Антология экспедиционного очерка

Материал нашел и подготовил к публикации Григорий Лучанский

В Бухте Тикси

 

8 сентября. Мутный рассвет наступил в пять часов утра. «Володарский» поднял якорь и пошел в глубь бухты  Тикси. Впереди открылась красивая панорама горных сопок, покрытых снегом с подошвы до самой вершины. От них к морю спускается низкая отмель. Там стоит несколько палаток и начатая постройка дома. На прибрежной полосе разбросано разное имущество.

К борту подошел катер, привезший представителей Якутской республики и начальника порта Михайлова. По их указаниям, «Володарский» медленно идет в направлении залива Булункан, около которого будет происходить разгрузка. В семь часов раздалась команда:

 – Стоп машина! Спускай якорь!..

«Володарский» закончил свой путь, покрыв расстояние от Диксона до бухты Тикси в тринадцать дней в трудный ледовый год. Этим побит рекорд Норденшельда, проделавшего тот же рейс в семнадцать дней в легкий год.

Перспективы разгрузки далеко не блестящи. Речные суда, не дождавшись нашего прихода, ушли вверх по Лене, боясь замерзнуть в пути. Нам нужно будет возвращаться гораздо более трудным путем. Но никто даже не помышлял о том, чтобы остановить поход и идти обратно из-за боязни зимовать.

Для разгрузки пяти тысяч тонн нам оставлены только семь барж по двести тонн каждая. Нет ни одного буксира.

Прошло уже несколько часов, но к борту парохода не подведена ни одна баржа. Ожидание становится нестерпимым. На подъехавшей лодке выехали на берег.

В глубине залива Булункан стояла «речная армада». Она даже не собиралась подходить к борту.

Спариваем два слабосильных пассажирских катера и пытаемся буксировать ими баржу. Катера отрегулированы плохо: один начинает работать, другой в это время останавливается. Вместо прямой линии получаются зигзаги. Морская волна при такой работе катеров легко выбрасывает их на берег.

Только в двенадцать часов удалось наконец подвести первую баржу и начать разгрузку. Дальше дело пошло лучше.

Якутские грузчики работали с большой продуктивностью. Начальник разгрузки Земцов – постоянный участник карских экспедиций и бывший капитан «Пятилетки» – перенес сюда опыт хорошей организации.

Весело и дружно работает также команда «Володарского». Там мобилизованы все. Даже доктор Диденко переквалифицировался в лебедчика.

На пароход приходят экскурсии, собранные из населения Якутской республики. Их проводят во все отделения судна, показывают им машины, инструменты, привезенный груз... Весело улыбаются черные монгольские глаза... Через экскурсантов в самые глухие углы местной тайги и тундры пойдет слух о новом пути, проделанном морскими громадинами. Пройдет очень немного времени, и из среды коренного населения республики выйдут активные работники и организаторы. Они пойдут на пароходы Северного Морского пути, на заводы и предприятия Севера.

Пароход «Сталин» продвигается быстро. Не позднее завтрашнего дня он также будет в бухте Тикси. Но на нем случилось самое страшное, чего может опасаться пароход. В семь часов вахтенный заметил дым, выходящий из кормового люка. Вскрытие люка показало, что там начался пожар. Судно, начиненное баллонами с водородом, покрытое бочками с бензином, превратилось в плавучую мину, фитиль которой уже горел самым сильным огнем.

Мы бессильны подать пароходу какую-либо помощь. Ему приходится бороться с огнем собственными силами. В дело пущены шланги. Работа в трюме оказалась невозможной. Едкий дым вызвал легкое отравление нескольких человек. Пришлось наглухо задраивать оба люка, прекратив доступ воздуха к ним, и открыть паротушители. Палуба сильно нагрелась. Ее непрерывно охлаждают водой.

9 сентября. Утром подошел «Сталин». Его люки по-прежнему наглухо задраены. Около грот-мачты обнаружена значительная выпучина. Она образовалась в результате сильного давления изнутри парохода. Баржа за баржей отходят от судна, освобождая его

от горючих веществ. Надо отдать честь команде и капитану Сорокину. Усталые от постоянного аврала, они работают с прекрасной бодростью и великолепной энергией.

«Правда» продолжает стоять на мели, начав разгрузку на пароход «Русанов». Часть малоценных грузов складывается на плавучий лед. Уголь на «Правде» также близок к самовозгоранию. Его температура + 60°.

«Пятилетка» по-прежнему идет среди тяжелого льда, стараясь держаться ближе к ледоколу. Удары льда настолько сильны, что на ней лопнул один шпангоут. Но пока это не представляет опасности.

В воздухе уже ясно чувствуется приближение зимы. Гуси покидают район, стаями поднимаясь высоко над пароходами. На вязкую землю падают густые, мокрые хлопья снега. Среди некоторой части приехавших зимовщиков заметно понизилось настроение. Эта голая, безотрадная пустыня рисует далеко не радостные перспективы. Отсутствие построенных помещений удручает всех.

Уже сейчас намечается тот естественный отбор, который произойдет в ближайшем будущем. Энергичный народ останется здесь, построит себе дома и проделает нужную научную работу. Те же, что ожидали найти на Севере нечто вроде картин, нарисованных Джеком Лондоном, вернутся обратно. Чем скорее они уйдут, тем легче и продуктивнее будет зимовка.

10 сентября. С «Володарского» послана бригада на пароход «Сталин» для тушения пожара. Все мобилизованы, чтобы ликвидировать огонь как можно быстрее.

В час дня люк был открыт. Из него вырвался густой дым и показался огонь. Шланги не помогли. Приступили к накачке воды в трюм, продолжая разгрузку.

11 сентября. Разгрузка пароходов «Володарский» и «Сталин» идет с большими перебоями из-за недостатка речного тоннажа. Катера, подводящие баржи, уже попортились, так как они совсем не приспособлены к такой работе. Пожар на «Сталине» ликвидирован. Попорченных грузов не так много, как можно было опасаться. Выясняются причины пожара. Решающую роль сыграло, по-видимому, самовозгорание угля. Штормом разбита часть бутылей с медикаментами. Это также могло усилить воспламеняемость угля и груза.

12 сентября. В бухту Тикси вошла «Пятилетка» с лихтером. Все с восторгом приветствовали благополучное окончание ее героического похода. Суда пришли в полной исправности. Глубокие вмятины на их корпусах свидетельствовали о трудности пути по Ледовитому океану. Весь переход от Диксона до Тикси был совершен в 9¹/₄ суток. Рекорд скорости, поставленный морскими судами 1-й Ленской экспедиции, был побит «Пятилеткой».

К лихтеру с обоих боков немедленно пришвартовались «Володарский» и «Сталин». Работа теперь закипела...

14 сентября. Получена странная радиограмма с «Седова». Он не мог дойти до Северной Земли. Льды плотно охватили этот остров. Зимовщики острова должны остаться на повторную зимовку. Поскольку они обеспечены еще на год продовольствием и топливом, это не страшно. Вообще говоря, посылка на зимовку на срок менее двух лет совершенно не достигает цели. Только на второй год, когда уже имеется накопленный опыт, можно ожидать продуктивной работы.

«Седову» предложено идти в бухту Тикси на разгрузку. Кто мог подать ему такую мысль? В бухте нет тоннажа для приемки груза.  Ясно видно наступление зимы. «Седова» ожидает здесь верная зимовка. «Красин» и «Сибиряков» сообщают о начавшемся замерзании моря и о большом количестве льда в проливе Вилькицкого. Самолет, оставшийся на мысе Челюскина, с большими усилиями выведен «Сибиряковым» на чистую воду.

Командир самолета Алексеев сообщил сегодня, что ввиду скопления льдов, представляющих опасность для его машины, он вылетает на Диксон, не дожидаясь нашего возвращения.

Это создает для нас серьезную угрозу. Идти без авиаразведки будет очень трудно.

15 сентября. Разгрузка на «Володарском» закончилась... Пароход «Сталин» к вечеру также очистит свои трюмы от всех остатков.

Начался прием обратных грузов. Их, к сожалению, немного – только аэроплан и бензин.

Якутская республика не может еще дать нам свои грузы. Ее природные богатства остаются пока неиспользованными. Так было и на Енисее, когда туда приходили первые морские пароходы. Теперь там обратных грузов больше, чем грузов прямого направления. Карские экспедиции разбудили этот дремлющий край. Не так далеко время, когда и река Лена также будет давать нам не меньшее количество своих грузов. Они создадутся нашими рейсами.

«Русанов» снял с мели «Правду», освободив ее от значительной части груза. Она вышла на чистую воду. До конца разгрузить ее не удастся: нет ни времени, ни места для выгруза.

«Сибиряков», отправившийся на помощь «Правде», вернулся обратно и пошел в направлении острова Диксон. Днем раньше ушел туда и «Седов», окончательно отказавшись от мысли достичь Северной Земли.

 

В обратный путь

 

16 сентября. Сегодня день прощания с населением Якутской республики и представителями ее правительства. На коротком прощальном митинге принята резолюция, в тот же день отправленная ЦК ВКП(б) – товарищу Сталину, и правительствам СССР, РСФСР и Якутской АССР.

Резолюция заканчивалась словами:

«В Ленской экспедиции дело индустриализации Якутской АССР получило новую творческую основу. Под руководством партии и правительства новые богатства станут на службу народному хозяйству.

Морские суда уходят в обратный путь.

Приведенные речные суда вступили в строй речного флота Лены и семнадцатого поведут первый караван грузов, полученных с западной части Северного Морского пути. Собрание заверяет партию и правительство, что на последнем этапе экспедиции экипажи судов примут все меры к скорейшему благополучному ее окончанию.

Да здравствует коммунистическая партия большевиков и ее любимый вождь товарищ Сталин!

Да здравствует Союз социалистических республик!»

От имени якутского правительства отдельным участникам экспедиции вручены почетные грамоты. Оба парохода – «Володарский» и «Сталин» – получили ценные подарки для премирования наиболее энергичных работников из команды и комсостава.

В три часа раздались прощальные гудки пароходов. Оставшаяся в Тикси «Пятилетка» ответила своим гудком за весь ленский флот.

В походе и на разгрузке морские суда выиграли много времени по сравнению с плановым сроком. Но это не могло покрыть общего запоздания, происшедшего в пути от Архангельска до Диксона. Оно только сократилось с 19 до 6 суток.

Пароходы идут открытой водой. Быстро скрылся южный берег Булункана. Изредка проносятся молчаливые белые чайки.

«Правда» продвигается вдоль берега Восточного Таймыра также по чистой воде. Зато «Русанов», ее освободитель, попал в тяжелое положение. Льды заперли его в бухте Прончищевой и там, в узком пространстве, теснят его со всех сторон.

Капитан Ерохин сообщает радиограммой: «Мечусь от льдов из конца в конец. В крайнем случае выброшусь на мель, чтобы спасти пароход».

