Антология экспедиционного очерка

Материал нашел и подготовил к публикации Григорий Лучанский

Источник: В.Ф. Суслов, В.К. Ноздрюхин, А.И.Королев, В.И. Рачкулик. Заоблачная дрейфующая. Рассказы о природе. Документальная повесть. Гос.изд. географической литературы, Москва, 1961 г.  

 

***

Икрам усиленно работал лыжными палками, стараясь не отставать от Альфреда. Крепкий наст хорошо держал лыжников. Постоянно дующие вдоль ледника ветры уплотнили снег, Товарищи быстро дошли до Астропункта Беляева. Здесь Ледник круто сворачивает влево. Южные ветры, господствующие в верховьях у Астропункта, как в трубу, втягиваются в уходящую на восток долину Танымаса. Участок ледника, лежащий сразу же за поворотом, оказался безветренным. Высокие хребты защищали его от постоянных юго-западных ветров.

Рыхлый, неприбитый ветром снег сразу замедлил движение. Они уже не скользили, а тяжело переставляли ноги, волоча за собой сани. У ледника Наливкина наткнулись на огромные трещины — настоящие провалы, полузасыпанные снегом. Обход отнял массу времени. Начинало темнеть, а группы Токарева нигде не было видно. Икрам вытащил ракетницу. Зеленая ракета описала в небе круглую дугу. Вскоре внизу на леднике вспыхнула ответная ракета. Товарищи были где-то на подходе к леднику Наливкина, но, судя по ракете, им оставалось до встречи еще несколько километров. Обе группы, выпустив еще по одной зеленой ракете, остановились на ночлег.

Рано утром Альфред растолкал Икрама. Надо идти. Погода портилась. Холодно. Молча затянули ремни лыж и след в след налегке пошли в направлении виденной вчера ракеты. Сани оставили у палатки, воткнув их вертикально в снег.

Ледник широкий. Как бы не разминуться...

Справа возвышалась морена, засыпанная снегом. Лишь кое-где черными пятнами выступали обломки скал. Вероятнее всего, товарищи пойдут по морене. Трещина лучше всего будет заметна именно на теле морены. Альфред вглядывался в редкие черные точки камней. Вот один из них зашевелился и раздвоился.

Это были люди.

Икрам громко крикнул и побежал вниз, размахивая ракетницей. Через несколько минут товарищи радостно мяли друг друга в объятиях. Владимир Кучерявый тяжелее других переносил высоту. Идти ему было особенно трудно, и поэтому вчера они не успели дойти до условленного места встречи. Однако, несмотря на плохое самочувствие, Кучерявый был полон решимости продолжать путь.

Королев передал Токареву пачку писем с верхней зимовки. При случае их можно будет переправить на нижнюю станцию, куда изредка заглядывают охотники, живущие за перевалом Терсагар. Это был единственный реальный способ почтовой связи на весь зимний период. Тепло распрощавшись, группы разошлись.

Сквозь сгущавшийся туман (в действительности это был не туман, а низко опустившиеся облака) еще можно было разглядеть сани, воткнутые торчком у палатки. Когда добрались до места ночлега, видимость стала еще хуже. Пошли вслепую. Засыпанные снегом склоны полностью расплывались в густом облачном молоке, и только слева можно было временами разглядеть обрывы небольшого ледника. Потом белая пелена скрыла и этот последний ориентир.

Иногда туман редел — и обрывистая стенка ледника вновь открывалась на мгновение. Но каждый раз оказывалось, что ледник изменил свое местоположение. Вместо того чтобы постоянно находиться слева, он лежал то прямо на пути, то где-то позади. Пришлось признать скрепя сердце, что группа незаметно для себя свернула с правильного пути. Королев предложил Кучерявому идти метров на пятьдесят сзади и корректировать движение.

Так и шли. Двое тащили сани, третий шел сзади и время от времени покрикивал:

— Правее!.. Левее!..

С темнотой пришлось остановиться на ночлег прямо посреди ледника. Утром туман стал реже, и в просветах показались знакомые очертания Астропункта. Позади слева виднелись обрывы висящего на склоне ледника-ориентира.

Оставив сани с грузом на месте ночевки, все трое налегке направились в долину Танымаса. Только к вечеру добрались до базы ледника Астрономического. Установили палатку и впервые за последние дни сносно поужинали и выспались. На следующий день Владимир Кучерявый остался в палатке, а остальные отправились к леднику 3-й Танымас. Через несколько часов товарищи вышли к занесенному складу и отыскали нужные вещи. Икрам долго стоял в раздумье над шестнадцатикилограммовой банкой с медом. Брать или не брать? Но вот, кряхтя, развязал уложенный рюкзак и втиснул туда увесистую банку.

Кучерявый встретил вернувшихся под вечер товарищей прекрасным ужином. За время их отсутствия он откопал из-под снега тяги к ветряку и подготовил их к переноске. За сытным ужином и горячим чаем удивительно быстро забываются трудности дневного перехода. Снаружи бесновался ветер, крутила метель, а в палатке горела свеча, и по-домашнему шумел примус, распространяя тепло.

Двое суток пробивались лыжники на зимовку. Ураганный ветер бросал в лицо пригоршни колючего снега. Щеки быстро покрывались ледяной коркой. Чтобы уберечься от мороза, одели теплые маски. Они хорошо предохраняют лицо от ветра, но затрудняют и без того стесненное дыхание.

Через некоторое время Икрам первый сорвал маску и, нагнув по-бычьи голову, пошел навстречу ревущей метели. На щеках его появилась корочка льда. Когда подошли к палатке, оставленной на Лапе, с подбородка Икрама свисала на грудь огромная сосулька.

Весь следующий день туман по-прежнему закрывал ледник. Можно вынести любой мороз и метель. Можно выдержать палящие лучи высокогорного солнца, от которых кожа покрывается волдырями, распухают губы и на носу образуются трещины. Можно привыкнуть к разреженной атмосфере и легко переносить недостаток кислорода, но когда в походе застает туман, человек становится беспомощным, как слепой котенок. Туман скрывает не только скалы берега, но как бы нивелирует неровности самого ледника. Небольшие котловины на поверхности ледника лыжник замечает только тогда, когда чувствует, что куда-то съезжает.

Налегая на лямки саней, тройка медленно продвигалась вверх по леднику. Кучерявый, не привыкший к большой высоте, выбивался из сил и нервничал. У него возникло опасение, что группа уже прошла зимовку и теперь удаляется от нее в неизвестном направлении. Иногда сквозь разрывы тумана мелькали черные скальные склоны правого берега. Зимовщики намеренно держались ближе к краю. На одной из остановок разделили и съели плитку шоколада. Больше ничего не хотелось.

День кончался. Холодный ветер по-прежнему дул навстречу, помогая ориентироваться.

— Держите нос по ветру, друзья! — подбадривал Королев утомленных товарищей.

Впереди в темноте загорелась звездочка.

— Маяк! Зимовка близко. — Икрам выпускает ракету. Через полминуты взмывает ответная ракета. Навстречу уже спешат товарищи.

 

***

Теперь, когда зимовщиков стало пятеро, появилась возможность все чаще выходить в походы, свободнее отлучаться со станции.

Соблазненный ясной погодой, Королев намеревался сходить на левый берег ледника к контейнеру, чтобы отметить его вехой. Одному ходить по леднику опасно, а вдвоем было нельзя, так как Икрам дежурил по кухне, а остальные- были в походе. Договорились, что Икрам время от времени будет посматривать на ледник и в случае необходимости выйдет на помощь.

Королев отправился в путь. На крыше домика временами показывался Икрам. Трещины легко прощупывались лыжной палкой, всегда определялся противоположный край, и переправиться через них на лыжах не представляло труда. Недалеко от берега на леднике образовалось понижение — скальный мыс, вдающийся в ледник выше по течению, несколько оттеснил здесь лед. Скрывшись с глаз Икрама, Альфред попал в трещину, вдоль которой долго шел, не видя ее под снегом. Пролетев около двух метров, Альфред за что-то зацепился.

Нащупав ногами опору, он осторожно утрамбовал под собой рыхлый снег и взмокший вылез на край трещины. На крыше показалась фигурка наблюдателя. Королев погрозил ни в чем неповинному Икраму кулаком и пошел дальше.

На корпусе контейнера четко выделялась надпись: «Привет зимовщикам от авиаторов!». Сбоку был привязан брезентовый мешок, Альфред воткнул веху и развязал его. На снег покатились буханки замерзшего белого хлеба. Вместе с хлебом выпали связки газет и журналов.

Взвалив мешок за спину, Альфред заскользил по лыжне назад. Возле домика оставил мешок, вошел в комнату и, рассказывая, как влетел в трещину, незаметно для Икрама сунул буханку в горячую духовку.

Прошло полчаса. Икрам усиленно засопел носом:  

— Откуда же это хлебом пахнет?

Альфред с таинственным видом подошел к духовке, распахнул дверцу и положил на стол горячую, вкусно пахнущую буханку.

Мороз сохранил качества свежего хлеба. Отогретый в духовке, он стал пышным и мягким, словно его только что выпекли. Воздушный подарок пришелся как нельзя кстати.

 

ЛЕДЯНОЕ  ДЫХАНИЕ

 

Сигнал бедствия. Снова воздух. С Новым годом!

Первые вылазки. Гости с Большой Земли. Домик заносит.

Снежный человек. Скоро лето

 

С каждым днем жизнь на зимовке налаживалась, теряя свою необычность. Не хватало только электричества.

Володя Смеянов вот уже много дней возится с ветродвигателем. Но постоянные неотложные работы отрывают его от этого дела. Кончалась вторая неделя, а двигатель не был собран. Володя внес в домик редуктор, очистил его от танымасской пыли, промыл в бензине подшипники. Не успели зимовщики оглянуться, как пол оказался загроможденным частями генератора и деталями редуктора. Ходить по дому стало небезопасно. Всегда подвижный Володя чаще других спотыкался о станины и трубы. Он целиком был поглощен своими мыслями. Во время доставки ветродвигателя на ледник пропали шпонка, крепящая шестерню на валу генератора, и несколько болтов. Их придется делать Володе. Но из чего и как?

Люди работали с раннего утра до позднего вечера. Сверлили, пилили, строгали, но работа подвигалась медленно. То оказывалась погнутой или сломанной какая-нибудь деталь, то обнаруживалось, что деталь вообще не завезена. Принимались искать заменитель или делали новую из подручного материала с помощью скудного запаса инструментов. Зачастую приходилось ломать голову над вопросом, из чего можно сделать недостающий предмет, чем можно пожертвовать. В отчаянии опускались руки. Но тотчас во весь рост вставало суровое и беспощадное слово «нужно», и зимовщики опять принимались за поиски. И выход находился. Постепенно были изготовлены или доставлены из долины Танымыса недостающие части ветряка. Собрали редуктор. Шестерни вращались легко, свободно. Но в генераторе что-то мешало якорю свободно двигаться. Смеянов снова и снова разбирал, прочищал и собирал генератор.

Назаров окрасил сварные фермы ветродвигателя в ядовито-зеленый цвет. Краска долго не просыхала и распространяла одуряющие запахи.

Но особенно сложным оказался вопрос установки ветряка на льду.

Под основание мачты — квадратную металлическую плиту — нужен твердый фундамент. Верхний рыхлый слой снега не годится. Хорошим фундаментом послужит прошлогодний фирн. Еще лучше было докопаться до позапрошлогоднего спрессованного фирна или даже до фирна, превратившегося в лед.

Возле домика разметили места для рытья котлованов: в середине площадки — для фермы ветряка, четыре поменьше — по углам. Чтобы удержать мачту ветродвигателя в вертикальном положении, нужны прочные столбы или металлические трубы, которых на станции, конечно, нет. Пришлось использовать для этой цели мачту малого ветродвигателя. Если заложить в глубокие котлованы полутораметровые сварные фермы в качестве якорей, то их через пару дней, как цементом, схватит утрамбовавшийся снег.

Распределены участки. Каждый копает по котловану. Икраму достается юго-восточный угол. Сильными рывками выбрасывает он слежавшиеся глыбы снега, углубляется во второй годичный слой фирна. Каждый слой мощностью до полутора метров. Копать еще много. Вокруг Икрама лед и снег, но ему жарко. Немилосердно печет солнце. Он сбрасывает полушубок и ушанку. Затем из ямы вылетает свитер.

Ноздрюхин бегает по крыше с киноаппаратом, волоча за собой треногу от теодолита, которая служит подставкой для аппарата. Установка ветряка на движущемся льду должна быть запечатлена на пленке.

Икрама уже не видно. Только комья снега и куски льда, разбитые ломом, летят вверх. Вдруг раздается его крик:

— Смотрите! Скорее сюда!

На дне ямы у самых ног Назарова чернела зияющая дыра. Трещина шириной около двух метров бездонной пропастью уходила вглубь. Икрам, широко расставив ноги, едва держался на ледовом мостике, перекрывавшем трещину. Товарищи протянули ему черенок лопаты. Назаров выбрался наружу и рассказал, что добирался уже до дна последнего слоя фирна, когда от удара ломом из-под ног его отвалилась глыба фирна, открывшая трещину. Сам он едва удержался на остатках мостика.

Проследили направление трещины. Она уходила под южный угол домика, но особой опасности для зимовки не представляла, так как была перекрыта двухгодичным слоем снега, образовавшего над ней прочный мост.

Пропасть глубока и обширна, завалить ее не удастся, «мертвяка» на ней не закрепить. Надо копать котлован на новом месте. В нескольких метрах от трещины разметили место для нового котлована. Остальные ямы соответственно перемещались в сторону. Вся работа пошла насмарку. Не унывал только кинооператор, который снова взобрался на крышу и приготовился к съемке.

— Повторим все сначала! Берите лопаты, заваливайте старые ямы, копайте новые... Снимаю!

Делать нечего, смеясь и ворча, зимовщики начали работу сызнова.

 

***

В последних числах ноября жестокая метель несколько утихла. Сквозь разрывы в облаках показалось затуманенное зимнее солнце. Поземка выровняла поверхность ледника, и когда туман окутывал окружающие глетчер склоны, то казалось, что вокруг простирается бесконечная снежная равнина. Только приборы, установленные на площадке, мачты да занесенный наполовину домик станции нарушали белое однообразие.

Продовольственные запасы подходили к концу. Воспользовавшись улучшением погоды, Ноздрюхин и Смеянов отправились на базу у Астрономического.

Подгоняемые ветром, лыжники быстро скользят вниз по леднику. Идут молча, и тишину гор нарушают лишь поскрипывание снега да глухие удары срывающихся со склонов лавин. Володя скользит по лыжне за Виталием. Накануне установили ветродвигатель, но он не захотел работать. Даже при сильном ветре репеллер (воздушный  винт  ветроэлектродвитателя) не вращался.

«Наверно, где-нибудь перекос, но где? В редукторе, в соединительной муфте, в генераторе? Этого Володя не знает. Неужели опять все разбирать?» — Эти мысли целиком захватили Смеянова, все остальное отодвинулось на задний план. Механически передвигая ноги, не замечая ничего вокруг, Володя несколько раз задевает лыжи Виталия.— «А может быть, втулка?! Ну, конечно, втулка! Придется еще раз разобрать ветряк...»

Володя с ходу врезался лыжами в Виталия, остановившегося прозондировать путь. Виталий резко обернулся, но на Смеянова невозможно обижаться.

За Перевальным озером начинался крутой спуск. Отталкиваясь палками, лыжники стремительно понеслись вниз по занесенному снегом руслу реки. Приятно лететь навстречу ветру. Чувство скорости всегда приподнимает настроение, оживляет человека. Хочется петь, кричать! И Володя, забыв обо всем, помчался вниз.

