившись за границу леса после голого перевала хребта  Кундюлун. Здесь под прикрытием скалы разбили мы лагерь… Николай распрягал оленей и привязывал к шеям особенно быстроногих куски дерева, мешающие бегать, и готовил дрова»,

Движение оленьего каравана

Совершив длительный переезд на оленьей упряжке, автор смог подробно описать упряжку и олений караван. «Наш караван состоял из пяти оленьих запряжек. Каждые сани тянули два оленя; два запасных бежали сзади на поводу.

В Якутии не запрягают больше двух оленей. Управляет караваном проводник на пустой нарте. В его упряжке самые лучшие и сильные олени: этим оленям приходится трогать с места весь караван. Каждая пара оленей привязана поводками к нарте, идущей впереди. После остановки проводник выводит переднюю пару на дорогу и бесцеремонно толкает животных в зад хореем. Олени бросаются вперед, нарта трогается с места, тянет следующую пару, она натягивает поводки у третьей, и весь караван начинает движение.

Покачивая головами, отклоняя рога от сучьев, вытягивая шеи, когда передняя пара ускоряет бег, и заскакивая копытами на идущую впереди нарту на внезапных остановках, идут плавно широкой походкой пестрые олени. На хорошей дороге бегут мягкой рысью, бросая в сторону передние ноги и цокая копытцами на задних ногах. Якутская упряжь устроена очень остроумно: олени не могут тянуть с разной силой, широкая постромка, надетая на плечи оленей и идущая к передней дуге на нарте, не закреплена, но движется по ней свободно, составляя продолжение лямки второго оленя. Как только один из оленей начинает тянуть с меньшим усилием, ослабленная лямка немедленно притягивает ленивца к самой нарте. При каждом шаге ленивый олень ударяется ногой о передок саней. Единственный выход из такого положения для оленя – броситься вперед, чтобы выровняться с другим.

Если оба оленя замедляют ход, поводки, связывающие их с нартой, идущей впереди, натягиваются и давят уздечкой шею. Поэтому для оленя нет возможности тянуть слабее, чем все остальные животные в караване. Он тянет, пока есть силы. Если силы иссякают, олень падает. Тогда приходится остановиться всему каравану. Проводник подходит поднять оленя. Обыкновенно его отвязывают и заменяют запасным, пока упавший не отдохнет, идя на поводу сзади каравана.

Если олени очень утомлены или на сани погружен непомерный по их силе груз, движение каравана представляет безотрадную картину. То тот, то другой олень падает. Проводник подходит заменить упавшего. Через несколько минут падает и другой, заменяют и его. В следующий раз приходится взамен упавшего ставить оленя, еще не успевшего отдохнуть. Он падает снова. Запасные силы каравана израсходованы. Обыкновенно тут начинается избиение. Упавшего поднимают пинками и ударами палки. Едва успеет караван тронуться с места, снова падает олень. Дело кончается плохо: усталые олени отказываются идти даже на привязи. Приходится бросать лежащих животных. Потом их подбирают на обратном пути, если к тому времени олень не убредет далеко или не станет жертвой волков.

В нашем караване олени были уже достаточно измучены трудным переходом от Верхоянска. Они привезли на каждой нарте по 10 пудов. Наш груз был меньше 7 пудов на нарту, но утомленные олени тянули с трудом. Начиная с третьего дня, стали чаще и чаще повторяться картины избиения оленей, а ко времени, как дошли мы до населенных мест, где можно было сменить особенно уставших животных, мы успели бросить трех оленей».

«…часов в одиннадцать уже горела яркая заря. Через полчаса мы поехали навстречу ей.

Если бы описывать шаг за шагом путешествие на оленях через этот пустынный участок Якутии, такое описание оказалось бы столь утомительным и однообразным, как и сам путь.

Мы поднимались по пологим скатам хребтов, поросших все тем же бурым лесом, въезжали на голые каменные перевалы, пустынные и дикие, где снег был тверд и изрыт застругами, как в тундре, погружались, снова спускаясь с перевала, в бурую лесную мглу, а за долиной с глубоким рыхлым снегом начинался новый утомительный подъем.

Перед концом подъема деревья расступались шире. В границе безлесной области отдельные деревья всегда покрыты были инеем до чрезвычайности. Они склонялись под тяжестью его иногда до земли.

На двух первых переходах немного отдохнувшие в Казачьем олени везли еще сносно; потом чаще и чаще караван стал делать остановки для смены выбившихся из сил животных. К концу пути остались только два оленя, ни разу не падавшие: крупный мохнорогий самец – бур и белая как снег самка – важенка, с прекрасными глазами и стройными тоненькими рожками. На последнем переходе упал внезапно и самец. Каравану пришлось остановиться на час, чтобы дать передовому оленю собраться с силами.

На перевале Куйга, ровно в полдень, за панорамой безотрадных и мертвых вершин горного хребта, чуть заметными контурами, отмеченными в розовой мгле, мы увидели в первый раз за эту зиму солнышко. Это было 27 января. Полярная ночь позади. Скоро, скоро позади останутся и эти мертвые, в снежном саване, хребты и унылое однообразие царства бурой лиственницы и мха. Каждое щелканье оленьих копыт, как тиканье маятника, отмеривает время и пространство. Наш путь – к югу и к весне».

«Караван наш двигался в облаке морозного тумана, поднимавшегося от людей и лошадей. Я ехал на последних санях. Иногда наша часть каравана отставала. Мы теряли из глаз переднюю группу саней. Догоняя ушедших, всегда замечали первым делом эту тонкую дымку тумана от недавно прошедших людей и животных, осевшую между деревьев, а затем уже и самый караван».

