Материал нашел и подготовил к публикации Григорий Лучанский
Источник: Зверев Максим Дмитриевич.Конец белого пятна. Государственное издательство географической литературы, Москва, 1960 г.
* * *
Экспедиции Селевина так и не удалось найти скелет ящера. Он был безвозвратно затерян в песках пустыни.
Обратный путь
От карсакпайских колхозников экспедиция поехала через пустыню к югу, направляясь к селению Сузак.
После двух суток дороги к вечеру на ровной долине, утомляющей глаз своим однообразием, показалась какая-то точка.
– Что это такое, Даукен? – спросил кто-то.
– Это единственное дерево в Бет-Паке. Раньше казахи чтили его как святое, поэтому его никто не трогал.
Машина остановилась в тени под деревом. Высота его превышала пять метров. На ветвях было множество гнезд перелетных индийских воробьев.
Все участники экспедиции с удивлением рассматривали дерево, нижние листья которого были узкие, как у ивы, а верхние – круглые, как у осины.
Это единственное лиственное дерево, которое может расти на солончаках и сыпучих песках, называется турангой.
Даже если грунтовая вода находится на глубине десяти метров, мощные корни туранги доходят до нее. Листья этого дерева не вянут в самую сильную жару. Через них туранга испаряет так много воды, что увлажняет воздух. В будущем она должна стать здесь основной древесной породой.
Под деревом решили заночевать. Всюду виднелись остатки костров. Рядом был неглубокий колодец с хорошей водой.
Осенью темнеет рано, и после ужина все улеглись отдыхать. В темноте было странно слышать шум листьев от ночного ветерка. За лето от этого звука отвыкли. Костер из тамариска и саксаула причудливо освещал ствол дерева и нижние ветви.
Наступили холодные октябрьские дни. В Бет-Пак-Дале рано начинаются заморозки. Уже в конце сентября бывали ночи, когда в чайниках вода покрывалась тонким ледком.
Однажды на рассвете Даукен ушел на охоту. Он сказал, что вернется рано и не задержит с отъездом. Действительно, к завтраку Даукен пришел с убитой сайгой на плечах и бросил добычу на землю. Все обратили внимание на его смущенный и растерянный вид.
– Селебе, – робко сказал Даукен. – Я встретил этого акбукена недалеко от лагеря. Он лежал. Я подкрался на выстрел, но присмотрелся и понял, что сайгак мертв. Я подошел к нему. Он был еще теплый – только что подох. И вот, Селебе, до сего времени я не пойму, кто его убил. Сайгак совсем здоров, сыт. На нем нигде нет раны и даже укуса. Его не рвало, навоз у него был хороший. Несколько километров я прошел по его следу взад и вперед, торопясь, потому что знал: вы ждете меня. Но всюду его следы показывали, что самец шел спокойным шагом. Ему никто не угрожал. Он упал как подкошенный и сразу сдох. Что с ним случилось? Я не могу понять и поэтому принес его тебе. Ты ученый. Скажи...
Селевин внимательно осмотрел труп. Даукен был прав. Сайгак оказался хорошо упитанным и не имел на шкуре даже царапинки.
– Такая внезапная смерть могла произойти скорее всего от разрыва сердца, – задумчиво сказал молодой ученый.
– Возможно, сайгак сильно испугался. Мне известны случаи с птицами, когда они погибали при внезапном сильном испуге. Даукен, дай твой нож, я вскрою грудь сайгаку.
Даукен протянул большой охотничий нож, острый как бритва, и сказал:
– Но, Селебе, сайгак упал как подкошенный, идя спокойным шагом, словно его сразила молния или пуля. Он сделал бы хоть один прыжок, если бы испугался.
Селевин не отвечал. Он осторожно разрезал грудь сайгака, обнажил его сердце, стал пристально что-то разглядывать и нашел в сердце сайгака крошечное острое семя.
Все молча наблюдали. Даукен, сидя на корточках, смотрел прямо в лицо Селевина, как бы читая на нем результаты исследований.
– Друзья! – воскликнул наконец Селевин, вставая. – Причина гибели сайгака установлена! Это редчайший случай. Смотрите – семя ковыля! Оно впилось в сердце сайгака!
В самом деле, это было так. Семена ковыля разносятся ветром благодаря длинной летучке, которой они снабжены. Упав на землю, семечко втыкается в нее своим острым носиком. Ветер качает вправо и влево длинную летучку, а семечко ввинчивается в землю. Этому помогают и твердые волоски, которые прижаты к основанию летучки. Действуя наподобие рычагов, они толкают вниз семя при каждом покачивании летучки. Флюгер на крыше при ветре с востока не только показывает на запад, но дает и короткие отклонения к югу и северу. Так и с летучкой ковыля над землей: она тоже совершает колебательные движения и ввинчивает семя в землю.
Это еще не все. Стержень летучки ковыля скручен винтом, как штопор, и чувствителен к изменению температуры и влажности. Когда перистая летучка зацепится за траву и оторвется, семя начинает гнать глубже этот «винт». На утренней заре выпадает роса и делается сыро: «винт» распрямляется и толкает семя вглубь. Днем в жару «винт» скручивается, но твердые волоски упираются в землю и не дают возможности «винту» вытягивать семя вверх. Так постепенно оно входит в почву.
Таким же образом семечко просверлило грудь сайгака. Известны случаи гибели овец, которым семя ковыля попадает в ухо. А в одном из совхозов около Ташкента ветеринары установили случай внезапной гибели овцы оттого, что семечко ввинтилось ей в сердце. И вот теперь то же самое произошло с диким животным!
Сердце сайгака осторожно вырезали и вместе с торчащим из него семечком опустили в банку с формалином. Когда все было кончено, старый следопыт встал.
– Спасибо, Селебе, ты своим объяснением убедил меня в том, что чертей нет на свете!
– При чем же тут черти, Даукен? – воскликнул удивленный Селевин.
– Когда я понял, что не могу объяснить, почему сайгак сдох, то подумал: наверное, черт сидит рядом в норе и смеется над старым мергеном, который поверил ученым, что чертей нет. Я со страхом нес в лагерь сайгака: все казалось, что сзади кто-то идет за мной на мохнатых лапках. Но я пересилил свой страх и шел не оглядываясь... Теперь я думаю, что чертей действительно нет на свете.
Последний ночлег в пустыне. Завтра Сузак и... конец путешествию! Настроение у всех бодрое, только Даукен немного печален.
Тяжело груженные машины прошли трудный путь по бездорожью в несколько тысяч километров. Они везут большой гербарий, коллекции насекомых, шкурки птиц и зверьков, образцы почв, каменного угля, медной и железной руды. Легендарный голубой камень Уванаса был найден в ущелье Кулан-басы. Он оказался редчайшим голубым гранитом! В ящиках бережно уложены кости ископаемых животных, пролежавшие в земле миллионы лет, а также больше ста предметов орудий производства первобытных людей, существование которых в Бет-Пак-Дале отрицалось учеными. Эти находки позволят раскрыть многие страницы жизни природы Бет-Пака в древние времена.
Белое пятно на карте пустыни уменьшилось теперь в несколько раз.
Под вечер среди саксаульников встретили первого человека. Это был охотник, одетый в кожаный костюм из шкур сайгаков. Голова его была повязана белым платком. Охотник оказался знакомым Даукена. Он уже месяц жил один в кошомной юрте и охотился на джейранов. Несмотря на соблазнительное предложение отдохнуть, решили здесь не ночевать и при свете фар двинулись в Сузак.
Ночь выдалась хорошая. Воздух был прозрачен. Месяц нерешительно выглядывал из-за туч и освещал черневший вдали Каратау. Зайцы то и дело бежали перед машиной, держась, как загипнотизированные, в полосе света. Наконец показались неясные контуры садов и построек...
Ночевали в домике Даукена. А утром наступила грустная минута расставания.
– Прощай, Даукен, – сказал Селевин, – но ненадолго! На будущий год мы приедем опять, чтобы стереть остатки белого пятна!
В прохладной Сары-Арке
Зимой в сорокаградусные морозы Селевин завозил из Караганды бензин, продовольствие и запасные части для машин в совхоз «Ор-Тау», к югу от которого простирается пустыня Бет-Пак-Дала. В совхозе Селевин организовал экспедиционную базу.
Незаметно прошла зима...
В середине июля участники экспедиции собрались на станции Туркестан. Одновременно с ними прибыла и машина, предназначенная для поездки. Больше недели ожидали машину киностудии с оператором и специальным корреспондентом «Известий», поэтом Эль-Регистаном. Около Сыр-Дарьи они должны были производить киносъемку.
Не дождавшись киносъемочной группы, составили точный маршрут своего следования и ненастным июльским утром выехали из города Туркестана к Сузаку. В полдень хлынул ливень. Путешественники закрылись брезентом, но это плохо помогало, и все промокли насквозь.
Наконец добрались до колхоза Сузак, где их ожидала радостная встреча с Даукеном...
Тихо сгустились июльские сумерки. В высоком небе появились первые звездочки. Только что подоили коров и вкусно пахло парным молоком. Где-то на окраинах подняли лай собаки.