Вот и место, где находится база! Но что такое?! Ни палаток, ни штабелей ящиков не видно. Неужели засыпало снегопадами? Но не видно даже и воткнутых длинных шестов, которыми обозначалась база на случай, если ее занесет снегом. Подошли ближе и остановились как вкопанные. На месте бывшей базы громоздились большие глыбы перемешанного с камнями грязного снега.

— Лавина, — тихо проговорил Володя, — все погибло!

Как-то сразу почувствовалась усталость.

Ноздрюхин молчал, чертя палкой на снегу замысловатые узоры. Еще вчера все было ясно, дни были распланированы чуть ли не на всю зиму. Жизнь зимовки входила в нормальную колею: заканчивали строительство, вели наблюдения, научились выпекать хлеб, продукты пно мере надобности подносили отсюда.

Лавина нанесла зимовщикам неожиданный удар, сразу спутав все планы. Продуктов даже при самой строгой экономии едва ли хватит и на месяц. Что же делать? Конечно, можно сходить в обсерваторию, товарищи всегда помогут. Но не смогут же они кормить нас всю зиму? Запасы продовольствия у них также рассчитаны.

Тем временем с запада в долину вползло огромное темное облако. Пошел частый мелкий снег. Возвращаться назад было поздно. Виталий поднялся с рюкзака.

Нужно копать в снегу пещеру, ночевать без палатки рискованно — можно замерзнуть.

Через час небольшая уютная пещера в лавинном выносе была готова. Расстелили мешки. Володя разжег примус, достал из рюкзака пару банок консервов, захваченных на всякий случай, и начал их разогревать. Потом в этих же банках вскипятили чай. Утром долго не могли выбраться из убежища. Снегопад, начавшийся вчера вечером, продолжался. Вход в логово завалило, а тут еще как на грех оставили лопату снаружи. Снег пришлось отгребать руками, отбрасывая его в дальний угол пещеры.

Тяжело возвращаться на станцию с пустыми рюкзаками, значительно тяжелее, чем с полными. Тяжело нести товарищам неприятную весть о голодном пайке, который ожидает всех с этого дня...

Отсутствие электроэнергии все ощутимее сказывалось на зимовке, а репеллер ветродвигателя, как нарочно, не хочет проворачиваться. И вот опять зимовщики взялись за непокорную машину. Забравшись на верхушку мачты, Володя Смеянов еще и еще раз осматривает генератор. Сильный ветер леденит лицо, руки. Когда же он начнет работать на зимовщиков?

Королев помогает Володе отыскать повреждение. Но все безуспешно. Силы ветра не хватает для того, чтобы сдвинуть репеллер с мертвой точки. Совсем закоченевший Володя уходит отогреться в домик. Ушли перекурить и другие. У ветродвигателя остается один Королев. Ему не дает покоя недавний разговор с Кучерявым. Дело в том, что Королев поклялся к 5 декабря обеспечить зимовку светом, а Кучерявый заявил, что он не будет бриться до этой торжественной минуты. И теперь заросшая физиономия друга служила Альфреду постоянным укором.

Что же еще предпринять? И вдруг в голову пришел случай с патефоном, диск которого отказывался вращаться до тех пор, пока в доме не стало тепло. Может быть, и здесь загустела смазка? Если промыть подшипники керосином, то... Кучерявый сможет бриться.

Альфред побежал за керосином. Загустевшая, как смола, смазка с трудом вытекала через выпускное отверстие. Теперь репеллер легко сделал несколько оборотов от одного толчка руки.

Королев спустился с мачты и вывел хвост по ветру. Репеллер дрогнул, сделал оборот, другой и закрутился с бешеной скоростью.

На шум двигателя из домика выскочили зимовщики:

— Ура! Качать Альфреда! — кричали они. Но он вырвался из рук друзей и побежал к распределительному щитку. Рванул ручку рубильника — и комната залилась ярким электрическим светом.

Это была победа!

Но недостаток продуктов продолжал тревожить.

Оставалось одно — сообщить о бедствии на Большую Землю. Вскоре пришла ответная радиограмма: «Принимаются меры по заброске продуктов с воздуха. Просим подготовиться к операции». С этого дня зимовщики только и жили мыслями о «продуктовом десанте». В начале декабря специальный самолет прибыл в Ташкент. Командир корабля В. М. Казанли был уже знаком с условиями работы в районе станции, но постоянные метели, свирепствовавшие на Памире, не давали возможности туда вылететь. Бураны не утихали в течение двенадцати дней. На 13-й день небо прояснилось, и зимовщики поспешили сообщить об этом в Ташкент.

Вскоре пришел ответ: «Самолет вылетел на ледник. Приготовьтесь!» Но во время полета погода опять испортилась. Когда тяжелая машина приблизилась к району станции, облачность затянула уже весь ледник. Началась метель. И самолет возвратился в Ташкент.

Снова потянулись дни ожидания погоды. Альфред, исполнявший по совместительству обязанности начпрода, потерял  всякую надежду на  скорое пополнение с воздуха и установил на зимовке голодный паек. В двадцатых числах декабря над ледником опять появились просветы, но теперь в Ташкенте стояла плотная облачность, и самолет не выпускали с аэродрома. Каждый день с десяти часов утра до двух зимовщики сидят наготове в ожидании воздушного посланца. Сидят в валенках, полушубках, держа в руках рукавицы и шапки. У входа в домик приготовлены лыжи, чтобы сразу можно было выйти к месту падения контейнеров. Ведь парашюты в момент приземления отделяются от контейнера, и их обычно уносит ветер. Если не отметить вехой место падения груза, то через некоторое время контейнер невозможно будет найти, его заметет снегом.

На леднике в ста пятидесяти метрах восточнее зимовки выложены дымовые шашки. При появлении самолета их надо успеть зажечь, чтобы пилотам легче было корректировать выброску груза.

Ежедневно через каждые два часа с четырех утра до четырнадцати дня в Ташкент регулярно передавались сводки погоды. Прошло еще несколько дней.

24 декабря утром все сидели в рабочей комнате. Кто-то включил приемник, и вдруг радио донесло до зимовщиков долгожданные слова: «Верхняя зимовка, Верхняя зимовка! Я борт 19! Я борт 19! Как меня слышите?» Это были позывные, которых все ждали с таким нетерпением. Какое совпадение! Случайно радиоприемник оказался настроенным на рабочую волну самолета. Ноздрюхин побежал к рации и сообщил экипажу самолета о готовности к приему грузов. Остальные мгновенно выскочили наружу и увидели приближающуюся с севера громадную машину. Она прошла над ледником.

В воздух полетели шапки, и радостное «ура» огласило окрестности. Зажгли дымовые шашки. Клубы густого оранжевого дыма обозначили точку прицеливания. Сделав еще один круг над ледником, самолет выбросил первый контейнер. Сильный западный ветер стал быстро сносить парашют к правому берегу ледника. Когда контейнер спустился ниже хребтов, он попал под влияние южного ветра и начал приближаться к зимовке, приземлившись метрах в пятистах от нее. Условия выброски оказались очень сложны, и штурману придется основательно поработать.

Пока самолет делал разворот, радист предупредил, что на борту машины находятся корреспонденты: «Ташкентской Правды» — Олег Сидельников и «Всесоюзного радио» — Дмитрий Протопопов, которые хотят поговорить с зимовщиками.

Второй контейнер упал в двух километрах юго-восточнее станции. Виталий взмолился, чтобы экипаж внес необходимые поправки и выбросил следующие парашюты так, чтобы контейнеры приземлялись ближе к зимовке. Штурман решил изменить курс корабля. На этот раз самолет приближался к зимовке не с севера, а с юга. Когда от самолета отделились контейнеры, все сразу поняли, что парашюты приземлятся далеко от цели; и действительно, они упали в четырех километрах южнее станции. Назаров и Королев на лыжах помчались к ним. Ноздрюхин продолжал держать связь с самолетом, отвечая на многочисленные вопросы корреспондентов. Они спрашивали о состоянии зимовщиков, условиях работы на станции в настоящее время. В самый последний момент, когда самолет скрылся за хребтами, Виталий успел спросить, в каких контейнерах находятся овощи. Их нужно вывезти в первую очередь. Радист извиняющимся тоном ответил, что в самых дальних.

Простившись с летчиками, Ноздрюхин со Смеяновым схватили сани и помчались к контейнерам за первой двойкой. Захватили также одеяло, спальные мешки, чтобы упаковать в них овощи. Температура двадцать пять градусов мороза. Зимовщики боялись, как бы не промерзли овощи, и бежали как сумасшедшие. Несмотря на ледяной встречный ветер, все взмокли. Когда Виталий и Володя подошли к контейнерам, там уже возились их друзья. Они отвинчивали болты, закрепляющие крышку контейнера.

В первом контейнере оказались... доски, ящик с приборами, баллоны с кислородом, которым мороз явно не угрожал. Что делать дальше?! Бежать к тем контейнерам, которые ближе к зимовке, или открывать лежащий рядом? Предпочли линию наименьшего сопротивления. В ближнем контейнере оказалась и каша-концентрат, конфеты, картофель и еще какой-то большой фанерный ящик. Четверка сразу заинтересовалась его содержимым, вскрыли и пришли в неописуемый восторг — там было шампанское, торт, яблоки, гранаты, письма.

В первую очередь уложили на сани картофель и фрукты, тщательно укутали их одеялами и спальными мешками, плотно увязали. Впряглись в лямки и потащили груз на зимовку. Тащить тяжело. На санях килограммов четыреста. То и дело, выбившись из сил, группа останавливается передохнуть. Разгрузили сани и, не задерживаясь, побежали к двум другим контейнерам. В них обнаружили картофель, капусту, несколько мешков муки, различные продукты, газеты, журналы. Грузы из контейнеров вывозили до поздней ночи. Кучерявый в промежутки между наблюдениями накрыл стол, и когда все собрались вместе по поводу удачной операции, была открыта бутылка шампанского.

...Из Ташкента сообщили, что данные о погоде, получаемые со станции, включают в общую синоптическую сводку, и от зимовщиков потребовали ежесуточной их передачи. Однако с помощью имевшейся радиостанции.

зимовщики могли держать связь лишь со средней зимовкой. Дело в том, что никто из сотрудников станции не владел азбукой Морзе. Пришлось засесть за ее освоение. Только Ноздрюхин когда-то занимался радиотехникой и сейчас чувствовал себя несколько увереннее других.

Вот и сейчас Ноздрюхин сидел с карандашом и бумагой, теребил свою бороду и вспоминал знаки азбуки Морзе. Зимовщики запаслись тетрадями и записывали вслед за ним. Пока радиолюбители заучивали буквы и знаки, руководитель занятий присоединил к радиоприемнику телеграфный ключ. По очереди ученики отстукивали точки и тире. Остальные молча записывали.

— Однако несколько  дней  таких  занятий — и мы останемся без батарей и радиоприемника, — заключил Ноздрюхин. — Надо сделать какое-то новое звукоиздающее устройство!

К следующему занятию Смеянов поставил на стол маленький приборчик, который при нажиме на ключ издавал тонкий комариный писк. Это был старый наушник, получавший питание от использованных батарей небольшой мощности. День за днем каждый вечер садились люди за стол, и зимовка оглашалась писком зуммера.

Темп передачи небыстрый, так как слух не привык четко различать точки и тире. Буквы теряются, выпадают.

— Не мешало бы отдохнуть, — просит Икрам. Но руководитель кружка неумолим.

— Пока  не  отстучим  всю  страницу,  перерыва  не будет.

И снова поет зуммер...

Подходил новый, 1958-й год. Молодые радисты неожиданно обнаружили, что они могут, хотя и медленно, но без ошибок, передать в эфир любую радиограмму. Радисты соседних зимовок намеренно медленно и отчетливо передавали ответы, радуясь успехам далеких товарищей.

Как-то, отрывая лист календаря, Икрам воскликнул:

— Друзья! Завтра кончается старый год, и мы совсем не готовы к встрече праздника!

Действительно, за работой все забыли о времени. А ведь на Большой Земле сейчас в каждом доме стоит нарядная елка. Где же ее взять здесь, среди ледяной пустыни? И, не сговариваясь, все обратились к Кучерявому и Володе Смеянову. Их изобретательность уже не раз выручала зимовщиков из трудного положения. Посовещавшись с товарищем, Володя вышел на склад и вскоре вернулся с деревянным бруском — как раз для елки! Обстрогав его со всех сторон, Володя придал бруску форму ствола стройной елочки. Веточки заменяли куски проволоки и приделанные к ним окрашенные зеленой тушью полоски бумаги. Облезлый, неприглядный остов превратился в настоящую молоденькую елочку. Украшали елку конфетными обертками, гирляндами и колечками из раскрашенной бумаги, но все это не могло заменить блестящих елочных украшений.

Владимира больше всех огорчало отсутствие игрушек. Он не хотел допустить, чтобы его детище выглядело бедной родственницей в огромной семье новогодних елок, на которых завтра зажгутся огоньки во всей стране. Неужели ничего больше нельзя сделать?

Вдруг кто-то положил на стол картонную коробочку. Владимир поднял крышку. В коробке лежал маленький, но самый настоящий дед-мороз в окружении переливающихся всеми цветами радуги шариков, рыбок, бус и самоварчиков.

Сзади стоял и улыбался Виталий. В одной из посылок, сброшенных зимовщикам с самолета, среди фруктов и закупоренных бутылочек находилась и эта коробка с елочными игрушками, которую он тщательно скрывал от товарищей до этой минуты.

— Что же молчал до сих пор? — укоризненно произнес Владимир и от избытка чувств обнял Виталия.

Елочку украсили, как невесту, затем сверху донизу обмотали проводами с припаянными к ним маленькими лампочками от карманных фонариков, и нарядная красавица со всеми почестями была водружена на середину стола.

Наступило долгожданное «завтра».

Стол полон яств. Яблоки, лимоны, гранаты, орехи, свежие котлеты и пирожки... Миски с толстыми кусками сала перемежались с блюдечками, наполненными паюсной икрой. Высятся серебристые головки шампанского. Зимовщики ходили вокруг стола и ахали. Предусмотрительный начпрод Королев где-то бережно сохранял эти лакомства втайне от товарищей.

Томление друзей прекратил Ноздрюхин. Кинокамера уже была приведена в боевую готовность. И все с удовольствием поспешили занять места за праздничным столом.

«Киноработникам и артистам» пришлось немало поломать головы, чтобы все пять человек в момент поднятия бокалов находились за столом перед объективом аппарата. Для этого от рычажка аппарата к ноге кинооператора была протянута веревочка. Никто из зрителей не увидит, что празднично одетый начальник станции обут только на одну ногу. Другой босой ногой он усердно тянет за веревочку. Беззаботно смеющаяся физиономия не выдаст зрителям волнение оператора.

Радиоприемник настроен на Ташкент. В канун Нового года республиканский радиокомитет организовал для зимовщиков большой праздничный концерт. Знакомый голос диктора взволнованно объявляет:

— Начинаем концерт для зимовщиков ледника Федченко, работающих по программе Международного геофизического года! Дорогие товарищи! Сегодня у нас в студии собрались ваши родные и друзья, они пришли сюда, чтобы поздравить вас с наступающим Новым годом!..

С новогодними поздравлениями обращается к зимовщикам начальник экспедиции М. А. Петросянц. Его негромкий приветливый голос звучит совсем близко. Кажется, сейчас откроется дверь и войдет Михаил Арамаисович. В своем выступлении М. А. Петросянц ознакомил товарищей с планами экспедиции на будущее лето и пожелал всем зимовщикам крепкого здоровья, большой дружбы и новых успехов в наступающем 1958 году.

