Антология экспедиционного очерка

Материал нашел и подготовил к публикации Григорий Лучанский

Самостоятельные экскурсии

Всякая удачно проведенная экскурсия рассматриваемого типа, как показывает опыт, порождает среди молодежи энергичное стремление организовывать и проводить такие экскурсии своими силами, особенно в тех группах, для которых не организуются официальные экскурсии. Таким начинаниям следует идти навстречу, помогая инициаторам их всем, чем можно. При организации самостоятельных экскурсий необходимо иметь в виду следующие их особенности.

Если прочность большой группы бывает невелика и при опытном руководителе-педагоге, то тем более это относится к группе, в которой в возрастном отношении все равны. Поэтому самостоятельная экскурсия не должна быть многочисленна: для нее вполне достаточно трех-пяти человек.

Схема административно-хозяйственной организации здесь та же, но только она упрощается. Руководитель может быть переименован в старосту, несущего, кроме того, обязанности и завхоза. Староста избирается группой или на все время экскурсии или на известный срок, после которого или заменяется другим членом группы или переизбирается вновь.

Затем такой группе следует очень сузить круг исследовательских тем, взяв на себя разработку нескольких нетрудных вопросов. Лучше немного, но хорошо поработать, чем много, но плохо.

Общая удача такой экскурсии зависит всецело от сплоченности группы и от умения членов ее ладить друг с другом, устраняя недоразумения путем взаимных уступок. В этом отношении крайне важно, чтобы опыт экскурсии, послужившей примером, не прошел бесследно и оставил отчетливое сознание неизбежности в общем деле подавления индивидуалистических стремлений.

Удавшаяся самостоятельная экскурсия, как воспитательное средство, чрезвычайно ценна. Энергично возросшее чувство уверенности в своих силах, подъем уважения к самому себе и к своим товарищам, сознание, что нет безвыходных положений, умение найтись в самых трудных обстоятельствах – вот обычные результаты такого путешествия.

Участники такой самостоятельной экскурсии в следующем экскурсионном сезоне могли бы стать уже организаторами небольших самостоятельных экскурсий из новичков на правах настоящих руководителей.

Возможны ли несчастные случаи в таких экскурсиях? Конечно, возможны, но это не должно быть поводом к отказу от них, если только сделано все доступное для предупреждения несчастий.

 

Экскурсии с пионерами

Все предыдущее относится к молодежи, примерно, комсомольского возраста и старше. В виде исключения в таких экскурсиях могут принимать участие дети пионерского возраста.

Однако, при некотором упрощении, экскурсии этого рода становятся доступными и для подростков от десяти-двенадцати лет.

При каких условиях такая экскурсия не рискует провалиться?

Продолжительность экскурсии сокращается до одной-двух декад, но всегда должна сохраняться возможность немедленного возвращения домой, для чего район экскурсии выбирается близкий к месту жительства детей. Реки для экскурсий выбираются небольшие и спокойные, такого типа, как верхняя Ока, Сура, Псел. Погода выжидается установившаяся, не обещающая дождей.

Численность группы доводится до минимальных размеров, причем у руководителя должен быть в распоряжении взрослый помощник в роли воспитателя и завхоза.

Лодки выбираются устойчивые, поместительные. Для каждой лодки имеется своя палатка; поверхность земли в ней выстилается во время стоянок соломой или ветками и покрывается брезентом. Соблюдая правило – брать лишь самое необходимое, надо обеспечить детям тепло и сухость. Две-три смены белья, легкий и теплый костюмы, сапоги, пальто или теплая куртка, подстилка для сна, теплое широкое одеяло и маленькая подушка – вот те вещи, без которых с детьми отправляться нельзя. В палатках должно быть свободно.

Темы работ здесь проще и шире. Больше времени отводится стоянкам, свободным занятиям и играм, а также катанию в лодке и прогулкам.

