Антология экспедиционного очерка

Материал нашел и подготовил к публикации Григорий Лучанский

Источник: Зверев Максим Дмитриевич.Конец белого пятна. Государственное издательство географической литературы, Москва, 1960 г.

  

Голодная степь многие годы была белым пятном на географической карте нашей родины. Хорошо известная в своих окраинных частях, она долгое время оставалась загадкой в глубинных территориях. Одним из первых исследователей внутренних частей Голодной степи был молодой и талантливый советский ученый В. А. Селевин. Его путешествиям и приключениям посвящена повесть алмаатинского писателя М. Зверева.

 

Посвящается светлой памяти зоолога

Виктора Алексеевича Селевина,

энтузиаста покорения пустыни Бет-Пак-Дала

 

Страницы прошлого

(вместо предисловия)

 

Более двух тысяч лет тому назад по безлюдной пустыне медленно шел большой караван верблюдов. Животные брели по тропам, пробитым сайгаками и куланами. С этим караваном ехал к усуням (Усуни – скотоводческие кочевые племена, жившие в VII – VIII веках до нашей эры) китайский посол Чжан-цзян. Он заметил много интересного в пустыне, и ему принадлежат первые страницы, написанные о природе Бет-Пак-Далы.

Текли века... Одно столетие сменялось другим. Снова раздался в пустыне звон колокольчиков большого каравана. Это Замарх, глава посольства византийского императора Юстиниана II, возвращался от тюркского властителя Алтая. Его верблюды прошли мимо безбрежных просторов Балхаша и ушли на запад по Тургаю. Часть его спутников пересекла Бет-Пак-Далу.

А еще через сто лет караван буддийского паломника Сюань-цзяна прошел через верховья реки Чу, дошел до Аулиэ-Ата, ныне Джамбул, а оттуда направился в Индию. Он оставил ценные сведения о торговле и занятиях местных жителей, их быте и верованиях.

Спустя почти шестьсот лет после Чжан-цзяна описание страны, расположенной между реками Или и Таласом, оставил китайский министр Елюй Чу-цай, сопровождавший Чингис-хана в его западном походе.

С этих пор с каждым столетием все чаще в пустыню стали проникать путешественники-миссионеры, послы, султаны, военные и торговые люди.

В середине прошлого века по пустыне прошли первые экспедиции русских ботаников, зоологов и почвоведов, но они обследовали только окраины Бет-Пак-Далы. Центр пустыни долгое время оставался на карте огромным белым пятном. Царское правительство России не уделяло необходимого внимания изучению далеких окраин. Только после Великой Октябрьской революции советские ученые занялись ликвидацией этого белого пятна на карте родины.

Среди первых исследователей пустыни Бет-Пак-Далы был зоолог Виктор Алексеевич Селевин. Возглавляя экспедиции, он много раз пересекал пустыню в нескольких направлениях на лошадях и верблюдах, а затем и на первых отечественных машинах.

Целью экспедиций Селевина было изучение состава почвы, характера растительности, животного мира и геологического строения Бет-Пак-Далы. Собранные учеными материалы, указали пути хозяйственного освоения пустыни.

Кандидат биологических наук Виктор Алексеевич Селевин умер внезапно в 1938 году, вернувшись из Бет-Пак-Далы.

За свою короткую тридцатилетнюю жизнь молодой ученый опубликовал несколько десятков научных работ и оставил незаконченные рукописи: «Побежденная пустыня», «В стране антилоп и газелей» и другие. Записки В. А. Селевина, рассказывающие о суровой природе пустыни и о возможности ее покорения, послужили источником для данной книги. Автора пленили образы молодого ученого Селевина и следопыта пустыни казаха Даукена Кисанова – двух энтузиастов, отдавших свои жизни великому делу – освоению Бет-Пак-Далы.

 

На «кораблях пустыни»

 

Бет-Пак-Дала... Издавна эта земля называлась Голодной степью.

Безжизненными кажутся ее просторы, долог и труден путь по ней от колодца к колодцу.

Ранним летним утром небольшая группа ученых отправилась от станции Чу к центру огромной пустыни Бет-Пак-Далы. Возглавлял экспедицию молодой зоолог Виктор Алексеевич Селевин.

Впереди в мутном мареве вырисовывались серовато-голубые очертания небольших возвышенностей. Туда, в загадочную даль пустыни, медленно шагали тяжело нагруженные верблюды. На переднем большом белом верблюде сидел проводник экспедиции старик Али. Он пел нескончаемую песню о том, что видел за свою долгую жизнь, и о том, что попадалось ему сейчас на глаза. За вьючными верблюдами, глубоко увязая колесами в песке, тащились две брички.

Селевин ехал вслед за проводником, время от времени записывая что-то в блокноте. Легкий ветерок закружил лист бумаги и понес его вперед под ноги упряжных верблюдов. Животные испугались и забились в оглоблях. Путники бросились к ним, стараясь успокоить, но верблюды ревели и плевались, обдавая всех жвачкой. Едва успокоили упряжных, как заупрямился один из вьючных верблюдов. Он упал, сбив на сторону вьюки. Пришлось его переседлать и перевьючить.

Остановки следовали одна за другой. За день караван преодолел не более десяти километров.

Прошло три дня. Солнце жгло так сильно, что даже короткие дневные переходы стали невыносимы. Решили продолжать путь ночью, когда спадет жара. Кончилась вода, но, по расчетам Али, экспедиция на следующий день должна была достигнуть родника у подножия гор.

Ночь была темной, беззвездной. Шли не останавливаясь до рассвета, изнемогая от усталости и жажды, а утром выяснилось, что ночью караван сделал круг по пустыне и очутился вновь там, откуда вышел.

 – Шайтан смеется над нами, туда-сюда посылает. Худо ночью ехать, говорил я, надо ночевать, все делаешь не то, – ворчал на Селевина проводник.

Чем выше поднималось солнце, тем тяжелее становился путь. Радовало только, что недалеко горы, дающие прохладу.

Селевин пошел вперед искать воду. Али хриплым голосом напутствовал его.

 – Иди прямо на желтую сопку. Это Сары-Булак. Там большой родник.

Виктор Алексеевич оставил караван и под нестерпимо горячими лучами солнца, изнемогающий от жажды, через три часа добрался до Сары-Булака.

Он увидел русло родника и бросился к нему.

Но какая-то мертвая тишина вокруг испугала Селевина. Не видно было никаких признаков жизни, ни кустика, ни зеленой травки. Страх охватил Виктора Алексеевича: «Может быть, русло высохло? Что делать тогда, как добираться дальше?»

Без всякой надежды он подошел к роднику. Ни капли воды не было в нем. В изнеможении Селевин сел на раскаленный камень. Перед глазами плыли круги, в голове шумело, рот пересох.

С едва слышным жужжанием мимо пролетело какое-то насекомое. Виктор Алексеевич поднял голову. Совсем рядом на глинистый обрыв сухого русла села крупная оса. Насекомое начало наращивать трубочку  (В такой трубочке из сырой глины осы откладывают яички из сырой глины для своего гнезда).

«Чтобы делать такие трубочки, осы носят воду, – вспомнил Селевин, – значит, где-то близко есть родник!»

Вскоре оса поднялась, сделала небольшой круг над своей постройкой и мгновенно исчезла. Ее полет был так стремителен, что зоолог не успел заметить направления.

Неожиданно над головой раздался знакомый крик чернобрюхого рябка. Птица летела вдоль подножия горы и, постепенно снижаясь, скрылась за ее выступом.

Вскоре рябок вернулся обратно.

«Конечно, он летал на водопой!» – решил Селевин и бросился к повороту.

Совсем недалеко у подножия скалы ярко зеленело пятно сочной травы.

 – Вода!

Припав к роднику, Селевин жадно, с наслаждением пил чистую холодную воду и долго умывался.

Перед закатом солнца вдали показался караван экспедиции. Он шел медленно и уныло. Селевин разжег большой костер из сухой травы. Караван пошел прямо на дым.

Вечером лагерь у родника напоминал веселый той (праздник, пир).

 

* * *

 

У Сары-Булака экспедиция провела несколько дней. Изучались почвенные разрезы, собирались растения, Селевин добывал животных для коллекций.

В ущельях Сары-Булака встречалось много кекликов. Внимательно наблюдая за малоизученными птицами, Виктор Алексеевич записал в своем дневнике:

«У этих замечательных краснолапых горных куропаток до сих пор не разгаданы тайны семейной жизни. С одним выводком ходит самка, с другим самец, а третий водят две взрослые птицы. Однажды я встретил выводок с несколькими десятками птенцов разного возраста. «В чем же дело?» – задумался я.

Мои размышления прервала лисица. Она бежала по самому дну ущелья. Я поднял бинокль и стал следить за ней, спрятавшись за камень.

Внизу раздалось хлопанье крыльев и тревожный крик птицы. Маленькие кекличата брызнули во все стороны и спрятались в камнях. Лисица бросилась к кеклику. Но он не улетел, а, не двигаясь с места, кричал и хлопал крыльями. Лисица схватила его, с жадностью съела и побежала дальше. Кекличат она не заметила.

В конце ущелья опять тревожно закричал кеклик и внезапно замолчал, как подавился. Конечно, и его постигла та же участь. Хищница приспособилась собирать дань с кекликов в неурочные дневные часы.

Я снова перевел бинокль на место гибели первого кеклика. Птенцы еще долго лежали притаившись. Наконец до меня долетел тонкий писк – кекличата взобрались на камни и запищали. Их писк разносился далеко по ущелью. Вдруг из-за горы вылетела взрослая птица и, планируя, опустилась около кричащих птенцов. Они бросились к ней. Кеклик побежал в гору. Птенцы последовали за ним – сначала пушистой плотной кучкой, а затем вытянулись длинной цепочкой. Кеклик несколько раз останавливался, поджидал отстающих, и наконец все перебежали за гору.

Перейдя туда, я долго осматривал склон горы в бинокль. Птичек не было видно. Я сделал несколько шагов, выбирая место, где бы расположиться для наблюдений. Вдруг у моих ног захлопал крыльями и забился кеклик. Птенцы разного возраста бросились в стороны и спрятались в камнях. Но среди крупных легко можно было заметить крошек-сирот, которых только что привели в чужой выводок.

Я быстро пошел назад, чтобы не пугать объединенного семейства. Мне стало понятно, что у этих птиц стремление отводить от гнезда врага в некоторых случаях граничит с самопожертвованием, а сирот принимают другие выводки».

Пока производились работы, верблюды хорошо отдохнули. Можно было двигаться дальше, но неожиданно заболел проводник Али. Старик жаловался на сердце.

Селевин утешал больного:

 – Ничего, Али, завтра поправишься!

 – Завтра? Ой-бой, чую я, завтра хуже будет! – стонал больной. – Шибко мешаю только другим, совсем бесполезный стал, как ведро в колодце, какое упало! Да ты меня не слушай, язык мой совсем плохо голова слушается. Иди, работай, а то мой язык на месте не лежит, все болтает.

К вечеру Али сделалось хуже, и он стонал, приговаривая:

 – Ой-бой, все тело как верблюд ногами топтал... Несмотря на то, что из раскаленной за день пустыни дул теплый ветер, Али все время жаловался на холод и просил укрыть его кошмой. Казалось, что жизнь вот-вот выскользнет из его тщедушного тела.

Утром Селевин подошел к больному. Старик не спал и чувствовал себя плохо.

 – Сон убегал от меня, как овца от сгоревшей травы, – пожаловался он. – Сон дает человеку силу, но ко мне он не пришел.

Нужно было отвезти больного в ближайший поселок на краю пустыни и срочно искать другого проводника. До поселка, по словам Али, было два дня пути.

На следующее утро запрягли в телегу верблюда, положили в нее мягкой травы и устроили старика, как на постели. Сзади привязали бочонок с водой и мешок с провизией. Селевин сам решил отвезти больного.

На третий день они благополучно добрались до небольшого аула.

Али стал чувствовать себя лучше, но был еще очень слаб. Селевин оставил больного у его родственников, нанял коня и поехал искать нового проводника.

Поиски затянулись. Никто не знал дороги к центру пустыни, куда должна была идти экспедиция.

Объехав почти все поселки, Селевин добрался до последнего населенного пункта – Сузака, с низкими глинобитными постройками и пирамидальными тополями в тенистых садах.

В поселке был многолюдный и шумный базар, но и здесь Селевин не мог найти проводника. Никто не соглашался вести экспедицию в неведомые просторы пустыни.