Ужинали на открытом воздухе. Много говорили о предстоящем путешествии и не заметили, как надвинулась ночь.
На этот раз было намечено пересечь Бет-Пак-Далу по двум направлениям.
Решили ехать, пользуясь неопубликованной картой геолога исследователя пустыни Дмитрия Ивановича Яковлева, а там, где на карте белое пятно, искать путь самим.
От знакомой дороги поехали к северо-западу, разыскивая начало древнего Тасбулакского караванного пути, пересекающего пустыню.
Стали встречаться метровые вздутия почвы с лужами воды на вершинках. Вздутия образовались оттого, что под землей в Бет-Пак-Дале простирается большая впадина, заполненная водой, с наклоном в сторону реки Чу. Этот огромный артезианский бассейн питается водой с гор Кандык-тау, окружающих низовья реки Чу, с Киргизского хребта и Кара-тау. От напора подземных вод вздувается поверхность.
По просьбе почвоведа экспедиции профессора Мухля сделали здесь остановку, чтобы изучить строение почвенных ям и взять образцы почв.
В одном месте нашли участок, где почва колебалась под ногами, а в другом месте она была совсем жидкой, как сметана. Здесь вздутия только начинали образовываться.
Пучки тростника, крепко связанные, уходили вглубь на пять метров и не достигали дна топи.
Даукен обнаружил торчащую из грязи заднюю ногу сайгака. Животное засосала болотная топь. На ногу забросили веревочную петлю, но вытащить труп не могли.
– Около Камкалы-куля и Пра-чу я несколько раз находил джейранов в таких «колодцах», – сказал Даукен.
Выйти на старинную Тасбулакскую караванную дорогу оказалось гораздо труднее, чем предполагали. Места, по которым ехали теперь, на самой новой и подробной карте были обозначены по белому полю лаконической надписью: «Не исследовано». И вот тут-то раскрылись поразительные способности Даукена. Он безошибочно указывал направление, словно десятки раз проезжал здесь, а не впервые, как и все. Даукен хорошо знал природу пустыни и поэтому ориентировался так же легко, как городской житель в родном городе. Селевин неоднократно проверял по компасу движение машины и каждый раз убеждался, что они действительно едут на северо-запад, как и следовало. Даукен угадывал направление с точностью перелетных птиц...
Ведя исследования, экспедиция с каждым днем углублялась в пустыню.
Кругом тянулась выжженная солнцем однообразная равнина с редкими кустиками низкорослой полынки, верблюжьей колючки и еще каких-то «злых» растений, трогать которые можно только в шоферских перчатках.
Но назвать пустыню безжизненной было бы неправильно. На редких кустах тамариска и саксаула попадались иногда гнездышки пустынных вьюрков. Путешественники вспугивали также и рябков-бульдуруков. Обычно рябок взлетал возле самой машины, садился в нескольких десятках шагов на землю и, пробежав немного, вдруг исчезал. Его оперение настолько совпадает по цвету с почвой и растительностью, что заметить птицу даже на небольшом расстоянии очень трудно, особенно если она сидит неподвижно. В том месте, откуда птица взлетала, в маленьком углублении в песке были ее яйца второй летней кладки.
Вот уже четыре дня полуторка неслась на юг, гремя бортами и всем, чем может греметь на ухабах старый, разбитый грузовик. За небольшими буграми неожиданно показалась полоска яркой зелени. Машина подлетела к небольшому роднику. Вода выбегала говорливым ручейком из зарослей тростника и, метров сто просверкав на солнце среди ярко-зеленых трав, исчезала в земле. Около родника все устроились на отдых, а шофер сразу нырнул под машину и провозился там до темноты.
Вечером он объявил, что тронуться в путь можно будет только через два дня, но зато поедет машина вдвое быстрее, «с ветерком».
Часов в восемь утра Селевина заставил поднять голову от дневника мелодичный свист, скорее похожий на воркованье. Стайка рябков-бульдуруков опустилась у родника. С минуту птицы сидели неподвижно, разглядывая людей, а затем короткими семенящими шажками подбежали к воде и стали жадно пить. Пили они по-голубиному, не отрывая клюв от воды и не запрокидывая головку вверх от каждого глотка, как это делают куры и большинство других птиц, даже водоплавающих.
Одна стайка сменяла другую. Побывало на водопое и несколько стаек пустынных вьюрков. Но около одиннадцати часов прилет птиц прекратился, у родника наступила тишина.
На другой день птицы прилетали к роднику в те же часы – с восьми до одиннадцати утра.
Но почему бульдуруки и вьюрки прилетают на водопой стайками? И какая точность – только с восьми до одиннадцати! Все, даже Даукен, ломали голову над этой загадкой. Ответ был найден следующим утром, когда экспедиция неслась по пустыне действительно «с ветерком».
Было около десяти часов утра. В стороне от машины летели к роднику бульдуруки. С земли поднялся одинокий рябок и присоединился к ним. Через полчаса мимо пролетела другая стая – на этот раз с водопоя, и один рябок отделился и сел на землю. Остановив машину, Селевин бросился к этому месту. Птица взлетела из-под ног с гнезда-ямки, наполненной яйцами. Теперь все стало понятно: на водопой являются временные стаи, состоящие из взлетевших с гнезд одиночных рябков. На обратном пути птицы разлетаются, каждая к своей ямке.
После одиннадцати уже не встречалось ни одной стаи, взлетали только одиночные птицы, потревоженные машиной. В двенадцать Борис посмотрел на термометр и сокрушенно сказал:
– Ого, за сорок перевалило! Как бы к пятидесяти сегодня не подобралось!
И тут вдруг Селевина осенила догадка.
– Товарищи! С восьми до одиннадцати утра температура в пустыне около сорока градусов, как и в теле птиц. Вот они и покидают гнезда в эти часы: позднее яйца перегреются, а раньше восьми могут охладиться!
Через несколько дней пути показались небольшие тропинки. Они привели к обширному солончаку.
Даукен долго стоял в кузове машины, рассматривая в бинокль края солончаков.
– Это Сор-Булак. Я никогда не был здесь, но отец и другие охотники-мергены рассказывали мне о нем. По ту сторону Сор-Булака должна проходить Тасбулакская караванная тропа.
Через час машина действительно вышла на Тасбулакскую дорогу в сорок троп шириной: громадные табуны скота, перегоняемые раньше через пустыню, шли здесь во много рядов. Так столетиями глубокие тропы выбивались в десятки канавок, параллельно уходящих вдаль, до горизонта. Когда-то Тасбулакская дорога была основным транзитным путем из Сибири в Среднюю Азию, но около полувека назад ее совсем забросили. Поэтому тропы на ней почти сравнялись, а в понижениях совсем исчезли.
Чтобы не возить с собой лишнюю тяжесть, на приметном месте закопали бочку бензина, необходимого для обратного пути.
Дальше к северу стали появляться сопки, разрушенные ветрами и водой.
Среди развалин древних могил оказался неглубокий колодец с прекрасной холодной водой. Его нанесли на карту, назвав Дауке-Кудуком (Кудук – колодец).
Селевину и его товарищам часто вспоминался арсеньевский охотник Дерсу Узала. Как много общего между ним и Даукеном! Те же прекрасные качества человека и товарища. Такое же исключительное знание жизни диких животных и умение приспосабливаться к тяжелой, сложной обстановке. Знакомясь все ближе с опытным мергеном пустыни, Селевин и его товарищи многому научились у него. Одна черта Даукена была особенно привлекательна: он неудержимо тянулся к знаниям, к науке и постепенно почти избавился от суеверий.
В прошлом году экспедиция остановилась на ночлег в мрачных сопках. У небольшого колодца среди кустов и травы было много комаров, и Даукен, желая избавиться от них, решил уйти подальше от лагеря. Он расположился на вершине полуразрушенного мавзолея. Ночью мерген прибежал в лагерь, испуганно оглядываясь, и торопливо улегся между спящими.
– Даукен, что это ты убежал со своего ночлега? – спросил его Селевин.
– Меня давила ведьма с медными руками, Селебе...
Как далек теперь Даукен от таких предрассудков!
Экспедиция пересекла Сары-Арку и в совхозе «Ор-Тау» пополнила свои запасы. Затем поехали обратно. Природа Казахского нагорья гораздо богаче пустынной. Местами встречаются сопки и покрытые разноцветными лишайниками одинокие гранитные скалы. По их трещинам лепится можжевельник или арча. Выветрелые граниты имеют причудливые очертания в форме пиков, башенок и столбов. Издали они производят впечатление гигантских полуразрушенных замков.
Нагорье Сары-Арка похоже на североказахстанские степи и даже лесостепи. Множество злаков и серебристый ковыль придают ему это сходство. Вдоль ручьев, пересекающих дикие каменные громады, узкими ленточками сбегают полоски низкорослых березово-осиновых лесочков.
Мир животных нагорья тоже иной, хотя сюда и доходит знойное дыхание пустыни. В тальниках скрывается белая куропатка – жительница северных мест, а в рощицах обитает заяц-беляк, такой же северянин, как и белая куропатка. С громким карканьем кружатся над головой сибирские серые вороны.