Якутская лошадь

 «У Сыроватского сменили мы измученных оленей на лошадей. Выносливость, неприхотливость и приспособляемость якутских лошадей к холоду известны давно. Мы в урасе Суолей впервые увидели этих лошадок.

Представьте животное, только отдаленно напоминающее лошадь.

Это животное покрыто густой шерстью, столь же длинной, как у козла, из которой выделяются длиннейшая грива и хвост.  Волосы особенно густы на животе и на шее. Там они свешиваются длинной бахромой. Ноги верхоянской лошади кажутся толстыми мохнатыми бревнами. Густой мех скрывает совершенно очертания мышц и костей. Из-под него выглядывают только передние части копыт.

В северной Якутии лошадей не держат в конюшнях. Лето и зиму пасутся они на подножном корме, разрывая, как олени, глубокий снег. Так же, как и оленей, здешних лошадей ловят арканами». «Начиная от верховьев реки Бытантая, по всему пути, до самого Верхоянска, живут лошадные якуты. Здесь мало оленьих пастбищ».

Езда на лошадях

Путешествие было продолжено караваном из якутских лошадей. «Об езде в оглоблях здешние якуты не имеют представления, а о парной или троечной запряжке и не слыхали. Еще необычайнее нашему взгляду местная конская сбруя. Когда мы вышли утром из урасы Сыроватского, наши нарты стояли в том же виде, как по приезде на ночлег. У ограды, привязанными к коновязи-столбу, жались одна к другой пять мохнатых лошаденок. Двух, уже оседланных старинными высокими якутскими седлами, ямщики подводили к передовым нартам. На каждую лошадь с трудом взгромоздился всадник. Лошади начали было беситься, но скоро угомонились. Мы тронулись в путь.

Караван наш выглядел очень живописно. Впереди каждой нарты тяжелым монументом возвышался верховой в кухлянке-дохе, в громадных конских торбасах и таких же калошах. На коне, кроме всадников, переметные сумы сзади седла – закатанные в трубку постельные принадлежности. Все это солидных размеров и веса. За переднюю луку с седла перекинут широкий ремень – постромки от нарты. Чтобы седло не съезжало от тяги, грудь лошади охватывает нечто вроде шоры из оленьей шкуры шириной в две ладони и толщиной в одну.

Единственное достоинство здешней сбруи – ее живописность. Нарты, заиндевевшие мохнатые лошадки с оледеневшими мордами, с которых спускаются сосульки, и пушистые башни на седлах – всадники, – все это просится на картину. Искренно жалел я, что кинематографический аппарат отказался работать на пятидесятиградусном морозе, что не было времени зарисовать эту картину.

Но мы очень скоро разочаровались в странном способе передвижения, называемом в этом крае ездой на лошадях. Всю дорогу лошади шли шагом, не быстрее пяти-шести километров в час. Кроме того, ямщики частенько останавливались покурить и поболтать с товарищами или вычесать гребнем осевший на лошади иней.

На этот раз мы проехали на лошадях всего один перегон до стойбища нашего подрядчика. Тут получили мы свежих оленей еще на два перегона».

Почтовые повозки и передвижение в них

Путь от Верхоянска до Якутска был проделан Пинегиным вместе с почтовым караваном. «Почта отправилась на лошадях точно в назначенное время, почти минута в минуту. Упряжь – обычная русская сбруя с дугой и оглоблями. Но нарты – оленные. На них погружены всем известные кожаные почтовые баулы с запорами-цепями. Впереди проводник и две наши пассажирские нарты с полотняными кибитками, натянутыми на ивовых прутах и с овальным прикрытием в передней части. Оно предохраняет ноги от забрасывания снегом».

«Нас не постигло ни одно из описанных бедствий. Благополучно мы проехали тарыны. Сильный мороз крепко сковал даже самые быстрые речки. По дороге видели мы много звериных следов, но звери не беспокоили ни нас, ни оленей. Только однажды, ночью, когда я спал в своей кибитке, один из оленей, испугавшись чего-то при спуске с горы, бросился в сторону, а нарта налетела с полного хода на ствол лиственницы. Я, к счастью, отделался царапиной на щеке, но нарты и кибитка пострадали порядочно. В другую ночь я был разбужен самым неприятным образом: сани перевернулись.

Стесненный теплой одеждой, я долго волочился по снегу, крича диким голосом проводнику, прося его остановить караван. Но проводник не слышал или дремал. Я освободил ноги из передка уже после остановки каравана, когда один из оленей, не выдержав тяжести, свалился с ног. Мы долго чинили кибитку, искали во тьме подушку, чемодан, мешочки и зацепившийся за ветку шарф. И на этот раз отделался я только новыми царапинами.

Почта движется день и ночь. Но ямщики не любят ездить поздней ночью. По правде сказать, и мы не особенно настаивали на строгом исполнении расписания. Поэтому пять ночей из десяти мы спали на станках по пяти или по шести часов».

«Когда олени отдохнули на вершине перевала, наши проводники выпрягли их и привязали уздечками к задкам саней. Мы спустились книзу на собственных салазках. Ноги на перевале не держат. Все быстро оказались внизу у камней. Несколько минут спустя у вершины перевала закурилось густое облако из снежной пыли с мелькавшими в нем темными фигурами, – это спускались олени и нарты. Через минуту облако промчалось мимо нас, обдав снежной пылью. В этот раз я особенно пожалел, что кино не действует на якутском морозе. Впереди спускавшегося каравана бороздили снег связанные вместе нарты. Задняя была поставлена поперек, к ней в один ряд и по бокам передних саней привязаны были олени. А сзади животных, расставив ноги, откинувшись назад и держась за длинные веревки от нарт, катились люди на собственных задах – наши ямщики. Вся эта удивительная группа пронеслась мимо нас со скоростью трамвая, несмотря на то, что олени упирались изо всех сил. Один из них волочился на уздечке.

