Материал нашел и подготовил к публикации Григорий Лучанский
Источник: Водопьянов Михаил Васильевич, Григорьев Григорий Карлович. Повесть о ледовом комиссаре. Государственное издательство географической литературы Москва, 1959 г.
Горный туризм привлекал Шмидта потому, что он дает закалку, как ни один вид спорта. Горы ставят трудные задачи. В их преодолении развивается настойчивость, смелость, воля к победе, а также организованность, точность. Все это в большей или меньшей мере было присуще О. Ю. Шмидту.
Как он писал в одной из своих статей об альпинизме, неустанным пропагандистом которого всегда был: «...Необходимость постоянной поддержки друг друга, ответственность за жизнь товарища, жизнь в одной палатке создают крепкое товарищество, приучают к коллективности... Красота и разнообразие видов... расширяют внутренние горизонты человека за пределы личного, мелкого».
Попав в 1924 году в Альпы, советский профессор поднялся так высоко, что смог собрать букетик из эдельвейсов — голубоватых горных цветочков. Достать эдельвейс — значит прослыть в Швейцарии хорошим альпинистом. Ведь этот скромный цветок растет в Альпах на высоте 2500 метров и больше.
В 1927 году Шмидт уехал в заграничную научную командировку в Гёттинген (Германия). Зараженный «альпинизмом», ученый выбрал время для того, чтобы снова побывать в горах Швейцарии.
В Москву Шмидт вернулся уже бывалым альпинистом и стал помышлять о новом походе в горы.
Случай представился в 1928 году. На «крышу мира» — Памир отправлялась советско-германская высокогорная экспедиция.
...В самом сердце Средней Азии крупнейшие горные системы мира, соединившись как бы в один огромный узел, образуют высочайшее в мире плоскогорье — Памир.
Памир был тогда очень мало изучен. Он был главным образом известен лишь в местах, где проходили караванные тропы. А огромный участок между истоками рек Танымас, Ванч, Язгулем, Муксу являлся обширной областью «белого пятна».
Вот в эту неисследованную высокогорную область и отправились русские и немецкие ученые для разностороннего изучения. При экспедиции была создана объединенная альпинистская группа, начальником которой с общего согласия был назначен О. Ю. Шмидт.
Корабль без биографии
Имя подштурмана русского флота Семена Челюскина, первого из европейцев, которому удалось в 40-х годах прошлого столетия, достичь северной оконечности Азии, присвоили совершенно новому пароходу, еще не имевшему своей морской «биографии». Он только что был построен в Дании по заказу советского правительства и предназначался для обслуживания дальневосточной линии Владивосток — Колыма.
Капитан Воронин впервые поднялся на борт «Челюскина» в Ленинграде. Вместе с Шмидтом он обходил корабль и хмурил свои, нависшие над голубыми глазами, густые брови.
Нет, «Челюскин» ему явно не нравился.
Правда, на пароходе были непривычно просторные для ледокольных судов и хорошо обставленные каюты для членов экипажа и пассажиров. Вокруг стен столовой и красного уголка стояли диваны и мягкие кресла, обтянутые светлой кожей. За стеклами шкафов сверкали золотыми литерами корешки книжных переплетов. Удобств было много, но наметанный глаз полярного кораблеводителя не задерживался на них, он сразу заметил существенные недостатки в конструкции судна.
«Челюскин» был очень широк для корабля водоизмещением в 7500 тонн. Непрочные скуловые его части будут поэтому принимать неизбежные удары льдин под прямым углом. Нельзя похвалиться и рулем, он мало послушен и плохо защищен ото льда. Об остальных более мелких недостатках и говорить не стоит...
Опасения Воронина стали сбываться, как только «Челюскин» вышел в открытое море. Его качало сильно и стремительно, как настоящий ледокол. Но ледоколом, увы, он не был.
И все же «Челюскин» не случайно был выбран для дальнего и очень тяжелого плавания. Почему?
Ответ заключался в одном слове:
— Уголь!
Все первоклассные ледоколы, которыми располагала наша страна, были сконструированы для ближних, а не для дальних рейсов. В их трюмы вмещалось недостаточно угля для длительного плавания, и они совсем не могли брать какой-нибудь добавочный груз.
«Челюскин» мог взять с собой столько угля, что ему хватило бы на путь от Мурманска до Владивостока. А сколько разных грузов — продовольствия, снаряжения требовалось экспедиции! А разборные дома, которые предполагалось попутно доставить на остров Врангеля.