Хочется горячо рекомендовать всем педагогам, желающим доставить детям несколько счастливых дней, совершить с ними такое путешествие. Особенно нужно оно для детей больших городов: пусть впитывают солнце, воздух и простор, пусть покарабкаются по речным обрывам, поаукаются в прибрежном лесу, порезвятся на горячих косах, но в то же время понаблюдают и посильно поработают среди природы и людей.

Думается, что старшие звенья пионерских отрядов с успехом могли бы проводить лагерные сборы в форме лодочных экскурсий-походов при наличии хорошо подготовленного кадра вожатых. При этом лодки, оборудование и снаряжение переходили бы от одного отряда к другому. Осенью последняя экскурсия сдавала бы лодки на хранение в конечном городе, с которого в следующем сезоне начинались бы новые экскурсии-походы.

 

 

2. Озерные и морские экскурсии

 

Плавание в лодке по озеру и морю значительно отличается от плавания в лодке по реке. Течения озер и морей в большинстве случаев тихи, и лодка легко гонится в любую сторону. Но на открытом водном пространстве ветер не знает удержу, развивает большую скорость и поднимает грозные волны. Если озеро невелико и все берега его хорошо видны и доступны для лодки, буря не опасна. Таких озер множество, например: Селигер, Ростовское, Кубенское. Озера этого рода очень удобны для первых опытов начинающего путешественника.

Озера большие – Ладожское, Онежское, Белое, Байкал, Севан, Иссык-Куль и многие другие – по особенностям плавания близки к морю.

 

***

 

Когда путешественник плывет в лодке по реке в нижнем ее течении по направлению к морю и когда на вопрос, обращенный к попавшемуся рыбаку: «далеко до моря?» – ветром приносится с рыбачьей шаланды: «за поворотом», тогда сердце путешественника не может биться как всегда. В напряженном ожидании проплывается последний изгиб реки и... здравствуй, море! Берега словно рванулись в  стороны и, убегая далеко-далеко, растаяли меж небом и водой. Впереди клубятся из-за моря облака, надвигаясь на  берег мрачными ордами, бьет в лицо свежий ветер, и безбрежное море, шевелясь, как живое, шумно кидает на песок сверкающие кружевами волны. Невольно тянет вдаль, где в мглистом горизонте как будто замер едва приметным пятнышком рыбачий парус, где еще видна воздушная струйка дыма ушедшего за горизонт парохода и откуда мерно накатываются вал за валом. Тянет в море. Хочется распустить парус и оторваться от берегов, унестись в открытое море и, оглянувшись, увидеть лишь буйную ширь его да буйные толпы облаков над собою. Дерзнуть?

Белым крылом расправляется парус, и лодка стрелою выплывает из-за косы, защищающей от прибоя, на взморье. Крепче ударяет ветер, и пенистый вал высоко вскидывает  нос лодки. Каскад соленых брызг окутывает путешественника и его лодку, почти заливает ее. Еще один такой вал, и лодка будет потоплена. Дрожащей рукой делается поспешный поворот назад, и мокрая, полузалитая лодка, подгоняемая настигающим валом, благоразумно укрывается за песчаную косу. Приходится ждать у моря погоды.

Можно ли вообще в небольшой речной лодке выходить в море и, тем более, длительно плыть в ней по морю?

Опыт дает право ответить: да, можно, но с некоторыми ограничениями. Во-первых, плавание по морю в речной лодке допустимо лишь вдоль берега, отнюдь не в открытом море, чтобы в случае бури можно было пристать к берегу.

Во-вторых, выходить даже в береговое плавание по морю может лишь такая группа, во главе которой стоит опытный, безукоризненно владеющий лодкой и хорошо знающий море руководитель.

В-третьих, при наличии первых двух условий совершенно необходимы величайшая осторожность и самая точная предусмотрительность.

Море полно неожиданностей, и по нему надо плыть так, как идет человек в темноте по совершенно незнакомому месту: ощупывая каждый шаг.

