Материал нашел и подготовил к публикации Григорий Лучанский
Источник: Макс Зингер. Магадан. На суше и на море №5, ОГИЗ Физкультура и туризм, 1936 г.
Казалось, что сопкам не будет конца. Они стояли плоские, конусообразные, заросшие лесом или кустарником. С высокого перевала Яблонового хребта пассажиры дальстроевского автобуса глядели на таежную местность и на занесенную снегом Колымскую трассу, которая вилась далеко внизу, в сизой пропасти. Шофер вел машину уверенно, он знал каждое колено трассы, все ее крутые повороты.
На пути часто встречались грузовые и легковые машины, конные и пешие люди — заиндевевшие на двадцатиградусном октябрьском морозе. Наш автобус два раза останавливался у бензиновых колонок среди тайги и, набрав горючего, продолжал свой далекий путь. Участники Лено-Колымской экспедиции Дальстроя, находившиеся в машине вместе с помощником начальника экспедиции Никитой Мовсесяном, около пяти месяцев не читали газет.
Магаданцы, возвращавшиеся с приисков, рассказывали, что они уже читали сентябрьские газеты, полученные в Магадане из Москвы, но как-то трудно верилось. Трудно было представить, что далекая Колыма вдруг так приблизилась к Советскому Союзу. Та самая Колыма, куда раньше письма приходили один раз в год зимним путем на оленях.
Магаданцы передавали последние новости:
— На железной дороге грузят по 76 000 вагонов в день. Введены новые военные звания. Италия воюет с Абиссинией. Разбился американский летчик Пост…
И расспрашивали Никиту Мовсесяна о шторме в Ледовитом океане и о том, как держались речники на колесных пароходах и баржах во время этого шторма. Никита Мовсесян со свойственной ему жизнерадостностью и непринужденностью рассказывал о шторме просто и даже чуть-чуть смешливо. Он дважды ходил Ледовитым океаном из Лены в Колыму на речных судах.
В последний раз он шел на речном пароходе «Ороч». На вторые сутки шторма Мовсесян, обходя судно, заметил между машинным отделением и котельной кочегара, лежавшего у радиодвижка (небольшого мотора). Кочегара тошнило, Мовсесян заглянул в кочегарку – там не было вахтенного. Встретив возле гальюна масленщика, Мовсесян послал его в кочегарку шуровать в топке. Капитан «Ороча» всерьез просил Никиту послать радиограмму начальнику экспедиции Бочеку, находившемуся на флагмане «Ленин», чтобы прислали на «Ороч» смену укачавшимся.
В этот момент радист судна принял радиограмму – запрос с флагмана от главного механика экспедиции Ляпсина: «Как идет нижнее и верхнее продувание котлов?» Мовсесян ответил коротко: «Все в порядке. Становится немножечко веселее».
Люди в автобусе с интересом слушали рассказы Мовсесяна о морском переходе речных судов и часто перебивали его вопросами... Столбы указывали о пройденных автобусом километрах. С каждой новой их сотней менялся пейзаж и приближался город Магадан — резиденция Дальстроя.
Стемнело. Шофер зажег яркие фары, и почти одновременно мелькнули сразу тысячи огней нового советского таежного города. Люди в машине привстали. Это были леноколымцы, давно не видевшие города и электрических уличных огней. Все протирали запотевшие окна и с волнением смотрели на новый город, сверкавший многочисленными огнями.
Автобус остановился у подъезда магаданской гостиницы. В коридоре гостиницы играли дети. Звенел телефон в переговорной будке. Портье записал прибывших и взял паспорта для прописки. Все было так же, как в далеких отсюда советских городах. Да, далеких. Из Нагаева до Владивостока почти в два раза дольше плыть, чем из Европы на лайнере до Америки. Ведь до ближайшей железной дороги от Магадана — еще тысячи километров по тайге, лесотундре, болотам и сопкам.