Впрочем, была еще одна более важная причина для того, чтобы выбрать «Челюскин». В беседе с корреспондентами газет Отто Юльевич сказал об этом так:
— Успехи, достигнутые в области исследования Арктики в течение первой пятилетки, завершенные походом «Сибирякова», позволяют по-новому подойти к освоению морей и берегов нашего Крайнего Севера. Многое еще нужно исследовать и закрепить, но мы создали достаточную базу для того, чтобы подойти к Арктике по-хозяйски. Арктика теперь не только поглощает материальные средства и человеческую энергию, но и вносит свой вклад в народное хозяйство страны. Чтобы обследовать и окончательно закрепить Северный морской путь, повторяется прошлогодний рейс «Сибирякова». Однако он будет существенно отличаться от него, носившего исключительно исследовательский характер. ...Поход «Челюскина» послужит проверкой проходимости Северного Ледовитого океана не только для ледоколов, но и для транспортных кораблей, конечно, специально приспособленных. В этой экспедиции будет применяться опыт, накопленный в первом сквозном плавании по Северному морскому пути. Почти половина команды «Сибирякова» перешла на «Челюскин». Экспедиция на «Челюскине» имеет и хозяйственную задачу — доставить на остров Врангеля смену зимовщиков и грузы...
У Отто Юльевича был уже не малый опыт трех полярных экспедиций. И на этот раз Шмидт лично руководил подбором кадров и снабжением одной из самых больших экспедиций, когда-либо отправлявшихся в Арктику.
«Челюскин» пришел в Ленинград, как говорится, «голый». На новом судне, только вышедшем из верфи, не было ничего из того, что годами скапливается на старом «обжитом» корабле. Нужны были матрацы и мореходные карты, ложки и сложные оптические приборы, полотенца и хронометры... Все это надо было достать, закупить, заказать заводам, а иногда просто «одолжить» у научных учреждений.
Нелегко было получить для участников экспедиции необходимую теплую одежду. Шмидт особо настаивал на том, чтобы для каждого человека на «Челюскине» имелась малица (меховая шуба с капюшоном, надеваемая через голову), специальная кожаная обувь на теплой подкладке, спальный мешок.
В 1933 году наша промышленность спальных мешков не выпускала. Приходилось делать специальный заказ на них. Снабженцы никак не могли найти подходящую для этого фабрику и пытались уговорить начальника экспедиции отказаться от такой «роскоши», как спальные меховые мешки.
Отто Юльевич рассказал им тогда о том, как готовился к походу на Северный полюс Георгий Седов, мужеством которого он непрестанно восхищался.
Как известно, Седов снаряжал свою экспедицию на скудные пожертвования частных лиц. Когда его судно «Святой Фока» было готово к отплытию, на проводы в архангельском порту собрались многие именитые «отцы города». Один подвыпивший купчина, настолько же богатый, насколько невежественный, сказал Седову на прощание:
— «Вот, Георгий Яковлевич, собрались вы на север и поистратились изрядно на всякую меховую одежу. Ехали бы лучше к Южному полюсу, теплой одежи тогда не понадобилось бы — юг ведь... — и денежки были бы целы»...
— Может быть, нам тоже изменить маршрут! — улыбаясь в бороду, насмешливо закончил Отто Юльевич.
Меховые спальные мешки сослужили челюскинцам отличную службу. Благодаря им была сохранена не одна жизнь в ледовом лагере.
«Челюскин» в основном был снаряжен в Ленинграде. Но кое-что не успели там получить, и погрузка завершалась в Мурманске. Сюда пришли грузы из Сибири и с Украины, из Вологды и Омска...
Наконец, три тысячи пятьсот тонн высококачественного угля и восемьсот тонн разнообразных грузов размещены в трюмах и на палубах «Челюскина». Полоса, обозначающая ватерлинию, скрылась под водой. До предела нагруженный корабль глубоко осел.
Зато на «Челюскине» есть все необходимое, чтобы сто двенадцать человек могли жить с комфортом, не уступающим условиям жизни в большом городе, вести научные исследования, работать, охотиться, отдыхать.
***
Сразу же после моря Лаптевых на «повестке дня» встал остров Врангеля.
Начальник экспедиции созвал совещание, на котором обсуждались планы выгрузки имущества, идущего на станцию и факторию, и о возведении там построек.