Запрашиваем:

«Можем ли чем вам помочь?»

«Выйду сам, как только начнется отлив, лишь бы продержаться часы прилива...»

«Красин» идет наперерез пароходам, сообщив, что в его районе молодой лед уже достиг значительной толщины.

18 сентября. Пароходы быстро продвигаются на северо-запад. Иногда встречается блинчатый лед. Температура вчера и сегодня – 7°. Дует норд-вестовый ветер, самый неблагоприятный для нас.

Ночью загорелось над нами северное сияние. Оно еще не сильное, но его появление наполняет нас тревожными сомнениями. До мыса Челюскина надо еще подниматься выше трех градусов. Здесь десять дней тому назад стояла открытая вода, сейчас же мы идем уже довольно прочным молодым льдом. Сейчас «Володарский» режет его довольно легко. Но чем дальше мы удаляемся на север, тем труднее становится продвижение.

Морское плавание превратилось в ледяное плавание. С неприятным скрежетом и шумом раздвигается лед под тяжестью парохода. Мы выполнили основное задание Совнаркома – сдать грузы Якутской республике. Нам надо еще опровергнуть мнение Норденшельда, что Северный Морской путь между Леной и Европой не может быть использован для хозяйственных целей.

 Вдали показался дымок «Красина». Немного меняем курс, чтобы скорее «склиниться» с ним. Это обещает более быстрое продвижение всего каравана. Встретились смерзшиеся поля мелкобитого льда. «Володарский» и «Сталин» обходят их в направлении «Красина». В шестнадцать часов суда пошли в кильватер за ледоколом.

«Правда» еще 17 сентября легла в дрейф и ожидает нашего подхода. «Русанов» выбрался из своей ледяной тюрьмы в бухте Прончищевой и идет на соединение с нами.

В двадцать два часа пароход «Сталин» дал сигнал остановки. Машина его перестала работать. От удара о льдину погнулась лопасть и затормозила ход судна.

19 сентября. Караван стоит среди сплошного плавучего льда, непрерывно дрейфуя с ним на юг со скоростью полмили в час. В ледяной воде идет энергичная работа по срезке согнувшейся лопасти. В помощь пострадавшему пароходу перевели на него часть команды «Красина». Но только в 13 часов 50 минут, потеряв на срезке лопасти свыше пятнадцати часов и около восьми миль пройденного до дрейфа пространства, экспедиция получила возможность двинуться вперед.

Через сорок минут новая остановка. На пароходе «Сталин» сломалась валоповоротная машина. На исправление ее ушло около часа.

К вечеру к каравану присоединился «Русанов». Он шел, с трудом разрезая лед. С его приходом увеличились наши силы, так как по пути он будет обкалывать «Володарского», не отвлекая на эту работу «Красина».

«Сталин», как наименее надежное судно, идет вслед за ледоколом.

20 сентября. Разреженный мелкобитый лед. Он почти не задерживает каравана. Больше не слышно шума ломающихся под ударами ледокола льдин. Меланхолией надвигающейся ночи окутано все пространство. Изредка раздаются стонущие голоса оставшихся здесь стаек люриков и чистиков. Они держатся на воде среди льда и не улетают при виде каравана.

В шесть часов к каравану присоединилась «Правда». Теперь все в сборе.

Показались острова Самуила. Они окружены тяжелым припаем и плавучими ледяными полями. Идем в обход их, держа курс несколько северо-западнее в направлении пролива Вилькицкого.

В двадцать часов прошли мыс Челюскина. От начальника зимовки Рузова получили радиограмму с просьбой остановиться на несколько часов для разрешения некоторых вопросов. Из Москвы также есть поручение взять  с мыса два самолета «У-2» и вывезти их в Мурманск. Но об остановке каравана в этом тяжелом месте не может быть

и речи.

21 сентября. Льды сгустились вокруг каравана. Темная ночь закрыла всю перспективу. Течение в проливе Вилькицкого уносит остановившиеся суда обратно – на восток.

В четыре часа утра наступил рассвет. Караван двинулся вперед. Через сорок минут пароход «Сталин» дал сигнал остановки. Вновь перестала работать машина, согнулась другая лопасть винта.

Дано распоряжение отломать ее и следовать дальше. «Правда» отстает от каравана. Она также потеряла лопасть. Целым остался только «Володарский».

Лишь в семь часов вечера пароход «Сталин» получил возможность двигаться. Караван направился в путь.

В 21 час 25 минут во льду застряли «Сталин» и «Володарский». Ледокол повернул к ним для освобождения их от льдов. В двадцать два часа опять остановка. За вахту прошли только девять миль.

Наступившая ночь не позволяет уверенно двигаться вперед. Невидимые льды с глухим шумом бьют о борт «Красина». От их ударов ледокол бросается в сторону. Прямой курс сменяется зигзагообразным.

«Володарский», идущий сзади, просит о помощи: его зажали льды. Просит помочь и «Правда». Надо остановиться до рассвета...

22 сентября. В три часа утра пошли вперед. «Красин» едва пробивает дорогу среди крупнобитого торосистого льда. Караван с трудом продвигается по проложенному ледоколом каналу. Ветер крайне слабый – не более двух баллов.

Уже два дня подряд экспедиция борется со льдами, не продвинувшись дальше мыса Челюскина. Ничтожный выигрыш пространства за день бесследно поглощается ночной остановкой. С «Сибирякова» получена радиограмма о помощи. Его зажало тяжелыми льдами в районе архипелага Норденшельда.

Итак, впереди еще худшие ледовые условия. В районе залива Толля зимовка пароходов невозможна. Там происходит беспрерывная подвижка льдов, по крайней мере до тех пор, пока не замерзнет пролив Вилькицкого. Наши пароходы не выдержат мощных сжатий льдов. Остановка в дрейфующем льду – гибель для них.

Надо попытаться произвести авиаразведку с помощью взятого в бухте Тикси самолета. Товарищи Линдель и Игнатьев готовиться к вылету.

«Красин» получил распоряжение идти на самостоятельную разведку к северу. Он пошел вперед, с трудом прокладывая себе дорогу среди торосистых ледяных полей, спаянных уже плотным молодым льдом. Налетела сильная снежная пурга и закрыла весь горизонт. Ледокол остановился. На мачтах нависли ледяные иглы. Прогнозы метеорологов о быстром наступлении зимы оправдались с полной очевидностью.

23 сентября. Авиаразведка не удалась из-за отсутствия летной погоды. Но, в сущности, она уже и не нужна. Ситуация льдов совершенно ясна. Ветер сменился на восточный. Он еще подогнал льда в пролив Вилькицкого. Всюду видны плоские льдины и целые ряды торосов.

«Сибиряков» вторично дал характеристику льдов в районе архипелага Норденшельда. Она ухудшилась за последние сутки.

Необходимо отступать на зимовку. Дальнейшие попытки продолжать рейс приведут только к гибели судов и людей...

Придет ли южный ветер, который нам так нужен? Все данные синоптики говорят о том, что он придет. Но придет тогда, когда уже будет поздно, когда весь плавучий лед будет скован в одно неподвижное, целое поле.

Надо выводить лесовозы из дрейфующего льда и дать возможность «Красину» уйти с «Русановым» на помощь «Сибирякову».

Тяжело давать приказ об отступлении перед силами природы, когда уже побеждена большая часть трудностей, когда от чистой воды нас отделяет не более 100 миль. И все же надо отступить в безопасное для судов место, так как дальнейшее продвижение вперед было бы продиктовано только трусостью перед зимовкой.

Сквозь ночную тьму начинают пробиваться сумеречные лучи света. В грязно-серый цвет оделись окружающие льды. Стали видны корпуса пароходов. Пора сниматься с ледяного якоря. Гулким гудком будит «Красин», дремлющие пароходы. Один за другим откликнулись они, готовые следовать в кильватер за ледоколом.

– Куда вести пароходы? На восток или на запад?

– На восток... На зимовку...

Другого выхода нет. В этот трудный ледовый год лесовозам нельзя пройти путь  к устью Лены и обратно в одну навигацию. Это сделает «Красин» с двумя ледокольными пароходами – «Русановым» и «Сибиряковым».

Выводы Норденшельда неприемлемы для нашего времени. Этот путь проходим даже в тяжелых ледовых условиях, – в этом случае судами, приспособленными к плаванию во льдах, а не лесовозами. Слишком резка разница между силами лесовозов и силами ледокола, слишком слабы их корпуса...

Караван повернул обратно к островам Самуила. «Красин» пробивается ударами, беря с боем каждую милю. На суда, обреченные на зимовку, по радио послан приказ:

«... приказываю остановить дальнейшее продвижение каравана на запад, вернуть для зимовки лесовозы «Володарский», «Правда» и «Сталин» в район островов Самуила.

После постановки судов на зимовку ледоколу «Красин» продолжать поход на запад, взять под свою проводку пароход «Русанов» и сжатый льдом пароход «Сибиряков».

Капитанам судов «Володарский», «Правда», «Сталин» предлагаю срочно проверить оставшийся на зимовку штат, списав излишнее количество людей на борт «Красина» и парохода «Русанов», обеспечив их всех нужной одеждой и материалами на случай вынужденной зимовки. Начальнику геологической экспедиции Урванцеву предлагаю остаться на зимовку, подобрав нужный штат специалистов и рабочих для полного изучения района зимовки с точки зрения геологической, метеорологической, охотоведческой и т. д. Руководство этой работой поручается товарищу Урванцеву. Излишний штат экспедиции, находящийся на пароходе «Правда», списать на пароход «Русанов», обеспечив последний всем необходимым на случай вынужденной зимовки.

Командир парохода «Володарский» товарищ Смагин Николай Васильевич назначается групповым капитаном зимующих морских судов. Поручаю товарищу Смагину озаботиться надлежащей постановкой судов и вести наблюдение за их состоянием за весь период зимовки. Моему заместителю, товарищу Сорокину Михаилу Яковлевичу, и всем лицам, относящимся к штабу Ленской экспедиции, предлагаю перейти на ледокол «Красин» для дальнейшего следования к месту назначения.

...Сделав все возможное для проведения каравана вперед, мы должны принять все меры к сохранению и наилучшему использованию оставшейся группы людей и к сохранению в целости кораблей и другого имущества.

Мы должны выполнить свой долг перед партией и правительством до конца.

Начальник Ленской экспедиции            

                                                                    Лавров».

 

В двенадцать часов мы  увидели острова Самуила. Раздались удары «Красина» о лед неподвижного припая, соединившего в одно целое эти острова.

В это время на зимующих судах происходил отбор зимовщиков. Самые слабые физически и морально неустойчивые списывались на ледокол «Красин» и пароход «Русанов». Наиболее стойко вели себя архангелогородцы.

 – Зимовать, так зимовать...

Многие из команды «Красина» просили оставить их на зимовку. Но нельзя было удовлетворить их просьбы. Ледоколу предстояла еще тяжелая борьба в дальнейшем походе на запад.