Затем начались выступления родных и друзей.

Притих всегда шумный Икрам, услышав голос матери. Мягко улыбался Володя Смеянов. Задумчиво пускал дымок Виталий Ноздрюхин. Чтобы скрыть от друзей внезапно затуманившийся взгляд, нагнулся к столу Альфред Королев. Выступала его жена; совсем недавно маленький сын их самостоятельно встал на ножки...

Товарищи слушали любимые мелодии, исполнявшиеся по их заявкам. Как будто не бушевала за тонкой стенкой метель, как будто не было ледников и высоких хребтов, отделяющих зимовщиков от остального мира, от родных и близких людей. Зимовщики были вместе со всеми. Вместе со всей страной они встречали Новый год.

...Январь. Облака как бы срезали вершины гор. День и ночь не переставая метет метель. Домик все глубже погружается в снег. Всего неделю назад из боковых окон еще просматривался ледник. Сейчас окна под снегом. Кучерявый не хочет примириться с тем, что зимовщики лишаются дневного света. Каждое утро он берет лопату и откапывает одно из окон. Но уже к полудню поземок вновь заполняет яму снегом и проем окна обозначается тускло-зеленоватым пятном. Раскопки становятся бессмысленными. Дневной свет проникает в домик теперь только через окна в крыше.

На станции закончены основные строительные и хозяйственные работы, и все свое время зимовщики отдают наблюдениям. В соответствии с программой МГГ на основном теле ледника Федченко выбрано несколько снегомерных площадок. Наблюдениями над накоплением снега не охвачены пока что притоки ледника.

Совсем недалеко от зимовки в ледник Федченко вливается один из крупнейших его притоков — ледник Витковского. Именно поэтому гляциологическая станция получила свое название «Ледник Витковского». Огромная ледяная река мягко и спокойно соединяется с ледником Федченко. С зимовки хорошо видна нижняя часть ледника Витковского. С небольшим, в 2—4°, уклоном течет ледник с востока на запад, отделяя своей долиной хребты южной группы Федченко от хребта Высокая стена.

Верхняя часть ледника Витковского отделена от нижней части огромным двухсотметровым ледопадом. Скрытая от глаз отрогами хребтов южной группы Федченко, она уходит куда-то вправо на юг.

Что там за поворотом, какой характер имеет ледник в верхней части — никому не известно. Ничего фактически не знают зимовщики и о нижней, видимой с зимовки части огромного притока.

Сегодня впервые Королев и Назаров вышли на неисследованный ледник. Они быстро пересекли ледник Федченко и, скатившись вниз, вступили на ледник Витковского.

Ледник Витковского настолько плавно и спокойно соединяется с ледником Федченко, что даже не заполняет понижения, тянущегося вдоль береговых склонов ледника Федченко. Создается впечатление, что ледник Витковского не оттесняет и не наплывает на ледник Федченко, а как бы уходит под него.

Делясь впечатлениями от первого знакомства с ледником, товарищи неторопливо поднимались вверх. Вот справа по ходу мелькнул участок чистого льда.

Удивительный ледник! Зимой в фирновой области и вдруг лед на поверхности! Обычно в фирновой зоне он скрыт под слоем снега, толща которого ежегодно наращивается. Сейчас, в середине зимы, в районе станции слой свежевыпавшего снега достигает двух метров. Здесь же, на леднике Витковского, в ближайшем соседстве со станцией снега почти не было. Поверхность ледника сплошь покрыта ледяными буграми.

Место для площадки облюбовали, не доходя полутора километров до ледопада.

Снег был настолько плотным, что с трудом поддавался лопате. Неглубокий шурф пришлось копать более получаса. Наконец Икрам опустился в готовую яму и решительно ткнул плотномером в снег. (Плотномер — прибор для измерения плотности снега. Представляет собой открытый с одного конца длинный металлический цилиндр. Его погружают в снег и таким образом берут определенный объем, взвесив который, получают плотность снега.) Цилиндр, ударившись о твердый снег, зазвенел, но вглубь не пошел. Снег не поддавался плотномеру. Как ни грустно было осознавать, что целый день прошел напрасно, -пришлось ни с чем возвращаться домой. Впрочем, даже совсем не напрасно! Зимовщики несли домой весть об удивительных явлениях, открытых ими на леднике Витковского.

На следующий день они снова были на площадке. Захватили с собой тяжелую кувалду и несколько деревянных брусьев. Придерживая плотномер, Королев накладывал на его крышку в качестве амортизатора деревянный брусок, а Икрам бил кувалдой. Брусок трещал и после нескольких ударов превращался в щепки, но цилиндр послушно врезался в снег.

Данные снегосъемок, показавшие исключительно высокую плотность снега, со всей тщательностью были занесены в журнал наблюдений.

 

Походы на ледниковые притоки становились все чаще, и каждый стремился попасть в разведочную группу, так как пребывание на зимовке неизбежно совмещалось с самым неприятным занятием — приготовлением пищи.

Кухня мучила. Чтобы получить ведро воды, дежурный должен был принести и растопить несколько ведер снега. В отдельном небольшом помещении, служащем складом и кухней, готовился на примусах обед.

У альпинистов-зимовщиков сложилось предубеждение против керосиновых примусов. На больших высотах они горели плохо, поэтому вместе с обычными керосиновыми примусами на зимовку завезли большое количество компактных высокогорных бензиновых примусов.

С выходом на ледник первых отрядов экспедиции пользовались только бензиновыми примусами. Резервуар для горения у них небольшой. Когда готовится обед на большое количество людей, приходится несколько раз заправлять примус. Фитиль, подводящий бензин к капсюлю, и сам капсюль быстро засоряются. Примус капризничает, часто гаснет. Дежурный неотступно вынужден находиться у примуса. Во время своего дежурства Королев рискнул. А что, если попробовать готовить на обычном керосиновом примусе? Он залил примус смесью керосина с бензином. Если не взорвется, значит, можно будет работать на больших примусах.

К радости экспериментатора, примус горел отлично и взрываться не думал. Значит, и на высоте около 5000 м можно с успехом пользоваться удобными керосиновыми примусами. Однако как бензиновые, так и керосиновые примусы давали некоторый угар от неполного сгорания паров горючего. К концу дня дежурные часто жаловались на головную боль. Мечтали о газовой кухне и газе, забросить которые на станцию в этом году не удалось.

Но все же к дежурству на кухне относились со всей серьезностью. Относительно небогатый рацион пищи требовал от очередного повара максимума изобретательности.

С большой неохотой готовили мучные блюда. На зимовке вода закипала при 83°. Макароны и вермишель в таком «кипятке» вели себя очень странно. Варятся макароны в кастрюле несколько часов. Суп бурлит ключом, с поверхности макарон слой за слоем отделяется тесто, а внутри они как были, так и остаются твердыми. На стол вместо вермишелевого супа или отварных макарон подается клейстер, которым Икрам успешно клеил конверты.

Пробовали делать пельмени. Белая мука, свежее жирное мясо. Но что с ними стало! Тесто разварилось и лохмотьями расползлось по тарелке, а мясо внутри наполовину осталось сырым.

Не разваривались до конца и хрустели на зубах рис и горох, несмотря на то что их предварительно сутками размачивали в духовке. Лучше удавались борщи. Капуста, сброшенная с самолетов, хранилась под навесом на морозе. Борщи и просто тушеная капуста были вкусны, хотя, конечно, не были столь приятны, как борщ из свежей капусты. Оставались крупы — концентраты, всевозможные каши, которые, разведенные пожиже, назывались уже супом.

Чтобы концентраты казались вкуснее, дежурные по кухне старались обильно сдабривать их специями и пряностями. Перец в неимоверных количествах закладывался в любое блюдо. Особенно усердствовал в этом Назаров. От его «шурпы», как он называл свой суп, горело во рту, и зимовщики часто запивали его водой.

На неудачно приготовленный обед, пересоленный суп или пригоревшую кашу не обижались и претензий повару не предъявляли. Каждый понимал, что и сам он не застрахован от подобного конфуза, хотя и старается всеми силами приготовить обед по всем правилам кулинарного искусства.

Во время дежурства Назарову не понравилась крупная темная соль, которой обычно солили на кухне. Рядом на полочке стояла удивительно белая мелкомолотая соль, и он бросил щепоть этой соли в шурпу. Суп вдруг вскипел, вспенился, забурлил и повалил из кастрюли. Икрам выскочил из кухни и бросился к Смеянову.

— Володя! Там суп у меня взбесился: весь покрылся пеной и из кастрюли вылезает...

Володя неторопливо поправил свои роговые очки и отправился на кухню.

Суп уже успокоился, только клочья пены, застывшие на примусе и столе, указывали на недавнее происшествие.

Незадачливый повар и преисполненный ответственности консультант взяли большие деревянные ложки.

— Суп пресный, — важно сказал Володя, одним глотком опорожнив ложку.

— Пресный, — подтвердил  Икрам.

— Где соль? — спросил Володя.

— Вот она, — с готовностью подал баночку Икрам. Смеянов достал из баночки щепотку соли и лизнул;

— Сладковатая. Икрам тоже лизнул:

— По-моему, горьковатая.

— Сладковато-горьковатая, — пришли  оба   к  единому мнению.

— Это же сода! — вдруг закричал Икрам и, сокрушенно махнув рукой, принялся готовить обед заново.

...Опять вот уже несколько дней метет метель. Вне домика невозможны никакие работы. Однако зимовщики поднялись, как обычно, в 8 часов утра. Шумно умываются, поглядывая на стол, который дежурный готовит для завтрака.

Один из зимовщиков сидит на койке. Он сокрушенно смотрит на свои худощавые загорелые ноги и пытается вызвать жалость начальника станции к своей особе.

— Виталий Константинович, ты только посмотри, какие у меня тонкие ноги. Мне противопоказана грубая физическая работа, мне нельзя ходить по леднику много...— он явно клевещет на свои ноги, но этот шутливый тон в конце концов отражает, что забота о ногах у зимовщиков на первом месте. Нельзя допускать слишком свободной обуви, но ни в коем случае нельзя обувать  и тесные  ботинки.  Надо  следить  за тем,  чтобы не натереть в походе мозоль,  не обморозить пальцы. «На зимовке без ног, как без рук»,— шутят товарищи. Недавно  Икрам  вернулся со  снегосъемок  с  побелевшими пальцами. Сняв ботинки, он долго и старательно оттирал их, пока они снова не приобрели свой нормальный цвет. Это был сигнал к переходу на зимнюю обувь.

Еще в летние дни участники экспедиции подогнали лыжи каждый на свои ботинки.

С наступлением зимних холодов ходить в летней обуви в дальние походы стало невозможно. И вот теперь Икрам первым отрекся от ботинок. Пользуясь тем, что погода не позволяла сегодня выйти с зимовки, он отобрал себе подходящую пару валенок и начал приспосабливать к ним лыжные крепления. Лыжи подогнаны на ботинки, но если раздвинуть щечки креплений, валенок войдет между ними. Икрам подогнал лыжи под новую обувь, сделал пробежку. Поворот вправо, поворот влево. Лыжи сидят крепко. Довольный результатами испытаний, он снял лыжи. Но долго ли прослужат валенки при ходьбе на лыжах?

В том месте, где носки валенок соприкасались с краями металлических креплений, видны едва заметные потертости. Если за какие-нибудь пять минут ходьбы на валенках остался след от жестких креплений, то что же будет с ними после возвращения из далекого похода? После двух-трех походов валенки неизбежно протрутся до дыр.

Нет, жесткие крепления не годятся для валенок. Металлические части надо заменить мягкими, ременчатыми. На глаза попадаются брезентовые лямки парашюта. Именно то, что нужно для крепления! Икрам с песней входит в домик и, заняв лыжами все свободное место, располагается на полу.

В домике на полную мощность гремит радио. Перед приемником возвышается фигура Смеянова. Забыв обо всем на свете, он обеими руками вращает рукоятки на панели приемника. Из эфира несется кошачий визг, скрип немазаных колес, скрежет трамвая на повороте.

Спасаясь от этих звуков, Королев расположился в спальне. Он мастерит стойку для гелиографа (Прибор для определения продолжительности солнечного сияния), который был доставлен самолетом только в декабре. Альфред не выносит шума. Он где-то вычитал, что шум мешает работе, расшатывает нервную систему, нарушает кровообращение, лишает человека аппетита и, кажется, сокращает жизнь. В городах исполкомы городских советов, заботясь о здоровье граждан, издают специальные постановления, запрещающие гудки заводов, автомобилей и т. п. «Как было бы хорошо, если эти постановления распространялись и на зимовку», — думает Альфред.

Он умоляет Володю прекратить дикий концерт, перестать мучить приемник и людей. Володя обещает поймать что-нибудь помелодичнее.

 В комнату входит Владимир Кучерявый. Поведя носом, он говорит:

— Что-то горит. Вам не кажется, что пахнет горелой бумагой? Со свежего воздуха очень чувствуется...

Смеянов бросается к паяльнику, который он включил полчаса тому назад и оставил на книге. На красивой обложке чуть сбоку надписи И. Ильф, Е. Петров «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» «вписан» новый оригинальный орнамент: электрический паяльник в полный профиль. Сокрушенно чертыхаясь, Володя принимается за пайку. Погружается в работу настолько, что не замечает, как кто-то осторожно выключает приемник.

Кучерявый только что провел очередное наблюдение на метеоплощадке. Показания приборов записаны на гладкой дощечке, с которой свисает кусок стропы. В метелевую погоду и в мороз невозможно в рукавицах аккуратно записать данные наблюдений прямо в журнал. Поэтому дежурные перед выходом на площадку вешают себе на шею дощечку, куда и заносят показания карандашом. В домике данные наблюдений начисто переписываются в соответствующую книжку. Теперь надо подготовить и передать очередную синоптическую сводку. В зашифрованном виде сводка представляет маленькую строчку цифр. Кодирование сообщений о погоде служит единственной цели — облегчению и ускорению передачи.

К трем часам на столе стоит довольно приличный борщ. На второе поданы блинчики.

— Настоящие блины, если рассматривать это блюдо в историческом аспекте, — начал Королев заимствовали свою форму от формы видимого диска солнца. Наши предки еще до принятия христианства...

— Первый блин комом, — извиняющимся тоном поспешил прервать экскурс в историю Виталий.

— Однако тут добрая половина блинов — первые, — говорит Икрам.

— Кто не хочет, пусть не ест,— обиженно заявляет дежурный, и критики немедленно умолкают. Все с наслаждением уничтожают древнерусское блюдо.

Вдруг снаружи раздался сильный удар по металлической обшивке домика. Зимовщики переглянулись и притихли. Что такое? Прошло несколько напряженных секунд, удар не повторился. Икрам машинально потянулся к ружью, много месяцев висевшему без употребления. В следующую минуту зимовщики были уже за дверью.

Ветер трепал на мачте побелевший флаг. Бешено вращался репеллер большого ветряка. Рядом размахивал лопастями малый ветрячок. Кругом белая поверхность ледника и несущаяся вниз снежная пыль. Привычная картина. Ничего необычного нет. Кто же стучал? И почему малый ветрячок вращается как-то странно, как будто прихрамывает и заметно снижает обороты?

Теперь все стало ясно. Ураганные порывы ветра настолько раскрутили репеллер ветродвигателя, что одна из лопастей оторвалась, пролетела несколько метров, пробила слой снега, которым больше чем наполовину был засыпан домик, и ударила по дюралевой стене. Оторвалась именно та лопасть, которая погнулась во время транспортировки и затем была выпрямлена. Видимо, прочность репеллера после ремонта значительно снизилась. Это была настоящая беда, так как энергия ветродвигателя питала радиостанцию. Связь с внешним миром зависела от его бесперебойной работы.