Отто Юльевич захотел еще раз проверить планы намеченных работ. Он сидел в конце стола, сжимая бороду в кулак, и задавал научным работникам, оправлявшимся на остров Врангеля, вопрос за вопросом. Его интересовали и очередность построек и индивидуальные планы каждого из зимовщиков.
А корабль между тем очень медленно пробивался на восток. Темпы его продвижения тревожили Шмидта, почти не сходившего с капитанского мостика. Засунув руки в карманы нерпичьей куртки, он не сводил глаз с горизонта. Внешне он был спокоен.
Отто Юльевич решил лично проверить возможность подхода к острову Врангеля. Он связался по радио с летчиком Кукановым, находившимся в это время на Чукотке.
15 сентября в солнечный день «Челюскин» остановился недалеко от мыса Биллингса. Кругом был тяжелый лед, но в небольшой полынье весело поблескивала вода. В эту полынью сел прилетевший гидросамолет Куканова.
Вместе со Шмидтом сел в кабину самолета начальник зимовки на острове Врангеля -Буйко. Взяли с собой «гостинец» — ящик лимонов для островитян.
Во время всего полета к острову Врангеля под крылом были бесконечные белые ледяные поля, с тенями от ропаков, с полосами разводий и пятнами майн. Вряд ли «Челюскин» сможет подойти к нему!
Куканов посадил машину на воду около косы, на которой выстроились в ряд постройки полярной станции.
Гостей встретили четыре человека — жена начальника острова Минеева, радист и два эскимоса. Сам начальник находился в это время у эскимосов, живших на северном побережье острова. Супруги Минеевы зимовали уже четвертый год. После отправки самолетом основной группы зимовщиков жена начальника острова взяла на себя обязанности метеоролога.
Шмидт и будущий «хозяин» острова внимательно осматривали жилой дом, баню, радиостанцию, склад. Все помещения требовали ремонта. На снегу лежали пирамиды моржового клыка, бивней мамонта, добытые эскимосами и приготовленные к отправке на материк. Всюду были развешаны для просушки шкуры белых медведей. В специальном сарае, ожидая погрузки на пароход, резвились медвежата.
Минеева рассказала, что запасы пищи и одежды на острове достаточные. Плохо только обстояло дело с топливом, сожгли уже весь плавник и пустили в дело ящики...
Разведка ясно показала, что «Челюскину» не удастся подойти к острову. Встала еще новая сложная задача — помочь «врангелевцам».
Наутро, тепло попрощавшись с мужественной полярницей, радистом и эскимосами, Отто Юльевич вылетел на станцию мыса Северного.
Мыс Северный — одно из самых величественных и в то же время грозных мест побережья Ледовитого океана. В прошлом году, когда здесь проходил «Сибиряков», на мысе, как, впрочем, и во всем восточном секторе Советской Арктики, не было станции.
Шмидт не мог налюбоваться на отличные, только что завершенные постройки, жилые и вспомогательные помещения новой большой полярной станции. Начальник зимовки Петров с гордостью показывал свое хозяйство.
Вечером к мысу Северному подошел «Челюскин». Перебраться с берега на пароход на шлюпке было невозможно. Бухту забило льдом. Шмидт и Буйко пешком, перепрыгивая с льдины на льдину, отправились «домой».
Полет на остров Врангеля, как писал впоследствии О. Ю. Шмидт, показал, что «пролив Лонга между материком и островом весь покрыт льдом... У острова лед стоял плотно. «Челюскин» явно не мог подойти к острову с южной стороны, но восточнее, в сторону острова Геральда, и далее на юго-восток льды становились более разреженными. Поэтому было принято следующее решение: идти сначала к Берингову проливу, чтобы выполнить эту часть задания; из района Берингова пролива пытаться идти на север и затем на северо-запад к острову Врангеля; если же подход окажется невозможным и с этой стороны, то выгрузить дома и прочее имущество в одном из пунктов Чукотского полуострова, построив таким образом станцию, которая будет во всяком случае полезна, а на остров Врангеля отправить самолетом уменьшенный состав для смены зимовщиков».
…Начальник Главсевморпути внимательно просматривал все отчеты факторий, беседовал с приезжающими в Москву с Севера работниками торговли, инструктировал уезжающих туда:
— Ваше дело не только уговорить человека, никогда не пользовавшегося зубной щеткой и мылом, купить их, но и научить чистить зубы и умываться. Если нужно, разденьтесь и покажите, что вы носите нижнюю рубашку и кальсоны и объясните зачем это делаете. Помогите поставить переносную печку в жилище кочевника и сами протопите ее... Вот как надо торговать на Севере...