Группа налетела на камень, – свалился еще один олень, но на следующем сани задержались. Спуск совершился благополучно. Свернулся всего один полоз у саней. Нарту быстро починили. Ехавший сзади караван с нашим грузом спустился не столь благополучно. Привязанные к одной веревке олени оторвались, а связка саней, оказавшись на свободе, долго прыгала среди камней. Сыпались ящики с грузом, ломались сани и бились по камням поваленные олени».

Охота на оленей

Автор подробно описывает, как колымчане охотятся на оленей большой группой. «Говоров задержался с раздачей корма собакам. Внезапно он ворвался в поварню и, не закрывая двери, сдавленным голосом прокричал:

– Кыллы, кыллы! (дикие, дикие).

Через несколько секунд поварня опустела.

Километрах в двух на склоне горы медленно шло стадо диких оленей, голов шестьдесят. Я не предполагал, что наши промышленники так страстны на охоте. Даже дверь в поварне оставили открытой. Все бежали, казалось, не помня себя. Одни старались отрезать оленей от моря, другие побежали влево, по равнине, в сторону от стада, часть же охотников направилась к оленям почти прямым курсом.

Мне ни разу еще не приходилось участвовать в охоте при большом количестве охотников. Мне казалось, что группа охотников, бежавшая по направлению оленьего стада, должна была спугнуть его. На самом же деле олени не побежали прямо от охотников, но почему-то все стадо после некоторого колебания свернуло налево, стараясь перегнать другую группу людей, бежавших влево.

Перегнав эту группу, стадо снова сделало резкий поворот влево; в этот момент охотники начали сближаться. Послышалось несколько выстрелов. Но оленье стадо уже отдалялось. Охота кончилась неудачно.

Все выглядело, как будто охота производилась неправильно. Однако впоследствии я узнал, что на открытом месте нет иного способа сблизиться с оленями.

Вообще техника охоты здешних промышленников основана на глубоком знании привычек оленей и образа их жизни».

 «Все особенности волчьей охоты хорошо учтены промышленниками. Когда нет возможности подойти к стаду на открытом месте, промышленники прибегают к волчьему способу сближения с оленями, или к способу, основанному на плохом зрении оленя. Взяв в руки оленьи рога, чаще же всего просто подняв над головой сошки от ружья, которые должны изображать эти рога, несколько промышленников медленно идут к стаду. С замечательным искусством подражая движениям оленя и его характерному бегу с плавным припрыгиванием, иногда останавливаясь и наклоняясь, как будто на пастьбе, охотники начинают приближаться против ветра к стаду. Животные приподнимают головы, всматриваясь в незаметно приближающихся охотников, но не понимают опасности.

Самый трудный способ охоты – путем подъезда на собаках. Высмотрев стадо оленей в отдалении, промышленники едут к нему полным ходом, подгоняя собак соответствующими выкриками до тех пор, пока собаки не заметят стада. Тогда не нужно поощрения – собаки сами несутся к оленям стрелой. Олени замечают собак сравнительно на близком расстоянии. Первый момент, завидев только один предмет, стадо колеблется, затем бросается в противоположную сторону. В дальнейшем охота зависит от того, насколько дрессирован передовой. Если упряжка продолжает бежать прямым курсом, – олени скрываются.

Хорошая передовая собака должна повернуть всю упряжку в сторону от стада, обязательно под ветер. Заметив этот маневр, олени также изменяют бег и стараются обогнать собак, которых они, конечно, считают за стадо волков, чтобы оказаться под ветром. Передовой все более и более отклоняется в сторону, парализуя попытки оленей прорваться под ветер. Так же, как при волчьей охоте, олени иногда останавливаются, чтобы рассмотреть врага. Вследствие стремления оленей выйти на ветер и таких остановок запряжка собак и олени понемногу сближаются. В конце концов оленям дается возможность перерезать курс мчащейся упряжки. В этот момент один из охотников соскакивает и открывает быструю стрельбу по стаду. В зависимости от того, насколько близко удалось сблизиться, бывает успешна и охота. Иногда, заметив падающих товарищей, олени кидаются панически в сторону охотников или сбиваются в кучу. Тогда добыча еще обильнее.

Для нас, жителей больших городов, охота не что иное, как спорт. Но житель тундры не думает о спорте. Оленье мясо – его главная пища. Для промышленника охота – вопрос жизни и смерти. Воспоминания о невзгодах и голодовках вследствие неудач и ошибок на охоте всегда свежи в памяти охотника. Он не сделает ложного шага. Терпеливей волка он крадется к стаду в одиночку или бежит во всю силу легких и сердца, стараясь сблизиться с животными. И, как волк, в случае удачи охотник старается набить возможно большее количество животных. Это – его богатство, его счастье, его репутация».

Охота на мелкого зверя

«Как бы в ответ на такие мысли, за перевалом Куйга начали попадаться следы зверей. Тут же увидали мы первые ловушки-черканы для горностаев, песцовые примитивные пасти и настороженные на зайцев самострелы. Каждый раз, как спрашивали мы Николая, не знает ли он, чьи это здесь стоят ловушки, он отвечал неизменно, как в сказке про кота в сапогах: «Иннокентия Сыроватского». По охотничьим угодьям этого Сыроватского мы ехали несколько дней.

