Антология экспедиционного очерка

Материал нашел и подготовил к публикации Григорий Лучанский

Источник: Шипчинский Н.В. Мои путешествия, Государственное издательство географической литературы, Москва, 1955 г. 

Известный советский ботаник Николай Валерьянович Шипчинский участвовал в ряде экспедиций, начиная с 1912 по 1931 год, т. е. почти в течение 20 лет. Путешествия ученого захватывают очень широкую территорию Советского Союза от Северной Сибирской тайги до крайнего Юга у границ с Ираном. Одно из путешествий было посвящено изучению Урмийского озера в Иране.

Эта книга является посмертным изданием увлекательного рассказа автора о своих путешествиях, наблюдениях и природе посещенных им районов. Уже во время работы над редактированием рукописи автор скоропостижно скончался на семидесятом году жизни. До последнего дня советский ученый оставался на трудовом посту, отдавая все силы своему любимому делу.

 

Вместо предисловия 

Это было давно, в конце прошлого столетия.

Наша большая семья жила тогда в Финляндии в г. Гельсингфорсе (ныне Хельсинки), где работал отец. Меня сразу после наступления летних каникул в гимназии отправили в г. Павловск, около С.-Петербурга, где в то время метеорологом-наблюдателем на геофизической и магнитной обсерватории служил мой старший брат.

Обсерватория была расположена на окраине Павловска, в парке, к которому прилегали обширные поля, луга и огороды. Широкое приволье располагало к далеким прогулкам и знакомству с природой.

В 13 лет я был любознательным и энергичным подростком. Меня интересовало все: растения, насекомые, явления природы, красоты великолепного павловского парка. В обсерватории я интересовался многочисленными приборами, с помощью которых велись метеорологические наблюдения. Но, несмотря на разнообразие впечатлений, меня все больше и больше начали интересовать растения.

Я стал собирать гербарий. Каких-либо знаний и опыта у меня не было, так как в те годы в гимназии естествознание и, в частности, ботаника, еще не преподавались. На мое счастье, среди служащих обсерватории нашелся метеоролог-наблюдатель Надеин, имевший естественно-историческое образование. Он меня познакомил с тем, как надо собирать растения и как их засушивать. У Надеина нашелся ботанический атлас Монтеверде, в котором было много красочных таблиц. Этот атлас и послужил мне первым пособием для определения названий растений.

При всей примитивности снаряжения и пособий, которыми я располагал, мне все же удалось собрать гербарий из многих видов растений, запомнить их русские и латинские названия и принадлежность к тому или иному семейству.

Осенью, вернувшись домой в Гельсингфорс, я уже обладал не только значительным гербарием, знал много видов растений и в каких условиях каждое из них растет, но и имел некоторое представление о геоботанике. За зиму я прочитал несколько книг по ботанике и описания различных путешествий.

Следующее лето я снова проводил в Павловске, где пополнил свой гербарий и произвел множество наблюдений над условиями жизни и развития различных видов растений, чем значительно расширил свой кругозор.

Вернувшись осенью в гимназию, я нашел среди учителей горячего, отзывчивого старшего друга. Это был воспитатель младших классов и учитель латинского языка Павел Иванович Леонтьев, имевший, кроме того, естественно-историческое образование. Павел Иванович научил меня пользоваться определителем растений средней России. Это было руководство Маевского. Анализируя и изучая цветок растения, его стебель, листья и другие органы, мы определяли одно растение за другим. После нескольких занятий на квартире у этого чудесного человека и педагога я уже мог самостоятельно приходить к правильному определению названия растений. Эти полные взаимной теплоты занятия окончательно определили мое желание стать ботаником.

В последующие годы я вместе со своими братьями каждое лето совершал далекие экскурсии вокруг Гельсингфорса, с каждым разом все больше удаляясь от города. В таких экскурсиях мы вдоль и поперек исходили всю среднюю часть бывшей Нюландской губернии (Ныне территория быв. Нюландской губернии входит в состав Финляндии). Мы побывали на песчаных и скалистых берегах Финского залива, в его бухтах и на островах, на лугах и болотах, в сосновых борах, в еловых и смешанных лесах, на берегах рек и озер, на скалах и торфяниках. Везде мы находили все новые и новые растения, запоминали характер их роста, замечали отличия форм в различных условиях местообитания, время их цветения, плодоношения и т. д.

Наш кругозор все больше расширялся, а собранный гербарий увеличивался не только количественно, но улучшался и качественно. Этот гербарий впоследствии был приобретен Ботаническим институтом Академии наук СССР в Ленинграде, где он хранится и по сие время.

Ботаника стала для меня родной наукой, а растения моими друзьями на всю жизнь.

По окончании русской гимназии в Гельсингфорсе я поступил в бывший С.-Петербургский университет на естественно-историческое отделение физико-математического факультета. В университете особое внимание уделял слушанию лекций и занятиям по ботаническим дисциплинам, посещал не только обязательные курсы, но и частные. Эти курсы читались крупнейшими ботаниками нашей страны, в том числе Владимиром Леонтьевичем Комаровым, который позднее стал академиком, а затем президентом Академии наук СССР.

Однако университетские занятия меня полностью не удовлетворяли, и В. Л. Комаров разрешил мне работать под его руководством в гербарии и библиотеке Ботанического сада (теперь Ботанического института им. В. Л. Комарова Академии наук СССР). Одновременно с работой в гербарии и библиотеке я широко ознакомился с растениями, которые культивировались в саду и в оранжереях.

В. Л. Комаров научил меня вести научно-исследовательскую работу, познакомил с методами пользования научной литературой, научил наблюдать условия жизни растений и тем самым дал мне «путевку в жизнь».

Я стал мечтать о путешествиях в неведомые для меня края. Эти мои мечты впервые осуществились в 1912 году, когда профессор В. Н. Сукачев (ныне академик) пригласил меня в качестве своего помощника в Забайкальскую экспедицию, в долину р. Верхней Ангары.

Это трудное путешествие в далекую Сибирь, в таежный край, многому меня научило. Я испытал на себе тернистый путь путешественника, требующий подчас самоотверженности, уменья быстро ориентироваться в любых условиях, быть находчивым, переносить всевозможные невзгоды. Опыт первого года путешествий показал, что путешественник-исследователь должен обладать хорошей физической выносливостью, терпеливо переносить всевозможные лишения и никогда не приходить в отчаяние. Все последующие мои путешествия полностью это подтвердили.

Каждая экспедиция имела перед собой вполне определенные цели и задачи. Разрешение этих задач содействовало не только познанию нашей страны, но и давало конкретный материал для тех или иных выводов, а собранные документальные материалы и гербарии – для дальнейшей научной работы и широких обобщений. Все материалы поступали в наши отечественные государственные хранилища для использования их в различных ботанических изысканиях, а привезенные семена растений, луковицы и корневища поступали в опытные ботанические учреждения для интродукции. Кроме того, каждая экспедиция делала вклад в науку не только о растениях, но и о растительном покрове.

В те годы, т. е. с 1908 по 1914, в Сибири, на Дальнем Востоке и в Средней Азии от Переселенческого управления Министерства земледелия работало ежегодно много ботанических и почвенных экспедиций. Эти экспедиции собрали богатейший научный материал, в дальнейшем послуживший написанию ряда местных «Флор» и грандиозной 25-томной работы «Флоры СССР», в которой дано описание всех цветковых и сосудистых споровых растений Советского Союза. В настоящее время опубликованы почти все тома и заканчивается подготовка к печати последних томов. Такой грандиозный труд издается впервые в мире.

В книге «Мои путешествия», рассчитанной на широкий круг читателей, я стремился избежать описаний строго научного характера. Они даны в соответствующих научных отчетах.

Основной целью, которую я ставил перед собой, было желание рассказать о моих наблюдениях, об условиях путешествий в те далекие годы, а также о том, что приходилось, да приходится в той или иной мере и теперь, переживать каждому путешественнику. В то же время мне хотелось подчеркнуть те особенности, а подчас и тяжелые условия, в которых приходилось работать в дореволюционное время.

На мысль написать книгу о своих путешествиях меня натолкнули беседы со многими людьми, особенно с молодежью. У многих из них во время моих рассказов загорались глаза, ведь они сами мечтали о путешествиях, в которых могли бы проявить личную инициативу, смелость, сообразительность, знания, послужить своей Родине.

Я верю, что эта книга принесет пользу не только школьникам среднего и старшего возрастов, но и студенчеству. Она будет полезна также и молодым исследователям и педагогам.

Кому придется побывать в тех краях, где путешествовал я в прошедшие годы, тот сможет, прочитав мою книгу, сопоставить былое с настоящим; он увидит, какие колоссальные сдвиги произошли за послереволюционные годы.

Путешествовать у нас есть где и есть для чего. С большой радостью и надеждой смотрю я на нашу славную молодежь, которая нас не только догонит, но и перегонит. Таков естественный закон природы и общества.

 

Комариное царство

Забайкальское путешествие 1912 года 

Основной задачей Верхнеангарской экспедиции Переселенческого управления являлось почвенно-ботаническое исследование долины р. Верхней Ангары и установление возможности заселения ее земледельческим населением. Начальником экспедиции был назначен Владимир Николаевич Сукачев.

В район деятельности экспедиции можно было попасть долгим сухим путем или на пароходе по оз. Байкал. Сухим путем надо было бы идти от железной дороги вдоль восточного берега оз. Байкал многие сотни километров. Путь лежал через Гремяченское, Туркинские минеральные воды, Баргузин. Дальше он шел почти по безлюдной гористой местности через высокий Уколкитский горный перевал и, наконец, оттуда спускался в село Верхне-Ангарское, расположенное в долине среднего течения р. Верхней Ангары. Около половины расстояния надо было передвигаться вьюками на лошадях или оленях. Такой маршрут занял бы очень много времени, был очень труден и обошелся бы очень дорого. Поэтому решили отправиться на пароходе по оз. Байкал до северной его оконечности, а оттуда на лодках вверх по Верхней Ангаре.

Приняв такое решение, весь апрель и май мы готовились к отъезду. Заказали брезентовые палатки, вьючные сумы и ящики, брезенты, походные кровати, купили фотографические аппараты, специальное оборудование и приборы, материалы для сушки растений, а также галеты и другое продовольствие. Заготовляли в Ленинграде всё, чего нельзя было достать в Забайкалье. Всё закупленное снаряжение и материалы тщательно упаковали и отправили по железной дороге в г. Читу.

Выехали мы из Ленинграда 30 мая (Все даты приведены по новому стилю). В то время ехать надо было с пересадками в Челябинске и Иркутске. Да и железнодорожный путь был тогда еще одноколейным, что вызывало длительные остановки почти на каждом разъезде. Это часто давало возможность побродить по окрестностям и ближе познакомиться с характером и составом степной растительности. Погода стояла солнечная, теплая и почти безветренная. Сибирская степь была покрыта массой цветущих растений, особенно много встречалось крупных анемон.

От станции Тайга дорога приобретает холмистый характер. Все чаще попадаются участки, занятые лесами. Между Красноярском и Нижне-Удинском местность становится гористой, леса часто сменяются лугами, пашнями и степными участками, расположенными по южным склонам. К югу видны вершины Саянских гор, еще покрытые снегом; издали горы кажутся белыми облаками.

За Иркутском, от станции Иннокентьевской, начинается Кругобайкальская железная дорога. Здесь, от станции Байкал перед взором открывается обширная лазорево-синяя водная поверхность громадного озера, обрамленного круто падающими в воду высокими скалами. Отчетливо видны горы противоположного берега, их складки и ущелья. Воздух настолько прозрачен, что расстояние до противоположного берега кажется не более четырех-пяти километров, тогда как на самом деле оно равно почти сорока. Вершины дальних гор еще наполовину покрыты снегом, розовеющим в вечерних лучах солнца. Кое-где горы укутаны облаками, спускающимися почти до самой воды.

Кругобайкальская железная дорога вьется змейкой по горному карнизу вдоль берега. Горы обрываются к озеру очень крутыми склонами и не оставляют сколько-нибудь широкой полосы прибрежной суши. Поэтому железнодорожный путь почти все время идет по вырубленной в скалах узкой террасе, а в тех местах, где шлейфы гор подходят к самой воде, сквозь них прорублены многочисленные туннели. Поезд то ныряет в их темноту, то снова вырывается на свет. В промежутках между туннелями он пересекает глубокие ущелья и долины. Картины меняются с невероятной быстротой. А слева от поезда все время простирается громадная водная поверхность, которая тянется на север на сотни километров.

В Читу, где была организована основная база экспедиции, мы приехали лишь 7 июня. Два дня пришлось потратить на получение грузов с железной дороги, на подбор снаряжения экспедиции, покупку продовольствия, на наем рабочих и упаковку вещей.

Мне было поручено организовать перевозку груза экспедиции (свыше тонны) по железной дороге до станции Татаурово, а оттуда подводами до Туркинских минеральных вод, находящихся на восточном берегу оз. Байкал. Отсюда пароход первым рейсом должен был доставить нашу экспедицию дальше на север, к устью р. Верхней Ангары у северной оконечности озера.

Дорога почти все время шла лесом. Она оказалась очень каменистой. Нас сильно подбрасывало и колотило боками по кузову. Лошади-забайкалки крепкие, выносливые и привычные к такому пути, почти все время шли мелкой рысью, и поэтому толчки были особенно чувствительными. А завтра нам предстояло проехать еще около 60 км.

Переночевали на почтовой станции Хаимское и с утра отправились дальше. Дорога все такая же пустынная и тяжелая. По обе стороны сосново-лиственничный лес с подлеском из багульника, как здесь называют невысокий, около 1 – 1,5 м высоты кустарник рододендрон даурский. Багульник был в полном цвету. Его некрупные, сиренево-розовые очень многочисленные цветки создавали впечатление, что по всему лесу стелется розовая дымка. Это придавало лесу неповторимо своеобразный колорит.

В том месте, где дорога пересекала старый сосновый бор, внезапно метрах в ста от нас раздался в первый момент напугавший нас грохот. Потом на этом месте поднялось громадное облако пыли. Мы в недоумении переглянулись – что это может быть? Наш возница объяснил, что громадная, метровой толщины сосна, засохшая уже много лет назад, постепенно сгнивала на корню и, наконец, не выдержав собственной тяжести, с грохотом рухнула. Такие явления в тайге случаются нередко. Вот он девственный лес, где деревья растут сотни лет; не использованные человеком, умирают от естественной старости, стоя сгнивают и превращаются в труху.

По мере приближения к Байкалу дорога становилась ровнее, менее каменистой. Последний перегон, около 33 км, проехали быстро и к ночи добрались до Туркинских минеральных вод, где и устроились на «земской квартире». Весь груз экспедиции разместили на берегу озера в сарае. Пристани в то время там не было.

Погода стояла холодная, на Байкале еще плавал лед, почки у берез только-только начали зеленеть.

В ожидании парохода мы усиленно занимались чаепитием. Хозяйка квартиры по нескольку раз в день ставила нам большой самовар. Воду для самовара здесь берут из серного источника, распространяющего по долине запах сероводорода и имеющего постоянную температуру в 44,5°. Однако как только такая вода вскипит, она полностью теряет запах тухлых яиц и чай получается почему-то особенно вкусным.

Парохода все нет и неизвестно, когда он придет. Чтобы не терять времени понапрасну, мы организовали экскурсии в ближайшие окрестности Туркинских минеральных вод. Побывали на торфяном болоте, в лесу, на скалистых береговых обрывах и на прибрежных дюнах. Склоны берега озера покрыты баданом, известным сибирским дубильным растением. В ручье серного источника часто встречается своеобразное водяное растение с желтыми цветками, напоминающими цветки огурца.

Удалось ближе познакомиться и с серным источником и лечебными ваннами при нем. Ванны в то время были устроены очень примитивно и представляли собой деревянные срубы. В них купались больные, преимущественно ревматики. Лечение ваннами было очень эффективно.

С каждым днем становилось все теплее, а вместе с теплом увеличивалось и количество комаров, особенно сильно донимавших нас вечерами, когда стихал ветер. За эти дни лед на озере или растаял или его угнало ветром на север.

Озеро Байкал поразило меня своей грандиозностью и суровостью. Оно имеет около 700 км длины, а наибольшая его ширина около 80 км. Глубина озера достигает почти 2 км. На этом огромном водном пространстве нередко разыгрываются жестокие штормы. Громадные волны, возникающие от ветров, дующих из ущелий, с грохотом несутся к крутым берегам.

Частые и сильные юго-западные ветры здесь называются култуком, так как они возникают со стороны залива Култук. Сильные северо-восточные ветры носят название баргузин; они дуют со стороны долины р. Баргузина. Самые опасные своей внезапностью северо-западные ветры называют сарма. Эти ветры поднимают короткие высокие волны, приводящие нередко к гибели судов.

Уровень поверхности воды озера в среднем держится на высоте около 700 м выше уровня океана, однако он не всегда одинаков – весной он ниже, осенью выше. Это объясняется тем, что в период таяния снега в горах в озеро стекает воды больше, чем успевает вытечь из него через Ангару. Наоборот, за зиму, когда приток воды в озеро меньше, она успевает вытечь в большем количестве, чем ее поступает в озеро. Течение воды в Ангаре при ее выходе из Байкала настолько быстрое, что в этом месте река не замерзает в течение всей зимы, хотя морозы здесь достигают 40–45°.

Основной промысловой рыбой в Байкале является омуль из породы лососевых. Его ловили тогда длинными неводами, которые закидывали в озеро одновременно с двух баркасов, называемых здесь неводниками. От концов невода канаты (усы невода) завозили на берег, где устанавливались два конных ворота, с помощью которых невод тянули к берегу. Когда канаты подтягивали сеть к берегу, ее выбирали руками. Каждый заброс невода давал улов от 40 до 70 пудов. В озере водится также щука и некоторые другие породы рыб, потребляемые на месте.

В Байкале живет и тюлень, которого здесь называют нерпой. Его бьют ради получения жира и шкуры преимущественно ранней весной во время лежки тюленей на льдинах.

В глубинных озерных водах встречается немало таких животных организмов, которые, кроме этого озера, нигде на земном шаре не встречаются. К ним принадлежат, например, глубоководная рыба-голомянка и пресноводная губка.

Байкал и до сих пор недостаточно исследован. Поэтому здесь в поселке Лиственничном организована Академией наук СССР Байкальская лимнологическая (озерная) станция, существующая уже много лет.

 

***

Пароход показался на горизонте только утром 19 июня и бросил якорь километрах в трех-четырех от берега. Вскоре от него отчалила шлюпка, которая тянула за собой на буксире солидный баркас.

Как только баркас подвалил к берегу и выгрузил пассажиров, сразу же началась погрузка нашего экспедиционного имущества и пассажиров, едущих на север Байкала. Нагруженный вещами и людьми, баркас снова на буксире у весельной шлюпки отправился к пароходу. Ветер и волны были так велики, что многих в баркасе укачало.

Попали мы на пароход «Феодосии» только около часа дня и здесь встретились с остальными членами экспедиции. Это был довольно большой деревянный колесный пароход. Он совершал регулярные рейсы по Байкалу, обслуживая все населенные пункты, расположенные к северу от Лиственничного. По пути «Феодосии» зашел в Усть-Баргузинск, но там не задержался и взял курс в обход Святого Носа, к Ушканьим островам.

Полуостров Святой Нос огибали невдалеке от берега. Кругом на горах еще лежит снег, однако льда на озере уже не видно. Вода чистая, прозрачная, и, несмотря на значительную глубину, на дне виден каждый камешек.

Огибая полуостров, пароход зашел в залив Кургулик, чтобы пополнить запас дров. Принимали их около пяти часов. За это время мы успели побродить по берегу и познакомиться с довольно богатой растительностью. Вблизи берега протекают три теплых серных ключа, около которых водится масса гадюк. Здесь им большое приволье – около теплых ключей они могут греться, а благодаря безлюдью их никто не тревожит.

Закончив погрузку дров, «Феодосии» пошел дальше, к Ушканьим островам, которые составляют небольшую группу, расположенную северо-западнее полуострова Святой Нос. Эти небольшие скалистые острова, кроме семьи наблюдателя метеорологической станции, обслуживающего также маяк, постоянного населения не имели, и пароход заходил сюда редко.

Как только «Феодосии» вышел из залива и поравнялся с северной оконечностью полуострова Святой Нос, разыгрался шторм. Волны с ревом накатывались на пароход, на озере снова появился плавающий лед. Ко всему этому начало быстро темнеть, и капитан не решился идти к скалистым Ушканьим островам, где не было защищенной бухты. Он повернул обратно и укрылся в бухте Сосновке. Здесь простояли до утра, пока буря не утихла. У мыса Котельниковского опять встретили полосу плавающего льда. Зашли на короткое время к маяку на Ушканьих островах, и вечером были уже у поселка Горемыка, раскинувшегося на западном берегу озера. Отсюда «Феодосии» направился на север.

Оказалось, что северная часть озера еще не очистилась ото льда, но лед был уже битый и между ледяными полями оставались значительные разводья. Судну приходилось осторожно, на малом ходу пробираться этими разводьями, чтобы не поломать плиц. Погода стояла холодная, особенно после захода солнца. Здесь еще только наступала ранняя весна, хотя уже шла вторая половина июня.

В ночь на 22 июня подошли к маяку Душкачану, вблизи которого расположено село Ангарское, или Чечевки. Это конечный пункт пароходных рейсов у северного берега озера, в месте впадения в него одного из рукавов Верхней Ангары. Песчаные отмели и бар при впадении реки заставляют суда останавливаться на якоре в нескольких километрах от берега.

Приход первого в году парохода считался здесь большим праздником. И это вполне понятно – всю долгую зиму, осень и весну, чуть ли не целых десять месяцев, местные жители были отрезаны от других населенных мест, не получали ни писем, ни газет, не было даже телеграфной связи. Поэтому к приходу первого парохода готовились задолго. Мыли дома не только внутри, но и снаружи, украшали избы, наряжались, пекли пироги и всякие сладости. С приходом парохода у всех появлялось праздничное настроение. Почти все население заполняло улицы, пело песни, плясало под гармошку. Такое гулянье продолжалось пока не уходил пароход.

