Антология экспедиционного очерка

Материал нашел и подготовил к публикации Григорий Лучанский

Источник: В.Ф. Суслов, В.К. Ноздрюхин, А.И.Королев, В.И. Рачкулик. Заоблачная дрейфующая. Рассказы о природе. Документальная повесть. Гос.изд. географической литературы, Москва, 1961 г.  

ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ ЛЕТ СПУСТЯ 

Международный геофизический год. Памирские ворота. В поисках новых путей. Первые решения. Необычный заказ 

В наши дни геофизика, иначе сказать — физика Земли, объединяет все науки, изучающие физические явления окружающей природы, особенно те из них, которые присущи нашей планете. Так, например, в круг геофизики входят такие науки, как метеорология, изучающая погоду, океанология — океаны и моря, гляциология — ледники, сейсмология — внутреннее строение Земли и землетрясения, геомагнетизм — Магнитное поле Земли и т. д. Таким образом, геофизика имеет своей задачей изучение в масштабе всей Земли всех природных процессов, происходящих в атмосфере, в океанической толще и в ее недрах. Поэтому геофизика теснейшим образом связана с практической деятельностью человека,  прогрессом человеческого общества в познании, использовании, преобразовании и управлении природными явлениями и процессами.

Совершенно ясно, что такое изучение земного шара требует проведения наблюдений на всем его пространстве. Также понятно, что для того, чтобы правильно понять и изучить геофизические явления, которые беспрерывно изменяются и во времени и в пространстве, необходимо вести наблюдения одновременно на всей Земле.

Наконец, совершенно очевидно, что такие исследования не могут быть выполнены учеными одной или даже нескольких стран. Для подобных целей необходимо объединение ученых всего мира — настоящее грандиозное международное сотрудничество, — только при этом мы сможем действительно значительно продвинуться в изучении природных явлений, свойственных нашей планете. I и II Международные полярные годы, о которых мы уже говорили, и были первыми работами такого рода. Они дали очень много для геофизики, однако были ограничены изучением в основном полярных областей Земли и, кроме того, не охватывали всего комплекса геофизических явлений.

Развитие науки и бурный технический прогресс, свойственный нашему времени, с полной очевидностью выявили, что разработка основных проблем современной геофизики, а также решение многочисленных задач в самых различных областях практической деятельности людей требует проведения согласованных международных геофизических наблюдений подобно тому, как это делалось во время I и II Международных полярных годов. Однако современные вопросы науки и практики не позволяли уже ограничиваться наблюдениями только в полярных районах, а требовали их проведения на всем пространстве Земли и по очень широкому комплексу природных явлений — несравненно более обширному, чем это делалось в прошлом. После II МПГ было принято решение повторить МПГ через 50 лет, т. е. в 1982 г., однако необходимость в геофизических исследованиях стала столь неотложной и явной, что было решено это мероприятие провести незамедлительно.

Вот в силу всех этих обстоятельств и было принято Решение Международным советом научных союзов провести по широкой программе единовременные геофизические исследования, которые охватили бы весь земной шар и исследовали бы полные природные циклы ряда явлений (последнее обстоятельство и определило необходимый срок наблюдений — 18 месяцев). Такое грандиозное международное научное мероприятие получило название Международный геофизический год. Для его проведения выбрали период 1957—1958 гг. Это время не было определено случайно — именно на период 1957—1958 гг. падал очередной максимум солнечной активности, имеющий значительное влияние на ряд природных процессов, происходящих на Земле (например, на полярные сияния, магнитные явления и т. п.).

По широте замыслов и числу активных участников МГГ не имел себе равных. Шестьдесят пять стран, представляющих 90% населения Земли, приняли участие в этом грандиозном наступлении на неизведанные тайны природы. Свыше 1800 новых научных станций было открыто на Земле во время МГГ.

На огромной территории нашей страны по программе МГГ работало более 500 наблюдательных станций, расположенных в 300 пунктах.

Что же волновало ученых и на какие вопросы искали они ответа?

Направление и характер научных исследований в период МГГ были весьма разнообразны.

Широкая научная программа исследований охватывала все многообразие геофизических процессов. Проблема Солнца, геомагнетизм, полярные сияния, ионосфера, космические лучи, океанография, широты и долготы, сейсмология, гляциология стали элементами одной грандиозной проблемы — широчайшего изучения законов жизни Земли как планеты.

Наиболее дерзновенной частью работ МГГ был проект запуска искусственных спутников и космических ракет в межпланетное пространство. Советский Союз, как известно, первый успешно и плодотворно осуществил этот проект.

В сентябре 1955 г. 3-й конференцией специального комитета по проведению МГГ в Брюсселе была окончательно согласована программа научных исследований между странами-участницами МГГ и началась усиленная подготовка к работам.

В период МГГ значительное место заняли гляциологические исследования, охватившие не только области полярных широт, но и районы современного горного оледенения всех поясов Земли от умеренных широт до тропических зон и экватора включительно.

Известно, что около 16 млн. кв. км, т. е. 1/10 часть всей земной поверхности, покрыты льдом и вечным снегом. В том числе на долю горных ледников приходится более 700 тыс. кв. км. Между тем многое в жизни ледников оставалось неясным.

Результаты ряда исследований, проведенных в последние десятилетия, показали, что на рубеже XIX— XX вв. климат Земли начал испытывать некоторое потепление. Площадь ледников сокращается, и это может иметь чрезвычайно важное значение для человечества.

Подсчитано, что все ледниковые образования на Земле заключают в себе около 30 млн. куб. км воды. Если эта огромная масса воды освободится от ледового плена, то уровень Мирового океана поднимется более чем на 70 м. В этом случае океанические воды покроют многие низменные прибрежные районы, произойдет перераспределение засушливых и обильно орошаемых площадей, существенно изменится климат нашей планеты.

Кроме того, ледники, зародившиеся в определенных климатических условиях, сами затем начинают оказывать влияние на климат примыкающих к ним областей. Огромные массы вечных льдов, находящиеся в полярных областях Земли, оказывают влияние уже не только на климат близлежащих областей, но и на циркуляцию атмосферы и океанических вод Земли в целом и на практическую деятельность человека в ледниковых районах. Ведь, например, в умеренных широтах, а особенно в засушливых областях, горные ледники являются основными источниками питания рек водой, их талые воды могут использоваться для целей гидроэнергетики и т. п. В полярных же областях, где огромные пространства в миллионы квадратных километров покрыты сплошным панцирем льда, мощностью в несколько тысяч метров, — лед основа, от которой зависит решительно вся деятельность людей.                                      

Вот почему наряду с другими видами геофизических исследований потребовалось широкое изучение ледников всего мира, оценка их современного состояния и получение опорных данных для сравнения состояния оледенения и происходящих в нем изменений.

Естественно, что в сферу научных интересов МГГ вошли и наиболее крупные центры горного оледенения...

 

***

О том, как происходило изучение одного из крупнейших горно-долинных ледников средних широт Земли — ледника Федченко, и поведем свой рассказ.

Еще в конце 1956 г. мы не подозревали, что события вскоре увлекут нас в самое сердце далекого Памира и надолго оторвут от привычных занятий.

Весть о том, что советский Междуведомственный комитет МГГ предложил Академии наук Узбекской ССР принять на себя научно-исследовательские работы по изучению ледника Федченко, мгновенно облетела географов Ташкента.

— Это же замечательно! — взволнованно восклицали мы, забывая, что от мечты до ее осуществления еще очень далеко. Оказалось, что, кроме горячего стремления работать, у нас не было ровным счетом ничего: ни достаточного количества подготовленных специалистов, ни снаряжения, ни транспорта. Ясно было лишь одно — надо действовать и действовать немедленно, так как времени до начала работ экспедиции оставалось совсем мало. 1 июля 1957 г. все научные станции Земли должны были одновременно начать свои наблюдения по единой программе.

Сумеем ли вовремя встать в этот строй? Ответить на такой вопрос можно было, лишь побывав в районе предстоящих работ. И вот, несмотря на позднее время года, мы решили проникнуть на Памир до наступления высокогорной зимы и разведать обстановку в районе ледника Федченко.

Надо сказать, что никто из участников предстоящего похода (а их было семеро: гидрометеорологи — М. Мажухин, М. Пипко, Э. Мухин, альпинисты — Э. Нагел, Г. Овчаров, М. Коломейцев, руководитель группы В. Суслов) не бывал ранее на леднике Федченко.

Конечно, наша экспедиция началась задолго до посадки в самолет. Сразу же возникли сотни вопросов и недоразумений, которые требовали немедленного разрешения.

До глубокой ночи просиживали мы над картами Памира, выискивая кратчайшие пути вглубь горного массива. Их оказалось два. Первый намечался с севера на юг от поселка Дарут-Курган в Алайской долине и шел по ущельям рек Алтындара, Муксу, Сельдары, совпадая с маршрутами первооткрывателей ледника Федченко В. Ф., Ошанина и Н. И. Косиненко. Другой пролегал с востока на запад от высокогорного озера Каракуль по долинам рек Кокуйбель, Шуралысу, Кокджар и Танымас. Оба пути для нас были одинаково неизвестны и таили много непредвиденных препятствий. Решение пришло неожиданно. Перед самым выездом экспедиции с Памира возвратилась группа альпинистов, возглавляемая мастером спорта В. Ноздрюхиным. Из его рассказа стало известно, что в районе озера Каракуль нам не удастся сейчас найти ни яков, ни лошадей, необходимых для перевозки снаряжения. Оставалось одно — двигаться по ущелью Алтындара, где мы рассчитывали присоединиться к каравану известного в этих краях проводника Султана Кара-ходжаева, который вот уже двадцать лет ежегодно ходит на ледник, доставляя отважным зимовщикам обсерватории необходимое питание, снаряжение, почту.

Закончив все «земные» дела и выслушав последние наставления наших консультантов — старейшего исследователя Средней Азии проф. Н. Л. Корженевского и В. А. Бугаева, 22 сентября мы вылетели из Ташкента в Ош — город путешественников, откуда начинали свой путь к Памиру десятки различных экспедиций. Много веков тому назад у подножия горы Тахт-и-Сулейман на берегах прозрачной и быстрой Акбуры возникли первые поселения этого города, не случайно расположившиеся на скрещении древних караванных путей, связывавших Ферганскую долину с Китаем, Индией и Афганистаном. На протяжении всей своей более чем трехтысячелетней истории Ош играл важную роль в экономическом и культурном развитии Средней Азии.

В настоящее время Ош — крупный административный центр юга Киргизии. В городе широко развита промышленность и ремесла.

За последние годы Ош заметно вырос. Построено много красивых жилых и производственных зданий, проложена водопроводная сеть, заасфальтировано и благоустроено много улиц.

Отсюда, из «Ворот Памира», как часто называют Ош, начинается знаменитый Памирский тракт, который надежно соединяет еще недавно недоступные высокогорные районы Центрального и Южного Памира с плодородными долинами Киргизии и Узбекистана. Теперь путь от Оша до Хорога протяженностью в 728 км можно легко преодолеть на машине за одни-двое суток вместо двух недель утомительного и опасного путешествия по караванным тропам, как это было во времена первых экспедиций.

К сожалению, мы не располагали временем для знакомства с древним городом и уже 25 сентября выехали в Дараут-Курган. Через несколько часов пути живописные ущелья и перевалы Алайского хребта сменились спокойными видами широкой Алайской долины.

У селения Сары-Таш дорога круто сворачивает направо и идет вдоль берега Кызылсу до самого Дараут-Кургана, расположенного в западной части долины у слияния рек Кызылсу и Алтындара. Дальнейшее движение на автомашине становится невозможным, и мы пересаживаемся на лошадей.

Перед нами встает величественная громада Заалайского хребта, в глубь которого уходит долина «Золотой реки» — Алтындара. Узкая тропа то и дело петляет среди хаотических нагромождений древних морен, уводя нас все выше по безжизненному днищу долины. Сильный встречный ветер с мелким колючим снегом заставляет потуже затянуть штормовые костюмы... Да, теперь уже трудно ожидать лучшей погоды. Высокогорная зима вступила в свои права.

Только к вечеру, пройдя более 40 км, мы достигли перевала Терсагар на высоте около 3600 м. Здесь-то и произошло событие, едва не стоившее жизни нашему метеорологу Мише Мажухину. Оно заставило каждого из нас быть осмотрительней.

Благополучно преодолев перевал — эту первую серьезную преграду, все заметно повеселели в предвкушении близкого отдыха, как вдруг позади раздался отчаянный крик караванщика, и, оглянувшись, мы замерли от неожиданности. Прямо на нас, не разбирая дороги, скакала лошадь Миши, увлекая за собой неопытного седока. В следующую же секунду он оказался на земле, но одна нога была еще в стремени. Совсем обезумев от необычайной ноши, лошадь летела к краю пропасти. Беспомощно волочился по земле Миша, обхватив руками голову, стараясь избежать ударов о камни. В это мгновение один из караванщиков бросился наперерез лошади и перед самой пропастью сумел задержать ее. Оказалось, что при переправе через небольшой поток реки Терсагар животное оступилось, а Миша, впервые сидевший верхом, не удержался и вылетел из седла. Виноваты были наши альпинистские ботинки, они цеплялись острыми шипами за стремена. Бледный и смущенный своей неловкостью, Миша преувеличенно бодрым голосом убеждал нас, что ничего особенного не произошло. По счастью, он действительно отделался лишь легкими ушибами.

Возбужденные происшествием, мы и не заметили, как оказались на крутом спуске в долину реки Муксу. Где-то в самом низу под 800-метровым склоном мерцает одинокий огонек метеостанции Алтынмазар. Это последний населенный пункт на нашем пути к леднику Федченко.

В полной темноте спускаемся к лужайке и, разбив палатки, с наслаждением принимаем горизонтальное положение.

Наутро выясняется, что большинство лошадей на первом же переходе расковались и не могут двигаться дальше. Досадная, но неизбежная задержка. Весь следующий день заполнен приготовлениями к решающему этапу пути. Завтра, если переправа окажется возможной, мы должны увидеть ледник.

29 сентября наш караван, состоящий из 20 лошадей, вышел из Алтынмазара вверх по долине Муксу. Широкое плоское днище ее сплошь засыпано крупной галькой и валунами, но Султан уверенно ведет караван какими-то замысловатыми зигзагами, хотя никаких следов тропы не видно.

Через несколько километров начинаются броды — сначала быстрый и мутный Сауксай, затем Каинды и, наконец, многочисленные протоки Сельдары.

Понуждаемые окриками, лошади неохотно погружаются в бурлящий ледяной поток, осторожно ступая среди несущихся по дну валунов. В глазах начинает рябить и вдруг все плывет навстречу стремительному потоку — сильное головокружение. Минуты кажутся часами. Но вот и последний рукав. Впереди, заполняя всю долину, чернеет огромный «язык» ледника Федченко. Только сейчас, подойдя почти вплотную, мы его замечаем — этот громадный каменистый вал меньше всего напоминает ледник. Чистого льда нигде не видно. Хаотическое нагромождение морены крутым уступом спускается к ровному днищу долины. Между тем еще сравнительно недавно, при посещении ледника Н. Л. Корженевским в 1914 г., конечная часть глетчера выглядела совсем иначе. Прозрачно-голубоватые глыбы льда высотой 30—40 м круто нависали над долиной. Ледник сильно отступил за эти годы и открыл устья рек Баляндкиика и Малого Танымаса, воды которых еще недавно пропиливали гроты и тоннели в ледяной преграде.

Здесь у конца ледника, так сказать, у «подножия», где некоторые процессы его деятельности выражены наиболее ярко, необходимо было поставить систематические наблюдения над климатом района, стоком талых ледниковых вод, динамикой конечной части глетчера и многими другими природными явлениями. Успех работы во многом зависел от удачного выбора места для будущей станции, а это оказалось нелегким делом. Замысловатая сеть водотоков у конца ледника часто меняет свои очертания. Река неожиданно оставляет старое русло и вырабатывает новое ложе в ровной галечниковой пойме долины. Останцы конечной морены ледника также мало пригодны как место для станции, ибо нередко под слоем камня прячется лед, постепенное таяние которого неизбежно вызовет деформацию площадки.

Вскоре мы заметили участок долины, поросший редким колючим кустарником. Приглядевшись к растениям и сделав надпилы, обнаружили, что некоторым из них не менее 20—25 лет. Это неожиданное открытие заставило нас на время позабыть о целях похода и заняться исследованиями.

Как могла сохраниться растительность в непосредственной близости от конца ледника, который, по сведениям исследователей, еще совсем недавно выступал значительно севернее этого места? Если это так, то сколько же времени пробыла подо льдом эта «рощица»? Как могла она снова ожить? А может быть, сведения о наступании ледника не точны и тогда...

Взволнованные предположениями и расчетами, мы не заметили, как к островку подъехал наш караван-баши Султан и, показывая в сторону ледника, произнес: «Пора, начальник. Солнце низко. Ехать надо».

Так и не проверив первых наблюдений, мы вынуждены были двинуться дальше. Место для установки научной станции было найдено. Небольшой островок, прижавшийся к широкому руслу Сельдары, хорошо защищенный высоким валом морены от сильных южных ветров, имел довольно сносную площадку для размещения домика станции. Таким образом, первую часть своего задания мы выполнили, оставалась вторая — насколько возможно обследовать сам ледник и попытаться найти место для второй станции в верховьях ледника.

Подъем на ледник по морене для вьючных животных оказался исключительно тяжелым. Глубокие воронки, заполненные водой или грязью, приходилось обходить по нагромождениям камней, где лошади до крови сбивали ноги. Только через несколько километров появились участки чистого льда, однако и здесь не стало легче — то и дело путь преграждали глубокие трещины. В тех случаях, когда обойти их не удавалось, все принимались за сооружение каменных мостов, засыпали трещины валунами и осторожно проводили по ним лошадей. К исходу дня караван достиг ледника Бивачного.

Несмотря на сильную усталость, спать не хотелось. Сознание того, что мы все ближе подходим к цели, вселяет бодрость и надежды. Один дневной переход отделяет теперь нас от обсерватории Киргизского управления гидрометслужбы. Там люди, которые, пожалуй, меньше всего ожидают сейчас гостей.

Держась левого берега долины, мы продолжаем путь по леднику. Поверхность его становится более ровной, но и сейчас от каждого требуется максимум осторожности. Не так уж трудно угодить в ледяной колодец или трещину, замаскированные тонким слоем снега.

Из-за поворота вот-вот покажется скалистый выступ, на котором, по нашим расчетам, должна стоять высокогорная обсерватория. Утомленные лошади все чаще скользят и падают. Последние километры даются с большим трудом. Высота около 4200 м. Вот уже показались мачты и крыша дома, а затем стали видны и черные фигурки зимовщиков, как видно, давно заметивших караван.

Волнующая трогательная встреча с нашими новыми друзьями. После короткой фотодуэли начальник обсерватории Александр Александрович Косилов — участник многих высокогорных зимовок на Тянь-Шане и Памире — знакомит нас с коллективом станции, рассказывает последние новости с Большой Земли, услышанные по радио. Никто не может сдержать радостного возбуждения, и потому говорят все сразу, не слушая друг друга.

Несмотря на сложные условия, среди зимовщиков нет и тени уныния или апатии — признаков частой на этих высотах горной болезни. Просторное помещение обсерватории снабжено всем необходимым для долгой зимовки и заполнено первоклассным научным оборудованием. Новейшие автоматические приборы, электрический свет от ветродвигателя, библиотека и даже отдельные кабины для каждого зимовщика располагают к творческой работе, наблюдения ведутся круглосуточно при любой погоде через каждые три часа. Строгий распорядок жизни в сочетании с напряженным трудом и здоровым отдыхом не оставляют места скуке.

 

К исходу дня 30 сентября внезапно налетел сильный юго-западный ветер. Небо затянуло тучами. Посыпался мелкий колючий снег. Караванщики забеспокоились и спешно стали собираться, намереваясь засветло вернуться к скудным пастбищам у конца ледника.