Все уже начали сомневаться в существовании его. Только на пятый день добрались мы до его урасы «Суолей». И только тут убедились, что Николай не преувеличивал угодьев, особенно когда наш проводник стал рассказывать, что вынул по дороге попавшегося в ловушку горностая и положил зверька на сук в двухстах километрах от урасы, чтобы не съели ласки.

Самый северный житель в Верхоянском округе все же не этот охотник. Ловушки того не раскинулись столь широко. Его зовут Спиридон Стручков».

Работа разъездной фактории

«На одной из таких остановок застали мы за работой разъездную факторию Якутгосторга. Агентом оказалась молодая якутка в красном платочке.

Необычный агент этот оказался очень дельным и энергичным. Мало того – настоящим знатоком пушнины. Приказчиком при женщине-агенте состоял супруг ее, молодой якутский парень. Разъездная фактория – истинное благодеяние для жителей далеких северных улусов. В горячее время не нужно оставлять промыслов и ехать за необходимыми предметами за сотни верст в Верхоянск. Разъездной агент примет пушнину и даст в обмен все необходимое: мануфактуру, охотничьи припасы, пряжу и волос для сетей, соль, муку, чай и другие продукты. Даже лекарство. Агент завезет в глухую юрту лубочную картину, книгу и газету, расскажет, что делается за пределами кругозора таежных жителей. Нам после долгого пути через пустынную и мало населенную местность эта встреча с первой женщиной-якуткой, работающей на правах передового мужчины, показалась символом новой культуры, властно пробивающей дорогу на дальний север».

Сообщение между Верхоянском и Якутском. Особенности пути

«От Верхоянска до Якутска считается 1056 километров. Почта ходит по зимам еженедельно и раз в месяц в летнее время. Во время распутицы совершенно прекращается всякое сообщение Верхоянска не только с Якутском, но и с ближайшими местностями.

Все же почта связывает городок с Якутском крепко. Люди здесь – современного быта и мысли. Подавляющее большинство их – приезжие.

Каждый из верхоянских работников уже несколько раз совершал трудный путь от Якутска летом или зимой. Семейные с детьми ездят в летнее время, затрачивая в один конец месяца по полтора. Летний путь особенно долог и труден. Большие и малые едут по узкой тропе верхом на лошадях, связанных как в оленьем караване: уздечка от задней лошади прикреплена к хвосту идущей впереди. Путь пустынен. Только перед самым Якутском начинаются населенные места.

На остальном участке тропа проходит в безлюдной местности, пересекает хребты, реки без мостов, бурные ручьи и потоки, болота, нестаивающие наледи – «тарыны». Путешествуют с грудными младенцами и детьми в переметных сумах, ночуют под открытым небом, редко – в поварнях. Кормят подолгу лошадей на подножном корму, встречают по дороге диких зверей. Жена одного служащего ехала в Якутск, но задержавшись в пути, разрешилась девочкой в тени высокой лиственницы. И девочка осталась жива. Другой похоронил жену тоже у лиственницы на склоне хребта Тора-Тукулан.

Зимний путь оборудован лучше. Выстроены через каждые 40–50 километров, а местами и чаще, хорошие поварни. В зимнее время в поварне живут ямщики; они немедленно приводят оленей, пасущихся невдалеке, и везут почту до следующей поварни. При особенно спешных надобностях на этих почтовых оленях приезжали люди из Якутска в Верхоянск на четвертый день. Обыкновенно почта идет восемь или девять дней».

«…Почта между Верхоянском и Якутском перевозит не только письма и газеты. Она берет и пассажиров. Я тоже направился в Якутск с почтовым караваном. Другого быстрого способа передвижения здесь пока нет.

Начальник почтовой конторы, верхоянский старожил с седыми усами, дал несколько дельных советов в дорогу, указал, где можно купить походную нарту, как сделать возок и как вести себя на станциях с ямщиками. Потом принял 210 рублей за перевозку моей персоны, выдал квитанцию такую же, как на посылку, и стукнул штемпелем по гуттаперчевой подушке…

Про зимнюю дорогу от Якутска до Верхоянска наслышались мы немало. Рассказывали про случаи гибели каравана при переправах через бурные речки с тонким, разъеденным льдом, про знаменитые тарыны-наледи, – ветер сдувает с них караван, как пушинку, – они с трудом проходимы в тихую погоду; про встречи с волками и медведями, про событие, случившееся много лет тому назад, когда лошади, чем-то испуганные, понесли и свалились вместе с нартами с высокой кручи в реку, про ужасный случай в прошлом году, когда спящий путешественник при быстром спуске с горы был проткнут полузасыпанной снегом тонкой лиственницей от паха до горла, про постоянную опасность налететь с ходу на дерево в здешнем густом лесу или лишиться глаза. И, наконец, множество рассказов про страшный в зимнюю пору перевал через хребет Тора-Тукулан».

«Отъехав километров на двести от Верхоянска, мы больше не встречали жителей до самого Алдана. Тут, приблизительно километрах в 250 от Якутска, начинаются снова населенные места».

«Подъем на Тора-Тукуланский хребет начинается после станции Турух-Тахской.

Все, кому приходилось переваливать через хребет в зимнюю пору, описывают его не слишком привлекательно. У хребта всегда дуют крепкие ветры. Проводники не осмеливаются идти на перевал, когда погода ненадежна. Там, на вершине, среди обрывистых горных склонов, ужасна и слабая вьюга.