Председатель сельсовета, пожилой полный казах в яркой тюбетейке, внимательно и немного удивленно выслушал русского ученого, который свободно говорил по-казахски.

 – Кажется, я могу помочь вам, – сказал он. – У нас в Сузаке живет Даукен Кисанов. Как и его отец, он еще мальчиком стал охотником-мергеном. Даукен исколесил пустыню вдоль и поперек, знает все колодцы и много раз был в центре Бет-Пака. Поговорите с ним, я думаю, он согласится быть вашим проводником. Живет Даукен вон там! – председатель встал и показал на дом в конце улицы.

Он задумался и минуту спустя, видимо охваченный воспоминаниями, медленно заговорил:

 – Даукен первый взялся провести отряды Красной Армии через Бет-Пак-Далу, когда начались байские восстания и богачи укрывались в пустыне. Он много раз участвовал в боях с басмачами. Все колхозники знают и уважают его...

Долго еще председатель вспоминал о далеком прошлом, а потом и молодой ученый рассказал ему о планах исследования и освоения Бет-Пак-Далы. Расстались они друзьями.

Селевин легко нашел маленький глинобитный домик на краю Сузака. На воротах висели рога архара. Прямо за домиком начиналась безбрежная пустыня.

На стук Селевина вышел пожилой казах. Это и был Даукен.

Селевин объяснил Кисанову, зачем приехал к нему. Старый мерген молча взглянул на ученого внимательным, изучающим взглядом и согласился быть проводником экспедиции.

 – Я много раз проходил через всю пустыню. Дорогу и колодцы знаю хорошо, – ответил Даукен по-русски.

У Селевина словно камень свалился с сердца: ведь из-за отсутствия проводника экспедиция в пустыню могла сорваться.

Наступал вечер, возвращаться назад было поздно, и Селевин остался ночевать у Даукена.

Рано утром маленький Нагашибек, сын Даукена, подвел к крыльцу двух оседланных лошадей.

Вещи проводника легко уместились в небольших кожаных переметных сумах. Вот и сам он появился во дворе в одежде и обуви из сайгачьей кожи. В таком костюме охотнику легко подползать к пугливым животным по колючему боялычу. За плечами Даукена висело старинное ружье с сошками, украшенными «для меткости» символическими перьями филина. Белая повязка на голове дополняла его костюм. В руках он держал лисий малахай.

Мерген попрощался с женой и сыном и легко вскочил в седло. Шакарья, его верная подруга, десятки лет скитавшаяся с ним по безводной пустыне, долго стояла около домика, обняв Нагашибека, и оба они смотрели вслед всадникам, пока те не исчезли вдали.

 

* * *

 

Участники экспедиции были обеспокоены долгим отсутствием Селевина. Лишь на исходе второй недели далеко в пустыне они увидели две черные точки. Солнце скрылось за горизонтом, но в бинокль на фоне вечерней зари были хорошо видны всадники.

Быстро сгустились сумерки, и темный полог ночи опустился над пустыней. В лагере запылал огромный костер, на который легко было ориентироваться путникам.

Вскоре Селевина уже обнимали товарищи, и он представлял им нового участника экспедиции:

 – Знакомьтесь! Это наш проводник – Даукен Кисанов.

Утром следующего дня двинулись в глубь пустыни. Новый проводник повел экспедицию туда, где еще не ступала нога ученого и исследователя. Без троп и дорог Даукен вел караван от колодца к колодцу.

Тяжело ехать на верблюдах в жаркие летние дни. Воздух настолько раскален, что трудно дышать, а мерная верблюжья поступь укачивает до тошноты.

На необозримых просторах пустыни виднелась сизоватая полынь и кустики боялыча. Они напоминали осеннюю засыхающую растительность и едва прикрывали почву. Тронутая первыми морозами полынь теряет эфирные масла, а вместе с ними и горечь, становясь лакомым и питательным кормом для овец, верблюдов и других животных. Полынь всю зиму сохраняет в себе жир и белок. Оказывается, Бет-Пак-Дала, что в переводе на русский язык означает «Голодная степь», может прокормить зимой огромное количество овец. Это открытие воодушевило путешественников. Оно совершенно меняло представление о Бет-Пак-Дале как о непригодной и ненужной земле.

На одной из остановок нашли редкий кустарник – кандым. Климат пустыни сильно изменил это когда-то лесное растение.

Раскаленный воздух, казалось, должен был высушить все кустарники и травы, но, живя в пустыне, растения приспособились и, пуская мощные корни, достают ими влагу с большой глубины.

Маленький кустик жузгуна, меньше метра высоты, пустил свои корни на пятнадцать метров! Свежее обнажение пород раскрыло ученым этот «секрет». Корни жузгуна обладают способностью «ползти» в поисках неиспользованной влаги: ветер выдувает из-под него песок – длинные корни, однако, продолжают удерживать его.

Каждый день приносил новые находки. Профессор Ташкентского университета Д. Н. Кашкаров неутомимо ловил быстрых пустынных ящериц, многие из которых еще никем не были описаны.

Даукен с нескрываемым удивлением смотрел на седого ученого. Вечером у костра профессор объяснял мергену, для чего он собирает коллекции, как учит зимой студентов, зачем пишутся научные работы. Даукен внимательно слушал.

На другой день, когда караван только что отошел от колодца, около которого останавливались на отдых, Даукен вдруг торопливо спрыгнул с коня и бросился вперед с малахаем в руках. Он принес профессору крупную шершавую ящерицу-агаму. Для устрашения она открыла рот, и ярко-синий цвет залил ее шею, брюшко и передние лапы.

С этого дня мерген сделался ревностным помощником профессора и помог ему найти несколько мелких животных, еще неизвестных в науке.

Безотрадна и неприветлива глинисто-щебнистая пустыня. На сотни километров от Усть-Урта до Прибалхашья растянулась она, опоясывая Чуйскую долину с севера, и кажется, что ей нет конца и края.

Гробовое молчание царит в угрюмых просторах. Но жизнь все-таки видна и здесь. Безмолвно, словно куда-то спеша, пробегают по «своим делам» большеголовые ящерицы пустыни. Их видно, только когда они движутся. Остановятся и исчезнут. Окраска их удивительно сходна с почвой и потому хорошо укрывает от врагов. Поймать эту ящерицу не так-то просто: с поразительной быстротой она несется вперед, то и дело резко меняя направление, и наконец исчезает в какой-нибудь норке. Такое проворство спасает ее не только от врагов, но и от полуденного зноя, когда песок накаляется до шестидесяти градусов: он не успевает обжечь ящерицу.

Насекомых видно мало. Чаще других встречаются жуки-чернотелки, черные как сажа, ползающие по горячей поверхности почвы. У жуков-чернотелок черные надкрылья срослись и не раскрываются, так что летать они не могут.

Целый день прячутся в тени под большими камнями и за чахлыми полукустарниками пустынные жаворонки. Передвигаются тени, а вместе с ними и птички. Только по утрам раздаются в воздухе их нежные трели.

Реже показываются чеканчики и славки. Посидят, посмотрят на людей и опять нырнут в заросли боялыча или в пустую норку. Хищных птиц в пустыне почти не видно – для них здесь мало добычи, только иногда пролетит пустынный сарыч. Изредка попадется на глаза маленькая пустынная дрофа-красотка с пестрым оперением и украшениями на голове. Питается она жуками-чернотелками и не нуждается в воде, довольствуясь влагой, которую находит в насекомых и растениях.

Сгущаются сумерки, дневной жар спадает. Пустыня оживает. Из нор выбегает бесчисленное множество тушканчиков. Огромными прыжками носятся они взад и вперед, едва прикасаясь к земле длинными задними лапами. Передние у них прижаты к груди. Присядут зверьки и начинают передними лапами быстро выкапывать сочные луковицы тюльпанов, которые дают им необходимую влагу и служат пищей.

Новый полдень. Воздух, поднимаясь от раскаленной земли, переливается струйками. Жара становится невыносимой, и все время хочется пить.

Как раз в это время усталые путники увидели вдали серебристую полоску воды. Кажется, что это большое озеро или река. Ясно видны отражения кустов на зеркальной поверхности. Наконец-то можно будет выкупаться и отдохнуть в тени!

Но это мираж!.. Он быстро рассеивается, принося жестокое разочарование.

Первое знакомство с миражем в самом начале экспедиции было курьезным. В полдень на привале около небольшого соленого озерка самый молодой из участников экспедиции Борис, студент второго курса Ташкентского университета, ворвался в палатку, взволнованно крича:

 – Виктор Алексеевич! Там на берегу ходит кулик на двухметровых ногах! Скорее!

К удивлению Бориса, его слова не произвели должного впечатления. Селевин улыбнулся и спокойно сказал:

 – Это тебе кажется.

 – Да уверяю вас...

 – Нет, Боря, это мираж – обман зрения, подойди ближе и ты убедишься. Впрочем, возьми ружье и добудь этого кулика, он нам нужен для коллекции.

Борис схватил ружье и побежал к озерку. Раздался выстрел, а через некоторое время вернулся в лагерь смущенный Борис с обыкновенным куликом-шилоклювкой.

Пустыня – царство миражей. В ясную погоду маленький куст солянки кажется издалека сказочным сооружением или делается настолько похожим на... грузовую машину, что заставляет путешественников свернуть в сторону и подъехать к этой «машине». Только тогда все убеждаются, что это мираж. Даже бинокль не помогает обнаружить обман.

Но вот новое происшествие привлекло всеобщее внимание:

 – Идите смотреть на поединок черепах! – закричал Борис.

Две крупные черепахи, вероятно самцы, стояли друг против друга, упираясь ножками в песок. Они втянули в себя головы, шипели и как по команде, раскачавшись, громко стукали друг друга своими панцирями.

Более крупная черепаха стала оттеснять назад своего противника. Перевес сил был явно на ее стороне. Вдруг побежденная с необыкновенным проворством повернулась и побежала в сторону, оставляя на песке следы, словно маленький игрушечный танк.

Борис принес в палатку победителя. Селевин взял у него из рук черепаху, внимательно осмотрел и сказал, что ей тридцать пять лет.

 – Как, Селебе, ты узнал это? – заинтересовался Даукен, с первых дней путешествия он так стал звать Селевина.

 – У черепах легко узнать возраст: каждый щиток ее панциря, ежегодно увеличиваясь, образует годичные полосы. Сколько полосок на щитке, столько лет и черепахе. Точно так же узнается возраст дерева на срезе ствола. В благоприятные годы черепахи растут быстрее, и тогда расстояние между полосками шире. Черепахи могут жить десятки лет.

 – У нас никто не знает этого! – воскликнул Даукен. – Теперь я расскажу своим детям, а те передадут внукам! Спасибо тебе, Селебе, за науку.

Вечером Виктор Алексеевич бродил по окрестностям лагеря.

Косые лучи низкого солнца освещали на щебне пустыни серебристо-белые пятна. Это были тенета пауков, натянутые у входов в покинутые норки грызунов или просто между камнями.

«Каких же мух ловят эти хищники? – подумал Селевин. – Ведь здесь их почти нет».

Виктор Алексеевич сел на землю около одной особенно крупной паутины. Он успел исписать несколько страниц дневника, но ни одно насекомое за это время не попало в тенета.

На обратном пути к лагерю Селевину повезло: на его глазах кобылка угодила прямо в паутину. Тут же из-под камня выскочил небольшой паук, укусил кобылку за заднюю ногу и убежал в сторону, на край тенет. Укушенная ножка насекомого сразу отпала: «сработали» особые ножички.

Паук немного помедлил. За это время его яд должен был убить жертву. Затем он спокойно подполз к кобылке, схватил отпавшую ножку и унес ее в глубь своего подземелья, под камень...

Пока не прекратились колебания паутины, кобылка вела себя спокойно, а затем вдруг резко оттолкнулась и выскочила из паутины. Она была спасена!

Селевин медленно шел к лагерю, размышляя над инстинктом насекомых, который руководит их поведением иногда с удивительной целесообразностью, как, например, у этой кобылки, и с поразительной «глупостью», как у паука, схватившего только сухую ножку.

Кругом чернела щебнистая пустыня. В стороне Селевин увидел Бориса, который старательно переворачивал камни и укладывал их нижней, светлой стороной вверх.

Борис заметил Селевина, когда тот остановился за его спиной. Студент растерянно поднялся, и румянец смущения выступил на его загорелом лице.