На следующее утро пурга разыгралась с новой силой. Склоны окружающих гор исчезли из виду. Могучие порывы ветра сотрясали прочное здание обсерватории. О выходе в верховья ледника нечего было и думать. Температура падала вместе с линией барографа. Только к полудню снегопад стал тише, и мы, воспользовавшись этим, предприняли небольшую вылазку на ледник, обойдя обсерваторский ригель со стороны перевала Кашал-Аяк, и поднялись на северный склон пика Шпора. Картина, открывшаяся нам отсюда, была необычайно красива. Громадная ледяная река, повторяя крупные извилины долины, полого уходила на север к величественным пикам Музджилги и Сандала; с запада к леднику подступал могучий снежный гребень хребта Академии Наук, а с востока — скалистый хребет Кызкурган.

С обоих склонов в долину ледника Федченко сползают многочисленные ледники-притоки, усиливая сходство его с какой-то сказочной речной системой. Казалось, что воды ее по волшебству вдруг остановились и застыли в последнем движении. Темнеющие залы морен обрамляли ледник четкими продольными полосами. Сквозь просветы в облаках на востоке вырисовывался огромный ледопад, который нам предстояло преодолеть на пути к верховьям. Громадный ледник невозможно охватить одним взглядом. Начинаясь у подножия дымящихся облаками снеговых вершин Язгулемского хребта на высоте 5300 м, ледник Федченко простирается почти меридионально с юга на север более чем на 70 км и заканчивается на высоте 2900 м над уровнем моря. Ширина его колеблется от 2 до 3 км, а предполагаемая мощность или толщина льда достигает 1000 м. Вся эта масса льда, объем которой без притоков составляет около 100 млрд. куб. м, движется на север со скоростью до одного метра в сутки. И если нижняя часть ледника еще в какой-то мере известна исследователям, то верховья глетчера и его многочисленные притоки по-прежнему остаются почти необследованными.

Только там, за снеговой границей, где происходит процесс накопления атмосферных осадков, можно оценить их запасы и рассчитать вещественный баланс ледника (Вещественный баланс ледника — разность между количеством накапливающегося на всей поверхности снега и льда (вещества) и всем количеством стаявшего, испарившегося или снесенного ветром (а у кончающихся в море ледников отделившегося в виде айсбергов) снега и льда). Для этого надо проникнуть как можно дальше в фирновую зону и организовать там стационарные круглогодичные наблюдения.

Разведка показала, что ледолом (крутой участок ледника, сильно расчлененный многочисленными трещинами) у подножия ригеля легче всего преодолеть с северо-запада. Однако непрекращавшаяся метель начала нас серьезно беспокоить. Многочисленные трещины и колодцы (Колодцами называются обычно обработанные (промытые) талыми водами в теле ледника глубокие, почти вертикальные шахты), на глазах исчезали с поверхности ледника, прикрываемые непрерывно падающим пушистым снегом.

Ночь прошла беспокойно. Ветер усилился до 18-20 м/сек, температура упала до минус 9° С.

Еще один день вынужденного бездействия. Пытаясь поднять общее настроение, зимовщики не упускают случай сообщить нам, что подобная погода вряд ли продержится более месяца и лучше всего переждать ее именно здесь, на высокогорном курорте. Но нам не до шуток. То и дело глядим на барограф, отмечая малейшие его движения. Пока ничего утешительного. Набираемся терпения еще на один день.

Наконец, 2 октября давление как будто начало медленно подниматься. На следующее утро погода действительно несколько улучшилась — появились просветы в облаках, хотя снег по-прежнему сыпал не переставая. Посовещавшись, мы пришли к выводу, что никто из нас и не представляет лучшей погоды для путешествия, и немедленно начали собираться. При этом мы старались не смотреть друг другу в глаза.

 

Для облегчения дальнейшего пути отряд разделили на две группы. Одна, во главе с альпинистом М. Коломейцовым, должна вернуться в Алтынмазар, а другая, куда пошли Э. Нагел, Г. Овчаров и В. Суслов, пойдет дальше и попытается пробиться к верховьям ледника. По традиции, оставляем в вахтенном журнале памятную запись о своем пребывании на обсерватории и, распростившись с товарищами, выходим на лед.

С нами все необходимое для длительного пути — палатка, спальные мешки, 10-дневный запас продуктов, бензин для примуса и масса других предметов, которые распирают рюкзаки до устрашающих размеров. Стараясь держаться как можно бодрее, мы все же сгибаемся под тяжестью ноши и с трудом передвигаем ноги. С первых же шагов по леднику приходится связаться веревкой, ибо всюду видны зияющие пропасти трещин. Несмотря на предосторожности, каждому из нас каким-то образом удается побывать в них. Намокшие ботинки и одежду немедленно схватывает мороз. Единственное спасение от холода — это движение. И мы идем, не останавливаясь, почти наугад, так как метель скрывает все ориентиры.

Судя по времени, мы должны были выйти в район ледопада, пересекающего ледник целой сетью громадных трещин. Но за пургой по-прежнему ничего не видно. Мы уже, было, начали сомневаться в правильности маршрута, как вдруг направляющий нашей связки, нелепо взмахнув руками, исчез в глубокой трещине. Капроновая веревка мгновенно натянулась и до боли врезалась в грудь. Это было начало ледолома.

Вытянув пострадавшего по всем правилам альпинистского искусства, группа опять зашагала вперед, лавируя между трещинами, вглубь которых почему-то не хотелось заглядывать. Спустя два часа мы миновали это дикое место и вышли на высокий каменистый вал морены.

Приближался вечер. Метель усиливалась, и надо было подумать о ночлеге. Палатку установили прямо на льду, использовав вместо стоек попарно связанные ледорубы. Ночь предстояла не из легких, если учесть, что каждый из нас сильно промок. Только тут мы оценили все преимущества замечательного походного примуса. Не прошло и 20 минут,  как  закипел чай,  а  с ним вернулись тепло и силы. Гораздо сложнее было высушить окаменевшие от мороза ботинки, при сушке над примусом от них клубами шел пар. Сон был беспокойный. Ледяное ложе напоминало о себе даже через пуховые спальные мешки. При каждом неосторожном движении с полога палатки осыпался иней, превращая наши постели в сплошную лужу.

Время от времени сонное забытье нарушали глухие взрывы лопающегося льда.

Утром мы не узнали ледника. Ослепительно сверкало солнце, ветер стих, и только свежие сугробы напоминали о вчерашней непогоде. Уложив в рюкзаки свое нехитрое снаряжение, мы снова двинулись в путь, надеясь сегодня наверстать упущенное. За весь вчерашний день было пройдено лишь 8 километров.

Несмотря на малый уклон и сравнительно ровную поверхность ледника, высота дает себя знать. Через каждые 50 шагов мы останавливаемся, чтобы перевести дыхание. Только к концу дня удается подойти к скалистому выступу на правом борту долины, где 30 лет тому назад Беляев установил астрономический пункт и провел определение его высоты (4665 м). Последние метры подъема по ледяному склону — и мы у цели. На небольшой площадке возвышается полуразрушенный каменный тур. На плитообразном камне тура — запись В. А. Бугаева, сделанная в 1946 г. Среди камней в небольшом стеклянном пузырьке записка, из которой мы узнали, что в 1952 г. сюда проникла группа альпинистов ВЦСПС во главе с Кароль. С тех пор здесь, видимо, никто не бывал.

Небольшие размеры и значительный уклон площадки, на которой мы остановились, не подходили для устройства станции. Пришлось подняться еще метров на пятьдесят, где склон образовывал вторую, более широкую и пологую ступень ледниковой террасы. Отсюда, с высоты 4700 м, открывался поразительный вид на всю верхнюю зону ледника Федченко. Белоснежные склоны хребта Академии Наук круто поднимались над ровной поверхностью ледника и уходили своими вершинами в серебристую высь облаков. Направо от нас долина ледника поворачивала на запад, где усеченной пирамидой подымалась высочайшая вершина нашей страны — пик Сталина. Прямо под нами лежал ледник Танымасская лапа — одна из многих загадок ледника Федченко.

Еще раз осмотрев поверхность площадки, мы решили остановить на ней свой выбор. Правда, поблизости не было воды, но ведь и выше ее пришлось бы добывать только из снега. Где-то здесь, южнее ригеля, проходила условная граница между двумя морфологическими зонами ледника — зоной питания и зоной таяния. (Зоной питания, или аккумуляции, называется обычно верхняя часть ледников, в которой в течение года накапливается снега и льда больше, чем стаивает, испаряется или сносится ветром; зоной таяния, или абляции, называется обычно нижняя часть ледника — так называемый его «язык», где стаивает и испаряется снега и льда больше, чем поступает и накапливается. Линия, отделяющая эти зоны, называется линией нулевого баланса, на многих ледниках она совпадает с так называемой фирновой, или снеговой, линией, выше которой к концу периода таяния лежит снег или фирн, а ниже уже чистый лед, не прикрытый снегом).

 

Теперь, когда главная задача похода выполнена, мы могли начать спуск к обсерватории и по знакомому маршруту возвратиться в Ош.

Места для будущих научных станций-зимовок найдены, но было ясно и другое — подходы к Астрономическому пункту Беляева с севера по телу ледника слишком трудны для каравана. Глубокий снег, многодневная бескормица и громадные трещины в районе ледопада станут неодолимым препятствием для вьючных животных, а на ледник, по самым скромным подсчетам, предстояло завезти около 100 тонн необходимых грузов. Оставалось последнее — изменить первоначальный план и провести дополнительную разведку восточных подступов к леднику по долине Танымаса, у начала которой мы стояли.

Приняв это решение, мы вновь обратились к карте и промерили расстояние до ближайшего населенного пункта. Результат оказался неутешительным — при всех вариантах получалось не менее 170 км неизведанного пути по безлюдным ущельям и перевалам, где мы могли рассчитывать лишь на свои силы.

Сумерки застали нас на берегу безымянного ледникового озера, которое по единодушному решению участников похода было названо озером Надежды. За ним нас ждало решение вопроса: сможет ли караван пройти этой долиной к верховьям ледника.

Ночь оказалась особенно холодной и не принесла желанного отдыха. Ранним утром 5 октября мы еще раз проверили скудный запас наших продуктов, но решили не сокращать дневного рациона, так как физическая нагрузка слишком велика. Надо было во что бы то ни стало ускорить движение до 15—20 км в день, иначе мы рисковали остаться без продуктов и бензина задолго до окончания пути.

Однако и в этот день с величайшим напряжением сил мы сделали лишь 8 км. Виной всему был ледник 3-й Танымас, нацело перегородивший своим языком основную долину. Двигаться пришлось краевой трещиной, сплошь забитой крупными обломками льда и камней. Местами лед вплотную смыкался с отвесными склонами, и тогда мы, чертыхаясь, выбирались на еще более пересеченную поверхность ледника или скал, а затем снова спускались в трещину. Только преодолев эту четырехкилометровую полосу препятствий, мы поняли свою ошибку. Идти надо было прямо через ледник, а потом вдоль правого борта долины, где виднелась четкая полоса береговой морены, самой природой созданная для караванной тропы. Но возвращаться обратно для детального осмотра нового прохода не было ни времени, ни сил.

На следующий день, пройдя около 15 км, миновав ли последний крупный ледник танымасской группы — Грумм-Гржимайло. Чем далее продвигались мы на восток, тем оживленнее становилась долина. Появились небольшие пятна растительности, а рядом свежие следы горных козлов и барсов. Впервые за пять дней пути встретили стайку небольших серых птиц, по виду очень напоминавших обычных воробьев. Все эти признаки жизни воспринимались здесь как-то особенно остро. Вскоре на горизонте показалось глубокое ущелье — Кокджар.

Внимание привлекает чудесная роща, густая зелень которой уже давно манила нас. Не удержавшись от соблазна, до темноты разбиваем лагерь в тени настоящих берез и впервые за много дней сушим на щедром огне костра свою одежду и обувь.

Обычные утренние сборы — и дорога снова уводит нас на восток по левому склону ущелья Кокджар. Идем быстро. Рюкзаки заметно похудели и не так врезаются в плечи. Среди дня нас нагнал небольшой таджикский караван, направлявшийся из Кудары в урочище Кокуйбель. Неожиданная счастливая встреча. Отзывчивые путники любезно переложили наши рюкзаки на своих лошадей. Налегке следуя за караваном, уже через несколько часов мы подошли к перевалу Кызылбелес, но небо вдруг потемнело и снова закружила жестокая метель. Добравшись до небольшой скалистой площади на самой вершине почти пятитысячного перевала, мы вынуждены остановиться. О спуске ночью нечего было и думать.

Удрученные безрадостным пейзажем перевала, где нам предстоит провести еще одну бессонную ночь, мы с трудом устанавливаем палатку и тут же забираемся в нее, совершенно обессиленные и окоченевшие от пронизывающего мороза. Бывалые караванщики устраиваются прямо на снегу за выступом скалы и, как нам кажется, не испытывают от этого особых неудобств.

Основательно промерзнув за ночь, с первыми лучами солнца начинаем спуск в широкую долину реки Кара-чиль, то и дело увязая по пояс в рыхлом снегу. Идем не отдыхая до самого плато, ровная поверхность которого кажется нам асфальтом после головокружительных подъемов и спусков. Впереди открывается долина реки Кокуйбель, откуда до Памирского тракта еще не менее двух дней пути. Как была бы кстати сейчас автомашина. И словно в ответ на эту мысль из-за поворота, весело подпрыгивая на камнях, показался «газик». Не веря своим глазам, мы замерли — до того неправдоподобной была эта картина!

Как выяснилось, машина направлялась в Хорог, но по нашей просьбе шофер согласился сделать крюк и доставить нас в поселок Каракуль. С этой минуты мы считали себя уже дома, и весь пройденный путь не казался теперь таким длинным и сложным.

Если не считать головоломного участка вдоль ледника 3-й Танымас, в остальной своей части долина вполне доступна для каравана в это время года. Правда, летом здесь будет большая вода и появятся новые препятствия, но ведь сюда придут советские исследователи, замечательная профессия которых включает в себя умение преодолевать трудности.

Заседание Узбекского филиала Всесоюзного географического общества СССР, где обсуждались результаты рекогносцировочной экспедиции на Памир, проходило бурно. Поговорить и поспорить с нами пришли ветераны высокогорных зимовок, исследователи ледников и альпинисты, чьи советы в данном случае были для нас чрезвычайно полезными. Вспомнил о своем давнем походе по Танымасу и Николай Леопольдович Корженевский. Это было в 1925 г., когда он во главе небольшого отряда прошел от озера Каракуль по долине Танымаса почти до ледника Грумм-Гржимайло и составил схему оледенения всего хребта Академии Наук. Тяжелая болезнь не позволила Николаю Леопольдовичу подняться выше и подойти к неизвестной в то время верхней части ледника Федченко.

Много интересного рассказал и Сергей Петрович Чертанов, прозимовавший на леднике Федченко более 5 лет. Он также бывал в долине Танымас и хорошо помнил ее в условиях летнего паводка.

Теперь мы располагали достаточно полными сведениями об этой части Памира, чтобы приступить наконец к составлению общего плана работ экспедиции.

Наиболее сложным делом оказался подбор личного состава. От каждого участника работ требовалось счастливое сочетание трудно совместимых качеств. Те, кому придется подняться на Памир, должны быть готовы к самой неблагодарной работе и бесчисленным разочарованиям; они должны обладать незаурядным здоровьем и необходимым опытом хождения в горах; желательно, чтобы участники экспедиции знали друг друга по прежним работам, и уж совсем необходимо, чтобы каждый из кандидатов действительно хотел отдать себя целиком делу экспедиции, ибо моральные и физические силы его будут подвергнуты длительному и тяжелому испытанию, поэтому от поведения одного может зависеть успех всего коллектива.

Особенно ответственным был подбор группы зимовщиков, которым заведомо предстояло пойти на опасный эксперимент — впервые испытать длительное воздействие пятикилометровой высоты без каких бы то ни было надежд на преждевременный спуск в случае неудачи.

В адрес экспедиции, которой пока еще не существовало, начали поступать многочисленные письма от людей самых различных профессий и возраста с единственной просьбой — «зачислить в состав участников работ на Памире». Многие из авторов этих писем, по-видимому, не имели никакого представления об условиях, которые ожидали их в горах, и, увлеченные лишь экзотической стороной дела, не задумываясь, шли на все.

Были и другие предложения, за которыми угадывались опытные, знающие люди. Однако от заочного подбора сразу же пришлось отказаться, так как с первых дней потребовалось непосредственное участие каждого из претендентов в подготовке экспедиции.

Как-то сама собой возникла инициативная группа во главе с директором Института математики и механики Академии наук УзССР В. А. Бугаевым, который, однажды побывав на леднике Федченко, стал самым горячим сторонником предстоящих работ. Вскоре определился и примерный состав участников экспедиции. В основном это были выпускники — географы, гидрологи и климатологи Среднеазиатского государственного университета им. Ленина и студенты старших курсов других вузов и техникумов Ташкента, в большинстве своем уже имевшие опыт и навыки работы в горах. Среди первых энтузиастов экспедиции оказались опытные альпинисты — мастера этого вида спорта В. К. Ноздрюхин и А. И. Королев, перворазрядники — И. У. Назаров и В. Н. Смеянов, совершившие десятки сложнейших восхождений на вершины Тянь-Шаня и Памира. Всего же в работах экспедиции предполагалось участие около 70 научных и технических сотрудников.

Начался самый горячий и суматошный период подготовки, когда из ничего надо было создать сложный механизм экспедиции, каждая часть которого, начиная от каравана и кончая радиосвязью и медицинским обслуживанием, должна работать безотказно.

Во все концы страны полетели письма с заявками на приборы и снаряжение. Специальная группа во главе с А. И. Королевым разрабатывала нормы питания для участников зимовок с явным пристрастием к гороховому концентрату.

В другой группе шло проектирование необычных домов-зимовок. Условия транспортировки предельно ограничивали вес и габариты домиков, а высота, на которой предполагалось их установить, заставляла серьезно подумать об утеплении помещения и максимальных удобствах его будущих обитателей. Как построить такой дом, каждая деталь которого была бы под силу одной вьючной лошади? Какой вид отопления окажется наиболее подходящим в условиях зимы на высоте 5 тысяч метров? Какую форму, наконец, следует придать жилищу, которое расположится в зоне ураганных ветров?

И вот после длительных споров и исканий дом решено было строить по типу корпуса самолета — из дюралюминия с утеплителями из пенопласта и стекловаты. Действительно, домик из дюралюминия будет очень легок, его можно легко разбирать на части и при хорошей изоляции он должен сохранять тепло при очень низких температурах наружного воздуха.

Аналогия с самолетом оказалась чрезвычайно удачна и в другом отношении. Вместо окон с бьющимися стеклами в домиках можно было установить двойные плексигласовые стекла от обычного самолета.          

Общая площадь дома составляла 32 кв. м, из которых 10 кв. м занимала спальня, 16 кв. м — рабочая комната, 4 кв. м — кухня и 2 кв. м — тамбур. Помимо дверного выхода, в потолке кухни предусматривался аварийный люк на случай сильных снежных заносов. С этой же целью 11 из 15 окон располагались прямо в потолочном перекрытии.

Соорудить такой дом своими силами было, конечно, немыслимо, и мы стали искать подрядчика. Вскоре наш заказ был принят одним из ташкентских заводов, и работа закипела в две смены. Не проходило дня, чтобы кто-либо из будущих зимовщиков не заглянул на строительую площадку, где всеми монтажными работами руководил техник С. С. Чуманов, так же, как и все мы, заболевший общим делом. Кое-что в проекте приходилось корректировать уже в процессе сборки. Да, конечно, дверь должна открываться внутрь помещения, а не наружу. Казалось бы — мелочь, но в зимних условиях и дверь может доставить массу неприятностей. Окна также следует немного приподнять. Надо изготовить дополнительно и разборные лестницы для выхода через потолочный люк.

Немало пришлось повозиться с отоплением, конструирование которого добровольно принял на себя наш гидролог-зимовщик Марс Насыров. Остановились на самой примитивной системе дровяного обогрева, так как все другие варианты, в том числе и паровое отопление, оказались очень громоздкими и малонадежными в условиях высокогорья. В печах же «системы Насырова» было предусмотрено все, начиная от духовки, где можно выпекать хлеб (а при необходимости и сушить обувь), и кончая приспособлением для ускоренного таяния снега.

Так ежедневно каждому из нас приходилось сталкиваться с десятками дел, о которых мы ранее не имели ни малейшего представления.