Она легко может сбросить путника книзу по твердому и скользкому, как лед, снегу, а в январскую и февральскую пору при морозе в 50–60° и при сильном ветре на перевале не может спасти никакая одежда. Поэтому вблизи перевала поставлена поварня, в которой укрываются при внезапной перемене погоды. Все же бывают случаи, когда захватит вьюга на самом перевале и еще чаще при спуске с хребта, когда спасительная поварня уже позади. Ямщикам соседних с перевалом станций – Анасохской и Тора-Тукуланской – нельзя позавидовать. И при подъеме на хребет и при спуске, везде нам попадались груды мешков, цибиков чая и другого груза, сваленных в снег при бегстве ямщиков от внезапно начавшейся метели.

Нам при подъеме на хребет повезло. Стояла тихая, довольно пасмурная погода, температура не спускалась ниже 40° – по-здешнему сравнительно тепло.

Хребет суров и безжизнен. Вскоре за Анасохской станцией кончается лес, подъем идет среди каменистых россыпей. Вокруг толпятся крутые склоны бело-голубоватых гор. Верхняя часть перевала очень крута. Даже самые лучшие олени не могут поднять на перевал груженные полностью нарты; обыкновенно половина груза оставляется внизу. На вершине перевала чудесное зрелище. Беспорядочной толпой всюду вздымаются острые вершины горной цепи. Некоторые, опоясанные снизу синими лесами, совсем похожи на приземистые сахарные головки. А дальше хребты, как белые зубчатые башни.

Спуск с перевала еще труднее подъема. С хребта виден крутой спуск крепко убитого ветром снега; он неровен и извилист. Внизу под крутизною везде торчат из снега камни».

«Тора-Тукуланский хребет резко отграничивает северную Якутию. Оставив хребет позади, мы въехали в леса уже не столь однообразные. Правда, большую часть леса составляет все та же лиственница, но деревья не жмутся к земле, а высоко поднимают могучие стволы. Часто попадались уже тополь, ель, сосна и береза.

За Алданом снова начались населенные места. На станках теперь подавались не олени, а лошади. Чаще и чаще видели мы в стороне от дороги дымки, иногда стога снега, проезжали мимо изгородей, нередко видели жертвенные ленточки, пучки лошадиных волос и оленьего меха вблизи «священных» мест. В юртах теперь разговоры о городе. Между якутской речью постоянно скользили новые слова: «табарысс», «табарысс-секретарь», «делегад», «кабератип», «бередседатель» и «сапхос».

Описание поселка Казачьего в период полярной ночи

«В прошлом году я покинул Казачье при свете весеннего солнца. Тогда и днем и ночью на улицах слышны были веселые голоса, свисали с крыш прозрачные сосульки, и бледно-голубое небо казалось уже совсем весенним.

В этот приезд увидел я Казачье в обстановке полярной ночи, закутанным в высокие сугробы. Они погребли юрты и домики, почти уравняв их плоские крыши. Мы подъезжали к селению вечером, около шести часов. Если бы не толстые столбы искр из камельков, можно бы проехать мимо, совсем не заметив селения, занесенного снегом. Но полуденный рассвет здесь был гораздо заметнее в сравнении с северной частью тундры и островами, а небо на юге уже горело яркими красками. Когда на другой день в полдень я вышел на улицу, Казачье выглядело настоящим полярным поселком. Клубы пара, подымавшиеся от каждой юрты и постройки, и дым висели в воздухе густой завесой. Пар поднимался от оленьего каравана, привезшего груз к фактории, от упряжки собак, натужно тянувших в гору возик с мелкими дровами, пар шел от каждого, человека на улице и клубился у каждой двери.

Теперь не видно было ни ребят, играющих на воздухе, ни групп, беседующих на завалинке. Стоял крутой мороз. Торопливо пробегали закутанные в меха люди, каждый, не задерживаясь, скрывался в облаке пара у входа в жилище. Только на плоской крыше у красного флага, как монумент, в своей дохе стоял дежурный».

Описание г.Верхоянска и его жителей

В Верхоянск Пинегин прибыл вместе с оленьим караваном. «Верхоянск мы увидели издали с вершины горного хребта. Стояла тихая погода с морозом больше 50°.

И Верхоянск мы заметили, увидев в глубине дальней долины не самый городок, но плотное облако испарений и дыма, которое скрывало все постройки. Такой туман – здесь явление обычное. Он держится над городами неделями и месяцами, благодаря полной неподвижности тяжелого, холодного воздуха. Сильных ветров зимой здесь совсем не бывает. День изо дня стоит ясная и тихая солнечная погода со знаменитыми верхоянскими морозами. Дым из труб и пар от строений поднимаются столбами, низкое солнце розовыми лучами с трудом пробивает эту пелену морозного тумана.

Существует много описаний Верхоянска, города, известного всему миру тем, что он стоит на полюсе холода. Лучшие описания принадлежат политическим ссыльным. Они до 1917 года в Верхоянске не переводились, им было достаточно времени для полного знакомства с городом. Жуткая слава этого холодного города упрочилась давно.

По правому берегу Яны разбросаны юрты на большом расстоянии одна от другой. Центр города – длинный порядок одноэтажных домиков и юрт с плоскими дерновыми крышами, без дворов и оград: многие из домиков и юрт снизу до окон закрыты толстым слоем снега, залитого водой. Вокруг города – болота и множество мелких озерков. И близко обступила его бурая стена лиственничных лесов. На горизонте кольцом – высокие горы. Город стоит в глубокой котловине.

Мы поместились в одном из лучших домов, занятом теперь метеорологической станцией. Здесь предстояло прожить с неделю, запастись провизией на дорогу до Якутска, найти подрядчика с оленями и починить одежду».