Вечером мы читали местную газету «Советскую Колыму». Она была иллюстрирована хорошими клише, захваченными из Москвы предусмотрительными газетными работниками, направлявшимися в Магадан по договору на три года. Здесь, в магаданской редакции, я встретил советского писателя Гехтмана, чья пьеса была отмечена на конкурсе Совнаркома. Писатель работал в редакции заместителем ответственного редактора, он вел здесь, на Охотском побережье, литературную работу.
Афиши говорили о театральных представлениях и кинокартинах. По радио передавали магаданский «концерт граммофонной записи». По утрам в гостинице я слушал с волнующей радостью слова диктора: «Говорит Магадан! Говорит Магадан!» Это говорила Колыма. И ее слушали за тысячи километров во Владивостоке и Хабаровске.
После таежного безмолвия, высоких, крутых сопок, студеных горных ручьев и глубокого снега здесь, в Магадане, все казалось иным. Сюда еще не добежала лютая колымская зима. Несколько дней подряд здесь лили дожди. Было тепло, сказывалось теплотворное влияние Охотского моря, шумевшего за ближайшими сопками. От Магадана до Нагаева, порта на Охотском побережье, всего лишь полтора километра.
По ровным улицам, застроенным деревянными одноэтажными и двухэтажными домами, мы поехали на утро в бухту Нагаево. Мы видели в Магадане строящееся трехэтажное каменное здание, и невольно вспомнилась Москва. За поворотом показалось море. Взволнованное непрестанно дувшими в течение нескольких дней ветрами, оно шумело и пенилось. Сюда, в бухту Нагаево, приходил в 1912 и в 1924 годах начальник блестяще завершенной Лено-Колымской экспедиции Бочек (тогда еще молодой капитан). Оба раза он брал пресную воду у Каменного венца. Тогда в пустынной бухте не было никакого селения.
Теперь в бухте Нагаево высились громады океанских пароходов с бело-голубыми вымпелами Дальстроя. И самым большим из всех у пристани стоял разгружавшийся гигант «Ягода». Он только что прибыл из Голландии, не заходя во Владивосток. Это был первый рейс судна по советским водам, которые становились теперь ему родными и близкими, так как этот пароход нами куплен у голландцев.
Колымская трасса привела нас к пристани Дальстроя. Здесь гремели лебедки разгружавшихся судов. Гудели отъезжавшие с полным грузом пятитонные автомобили. Отсюда, из бухты Нагаево, машины держали путь к верховьям Колымы за шестьсот километров. Этот длинный путь, проложенный в скалах и тайге, усыпанный гравием, преодолевался машинами за двое суток. А совсем еще недавно люди на оленях и конях месяцами ходили из Нагаева на Колыму.
Трасса приблизила Колыму к Советскому Союзу. Три пути открылись в Колыме за последние годы. Первой путь — из Владивостока через Ледовитый океан (с востока), второй — из Лены Ледовитым океаном (с запада) и третий — из Владивостока через Нагаево и трассу.
«Район длящегося народного бедствия», как называли в царское время дикую Колыму, где население вымирало от голода и болезней, стал районом бурного роста. Тысячи людей устремились в колымскую тайгу. Пришли в колымские воды с разных сторон пароходы, привезли много людей и грузов. В Родчеве на Колыме в Тауйской губе, на побережье Oxoтскогo моря, возникли овощные и животноводческие совхозы. Начальник Дальстроя Эдуард Петрович Берзин прибыл на Колыму, когда в бухте Нагаево было всего лишь несколько палаток. А теперь, через пять лет, здесь созданы город, порт, новые речные и морские пароходы, трасса и золотые прииски. Вместе со своими соратниками, делившими с ним тяготы гражданской войны и трудности освоения необжитого края, вместе со всей страной Берзин имеет право гордиться успехами, достигнутыми в столь короткий срок.
Посланцы великой большевистской партии приблизили далекую Колыму к Советскому Союзу, к его социалистической культуре.