Вскоре в адрес экспедиции начали поступать ящики с приборами и снаряжением, которые уже не умещались в небольшом подвале Института математики и складывались прямо во дворе. Кавалерийские седла, ледовые буры, лыжи и пропеллеры от ветродвигателей живописной горой поднимались на фоне буйной зелени институтского двора.

В конце апреля 1957 г. по представлению Академии наук Узбекистана вопрос об организации работ гляциологической экспедиции на Памире был рассмотрен и одобрен Советом Министров республики. С этого момента подготовка к исследованиям пошла ускоренными темпами.

Однажды утром во Двор института, блестя свежей краской, въехали три новенькие автомашины, на кабинах которых красовались эмблемы Международного геофизического года, а через день на Памир отправилась первая группа участников экспедиции для аренды каравана и помещения перевалочной базы.

 

ЧЕРЕЗ ВСЕ ПРЕГРАДЫ

 

Начало пути. Приятная неожиданность. Разведка. Дела караванные

 

Бесконечные хозяйственные хлопоты, связанные с выездом в горы, подходили к концу. В обширном дворе Ошского лесхоза — основной базы экспедиции — было тесно от множества автомашин, тюков сена, мешков с овсом, бесчисленных ящиков с научным оборудованием, снаряжением и продовольствием. В стороне, в тени деревьев, белели палатки, в которых разместились участники экспедиции.

Шумно. Идет разгрузка контейнеров, упаковка ящиков. У склада толпится народ. Получают обмундирование, снаряжение и здесь же его примеряют и подгоняют. Работают все. Особенно тяжело приходится начальнику экспедиции В. А. Бугаеву. К нему постоянно обращаются за советами и бесконечным потоком несут на подпись банковские поручения, счета, накладные, требования, отношения. Люди совершенно сбились с ног, и все же в этой суматохе чувствуется свой порядок. Каждый занимается определенным делом, за которое отвечает и болеет душой. В центре двора стоит ЗИЛ. На него грузят сено, овес и многочисленные ящики с надписью «Кызылбелес». Завтра утром с этой машиной отправятся в первый рейс начальник будущей зимовки В. Ноздрюхин, научный сотрудник М. Хесс и техник И. Арифханов. Грузы нужно доставить к перевалу Кызыл-белес, где намечается организовать перевалочную базу верхней зимовки.

Жаркий июльский день подходит к концу. Постепенно двор базы пустеет. Темная ночь окутывает южный город.

23 июля с первыми лучами солнца ЗИЛ тронулся в путь. В предрассветной дымке промелькнули утопающие в зелени садов последние дома города, и машина вышла на асфальт Памирского тракта. По обе стороны дороги потянулись колхозные хлопковые поля, разделенные на квадраты посадками тутового дерева. Постепенно они остаются позади. Дорога втягивается в окруженную горами долину реки Талдык. Склоны гор, сложенные третичными и четвертичными рыхлыми отложениями, имеют мягкие округлые формы.

По мере подъема к перевалу Чигирчик однообразный холмистый рельеф с выжженной травой сменяется более веселым пейзажем. Вдоль берегов реки потянулись группами деревья. Пойма зазеленела сплошным покровом лугов. Горы становятся выше; на северных склонах, в ложбинах начинают появляться луга. Среди густой травы то тут, то там мелькают ульи многочисленных пасек. Стало прохладнее. Сидящий в кузове Хесс натягивает на себя свитер, а затем и штормовую куртку. Его примеру следует и Арифханов. Дорога сворачивает влево из основной долины в небольшой сай (ущелье (тадж.). Начинается крутой подъем на перевал Чигирчик. Машина, напряженно урча, медленно ползет вверх. Древесная растительность исчезает. Ее сменяют горные луга. Всюду видны отары овец, табуны лошадей. Вот и перевал!

Отсюда дорога красной извилистой лентой уходит в глубь Алайского хребта. Под небольшим слоем почвы залегают тонкозернистые красноцветные меловые песчаники. С перевала открывается красивый вид на долину реки Ат-Джайляу (в переводе «Лошадиное Пастбище»). У здания дорожно-ремонтной станции выбивается на поверхность родник. Здесь всегда можно видеть по нескольку машин, около которых снуют с ведрами водители, обливая перегретые моторы холодной водой.

Спуск с перевала крут, но хорошая дорога позволяет развить большую скорость, от которой у многих неискушенных пассажиров замирает сердце. После двадцатикилометрового спуска машина выезжает из узкого ущелья Ат-Джайляу в долину реки Гульчи, что в переводе означает «Цветущая». На правом берегу реки раскинулся утопающий в зелени центр Алайского района — поселок Гульча.

Недалеко за Гульчой машина вдруг остановилась. Что такое? Шофер, ругаясь, вылез из кабины, с чувством отбросил капот и начал копаться в моторе. Прошла минута, пять, десять... Мотор не подавал признаков жизни. Ноздрюхин предложил Арифханову и Хессу размяться. Неспеша пошли к реке. На берегу с удочками в руках сидели трое ребят.

— Что ловите, — спросил Ильхам Арифханов.

— Королевскую форель, — ответил старший из них.

— Что?.. Королевскую форель? — с недоверием переспросил Ноздрюхин. — Откуда она здесь! Как будто в горных реках Памира и Алая эта рыба не водится? — Старший мальчуган подмигнул своему коллеге, и тот извлек из воды кукан, на котором трепыхалось с десяток довольно крупных форелей. В глазах его мелькнул хитрый огонек. Это была действительно королевская форель с характерными  ярко-красными  точками на  брюшке. Но как она попала сюда — юные рыболовы объяснить не могли. Позже мы узнали, что несколько лет назад в реку Гульчу  выпустили  опытную  партию  мальков королевской форели. Она хорошо акклиматизировалась и чувствует себя в алайской реке, как на далекой родине в Альпах.

Наконец послышался шум работающего мотора, и члены экспедиции поспешили к дороге.

Под колесами вновь  шуршит асфальт,  а  ведь несколько лет назад его здесь не было! Памирский тракт улучшается с каждым годом, и это вполне естественно. Он является жизненной  артерией  Памира.  По нему беспрерывным потоком идут тяжелогруженые машины, везущие сюда продукты, промышленные товары, стройматериалы, бензин, сельскохозяйственный инвентарь, удобрения, книги и прочее. Обратно вывозится шерсть, мясо, полезные ископаемые. Памирский тракт связывает город Ош с центром  Горно-Бадахшанской  автономной области — городом Хорог. Тракт был построен в 1932— 1933 гг. До этого через Памир вели караванные тропы, и лишь местами была проложена пригодная для колесного транспорта дорога. Около двух недель шли караваны из Оша в Хорог. Сейчас машина проделывает этот путь в два дня. Автомобиль стал основным видом транспорта в этой горной  стране.  Вьючные животные используются лишь в стороне от автомагистралей. Зимой сильные снежные заносы перекрывают дорогу, но она регулярно расчищается мощными бульдозерами и снегоочистителями, и Памирский тракт функционирует круглый год.

Через несколько часов пути машина подошла к небольшому населенному пункту Акбосага. Поселок расположился у подъема на перевал Талдык. В нем сделали небольшую остановку. В сельском магазине Ноздрюхин увидел детские санки, которые он безуспешно пытался найти в Ташкенте. Потирая от радости руки, он попросил у продавца пару санок. Товарищи с удивлением посмотрели на него.

— Ты что, собираешься на них с горочки на леднике кататься? — иронически заметил Хесс.

Но Ноздрюхин объяснил, что санки пригодятся для постройки нарт, на которых удобно будет перевозить грузы в верховья ледника Федченко. Стоит только к полозьям санок привинтить пару прыжковых лыж — и нарты готовы!

Уже вечерело, когда машина, преодолев девять серпантинов дороги, выбралась на перевал Талдык. Погода стояла ясная, и панорама, открывшаяся с перевала, была восхитительна. Далеко внизу простиралась Алайская долина, подернутая вечерней дымкой. За ней в заходящих лучах солнца сверкал ледовыми склонами Заалайский хребет, вернее, его центральная часть с пиком Ленина (7134 м), одной из высочайших вершин Советского Союза.

В поселок Сары-Таш («Желтый Камень»), расположенный в Алайской долине, у южного склона Алайского хребта на высоте 3200 м, спустились уже в темноте.

Сары-Таш — небольшой поселок, состоящий из нескольких десятков глинобитных кибиток и финских домиков. Это крупная автодорожная станция, и вся экономика его подчинена обслуживанию Памирского тракта. Здесь есть заправочная база, автомастерская, метеостанция, почта, телеграф, столовая, магазины, чайхана. В Сары-Таше обычно останавливаются все машины, идущие по тракту. Заночевали мы на метеостанции. Начальник ее, метеоролог Крутиков, встретил гостей по-памирски приветливо и предоставил в их распоряжение целую комнату.

Утром отправились дальше. Погода нам благоприятствует. На небе ни единого облачка, и можно беспрепятственно любоваться открывающимися видами. Глаза приятно радует зеленый пейзаж лугов на фоне белоснежных склонов Заалайского хребта. Дорога пересекает Алайскую долину — одну из крупнейших межгорных тектонических впадин. Долина с севера ограничена Алайским, с юга — Заалайским хребтами. Длина ее достигает 133 км. Средняя ширина 8—12 км, наибольшая — 24 км. Со склонов гор в долину стекают многочисленные реки и речушки. Все они впадают в главную реку долины — Кызылсу («Красная Вода»).

Северная часть днища долины имеет моренно-холмистый ландшафт. Местные жители киргизы называют это пространство «чукуры», что в переводе означает «ямы». Возвышенности разделяются бесчисленными котловинами, различными по величине и форме. Многие из них заполнены водой и представляют красивые озера. В наиболее крупных озерах водится рыба, а летом здесь можно видеть стаи диких гусей и уток.

Чукуры возникли в результате деятельности древних ледников. Некогда, в четвертичное время,  с  северного склона Заалайского хребта сползал громадный ледник, который заполнил своим телом все пространство Алайской долины. Обломки горных пород падали на лед, сносились вниз и образовывали конечную морену у его языка. С изменением климата ледник начал сокращаться. Отступая, он откладывал все новые и новые морены, заполняя ими громадные пространства. В дальнейшем моренные холмы сгладились, поросли травой и сейчас используются как хорошие выпасы. Летом в Алае часто выпадают дожди и даже снег.

Летние заморозки являются препятствием для распространения древесной растительности. Только в западной части Алайской долины у поселка Дараут-Курган, где высота над уровнем моря не превышает 2300—2500 м, растут тал ( Тал — ива, носящая это название в южных районах Средней Азии.) и береза. Недавно проводились попытки акклиматизации тала в селении Сары-Таш. Однако деревья погибли в первый же год.

...Но вот машина с большой скоростью приближается к Заалайскому хребту. Громадная цепь гор с вздымающимися к небу белоснежными пиками поражает попавших сюда впервые М. Хесса и И. Арифханова, не привыкших к гигантским масштабам гор. Вот он, северный рубеж Памира!

Долина р. Кызыларт ведет к одноименному перевалу, здесь горы окружают дорогу со всех сторон. Начинается подъем на перевал. Серпантины следуют один за другим.

Заалайский хребет не богат перевалами. Только две поперечные долины прорезают Заалай, оканчиваясь удобными проходами: в западной части — перевал Терсагар, в восточной — Кызыларт. Между обоими понижениями на протяжении 80 км лежит центральная часть хребта, гребневая линия которого редко опускается ниже 6000 м. За перевалом Кызыларт начинаются безжизненные пространства долины Маркансу, или, как ее еще называют. Долины смерчей. Здесь часто можно наблюдать столбы пыльных вихрей, поднимающихся к небу на сотни метров. Куда ни бросишь взор — всюду мелкая щебенка, песок и голые, сглаженные склоны, местами покрытые осыпями. Унылый вид. Пустынность пейзажа еще более заметна, когда едешь со стороны Алайской долины с ее зелеными лугами.

Миновав Маркансу, поднимаемся на пологий и плоский перевал Уй-Булак-Бель. С перевала открывается изумительный по красоте вид на оз. Каракуль — «жемчужину Памира». Погода ясная, и озеро играет множеством красок. У берегов, где помельче, цвет воды голубой, по мере удаления от берега он постепенно переходит в темно-синий. В пасмурную погоду озеро кажется совершенно черным. Возможно, поэтому памирцы и назвали его Каракуль — «Черное озеро».

Воды озера заполняют громадную межгорную котловину площадью 364 кв. км. Каракуль — четвертое по величине озеро Средней Азии, уступающее только Каспию, Аралу и Иссык-Кулю, и принадлежит к числу наиболее высокорасположенных озер Земли (3910 м над уровнем океана). Полуостров и расположенный рядом с ним остров делят озеро на два сообщающихся бассейна: западный — больший и глубокий (236 м) и восточный — мелкий (19 м). Берега, охватывающие озеро с востока и юга, сравнительно пологие. Они представляют собой плоскую глинистую песчаную равнину, по которой проходит Памирский тракт. Западный берег, наоборот, крутой и скалистый.

Каракуль не имеет стока, и потому вода в нем горько-соленая. Берега озера и окружающие склоны пустынны, а климат засушлив и исключительно суров. Озерная котловина со всех сторон окружена горными хребтами, преграждающими доступ влажным воздушным массам. Осадков здесь выпадает очень мало. Меньше, чем в таких пустынях, как Кызылкум, Каракумы и даже Сахара. В иные годы осадков совсем не бывает. В котловине постоянно дуют сильные ветры, несущие пыль и мелкий песок. Снег выпадает редко. Обычно его сдувает ветром в углубления, где он, перемешанный с песком и пылью, лежит до июля месяца. Само озеро с ноября по июнь покрыто льдом. Почва котловины, лишенная зимой постоянного снежного покрова, промерзает на большую глубину.

Котловина озера еще интересна и тем, что на восточном берегу, в обрывах, сложенных суглинками, наблюдаются выходы ископаемого льда толщиной более метра. Мнения исследователей относительно его происхождения расходятся. Одни считают, что это погребенные остатки льда, сохранившегося еще со времен древнего оледенения. Другие предполагают, что лед — образование современное, возникшее в результате замерзания грунтовых вод, насыщающих суглинки.

Рыбы в озере почти нет. Только в небольших заливчиках с пресной водой, образованных стекающими с гор речушками, мелькают стайки мелкой рыбешки. Они служат пищей для индийских гусей и чаек, которые прилетают сюда летом.

Обогнув Каракуль, свернули с тракта на грунтовую дорогу, пролегающую по всхолмленной песчано-глинистой равнине. Когда-то, в период интенсивного таяния ледников, здесь было дно Каракуля. В те времена озеро имело более высокий уровень стояния воды и даже сбрасывало ее излишки через плоский водораздел в сторону реки Кокуйбель.

Машина идет без тряски, словно по тракту, плавно преодолевая возвышенности. Засверкал на солнце Музкол — самая большая река, питающая Каракуль. Воды в реке мало, и машина легко преодолевает брод.

Впереди сухая широкая долина, соединяющая озерную котловину с ущельем реки Кокуйбель. Идет едва заметный на глаз подъем, затем начинается такой же спуск. Миновали плоский водораздел. Для гор Восточного Памира подобные водоразделы не редкость, и они проходят не только по хребтам, но часто и по плоским днищам древних долин.

В ущелье Кокуйбель у летовок встретили группу таджиков. Они окружили машину, интересуясь новыми людьми. Сюда редко приезжают гости, и местные жители рады каждому новому человеку. Ноздрюхин объяснил, что по программе Международного геофизического года на леднике Федченко будет работать большая научная экспедиция. Сейчас первая группа исследователей едет на перевал Кызылбелес, откуда караваны экспедиции по долинам рек Шуралысу, Кокджар и Танымас пойдут к верховьям ледника Федченко, где начнется строительство научно-исследовательской станции. Молодой парень в полувоенном костюме, видимо недавно демобилизовавшийся из Советской армии, удивленно спросил:

— Зачем Кызылбелес? Вам нужно в Кокджар, Танымас? Тогда вам не нужно ехать на Кызылбелес!

В Кокджар через ущелье Кокуйбель построена новая дорога, по которой уже ходят машины. Мы строители дороги, — показал он на себя и своих спутников.

Участники экспедиции удивленно переглянулись. Приятная неожиданность! Ноздрюхин, бывавший в этих местах с группой альпинистов в конце лета прошлого года на рекогносцировке пути, не только не видел здесь дороги, но даже не встретил ни одного человека за все время пути. Местность была пустынной и безлюдной. И вот дорога! Правда, это еще громкое для нее название. Ухабы, камни, рытвины, но все же дорога! Благодаря ей каждый рейс каравана на ледник и обратно сократится на два дня. Это позволит забросить в верховья ледника больше грузов.

Таджики довольно хорошо говорили по-русски. Завязалась дружеская беседа. Оказывается, осенью прошлого года дорожно-строительные организации Таджикистана приступили к сооружению дороги, чтобы соединить надежной транспортной магистралью оторванные от внешнего мира таджикские селения, расположенные высоко в горах. Таджики из долин Танымаса, Бартайга и Кудары организовали свои бригады и пришли на помощь строителям. Государство поддержало инициативу колхозников и дополнительно выделило им машины, горючее, строительный инвентарь, взрывчатку. В ближайшие годы дорога дойдет до самых отдаленных горных селений. Скоро в горные кишлаки за один-два дня будут доставляться из районного центра Мургаба продовольственные и промышленные товары, керосин, сельскохозяйственный инвентарь и многое другое. В область предания отходят на Памире головокружительные тропы и овринги (искусственный деревянный узкий настил, укрепляемый в виде полос на участках отвесных скал. По этим «полкам» и идет горная тропа), устроенные на отвесных скалах. По этим «нитям жизни», часто разрушаемым горными обвалами и снежными лавинами, караваны шли неделями, доставляя в горную глубь жизненно необходимые грузы.

Беседа могла бы продолжаться бесконечно долго. Обе стороны интересовались очень многим, но нужно было спешить. Попрощавшись с приветливыми строителями, мы двинулись по проложенной ими дороге.

Машина въезжает в узкое ущелье Кокуйбель. Начинается невероятная тряска. Невольно вспоминаешь Вадима Синявского. Удар! Еще удар! Гол! — и новая шишка появляется на голове или синяк на боку. Ноздрюхину не помогает даже шапка-ушанка. Он завистливо смотрит на шофера, который так вцепился в баранку, что, кажется, никакая сила не сможет его оторвать от нее.

Вдруг машина сильно накренилась на левый борт. Переднее колесо ударилось о камень и повисло в воздухе над горным потоком. Все замерли, но шофер во время успел вывернуть руль, и машина выровнялась.

И опять все скрежещет, громыхает, трещит. Создается впечатление, что машина вот-вот развалится. Но многострадальный, видавший виды ЗИЛ вышел из борьбы победителем. Однако далеко не победный вид был у пассажиров. Виталий Ноздрюхин почесывал затылок, Ильхам Арифханов и Мечислав Хесс потирали бока.

Ущелье заметно расширилось. На востоке показались строгие очертания вершин хребта Музкол. На западе открылась широкая плоская долина Айлютек. Она представляет типичную для Восточного Памира высокогорную пустыню, покрытую крайне изреженной растительностью. Вся флора тут состоит из редких порослей злака элимус, подушкообразных форм акантолимона, полыни, небольших лужаек кобрезии и осочки по берегам реки. В изобилии встречается терескен, высота кустов которого не превышает 20 см. Он хорошо горит и является единственным видом топлива на Памире. Участники альпинистских походов удачно окрестили его «памирским саксаулом». Имея корявые стебли, редкие и мелкие листочки, он напоминает саксаул в миниатюре.

Устилающая долину и окружающие склоны щебенка покрыта пустынным загаром, что придает всему пейзажу темно-коричневый цвет.

Поднимая тучи пыли, машина быстро идет по долине. По краям ее прерывистой цепочкой тянутся моренные холмы — свидетели древнего оледенения. В давние времена ледник заполнял всю долину, сползал по ней на запад и соединялся с еще более мощным Танымасским ледником.

В западной части долины из боковых ущелий вытекают два  горных потока — Шуралысу и Тахтакорум.