Капитан «Русанова» Ерохин спустился на лед для прощания с земляками.

 – Товарищ Ерохин, остался бы ты на зимовку вместо капитана одного из лесовозов.

Предложение сделано, конечно, в шутку. «Русанову» самому, возможно, придется перезимовать во льдах. Это сильное ледокольное судно может стать на зимовку даже в районе архипелага Норденшельда, где лесовозы не имеют никаких шансов на спасение.

Вынужденная полярная зимовка совершенно не сравнима с зимовкой, заранее организованной. Она угнетающе действует на психологию остающихся зимовать людей. Нужен определенный запас мужества и энергии, чтобы быстро преодолеть угнетенное состояние и примириться с мыслью о долгой разлуке с близкими.

Совместно с товарищем Урванцевым наскоро составляем программу научных работ. Для выполнения их с нами остаются восемнадцать человек научных работников и обслуживающего персонала.

Вездеходы, собак, палатки и нужные приборы оставляем при себе.

 – А мне уходить или зимовать с вами? – спрашивает художник Рыбников.

Он сделал во время экспедиции много хороших эскизов и набросков. Соблазнительно оставить и его, чтобы не только полярный день был отображен на полотне художника, но и полярная ночь. Но тогда его картины не попадут на зимнюю полярную выставку. Кроме того мы не можем позволить себе роскошь иметь хотя бы одного лишнего человека. Нет гарантии, что мы не вынуждены будем объединиться в бункере одного из пароходов.

– Перебирайтесь на «Красина». Поедем с вами на зимовку в следующий раз.

На «Русанове» новыми людьми забиты все помещения. Судно слабо обеспечено медицинской помощью: нам же достаточно двух врачей.

 – Отпустите с нами доктора Мейера, – просит «Русанов».

Это один из лучших хирургов московских больниц. Было бы, конечно, нецелесообразно удерживать его на зимовке, где скорее нужен терапевт, а не хирург...

Доктор Мейер перебирается с «Правды» на «Русанова». Его должна заменить врач Урванцева, почти постоянная спутница своего мужа в его полярных скитаниях.

 – А я останусь? – спрашивает доктор Диденко с парохода «Володарский».

Он – коммунист, в прошлом партизан гражданской войны, теперь опытный терапевт.

 – Конечно. Вы будете у нас представлять Наркомздрав  на островах Самуила.

 – Возражений не имею, – соглашается Диденко и уходит «грабить» аптеку «Красина».

Подбор зимовщиков островов Самуила закончен.

 – Можно уходить? – спрашивают «Красин» и «Русанов».

 – Счастливый путь!.. До будущего года!..

Зимовщики, столпившись на краю припая, молча смотрят вслед уходящим пароходам, откуда несется последний привет:

 – Про-щай-те!..

Зимовка судов 1-й Ленской экспедиции началась.

 

Зимовка на островах Самуила

 

Три парохода прижались бортами друг к другу, окруженные со всех сторон ледяным припаем. Вдали, на севере, виднелись полосы открытой воды, прерываемые тяжелыми ледяными полями. Корпуса судов еще не вмерзли в лед и в такт набегающему ветру колыхались в своей полынье.

Там, где шли «Красин» и «Русанов», заманчиво чернели водяные полосы. Взгляды невольных зимовщиков устремлялись к ним с тайной надеждой: а вдруг начнется отжимный ветер.

Но всюду – сплошное ледяное небо. Льды заполнили все пространство в районе, где еще совсем недавно пробивались, ища прохода, суда 1-й Ленской экспедиции.

«Правда» стала на зимовку, сохранив только две лопасти из четырех. Пароход «Сталин» остался с двумя лопастями и пробитым форпиком. Целым оставался один «Володарский».

Солнце, выглядывавшее иногда из облаков, ярко освещало блестящее белое поле льдов и поднимавшиеся вдалеке темноватые горбы островов Самуила. Снег покрыл их только частично. Сквозь его белизну отчетливо выступали черные камни. Местами они торчали, как надгробные памятники, местами же напоминали фундамент давно разрушенного здания. Словно остатки его стен, они валялись здесь же в виде темных, поросших мхом плит.

Эта картина особенно ярко подчеркивала пустынность, оторванность Арктики, ее величавое, грустящее безмолвие...

«Неужели в этом жутком месте придется пробыть целый год?» – говорили лица зимовщиков.

Общее собрание нового населения островов Самуила внимательно выслушало сообщение о причинах постановки судов на зимовку. Прогнозы метеорологов о раннем наступлении зимы оправдывались у всех на глазах. Мороз уже достигал – 7° Ц. Разломанные «Красиным» льды снова спаялись в одно целое за самое короткое время.

«Остановка на зимовку правильна и подтверждается всем дальнейшим положением льда между мысом Челюскина и архипелагом», – радировали партийцы «Красина» и «Русанова».

– Зимовка неизбежна для наших лесовозов. Проведем ее по-большевистски, как подобает гражданам Советского Союза, – решило первое общее собрание.

Здесь же, на собрании, были созданы партийные, профсоюзные органы и редколлегия стенгазеты. Секретарем партячейки зимовки был избран товарищ Лоренц, один из наиболее крепких партийцев зимовки. Собрание одобрило назначение товарища Смагина, капитана парохода «Володарский», групповым капитаном и заместителем начальника зимовки, товарища Белозерцева – групповым механиком и товарища Урванцева – руководителем всей научной работы. Товарищи Диденко и Урванцева были назначены врачами зимовки. Товарищ Тимофеев, старший штурман парохода «Сталин», принял на себя обязанности по распределению рабочей силы на разных участках работы. Товарищ Болотников должен был заняться распределением по пароходам продовольственных запасов. Необходимо было пополнить эти запасы для парохода «Сталин», где они частично сгорели во время пожара.

 

***

 

Жизнь новых поселенцев острова Самуила уложилась в привычные советские рамки.

Цинга и полярная склока – две основные болезни полярных и приполярных окраин. Цинга – результат неправильного и недостаточного обмена веществ, физического истощения и ослабления. Полярная склока – результат недостаточного духовного обмена, постоянного вынужденного общения с одними и теми же людьми. Обычно и та, и другая сказываются особенно остро в конце зимовки, когда более или менее основательно исчерпываются все запасы энергии и физических сил человека.

Необходимо противопоставить обеим болезням такой образ жизни, который давал бы как можно меньше пищи для них. Это соображение и определило в основном программу работ и распорядок жизни на трех зимующих пароходах.

– Живя в бункерах, мы сохраним на зиму несколько  больше угля, чем, если будем жить в каютах. Но жизнь в бункерах создаст и весьма благоприятную почву для развития обеих полярных болезней.

 – Будем жить в каютах на двух пароходах. Это даст нужную экономию угля. В случае крайности переберемся в бункера после полярной ночи...

Суда спаялись в один организм общими трубопроводами, получая по ним тепло от котла парохода «Сталин», стоящего посредине.

 Где взять антицинготные продукты? Как распределить  остатки лимонов, лука и чеснока?

Всего хуже в этом отношении обстояло на пароходе «Сталин». Там за время рейса в бухту Тикси успели уничтожить выданный ранее запас лимонов и овощей и зарезать почти весь живой скот.

 – Все должно быть обобщено и распределено пропорционально количеству людей на пароходах, – единогласно решил треугольник зимовки.

Кроме того решено было организовать на судах «животноводческий колхоз». Оставшиеся свиньи были собраны на одном пароходе, где и было налажено правильное свиноводство.

Эти животные чувствовали себя на 77° северной широты вполне удовлетворительно. Коровы же, несмотря на теплое помещение и хороший корм, начали быстро худеть. Они явно не переносили условий жизни в Арктике. Скоро пришлось их убить.

Физический труд необходим в Арктике каждому зимовщику. Он укрепляет и освежает весь организм. Благодаря решению остаться в каютах зимовщики островов Самуила имели возможность заниматься физическим трудом. Для питания котла, обогревающего все пароходы, надо было доставлять ежедневно около четырех-пяти тонн пресной воды. Кроме того, надо было доставлять воду для питья, кухни и других хозяйственных нужд.

В море, где стояли суда на зимовке, не было пресной воды. Снежный покров на льду был еще недостаточен, чтобы можно было пользоваться им для удовлетворения всех потребностей. Воду надо было брать из морского льда.

В небольших полостях одногодичного морского льда содержится рассол различной концентрации. Она тем сильнее, чем ниже температура льда. Поэтому одногодичный лед совершенно непригоден там, где требуется пресная вода.

Существует мнение, возможно граничащее с предрассудком, что даже небольшая примесь морской соли к воде, при постоянном ее употреблении, предрасполагает к цинге. С этим приходилось считаться.

Для питья мог быть использован только двухгодичный и трехгодичный лед. Под влиянием весеннего таяния полости его, содержащие рассол, раскрываются, и рассол вытекает. Верхние слои льда опресняются при этом и становятся вполне пригодными для употребления.

Пароходы со всех сторон были окружены торосами нужного нам качества. Надо было взломать их и затем подвезти к судам.

 – Египетская работа, – ворчали некоторые из зимовщиков.

Однако это задание не подлежало дискуссии. Работа, действительно, предстояла тяжелая. Но она была нужна как для жизни зимовки, так и для предохранения людей от цинги.

Наряду с заботами о физическом здоровье зимовщиков необходимо было подумать и об их моральном состоянии. Требовалось создать такую обстановку, при которой, по возможности, каждый человек имел бы интересную целевую установку в течение всего пребывания в Арктике.

Люди, приезжающие в Арктику с определенным решением остаться здесь на зимовку, заранее имеют такую установку: один займется метеорологией, другой – гидрологией,  третий – какой-нибудь иной работой. У таких людей сразу же создается деловая психология.

Такую же деловую психологию предстояло создать и на нашей вынужденной зимовке.

Среди команды было много молодежи, достаточно подготовленной для занятий в мортехникуме, а среди комсостава нашлись преподаватели. Последовал вывод: организуем мортехникум по программе Наркомвода, для тех же, кто не подготовлен к занятиям, создадим кружки по повышению квалификации.

Наркомвод очень чутко отнесся к этой идее. Он не только одобрил ее, но и позволил составить на зимовке экзаменационную комиссию, предоставив ей право выдать аттестаты окончившим мортехникум. Это сразу подняло авторитет нового учебного заведения, созданного в ледяных просторах Арктики.

Молодежь быстро сорганизовалась. Перспектива превратиться во время зимовки из матроса в штурмана, из кочегара или машиниста в механика для значительной части зимовщиков наполнила жизнь определенным смыслом и содержанием.

Созданы были также два кружка по изучению истории партии и политической экономии. Они были тем более необходимы, что знанием этих предметов водники не отличались.

 – Выходит у нас неплохо. Зиму проживем, как надо. Не так уж страшно, – улыбался Жора Подобедов, самый младший из всего комсостава.