Горные группы Сары-Арки с вершинами до тысячи метров высотой – природные оазисы. Родники, обилие осадков и прохладное лето дают богатые урожаи трав.
Раньше на этих привольных летних пастбищах были стойбища чуйских казахов, которые дважды в год совершали тысячеверстные переходы через Бет-Пак-Далу.
В долинах нередко встречаются обширные кладбища древнейших обитателей Сары-Арки.
В одном кургане члены экспедиции нашли хум, или оссуарий, – глиняный горшок, в котором хранят пепел покойника. Здесь же нашли осколки другого глиняного сосуда, довольно тонкой работы с незамысловатым орнаментом. По сырой глине древний мастер-гончар выдавил пунктиром ломаную ленту в три ряда и провел две ровные линии. На другом сосуде был выведен более сложный орнамент. Владельцы этих предметов жили в первом тысячелетии до нашей эры.
Чем дальше двигалась экспедиция, тем однообразнее и суровее становилась природа. Появились блеклые полукустарники, предвестники пустыни, и вскоре экспедицию окружили знакомые безрадостные картины.
У родника был устроен лагерь, и ученые занялись осмотром ближайших окрестностей.
Борис все время охотно помогал профессору Мухле копать почвенные ямы. Они давали студенту-зоологу каждое утро богатую добычу: в ямы попадали по ночам змеи, мелкие грызуны, ежи и разные насекомые.
Селевин и Даукен поехали на машине за бочкой бензина, которая была закопана на Тасбулакской караванной тропе, недалеко от лагеря.
Вечером пересекли соленую речку и подъехали к горе Байгара с крутыми почерневшими склонами. Даукен пошел осматривать их. В сумерках глухое эхо разнесло несколько выстрелов, быстро следовавших один за другим.
– Селебе! – вскоре послышался из темноты радостный крик Даукена, – я архара убил!
Все вскочили и бросились навстречу охотнику, спотыкаясь о камни, невидимые в темноте после света костра.
– Где он?
– Где архар?
– Утром поедем за ним на машине, а пока я только печенку принес на ужин! – сказал Даукен, подходя и садясь около огня. – Три раза в него стрелял. Ружье старое, пулю бросает не туда, куда надо. Для крупного зверя у меня патроны с двойным зарядом пороха есть. Я спиной к камню прислонился, чтобы не отбросило. Архар – старый рогач, больше десяти пудов в нем. Внизу ходил, листочки обрывал с кустов: рога-то под старость выросли до конца морды и не дают траву щипать. Вот завтра сами посмотрите. Там много рогов валяется, словно на кладбище стариков архаров, которые приходят туда подыхать.
Рано утром на машине подъехали к убитому архару. Селевина поразили огромные рога животного. Их толстые кольца доходили до конца морды и весили не менее двух пудов. Пока Даукен и шофер снимали шкуру и разделывали тушу, Селевин пошел побродить среди невысоких гор. За первым же перевалом на дне ущелья он нашел рога старых архаров и черепа давно погибших животных.
Ученый сел на камень и задумался над удивительной целесообразностью жизни и поведения диких животных. Ведь если Даукен прав – значит, старые архары уже плохие производители, уступают место около самок молодым и здоровым, а сами уходят прочь, спускаясь вниз в заросли кустарников?
Внимание Селевина привлек крупный хищник бородач-ягнятник. Распластав двухметровые крылья, бородач летел, как планер. На гребне перевала он сел, красиво выделяясь на фоне голубого неба. Вскоре хищник широко расправил крылья и без единого взмаха, только немного подпрыгнув, поднялся в воздух. Кругами он ввинчивался все выше и выше. Вдруг что-то отделилось от него и упало на то место, где он только что сидел. Бородач красиво спикировал и уселся опять на гребень перевала. Спустя минуту, он снова поднялся и, опять что-то выронив, сел на прежнее место.
В третий и четвертый раз ягнятник повторил одно и то же, и только тогда Селевину удалось рассмотреть, что он бросал камни: видно было, как один подпрыгнул и со стуком покатился вниз. Птица играла!
«Но ведь игры у животных обычно направлены на тренировку хватания добычи или защиту», – подумал Селевин и припомнил, что Даукен и другие охотники рассказывали ему про бородачей и степных орлов, как они поднимают на воздух черепах и бросают на камни, разбивая панцирь. Крупные кости обглоданных волками скелетов бородачи тоже бросают на камни, разбивая и проглатывая потом осколки вместе с костным мозгом. Возможно, бородач, бросая камни, не просто играл, а тренировался.
Селевин вернулся к машине, и они поехали дальше с хорошим запасом мяса.
Бочка оказалась на месте. Но, видимо, кто-то осматривал ее, хотя она была по-прежнему тщательно закрыта кустарником. Даукен пристально осмотрел землю.
– Селебе, здесь два дня назад были люди!
Он указал, откуда они пришли, где стояли и куда ушли.
– Было три верховых и один вьючный кривой верблюд. Это мог быть только мерген Рамазан.
– Почему ты думаешь, что верблюд был кривой? – удивился Селевин.
– А посмотри сам – видишь, он только справа от своего следа верблюжью колючку кушал. Значит, левый глаз не видит!
К вечеру благополучно доставили бензин и мясо архара в лагерь экспедиции.
Через несколько дней в вечерние сумерки экспедиция прибыла в Чолак-Эспе. Здесь стоял небольшой домик, единственный во всей пустыне. Он был построен еще царским переселенческим управлением. Тогда же недалеко от дома была заложена и артезианская буровая скважина. На большой глубине бур обнаружил прекрасную пресную воду. Ее вывели по железной трубе на поверхность, и струя била фонтаном в семь с половиной метров высоты. Но со временем труба засорилась, и теперь вода из нее сочилась тоненькой струйкой.
Раньше фонтан с драгоценной водой привлекал сюда много казахов-бедняков. Когда скважина била, от нее стекала целая речка, и они могли поливать посевы.
Потом в избушке поместился кочевой кооператив.
После тысяча девятьсот тридцать второго года население осело на побережье реки Чу, а в Чолак-Эспе воцарилось безмолвие. Лишь изредка браконьеры из Самен-Кума или Сузака заглядывали сюда и охотились, несмотря на запрещение: зимой на сайгу, а летом на джейранов.
Впервые за все годы путешествий по пустыне ночевать устроились не в палатках, а под настоящей крышей.
Экспедиция поехала по направлению к Чу. Кряхтя и постукивая, «уставшая» за долгий путь полуторка все же быстро неслась вперед.
Пересекли тонкий соленый ручей около небольшой горки. Даукен на ходу перегнулся за борт машины и старался что-то рассмотреть. Кругом было много следов. Звери пустыни имеют обыкновение ночью пробираться караванными тропами. Даукен различил след волка. Тут же виднелись следы сайгаков, которые, вероятно, переселялись весной из негостеприимной пустыни в плодородную область Арка. Засохшая грязь сохранила местами овальные отпечатки их копытцев. Много было свежих следов джейранов, видны были оттиски птичьих лапок и еще чьи-то большие и широкие следы.
Машина с трудом начала подниматься на другой берег пересохшего ручья. Она уже почти преодолела подъем, как вдруг Даукен застучал ладонью по крыше кабины. Шофер затормозил.
– Смотри, Селебе, волк джейраненка ловит! – воскликнул Даукен. Его глаза видели далеко и всегда замерцали что-нибудь интересное.
Вдали по пустыне мчалась самка джейрана, а за ней волк.
– Какая бессмыслица! – воскликнул Селевин. – Разве может волк-тихоход догнать джейрана? И причем тут джейраненок?
– А вот подожди немного, – спокойно ответил Даукен.
Самка джейрана мчалась по огромному кругу, в котором находились детеныши. Она испугала их своим топотом, и они послушно распластались на земле, вытянув шеи и даже полузакрыв большие черные глаза. На малышей теперь легче было споткнуться, чем заметить на почве, в точности так же окрашенной, как и их шкурки. Затаившийся джейраненок – это удивительный пример защитной окраски, доведенной до совершенства.
Вот уже третий круг делает джейран, водя за собой волка. Если бы самка бежала прямо, то могла бы далеко увести врага, а затем легко оставить его позади и скрыться, как ветерок. Но так поступил бы человек на ее месте, а самка джейрана делает по-своему и все кружит, рискуя в любую минуту навести волчицу на детенышей. В конце концов этим и кончается беспроигрышная для волчицы игра. До нее долетел по ветерку запах притаившегося джейраненка. Зверь бросился туда, рванул зубами, и все кончено: у самки джейрана остался теперь один детеныш и то только потому, что малыши притаились не рядом и одного из них волчица не заметила.
Долго лежала волчица около своей жертвы, отдыхая, слизывая кровь и приходя постепенно в себя, а затем поволокла джейраненка к своему логову.
Но этот разбой был последний в ее жизни. Машина быстро догнала уставшую волчицу, и меткий выстрел Даукена сразил ее наповал.
Когда полуторка остановилась на несколько минут, Даукен слез, наклонился к земле. После внимательного осмотра он показал на крупные следы и заявил:
– Селебе, здесь были люди. Их след начался от соленого ручья. Шли они пешком, в шокаях (Шокай – кожаная самодельная обувь казахов), втроем, и все это было сегодня утром!