Сливаясь, они образуют р. Кокджар. Здесь у дороги расположилась перевалочная база строителей. Рядом со сложенными из камней кибитками — большое количество бочек из-под горючего, ящики и мешки с продовольствием. На шум из кибиток вышли таджики.

На вопрос, далеко ли еще можно проехать по дороге, они ответили, что машина сможет пройти еще около трех километров, но там не будет воды. Лучше устроить базу ближе. В одном километре отсюда, на берегу Кокджара есть широкая поляна — удобное место для базы.

Ноздрюхин последовал совету дорожников. Стемнело. Пока разгружали машину, ночную тьму прорезали лучи автомобильных фар. Подошла вторая машина экспедиции, выехавшая из Оша вслед за первой. С ней прибыли кинооператор ташкентской киностудии Рафаэль Полтиэлов и его ассистент Дилынот Фатхулин.

Наступили горячие дни. Работники киноискусства не желали оставаться в стороне и дружно включились в общие дела. На первых порах они вызвались сопровождать машины с грузом на перевалочную базу. Закончив разгрузку, машины ушли назад. На базе остались И. Арифханов и М. Хесс.

В глухом ущелье Кокджар постепенно вырос большой палаточный городок, обложенный высокими стенами из ящиков, мешков и тюков прессованного сена. Почти ежедневно прибывали новые группы исследователей с разнообразными грузами.

Отсюда на рассвете 2 августа разведывательная группа в составе председателя узбекского Комитета МГГ академика АН УзССР Т. А. Сарымсакова, члена-корреспондента АН УзССР С. X. Сираждинова, профессора О. А. Дроздова, М. Хесс, В. Ноздрюхина и других во главе с начальником экспедиции В. А. Бугаевым вышла вверх по долине Танымаса. За неимением лошадей, которые находились где-то около оз. Каракуль, пришлось воспользоваться ишаками. Однако вскоре мы горько раскаялись в этом. Легендарное упрямство животных и бурные броды через реку Танымас сделали ишаков обузой для группы.

За весь день не было пройдено и 8 км, так как приходилось постоянно останавливаться для завьючивания и понукания ишаков.

На следующий день Ильхаму Арифханову было поручено без особого почета проводить весь караваи назад в Топтал.

К вечеру второго дня группа подошла к своей цели — леднику 3-й Танымас. Здесь у отвесных ледяных обрывов пришлось заночевать с тем, чтобы рано утром по малой воде переправиться на правый берег долины и начать разведку пути для каравана вдоль береговой морены.

Теперь во главе группы пошел В. Ноздрюхин. Не желая мокнуть в ледяной воде, он повел группу прямо на отвесные глыбы льда, где при помощи веревки и ледорубов вскоре удалось выбраться на поверхность ледника.

Трудно себе представить что-либо более хаотичное и в то же время сказочно удивительное, чем этот ледник.

Громадные ледниковые столы (Ледниковый стол — это обычно довольно крупный и плоский обломок горной породы (камень) на ледяном основании — как бы гриб с каменной шляпкой и ледяной ножкой. Он порой значительных размеров и возвышается над поверхностью льда на высоту более одного метра. Образуется потому, что лед, прикрытый камнем, тает медленнее окружающего его открытого льда), трещины, ледяные пики и ледниковые стаканы (Ледниковые стаканы — цилиндрические, обычно почти вертикальные углубления на поверхности ледника диаметром от нескольких сантиметров до I—2 дециметров и глубиною также от нескольких сантиметров до 3—4 дециметров. Образуются за счет того, что мелкие камни или обломки, попавшие на лед, сильнее прогреваются солнцем и как бы протапливают лед. Таким образом, «стаканы» форма, обратная «столам». При образовании «столов» большой камень предохраняет лед от таяния, так как он насквозь не прогревается солнцем), заполненные талой водой, сделали ледник почти непроходимым даже для человека. Немного лучше оказался и сухопутный участок по правому борту долины между краем ледника и склоном. Местами эта узкая щель была сплошь завалена камнем. В других случаях каменистый склон становился так крут, что в нем с трудом можно было вырубить узкий карниз для прохода. Через два километра пришлось снова выйти на поверхность ледника и на протяжении двух километров пересечь его в зоне трещин.

Путь оказался гораздо сложнее, чем можно было предвидеть, но, к сожалению, это был последний возможный вариант прохода к верховьям ледника Федченко, и его пришлось принять таким, какой он есть.

Ветеринарный врач Козырев и Икрам Назаров должны были нанять караванщиков и закупить пятьдесят лошадей. Дело пошло довольно быстро, и уже через неделю двадцать три лошади стояли в Алайской долине на двухсотом километре Памирского тракта. Остальных лошадей мы надеялись также приобрести в ближайших колхозах.

Что касается караванщиков, то в летнее время колхозы очень неохотно отпускают своих людей, и участникам экспедиции пока не удалось найти ни одного человека.

Теплого времени оставалось мало, всего два месяца — август и сентябрь, и потому надо было не теряя ни одного дня перегнать имеющихся лошадей в урочище Кокджар, а затем начать переброску грузов на ледник. Однако осуществление этого плана наталкивалось на известные трудности, связанные с отсутствием опытных караванщиков. Тем не менее надо было до их прихода перегнать караван в Кокджар. После некоторых раздумий Ноздрюхин поручил перегон табуна научному сотруднику В. Рачкулику и двум техникам-наблюдателям— В. Михееву и П. Безрукову.

Вот что записал в своём дневнике Рачкулик: «Вечером 30 июня караван двинулся в путь. Мелкой рысцой прошли первые 9 км. На это понадобилось почти 3 часа. Интересно, сколько же дней мы пройдем до базы? На наши мобилизующие окрики лошади не обращают почти никакого внимания. Много сил стоит удержать их в табуне. На ночь останавливаемся в небольшой ложбине, неподалеку от Памирского тракта. С трудом поймали лошадь, на которой находились спальные мешки и палатка. Животные пугаются нас, а мы боимся их потерять и по этой причине оставляем лошадей на ночь нерасседланными. О, если бы об этом узнал наш добрый доктор!

Пока возились с палаткой, пошла крупа, а затем снег. Сначала слабый, а потом все сильней. Вскоре началась настоящая метель.

Часа в четыре утра лошади чего-то испугались и поскакали в сторону Алая. Выходим в погоню, но безуспешно. Они уходят все дальше и дальше. Вскоре весь табун исчезает в снежной пелене. Некоторое время идем по следу, но снег быстро заметает его. Молча возвращаемся к палатке.

Хорошо, если они убежали в старый лагерь, на двухсотый километр. А если разбежались по своим колхозам? Решили, что с рассветом Михеев на попутной машине поедет на поиски табуна.

День прошел в поисках. К вечеру прояснилось и заметно похолодало. Палатка изнутри покрылась толстым слоем инея.

Тем временем доктор и Икрам в ожидании новой партии лошадей спокойно попивали чай в Алайской долине. Они и не подозревали о случившемся. Неожиданно послышался конский топот.

— Да это наши возвратились! — воскликнул Козырев.

— Все двадцать три, — пересчитал он лошадей,— но где же люди? Ну-ну...— повторял он, силясь, очевидно, припомнить подобный случай из своей практики, но так ничего и не вспомнив, коротко закончил: — Вот так коневоды! — хорошо еще седла не растеряли!

Он не сомневался, что лошади попросту сбежали от неопытных табунщиков. Вскоре подъехал Михеев, которому пришлось безропотно выслушать целый ряд ценных советов доктора.

3 августа вечером подъехали к метеостанции на берегу оз. Каракуль. За три дня пройдено 85 км. Не так уж плохо, хотя мы сильно устали и чувствуем себя совершенно разбитыми. Сказывается постоянное недосыпание.

На берегу оз. Каракуль сделали однодневный отдых. На метеостанции нам гостеприимно предложили настоящие постели, от которых мы, было, начали отвыкать. Только здесь, вдали от всех удобств, по-настоящему ценишь их.

Во второй половине дня попробовали искупаться в озере, но вода настолько холодна, что пулей вылетаешь обратно.

Лошади далеко не уходят — в долине нет травы, и они сгрудились у тюков прессованного сена. Мы уже всех их помним в «лицо» и постепенно узнаем нравы и повадки каждой. Они к нам тоже как будто привязались и не так пугаются нас.

На следующее утро покинули Каракуль. Хорошо, что сделали дневку. Лошади идут много бодрее, да и мы чувствуем себя прекрасно. С утра сидеть в седле даже приятно. За день сделали не менее 35 км. После оз. Каракуль свернули с главной дороги и теперь пройденное расстояние определяем только по карте.

До перевалочной базы осталось около 70 км. Еще два дня — и мы у цели.

Утром 6 августа повстречали двух верблюдов, мирно пасшихся в стороне от дороги. Они неожиданно последовали за нами. Лошади, с любопытством поглядывая на них, начали прибавлять шаг. Верблюды не отстают. Лошади переходят на рысь. Верблюды (чего на свете не бывает!) также ускоряют движение.

Видя погоню, лошади переходят в галоп, но преследователи, кажется, без особого труда начинают настигать нас.

Михеев, спешившись, пробует отогнать верблюдов камнями, но они, злобно шипя, проносятся мимо нас за уходящим табуном. Гоним своих лошадей со скоростью, на которую способны, но табун и преследующие его верблюды удаляются еще быстрее.

Справа от дороги показался напоминающий огромный самовар суммарный осадкомер — прибор, служащий для определения осадков. Здесь мы должны свернуть влево и двигаться дальше вдоль реки Кокуйбель. Но верблюды, совершенно не считаясь с нашими планами, гонят лошадей в другую сторону и скоро вместе с табуном скрываются в соседнем ущелье. Приходится и нам сворачивать в ущелье. Кто же кем управляет? Табуна и верблюдов уже не видно. Идем по их следам, Удастся ли найти всех лошадей?

Кругом голые скалы, покрытые пустынным загаром. Кажется, что они облиты мазутом. Местами ущелье сужается до нескольких метров и становится похожим на узкий коридор. Очень часто попадаются камни и скалы, в которых ветер при помощи песка насверлил множество лунок и отверстий самой причудливой формы. Иногда эти камни образуют такие живописные сочетания, что издали напоминают древние замки, высеченные в скалах. Ветер порождает в них множество различных звуков, от простого шороха до заунывного мелодичного свиста.

Наконец кончилось неприятное черное ущелье — и перед нами открылась широкая зеленая долина с незнакомой рекой. Это, по-видимому, Кызылбелес. Проехав еще несколько километров, увидели лошадей. Они как ни в чем не бывало паслись на склонах долины.

В стороне от табуна на берегу реки мирно щипали траву верблюды.

Очевидно, рассеянный табун не представлял больше интереса для преследователей.

Если мы соберем табун, то, несомненно, все повторится снова. Хорошо, если верблюды погонят лошадей к перевалочной базе. Но это мало вероятно. Стараясь не возбудить любопытство двугорбых, мы захватили по одной лошади и незаметно отвели их в черное ущелье. Здесь Михеев остался присмотреть за ними, а студенты продолжали выводить остальных. К вечеру весь табун был переведен в ущелье и находился «в безопасности».

Однако наша радость была преждевременной. Во время дикой скачки исчез вьюк с продуктами и один спальный мешок. Искать их было бессмысленно. Это значило потерять несколько дней. До перевалочной базы остается примерно 70 км.

«А что, если сегодня пройти 20 км до осадкомера, остальные 50 — завтра?» — Такая мысль почти одновременно возникает у всех троих. Ночь безлунная, но ущелье довольно узкое, мы можем двигаться по нему в темноте, не боясь заблудиться.

Последний перегон прошел успешно. И вот мы на перевалочной базе, где нас ожидали горячие объятия друзей и избавление от «лошадиного ига». Но надолго ли? Завтра ведь снова в путь к леднику по таинственной долине Танымаса.

10 августа. В лагере остается один студент — Виктор Сливко. Все уходят с караваном. Нарушая установленные традиции, караванщики идут пешком. При таком способе передвижения караван движется медленно, зато все лошади завьючены полезным грузом. Тропа петлями уходит вниз. Там, в долине, на 400 метровой глубине, видна зеленая роща Топтал.

Тропа раздваивается. Одна ее ветвь спускается к Кокджару, другая — к бурному Танымасу. Сверху видно, как прозрачная голубая струя Кокджара исчезает в грязном потоке Танымаса. Спуск к Кокджару проходит местами по гладким отполированным скалам. Здесь нужно вести лошадей осторожно, по одной.

Володя Смеянов, не теряя времени на развязывание лошадей, направляется со своей связкой на тропу, ведущую к Танымасу. За ним следует со своими лошадьми студент Александр Григорович. Однако Володя не решается войти в реку. Ноздрюхин пытается вернуть Смеянова на правильную тропу, но его голос растворяется в бешеном реве реки. Стоящие на берегу не слышат его.

Пока Володя стоит в замешательстве перед грозным потоком, остальная часть каравана благополучно спускается к роще. Приходится снова подниматься вверх и следовать по проторенному пути. Зеленые кроны берез и ив нависают над тропой. Деревья манят под свою тень. Много дней не встречали путники такой растительности. После пустынных мест Восточного Памира этот зеленый уголок, расположенный на высоте 3200 м над уровнем моря, кажется раем. Здесь караван делает короткую остановку: надо подтянуть ослабевшие вьюки.

Останавливаться надолго нельзя; сегодня нужно пройти как можно больше. Небольшая роща скоро остается позади. Дальше идет широкая долина, по которой, то разливаясь на многочисленные рукава, то собираясь в единый поток, течет неспокойный Танымас. Долина местами покрыта травой. Попадаются кусты шиповника, волчьей ягоды, иногда заросли терпкой облепихи. Ветер вместе с пылью несет навстречу густой запах цветущей ромашки и чабреца.

Бросается в глаза, что растения по большей части располагаются компактными колониями в виде колец и подушек. Очевидно, так легче переносить суровый климат высокогорья.

Медленно движется караван. Очень много времени уходит на подтягивание вьюков, завязанных неумелыми руками научных работников. Уже темнеет, когда мы подходим к поросшему ковылем и хвощом песчаному мысу — конусу выноса небольшой реки. Пройдено всего 15 км. Здесь останавливаемся на бивак.

Ночь прошла без происшествий, если не считать того, что дежуривший с вечера Рачкулик вдруг на своей одежде обнаружил скорпиона. Он сбросил его, прежде чем тот успел его укусить; и то ли от испуга, то ли от радости Виктор огласил окрестности воинственным криком. Проснувшимся товарищам он торжественно показал консервную банку, на дне которой метался скорпион. Эмоции Рачкулика были вполне объяснимы: неизвестно чем мог бы кончиться укус скорпиона на высоте 3400 м.

Мы предположили, что скорпион завезен сюда караваном из Оша. Однако впоследствии участники экспедиции не раз обнаруживали под камнями этих членистоногих, которые, надо полагать, обитают по всей долине Танымаса вплоть до ледника Щербакова (3-й Танымас). ...Караван второй день продвигается вверх по долине, легко форсируя небольшие притоки и отдельные рукава Танымаса. Иногда Танымас собирает воедино все свои многочисленные протоки и устремляется к левому берегу, где пройти очень трудно. К счастью, в таких местах сохранились тропы, проложенные экспедицией Академии наук СССР в 1928 г. После небольшого ремонта тропы стали пригодны для передвижения каравана.

Впереди белеет язык ледника Грумм-Гржимайло. Кажется, что ледник совсем близко, хотя до него не менее 10—12 км.

В 1908 г. к леднику Грумм-Гржимайло пробился отряд Косиненко. Отважный исследователь не смог пройти дальше. «Путь преграждают камни и лед...»,— записал он в своем дневнике. Из заметок исследователя можно понять, что ледник в то время запруживал всю долину и упирался в левый ее склон. В 1928 г. Таджикско-Памирская экспедиция прошла здесь свободно. Очевидно, в период с 1908 по 1928 г. произошло интенсивное отступание ледника, в результате которого его язык сократился не менее чем на километр. Однако в течение последующих пяти лет ледник вновь продвинулся вперед на 375 м.

Путь нам преграждает бурный грязный поток, вытекающий из-под ледника,— Северный Танымас. Он настолько многоводен, что люди, идущие с караваном, с трудом переходят его. Виталий идет впереди, выбирая наиболее удобный путь среди громадных валунов, отложенных здесь потоком. На песке множество следов горных козлов — тэке. Иногда на отпечаток копытца накладывается волчий след или большая лапа снежного барса.

Караван подходит к леднику Молчанова (2-й Танымас). Тропа круто поднимается вверх в обход глубокого каньона, и лошади с трудом преодолевают этот участок. После тяжелого подъема караван быстро спускается к зеленой поляне. Лошади на ходу щиплют сочную траву. Завидя караван, стремительно, со свистом, исчезают в норах сурки.

— Как называется эта трава? — обращается Смеянов к Ноздрюхину, указывая на сплошной зеленый ковер под ногами.

Ноздрюхин — географ, и это дает Смеянову полное право засыпать Виталия всевозможными вопросами из области естественных наук. Ноздрюхин, надо отдать ему должное, всегда добросовестно удовлетворяет любознательность Смеянова.

— Лошадиная радость, — совершенно серьезно отвечает Ноздрюхин.

— Ну, да? — недоверчиво тянет Володя.

— Да, да, — подтверждает рядом идущий Икрам. — Посмотри, с какой радостью они ее уничтожают, — добавляет он, еле сдерживая смех.

Володя, конечно, не верит Ноздрюхину. Но такова уж подчас судьба географических названий. Название Лошадиная радость прочно утвердилось за зеленой поляной.  И  часто  после  этого  в  рассказах участников экспедиции слышалось: «Не доходя Лошадиной радости»... «после Лошадиной радости»... и т. п. Вновь прибывшим объясняли, что Лошадиная радость — это зеленая поляна, расположенная на пологом склоне долины, и т. д.

— Эдельвейс, — Виталий указывает на маленький пучок пушистых цветов.

Все останавливаются. Так вот он каков этот знаменитый цветок! Он неказист на первый взгляд и почти незаметен среди серых камней. Может быть, особенная его красота понятна только тем, кто прошел бесконечно много, напрягая всю свою волю и наконец достиг цели, тем, кто способен без колебания пожертвовать всем ради товарища? Виктор Рачкулик бережно кладет цветок между листов записной книжки.

Солнце пряталось за вершины, когда караван подошел к языку ледника Щербакова. Тропа здесь обрывалась. Ее надо было пробивать дальше. Строить тропу остались ленинградские студенты во главе с профессором О. А. Дроздовым.

Строительство тропы отняло две недели. За это время большая часть грузов была перевезена к леднику Щербакова. Почти все научные работники временно превратились в караванщиков.

Голодные и усталые, покрытые толстым слоем танымасской пыли, возвращаются они поздно вечером из очередного рейса. Хочется только поскорее поесть и лечь спать. Кажется, ничего не существует, кроме этих двух желаний. Но вот памирскую ночь прорезают звуки мандолины, и над древними моренами впервые, как-то по-особенному, звучит известный полонез Огинского «Прощание с Родиной».

Чудесная мелодия заставляет забыть об усталости и голоде. Все, кто свободен, набиваются в палатку к Виктору. Пожалуй, никогда музыка не производила на нас такого сильного впечатления.

Рачкулик из караванщика вдруг превращается в настоящего чародея. И только смолкает одна мелодия, как кто-нибудь просит:

— Виктор, вальс Хачатуряна!

После ужина обычно все собираются в общей палатке. Каждый, не слушая других, делится впечатлениями дня. А потом кто-то первый затягивает: «Я смотрю на костер догорающий...» — и все подхватывают песню. После Володя Смеянов читает: «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины...»

— Вступление к поэме «Песня табунщика», — торжественно объявляет Ноздрюхин.— Посвящается «главному караванщику» Виктору Рачкулику!

Сделав небольшую паузу, он продолжает:

— Ты смело водил караваны

По горным просторам Памира

Тебе не страшны ураганы

Суровых высот Крыши мира.

— А поэму я сочиню  зимой,— заканчивает он под общий хохот.

Едва  утихает  смех,  раздается  трагический  голос Альфреда Королева:

— Любимая, ты пока спи,

А я загрустил всерьез,

Волга впадает в Каспий,

Лошадь жует овес.

Палатка вторично вздрагивает от дружного хохота.