Всегда веселый, общительный, он скоро сделался другом большинства зимовщиков.

 – Что же? Только учиться да работать будем? Нет, надо еще что-нибудь придумать и для развлечения.

Деловую мысль Жоры подхватили и остальные товарищи.

Бункер одного из пароходов превратили в клуб. Там быстро выросла эстрада. Красные флаги украсили грязные стены. Брезент служил вместо занавеса.

Правду сказать, наш театр выглядел неказисто, но «публика» была вполне им довольна.

Нашлись и артисты, и музыканты самых разнообразных дарований.

 – А ты будешь у нас за примадонну, – обратился один из организаторов театра к комсомолке Ане. – Да ты чего губы надула? Зимовки боишься?

 – Не-е-ет... Сегодня Фрам мою кошку задавил, – сокрушалась Аня.

Фрам, великолепный полярный пес, взятый из диксоновской стаи, конечно, не потерпел присутствия в Арктике кошки и воспользовался первым же случаем, чтобы ее придушить.

Намеченный план жизни начал как будто создавать перелом в настроении. Этому способствовало и внезапное посещение зазимовавших пароходов представителями «местного населения».

Со стороны моря, не торопясь, шел к нам небольшой белый медведь. Подойдя к выгруженному бензину, он осмотрел его очень внимательно и двинулся дальше. Только около самого борта зверь остановился, поводя черным носом, чтобы лучше донять: в чем же тут дело?

Но понять ему так и не пришлось. Несколько пуль в голову и в разные места туловища – и медведь был убит наповал.

 – Свежее мясо само приходит. Не ходи на базар! – ликовала зимовка.

 – Неужели мы будем есть медведя? – брезгливо сморщилась одна из уборщиц «Правды». – Никогда не дотронусь!

 – И как еще будешь есть! Прибавки попросишь, – успокоили ее охотники.

В это время, запыхавшись и волнуясь, подбежал старший механик:

 – Около винта «Володарского» морж вылез... Действительно, там виднелась черная голова с большими белыми клыками.

Красотой этот зверь далеко не отличался. Редкие усы на губах, морщинистая кожа, тупое окончание морды, свисающие большие клыки отнюдь не делали его привлекательным.

Увидев людей, морж и не подумал скрыться. Видимо, они были для него в новинку. Раздались одинокие поспешные выстрелы. Морж только удивленно повертел головой. Толпа людей быстро увеличивалась около него. Стоял невообразимый шум. Выстрелы хлопали один за другим. В конце концов это зверю надоело. Глухо замычав, он ушел под воду от негостеприимных пришельцев, не будучи даже ранен.

Выругался, наверное, по-моржовому... Эх, вы, стрелки!

 – А вы не толкайте под руки да не орите скопом, – несколько смущенно оправдывались охотники.

– Ну, медведя-то мы съедим, а моржатину... спасибо, собакам скормим.

Впоследствии ели, конечно, и моржатину, не отличая ее по вкусу от медвежатины. Наступила первая ночь на зимовке. Все разошлись по каютам. На палубе остались только вахтенные, по одному на пароход. Мороз усилился. В небе загорелось северное сияние. Оно легло, как широкий бледный мазок бесформенного света. Лишь по краям его происходила небольшая игра форм. Лучи старались собраться в спираль, но быстро затухали.

В ночной тьме ярко выделялись иллюминаторы – окна кают. Через них были видны фигуры людей. Никто еще не ложится спать и не тушит огня. Никто как будто не желает остаться в одиночестве в этот час наступившего покоя. Настроение у людей еще нервное...

 

***

 

Наши пароходы стоят на границе двух морей – Карского и моря Лаптевых. Мало изучены течения Карского моря, особенно в его восточной части. Еще слабее изучены течения моря Лаптевых. Точность очертания нанесенных на карту берегов материка и островов подлежит большому сомнению. На всем пути от мыса Челюскина до бухты Тикси нет ни одного морского знака.

Зимовка судов должна дать новые материалы для познания направлений воздушных и водных потоков в этом районе. Надо позабыть о вынужденной стоянке и превратиться в нормально действующую полярную экспедицию. Программа научных работ, сообщенная «народонаселению» островов Самуила, вызвала общее одобрение.

 – Не вызвать ли на соревнование какую-нибудь зимовку? – соображали зимовщики. Вызвать, конечно, неплохо. Но кого? Бухта Тикси не держит с нами никакой связи. Бухта Прончищевой вообще не имеет радио. Зимовки Новой Земли и Северной Земли слишком далеки от нас. Остается мыс Челюскина. С ним надо установить «деловой контакт» и вести работы по общей программе, заимствуя от него людей и инструменты. Но при этих условиях очень трудно наметить показатели работоспособности.

 – Тогда будем проводить соревнование по пароходам!

 – Это другое дело и вполне подходящее.

Для организации метеорологических работ мы располагаем квалифицированным аппаратом и нужными инструментами. Целесообразнее всего проводить эти работы в полном контакте с соседними зимовками.

Интересно не только наблюдать барометрическое давление, силу, направление ветра и температуру воздуха, но и сравнить их с соответствующими показателями на мысе Челюскина. Еще интереснее сопоставить наши данные с показателями Северной Земли, сделать из наших наблюдений правильные выводы и сравнить их с выводами Центральной службы погоды.

Гидрологические работы представлены у нас гораздо слабее.

 – Я знаю их по «Персею», – заявляет товарищ Тимофеев, штурман парохода «Сталин».

 – Знать-то и мы знаем, – возражает капитан Смагин, – но у нас нет ни одной вертушки, ни одного термометра.

Было бы нерационально ограничиться футшточными наблюдениями. Другое дело, если бы мыс Челюскина одолжил нам нужные инструменты и познакомил с методом и программой наблюдений. У нас есть самолет. Он может служить постоянным средством связи между обеими зимовками. Вопрос лишь в том, возможны ли зимние полеты.

 – Ваше мнение, товарищи Линдель и Игнатьев?

 – Лететь. Мне больше ничего и не нужно, –  встрепенулся товарищ Линдель.

Опытный пилот, он успел уже заскучать от безделья.

Итак, выход найден и здесь. В дружеской помощи мыса Челюскина никто не сомневается. Мы познакомились с его обитателями еще на Диксоне.

 – Топографические работы и геология – это наше дело, – заявляют товарищи Урванцев и Теологов. – Все будет сделано!

 – Постановка морских знаков на обоих островах Самуила, когда их нанесут на карту, для нас не представит никаких трудностей, – вставляет свое слово капитан Смагин. Комсомольцы берутся за собирание гербария:

 – Только обеспечьте руководство.

Обсуждение программы научных работ внесло бодрость в настроение зимовщиков.

 – Этими работами мы, пожалуй, оправдаем и все затраты по нашей зимовке, – делают они свой вывод.

 

***

 

Быстро приближалась полярная ночь. День становился почти незаметным. Пурга – поземка – все чаще и чаще пела заунывные песни, ударяясь о мачты и корпуса пароходов. Сухой снег, гонимый ветром, закрывал всю окружающую обстановку непроницаемой завесой. Но морозы еще не превышали минус 10 – 12°.

Северный шторм часто налетал на припаи, в котором нашли себе прибежище наши суда. Тогда от припая отделялись ледяные поля. Трещины на далекое расстояние рассекали сплоченные морозами ледяные пространства.

Возникали сомнения в полной безопасности стоянки зазимовавших пароходов. Каждый сильный шторм мог разбить ледяную защиту и бросить на пароходы массы плавающего льда. История знает много таких примеров.

Необходимо было заранее принять меры предосторожности. Поэтому до наступления полярной ночи решено было построить жилой дом, радиостанцию и склад на западном острове Самуила и свезти туда часть продовольствия. В будущем эти строения послужат хорошей научно-промысловой базой. На следующий день несколько зимовщиков отправилось на лыжах для выбора места. Идти надо было всего одиннадцать-двенадцать километров. Свежий морозный воздух приятно охлаждал разгоряченные от бега лица. Дорога совершенно ровная. Лыжи легко скользили по небольшим наметам снега. Группа быстро подошла к небольшому островку, лежащему в трех километрах от крайнего западного острова.

Крутые каменистые берега. Полное отсутствие растительности. Разбросанные обломки разрушающихся пород  составляли основной поверхностный покров острова. Ни малейшего следа жизни. По-видимому, в этом году сюда не заходил даже медведь.

Молча стояли мы на этом острове мертвого покоя. Постройка здесь невозможна и бесцельна. Надо идти дальше, к расположенному недалеко основному острову, более плоскому и низменному, чем его ближайший собрат. Он более привлекателен. Его ложбины были покрыты разнообразными мхами. Кое-где виднелись засохшие головки цветов. Северная оконечность острова уходила двумя острыми уступами в море, ближе к плавающим льдам.

Карта показывала, что дальше, к северо-западу от острова должны лежать острова Локвуда, где Амундсен поставил свой знак в 1919 году. За ним лежал берег Таймырского полуострова.

Остров подходил для наших целей. В небольшой ложбине на его восточной стороне мы выбрали место для постройки.

День склонялся к концу. Пароходы казались черными точками на белом фоне.

В полярную ночь пароходы, как и все окружающее, покроются белым снегом и почти совсем сольются с общими красками. Тогда их трудно будет отыскивать после возвращения из какого-либо похода.

 – Поставим вехи от пароходов до самого острова, все-таки будет лучше, – подал правильную мысль Урванцев.

Погода стояла прекрасная: солнце хотя и на короткий миг, но все же ярко освещало надолго оставляемое им холодное царство зимы. После захода долго еще горело на небе отражение его лучей.

Обратно было идти так же легко, как и к острову, мы вернулись к оставленным пароходам. Работа на них уже шла установленным порядком. С «Правды» складывались на снег огнеопасные и взрывчатые грузы. Подсчитывались запасы продовольствия и угля. Начались занятия в мортехникуме и политкружках.

На другой же день вездеходы начали перевозить строительные материалы от судов к месту будущей постройки на остроте. Одновременно были поставлены и дощатые вешки.

По твердому снегу вездеходы шли чрезвычайно легко. Без них едва ли можно было бы закончить постройку до наступления полярной зимы. Теперь же четверо плотников уже через сутки могли приступить к работе. С ними отправился на остров и наш промышленник Ломакин.

С его уходом дружеские руки немедленно освободили всех собак от цепей и спустили их на лед. После долгого скучного сиденья на холодной, загрязненной палубе они очень нуждались в полной свободе.

Наша упряжка представлена далеко не одной породой. Найми и Красный – полуволки-полусобаки. Они типичны для той части Севера, где крайне редко встречается человек и где полярный волк бывает частым гостем в собачьих стаях. Эта пара неохотно подходит даже к знакомому человеку и предпочитает держаться в стороне от всех. Характерными волчьими прыжками рыщут они около пароходов и торосов, постепенно увеличивая радиус своих путешествий.