Экспедиция временно обосновалась у смотрителя Душканчанского маяка и наблюдателя метеорологической станции.

Берег здесь низменный, в сторону озера пологий, песчаный, а вверх по реке болотистый. Болотистая равнина дельты р. Верхней Ангары, соединяющейся здесь с р. Катерей (Кичерей) очень широка. На север и на восток она простирается на несколько десятков километров. На восток от правого рукава дельты вытянулся длинный остров Ярки, скорее похожий на песчаную косу. Этот остров отделяет от Байкала всю заболоченную равнину дельты. Он покрыт дюнами, раздуваемыми ветрами, местами зарастающими. На острове растут чахлые березы, кедровый стланик, ивы и шиповник.

С северо-восточной стороны проходит узкая водная полоса, называемая озером Сор. По существу это часть Байкала, отрезанная от него островом Ярки.

Вдоль северо-восточного берега острова тянутся обширные заросли ириса (касатика). В период его дружного цветения вся прибрежная полоса издали кажется голубой.

Дельта Верхней Ангары изрезана массой протоков и стариц, заболоченными водоемами и изобилует трясинами. В летнее время здесь гнездится масса болотных птиц: уток, куличков, гагар. Когда пробираешься в челноке по старицам и заводям, кряканье многих сотен уток слышно со всех сторон. После выстрела над головой поднимаются тучи птиц. Описав круг, они снова садятся вблизи на старое место. Птица здесь почти непуганая.

Основной способ передвижения по этой заболоченной равнине – лодка и челн. Ходить здесь небезопасно, можно в любую минуту попасть в заросшую осоками и другими водно-болотными растениями трясину и провалиться. Выбраться из трясины очень трудно, а подчас и невозможно. Здесь часто встречаются зыбучие пространства, где растительный покров тонким слоем сплетается на поверхности воды и колышется, если на него наступить или оттолкнуться от него веслом. Такие места наиболее опасны.

Местное население жило здесь в те времена рыбной ловлей и охотой на белку, горностая, колонка, соболя, лисицу, медведя, изюбра и кабаргу. Дополнительным источником дохода служила добыча кедровых орехов в тайге.

На другой же день после приезда мы отправились с утра на экскурсию в окрестности. Собрали много растений и вторую половину дня раскладывали их в сетки-прессы для сушки. Весь следующий день пришлось просидеть дома – с утра началась сильная гроза и дождь лил до вечера. Занимались пересмотром и подготовкой снаряжения для дальнейшего пути.

Из разговоров с местными жителями выяснилось, что дальнейший путь вверх по долине Верхней Ангары возможен только на лодках. Сухопутных дорог нет, а тропинки, ведущие через болота и речки, доступны только для пешего хождения налегке. На подыскание лодки, которая могла бы поднять около тонны груза и девять человек членов экспедиции, ушло много времени. Пока велись переговоры о найме лодки (неводника), мы совершали пешеходные экскурсии в радиусе километров на десять. Это дало нам возможность ближе познакомиться с местной природой и собрать богатый гербарный материал. Особенно удачны были экскурсии по озеру Сор, острову Ярки и на запад за деревню Губа, к подножью восточного склона Байкальского хребта.

Во время этих экскурсий мы испытали на себе жестокую «работу» сибирских кровопийцев – разных видов больших и малых комаров и слепней, которых здесь называют паутами.

Для ближних экскурсий мы купили небольшую быстроходную лодку. Назвали ее «Турчаниновой», в честь знаменитого русского ботаника-самородка Турчанинова, который вел ботанические исследования в районе оз. Байкал в 1828–1837 годах.

1 июля на рассвете В. Н. Сукачев, я, двое рабочих и проводник, бодрый, несмотря на 72-летний возраст, старик, отправились в дальнюю экскурсию на безлесную вершину (такие вершины здесь называют гольцами) Байкальского хребта.

В начале путь шел строго на запад по покрытому галькой берегу Байкала. От деревни Губа тропинка сворачивала на северо-восток и шла через прошлогоднюю гарь. Ехать по горелому лесу было трудно. На земле валялись громадные стволы упавших деревьев, часто тропинку преграждали полуповаленные деревья. Местами приходилось пересекать болотца или переезжать вброд ручьи с вязким дном и на скользкой почве лошади падали. Комары кусали так, что и накомарники не спасали.

Около пади Большая Ухта (падями в Сибири называют горные долины, а распадками – седловину между гор, перевал) тропа стала круто подниматься в гору, тоже покрытую горелой тайгой. Она шла то по камням, то по обрывистому берегу ручья, который два раза пришлось переходить вброд, то по его дну, покрытому скользкими валунами и галькой.

Наконец, горелый лес кончился, и воздух наполнился смолистым ароматом сосны, запахом цветущей рябины и черемухи. Здесь тропинка кончилась и пришлось идти напрямик по довольно крутому подъему. Вскоре опять пошел горелый лес с остатками обгорелых пней, лежачими, полуповаленными и стоячими стволами деревьев и массой камней, которые рассыпались под копытами лошадей. К тому же погода стала жаркой, безветренной, и комары нападали с особым остервенением.

Когда лес кончился, начался еще более крутой подъем по сплошной каменистой осыпи. Мелкие камни были в беспорядке навалены по всему склону, обломки скал лежали огромными угловатыми глыбами. В довершение всего появились заросли кедрового стланика, который здесь называют ерником. Рискуя поломать ноги лошадям, мы поднялись верхом до последних деревьев и здесь спешились, оставив лошадей на попечение проводника. Дальше пошли пешком. Оказалось, что мы поднялись на 600 м над уровнем Байкала, что составляет 1 264 м над уровнем океана.

Отсюда пришлось карабкаться вверх по каменным глыбам. Разлапистые заросли кедрового стланика густо оплетали эти глыбы, что особенно затрудняло подъем. Сначала шли довольно бодро, но по мере подъема силы наши стали быстро таять. Нередко, не заметив под ветвями кедрового стланика провала между каменными глыбами, мы срывались и выбирались наверх, цепляясь руками и ногами. Количество синяков и ссадин с каждым провалом все увеличивалось, но мы упорно лезли все выше и выше.

После двух с половиной часов тяжелой борьбы добрались до небольшой, но довольно ровной площадки, образованной выходом коренной горной породы. Отсюда открывался широкий вид на болотистую равнину дельты Верхней Ангары и на оз. Байкал. На нем еще плавали льдины. Русло и рукава Верхней Ангары с высоты казались узкими канавками, домов в селении рассмотреть было невозможно, а маяк выглядел маленьким пятнышком.

Здесь мы собрали несколько интересных, с ботанико-географической точки зрения, растений и снова полезли вверх. По дороге встречалось много кустиков золотистого рододендрона, который в это время был в полном цвету и поражал великолепием своих крупных золотисто-желтых цветков.

Вскоре дошли до места, где в ложбинах еще лежало много снегу. Отсюда перевал, к которому мы стремились, казался совсем близким, однако карабкаться вверх нам пришлось еще более часа.

Наконец, достигли перевала, но наши ноги настолько устали, что дрожали и болели во всех суставах. Ведь от границы леса до вершины мы добирались почти пять часов по труднейшему, утомительному пути.

Гипсотермометром определили высоту. Прибор показал 1 000 м выше уровня оз. Байкал, т. е. около 1 700 м выше уровня океана. Седловина перевала представляет собой довольно широкую площадку с каменистой почвой, с моховыми или торфяными болотами в понижениях. У вершины перевала оказалось несколько родников с великолепной ключевой водой. Здесь росли даурские лиственницы с низенькими, не больше 2 м изогнутыми стволами и корявые березки Миддендорфа. Кедровый стланик и золотистые рододендроны густо устилали землю. По ту и другую сторону от перевала возвышаются отдельные вершины хребта, они поднимаются над седловиной еще метров на 150–200. Склоны этих вершин покрыты каменистыми россыпями и почти не имеют растений.

Обратный путь вниз по склону тоже проходил по каменистой осыпи. Потревоженные камни с грохотом катились вниз. Наконец, мы снова достигли той части ложбины, где еще лежал снег. Решили воспользоваться этим снегом, чтобы легче и быстрее спуститься вниз. Осторожно скользя на ногах, как на лыжах, мы довольно быстро скатились к границе леса, где были оставлены лошади. Всего на спуск ушло около полутора часов.

Добравшись до лошадей, мы решили основательно отдохнуть; умылись холодной водой из ручья, вытекавшего из-под снега, напились чаю, закусили, и тронулись в путь. Однако спуск по предгорью оказался слишком крутым для лошадей. Они непрерывно спотыкались о камни. Приходилось часто спешиваться и вести лошадей на поводу. Зато как только мы выбрались на ровное место, почти всю оставшуюся дорогу ехали рысью. Вернулись домой около 9 часов вечера, пробыв в этой экскурсии 17 часов.

На следующее утро сразу принялись за разборку собранных накануне растений и закладку их в прессы для сушки. Собранных растений оказалось так много, что закончили их разборку только к концу дня.

День простоял жаркий и ясный, температура воздуха в час дня была +27°. Температура поверхности воды в озере с 5,7° утром поднялась днем до 13,8°, в то время как на глубине 50 м она все время оставалась равной 3,8°, а на еще большей глубине только 3,5°.

Вчерашнее путешествие ощущалось всем существом, мышцы и суставы болели, а тело зудело от комариных укусов. Остаток дня провели за писанием дневников и писем.

Утром следующего дня отправились на дюны в среднюю часть острова Ярки. Дюны здесь более высокие, но такие же однообразные, как и вблизи поселка.

Рано утром 4 июля пришел пароход, с которым приехали помощница В. Н. Сукачева Г. И. Поплавская и ее брат. Они привезли всем письма. На завтра назначили выезд вверх по Верхней Ангаре. В 12 часов дня 5 июля закончили погрузку и были готовы к отплытию. Однако нас задержали топографы, которые куда-то исчезли и явились только к 5 часам.

Основную массу груза разместили в средней части неводника и над ней устроили навес из брезента. Здесь разместилась большая часть пассажиров. Переднюю часть неводника заняли одиннадцать гребцов, а на корме поместился рулевой и оставалось место для занятий научного персонала экспедиции. Топографы устроились в двух лодках.

Когда все было готово, сразу отчалили от берега и направились вверх по реке. Течение Верхней Ангары довольно быстрое, поэтому продвигались вперед медленно. Берега низкие, болотистые. Плыли до самого вечера и, пройдя 12–14 км, остановились на ночевку. Быстро расставили палатки на слегка возвышавшемся над окружающими болотами лугу.

Утром встали рано, в 4 часа утра, и поплыли дальше. Миновали «прорву». Прорвой названо то место, где Верхняя Ангара подходила к р. Качери, а потом прорвалась в нее. Отсюда течение реки становится много быстрее, и наше продвижение замедлилось.

За день мы прошли километров 25 и остановились ночевать около острова Сверлова. Еще не успели расставить палатки и разложить костер, как на нас напали тучи комаров. Ни сетки на лице, ни одеяла не мешали комарам нещадно нас жалить. Заснуть не было никакой возможности. Промаявшись часов до двух ночи, совершенно искусанные, мы свернули лагерь и отправились дальше. На реке комаров было меньше, и здесь нам удалось немного подремать. Скоро подул южный ветерок, и мы сейчас же устроили парус из брезента. Это не только облегчило, но даже несколько ускорило наше движение.

Верхняя Ангара широкая, многоводная река. Ее берега покрыты лесом, то хвойным, то смешанным, то лиственным – преимущественно осиной или березой. Более низкие места густо заросли ивой.

За день прошли до урочища Анкита, выше которого начинается быстрина с большими подводными камнями. На этой быстрине несколько лет назад разбился паровой катер. Ночью опять нас атаковали тучи комаров, но мы уже приспособились отгонять их при помощи дымокуров, которые раскладывали вокруг лагеря. В эту ночь хотя и плохо, и недолго, но спали. На следующий день ветер переменился, подул нам навстречу и не давал подняться на быстрине. Только когда ветер немного утих, мы решились тронуться в путь. Первые две быстрины кое-как преодолели, а на третьей наши гребцы уже не могли справиться с быстрым течением и нас потянуло обратно.

Лишь исключительным напряжением сил удалось задержать неводник и приткнуться носом к берегу. Один из гребцов не растерялся, выскочил на берег и захлестнул толстый канат за ствол растущего у берега дерева. Только это спасло нас от гибели. С помощью каната общими и дружными усилиями мы подтягивались против течения. Несколько раз на легкой лодке канат завозили вверх, опять закрепляли его за дерево и снова подтягивались. Лишь таким способом нам удалось преодолеть пороги и выйти на более спокойный плес. Однако на это ушло много времени и все сильно устали. Решили пристать к песчаной косе, где было меньше комаров, поставить палатки и здесь заночевать. В результате за целый день мы прошли всего около 9 км. Берега косы, где мы остановились, были низменные, покрытые густыми зарослями. При полой воде они производили впечатление мангровых зарослей.

На другой день подул встречный нам верховик – ветер, дующий с верховьев, поэтому мы продвигались вверх по реке чрезвычайно медленно. Река сильно петлит, и перед нами все время маячит высокая гора Киран. Мы то почти подходим к ее подножью, то снова удаляемся от нее на несколько километров, и так несколько раз в течение дня.

Для ночлега опять выбрали песчано-галечниковую косу. Наконец, подул колтук – попутный нам юго-западный ветер. Поставили парус; с его помощью и одновременно на веслах продвигаемся вперед довольно быстро. Гора Киран осталась позади, и мы уходим от нее все дальше и дальше.

В небольшой поселок Ченча, первый на нашем пути, добрались 10 июля. В нем было всего два-три десятка изб, спускавшихся по склону до самого берега реки. Поселок оказался почти пуст: население, состоявшее из тунгусов-оленеводов, на лето откочевало со своими стадами в горы, где меньше комаров. В Ченче нас встретил как почетных гостей местный староста тунгус Комарницын и накормил осетровой ухой, пирогом с осетриной и даже компотом.

Выше поселка Ченча долина Верхней Ангары сильно расширяется и становится заболоченной. Река разбивается на два рукава. Здесь наша экспедиция разделилась на два отряда: большая часть осталась в поселке Ченча, чтобы отсюда обследовать правобережную долину среднего течения Верхней Ангары, а я вместе с топографом и сопровождавшими нас рабочими отправился дальше вверх по реке в поселок Кумора, находящийся вблизи села Верхне-Ангарского.

Маленький поселок Кумора расположен от Ченчи километрах в 30 вверх по реке и лежит всего в 3 км от села Верхне-Ангарского; он отделен от села невысоким увалом и соединен с ним колесной дорогой. Приехали мы туда вечером, сгрузили вещи на две подводы и перебрались в село Верхне-Ангарское.

По здешним местам село Верхне-Ангарское для того времени представляло собой крупный населенный пункт – в нем было более 200 жителей. Население занималось отчасти хлебопашеством – сеяли озимую рожь и овес, но из-за краткости лета далеко не каждый год они вызревали, хотя посевы размещались преимущественно по южным склонам. Основным занятием населения являлись рыбная ловля и охота.

Село расположено на северном берегу небольшого оз. Иракано, к которому примыкают сравнительно пологие, частично распаханные склоны. С запада от села поднимается высокая гора Саоки, или Шаман. Склоны горы почти до вершины покрыты густым лесом. Южный берег озера низкий, сильно заболоченный, постепенно поднимающийся к югу. Здесь он переходит в предгорье, а затем в высокие горы, по которым идет тропинка на Уколкитский перевал и к Баргузину. На восток от озера простирается обширная, сильно заболоченная низина, смыкающаяся с долиной среднего течения Верхней Ангары.

Устроились мы в селе Верхне-Ангарском довольно удобно. Я поместился в палатке, которую поставили в одном из дворов, а рабочие в пустом амбаре, что в какой-то степени спасало их от комаров. Весь первый день ушел на разборку снаряжения, подготовку к экскурсиям и на расспросы местных жителей о характере окрестностей.

На следующий день (12 июля) совершили небольшую экскурсию по склонам холмов, которые примыкают к озеру с северной стороны, и проехали в лодке по озеру вдоль его северного берега. Сделали несколько промеров, оказалось, что глубина озера достигает всего около 4 м.

На третий день отправились в более далекую экскурсию – к северу от села на гору Кадаун. Южный склон этой горы безлесный, сухой, покрытый лёссовидными суглинками, в нижней части местами распаханный. Ближе к вершине склоны становятся крутыми и каменистыми. Было очень странно встретить здесь, в лесной зоне, ковыль-волосатик, обычно свойственный степной зоне, находящейся много южнее.

Западный склон горы покрыт лесом. На отдельных участках много камней, а вершина горы, расположенная на 210 м выше села, сплошь скалистая.

За первую неделю пребывания в селе Верхне-Ангарском мы подробно обследовали берега всего озера Иракано и небольшой остров на нем. За это время было собрано много растений для гербария, осмотрены сенокосные угодья, которые расположены в долине к востоку от озера. Эти сенокосы сильно заболочены, и их растительный покров состоит главным образом из жестких трав – осок и вейника.

На торфянике южного берега озера мы обнаружили, что, несмотря на длительную теплую погоду, когда температура достигала 33°, торфяное болото оттаяло на глубину всего 26 см. Дальше торф оказался мерзлым. Местные жители сообщили, что на этом торфянике глубже 50 см торф никогда не оттаивает. Следовательно, здесь мы столкнулись с вечной мерзлотой. На этом торфяном болоте была такая масса комаров, что едва можно было выдержать там двухчасовое пребывание.

Более далеких экскурсий пока делать не удавалось, – этому мешали метеорологические наблюдения, которые я неукоснительно вел три раза в день.

20 июля все небо затянуло дымом с явным запахом горелого леса. Дым был настолько густой, что сквозь него едва был виден диск солнца. Временами солнце скрывалось совсем. Этот дым застилал окрестности в течение почти целой недели. Прибывшие со среднего течения реки охотники сообщили, что там на большом протяжении горит тайга.

27 июля местный фельдшер взялся вместо меня сделать метеорологические наблюдения. Это дало мне возможность совершить однодневную экскурсию на голец Саоки (Шаман), тем более что погода благоприятствовала путешествию. Вдвоем с рабочим ранним утром мы отправились на запад к горе. Тропа вначале шла по северному берегу оз. Иракано до его западной оконечности, где в озеро впадает речка Срамная. Часто мы слышали писк проворных бурундуков. Этот симпатичный зверек из породы грызунов, размером меньше белки, имеет пеструю шкурку из черных и желтых полос и мохнатый хвостик, напоминающий беличий.

Речка Срамная, до которой было около 4 км, течет с гор в узком ущелье по каменистому ложу. В период таяния снегов она довольно полноводна, но летом воды в ней только по колено. Здесь мы нашли несколько довольно крупных кристаллов горного хрусталя – аметиста. Одни кристаллы были совершенно бесцветны, другие густо фиолетового тона.

Пройдя километра полтора вдоль речки, мы свернули по тропе в глухой лес у подножья горы. Тропинка скоро исчезла, и начался крутой подъем через густую тайгу, носившую на себе следы низового пожара, который прошел здесь несколько лет назад. Об этом свидетельствовала обуглившаяся с поверхности кора в нижней части деревьев. Тайга состояла преимущественно из лиственницы, ели и кедра.

Чем выше мы поднимались, тем подъем становился круче. В лесу было тихо и жарко, все время осаждали комары, даже накомарники не спасали от укусов этих «кровопийц». Дальше подъем сделался еще более крутым и трудным. В довершение ко всему все чаще начали попадаться большие каменные глыбы. Самым скверным было то, что они с поверхности поросли скользким мхом, и это сильно затрудняло путь. А тут еще нас сильно начала мучить жажда, но воды нигде не было видно. Вскоре лес стал не только редеть, но и мельчать. Начали попадаться березы. Наконец, нашли в глубине под камнями воду и напились. По мере подъема березы становились мелкими и корявыми. Своими низкими кронами они маскировали провалы между камнями и продвигаться стало еще трудней. Каждую каменную глыбу приходилось брать приступом, карабкаться на нее с помощью рук и ног. Кроме того, надо было тащить на себе ружье, фотоаппарат, треногу и другое снаряжение.

Только в шестом часу вечера мы добрались до открытого утеса. Верх утеса представлял собою довольно ровную площадку. Здесь лес уже почти кончился, и с площадки открывался широкий вид на окрестности, сплошь покрытые тайгой. Лишь далекие вершины хребтов и гребней в сторону Уколькитского перевала были безлесными. Отсюда мы повернули обратно и начали спускаться с горы. Сначала шли по тому же пути, по которому поднимались, потом свернули несколько правее, где было меньше камней, и пошли на юг по звериной тропе. Лес опять стал густым. На тропе были ясно видны свежие следы медведя, а затем и изюбра. Вскоре мы обратили внимание на то, что моховой покров вдоль тропинки изодран в клочья и кусты поломаны. Мой спутник-тунгус, опытный охотник, объяснил, что здесь медведь напал на изюбра и между ними произошла горячая схватка. Видно, что изюбр отчаянно защищался и, может быть, ему удалось отбиться от медведя, так как нигде следов крови видно не было.

Спустившись еще ниже, мы натолкнулись на прочно сложенный из древесных стволов забор высотой примерно 1–1,25 м. Стволы были расположены горизонтально в несколько рядов и прочно связаны прутьями. Этот забор наискось спускался по склону. Мой спутник сразу определил, что это медвежья западня и что ниже по склону должен быть проход с ловушкой. Он объяснил, что когда медведь, спускаясь с горы, встретит такой забор, то не станет перелезать через него, а пройдет вдоль и будет искать свободный проход. Тут-то и устраивается остроумно придуманная ловушка-капкан. Она сделана из тяжелого ствола дерева, который укреплен над проходом на высоте забора. Когда медведь просунет в проход голову, он обязательно заденет за веточки, которые соединены с подпорками, поддерживающими бревно. Бревно сразу соскакивает с опоры и всей своей тяжестью придавливает шею медведя между затылком и лопатками, медведь задыхается и погибает. Проходя вдоль забора, мы действительно увидели лаз с капканом. Однако капкан был не тронут, следовательно сражавшийся с изюбром медведь прошел где-то стороной от забора.