 – Что это вы делаете? – спросил Селевин и тут же увидел на черном фоне камней слова: «Привет лю...»

Селевин улыбнулся:

 – Ладно, ладно, никому не скажу... пусть это будет тайной столетий, ведь пустынный загар на щебне образуется тысячелетиями. Солнце выпаривает из камней марганцево-железистые окиси, и они темнеют, покрываясь пустынным загаром. Вы это здорово придумали! Перевернув камешки светлой, незагорелой стороной вверх, вы написали эти слова в века! Надо на всех остановках «писать» даты движения нашей экспедиции и вообще «переписываться» с будущими исследователями и жителями пустыни.

Однажды вечером на привале Даукен сказал, что знает одного ученого, который живет в Алма-Ате.

 – Кто он, может быть, и мы знаем его? – спросил Селевин.

 – Начальник музея, я был проводником в его экспедиции по реке Чу.

 – Что же ты раньше не сказал об этом?

 – Но ведь ты не спрашивал, Селебе.

 – А я-то думаю, откуда мне знакома твоя фамилия! – воскликнул Селевин. – Теперь я вспомнил: перед самым выездом в пустыню я получил письмо от директора музея с ответом на мои вопросы о подробностях его последнего путешествия по Чу. В нем он упоминает о проводнике Кисанове. Так, значит, это ты и был! Письмо со мной, и я его вам прочту.

Виктор Алексеевич сел ближе к костру и начал читать:

«...тяжелы, изнурительны три дня пути по пескам. Сделав привал в развалинах старой кокандской крепости Тасты, мы поспешили дальше, так как запас пресной воды в бурдюках иссякал, а до новой воды было далеко. Товарищи уехали к родникам Тогузтума, а я и два проводника решили померяться с пустыней...

Распределили уменьшенный паек воды, но палящее солнце крало у нас и последние капли... Шли долго. Животные двигались с понурыми головами, а люди, мучимые жаждой, с трудом могли говорить. Мы впадали в полусонное состояние, переходящее в галлюцинации. Вот вы слышите журчание ручейка, уже видите его кристально чистую и холодную воду, с жадностью тянетесь к ней, но это только мираж. Вдруг мы очнулись от громкого возгласа проводника Кисанова:

 – Вода!

К нашему ужасу, из трех найденных колодцев не оказалось ни одного с питьевой водой. С сильным запахом сероводорода, горько-соленая и тухлая вода едва позволила нам смочить губы и сполоснуть рот. Но проводник оказался хорошим следопытом. Глядя на землю, он, по непонятным для нас соображениям, заявил: «Здесь близко есть люди». Действительно, не прошло и двух часов, как люди были найдены, а вместе с ними – прекрасная вода и замечательный айран.

Гостеприимство казахов оказалось свыше всяких ожиданий! Нас наперебой угощали! Мы напились айрану сколько могли, а нам все предлагали пить его еще.

Так этот тяжелый день закончился радостью».

 

* * *

 

Пустыня еще отдыхала в предрассветной прохладе, а Даукен уже отправился на охоту за джейранами. Все участники экспедиции спешили провести работу до наступления жары и разбрелись по своим делам. Селевин остался в лагере один, чтобы записать в дневник все события прошлого дня. Палатки были раскинуты у колодца, около древней могилы какого-то бая. День наступал жаркий, томительный.

К полудню почти все вернулись в лагерь. Даукен пришел последним, утомленный, изнемогающий от жажды и без добычи...

 – Джейранов нет, – сообщил он упавшим голосом.

Для мергена неудачная охота – самое большое огорчение.

 – Утро было жаркое, – рассказывал Даукен, – джейраны раза два только показались вон за тем такыром. Наверное, они залегли на отдых. Жажда томила меня, и я не стал их искать. Завтра утром до рассвета пойду к Колодцу Старух. Я принес тебе обещанное, Селебе, – продолжал Даукен, немного помолчав, – стрелу, черепки, огневые камни. Помнишь, я рассказывал тебе, что находил их раньше в Бет-Паке. А ты еще не верил мне.

И Даукен достал из кармана кожаных штанов каменный наконечник стрелы, осколки посуды и кремней. Участники экспедиции с удивлением рассматривали их. Ученым они были дороже всех джейранов, так как обещали величайшие открытия. Ведь раньше считали, что эта пустыня никогда не была заселена людьми.

Несмотря на палящее солнце, все сейчас же отправились к месту находки. У небольшой горы Даукен остановился и сказал, показывая на полузасыпанный вход в пещеру:

 – Вот аул диких людей.

Пещера была очень мала. С трудом в ней могло поместиться несколько человек в сидячем положении. Передвигаться там можно было только на четвереньках.

Целый день прошел в кропотливой работе, и труды не пропали даром. Было найдено много каменных наконечников стрел, копий, скребков для очистки шкур и кремневых пластин, заменявших ножи.

Измученные жарой, но счастливые результатами работы, все собрались у входа в пещеру, когда солнце стало опускаться за горизонт. В том, что пустыня в прошлом была населена людьми, теперь не было никакого сомнения. Это было ценным научным открытием. Утром решили перенести сюда лагерь и продолжать исследования.

Борису пришлось вернуться в пещеру за потерянной фуражкой, и оттуда раздался его голос:

 – Виктор Алексеевич! Скорее сюда, смотрите, все стены здесь разрисованы!

В самом деле, когда лучи заходящего солнца осветили пещеру, стало видно, что на стенах, вероятно острыми обломками камней, высечены примитивные изображения охоты на диких животных.

Несмотря на схематичность рисунков, все же можно было понять, что хотели изобразить художники древности много тысяч лет тому назад.

Утром лагерь экспедиции перенесли к пещере, и целую неделю изучали окрестности. Недалеко от первой пещеры нашли еще две, совсем маленькие, но тоже со следами пребывания в них первобытных людей и с рисунками на стенах.

«У нас теперь имеются драгоценные документы далекого прошлого, – записал Селевин в своем дневнике. – Наши находки являются свидетелями тех времен, когда в Бет-Пак-Дале жили люди. Этого никто из ученых не предполагал. Теперь у нас есть доказательства! Как ни странно, но о более ранних временах жизни Бет-Пак-Далы известно ученым гораздо больше. Известно, что несколько десятков миллионов лет тому назад пустыни здесь вовсе не было. В тысяча девятьсот двадцать девятом году профессором Коровиным в северо-западных отрогах Кара-тау были обнаружены остатки вымершей флоры. Судя по ним, на этой территории были богатые субтропики с разнообразным растительным и животным миром.

Установлено, что на месте юго-западной Бет-Пак-Далы находилось теплое море. Его заливы были окружены песками, топями и болотами с влажными тенистыми лесами из пальм, ликвидамборов, секвой и других деревьев. Лес напоминал картину современных субтропических лесов Южного Китая и Японии. Среди разнообразного и богатого растительного мира вокруг озер бродили вымершие теперь животные. Это были длинноногие с уродливо вздернутой кверху мордой примитивные носороги-апиацератериумы, массивные бранхотериумы на коротких толстых ногах, гигантские млекопитающие моропусы на высоких передних ногах, с вытянутой шеей, с тяжелыми массивными конечностями и маленькой головой. Кости всех этих животных давно найдены учеными.

В середине третичной эпохи море стало высыхать и отступать на юго-запад. Климат становился холоднее и суше. Началось горообразование в разных частях материка Евразии, особенно в глубине Центральной Азии. Это еще более изменило климат. В лесах стали развиваться холодостойкие растения, кое-где леса исчезли вовсе, появились новые животные.

На Иртыше, у Павлодара, найдена эта более поздняя, как ее называют, «пикермийская» фауна: трехпалая лошадь – гиппарион, первобытный верблюд, газель, жирафа, много хищных зверей, а из птиц – страус. Эти животные обитали уже в открытых местах, может быть, с пятнами перелесков.

В то время когда исчезали леса, высыхало море, крупные травоядные из-за отсутствия пищи и воды стали вымирать.

Наконец воды стало совсем мало. Ее окружили топи, вязкие пески и илистые грязи. Стремясь к источникам воды, животные шли и гибли на берегах. Их засасывал ил с жидким песком.

Так хоронила природа третичных гигантов и сберегала их останки миллионы лет.

Геолог Яковлев в урочище Бор-оба обнаружил на протяжении сорока километров сплошное кладбище гигантских животных, погибших, вероятно, в одно время в трясине на берегу еще уцелевшего небольшого водоема. Это место назвали «Кладбищем богатырей». А благодаря нашим изысканиям теперь все узнают, что уже тысячи лет тому назад здесь жили люди».

Потрясенные сделанными открытиями, участники экспедиции долго не могли заснуть этой ночью. Перед ними возникали яркие картины далекого прошлого.

 

* * *

 

Миллионы лет назад, там, где сейчас находится пустыня Бет-Пак-Дала, плескалось изумрудное теплое море.

Было раннее утро, такое же веселое и солнечное, какие бывают на земле и теперь в летнюю пору. Солнце ярко освещало все вокруг, а легкий ветерок играл листьями высоких пальм.

В море на мелком месте лежал огромный травоядный ящер-триходонт. Гигантское животное с длинной шеей, несоразмерно маленькой головой и короткими лапами было неповоротливо и неуклюже. На суше ноги его не могли выдержать тяжести тела, поэтому триходонт жил в море. В хорошие, теплые дни ящер любил греться на солнце, и в это ласковое утро он лежал на песке, подставляя жарким лучам то один, то другой бок. Волны разбивались о громадную тушу, как о скалу, но ящер не обращал на них внимания и спокойно принимал солнечные ванны. Для того чтобы поддерживать силы колоссального тела, животное должно было почти непрерывно питаться, и триходонт то и дело искал в воде пищу. Захватив в пасть целый сноп морских водорослей, он поднимал голову и, закрывая от наслаждения глаза, лениво жевал.

Наслаждаясь солнцем, тишиной и вкусной пищей, ящер не заметил, что недалеко от него, на берегу, появился тирранозавр, самый крупный из наземных позвоночных хищников того времени. Он достигал семиметровой высоты и прыгал на задних лапах, как кенгуру. Передние конечности у чудовища были коротки и не могли служить опорой для его тяжелого тела.

Тирранозавр увидел травоядного ящера и приготовился к нападению. Как только триходонт опускал голову за очередной порцией еды, хищник прыгал вперед, незаметно подкрадываясь к намеченной жертве. Расстояние между животными быстро сокращалось, и, выждав, когда голова триходонта вновь скрылась под водой, тирранозавр поднялся на задних лапах, напрягая все тело для последнего прыжка. В этот момент травоядный ящер заметил врага и бросился в море, но тиранозавр в несколько прыжков догнал его. Острые пятнадцатисантиметровые зубы хищника и когти всех четырех лап впились в триходонта, яростно терзая его тело. Вырвавшись на секунду из когтей противника, ящер с хриплым ревом упал на спину. Кашляя и захлебываясь от попавшей в пасть воды, тирранозавр вновь кинулся на раненое животное, но промахнулся и рухнул в море. С поразительной быстротой травоядный ящер мощным ударом хвоста отбросил врага и быстро уплыл, оставляя на воде кровавый след.

Хищник, оправившись от падения, с трудом выбрался на берег и захромал к лесу. Из рассеченной ноги его струилась кровь, и он, изнемогая и тяжело дыша, упал на краю топкого лесного болота. Он едва успел отогреть на солнце озябшее в воде тело, как услышал за спиной грузные прыжки. Это был такой же хищный тираннозавр, который, почуяв кровь, спешил по следам пострадавшего. Все утро он грелся на солнце и теперь был полон сил и желания победить более слабого противника.

Раненый ящер бросился к болоту, с каждым прыжком увязая в нем все глубже и глубже. Преследователь быстро догнал его. Звери с ревом сцепились в смертельной схватке, но их обоих быстро поглотила болотная топь. Над чудовищными телами сомкнулась взбудораженная ими трясина, и вокруг снова воцарилась тишина.

Солнечное утро продолжало быть сверкающим и прекрасным, ничем не напоминая о только что разыгравшейся лесной трагедии.

А далеко в море тем временем умирал травоядный ящер. Раны его кровоточили, животное быстро слабело, последние силы покидали его.

На следующий день раздувшийся труп триходонта всплыл на поверхность и его отнесло ветром к берегу. Голова ящера волочилась по дну. Стаи рыб плыли за ним и постепенно съели все, что было возможно. На дне остался огромный скелет, который вскоре занесло песком.