Берега морей очень разнообразны по строению. В одних местах они отвесно падают в море, образуя недоступные для лодки утесы. В других местах берег отлог и удобен для привала лодки.

Бывает и так, что утесы чередуются с открытыми площадками. Иногда берег тянется ровной линией, иногда он извилист и богат заливами. Наконец, вдоль берега могут лежать многочисленные острова, или их может вовсе не быть. Ясно, что для лодочного путешествия более всего подходящ берег с бухтами, отлогий и прикрытый со стороны моря островами. Эти условия имеются на северном  берегу Каспийского моря: он низменный, и близ него рассыпано множество островов. Скалистые островки дают надежную защиту лодке в Кандалакской и Онежской губах  Белого моря, в шхерах Финляндии, в северных частях Ладожского и Онежского озер, на Выг-озере. Опаснее лишенные островов северо-западные берега Черного моря и берега Азовского моря, и очень опасны скалистые крымский и кавказский берега.

Часто решающее значение для удачи плавания имеет время его.

Самые спокойные месяцы – июнь, июль и август. На севере эти месяцы и самые светлые. В течение суток одни часы спокойны, другие ветрены. На побережьях морей  дуют береговые ветры, бризы. Вследствие различной теплоемкости суши и воды нагревание их днем и охлаждение ночью происходит неравномерно. Море запаздывает как в нагревании, так и в охлаждении. Соприкасающийся с морем и сушею воздух нагревается и охлаждается тоже неравномерно, отчего и давление над морем и берегом в одно и то же время устанавливается различное. В итоге происходит движение воздуха – ветер: днем с моря на берег, ночью с берега на море. Прихотливые изгибы береговой линии и налетающие со стороны штормы иногда нарушают правильную смену бризов, но в общем она довольно постоянна. Наиболее спокойным море бывает во время смены бризов, когда некоторое время, между двумя бризами, наступает совершенное безветрие – штиль. Это – время около восхода и заката солнца. Из двух бризов менее всего волнует прибрежное море береговой бриз. Если он тянет прямо с берега, плыть можно довольно безопасно.

Бриз с моря, даже умеренный по силе, делает плавание рискованным, за исключением случая, когда плавание производится под защитой островов. На Черном и Азовском морях береговой бриз называется верховка, горышник; бриз с моря – полуденник, низовка. К бризам следует внимательно присмотреться и научиться пользоваться особенностями их.

Осторожностью и предусмотрительностью должны быть проникнуты все движения путешественника на море. В спокойную погоду, затеяв возню в лодке, можно ее потопить. Если берег далеко, дело легко кончается гибелью людей. Плывя под парусом со спокойным ветром, нетрудно забыть про существование стремительно налетающих шквалов. Когда же шквал вдруг падает на море и лодку, не всегда имеется возможность избежать его опасных последствий. Надо твердо запомнить, что погода на море часто меняется поразительно быстро. Вот море едва колышется в неге и покое, и вот на него, словно сорвавшаяся с гор лавина, упал сразу буйный ветер. Зеркальная гладь мгновенно исчезает, и один за другим вырастают грозные зеленые валы. Чтобы не очутиться среди разбушевавшейся стихии, надо держаться поближе к берегу, не дальше одного километра. Удаления на большее расстояние следует решительно избегать.

Отправляясь в путь, очень полезно порасспросить об ожидаемой погоде местных жителей, особенно рыбаков. У них есть много верных примет: цвет неба, характер облаков, состояние воздуха и моря; на основании этих примет можно хорошо предсказать погоду. Эти приметы надо записать и проверить: они помогут, может быть, не раз избежать тягостных положений.

Однако при всех предосторожностях иногда случаются несчастия: рванувшийся с берега или с моря ураган швыряет лодку в кипящий котел бури раньше, чем успели заметить приближение его и пристать к берегу. В этом случае возможны два исхода: либо, несмотря на все усилия гребцов, лодку унесет в открытое море, либо, напротив, ветер и волны погонят ее к берегу. Первое легко может произойти при урагане с берега, второе – при урагане с моря. Оба положения имеют свои опасности, но из обоих есть выход, если только путешественники не теряют самообладания, сохраняют разум и не прекращают борьбы со стихиями до действительно последней возможности.