Зимовщики сняли с ветряка обломанный репеллер и откопали отлетевшую лопасть. Завтра по ней придется делать новую и отрывать драгоценное время от научных наблюдений.

 

***

С каждым днем зимовщики увеличивали радиус своих походов.

Сегодня снегосъемка на одной из самых дальних площадок, на перевале Абдукагор. Теперь туда всегда ходят втроем. На перевале очень много снега, два человека за светлое время суток не справляются с работой. На другие, еще более удаленные объекты зимовщики выходят с ночевкой, забирая с собой палатку, спальные мешки, продовольствие. На зимовке остались Кучерявый и Назаров. День подходил к концу, а группа все не возвращалась.

«Пора зажигать маяк», — думает Володя. В это время открывается дверь, и в комнату входит пропавшая тройка. У дежурного отлегает от сердца. Наконец-то прибыли! Пришедшие торопливо сбрасывают полушубки, развязывают ушанки. Бородатый Ноздрюхин наклоняется над горячей печкой — шапка примерзла к бороде, усы смерзлись в сплошную сосульку. Очень хочется пить.

— Дежурный, воды! Компоту! Кок! Умираю — хочу пить! — наперебой взывают они к дежурному по кухне.

Безбородый Володя Смеянов успел раздеться и ищет глазами дежурного. Икрам в белом переднике вносит в комнату графин со сладкой водой, слегка подкисленной лимонной кислотой. В другой руке у него пакетик с чайной содой. По заведенной традиции вернувшуюся из «похода группу дежурный встречает графином с шипучей содовой водой или полной кастрюлей компота. Икрам с удовольствием смотрит, как товарищи поглощают пенящийся «пунш».

Но когда дежурный подает на стол подогретый суп, который для пришедших является в одно и то же время обедом и ужином, никто из них не может осилить своей небольшой порции. Вернувшись с работы, люди должны бы с жадностью наброситься на еду, но едят они сегодня удивительно мало. Нет аппетита. Королев без всякого удовольствия одолел свой суп и пошел прилечь на постель. Почему-то разболелась голова. То ли от напряженной работы — торопишься и все же не успеваешь засветло вернуться домой. То ли от того, что с утра ничего не ели. Мороз и снег не располагают к еде.

Взобрался на свою койку Володя Смеянов. Икрам убрал со стола и тоже поглядывает на кровать. Он чувствует себя неважно. Чем бы ни заправляли примус, бензином ли, керосином ли, горючее на высоте не выгорает полностью. Маленькая кухонька всегда полна угара. Когда становилось невмоготу, дежурный открывал дверь и проветривал помещение. Но холод заставлял вскоре же ее закрывать.

За обеденным столом остался сидеть один Виталий. Ему тоже хочется прилечь, вытянуться во всю длину и лежать так, ни о чем не думая. Осторожно прикрыв дверь, вышел на наблюдение дежурный. С рабочего столика скатился и мягко ударился о кошму карандаш.

...Столик уже настолько наклонился, что предметы скатываются, падают вещи с полок, а пол в домике все прогибается. Недавно колено трубы отошло от печки из-за перекоса, и зимовщики ночью сильно угорели...

На кухне и в тамбуре надо навести порядок. Кошма совсем мокрая, продукты свалены кое-как, ничего не найдешь... Но главное — пол. Если его не исправить сейчас, он прогнется еще больше и в один прекрасный день рухнет. Правда, все очень устали, но откладывать это дело нельзя.

Каждый хорошо знает, что и завтрашний и послезавтрашний день заполнены до предела. В начале будущей недели есть один день, свободный от снегосъемок и створов. Но в этот день запланированы работы на метеоплощадке. Поверхность снега после снегопадов близко подступила к приемным частям актинометрических приборов, сильно присыпала ножки психрометрических будок.

В ближайшее время надо переставить приборы на новый уровень.

Никакая сила не заставит зимовщика лежать в постели, если он видит, что кто-то из его товарищей работает.

Мягко спрыгнул с койки Назаров, тяжело грохнул ногами Володя Смеянов. Принялись вместе отдирать кошму от пола и отвинчивать винты панелей. Отсоединили и вынули пару плит.

— Ого, тут настоящая яма, — Смеянов спустился под пол. — Здесь такое пространство, что можно свободно гулять под всем домиком!

Когда устанавливали домик на лед, его остов, собранный из дюралевых двутавровых балок, укладывали прямо на фирн, предварительно утрамбованный и выровненный. Казалось, толстый слой пенопласта, заключенный в панелях пола, и двадцатимиллиметровая кошма прочно удержат внутреннее тепло домика, поэтому никаких других мер по изоляции не предпринимали. Однако оказалось, что ни кошма, ни пенопласт не в состоянии полностью сохранить тепло внутри помещения. Фирн под полом стал таять, хотя на леднике держались морозы в 20—25°. Под домом образовалась квадратная чаша глубиной в средней части до 1 м². Дно ее полого поднималось у краев. Домик только углами и стенками держался на краях ямы. На дне чаши виднелись лужицы не успевшей профильтроваться в глубь фирна воды. Володя обследовал подпол и потребовал несколько прочных ящиков. Ломом и черенками лопат приподнимали зимовщики по очереди фермы пола и под них подставляли пустые ящики. Они будут служить опорой.

Хорошо, что их много на станции!

Хорошо, что уже с первого дня было установлено и неукоснительно исполнялось правило: на растопку печки ни одного ящика!

Володя ползал по льду и командовал:

— Выше! Еще выше!

Он доставил очередной ящик «на попа» и пытался втиснуть его между полом и льдом.

В край пола с одной стороны кряхтя уперся ломом Альфред Королев, с другой стороны к этому же месту добирался Икрам Назаров. В руках вместо лома он держал лопату.

Вместе с лопатой Назаров взял в свои руки и руководство операцией.

Теперь над полом кряхтели двое. Только под полом по-прежнему покрякивал один. В яму на помощь Смеянову полез Кучерявый. Ноздрюхин оставался в резерве: то подавал ящик или топор, то бежал разыскивать доску для подкладки или срочно изготовлял деревянный клин.

— Ну что вы кряхтите? — рассмеялся он, глядя на покрасневшие от натуги лица товарищей. — Давайте усовершенствуем процесс производства и проведем разделение труда. Вы поднимайте пол, а кряхтеть буду я!

В это время Икрам поднатужился особенно сильно. Деревянный черенок хрустнул, и все трое — ящик, лопата и Икрам — в строгой последовательности опустились друг на друга.

Внизу под полом «умирали» от смеха оба Володи. Только им двоим посчастливилось увидеть во всей красоте картину падения Икрама.

Ремонт закончили только глубокой ночью. Пол опять был ровным. Выпрямились наклонные столы и печь. Некурящий Икрам потянулся за папиросой. После дружной, слаженной работы, результаты которой были налицо, не хотелось сразу расходиться. Кучерявый поставил на плиту чайник.

Усталости как будто не ощущается. Но было ясно, что долго так продолжаться не может. На станции определенно не хватало рабочих рук. Разговор вращался главным образом вокруг одной простой истины: увеличение объема работ требовало увеличения числа зимовщиков.

— Сокращать количество существующих снегомерных площадок или створов мы не можем, — говорил Виталий. — Наоборот, нам надо расширить наблюдения до ледника Академии Наук. Но как это сделать впятером? Вот если бы еще одного человека на зимовку...

— А что, если запросить Ташкент? — предложил Смеянов.

— Нет, это невозможно, — возразил Виталий. — Чтобы доставить сюда человека зимой, надо снарядить целую экспедицию. А перевалы? Они же сейчас все закрыты!

Даже хорошо организованной и оснащенной всем необходимым альпинистской экспедиции трудно будет пробиться в зимнее время в центр Памира. Надо искать другой выход.

Все понимали, что пять человек не обеспечат выполнение научной программы. К концу зимы увеличится высота снежного покрова. Это затруднит снегосъемки. Из-за нехватки времени люди уже сейчас, как правило, питаются только два раза в сутки. Отрывают время от сна, совершенно не имеют выходных дней. Утомленный, невыспавшийся человек слабеет, притупляется его бдительность. Долго ли в таком состоянии свалиться в трещину, из которой не выберешься даже с помощью товарищей!

«Может быть, запросить разрешение на перевод со средней зимовки Таджи Аллабергенова. Хотя бы временно, до прихода летних отрядов!» — Ноздрюхин поделился своей мыслью с товарищами.

На следующий день в Ташкент полетела радиограмма.

Ответа надо ожидать через пару дней. Еще несколько дней уйдет на то, чтобы перевести Аллабергенова на верхнюю станцию. Пока же работы продолжались наличными силами.

 

***

Прошел январь, а с ним и первая половина зимы. Условия на леднике оказались вполне приемлемыми. Двадцать пять — тридцать градусов мороза, редко больше — это не так уж страшно! Ветер также был в основном 10—15 м/сек. Бывал, правда, и сильнее, но только отдельные порывы его достигали 25—28 м/сек. Досаждали метели. Редкий день с утра прояснялось небо, появлялась видимость. Дни без туманов использовались для работы на створах.

Вот и сегодня погода, кажется, проясняется. Можно идти на створ.

Подогрет вчерашний гороховый суп. Зимовщики наскоро завтракают. Владимир Кучерявый торопится выйти раньше. За спиной в рюкзаке у него теодолит, на плече тренога. Площадка, где устанавливается прибор, находится в доброй сотне метров выше уровня ледника. Чтобы не задерживать работы, надо до прихода группы успеть взобраться по склону на площадку и установить прибор. По небольшому кулуару поднимается он вверх. С высоты площадки ледник просматривается на всю его ширину. Владимир установил треногу, направил теодолит на репер. В трубу хорошо видны деревянные вехи, обозначающие точки поперечного скоростного створа. Их ряд в прошлом месяце ровной дорожкой прошел от берега до берега. Сейчас рейки сдвинулись, дорожка изогнулась. Вместо ровного, как стрела, створа образовалась гигантская выпуклая дуга. Группе предстояло сегодня опять выпрямить створ, и от Владимира зависело, чтобы он был как можно ровней. Вехи, воткнутые в снег у самого берега, почти не сместились. Но чем дальше к середине ледника, тем больше смещение от первоначального положения — за месяц лед продвинулся не менее чем на пятнадцать метров.

Владимиру приходилось работать на ледниках Кавказа. В сравнении с памирскими кавказские ледники имели незначительные размеры. У большинства из них длина не превышала 10 км. Перед ледником Федченко кавказские ледники казались карликами. Месячная скорость движения их льда, за небольшим исключением, составляет не более 3—4 м, т. е. в 4—5 раз меньше скорости льда ледника Федченко...

Владимир прервал свои воспоминания и приник к теодолиту. Из понижения вынырнули три маленькие точки. Группа подошла к реперу.

Резкий порыв ветра рванул Кучерявого за полу полушубка. С теодолита слетела буссоль.

— Разбилась! — ахнул Кучерявый и бросился к буссоли. К счастью, буссоль упала на снег и осталась цела. Но тренога, установленная на скальной площадке, не могла сохранять полную неподвижность. Теодолит дрогнул. — Так и есть! Сбилась наводка!

Кучерявый, встав спиной к ветру, начал вновь устанавливать инструмент. В объективе трубы снова появились три фигуры. На двухкилометровом расстоянии трудно разобрать, кому они принадлежат. Все одинаково черные, все вверх ногами.

Одна фигура отделилась и пошла вдоль дуги вех с рейкой для промера высоты снежного покрова. Владимира она не интересует. Вот заметно вырисовывается второй человек со связкой запасных вех. Не то. Кучерявому нужна фигура с широкой черной рейкой. Именно человеку с рейкой он должен давать сигналы и корректировать установку створа. Вот он! Третья фигура воткнула рядом с собой черную рейку, которая четко вырисовывается на снежном фоне.

Черная рейка торчит чуть в стороне от нити. Кучерявый флажком показывает наблюдателю, в каком направлении надо передвинуть рейку. Рейка передвинулась. Теперь она находится прямо на вертикальной нити трубы теодолита. Кучерявый дает отмашку: — Очень хорошо! Давай дальше! Люди на леднике замерили рулеткой расстояние между рейкой и старой сместившейся вехой. Записали отсчет, вместо черной рейки воткнули вешку, снятую со старого створа, и двинулись к следующей вехе. Владимир оторвался от теодолита и закрыл лицо руками. Минутку можно отдохнуть от ветра! Ресницы в углах глаз смерзлись на ветру и стягивают веки. Замерзли нос и одна щека. Теплом рук и дыханием он отогревает лицо.

Посидев немного, снова поворачивает лицо к ветру. Пора взглянуть в трубу. Лыжник с черной рейкой как раз в это время подошел по створу к месту второй вехи и поставил рейку. Кучерявый флажком просигналил ему поправку. За второй прошли и сняли показания по третьей, четвертой, пятой вехе. Владимир повел трубой вверх до тех пор, пока не увидел репера, проверил правильность установки вех. Створ тянулся прямой линией, можно продолжать его дальше.

Люди идут поперек ледника, приближаясь к теодолиту. Они в движении, им тепло. Кучерявому холодно сидеть на одном месте. Ветер заставляет вскакивать в интервалах между наблюдениями и отплясывать на большом камне чечетку. От ветра чуть вздрогнула тренога. Кучерявый этого не заметил. Он видит только, что сверху наползает туман (точнее — облако). Восьмая, девятая, десятая вехи... Пора проверить, ровно ли устанавливается створ? Кучерявый повел трубой вверх к реперу. Что такое? Две последние вехи стоят в стороне от створа. Не доглядел. Он вскакивает на камень и отчаянно крутит флажком. Люди на леднике остановились. Одна фигура, та, что с биноклем, поворачивает назад исправлять створ. А ветер несет по леднику клочья тумана. Они все ближе. Все ниже спускаются облака, погода портится. Но уже пройдена половина створа до середины ледника. Теперь легче разглядеть людей и рейку даже в тумане, если он не слишком густой.

Да, но если опять сбился теодолит, теперь в тумане не увидишь, не исправишь наводку... Кучерявый нервничает. В такую погоду на створе работать нельзя. Но как сообщить людям на леднике, что он их плохо видит и не может ручаться за точность установки створа?

И вдруг он замечает, что все три фигурки, серые от опускающегося тумана, собрались вместе и, как ветряные мельницы, неистово машут руками. Посиневший от холода Владимир догадывается: «Работу продолжать не можем». Слезай! Съемка показаний по створу переносится на завтра».

Закоченевшие зимовщики торопливо перебирают лыжными палками. Быстрая ходьба согревает. Чертова погода, как она усложняет работу. Скорее бы домик! Дежурный, наверно, уже приготовил компот. Еще полчаса бега. Показался ветряк, торчат мачты метеоплощадки. Скоро будем дома. Последний крутой спуск... Лыжи сами летят вперегонки с ветром. Четверка рассыпным строем подъезжает к домику.

Дома их ждет приятный сюрприз. Дежурный протягивает принятую из Ташкента долгожданную радиограмму:

«Переход Аллабергенова на верхнюю зимовку разрешаем».

Через несколько дней их маленький коллектив пополнится еще одним зимовщиком.

Только бы погода не помешала.

Погоде, видимо, самой надоело крутить на леднике одни и те же метели, и облака начали редеть. На другой день сквозь рваные края туч стало проглядывать чистое небо.