 

* * *

 

Прошли миллионы лет... Изменился климат, высохло теплое море, вымерли гигантские животные.

На краю пустыни Бет-Пак-Далы близ берегов большой реки Чу в пещерах жили первобытные люди. Мужчины изготовляли из камней оружие и ходили на охоту, женщины собирали съедобные растения, присматривали за детьми, готовили пищу и берегли драгоценный огонь.

Двадцать тысяч лет тому назад в жаркий летний день из колючих кустарников вышел на тропу охотник, вооруженный тяжелым копьем и одетый в звериную шкуру.

Человек долго стоял, прислушиваясь, ловя ноздрями воздух. Заметив свежие следы косули, он встал на четвереньки и жадно обнюхал их. Поднявшись, охотник бесшумно пошел по следу, сжимая в руке копье.

Многоголосые крики остановили его. Вопли неслись со стороны стойбища – это женщины вызывали мужчин, давая знать об угрожающей им опасности.

Затрещали тростники и кустарники, со всех сторон охотники бросились к своим жилищам. Чем громче кричали женщины, тем быстрее бежали мужчины.

Вот и дымок костра. Женщины и дети сбились в кучу, в смертельном ужасе смотря, как в нескольких метрах от них пещерный лев, рыча от наслаждения, пожирал девочку лет десяти.

Послышался яростный крик мужчин, и в воздухе засвистели копья с каменными наконечниками, брошенные с необыкновенной силой. Зверя они не задели. Увидев разъяренных мужчин, лев одним прыжком исчез в тростниковых зарослях, унося в пасти остатки добычи. Мужчины преследовали его до темноты, но не сумели убить, и как только на землю спустилась ночь, люди в пещерах вновь услышали страшный рев.

На следующий день все повторилось. Едва мужчины ушли на охоту, крики женщин вернули их обратно, давая понять о новом несчастье. На этот раз жертвой льва был мальчик.

И снова зверю удалось скрыться, но как только зажглись на небе звезды, в тишине раздалось его свирепое рычание.

Рано утром на третий день из священной пещеры, в которой хранился огонь, женщины вывели под руки прародительницу, главу семьи. Все пали перед ней ниц. Костлявой рукой старуха показала на горы, синевшие вдали. Люди поняли, что злые духи прогневались на них и им надо уйти с этого места, перекочевав к горам раньше, чем обычно.

От реки Чу до новой стоянки шли двое суток, таща на себе детей и весь свой незатейливый скарб. С огромными предосторожностями несли огонь, не давая ему погаснуть.

У подножия высоких гор на берегу родника находилась их обычная летняя стоянка. Сюда ежегодно приходили люди и жили здесь до холодов, ютясь в пещерах, трещинах, под большими камнями и в шалашах из тростника. На стоянке валялись осколки камней, из которых старики все лето заготовляли наконечники для стрел и копий.

Люди руками рыли огромную яму в конце узкой долины недалеко от стоянки. Ежегодно яма углублялась. Это была ловушка для антилоп-сайгаков и диких ослов-куланов во время облавных охот.

Настал день, и все население стоянки отправилось на облаву. Под вечер с криком и шумом охотники пригнали к яме огромное стадо сайгаков, таких же, какие и сейчас живут в Бет-Пак-Дале. Из засады с воплями выскочили женщины и дети. Сайгаки бросились вперед.

Яростно крича, бежали люди, летели камни и копья. В диком ужасе животные неслись вперед и с разбегу падали в яму. Дно ямы наполнилось шевелящейся массой испуганных животных. Люди прыгали прямо на них и убивали копьями, каменными топорами и молотками. Тут же охотники припадали к ранам и жадно пили теплую кровь. Они были убеждены, что силы животного переливаются в победителя. Даже грудным детям давали пососать теплой крови. В дни удачных облав население стоянки съедало огромное количество мяса, слегка поджаренного на кострах. Пиршество продолжалось до тех пор, пока люди тут же не засыпали в изнеможении.

 

* * *

 

И еще одна картина вновь предстает перед взором взволнованных дневными событиями людей.

В скалистом ущелье слышался стук. Удары возникали один за другим через равные промежутки времени. Эхо далеко разносило их по горам.

Дикие козлы тау-теке при первых же звуках вскочили со своих лежек и унеслись за перевал. Пятнистый барс крупными шагами пошел вслед за ними, нервно махая концом хвоста. Он только что подкрался к козлам. Еще немного – и серой тенью барс прыгнул бы на ближайшего бородача, но стук спугнул добычу.

Бойкие краснолапые горные куропатки-кеклики тоже услышали шум. Они вытянули шейки и побежали к повороту горы прямо на стук. Говорливой стайкой кеклики высыпали из-за гребня перевала и замерли без движения, изящно повернув головки.

На дне ущелья стоял человек. Острым камнем он высекал что-то на скале.

В то время люди, жившие в Бет-Пак-Дале, еще не умели читать и писать, но «рисовать» они уже начали. Рисунки делались не карандашом и не на бумаге. Острым камнем люди высекали линии на гладкой поверхности скалы, покрытой черным пустынным загаром. На этом фоне светлые фигурки и линии хорошо выделялись и были заметны даже издали. Изображались картины охоты: всадник несется на коне. Летит аркан, брошенный могучей рукой, и козел падает с петлей на шее. Диких верблюдов, ослов-куланов и других животных рисовали на скалах с петлями на шеях, настигнутых лихими наездниками.

В рисунках отражались и бытовые картины: пастьба скота, дойка кобылиц, праздники с пляской под звуки «оркестра». Хорошо видно, что музыканты играли на тетивах луков, держа при этом луки в обратном положении – тетивой от себя.

Прошли тысячелетия, а рисунки в «каменных альбомах» гор сохранились. По ним советские ученые узнали многое из того, что ушло в далекое прошлое пустыни Бет-Пак-Далы.

 

* * *

 

Наступила холодная осень. В начале октября поблекла даже выносливая  солончаковая растительность. Над пустыней проносились стаи перелетных птиц. Ласточки, завидя караван экспедиции, подлетали совсем близко, кружились, а иногда садились на вьюки.

На рассвете Селевин сильно замерз в своем спальном мешке. Пришлось накрыться сверху полушубком, но заснуть он уже не мог. Виктор Алексеевич лежал на спине и смотрел, как меркли последние звезды.

Где-то далеко ухал филин, и было странно слышать эту птицу в пустыне. Заря разгоралась все ярче, освещая безоблачное небо.

«День опять будет ясный», – подумал Селевин, вылезая из спального мешка и поеживаясь от легкого утреннего морозца. На земле серебрился иней, вода в ведре подернулась льдом. Остальные участники экспедиции еще крепко спали.

Два стакана горячего чая из термоса, вчерашние лепешки и вареное мясо составили несложный завтрак. Надо было торопиться, так как сегодня предстояла дальняя экскурсия на соленое озеро, затерянное среди барханов.

Виктор Алексеевич отошел от лагеря уже на несколько километров, когда из-за горизонта блеснули первые лучи солнца.

На песке не было видно обычных следов ящериц и жуков: они залегли в зимнюю спячку. Только норки пустынных грызунов – больших песчанок – имели жилой вид, хотя самих зверьков еще не было видно.

Селевин подошел к большому такыру, влажному после недавнего дождя. Дикий кот оттиснул четкие следы своих лап на его гладкой поверхности.

«Кот, конечно, там», – подумал Селевин, осторожно идя к барханам на островке и ожидая, что зверь может выскочить в любую минуту из-за какого-нибудь бугорка. За барханом несколько песчанок бойко рыли песок. Увидя Селевина, зверьки нехотя скрылись в норках. Оказалось, что они забрасывали песком большую дыру среди норок своего «общежития». Следы ясно говорили, что дикий кот ночью увеличил один из выходов, забрался внутрь и, вероятно, плотно поужинал сонными песчанками, а сейчас спит где-то в глубине их подземного дома.

Присев на песок, Селевин стал наблюдать. Песчанки вскоре выскочили из норок и опять энергично начали засыпать песком ход, проделанный котом. Селевин отправился дальше.

Скоро он был у цели своего похода – соленого озерка среди барханов. Оно напоминало яркий бирюзовый камень в белой оправе из соли на берегах. Стайки куличков вспорхнули с берега и стали летать над водой, то и дело резко меняя направление. Селевин залюбовался слаженностью движений птиц: они летели тесной стайкой и ни один не задевал крылом соседа. Словно по команде в один миг все кулички резко поворачивались, опускались, взмывали вверх. Вот они стремительно понеслись вдаль, к югу, сразу растаяв в воздухе.

Солнце сильно грело, но за барханами лежал иней. Селевин положил термометр в тень. Он показал два градуса ниже нуля. А немного дальше, на солнце, – двадцать пять градусов тепла! Это был яркий пример одного из осенних климатических контрастов пустыни.

Знакомый крик птички привлек внимание зоолога. На вершине песчаного бархана и на кустиках молодого саксаула сидела стайка обыкновенных лесных вьюрков. Наблюдать этих северных птичек в пустыне на первый взгляд было так же странно, как увидеть верблюда в тундре или белого медведя в Сахаре. А между тем удивительного тут ничего не было: стайка села отдохнуть во время перелета на зимовку над пустыней. Птички прыгали по песку, что-то клевали, а некоторые из них объедали чешуйки саксаула.

Несколько часов Селевин провел на берегах озерка, собирая осенних насекомых и семена прибрежных растений. Между барханами бегали песчанки. Селевин пошел взглянуть на их норы. Зверьки были заняты заготовкой зеленых веточек саксаула, которые служили им пищей. Саксаульник около нор на несколько десятков метров был поврежден ими, словно кто-то тщательно обрезал ножницами все свежие кончики ветвей. Некоторые песчанки сидели у входов в норы «столбиками», рассматривая человека. Они, попискивая, то приседали, то выпрямлялись, как на пружинах. Около одной из норок виднелись ясные отпечатки лап пустынного сыча – два пальца впереди и два сзади. Следы были хорошо знакомы Селевину: ставя капканы на песчанок, он как-то обнаружил в них двух пустынных сычей. Оказалось, что ночные пернатые хищники смело забираются в норы песчанок и там под толщей песка расправляются с ними. Сычи, пойманные в капканы около нор, были перепачканы кровью песчанок, и зобы их оказались плотно набиты. Селевин долго не мог догадаться, почему у пустынных сычей так сильно обтрепано оперение. Теперь он понял, что это объясняется их ночными путешествиями по узким норам.

Селевин расположился за барханом на солнышке позавтракать. Внезапный свист крыльев заставил его быстро поднять голову. Совсем близко на воду опустилась стайка уток-чирков. Птицы не заметили человека. Не успев сесть, утки сразу же засунули головы под крылья и заснули. Только три чирка, очевидно старых и более осторожных, несколько раз оглянулись по сторонам, но и они через минуту крепко спали. Ни одна голова больше не поднималась. Перелет над пустыней утомил птиц, и сейчас им нужен был отдых. Селевину стало жаль тревожить их. Он тихонько пошел к лагерю, издалека еще раз посмотрев в бинокль на озеро, – утки спали...

Через два дня экспедиция, свернув свой лагерь, проезжала мимо места, где песчанки закапывали ход, проделанный котом. Селевин пошел посмотреть, ушел ли кот.

К его изумлению, вход оставался забитым, и самые тщательные поиски не обнаружили других следов, кроме входных, уже еле заметных. Значит, кот погиб, не сумев выбраться наружу из сыпучего песка.

Получилось совсем как в сказке, в которой мыши кота хоронили!

Обратный путь экспедиции был труден. Верблюды отказывались идти не только в бричках, но и с вьюком. Некоторые из них хромали – угловатая щебенка и боялыч изранили им подошвы. Пришлось делать «туфли» из кошмы, чтобы предохранить ноги верблюдов от колючих растений и щебня.

В сумерках расположились на привал. По словам Даукена, завтра караван экспедиции должен прийти в населенный пункт на краю пустыни.

Когда на мутном горизонте потух последний солнечный луч, путешественники собрались у костра.

 – Итак, друзья, подведем предварительные итоги нашей первой экспедиции, – сказал Селевин. – Мы ознакомились с природой небольшой части огромного белого пятна на карте Казахстана. Нами описаны почвы, геологическое строение, растительность и животный мир. Изучены рельеф, климат, историческое прошлое этой местности. Мы нашли в пустыне остатки живших здесь некогда людей. А самое главное – теперь нам ясно, что обследованные районы имеют все данные для развития в них животноводства. Во многих местах подпочвенная вода залегает от поверхности всего в нескольких метрах. Там легко выкопать колодцы, а если будет вода, это даст возможность пасти скот. В пустыне Бет-Пак-Дала могут быть хорошие урожаи зерновых, огородных и бахчевых культур.