Поехали дальше. Вскоре Даукен, приподнявшись в кузове машины, закричал:
– Человек! Три человека!
На горизонте едва обозначились фигуры трех пешеходов. Когда подъехали ближе, увидели рыдающего старика, стоявшего на коленях, и двух изнуренных мужчин, беспомощно топтавшихся около него. Это были три казаха из Сары-Арки, которые решили пробраться через пустыню на новостройки в Киргизию. Один из них немного знал кочевые пути, но теперь забыл, где ближайший путь к Чу. Уже много дней шли они по пустыне, изнемогая от голода и усталости. Встреча с экспедицией была для них величайшей радостью. Их накормили и взяли с собой, чтобы довезти до Чу.
В этот вечер наткнулись на несколько троп, которые слились в одну.
– Надо ехать по тропе, – сказал Даукен, – она приведет к колодцу.
Воды оставалось мало, и ночевка около колодца была бы кстати. Решили ехать при свете фар. Только через двадцать километров тропа подошла к неглубокому колодцу с хорошей водой.
Утром на восходе солнца всех поднял Даукен.
– Смотрите, где ночуем! – воскликнул мерген, показывая рукой на юг. На горизонте зеленели огромные тростниковые заросли. Это была река Чу.
На берегах Чу
Русло реки заросло тростником. Долину покрывали труднопроходимые озера и тугаи (Тугаи – заросли в пойме реки). Это тормозило поиски брода.
Ехали по высохшим днищам, огибали озера, пробивались через чащу тростников, вспугивая фазанов, пока не убедились, что через Чу немыслимо перебраться на машине.
Утром Даукен и Селевин на самодельном плоту из снопов тростника переправились на другой берег. Там в зарослях они напали на след лошади. Тогда Даукен взобрался на джиду и увидел верхушки юрт. В синем небе расплывался дым костров. Это был аул.
Казахи охотно взялись показать место, где можно переправиться на машине.
Нужно было спуститься километров на пятьдесят вниз по Чу.
На другой день экспедиция добралась до этого места. Долина здесь была сужена. Вода в русле держалась только в дальних плесах, перемычки между которыми заросли тростником.
Машина с трудом прорвалась через первое препятствие – солончак. Впереди поднялась высокая стена шестиметровых тростников, преградившая путь. Пришлось мять и топтать тростник ногами и лопатами, прокладывая узкий коридор. Машина медленно и осторожно въехала в него.
Зыбкая почва не выдержала тяжести, и машина погрузилась по самые оси, несмотря на основательную подстилку из тростников.
Профессор Мухля с интересом исследовал новую почву. С трудом вытаскивая ноги из грязи, он долго рассматривал в лупу щепотку земли. Когда же хотел шагнуть дальше, то не мог сдвинуться с места: ноги засосало в грязь. Подергавшись на месте, профессор понял, что ему не выбраться.
В это время все трудились около машины. Сделав еще раз попытку выбраться из трясины, почвовед негромко крикнул. Его никто не услышал.
«Подожду, пока они вытащат машину», – решил он, но вдруг заметил, что медленно погружается. Вспомнилась торчащая нога сайги, погибшей в болоте, и профессор закричал во всю силу легких...
Товарищи бросились к нему на помощь и с веселыми шутками вытащили из топкой грязи. Потом долго со смехом вспоминали случай, как «буксовал» профессор.
За полсуток прошли только один километр. Пришлось разгрузить машину и все вещи переносить на себе. Поздно вечером выехали наконец на противоположный берег.
На переправе видели много свежих следов лисиц, барсуков и кабанов. Изредка попадались даже следы лесного животного – косули, а также диких длиннохвостых кошек, волков и мелких хищников.
Утро приветливо встретило путников. Изумрудное, обрамленное тростниками большое озеро, на берегу которого они остановились, кипело жизнью, пока в синеве безоблачного неба не встало жгучее солнце. Носились чайки, вдоль берега суетливо перебегали стайки малюсеньких куличков-песочников. Время от времени показывались вереницы бакланов, пролетал со свистом выводок уток. Изредка появлялась вдали осторожная белая цапля – красавица южных озер. На воде можно было увидеть неуклюжего, грузного пеликана и стройных лебедей. В тростниках над водой скрипучей песней заливались скрытые в них крошечные камышевки, серебристыми голосами звенели стайки усатых синиц.
Но солнце поднялось выше – и все птицы стихли и попрятались в тень тростников.
На Чу решили основательно отдохнуть. Даукен готовил праздничное блюдо – каурдак из сайги. Впервые за время путешествия все выкупались.
Под вечер Селевин, Даукен и Борис, взяв ружья, пошли побродить по берегу Чу. Визг кабана в тростниках привлек их внимание.
– Что такое? Уж не в ловушку ли попал кабан? – удивился Борис.
Старый мерген улыбнулся:
– Это чушка в больнице лечится!
– В какой больнице? – удивился Селевин.
– Пойдем, посмотрим, – предложил Даукен и осторожно пошел вперед.
Подойдя ближе, они услышали, что кабан скрежещет зубами. Вдруг он громко ухнул. Затрещали тростники – все стихло.
– Нас учуял и убежал. Идем, посмотрим его больницу.
На белом солонце видна была свежая лежка кабана.
– Вот, – Даукен показал на лежку. – Видите, на грязи кровь. Чушку ранили или покусали. Она прибежала на солонец, потерлась о соль, от которой рана быстро заживает. Как только чушка пошевелится, так и взвизгивает – соль-то жжет рану. Так она и лечится!
Даукен и Борис вернулись в лагерь экспедиции, а Селевин пошел побродить вдоль берега реки. Настойчивый крик сорок привлек его внимание. На большой поляне среди тростников сидели три сороки на некотором расстоянии друг от друга. Они взмахивали хвостами, стрекотали и смотрели на какой-то шевелящийся комок. В бинокль было хорошо видно, что так заинтересовало сорок: это была лисица. Она лежала на спине, виляла хвостом и переворачивалась то на один бок, то на другой.
Из густого тростника вышел фазан и, весь вытянувшись, тоже стал смотреть на лису и тревожно цокать. А плутовка все переваливалась с боку на бок, ложилась на спину, болтала ногами и непрерывно виляла хвостом, медленно приближаясь к одной из сорок. Та не улетала и даже боком подскакивала все ближе к лисе. Не более трех метров уже отделяло их друг от друга. Два метра... Еще меньше... Лиса перевернулась на живот и бросилась на сороку!
Она прыгнула точно на то место, где сидела сорока, но птицы уже не было: отчаянно застрекотав, она успела взлететь... и тут же опять села на поляну в десяти шагах от лисы. А та, не вставая, перевернулась на спину и завиляла хвостом, словно это совсем не она чуть было не схватила птицу!
Остальные сороки подскочили ближе. Фазан тоже сделал несколько осторожных шагов в сторону лисы. Его цоканье и сорочье стрекотание разносились далеко вокруг. Лиса еще раз подкралась к той самой сороке, которую только что спасли какие-то доли секунды. Но, успев взлететь, птица как завороженная опять села на поляну. Все началось сначала, как будто ничего не произошло. Между тем фазан сделал еще несколько шагов вперед и оказался ближе к лисице, чем сороки. Лиса точно так же стала подбираться к нему.
Фазан замер на месте, отчаянно зацокал, вытянулся как только мог, но не отступал, а лиса была уже в двух метрах от него.
И вот рыжей ракетой зверь мелькнул в воздухе. Фазан отчаянно закричал, взлетел и... тут же, зацокав, снова опустился на поляну.
Лиса повалилась на спину и стала подкатываться к ближайшей птице. Конечно, она в конце концов схватила бы одну из сорок или фазана, но этому помешала четвертая сорока. Она прилетела на крик и заметила человека, наблюдавшего в бинокль за назревавшей драмой.
Вновь прибывшая застрекотала как-то по-особенному. Сороки и фазан замолчали, а лиса вскочила на ноги, и уши ее сразу встали, как два пальца, показывающие вперед. Она подняла нос и только теперь почувствовала близость человека. Круто повернувшись, лиса скрылась в зарослях.
Сороки одна за другой улетели, фазан убежал в тростник. Представление не успело закончиться. Занавес опустили раньше времени!
Селевин вернулся в лагерь и сразу записал в дневник еще один случай из жизни природы.
Утром поехали по левому берегу Чу. Даукен опять заметил следы машины. Оказалось, что это проехала экспедиция по борьбе с саранчой. Вечером ее догнали в ауле.
Встретились участники двух экспедиций как старые друзья, хотя все видели друг друга впервые. Энтомологи обследовали район Гуляевки, а теперь собирались проехать вдоль Чу до ее низовья и выехать на Сузак.
Но на другой день они решили отправиться в пустыню, в сторону от Чу, дней на шесть-семь, осмотреть тростники двух наполовину высохших озер, где могли быть гнездилища саранчи.
Энтомологи предложили Селевину поехать с ними. Предложение показалось заманчивым, и Селевин, Даукен и Борис приняли его.