Пока караван курсировал между Кокджаром и ледником Щербакова, сосредоточивая грузы у языка последнего, студенты М. Хесс, В. Буфал, П. Арапов во главе с профессором О. А. Дроздовым начали строить тропу в обход языка ледника.

Выползающий из бокового ущелья глетчер своим телом запрудил на протяжении трех километров долину Танымаса, преграждая путь к леднику Федченко.

Тропу решили проложить по правому склону долины, вдоль отложенной ледником береговой морены. Древняя морена, хорошо сцементированная временем, трудно поддавалась обработке. От лопат сразу же пришлось отказаться — они быстро тупились и гнулись. Половина ледорубов к концу первого дня работы тоже вышла из строя. Единственным орудием остались кирки. Они не гнулись, не ломались, но за день киркой так намахаешься, что к вечеру не можешь пошевельнуть рукой.

Морена расположена на крутом склоне метров на 150 выше ледника; прежде всего надо было поднять тропу из долины на вал этой древней морены. Каждый работал, забыв про отдых. Через несколько часов напряженной работы на склоне обозначился контур будущей дороги. В определенные часы кто-нибудь из работающих отбрасывал в сторону кирку, доставал из рюкзака приборы и начинал проводить метеорологические наблюдения.

О. А. Дроздов трудится наравне со всеми, но он явно начинает сдавать. Движения  его стали замедленными, дыхание прерывистым, часто слышится покрякивание. Если раньше профессор только отмахивался от предложений оставить кирку, то сейчас, видимо, начинает подумывать об этом. Высота, да и возраст дают себя знать! Буфал еще раз пробует уговорить профессора переключиться на другую работу:

— Олег Алексеевич, — осторожно начинает он, — у нас много времени уходит на выбор трассы тропы; может быть, вы займетесь разметкой дороги? Вы альпинист, много путешествовали и знаете  лучше нас, где и как пройти.

Дроздов крякнул в знак неодобрения, но предложение студентов принял. Так профессор перешел от грубого физического труда к более квалифицированному. И надо отметить, что выбранная Дроздовым трасса тропы оказалась весьма удачной.

Через несколько дней 3,5-километровая тропа была готова. Она шла вдоль правого края глетчера к месту его сужения, где караваны будут пересекать ледник.

Путь на ледник Федченко открыт, но теперь пропал куда-то караван. Вот уже несколько дней как его нет. Лишь 23 августа у обрыва над грохочущим Танымасом показались люди. Через полчаса первая группа каравана во главе с Ноздрюхиным вошла в лагерь. Заглушая шум реки, разнесся громкий бас профессора:

—Куда вы пропали? Тропа готова, а каравана нет и нет. Мы уже собирались завтра выходить навстречу, не случилось ли что?

— Все в порядке, Олег Алексеевич, — ответил Виталий. Нам пришлось подвезти сено к леднику Грумм-Гржимайло, чтобы не ходить за ним каждый раз в Кок-джар. Груза здесь сосредоточено много, и теперь караван будет курсировать между ледниками Федченко и Грумм-Гржимайло без перебоев.

Сзади послышался крик. Все обернулись. Над обрывом в неестественной позе стоял Арифханов, стараясь удержать двух вьючных лошадей. Одна лошадь с буровыми штангами, видимо оступившись, упала и сейчас медленно сползала вниз по склону, увлекая за собой другую, груженную деталями домика. Ильхам изо всех сил упираясь ногами в камни, старался замедлить падение лошадей. Еще миг — и лошадь с деталями домика скроется в бурлящем Танымасе. Эта потеря равносильна срыву зимовки. Медлить нельзя. Ильхам, выхватив нож, бросается вперед. Связывающая лошадей веревка лопается, как туго натянутая тетива. Передняя лошадь, почувствовав облегчение, двумя прыжками выбралась на тропу, вторая — безнадежно заскользила вниз, увлекая за собой Ильхама.

Вылетавшие из-под ног камешки, прыгая, скрывались за перегибом склона. Пропасть быстро приближалась. В самый последний момент Ильхам разжал руки и выпустил конец веревки. Лошадь, перевернувшись несколько раз, стремительно полетела вниз. Всплеск — и грязные воды Танымаса сомкнулись над ее головой.

Все бросились к месту происшествия. Но каково же было изумление, когда на крохотном островке метрах в ста вниз по течению мы увидели пострадавшую лошадь. Она стояла, дрожа всем телом. Седло лежало рядом, но штанги утонули. Трудно было поверить в то, что лошадь, пролетев около тридцати метров с тяжелым грузом буровых штанг, осталась жива и почти невредима.

На следующий день караван вышел к леднику Федченко, но прежде чем вступить на гигантский глетчер, предстояло преодолеть ряд препятствий, в том числе и ледник Щербакова — самое трудное из них. Выползая из бокового ущелья в долину Танымаса, этот ледник преграждал собой путь в верховья долины.

По новой тропе караван движется чрезвычайно осторожно, подобно первому поезду на вновь построенной дороге. Людей с караваном идет необычно много — почти все участники летних отрядов и зимовщики. В целях предосторожности каждый ведет по одной лошади. Вновь построенная тропа еще не «обхожена». Лошади оступаются, иногда падают, срывая вьюки. Тропа все время идет вдоль правого края ледника по морене. У того места, где скалы вплотную подступают к леднику, морена обрывается. Обрывается и тропа. Здесь глетчер, только-только вышедший из ущелья, имеет наименьшую ширину. Она не превышает 700 м.

Караван по крутому склону спускается на лед и сразу попадает в сеть многочисленных трещин и сераков (Сераки — ледяные холмы на поверхности ледника.) К счастью, на этом участке сераки и трещины проходимы, и караван, петляя среди ледовых нагромождений, медленно продвигается вперед по этому лабиринту. Лошади, попавшие на ледник впервые, ведут себя беспокойно: упираются, испуганно косят глазами на чернеющие во льду пропасти. Неожиданно одна из них падает в неширокую трещину, удачно зацепившись вьюками за ее края. Общими усилиями животное быстро вытаскивают на поверхность.

Первый переход через ледник занял полтора часа. В дальнейшем на это затрачивалось всего 30—40 минут.

Основным препятствием при первом переходе каравана через ледник оказались не сераки и трещины, а кинооператор Рафаэль Полтиэлов. Он останавливал караван, заставлял кружить среди сераков, подниматься по крутым склонам, перепрыгивать через трещины, а когда лошади просаливались и их вытаскивали, слезно просил повторить всю эту процедуру сначала. Многие ворчали на Рафаэля, но не всегда могли удержаться от соблазна попасть в кинокадр.

Высота 4365 м. На зеленой поляне против ледника Астрономического организовали лагерь. Еще недавно глухая долина к вечеру выглядела обжитой. Многочисленные палатки, разбросанные вдоль берега реки, живописно белели на фоне яркой зелени. На склонах паслись лошади. Дым от костра стлался по долине, примешивая свой горький запах к терпкому аромату полыни.

Сурки, спрятавшиеся, было, в свои норы, при появлении каравана вновь вылезли наружу. Эти пугливые, но страшно любопытные зверьки «не могли долго оставаться под землей. Любопытство пересиливало страх, и они возвышались у своих нор, наподобие столбиков, рассматривая никогда не виданных ими людей.

Утром часть каравана в сопровождении Ю. Агашкина и двух рабочих ушла к языку ледника Щербакова за буровым оборудованием. Тихий безоблачный день. В ожидании завтрака все обитатели лагеря собрались на зеленой  лужайке.  Приятно  вот  так,  лежа  на  мягком зеленом ковре, полюбоваться горным пейзажем, тем более что это последний клочок зелени на пути исследователей. Впереди только дикие скалы да льды.

Тишину гор нарушают лишь лошади, пощипывающие траву, журчание ручья и стрекот кинокамеры. Беспокойная душа кинооператора, проснувшегося чуть свет, не может оставаться равнодушной к хорошей погоде. Едва солнце озаряет вершины гор, на весь лагерь разносится голос Полтиэлова:

— Дильшот, тащи кассеты!  Смотри,  какой восход! Через минуту:

— Ты что там возишься?  Скорее,  скорее,  краски уходят!

Взлохмаченный Дильшот, на ходу протирая глаза, спешит к своему шефу, держа в одной руке кассетницу, в другой зарядный мешок. Высокая фигура Рафаэля мелькает всюду: на берегу горного потока, среди наледей, на скале над лагерем, среди пасущихся лошадей.

Вот он с камерой в руках замер в весьма неестественной позе над семейством эдельвейсов, пытаясь снять их на фоне снежника. «Расстреляв» сотню метров пленки, Рафаэль угомонился и присел к беседующей на лужайке группе. Разговор шел о завтрашнем дне, обычном, трудовом дне, но знаменательном для всех участников экспедиции. Завтра, спустя двадцать пять лет после II Международного полярного года, исследователи вновь вступят в малоизученный район среднеазиатской «Арктики» — верховья ледника Федченко.

В первую очередь наметили забросить на ледник ленинградских метеорологов во главе с профессором Дроздовым. Группа оборудует временную научную станцию и начнет метеорологические и актинометрические наблюдения до прибытия зимовщиков. С ленинградцами на леднике остается ученый-секретарь экспедиции альпинистка Валентина Колесникова, которая займется изучением температуры, влажности и ветра в приледниковом слое воздуха.

Со следующим караваном прибудут научный сотрудник Ю. Агашкин с буровым мастером и киногруппа. Для установки электрических термометров сопротивления Агашкину предстоит пробурить во льду тридцатиметровую скважину и начать измерения температуры верхней части толщи льда.

После завтрака все занялись починкой седел и комплектованием вьюков. Ноздрюхин отправился к леднику Танымасская лапа на разведку пути. Пробираясь меж камней вдоль берега потока, Виталий поднимался вверх, временами останавливался, складывал из камней тур; обозначая путь, и шел дальше. «Ну и дорожка, — ворчал он. — Сплошные камни. Сам черт ногу сломит, не только лошадь. Здесь нужно непременно построить тропу».

За моренными холмами засверкало Перевальное озеро. В отличие от прошлого года оно было покрыто льдом. Лишь у южного склона, с которого стекали многочисленные ручьи, виднелась полоска чистой воды. Айсбергов не видно. Обогнув озеро по кромке льда языка 5-го Танымаса и по Танымасской лапе, Ноздрюхин поднялся на Астропункт Беляева. Осмотрелся.

Здесь надо бы поставить домик, а вот там, на льду, — оборудовать площадку. С ригеля Астропункта на многие километры хорошо просматривается ледник Федченко. Гигантский глетчер заполняет огромную межгорную долину. По поверхности льда бегут многочисленные ручьи.

Сливаясь, они образуют более мощные потоки и по промоинам во льду быстро несут свои воды вниз к языку ледника. Выше Астропункта ручейков на леднике становится все меньше и меньше. У фирновой границы они вообще исчезают. К сожалению, здесь, на Астропункте, еще область таяния. А перед коллективом верхней зимовки поставлена задача изучить фирновую зону: ее климат, тепловой баланс, интенсивность солнечной радиации, процессы накопления осадков, скорости движения льда и фирна. Как же все это исследовать, находясь ниже снеговой границы? Конечно, можно периодически совершать маршруты в верховья ледника, проводить там наблюдения и возвращаться назад на базу. Но походы отнимут много времени, наблюдения будут отрывочными и не дадут полного представления о процессах, происходящих в области аккумуляции. Ноздрюхин спустился на ледник и двинулся вверх. Через несколько километров на поверхности ледника стали появляться небольшие пятна грязного снега. Постепенно их количество и площадь увеличились, и вот впереди сплошной  снежный  покров — фирновая зона.

Начальник будущей зимовки прошел еще с километр, тщательно зондируя путь ледорубом. Встречающиеся трещины были узки и легко проходимы. Где же большие трещины, преграждающие путь в фирновую область, о которых так много приходилось читать в описаниях предыдущих исследователей? Может быть, трещины дальше? Или они где-нибудь в стороне, у краев ледника?

На склонах, ограничивающих ледник, не было видно подходящих для зимовки площадок. Склоны, насколько хватал глаз, были обрывисты и лавиноопасны.

— А что, если зимовку поставить за снеговой границей прямо на фирн? Тогда она будет дрейфующей!

Вернувшись в лагерь, Ноздрюхин поспешил поделиться своими мыслями с Володей Смеяновым. Тот сидел на сложенных седлах и чинил подпругу. Очки у него съехали на кончик носа. Своим видом он очень напоминал знаменитого Жака Паганеля. Он, улыбаясь, выслушал Виталия, и в его глазах блеснул озорной огонек. Видимо, предложение начальника пришлось ему по душе.

— Ну что же, на фирн так на фирн! Дрейфовать, так дрейфовать! — ответил он.

Спокойный, уравновешенный, не страшащийся никаких трудностей, Смеянов был готов на все. В любой обстановке он, быстро «акклиматизировавшись», чувствовал себя как дома.

Вечером провели небольшое совещание. Решение ставить станцию в фирновой области нашло всеобщую поддержку.

Утро 26 августа. В лагере шумно. Слышатся крики караванщиков, сгоняющих коней в табун. В первый рейс взяты 12 самых сильных лошадей.

В 8 часов отряд вышел в путь. До Лапы с ним пошел Рафаэль. Он намеривался снять несколько сюжетов из серии «Поход каравана». Ориентируясь по турам, сложенным вчера Ноздрюхиным, караван продвигался среди каменных нагромождений. Здесь произошла первая задержка. Хеос и Арапов, ведя на поводу двух лошадей, вздумали сократить путь и пошли напрямик через большие камни. Лошадь Хесса оступилась, упала на острый камень и сильно порезала бедро. Караван остановился. Лошадь разгрузили, сделали ей перевязку и оставили у тропы, привязав к камню. На обратном пути Рафаэль захватит ее в лагерь.

Хесс виновато молчал под укоризненными взглядами своих товарищей.

Подошли к языку 5-го Танымаса. С ледяного обрыва свисали гигантские сосульки, напоминавшие телеграфные столбы. Полтиэлов забежал вперед, чтобы снять отряд на не совсем обычном фоне. Пока он возился с кинокамерой, караван прошел мимо. Рафаэль умоляюще посмотрел на Ноздрюхина. Сейчас просить Виталия снова провести караван перед сосульками, когда уже произошла одна непредвиденная задержка и неизвестно, что предстоит впереди, почти бесполезно, и все же Рафаэль рискнул. Горячо жестикулируя, он принялся объяснять, что нельзя пропустить «потрясающий сюжет», что зрители будут вне себя от восторга и вообще этот кадр станет чуть ли не гвоздем задуманного фильма. Ноздрюхину часто приходилось иметь дело с кинорепортерами. Он знал, что, когда они чего-либо захотят, отделаться от них уже невозможно. Караван развернулся. Через минуту Ноздрюхин, сам большой любитель кино и фото, принялся с разных точек «обстреливать сюжет» своим «Зорким».

Рафаэль торжествовал, «кадр» получился на славу. Довольный работой, он возвращался в лагерь. На обратном пути по поручению товарищей Полтиэлов вместе со своим ассистентом начал строить тропу среди каменных нагромождений. Хороший товарищ, энергичный и трудолюбивый, он в совершенстве владел техникой киносъемок, но оказался не на высоте в вопросах «дорожного строительства». Впоследствии выяснилось, что построенная под его руководством и при его участии тропа проходила в самом неудобном месте. На ней лошади калечили себе ноги, ударялись боками о камни. В результате ее все старались избегать и обходить стороной. Это место вошло в историю экспедиции под шутливым названием «тропы Рафаэля».

В полдень, преодолев «Танымасскую лапу», караван вступил на ледник Федченко. Сгущающиеся тучи заставляют спешить. Позади Астропункт, снеговая граница. Связавшись веревкой, Ноздрюхин и Смеянов идут впереди, выбирая путь. Под снегом начинают появляться небольшие трещины. Группа замедляет движение. Лошади поначалу легко перепрыгивают через  трещины, края которых предварительно очищались от снега. Но трещины далее становились шире.

 

Через полкилометра их засекреченный, скрытый под снегом лабиринт незримо окружил отряд. Трещины были всюду: впереди, сзади, справа, слева; ширина некоторых из них доходила до двух метров. Перепрыгивая через одни, обходя другие, петляя, отряд невероятно медленно продвигался вперед. Снежная равнина таила большую опасность: один неверный шаг грозил гибелью человеку и животному.

Зондирование пути — занятие не из легких. Через каждые 30—40 см нужно нагибаться, вбивать в снег ледоруб. Несколько сот таких движений — и начинают ныть руки и спина. Виталий явно выдыхается. Пот струится по лицу. Вперед выходит Володя. Он заменяет ледоруб лыжной палкой без кольца, с ней удобнее, меньше нужно нагибаться. Вдруг сзади крики:

— Тпру!.. Стой! Тпру!

Володя оборачивается. Одна лошадь, отвязавшись, оставила тропу и идет прямо на него по целине. Навстречу не побежишь, можно угодить в трещину. Лошадь продолжает идти вперед, опустив голову, не обращая внимания на крики. Не дойдя до Смеянова несколько метров, она, как бы споткнувшись, проваливается куда-то вниз.                                     

Хорошо, что трещина оказалась неширокой, вьюки зацепились за края, предотвратив дальнейшее падение. С помощью других лошадей пострадавшую вытащили из трещины. Но, к сожалению, этот случай был не последним в этот день. Перепрыгивая через трещины, еще несколько животных подвергли себя такому же испытанию.

Отвоевывая у ледника метр за метром, отряд пробивался вверх, пока путь не преградила очень широкая трещина. Володя пошел вдоль нее в поисках удобного перехода. Сделал сотню метров, другую, но конца трещине не было видно. Смеянов в нерешительности остановился.

Начальник зимовки молчал. «Что же делать? — думал он. — Возвращаться назад или ставить станцию здесь? Такое расположение станции среди трещин может дорого обойтись зимовщикам. Малейшая неосторожность и... Рисковать нельзя. Вернуться на Астропункт? Значит, многое в малоисследованной фирновой области ледника Федченко по-прежнему останется загадкой. Надо пробиваться вперед до наступления темноты. Назад вернуться всегда успеем».

Пока Ноздрюхин со Смеяновым обдумывают план дальнейших действий, Дроздов идет вдоль края трещины в противоположную сторону, отыскивая обход.

— Ого-го-го-о! — слышится его громкий голос — Давайте сюда! Здесь можно пройти! И не предполагая, что совсем рядом с пройденной им трещиной может находиться другая, он делает несколько шагов и проваливается. Над поверхностью снега торчит только его голова и растопыренные локти.

Валентина Колесникова, оказавшаяся рядом, подползла к Дроздову поближе и протянула ему свой ледоруб. Упираясь ногами в стенки трещины, Олег Алексеевич с трудом вытащил свое богатырское тело на поверхность.

Прошло еще два томительных часа блужданий среди лабиринта трещин.

— Что за полоса? — сказал Буфал, указывая куда-то рукой.

Ноздрюхин присмотрелся. Метрах в шестистах впереди вдоль ледника тянулась снежная борозда.

— Это промоина в снегу! — радостно воскликнул Ноздрюхин. — След ручья! Если там прошла вода, значит, нет трещин! Володя, держи путь на борозду!

Его предположение оправдалось; трещин больше не встречалось. Стало смеркаться. Километра через два след ручья исчез. Открылось огромное, покрытое льдом пространство, напоминавшее замерзшее озеро. Среди него вырисовывались многочисленные фирновые островки. Лошади заскользили по гладкой поверхности льда. Местами лед не выдерживал их тяжести, и тогда лошади по колено проваливались в воду. Они с трудом выбирались на лед и снова проваливались, оставляя пятна крови. Наконец озеро кончилось. Стемнело. Тучи заволокли вершины окружающих гор. Пошел снег. Впереди слева горы как бы расступились, показалась долина ледника Витковского, одного из крупнейших притоков ледника Федченко. Отряд остановился. Выбрали место для станции. Разгрузили лошадей. Поставили палатки.

На следующее утро Ноздрюхин и Смеянов с караваном ушли вниз за новой партией груза. На леднике остались О. А. Дроздов, В. Колесникова, М. Хесс, В. Буфал и П. Арапов. Целый день оборудовали палаточный лагерь, устанавливали на временной площадке приборы. К вечеру «дрейфующий лагерь» на высоте 4900 м выглядел обжитым.