Трудности, с которыми мы столкнулись, показали, что на верблюдах сложно преодолевать огромные расстояния. Маршруты в тысячи километров требуют другого, более надежного и быстроходного транспорта.

Дадим же друг другу слово продолжать наши исследования до тех пор, пока белое пятно на карте Казахстана не будет стерто!

 

У мавзолея Уванаса

 

Зима прошла в обработке материалов в кабинетах Ташкентского университета. Селевин выступал с лекциями и докладами по радио, писал в газетах и журналах, доказывая необходимость дальнейшего изучения Бет-Пак-Далы. Во время зимних каникул он приехал в Алма-Ату и получил средства от правительства Казахской республики на организацию большой комплексной экспедиции.

И вот в начале лета экспедиция прибыла в Сузак на двух отечественных грузовиках. Остановились около домика Даукена. Через несколько минут все население Сузака окружило машины тесным кольцом, ведь никому из жителей еще не приходилось видеть автомобиля!

Самого мергена не оказалось дома. Его жена Шакарья сказала, что Даукен ждет Селевина, что у него все готово к отъезду, но сейчас он в пустыне на охоте и с часу на час должен вернуться.

Вскоре за поселком на равнине показалось облачко пыли: это бешеным карьером мчался домой Даукен!

 – Смотрю, люди около моего дома, – слезая с коня, сказал охотник. – Я сразу догадался, что это вы приехали. Здравствуй, здравствуйте... – и Даукен тряс руки всем приехавшим, а потом ходил вокруг машин, с удивлением осматривая их. Он тоже видел автомобили впервые.

До позднего вечера шла подготовка к далекому путешествию. На рассвете следующего дня экспедиция выехала из Сузака.

С легким гудением машины мчались по пустыне, лавируя между барханами, напоминающими волны моря.

Барханы движутся словно украдкой: ветры постепенно передувают песок с одной стороны на другую. В некоторых местах красивая струйчатая рябь на склонах поросла кустарниками. Передвижение таких барханов закончилось, они осели.

Машины быстро двигались вперед и только иногда, переползая сыпучие пески, буксовали. Тогда людям приходилось слезать с машин и подталкивать их.

Даукен сидел в кузове ведущей машины. Прищурившись, он молча смотрел вперед, изредка бросая в окошечко шоферу:

 – Правее!.. Налево!..

По такырам машина неслась со скоростью пятьдесят километров в час, «с ветерком», как говорили шоферы. После езды на верблюдах такое путешествие было наслаждением.

 – Мы поедем прямо, без троп, до могилы Уванаса, – сказал Даукен.

Селевину было известно, что мавзолей Уванаса находится в центре пустыни и на многие километры вокруг него нет ни воды, ни растительности. Несколько дней путники видели одни зыбучие пески, потом начались заросли низкорослого боялыча. Скорость машин не превышала десять-пятнадцать километров в час.

Дни проходили в борьбе со зноем, песком и жаждой. Запасы воды экономили строжайшим образом. Выдавали воду не кружками или стаканами, а глотками!

– Выдать по пять глотков! – приказывал Селевин. И около бочек с водой выстраивался весь коллектив экспедиции, только Даукен оставался сидеть в машине.

 – Ой-бой! – восклицал он, покачивая головой. – Не надо так часто пить; чаше пьешь, сильнее хочется. Терпеть надо, тогда легче.

Селевин тоже почти не пил. Он набирал в рот воды и несколько минут держал ее, прежде чем проглотить.

Все время ощущая мучительную жажду, члены экспедиции старались не слушать заманчивого бульканья воды в бочках.

На небольших возвышениях то и дело встречались дорожные знаки в виде куч земли. Они сохранились здесь еще со времен, когда страной владели монголы. Дважды экспедиция подъезжала к колодцам, но в них блестела только вонючая жидкая грязь. В западной Бет-Пак-Дале нет родников, а есть колодцы, возле которых едва заметны могилы, без украшений и орнамента, – это кладбища бедняков, гонявших байский скот. Колодцы назывались по именам баев, которые ими владели. Возле колодцев сохранились остатки загонов. Бесчисленные тропинки пролегали по пустыне, их сотнями лет протаптывал скот.

К большому колодцу с водой, пригодной для питья, подъехали вечером. Рядом на песке сидел голубь. Почти в каждом колодце в пустыне жили голуби, они приспособились пить воду, опускаясь на глубину до десяти метров!

Едва устроились на ночлег, как стемнело, и осмотреть местность не пришлось. Поэтому только утром в ста шахтах от лагеря обнаружили еще один старый колодец. Он был сух и неглубок. Из колодца шел резкий запах, а на дне что-то шипело. Это всех заинтересовало. Опустили на аркане ведро и, поднимая его, почувствовали, что оно стало тяжелее. Когда ведро показалось у края колодца, оттуда быстро выскочил пятнистый хорек-перевязка и молниеносно исчез в норе песчанки под кустом тамариска. Селевин принес из палатки зеркало и солнечным зайчиком осветил дно неглубокого колодца. Оно было усеяно остатками крупных жуков-чернотелок и пометом зверька. Очевидно, хорек давно упал туда в погоне за песчанкой и питался жуками и другими случайными жертвами колодца.

 

* * *

 

Прошло еще три дня утомительного пути.

Но вот острый глаз Даукена приметил на горизонте какое-то возвышение. Вскоре множество троп, идущих в одном направлении, подтвердило, что Даукен не ошибся и без компаса и карты привел экспедицию в центр Бет-Пак-Далы к полуразвалившемуся мавзолею Уванаса. Это было квадратное глинобитное сооружение с высоким куполом.

Быстро раскинули в логу палатки, в наступающих сумерках весело запылал костер. Красноватые блики огня падали на темный силуэт древнего мавзолея и, вспыхивая, освещали ряд скромных могил байской челяди. Несколько кустов саксаула дополняли картину феодального кладбища.

В летнюю пору рано светает. Золотистые лучи солнца озарили горизонт и заиграли ярким багрянцем. Стайка бульдуруков пролетела над лагерем. Ночные жители спрятались в укромные места, и пустыня замерла в ожидании знойного дня.

Все участники экспедиции после завтрака разошлись по окрестностям искать колодцы.

Ям и колодцев нашлось много, но вода в них была горько-соленая. Настроение упало; запасов воды по расчетам могло хватить только на обратную дорогу до ближайшего колодца. Исследования в центре пустыни срывались...

Селевин вспомнил, что в тысяча восемьсот девяносто первом году губернатор выселил казахов из южной части Акмолинской области и они вынуждены были в летнее время гнать тысячи голов скота через Бет-Пак-Далу. Проходившая тогда по пустыне топографическая партия отметила, что несчастные переселенцы, спасая себя и скот, вырыли в районе мавзолея Уванаса больше сотни ям и колодцев. Значит, хорошая вода должна обязательно быть где-то близко, и Селевин настойчиво и упорно искал ее в разных местах, думая о том времени, когда на всех дорогах Бет-Пак-Далы будет много колодцев, что значительно облегчит перегон скота через пустыню.

К нему подошел Даукен.

– Селебе, я вижу воду!

– Где?

– Вон, видишь в логу тростник? Там надо копать, и у нас будет пресная вода. Идем!

В тростнике оказалась обвалившаяся яма. Даукен и Селевин начали расчищать и углублять ее. Показалась вода. Селевин прильнул к ней губами: она была почти пресной. Обрадованный, он побежал к лагерю,

 – Вода! Вода!

Колодец рыл весь коллектив экспедиции. Вода оказалась вполне пригодной, почти пресной и в достаточном количестве. Теперь у экспедиции была опорная база, откуда можно было совершать разъезды.

К вечеру все были утомлены, но довольны результатами своей работы. Ужин прошел оживленно, и, несмотря на позднее время, никому не хотелось спать. Разговаривая, еще долго сидели у яркого костра. Даукен принялся за починку своей кожаной куртки, которую порвал на охоте за джейранами.

Селевин предложил:

 – Хотите я прочитаю вам из книги профессора Мухли легенду об Уванасе, около могилы которого мы сидим?

Все с радостью согласились.

Селевин начал читать.

«Давно это было. Уванас, владелец тысяч лошадей и бесчисленных отар овец, кочевал от реки Чу через пустыню Бет-Пак-Дала до Сары-Арки. Зимой его стада паслись по песчаным холмам низовьев долины реки Чу. Табуны лошадей уходили в пустыню без пастухов, только под наблюдением жеребцов. Привольно и богато жил Уванас, но горевал, что нет у него детей. Он часто призывал к себе знахарей, ученых и путешественников, чтобы узнать от них, будут ли у него наследники. Однажды в аул с проходившим мимо караваном пришел старик. Он шел из Мекки, был очень изнурен, и Уванас уговорил его отдохнуть. Богач долго разговаривал со старцем о разных житейских делах и наконец спросил:

 – Ходжа! Будут ли у меня дети?

 – Если ты найдешь голубой камень коктас, у тебя родится дочь, краше всех девушек в долине реки Чу. Ее глаза будут так же черны, как крапинки на том камне.

Больше ничего не сказал старик, но, прощаясь с хозяином, добавил:

 – Заметь, Уванас, голубой камень блестит, помни это. Если он потеряет блеск, дочери у тебя не будет!

Сказав это, он ушел за караваном. Опечалился Уванас. Как ему найти голубой камень? Где этот камень? Самому ли надо искать, или послать работников и джигитов, славных наездников долины реки Чу, за этим сокровищем? И разнеслась весть по всей Бет-Пак-Дале на сотни километров в окружности: богатый Уванас ищет голубой камень и дает за него большие деньги и подарки. Много джигитов на своих быстроногих скакунах отправилось в разные стороны искать камень коктас.

Уванас выехал на лето со своим аулом за четыреста верст от реки Чу и поселился в местности Мынбулак. И здесь пошла молва, что баю Уванасу нужен голубой камень. Ему приносили разные камни и просили за них деньги. Удалой джигит с Джезказгана привез синий камень и говорил, что этот камень дает медь и бронзу.

Привозили ему издалека дорогие камни-самоцветы: из жаркой Бухары – бирюзу, из Ташкента – зеленый изумруд. И сотни других камней приносили ему. Мастера резьбы по камню делали из них разные хорошие вещи. Но все это было не то, о чем говорил ходжа.

Уванас уже начал хворать с тоски, что не исполняется его желание. И вот однажды, когда его стада возвращались в долину реки Чу, к аулу Уванаса подошел караван.

По обычаю предков, хозяин богато и обильно угощал гостей. За ужином он рассказал им о своем горе.

 – Мы дадим тебе голубой камень, но ты должен с нами породниться, – сказали караванщики.

Они надеялись, что таким путем легче будет договориться и поделить летние пастбища, которые ежегодно по праву сильного занимал Уванас, не допуская пастись на них чужие стада.

Караванщики были люди другого племени. Посмеялся над ними Уванас и сказал:

 – Вы хотите получить то, чего я не имею. Возьмите лучше с меня то, что я могу дать: золото, серебро, дорогого скакуна или отару овец.

– Нет, нам не надо скота и золота. Мы хотим с тобой жить мирно, по-соседски. Если не хочешь, то мы поедем своей дорогой.

Ничего не оставалось Уванасу, как только обещать породниться с ними, если у него будет дочь.

 – А вот и будущий жених, – указали они на мальчика лет десяти.

– А каков будет калым? – спросил Уванас.

– Мы дадим тебе камень и мальчика. Пусть он будет залогом наших добрососедских отношений.

 – Да будет так! – заявил Уванас.

 – Поклянись именем пророка, что ты сдержишь свое слово.

 – Да покарает меня пророк, если я откажусь от своих слов! – подтвердил Уванас.

Сделка была совершена. Уванас про себя думал: «Пусть привезут камень – желание мое будет выполнено, а там сумею от них отделаться».

Сейчас же был принесен большой кусок голубого камня. С одной стороны он был отшлифован. Уванас дрожащими руками схватил его и стал пристально разглядывать. Камень блестел! В голубой массе его были рассеяны черные крапинки.