Остальные участники экспедиции двинулись по берегу Чу обследовать почвы и растительность. Через несколько дней обе экспедиции должны были встретиться в условленном месте.
* * *
Энтомологический отряд пробирался через барханы к реке Чу. Знойный день близился к концу. Солнце красным шаром уже низко стояло над горизонтом, и длинная черная тень бежала рядом с грузовиком, но она не манила больше к себе, как в полдень. Пора было останавливаться на ночлег.
Впереди показались кустарники. Небольшая низина густо заросла пустынными колючими кустами с розовыми цветами – чингилом и тамариском. Кое-где виднелись одиночные деревья разнолистого тополя – туранги. Тут же был родник с хорошей прозрачной водой. Из родника вытекал ручеек и терялся в песках, давая жизнь этому островку среди пустыни.
Через полчаса в наступающих сумерках белели две палатки. Ярко горел костер, стучал топор, раздавались голоса людей. Энтомологи заканчивали записи в дневниках, а радист уже «поймал» Алма-Ату и слушал последние известия. Проводники и шофер рубили сухие кустарники для ночного костра. Селевин с ружьем в руках пошел побродить: его заинтересовало множество фазаньих следов.
«Как фазаны могли оказаться здесь, среди безжизненной пустыни?» – недоумевал зоолог. Он взвел курки, рассчитывая быстро выгнать и застрелить фазанов, но их не было видно.
В одной из ямок лежало перо. Селевин поднял его. Оно было черного цвета. Только самец тетерева мог иметь перо такого оттенка. Но до тетеревиных мест было не меньше тысячи километров.
Быстро стемнело. Пришлось повернуть на огонь костра, к лагерю.
Вдруг из-под самых ног Селевина выскочила крупная птица. Вытянув шею, она мгновенно пробежала через небольшую прогалину и исчезла в кустах, как камень, брошенный в воду.
Селевин не успел выстрелить, но хорошо заметил, что это не тетерев, а какая-то новая, еще неизвестная ему птица. Низко наклонившись, Виктор Алексеевич рассматривал след, оставленный на песке. Он походил на след фазана.
За ужином у костра Селевин долго расспрашивал проводников, каких птиц встречали они в этих местах, но никто не мог припомнить, чтобы когда-либо видел здесь крупную птицу.
Давно уже хотелось спать, а Селевин все утверждал, что фазан не может пролететь сюда через пустыню, за двести километров от реки Чу: впрочем, ему никто и не возражал.
– Птица, которую я видел, совсем не похожа на фазана, вот что интересно! – горячился ученый.
– Ну, это вам в темноте показалось. Встаньте пораньше и поищите еще... А сейчас давайте спать, – предложил начальник энтомологического отряда.
Виктор Алексеевич долго еще сидел над картой, освещая ее карманным фонариком. Костер давно погас, и черная ночь обступила лагерь со всех сторон. На небе загорелись яркие, синеватые июньские звезды. Где-то далеко за барханами тявкнула лисица. В кустах трещали цикады и кузнечики. Журчание родника казалось громче, чем днем. Совсем близко от палаток кто-то, сопя и тяжело шлепая, прошел по воде.
«Барсук», – подумал зоолог, взглянул на часы и стал укладываться спать. Но он долго еще не мог уснуть, теряясь в догадках и предположениях. Наконец усталость взяла свое.
Утром Селевин проснулся раньше всех, когда солнце еще не поднималось. Умывшись из родника, ученый взял ружье и ушел из лагеря.
Но и сейчас таинственные птицы не взлетали. Селевин слышал их шорохи, а находил только свежие следы. Но вот наконец какая-то большая темная птица промелькнула и скрылась в зарослях. Это произошло так быстро, что Виктор Алексеевич опять не успел выстрелить.
Он неслышно крался между кустами, думая захватить врасплох загадочных птиц, но бесполезно.
Энтомологи между тем давно позавтракали, уложили вещи в машину и с нетерпением посматривали по сторонам. Потом стали подавать сигналы.
Затрещали кусты, и показался обескураженный Селевин. Он подошел к начальнику отряда и решительно сказал:
– Я не могу отсюда уехать, не добыв таинственных птиц. Если вы не можете задержаться с отъездом, я останусь один.
– Семеро одного не ждут! – сказал начальник отряда, повышая голос.
Один из молодых энтомологов подошел к начальнику и сказал:
– Шофер просил вчера задержаться где-нибудь часа на два для ремонта двигателя. Давайте поохотимся на птиц-невидимок, а шофер в это время сделает ремонт.
– Ну что с вами поделаешь? – смягчился начальник. – Вот на беду мы вас взяли с собой, – обернулся он к Селевину. – Но раз уж взяли, поможем вам убить этого нелетающего фазана.
Энтомологи долго прочесывали кустарники: ни одно существо не вылетало из них, хотя каждый видел в зарослях каких-то крупных птиц.
– В самом деле это удивительно! – воскликнул начальник отряда, когда все собрались вместе.
– Я хорошо изучил всех птиц Казахстана, – сказал Селевин, – но уверяю вас – это какие-то новые экземпляры. Возможно, они залетели сюда из далекого Китая...
– Да, действительно, – подтвердил один из энтомологов, – я тоже видел одну птицу, но не успел выстрелить. Между прочим, она не показалась мне черной...
– Пойдемте к лагерю, возьмем шофера, проводников и поищем еще раз, – решительно сказал начальник отряда.
Шофер закончил ремонт двигателя и вместе с проводниками сидел на подножке машины.
– Товарищи, помогите нам найти таинственных птиц, – обратился к ним начальник отряда.
– А мы уже убили одну. Вон она лежит в кузове.
Селевин прыгнул в кузов. Там лежала самая обыкновенная курица. Он поднял ее за лапку и смущенно рассматривал со всех сторон.
Дружный хохот всего отряда привел ученого в себя.
– Где вы убили курицу? – упавшим голосом спросил он шофера.
– Мы сидели на подножке и курили, а куры вышли из кустов к ручью и стали пить. Я бросил в них заводной ручкой и случайно убил.
– Несколько лет назад здесь жили казахи, – сказал проводник. – Когда они откочевали на зимовку, то, вероятно, не смогли поймать нескольких кур и петухов. Зимы здесь бесснежные, куры перезимовали, размножились и совершенно одичали.
– Вот вам и загадочная птица! – засмеялся начальник отряда, хлопая по плечу смущенного ученого.
– А все-таки я очень доволен: удалось установить интересный пример одичания домашних птиц. К ним вернулись привычки диких предков. Ведь куры стали домашней птицей много тысяч лет тому назад, – ответил Селевин.
* * *
Прошла неделя. Саранчи нигде не обнаружили. Машина энтомологов повернула к реке, до которой оставалось километров сто. Селевин тоже не нашел ничего для себя интересного.
Через тридцать километров начались сыпучие пески. Вода в радиаторе закипела, и шофер заявил, что к реке не пробиться.
Выхода не было. Решили возвращаться старым путем, но Селевин запротестовал:
– Нас ждут товарищи в условленном месте. Они будут беспокоиться, и я не могу на это пойти.
Шофер и слышать не хотел о том, чтобы ехать к реке по пескам. Энтомологи тоже предпочитали вернуться назад, но Селевин настаивал на своем.
– Даукен, сколько километров до берега? – спросил он.
– Километров шестьдесят-семьдесят, Селебе.
– Идем пешком! Завтра к вечеру мы будем на реке, – решительно заявил Селевин. – Мы не можем терять время напрасно!
Тогда дружно запротестовали энтомологи и стали уговаривать Селевина отказаться от этой затеи.
Но Виктора Алексеевича трудно было отговорить, если он что-либо решил.
Видя, что уговоры не действуют, энтомологи напоили путешественников чаем, дали им котелок и две фляжки воды.
Экспедиция уехала, а Селевин, Даукен и Борис пошли к реке по сыпучим пескам. Впрочем, километров пятнадцать легко прошли по ровной, слегка щебнистой равнине, но дальше опять начались пески. Сделали короткий привал. Селевин растянулся на земле и сказал:
– До вечера мы пройдем больше половины, а утром...
– Ой! – вскрикнул Борис и схватился за ногу.
Селевин быстро обернулся и увидел черного ядовитого паука каракурта, который укусил Бориса и скрылся в норке.
– Даукен! Скорей спички!
– Зачем тебе спички, Селебе? – удивился Даукен,
– Спички, живо, говорю!
Даукен испуганно глянул на него и торопливо подал спички. Селевин бросился к Борису и приставил головку спички к ранке.
– Отвернись, Боря, и потерпи, – торопливо проговорил Селевин и другой спичкой поджег первую. Головка вспыхнула и обожгла укушенное место.
– Ну, вот и все! – облегченно сказал Селевин, вытирая со лба пот. – Думаю, что я не опоздал и успел выжечь яд, пока он еще не начал всасываться...
Борис, бледный и ошеломленный, сидел на песке, держась за ногу, которая уже горела как в огне. Он прекрасно знал, насколько опасен укус каракурта.
Даукен с удивлением смотрел на него.
– Неужели Селебе, Борис не... заболеет? Вот овца и лошадь подыхают. Их ничем не спасешь, если укусит каракурт, да и люди... – Даукен запнулся и умолк.