 

ЗАОБЛАЧНАЯ ДРЕЙФУЮЩАЯ

 

Устраиваемся на льду. Последний караван. Самолеты несут жизнь. В дом пришло тепло. Баня. Первый концерт. УМП-6 в эфире. Нас стало пятеро

 

28 августа приступили к наблюдениям за температурой и влажностью воздуха, направлением и скоростью ветра, температурой поверхности фирна, солнечной радиацией, занялись балансово-градиентными измерениями.

Очень много времени отнимают хозяйственные и разного рода непредвиденные работы. Жить в палатках на льду на высоте 4900 м с каждым днем становится труднее. Но, несмотря на это, каждые полтора часа дежурный заводит на двухметровой мачте психрометры (Прибор для определения температуры и влажности воздуха) и нацеливает актинометр (Прибор для определения солнечной радиации) на солнце.

Через три дня на ледник пришел второй караван. С ним прибыли Агашкин, Полтиэлов, Фатхулин. При возвращении каравана в долину Танымаса две лошади упали в глубочайшую трещину и погибли. Третья угодила в менее широкую и, пролетев два метра, застряла. Побежали в лагерь за помощью. Подвели под брюхо лошади веревки и с большим трудом вытянули ее наружу. Но при падении лошадь, видимо, отбила внутренности и вскоре издохла.

Недалеко от ледового лагеря Ю. Агашкин установил копер и приступил к бурению первой скважины для закладки в фирн термометров сопротивления. Ему охотно помогают Полтиэлов и Фатхулин. В руках у Полтиэлова часто вместо ледового бура неожиданно оказывается кинокамера. Обычно в таких случаях он произносит:

— Повторим,— и тогда Фатхулину приходится «начинать с начала». Ю. Агашкину такие моменты не очень по душе...

Углубившись в фирн только на 10 метров, решили передохнуть. Тем временем штанги «схватило». Попытки провернуть вмерзший бур успехом не увенчались. Чтобы спасти оборудование, начали раскапывать фирн. Разрыли верхний полутораметровый годовой слой, и стало ясно, почему вмерзли штанги. Под фирном находился слой льда. Вода, просачиваясь с поверхности, задерживалась льдом и образовывала прослойку. Попав в скважину, она проникла по ней в толщу фирна с отрицательными температурами, замерзла и «схватила» штанги.                                     

Вконец измученные буровики, тяжело дыша, опустились на снег. Рафаэль взял бинокль и машинально направил его вниз по леднику.

— Небывалый караван, — не отрывая глаз от бинокля, воскликнул Рафаэль. — Судя по вьюкам, везут домик, а мне — два ящика зеленых яблок. Часа через полтора будут здесь. Дильшот, неси муку!

Рафаэль хочет встретить караванщиков горячими блинами. Но не одну столь бескорыстную цель преследует он. Есть у него другая. Он хочет заснять этот момент — люди едят блины на фоне вечных снегов, на высоте 5000 м. Несомненно, получатся уникальные кадры. Ни одному кинооператору мира не удавалось заснять до сих пор ничего подобного.

Сверх ожидания Рафаэль оказался прав. Караван, помимо деталей домика, привез также мешок яблок — подарок Хайдара. Яблоки по дороге порядком попортились, но здесь, на леднике, казались вполне съедобными. Прибывших засыпают вопросами:

— Когда была машина?

— Есть ли письма?

— Много ли воды в Танымасе?

Те отвечают и мимоходом спешат развьючить лошадей и поскорее уйти вниз. Все свободные от дежурства помогают им. Грузы сложены в штабеля. Караван через несколько минут начнет спускаться. Сегодня нужно засветло добраться до ледника Астрономического.

Но как раз в этот момент Рафаэль ставит на ящик перед сидящими караванщиками тарелку румяных блинов. Пожалуй, только это способно задержать их на некоторое время.

— Ребятки, только одну минутку потерпите, я сейчас, — и, отдавая грозные приказания своему помощнику, он бежит к буровой установке, возле которой оставил киноаппарат.

Однако никакая сила не может удержать проголодавшихся здоровых людей. Блины исчезают с фантастической быстротой.

— Треногу! — командует Рафаэль.

Фатхулин обеими руками безуспешно старается вырвать из снега занесенную до половины треногу.

Рафаэль сокрушенно вздыхает и начинает снимать с руки.

Тарелка быстро пустеет. Последний блин берет Икрам.

— Подожди, я дам тебя крупным планом,— умоляет Рафаэль.

Рука Икрама помимо его воли отправляет в рот последний кусок — прежде чем Рафаэль успевает навести аппарат.

Караванщики улыбаются.

Рафаэль с ненавистью смотрит на жующие обросшие физиономии.

— Повторим, только крупным планом, — предлагает Виктор, первым освободивший свой рот.

— Ну и аппетит! — в сердцах  бросает  Рафаэль  и вместе со всеми заливается хохотом.

...На место будущей зимовки продолжают прибывать грузы.

11 сентября, закончив свою работу, метеорологический отряд и киногруппа начали спуск. На леднике остаются Ноздрюхин, Рачкулик и представитель завода— Сергей Чуманов. Три человека стоят среди занесенных снегом ящиков, мешков и блоков домика.

Сергей Чуманов находится на такой высоте впервые. Прерывисто дыша, он пробует объяснить Ноздрюхину, что трех человек для сборки домика маловато. Он говорит, что работа может затянуться надолго, а простоит ли еще хорошая погода — неизвестно. Нужно скрепить между собой десятки блоков и завинтить около 10 000 болтов. При ветре на морозе — это не так просто сделать.

Ноздрюхин соглашается с Сергеем, но лишних людей нет. Оставшиеся 6 человек должны водить караваны. От этого сейчас зависит все.

Сергей вынужден согласиться с доводами Ноздрюхина.

— 3начит, ты говоришь 10000 болтов? — обращается Ноздрюхин к Чуманову.

— Да, и столько же гаек,— весело отвечает Сергей.

— Нам с тобой по 3000, а Сергею, как специалисту, 4000, — мгновенно подсчитывает Виктор.

— Но, по-моему, надо начинать не с болтов, а с лопаты, — добавляет он.

Расчистить площадку под домик не так просто. Ветер, непрерывно дующий в одном направлении, быстро заносит снегом расчищенные участки. Приходится временно ставить со стороны ветра щиты от домика. На расчищенной площади строители укладывают каркас пола. Поперечные стены свинчиваются из отдельных щитов и затем прикрепляются к каркасу.

— Успеть бы покрыть до снега, — говорит Чуманов и с беспокойством поглядывает на небо. Из рассказов участников экспедиции он знает, что здесь даже летом можно ожидать чего угодно. А сейчас далеко не лето.

Непрерывные ветры наметают за палаткой и ящиками сугробы снега. Даже в полдень столбик ртути не поднимается выше минус 2—3 градусов. Ночью морозы нередко доходят до 20 градусов. Однако на этот раз опасения Сергея напрасны. На небе ни единого облачка.

Сергей руководит сборкой домика. Он почти не расстается с чертежами. Однако это не мешает ему завинчивать свои 4000 гаек.

— Сергей,  вот здесь ваш завод забыл просверлить дырку, — говорит кто-нибудь.

— Это ничего,— отвечает он и мигом извлекает из своего «волшебного» чемодана дрель. В этом чемодане можно найти все, начиная от иголки с ниткой и кончая набором сверл, метчиков и лерок.

Через каждые 6 часов Ноздрюхин или Рачкулик проводят метеорологические наблюдения. Стационарные психрометрические будки с термометрами находятся где-то в долине Танымаса. Для наблюдения используется пока походный психрометр.

Самая неприятная работа — приготовление пищи — выполняется по очереди.                  

Жить в палатках с каждым днем становится все неуютней. Однажды, после того как термометр показал в час ночи минус 22 градуса. Рачкулик мрачно заявил:

— Еще одна такая ночь, и я лишусь носа и ушей. Предлагаю ускорить высотное строительство.

Через десяток дней строители закончили сборку домика. Он еще не утеплен и в нем также холодно, как и на открытом воздухе, но ощущение крыши над головой действует на всех ободряюще. Чуманов доволен. Такие темпы его устраивают.                     

...Вечереет. В домике 15 градусов мороза. Стены и потолок искрятся инеем. Вокруг красного ящика сидят трое бородачей. Все в валенках, полушубках, ушанках. От неровного света свечи на стенах и потолке прыгают фантастические тени. Сергей ставит первую попавшуюся пластинку. «Веришь не веришь, только с последним звонком...» — поет бойкий голос. Но он почти не воспринимается. Каждый думает о чем-то своем...

...Днем темная обшивка домика накаляется на солнце, и температура «в помещении» поднимается до плюс 30 — 35 градусов.

— Маленький Ташкент, — шутит Ноздрюхин, снимая вслед за полушубком и свитер.

— Давайте поставим в домике палатку, — предлагает Виктор. — Ночью в ней будет не так холодно, а днем не так жарко, — поясняет он.

Предложение Виктора принято. Чтобы палатка не мешала работать, ее устанавливают в спальне.

С очередным караваном прибыло несколько мешков муки. Рачкулик, считавший себя специалистом по блинам, был очень доволен.

— Сегодня я накормлю вас блинами! — объявил он. Это сообщение  обрадовало  строителей.  Гороховый концентрат уже изрядно надоел. А после Рафаэля никто не отваживался дерзать и творить на ниве кулинарии. Блины получились на славу.

— Виталий, вставай! — командует Рачкулик. Ноздрюхин, сославшись на головную боль,  прилег незадолго до обеда в палатке. Однако Виталий отказывается от еды. Это волнует. Если альпинист теряет аппетит, значит, он серьезно болен.

— Не воспаление ли легких?!

Известно, что это заболевание на большой высоте часто кончается трагически. А больному к вечеру стало хуже. Температура поднялась до 39,2°.

На другой день Ноздрюхина пришлось спустить вниз с пришедшим караваном. Помогать строителям на зимовке остаются Королев и Михеев.

В начале октября монтаж домика, наконец, был закончен и участники летних отрядов покинули ледник.

 

***

Оправившись после болезни, Ноздрюхин вот уже несколько дней пристально всматривается в дорогу, обрывающуюся у Кокджара, перед началом спуска в Топтал, а машины все нет и нет. Только вечером 13 октября на краю обрыва показывается долгожданный ЗИЛ. От него отделяются четыре маленькие фигурки, быстро спускаются по тропе.

С машиной прибыли В. Суслов, кинооператоры Р. Полтиэлов и В. Ковзель. Они привезли весть о том, что на днях из Ташкента на помощь зимовщикам вылетают самолеты. Виталий не верит своим ушам. Скорее бы сообщить эту радостную весть товарищам.

Вот только куда-то пропал караван, ушедший на зимовку несколько дней назад. Причиной этому мог быть недавний снегопад, который, по всей вероятности, и задержал караван в пути. Но запасы корма для лошадей на промежуточной базе, у ледника Астрономический, настолько малы, что животные наверняка голодают.

Дальнейшее ожидание невыносимо, и утром 15 октября, оседлав единственную здоровую лошадь, Ноздрюхин выехал навстречу каравану. В середине дня Виталий увидел в долине одинокого всадника. Тревожная мысль о возможном несчастье пронеслась в мозгу. Стегнув лошадь, он поскакал навстречу. Всадником оказался молодой таджик-охотник. Увидев совершенно незнакомого человека, Виталий на какую-то долю секунды успокоился. Охотник рассказал, что никакого каравана он не видел. У ледника Грумм-Гржимайло обессиленная лошадь остановилась. Никакие увещевания больше не помогают. Пришлось продолжать путь пешком. На Лошадиной радости Ноздрюхин увидел лошадей. Трава была под снегом,  и животные,  чтобы  добыть  себе  корм, разгребали снег копытами. У палатки, разделывая тушу козла, возился Володя.

Как выяснилось, наверху выпало много снега, и караван не смог пробиться далее ледника Астрономического. Лошади выбились из сил.

На следующий день караван разделился на две части. Несколько лошадей с караван-баши и Арифхановым ушли в Топтал, остальные с Ноздрюхиным, Михеевым Смеяновым и караванщиком Абды отправились вверх на зимовку с грузом продуктов. Последняя группа довольно быстро подошла к языку 3-го Танымаса. Лошади идут по серпантину плотно одна за другой, пряча головы от холодного пронизывающего ветра. Несмотря на солнце, снег на склонах не тает. Ветер метет его по склонам, нагромождая большие сугробы. Недавно еще совсем зеленые лужайки сейчас наполовину засыпаны снегом и имеют красно-желтую окраску. С каждым новым десятком метров снега становится все больше и больше. Тропу часто перекрывают сугробы.

Чтобы прокладывать путь каравану, вперед пустили верховую лошадь. Караванщик Абды перед каждым сугробом отъезжал немного назад, затем, погоняя лошадь, стремительно врезался в снег, и таким образом «пробивал» дорогу. Но и после этого вьючные лошади увязали в снегу по брюхо и резкими отчаянными прыжками старались выбраться. Вьюки перекашивались, сползали, и требовалось немало сил, чтобы преодолеть очередной сугроб.

Во второй половине дня ветер заметно усилился. На гребешках морен заплясали снежные вихри. «Неужели не пробьемся?» — думал Виталий. Подобные мысли приходили в голову и Смеянову. Нет, надо пробиться во что бы то ни стало! От этого каравана зависит очень многое. С ним — основной запас продуктов.

На участке, где тропа поднимается над ледником, у Михеева в связке сорвалась идущая последней лошадь. Она перевернулась через голову и быстро заскользила вниз по склону. Веревка, связывавшая ее с другой лошадью, сильно натянулась. Михеев бросился с ножом к веревке, чтобы перерезать ее, но было уже поздно. Вторая лошадь, не удержавшись на тропе, полетела вслед за первой, и обе стянули за собой третью. При падении лошади вызвали снежную лавину, которая оказалась на этот раз спасительной. Животные катились вниз, не кувыркаясь, как это бывает в подобных случаях, а сползали вместе со снегом. Все поспешили на помощь. Из-под снега торчали головы, хвосты и копыта.

К счастью, лошади отделались лишь испугом, да еще два часа времени было потеряно.

— До Танымасской лапы сегодня не дойдем, — комментировал Смеянов, — придется ночевать у Астрономического.

Перед выходом на ледник 3-й Танымас сугробы оказались наиболее глубокими. Даже лошадь-«таран» не могла их пробить. Виталий вышел вперед пробивать траншею, а Володя следом за ним уминал снег ногами. Лошади, выбиваясь из последних сил, скачками продвигались вперед.

Вопреки ожиданиям, на самом леднике снега оказалось меньше, и караван преодолел его без особого труда. Только в сумерках подошли к Астрономическому.

Возле палатки лежали полузасыпанные снегом ящики и мешки с продуктами, оборудование, которые не смогли доставить на ледник предыдущие караваны.

Валясь с ног от усталости, караванщики отказались даже от горячего чая и полезли в мешки. Их сейчас удовлетворили полузамерзшие консервы.

На следующий день решили идти только до Лапы. Лошадям надо было дать отдохнуть перед выходом на ледник Федченко.

К вечеру на небе появились длинные когтевидные нити цирусов (Цирусы — вид облаков). Опасения были не напрасны. Утром 18 октября, выглянув в окно палатки, Смеянов громко чертыхнулся. Все было затянуто тучами, шел мелкий снег. Видимость не превышала 300 м.

— Пока еще что-то видно, нужно выходить, — сказал Виталий.

Смеянов попытался разбудить Абды, но тот не подавал никаких признаков жизни. Тогда Володя потащил его вместе с мешком из палатки и вытряхнул на снег. Рассвирепевший Абды вскочил на ноги.

— Что за шутки?

— Успокойся, — засмеялся  Володя, — видишь, погода какая, надо спешить.

Через минуту, забыв о конфликте, они уже рассыпали овес по торбам. Лошади, плотно прижавшись друг к другу, понуро стояли за гребнем морены. Увидев в Володиных руках торбы, они всем табуном двинулись к нему навстречу.

Виталий тем временем разогрел кашу, завернул кастрюлю в спальный мешок, чтобы не остыла, и, поставив на примус чай, поспешил помочь товарищам.

Вскоре погода улучшилась, снег прекратился, и в разрывы облаков проглянуло солнце, но выглядело оно каким-то зловещим.

С Танымасской лапы вышли поздно. Отдохнувшие лошади, несмотря на глубокий снег, шли по леднику быстро. Старые следы уже замело. Володя, шедший впереди, предложил взять правее обычного пути. По его предположению, там должно быть меньше трещин. Виталий проворчал что-то о неуместности экспериментов, но последовал совету Володи. Однако вскоре пришлось поплатиться за это.

Длинная, худая фигура Смеянова вдруг исчезла. Над поверхностью снега торчала только голова со сбившейся шапкой и съехавшими на кончик носа очками. Глаза Володи не отражали страха и, несмотря, на неприятную неожиданность, на лице его блуждала рассеянная улыбка.

Ехавший следом Абды едва успел удержать лошадь над самой головой Смеянова. Трещина оказалась не единственной. Они следовали одна за другой, становясь все шире и шире. Пришлось связаться веревкой. Движение замедлилось. Каждую трещину обнажали от снега, обозначая края, чтобы лошади могли перепрыгнуть через нее. Но, видя перед собой зияющую пропасть, они упирались. Приходилось каждую из них брать под уздцы и подгонять сзади ударами плетки. Лошади оступались, ранили ноги об острые края трещин, и на тропе оставались кровавые следы. Большинство лошадей норовило обойти трещины по целине, что еще больше осложняло дело. Они то и дело проваливались в пустоту, скрытую под снегом. Ранее препятствовавший движению толстый слой снега теперь становился полезным. Он удерживал проваливавшихся лошадей и спасал их от верной гибели.

Вскоре зона трещин была пройдена, но на пути возникло новое препятствие — глубокий снежный покров. Караван продвигался медленно, делая за час не более километра. Лошади проваливались по брюхо и после нескольких шагов останавливались, тяжело дыша. Понукания не помогали.

Туман скрыл окружающие склоны. Надвигающиеся сумерки и снежная метель мешали ориентироваться. Все знали, что домик станции где-то недалеко, но отыскать его в этом хаосе казалось было невозможным. Ночевка же без палаток не предвещала ничего хорошего.

 

***

Тем временем на зимовке шли приготовление к спуску. Товарищи уже не надеялись дождаться каравана и решили, пока еще не поздно, выбираться с зимовки: в долину Танымаса. Не имея радиосвязи, они и не подозревали, что помощь может прийти с воздуха.

...Третий день непрерывно сыплет густой мелкий снег. Ветер подхватывает его, швыряет в стенку домика.

Термометр в спальне показывает минус десять градусов. К одиннадцати часам столбик ртути поднимается до минус четырех. Теплее не будет. Надо вставать!

Дежурный А. Григорович начинает возню с примусом. Примус чихает и фыркает, не желая разгораться. Григорович тоже фыркает и чихает, проклиная примус: и тех, кто догадался доставить его сюда на ледник. Мыслимое ли дело, требовать от примуса нормальной работы, если он «задыхается» от недостатка кислорода?

Упрямый, как все студенты, когда надо добиться своего — сдать ли зачет, разжечь ли примус, Алик упорно продолжает подливать в горелку бензин, прочищать капсюль, заставляя примус топить снег.

Часа через два почерневший от копоти дежурный объявляет, что завтрак готов. Разговор не клеится. Последний раз караван привез грузы второго октября. Сегодня семнадцатое. Уже полмесяца караван не поднимался к зимовке. Может быть, путь ему преградили снегопады? А может быть, произошло несчастье? Еще несколько снегопадов — и станция окажется совершенно отрезанной от внешнего мира. Срок командировки Григоровича и Сливко истек. Им давно пора быть в Москве.

— Ну что ж, товарищи, давайте занесем все грузы в домик, установим мачту с флагом повыше, чтобы можно было потом отыскать домик, и все вместе начнем спуск вниз. На всякий случай оставим записку,— заключает Королев, остававшийся на станции старшим.

В сборах, в работе по консервации станции незаметно прошел короткий осенний день. Вечером приготовили роскошный, в условиях ледника, прощальный ужин.