Фрам и Тупой – крупные ездовые собаки. Через ряд поколений в них развилась привычка к упряжке. Их лапы, опушенные шерстью, уверенно ступают по твердому снегу. Красивые, мощные животные, они весьма дружески расположены к человеку.

Наиболее энергична другая полярная собака — Харди, выходец с острова Врангеля. Неутомимый ездовой пес, всегда жизнерадостный и веселый, он сделался другом всей зимовки.

Он и Тупой – постоянные зачинщики всех драк. Объектом их особой ненависти является Чуркин, громадная кавказская овчарка волчьей масти, с отрезанными под самый корень ушами.

Чуркин уступает дорогу только полуволкам, но с Харди и Тупым он охотно вступает в драку. Поэтому вокруг парохода то и дело раздается яростный лай, рычание, визг.

Тобик и Рыжий – вислоухие дворняги. Они впервые попали на Север, чувствуют себя здесь не особенно хорошо, постоянно жмутся к людям и держатся вместе. Их ездовые качества под сомнением.

Прочие псы – Пестрый, Мальчик, Ремянка и Альфа – обычные полярные собаки, давно свыкшиеся с упряжью.

Вне стаи держится Ринка, пароходная собака «Правды». Карельская лайка волчьей масти, с большими острыми ушами и живыми глазами, она, вероятно, была бы хорошей спутницей на охоте и чутким сторожем. Здесь же ее маленький рост, тонкие ножки, задиристый, злой характер возбуждают смех у более добродушных зимовщиков и злобу у более нервных и трусливых.

 – Убью, гадина! – волнуется один из них. – Вчера ночью опять меня напугала...

 – А ты не пугайся... Что же с тобой будет, когда увидишь медведя?

В общем упряжка должна быть хорошей, если только все псы окончательно не развратятся от безделья и постоянного общения со множеством людей, среди которых они не видят постоянного хозяина.

Жора Подобедов приспособил Чуркина к езде. Пес сначала недоуменно посмотрел на постромки, но на зов немедленно поднялся и, к общему восторгу, один легко повез полугруженые нарты.

Тут на него налетел Харди и жестоко поплатился за это. Чуркин быстро снял с него почти половину «скальпа». От дальнейшей расправы его избавили сбежавшиеся люди. От них Харди также получил порядочно колотушек.

Врачу Урванцевой здесь представилась возможность применить свои хирургические таланты.

 – Эх, Харди! Что от тебя останется к лету? – урезонивала она забияку, снимая разорванные кожные покровы.

Но Харди по-прежнему глядел весело, готовый принять участие в новой драке. Его снова посадили на цепь.

В ту же ночь Чуркин расправился со своим вторым врагом: Тупой утром был найден с перегрызенным горлом.

Свободу собак пришлось ограничить.

 

***

 

Жизнь на зимовке вошла в намеченное русло. Все свыклись с мыслью о неизбежности зимовать во льдах долгое время. Прекратились бесцельные разговоры и толки. Дольше всего держались они в кают-компании комсостава «Правды». У некоторых лопнуло, наконец, терпение:

 – Прекратите эти глупости... Только дезорганизуете зимовку... Посудите сами, как могла бы пройти «Правда», если на пороге льдов у нее уже не было лопасти, а вторую она потеряла при пустяковом препятствии. Тоже была надломлена.

Их поддержала вся активная часть зимовщиков.

 – К чему все эти «как да как», «если бы да кабы»... Читайте радиограммы «Красина». В них капитан и партийцы ледокола дают характеристику льдов.

На зимовке есть крепкие большевики и активисты, прошедшие хорошую школу в армии, на заводах и на пароходах. Этот костяк ведет за собой большую часть людей. Одной из наиболее колоритных фигур зимовки является капитан Смагин. Ему и его команде только что пришлось пережить зимовку на острове Вайгач. Тем не менее с самого начала новой зимовки Смагин активен, энергичен и жизнерадостен.

С раннего утра и до позднего вечера слышатся его распоряжения, подбадривания, необидные насмешки над отлетающими.

Подстать капитану и вся команда.

Смагин пользуется общим авторитетом на зимовке, а его пароход «Володарский» является центром наиболее активной работы.

Ознакомление с западным островом, где строилась зимовка, нас не удовлетворило. Оно было слишком недостаточно.

 – Надо знать все углы нашего нового дома.

На другой день мы отправились к восточному острову Самуила. Он лежал несколько дальше от пароходов и был виден с них только при хорошей солнечной погоде. Северная часть его находилась еще в зоне плавучих льдов.

Дорога неровная. Приходилось часто перебираться через заторошенные края ледяных полей и подернутые тонким льдом трещины. Всюду виднелись торосы старого льда. Чем ближе к острову, тем яснее выделялись они среди ровного белого пространства.

 – Глядите... Торосы двигаются вправо!

Мы остановились, удивленные этим странным явлением. Торосы казались многоэтажными и заметно продвигались вправо. Неужели там вода и такое сильное течение?

 – А теперь торосы пошли обратно!

Это «чудо» было вызвано рефракцией – преломлением  света в земной атмосфере под влиянием температуры воздуха, давления и влажности. Негоризонтальное расположение слоев атмосферы вызывает видимое смещение предметов. Теперь мы присутствовали при этом явлении.

Норденшельд в своем описании путешествия на «Веге» в 1878 году вспоминает, как голова моржа была однажды принята ими за остров, по обе стороны которого виднелись два белых снежных поля. При приближении лодки этот «остров» задвигался, а снежные поля превратились в моржовые клыки.

В другой раз Норденшельд и его спутники подкрадывались к белому медведю. Все они ясно различали зверя. Но в момент, когда охотники взяли на прицел, «медведь» вдруг развернул исполинские крылья, а потом улетел в виде небольшой чайки.

Мы находимся в стране, где расстояния и предметы не измеримы уже привычными мерками. С такими «превращениями» мы не раз еще встретимся в наших путешествиях.

В стороне, ближе к морю, расстилалось большое ровное ледяное пространство. На самой середине его лежало несколько нерп.

 – На сапоги пригодятся...

Однако «сапоги» эти оказались недостижимыми. Лед трещал даже под тяжестью одного человека, идущего на лыжах. К тому же нерпы были очень осторожны. Быстро уйдя в полынью, они выставили оттуда свои головы, наблюдая за новыми пришельцами, столь непохожими на их обычного врага – белого медведя.

Перебравшись на старые ледяные поля, мы подошли к восточному острову. Торосы около него были крепко впаяны в неподвижный лед.

Остров по внешнему виду ничем не отличался от западного острова. Илисто-глинистую почву его местами покрывали разнообразные мхи, местами же она была покрыта плоскими черными камнями. Около самого берега виднелись следы нескольких крупных медведей. По ним проложил свою дорогу песец.

На острове несколько бухт, довольно хорошо защищенных от напоров льда. В стороне от него, на северо-западе, вырисовывались два небольших островка.

Около северной оконечности острова плыли к востоку ледяные поля. Море еще не замерзло...

 – Здесь и нужно поставить морской знак. Он будет отлично виден с курса пароходов.

С юго-западной стороны, через неширокий пролив, к восточному острову примыкает еще один остров, несколько более возвышенный.

Итак, в нашем владении шесть островов. Больше осматривать пока нечего.

Спустилась ночь, спокойная, тихая. В темном небе ярко сверкали звезды. На горизонте начинало разгораться северное сияние. Нежные, едва уловимые линии света быстро перемещались е места на место, сгущаясь то в одной, то в другой стороне. От этого противоположная часть неба казалась еще темнее.

В таком свете легко отыскиваются старые следы лыж, и поэтому в пути не приходится напрягать внимания.

 – Смотрите, совсем малиновый цвет!

Северное сияние в одной стороне неба превратилось в развернутый свиток. Его верхний конец окрасился светло-зеленой краской, нижний же принял малиновые тона. Свиток то развертывался во всю ширь, то снова свертывался в узкий столб.

Снег заискрился бесчисленными блесками. Торосы приняли причудливые формы. На них ярко сверкали ледяные сосульки и наиболее тонкие края.

Кругом разлит холодный, безжизненный свет.

Мы вернулись к своим пароходам. Застывшие среди льдов, они как бы дополняли и усиливали картину мертвого покоя.

 – Теперь, кажется, узнали все дороги и острова. Не заблудимся полярной ночью.

Новые радиограммы на столе говорили о том, что «Красин» и «Русанов» подошли к «Сибирякову» и вырвали его из ледяного плена. Теперь все три судна идут по прибрежной полынье среди разреженного льда.

 

***

 

Первая декада октября подходила к концу. Погода выравнивалась, температура воздуха понижалась очень медленно. Солнце стало довольно частым, хотя и мимолетным гостем. Трехбалльный ветер дул с юга.

 – Можно вылететь на авиаразведку, – сообщил Линдель. – Самолет готов.

 – Первую разведку мы произведем вдоль пролива Вилькицкого до мыса Челюскина, оттуда на север к Северной Земле и дальше на запад – к островам Фирилея и архипелагу Норденшельда.

В нашем распоряжении самолет «Р-5». На морозе мотор долго отказывается работать. Только после большого приема горячей воды послышался его характерный шум.

Одетые с ног до головы в оленьи и собачьи меха, мы неуклюже взбираемся на свои места. Бортмеханик Игнатьев внимательно прислушивается к звукам работающего мотора.

 – Не промерзли бы трубки.

На спине у Игнатьева моя летная карта, часы и записная книжка.

 – Готовы? – нетерпеливо спрашивает Линдель.

Аэроплан, подталкиваемый собравшимися зимовщиками, сначала медленно скользит по неровным застругам нашего аэродрома, затем, постепенно ускоряя бег, взлетает в воздух.

Делая круг за кругом, мы все больше набираем высоту. Все шире становится и радиус нашего полета.

Теперь вся зимовка, весь ее район видны, как на рельефной карте.

Вот занесенные снегом бугры островов Самуила. В центре их – единственная черная точка. Это наши пароходы. Около них фигуры людей и собак. В быстром полете они кажутся нам неподвижными.

Маленькой букашкой ползет вездеход по направлению к западному острову, где строится зимовка.

На севере от пароходов – море с плавающими ледяными полями.

Самолет берет нужный курс на вест-норд-вест, в район плавающих льдов. Чем дальше на север, тем меньше открытой воды среди плавающего старого льда. Узкой полосой тянется она к юго-востоку, но постепенно теряется на северо-западе.

Около берега Таймырского полуострова небольшой припай, очевидно, оставшийся от зимы прошлого года.

Материк покрыт тонкой пеленой снега. Под нею – черные камни. Местами берега крутые и обрывистые. Вдали – очертания невысоких гор.

Пролив Вилькицкого еще не замерз. Но в нем нет ни одной более или менее широкой прогалины чистой воды. Все забито плавающим льдом.