Скоро мы вышли на берег речки Срамной, откуда добрались до нашего лагеря, когда уже начало сильно темнеть. Весь следующий день целиком пошел на разборку, этикетировку и закладку в сушку собранных накануне растений, на проявление фотографических пластинок и писание дневника.

29 июля приехал начальник экспедиции, пробыл у нас два дня, дал указания о завершении работ. Нам была оставлена лодка «Турчаниновая», на которой мы должны были спуститься вниз по Верхней Ангаре и совершить большую экскурсию на оз. Фролиха.

Ночи уже становились холодными, к утру падали заморозки и все покрывалось инеем. За четыре дня мы закончили все работы, распрощались с местными жителями и 8 августа отправились в поселок Кумору, где для нас была оставлена лодка. Лодку пришлось сильно загрузить. Под тяжестью груза и трех пассажиров она так глубоко ушла в воду, что борта поднимались над водой всего на 20–25 см.

К трем часам дня все было готово к отплытию. Над нами висело пасмурное небо, в любую минуту мог хлынуть дождь, но мы все же решили отправиться в путь, чтобы засветло успеть добраться до поселка Ченчи. Плыть надо было вниз по течению, и мы рассчитывали затратить на дорогу не более четырех-пяти часов.

Однако путь оказался много труднее, чем это можно было предполагать. За последние дни в верховьях Верхней Ангары прошли дожди, вода в реке сильно поднялась и затопила низменные берега и острова. Распознать фарватер стало трудно, и мы не раз садились на мель. Кроме того, часа через полтора началась гроза с сильным ливнем и шквалистым встречным ветром. На реке появились волны, и грести против ветра стало очень тяжело. Встречные волны были так велики, что грозили затопить сильно перегруженную лодку. Мы попытались пристать, но низкие берега были залиты водой и болотисты. Пристать к ним оказалось не только невозможно, но и бесполезно. Волей-неволей пришлось плыть дальше.

К особенно опасному месту мы подошли, когда уже начало смеркаться. Это было в каких-нибудь 3–4 км от поселка Ченча. Здесь река впадает, вернее протекает через небольшое озеро, имеющее километра полтора-два в поперечнике. Волны на озере разыгрались не на шутку, грозили захлестнуть лодку, и мы рисковали затонуть. Все в конце концов обошлось благополучно, но на путь по озеру пришлось потратить около часа времени и много сил.

Когда мы добрались до поселка, уже совсем стемнело. Начальника экспедиции здесь не оказалось, он с отрядом два дня назад отправился на гору Кирен.

В поселке нам отвели пустую избу. Мы так устали, промокли и продрогли, что сразу же улеглись спать, прямо на полу. А в 6 часов утра мы уже снова были в дороге. Погода исправилась, и вниз по течению плыли мы быстро. Через несколько часов достигли района горы Кирен и здесь у берега увидели палатки. Оказалось, что тут остановился отряд начальника экспедиции, но самого начальника мы не застали – он ушел на гору. Наладив мачту и парус из брезента, поплыли при попутном ветре дальше. Продвигались очень быстро и за день сделали километров 60. Остановились на ночлег в конце последней петли реки в виду горы Кирен.

Утром мы снова были у порогов, которые с таким большим трудом преодолевали месяц назад, когда поднимались вверх по реке. Пройти пороги вниз по течению оказалось делом почти таким же трудным и рискованным, как и при подъеме вверх по течению.

При подходе к порогам река разделяется на два рукава, омывая берега небольшого острова. Левый рукав забит крупным плавником, правый чистый, без плавника. Еще метров за 200 до раздвоения русла заметно, что течение реки разбивается на два потока, из которых один идет под плавник, а другой в открытое русло. В том месте, где речное течение разделяется на два потока, надо быть очень внимательным и направить лодку так, чтобы она не попала в струю, идущую к плавнику. Если пропустить необходимый момент, лодку подхватит сильная струя, идущая под плавник, понесет на преграду и неизбежно затопит.

В открытом русле сильное течение непрерывно подмывает правый берег, поросший березовым лесом, и крупные березы одна за другой своими вершинами падают в реку. Ниже этого места гремят пороги.

Поначалу лодку подхватило течением, которое идет под плавник, но я успел направить ее в струю, идущую по открытому руслу. Когда лодку проносило мимо опрокинутых в реку берез, их вершины хлестнули нас, будто розгами. Через пороги небольшую и легкую лодку пронесло над подводными камнями, как щепку, и через миг мы очутились в спокойном течении реки.

Немного спустя, заметили на правом берегу, там, где лес вплотную примыкает к реке, что кто-то шевелится у самой воды. Присмотревшись хорошенько, увидели сидящего на берегу медведя, который сосредоточенно занимался рыбной ловлей. Мишка был так увлечен своим занятием, что не обратил на нас никакого внимания. Мы решили подойти поближе и, если удастся, подстрелить мохнатого рыболова.

Я перешел на нос лодки, зарядил оба ствола ружья разрывными пулями, и мы стали осторожно, по возможности бесшумно грести, направляя лодку к тому месту, где был медведь. Он сидел, не шевелясь, и подкарауливал рыбу. Как только рыба приближалась, мишка быстро подхватывал ее лапой и выкидывал на берег. Это занятие так увлекло медведя, что он не видел нас, хотя мы были уже почти на расстоянии выстрела. Вдруг один из гребцов нечаянно всплеснул веслом. Мишка моментально повернулся к лесу и пустился наутек. Нам не удалось добыть свежего мяса, но зато мы хорошо видели четвероногого хозяина леса в его природной обстановке.

В середине дня мы прошли место разветвления русла Верхней Ангары на рукава дельты и по западному рукаву вечером вернулись к берегу Байкала. Здесь снова остановились у гостеприимного смотрителя маяка.

11 августа отправились в новую экскурсию по болотистой равнине дельты Верхней Ангары. Вечером ждали парохода, но он пришел только утром 12 августа. Следующие два дня посвятили сбору растений на острове Ярки и на болотах.

Весь день 16 августа лил дождь, и нам пришлось сидеть дома. Чтобы не терять времени, занялись подготовкой к поездке на горное озеро Фролиха, которое находится вблизи восточного берега северной части Байкала. К утру следующего дня погода исправилась, и мы с облегченным грузом отплыли на восток. Небольшой юго-западный ветерок дул сбоку, и мы двигались одновременно на веслах и под парусом довольно быстро. Сначала шли по озеру Сор, а затем через среднее русло дельты Верхней Ангары вышли непосредственно на Байкал.

К вечеру увидели Дагарский маяк, поставленный при впадении восточного рукава дельты Верхней Ангары в Байкал. Здесь наняли проводника и на следующий день взяли курс на юго-восток к бухте Аяя, которая глубоко вдается в восточный берег Байкала и ближе всего подходит к озеру Фролиха.

Легкий ветерок помогал продвигаться вперед. При подходе к бухте Аяя он слегка изменил направление, стал нам совсем попутным, но на озере поднял значительное волнение. Когда лодка вошла в бухту, ветер стал еще сильнее и быстро погнал нас к восточному берегу залива. Волны с грохотом накатывались на берег. При таком волнении пристать обычным способом было невозможно, и мы, выбрав место, где берег был пологий и песчаный, с хода, на волне выскочили на него. Выпрыгнув в воду, мы подтащили лодку выше на берег, чтобы ее не било волнами. От Дагарского маяка до конца бухты Аяя мы сделали по Байкалу около 30 км, а от Душкачанского маяка почти 50 км.

Вблизи нашей высадки в губе Аяя оказался стан рыбаков, которые угостили нас крупными свежими омулями, тут же изжаренными у костра на рожне. Зажаренная таким способом нежная жирная рыба исключительно вкусна, и ели мы ее с большим удовольствием.

Способ зажаривания рыбы на рожне заключается в следующем. Вычищенную рыбу продольно распластывают вдоль хребтины, а, если она очень крупная, то полосы режут и поперек. Потом рыбу натирают солью и разрезанные куски нанизывают на палочки, как шашлык из барашка. Палочки втыкают в землю около костра на таком расстоянии, чтобы рыба жарилась. Рыба не только хорошо и быстро прожаривается, но одновременно и слегка коптится. Весь процесс прожаривания рыбы занимает минут 20–30.

Палатку мы поставили в лесу на поляне, приблизительно в полукилометре от восточного берега бухты Аяя. Снаряжение и продовольствие разместили перед входом в палатку на двух стволах поваленных деревьев, чтобы оно в случае дождя не подмокло снизу. Сверху вещи покрыли брезентом, углы которого крепко пришпилили колышками к земле.

Для защиты продовольствия от медведей, которых в этом районе очень много, перед складом сложили костер. Чтобы он горел всю ночь, использовали ствол поваленного свежего кедра. Такой костер не дает много жара, но горит довольно ярким пламенем и продолжительное время. Костер себя вполне оправдал – действительно, ночью к нашей палатке подходила крупная медведица с двумя медвежатами и бродила вокруг костра, но подойти ближе не решилась. Это видно было по следам, оставленным зверями на земле.

На следующий день, 20 августа, мы отправились к озеру Фролиха, до которого было около 7 км. Тропинка шла дремучим лесом вдоль небольшого ручейка, на берегах которого росло много кустов дикой черной смородины. Кусты были покрыты гроздьями очень крупных спелых ягод. Было так соблазнительно полакомиться этими ягодами, что мы совсем забыли о возможности встретиться в кустах с медведями, которые также любят смородину. Только когда мы досыта наелись, вспомнили о медведях, но, к нашему счастью, их в это время здесь не оказалось. Однако немного дальше по тропинке недалеко от кустов мы обнаружили следы большой медведицы и двух медвежат, вероятно тех самых, которые ночью бродили около нашей палатки. Здесь же на тропинке были видны следы изюбра и выдры. Все эти следы шли до самого берега оз. Фролиха.

Вскоре сквозь деревья открылась водная поверхность, со всех сторон окруженная высокими горами. Только с западной стороны горы ниже и берег озера более пологий.

Озеро Фролиха имеет около 8 км длины и 5 км ширины. Недалеко от берега, приблизительно на расстоянии километра, находится небольшой остров, сплошь поросший лесом с густым подлеском из кедрового стланика. Остров плоский, лишь немного поднимающийся над поверхностью воды.

В озеро впадает несколько горных речек, из которых наиболее значительная – Большая Давачанда. Из озера вытекает быстрая и порожистая с массой валунов р. Фролиха, впадающая в Байкал севернее бухты Аяя. У берегов Фролихи в ее среднем течении есть горячие источники с очень высокой температурой воды. Вода оз. Фролиха прозрачная, как стекло, и чистая. По словам рыбаков, у северного берега встречаются глубины, достигающие 160 м.

Островок на озере выглядел очень соблазнительно, и мы решили побывать на нем. Перейдя вброд одну из впадающих в озеро речек, мы вскоре нашли спрятанную в кустах лодку. Но что эта была за лодка! Она больше напоминала длинный гроб, сколоченный из трех широких досок. Лодка была рассохшаяся, вся в щелях и очень неустойчивая, но мы все же решили ею воспользоваться. Отправились на остров вдвоем. Как только мы отошли от берега, через щели внутрь хлынула вода. Пришлось одному грести, а другому непрерывно вычерпывать воду. Когда, наконец, пристали к берегу, лодка была полна воды. Обойдя остров, мы вернулись к берегу и переправились обратно.

По пути к палатке убили утку и двух рябчиков и обеспечили себя хорошим ужином.

На другой день после обеда снова отправились в сторону озера и опять собрали много растений, разборкой которых занимались до вечера. К ночи перебрались на берег бухты Аяя, чтобы рано утром отправиться в обратный путь по Байкалу.

С утра погода была тихой и благоприятной для нашего плавания. К дагарской пристани подошли около 5 часов вечера, распрощались с проводником, переночевали, а утром направились по Байкалу на запад к нашей базе на Душкачанском маяке. Дул легкий попутный ветерок. До вечера времени было много, Байкал был совершенно спокоен и мы решили плыть потихоньку только под парусом.

Недалеко от западного устья Верхней Ангары на гладкой поверхности Байкала мы заметили какой-то странный плавающий на воде и шевелившийся предмет. Направились к нему. Оказалось, что это был большой, сильно пораненный в спину острогой таймень. Эта крупная рыба из породы лососевых достигает веса 60 кг. Решили не оставлять случайную добычу погибать в Байкале и принялись втаскивать ее в лодку. Рыбина была скользкая и очень крупная – не менее 50 кг. Лишь с большим трудом удалось втащить ее в лодку по наклонно прилаженным веслам. В лодке таймень бился недолго и скоро замер.

К вечеру мы вернулись в поселок Душкачан. На следующее утро, 25 августа, пришел пароход и привез нам газеты. За их чтением мы провели всю вторую половину дня.

В последующие дни совершали недалекие экскурсии, во время которых собирали последние цветущие растения. Около устья Верхней Ангары мы обошли все окрестности радиусом километров в семь. В эти же дни постепенно подготовляли и упаковывали экспедиционное снаряжение.

Ночи стали холодными со значительными заморозками, но днем было еще сравнительно тепло. 3 и 4 сентября дул сильный ветер и с небольшими перерывами шел дождь. На озере шторм доходил до девяти баллов. При такой погоде работать было невозможно, и мы сидели дома, занимаясь досушиванием около печки растений, собранных за последние дни.

К вечеру 4 сентября прибыл со своим отрядом начальник экспедиции. Через два дня должен придти последним рейсом пароход, с которым нам предстояло покинуть район работ. Поэтому все занялись упаковкой вещей для перевозки их частью в Читу, частью в Ленинград.

Пароход в этот раз пришел аккуратно – 6 сентября утром, но погрузка началась только к вечеру. Опять надо было весь груз укладывать с берега на баркас и затем на весельной шлюпке буксировать его к пароходу, стоявшему на якоре километрах в шести от берега. Уже при погрузке поднялся сильный ветер. Вечером мы перебрались на пароход, а ночью разыгрался шторм. Волны перекатывались через палубу. Удар волны разбил часть фальшборта на корме. У большого палубного баркаса, который здесь называют мореходкой, от столкновения с пароходом разбило весь нос выше ватерлинии. Пароход непрерывно скрипел во всем своем старом деревянном корпусе.

К утру буря утихла, но стало очень холодно – температура упала до 3° мороза, и на поверхности Байкала появилось сало – первые признаки замерзания. Только вечером пароход снялся с якоря и взял курс на юг, к Ушканьим островам. Однако к ночи шторм разыгрался и капитан подойти к ним не решился. Он зашел за полуостров Святой Нос в Змеиную бухту, где и простоял до рассвета. Только утром, когда достаточно рассвело, вернулись на Ушканьи острова. Оттуда направились сначала к Усть-Баргузину, потом к Туркинским минеральным водам. Погода все время была скверной.

В Туркинских минеральных водах выгрузился начальник экспедиции с рабочими и вещами, которые надо было отвезти в Читу. Я же с десятником экспедиции, который направлялся в Ленинград с грузом, остались на пароходе.

После выгрузки и приема пассажиров пароход снялся с якоря и взял курс к южной оконечности острова Ольхон. К вечеру, еще засветло, подошли к самому страшному месту на оз. Байкал – к проливу, носящему название Ольхонские ворота. Этот пролив представляет собой узкую щель между коренным скалистым берегом Байкала и таким же каменистым южным берегом острова. Нередко в нем внезапно начинается сильный северо-западный ветер сарма, дующий из пади (ущелья) в месте впадения горной реки Сармы в «Малое море» (так здесь называется большой залив, отделяющий остров Ольхон от коренного берега Байкала).

Сарма в проливе дует со страшной силой. Берега пролива скалистые со многими подводными камнями, и суда во время шторма всегда рискуют разбиться об эти скалы и камни. Обычно они решаются заходить в пролив только при спокойной и надежной погоде. По счастью к тому времени, когда наш пароход подходил к проливу, ветер стих и буря прекратилась.

Остров Ольхон лишен древесной растительности. Только серые холмы и обнаженные скалы поднимаются высоко вверх.

В Ольхонских воротах пароход пробыл очень недолго и направился на юг. Ночью было тихо, но температура к утру снова упала до 1,5° мороза.

К Листвянке, последнему пункту пароходных рейсов, пришли около 3 часов дня. Вечером перебрались на железнодорожную станцию Байкал, откуда наш путь продолжался уже в поезде.

В Ленинград экспедиция привезла не только большую коллекцию высушенных растений для гербария, семян дикорастущих растений и различные наблюдения, но и берестяной челн, каким пользуются тунгусы-охотники и рыболовы в бассейне Верхней Ангары. Такой челн состоит из легкого деревянного каркаса, обшитого просмоленной по швам берестой. Этот челн очень легок, поднимает одного-двух человек и очень подвижен. В нем за один день вниз по реке можно пройти до 100 км.

Привезенный челн был подарен Русскому этнографическому музею. Все собранные ботанические коллекции поступили на вечное хранение в отдел систематики и географии растений Ботанического института им. В. Л. Комарова Академии наук СССР в Ленинграде.

* * *

Краткие общие итоги и впечатления об экспедиции 1912 года можно свести к следующему.

Долина р. Верхней Ангары, впадающей с севера в оз. Байкал, трудно доступна и путешествие по ней требует большого внимания, осторожности, выносливости и опыта.

В дореволюционное время этому району не уделялось никакого внимания. Здесь царил полный произвол местного малокультурного начальства, грубая хищническая эксплуатация населения, особенно тунгусов (эвенков), купцами – скупщиками мехов и торговцами.

Культурный уровень коренного местного населения был очень низок, и грамотных среди тунгусов насчитывались единицы.

Скупка мехов ценного зверя, особенно соболя, черно-бурой лисицы, горностая, колонка и др., протекала в условиях безудержного спаивания охотников и закабаления их путем предоставления в кредит продовольственных и промышленных товаров, пороха, дроби и т. п. Цены на эти товары назначались произвольные и очень высокие. В следующем году охотник, получивший кредит, был обязан всю зимнюю добычу пушнины продавать тому же скупщику. Честный тунгус-охотник строго выполнял свои обязательства и попадал в кабалу на всю жизнь.

Тунгусы очень опытные, выносливые и смелые охотники, отлично знают повадки каждого зверя, учитывают приплод более ценных зверей и всегда стремятся сохранить их поголовье для нормальной эксплуатации без истребления.

Реки долины Верхней Ангары и прилежащей к устью северной части оз. Байкал богаты ценной рыбой, но при хищнической ловле того времени эти рыбные богатства истощались.

Долина Верхней Ангары богата ценными породами зверей, пернатой дичью, лесом, слюдой и другими ископаемыми. Однако этот край был заброшенным, а его население, особенно тунгусское, было обречено на постепенное вымирание. Только с установлением советской власти край почувствовал настоящую жизнь, и его население включилось в семью народов Советского Союза в качестве равноправных ее членов.

Посещенный нашей экспедицией в 1912 году район теперь стал неузнаваем. Вместо убогого поселка Ченча вырос город-порт Нижне-Ангарск. Там работает рыбо-консервный комбинат, в пункты скупки стекается ценная пушнина, налажено снабжение населения продовольственными и промышленными товарами, установлена регулярная связь с административными центрами, открыто много школ, организовано медицинское обслуживание.

Не меньшее значение будет иметь также находящееся сейчас в полном разгаре строительство ангарского каскада гидроэлектростанций.

 

Недалеко от берегов Тихого океана 

Южно-Уссурийская экспедиция 1913 года 

Владимир Леонтьевич Комаров в 1913 году пригласил меня в качестве своего помощника участвовать в экспедиции в Южно-Уссурийский край. Так называлась тогда южная часть Приморской области на Дальнем Востоке.

Выехали мы из Ленинграда заблаговременно. До Читы дорога мне была уже знакома по прошлогодней поездке. От Читы поезд шел на юго-восток к пограничной станции Маньчжурия. Здесь он пересекал государственную границу, проходил через всю Маньчжурию и снова пересекал границу на станции Пограничная. Затем через г. Никольск-Уссурийский (ныне Ворошилов) шел до Владивостока, раскинувшегося на берегу залива Золотой Рог у Японского моря.

Вскоре за Читой начинаются то холмистые, то равнинные Даурские степи. Они тянутся на сотни километров до гор Большого Хингана, пересекающих западную Маньчжурию с севера на юг. Даурские степи мы проезжали в то время, когда снег на них уже растаял и земля подсохла. Из окон вагона по ночам можно было наблюдать как в степи полыхали огненные смерчи. Это горела подожженная прошлогодняя сухая трава на протяжении многих десятков километров. Казалось, что горит сама земля. Огонь быстро перебрасывался с одного пучка травы на другой и скоро распространялся на громадное пространство. Такой пожар в степи начинается или от искры паровоза или от умышленного поджога. Считают, что после весеннего степного пожара, или пала, повышается урожай трав.

От станции Отпор поезд шел по китайской территории в юго-восточном направлении. Местность здесь однообразная и скучная вплоть до подножья западных склонов Большого Хингана. По мере подъема по склонам Хинганских гор железнодорожный путь начинает петлять. Наконец, поезд входит в длинный, около 9 км туннель. Выходя из туннеля, он делает большую спиральную замкнутую петлю, быстро спускается вниз и подходит к станции Хинган.

Отсюда природа местности резко меняется. Вокруг раскинулись леса маньчжурского дуба. После однотонной Даурской степи все здесь по-весеннему ярко, зелено. На полянах и на открытых пространствах в долине р. Ялу-хе часто встречаются китайские деревни, состоящие из маленьких домиков-фанз с изогнутыми крышами. Здесь же рядом с поселками и около отдельных фанз светлыми зелеными пятнами раскинулись поля и огороды.