Развитие торговли на Севере было неустанной заботой Шмидта. Выступая на хозяйственном и партийном совещании Главсевморпути, он указывал:
— Северное население не нуждается в помощи благотворительного характера. Оно нуждается в том, чтобы ему показали куда идти, дали возможность идти. Это люди талантливые, крепкие. Они выросли. Я жду от вас,— продолжал Шмидт, обращаясь к работникам Главсевморпути,— знания особенностей хозяйства каждого народа, умения найти подход к каждому народу, к каждой его племенной группе (даже в одном народе, например, чукчи — оленеводы и рыбаки совершенно разные), умения подойти так, чтобы помочь населению стать на ноги и одновременно поднять политически, вытеснить остатки кулачества, шаманов... Эту задачу должен выполнять каждый работник на месте, заведующий факторией в первую очередь, метеоролог, радист — где бы то ни было, вы все должны свой персонал научить советскому подходу к населению. Уважение должно быть не слюнтяйского характера — ах, какие симпатичные! Ах, какие у них сказки старинные! Нет, это не наш подход. Подход должен быть такой, что это наши товарищи, которые сумели удержаться в самой суровой в мире природе и под гнетом царского правительства. Это люди достойные, им нужно протянуть руку, помочь хозяйственно организоваться...
Культбазы, расположенные в наиболее отдаленных северных районах, были учреждениями невиданного до того характера — настоящими комбинатами культуры. Они имели школы с интернатами, больницы, агрономические и ветеринарные пункты, Дом народов Севера и культурно-просветительные учреждения, которые вели свою работу, выезжая в тундру,— красные чумы, красные яранги, лодки и плавучие базы.
…В подчинении Шмидта находилась целая армия разных специалистов, работавших в системе Главсевморпути.
Многие из них отправлялись в Арктику в поисках романтики и приключений. О них так говорил Шмидт:
— Было бы нелепо спорить о том — прошел ли период романтики Севера, или нет, как меня спрашивали редакторы комсомольского журнала, которые получают письма от своих читателей с запросом: «Верно ли, что период романтики на Севере уже кончен?» Конечно, смешно так ставить вопрос. Конечно, советская романтика есть везде, где люди работают с подъемом, с радостью. Романтика не исчезает, но романтика меняет свое лицо... В советской действительности реализм и романтика прекрасно сливаются... Но даже романтика в узком своем смысле, романтика с приключениями — все это останется еще надолго...
В самом деле, о каком исчезновении романтики, отсутствии приключений можно было говорить, когда, например, товарищ, утвержденный ЦК ВКП(б) парторгом порта и полярной станции «Бухта Тикси», добираясь туда, три недели ехал на машине от Большого Невера, через Алдан до Якутска. Из главного города Якутии 800 километров он странствовал на лошадях, 1000 километров на оленях, затем 300 километров на собаках. Уже одно такое путешествие само по себе могло явиться проверкой выдержки и выносливости работника, посланного в Арктику.
...Были подобраны все участники экспедиции на Северный полюс, кроме одного.
Отто Юльевич так рассказывал об этом:
— Все шло хорошо, только один человек еще не вполне был уверен в том, что он примет участие в самой экспедиции. Этим человеком был я. Правда, подготовка была поручена мне и под моим руководством осуществлялась. Но термин «руководство» довольно широкий. Поэтому я вновь, не без волнения, поставил перед руководителями партии и правительства вопрос о том, кто именно должен на месте возглавить экспедицию. По этому поводу произошла некоторая дискуссия. Члены Политбюро несколько колебались — разрешить ли мне полет? Товарищ Ворошилов быстро отвел юридическую сторону вопроса, указав, что при современной технике связи руководить можно и из Москвы. В своем ответе я ссылался не только на естественную мечту полярника быть непосредственным участником и руководителем этого важнейшего этапа нашей работы в Арктике. Я говорил также о том, что руководство подобной экспедицией требует слаженности людей, опыта и определенного личного доверия всего персонала к руководителю, которое, как мне кажется, товарищи по отношению ко мне питают.
Я заверял, что мы проведем эту операцию не только с большой настойчивостью, но и с полнейшей осмотрительностью, категорически исключая элементы случайности, ненужного риска и спортсменского ухарства. Получив это заверение, руководители партии и правительства согласились на мое личное участие в экспедиции.