На мысе Челюскина сначала виднеется только наваленный лес, бочки, лодки. Затем показалась и вся зимовка. Сверху она производила впечатление грязного пятна. Только тонкая мачта радиостанции придавала ей более привлекательный вид. Недалеко от жилья, в бухте Спартака, загорелся сигнальный огонь. Здесь место посадки.

 

Снова на мысе Челюскина

 

К остановившемуся самолету спешат люди и собаки. За ними черными шарами катятся по снегу мохнатые щенки.

Знакомый дом, знакомые лица людей, знакомые собаки.

Впервые мы были здесь 1 сентября, когда суда Ленской  экспедиции через льды и туманы пробились к этой самой северной точке азиатского материка. То был день нашего

торжества. Сейчас, вторично в этом году, мы снова входим в известный нам неуютный дом, похожий на сарай, – но уже с другими перспективами.

Все население громадного Таймырского полуострова, на котором может уместиться несколько европейских государств, состоит из двенадцати человек и тридцати собак.

Начальником этой территории и населения является товарищ Рузов – сухощавый человек с военной выправкой. Наибольшее внимание уделено на зимовке метеорологии. В этой области работают три человека – Рихтер, Степанок и Скворцов. Гидрологией занимается только Данилов. Радиосвязь осуществляется радистом Григорьевым, радиомехаником Корягиным и механиком Бохманом. Биология представлена в лице Тюлина.

Таким образом, главный уклон зимовки – радиометеорологический.

Доктор Ринейский призван заботиться о здоровье населения. Но, к великому удовольствию всех, его пациентами являются лишь вечно дерущиеся между собой собаки. Доктор строго следит за санитарией. Ни в доме, ни около него нет уже прежней грязи.

Повар Рулев представляет местный «нарпит». Каюр Соколов, он же и помощник повара, правит упряжками собак.

Зимовка на мысе Челюскина подобралась дружная. По новизне дела настроение у всех очень воинственное. Метеорологи мечтают развернуть большую синоптическую работу, перед результатами которой побледнели бы все достижения Московской службы погоды. Гидролог уверен, что пройдет разрезом пролив Вилькицкого, Шокальского и т. д., почти до самого Северного полюса.

Более скромно настроены биолог Тюлин и каюр Соколов. Им нужно лишь добыть столько медведей и моржей, чтобы перестали выть от голода вверенные их попечению тридцать собак и бесчисленные щенки. Радистам пока мечтать не приходится. Они до отказа загружены приемом и отправкой радиограмм. Доктору Ринейскому также не о чем мечтать. Если у него будет больше работы, значит, здоровье людей ухудшилось. На всякий случай, во избежание опасных мечтаний, Рузов после нашего прилета возвел доктора в чин «заведующего авиабазой Таймырского полуострова».

В комнатах жилого дома стало много чище. Но уюта от этого нисколько не прибавилось. С пола дует зимним холодом. Зато около низкого потолка жарко, как летом.

Новые зимовщики только недавно перенесли все свои грузы с ледяного припая на берег и в склад. Это была тяжелая работа. Тем не менее, метеорологические наблюдения производились круглосуточно в положенные сроки. Гидролог, вырубив во льду небольшую полынью, вел в ней футшточные наблюдения. В той же полынье биолог ловил «все живое». Но это «все» было пока очень невелико по количеству. В маленькой баночке со спиртом плавало лишь несколько небольших ракообразных.

Запоздавшая с отлетом пуночка ежедневно посещала склад с мясом. Посещения ее радовали биолога, но беспокоили Рихтера, ответственного за целость продуктов. Он тщательно высчитывал:

 – Сколько же придется списать мяса в расход на эту птичку?

Мимо мыса Челюскина шла плотными стадами сайка. За отсутствием сетей ее глушили выстрелами из винтовок. Этот новый способ добычи рыбы, по словам зимовщиков, «дает большие результаты».

Соколова биология вовсе не интересует. С большой настойчивостью допрашивает он Линделя и Игнатьева:

 – Не видали ли вы с аэроплана где-нибудь медведя? Скоро собак кормить нечем...

Новое применение авиации на Севере радует летчиков.

– Увидим медведя – пригоним прямо к зимовке, – утешают они каюра.

Сейчас же с кормом для собак дело обстоит далеко не блестяще. Пока зверь был в довольно большом количестве в проливе Вилькицкого, все зимовщики были заняты разгрузкой парохода, постройкой склада и переноской в него грузов, боящихся сырости. Это была поистине каторжная работа. «Сибирякову» из-за двигающихся льдов приходилось непрестанно менять место. Грузы часто подавались на плавающий лед, откуда зимовщики выносили их на своих плечах.

Теперь эта работа пришла более или менее к концу. Но морж уже ушел из пролива в более безопасное место. Остался только медведь, да временами появлялся морской заяц. Лишь однажды удалось Степанку, Тюлину и Скворцову убить двух моржей. Они составляли пока весь запас мяса для питания собак.

На столе появился вместительный самовар.

 – Ну, довольно научных разговоров. Угостим гостей чаем и музыкой. У них, наверное, нет таких пластинок. Ваня, начинай, – командует начальник зимовки.

Ах, эти черные глаза...

Они горят передо мной... – запевает пластинка.

Когда-то этот мотив часто звучал в московских квартирах. Несколько позднее он дошел до Игарки, где пользовался исключительным успехом. Теперь он продвинулся до мыса Челюскина.

 – Поставь, Ваня, что-нибудь новое, – просят слушатели. – Не растравляй душу.

«Вернись, я все прощу…» – запевает пластинка.

 – Ты сегодня что-то у нас не в ударе... Кончай музыку... Вернуться нам нельзя, и прощать нас не за что...

Цель нашего прилета на мыс Челюскина, конечно, не только визит к своим ближайшим соседям. Нам надо еще провести осеннюю авиаразведку льдов в районе пролива Вилькицкого и затем систематически проводить ее вплоть до окончания зимовки. Авиаразведка вместе с гидрометеорологическими наблюдениями может дать нам интересные результаты. Надо установить контакт и в остальной части научных работ.

Вылет к Большевику – первому острову Северной Земли – был назначен на следующий день. Но ни следующий день, ни другие дни не были благоприятны для полета. Поземка покрыла все пространство и закрыла почти весь пролив Вилькицкого. Видна была только часть его торосистого припая. Приходилось ждать.

Время коротали на обычной работе зимовки и за чтением книг из не особенно богатой библиотеки зимовщиков.

Усердно возились с моторами, кололи дрова, таскали снег и т. д., в соответствии с приказами строгого начальника зимовки, привыкшего по своей прежней службе к военной дисциплине.

Здесь же вычертили первую карту льдов пролива Вилькицкого, которые мы видели в полете к мысу Челюскина.

Положение с кормом для собак обострялось с каждым днем. Остались считанные дни до полного замерзания пролива. Тогда уйдет последний морской зверь, а за ним и большая часть медведей.

Утром мы отправились со Степанком на охоту — на запад от зимовки.

Около знака Амундсена, стоящего в километре от станции, на берег надвинулись громадные торосы. Громоздились горы льда самых разнообразных форм. За ними, в глубине пролива, возвышалась группа торосов несколько меньших размеров. Местами темными изгибами змеилась вода. Бухта Спартака, где находился наш самолет, в этом году не вскрывалась. Она была покрыта ровным снежным покровом.

Легко идут лыжи при хорошем морозе. На ходу легкая оленья рубашка вполне достаточна для защиты от холода. За плечами небольшая сумка с запасами продовольствия и патронов.

В одной из бухт пролива лежала на снегу шкура убитого ранее моржа. На нее мы возлагали большие надежды: заманчивый запах жира должен был привлечь мишку из недоступного района плавучих льдов.

Но везде было пустынно. Не было видно даже следов зверя.

Только на пятнадцатом километре от зимовки мелькнуло и исчезло между торосами желтоватое пятно медведя. Сразу пропала усталость. Лыжи больше не нужны: для верного прицела надежнее стоять на ногах.

Зверь шел за торосами. Медленно, постепенно приближаясь к ним, мы двигались наперерез медведю. Он снова показался, но уже позади нас, по-прежнему прикрываясь торосами.

В ста метрах от нас медведь взобрался на большой торос. Почти одновременно раздались два выстрела. Обе пули попали в голову зверя. Он свалился набок, не шевеля ни одной лапой. Следующие две пули прекратили его предсмертный хрип.

Это был очень крупный, достаточно упитанный самец. Шкура его не оставляла желать ничего лучшего.

Снятие шкуры и разделка туловища – самая неприятная часть охоты. Руки, намокшие от крови, быстро замерзают на холоде. Делаем новый надрез между шкурой и мясом и погружаем в сохранившееся там тепло жизни наши застывшие руки. Они быстро согреваются, но снова замерзают на морозе. Ножи, из далеко не первосортного материала, быстро тупятся от работы.

Более двух часов заняла у нас разделка туши.

 – Попробуем идти вперед. Может быть, встретим еще кого-нибудь.

Мы ушли дальше, но на этот раз уже безуспешно. Начала сказываться и усталость от проделанного пробега. Надо возвращаться на зимовку. Мы удовлетворены: Соколов получит мясо для собак, пригодится оно и для зимовщиков.

Поздно ночью вернулись на станцию.

 – Хорошие охотники! Идите опять на охоту, – решает Рузов.

На другой день каюр Соколов и биолог Тюлин уехали на собаках за шкурой и мясом убитого нами зверя. Новой дичи на месте нашей охоты не оказалось. Надо ждать южного ветра, он принесет аппетитный запах жира и мяса в плавучие льды, где держится медведь, разыскивая неосторожную нерпу или зайца.

 – На завтра предсказываем вам хорошую погоду, – порадовал нас за обедом синоптик Рихтер. – Можете лететь.

 – Это лучше, чем колоть дрова или таскать ящики, – соглашаются летчики.

 

***

 

 – Ну, что же, летите сегодня?

 – Конечно. Погода прекрасная.

Мороз около 20°. Последние лучи солнца ярко освещают землю. Надо спешить воспользоваться солнечным светом, чтобы выполнить осеннюю программу облетов.

Но не так просто завести на морозе мотор с водяным охлаждением. Вода, нагретая в баке зимовки, успевает остыть, пока собаки подвозят ее к самолету.

 – Сколько времени будете летать? Укажите свой курс, чтобы можно было вас искать, если пропадете.

 – Полтора часа... Курс – поперек пролива Вилькицкого, к мысу Мессер.

 – Тогда лучше не пропадайте. Сам черт не найдет вас в плавучих льдах.

Мотор наконец заработал.

В быстром полете колючий мороз обжигает лицо. Маленькой кажется оставленная радиостанция. Высота набрана.

Курс взят на север, к плавучим льдам. Вдруг беспокойно задвигался бортмеханик Игнатьев. Мотор «барахлил». Нет нужного количества оборотов. К нашему удовольствию, посадочная площадка еще недалеко. Самолет круто идет на посадку.