На самодельный стол выставили всевозможные консервы, печенье, шоколад. Строжайшая экономия, которой требовал Королев, на сей раз была отменена. Украшением стола явилась кастрюля жареного мяса. Икрам Назаров напоследок блеснул своим кулинарным искусством.

Вместо вина Альфред откупорил пару бутылок с гранатным соком и разлил его по кружкам. Невесел был этот тост. Но звон поднятых «бокалов» слился с шумом распахнувшейся двери. Неяркое пламя свечи осветило запорошенную снегом фигуру начальника станции. Ледяные сосульки, свисавшие с бороды и усов Виталия, надвинутая на глаза шапка почти полностью скрывала его лицо. Видны были только нос и глаза, лучившиеся живым, веселым блеском. Сосульки раздвинулись, пропуская слова:

— Принимайте гостей!

Первым опомнился Икрам. С громким криком он бросился обнимать Виталия. Все повскакали с мест и окружили пришедшего, помогая раздеться, осыпая градом вопросов. Тем временем в дверь втиснулся закутанный в шубу караванщик. За ним вошел добродушно улыбающийся Володя Смеянов. Домик мгновенно наполнился радостным шумом. Как всегда, всех перекрывал голос Икрама:

— А мы завтра собирались спускаться вниз! — возбужденно кричал он.

Прибывшие сообщили большую радостную весть. В район зимовки в ближайшие дни должны прибыть самолеты.

— Зимовка будет, друзья! — заверил Ноздрюхин. Володя Смеянов, нос которого давно уже учуял приятный запах, поднял крышку и заглянул в кастрюлю:

— А мы, признаться, с утра ничего не ели. Как вы догадались, что мы придем сегодня?

Володя не мог больше говорить и запустил ложку в кастрюлю. Его примеру последовали остальные. И, надо сказать, обильный стол пришелся как нельзя кстати. Грустный прощальный обед неожиданно превратился в веселый праздник встречи. Ноздрюхин развивал план работ на ближайшее время. Товарищи делились своими соображениями. Они уже видели себя строящими метеоплощадку, поднимающими мачты рации, устанавливающими ветродвигатель.

Небольшими группами, встав на лыжи и обвязавшись веревками, они уходили в дальние маршруты, описывали неисследованные ледники, ставили гляциологические створы,  определяли скорости движения льда...

Надо постараться провести еще хотя бы один караван, доставить наиболее громоздкие грузы. Совсем недалеко лежат части печки, хвост и сварные металлические фермы ветряка. И еще — надо быть готовыми к встрече самолетов. Летчики ждут только хорошей погоды для вылета на ледник.

Приятно было вести дружескую беседу, сидя за горячим чаем, укрывшись от непогоды за прочными стенами домика. Однако снаружи стояли проделавшие трудный путь и с утра некормленные лошади. Оставлять их на ночь на леднике было рискованно, и начальник зимовки принял решение — спускать караван немедленно. Добродушно улыбаясь, Смеянов протер очки и сказал:

— Надо, значит надо!

Запахнувшись поплотнее, Владимир вышел наружу. Икрам и караванщик Абды уже готовили лошадей к спуску. Вместе с караваном на Большую Землю уходили Григорович и Сливко.

В домике опять наступила тишина. Метель усилилась. Оставшиеся Королев и Ноздрюхин продолжали обсуждать планы на будущее.

Среди ночи сквозь завывание ветра вдруг послышались голоса. Товарищи выскочили за дверь. Караван возвращался.

Пробиться в долину Танымаса не удалось. Густой туман скрыл склоны хребтов, окружающих ледник. Держать нужное направление оказалось невозможным. Следы замела метель. Караван оказался вдруг перед совершенно незнакомым ледоломом. Стало ясно, что сбились с пути. Посовещавшись, повернули лошадей назад. Хорошо, что траншею, образовавшуюся в снегу после прохода лошадей, не успело занести.

Чтобы хоть немного укрыть лошадей от леденящего ветра, их привязали с подветренной стороны дома. Укрыли кусками кошмы и мешковины, которую удалось найти в темноте. Из пустых ящиков и листов фанеры соорудили нечто вроде ограды. В такой импровизированной конюшне бедных животных оставили на ночь.

Утром метель бушевала с прежней силой. За дверью, тесно прижавшись друг к другу, стояли лошади. Задние ноги у них были как-то странно сведены к передним, спины выгнуты горбом. Дежуривший по метеоплощадке Альфред подошел поближе и вдруг одна лошадь качнулась и повалилась в снег. Недоуздок, привязанный к седлу соседнего коня, натянулся. Лошадь захрапела, выкатывая глаза. Полоснув ножом по недоуздку, Альфред пытался помочь ей подняться. Ослабевшее животное с трудом встало на ноги. Кони замерзали.

Термометр на площадке показывал минус 36°. Это в октябре! С какими же морозами придется иметь дело в зимние месяцы?

Плотная белая мгла окутывает ледник. Ни одной черной точки вокруг. Все как в молоке. Едущий в караване последним Виктор Сливко не видит направляющего. Икрам и Володя, не раз ходившие по леднику с караваном, идут впереди, протаптывая в глубоком снегу тропу для лошадей. Ориентироваться приходится только по ветру, который на этом участке всегда дует вниз по леднику. Лошадь, падавшая на зимовке, свалилась совсем. Пришлось ее оставить.

В час дня сквозь разрывы облаков прямо по курсу показались скалы. Икрам остановился, пытаясь сориентироваться, но белая мгла вновь окутала все.

— Подождем немного,— предложил Володя,— может, развеется!

Сели на снег. Наконец, на какую-то долю минуты снежная пелена разорвалась и сквозь нее проглянули скалы. Оказывается, караван шел прямо к правому берегу ледника в зону больших трещин. За полдня отошли от зимовки всего на два с половиной — три километра.

Упала вторая лошадь. Поднять ее даже не пытались. Приближалась ночь. Нужно было спешить. Караван, выбиваясь из последних сил, медленно продвигался вперед. Нестерпимо хотелось есть. В рюкзаках лежали консервы, но останавливаться было нельзя — дорога каждая минута светлого времени. Вскоре совсем стемнело. Чтобы не потерять друг друга, пошли плотнее. Судя по времени, группа находилась где-то в районе Астропункта Беляева. Здесь важно не проскочить Таньтмасскую лапу и не уйти вниз по леднику. Начали забирать вправо к берегу ледника. Опять показались скалы. Неожиданно передняя лошадь провалилась в трещину задними ногами. Собрав все силы, она выбралась наверх. Вдруг раздался крик сзади. Лошадь, на которой ехал Григорович, провалилась в трещину вместе с седоком, но в последний момент он вылетел из седла и успел задержаться на краю трещины, которая оказалась не очень широкой. Лошадь в ней застряла и ее удалось вытащить.

По-прежнему Володя с Икрамом шли впереди. Трещины следовали одна за другой, и, казалось, им не будет конца. Следом шел Григорович, не решавшийся более садиться на коня, и ледорубом обрушивал снежные мосты, обозначая границы трещин. Лошади упирались, не хотели прыгать, норовили обойти провал сбоку по коварной целине. Вскоре одна из самых сильных лошадей легла. Пришлось оставить и ее.

Тем временем в Топтале готовился к выходу на ледник последний караван.

Еще не вылезая из палатки, Суслов почувствовал что-то неладное. Неправдоподобная, звенящая тишина. Ни ветерка, ни привычного шума воды не было слышно. Распахнув полог палатки, Ильхам Арифханов даже присвистнул от изумления. Все вокруг неузнаваемо изменилось под ослепительным слоем снега.

Это событие каждый воспринял по-своему. Ильхам босиком выскочил из палатки и принялся с проклятьями разгребать снег в том месте, где еще вчера стояли его ботинки. Лошади зябко сбились в кучу и безучастно стояли в странном снежном наряде, не пытаясь даже стряхнуть его с себя.

Зима вступала в свои права раньше, чем можно было ожидать. Закрытые снегом трещины, узкие тропы над пропастью, где и в хорошую погоду караван проходил с большим трудом, станут теперь вдвое опаснее.

Один только Володя Ковзель — молодой кинооператор Московской студии научно-популярных фильмов, недавно прикомандированный к экспедиции, с присущей ему восторженностью любовался красотами заснеженных гор. Испытав приступы горной болезни на оз. Каракуль, Володя быстро справился с непривычным состоянием и теперь вместе со всеми грузил тяжелые ящики, рассказывал анекдоты и даже пытался разжечь походный примус. Однако последнее оказалось ему не под силу. Примус или не горел вовсе, или выбрасывал такие языки пламени, что Володя весь в слезах выскакивал из задымленной палатки. Не желая оставаться без чая, Ильхам сам взялся за непокорную машину, и уже через 20 минут, подкрепившись горячим завтраком, все трое двинулись вверх по долине Танымаса с небольшим продуктовым караваном.

К концу дня снова посыпал снег, подтверждая самые худшие опасения. То и дело приходится останавливаться и поправлять ослабевшие вьюки. Напрягая последние силы, лошади с храпом выбираются на огромную каменистую осыпь. Уже в полной темноте мы добираемся до палаточного лагеря Лошадиная радость.

На следующее утро снегопад усилился. Сгибаясь под ударами метели, люди с трудом навьючивают караван и снова пускаются в путь. Впереди ледник 3-й Танымас. Весь правый борт долины, по которому крутым серпантином подымается вьючная тропа, засыпан глубоким снегом. Приходится сойти с лошадей и прокладывать тропинку в снегу. Осторожно, небольшими связками идут лошади по узким карнизам.

Вдруг сзади что-то зашумело, и грохот лавины смешался с ржанием лошадей. Все бросились на помощь барахтающимся в глубоком снегу животным. Первым подоспел Ильхам. Ловко орудуя ножом, он освобождал лошадей от тяжелых вьюков, мешавших им подняться на ноги. Только через час лошадей удалось откопать и вывести на тропу. Животные сильно пострадали от ушибов и не могли нести тяжелый груз. Пришлось сложить в один вьюк небольшой запас продуктов и спешно двигаться далее, чтобы успеть до темноты форсировать ледник 3-й Танымас, изобилующий трещинами.

Ветер усилился, и путники едва различали друг друга в свистящей пурге. Неожиданно лошадь Ильхама поскользнулась и упала, подмяв седока всей своей тяжестью. Ильхам вскрикнул от нестерпимой боли. При падении он сильно разбился и не мог двигаться самостоятельно. Но задерживаться нельзя. Надо как можно скорее добраться до палатки, стоявшей где-то у ледника Астрономического. Точнее местоположение ее знал только Арифханов. Превозмогая жестокую боль, Ильхам с помощью товарищей взобрался на седло. Его лихорадило, кружилась голова.

Пока занимались пострадавшим, лошади с провиантом и примусом исчезли. Нечего было и думать отыскивать их сейчас, когда через минуту на снегу не оставалось никаких следов.

Ильхам ехал впереди, упорно вглядываясь в темноту. Но вот он остановился и растерянно произнес:

— Палатка стояла здесь.

— Может быть, ты ошибаешься, Ильхам? — с надеждой спросил Володя.

Сомнений не было — палатку кто-то снял.

Оператор вдруг безвольно опустился на снег с приступом горной болезни.

Надо было немедленно организовать ночлег, так как никто не мог больше сделать и шага.

Расстелив спальные мешки прямо на снегу, люди плотно прижались друг к другу. Молча пролежали всю ночь, не сомкнув глаз от пронизывающего холода. Под утро над путешественниками вырос большой сугроб снега и им стало как будто теплее.

Стараясь выбраться из-под снега, Ильхам застонал. Сегодня ему стало еще хуже. Не лучше чувствует себя и Володя. Но остаться здесь без продуктов и огня равносильно гибели. Это сознавал каждый. Выход только один — вперед, к следующему лагерю у Танымасской лапы, где должны быть люди и продукты. Еще 7—8 км, и можно будет отогреться.

Обессиленные бессонницей и голодом, снова бредут они сквозь метель вверх по долине, то и дело увязая в глубоком снегу. Лошадей пришлось оставить на месте холодной ночевки без корма и укрытия, так как для них сугробы оказались непроходимыми. С собой взяли только спальные мешки, превратившиеся в бесформенные оледеневшие свертки. Бесконечная метель и увеличивающаяся высота действуют сейчас просто удручающе. Каждое движение вызывает жестокую боль. Ильхам останавливается чаще других и подолгу без движения лежит на снегу. Неожиданно прямо над головами появляется стайка птиц, отчаянно пробивающаяся вверх по долине. Но встречный ветер настолько силен, что птицы как бы висят в воздухе на одном месте. Вдруг одна из них отделяется от стаи и круто уходит вниз, беспомощно барахтаясь в снегу. Этой уже не подняться.

Люди невольно ускоряют движение. Ни у кого нет твердой уверенности в том, что сегодня они достигнут цели.

Только к вечеру подходим к леднику Танымасская лапа, где-то тут должны стоять палатки. Пробуем кричать, но звуки голоса заглушает свист ветра.

Прошло, пожалуй не менее часа, как вдруг замаячило что-то напоминающее лагерь. Из-под снега торчали концы лыж, возле которых возвышался бесформенный снежный бугор. Под ним оказалась поваленная ветром палатка. Никаких признаков жизни.

Кое-как расчистив вход и укрепив стойки, люди заползли под полог. Руки не слушались, а примерзшие к ногам ботинки без боли снимались вместе с кожей.

Что же с караваном, который ушел на зимовку три дня назад?

Почему никого нет в лагере?

Эти вопросы мучали больше, чем мороз и голод.

В палатке нашли полузаправленный керосином примус, банку паштета и горсти две сухарных крошек. Эта находка была как нельзя кстати. И Володя тут же принялся добывать огонь. Здесь, на высоте 4500 м, при двадцатиградусном морозе примус совсем не горел. Не помогло на этот раз и вмешательство Ильхама. Примус безнадежно засорился. Обшарили все карманы, но ничего подходящего для прочистки его не было. Потеряв надежду развести огонь, Ильхам случайно взглянул на часы и тут глаза его загорелись.

— Вот она, игла! — возбужденно проговорил он и, сняв стекло, извлек стрелку. Уже через минуту примус ровно загудел. Значит, будет и горячий чай!

Сразу стало теплее и уютнее, хотя метель вокруг свирепствовала по-прежнему.

Прижавшись друг к другу, друзья тщетно пытались заснуть. Температура в палатке упала до минут 25°. В середине ночи неожиданно послышались голоса и храп лошадей. Это был возвращавшийся караван!

...Утром следующего дня туман рассеялся. Сквозь разрывы проглянуло холодное солнце. Долина изменилась до неузнаваемости. Глубокий снег покрыл склоны гор. Дул холодный, порывистый ветер. Во всем чувствовалось ледяное дыхание. С караваном на зимовку теперь не пробиться. Пришлось двигаться назад. Острые камни, скрытые под снегом, ранили лошадей. Вконец измученные животные еле передвигали ноги. У ледника Астрономического попрощались с зимовщиками. Здесь они должны были забрать самое необходимое — детали печки — и на себе поднять их на станцию.

Привьючив к рюкзакам неуклюжие железяки, Володя и Икрам двинулись вверх к зимовке. От караванной тропы за ночь не осталось и следа. Путь пришлось прокладывать снова.

Глубокий снег и тяжелые рюкзаки быстро выматывали силы. Все чаще и продолжительнее остановки. Вдруг идущий впереди Икрам бросил на снег рюкзак и стал прислушиваться. Володя с недоумением посмотрел на него, но вот и он услышал далекий гул. С севера из-за хребта Арал показался самолет, за ним второй. Они летали на большой высоте к верховьям ледника.

Громкое «ура» пронеслось над ледником и эхом отозвалось в горных вершинах.

— Теперь живем! — возбужденно повторял Володя.

Невольно ускорили шаги, но вскоре опять опустились на снег. Страшное напряжение прошлых дней и высота давали себя чувствовать.

По мере движения вверх толщина снега увеличивалась. Все чаще менялся направляющий. Ни следов каравана, ни погибших лошадей не было видно. Началась зона трещин. Пришлось связаться. Вперед вышел Володя. Но не прошло и нескольких минут, как он оступился и исчез в глубокой трещине, Икрам упал на снег и вонзил в него свой ледоруб. Рывок. Натянутая, как струна, веревка задержала падение. Из трещины донесся слабый крик, похожий на стон. Видимо, Володе сдавило веревкой грудь. Смеянов беспомощно болтался над бездной.

Трещина оказалась не очень широкой. Володя уперся ногами в противоположную стенку. Нагрузка на веревку уменьшилась. Стало свободнее дышать. Володя посмотрел наверх и понял почему он провалился. Трещина сверху была прикрыта ледовым мостиком. Ледоруб, которым он прощупывал путь, корку не пробил, а вот под тяжестью тела... Смеянов крикнул Икраму, чтобы тот получше закрепился. Икрам продолжал лежать, с трудом удерживая веревку. Тем временем Смеянов, упираясь ногами и руками в стенки трещины, стал медленно подниматься вверх, но валенки заскользили по гладкой ледовой поверхности, и он снова повис на веревке. Так повторялось несколько раз. Мешал тяжелый рюкзак. «Если его сбросить в трещину, пожалуй, можно будет выбраться»,— подумал Володя. Но к рюкзаку привязаны детали печки, без которой немыслима зимовка. И он сразу отказался от этой затеи. Еще раз осмотревшись, Володя заметил внизу на одной из стенок трещины небольшой ледовый выступ в виде балкона. Он крикнул Назарову, чтобы тот ослабил веревку. Икрам осторожно пополз по снегу к трещине. Метр, два, три...

— Стой! — послышалось из трещины. — Закрепляйся!

Володя встал на выступ. Снял рюкзак, прикрепил его к концу веревки, отвязав ее предварительно от себя. Икрам вытащил рюкзак, а за ним и товарища.

...Начало смеркаться. Мороз усилился, а до зимовки оставалось не менее 4 км. И снова, превознемогая усталость, двойка двинулась вверх. Томительно медленно тянется время. Во второй половине ночи впереди показалась черная точка. Икрам непроизвольно ускорил шаг. Зимовка близко! Однако точка не приближалась.

Скорей бы рассвет! Силы на исходе. Через каждые несколько десятков шагов в изнеможении падают на снег. И вот эта долгая ночь стала близиться к концу. В предрассветных сумерках увидели, что точка, к которой с нетерпением стремились, это группа прибрежных скал. Зато слева в полукилометре вырисовывалась зимовка... Вот мы и дома!

 

***

Проводив караван, начальник и его единственный подчиненный приступили к работе. Необходимо было как можно скорее установить связь с внешним миром. По договоренности соседние зимовки уже несколько дней подряд вызывают станцию на связь. И Виталий принялся за установку радиостанции.

Королев дежурил на метеоплощадке, готовил обед и одновременно сортировал продукты. Их было до смешного мало. Подвоз был сорван начавшимися снегопадами. Теперь караван следовало ожидать лишь в июле, когда в долине Танымаса сойдут снега. Значит, имеющиеся запасы надо растянуть не менее чем на восемь месяцев — двести сорок дней!

Взглянув на часы, Королев заторопился на метеоплощадку. Приближалось время наблюдений.

Виталий тем временем закончил работу с антенной и теперь обдумывал, как бы ее установить прямо на снегу. День был на исходе. Приближался срок связи. Очень хотелось сегодня же услышать Большую Землю. Ровно в 8 часов вечера Ноздрюхин начал настраивать рацию.

Из черной трубки донеслись шорохи, какие-то хрипы, попискивания. Виталий робко позвал:

— УМЛ-6, УМЛ-6! Я УМП-6. Как меня слышите? Королев, не дыша,  прижался  к  микротелефонной трубке с другой стороны.

— Я УМП-6... Отвечайте!.. Прием!

В трубке только хрипело и пищало.

Прошел час. За это время Виталий освоился с аппаратурой, в совершенстве овладел своим голосом и, забывая о правилах поведения в эфире, кричал в микрофон:

— Обсерватория, черт возьми!  Отвечайте, отвечайте!.. Я фирн, я Ноздрюхин! Как меня слышите!?

Но срок связи уже истек. Никто не откликнулся на зов зимовщиков.

— Может быть, мы ошиблись во времени? — спрашивает Альфред.