Около маленьких станций и разъездов – блокгаузы, окруженные красной кирпичной стеной, в которой прорезаны бойницы. Эти блокгаузы представляли собой маленькие крепостцы, служившие еще не так давно военной охраной от нападения хунхузов.

Скоро поезд пересек широкую р. Сунгари, миновал г. Харбин и рано утром мы снова были у родных рубежей, на станции Пограничная.

Во Владивосток мы приехали утром, за три дня получили лагерное и походное снаряжение и отправились в Никольск-Уссурийский, где была организована временная база нашей экспедиции. Здесь же нам предстояло подыскать рабочих, купить лошадей, повозку, запастись продовольствием на первый маршрут путешествия и провести все подготовительные работы к предстоящему пути. Все это заняло немало времени и потребовало больших хлопот.

Наш прошлогодний спутник Иван Иванович Нефедов, уже имевший опыт по организации материальной части экспедиции, приехал в Никольск-Уссурийский несколько раньше нас. Его участие в подготовке экспедиции во многом облегчило подготовительную работу. Особенно полезным он оказался в покупке лошадей, которых хорошо знал.

Чтобы сразу охватить исследованиями большой район, В. Л. Комаров предложил организовать три самостоятельных отряда экспедиции. Первый отряд под непосредственным руководством В. Л. Комарова отправлялся из Никольска-Уссурийского на восток и северо-восток, в лесные дебри южных и западных склонов гор Сихотэ-Алиня и восточной части Приханкайской низменности. Второй отряд под руководством ботаника А. А. Булавкиной должен был обследовать бассейн р. Сучана и побережье залива Америка. Третий отряд под моим руководством отправлялся на север до конца оз. Ханка, на запад до маньчжурской границы и на юг до Амурского залива.

В промежутки между хозяйственными и подготовительными работами мне совместно с В. Л. Комаровым удалось сделать несколько пешеходных экскурсий в окрестностях Никольска-Уссурийского, главным образом по долине р. Раковки.

Весна была в полном разгаре, по пологим холмам расстилалось сплошное море цветущей орхидеи венерин башмачок, крупные цветки которой переливались всеми оттенками от белого до малинового. Это поразительно красивое растение было здесь представлено миллионами экземпляров.

Во время совместных экскурсий В. Л. Комаров познакомил меня с характерными растениями Уссурийской флоры, с целями и задачами моих исследований. В частности, мне надлежало установить, были ли в Приханкайском районе степи всегда или расстилающиеся здесь остепненные склоны появились в результате деятельности человека. Ведь здесь в течение длительного периода уничтожались леса и на их месте возникали поля и пастбища. Сборы наши затянулись до 10 июня. В этот день В. Л. Комаров отправился вьючным караваном на восток, а мой отряд на повозке, запряженной парой коней и с одной верховой лошадью – на юго-запад. В. Л. Комаров назначил мне встречу в Никольске-Уссурийском 20 июля, т. е. через 40 дней.

Первый день пришлось идти скучной дорогой, пролегавшей среди полей. К вечеру дошли до селения Линевичево, где заночевали. С утра следующего дня дорога пошла по более интересной местности. Начали попадаться лесные пространства, чередовавшиеся с небольшими полями. Эти поля в то время обрабатывались частью русскими переселенцами, частью корейцами или китайцами. Местность становилась более холмистой, местами прорезанной ручьями, которые приходилось переходить вброд.

 

К вечеру доехали до маленького поселка Пушкино, а на следующий день до деревни Киевки. Отсюда сквозь сохранившийся лес направились вверх по р. Чухангоу в сторону маньчжурской границы.

Здешние леса поразили меня разнообразием составляющих их древесных пород и многочисленными видами кустарников. В них росли: монгольский дуб, маньчжурский ясень, пахучий тополь, корейская сосна, пихта, вяз, осина, маньчжурский орех, несколько видов кленов, широколистная и даурская береза, амурский бархат. Среди кустарников встречались аралии, жасмин (чубушник), крушина, бересклет, жимолость, орешники, смородина, калина Саржента. Все это, особенно по опушкам и берегам речек, было густо перевито лианами, амурским виноградом, лимонником, актинидией, ломоносом. Нередко лианы настолько густо перевивали кусты и деревья, что пробиться сквозь тайгу без топора было невозможно.

На открытых лужайках в долине р. Чухангоу трава была настолько высокой, что скрывала человека с головой. В то же время она была густа, сильно перевита мышиным горошком и продираться через нее было чрезвычайно трудно. Наши ботанические сборы были здесь обильны.

К вечеру 16 июня мы добрались до верховьев реки и на лесной поляне около ручья разбили лагерь. Палатки поставили на лужайке около опушки леса. Корм для лошадей был здесь хороший, и наши лошади паслись все время недалеко от палаток.

Когда стемнело, через открытую дверь палатки я увидел, что в кустах на противоположной стороне лужайки вспыхивают какие-то светлые точки. Вначале они были довольно далеко от нас и их было мало, но с каждой минутой этих светящихся точек становилось все больше и больше, и они постепенно приближались к нам. Сперва я подумал, что это волки, что это блестят их глаза. Однако лошади паслись совершенно спокойно, чего не могло быть, если бы к нам действительно приближались четвероногие хищники. Мы отправились исследовать поразившее нас явление на месте. Оказалось, что масса светлячков скопилась на лужайке. Мерцающие огоньки передвигались в густом ночном мраке во всех направлениях, и это феерическое зрелище продолжалось около трех часов.

В верховьях р. Чухангоу мы пробыли два дня, а затем двинулись в обратный путь. 24 июня были снова в селе Линевичево, откуда свернули на восток, прошли деревню Тереховку и обширные луга в долине р. Суйфун. Отсюда мы вышли к железнодорожной станции Раздольное. Однако попасть к станции оказалось делом довольно трудным – мост через р. Суйфун перестраивался и был разобран. Чтобы не терять времени, решили отправиться дальше на юг к бухте Песчаной, расположенной у Южного конца Амурского залива.

С 1 июля начались частые дожди, сильно затруднявшие передвижение. Дороги размокли и стали трудно проезжими. С большим трудом удалось добраться до деревни Занадворовки лишь 3 июля. Непрерывный мелкий дождь сыпался, как сквозь сито, верхушки деревьев скрывались в тумане, дороги покрылись непролазной грязью, в которой колеса вязли по ступицу, а лошади и люди по колено. Все это задержало нас в Занадворовке целых трое суток, пока не проглянуло солнце и хоть немного не обсохли дороги.

Оставив часть вещей и повозку в деревне, мы налегке вьючным караваном отправились на запад, вверх по речке Амба-белая. Однако через сутки снова пошел моросящий холодный дождь.

На следующий день в довершение ко всему появились комары. Они совершенно не боятся дождя, а мокрое тело жалят еще сильнее.

К вечеру 6 июля подошли к развилке тропинки и свернули влево, надеясь скоро выйти к берегу реки. На самом деле надо было свернуть по тропинке дальше, но мы в наступивших сумерках не рассмотрели примет и свернули раньше, чем нужно. В результате попали на водораздел между двумя параллельно текущими речками. Ехали долго и все удивлялись, что тропа не спускается к речке. Стало темнеть, потом совсем стемнело. Густые заросли кустарников, растущие по обе стороны тростники, и лес делали мрак еще гуще. Временами лошади чего-то пугались и храпели. Может быть, где-то в зарослях, недалеко от нас, бродили тигр или пантера, которые здесь встречались нередко. Однако в темноте ничего рассмотреть было нельзя. Продвигались все дальше в надежде, что скоро лес кончится, и мы выйдем на открытое место.

Так шли под дождем почти до 2 часов ночи. Наконец, увидели какой-то просвет, кустарники отодвинулись, деревья стали реже. Под ногами появилась Трава. Чиркнули спичку, и при ее свете успели заметить, что находимся в горелом лесу на почти чистой поляне, покрытой сочной зеленой травой. Решили здесь остановиться и дожидаться рассвета. Развьючили лошадей, кое-как в темноте растянули между деревьями брезент, вместо крыши, а другой брезент разостлали на земле. Лошадей привязали к деревьям и легли под навесом отдохнуть.

Проснулся я в луже воды, которая натекла на брезент сверху.

Вскоре начало светать, и нам удалось установить свое местонахождение. Оказалось, что мы вышли почти к самой маньчжурской границе – к истокам р. Амба-белая. По-видимому, здесь ранней весной кто-то останавливался, лошади при кормежке просыпали овес, он пророс и образовал зеленую лужайку, которую мы заметили ночью. Наши лошади этой лужайкой оказались очень довольны и вдоволь наелись молодых сочных побегов овса. Пока лошади кормились, мы развели костер, обсушились около него, и тоже отдали дань нашим аппетитам.

Простояли здесь два дня, собрали много интересных растений и вернулись в деревню Занадворовку. Из Занадворовки совершили двухдневную экскурсию к берегу Амурского залива в деревню Або. Целью этой поездки являлось ознакомление с флорой морского побережья. Меня заинтересовало необычное для русских деревень название Або, одинаковое с названием города Або, находящегося на юго-западном побережье Финского залива в Финляндии. Оказалось, что деревня Або населена детьми и внуками переселенцев-финнов, которые эмигрировали сюда в 1872 году после большого голода в Финляндии.

Здесь нам предложили совершить поездку на большой рыбачьей лодке в бухту Песчаную, чем мы охотно воспользовались. Берега бухты оправдывали свое название – они были песчаными, плоскими, покрыты очень однообразным составом растений.

С побережья мы вернулись в Занадворовку и сразу же отправились старой дорогой на север к станции Раздольной на берегу р. Суйфун. Оказалось, что мост все еще ремонтируется. Решили ознакомиться с поймой реки и с растениями, покрывающими базальтовые скалы, которые здесь выклиниваются на дневную поверхность почти у самого моста.

Так как проезд по мосту был закрыт, нам пришлось проехать по правому берегу на юг километра три, где был устроен лодочный перевоз на другой берег. После длительных дождей р. Суйфун сильно разлилась и значительную часть дороги до перевоза мы ехали по воде, которая местами была выше осей телеги. Переправа оказалась тяжелой. Людей и имущество погрузили в лодку, а лошадей и повозку привязали за кормой и переправили через реку вплавь. Быстрое течение отнесло нас от прямого пути, лошади сильно устали и едва доплыли до противоположного берега.

Все эти дни дождь шел не переставая. Он сильно задерживал нас, и в Никольск-Уссурийский мы вернулись только 17 июля. В. Л. Комарова там еще не было. Чтобы не терять времени понапрасну, я ежедневно совершал экскурсии в окрестностях Никольска-Уссурийского, по склонам сопок и по долине р. Раковки.

Орхидея венерин башмачок уже давно отцвела. Ее сменили великолепные ирисы с крупными голубыми цветками, они росли большими лужайками. Кроме ирисов, появилось много крупноцветных саранок, или лилейников, с желтыми и оранжевыми цветками. А подальше от города часто попадались купальницы китайские. Эти растения называют здесь огоньками, потому что вечером, в сумерках, их яркие оранжево-желтые цветки действительно кажутся разбросанными по лугу и по опушкам огоньками.

В. Л. Комаров со своим вьючным караваном приехал в Никольск-Уссурийский 21 июля. Рассказав ему о пройденном мной маршруте, о результатах экспедиции и получив от него дальнейшие указания, я с прежними спутниками и тремя лошадьми 24 июля вышел из Никольска-Уссурийского на запад вверх по р. Суйфуну.

Дожди закончились, и наступила хорошая солнечная погода. Первый и второй день мы ехали среди полей, на которых колосились хлеба. Проехали большое село Покровку, и к вечеру 15 июля раскинули палатки недалеко от поселка Константиновского, находящегося в 7 км от маньчжурской границы.

По пути между Покровкой и Константиновским, на местах, где выходят на дневную поверхность каменистые породы, стали встречаться, преимущественно на южных склонах, рощи из сосны погребальной. Она очень похожа на нашу обыкновенную сосну, но отличается своими сидячими шишками с почти плоскими щитками чешуи.

Севернее поселка Константиновского мы увидели обширные плантации мака. Производством опиума занимались здесь китайцы, арендуя землю у казаков. В ботаническом отношении район поселка Константиновского оказался мало интересным – почти все земли вокруг были распаханы под поля и засеяны. Поэтому на следующий день мы перебрались дальше на север, в поселок Федосеевский, где местность была очень холмистой и местами можно было видеть выходы коренных пород. Лес состоял здесь из разнообразных видов деревьев, встречались богатые естественные луга и густые заросли кустарников.

За несколько дней мы собрали очень много растений, в том числе папоротников и плаунов, растущих эпифитно на стволах деревьев в качестве «квартирантов». Они питаются гниющими частями коры и обильными атмосферными осадками.

В лесах обследуемого нами района и дальше на север водилось немало диких кабанов. Они в поисках пищи передвигались большими стадами, а за кабанами зачастую крался тигр, для которого кабан является лакомой добычей. Следы кабаньего стада нам встретились в долине одной из ближних рек. Весь путь представлял собой изрытую, истоптанную, будто вспаханную полосу, на которой все растения полностью уничтожены.

По дороге в поселок Софие-Алексеевский на нас напали тучи слепней самых разнообразных видов – серые маленькие, пестрые покрупнее и самые крупные серые мохнатые. Люди кое-как избавляются от их укусов, отмахиваясь ветками. Зато лошадям достается основательно. Слепни кусают их в любое место, но предпочитают брюхо и морду. Лошадь обмахивается хвостом, крутит головой и бьет себя задними ногами. Но это мало помогает. Чтобы хоть немного облегчить страдания лошадей, целых 27 км мы обмахивали их дубовыми ветками, пока не пришли в поселок Софие-Алексеевский. Естественно, что и люди, и лошади за этот переход неимоверно устали.

3 августа мы начали спускаться по долине верховьев р. Тахеяж. Дорога шла то по сырому лугу, то среди кустарников. К вечеру мы пересекли железную дорогу и 5 августа от станции Хорватово свернули на северо-восток к поселку Нестеровскому, в котором пробыли два дня и обследовали заболоченные луга и кустарниковые заросли. Отсюда через поселок Богуславский направились на северо-запад в верховья р. Бейчихэ. За Богуславским полем становится меньше и чаще встречаются леса. Долина реки суживается, с обеих сторон вырастают скалистые обрывы и горы, покрытые темными сосновыми борами.

От поселка Духовского тропа идет сквозь сплошной лес, состоящий преимущественно из лиственных пород, в которых сосна составляет лишь небольшую примесь.

В глухой тайге мы встретили китайцев, которые шли нам навстречу. Их было трое. Заметив нас, китайцы сразу юркнули в кусты. Через несколько минут они появились с поднятыми руками и что-то начали возбужденно нам объяснять по-китайски. Никто из нас китайского языка не знал, и мы смогли только понять, что их что-то очень напугало, не то лесной пожар, не то тигр, и что они очень голодны. Мы устроили привал, сварили каши и чаю, накормили китайцев и дали им в дорогу немного пшена. Расстались с китайцами друзьями – они пошли в одну сторону, мы в другую.

Невдалеке от Атамановки нас напугал внезапно раздавшийся грохот – на наших глазах обвалился нависший край скалы. Это было совсем близко от тропы, по которой мы шли. Сверху падали и катились с шумом по крутому откосу огромные каменные глыбы, они сшибали на своем пути деревья, дробились на куски и рассыпались у подножья.

Из Атамановки мы отправились вверх по долине р. Тунчи в район сплошных сосновых боров с примесью лиственницы. Лес был мало тронут человеком, и нам удалось собрать много интересных, с точки зрения географического распространения и местообитания, растений. С верховьев р. Тунчи перевалили через водораздел и вышли на среднее течение р. Пейчи и по ее долине вернулись в Атамановку. Отсюда мы поехали долиной р. Синтухэ на северо-восток, частью вдоль полей, частью через дубовые леса и кустарниковые заросли. В среднем течении перешли р. Синтухэ вброд на правый берег, прошли у подножья высокой скалистой горы Синюхи (Син-ту-хэ, или Тигровой) и через деревню Руссовку к вечеру пришли в деревню Адамовку, где и заночевали.

Жители деревни были очень взволнованны и кинулись к нам с расспросами, не встречали ли мы по дороге женщину с ребенком. Она с утра ушла к подножью горы за вениками и до сих пор не вернулась. Наутро следующего дня казаки отправились ее разыскивать и вскоре обнаружили обглоданные человеческие кости; рядом виднелись следы тигра. Подобные случаи в те времена были не так уж редки.

Позднее нам рассказали, что вооруженные казаки выследили на скалистых склонах горы большого тигра и убили его.

22 августа мы были в крупном поселке Камень-Рыболов на берегу оз. Ханка. Озеро Ханка имеет около 60 км длины и 40 км ширины. Несмотря на такие большие размеры, глубина озера невелика – всего около 5 м. Берега в большинстве низкие. В озеро впадает несколько рек и речек, из которых наиболее крупная р. Мо. Вытекает из него относительно многоводная р. Сунгача, являющаяся притоком р. Уссури.

По заданию В. Л. Комарова необходимо было отсюда пробраться либо сухим путем, либо по озеру в северную его часть – на оз. Малая Ханка, находящееся уже на китайской территории. Надо было установить, растет ли на этом небольшом озере лотос, о котором в своих работах упоминает путешественник Маак.

На пограничном посту в Камень-Рыболове имелась довольно большая двухмачтовая палубная яхта, но она оказалась в неисправном состоянии. Пока яхту исправляли, я совершил несколько экскурсий по берегу и по ближайшим окрестностям. Здесь оказались обширные заросли красиво цветущего бобового кустарника и орешника, перевитые диким амурским черным виноградом, хотя и мелким, но довольно сладким на вкус.

Наконец, мы погрузились на яхту и подняли паруса. От Камень-Рыболова взяли курс на север к пограничному поселку Турий Рог.

Ветер был очень слабый, и наше судно подвигалось медленно. За нами тянулась на буксире маленькая двухвесельная подъездная шлюпка. По пути к Турьему Рогу мы сделали две остановки для сбора растений на берегу. В Турий Рог пришли 3 сентября и отсюда направились вдоль северного китайского берега на восток в сторону оз. Малая Ханка. Плыли мы приблизительно на расстоянии 2–3 км от берега.

Из-за слабого ветра к вечеру не удалось дойти до оз. Малая Ханка каких-нибудь 5–6 км. Стало уже темнеть и поневоле пришлось подойти к китайскому берегу возможно ближе и с маленькой лодки выгрузиться с частью имущества. Свезли на берег две палатки и продовольствия на один-два дня. Яхту оставили на якоре в 300–400 м от берега.

Поставили на берегу палатки, поужинали и легли спать. Ночью поднялся сильный южный ветер и на озере разыгралась буря. Шум волн разбудил нас еще задолго до рассвета. Но только утром мы увидели, что наше судно выброшено волнами на песчаный берег и лежит на боку недалеко от палаток. Оказалось, что я слишком сильно подтянул якорную цепь и разыгравшиеся волны ее оборвали, а якорь остался на дне. Правда корпус судна остался цел, но румпель оказался сломанным, а трюм залило водой. Оставшиеся там продовольствие, фотоаппарат, пластинки, охотничье ружье, ботаническое снаряжение и собранные на пути от Камень-Рыболова растения очутились в воде и подмокли.

Вскоре ветер стих, и мы вытащили все из трюма для просушки на берегу.

Ночная катастрофа поставила нас в очень тяжелое положение. Спустить втроем на воду двухмачтовое судно мы были не в состоянии. С поломанным рулевым управлением и без якоря плыть дальше тоже было невозможно. Кругом безлюдье, лишь вечером на востоке изредка вспыхивал костер. Наши палатки стояли на невысокой полузаросшей кустарником дюне вблизи маленького озерка. За дюнами на севере расстилалась сильно заболоченная равнина и только где-то далеко за ней виднелись какие-то постройки.

К полудню ветер совсем стих и озеро успокоилось. За день мы обсудили свое положение и решили вернуться в Турий Рог. Руль можно было попытаться кое-как починить, в крайнем случае, можно было управлять привязанным к корме веслом. Но спустить такое большое судно на воду нам было все же не под силу. Приходилось ждать случайной помощи.

На следующий день, рано утром, недалеко от палаток раздалось два ружейных выстрела. Мы увидели вылезающих из кустов вооруженных китайцев. Они окружили нас и объявили арестованными, а произведя обыск в наших вещах, объявили нас шпионами и сообщили, что отправят нас в ближайший поселок для подробного допроса. Я заявил решительный протест, ссылаясь на то, что мы потерпели кораблекрушение и только поэтому оказались на китайской территории и что при таких условиях они по международным правилам должны оказать нам помощь. Однако мой протест не возымел никакого действия и нам пришлось подчиниться вооруженной силе.

Нас повели по болотистой равнине на север в поселок, до которого было километра четыре. Среди сопровождающих нас китайцев оказался один очень словоохотливый старик лет 70, который сносно объяснялся по-русски. Наконец, всей гурьбой мы добрались до китайского поселка. Нас ввели в чистую фанзу и здесь учинили подробный допрос. Всякие подозрения, что мы являемся шпионами, быстро отпали, и вскоре разговор принял дружественный характер. Я просил помочь нам спустить судно на воду, после чего обещал сейчас же уехать. Китайцы, несмотря на то, что в это время все люди были заняты на сельскохозяйственных работах, все-таки обещали нам помочь.

Угостили они нас великолепным зеленым чаем без сахара. Чай этот был очень ароматен и терпок. Он мне так понравился, что я и до сих пор вот уже 40 лет пью чай только без сахара. Вернулись мы к палаткам поздним вечером. Все в нашем лагере было в полной сохранности.

На другой день никто нам помогать не пришел. Надо было самим принимать решительные меры, тем более что продовольствие наше кончалось.