 – В чем дело?

 – Бензинопроводная и маслопроводная трубки промерзли, – отвечает Игнатьев после осмотра мотора. – Придется их отеплять. Иначе лететь нельзя.

Приходится отложить полет.

 – Разве такую погоду надо делать для полетов? – упрекает Линдель метеорологов.

 – Чем же плоха? Вы просили хорошей видимости, а насчет мороза вы и не заикались.

 – Мои собаки – и то надежнее вашей машины, – иронизирует Соколов. – Старый друг лучше новых двух.

Короткий день не позволяет продолжать работы. От долгого пребывания на морозе у всех замерзли руки и ноги.

 – Поужинайте, да и спать. Так и пройдет незаметно вся зимовка, – советует повар Рулев.

Но спать еще рано. Снова появляется граммофон. На этот раз пластинки подобраны со вкусом.

Красивая, глубокая рапсодия Листа звучит в этой обстановке особенно захватывающе. Мы все дилетанты в музыке. Нам неизвестно подлинное настроение, которое хотел вложить в нее Лист. Но это и не важно.

Вероятно, каждый нанизывает на эти звуки свои думы и свои воспоминания. По лицам слушателей видно, что их мысли и думы уносятся далеко от этих пустынных и унылых мест.

 – Не увезти ли нам эту пластинку на острова Самуила? Можно взять и «Черные глаза», – советуется со мной один из моих спутников.

По регламенту зимовки к одиннадцати часам должен прекратиться всякий шум. Мы расходимся по отдельным дощатым клеткам, называемым здесь каютами.

Рихтер, на основании полученных по радио метеосводок, вычерчивает на синоптических картах линию изобат.

 – Хорошей погоды для полетов осталось мало. В ближайшие дни едва ли удастся лететь.

Это ясно и без карт.

Степанок, вернувшийся с метеорологической вахты, шумно отряхивает снег с шапки и куртки.

– Ух, и задувает же ветер!

 – Надо подкрепить самолет, – решают летчики.

Все мы выходим из дому, чтобы проделать эту работу. В ночной тьме не видно летящего снега. Мороз при ветре леденит кожу лица. В воздухе чувствуется дикий разгул разбушевавшейся стихии.

Наш самолет стоит в полной исправности, будучи защищен от ветра стенами бани и сарая. Лыжи его крепко прижаты осевшим снегом. Это лучший для него якорь.

У подветренной стены дома лежат собаки, свернувшись клубками. Они засыпаны снегом и не хотят даже приподняться к протянутой руке, чтобы дольше сохранить тепло. На зимовке имеется, правда, не очень хороший собачник. Но в нем живут только щенки. Взрослые собаки предпочитают снежную яму.

Засыпанные снегом и промерзшие, мы возвращаемся в дом. На метеорологическую вахту вместо Степанка встал Скворцов. Он очень молод и совсем недавно оставил школьную скамью.

 – Зачем вы приехали в Арктику?

 – Считаю, что для меня здесь будет хорошая школа... Кто хочет быть полярником, тот должен отсюда и начинать.

Скворцов с большой точностью выполняет свои обязанности. В свободное время он усиленно занимается математикой и физикой. К тому же он хороший охотник, лучше всех умеющий гнать медведя, пока тот не остановится,  чтобы принять бой. Собаки в большой дружбе с ним. Когда Скворцов идет к метеобудкам, стоящим в некотором отдалении от станции, Черныш и Оленегон поднимаются, чтобы сопровождать метеоролога в его путешествии.

 – Это метеорологические собаки, – утверждают Рихтер и Скворцов.

 – Не собаки, а жулье, – характеризует их каюр Соколов.

Конечно, Черныша и Оленегона метеорология вовсе не интересует. Больше всего их привлекает охота на медведя. Возить нарты – для них самое неприятное дело. Завидя первые признаки подготовки к выезду, они стараются быстро исчезнуть с зимовки в пустынной тундре.

Поэтому все приготовления к поездке начинаются с привязывания Черныша и Оленегона. После этого им остается только покориться неизбежному злу.

Сейчас езды мало, и обе «метеорологические собаки», спасаясь от пурги, отлеживаются на свободе в своих снежных ямах. Северные ездовые собаки, как правило, почти не имеют чутья. Его компенсирует развитое у них соображение: зрение и слух. На Севере собака является предметом первой необходимости. Она живет одной жизнью с человеком и потому более чутко и разумно реагирует на все его нужды. У Данилова была своя «гидрологическая» собака – Монька. Ни езды, ни настоящей охоты она еще не испытала. Придет к зимовке медведь, Монька со всем азартом старается прогнать его, не представляя себе, что зверя надо не прогонять, а держать. С Даниловым Моньку, вероятно, сроднило то, что работа гидролога протекала всегда сравнительно недалеко от жилья, в проливе Вилькицкого.

Повар Рулев и доктор Ринейский шефствовали над Волком. В далеком прошлом за свои разбои в собачьей стае он носил имя Махно. Это была самая умная и самая «очеловеченная» собака. Прекрасный ездовик, Волк стал учителем молодых собак. Всегда угрюмый и страшный для всей своры, он очень добродушно относился к щенку Таймыру, являвшемуся его точной копией.

 – В нем есть инстинкты отцовского чувства, – уверял доктор. – Он даже отдает свой кусок Таймыру.

С людьми Волк всегда здоровается, протягивая лапу. Но в нем нет ни капли заискивания или преклонения перед ними. Он признает равноправие сторон.

Такое разделение собак «по специальностям» имеет свою хорошую сторону. Никто не может знать, когда и откуда появится медведь и как он будет вести себя при встрече с человеком. В этом году на зимовке был случай, когда медведь вплотную подошел к радиотехнику Корягину, увлекшемуся исправлением радиомачты. По-видимому, зверь тоже заинтересовался радиомачтой и не спешил познакомиться с ним поближе.

С дикими воплями бросился радиотехник к дверям зимовки, спеша увеличить расстояние между собой и новым радиолюбителем. Выскочили зимовщики с винтовками. Медведь был убит.

Утром зимовщики смерили по следам прыжки радиста. По их мнению, он побил все достигнутые ранее рекорды в СССР.

 

***

 

К утру позёмка утихла. Но на самолете ещё велась работа по отеплению трубопроводов. Вылететь было невозможно.

Поземка должна была произвести большие изменения в распределении льдов. Интересно было проследить за ними, хотя бы с берега и припая. Кроме того надо было продолжать охоту. По правилам Арктики, выход на охоту или в экспедицию одного человека недопустим. Обычно идут двое или трое. Но свободных от работы людей на зимовке не было. Надо идти одному.

 – Вы когда вернетесь? – спросил Рузов.

 – К пяти-шести часам... направляюсь на запад...

С возвышенного берега тундры было видно, что льды значительно сместились по сравнению со вчерашним днем. В некоторых местах, перпендикулярно к материку, появились гряды торосов. За ними образовались небольшие прогалины чистой воды. Подавляющая часть пролива по-прежнему была покрыта плавающим льдом. Кое-где плыли громадные айсберги, вероятно, принесенные от берегов Северной Земли.

В сумеречном свете бессолнечного дня окружающая обстановка казалась еще более мрачной и угрожающей.

Из бухты «убитого моржа» в бинокль были видны далекие просторы ледяного моря. По направлению к острову Гейберга торосы казались еще более высокими, чем около в материка. Возможно, что рефракция несколько изменила картину, но наличие там торосов несомненно.

Незаметно увеличивается пройденное расстояние. Потеряно обычное представление о времени. Только сгущающийся мрак заставляет вспомнить обещание вернуться к определенному сроку. К тому же снова заструились по снегу тонкие полосы. Поземка всегда начинается с таких безобидных на первый взгляд переносов снега. Позднее она опять разыграется, как вчера. Трудно будет тогда одному пробиваться через пустынную тундру.

Но какой соблазн! Около высокого тороса видны совершенно свежие следы трех медведей. Они были здесь не более двадцати минут тому назад, так как переметающийся снег не успел засыпать даже маленькие углубления, сделанные концами их ногтей. В душе борьба чувств. Наступающая ночь, поземка говорят о том, что пора возвращаться. Но как можно пренебречь прекрасной добычей, которая так близко?

Инстинкт охотника берет верх.

«Полчаса потрачу на ходьбу по следам медведей... Не встречу – вернусь обратно».

Следы то приводят к плавающим льдам, то уводят в прибрежные торосы. Лыжи давно оставлены на берегу. Здесь они совсем бесполезны. Но и без них дорога крайне трудна, тем более, что в одной руке постоянно зажата приготовленная к стрельбе винтовка.

Когда следы окончательно повернули к плавающим льдам, кругом наступила уже почти полная темь. Поземка разыгралась не на шутку. Больше ничего не остается, как возможно быстрее возвращаться на зимовку.

Лыжи опять на ногах. Надо поскорее перебежать широкую торосистую бухту. После нее будет легче ориентироваться. На душе не совсем спокойно. Компас легкомысленно забыт на станции. Следовательно, в основном надо «отмечаться» по ветру, корректируя путь направлением застругов, береговой линией, где она будет видна, торосами и т. д.

В памяти восстанавливаются основные приметы пройденного пути: тут торчали три высоких камня, на другой стороне были разбросаны торосы...

Главное – не растеряться, что бы ни случилось...

Во время пересечения бухты наступила полная тьма. Поземка била снегом прямо в лицо. Но нельзя менять положение корпуса, как бы ни было велико желание отвернуться от колючего ветра. Малейший поворот – и потеряно направление. Глаза теперь не играют большой роли. Они все равно бессильны прорезать эту тьму, наполненную снегом.

Лыжи ударяются о встреченный торос. Проверка по ветру показывает, что в пути есть отклонение в сторону, ближе к взломанным льдам. Направление снова выправляется.

Так проходит несколько часов в борьбе против ветра, снега и тьмы. Это требует самого напряженного внимания. Лыжи начинают шуршать, как бы задевая за что-то твердое.

Неужели ушел в тундру?

Раскопка снега ножом показывает, что это так. Значит, опять отклонился с пути.

Небольшая остановка, чтобы немного отогреть лицо.

Лыжи оставлены носами в сторону нужного направления. Это необходимо, чтобы не потерять курс.

– Хорошо бы закурить!

 Но как закурить на ветре, когда пальцы от холода не могут держать даже спичку...

Минутный отдых кончается. Надо снова держаться ближе ко льдам.

Новые раскопки ножом. Под снегом чувствуется лед.

 – Эх, встретился хотя бы один след, чтобы окрепла уверенность в правильности взятого направления.

Давно прошли обещанные сроки возвращения. Против ветра приходится идти медленно и зигзагами. Но все же зимовка должна быть где-то невдалеке!

Положение лыж и несколько затрудненное движение говорят о том, что начался подъем. Следовательно, скоро должен быть материк. Еще несколько шагов, и глаза улавливают очертания высокого черного столба. Это знак Амундсена!..