— Нет, — возражает Ноздрюхин. — Ошибки быть  не может. Связь была назначена  на  20  часов  местного среднесолнечного времени, но завтра будем выходить в эфир каждый час.

Так начался первый день зимовки.

Утром следующего дня зимовщиков разбудил шум лавины. Но, странно, гул не прекращался, а нарастал. Наскоро одевшись, выскочили на лед.

— Да это же самолеты! — закричал Виталий.

С севера прямо на зимовку шли два четырехмоторных корабля.

Через минуту Виталий уже налаживал радиостанцию, втащив ее на крышу домика. Отсюда легче будет корректировать выброску.

— Я ледник, я ледник! Отвечайте!

Воздушный корабль величественно проплыл над зимовкой, уходя в сторону пика Октябрьской революции, развернулся и ушел на восток. Через несколько минут вновь послышался шум. Самолет опять над зимовкой. В этот момент от него отделились две черные точки. Еще мгновение — и над точками в синем небе распустились белые цветки парашютов. Ветер относил их к западному склону долины. Едва парашюты коснулись земли, как Королев кубарем скатился с крыши. Казалось, он сразу попал ногами в лыжи, потому что в следующий же миг уже мчался к парашютам. В руках у него вместо лыжных палок были деревянные вехи. Контейнеры может занести снегом, и, если сразу не отметить их вехами, они потеряются.

Попеременно делая заходы, самолеты принялись «бомбить» район зимовки контейнерами. Эти были уже значительно больше двух первых. Формой каждый из них напоминал толстую сигару и спускался на двух парашютах. Грузы приземлялись хорошо, на небольших расстояниях от станции.

Стоя на крыше, Ноздрюхин внимательно следил за их падением. Один из контейнеров спускается даже слишком точно. Трехметровая металлическая сигара весом более одной тонны неумолимо, со скоростью до восьми метров в секунду снижалась прямо на домик. Когда контейнеру оставалось совсем немного до крыши, Виталий облегченно вздохнул: парашют приземлялся в стороне.

Сделав прощальный круг, самолеты ушли.

Тем временем Королев, поднимаясь по заснеженному склону, добрался до пристрелочного контейнера. На склоне примостился небольшой, туго набитый мешок. Рядом, натянув стропы, лежал парашют. Альфред воткнул в снег палку, развернул лыжи и направился было к следующим контейнерам. Но любопытство пересилило. В контейнере могли быть письма! Королев расшнуровал мешок. Лук! Полный контейнер больших головок лука и какие-то жестяные банки, окрашенные в темно-красный цвет с проволочными колечками на крышке.

«Дымовые шашки», — догадался Альфред. Их надо будет зажечь во время следующих полетов, чтобы летчики могли при выброске учитывать направление ветра.

На следующий день все четыре зимовщика были вместе. Королев и Назаров отправились за последними деталями печи. Слабый ветерок дул в спину, помогая идти.

Примерно через час ходьбы путники замечают в стороне темное пятно. Глаз, привыкший к однообразию снежной равнины, сразу обращает внимание на это отклонение от нормы. И нет сил пройти мимо. Надо обязательно свернуть, посмотреть, что лежит на снегу. Это, оказывается, павшая лошадь, наполовину занесенная снегом.

Подъезжая к Астропункту Беляева, Королев неожиданно потерял почву под ногами. Под ним провалился снег, а вместе со снегом провалился и сам Альфред. Инстинктивно взмахнув руками, он повис над трещиной, держась за ее края.

На «повороте» ледника в сторону долины Танымаса трещины располагались не поперек, а вдоль тела ледника. В одну из них и угодил направляющий. Ноги его беспомощно болтались, не находя опоры. Качнувшись всем телом он попытался выбросить ноги на края трещины, но лыжи потянули назад, скользнув по ледяным стенкам. На помощь уже спешил Икрам, торопливо зондируя путь лыжной палкой.

— Сейчас,  Альфред...  Подержись  еще  минутку!..

Он дотянулся до лыж Королева и снял их с ног. Без лыж Альфред легко выбрался из трещины. Так для зимовки был сохранен еще один зимовщик.

Вскоре товарищи подошли к цели своего похода. У конца ледника Танымасская лапа на морене стояли две палатки. Рядом, припорошенные снегом, лежали обе стенки от будущей печки и груда ящиков. Среди них, Икрам знал, должна находиться двадцатипятикилограммовая коробка со сливочным маслом. «Надо захватить на зимовку несколько килограммов масла», — подумал Икрам. В воздухе над палатками и ящиками с громкими криками кружилась стая воронов.

Отыскав масло, Икрам остолбенел. Прочная, из толстого картона коробка была разодрана крепкими вороньими клювами. На дне ее оставалось не более пяти килограммов загрязненного масла. Воздушные «пираты» нанесли зимовщикам непоправимый удар. Впредь придется быть осмотрительнее!

Возвращаться на станцию было уже поздно, и друзья решили заночевать в палатках.

На другой день, взвалив на спины тяжелые громоздкие рюкзаки, они отправились назад. Восьмикилометровое расстояние от палатки до зимовки преодолели без особых происшествий за семь часов, и к вечеру вся печь была доставлена на станцию.

Слабый утренний свет, возвещая о начале нового дня — 26 октября, — проник в окна домика. Из мрака постепенно возникали очертания ящиков, мешков и бидонов.

Среди этого хаотического нагромождения резко выделялось кресло. На нем лежал какой-то странный тюк округлой формы. Когда в комнате стало светлее, странный тюк заворочался, и из-под груды полушубков и одеял высунулась взлохмаченная голова Смеянова. Дежуривший ночью Володя к утру основательно промерз, залезть в спальный мешок он не решался, боясь заснуть. После долгих мучительных размышлений о том, как скоротать остаток дежурства, Володя рассудил, что если он заберется в кресло с ногами да закутается в полушубки, будет тепло и в то же время настолько неудобно, что он не сможет заснуть.

Но он все-таки проспал. Рванувшись с кресла, Володя зацепил ведро, которое со страшным грохотом покатилось по комнате. Проснулись остальные зимовщики.

— Володя, ты можешь готовить завтрак потише!? — закричал высунувший голову из мешка Икрам. Но Смеянов уже разжигал примус на кухне и не слышал недовольных возгласов.

Сон зимовщиков безжалостно нарушен. Столбик ртути показывает 12° мороза. Вылезать из мешков не хочется. И зимовщики лежат, изредка перекидываясь фразами, в ожидании сигнала на завтрак.

Спустя два часа из кухни доносится голос Смеянова:

— Завтрак готов!

Теперь уже мешкать нельзя; несколько минут — и пища будет холодной.

Процедура подъема очень несложна, одеваться не нужно. Умываться тоже — нет воды. Вылез из мешка, «прыгнул» в валенки — и добро  пожаловать  к  столу!

Трапеза занимает немногим больше, чем подъем. Засиживаться за столом не позволяет бодрящая температура воздуха. В хорошо тренированных руках ложки мелькают с невероятной быстротой, подобно пропеллеру самолета.

После восхода солнца температура воздуха в комнате постепенно повышается. Толстый слой изморози, покрывающей металлические кнопки, с помощью которых прикрепляется утеплительная обшивка к каркасу, оттаивает. Образуется капель. Сначала начинает капать с восточной стены, затем капель переходит на плоскую часть крыши. И только во второй половине дня оттаивает изморозь с западной стороны домика. К этому времени восточная стена вновь оледеневает. Днем в домике все становится мокрым. Металлические части приборов ржавеют и окисляются; белье, книги сыреют.

Весь день Альфред и Виталий собирают печку. Ее монтаж оказывается не таким уж простым делом. Во время транспортировки многие детали погнулись, и много времени уходит на их выравнивание и подгонку.

Дежуривший по кухне Икрам не мог оставаться равнодушным к столь важному событию. Его высокую худощавую фигуру можно было чаще видеть в рабочей комнате, чем на кухне. Увлекшись сборкой, он временами совершенно забывал о своих поварских обязанностях, и только грозные окрики товарищей заставляли Назарова возвращаться к скучному занятию.

За работой незаметно пролетел день. После захода солнца в комнате сразу стало холодно. Коченеющими руками Альфред приладил последнюю заклепку. Общими усилиями огромная универсальная печь была водворена на отведенное для нее место, заняв собой почти треть комнаты. Наступила торжественная минута пуска. Этого момента с большим нетерпением ждали все. Последние дни жизнь в домике с промерзшими стенами стала почти невозможной. Отдыхавший после дежурства Володя выскочил наружу и вскоре вернулся с ворохом бумаги и досок от ящиков. Все волнуются:

— Будет ли гореть уголь? На такой высоте им никто не пользовался. Будет ли тяга? Удастся ли выпекать в духовке хлеб? И вообще, будет ли в домике тепло?

 

Да, печи системы Королева — Насырова предстоит серьезное испытание. Икрам достает спички и передает их Виталию. Но Ноздрюхин предусмотрительно перепоручает церемонию зажигания Королеву и тем самым снимает с себя всякую ответственность за возможные неприятности. Спичка вспыхивает. Проходит несколько томительных минут — и вот дрова начинают разгораться, но уголь продолжает лежать черной массой.

— Неужели не загорится? — беспокоится Икрам. Тень сомнения пробегает по лицам теплолюбивых ташкентцев.

Володя, склонившись над дверцей, усиленно «подает» в печку воздух. Наконец края угольков подергиваются оранжевым ореолом. Через четверть часа от печки начинает тянуть теплом. Температура в комнате начинает повышаться. Икрам каждую минуту подбегает к термометру и возбужденно выкрикивает градусы. Володя засовывает руку в духовку, откуда также исходит приятное тепло.

— Значит, и хлеб выпекать сможем!

К этому времени температура в комнате достигает +20, а затем и 23°. Пятна изморози на глазах сокращаются в размерах. Теплый влажный воздух наполняет комнату. Становится душно. Альфред открывает дверь, чтобы проветрить помещение.

Впервые за много недель зимовщики снимают с себя полушубки и даже лыжные куртки. В этот вечер никто не ложился спать. Тепло располагает к разговорам, а Икрама и Володю даже к музыке. Расположившись на полу, они весь вечер «крутят» патефон. По случаю торжества в рабочей комнате горит электрическая лампочка мощностью не в 3 ватта, как обычно, а в 21. Пока не запущен ветроэлектродвигатель, приходится все же соблюдать режим экономии.

Завтра праздник 7 ноября — сороковая годовщина Великой Октябрьской социалистической революции! За завтраком зимовщики обсуждали программу праздничного дня. Хотелось и здесь, вдали от Большой Земли, отметить этот день достойно и радостно. Будет, конечно, праздничный обед, концерт, но наблюдения прерывать нельзя, и очередной дежурный, как всегда, будет занят весь день.

В разгар обсуждения Володя вслух, но больше для самого себя мечтательно произнес:

— Вот баньку бы... Сколько времени не мылись?! Товарищи рассмеялись. О бане можно было только мечтать.  Корыто, приобретенное специально для этой цели, застряло где-то в пути.

Здесь, на зимовке, даже самые отчаянные поборники гигиены вынуждены были отказаться от утреннего туалета уже по той простой причине, что мыться было нечем: воды не было даже в самые солнечные летние дни. Правда, солнечной энергии вполне хватало, чтобы растопить верхний слой снега, однако вода немедленно уходила в нижние слои фирна.

Воду добывали с помощью примусов, и ее едва хватало для приготовления пищи.

Верхняя одежда быстро пачкалась, но стирать ее было негде.

И вот в домике горела печь, схлынуло напряжение первых дней, в достатке появилась вода, и зимовщики все чаще стали поглядывать на свои грязные рубашки.

...Смеянов с сомнением смотрит на ведро. Оно явно не устраивает Володю. Мыться в ведре — значит, превратить устланный войлоком пол домика в непросыхающее болото. Нужна посудина больших размеров.

У входа в домик по-прежнему лежит груда ящиков, торчат воткнутые в снег лыжи, стоят сани, рядом с ними — рулон широкого листового дюраля, взятого на ледник на всякий случай.

— Вот она, ванна! — воскликнул Володя и принялся за ее сооружение. Он долго распрямляет дюраль, загибает края, стараясь придать листу форму огромного корыта. И успех достигнут!

Произведение Смеянова едва умещается на свободной от столов и ящиков площади рабочей комнаты. Начальник зимовки, произнеся прочувствованные слова в адрес Володи по случаю открытия высокогорной бани, назначает его первым дежурным.

Наступает торжественная минута. Жарко натоплена печь. В середине корыта стоит ведро с горячей водой. Рядом ведро со снегом, которым разбавляется кипяток.

Первыми приступают к «купанию» Ноздрюхин и Королев.

Мылись до тех пор, пока дежурный не пригрозил, что не даст больше ни капли воды. Как назло снеговая вода почти не смывала мыло.

Вскоре неузнаваемо преобразившиеся первые купальщики вылезли из корыта. Жизнь входила в свою колею...

 

В комнате горят две свечи. Жарко пылает печь. Дежурный возится с ужином. Альфред, сидя на полу, подгоняет друг к другу части актинометрической стойки. Икрам готовит детали для стойки осадкомера. Володя ворочает на полу тяжелый редуктор ветродвигателя. Кстати, почему молчит приемник? Надо включить! Приемник обычно настроен на Ташкент. Эту станцию здесь слышно очень хорошо.

Комната сразу наполняется звуками полонеза Огинского. Но вот музыка прерывается, и голос диктора произносит:

— Вызываем товарища Аллабергенова. Сейчас с вами будет говорить ваш отец...

Это объявление было настолько неожиданным, что все сразу прекратили работу. В домике мгновенно установилась мертвая тишина. Обострились все чувства.

Сразу стало заметно, как дрожат язычки пламени у свечей. Не ослышались ли?

Вызывают Аллабергенова. Какого? Просто какого-нибудь незнакомого Аллабергенова, или их товарища, Таджи, зимующего на средней станции? Между тем отец Аллабергенова на узбекском языке что-то говорил сыну.

— Икрам! Да переводи же! Ну что ты стоишь? — нетерпеливо обратился  к  Назарову  Ноздрюхин.

Он говорит... Он поздравляет Таджидина с праздником 7 ноября... Дома у них все в порядке. Сестра вышла замуж...

Таджидин! Это же наш товарищ Таджи Аллабергенов! Значит, передача для нас!

Виталий оттеснил от приемника Володю и сам принялся вращать рукоятку настройки. Да, может быть, это конец передачи? Заканчивалось исполнение песни для Аллабергенова.

Диктор сообщила, что с научным сотрудником верхней станции Королевым будет говорит его жена. Альфред приник к приемнику. Он больше ничего не видел и не слышал. В ушах звучат только родные слова его далекой подруги.

И снова голос диктора:

— А теперь по вашей просьбе, товарищ Королев, исполняем песню «Летите голуби».

Дружный смех покрывает эти слова. Всем известно, что Королев ничего не заказывал.

Но Альфред смущенно улыбается и с наслаждением слушает. Он очень благодарен тому неизвестному, кто заказал для него песню.

Затем назвали фамилию Смеянова. Володя с просветлевшим лицом внимательно слушал длиннейшую симфонию Чайковского. Особенно длинной она показалась Ноздрюхину и Назарову. Их еще не вызывали, но они упорно надеялись, что в конце концов и они не будут забыты.

Затихли последние аккорды. Кто же следующий?

— Вызываем товарища Назарова...

В ответ одновременно раздаются три ликующих возгласа:

— Меня!

— Икрам, тебя!

— Тебя, Икрам!

Четвертого возгласа не последовало. Четвертый зимовщик сосредоточенно раскуривал папиросу.

После Икрама вызвали зимовщика нижней станции Юрия Лесника. Поздравить его с праздником пришло несколько человек.

«Какой сегодня замечательный вечер! Какой чудесный концерт!» — думают трое.

«Придет ли кто-нибудь поздравить с праздником меня? Как долго выступают родные Лесника», — думает четвертый.

Заканчивается исполнение задушевной украинской песни для Лесника.

— Вызываем  начальника  верхней  станции  Виталия Константиновича Ноздрюхина.

Расцветает, как он ни старается ее спрятать, улыбка и на лице четвертого.

Теперь всем четверым вечер кажется самым прекрасным, а концерт самым лучшим из всех, какие им только приходилось знать.

Это был настоящий праздник.

—   ...8 ноября, как обычно, Ноздрюхин сел за радиостанцию.

— УМЛ-6, УМЛ-6! Я УМП-6. Как меня слышите? Отвечайте. Я УМП-6! Прием!

Прошло несколько часов. Подходило время обеда. Виталий уже устал повторять одно и то же.

И вдруг немая до сих пор трубка заговорила.

— УМП-6! Я УМЛ-6! Вас слышу! Вас хорошо слышу! Как вы меня слышите? Прием!

— Тихо! — встрепенулся Виталий.

Говорил Владимир Кучерявый, начальник группы сотрудников Киргизской гидрометслужбы, зимующей в обсерватории. Наконец-то связь установлена. Из трубки вырывались четкие возбужденные слова.

— Что я  вам говорил?! — кричал  Виталий. — Нас услышали! У них все в порядке. Следующая связь завтра. Давай, Альфред, к обеду  бутылку. Опять у нас праздник!

Выполнявший по совместительству обязанности завхоза Королев безоговорочно выставил на стол бутылку гранатного сока. Установление радиосвязи с обсерваторией, а через нее с нижней зимовкой и с Ташкентом, безусловно, было еще одним праздником.

С началом регулярных наблюдений все больше ощущалась нехватка людей. В походах почти ежедневно находятся два, а то и три человека. На станции по нескольку дней остается только один дежурный. Если бы был еще хоть один человек! Пока тройка находится в маршрутах, двое остающихся на зимовке могли бы провести наблюдения на метеоплощадке, подвести топливо, приготовить обед. Но пятый член зимовки не успел в летний период добраться до станции.

Зимующий в обсерватории В. Кучерявый был осведомлен о тяжелом положении на верхней станции и неоднократно в разговоре по радио изъявлял желание перейти на верхнюю зимовку.

Начальник обсерватории С. Токарев и коллектив зимовщиков Киргизской гидрометслужбы охотно соглашались взять на себя дополнительные гляциологические наблюдения, связанные с уходом товарища. Но хватит ли продуктов?

Обсудив все трудности и запросив разрешение Ташкента, зимовщики решили спуститься на среднюю станцию.

После короткого совещания Ноздрюхин подвел итог:

— Завтра Королев и Назаров выходят за Кучерявым. После встречи с Кучерявым на обратном пути вам придется завернуть  в долину  Танымаса.  Дойдете  до базы у ледника Астрономического и захватите недостающие детали ветродвигателя.

Рюкзаки были уложены, когда Икрам пошел в складскую палатку за альпинистской веревкой. Через минуту вернулся, жалуясь, что из палатки невозможно вытащить ни одного предмета — так ее засыпало снегом. Целый день откапывали палатку, выносили из ямы ящики и мешки. Складывали их в кучу тут же, рядом, на свежевыпавший снег.

— Пристройку бы к домику сделать,— мечтательно вздыхал Икрам,— да не из чего. Ни одной лишней доски на зимовке нет!

Альфред предложил сделать помещение из снежных кирпичей, а сверху натянуть кусок парашюта. Если натянуть ткань потуже и закрепить ее кольями, то снег, по мнению Королева, должно сдувать с туго натянутого полотна ветром, и матерчатая крыша выдержит.

Сразу же приступили к строительству. Неважно, что метет метель, неважно, что дежурному надо, помимо наблюдений, готовить еще обед. Он тоже равняет площадку, подтаскивает кирпичи, укладывает стену.

В полной темноте друзья закончили возведение стен. Перед домиком выросло просторное помещение размером 4х4 м. Площадь вполне достаточная для размещения находящихся снаружи грузов. Переноску вещей отложили до завтра. Двум зимовщикам надо было отдохнуть перед трудным походом.                

18 ноября двойка лыжников заскользила вниз. Они захватили с собой легкие санки для транспортировки груза на обратном пути. В это же утро со средней зимовки вышел навстречу Кучерявый в сопровождении Токарева и Аллабергенова.

Первый караван экспедиции вступил на ледник Федченко

На леднике 3-й Танымас

Нижнеледниковая научная станция АН Узбекской ССР