 – Каракозим, каракозим! – воскликнул Уванас. – Да благословит вас пророк за доброе дело! Подойди ко мне, мальчик. Дарю тебе лучшего скакуна. Можешь остаться у меня или ехать на родину. Я исполню свою клятву, когда придет время.

 – Наша родина далеко. Пусть он останется в твоем ауле и заменит тебе сына! – ответили родичи мальчика.

Ребенок остался в ауле, а караван продолжал свой путь.

Уванас отдал камень мастеру, чтобы тот вырезал из него куб с блестящими гранями. Когда мастер выполнил заказ, Уванас положил камень в ящик и часто смотрел на него, любуясь голубым блеском граней и черными крапинками.

 – Откуда вы взяли этот камень, Джунгар? – спросил Уванас мальчика, очень сожалея о том, что его джигиты не нашли такого камня.

– Мы нашли его на востоке, в серых горах Куланбасы, – ответил Джунгар.

– А далеко это отсюда?

 – Далеко! Нужно ехать на верблюдах семь суток, отдыхать в пути трое суток и искать камень двадцать суток.

Так отвечать научили мальчика его родичи.

Прошел год. У жены Уванаса родилась хорошенькая девочка. Она была темноглазой, глаза ее блестели, как крапинки в голубом камне Джунгара.

Родители назвали ее Каракоз. Девочка росла быстро, была весела и приветлива. Уже с трех лет она пела песни о степи, о далеких зеленых горах, где пасутся архары с большими рогами.

Джунгар вырос работящим, сильным и умным юношей. Он оберегал табуны Уванаса, и никто, кроме него, не мог так легко ловить диких лошадей и приучать их к седлу. Однако Уванасу не хотелось отдавать свою красавицу дочь за человека чужого рода и племени. Надо было придумать способ, как избавиться от Джунгара.

Однажды Уванас позвал к себе юношу и сказал ему:

 – Джунгар, надо чтить своих предков. Я хочу построить памятник своему деду Аманбаю. Привези мне голубых камней, и тогда я буду считать тебя своим сыном. Сколько тебе нужно верблюдов и людей? Скажи мне.

 – Мне нужно двадцать верблюдов, десять человек и продовольствия для них на тридцать дней.

 – Возьми все, что тебе нужно.

 – Дай мне, Уванас, и оружие – копья и стрелы для отражения врагов.

 – И-и, что ты, Джунгар! Зачем тебе оружие? Вот уже десять лет у нас никакой барымты (Барымта – насильственный угон скота) нет. В Бет-Пак-Дале никто не трогает и захудалой овечки.

Согласился с этим Джунгар и собрался в путь. Он подобрал выносливых и сильных людей. Верблюды везли продовольствие. Караван направился в восточную, гористую часть Бет-Пак-Далы.

На другой день после отъезда Джунгара под вечер Каракоз села на свою маленькую лошадку и попросила одну из своих подруг сопровождать ее. Девушка выбрала путь вдоль реки. Кони шли спокойным, неспешным шагом. Каракоз была взволнована. Как только отъехали от аула и Каракоз уверилась, что их никто не может подслушать, она сказала:

 – Моя мать суровая женщина. Она не могла понять меня с детства и считала, что лучшие игрушки для меня – куклы. Джунгар же раскрывал мне жизнь. Он учил меня стрелять из лука, рассказывал о пустыне, знакомил с животными и травами. Какие красивые песни пел мне Джунгар! Это были счастливые дни моего детства!.. Потом отец запретил мне встречаться и разговаривать с ним. Меня заставили сидеть дома и учиться шить. Скучно было мне без верного друга. Однажды я пошла погулять к реке. Мысли мои были далеко... Я мечтала о встрече с чужеземными купцами, о других странах, про которые так много слышала... Вдруг зашумел камыш, раздался рев тигра. Увидев меня, зверь прыгнул... Но просвистело копье и поразило его. Я оглянулась – сзади стоял Джунгар и улыбался мне своей светлой улыбкой. С тех пор мы полюбили друг друга. Но мой отец не любит Джунгара! Душа моя болит, страшные предчувствия терзают меня. Почему я не могу полететь как стрела, догнать Джунгара, предостеречь его о несчастье?

Слезы блеснули в красивых глазах Каракоз. Налетел порыв ветра. Она пришпорила лошадь, потом неожиданно осадила ее и сказала:

 – Кажется, ветер подхватил слова мои... Я уверена, что он передаст их Джунгару.

Девушки, взволнованные и грустные, поехали домой. Уванас действительно задумал погубить Джунгара. Он тайно подобрал людей в отряд, который должен был при возвращении Джунгара напасть на него и убить, а драгоценные камни привезти в аул. Руководил отрядом Базарбай – соперник Джунгара. Уванас вооружил их копьями, стрелами, секирами, дал им хороших быстроногих верблюдов и много продовольствия.

Караван Джунгара медленно шел по пустыне от колодца к колодцу. Хороший предводитель знает, где следует остановиться и как надо организовать охрану людей и верблюдов. Вперед для разведки Джунгар высылал двух всадников, сзади караван охраняли три человека. Прошли большой путь и остановились у серых гор. Здесь было много источников, около которых росли деревья, дававшие тень и отдых проходящим караванам.

Джунгар один пошел в глубь этих гор. Люди и верблюды отдыхали несколько дней, но Джунгар не отдыхал. Он лазил по щебнистым вершинам, забирался на отвесные утесы и искал голубой камень. На пятый день он пришел поздно вечером с тяжелой ношей.

 – Друзья! Я нашел то, за чем мы сюда приехали. Вот смотрите! – и Джунгар вынул из мешка несколько кусков голубого камня.

Даже при свете восходящей луны камень блестел, и на нем выделялись черные глазки – каракоз.

 – Аллах послал тебе божественный камень за твою мудрость! – говорили погонщики.

Несколько дней весь отряд ломал камни, и на обратном пути верблюды везли тяжелый груз.

 – Жаль, что у нас нет оружия, – говорили часто спутники Джунгара. – Везем такой дорогой камень и нечем его защищать.

 – У нас будет оружие, – успокаивал их Джунгар. – Погодите немного.

На отдых остановились около большого родника в черном ущелье, где были заросли тальника. Джунгар приказал каждому джигиту сделать себе лук, стрелы, а из толстых веток вырезать пики.

 – Что мы, дети, что ли? – говорили ему джигиты. – Разве это оружие?

 – Ничего, и оно пригодится: мы обменяем его на настоящее, – отвечал им Джунгар.

Издали, когда караван шел по дороге, казалось, что он хорошо вооружен. На роднике «Красные камни» встретили купеческий караван, который вез нужный Джунгару груз. На верблюдах были нагружены дротики, луки, стрелы с железными наконечниками, кожаные шлемы и кольчуги. Джунгар остановился на высоком холме вдали от каравана. Он заставил своих людей взять самодельные пики и стрелы и выставить их так, чтобы купцы видели: отряд вооружен. Сам Джунгар взял в мешок несколько голубых камней и пошел с ними к чужому каравану.

 – Да благословит ваш путь аллах и его пророк, – заговорил он. – Наш начальник прислал меня узнать, что вы за люди и куда едете.

 – Мы купцы из Ташкента и везем товары в Сибирь. А вы кто будете и кто у вас военачальник?

– Мы первый отряд бая Уванаса. У нас храбрый начальник, – ответил Джунгар и указал на свой отряд, который был хорошо виден на высоком месте. – Мы везем на продажу дорогой камень, вы можете его с большой пользой для себя продать в Сибири. Посмотрите...

Он вынул два куска камня. Камень понравился купцам. Они видели много драгоценных камней в Ташкенте, Бухаре и Самарканде, но такого никогда не встречали.

 – Что хочет получить ваш начальник за этот камень? – спросили купцы.

 – Он велел сказать вам, что знает ваш товар и хотел бы обменять на него камни.

 – А сколько вам его нужно и как мы произведем обмен?

 – Сделаем из древка копья весы. На одну чашу весов положим ваш товар, а на другую наш. Так будет справедливо.

Купцы обрадовались такому предложению. Ведь драгоценные камни стоили дороже золота, а тут они смогут получить их за железо!

 – Мы согласны. Пусть присылает начальник людей с камнями и забирает у нас товар.

Джунгар был рад. Теперь у него будет настоящее оружие. Скоро на двух верблюдах привезли камни. Взвесили, как было предложено, и Джунгар получил много копий, колчанов, железных шлемов и кольчуг. Люди восхищались его мудростью.

 – Ну, теперь мы непобедимы, – говорили они. – Если кто-нибудь посмеет тронуть нас – тот поплатится жизнью.

На одной из остановок передовой всадник вернулся к каравану и сообщил, что у следующего колодца находится вооруженный отряд.

 – Возможно, что они ожидают нас и хотят напасть. Будь осторожен, Джунгар.

Только теперь Джунгар стал догадываться, что Уванас нарушил свою клятву, задумал его обмануть. Он был готов к встрече с врагом.

Ночью вооруженный отряд приблизился к стоянке Джунгара. Еще издали воины требовали, чтобы он сдался без боя.

 – Не губи напрасно людей и скот! Мы знаем, что у вас нет оружия, а мы все вооружены! – кричали нападающие и забрасывали противника стрелами. – Сдавайся скорее, собачий сын!

Вместо ответа стрелки Джунгара не остались в долгу. Несколько человек в отряде Базарбая упало. Воины Джунгара с криком бросились вперед.

Враги не ожидали этого, дрогнули и стали отступать. Схватка была короткой и решительной. Двадцать человек из посланцев Уванаса пали на поле боя, остальные бежали.

Через несколько дней караван Джунгара прибыл в аул Уванаса. Здесь ничего не знали о происшедшем кровавом столкновении, а сам Уванас был молчалив и вежлив. Скоро он построил в низовьях реки Чу около своей зимовки большой мавзолей над могилой деда. Голубые камни в виде украшения положили сверху могилы. Уванас не выполнил своего обещания, не назвал Джунгара своим сыном. Чтобы избежать свадьбы, дочь свою Каракоз он задумал отправить к родственникам в Сары-Арку. Об этом узнал Джунгар и решил похитить любимую.

В одну осеннюю ночь из аула Уванаса выехали пять всадников. На быстроногих верблюдах сидели Джунгар, Каракоз и три преданных им друга. Все они, в том числе и Каракоз, были вооружены копьями и стрелами. Всадники быстро удалялись на восток. Время от времени Джунгар слезал с верблюда и припадал ухом к земле, прислушиваясь, нет ли погони. Все было тихо. Очевидно, отец Каракоз не знал еще о том, что случилось.

В эту ночь необъяснимая тревога не давала спать старому Уванасу. Он достал голубой камень, чтобы найти в нем успокоение, но, взглянув на него, вздрогнул: камень потерял блеск!

 – Где Каракоз? – в страхе воскликнул он и почти бегом направился в юрту дочери.

В ней было тихо и пусто.

 – Где Джунгар? – бросился он в другую юрту, но и там его встретила тишина.

 – В погоню! В погоню! – кричал Уванас, поднимая людей.

Немедленно был собран и вооружен отряд всадников,

 – Сто лошадей тому, кто возвратит мне дочь! – воскликнул старик вслед отъезжающим.

Только на пятый день, когда Джунгар и Каракоз въехали в гористую часть Бет-Пака, сзади послышался конский топот: беглецов догоняли. Они свернули в сторону от дороги за холм, положили там своих верблюдов, а сами – пятеро смелых – стали ждать нападения. Вскоре их обнаружили, и тучи стрел полетели за холм. Храбрецы отвечали тем же. Но вот смертельно ранена Каракоз, один из друзей убит наповал.

 – Прощай, Каракоз! – крикнул Джунгар и бросился на врагов.

 – За Каракоз! – воскликнул он, отражая их натиск. Бой был жесток. Раздавались удары сабель, свист стрел, хрипение и стоны. Каракоз уже не слышала последних слов Джунгара. Она умерла, истекая кровью. Наутро к месту побоища прибыл сам Уванас, чтобы посмотреть плоды своей мести. Каракоз похоронили на кургане, а Джунгара и его товарищей оставили на съедение волкам. С тех пор один из курганов в гористой части Бет-Пак-Далы называется «Каракоз».

 

* * *

 

Целый месяц экспедиция работала в центре пустыни, совершая разъезды во все стороны от мавзолея Уванаса. Каждый выезд давал что-нибудь новое. Зоологи обнаружили множество сусликов-песчаников, о существовании которых в таком огромном количестве ученые не знали. Всюду встречались несметные табуны джейранов. Весной и осенью, по словам Даукена, здесь паслись многотысячные стада сайги.