Как быть в открытом море?

Здесь задачей является продержаться до получения помощи от спасательного судна или от какого-либо судна в море или, наконец, дождаться успокоения погоды и возможности подойти к берегу. Точнее – дело сводится к отстаиванию лодки от потопления волнами. Для успеха, прежде всего, надо сохранить работоспособность. Бывают случаи, когда вследствие морской болезни человеком овладевает безразличие ко всему, рулевой бросает руль и предоставляет судно полной власти стихий. На небольшой открытой лодке это – смерть. Значит, нельзя сдаваться. В качестве средства против морской болезни можно посоветовать, пожалуй, лишь одно: волевое усилие над собой, отвлекающее внимание от ощущений болезни, направляющее его на работу. Затем не следует смотреть на море вблизи, около лодки, но как можно дальше, вдаль. Такое заглядывание вперед как раз необходимо и для борьбы с волнами.

Величина волн различна на озерах, морях и океанах. Волны тем больше, чем шире водное пространство, чем глубже водоем. Но и на одном море в одно и то же время волны неодинаковы. Наблюдается чередование больших и меньших волн, и наиболее крупной бывает девятая или близкая к ней волна – «девятый вал». Его-то и надо заблаговременно высмотреть и готовиться к его встрече. Страшна не величина волны, а пенистый гребень, возникающий на вершине большой волны. Поднявшись над соседними волнами, она как бы выходит из прикрытия и подставляет свою вершину ветру. Последний, если он силен, срывает вершину и бросает ее вперед. Нередко таким образом швыряется огромная масса воды, окутанная облаками пены и брызг, покрывающая большие морские суда и смывающая с палубы людей и тяжелые вещи. В таком гребне мало надежды на спасение, и, заметив ее приближение, остается лишь попробовать увернуться в сторону – гребень не бывает очень длинен. Встречают такого исполина, как и все крупные волны, держа лодку к нему носом, причем важно приладить к лодке дополнительные борты из брезента или тесин.

На всякий случай, чтобы знать, куда править, в лодке должен иметься хотя бы небольшой компас.

Моряки говорят, что из десяти лодок, застигнутых штормом в открытом море, спасается одна. Очевидно, это та, команда которой не теряется, борется с бурей до последнего. Моряки же говорят, что с ухудшением положения должны нарастать злая бодрость, энергия и напряжение борьбы. Этот взгляд хорош не только для моря.

Столь же опасно положение лодки, застигнутой ураганом с моря. Если берег близок и его можно достигнуть до развития большого волнения, следует пристать к нему и переждать непогоду. Открытая бухта тоже позволяет спастись от бури. Но если берег не защищен от волн и последние успели разгуляться – положение серьезно. Образуется прибой. У скалистого берега волны, с силой ударяясь об утесы, порождают обратные волны. Эти, сшибаясь с накатывающимися новыми валами, подымают невообразимую толчею, погребающую всё живое и неживое. При отсутствии вблизи доступных берегов уж лучше, если это можно, выгрестись в открытое море, подальше от схватки водяных бойцов.