Удивительно ясные дни и тихая погода, которую никак не ожидали встретить в феврале, позволила зимовщикам без особых хлопот спуститься к обсерватории и привести с собой Таджи Аллабергенова.

 

***

Радио было мостиком, который связывал станцию с Большой Землей. По радио рассказывали зимовщики товарищам и родным о своих радостях и невзгодах, трудностях и победах. Те помогали словом, нужными советами, приветом. Зимовщики имели возможность беседовать со своими родными, близкими так, словно сидели за одним столом, в одной комнате. Но, увы! Анодные батареи, питавшие радиопередатчик, постепенно иссякли, и к концу февраля 1958 года мостик рухнул, а своими «внутренними» средствами зимовщики наладить его не смогли.

К счастью, батареи имели еще одно свойство: после небольшого периода покоя они на короткий срок восстанавливали свою способность питать рацию. И этой вспышкой их энергии после отдыха воспользовались. На остатках электричества передали в Ташкент радиограмму, в которой сообщили, что анодное питание радиостанции подошло к концу. Это грозило полной потерей связи не только с Большой Землей, но и с расположенными рядом с нами зимовками. На следующий день Ташкент дал ответ — на зимовку должна выйти группа альпинистов, возглавляемая мастером спорта Вадимом Эльчибековым, которая доставит анодное питание для радиостанции. Зимовщиков обрадовали, конечно, не только радужные перспективы для станционной рации, но и то, что они увидят друзей. И, вполне естественно, на зимовке с нетерпением ждали писем от родных, знакомых, друзей, ждали газет, журналов.

Но все они были альпинистами, и вполне представляли трудности, какие придется преодолеть группе, прежде чем она до них доберется. Тем более, что из идущих к ним альпинистов никто в зимних условиях не совершал подобного похода.

Зимовщики отчетливо себе представляли так же, как идут сборы в Ташкенте. Штаб-квартира похода расположена, разумеется, дома у Вадима Эльчибекова. Сюда с различных складов, со всевозможных продуктовых баз доставляется все необходимое для путешествия. Один тащит рюкзак с тушенкой, другой лыжи, третий врывается, с трудом удерживая в объятиях связку спальных мешков. Если бы маленький сын Эльчибекова Олежка мог видеть, как Роберт Пири готовился к штурму Северного полюса, то он наверняка бы сказал, что его папа собирается не только на Северный, но и на Южный, и вообще на все существующие полюсы, начиная от Полюса холода и кончая Полюсом недоступности. Почти наверняка в ночь перед выездом никто не спал. То не были уточнены какие-нибудь детали маршрута, то вдруг оказывалось, что бензиновые примусы не обеспечены горючим, то обнаруживалось, что один из участников группы забыл поставить в известность родителей о своем выезде.

А потом вокзал. Шумные проводы. Весь перрон заполнен родственниками, друзьями и знакомыми зимовщиков и едущих в поход альпинистов. Никогда ни одну группу альпинистов из Ташкента не провожало такое количество народа. Шутки, смех, пожелания доброго пути, напутственные слова слышались со всех сторон. Прощальный гудок — и поезд медленно отходит от перрона.

Начало путешествия альпинистов зимовщики представляли себе вполне отчетливо. Об остальном они узнали гораздо позже, когда встретились с ними уже на зимовке. Пришли они туда через 21 день после выезда из Ташкента.

 

***

6 марта из Оша альпинисты на машинах отправились на Памир. Под перевалом Талдык встретились первые снежные заносы. Здесь мощные бульдозеры-снегоочистители расчищали путь, и машины шли буквально в траншее, прорытой в глубоком снегу. За перевалом дорогу преградила мощная снежная лавина, сошедшая со склона. Стены прорытого в лавине коридора достигали 8 м высоты, так что и солнца не было видно.

Первоначально думали остановиться на ночевку в Сары-Таше. Самый трудный участок автомобильной дороги лежал впереди, поэтому решили в Сары-Таше не задерживаться, двигаться сразу на Дараут-Курган. Это конечный пункт автомобильной дороги, по которой надо было ехать по направлению к леднику Федченко.

Не отъехали от Сары-Таша и трех километров, как машина завязла в сугробе, и было ясно, что вперед без трактора продвинуться не удастся. Пришлось вернуться в Сары-Таш. Здесь просидели три дня. Тракторы были заняты на расчистке пути через перевал на главной автомобильной магистрали Ош — Хорог. Наконец, 9-го в ночь, снова двинулись дальше. К этому времени в Сары-Таше собрался целый караван машин, идущий на Дараут-Курган. Впереди колонны шел мощный трактор С-80 со снегоочистителем, за ним трактор ДТ-54 тащил автомашины.

За сутки каравану удалось продвинуться только на 27 км. Сугробы стали настолько мощными, что тракторы не могли их преодолеть. Альпинистам пришлось нанять погонщика с верблюдом, на животное нагрузили все свои вещи. Сами шли рядом на лыжах. Груза было очень много — так всегда бывает в начале похода.

Целый день шли на лыжах по белому безмолвию Алайской долины. Уже в темноте подошли к селению Юкоз. Здесь лыжников догнала покинутая ими утром колонна автомашин. За день колонна значительно выросла, к ней присоединились новые машины и тракторы. Утром машины двинулись дальше. Альпинисты устроились кто как мог: одни на подножках, другие в кузове, третьи уселись на снегоочистители.

Тяжело урча, буксуя, машины и тракторы с трудом пробиваются вперед. К концу дня еще 20 км пути остаются позади.                

13 марта добрались до долгожданного Дараут-Кургана. Здесь группу поджидал с лошадьми караванщик Джакын.

Во второй половине следующего дня покинули Дараут, путь лежал на Алтынмазар. Отряд выглядел не совсем обычно: впереди на лошади ехал, закутавшись с головой в полушубок, Джакын, за ним на привязи, утопая по брюхо в снегу, шло несколько лошадей, нагруженных рюкзаками, а следом, растянувшись цепочкой, скользили лыжники.

Ночь застала на перевалочной базе. Усталость и холодный ветер мигом загнали измученных людей в пустую полуразрушенную кибитку. Это «убежище» спасало от ветра, но никак не от холода. Перспектива ночевки была неблестящей. Связав лошадей, Джакын куда-то исчез. Через четверть часа он вернулся, таща в руках вязанку досок из разбитых ящиков. Из них посередине кибитки разожгли костер. Едкий дым заполнил помещение. Он ел глаза, першил в горле, но зато стало теплее и можно было просушить мокрую одежду. Задолго до рассвета «конно-лыжный» отряд покинул «гостиницу». По мере подъема к перевалу Терсагар снега становилось все больше.

Погода неплохая, но очень холодно. Глаза слезятся от сильного встречного ветра. Под перевалом Терсагар наткнулись на огромные снежные сугробы. Обессиленные лошади и люди остановились перед новым препятствием. Оно казалось непреодолимым для лошадей. Эльчибеков снял лыжи и тут же провалился по грудь в глубокий снег. Усиленно работая корпусом, он сделал несколько шагов. За ним осталась глубокая траншея, в которую вошла головная лошадь. Выбившись из сил, Вадим тяжело опустился на снег. Теперь впереди был Павлов, и так, сменяя друг друга, люди прокладывали путь лошадям.

Перевал пройден. В непроглядной темноте начали спуск. 17-часовой переход вконец измотал путников. И только маячивший далеко внизу огонек метеостанции придавал им силы.

Начальник станции Виктор Прокопович радушно встретил гостей: напоив крепким чаем, уложил спать в тепло натопленной комнате. Всегда аккуратный со своим снаряжением, Вадим Эльчибеков на этот раз допустил непростительную оплошность. Забытые им на печке ботинки к утру остались без подошв. Что делать? Вадим прекрасно знал, что 46-й размер ботинок он не найдет ни здесь, в Алтынмазаре, ни на нижней зимовке. Это грозило ему, пройдя такой длинный путь, остаться тут, не дойдя до долгожданного домика, где его ждут друзья.

Обвязав остатки ботинок бинтами из аптечки, он кое-как добрался до языка ледника Федченко.

Два дня лыжники отдыхали на нижней станции, зимовщики которой не торопились отпускать их наверх. Их расспрашивали о городе, о новостях, о семьях, словом, обо всем, что делалось там, далеко за этими суровыми горами.

Тем временем Вадим, расположившись в радиорубке, проводил капитальный ремонт своих пострадавших ботинок. Он подбил к ним куски кожи, вырезанные из седла, обшил войлоком от старых валенок. На этом реставрация была окончена, можно двигаться дальше.

Рано утром 18 марта альпинисты покинули нижнюю станцию и вступили на ледник Федченко. Всего 60 км оставалось пройти группе Эльчибекова до цели. Но какой это путь! Снежные заносы, трещины, ледяной ветер, беспокойные ночи в холодных палатках под завывание вьюги ждали впереди смельчаков!

На средней и особенно на верхней зимовках потянулись часы томительного ожидания. Зимовщикам нетерпелось скорее увидеть гостей с Большой Земли, принять их у себя, согреть. Только люди, оторванные от внешнего мира и находящиеся в тяжелых условиях, могут полностью оценить самоотверженный поступок альпинистов, которые легко расстались с комфортом городской жизни и ради своих друзей отправились в трудный, грозящий опасностями путь.

Научные станции назначили между собой дополнительные сеансы радиосвязи. К вечеру 19 марта группа должна прибыть в обсерваторию. Погода отличная. На верхней станции за час до связи все зимовщики собрались у радиостанции. Сейчас они услышат в трубке знакомые голоса друзей. Ноздрюхин еще раз проверил исправность рации, подключил все имеющиеся в резерве батареи — их хватит на несколько минут. Но каково же было изумление зимовщиков, когда Виктор Башаримов сообщил, что альпинисты не пришли и группу не видно на леднике на протяжении 18 км.

На другой день погода испортилась, закружила метель. Из обсерватории сообщили: «Альпинистов нет, у нас страшная метель, ничего не видно».

Вечером после работы зимовщики долго обсуждали сложившееся положение. Всех волновал вопрос: «Что случилось, куда пропали альпинисты?» И, естественно, ответить на него никто не мог.

Часы тянутся неимоверно долго. Метель не позволяет высунуться наружу.

Утром 20 марта вьюга достигла кульминационной силы. В эфире сплошной треск. Связь с обсерваторией прервалась. Тем временем на средней станции тоже обсуждали сложившееся положение. Кто-то высказал предположение, что альпинисты сидят где-нибудь рядом и ожидают улучшения погоды, чтобы найти скрывшийся в снежной буре ригель, на котором стоит станция. Нужно спуститься на ледник и осмотреть местность вокруг станции.

Начальник зимовки Сергей Токарев, повар Виктор Борисов и начальник радиостанции Виктор Башаримов, натянув полушубки, валенки, рукавицы, исчезли в пелене снежной бури. Однако вокруг станции никого не обнаружили. Пошли дальше по леднику, ориентируясь только по ветру. Их крики «ого-го-го!» безответно растворялись в разбушевавшейся стихии. Прошел час, другой — ни души! Скоро начнет смеркаться, пора возвращаться назад. Может быть, альпинисты вернулись назад и пережидают непогоду на нижней станции?

Связались по радио с Трибунским. Он сообщил, что группа на их зимовку не возвращалась.

Вступив на ледник Федченко, альпинисты сразу же столкнулись с новыми трудностями. Язык ледника представляет бесчисленные нагромождения морен, между которыми залегают глубокие впадины. Снег с верхних частей моренных холмов сдут, и их черные оголенные вершины резко выделяются на фоне заснеженных гор. Подветренные стороны возвышенностей и днища понижений засыпаны глубоким рыхлым снегом. На лыжах по морене не пройдешь. Альпинистам пришлось тащить их на себе. Тропы, конечно, не заметно. Зато четко видны следы недавно прошедшего здесь снежного барса. Звериный след — лучший указатель дороги, и альпинисты пошли по нему. Позади группы оставалась глубокая снежная траншея. К ночи добрались до избушки. Тесная низкая хижина, в которой летом останавливаются на ночь погонщики лошадей, показалась фешенебельной гостиницей.

Весь следующий день группа плутала среди бесконечных моренных нагромождений ледника. За 12 часов удалось пройти всего несколько километров. Пока участники похода устанавливали палатки на берегу большого замерзшего озера, Эльчибеков и Никонов пошли искать выход из лабиринта морен на сверкающую впереди полосу льда, присыпанную снегом. Свой путь они отмечали каменными турами. Вадиму и Евгению повезло. Они нашли выход.

Следующим утром выбрались из хаоса морен. Встали на лыжи. Теперь группа быстро пошла вверх. Впереди показался скальный ригель, на котором выделились мачты обсерватории.

Хорошая погода, стоявшая все эти дни, начала портиться. С верховий ледника задул холодный ветер. Небо покрылось сплошным слоем облаков. Со стороны перевала Кашал-Аяк стеной надвигалась белая мгла. Снежный шквал налетел быстрее, чем его ожидали. Все скрылось в крутящихся снежных вихрях. Вадим идет впереди, низко опустив голову. Мелкий сухой снег сильно бьет по лицу. Вдруг сзади послышался крик. Все обернулись. Шедший последним Ильхам Арифханов провалился в трещину обеими лыжами. Над снежной поверхностью торчала только его голова и руки, судорожно вцепившиеся в края обрыва. От образовавшейся дыры по направлению движения группы по снегу змейкой пробежала трещинка. Лыжники попали на закрытую снегом продольную трещину. Еще миг, снежный мост рухнет и все полетят вниз.

— В сторону! — закричал Вадим.

Все обошлось благополучно. Мост выдержал, а Ильхама извлекли из трещины. Но беда — в бездну улетела одна из лыж Арифханова. Без лыж здесь не пойдешь, сразу угодишь в скрытую трещину. Павлов нагнулся над трещиной. Всмотрелся. Метрах в пятнадцати от поверхности, зацепившись за выступ, висела лыжа. Из ледорубов сделали крюк, привязали к нему веревку и с помощью этого приспособления извлекли лыжу из трещины. Боясь угодить в трещины, лыжники поставили палатки и улеглись спать.

Двое суток свирепствовала метель. Днем сидели в палатках рядом с уложенными рюкзаками и ожидали хоть малейшего прояснения.

На третий день погода немного улучшилась. Вышли из палаток. Откуда-то со стороны послышался крик, затем еще и еще. Закричали в ответ. Через некоторое время сквозь туман показались неясные очертания людей. Альпинисты бросились навстречу, обнимая незнакомых, но очень родных теперь людей.

Вечером о прибытии альпинистов в обсерваторию узнали на всех станциях. 21 марта лыжники отдыхали в обсерватории, отогревались, отсыпались и набирались сил для последнего броска. Улучшавшаяся погода снова испортилась. Опять завыла метель. Эльчибеков из Ташкента получил радиограмму: «На Памире ожидается сильное ухудшение погоды». Вадим решил не рисковать людьми и переждать непогоду в обсерватории. Об этом он сообщил наверх.

Зимовщики молча выслушали Вадима, Виталий посмотрел на Альфреда и Икрама. Те кивнули. «Вадим, ждите нас к вечеру, мы выходим навстречу», — успел сказать в трубку Ноздрюхин, до того как погасла сигнальная лампочка на щитке радиостанции — кончилось питание.

Быстро собравшись, тройка выскользнула наружу. Сильный ветер гонит по леднику тучи снежной пыли. Сквозь облака иногда проглядывает солнце. Поход вниз решили использовать с пользой для дела — промерить высоту снежного покрова на леднике. Через каждые сто метров зимовщики останавливаются, записывают отсчет и идут дальше. Метель разыгралась вовсю. Иногда идущего в трех-четырех метрах впереди товарища совершенно не видно.