Экспедиция нанесла на карту огромные площади земель, пригодных для выпаса скота зимой. Удалось найти несколько выходов полезных ископаемых и составить почвенные карты.

Наступил сентябрь, надо было собираться в обратный путь. Прогремел салют, и машины двинулись. Все быстрее и быстрее понеслись они по ровной пустыне, покрытой редкой полынью и боялычем. Вдали постепенно расплывались очертания мавзолея Уванаса.

После утомительного пути по убийственной жаре, которая держалась, несмотря на осень, экспедиция достигла Кендырлыка.

В этом месте равнина обрывалась высоким яром, размытым весенними дождями, придавшим ему форму причудливых столбов, обелисков и ниш. Под обрывом рос тростник, теснились кустарники, журчали родники.

Здесь решили разбить лагерь.

Погода стояла осенняя, с ветрами. Утром без ватника нельзя было выходить из палатки. Начал выпадать иней. Над пустыней то и дело проносились птицы, спеша на юг. По ночам слышались разноголосые концерты куличков.

Особенно интересным оказался район Тамгалы-Тас. На плитах песчаника в беспорядке были высечены тамги – знаки различных казахских родов. Попадались и более поздние письмена.

От Кендырлыка экспедиция двинулась на север, в присарысуйские пески Саменкум. Среди барханов по котловинам приютились колхозные аулы. Раньше в песках были только выпасы, теперь здесь осели карсакпайские казахи. В этих местах родился Даукен, но о существовании там колхозов он не знал. Живя последние годы в Сузаке, он и не слышал о том, что на его родине близость грунтовых вод позволила успешно заниматься не только животноводством, но и земледелием. Люди покорили пустыню! Пшеница, просо, арбузы и дыни росли на песках!

Целые сутки провела экспедиция у гостеприимных казахов.

Запасы бензина были на исходе, поэтому приходилось скорее возвращаться в Чу, хотя северная часть пустыни осталась почти неисследованной.

Об этом узнали колхозники и предложили Селевину взять у них верблюдов, на которых экспедиция могла продолжать свой путь. В благодарность колхозникам подарили походный радиоприемник.

Селевин со спутниками выехал в пустыню на верблюдах, направляясь к реке Сары-Су.

 

За ящером

 

Только вечером следующего дня экспедиция дошла до зарослей боялыча и саксаула. Здесь можно было набрать сколько угодно дров и сварить на костре ужин.

 – Привал на ночевку! – объявил Селевин.

 – Чек, чек! – закричал Даукен, дергая за повод своего верблюда. Усталое животное послушно легло, за ним легли и остальные. Даукен ловко развязывал волосяные арканы и снимал вьюки. Застучал топор. Быстро установили палатку. Ночлег был организован, каждый занялся своим делом.

 – Экономьте воду, товарищи, – предупреждал Виктор Алексеевич, до реки нам остался еще большой дневной переход, а вода на исходе. – Он уселся у входа в палатку и быстро начал что-то записывать в дневнике.

Уже стемнело, когда отряд собрался у костра. Все с аппетитом набросились на ужин, а затем крепко заснули, утомленные тяжелым дневным переходом. Костер погас. Ни один звук не нарушал тишину. Только на рассвете где-то далеко заухал филин.

Под утро сильно похолодало. Проводник вылез из палатки и принялся раздувать костер. Вскоре веселый огонек забегал по хворосту, и над костром повис чайник.

Вслед за проводником проснулся Борис и отправился собирать дрова. Ночная жизнь пустыни оставила красноречивые «записи» на песке крохотными ямками множества следов. Вот здесь пробежали жуки-чернотелки, змея провела извилистую борозду, а дальше россыпью шли тысячи следов ежей, ящериц и песчанок.

Едва показалось солнце, как от слабого еще ветерка небольшие холмики закурились «дымком». Через час ни одного следа не останется на песке.

Борис набрал охапку хвороста и направился к костру. Проходя мимо небольшого обрыва, студент увидел громадные кости ног и шейные позвонки, по-видимому, остатки скелета огромной птицы.

Он бросил хворост, осмотрел кости и побежал к лагерю.

 – Виктор Алексеевич! – крикнул юноша, просовывая голову в палатку. – Я нашел какой-то огромный интересный скелет!

Через несколько минут все были около находки.

 – Товарищи! Да это же скелет гигантского первобытного ящера триходонта! Он жил на земле шестьдесят пять миллионов лет назад. – От волнения у Виктора Алексеевича перехватило дыхание, и он закашлялся. – Находка имеет огромную научную ценность!

Борис принес аппарат и сделал несколько снимков.

 – А что это выглядывает из песка? – воскликнул он. Около скелета в песке виднелся какой-то круглый серый предмет.

 – Несомненно это окаменелое яйцо ящера! – взволнованно пояснил Виктор Алексеевич, бросаясь к новой находке.

 – Селебе! – Даукен коснулся плеча Селевина. – Ехать надо. До реки шибко далеко, не дойдем до вечера. Что без воды будем делать?

 – Да, да, конечно, пора!.. Но мы вернемся сюда, как только пополним запасы воды, вернемся и выкопаем скелет.

 – Как же мы найдем это место, ведь наши следы занесет песком?

 – А мы на бархане оставим знак.

После отъезда экспедиции около места стоянки осталась трепещущая на ветру белая простыня, крепко привязанная к кусту самого высокого саксаула.

Только после полудня белая точка на горизонте как будто стала растворяться в колеблющихся струях раскаленного воздуха.

Селевин забеспокоился: «Найдем ли мы ящера? Простыню видно только километров за пять. Если даже уклониться немного в сторону...»

 – Второй сигнал надо ставить, – прервал его мысли Даукен. – Первый стал плохо виден.

 – Да, да, конечно!..

«Как я сам не сообразил...» – подумал Виктор Алексеевич.

Вторую простыню прикрепили на вершине бархана к кусту тамариска. Спустя три часа позади осталась третья простыня. Ее было видно до самого вечера.

Сумерки наступили раньше, чем экспедиция добралась до реки. Пришлось ночевать без воды. Утром чуть свет тронулись дальше. Когда скрылась за горизонтом последняя простыня, далеко впереди блеснула река.

Верблюды сразу прибавили шаг, и через час все жадно пили, припав к быстрым струям.

Река в пустыне не похожа на обычные реки. На ее берегах нет ни лугов с пышными травами, ни деревьев с певчими птицами. В нескольких метрах от русла она уже не дает прохлады. Протекая среди раскаленных барханов, с каждым километром делаясь все мельче, река пустыни наконец совсем теряется в песках. Весь остаток дня отдыхали на берегу. К скелету ящера решили выехать завтра с рассветом, взяв с собой недельный запас воды.

Вечером все собрались у входа в палатку. Ужин был необыкновенный: уха из свежей рыбы! У запасливого Даукена оказались с собой рыболовные крючки, и они с Борисом без труда наловили сазанов.

– Не нравится мне, что сегодня песчанки не свистят, – мрачно сказал Кисанов, – как будто вымерли все.

 – Да, действительно, – ответил Виктор Алексеевич, – обычно они бегают до самой темноты. Что с ними сегодня?

 – Погода переменится. Это верная примета.

 – Но смотрите, закат такой же, как вчера и вообще все эти дни, – возразил Виктор Алексеевич.

Проводник ничего не ответил.

Улеглись сразу после ужина. Под утро всех разбудил ураган. Бешеным порывом ветра внезапно сорвало палатку.

В утреннем полумраке люди бегали, кричали, хватали вещи, относили их под береговой обрыв и укрепляли арканами... Верблюды легли спинами к ветру. Через несколько минут все собрались под защитой берега и накрылись палаткой.

Песчаная буря усиливалась с каждой минутой, вздымая на реке волны с белыми гребнями и обнажая дно в мелких местах. Из-под палатки невозможно было выглянуть. Все скрылось в тучах песка и пыли. Песок скрипел на зубах, глаза слезились.

Ураган продолжался весь день и только ночью начал стихать. К утру яркое солнце осветило совсем новый ландшафт: барханы изменили свои очертания.

Много вещей погибло в реке. Все утро приводили в порядок имущество и готовились к отъезду. Участники экспедиции приуныли, а Селевин буквально не находил себе места.

«Конечно, наши простыни унесло ветром, – думал он, – как же мы найдем теперь ящера?»

Тронулись в путь. Виктор Алексеевич тревожно осматривал горизонт с вершин барханов, но нигде не было видно оставленных сигналов.

Прошло несколько часов. Жара нарастала, и верблюды медленно брели по сыпучему песку. Барханы курились песчаной пылью.

 – Вижу! Вижу! – раздался громкий, радостный крик Бориса. Он показывал куда-то в сторону. Совсем недалеко, справа, на кусте тамариска, трепетал маленький обрывок простыни. Но этот первый сигнал оказался и последним. Трое суток экспедиция безрезультатно бродила по пустыне. Буря засыпала песком кустарник, а часть кустов вырвала и унесла прочь. Местность стала неузнаваемой.

Четвертый день прошел в таких же бесплодных поисках.

На небольшом расстоянии от реки к кусту тамариска были привязаны два полотенца, сшитые вместе. Решено было завтра с утра разъехаться от этого нового сигнала в разные стороны, чтобы искать скелет ящера поодиночке.

 – Но только предупреждаю, – строго сказал Селевин, – всем оставаться в пределах видимости сигнала. Это около семи километров в радиусе. Обыскав здесь все, мы перенесем завтра сигнал дальше. Ящера надо найти во что бы то ни стало!

С утра начались поиски.

Было около шести часов вечера, когда Селевин подъехал к гряде высоких барханов и, спешившись, поднялся на один из них. На горизонте едва виднелся белый сигнал, оставленный около лагеря.

Виктор Алексеевич спустился к своему верблюду, сел на него и потянул за повод. Животное медленно встало вместе с всадником. Селевин хотел повернуть к лагерю, но вдруг ясно увидел какую-то белую точку в противоположной стороне. До нее было не менее пяти километров.

«Надо посмотреть, – решил Селевин, – пожалуй, успею до темноты. Может быть, это обрывок простыни. Обратно придется ехать ночью, но ничего, – верблюд сам найдет дорогу к лагерю».

Однако до наступления темноты он не успел добраться до белой точки. Селевин слез с верблюда и, закинув ружье за плечи, взобрался на бархан. Сумерки быстро сгущались, и нельзя было что-либо разобрать дальше сотни метров.

«Ночую здесь», – решил зоолог и спустился с бархана.

Верблюд, опустив голову, жевал какие-то колючки. Зоолог подошел к нему и протянул руку к поводу, но верблюд вдруг резко поднял голову, круто повернулся и быстро зашагал по песку. Селевин бросился за ним. Животное перешло на рысь...

Виктор Алексеевич бежал за верблюдом, утопая в песке, пока тот не скрылся в темноте. Воду, продовольствие, бинокль, одежду – все унесло на себе упрямое животное. Остались только ружье и сумка с патронами.

«К утру верблюд вернется в лагерь, – размышлял Селевин. – По его следам проводник приедет за мной не раньше полудня. Ночь и утро можно обойтись без воды».

Чем сильнее сгущались сумерки, тем оживленнее делалось вокруг. Зоолог как зачарованный сидел на песке, забыв про свое трагическое положение. В наступившей темноте засверкали яркие звезды, совсем не такие, как на севере.

Вот у самых его ног поспешной иноходью пробежал ежик, посапывая и пыхтя. Гребенщиковая песчанка высунула из норы головку и долго оглядывалась. Затем она вылезла, быстро забросала задними лапками вход и, взмахнув хвостом, растаяла в темноте.

«Боится, чтобы змея или другой непрошеный гость не забрался к ней в жилье», – подумал Виктор Алексеевич.

Крохотная белая точка привлекла его внимание. Она мелькала вдали, постепенно приближаясь к нему. Потом появилась еще одна белая точка и погналась за первой. Вот они понеслись прямо на зоолога, и когда оказались у самых его ног, он разобрал, что это играют два тушканчика с белыми кисточками на хвостах.

Наступила ночь, холодная и темная. Нестерпимо хотелось спать, но в одной рубашке заснуть было невозможно. Селевин все время ходил, стараясь согреться. Томительно долго тянулось время.