«Здесь мы встретили несколько человек, уже находящих хорошие стороны в жизни странного этого города, где на лето запасают лед для питья, где бьют уток через окно из комнаты, где в летние ночи, прозрачные, как день, на глазах быстрым ростом тянутся вверх пышные травы и манит приволье девственного леса, где каждая вещь и каждое дело человеческих рук остаются надолго памятником культуры».

«Описывать ли жизнь Верхоянска? Не имеющим представления о далекой и суровой Якутии сценки и слова, схваченные путником за неделю пребывания в городе, скажут ли что-нибудь? Дополнят ли они картину пробуждения от векового сна великой страны? Едва ли. Но для путника каждая встреча, каждый внимательный взгляд вокруг, как кистью по холсту, рисуют эту картину. Каждый новый штрих – это след зубила по камню, которое ваяет твердое и ясное представление.

Красные флажки у Исполкома, портрет Ленина в венке из зеленых лишайников над воротами, триумфальная арка с красными флажками на полуулице, где дома стоят лишь на одной стороне раскинутыми метров на двести один от другого.

Лавка кооператива с мануфактурой, плитками чая, посудой, кожей и обувью, со связками песцовых и горностаевых, заячьих и лисьих шкурок по стенам, с продавцом-якутом; приемный покой больницы, где больных принимают доктор и фельдшер; якутские ребята из школы-семилетки, бегущие домой в оленьих кухлянках, запушенных инеем, – с одним таким молодым человеком я беседовал на темы о биноме Ньютона и о формах давно прошедшего времени в немецком языке; – на столбе древней традиционной якутской коновязи афиша о предстоящем спектакле, объявления разных кружков на воротах клуба, приклеенные при помощи плевков, крепко сцеплявших бумагу со стылым деревом, тут же лист со списком кандидатов, командируемых в вузы, баня с веником и горою ледяных кусков для предстоящего банного дня, блестящий воздушный шар в руке дежурного метеоролога – вот следы нового советского быта в Верхоянске.

Один из домиков занят под почту. Тут же сберегательная касса. На воротах объявление об очередной отправке почтового каравана. У входа знакомый всем голубой ящик для писем и плакат сберкассы».

Якутск и его окрестности

«В каком-то селении, где юрты раскинуты по якутскому масштабу густо – не дальше полкилометра одна от другой, в продолжение часа перегоняли мы ребят с книгами в кожаных мешочках. На остановке в просторной урасе стены увешаны были диаграммами, географическими картами и детскими рисунками, – мы попали в юрту-школу. Две якутки, не согбенные от вечного стояния в низком хотоне, но прямые, одетые уже по-европейски, лишь в торбасах, занимались с ребятами. Нас окружила веселая орава шустрых, не прячущихся по углам якутят с вострыми глазенками. Один из этих молодых людей с гордостью предложил поговорить по телефону с Якутском – «совсем близко, в пятнадцати километрах от школы» – и показал мне свой телефон, самодельный, из двух полых костей с натянутым бычьим пузырем и ниткой вместо провода. Другой мальчонка поделился мечтой приехать в гости ко мне в Ленинград.

На самом деле мы подъезжали к культурному центру. На каждой остановке узнавали новости или новые для нас сведения о якутской столице. За два года немало перемен. Узнали о якутской магистрали – ходят уже по ней от Амурской дороги до Незаметного автомобили. Почту из Иркутска привозит теперь самолет. Провезли в Казачье бензин для самолетов, которые скоро начнут летать до самого «тымны-байкал» – студеного моря. Строятся в Якутске заводы.

– О, как изменился за два года характер «капсэ»!

Мы впитывали все эти слухи и новости, как земля воду после засухи. Когда, говоря «капсэ», спрашивали и о наших новостях, было даже конфузно: мы могли сообщить только одну – о том, что на дальнем севере, на острове, в этом самом «тымны-байкал» – студеном море, стоит теперь новый дом, где вспыхивает по временам электрический свет и работает радио. Впрочем, эта новость читавшим газеты казалась не свежей. О ней читали полтора года тому назад.

От последней станции на одном из островов широкой здесь Лены мы ехали уже в кошевке почти городского типа.

В глубоких сумерках скатилась кошевка с последнего острова на широкую, главную протоку Лены. Что это за звезды, там, голубые и яркие, на южном горизонте? А вот рядом, немного ниже их, еще целый ряд желтых, красноватых и оранжевых звездочек. Что это за зарево? Неужели Якутск?

У противоположного берега, как скелеты чудовищ, полузанесенные снегом шпангоуты разобранного карбаса, мачта черкнула по небу, за ней отдельное зарево и синие на фоне его круглые комочки пара, бросаемые вверх трубой какой-то машины, не видной нам за крутым откосом берега...

Через четверть часа наши санки остановились перед знакомым зданием почты. В конце того же часа мы стояли в подъезде гостиницы у телефона, вызывая то один, то другой номер, прося приютить путников, прибывших с Ледовитого океана. Увы, все свободные углы в городе были заняты».

 

 

 

 

 

Краткий словарь местных и морских терминов

 

Аврал – общая работа на корабле, в которой принимает участие вся команда или значительная часть ее.

Алык, алак – надеваемая на шею оленя в упряжи шлея.

Астрономия мореходная – наука о движении небесных светил, основная задача которой заключается в изложении способов определения места корабля в море по астрономическим наблюдениям небесных светил.

Байджарахи – якутское название конусообразных глинистых бугров высотою не более 4–6 м и редко более 2 м в диаметре, такие бугры образуются вследствие стаивания ископаемого льда. Особенно энергичное образование байджарахов происходит в конце июля – в начале августа, т. е. во время наиболее интенсивного таяния льда. Байджарахи, как останцы в виде конусообразных или почти цилиндрических выступов глины, скрепленные мерзлотой, окаймляют береговые обрывы.