На третий день утром мы увидели, что с востока в нашем направлении идет по берегу озера какой-то человек. Когда он подошел ближе, то оказалось, что это кореец. Мы обратились к нему с просьбой помочь спустить судно на воду и обещали хорошо заплатить. Сразу же вчетвером принялись за работу. Мобилизовали все лопаты и ведра и начали прорывать в песке канал, чтобы подвести воду с озера под лежащий корпус судна. Работа оказалась очень трудной и продвигалась медленно. Только к 3 часам дня удалось сделать подобие канала, и, наконец, яхта всплыла. Мы вывели ее в озеро и сразу же начали перетаскивать по воде все наше имущество. В это время не укрепленное якорем судно все дальше и дальше отплывало от берега. Последние вещи мне пришлось забрасывать на судно, идя в воде почти по горло.

Наконец, подняли паруса и поплыли при легоньком попутном ветре на запад, в Турий Рог. Озеро было спокойным. К вечеру того же дня подошли к Турьему Рогу, выбрали место, где берег был пологим, песчаным и с ходу выбросились на него. Это был единственно возможный способ благополучно, без аварии пристать к берегу и закрепиться на нем.

Из Турьего Рога дали знать по телефону в Камень-Рыболов о наших злоключениях и оттуда к вечеру следующего дня нам прислали запасный якорь. Так неудачно закончилась наша поездка на оз. Малая Ханка.

Получив запасный якорь и починив рулевое управление, во второй половине дня 13 сентября мы снова отплыли на юг в Камень-Рыболов. Ночь застала нас на озере, далеко от берега. Ветер почти совсем стих. Стемнело, а в прибрежных поселках не было видно ни одного огонька. Мы все плыли и плыли, предполагая, что до Камень-Рыболова еще далеко. Так прошла вся ночь и уже перед самым рассветом, еще в полутьме, я заметил, что мы медленно движемся среди плавающих на поверхности воды ремневидных листьев водяных растений. Промерили глубину, она оказалась очень маленькой, но, к счастью, еще достаточной, чтобы не сесть на мель.

Наконец, стало светать и нам удалось определить наше местоположение. Оказалось, что в темноте мы прошли почти до южной оконечности озера и очутились вблизи устья р. Мо. Камень-Рыболов оказался далеко позади нас. Пришлось вернуться. О нашей катастрофе на северном берегу оз. Ханка никто не знал.

На следующий день рано утром мы выехали на юг. По хорошей дороге, проходящей через села Хороль, Григорьевку и Михайловку, вернулись в Никольск-Уссурийский 20 сентября. Дорога от Камень-Рыболова до Никольска-Уссурийского шла среди сплошных полей и для ботанических исследований представляла малый интерес.

Через три дня в Никольск-Уссурийский прибыл со своим караваном и В. Л. Комаров, тоже закончивший свои полевые исследования.

Всю хлопотливую процедуру по свертыванию экспедиции удалось закончить только к 1 октября. В тот же день мы выехали во Владивосток. Для составления предварительного отчета об экспедиции и сдачи некоторого снаряжения во Владивостоке потребовалось около недели.

В. Л. Комаров 7 октября выехал из Владивостока в Ленинград, а я задержался еще на три дня.

На запад от Хинганского перевала погода стояла уже зимняя и кругом лежал снег. Только за Уральскими горами снег снова исчез.

Утром 23 октября приехали в Ленинград. Все привезенные нами ботанические коллекции поступили в отдел систематики и географии растений Ботанического института Академии наук СССР, где они хранятся и сейчас.

 

***

Южно-Уссурийский край отличается большими природными богатствами. Плодородные почвы, наличие полезных ископаемых, разнообразный растительный и животный мир, влажный и относительно мягкий климат делают Уссурийский край одним из богатейших районов советского Дальнего Востока.

Природные условия края до некоторой степени приближаются к условиям субтропиков. И хотя зима здесь значительно более суровая, все же в наиболее благоприятных местах возможно развитие культуры некоторых субтропических растений, особенно при условии применения соответствующей агротехники. После революции некоторые из них уже получили довольно широкое распространение.

Природный растительный мир края очень богат своим видовым составом и имеет много общего с растительным миром Восточной Маньчжурии и Северной Кореи. Однако издревле, уже с VI в. нашей эры, населявшие этот край народности занимались земледелием и скотоводством. Поэтому природная растительность края с очень давних времен постепенно уступала свое место полям и выпасам для домашнего скота. Богатые количеством видов смешанные леса, росшие по горным склонам и узким долинам, постепенно вырубались и выжигались, а луговые пространства, занимавшие речные долины, частью распахивались, частью выкашивались на корм скоту.

Длительное воздействие человека на первичную тайгу привело к тому, что основные представители древесных пород постепенно уничтожались, сохраняясь преимущественно в местах мало удобных для распашки. Значительные площади заняли кустарниковые заросли или суходольные луга, напоминающие степи. Настоящих степей в Южном Приморье нет и не было.

Господствующим типом является смешанный лес с большей или меньшей примесью хвойных пород корейского кедра, темно-зеленой пихты, ели. Из лиственных пород чаще всего встречаются вяз, маньчжурский орех, монгольский дуб, желтая береза, клен, граб, липа амурская и маньчжурская, многочисленные кустарники и лианы.

Под пологом деревьев и кустарников, в зависимости от густоты древостоя, в той или иной степени развит травяной покров из злаков, осок и двудольных растений. Местами встречаются значительные заросли папоротников.

По берегам рек и речек ближе к воде жмутся заросли ив, растут деревья амурского бархата, акации-квадрастис, маньчжурский ясень, кустистые вязы, а по склонам монгольский дуб, орешник, леспедеца (по-местному держи-корень), бересклет и др.

Широкие речные долины заняты природными лугами, часто на очень богатых перегнойных почвах. Травяной покров этих лугов очень богат видовым составом, среди которых много злаков и бобовых. Такие луга дают очень богатые укосы. Распаханные, они славятся обильными урожаями.

Если до революции основными сельскохозяйственными культурами были пшеница, греча и просо, то теперь здесь сеют еще кукурузу, сою, рис, подсолнечник. Бахчевые площади полей сильно увеличились. Развивается плодоводство, которого раньше совсем не было. Построены элеваторы, маслозаводы, непрерывно увеличивается количество и улучшается породность скота. Не так давно стали разводить пятнистого оленя, из рогов которого добывают пантокрин. Из местного дикого винограда вырабатывают вино, вводится в культуру ценный для медицины «корень жизни» женьшень, производится сбор ягод актинидии и лимонника, местные бересклеты дают гуттаперчу, с деревьев амурского бархата снимают кору, идущую на пробочные изделия. Многие дальневосточные растения используются в садово-парковом строительстве в европейской части СССР и в Сибири. К таким растениям относятся ирисы, огоньки (троллиусы), венерин башмачок (орхидея), горечавки, лилейники (саранки), пионы, колокольчиковые, амурская сирень, красивые папоротники и многие другие. Из этих растений введены в культуру пока только некоторые.

Несомненно, что в самые ближайшие годы произойдет еще более мощный сдвиг на пути развития южного Приморья. Здесь имеются огромные возможности для расширения посевных площадей за счет нетронутой от века целины. Много можно сделать для повышения плодородия полей, для дальнейшего развития животноводства и увеличения его продуктивности.

Заготовка силоса на корм скоту имеет здесь большие неиспользованные резервы, почвенные и исключительно благоприятные климатические условия дают возможность успешного внедрения в культуру многих местных диких растений и использования их на силос. В частности, без особого труда могут быть внедрены в культуру такие быстрорастущие и дающие большую зеленую массу многолетние растения, как гречиха сахалинская и гречиха Вейриха, родиной которых является остров Сахалин. Ряд растений может быть использован на силос и в диком состоянии.

В качестве как силосного, так и зернового растения богатые возможности открываются перед кукурузой. А ведь до сих пор посевы кукурузы были здесь недостаточными, особенно в Приханкайской впадине и по долине рек Суйфуна и Сучана.

На базе использования растительности лесов и водоемов, обладающих богатой водно-болотной флорой, значительно большее развитие должно получить здесь свиноводство, так как многие местные растения имеют богатые крахмалом корневища. В первую очередь к ним относятся маньчжурский орех, водяной орех, или чилим, и ряд других растений.

Богатая дикая флора края дает ценную древесину хвойных и лиственных древесных пород. В прилегающих морях широко организовано рыболовство, краболовство и китобойный промысел. Широко развилась угледобыча на Сучанских и Артемовских рудниках. Значительно увеличилась сеть железных дорог как на север от Ворошилова-Уссурийского, так и на юг. Среди местных народностей большое развитие получило народное образование, открыты техникумы, высшие учебные заведения и научно-исследовательские институты. Во Владивостоке создан Дальневосточный филиал Академии наук СССР.

 

По солончакам и степям Джунгарии

Семипалатинская экспедиция 1914 года

 

 В 1914 г. Переселенческое управление организовало исследование района, лежащего к югу от г. Семипалатинска.

В состав экспедиции входило два комплексных отряда, в каждом по ботанику и почвоведу. Цель экспедиции была та же, что и предыдущих, – почвенно-ботанические исследования и возможность заселения.

Из Ленинграда до Омска мы доехали по железной дороге, а от Омска до Семипалатинска на большом пассажирском пароходе по р. Иртышу. Это было весной, и Иртыш широко разлился. Высокий восточный берег поднимался крутым обрывом, но зато на западе едва можно было различить, где кончалась вода. Берег реки угадывался только по высоким прибрежным деревьям осокоря, верхушки которых торчали из воды. На безбрежной водной поверхности плавали дикие гуси и лебеди.

Пароход пришел в Семипалатинск на четвертый день по выходе из Омска. На пристани нас встречал Иван Иванович Нефедов. Я послал его вперед подобрать для экспедиции рабочих и лошадей.

Уже 18 мая экспедиция выехала на юго-запад. Самую трудную часть маршрута, от Семипалатинска до средней части Чингизских гор, оба отряда прошли вместе. Оттуда мой отряд, в который входил почвовед А. И. Хаинский, должен был повернуть на восток, а другой – в составе ботаника К. К. Косинского и почвоведа М. И. Добрыниной – на запад.

От Семипалатинска наш совместный караван в составе 12 человек, 4 двуконных повозок и 4 верховых лошадей спустился к Иртышу и переправился на пароме на левый берег. Здесь нашим взорам открылась необозримая, чуть всхолмленная степь без единого деревца. Самыми высокими растениями там были похожие на желтую акацию кустарники чилиги, немного выше человеческого роста. Заросли этого кустарника тянулись узкими длинными полосами по чуть заметным понижениям рельефа и по едва выраженным склонам. Вместе с чилигой росли еще более низкие кусты спиреи, или таволги зверобоелистной, а под ними злаки, гусиный лук, мелкая степная осока и другие лугово-степные растения.

В промежутках между кустарниками на широких пространствах тянулись разреженные заросли солянок и низкой полыни. Воздух был напоен ее характерным горьковатым ароматом. Местами почва покрыта щебенкой. Среди щебенки нередко встречались куртины низких ирисов с бледно-желтыми цветками. В более влажных западинах большие пучки цветочных стеблей чия поднимались на 1,5–2 м высоты. Жесткие стебли этого злака очень прочны и широко используются местным населением для плетения циновок и других изделий.

Кое-где в степи виднелись группами и в одиночку войлочные шатровидные юрты скотоводов-казахов. Невдалеке от них паслись отары курдючных овец, табуны лошадей, верблюды.

Погода стояла жаркая, небо безоблачное, и солнце палило вовсю. В первый день мы проехали километров 20. Вечером поставили свои палатки недалеко от Сергиопольского тракта вблизи родничка, где был хороший подножный корм для лошадей.

На следующий день мы совершили экскурсию по долине левого берега Иртыша. Этот берег низменный, луговой, здесь много небольших озерков-стариц. Луга покрыты высокой сочной травой богатого видового состава и представляют собой отличные сенокосы и пастбища. Среди лугов кое-где растут рощицами или отдельными экземплярами крупные деревья осокоря, ивы, серебристого тополя, черемухи. Много кустарников жимолости, крушины, боярышника, шиповника.

Чем больше мы продвигались на юг, тем растительный покров степи становился беднее. Появились солонцы и солончаки. В одиночно разбросанных на далеком расстоянии друг от друга колодцах или в пересохших речках вода становилась все более соленой и даже горько-соленой. Нередко в колодцах воды не оказывалось совсем или она была настолько отвратительна на вкус, что пользоваться ею было нельзя. Поневоле приходилось ехать дальше в поисках другого источника.

Нередко бывало и так: напившись чаю из солоноватой, а подчас и горьковатой воды, рано утром выезжали по намеченному маршруту и ехали километров на 25–30, пока не находили колодца или ручейка со сколько-нибудь сносной водой. Зачастую с раннего утра и до позднего вечера передвигались и работали без глотка воды, хотя погода стояла необыкновенно жаркая и сухая. От сухости язык становился шершавым и «прилипал к нёбу».

До гор Аркалык мы добрались 25 мая. Далеко отсюда, на горизонте, виднелись горы Доголан, Орда-тао и Аркат. Издали они кажутся очень высокими, а в особенно жаркие дни – как бы оторванными от горизонта и поднятыми на воздух. На самом деле эти горы не что иное, как невысокие скалистые гранитные группы, торчащие конусами среди ровной степи. Около этих скалистых выходов всегда можно найти хотя бы маленькие источники пресной воды и подножный корм для лошадей. Здесь всегда можно сделать богатый сбор различных растений для гербария.

Южнее гор Аркалык степь становится пустынней. Все чаще встречаются пухлые солончаки, на которых соль лежит, как вата, а под нею скрывается черная полужидкая засоленная глина. В таких солончаках провалиться легко, но выбраться из них очень трудно. При всяком движении солончак затягивает свою жертву все глубже и глубже и может затянуть совсем. Поэтому здесь надо передвигаться с особой осторожностью, ступая только по кустарникам.

На солончаках растут невысокие (не более 1 м) корявые кустарники из семейства солянковых и много солевыносливых трав и полукустарников из того же семейства. Листья этих растений зачастую превращены в толстые сочные чешуи, листовых же пластинок, в том смысле, как это обычно понимается, у этих растений нет вовсе. Только такие растения и способны существовать на здешних засоленных почвах.

Во время утомительных переходов от одной группы гор к другой наши лошади вынуждены были питаться очень скромно. Они поедали низкорослую степную овсяницу, называемую типчаком, низкие стебли живородящего мятлика и некоторые другие виды жестких злаков. Они пробовали есть даже горькую полынь.

По мере продвижения на юго-запад мы все глубже проникали в засоленную полупустыню. Колодцы с водой встречались все реже, а вода в них становилась все солонее. Колодцы эти резко отличаются от обычных. У них нет ни сруба, ни стенок, выложенных камнями, – это попросту глубокие, ничем не огороженные ямы с круто спускающимися боками. Глубина таких колодцев достигает 10–12 м. Относительно пресная вода в них бывает только ранней весной. По мере наступления жаркой и сухой погоды вода все больше осолоняется, а количество ее уменьшается. В то время, когда мы здесь проходили, воды в колодцах было мало; иногда же на дне колодца оказывалась только мокрая грязь. Недостаток воды не позволял стадам долго здесь оставаться и овечьи отары откочевывали в горы.

Дальнейший наш путь лежал по пустыне Эспэ, в которой колодцы встречались еще реже. Чтобы меньше страдать от жары и жажды и не изматывать лошадей, мы вставали в 4 часа утра. В 5 часов отправлялись в путь с таким расчетом, чтобы часам к 10, т. е. до наступления сильной жары пройти километров 25. Но зачастую в намеченном пункте мы не находили обозначенного на карте колодца или находили его высохшим. Иногда на дне колодца мы находили дохлого верблюда. Конечно, пользоваться таким колодцем было нельзя, и нам поневоле приходилось идти дальше, иногда до позднего вечера. А ведь днем стояла жара в 35°, а то и больше, и нередко дул горячий ветер, иссушавший тело.

Пройдя мимо соленого оз. Каска-булак, 31 мая мы вышли на среднее течение р. Ащису. Мы надеялись встретить здесь хорошие пастбища и проточную пресную воду. Однако надежды наши не оправдались – вода в речке хоть и была проточной, но протекала она по солончакам и оказалась настолько соленой, что почти не годилась для питья. Так, продвинувшись на юго-запад от Семипалатинска почти на 120 км, мы постепенно попадали все в более тяжелые условия.

Река Ащису протекает между двумя изолированно стоящими гранитными группами гор: на западе Орда-тао, на востоке Аркат, отстоящими друг от друга километров на 40. Эти горные группы имеют незначительную абсолютную высоту – метров 600–750 над уровнем моря. Однако среди ровной степи они кажутся очень величественными. Их острые конусообразные вершины прорезаны отвесными глубокими ущельями, заваленными камнями.

После пройденного однообразного пути нам не терпелось побродить среди скал. Горы Орда-тао были ближе к нашей стоянке – всего километрах в 15. Вечером при совершенно тихой погоде к нам доносились оттуда переливчатые мелодичные звуки, словно кто-то играл на флейтах или арфах. По-видимому, эти звуки возникали от движения воздуха в многочисленных трещинах и углублениях скал, сильно за день нагретых солнцем и остывающих к ночи. Со стоянки в бинокль можно было отчетливо рассмотреть, что крутые скалистые склоны представляют собой нагроможденные друг на друга гигантские камни матрацевидной формы. Вот здесь-то, очевидно, и рождались странные и певучие звуки так называемой «эоловой арфы».

Аркатские горы были от нас на значительно большем расстоянии – километрах в 25. На рассвете следующего дня К. К. Косинский отправился в горы Орда-тао, а мой отряд верхом на лошадях в горы Аркат. Почвоведы, для которых гранитные скалы были неинтересны, остались для работы около лагеря.

У подножья восточной части Аркатских гор оказался маленький ручеек и небольшой лужок с изумрудно-зеленой травой. Берега этого, вытекающего из глубокого ущелья ручейка, заросли осокой, злаками и цветами примулы. Ближе к подножью гор росли многочисленные кустарники, главным образом чилига, шиповник, красная и черная смородина, несколько видов ив. Сразу за кустарниками круто поднимались гранитные массивы.

Оставив лошадей пастись на лугу, мы пешком прошли ущелье и начали карабкаться по крутым скалистым уступам и карнизам на вершину горы. Этот подъем оказался трудным, но интересным. Растения здесь коренились в трещинах скал и лепились по уступам, там, где было хоть немного почвы. Они были очень разнообразны по видовому составу. По северным склонам росли преимущественно влаголюбивые и теневыносливые виды, а по южным – светолюбивые и засухоустойчивые.

Из кустарников встречались ирга, несколько видов шиповника, таволга, жимолость, желтая акация, чахлые осинки, березки, черемуха и даже небольшая группа корявых сосенок. Травянистые растения были разнообразны. Среди них мы нашли несколько видов папоротников, ютившихся по северному обрыву в трещинах скал и в глубине ущелья.

Через несколько часов тяжелого подъема мы добрались до самой вершины. Отсюда перед нашим взором на десятки километров вокруг открывалась всхолмленная однообразная равнина. В ее понижениях белели солончаки, а все остальное казалось серым от покрывавшей равнину полыни. Только пики Доголан, Коконь, Аркалык и некоторые другие резко выделялись своими высокими шапками и конусами. Более мелкие возвышенности казались просто морщинками. На южной части горизонта километрах в 60 от нас вырисовывалась почти черная гряда невысокого хребта Чингизтау.

На Аркатских горах мы пробыли несколько часов. За это время сделали большие ботанические сборы и произвели много интересных наблюдений. Спустились к лошадям, когда солнце начало клониться к западу, а в лагерь вернулись уже в потемках.

На р. Ащису мы простояли четверо суток, совершили несколько экскурсий по степным равнинам и увалам, по щебнистым пространствам, в солончаки и долины уже пересохших речек.

Дальнейший наш путь лежал опять на юго-запад к горам Чингизтау. После тяжелого перехода в удушающую жару мы добрались до подножья северного склона гор только через двое суток.

К нашей большой радости, около речки Такыр нашли великолепный родник пресной воды и поставили здесь свой лагерь. Мы с жадностью накинулись на живительную влагу родника и пили чай с таким наслаждением и в таком количестве, что сами удивлялись своему аппетиту. Пили, полчаса отдыхали, снова пили и так без конца.

Здесь кончался тяжелый совместный маршрут обоих отрядов экспедиции. Отсюда нам предстояло разъехаться в противоположные стороны: К. К. Косинскому и М. И. Добрыниной на запад, а мне и А. И. Хаинскому на восток. Пожелав друг другу счастливого пути и успешной работы, мы расстались. И каждый отряд тронулся по своему маршруту.

Подъем по северному склону Чингизских гор шел долинами, пологими склонами и увалами, покрытыми лугово-степной растительностью. Только в более глубоких, узких и влажных долинах встречались небольшие рощи из низкорослой (3–4 м высоты) березы, осины и ивы; под ними росли шиповник и черная смородина. Встречающийся здесь состав растений был довольно разнообразен и дал богатый материал для гербария.

Поднимаясь все выше и выше, по все более крутым склонам, мы незаметно вышли на гребень хребта. Вершины хребта в большинстве случаев были сильно сглажены. Растительный покров почти всюду был такой же, как и на северном склоне. Лишь кое-где попадались небольшие каменистые участки и невысокие скалистые обрывы, но они были сложены уже не гранитами, а в большинстве случаев порфирами и порфиритами. Отдельные вершины гор достигали высоты 800–900 м над уровнем моря.

Южные склоны гор были покрыты только травянистыми растениями. В более влажных местах преобладали злаки, а в более сухих – полыни и солянки. На юг от хребта простиралась необозримая, почти безводная равнина бывшей Семиреченской области, незаметно спускающаяся в сторону Балхашского озера.

Продвигаясь все дальше на восток, мы незаметно перешли на низкий с пологими склонами хребет Акчатау и 21 июня вышли недалеко от тракта Семипалатинск – Сергиополь. Здесь местами попадались небольшие заброшенные пашни. В более влажных широких долинах встречались бедные по составу растений засоленные луга.