В полдень метель утихла, выглянуло солнце. Преодолев ледопад, группа в четыре часа подошла под ригель. Вот на нем показалось несколько человек. Они смотрят вверх в сторону ледопада, ища там зимовщиков. Но вдруг кто-то посмотрел под ригель и увидел тройку лыжников. Крики «ура» донеслись сверху. Все население обсерватории высыпало наружу. Никто не думал, что обитатели фирнов придут так быстро. Кто на лыжах, кто пешком, а кто прямо, как говорят альпинисты, на пятой точке бросились навстречу. В образовавшейся внизу суматохе нельзя было разобрать, кто кого встречает и кто кого поздравляет: то ли зимовщики альпинистов, то ли альпинисты зимовщиков.

Спустя двое суток отряд альпинистов и зимовщиков подошел к верхней станции. Домик зимовки был под снегом. Над поверхностью торчали только его труба, приборы, мачты и ветродвигатель. Альфред подошел к норе.

— Друзья, милости прошу к нашему шалашу!..

Войдя в кают-компанию, участники похода были приятно поражены. Горел яркий свет, посередине комнаты стояли накрытые по-праздничному столы, на которых среди разных яств выделялись бутылки с темной жидкостью. Это был кофейный ликер, который так искусно умели приготовлять на верхней зимовке и который впоследствии прославился на весь ледник. Банкет, как говорят, прошел в теплой дружеской обстановке. Четыре дня пробыли альпинисты наверху. Они познакомились с работой станции, помогли зимовщикам подвезти топливо из контейнеров. На пятый день группа двинулась в обратный путь.

Задание выполнено, и группа возвращалась в Ташкент с чувством радостного удовлетворения. Никто еще не штурмовал ледник Федченко зимой. Они были первыми. Природа оказалась бессильной в борьбе с их железной волей. В своих рюкзаках участники «Похода дружбы» уносили на Большую Землю тетради с многочисленными записями, расшифровывающими тайны природы.

Долго стояли на ветру зимовщики, махая шапками вслед удаляющимся лыжникам.

Едва успели уйти гости с Большой Земли, как погода на леднике снова испортилась. Испортилась не на один день и не на два. Невиданной силы снегопады обрушились на зимовку с самого начала апреля. Безвозвратно ушли солнечные февральские дни. Прошел март с переменной весенней погодой. Ожидали, что с апрели сократится число туманных дней и прекратятся метели. Очень уж они надоели за зиму. Но именно апрель дал в сравнении с другими месяцами рекордное количество осадков.

— Дежурный, — спрашивал кто-нибудь рано утром, еще лежа в постели, — что там на дворе? — В вопросе звучит надежда — может быть, наконец, прекратился снегопад?

Дежурный гремит ведрами осадкомера:

— Шестьдесят миллиметров за ночь. На небе нет даже признаков просвета. Можете спать. Сегодня, как и вчера, на леднике делать нечего.

Ноздрюхин сбрасывает одеяло:

— Как это «можете спать»?! Надо делать запасные рейки. После таких снегопадов все вехи на створах могут исчезнуть под снегом!

Начинается трудовой день. Сразу после завтрака внесли в помещение несколько пустых ящиков. За неимением другого материала зимовщики давно уже приспособили их для изготовления вех. За зиму установлено столько створов, что на них ушли не только все завезенные рейки, но и все пригодные для этой цели предметы. Икрам выдергивал гвозди и разбирал ящики, Виталий, орудуя топором, откалывал от досок тонкие планки. Володя кусками шпагата крепко связывал две короткие планки в одну. Рейки получались ничуть не хуже настоящих.

— К утру штук сто пятьдесят сделаем? — спрашивает Икрам, раскладывая на горячей печи обледенелые доски.

Ноздрюхин по обыкновению отмалчивается. Вместо него в разговор вступает Смеянов:

— Рейки — это не пельмени, Икрам.

В ответ Назаров грозит расколоть на рейки Смеянова. К концу рабочего дня на полу комнаты выросла целая гора готовых реек.

На ужин Икрам подал тушеную капусту, оставшуюся от обеда. Альфред набрал полную ложку и пробует, подняв глаза к потолку:

— Что такое? Невкусно? — встревожился повар.

— Нет. Вы посмотрите на потолок.

За стеклами окон извивались белые змейки снега. По крыше гуляла поземка.

— Поземок на крыше. Дом сравняло с ледником. Так через пару дней и перекрыть может!

Но домик перекрыло в эту же ночь. Слой снега завалил окна. В помещении стало сумрачно, как в подвале. Добросовестный дежурный попытался было вылезть на крышу и расчистить стекла. Где там! Окна замело снегом, прежде чем он успел вернуться в домик.

Днем и ночью крутит метель. Заносит приборы. От трехметровой снегомерной рейки на метеоплощадке остался торчать над поверхностью только маленький кончик. Разве мог предполагать Королев, когда устанавливал осенью эту рейку, что высоты ее к концу зимы будет недостаточно. Альфред спешно принялся разлиновывать дополнительный брусок и наращивать его к уходящей в снег рейке. Один и второй день переставили на новый уровень заносимые стойки с метеорологическими и актинометрическими приборами.

С каждым днем все более толстым слоем снега покрывалась крыша домика. С каждым днем все раньше включалось в помещении электричество. Наконец настал день, когда лампочки перестали выключать вообще и они горели круглосуточно. Главный энергетик зимовки Володя Смеянов, допуская на станции такую неэкономную трату света, только об одном просил зимовщиков:

— Если перестала существовать надобность в лампочке, потушите ее. Не сажайте зря аккумуляторов. Ушел из спальни — потуши свет. Кончил работу на кухне или в тамбуре — выключи свет!

Однако к голосу Володи прислушивались плохо. Часами горели забытые лампочки под навесом, на площадке, на маяке.

Тогда Смеянов обратился к товарищам со следующим воззванием:

— Поскольку народ у нас малосознательный и электроэнергию не экономит, предлагаю злостных нарушителей наказывать в общественно-административном порядке.

Он предложил составить список всех членов зимовки и вывесить его на видном месте. За каждый проступок провинившийся должен сам поставить рядом со своей фамилией крестик. Кто наберет десять крестиков, того нужно безжалостно отправлять во внеочередной наряд на кухню.

Предложение Смеянова было единогласно принято и даже расширено. Договорились ставить крестики не только за непогашенную лампочку, но и за любой другой допущенный непорядок: за неубранный после работы инструмент, за брошенную где попало книгу, за небрежо брошенную одежду и т. д. Крохотные размеры помещения давно призывали зимовщиков к аккуратности.

Володя сел за рабочий столик, включил настольную лампу и на листке бумаги составил список членов зимовки — приколол его к стенке у входа в спальню и поспешил за обеденный стол, где уже дымился густой борщ.

Едва он нагнулся над тарелкой, как раздался дружный смех.

— Володя! ставь себе первый крест!

— За что? — удивился Смеянов.

Ему указали на горящую настольную лампу.

Смеянов выбрался из-за стола, потушил лампочку и поставил первый крестик на листке против своей фамилии.

— Ну, хорошо же! — прорычал он.

С этого дня никто не знал пощады. Смеянов неистовствовал. Он не прощал никому ни одного ватта электроэнергии, израсходованной без нужды. Зимовщики кряхтели, но стойко несли свои «кресты». Зимовка перестала сколько-нибудь напоминать гляциологическую станцию. Она теперь больше смахивала на ту коммунальную квартиру номер три в «Вороньей слободке», прославленную Ильфом и Петровым в «Золотом теленке». Жильцы неотступно следили друг за другом. Правда, виновного здесь наказывали только крестами, но экзекуция эта переносилась болезненней, чем воспринимал ее искатель сермяжной правды Васисуалий Лоханкин, когда ему пришлось отведать соседских розог.      

Апрельские снегопады лишили зимовщиков не только дневного света, они лишили их нормального выхода из домика. Всю зиму с поверхности ледника под навес вел проход в виде широкой траншеи. По мере накопления осадков траншея углублялась и сужалась. Сначала вход в домик напоминал спуск в полуподвальное жилое помещение, потом он стал похож на вход в погреб. В конце концов просторный «парадный подъезд» станции превратился в узкую и темную черную лестницу какого-то старого постоялого двора.

И ход этот был единственным.

Правда, в потолке кухни был вмонтирован аварийный люк, специально предусмотренный на тот случай если вход в помещение будет полностью заметен. Вход действительно оказался заметенным. Но зимовщики избегали пользоваться услугами люка. Крышка люка открывалась внутрь. Каждый раз, как приходилось открывать его, снег насыпался в кухню и дежурный, проклиная погоду, долго потом возился, убирая грязь и приводя кухню в подобающий вид.

Приходилось откапывать дверной вход. Утром он как правило, был полностью завален снегом. Дежурный по площадке выйдя утром под навес, видел перед собой только снежную стену. В одном месте стена была тоньше и свелась матовым пятном. Дежурный поплотней натягивал на лицо капюшон штормовки и, закрыв глаза врезался головой и плечами в снежную стену. Вырвавшись наружу, он уже лопатой расширял вход. До подъема дежурный был обязан полностью восстановить все ступени входа, чтобы зимовщики могли беспрепятственно выскакивать наружу. На следующий день другой дежурный повторял всю операцию сначала. Кончилась первая половина апреля, а снег то сильнее, то слабее сыпал не переставая. Может быть, он вообще не прекратится? Люди начали с опасением поглядывать на небо. Старенькое, ветхое оно. Поизносилось за многие века. Не держится на небе снег. И самая большая дыра образовалась как раз над станцией. Сколько же выпадет снега к концу зимы? Зимовщики должны первыми ответить на этот вопрос.

Вслед за крышей под снег уходила печная труба. В один прекрасный день печь закапризничала. Оказывается, снаружи в трубу уже заскакивает поземок. В спешном порядке отыскали лист дюраля и нарастили трубу еще на метр. Общая высота снега на крыше дома подходила к полутора метрам. И тут снегопад на несколько дней полностью прекратился. Кругом было только синее небо и яркое солнце. Ежедневно группа в два-три человека выходила на снегомерные площадки. Как и ожидали, много вех на створах занесло. На некоторых створах под снегом исчезли все рейки. Это означало, что весенний период март—апрель выпадает из общего ряда годичных наблюдений. К таким створам люди подходили молча, сердитые на непогоду.

— Что же, будем разбивать створ снова, — говорил Ноздрюхин. Это зачастую бывала самая длинная речь, произносимая им на створе. Альфред вскидывал на плечи теодолит с треногой и молча карабкался на склон.

Заново устанавливали зимовщики погребенные створы, вновь и вновь разбивали ящики и делали из досок рейки. Домой возвращались поздно вечером. Последнее время дежурить на площадке чаще других оставался Кучерявый. Сильные головные боли и тошнота не позволяли Владимиру совершать длинные переходы.

— А у нас на зимовке новость, — встречал он у порога группу. — В домике душ!

На столах, на полу, на печке стояли стаканы и баночки, в которые с потолка со звоном капала чистая, дистиллированная вода. Снег на крыше легко превращался в воду под воздействием тепла с двух сторон. Снизу исходило тепло от крыши дома, сверху он нагревался солнцем. Места соединений панелей стен и крыши имели резиновые прокладки. Кроме того, во время сборки домика щели были густо промазаны резиновым клеем. Но клей плохо держится на листах дюраля. Он потрескался под снегом, крыша сильно накалялась от солнца. В солнечный день невозможно было голой рукой дотронуться до ее металлической поверхности. Видимо, клей и резина быстро «состарились», потрескались в результате резких суточных переходов температуры от ночного холода к дневной жаре. В апреле крыша покрылась полутораметровым слоем снега. Подпорок она не имела и под давлением многотонной массы прогнулась. Между панелями образовались щели, и вода с крыши просачивалась в помещение. С подобными сюрпризами коллективу приходилось сталкиваться очень часто.

На следующий день Кучерявый вновь встречал возвращающихся товарищей.

— А у нас опять новость, — громко провозгласил он. — На зимовке уже не душ, а целый водопровод!

Вместо банок и стаканов по комнатам были расставлены теперь ведра и баки. Дружными ручьями вода стекала в подставленную посуду. Брызги разлетались по всей комнате. Дежурный подхватывал очередное наполнившееся ведро и бежал выплескивать воду наружу.

— Володя, не выливай зря! — кричали ему вслед. — Обед готовить, посуду мыть пригодится!

Кучерявый только посмеивался. Оказывается, он уже успел заготовить воды не только для кухонных нужд, но и для бани и стирки. Всю свободную посуду он занял под воду.

Водой станция была обеспечена теперь сверх всякой меры.

Сначала крыша протекала только в рабочей комнате. Но вот ночью проснулся Таджи Аллабергенов, который спал на «втором этаже». Проснулся от того, что кто-то методично похлопывал его по одеялу. Спросонья он не мог понять в чем дело. Крупные полновесные капли стекали по всему стыку панелей. «Наводнение», — сообразил он и мгновенно соскочил на пол. Его теплое ватное одеяло продолжало оставаться на койке. Таджи в темноте шлепал на полу босыми ногами, сокрушенно смотрел, как освежается его одеяло, и торопливо искал выхода из создавшегося положения.

Проснулись остальные.

— Начинается! — мрачно резюмировал из своего угла Королев.

Выставил бороду Ноздрюхин.

Наставническим тоном принялся поучать Аллабергенова Кучерявый, сидевший за дежурным столиком:

— Сколько раз я тебе говорил, идешь спать, бери с собой зонтик и галоши...

— Вам хорошо смеяться. Над вами не каплет. — Аллабергенов нашел, наконец, способ укрыться от воды. Он стянул со спального мешка брезентовый чехол и с помощью Кучерявого укрепил его в растянутом положении над своей постелью. Капли воды забарабанили по брезенту и струйками потекли с него на пол, не попадая на постель.

Удовлетворенный сооружением, Таджи полез досыпать остаток ночи. Заснули потревоженные ночным приключением товарищи. Ушел к своему рабочему столику Кучерявый. Товарищи видели, как трудно он переносит высоту, быстро задыхается при большой физической нагрузке. Поэтому его по возможности освобождали от дальних походов, рытья шурфов и т. д. Зато Кучерявому приходится выносить на своих плечах утомительные дежурства и держать в руках всю писанину станции.

Он все чаще ложился в постель не ужиная, с сильными головными болями и повышенной температурой. Товарищи забеспокоились. После консультации по радио с врачом экспедиции А. С. Мирсадыковым было решено спустить Володю в обсерваторию под надзор врача. Очень не хотелось Кучерявому оставлять товарищей в трудные для них дни, но врач настаивал. Вскоре Володя спустился в обсерваторию, а затем и на Большую Землю. Коллективы станций тепло распрощались с товарищем, который нуждался в отдыхе.

Уход одного человека с зимовки мог бы серьезно отразиться на работе станции. К счастью зимовщиков, вместе с пришедшей в верховья ледника Федченко группой ташкентских альпинистов-лыжников в марте к ним прибыл еще один человек — старший техник-наблюдатель Ильхам Арифханов. Исполнительный и старательный паренек, он быстро вошел в дружный коллектив зимовщиков и уже с первых дней активно включился в повседневную работу.

В начале года, когда Ильхам готовился вместе с ташкентскими альпинистами к походу на ледник Федченко, родители и друзья говорили, что на станции ему придется очень тяжело. Выдержит ли он? Одно дело — водить караваны по долине Танымаса в летнее время, как это прошлым летом делал Ильхам; совсем другое дело — зимовать в верховьях ледника. Не покажутся ли ему условия высокогорья слишком суровыми, сможет ли он работать, не окажется ли его приход вместо помощи обузой для небольшого коллектива станции?