Под утро в багровом зареве показалась луна. Она быстро стала подниматься, ровным светом озаряя барханы, похожие на волны застывшего сказочного моря. Перед рассветом стало еще холоднее.

Наконец ярко запылала заря. Солнце не взошло, но уже сделалось светло. Дрожа от холода, Селевин поднялся на бархан.

«Воображаю, какой переполох поднимется в лагере, когда вернется верблюд», – подумал он. Отсюда была хорошо видна белая точка.

«Пойду туда, – решил Селевин, – успею, проводник приедет за мной не раньше полудня». И он зашагал по сыпучему песку.

Ослепительный шар солнца показался на горизонте.

«День будет опять жаркий и ветреный», – подумал Виктор Алексеевич.

Расстояния в пустыне для глаз обманчивы. Когда, изнемогая от жары, Селевин добрался наконец до цели, его разочарованию не было предела: перед ним был самый обыкновенный конский череп, выбеленный солнцем, кто-то крепко насадил свою находку на толстый сук тамариска, и даже ураганы не могли ее сбросить. Зоолог в изнеможении опустился на раскаленный песок. Кругом не было ни пятнышка тени, кроме той, которую он отбрасывал сам. Укрыться от палящих лучей было негде. Между тем ветер становился все сильнее. Тучи раскаленного песка, как снежная поземка, быстро заравнивали ямки его следов. Виктор Алексеевич перебрался в «ветровую тень» бархана и устало лег. Нестерпимо хотелось пить... «Следы верблюда занесло, и теперь меня не скоро найдут. Надо было с утра идти к лагерю, а не растрачивать так необдуманно свои силы...»

Сказалась бессонная ночь: Селевин крепко уснул.

Проснулся он, когда солнце спустилось уже за горизонт, но было еще светло. Ветер стих. Сон освежил Виктора Алексеевича, и он решил идти к лагерю. Состояние его было сравнительно бодро, только сильно мучила жажда.

Вскоре стало совсем темно. Зоолог шел все вперед, но часа через два уже так устал, что пришлось лечь и долго отдыхать, бездумно глядя в беззвездное небо. Собрав поздние силы, Селевин заставил себя встать и снова идти. И вдруг ему показалось, что он потерял направление.

«Надо ждать утра, – решил он, ложась, еще уйдешь  не  туда, куда нужно». Песок был теплый. Виктор Алексеевич растянулся на нем, как на постели, и сразу уснул, а этот раз не чувствовалось холода, хотя ночь была не теплее прошедшей.

Проснулся Селевин, когда солнце поднялось высоко и стало припекать. Опираясь на ружье, он взобрался на бархан. В голове шумело, пить уже не хотелось. Во рту все слиплось, язык распух. К его удивлению, километрах в двух или трех виден был куст тамариска, на котором белел конский череп.

«Как же так, – подумал Виктор Алексеевич, – ведь я шел почти до полуночи и так мало прошел!» Зоолог взглянул на солнце. Оно всходило почему-то справа от него. Догадка внезапно озарила затуманенную голову: ночью он кружился вокруг куста с черепом и теперь был еще на несколько километров дальше от лагеря, чем вчера.

«Так безрассудно растрачивать свои силы может только сумасшедший!» – с досадой подумал Селевин, направляясь к кусту с черепом. Он то и дело ложился на песок, переходы делались все короче, а отдых продолжительней. В то время когда он отдыхал под барханом, на куст с черепом села какая-то птица. До куста оставалось не больше полкилометра, и было хорошо видно, что это голубь.

«Откуда здесь, за десятки километров от воды, птица?» – размышлял Селевин, поглядывая на куст, где рядом с белой была теперь маленькая серая точка.

Голубь вспорхнул и улетел за бархан. Зоолог знал, что голуби гнездятся в пустынных колодцах.

«А если там вода? Как это я вечером не догадался, может быть, череп нарочно повешен на куст как указатель?!»

Он встал и направился к черепу. Ноги плохо слушались, и два раза Виктор Алексеевич падал. Перед глазами вертелись разноцветные круги. Чем выше поднималось солнце, тем делалось жарче и тяжелее было идти. Но сознание, что, может быть, совсем близко есть вода, придавало силы.

Вот и куст с черепом. Еще несколько шагов – и зоолог увидел между барханами колодец.

Как безумный бросился он к нему и заглянул вниз. Из темной глубины пахнуло сыростью и холодом. Селевин выхватил из сумки патрон и бросил его в колодец, жадно прислушиваясь. Вскоре раздался всплеск. Значит, есть вода! Он спасен!

Виктор Алексеевич сел на край колодца, блаженно улыбаясь. Он жалел только об одном, как было вчера не догадаться поискать воду?!

Но чем достать ее?

Тут же был найден выход. Зоолог снял верхнюю рубашку, охотничьим ножом изрезал ее на ленты и связал их. К концу длинной полосы привязал другую рубашку, завязав в рукав для тяжести пару заряженных патронов, и с замиранием сердца начал спускать все это в колодец. Вот послышался слабый всплеск. Немного обождав, чтобы материал намок, Селевин потянул импровизированное ведро вверх. Звуки падающих капель привели его в трепет. Он начал быстро перебирать самодельную веревку, и вот наконец показалась рубашка. Одним рывком Виктор Алексеевич схватил ее и стал выжимать живительную влагу себе на лицо.

Но как только первые капли попали в рот, отчаяние охватило Селевина: вода была горько-соленая и тухлая, непригодная для питья.

Он упал лицом на песок и впал в забытье, перешедшее в тяжелый, наполненный кошмарами сон.

Проснулся зоолог от какого-то звука. Совсем низко над головой пролетали стайки пустынных рябков-бульдуруков. Птицы летели в сторону реки. Промчаться по воздуху несколько десятков километров до водопоя им ничего не стоило.

«Через час они полетят обратно, и у каждого в зобу будет почти по стакану воды, – соображал зоолог, – хорошо, что я не бросил ружье!»

Зарядив ружье, он спрятался за куст и стал ждать. Не прошло и часа, как вернулась первая стайка. Бульдуруки летели справа от колодца, вне досягаемости выстрела. Вслед за первой показалась вторая партия, пролетевшая значительно левее. Наконец прямо на колодец мчится большая стая. Она должна пронестись над самой головой.

Зоолог вскинул ружье, прицелился, но руки у него тряслись. Выстрел навстречу стае и второй – в угон – не сбили ни одной птицы.

Виктор Алексеевич растерянно опустил ружье. На горизонте показались еще несколько стай бульдуруков. Они быстро приближались.

Селевин поспешно перезарядил ружье и снова выстрелил. Два бульдурука упали на песок. Почти два стакана воды были наградой за удачный выстрел. Виктор Алексеевич расстрелял все патроны – более десятка бульдуруков сделались его добычей. Когда жажда была утолена, ему захотелось есть. Он оглянулся по сторонам. За колодцем росли кусты тамариска и саксаула.

«Будь у меня спички, я разжег бы костер и изжарил бульдуруков, а дымом привлек внимание разыскивающих. Проклятый верблюд унес рюкзак!..»

Недалеко виднелось чье-то гнездо. Оно походило на сорочье, только поменьше размером.

«Наверное, это гнездо саксаульной сойки, – подумал Виктор Алексеевич, – нет ли в нем яиц или птенцов?»

Любознательность ученого оказалась сильнее всех невзгод. Он побрел к гнезду, тяжело опираясь на ружье.

И в самом деле, это было заброшенное гнездо саксаульной сойки – редчайшей птицы пустыни. Нигде поблизости не было видно хозяйки – «птицы-иноходца», как зовут сойку казахи за то, что она быстро бегает по пескам.

Виктор Алексеевич не без труда снял гнездо и принес к колодцу. Силы было мало, и он более часа сидел на песке.

«Увезем его в город. Ведь гнезда сойки нет ни в одном музее! – сказал он громко и тут же поймал себя на том, что говорит это, обращаясь к студенту Борису, который, как ему показалось, стоит рядом.

«Кажется, я начинаю бредить!» – испуганно подумал Виктор Алексеевич. Он с трудом встал, поднялся на бархан и просидел на нем до вечера, глядя в сторону лагеря.

«Почему же до сих пор меня не могут найти? Верблюд, конечно, пролежал всю ночь где-либо на дороге, а утром не спеша пошел дальше, пощипывая колючки. Он мог прийти в лагерь совсем не с той стороны, где оставил своего всадника. Ветер замел следы верблюда, и поиски, наверно, ведутся в другой стороне».

От этих размышлений стало еще тяжелее. Солнце село. Виктор Алексеевич спустился с бархана и улегся на песок около колодца. Наступала третья ночь его одиноких скитаний.

Когда стемнело, жгучие укусы комаров не дали покоя Селевину. С каждой минутой комаров становилось все больше. Вскоре они тучей гудели над ним, и он едва успевал отмахиваться.

Виктор Алексеевич припомнил, что в пустыне комары выводятся в колодцах. Теперь он мог убедиться в этом. Единственное спасение – это закопаться в песок.

С огромным трудом вырыл он руками продолговатую ямку, лег в нее и засыпал себя песком, положив на лицо рубашку. Но уснуть не мог. Слой песка давил, лежать под этим «одеялом» было невозможно. К счастью Виктора Алексеевича, сделалось холоднее, и комары постепенно исчезли. Он выбрался из ямы и пролежал всю ночь, трясясь от холода.

Поднялось солнце, стало теплее, но безразличие ко всему и сильнейшая слабость не позволяли Селевину подняться, и он лежал неподвижно.

«Но как же комары могут выводиться в колодце с тухлой, горько-соленой водой? – возникла мысль. – Конечно, где-то здесь недалеко есть еще колодец, с пресной водой. Надо встать и поискать его... обязательно, только вот не хочется вставать...» Согревшись, он задремал.

Очнулся Селевин оттого, что ему показалось, будто где-то недалеко выстрелили из пушки. Дул ветер. Грозовые тучи неслись над барханами. Раскат грома раздался совсем близко над головой.

«Гроза в пустыне летом, – вяло подумал зоолог, – редко кончается дождем. Водяные капли испаряются раньше, чем долетят до земли...»

Вдруг рядом послышался шорох. Резким движением Виктор Алексеевич повернул голову: совсем близко стоял огромный гриф и жадно смотрел ему в лицо. Мурашки пробежали по спине, напряжением всех сил Селевин поднялся со своего песчаного ложа. Гриф сделал несколько неуклюжих прыжков и отлетел. Еще два грифа поднялись с соседних барханов.

 – Рано, проклятые, я еще жив! – прохрипел им вслед Селевин, на четвереньках взбираясь на бархан.

Там лежали его ружье и сумка. Он посмотрел в сторону лагеря. Только оттуда могло прийти спасение. Но впереди высились одни барханы, уходящие в бесконечную даль.

Удар грома опять прогремел над пустыней.

Селевин глянул в сторону – и вдруг дикая радость охватила его: невдалеке ехал проводник, ведя на поводу второго верблюда. Радость тут же сменилась испугом: проводник удалялся от него.

Виктор Алексеевич хрипло крикнул, но вряд ли его было слышно на расстоянии даже десяти шагов.

А всадник тем временем скрылся за барханом и появился уже значительно дальше.

Зоолог высыпал на песок стреляные патроны и беспомощно рылся в них. Он вспомнил, что в кармане у него есть два патрона, которые он завязывал в рукав для тяжести, опуская рубашку в колодец. С трудом загнал он распухшие гильзы в стволы.

Проводник снова скрылся за барханом, и его долго не было видно. Когда он показался, Виктор Алексеевич взвел курки. Нельзя было медлить ни секунды. Селевин поднял ружье и нажал спуск. Раздался слабый щелчок осечки: патрон отсырел в воде. Не помня себя от отчаяния, он нажал второй спуск. Грянул выстрел одновременно с последним раскатом грома. Проводник не расслышал выстрела из-за грома... и скрылся за барханами.

В глазах потемнело, Виктор Алексеевич упал, потеряв сознание.

Очнулся он от воды, которая лилась ему на лицо. Над ним склонился Даукен с кружкой в руках.

Как потом оказалось, проводник поднялся на высокий бархан, чтобы еще раз осмотреться кругом. Вдали он заметил что-то черное, и это заставило его повернуть назад.

 – Нашли ящера? – первое о чем спросил Селевин, придя в себя.

 – Нет еще, вас ищем.

 – Не трать воду зря! – прохрипел Селевин, глотая живительную влагу.

 – Воды здесь сколько угодно. Вон за тем барханом колодец.