Не доходя километров 20 до Сергиопольского тракта, мы повернули на северо-восток. Кругом местность изменилась. Она стала холмистой, а почва более темноцветной и с более богатым составом степной растительности. В почти незаметных понижениях рельефа попадались заросли кустарников, преимущественно чилиги и таволги. Тут же рядом на более засоленных местах росли полынь и солянки.

Пройдя маленькую, недавно построенную переселенцами деревню Шмиттовку, мы свернули на север вдоль ручья Карасу. По пути нам все чаще попадались небольшие обработанные и засеянные поля, но в общем их было мало. Зато было много кормовых угодий и притом хорошего качества.

В горах Альджан и Канды-гатай, которые поднимаются всего на 500–600 м над уровнем моря, наше внимание привлекли лесочки, растущие по узким долинам. Правда, эти лесочки были невелики и состояли только из низкорослой березы и осины. На каменистых труднодоступных утесах изредка лепились маленькие корявые сосенки в 2,5–3 м высоты, но уже приносящие шишки.

Здесь же в трещинах скал попадался папоротник вудсия, а на скалистых карнизах росли желтая акация, смородина, жимолость, курильский чай, стелющийся казачий можжевельник, сибирский барбарис, таволга трехлопастная и некоторые другие. Более разнообразными, особенно во влажных долинах и лесочках, были травянистые растения. Уже чувствовалось, что Алтайские горы отсюда находятся не столь далеко. Количество собранных нами здесь видов растений превысило 200 номеров.

Закончив обследование горных групп, мы повернули на север и 6 июля снова вышли на Сергиопольский тракт к пикету Кызыл-Муминскому, поставленному в выжженной солнцем типчаково-солянковой степи. Здесь, около дома почтовой станции, рос одинокий вяз-карагач. Это было чахлое, всего метров четырех высотой деревцо с реденькой, плохо развитой кроной, взятое из питомника и посаженное лет 15 назад. Засоленная почва и отсутствие достаточной влаги препятствовали его развитию.

От Кызыл-Муминского мы снова взяли направление на северо-восток. Шли по слабо всхолмленной местности. Между пологими холмами в понижениях росли узкими длинными полосами кустарники чингила и таволги, по склонам холмов расстилалась серебристая ковыльная степь, а в более сухих местах преобладали полыни и некоторые солянки.

Пройдя по этой степи километров 70, мы подошли к р. Чар, около села Таубинки. Река в это время года оказалась маловодной и ее легко было перейти вброд. Неширокая долина реки покрыта довольно богатой луговой растительностью, главным образом пыреем, вейником, полевицей, тонконогом с примесью значительного количества бобовых растений. Тут же встречались солончаки, а в более сырых местах всевозможные болотные растения, шуршащий камыш и тростники.

Недалеко от восточного берега начинаются подножья гор Дельбегатей, самая высокая часть которых поднимается почти на 700 м над уровнем моря. По характеру и составу покрывающих их растений эти горы очень похожи на горы Альджан и Канды-гатай.

От р. Чар мы свернули на восток и, пройдя по южным отрогам Дельбегетайских гор, спустились к р. Кызыл-су, впадающей в Иртыш около станицы Шульбинской. Совершив отсюда несколько верховых экскурсий на юг и на север, наш караван направился дальше на северо-восток к подножью гор Дунгалы.

Горы Дунгалы имеют сложный рельеф. Между невысоких хребтов расположены глубокие долины, в центре высится пирамидальная гора, носящая название Сандык-тас, что в переводе на русский язык значит камень-сундук. Такое название гора получила потому, что на самой ее вершине торчит огромная гранитная глыба, издали действительно похожая на сундук. Когда поднимешься на вершину, поражают размеры этой глыбы – она выше двухэтажного дома и покоится на таком маленьком основании, что, кажется, толкни ее и она закачается.

По богатству видового состава растений горы Дунгалы оказались очень интересными. Здесь, к нашему удивлению, часто попадался водосбор, очень похожий на водосбор молочно-цветковый. Обычно он растет на высоте 1 600–3 000 м над уровнем моря, тогда как высота гор Дунгалы не превышала 900 м. В трещинах скал мы нашли несколько видов папоротника, казачий можжевельник и корявые деревца сосны высотою в 1,5–2 м.

Этой экскурсией закончился наш маршрут по исследованию засоленных и степных пространств бывшего Семипалатинского уезда. 16 июля мы снова вернулись к берегу Иртыша между станицами Убинской и Зевакино. Отсюда левым берегом направились вниз по течению. Километрах в трех выше станицы Шульбинской на сланцевых каменистых выходах, обрывающихся в Иртыш, нам попалась небольшая роща прямоствольных сосен, что для левобережья Иртыша является редкостью.

Обследовав богатую лугами пойму левого берега и прилегающие к ней с юга степные угодья, мы около села Талицкого переправились на правый берег Иртыша и вдоль Шульбинского бора 23 июля вернулись в Семипалатинск. Работа наша была закончена.

 

* * *

Каковы же общие впечатления о районе, в котором работала экспедиция?

Коренное население района составляли казахи. Они издревле занимались кочевым скотоводством, разводили баранов, лошадей, верблюдов и в меньшей степени крупный рогатый скот. Хлебопашеством казахи занимались мало.

В начале XX столетия сюда стали приходить русские переселенцы. Они заложили основу земледелия, особенно в восточной, лучше орошенной части, отличающейся, кроме того, более темноцветными степными и лугово-степными почвами. Однако свободных, годных для земледелия земель оставалось еще очень много.

О благосостоянии кочевников царское правительство не проявляло никакой заботы. Наоборот, под давлением государственного царского аппарата и произвола чиновников казахи принуждены были покидать хорошие пастбища и уходить в бесплодные, засоленные полупустыни. В результате происходило постепенное обнищание кочевников. Но и на тех пространствах, которые были оставлены для кочевого землепользования, лучшие земли захватывали кочевники-богатеи, по-казахски баи. Казахская же беднота все больше разорялась и превращалась в наемных пастухов у тех же баев.

Только после Великой Октябрьской социалистической революции, особенно после осуществления коллективизации и ликвидации кулачества (байства), положение трудящихся казахов резко изменилось к лучшему. Хозяйство местного населения перестало деградировать и пошло по новому, социалистическому пути. Местное как казахское, так и русское население перешло к дружной, зажиточной колхозной жизни без гнета урядников, баев и мулл.

Этот перелом мне удалось наблюдать уже в 1928 и 1930 годах в смежном с бывшей Семипалатинской областью районе – в предгорьях Джунгарского Алатау.

 

Далеко на юге

Иранская (Урмийская) экспедиция 1916 года 

В конце апреля 1916 года меня вызвал директор Петроградского ботанического сада и совершенно неожиданно предложил поехать в Персию, как тогда назывался Иран. Кавказским музеем (ныне Музей Грузии) туда посылалась комплексная экспедиция под руководством А. Б. Шелковникова. Она направлялась на все лето в район Урмийского (ныне Резайе) озера. В задачи экспедиции входил сбор естественно-исторических материалов по зоологии, ботанике и геологии. Все снаряжение экспедиция получала в Тбилиси.

Малоисследованный и столь южный район работ экспедиции был весьма заманчив. Быстро собравшись, 4 мая я сел в поезд. В Тбилиси на вокзале меня встретил представитель Кавказского музея и с его помощью уже на следующий день я ехал дальше на юг – на пограничную с Ираном станцию Джульфу. Из Джульфы выехал по только что построенной железной дороге в Шериф-ханэ (Шереф-ханэ), расположенный на северном берегу Урмийского озера в Иранском Азербайджане.

Поезд шел то по долинам, то по склонам гор. Местность выглядела пустынной и из окна вагона казалась мало интересной. На рассвете, после того как поезд прошел через Марандский и Сафьянский перевалы и, извиваясь между гор, все дальше мчался на юг, из окна вагона открылись более живописные картины. Вскоре поезд свернул на западную, боковую ветку в сторону Урмийского озера и 11 мая утром прибыл на конечный пункт своего пути – станцию Шериф-ханэ.

Шериф-ханэ в то время состоял всего из нескольких глинобитных домиков, расположенных вблизи берега озера. Рядом с поселком был построен целый городок из палаток и войлочных юрт, в которых размещались русские войска и помещались склады военного снаряжения и питания. Это было в период первой мировой войны.

Берег озера около Шериф-ханэ песчаный, ровный, полого спускающийся к воде. На берегу и около поселка нет почти никакой растительности, лишь кое-где виднелись небольшие культурные рощицы миндаля, уже покрытые молодыми плодами. Дальше от берега местность постепенно повышается, переходя за поселком в довольно высокие холмы. Вдалеке виднеются горы Мешау-даг.

В одном из глинобитных домиков комендант отвел мне довольно просторную комнату, но без всякой обстановки, даже без постели. Однако меня это нисколько не смутило – за время предыдущих экспедиций я привык быстро приспособляться и создавать из ничего минимальный «уют». Я разостлал на полу свое пальто, положил под голову кожаную дорожную подушечку, а рядом, вместо столика, поставил свой дорожный погребец и лег досыпать. Ночью в вагоне я спал мало и плохо.

Следующий день прошел в мелких хлопотах и разговорах об Урмийском озере и районе, в котором нам предстояло путешествовать и работать.

Урмийское озеро занимает дно котловины, окруженной холмами и горами, только на юге местность более плоская. В озеро впадает немало мелких рек и речек. Стока вод из озера нет. Средняя часть озера лежит немного южнее 38-й параллели. Оно приподнято над уровнем океана на 1 330 м. Форма озера продолговатая – вытянутая с ССЗ на ЮЮВ. Длина достигает 135 км при средней ширине около 40 км и максимальной 46 км. Водная поверхность зеркала около 4 000 кв. км. При таких значительных размерах озеро имеет незначительную глубину – всего 4–5 м.

Столь малая глубина озера объясняется не только древностью его происхождения, но и тем, что впадающие в озеро реки и речки несут в него очень много ила. Наиболее значительными притоками являются: Аджи-чай, впадающая с востока; Кара-куба и Джату – с юга; Назлу-чай, Раузе-чай, Шехер-чай и ряд других – с запада.

Вследствие высокой летней температуры воздуха испарение воды с поверхности идет очень интенсивно, и вода в озере становится все более соленой. Соленость воды достигает 23%, больше чем в Мертвом море, где она равна 21,7%. Случайно заплывшая в озеро из речек рыбешка моментально погибает и всплывает вверх брюхом. Поэтому рыбы в Урмийском озере нет. Из живых существ здесь известен всего один вид мелкого ракообразного, плавающего большими стаями у поверхности воды и окрашивающего ее в красноватый цвет. Кроме того, на дне озера живет какая-то водоросль, смутные очертания которой видны сквозь прозрачную воду. Во время частых бурь эти водоросли приносятся волнами в защищенные бухты и выбрасываются на берег. Здесь под влиянием иссушающего действия горячих солнечных лучей и ветра водоросли высыхают и спекаются в войлокообразную или рогообразную массу. Эта масса хорошо горит.

После купанья в озере все тело покрывается соленой коркой. Поэтому каждый купающийся приносит с собой к берегу ведро колодезной пресной воды и, выкупавшись, сразу же обливается этой водой, чтоб смыть соль.

У восточного берега озера огромной шапкой выходит из воды большой круглый остров, называемый Шахи. Он представляет собой куполообразную гору Шах-даг – некогда действовавший вулкан. Остров отделен от берега очень узким, местами менее 1 км ширины проливом. Этот пролив очень мелок и его можно рискнуть перейти вброд, хотя вода и доходит почти до горла.

В южной половине озера расположена группа мелких скалистых островов, среди которых самый крупный – остров Крин простирается в длину почти на 7 км.

Окрестности озера мрачные и пустынные. Местами берега низменные, даже болотистые, засоленные, например в низовьях рек Аджи-чай и Кара-куба. Местами они гористые, крутые, обрывающиеся прямо в воду. В большинстве же ближайшие окрестности озера представляют собой холмистую то светло-желтую, то серовато-зеленую или серую равнину.

В окружающих озеро горах много минеральных источников, среди которых имеются холодные и теплые, горько-соленые и щелочные, газированные и негазированные, серные и железистые (например, около г. Мараги (Мерагэ), селения Ханаги, селения Кущи). Пресной воды здесь мало, а если она есть, то находится на большой глубине.

В районе озера выпадает за год 550 мм осадков, но большая их часть, около 300 мм, приходится на зимний и весенний периоды – с февраля по май. Осадки в это время выпадают главным образом в виде снега и с наступлением весны очень быстро скатываются по рекам и речкам в озеро, так как мало впитываются в каменистую почву.

В температурном отношении район характеризуется январской изотермой от 0° до + 5° в зависимости от широты и высоты местности. На более высоких горах, например на горе Сахенд, январская изотерма ниже –5° и на вершинах снег иногда лежит круглый год. Июльская изотерма около 30°. Нередко в конце июля – начале августа, максимальная температура доходит до 40° и даже больше. Высокая летняя температура часто сопровождается сильными горячими суховеями. В это время воздух насыщается мельчайшей густой пылью, влажность воздуха резко падает.

Земледелие в районе возможно только там, где есть пресная вода, которая подается на поля и в сады по системе арыков и киаризов (подземных арыков) иногда за десятки километров. Неполивные, т. е. богарные культуры, возможны только кое-где в горах, на очень небольших площадях.

Первые небольшие пешеходные экскурсии в окрестностях Шериф-ханэ (Шерефханэ) я совершил 14 мая. Во время этих экскурсий мне не удалось собрать сколько-нибудь интересный материал. Попадались преимущественно сорные растения, так как местность кругом была сильно вытоптана и вытравлена скотом.

15 мая весь состав экспедиции отправился на моторной лодке по озеру на юг, на остров Коин. Вода в озере была настолько прозрачной, что везде было хорошо видно дно. Через несколько часов катер вошел в бухту у восточного берега острова. Выгрузившись на берег, мы поставили палатки на полого поднимающемся склоне, вблизи единственного на всем острове пресного родника, выбивающегося между камней. При нас осталась маленькая двухвесельная гребная лодка. Ею предполагалось пользоваться для недалеких поездок на расположенные к юго-востоку небольшие скалистые острова, интересные тем, что на них зимуют розовые гуси-фламинго.

Основной целью нашей поездки на остров Коин было исследование образа жизни дикого урмийского барана, обитающего только на этом острове. Нигде больше в мире он не известен. Кроме того, каждый сотрудник экспедиции по своей специальности должен был обследовать геологическое строение острова, его фауну и флору.

На этом диком безлюдном острове мы пробыли шесть дней. Остров не только дик, но и пустынен, он покрыт скалами и прорезан глубокими ущельями, местами скалы отвесно обрываются в озеро. Низкие части острова почти сплошь покрыты серой щебенкой. Севернее бухты, хорошо защищенной от ветров всех направлений, кроме восточного, имеется небольшой песчаный пляж.

На острове нас поразило невероятное количество очень ядовитых змей, родственных кобре или очковой змее. Эта змея носит название гюрза. Она обычно выползает к вечеру, днем же чаще всего скрывается в колючих кустарниках и в камнях. Около наших палаток этих страшных пресмыкающихся было очень много. Вечером, перед наступлением сумерек, когда надо было сходить к роднику за водой, приходилось сначала хорошо осмотреться кругом, разогнать камнями змей и только тогда с хорошей палкой в руках можно было рискнуть отойти от палаток.

Гюрза довольно велика – нам попадались экземпляры больше метра длины. Туловище змеи довольно толстое, очень подвижное и сильное. Особенно большой подвижностью обладает голова, сидящая на тонкой шее. При нападении змея прыгает почти на 1,5 м в высоту, что делает ее особенно опасной. Окраска спины гюрзы серая с черноватым рисунком, поэтому она мало заметна среди щебенки, имеющей почти ту же окраску.

Однажды утром, убирая постель, я поднял подушку и под нею обнаружил свернувшуюся гюрзу. К счастью, я не растревожил и не обозлил эту гадину. Очутившись на свету, она спокойно уползла из палатки, никого не укусив.

Кроме змей, на острове было много белых и серовато-оливковых скорпионов, днем прячущихся под камнями. Вероятно, здесь были и другие ядовитые насекомые – фаланги, тарантулы и прочая нечисть, которых мы часто видели вокруг озера, даже в жилых домах.

Остров Коин считается шахским заповедником и посещение его, а тем более охота на урмийского барана могли производиться только по особому разрешению иранского шаха. Такое разрешение у нас имелось. В нем было указано, что нашей экспедиции разрешается для научных целей убить не более пяти диких баранов. По нашим наблюдениям, баранов на острове было пар 70. Точного учета провести не удалось, так как, кроме родника, около которого мы поставили палатки, в середине острова оказалась небольшая пещера, по стенкам которой сочилась вода. Очевидно, дикие овцы и бараны, напуганные нашим лагерем, не решались ходить на водопой к роднику и пользовались для утоления жажды водой в пещере. Им приходилось для этого облизывать мокрые каменные стены.

Урмийский дикий баран обладает исключительной чуткостью, обонянием и осторожностью. Его очень трудно не только убить или поймать, но даже наблюдать на сколько-нибудь близком расстоянии. В первые дни пребывания на острове нам не удалось увидеть ни одного барана.

Пришлось организовать за баранами специальную, хорошо продуманную охоту. Для этого, разбившись на две группы, мы направились вглубь острова и обнаружили стадо на горной тропинке. Выбрав такое направление, чтобы ветер шел от баранов в нашу сторону, одна группа охотников зашла в тыл стаду, а другая двинулась ему навстречу. Ловким маневром удалось загнать часть стада на горный карниз и отрезать ему всякую видимую возможность уйти. Когда охотники подобрались на расстояние выстрела, удалось убить одного барана, но в тот же миг все остальные бросились в ущелье с высокого обрыва вниз головой. Ударившись рогами о камни, они сразу вскочили, пустились наутек и быстро скрылись.

Убитого барана перетащили в лагерь, тщательно обмерили его тушу, сняли шкуру и отобрали все части, интересные для дальнейшей научной обработки. Чтобы мясо барана за ночь не испортилось, решили опустить тушу на веревке в соленую воду озера. Однако, когда утром тушу барана вытащили из воды, оказалось, что она настолько сильно просолилась, что есть мясо было невозможно – так солона была вода в озере. Пришлось сперва тушу вымачивать в пресной воде, но, так как у нас не имелось достаточно емкой посуды, большая часть мяса пропала. Мясо же, которое мы сварили, оказалось очень вкусным и нежным, но, к сожалению, досталось его каждому только по маленькому кусочку.

Растительный покров острова довольно разнообразен, но он какой-то однотонный. Из деревьев здесь был обнаружен лишь один большой экземпляр фисташки, со стволом толщиной почти в два обхвата. Эта фисташка росла на щебнистой почве в районе бухты. Из других деревянистых растений встречались здесь также кусты крушины Палласа. В центре острова по северному склону ущелья и на его дне мы нашли несколько кустов древовидного можжевельника. На щебнистых склонах попадалась дикая вишня, изредка встречались низенькие колючие кустики курчавки, а около пресного родничка в бухте была небольшая заросль дерезы.

Однолетних и многолетних травянистых растений мы нашли более 200 видов. Все они в это время цвели. Это были преимущественно жестколистые представители горно-пустынной флоры и только в глубоких ущельях, защищенных от иссушаемого действия солнца и ветров, попадались более зеленые мягкие растения. Здесь росли ковыль, дикий овес, трясунка, костер, дикий ячмень, осока, касатик (ирис) с крупными темно-лиловыми ароматными цветками, шпажник (гладиолус), лютики, дымянка, астрагалы, герань, фиалка, незабудка, шалфей и многие другие. Среди этих растений оказалось несколько новых видов, еще неизвестных науке.

На северном берегу острова, где волны постоянно выбрасывают и шлифуют песок, образовался песчаный пляж около полкилометра длиной, на котором росла своеобразная серо-зеленая осока раздельная, образующая мощные корневища, которые тянутся в длину на многие метры.

Каждый вечер на закате солнца мы любовались перелетом розовых фламинго, которые живут здесь круглый год, летают целыми стаями и гнездятся на мелких труднодоступных скалистых островах к юго-востоку от острова Коюн. Эти птицы чрезвычайно осторожны и не подпускают к себе даже на очень большое расстояние. На маленькой гребной лодке зоолог и начальник экспедиции совершили поездку к местам гнездования фламинго, но нашли там только битые скорлупки яиц. Птенцы не только уже вылупились, но и хорошо летали. Ни одной птицы нашим охотникам подстрелить не удалось.

В один из тихих вечеров зоологи, вооружившись сильным спиртокалильным фонарем с яркой горелкой, устроили лов ночных насекомых. Под фонарем, прикрепленным на шесте высотой около 2 м, было разостлано большое белое полотнище, которое сильно отражало свет. Насекомые, привлеченные светом, массами кружились вокруг фонаря и падали на полотнище. Кого тут только не было: жуки, бабочки, мухи, комары, стрекозы, кузнечики всевозможных окрасок, величины и строения. Сбор насекомых превзошел все ожидания, и морилки для насекомых были очень быстро заполнены.

23 мая за нами пришел моторный катер и отвез нас к восточному берегу озера, на пристань Даналу, находящуюся приблизительно на той же широте. Бухта, в которой расположена пристань, довольно обширна. Ее амфитеатром окружают холмы с покатыми склонами, по которым кое-где разбросаны небольшие поля. Нераспаханные поля сильно заросли сорняком. Сорняк вообще, а особенно здесь, – бич земледелия. Большая засоренность полей зависела от чрезвычайно примитивной обработки земли. Плуг, которым иранцы пахали землю, представлял собой длинное бревно, на конце которого торчало несколько загнутых вперед заостренных сучков или корней, окованных на конце железом. В такой допотопный плуг запрягались два буйвола и этим «инструментом» рыхлили, вернее, царапали почву. Работа с таким плугом очень тяжела и непроизводительна. Качество вспашки до крайности низкое, способствующее развитию сорных растений. К тому же почва здесь каменистая с большим количеством щебенки, и поэтому неудивительно, что после двух-трех лет посева поле переставало давать урожай и его приходилось забрасывать на несколько лет для отдыха.