– Если прижечь не позднее двух-трех минут после укуса, ничего не будет.
– А ведь этого у нас никто не знает! Какой умный человек научил тебя этому?
– Я слышал об этом от профессора Мариковского. Он впервые применил спички в борьбе с укусами каракуртов. Об этом надо говорить всем, Даукен.
– О, конечно, конечно, Селебе!
Прошел час, нога Бориса распухла, идти он не мог. Очевидно, от укуса до вспышки спички прошло более трех минут и часть яда все-таки проникла в организм. В таких случаях минуты дорого стоят!
Обняв Даукена и Селевина, Борис проковылял на одной ноге около километра и бессильно опустился на песок. У него начался жар. Последняя вода была на исходе, а кругом одни сыпучие пески. Положение создалось серьезное.
– Селебе, – тихо, но уверенно сказал Даукен, – оставайся здесь с Борисом, а я скоро-скоро пойду вперед. Возьмите мою фляжку с водой. Я могу не пить двое суток, как верблюд. Завтра днем буду на реке, возьму у колхозников верблюдов и приеду за вами. Потерпеть надо не больше двух дней.
Это был единственный выход, и Селевин согласился.
Борис бредил, лежа на песке... Жара спала, наступила приятная вечерняя прохлада.
Утром студент проснулся со страшной головной болью, но опухоль почти спала, и он мог стоять на ногах, опираясь на плечо Селевина.
Пока не начался дневной зной, медленно пошли вперед по следам Даукена.
Вдруг на песке ясно увидели старательно начерченную стрелу поперек следов мергена.
Селевин взглянул по направлению стрелы и увидел за барханами едва заметные верхушки кустов. Было ясно, что Даукен чертой на песке показал направление, куда следовало идти.
– Раз там кусты – значит, есть и вода! – решил Селевин и свернул в сторону, поддерживая Бориса, у которого опять начинался жар.
Пройдя километр, увидели среди барханов широкую низину, заросшую тамариском и травой. Среди кустов был колодец. Селевин опустил в него на поясном ремне котелок. Вода была холодная, чистая и только слегка отдавала сероводородом. Оставалось отдыхать и ждать. Виктор Алексеевич растянулся на песке и думал: «Даукен заметил вершины кустов за далекими барханами и сразу понял, что там вода, но сам не захотел задерживаться. Он только начертил на песке линию и пошел дальше без глотка воды».
Весь день пролежали в тени кустов у колодца. Кипятили в котелке воду, после чего она почти теряла привкус сероводорода.
...Прошло два дня. Борис совершенно поправился, но Селевин не решался идти к реке, до которой было еще далеко. Продукты, взятые на дорогу, кончились. Взять с собой воды они могли очень мало.
Третью ночь Селевин почти не спал. Тревожила мысль – неужели Даукен погиб в песках? О себе он мало беспокоился. Энтомологи скоро встретятся с их экспедицией и, узнав, что его нет, организуют поиски. Но Даукен...
Голод стал настойчиво заявлять о себе. Селевин и Борис разошлись по долине искать какие-нибудь съедобные растения.
Вернулись они к колодцу с богатой добычей: клубеньками пустынного картофеля и с пустынной морковью. Запасы овощей в долине оказались неограниченными. Далеко за кустами Борис заметил двух грифов, которые медленно взлетали и кругами ввинчивались в воздух. Прихрамывая, он отправился туда и возвратился с обглоданными костями джейрана в руках. – Смотрите, Виктор Алексеевич, что я нашел! – воскликнул он. – Там, за кустами, совсем недавно волки съели джейрана. Мы разобьем мозговые кости и сварим суп!
Несколько котелков жирного бульона, приправленного пустынной картошкой и морковью, были неплохим обедом.
На пятые сутки где-то далеко в песках раздался выстрел. Селевин и Борис поднялись на самый большой бархан и закричали. Тотчас опять раздалось два выстрела.
Вскоре, стащив Даукена с верблюда, они радостно обнимали его.
Оказалось, что только на второй день к ночи мерген добрался до реки. Но пески подошли в этом месте к самой воде, и нигде не было признаков человеческого жилья.
Целые сутки он шел по берегу, пока увидел аул на другой стороне реки. Он перебрался через реку, но чтобы переправить верблюдов на этот берег, понадобились еще сутки. В это время примчались машины с встревоженными энтомологами.
Вскоре Селевин, Даукен и Борис добрались до места, где их поджидали участники обеих экспедиций. Благополучное возвращение отставших всех очень обрадовало. На другой день после встречи экспедиции разъехались в разные стороны.
Прошла неделя. Селевин с товарищами на машине продвигались вдоль реки Чу. Ученые изучали природу песчаных барханов.
Своеобразный пустынный мир широким полукольцом охватывает Бет-Пак-Далу с юга и отчасти с запада, вдаваясь языком вдоль рек Чу и Сары-Су. По сыпучему песку всюду проворно бегают дневные фаланги и «отпиливают» своими челюстями головки жуков-чернотелок. Роскошный зеленый жук-златка летит с таким треском, что вздрагиваешь от неожиданности, когда он пролетает близко. Кое-где громко поют цикады – эти удивительные насекомые с пустым жестким брюшком, которое служит им как резонанс для усиления звука.
Но все это живет около родников и в низинах, а на огромных просторах пустыни царит вековая тишина.
Пока после очередного штурма песчаного заноса остывал двигатель машины, Селевин, Борис и Даукен пошли осмотреть барханы. За первым же бугром они увидели тонкопалого суслика. Большими прыжками, как заяц, зверек быстро умчался вдаль. Тонкопалый суслик не впадает в зимнюю спячку. Он уходит от своей норы на целые километры. Если зверька испугать и он скроется в нору, то бесполезно ждать его: суслик вылезет только на следующий день.
У куста тамариска была видна нора суслика, перед входом в которую на песке шли продольные борозды. Это зверек тормозил задними лапами, когда подбегал к норе.
В этот день случилось небывалое событие – внезапно пошел дождь. Самый настоящий крупный дождь впервые за все годы путешествий экспедиции по пустыне! Пришлось быстро укрывать багаж брезентом, а самим забираться под машину, чтобы не промокнуть до нитки.
Бет-Пак-Дала получает необычайно мало атмосферной влаги – немногим более ста миллиметров в год. Тучи, которые идут сюда, испаряются и не дают ни одной капли почве, хотя она жадно, как губка, всегда готова вбирать в себя драгоценную воду. Только ночью, когда остывает воздух, наступает облегчение. Тогда на землю оседает немного водяных паров. Ими и пользуются неприхотливые растения пустыни.
Борис купил в Сузаке кожаные брюки и куртку у какого-то мергена. В этом костюме ему казалось, что он похож на старого опытного следопыта пустыни, хотя молодое лицо говорило обратное. Во всяком случае он старался подражать Даукену.
Пока перетаскивали под дождем вещи, Борис успел намокнуть. После дождя, когда машина снова понеслась вперед, кожаная куртка и штаны быстро высохли. Но оказалось, что плохо выделанная кожа заскорузла, и Борис чувствовал себя в своем костюме, как в деревянном футляре. Он не мог поднять ни руки, ни ноги. Со смехом его сняли с машины и долго валяли на песке, разминая костюм. С трудом Борис выбрался из него и больше никогда не надевал.
Без особенных приключений прошло несколько дней. Экспедиция углублялась все дальше в пустыню, и ученые с интересом вели наблюдения за ее животным миром.
В лесу, в степи или в горах чаще всего встречаются птицы. В песках пустыни множество разных ящериц, змей, грызунов, но почти нет птиц. Только саксаульную сойку изредка можно встретить на гнездовье среди барханов, да еще пустынных славок и чеканов. Вот почему Селевин выскочил из кабины, не дав остановиться машине, едва заметил на бархане сойку. Но когда он взбежал на бархан, то увидел, что эта редчайшая птица, пригнувшись, успела стремглав добежать до следующего бархана и юркнула за него, издав дрожащий свист. Селевина обогнал Борис, но он тоже не успел разглядеть птицу. Зоологи разочарованно смотрели по сторонам.
Вдруг за машиной раздался выстрел.
В бинокль Селевин увидел, как Даукен наклонился и поднял с песка убитую сойку!
Когда все сошлись у машины, Даукен сказал:
– Мужик у журга-тургай (журга-тургай – птица-иноходец) шибко хитрый. Он засвистел и повел вас за собой, а жена с ребятами тихо побежала в другую сторону. Все попрятались в норы, но одного я успел застрелить. Вот, Селебе, получай для твоего музея!
К вечеру машина пошла быстрее: кончились пески и до самого горизонта раскинулась полынно-солянковая пустыня. На ночь остановились на границе с песками.
Утром Даукен и Борис взяли ружья и скрылись за холмом.
Они вернулись после полудня, неся на плечах убитого джейрана. Даукен сбросил его около костра и молча разжал кулак. На ладони мергена спокойно сидел крохотный серый зверек и забавно умывался передними лапками, как будто кругом не было людей или он всю жизнь прожил в неволе.