Подготовка к экспедиции шла «без шума». Даже в печати о ней ничего не сообщалось.
...Готовились очень тщательно. В это дело были вовлечены сотни людей на фабриках и заводах, в научных институтах и лабораториях.
Для зимовщиков были сконструированы особо прочные и легкие по весу научные приборы, очень удобная и теплая палатка, состоявшая из четырех слоев: первый слой — брезент, два следующих слоя — гагачий пух и, наконец, четвертый слой тоже брезент.
Шмидт вникал во все мелочи подготовки к экспедиции. Часто можно было видеть его поднимающимся по узкой лестнице на третий этаж здания ГУМа на Красной площади, где в маленькой комнате помещался папанинский «штаб», похожий на вещевой склад во время ревизии. Он рассматривал здесь кастрюли и хронометры, белье и брикеты пищевых концентратов.
Опыт, приобретенный в ледовых походах, давал Шмидту возможность не раз лично убедиться в том, как важно иметь на Дальнем Севере удобную и теплую одежду. По его совету были изготовлены для зимовщиков костюмы, состоявшие из пушистых меховых чулок, пыжиковых рубах и штанов, мехом внутрь, малицы, шапки-ушанки из росомахи, мех которой сохраняет тепло при любых условиях.
Шмидт помнил «спартанский» паек участников Памирской экспедиции, как они страдали от недостатка разнообразия в питании и, учитывая, что четверке отважных на дрейфующей льдине придется вести очень тяжелую жизнь, особенно настаивал на том, чтобы у них был хороший по вкусовым качествам, калорийности и разнообразию рацион. Он помог Папанину связаться с Московским институтом инженеров общественного питания, который разработал рецепты и приготовил широкий ассортимент концентратов сухих супов, каш, киселей, мясных и яичных порошков, витаминизированных конфет, особо питательных сухарей. Все это было существенным дополнением к обычным продуктам—икре и маслу, сыру и какао, консервам и ветчине.
...20 февраля 1937 года. Начальник Главсевморпути отправился на... Северный полюс. Эту поездку он совершил ни на самолете, ни на ледоколе, а на своем служебном автомобиле.
И ехать пришлось каких-нибудь полчаса. «Северный полюс» находился на заснеженной поляне, чуть в стороне от Калужского шоссе. Здесь был установлен домик-палатка, на черном брезенте которого большими белыми буквами было написано: «СССР. Дрейфующая экспедиция Главсевморпути 1937 года». Рядом скрипел ветряк и поднимались радиомачты.
Папанин, Ширшов, Федоров, Кренкель жили здесь уже несколько дней. Стоял трескучий мороз, и они встретили начальника будущей экспедиции, облаченные во все свое полярное обмундирование.
Отто Юльевич интересовался всеми подробностями «генеральной репетиции» жизни на льдине.
— А вы раздеваетесь, залезая на ночь в спальный мешок?— спросил он.
— Нет, холодно! — ответил кто-то из четверки будущих жителей полюса.
— Так дело не пойдет,— сказал Шмидт.— Надо обязательно раздеваться до белья. Правда, на морозе это не очень приятно, но поверьте мне, так гораздо лучше спится в мешке... А как вы будете мыться,— продолжал Отто Юльевич.— Это вопрос серьезный!
Посоветовались и выяснилось, что на регулярные ванны на Северном полюсе рассчитывать не приходится. Подогревание воды связано с расходом горючего, которого на льдине будет не так уж много. Решили, что зимовщики будут обтираться смесью спирта и воды.
Папанин продемонстрировал Отто Юльевичу свое кулинарное искусство. Обед был приготовлен на примусе из концентратов. Шмидт похвалил его:
— Пожалуй, Иван Дмитриевич, в меню ни одного ресторана таких блюд не сыщешь. Да им и невыгодно так готовить. Очень уж сытно. Поешь один раз в сутки, больше о еде и думать не будешь...
О.Ю.Шмидт и Г.А.Ушаков в США
О.Ю.Шмидт перед спуском его в расщелину глетчера. Рядом Р.Л.Самойлович.
Участники экспедиции на "Седове". В центре - О.Ю.Шмидт. Справа от него - В.Ю.Визе. Слева Р.Л.Самойлович и В.И.Воронин.
О.Ю.Шмидт с проводником в Альпах.
О.Ю.Шмидт в студенческие годы.