Но Ильхам ни минуты не сомневался в своих силах. Он готов был жить в самых трудных условиях, какие только рисовало ему воображение.

Благодаря вниманию товарищей Ильхам быстро освоился с обстановкой. Как и его товарищи, он не жаловался на неудобства. Вместе со всеми ходил он на створы, дежурил на площадке, наравне со всеми копал огромные трехметровые шурфы. Но все же ему было труднее остальных. Нагрузка с непривычки была очень велика.

Погожие дни скоро кончились. На ледник опять опустились тучи.

Однажды, вскоре после ухода со станции Кучерявого, Арифханов вернулся со снегосъемок с сильной головной болью. Отказался от ужина и сразу же лег. Поднялась температура. Товарищи не придали особого значения этому. Сильные головные боли с одновременным повышением температуры они все часто испытывали после возвращения с работ. Обычное переутомление. За ночь Ильхам отоспится, отдохнет и к утру опять будет здоров и бодр.

Но утром ему не стало лучше. Термометр показывал 39,5°. Арифханов заболел серьезно.

Ноздрюхин, исполнявший на зимовке по совместительству обязанности врача, копался в аптечке. От головной боли — анальгин; жаропонижающее — аспирин.

— Пей, Ильхам! Вреда, во всяком случае, не будет. Весь день Ильхам принимал лекарства, прописанные «доктором». Но к вечеру оказалось, что температура поднялась за 40°.

Стало ясно, что в данном случае нужна помощь настоящего врача.

После передачи синоптической сводки Виталий поговорил с доктором.

Мирсадыков внимательно выслушал все признаки болезни.

— А кашель, кашель есть? — спрашивал Мирсадыков.

— Да, есть кашель. Не очень сильный, но есть.

— Сухой? — допытывался доктор.

Молодой врач, на ответственности которого лежало здоровье и жизнь зимовщиков трех станций, переживал каждый случай заболевания на зимовках. Очень трудно поставить диагноз болезни, не видя больного. Нужно со слов определить, что случилось с Арифхановым, какая помощь ему необходима. Больному становилось все хуже. Температура не снижалась, появился сильный кашель. Неужели пневмония? Мирсадыков боялся думать об этой страшной в условиях кислородного голодания болезни.

На больших высотах, в разреженной атмосфере воспаление легких — самая опасная болезнь. В практике наблюдались случаи, когда в группе альпинистов-высотников кто-нибудь заболевал воспалением легких. Если больного товарища по какой-нибудь причине нельзя было немедленно спустить вниз к теплу, к нормальному атмосферному давлению, то исход болезни бывал только один — смерть.

...На высоте 5000 м лежит больной с симптомами этой тяжелой болезни...

— Приходилось ли вам или кому-нибудь из ваших зимовщиков делать уколы? — спросил Мирсадыков.

— Нет, не приходилось. Но вы объясните, я сделаю, — ответил Ноздрюхин.

— Хорошо! Слушайте внимательно. Лучше запишите! — Доктор говорил медленно, четко. Виталий торопливо записывал.

При последней выброске грузов с самолета на станцию был доставлен баллон с кислородом. Где он находится? Оказалось, что баллон с кислородом лежал в контейнере, который упал примерно в восьмистах метрах от зимовки, и его пока еще не доставили на станцию.

Затаив дыхание, прислушивались товарищи к разговору. Как только было произнесено слово «кислород», они переглянулись.

— Идем, Володя! — коротко сказал Королев. Привычным широким шагом устремились они к контейнеру, в котором находился баллон с кислородом.

За лыжниками тянутся сани.

Где-то здесь, совсем рядом, должна уже показаться рейка, обозначающая место падения давно занесенного снегом контейнера. Кругом белесая мгла и снег. Всматриваются в туман два друга. От того, найдут они рейку или нет, может зависеть теперь жизнь их товарища. Впереди, чуть правее их курса, мелькнула вертикальная полоска. Рейка! Контейнер здесь!

Через полтора часа запорошенные снегом Королев и Смеянов доставили на станцию кислород. К этому времени в маленьком стерилизаторе был прокипячен шприц, и Ильхам с полным доверием представил себя новоиспеченному медику. Виталий сделал инъекцию.

Ильхаму на постель положили медицинскую подушку. Шланг, протянутый к самому подбородку, слегка шипел, пропуская газ. Ильхам тяжело дышал, его донимал кашель. То и дело приходилось наполнять подушку кислородом.

Третьи сутки Арифханов не вставал с постели и почти ничего не ел. Температура не спадала, несмотря на все старания друзей.

За ужином товарищи вполголоса обсуждали дополнительные меры лечения.

В последний сеанс радиосвязи Мирсадыков настаивал, чтобы зимовщики встретили его у ледника Наливкина. Завтра с утра доктор собирался выйти к больному с двумя сопровождающими. Ноздрюхин ответил, что хотя видимость почти отсутствует, зимовщики выйдут навстречу.

Несмотря на то, что Мирсадыков практически совершенно не был знаком с условиями хождения в горах, он требовал выхода в такую погоду, когда и опытные альпинисты не решаются высунуть носа из укрытия. Врач безусловно должен находиться возле больного. Но как Виталий, так и его товарищи спрашивали себя, чем поможет больному приход врача, если условия, окружающие больного, останутся прежними, если атмосферное давление останется таким же половинным, каким оно было до прихода врача?

Больного как можно скорее надо доставить в больницу для стационарного лечения. Обеспечить ему нормальные условия. Но как это сделать?

Королев и Назаров предложили уложить Арифханова на сани и транспортировать вниз до зимовки у языка ледника и дальше до районного центра Дараут-Курган, откуда больного можно отправить в Ташкент самолетом.

Виталий с сомнением покачал головой. Доставка больного в Дараут-Курган потребует несколько дней, а пребывание на морозном воздухе может ухудшить его состояние.

— Вот если бы самолет мог прибыть прямо на станцию!

Друзья засиделись за полночь. Давно прошел час отбоя. В трубе гудит ветер. Аллабергенов вышел на наблюдения, но, вдруг запыхавшись, быстро вернулся в дом.

— Будку с термометрами свалило ветром! — крикнул он прерывающимся голосом.

Смеянов, на ходу одевая полушубок, выскочил за дверь. Остальные торопливо одевались.

Будка лежала, уткнувшись в снег. Внутрь уже успело намести снега. Стропы, которые служили оттяжками, порвало ветром.

Будку подняли, привели в порядок и опять укрепили на площадке.

На следующий день Ильхам почувствовал себя значительно лучше. Температура спала. Дело шло на поправку. Сама собой отпадала необходимость прихода врача на зимовку. Молодой организм Ильхама при строгом выполнении предписанного режима и заботливом отношении товарищей поборол болезнь.

Через неделю доктор уже позволил ему работать по дому и даже дежурить на метеоплощадке.

В дни, когда Арифханов начал поправляться, состав станции неожиданно пополнился еще тремя живыми существами. Выйдя на наблюдения, дежурный увидел, что на проводах радиоантенны сидят три маленькие взъерошенные птички, тесно прижавшись друг к другу. Это были ласточки. Что заставило их залететь в такую даль? Здесь они не найдут себе пищи и погибнут от холода.

Первые ласточки принесли зимовщикам весть о весне. Обессиленные и замерзающие, приземлились они на обжитом островке станции, ожидая помощи от людей.

Одна за другой слетели они с антенны, покружились над отверстием и влетели под навес домика.

Володя Смеянов без труда поймал птичек и внес в дом. Ласточки запорхали по комнате, задевая крыльями занавеси, и уселись на распределительном щитке. Два дня раздавалось на станции их щебетание. Из поварского колпака и тряпок устроили им гнездо. На ночь все три птички забирались туда. Люди гостеприимно раскрыли перед ними свои продовольственные запасы, предлагали весь ассортимент продуктов. Но ласточки не притронулись ни к чему.

Им нужны были мошки. Если в ближайшие дни погода не прояснится, они просто погибнут с голода.

К счастью, на третий день метель утихла. По-весеннему яркое, приветливое солнце засияло над ледником. Зимовщики вынесли своих «гостей» из помещения. Сфотографировали на прощание и отпустили. Птички полетели вниз по леднику навстречу весне.

 

 

***

С каждым днем погода улучшалась. Солнце уже не пряталось за тучи. Больше стало светлого времени, выше поднялись суточные температуры. Сначала осторожно, потом более решительно зимовщики начали снимать теплую одежду. Вчера Аллабергенов вместо шапки-ушанки надел легкий подшлемник. Сегодня Виталий и Икрам выходят на створ в одних телогрейках. Только Альфред по-прежнему натянул на себя теплый полушубок. Несколько часов ему придется просидеть на ветру за теодолитом. И он даже в солнечный день не доверяет телогрейке.

Под действием горячих лучей солнца усилилось таяние снега. Усилилась и течь в домике. Постоянно сырой пол, постоянные брызги, летящие во все стороны, — все это угнетающе действовало на людей. Выносить ведра с водой в узкий проход было неудобно, вода расплескивалась на ступени. Ступени обледеневали и становились скользкими. Икрам взял дрель, хотел просверлить отверстия в полу, чтобы вода с потолка прямым сообщением уходила под пол. Но в последнюю минуту раздумал. Домик едва держится на краях проталины да на нескольких ящиках. А что, если вода, скапливаясь лужами в котловане под полом, еще больше будет способствовать таянию? Домик в конце концов плюхнется в лужу.

И воду по-прежнему ведрами выносили наружу.

Сидеть в темном сыром помещении никому уже не хотелось. Все стремились наверх, где ярко белел снег, голубело небо. И вот однажды Королев предложил расчистить крышу домика от снега.

— Но ведь это бесполезно! — заявил Икрам. — Поземок снова заметет яму!

Однако Королев имел какой-то свой план и настоял на расчистке крыши. С мая метели на леднике стали редкостью. Чем ближе к лету, тем они станут реже. Незначительный слой снега, который ляжет на расчищенную крышу после метели или единичного снегопада, дежурному не трудно будет сразу же смести. Более неприятным явлением был поземок. Ветер дует на леднике круглыми сутками. Струйки снега, гонимые ветром, заполняют собой все неровности на поверхности ледника.

А что, если из выброшенного с крыши снега сделать забор вокруг всего домика? Сухой снег, натолкнувшись на преграду, будет обтекать ее с двух сторон, не попадая в яму.

И вот Королев принялся за работу. Снега на крыше для одного человека многовато. Скоро Аллабергенов освободится от кухни и придет на помощь. Прекрасный день, крепкая лопата, отличное настроение. Альфред уже два часа кидает снег. Вот пришел Таджи. Он аккуратно укладывает комья, засыпает снежной крошкой щели, воздвигает прочный забор вокруг домика. Проработав часок, он опять убежал к своим кастрюлям. На смену пришел Ильхам, дежурный по площадке. Тоже взял лопату. Весело, скоро идет работа! Крыша почти полностью очищена. Палящие лучи солнца быстро осушили ее черную поверхность. Ни одна струйка поземки не перелетела через ограждение, не попала на крышу.

Из домика доносится голос Таджи:

— Капель в комнате прекратилась, в доме опять стало светло!

Альфред подставляет разгоряченное лицо ветру. Почему оно так горит? От работы или от солнца? Конечно, от работы. Ведь он на солнце находится не более двух часов и все это время работал нагнувшись, спрятав лицо от солнечных лучей (Высоко в горах на ледниках лицо часто обжигается и солнечными лучами, отраженными от белой поверхности снега, так сказать «снизу»).

Из комнаты раздается голос Таджи:

— Прошу за стол! Обед готов!

Альфред заканчивает забор и спускается вниз. Труды его не пропали даром. Комната заполнена светом, потолок подсыхает. Но почему так горит лицо? Коварное солнце обмануло альпиниста. На лбу и щеках неосторожного работника образовались волдыри ожогов. Всю ночь Королев не мог уснуть. Зима кончилась. Пришло время опять надевать маски.

Делались они обычно из обыкновенной марли, подшитой к темным очкам. Сквозь легкую ткань относительно легко дышалось, и в то же время марля предохраняла лицо от ожогов.

 

С прекращением метелей ходить по леднику стало сплошным удовольствием.

Лыжа к лыже идут Ноздрюхин и Смеянов на снегосъемку. У одного за спиной висит лопата, у другого — рюкзак с плотномером и кувалдой.

С инструментом обращаются бережно. Нужно суметь сохранить его в целости до прихода первого каравана. В Ташкент уже отправлена полная отчаяния радиограмма: «Из-за большой плотности снега быстро выходят из строя лопаты и плотномеры. С первым караваном направьте наверх несколько лопат и плотномеров».

Лыжники подошли к площадке и присели на снег. Виталий заинтересовался цветом неба. Всегда синее в безоблачный день, сейчас оно потускнело, и как будто ниже опустилось над ледником. Еще до последнего снегопада небо было покрыто какой-то дымкой. Что бы это значило?

Володя принялся копать шурф. Комья выброшенного снега резко отличались своей белизной от верхнего слоя снега. Он имел какой-то грязно-желтоватый оттенок. Любопытно. В последний снегопад выпал желтый снег. Видимо, где-то прошли сильные пыльные бури, и эту пыль занесло сюда, в центр памирского оледенения, на высоту в 5000 м. Надо обязательно занести в журнал запись об этом явлении.

— Володя, о чем говорят пылевые бури? Смеянов снова взялся за лопату:

— Пылевые бури говорят о том, что нам нечего тут много рассуждать, надо работать.

— Это тоже правильно, — согласился Виталий, берясь за плотномер.

Несмотря на строгий режим экономии, установленный в последнее время на станции, продовольственные запасы таяли с каждым днем. К концу мая кончились мука, мясо, сахар, крупы. Из Ташкента и Оша шли подбадривающие радиограммы, в которых сообщалось, что на днях к зимовщикам выйдет караван с продуктами. Однако положение на зимовке становилось критическим! Нужно было, во что бы то ни стало, продержаться до появления каравана в долине Танымаса. Пробиться на зимовку он все равно не сможет из-за сильных снежных заносов, но это и не пугало зимовщиков — продукты можно будет привезти на санях.

И вот рано утром 23 мая Ноздрюхин, Назаров, Смеянов и Аллабергенов с пустыми рюкзаками двинулись вниз по леднику к обсерватории. Ночью выпало много снега, и идти было трудно. Лыжи глубоко проваливались в рыхлом снегу. Погода снова начала портиться. Пошел снег. Впереди идет Аллабергенов, прокладывая лыжню.

Ровно через полчаса он останавливается, делает шаг в сторону, пропуская вперед следом идущего Смеянова и за ним всю группу, а сам становится замыкающим. Через следующие полчаса то же проделывает Смеянов, затем Ноздрюхин и Назаров. Частая смена направляющего экономит силы, сохраняет равномерный хороший темп движения, что весьма важно при длительных переходах. Временами облачность становится настолько плотной, что в нескольких десятках метров уже ничего не видно. В таких случаях группа еще некоторое время идет вперед, выдерживая общее направление, затем останавливается, выжидая улучшения видимости. Этому тактическому приему научил зимовщиков опыт хождения по леднику в зимних условиях. При отсутствии видимости, как бы ни старался лыжник, выдержать общее направление очень трудно. Все равно через некоторое время он начнет незаметно для себя «забирать» в сторону и с каждой новой пройденной сотней метров все больше и больше отклоняется от нужного направления.