Склоны, окружающие Даналу, покрыты очень тонким слоем почвы, а кое-где прямо на поверхность выходят коренные каменистые породы. По этим склонам растения разбросаны редко, но состав их довольно разнообразен. Преимущественно здесь встречаются жесткие, нередко колючие растения, свойственные пустынным склонам горно-пустынной области.

В Даналу мы пробыли три дня, посвятив их экскурсиям по окружающим горам, а 25 мая со всем имуществом перебрались в г. Марага.

Дорога от Даналу идет сперва на юг, поднимаясь по пологим склонам до вершины водораздела. Отсюда она поворачивает на восток, потом на юго-восток и, следуя шлейфами, чередующимися с долинами и впадинами, выходит на равнину вблизи селения Хурмазад. Это селение расположено в очень ровной, но крайне засоленной долине р. Софи-чай, вытекающей из большой и высокой группы гор, находящихся южнее г. Тавриза. Впадает р. Софи-чай в Урмийское озеро, в южной его части. По пути в селение растительный покров такой же разреженный и однообразный, как и вокруг Даналу.

От селения до г. Мараги (Мерагэ) около 15 км. Сначала дорога поднимается на небольшой хребет, с которого видны широко раскинувшиеся в окрестностях Мараги сады и поливные поля, засеянные пшеницей и люцерной. Уже за несколько километров до марагинских садов, в которых утопает город, воздух насыщен пряным ароматом цветущей дикой маслины.

Марага находится приблизительно в 35 км по прямой линии от восточного берега Урмийского озера на высоте 1618 м над уровнем океана. Это очень древний город, еще в 1029 г. подвергавшийся нападению сельджуков и разрушенный ими. Во время нашего пребывания он представлял собою цветущий центр с населением более 15 тыс. человек. Река Софи-чай, на которой стоит Марага, выше города разбиралась на арыки для орошения действительно прекрасных садов, виноградников и полей.

На улицах Мараги под размытой весенними потоками почвой на глубине около двух метров часто обнаруживают гончарные, хорошо обожженные трубы, по которым когда-то текла вода. Сейчас этот старинный водопровод разрушен и бездействует, лишь свидетельствуя о существовавшей здесь высокой древней культуре.

В окружающих Марагу горах встречаются древние циклопические постройки. Это развалины крепостей, стены которых сложены из огромных камней. Местный губернатор рассказал нам, что в одной из таких разрушенных крепостей во время оккупации Иранского Азербайджана турками в 1914–1915 гг. он скрывался с несколькими стражниками от неприятеля. К крепости, стоящей на скалах в горном ущелье, ведет лишь одна тропинка. С остальных трех сторон она окружена глубокими обрывами. В ней уцелели древние искусственные водоемы для пресной воды.

В этой-то крепости в течение нескольких месяцев и отсиживался губернатор с верными ему стражниками, пока русские войска не оттеснили турок из района Урмийского озера. Тропинка, ведущая в крепость, лепится по карнизам скал и так узка, что по ней можно пройти только гуськом. Это спасло губернатора и его стражников. Как только на повороте тропинки показывался турецкий солдат, его тотчас же снимали пулей из укрытия и туркам проникнуть в крепость так и не удалось.

Дерево в Мараге очень дефицитный и дорогой материал, поэтому виноград культивируют здесь на земляных валах, а не на деревянных опорах. С филоксерой, поражающей виноград, успешно борются замораживанием земли вокруг корневой системы. Для этого снимают часть верхнего слоя почвы, а образовавшееся углубление заливают водой, которая зимой замерзает.

Кроме винограда, разводят сладкий миндаль, черешню и вишню. Культура яблок, груш, персиков и абрикосов в последние годы прекратилась из-за появления в огромном количестве шелкопряда, гусеница которого губит деревья. Нам пришлось видеть немало садов, где фруктовые деревья стояли совершенно без листьев, сплошь опутанные густой паутиной, как будто обвернутые тюлем.

Недалеко от Мараги, в восточных и южных предгорьях, много минеральных источников, так называемых нарзанов. Местечко Верави, около которого сосредоточена группа таких нарзанов, лежит километрах в семи на юг от города и является центром минеральных источников. Здесь, в неглубоких ущельях есть холодные и теплые, щелочные, железистые и серные источники. Особенно интересны два источника, находящиеся рядом, в одном каменистом ущелье.

Один из этих источников так сильно газирован, что вода в нем как будто кипит. Вода источника чиста и прохладна, она мощной струей вырывается у основания отвесного обрыва скалы и стекает ручьями в глубину ущелья. Но эксплуатация источника организована плохо. У самого места выхода воды из скалы мы видели купающихся. Водоем был обложен камнями, благодаря чему получалась как бы небольшая ванна, в которую ложился больной и оказывался в проточной газированной воде. Здесь лечились от всевозможных болезней, конечно без всякого врачебного наблюдения. Лечились ревматики, сердечники, почечники, накожники и... прокаженные. Несомненно, от такого «лечения» было больше вреда, чем пользы.

Против газированного источника, всего в каких-нибудь 20 м от него, также у основания обрыва, но у противоположной его стенки, находится другой источник, но уже совершенно иного типа. В узком отверстии, менее чем в кулак шириной, все время слышится клокотание сначала где-то далеко в глубине, а затем все ближе к поверхности. Наконец, из отверстия вырывается струя железистой воды. Дебит этого источника ничтожный. Мы осмотрели еще несколько таких же источников и вернулись в город.

Сады, окружающие Марагу, в ботаническом отношении представляют немалый интерес. В этих садах встречаются не только культурные древесные и кустарниковые виды и сорта, но там много также луговых трав и болотных растений. По берегам крупных арыков и р. Софи-чай растет серебристая ива. Однако по мере удаления от города количество воды в арыках уменьшается, и снова появляются жесткие растения, характерные для пустынных каменистых и щебнистых склонов.

На второй день нашего пребывания в Мараге местный губернатор рано утром прислал к нам курьера с письмом, в котором приглашал нас к себе на вечер. Начальник экспедиции в ответном письме с тем же курьером сообщил, что мы с благодарностью принимаем приглашение. Однако консульский агент, у которого мы остановились, разъяснил, что такое приглашение является лишь формой вежливости, а не приглашением в самом деле. Надо ждать от губернатора по крайней мере трех приглашений и более торжественных, чем приглашение через курьера.

Действительно, около полудня к нам явился уже не курьер, а градоначальник. На нем были длиннополый форменный черный сюртук с генеральскими эполетами, черные суконные брюки и новенькие галоши на босу ногу. Этот градоначальник вручил нам собственноручное письмо от губернатора, в котором подтверждалось приглашение на вечер. На это приглашение начальник экспедиции ответил губернатору новым пространным благодарственным письмом с указанием, что мы приглашение принимаем. Но и это второе письмо губернатора все еще означало, что и такое приглашение является только долгом вежливости.

Часа в 4 дня к нам снова явился градоначальник в той же парадной форме и с очень вежливыми поклонами осведомился, не забыли ли мы о приглашении на вечер. На это снова последовал наш любезный ответ с благодарностью и обещанием быть вечером у его превосходительства. После третьего приглашения консульский агент решил, что приглашение губернатора действительно серьезно и следует к нему подготовиться, но не идти до тех пор, пока губернатор не пришлет за нами почетный конвой.

Когда стали сгущаться очень кратковременные на юге сумерки, за нами явился все тот же градоначальник со свитой губернаторских стражников и почтительно осведомился, не забыли ли мы о приглашении, не слишком ли устали, здоровы ли и осчастливим ли губернатора своим посещением. Мы заверили его, что здоровы, не слишком устали и готовы пойти в гости к губернатору. Пока шло наше скромное одевание, градоначальник сбегал к губернатору и, вернувшись, сообщил, что у губернатора все готово к приему и он нас ожидает.

В это время уже совсем стемнело и, как только мы вышли из дома, вспыхнуло десятка полтора факелов, по одному в руках у каждого стражника. Часть этих факельщиков двигалась впереди нас, часть по сторонам, а часть заключала шествие. Градоначальник в сопровождении двух стражников, называемых здесь гулямами, шли впереди общего шествия и разгоняли плетками любопытных, очищая нам путь. С такой торжественной охраной до дома губернатора пришлось следовать минут 15.

Как только мы вошли в ворота большого губернаторского сада и приблизились к террасе, нам навстречу вышел сам губернатор. Это был стройный, довольно высокий черноволосый иранец в высокой шапке, одетый в форменный длиннополый черный сюртук. В тот же момент из дома раздались громкие звуки встречного марша, исполняемого небольшим оркестром на струнных щипковых и деревянных духовых инструментах, сопровождавшихся резкими звуками узких, высоких барабанов. Мелодия была бравурная, невероятно громкая, особенно от треска барабанов.

Губернатор торжественно ввел нас в большую комнату, освещенную свечами, вставленными в высокие подсвечники. Всю середину комнаты занимал большой стол. На столе стояли всевозможные закуски и фрукты. Усаживаясь за стол и обмениваясь любезностями с губернатором, который неплохо понимал по-русски, мы обратили внимание на то, что, кроме губернатора, нас самих и сидящих в стороне музыкантов, никого в комнате не было. Оказывается, что в то время (а было это почти 40 лет назад) в Иране считалось безнравственным присутствие на официальных вечерах женщин. У губернатора было шесть жен, которые жили в гареме, помещавшемся здесь же в саду, но в отдельном доме. Женщины в Иране при выходе из дома обязаны были закрывать лицо.

Мы провели за столом целый вечер. Губернатор и градоначальник угощали нас бесчисленным множеством вкусных блюд. Больше всего нам понравился великолепно приготовленный плов (по-ирански пилау). Для нас на столе стояли виноградные вина, губернатор, по восточным обычаям, их не употреблял, но зато не брезговал русской водкой. Весь вечер музыканты играли, почти не переставая. Некоторые мотивы были очень мелодичными и задушевными как в музыке, так и в пении.

Часов в 11 вечера мы поблагодарили губернатора за любезный прием и, распрощавшись, направились домой. Снова до самого дома нас сопровождали градоначальник и стражники с факелами.

На следующий день часов в 10 утра к нам снова явился градоначальник, но уже не в генеральских эполетах, а с погонами поручика и босиком. Он очень скромно и застенчиво протиснулся бочком в калитку и робко сообщил, что губернатор очень рассердился на него за плохое нам услужение и за это разжаловал его, а музыкантов за плохую игру крепко побил и посадил под арест.

Только тут мы спохватились, что не выполнили восточного этикета, о котором предупреждал нас консульский агент. По обычаю, нам необходимо было или вечером, сразу же после прихода домой, или ранним утром следующего дня послать к губернатору с нарочным благодарственное письмо. За всевозможными хлопотами мы совершенно забыли об этом и тем самым навлекли гнев губернатора на ни в чем не повинных людей.

Начальник экспедиции тотчас же написал губернатору пространное любезное письмо, в котором благодарил и за хороший прием, и за угощение, за распорядительность градоначальника, за чудесную игру музыкантов. Это письмо было вручено разжалованному градоначальнику для срочной передачи лично губернатору. Градоначальник пустился со всех ног, чтобы показать свою оперативность.

Не прошло и двух часов, как он снова вернулся к нам уже веселый, сияющий, снова в генеральских эполетах и в галошах на босу ногу. Теперь он вошел в калитку довольно храбро и рассказал, что наше письмо вполне удовлетворило губернатора, поэтому он, градоначальник, снова восстановлен в должности и чине. Когда же мы поинтересовались судьбою музыкантов, то узнали, что их положение гораздо хуже. Хотя губернатор после нашего письма их помиловал и выпустил из-под ареста, но они были так сильно побиты палками по пяткам, что не могли подняться на ноги, и только на следующий день им удалось кое-как доползти до дому. Вот к каким тяжелым последствиям привела наша забывчивость и какие средневековые «порядки» царили тогда в Иране. Об этом случае я и сейчас, спустя почти 40 лет, вспоминаю с болью в сердце.

В дальнейшем нашем путешествии по Ирану нам не раз приходилось быть свидетелями подобного проявления средневекового варварства. Особенно бросалось в глаза бесправие простых людей, их рабское смирение с одной стороны, и полный произвол администрации и богатеев – с другой.

Утром 28 мая мы верхами с вьюками выступили из Мараги в направление к горе Сахенд. Сначала путь шел по пологим отрогам и увалам, но от подножия горы стал круче. Нам пришлось пересечь вброд много горных речек, проходить по тесным горным долинам, по узким тропам и по обрывам. Чем выше мы поднимались, тем дорога становилась тяжелее. Иногда приходилось пересекать глубокие промоины на крутых склонах, заставляя лошадь перепрыгивать через них.

Недалеко от селения Картевюль, расположенного высоко в горах, лошадь нашего зоолога Н. А. Смирнова поскользнулась на глинистом склоне и своим боком прижала ногу зоолога к скале; нога не выдержала толчка и переломилась ниже колена. С большими предосторожностями мы доставили Н. А. Смирнова в селение Картевюль, где нашелся старик-костоправ. Он очень осторожно, почти не причиняя боли сложил поломанную кость и наложил повязку, вроде гипсовой. Только вместо гипса, костоправ пользовался каким-то серым порошком и, смешивая его с ярко-оранжевым, сделал кашицу, которой смазывал повязку. Смесь эта быстро затвердела. Больного перенесли в прохладную комнату и нашли надежного человека, который взялся ухаживать за ним, пока мы не вернемся с вершины Сахенда.

Другой несчастный случай произошел в тот же день со мной. Из душной жаркой комнаты я вышел без фуражки во дворик и сел на приступок спиной к солнцу. Это было около полудня. И я совершенно не почувствовал, когда и как потерял сознание. Очнувшись только несколько часов спустя, я чувствовал такую невероятную слабость, что не мог даже пошевелиться. Только к вечеру мне стало немного лучше. В общем от полученного мною солнечного удара я отделался довольно легко. Уже утром следующего дня чувствовал себя хорошо и смог принять участие в пешеходной экскурсии по горам.

В окрестностях Картевюля много трагакантовых колючих астрагалов – небольших кустарников из семейства бобовых, достигающих всего 50–60 см высоты. Из надрезов на стволе этого кустарника вытекает густая полупрозрачная белая камедь-трагакант – ценное вещество, используемое в текстильной промышленности и в медицине.

Кроме трагакантовых кустарников, здесь встречались колючие приземистые акантолимоны, растущие широкими густыми подушками. Очень часто в тени, под кустами астрагала и акантолимона пряталась свернувшаяся гюрза, и надо было соблюдать осторожность, чтобы на нее не наступить. Кроме змей, здесь было много крупных черепах со щитом оливкового цвета.

30 мая мы продолжали свой путь к вершине горы Сахенд. Еще издали было видно, что у вершины белыми полосами лежит снег. Подъем шел то по горным плато, то по крутым склонам, на которых все чаще встречались трагакантовые астрагалы и колючие акантолимоны; и те, и другие занимали большие площади. Все чаще попадались и высокогорные растения.

К вечеру мы дошли до урочища Эмме – обширного альпийского пастбища. Отсюда вершина горы, имеющая высоту 3 545 м над уровнем океана, казалась совсем рядом. Исключительно чистый и прозрачный горный воздух порождал эту иллюзию.

Весь день, пока мы поднимались к вершине Сахенда, стояла жаркая безоблачная погода. Мы прошли по горам очень длинный путь, сильно устали и с удовольствием улеглись спать в шалаше, который уступили нам пастухи-курды. Шалаш состоял из нескольких жердей, обтянутых войлоком, нижний конец которого не доходил до поверхности почвы. По мере того как темнело, от снежных полей все сильнее тянул холодный ветер и к утру мы основательно прозябли. Было так холодно, что за ночь вода в ручье покрылась прочной ледяной коркой.

Рано утром мы отправились пешком к вершине горы. Подъем с южной стороны, по которой мы шли от нашей стоянки, был довольно крутой, местами щебнистый, местами покрытый камнями.

Невдалеке от снежного поля, вблизи вершины, мы увидели какое-то красноватое пятно. Чем ближе мы к нему подходили, тем оно становилось ярче. Когда, наконец, удалось подойти к нему совсем близко, глазам представилась восхитительная картина. Среди камней и щебня на большой полянке росли тысячи фритиллярий с крупными распустившимися ярко-красными цветками. Эта заросль была окаймлена цветущими стеблями ферулы из семейства зонтичных. На отмирающих прошлогодних корнях ферулы росли какие-то шляпочные грибы белого цвета. Мы зажарили их. Они оказались жесткими и упругими, как пробка, но вполне съедобными.

Снег у вершины Сахенда лежал главным образом по ложбинкам, на самой вершине горы снега не было. Только кое-где по седловинам белели отдельные снежные пятна. У краев снежных полей, где от тающего снега почва была совершенно мокрой, цвели представители высокогорной весенней флоры: несколько видов гусиного лука, мелкие фритиллярии с красивыми пестрыми поникшими цветками, мышиные луки с плотными соцветиями голубых цветков, лютики с золотистыми венчиками, фиалки, незабудки, различные злаки, осока, крестоцветные и многие другие. Некоторые луковичные растения, особенно фритиллярии, своими цветоножками пробивали снежный покров и раскрывали цветки над поверхностью снега. На фоне окружающей гору серой полупустыни этот альпийский луг был поразительно красив. Несколько поодаль от него, там, где снег растаял уже несколько дней назад, преобладали цветущие злаки, осока, поздно цветущие лютики, дымянка, сердечник, травянистые астрагалы, герань, представители семейства бурачниковых, норичниковых и другие растения, зацветающие позднее.

С вершины Сахенла открывался широкий вид не только на весь восточный берег Урминского озера, но и на горные вершины к северо-востоку в сторону г. Тавриза.

Во второй половине дня мы вернулись к пастушескому шалашу, где в это время пастухи сбивали масло из овечьего молока. Для этого в землю втыкалось четыре высоких кола, попарно связанных около верхушки. В развилки кольев закреплялась перекладина, к середине которой на шерстяных веревках подвязывался большой бурдюк на высоте груди человека.

В этот бурдюк наливается овечье или коровье молоко, по обе стороны становятся две женщины, одна против другой. Они поочередно сначала с силой толкают, а затем рывком тянут к себе бурдюк. Молоко в нем с клокотанием переливается из одного конца в другой и постепенно сбивается в масло.

В отличие от персиянок курдские женщины не носят паранджи, они смелы, независимы, воинственны и великолепно стреляют из ружья. Курды по преимуществу занимаются скотоводством и признают власть только своих вождей. 1 июня мы с богатыми сборами вернулись в селение Картевюль, где до позднего вечера занимались разборкой и укладкой коллекций.

Для перевозки Н. А. Смирнова от селения Картевюль до г. Мараги устроили нечто вроде носилок из двух длинных гибких и прочных жердей с натянутым между ними ковром. В обоих концах носилок впряглось по лошаку так, что больной лежал между лошаками, идущими друг за другом. Такой способ перевозки больных, особенно в горах, наиболее удобен и спокоен. За всю дорогу Н. А. Смирнов ни разу не пожаловался и был благополучно доставлен в Марагу. Оттуда в санитарной конной повозке его довезли до железной дороги и поездом в Тбилиси.

Из Картевюля мы возвратились в г. Марагу приблизительно той же дорогой, по которой ехали сюда. В некоторых местах спуск с горы был так крут, что лошади с трудом его преодолевали. Особенно опасным оказался спуск приблизительно на полпути к подошве горы, где пришлось проходить по узкому карнизу, нависшему над ущельем. Каждую минуту уставшая лошадь могла споткнуться и сорваться в пропасть. В довершение ко всему скоро пошел сильный дождь. Порывы ветра затрудняли движение и делали путь еще более тяжелым.

Дождь лил около часа, потом тучи быстро скрылись за вершинами гор, и снова ярко засветило солнце. Мы оглянулись назад, чтобы еще раз полюбоваться вершиной Сахенда, и вскрикнули от удивления – вся вершина горы, все ее склоны до половины оделись сплошным снеговым покровом. Значит, пока мы мокли под дождем, выше на горе бушевала снежная метель. По свидетельству проводника этот снег уже не стает до будущего лета.

Наше восхождение на вершину Сахенда было исключительно удачным – мы собрали богатую весеннюю и летнюю флору в период наибольшего ее расцвета. Из Мараги мы вернулись на пристань Даналу, трое суток бродили по окрестностям и собрали много новых интересных растений. Моторный катер пришел за нами 9 июня, и мы отправились на север к нашей базе в Шериф-ханэ.

В середине озера о катер начали биться сильные волны. К вечеру буря усилилась, и волны стали перекатываться через палубу. К Шериф-ханэ подошли, когда начало темнеть. Из-за ветра, да еще в сумерках, пришвартоваться к пристани оказалось невозможно, и пришлось стать на якорь километрах в двух от берега.

Каюта моторного катера не могла вместить всех сотрудников экспедиции, и кое-кому из нас, в том числе и мне, пришлось ночевать на палубе. Волны, не переставая, били в нос катера, часто окатывая палубу от носа до кормы. Пришлось надеть пальто, но и оно не спасало от воды и ветра. Соленая вода не только пропитала всю одежду, она попадала в глаза, нос, рот и уши. Только к утру буря прекратилась, и мы стали быстро обсыхать и согреваться. Просолившаяся одежда стала жесткой, как картон, и ее пришлось отмачивать в пресной воде, а потом снова сушить.

Уже к полудню мы привели все в порядок, убрали в отведенное нам помещение собранные почти за месяц коллекции, пополнили снаряжение и снова погрузились на катер. Мы отправились на нем к пристани Гюльман-ханэ, которая находится на западном берегу озера, против острова Коин.