– Селебе, что это за удивительная мышь? – спросил Даукен, обращаясь к Селевину. – Она никого не боится и не кусается! Борис поймал ее в боялыче, там, где нет песка, прямо руками.
Зверек удивил не только мергена: никто из участников экспедиции не знали его названия и видели впервые.
– Ни в одном музее я не встречал таких зверьков, – заметил Селевин, – это несомненно какой-то новый вид. Надо обязательно поймать их еще!
Впоследствии это открытие произвело переполох в ученом мире. Выяснилось, что зверек является не только новым видом и родом, еще неизвестным науке, но и новым семейством млекопитающих. (Последнее новое семейство млекопитающих было открыто учеными более ста лет назад в Африке.) Нашим ученым удалось в Бет-Пак-Дале открыть неизвестного до сих пор зверька. Он был назван учеными селевинией, в честь Селевина.
Последнюю ночь перед Сузаком провели в дружеской беседе у костра. Взошел месяц и осветил волшебным блеском море барханов. Ни один звук не нарушал тишины лунной ночи... Говорили о проделанной работе, о планах на будущее, вспоминали дорожные происшествия, много пели, смеялись. Даукен удивил всех новыми способностями: он умел бесподобно передавать мимикой и движениями свои чувства. Он пел казахские песни, рассказывал «макал» – поговорки и пословицы, с большой ловкостью и выразительностью представлял небольшие, красноречивые пантомимы из охотничьего быта. До полуночи все с интересом слушали его сказку – легенду о том, почему головные уборы детей и женщин казахи украшают перьями филина.
– Жил на свете бедный чабан, – начал рассказ Даукен. – У него никогда не было своих овец, и всю жизнь он пас отары баев. Подошел к нему однажды в степи старец и попросил поесть. У бедного старого чабана был только один кусочек сыру, который полагался ему за день работы. Ни минуты не колеблясь, подал чабан этот кусочек старцу. Тот поблагодарил и пошел дальше.
Но кто-то наговорил баю, что чабан кормит нищих его сыром. Поверил злому человеку бай, прискакал в степь, избил до полусмерти старого чабана и прогнал.
Ничего не сказал бедный чабан, повернулся и пошел в степь. Идет он куда глаза глядят – день, другой, третий. Есть и пить нечего. Ослабел старик от голода и жажды, а степи конца-края нет. К вечеру третьего дня показалась далеко в степи одинокая юрта, но у чабана уже совсем сил не осталось. Чувствует он, что не дойти ему до нее: вот-вот упадет.
Вдруг видит бедняк, что юрта сама к нему приближается. Он глазам своим не верит. Протер их – смотрит: вот она, совсем рядом. Входом к нему повернулась и остановилась: белокошомная, расписная, красивая.
Испугался чабан и не знает, что ему делать. А в это время из юрты вышел седой старец в богатой одежде и говорит чабану ласковым голосом;
– Заходи в юрту, не бойся!
Вошел бедняк и видит – посередине стоит столик на маленьких ножках, а на нем кумыс, молоко, сыр, масло и множество другого угощения.
– За все обиды, которые ты перенес в жизни, за твое смирение и безропотность настало время получить тебе награду. А пока садись, ешь и пей! – сказал почтительно старец и начал прислуживать перепутанному чабану. У него от долгого голода даже голова закружилась, и когда он наелся сколько мог, то свалился и тут же уснул.
Проснулся чабан утром. Открыл глаза и видит – кругом степь. Никакой юрты нет, а вместо подушки под головой камень лежит. Оглянулся чабан назад – за спиной сидит огромный филин и яркими золотыми глазами на него смотрит. От лапы филина серебряная цепочка протянута и к поясу чабана привязана. Догадался тогда чабан, что это и есть тот подарок, который ему чудесный старец обещал. Посадил он филина на руку, как беркута, а сам понять не может, зачем ему филина подарили.
Погладил чабан свой подарок рукой и вдруг понял, что тонкий поперечный рисунок на перьях филина не что иное, как слова, и их можно читать, как книгу! А филин к нему боком повернулся и лапу подставляет, исписанную тонкими узорами. Прочитал их чабан и понял, что он должен сделать. Пошел старик со своим филином туда, где синели горы на самом горизонте. Филин вперед полетел и за цепочку потянул своего хозяина с такой силой, что ему только ноги оставалось переставлять. Что ни шаг, то семь километров! Не успело солнышко подняться к полудню, как они уже всю степь прошли и до гор добрались.
Чудесный филин начал водить своего хозяина по ущельям, где жили другие филины. Найдут гнездо – чабан возьмет яйца, сварит в котелке на костре и обратно их положит, а сам идет следующее гнездо искать. Когда в двенадцати гнездах яйца были сварены, сел чабан и стал читать письмена на перьях своего филина – проверял, не забыл ли чего, и опять пошел к первому гнезду. Смотрит, а там, среди вылупившихся птенцов лежит яйцо из чистого червонного золота. Только после, того как филин снесет золотое яйцо, он сможет высидеть птенцов из сваренных яиц. Так было написано на перьях сказочной птицы.
Собрал чабан из двенадцати гнезд двенадцать золотых яиц. Богато стали жить после этого и он, и все его близкие. Завел он свою юрту, а для филина сделал седельце на почетном месте. Стал к чабану простой народ ходить за советом. Кто горе какое расскажет или обиду – старый чабан советы вычитывал по перьям филина и не брал за это никакой награды. До глубокой старости прожил чабан, и слава о его мудрости и чудесной птице разнеслась по всем степям и горам. Похоронили старика с великими почестями, а филин исчез в тот самый момент, когда его хозяин вздохнул в последний раз.
С тех пор казахи и киргизы стали украшать головные уборы своих детей перьями филинов, чтобы они выросли такими же мудрыми, как бедный чабан.
Далеко за полночь улеглись спать участники экспедиции в эту последнюю ночь.
Утром с вершины бархана показался в неясной дымке Сузак...
Приятно было сознавать, что в этом году закончена большая и тяжелая работа в пустыне. Можно было сказать, что огромного белого пятна на карте Казахстана не существует!
Много ценных научных материалов собрала экспедиция. После того, как они будут обработаны, природа пустыни перестанет быть такой загадочной, как прежде, а документальный фильм ознакомит с ней миллионы зрителей. Название Голодная степь, которое народ присвоил Бет-Пак-Дале, скоро будет совсем забыто.
Последняя встреча
Виктор Алексеевич любил работать по утрам. Привычка рано вставать была приобретена им в разъездах и экспедициях. Так и сегодня он работал в кабинете зоологии университета с шести часов утра до тех пор, пока в коридорах не раздались голоса студентов.
В дверь громко постучали, и в кабинет стремительно вошел ассистент Селевина Борис Белослюдов.
– Виктор Алексеевич! Отгадайте, кто к нам приехал! – радостно воскликнул он.
Селевин взглянул на юношу своими всегда серьезными глазами и спросил:
– Кто это привел вас в такой восторг? Вместо ответа Борис широко распахнул дверь.
На пороге, сияя улыбкой, стоял Даукен Кисанов!
– Даукен! – обрадовался Селевин и вскочил навстречу гостю, протягивая ему обе руки. Обняв верного товарища своих скитаний по пустыне, он усадил охотника рядом с собой. В кабинет пришли другие участники экспедиций. Неожиданный приезд Даукена обрадовал всех.
– Вот повидаться хотел, – говорил мерген. – Вы писали, что в этом году не приедете в пустыню, я и приехал сам...
Даукен никогда в жизни не видел раньше городов и железных дорог и все же решился ехать.
За год, который прошел со времени их последней экспедиции, Даукен, собираясь в город в гости к своим ученым друзьям, выучил азбуку и даже научился немного писать. Занимался с ним его сын, пионер Нагашибек.
Общий радостный разговор прервал Селевин, взглянув на часы.
– Друзья, мне пора идти на лекции. Борис, назначаю тебя проводником. Покажи Даукену наш город, как он показывал нам свою пустыню. А обедать всех прошу прийти ко мне.
* * *
За веселым и шумным обедом собрались почти все участники экспедиций. Даукен был героем дня. Он сидел на почетном месте рядом с Селевиным.
– Что же тебе больше всего понравилось в городе, Даукен? – спросили мергена.
Лицо следопыта оживилось.
Больше всего его заинтересовал зоопарк. Оказалось, что Борис долго не мог увести его от загона с диким ослом-куланом. Даукен все старался через решетку коснуться его рукой.
– Вот он какой! – восторженно повторял мерген. – Я столько слышал об этом полуконе, полуосле, но видел его сам в пустыне только один раз, когда был еще совсем маленьким мальчиком.
Мерген задержался также у клеток с павлинами. Удивила его и зебра.
– А почему, Борис, сторожа в зоопарке без ружей ходят? – спрашивал он. – Вдруг зверь из клетки выскочит! Что тогда?
Около клеток с обезьянами Даукен простоял целый час.
– Совсем как дикие человеки. Для чего их тут держат?
– Как для чего? Для науки держат, – объяснил Борис.
– Чему же можно от них научиться? – удивился мерген. Слово «почему» не сходило с уст следопыта.
– Почему у павлина хохол?