Однажды был такой случай. На станции кончилось топливо. Володя Смеянов и Ильхам Арифханов, взяв сани, пошли за углем к контейнеру, лежащему примерно в двух километрах от зимовки. Сквозь туман едва проглядывали окружающие ледник склоны хребтов. Неожиданно, как это часто бывает, началась метель, видимость совсем исчезла. Лыжники продолжали движение. Прошло полчаса. Судя по времени, уже должна показаться веха контейнера. И действительно, вскоре они увидели несколько в стороне черную точку. Пошли на нее. И каково же было их удивление, когда сквозь метель показался не контейнер, а... домик зимовки!

Когда четверка лыжников спустилась к леднику Наливкина, выглянуло солнце. Дыхание весны здесь чувствовалось острее, чем на зимовке, где по-прежнему продолжались снегопады, свирепствовали метели.

У ледника Наливкина снег раскис и стал подлипать к лыжам огромными тяжелыми кусками. Пришлось остановиться, просушить лыжи и смазать их мазью, но это не помогло. Снег по-прежнему продолжал подлипать. Повторили процедуру еще раз, смазав лыжи другой мазью,— результат прежний. Пришлось двигаться, волоча за собой пудовые лыжи. От напряжения заныли мышцы, пот струился по лицу. За три часа прошли немногим более четырех километров. Аллабергенов стал кашлять и заметно отставать. Вскоре он попросил остановиться. Лицо у него побелело. Зимовщики забеспокоились. Что с тобой, Таджи?

— Нездоровится мне что-то, — вяло проговорил Аллабергенов, но продолжал двигаться самостоятельно, отклоняя все предложения о помощи.

На ригеле у здания зимовки маячило несколько черных фигурок. Заметив приближающуюся группу, обсерваторцы поспешили навстречу. Маленькие точки лыжников замелькали на крутом склоне ригеля. Вот одна из них, обгоняя остальных, быстро устремилась к леднику. Вдруг как-то неестественно дернулась и кубарем полетела вниз. В воздухе замелькали лыжи и палки. Остальные, улюлюкая, пронеслись мимо. В руках у лыжников блестели кружки и термосы с горячим сладким чаем. И вот уже крепкие объятия друзей.

Когда Ноздрюхин и его товарищи вошли в кают-компанию обсерватории, они ахнули. Накрытый по-праздничному стол ломился от яств. Но особое внимание сразу привлекла стоящая посередине стола огромная сковорода с жареной картошкой, от которой исходил аппетитный запах. Зимовщики верхней станции, уже давно не видавшие подобной роскоши, дружно схватились за вилки. Башаримов, Федишев, Борисов и другие стояли рядом и с хохотом наблюдали за тем, с какой быстротой поедалось блюдо. Сковорода опустела в один миг. И только после того как гости перекусили, врач Абдулла Мирсадыков торжественно поставил на стол бутылку разведенного спирта. Бедному доктору пришлось раскошелиться. Ну что же, по случаю встречи можно и выпить! Послышался звон бокалов. Веселье продолжалось до поздней ночи.

Однако праздник омрачало недомогание Аллабергенова. В полночь Таджи почувствовал себя совсем плохо. Утром он уже не мог подняться с постели. Черты его лица обострились. Температура поднялась до 39. Лишь к концу третьего дня ему стало лучше. Однако Таджи настолько ослаб, что о его возвращении на верхнюю зимовку не могло быть и речи.

Рано утром 27 мая Ноздрюхин, Назаров и Смеянов, оставив Аллабергенова в обсерватории на попечении врача, вышли на верхнюю зимовку. Огромные рюкзаки набиты до предела. Зимовщики несут домой 60 кг муки, 20 кг концентратов, 10 кг тушеного мяса, 10 банок вареников, книги, медикаменты и прочее, чем смогли поделиться со своими коллегами обсерваторцы. Тяжелые «неподъемные» рюкзаки, а «неподъемным» у зимовщиков считается рюкзак, который один человек без посторонней помощи не в силах взвалить себе на спину, давят книзу.

Несмотря на сильный пронизывающий ветер, дующий с перевала Кашал-Аяк, зимовщики обсерватории еще долго стоят на ригеле, провожая товарищей.

Вскоре группа пересекла ледник Кашал-Аяк и подошла к ледопаду. Вперед вышел Смеянов. Вдруг он остановился. На снегу выделялся довольно четкий след. Володя подбросил рюкзак на спину, чтобы не резали лямки, и, нагнувшись, стал внимательно рассматривать отпечатки чьих-то ног. Тем временем подошли Ноздрюхин и Назаров.

Ноздрюхин расстегнул фотоаппарат и, не снимая рюкзака, покрякивая под его тяжестью, принялся фотографировать следы. След шел со стороны перевала Кашал-Аяк через весь ледник к правому берегу. Внешне он напоминал след человека, края его округлены, и создается полное впечатление, что прошел человек, обутый в валенки. На пути в обсерваторию никаких следов здесь не было. Следовательно, кто-то прошел здесь в эти 2—3 дня.

Володя уже обмерял следы. Ширина ступни в самой широкой части оказалась 17 см. Длина — 37 см. Размах шага — 63,5 см, парного — 127. Зимовщики пошли по следу. В одном месте на небольшом подъеме крутизной примерно 15—20° след принял не совсем обычный вид. Следы располагались парами. Создавалось впечатление, что кто-то прошел здесь боком. Пока Виталий и Володя топтались на месте, рассматривая неожиданное преобразование следа, Икрам пошел дальше.

— Ребята! — вскоре крикнул он, — там, где вы стоите, след похож на медвежий, а дальше — как будто на человечий. Но у медведя носки ступни обращены внутрь, а здесь наружу, да и смог ли бы медведь пройти такое большое расстояние на задних лапах?

Лыжники прошли по следу метров триста. — Прошедшее здесь существо, вероятно, не обладало особой сообразительностью. Зачем нужно лезть на этот ледяной бугор, когда его можно просто обойти рядом, — произнес Володя, показывая палкой на ледовую глыбу, присыпанную снегом.

След шел прямо через ее вершину. Зимовщики прошли еще метров сто. Цепочка следов уходила далеко в сторону от маршрута, и группа вынуждена была прекратить «преследование», потеряв и так уже полчаса времени. Что за существо прошло здесь, так и осталось для всех загадкой.

Много было и других встреч со следами неизвестного существа и загадками, которые не удалось разрешить исследователям. Однажды, поднимаясь на ледник, караванщики оставили на тропе у ледника 3-й Танымас несколько тюков прессованного сена, рассчитывая на обратном пути покормить здесь лошадей. Через два дня они вернулись к этому месту и были немало удивлены, когда увидели, что тюки с сеном аккуратно разложены по окружности, в центре которой на одном из тюков сохранились отчетливые вмятины. Караванщики решили сначала, что кто-то из участников экспедиции поднялся сюда во время их отсутствия и разложил сено в виде знака, чтобы привлечь внимание людей. Возможно, в центре круга спрятана записка? Но это предположение не оправдалось. Записки нигде не было. Не было и никаких других признаков присутствия человека. Кто же побывал здесь в эти два часа? — оставалось загадкой.

Никому из многочисленных участников экспедиции не удавалось повидать обладателя таинственного парного следа.

«Счастливее» других в этом отношении оказался начальник гидрологического отряда ленинградской группы экспедиции А. Г. Пронин. Однажды, 11 августа 1957 г., отправив своих сотрудников с караваном в Алтын-мазар, Пронин остался в лагере один. На следующий день он вышел в долину Баляндкиика для рекогносцировки гидропостов и заметил на южном склоне долины на расстоянии 500 м «существо необычайного облика», напоминающее человеческую фигуру.

«На белом фоне снежника было отчетливо видно, — вспоминал Пронин, — что ноги оно расставляет широко, а руки у него длиннее, чем у обычного человека». Вскоре фигура скрылась за скалой. На обратном пути гидролог снова увидел знакомую фигуру, которая, по его словам, опять быстро скрылась в черной впадине.

Никто из участников экспедиции не знал об этой встрече до января 1958 г., когда «Комсомольская правда» рассказала читателям ее подробности. Вот это и было, пожалуй, самым удивительным. Почему Александр Георгиевич не решился рассказать своим товарищам о необычайной встрече, будучи еще на леднике? Ведь именно в это же время на станции находилась большая группа альпинистов Узбекистана во главе с мастером спорта В. А. Эльчибековым, которые попутно с основной задачей — штурмом пика Сталина — могли бы разведать место предполагаемого обитания «галуб-яванна» (Одно из названий снежного человека).

В заметке упоминалось также, что именно в это время на станции исчезла надувная резиновая лодка, используемая здесь для гидрометрических работ. Лодка была найдена лишь месяц спустя в пяти километрах вверх по течению реки.

Возможно, что лодку занесли туда сами гидрологи, а потом забыли об этом. Можно предположить также, что вором оказался медведь, следы которого часто попадались в этом районе.

Во всяком случае одного этого факта было совершенно не достаточно для утверждения о существовании здесь «снежного человека», да и расстояние, с которого Пронин рассмотрел «человекоподобное» существо, было слишком велико для безошибочного суждения.

Однако, прочитав заметку, зимовщики нижнеледниковой станции решили еще раз осмотреть указанные Прониным места и отправились в многодневный поход по долине Баляндкиика. На свежевыпавшем снегу тут и там виднелись следы горных козлов, медведя-шатуна, барса, но никаких признаков пребывания «снежного человека» не было.

Многочисленные слухи о том, что кто-то из местных охотников когда-то видел «галуб-яванна», передавались лишь через третьи, четвертые руки и грешили большой долей фантазии, навеянной скорее всего необычайно суровой и дикой обстановкой высокогорья.

Желание отыскать человекообразное существо на Памире было весьма заманчиво и естественно, но факты подтверждали обратное.

На следующий год летом на леднике снова побывали ленинградские гидрологи, но на этот раз о «снежном человеке» никто не упоминал.

Время близится к полночи. Заканчивает работу кружок английского языка. Пора спать. Смеянов, сладко позевывая, уходит в спальню.

— Гуд бай, Фред!

За ним тянутся остальные, свободные от дежурства зимовщики.

— Стоп, ю каннот слип! (Тебе нельзя спать!) — кричит еще по инерции руководитель кружка Королев.— Надо перебрать картошку.

Руководитель окончательно отрешается от английского языка и переходит на более удобный и выразительный — русский.

Сброшенные с самолета овощи уже через месяц начали гнить от избытка влаги.

Икрам осторожно высыпает картофель из мешка в корыто. Надо подыскать более сухое место.

Почему бы не сделать несколько стеллажей около печки?

Стоит только убрать вешалку. Но вешалку убирать нельзя. Здесь на вешалке сохнет верхняя одежда, рукавицы, валенки. На леднике сухая одежда важнее картофеля, важнее лука.

Вот уже подходит к концу первый год зимовки. Позади суровые морозы и метели, грозившие зимовщикам обморожением и гибелью. Но ни разу люди не отказались от дальних походов. Ни одного раза за всю зиму не удалось непогоде сорвать очередные работы на снегомерных площадках. Несмотря на то, что зимовщикам много раз приходилось работать целыми днями в снегу при сильных морозах и ночевать в тонких перкалевых палатках, разбитых прямо на льду, не было ни одного случая обморожения. Не было только потому, что люди строго следили за тем, чтобы одежда и обувь их всегда была сухой, чтобы в рюкзаке всегда имелся запас сухих носков и рукавиц.

Пришлось разложить овощи прямо на столах. Завтра перед подъемом дежурный снова ссыплет их в мешки.

Положение с продуктами становилось все хуже. На зимовке осталась манная каша и суп-пюре гороховый.

С этого дня зимовщики уже ничем не могли разнообразить свой стол. Правда, на кухне сохранилось много пакетов с кофе и какао, нетронутыми оставалась и пара ящиков со сгущенным молоком. То ли на станции подобрались люди с одинаковыми от рождения вкусами, то ли влияла высота, но все зимовщики любили чай с сахаром и отвергали сгущенное молоко, какао и кофе.

Когда был съеден последний кусок сахару и распита последняя пачка чаю, зимовщики поневоле перешли на нелюбимую сгущенку и кофе. Кофе разводили пожиже, под цвет чая, и запивали им гороховый суп. Однообразный рацион скоро надоел. У многих пропал аппетит.

За последние недели заметно осунулся всегда полнощекий Володя Смеянов, еще больше похудел и без того тощий Икрам Назаров, сильно сдали и остальные зимовщики.

Всех интересовал только один наболевший вопрос: когда придет караван?

Из Ташкента сообщали:

«Первая партия на двух машинах с продовольствием, фуражом и прочими грузами выезжает из Ташкента в Ош».

«Отряд летней экспедиции выехал из Оша на нижнюю зимовку... Вскоре направляем караван к вам».

3 июня начальник нижней зимовки Л. П. Трибунский сообщил радостную весть — к ним пришел первый караван.

Зимовщики подолгу обсуждают новости. Кто первым поведет караван в этом году? Стаял ли снег в долине Танымаса? Когда зимовщикам нужно будет выходить навстречу каравану, чтобы помочь провести его как можно ближе к леднику?

В такие вечера Смеянов, как всегда, сидит у радиоприемника.

Только 9 июня получили радиограмму:

«Выехали в Топтал. Везем 17 лошадей и продукты. Рачкулик».

Икрам не выдержал и, смешно взмахнув руками, закричал:

— Рачкулик с караваном идет! Рачкулик караван ведет! Караван нам продукты везет! Рачкулик в караване наши продукты ест! Не дойдут они до ледника. Вы же знаете Рачкулика!

Виктор Рачкулик с прошлого года был известен своим пристрастием к съестному. Большую часть лета ему пришлось водить караваны и всегда он выходил в путь с туго набитыми карманами. В них обычно были сухари, колбаса, конфеты.

Беззаботные товарищи Виктора в полдень с тоской шарили в своих тощих карманах и, ничего там не сыскав, подходили к Рачкулику.

— Витя, ты мне друг? Виктор смеется:

— О, конечно, друг!

У Виктора было мягкое сердце. Карманные запасы мгновенно таяли.

Раздавая сухой паек многочисленным оголодавшим друзьям, он назидательно цитировал слова из одного ему известного источника: «Господи, — спросил апостол Петр, — до скольки раз можно давать ближнему своему? — До семи ли раз?» — И ответил господь: «Не до семи раз, а до семижды семидесяти раз».

Несмотря на то, что много ели все, слава любителя покушать закрепилась почему-то только за одним Рачкуликом.

Давно уже было решено, что встречать караван пойдут Виталий с Икрамом. Вместе с ними в летний трудовой отпуск отправляется Альфред Королев. Отпуск зимовщикам полагался большой. Если его использовать полностью, то все самые интересные летние работы пройдут без их участия, без их помощи. Никто из зимовщиков и в мыслях не допускал, чтобы из-за их отсутствия был ослаблен фронт летних работ. Поэтому каждый максимально сокращал свой отпуск.

17 июня три товарища, торопливо передвигая лыжи, скользили вниз по леднику. Ничего необычного в этой картине как будто не было. Горные великаны давно уже привыкли к маленьким двуногим существам, которые ежедневно выбирались из засыпанного снегом домика и шли по каким-то своим делам в различные районы ледника или копались у приборов на площадке.

Но сегодняшний день был не совсем обычным, потому что закончился первый год тяжелой зимовки. Много трудностей осталось позади. Много радости и огорчений пришлось разделить маленькому коллективу в суровой борьбе с природой. И вот теперь они выходят из нее победителями.

Обсерватория Киргизского управления гидрометслужбы на леднике Федченко (4200 м)

Начальник экспедиции В.А. Бугаев за разработкой маршрута