Гюльман-ханэ является портом самого большого в этом районе древнейшего города Урмии (Резайе). Пристань Гюльман-ханэ расположена в глубине хорошо защищенной со всех сторон от ветров и открытой только с юго-востока бухты. Берега бухты скалистые, круто падающие в озеро. В трещинах скал растут некоторые папоротники, злаки, осока, сухоцветы и другие растения.

На следующий день, 2 июня, весь состав экспедиции перебрался в Урмию, расположенную приблизительно в 20 км на запад от берега озера. Дорога до Урмии шла то по степным, то по каменистым увалам, местами пологим, местами крутым и все же однообразным.

Под городом по обе стороны от дороги тянутся старинные кладбища с мусульманскими намогильными памятниками. Сразу за кладбищами поднимается очень высокая неоштукатуренная кирпичная стена древней кладки. Эта стена окружает весь город. Она перемежается высокими квадратными башнями с бойницами, что придает городу вид средневекового замка или крепости.

В Урмию можно проникнуть только через массивные, прочно окованные железом ворота. В те времена, когда работала наша экспедиция, в городе существовали такие же обычаи, что и в средние века. При закате солнца мулла поднимался на высокий минарет около мечети и громким голосом призывал правоверных к вечерней молитве. На башнях появлялись трубачи и громко трубили в буйволиные рога. По этому сигналу городские ворота запирались, и до восхода солнца въезд в Урмию прекращался.

В городе нам отвели комнату в доме состоятельного иранца. Когда мы подъехали к его дому, нас заинтересовала планировка участка и характер расстановки построек. На улицу выходит высокая глухая стена. В нее вделаны тяжелые ворота со сложной системой крюков, затворов и болтов. Огромная железная колотушка заменяет звонок.

Внутренний двор представляет собой небольшой прямоугольник, в котором разбит сад. В центре сада сделан неглубокий квадратный бассейн, выложенный камнями. Вокруг него идет дорожка, тоже покрытая гладкими квадратными каменными плитами. Вода в бассейне проточная, она непрерывно поступает по узенькому арыку и уходит из него с противоположной стороны. Двор и сад чисто подметены. Справа и слева к садику примыкают две перголы (беседки), увитые виноградом. В глубине видны глинобитные хозяйственные постройки.

Жилой дом стоит вдоль улицы, но своим фасадом обращен в сад, а глухой стеной на улицу. Весь участок от смежных жилых построек отделен такой же высокой глинобитной стеной.

Наконец, бесшумно ступая по коврам, к нам из внутренних помещений вышел улыбающийся хозяин. Прижимая руки к сердцу, он на довольно чистом русском языке, соблюдая восточный этикет, справился о нашем здоровье, о трудностях пути и т. д. После того как мы обменялись с хозяином самыми изысканными восточными любезностями, он три раза хлопнул в ладоши. Сейчас же появился низкий круглый столик с закусками, чашечками для кофе, соленым миндалем. За чашкой сладкого черного кофе сначала ведется ничего незначащий разговор. Деловой разговор на Востоке перемежается всевозможными отступлениями о нашем путешествии, впечатлениях и т. п.

Мы рассказали хозяину о плане наших работ на ближайшее время, о том, что хотели бы посмотреть разные примечательные места в окрестностях Урмии, о своем намерении подняться на пограничный с Турцией хребет. Любезный хозяин обещал оказать нам всемерную помощь в подыскании верховых и вьючных лошадей, проводника и т. п.

Урмия, или, как теперь ее называют, Резайе, известна со времен Ассиро-Вавилонского царства. По предположениям историков, она была родиной Заратустры (Зароастра), который жил почти за 1000 лет до нашей эры. Кое-какие древние сооружения нам удалось повидать в ближайших окрестностях. Так, севернее города сохранилась древняя круглая башня высотой около 10 м, построенная из квадратных кирпичей прекрасного обжига. Кирпичная кладка башни сохранилась хорошо, но крыша уже развалилась. Внутри башни на стенах уцелел оштукатуренный белый пояс шириной в 1,5–2 м, на котором были изображены человеческие пятерни полутораметрового размера. Эти пятерни окрашены в черный цвет.

Пол в башне покрыт большими каменными плитами. Если сильно топнуть, внизу разносится гул – очевидно, под плитами существует какое-то подвальное помещение. Каково было назначение этой башни – никто не знает.

У северо-восточной окраины сохранился так называемый Холм Зароастры. Он занимает площадь в несколько гектаров и имел ранее, судя по высоте оставшихся нераскопанными столбов грунта, высоту в 20–30 м. Постепенно этот холм уменьшается, так как здесь из грунта добывают селитру. При раскопках в холме находят много остатков древней культуры, накопленных здесь тысячелетиями. В нем слоями перемежаются черепки древней керамической посуды, прослойки обуглившихся черно-бурых зерен пшеницы, кости домашних и хищных животных, останки человека.

В небольшом расстоянии от этого, как бы центрального холма есть и другие холмы меньших размеров. Предполагают, что на месте этих холмов был древний город. Он не раз разрушался неприятелем, не раз погибали постройки, жители, их имущество. Через некоторое время приходили новые люди, отстраивали на развалинах новый город, который при новых нашествиях врагов опять разрушался, и так повторялось многократно на протяжении веков.

Почти по всему городу идут арыки, заменяющие собой водопровод. Эти арыки размывают рыхлую почву, и на глубине обнаруживается древняя оросительная система из обожженных гончарных труб, аналогичная той, которую мы видели в Мараге. Вообще надо сказать, что район вокруг Урмийского озера очень интересен в археологическом отношении. Но так как археология не входила в задачи нашей экспедиции, подробнее познакомиться с этим интересным материалом нам не удалось.

С 12 по 15 июня мы готовились к поездкам по Иранскому Курдистану и на пограничный с Турцией хребет. В то же время мы предпринимали неоднократные поездки вокруг Урмии. Так мы совершили экскурсию в долину р. Бердесур. Эта долина изобилует небольшими лугами, покрытыми луговыми и болотными травами. Тут же на маленьких бугорках развиваются степные растения.

Вторую экскурсию мы совершили верхом на лошадях к устью Роузэ-чай. Сначала ехали среди садов, затем среди полей и, наконец, по засоленным лугам. Более крупные арыки вблизи города обсажены ивами. Километрах в пяти от устья реки мы задержались около одной любопытной старицы с совершенно пресной водой. Около этой старицы я собрал много водяных, болотных и прибрежных растений. На обратном пути проехали частью багарными полями, частью каменистыми склонами по отрогам и шлейфам гор Бызоу-даг. Склоны эти покрыты засухоустойчивыми растениями, не образующими сколько-нибудь сомкнутого покрова.

Для длительной экскурсии в сторону турецкой границы, при содействии городских властей мы наняли рабочих с лошадьми. Содействие городских властей было до крайности примитивным и варварским. Оно, оказывается, заключалось в том, что рано утром начальник города послал своих стражников-гулямов на базар. Эти гулямы схватили первых попавшихся людей, прибывших на лошадях, груженных товарами для продажи, сбросили где попало их кладь и погнали к нам вместе с лошадьми. О таком способе содействия, к сожалению, мы узнали слишком поздно. В полдень, после обеда, мы легли в палатку отдохнуть и переждать жару. Когда проснулись, то ни людей, ни лошадей около нас не оказалось, но все наши вещи были целы. Насильно пригнанные к нам люди, зная произвол местных властей, были уверены в том, что за работу им никто не уплатит. Поэтому они, воспользовавшись удобным моментом, поспешили удрать.

Критически оценив такие «порядки», мы решили действовать иначе. При найме людей мы платили им за полдня вперед. Этот совершенно не принятый в Иране метод так хорошо себя оправдал, что в дальнейшем мы всегда были обеспечены и людьми, и лошадьми.

15 июня через магал (мелкий административный район) Тергевер и небольшое селение Семирабад мы направились в магал Барадост. Перейдя невысокий хребет, мы прошли селение Бадаги и переправились вброд через р. Роузэ-чай около селения Киллю. Затем через р. Назлу-чай у селения Измаил-ага прошли вверх по долине р. Назлу-чай и по ее левому притоку достигли селения Ичкэ-су. В окрестностях Ичкэ-су по каменистым склонам приподнятым над Урмийским озером, начинают попадаться отдельные деревца и даже редкие рощицы иволистной груши. Здесь же растут кусты боярышника, шиповника и тамариска. Состав травянистых растений разнообразен, но преобладают растения степного характера. По берегам рек разбросаны кусты ивы и карагача.

На следующий день мы продолжали идти на запад, пока не достигли горных склонов. Отсюда через перевал высотой в 1750 м над уровнем океана спустились на юг, в бассейн р. Барадост. Здесь местность приобретает уже вполне горный характер. Со всех сторон высятся гребни гор, за которыми на юго-западе поднимается пограничный с Турцией высокий хребет. Он настолько высок, что в ложбинах видны пятна снега.

Ночевать мы остановились в селении Нейчалан, а на следующее утро повернули на юго-восток и дошли до селения Арзин. На этом пути поражало обилие крупных черепах серо-оливкового цвета. Если встать на такую черепаху, она сначала прячется в свой панцирь, а потом осторожно высовывает голову и, не смущаясь тяжестью стоящего человека, продолжает двигаться вперед, как будто бы на ней никого нет.

К растительному покрову здесь вследствие большей высоты примешиваются виды высокогорных растений.

На следующий день, 18 июня, мы предприняли верховую поездку на гору Ситовер (Ситоу), возвышающуюся на пограничном с Турцией хребте. Скалистый подъем на эту гору чрезвычайно крут. Близ вершины, на высоте 2100 м, пришлось пересечь поле фирнового снега, по которому и лошадям, и людям было очень трудно идти. Фирновый снег по своим физическим свойствам похож не то на мелкую скользкую крупу, не то на сахарный песок, снежные крупинки расползаются под ногами, и ноги глубоко уходят в эту зыбкую кашу. У самой вершины снеговой покров оказался ярко-розового цвета. Масса мельчайших водорослей сферелла нивалис, живших на поверхности снега, порождала эту окраску.

С вершины горы открывается широкий вид на запад и юго-запад, в Турцию. В этом направлении вся местность покрыта нагромождениями гор, глубокими долинами и ущельями. Далеко, почти на горизонте, видна громадная горная группа с многочисленными конусообразными пиками, покрытыми снегом и льдом. На горе Ситовер мы собрали много горных травянистых растений. Деревьев и кустарников на этой горе нет.

На обратном пути мы заблудились. Спустились сумерки, а за ними быстро наступила южная ночь. Мы брели с одного холма на другой и в конце концов окончательно потеряли дорогу. Хорошо, что оставшиеся в лагере товарищи догадались развести около стоянки большой костер, на мерцающий свет которого мы и взяли направление. Так в темноте мы ехали часа два с лишним, пока не добрались до лагеря.

На следующий день отправились дальше на юг в селение Мавана. На горных склонах недалеко от этого селения попадались отдельные деревца иволистной и лохолистной груши и боярышника.

Вернувшись в г. Урмию через селения Шейбаны и Кауш, мы сделали там дневку частью для отдыха, частью для того, чтобы разобрать собранные коллекции и оставить их на хранение. А на следующий день мы снова тронулись в путь и, не уклоняясь от течения р. Бердесур, направились вверх по ее долине. От верховьев этой реки свернули на юг и прошли до селения Нери (Нехри), дорога до которого шла то пологими, то довольно крутыми и каменистыми склонами. На следующий день мы продолжали свой путь по довольно ровной горной степной долине до селения Гирдык. Это селение расположено на широкой равнине у подножья круто поднимающегося пограничного с Турцией высокого хребта. Через хребет проходит на высоте 2046 м над уровнем океана перевал Зини-Гядук. Гребень гор поднимается здесь до 3000 м над уровнем океана, а отдельные вершины еще выше.

Так как время было еще раннее, мы решили в тот же день подняться на перевал, перейти через него, потом спуститься по западному (турецкому) склону в долину речки Хеланэ-чай (Хиланэ-чай), текущую в пределах турецкой провинции Шамсдинан, и достигнуть турецких селений Нери (Нехри) и Бенарвэ. По картам расстояние до этих пунктов равнялось примерно километрам 20 и можно было рассчитывать пройти его до сумерек. Но на самом деле получилось не так.

Дорога на перевал Зини-Гядук расчищена для колесного движения и как будто для нашего перехода верхом на лошадях и с вьюками не представляла трудностей. В начале подъем шел по правой стороне ущелья. Выше дорога переходила то на левую, то на правую сторону. Она извивалась змейкой, петляла и вела все выше. Ущелье имело очень дикий вид – кругом обрывы, скалы, большие каменистые осыпи и щебнистые склоны. Деревьев не видно, все камень и камень. У вершины перевала в глубоких ущельях и ложбинах еще лежит прошлогодний снег.

В начале спуска на западный турецкий склон горная река Хеланэ-чай с грохотом несется по глубокому каменистому ущелью, низвергается страшными быстринами, потом прорывается под широким снежным мостом, протекает под ним, как в туннеле, и снова мчится в ущелье.

Дорога проложена по горному карнизу высоко над клокочущей рекой. Местами она так узка, что на ней едва может проехать повозка. Слева обрыв глубиной метров до 70, а справа почти отвесная скалистая стена. Разойтись со встречным караваном на такой дороге почти невозможно.

По мере того как наш караван спускался с перевала, ущелье становилось шире. Шире становилось и русло реки, а течение ее спокойней. Здесь нас встретила неожиданная неприятность: дорогу начали перебегать речные крабы, казавшиеся быстро катящимися, плоскими черными кружками величиной с блюдечко. Лошади пугались внезапно появлявшихся крабов и резко бросались в сторону. Надо было очень внимательно следить за лошадью, чтобы не вылететь из седла, когда она внезапно шарахнется неизвестно куда.

На перевале удалось собрать много разнообразных растений, среди которых оказались еще неизвестные науке. Немного ниже поста Хеланэ начали попадаться растущие в трещинах дикие деревца инжира и лозы винограда, а по берегам реки кусты серебристой ивы. По мере спуска количество деревьев увеличивалось, а их состав становился разнообразнее. У берега реки на склонах появились не только отдельные деревья, но и целые рощи грецкого ореха, дуба Буасье, дуба ливанского, вечнозеленого дуба, дуба приземистого, шиповника, вишни, рябины, кизильника, сирени, сирийской ясени и др. Сперва попадались низкие корявые деревца и кустарники, но чем дальше вниз, тем стволы становились прямее, деревья выше, а кусты пышнее.

Здесь встречаются очень своеобразные животные – хамелеоны. Они произвольно меняют окраску своего тела в зависимости от окраски окружающих предметов, поэтому заметить хамелеона очень трудно. Водятся здесь также опасные хищники – барсы.

Имевшиеся у нас географические карты были неточными. В действительности, путь оказался по крайней мере вдвое длиннее, чем на этих картах. Поэтому к намеченному нами пункту – селению Бенарвэ – мы засветло дойти не смогли. Наступил вечер, а за ним и ночь. Ночь была безлунная, и последние километры пришлось проехать в полной темноте. Ехать верхом на лошади и управлять ею было не только невозможно, но и рискованно. Пришлось спешиться, взять лошадь за хвост и следовать за ней. Теперь уже не ездок управлял лошадью, а лошадь ездоком; лошади шли уверенно.

Пройдя в полном мраке километра три, мы услышали окрик на русском языке: «Кто идет?» Оказалось, что мы дошли до сторожевого охранения русских войск (ведь это было во время войны), от которого получили распоряжение дальше не двигаться и остановиться здесь на ночь.

Кое-как поставили палатки, разостлали брезент и легли спать. Невдалеке слышалось мощное рычащее мяуканье – где-то крался барс. Его рев в тишине ночи гулко отдавался по ущелью, однако мы были настолько утомлены долгим и трудным переходом, что быстро заснули.

Лишь утром мы добрались до селения, расположенного в живописной горной долине. Там два дня производили дальнейший сбор растений и зоологических коллекций. Флора в Бенарвэ очень богата видовым составом и значительно отличается от той, которая была на восточном, иранском склоне. На турецком склоне преобладают более влаголюбивые растения горно-лугового и отчасти лесного характера.

В обратный путь двинулись 25 июня прежней дорогой и спустя три дня к вечеру вернулись в Урмию.

30 июня мы снова покинули Урмию и направились на север к селению Керим-абад. Сначала дорога шла среди садов, окружающих город, затем сады сменились плантациями и полями. По обе стороны дороги на протяжении многих километров журчали арыки, обсаженные ивами.

Через р. Назлу-чай переехали по древному мосту, сложенному из плоских квадратных кирпичей. Мост имеет только один широкий, очень красивый высокий свод. Дальше дорога шла то по степной равнине, то по щебнистым увалам. Местами попадались уже сжатые богарные пшеничные поля, а на пониженных местах небольшие солончаки.

На этом пути нам встречалось много киаризов. Киаризы – это искусственно созданные человеком подземные, облицованные камнем водотоки, при помощи которых вода из горной речки или родника проводится куда-нибудь в долину или на слабо пологие склоны гор и холмов. Постройка киаризов очень трудна, требует большого опыта и времени. В качестве нивелира служит сам мастер. Он ложится на землю, под голову подкладывает кулак и смотрит, как через прицел, между большим и вторым пальцами ноги на исходную точку, откуда надо провести спуск. Так определялось направление плавного спуска сооружения. Если надо проложить более крутой спуск, то под голову подкладывают два кулака, один на другой. Этот способ нивелировки сохранился еще с древнейших времен.

Так как удалять грунт из длинной подземной галереи через входное отверстие очень трудно, приблизительно на равном расстоянии делают вертикальные колодцы. Через эти же колодцы спускают необходимые для облицовки киариза камни.

Преимущество киариза перед открытыми арыками-каналами заключается, во-первых, в том, что сокращается расстояние между источником и выходом воды на орошаемый участок, во-вторых, вода на своем пути не испаряется и не впитывается в землю и, наконец, в том, что киариз многие годы не требует ремонта. Большинство киаризов в районе нашего путешествия было построено в очень отдаленные времена, но они и до сих пор исправно выполняют свои функции. Некоторые из виденных нами киаризов имели протяженность более 10 км.

В нескольких километрах до караван-сарая Куши вблизи дороги наше внимание привлекла горизонтальная площадка, на которой расположены два круглых отверстия, каждое диаметром около 80 см. Через края отверстий переливалась совершенно прозрачная вода и медленно стекала на лужок. В одном из отверстий вода оказалась слегка щелочной и приятной на вкус, а в другой горько-соленой, типа слабительных минеральных вод. В действии воды второго источника мы убедились на собственном опыте и напоив ею лошадь. Уже через два часа наши кишечники резко реагировали на действие этой слабительной воды.

Дальнейший путь на север проходил через перевал Вергевиз на горном хребте Бейдагы. Подъем на перевал очень живописен. Дорога все время вьется извилистой лентой, в стороне весело зеленеют какие-то кустарники. Спуск с перевала очень крут и настолько сдавлен каменными обрывами, что разъехаться здесь со встречным караваном невозможно.

В этот день мы доехали до селения Хантахты в глубине залива Урмийского озера. Отсюда начальник экспедиции и геолог отправились дальше на север, в г. Хой, около которого находятся соляные копи. Я же направился на восток, к пристани Хантахты, которая расположена в укромной, хорошо защищенной от ветров бухте. Уже к вечеру я со всем имуществом экспедиции погрузился на моторный катер и скоро прибыл на нашу базу в Шериф-ханэ. Здесь я пробыл четыре дня, которые целиком посвятил досушиванию собранных для гербария растений, на приведение в порядок дневников и подготовку к отправке всех материалов в Тбилиси.

В эти дни закончили свою работу и другие сотрудники экспедиции. За время нашего путешествия мы прошли не менее 1000 км полезного пути, не считая переездов на моторном катере. Пора было свертывать работу и возвращаться домой.

Наконец, 6 июля мы со всем нашим имуществом и собранными коллекциями погрузились в железнодорожный вагон. Особенно много места в вагоне заняли собранные нами коллекции. Вагон прицепили к первому отходившему из Шериф-ханэ поезду, который оказался товарным, груженным живым рогатым скотом.

Нам предстояло проехать прежним путем, через Сафианский и Марандский перевалы, в Джульфу, а оттуда в Тбилиси. Из окна вагона отчетливо видны обе вершины горы Арарат, покрытые шапками снега. Кругом Арарата на многие километры простирались громадные площади, сплошь покрытые глыбами красной пористой лавы.

До Джульфы дорога почти все время вьется по крутым склонам, то взбираясь вверх, то спускаясь вниз. На крутых подъемах к поезду прицепляли второй паровоз, а в хвосте шел паровоз-толкач. Нередко оба паровоза, тянувшие тяжелый состав с живым скотом, не в состоянии были преодолеть длинные извилистые подъемы. В таких местах скорость движения постепенно замедлялась, наконец поезд останавливался и начинал катиться назад, под гору. Тогда паровоз-толкач резко подталкивал поезд сзади, и тяжелые ящики с геологическими коллекциями летели с полок.

Наоборот, на спусках поезд летел вперед с головокружительной быстротой, а длинная вереница вагонов нажимала на передние все сильнее и сильнее. При таком бешеном спуске на крутых поворотах чувствуешь, как колеса с одной стороны вагона плотно прижимаются к рельсам, а с другой вот-вот оторвутся от них и тогда поезд полетит под откос. Однако все обошлось благополучно, и мы без приключений доехали до станции Джульфа. Отсюда уже нормальным ходом пассажирский поезд доставил нас в Тбилиси и дальше в Ленинград.

Многочисленные научные материалы и коллекции, собранные нашей экспедицией, поступили на дальнейшую обработку и хранение в Кавказский Музей (сейчас Музей Грузии) в Тбилиси, где они находятся и сейчас. Часть дублетов ботанических сборов находится в отделе систематики и географии растений в Ботаническом институте им. В. Л. Комарова Академии наук СССР в Ленинграде.