Здесь можно отдохнуть и закурить, укрывшись за столбом от ветра.

Отсюда до зимовки – не больше полутора километров. Выгруженные с парохода вещи укажут путь почти до самой мачты.

Отдых был внезапно прерван. Из темноты отчетливо донеслись звуки выстрелов.

Дело понятное. Рузов выслал розыскную партию. Теперь надо ее найти, продолжая переговоры при помощи выстрелов. Иначе партия уйдет в тундру.

Выстрелы раздаются все ближе и ближе. Из тьмы вырисовываются сначала собаки, затем показываются человеческие фигуры. Доктор Ринейский, Данилов, Степанок...

–  Вы что, друзья, заблудились?

 – Вас пошли искать. Рузов послал... Говорили ему, что надо подождать. Он же заявил: «Лучше рано, чем поздно».

Через пятнадцать-двадцать минут мы уже были на станции.

 – Что же это вы уходите один так далеко?

 – Зато нашел свежие следы трех медведей. Завтра можно идти туда со Степанком.

Совсем не так плохо жить и работать в Арктике!

 

***

 

Мыс Челюскина стал центральным узлом, через который идут известия с запада на восток и с востока на запад. В этом году Арктика живет необычайной для нее жизнью. На островах Самуила зимуют три парохода 1-й Ленской экспедиции. Стали на зимовку и три судна Колымской экспедиции.

Круглые сутки работает радиостанция мыса Челюскина. В тесной комнате, заставленной радиоаппаратурой и заваленной журналами и бланками, как в зеркале, отражается жизнь окрестных зимовок.

Лица радистов, по двое несущих круглосуточную вахту, заметно осунулись и побледнели. Особенно большая нагрузка падает на Григорьева, одного из лучших полярных радистов. Ответственность момента заставляет его нервно и чутко прислушиваться к звукам, несущимся из радиоаппаратов.

На западе в Карском море погибла шхуна «Белуха». Немало проделала она на своем веку полярных походов. Вместе с нею стояли наши суда в порту острова Диксон. Ее красивый, крепкий корпус, стройные мачты, надежный, испытанный экипаж предвещали тогда ей еще долгую работу во льдах Арктики. Но 1933 год оказался для нее роковым.

В заливе реки Пясины упорно боролся со льдами «Партизан Щетинкин» и, наконец, запросил помощи. К нему спешил ледокольный пароход.

Ледокол «Ленин» вывел последние суда Карской экспедиции, но сам наскочил на мель, рискуя замерзнуть около Диксона до будущей навигации.

Храбро продолжал работать ряд пароходов в районе Новой Земли.

Северная Земля, зимовщики которой вынуждены были остаться на повторную зимовку, сообщала о своих планах и нуждах.

Далеко, в Чукотском море, начиналась трагедия парохода «Челюскин». Зажатый дрейфующими льдами, лишенный возможности действовать, он плыл по их воле то на восток, то на северо-восток, то вновь возвращаясь назад.

По вечерам, когда кончалась дневная работа, небольшая группа людей обычно собиралась в кают-компании. Здесь, в этом «клубе», узнавались последние новости с «большой земли», здесь делились впечатлениями минувшего дня и строились планы на будущее.

В один из таких вечеров Григорьев принес тревожную радиограмму с зимовки на островах Самуила:

«В районе пароходов дует сильная поземка. Пропал Елисеев, машинист парохода «Сталин», ушедший на охоту. Гудки пароходов, яркие электрические лампы не дали никаких результатов. Розыскная партия с трудом вернулась обратно, не найдя Елисеева».

Такая же поземка-пурга билась в окна небольшого домика на мысе Челюскина. Ясно представилось, как в холодной, беспросветной мгле борется где-то, напрягая последние силы, близкий нам товарищ, стараясь угадать правильное направление. Мучительная полярная смерть ожидает Елисеева в ближайший же час, если она не наступила еще раньше.

– Если нам выходить на помощь самуильцам, мы придем к ним только через полутора-двое суток, – начинает Рузов. – Елисеев будет уже мертв...

– Самуильцам помочь нельзя. Среди них имеется группа опытных полярников – Смагин, Урванцев и другие.

Мы осуждены на полное бездействие. Не приходится и думать, чтобы собаки прошли сто двадцать пять километров в такую пургу.

«Пурга продолжается. Однако вышла новая розыскная партия», – говорила полученная утром новая радиограмма. Она же сообщила и подробности этого трагического случая.

Около пароходов был замечен свежий след медведя. Страстный охотник, Елисеев получил разрешение на охоту за ним.

 – Только одному не уходить. Помните приказ начальника экспедиции!

 – Со мной пойдет Чигиринский и еще один товарищ.

Но, горя нетерпением, Елисеев не стал дожидаться своих спутников.

 – Вы меня догоните! – крикнул он им.

Следы зверя вели в район слабо смерзшихся льдов и торосов. Елисеев скрылся среди них раньше, чем вышли остальные охотники. Догнать его не удалось. В это время внезапно поднялась сильная поземка. Боясь потерять пароходы, охотники вернулись обратно. Елисеев остался один.

Теперь уже не было сомнения в его гибели. Прошло более полутора суток, как он начал свои блуждания. Розыскная партия, в лучшем случае, могла отыскать только его труп. Но и этого не случилось. Люди прошли вплоть до восточного острова. Там они переночевали в снежном доме и к вечеру следующего дня, усталые и замерзшие, вынуждены были вернуться к пароходам.

Дальнейшие розыски были бесцельны.

 

***

 

Гибель отдельных участников экспедиции не может изменить программы работ. Сожаление о погибшем товарище, мысль о его мучительной смерти не должны поколебать волю и энергию в борьбе за большое и важное дело.

27 октября на аэродроме мыса Челюскина стоял новый маленький самолет «У-2», готовый взять двух человек для продолжения научных наблюдений над плавающими льдами. Он заменил нашу прежнюю машину «Р-5», у которой при испытании мотора вышел из строя цилиндр.

Дул норд-остовый ветер силой в семь метров в секунду.

Мы поднялись над проливом Вилькицкого, держа курс на север к мысу Мессер на Северной Земле. Ледовые условия пролива значительно изменились. Около первоначального припая шли торосистые гряды. Сильный мороз уже припаял к ним плавающий лед. Но в двадцати километрах от берега вновь показались плоские ледяные поля, отделенные от припая узкими полосами воды. Местами выделялись высокие стамухи. Ближе к Северной Земле пролив окончательно замерз. Пелена снега скрыла границы ледяных полей. Только тонкая серая линия указывала кое-где, что это ровное белое пространство еще не превратилось в сплошное, плотно спаянное поле.

Холодный воздух обжигает лицо. Пальцы теряют чувствительность, и карандаш вместо букв выводит какие-то каракули в записной книжке.

Самолет «У-2» чрезвычайно удобен для наблюдений. Он идет со скоростью не более ста – ста двадцати километров. Это позволяет основательно разглядеть все детали расстилающейся внизу картины.

Около самолета показались возвышенные покатые берега острова Большевик. Они еще не совсем скрыты пеленой снега. Но исследование Большевика не входит в нашу задачу.

Аэроплан берет обратный курс, сделав уклон на запад, ближе к острову Гейберга. Для увеличения радиуса видимости, мы летим несколько выше, чем раньше. Пролив Вилькицкого кажется отсюда белоснежной скатертью. Торосистые края смерзшихся льдин и гряды торосов образуют на ней легкие, вычурные узоры. Узкие тёмные полосы воды разорвали ее на отдельные геометрические фигуры разнообразных форм.

У острова Гейберга характер льдов тот же, что и около мыса Челюскина, только торосы как будто выше и многочисленнее. Но возможно, что это результат рефракции.

После привычного гула мотора «Р-5» звуки стосильного мотора «У-2» похожи на стрекотанье.

 – Воробей, а не самолет, – даем мы ему в воздухе новое имя.

Крайне медленно идет наш «воробей». Противный ветер сильно задерживает его ход... Наконец показалась обрывистая гора Аструпа.

Вдоль материка, над припаем, мы летим к мысу Челюскина. Во многих местах берег завален тяжелыми глыбами льда. Все говорит о том, что полное замерзание пролива Вилькицкого – вопрос нескольких дней.

Пора возвращаться к пароходам на острова Самуила.

 

***

 

На следующий день мы простились с дружной компанией зимовщиков мыса Челюскина. Бортмеханик Игнатьев остался здесь «заложником» до следующего нашего прилета. Температура немного понизилась – 22,3°. Ветер почти утих и дует с норд-веста. Самолет снова выносит нас через торосистый припай к плавающим льдам. Мы хотим проследить размещение их в конце пролива. Справа – знакомые пустынные берега Таймырского полуострова, его бухты, мысы, острова. Слева – только льды. Берега Северной Земли и острова Малый Таймыр на этот раз совершенно не видны. Плавучие льды тянутся ровной полосой. По-видимому, сжатие их в этом месте было ничтожно. На траверсе острова Малый Таймыр под нами открывается узкий канал чистой воды. Он имеет определенное направление на юго-восток, к островам Самуила.

Ровно и уверенно стрекочет мотор... Не очень приятно летать над плавающим льдом, где невозможна посадка. Но мы должны узнать, что находится севернее узкого канала. Набрав высоту, «воробей» идет туда. Всюду гладкие ледяные поля с ровными краями. Молодой лед сероватого оттенка довольно отчетливо выделяется среди полей старого льда.

Мы возвращаемся к полосе чистой воды и затем ложимся на курс западного острова Самуила. Здесь – скованное морозами, неподвижное белое поле. Местами снег желтоватого тона.

Небольшие, сравнительно высокие острова тянутся вдоль материка. На одном из них высокий темный предмет, издали напоминающий силуэт человека.

Мелькнула дикая мысль: «Не Елисеев ли?..»

Самолет кружит над островком, снизившись до ста метров. Темный предмет оказался черным столбом. Он поставлен Амундсеном во время зимовок в этом районе его шхуны «Мод».

Вполне естественно желание спуститься около столба. Но островок обложен торосами. Посадка невозможна.

Берем курс к островам Самуила, расположенным в непосредственной близости от этого памятника.

На аэроплане это расстояние должно быть покрыто в несколько минут. Но плоские, низменные берега островов Самуила не видны. Они слились с общим зимним фоном.

Делаем несколько зигзагов, вылетая к полосе чистой воды. Наконец мелькнуло вдали небольшое черное пятно. Это были наши пароходы, полузанесенные снегом. Для более быстрого спуска Линдель выделывает свой обычный трюк: остановив мотор, он круто бросает машину вниз. Под напором ветра и по инерции туловище почти выталкивается из кабины. Надо держаться покрепче. Зато самолет очень быстро идет на посадку.

После почти месячного пребывания на мысе Челюскина мы вернулись домой.