Бак – носовая часть верхней палубы корабля до передней части.

Банка – участок дна, над которым глубина относительно мала.

Бар – подводный вал, обычно со сравнительно малыми глубинами, против устья рек, образованный отложениями речных наносов.

Бахилы – длинные, выше колен сапоги, надеваемые при отправлении на морские звериные промыслы.

Бизань – задняя мачта на корабле, имеющем три и более мачты, а также косой парус, поднимаемый сзади этой мачты на гафеле.

Брашпиль – машина для подъема якорей. Брашпили бывают ручные, паровые и электрические.

Бриз – береговой ветер; морской бриз – ветер, дующий с моря на берег.

Булгунняхи – якутское название бугров вспучивания, которые встречаются в тундре на побережье арктических морей. Такие бугры имеют ледяное ядро, образующееся вследствие притока грунтовых вод, и достигают иногда больших размеров (до 25–40 метров высоты). Поднимаясь среди равнины, булгунняхи выделяются своим резким профилем на горизонте в расстоянии 40–50 км и являются прекрасными ориентировочными пунктами.

Бушприт – горизонтальное или наклонное рангоутное дерево, выдающееся с носа парусного корабля или шлюпки; служит для подъема носовых парусов.

Вара, варака – лес на возвышенном берегу моря; возвышенное место, крутой холм, скалистая гора на берегу моря; скалистый остров.

Ветка – легкая долбленая лодочка.

Взводень – поморское название волны; сильное волнение в море, высоко вздымающиеся волны.

Вьюшка – цилиндрическая катушка на оси для навивания пеньковых или проволочных тросов.

Галс – курс корабля относительно ветра. Если ветер дует с левой стороны, то говорят, что корабль идет левым галсом; если с правой стороны, то говорят, что он идет правым галсом.

Гафель – наклонное рангоутное дерево, укрепленное на мачте и служащее для привязывания верхней кромки косого паруса.

Гичка – легкая, узкая, длинная быстроходная гребная шлюпка на 5–8 гребцов, имеющая корму с транцем.

Глетчерный лед – встречается на арктических морях в виде ледяных гор или айсбергов и глетчерных или ледниковых глыб, которые обламываются от спускающихся к морю ледников или глетчеров, вечно покрывающих наиболее северные арктические земли.

Голомянь – дальнее от берега открытое море.

Гурий – груда, куча камней, сложенных на берегу, как приметный пункт. Гурии нашли широкое применение в арктических морях, как опознавательные знаки. Дрейф – уклонение движущегося корабля от намеченного пути под влиянием ветра или течения. Лечь в дрейф – расположить паруса таким образом, чтобы от действия ветра на один из них корабль имел ход вперед, а от действия на другие – ход назад, т. е. держался почти на месте.

Едома – якутское название возвышенности, обыкновенно второй террасы реки.

Ела – судно с одним парусом и весьма острым носом и кормою.

Ендома – посуда, домашняя утварь.

Задраить – плотно закрыть при помощи задраек (откидных болтов с гайками или барашками) люк, иллюминатор, водонепроницаемую дверь и т. п.

Зыбь – плавное волнение или колебание моря, бывающее обыкновенно или после ветра, или предвещающее его приближение.

Иллюминатор – круглое окно в борту или на палубе корабля с толстым стеклом.

Ичеги – летняя кожаная обувь.

Камас (камус, камусы) – шкура, снятая с голеней оленя. Употребляется для пошивки рукавиц, обуви, штанов.

Камбуз – корабельная кухня.

Карбас – гребное парусное судно для речного и прибрежного морского плавания.

Катары – вид обуви из меха (имеют вид галош, надеваются сверх унтов).

Катара – ласты, лапы морского зверя.

Кают-компания – общая комната, где столуется и отдыхает начальствующий состав корабля.

Каяк – эскимосская легкая лодочка из тюленьей шкуры. Каяк весит 18,5 килограммов.

Конвоир – корабль, сопровождающий одно или несколько судов. Отсюда – конвоировать.

Копыл – деревянные стойки, соединяющие остов нарт с полозьями.

Коршик – кормщик, капитан на судне.

Кошевка – плетеный тарантас.

Кроки – схема, план, чертеж местности.

Кухлянка – меховая одежда из пыжика, без разреза, надеваемая через голову; состоит из двух одежд: нижняя – мехом внутрь, верхняя – мехом наружу.

Лаг – мореходный инструмент, показывающий пройденное кораблем расстояние.

Лайда – местное якутское название, означающее озеро или, чаще, тундровое болото, а также иловатую прибрежную отмель, обсыхающую при отливе.

Люк – отверстие в палубе, служащее для схода вниз или ведущее во внутреннее помещение корабля; сверху имеет входную будку или же закрывается крышкой.

Макса – печень трески.

Малица – мужская верхняя, неразрезная, надеваемая через голову одежда из шкуры неблюя, шерстью вниз.

Мамытка – аркан для ловли оленей.

Мачта – высокое рангоутное дерево или стальное сооружение. Передняя – фок-мачта, средняя, самая высокая – грот-мачта и задняя – бизань-мачта.

Метелемер – прибор для определения количества снега, наметаемого метелью.

Морены – скопления продуктов, разрушенных ледниками горных пород, в виде глыб, камней, мелкого щебня, песка и ила.

Нактоуз – шкафик, на котором устанавливается компас.

Неблюй – молодой, не достигший годового возраста олень.

Ошкуй – белый медведь.

Одограф – прибор, автоматически вычерчивающий на карте линию курса корабля.

Паница – женская одежда из оленьего меха.