– Почему соловей поет лучше всех птиц?
– Почему под землей не живет рыба, а Селебе говорил, что у нас в Бет-Паке под землей целые озера пресной воды?
Борис объяснял все как мог, вспоминая те «почему», которые он сам задавал следопыту столько раз в пустыне.
Когда обед подходил к концу, Селевин постучал ножом о стакан, прося внимания. Воцарилась тишина. И тогда торжественно поднялся декан биологического факультета.
– Товарищи! Трудная жизнь выпала на долю нашего уважаемого друга мергена Даукена Кисанова, – сказал он. – Все знают этого скромного человека, отличного знатока пустыни. Его самоотверженная работа проводника научно-исследовательских экспедиций позволила ученым проникнуть в центр пустыни и за кратчайший срок стереть с карты нашей родины огромное белое пятно и установить, что там не «голодная степь», а земли, пригодные для прокорма огромного количества скота и даже для сельского хозяйства. Товарищи! Университет награждает мергена Даукена Кисанова за его работу ценным подарком – охотничьим винчестером!
Раздались аплодисменты. Принимая ружье, мерген прослезился и так растерялся, что не мог произнести ничего, кроме «Рахмет, жолдас, рахмет...» (Рахмет, жолдас – спасибо, товарищ).
Декан обнял Даукена и расцеловал.
* * *
Мерген Кисанов узнал, что такое музей, кино, театр. Особенно поразила его картинная галерея. Глядя на картины, он говорил:
– Совсем как окна в стене, а в них видны степь, горы, люди...
В музее его поразили чучела зверей и птиц. Борис долго объяснял ему, как они сделаны. Даукен радостно воскликнул, увидев чучело сайгака:
– Да ведь это тот самый ак-букен, которого я убил около Колодца Старух в прошлом году!
Вечером в просмотровом зале киностудии, по просьбе университета, Даукену показали документальный фильм о работе бет-пак-далинской экспедиции Селевина.
Мерген был удивлен и обрадован, увидев себя на экране. Потом он пришел в восторг, все время вскакивал, оборачивался, уверял, что действительно так и было.
– Правильно! Я всегда закрываю левый глаз, когда целюсь!
– Тогда я уронил малахай и поднял его, тоже правильно!
– А дым от костра почему не в ту сторону идет? Картину показали два раза подряд, но Даукен готов был смотреть ее сколько угодно.
...Незаметно летело время и близился день отъезда мергена. Почти все участники экспедиции поехали проводить Даукена на вокзал. Он крепко держал в руках драгоценный подарок. Последние объятия, напутствия, пожелания. Звонки – поезд трогается, и Даукен кричит из окна вагона: «Ждите моих писем, я буду вам часто писать про Бет-Пак. Спасибо тебе, Селебе. Ты был моим отцом, хотя ты и молод, и я поздно нашел тебя... Кош...» (Кош – до свидания, прощай).
Последние письма Даукена были полны надежд и дружеской благодарности. «Дорогой Селебе, прибыл благополучно домой, – писал он, – моему семейству стало радостно за меня, за уважение ко мне, за хорошее оружие и другие подарки. Мой сын Нагашибек передает привет тебе и начальнику. Он дает обещание с этим ружьем выучиться стрелять верно, чтобы попадать не только в каракуйруков, но и стать снайпером. Шлют привет работники нашего района, райкома, райисполкома и все колхозники двенадцатого аула как лично тебе, Селебе, так и твоим товарищам...» А дальше он писал о каракуйруках, акбукенях, архарах.
Следующие письма говорили о новых охотах и наблюдениях, которыми Даукен спешил сразу же поделиться. И эти листки бумаги, пришедшие из пустыни, написанные точно детской рукой, были бесконечно дороги Селевину и участникам его экспедиции! Они служили не только воспоминанием, но и знаком крепких, нерушимых связей с пустыней.
Вдруг послания прекратились. Даукен не ответил даже на сообщение о том, что ему нужно подготовиться к новому летнему походу. Оставались без ответа и несколько писем Селевина. Потом пришли сразу два письма из Сузака, написанные чужой, незнакомой рукой. Они объяснили все. Писали сотрудники райкома и секретарь правления колхоза:
«...Вернувшись однажды с охоты, Даукен слег и больше не поднимался. Через месяц он умер, завещая последний привет своим городским друзьям».
Селевину не верилось, что Даукена уже нет, что никогда больше не увидит он своего верного товарища.
Остались только одни воспоминания о совместных экспедициях. Вставало в памяти, как в последнюю экспедицию он однажды выследил возле норы трех молодых лисичек-корсаков. Долго Даукен не мог поднять на них ружье, а когда принес добычу, то с горечью признался, что ему было жаль стрелять в корсаков.
– Они так хорошо играли. Ты, Селебе, говорил, что обязательно надо для коллекции, только поэтому я застрелил.
Вспоминался и недавний приезд мергена в город. Он словно предчувствовал скорую разлуку и, несмотря на трудность пути, приехал, как теперь казалось, проститься навсегда со своими друзьями.
Бет-Пак-Дала в наши дни
Прошло немногим более двадцати лет после смерти Виктора Алексеевича Селевина, экспедиции которого широко распахнули «ворота» в Голодную степь. И теперь не кажется чудом, что в Бет-Пак-Дале можно увидеть стога сена, словно привезенные сюда с заливных лугов.
Вот из-за барханов приветливо выглянули домики, которые находятся около большого артезианского колодца. Это совхозная животноводческая база. Несколько десятков людей составляют ее коллектив. Тут живут ветеринарные врачи, зоотехники, чабаны. Слышатся гудки автомашин, шум тракторов, лай собак. Эта жизнь, бьющая ключом, прочно отвоевана у пустыни.
Трудно поверить, что в Бет-Пак-Дале оказалось возможным выращивать овощи и фрукты. На «бесплодной» почве, рядом с базой животноводческого совхоза, зеленеют бахчи с огромными арбузами и душистыми дынями. Они посеяны в глубоких траншеях, близко к подпочвенной влаге. Зеленые листья лежат прямо на раскаленной солнцем земле, но не страдают от этого, так как их корни, уйдя вглубь, получают достаточно влаги. В ложбине зеленеют виноградники. Из почвы, потрескавшейся от жары, выходит мощный стебель виноградной лозы. Не редкость сейчас увидеть в пустыне и колышущиеся от ветра посевы пшеницы или проса. При сверхраннем севе и снегозадержании зерновые успевают созреть до жары.
Скотопрогонные дороги пустыни все гуще покрываются сетью колодцев, построенных по последнему слову техники. Есть колодцы, сделанные из такого же прекрасного розового мрамора, как и стены в московском метро. Разгадка дорогого строительства проста: в Бет-Пак-Дале обнаружено богатое месторождение этого ценного камня.
В пустыне проложено много дорог, и по ним мчатся день и ночь автомашины с грузами и людьми. Вместо казахского легендарного крылатого коня – Тулпара через Бет-Пак-Далу с юга на север идут тепловозы с тяжелыми составами по недавно открытой железнодорожной магистрали Маянты – Чу.
С каждым годом наступление на пустыню развивается все более бурно и неудержимо. В глубине ее возникают метеорологические станции, совхозы, животноводческие базы, посевы и сады. Социалистическое хозяйство дало возможность людям не зависеть от капризов природы. Жизнь начинается там, где совсем недавно были только пески, в которых бегали прыткие ящерицы да катились по ветру шары перекати-поля. По семилетнему плану канал будет проведен от Иртыша до Караганды и вода попадет в Сары-Су и обогатит эту пустынную реку. Тысячи артезианских и шахтных колодцев поднимут воду на поверхность из огромных подземных бассейнов, равных по величине Балхашу.
На самом юге Казахстана в эту Голодную степь прорубили окно – там был организован хлопководческий совхоз «Пахта-Арал», что значит хлопковый остров. «Пахта-Арал» действительно находился среди безбрежного моря пустыни. Но в наши дни название «остров» потеряло свое значение: он слился с «Большой землей».
Тысячелетиями покой «мертвой» земли в Бет-Пак-Дале ничем не нарушался. Дореволюционные энциклопедические словари писали: «Голодная степь... составляет часть безбрежных пространств среднеазиатских пустынь, лежащих к западу от реки Сыр-Дарьи. Почва... навсегда останется пригодной лишь для пастушеского хозяйства, служа только пастбищем для скота кочевников».
Советский ученый Виктор Алексеевич Селевин стер белое пятно с карты родины. Возглавляя многочисленные экспедиции, он неоднократно пересекал Бет-Пак-Далу, и собранные им коллекции, образцы почв и сведения о растительном и животном мире пустыни помогли превратить ее в цветущую землю.
Молодой ученый-энтузиаст прожил очень короткую жизнь. Он погиб от болезни сердца, которая развилась из-за лишений, испытываемых во время экспедиций. Селевин отдал все годы своей сознательной жизни работе над освоением Бет-Пак-Далы.
Около станции Чу, откуда начинается железная дорога через пустыню, в «воротах» Бет-Пак-Далы будет установлен бюст ее первого исследователя, молодого русского ученого – Виктора Алексеевича Селевина.