Пасть – устраиваемая на звериных тропах большая западня.

Паужина – третья пора еды в продолжение дня у промышленников между обедом и ужином. Отсюда: паужинать – есть третий раз в день. Отсюда (по времени, когда солнце бывает на юго-западном румбе компаса, т. е. между полуднем и вечером) слово – паужник – юго-западный ветер.

Паужна – условный пай из добычи от морского звериного или рыбного промысла.

Паузок – речное, вроде барки, плоскодонное, крытое судно для перевозки грузов.

Пахта – каменный утес на берегу моря или выдавшийся в море.

Пахта – гагачий пух.

Пашка – маленькая лодка.

Пестерь – плетенный из бересты короб для собирания ягод и грибов, его носят и на руках и на лямках за плечами.

Пешня – легкий ломик, употребляемый для сколки льдов, состоит из долотообразного железного наконечника, насаженного на толстую деревянную палку.

Пимы – зимняя валяная обувь.

Поварня – промысловая охотничья избушка.

Порато – очень, весьма, сильно, крепко.

Поручни – перила на верхней палубе судов, а также на трапах, мостиках и т. д.

Потяг – привязанный к нарте ремень, к которому пристегивают собак, собачья сбруя.

Протока – ответвление реки, образованное островами; протока обычно уже и менее многоводна, чем русло реки.

Пупки – так называют самую жирную часть рыбы – брюшко.

Пыжик – мех оленя, моложе трехмесячного возраста, по мягкости шерсти ценится дороже меха взрослого оленя.

Равушка – туша убитого и освежеванного морского зверя, обыкновенно выбрасываемая в море или оставляемая на прибрежных льдах.

Рангоут – мачты и их части на корабле (стеньги, реи, гафели, бушприт и пр.), служащие для постановки парусов.

Раньшина – небольшое мореходное судно с возвышенными накладными бортами, иногда с навесом посредине и с двумя мачтами. Суда эти называются раньшинами, ранщинами оттого, что выходят на тресковый промысел самой ранней весной и ранее других судов возвращаются с промысла.

Ровдуга – грубой выделки замша.

Ропаки – льдины в верхней части тороса или отдельно торчащие ребром на относительно ровной поверхности льда.

Румпель – рычаг для поворачивания руля вправо или влево.

Рыскает судно – незначительно уклоняется от курса в ту или другую сторону.

Снасть – всякий трос, служащий для постановки и уборки парусов и управления ими, а равно и имеющий специальное назначение.

Совик – длинная, во весь рост, неразрезная и поэтому надеваемая через голову верхняя зимняя одежда из меха неблюя, шерстью наружу, с пришивною шапкою из того же меха.

Спардек – надстройка над верхней палубой.

Стаксель – косой парус, подымаемый между фок-мачтой и носом корабля.

Стамуха – торосистая льдина или ледяная глыба, стоящая на мели.

Стрельная лодочка – промысловая переносная, из долбленого дерева, лодка для охоты на тюленей.

Строганина – мороженая сырая рыба. Подается на стол в виде тонких стружек.

Тайбола – низменные болотистые, только зимою проезжие лесные пространства с проложенною через них дорогою.

Тойон – буквально господин, в переносном смысле – хозяин или богатей.

Торбоза – обувь, сшитая из шкуры нерпы.

Тордох – конический шатер из оленьей кожи.

Торос – нагромождение льдин одна на другую. Образуется в результате сжатия льда. Торосы различаются береговые и морские.

Трап – лестница на корабле. Забортный трап – трап, устанавливаемый на бортах судна при стоянке.

Транец – кормовая доска на шлюпке, к которой прикреплен руль.

Туесок – берестяная посуда.

Угор – поморское название крутого, высокого берега или вообще берега моря или реки.

Умформер – электрическая машина, в которой преобразование тока из переменного в постоянный происходит в обмотке одного и того же якоря.

Ураса – деревянная юрта из половинчатых брусков, имеет вид усеченной пирамиды; для сохранения тепла обкладывается дерновиной.

Утлегарь – надставка на бушприте, служащая его продолжением.

Фалинь – трос для привязывания или буксировки шлюпки.

Форштевень – передняя часть корабельного набора, служащая продолжением киля и образующая нос корабля.

Футшток – деревянный шест, разбитый на футы, для измерения небольших глубин.

Хамначит – неимущий, бедняк-работник.

Хаяк – квашеные сливки.

Хорей, харей – березовый с костяною, заостренною на конце шишечкою шест, которым погоняют оленей или собак в упряжках, управляют ими; хорей служит также для заторможения саней.

Хронометр – пружинные часы тщательной выделки, предназначенные для точного определения времени.

Шиши – шведские выходцы, разбойники, ходившие дружинами.

Шняка – рыбопромышленное судно.

Шпангоут – поперечное ребро в корпусе судна.

Шуга – носящийся по воде перед ее замерзанием мелкий, рыхлый лед.

Юкола – вяленая рыба.

Ют – кормовая часть верхней палубы.

Постройка станции

Последний портрет Г.Я.Седова

Полярная станция на Б. Ляховском острове

Палатка санной экспедиции Г.Я.Седова

Ленские стружки

Дом «Эйры»

Бамбуковая хижина на мысе Флора

В кают-компании «Фоки» (Н.В.Пинегин – слева второй)

Н.В.Пинегин и летчик Б.Г.Чухновский на Новой Земле

Н.В. Пинегин в своей каюте

В.Ю.Визе, геолог Павлов на острове Гукера

Члены экспедиции Г.Я.Седова

«Св.Фока» во льдах

Карта района полярной экспедиции  Седова 1912-1914 гг.