У отлогого берега волна еще до подхода к нему своим основанием упирается в дно и у этого препятствия громоздится и растет в вышину. Затем вершина ее по инерции, выкидывается вперед и пенистой громадой устремляется на берег. Докатившись до известного предела, волна скатывается назад, таща в море все, что в ней было. На смену в это время уже наступает новая масса воды. Сила прибоя очень велика. Она достаточна, чтобы лишить сознания и потопить людей и разбить лодку, конечно, в сильный шторм. Однако в таких условиях нередко выбрасываются на берег и спасаются. Выбрасывание лучше всего удается на хороших плоскодонных лодках с поднятыми носами.  Распускается парус, как только могут выдержать мачта и лодка, и последняя направляется к месту слабейшего прибоя. Грозно извивающаяся и ревущая полоса быстро надвигается на лодку, и, если море не поглотит ее раньше, мощный вал бросает суденышко на песок. Он может, закрыть лодку, вымыть из нее людей, изуродовать и потопить их. Спасение тем вероятнее, чем дальше на берег выбрасывается лодка. Этому способствуют парус, сообщающий лодке большую скорость и сильный разгон, и плоское дно, делающее толчок о берег менее резким. Отчасти этими преимуществами плоскодонок объясняется их распространение среди черноморских и азовских рыбаков.

Во время некоторых штормов даже очень опытные моряки не решаются близко подходить к берегу, хотя бы он был отлог и мягок. И в большой прибой, пожалуй, лучше не соваться. Рыбаки в таких случаях держатся подальше  от берега, близ которого волны, упираясь в дно, громоздятся в крутые и пенистые валы. В открытом море волны ровнее.

Море после бури долго волнуется широкими, пологими волнами, известными под названием «мертвая зыбь». Последняя не опасна в море. Огромные водяные холмы этой  зыби спокойно прокатываются под лодкой, и она то летит  плавно высоко вверх, то так же ровно опускается глубоко  в водяной провал. Но вода гладка, как стекло, и ни одна  капля не заглядывает даже в самую маленькую лодчонку.

Совсем другой эта зыбь становится у берега, на мели или у камней. Здесь мягко очерченный вал, встречая препятствие, превращается в очень крутую и пенистую волну, в которой лодке несдобровать. Надо помнить, что мель – понятие относительное, и где для лодки и человека глубоко, там для большой волны мелко. Поэтому не знающие моря путешественники, плывя в мертвую зыбь, могут быть застигнуты врасплох вдруг выросшей перед ними роковой  волной. Следовательно, в штиль после бури, когда море колеблется мертвой зыбью, плыть можно лишь вдоль прикрытого островами берега.

Успев до бури привалить к берегу, лодочный путешественник не всегда оказывается в безопасности – напротив, берег иногда может стать смертельно опасной ловушкой. Если обрывы морского берега сложены из рыхлых пород, например, глины, морской прибой подрывает их с основания, и утесы иногда рушатся. Свалившиеся глыбы разбиваются волнами и разравниваются в площадку между морем и утесом, называемую штрандом. Штранд может тянуться многие километры, в одних местах сужаясь до узкой тропочки, в других далеко отодвигая утесы от моря. В сильный шторм волны заливают штранд и снова бьют в утесы. Вот здесь и можно оказаться в безвыходном положении. Куда деваться с лодкой, если утес отвесен? К счастью, крутые берега в некоторых местах прорезаются впадающими в море потоками. Эти потоки вырезают в крутизнах овраги и балки, опускающиеся к морю постепенно. К таким устьям потоков и надо приставать.

Затем опасны низменные косы, особенно в суживающихся участках моря. Например, в Азовском море при ветре с юга вода гонится на север и быстро переполняет северную воронкообразную часть моря. Стоит здесь ветру хорошо поработать двое-трое суток, и водою покрываются не только косы, но заливаются до крыш дома. Пристав в такую погоду к далеко выдвинувшейся в море низменной  косе, путешественники рискуют утром увидеть себя на острове среди бушующего и постепенно заливающего остров моря. Иногда волны начинают перекатываться через косу, приютившую путешественников, и отрезают этим путь к более возвышенному берегу. Чтобы не очутиться в таком опасном положении, надо избегать остановок на косах вдали от основного, более высокого берега.

Обрисованные неожиданности плавания по морю в лодке вызывают необходимость перед отправлением в путь приготовить для себя очень подробную карту берега. Карта составляется по указанию прибрежных жителей, особенно рыбаков, и может вычерчиваться постепенно от селения  до селения или через несколько селений. На карте обозначаются мысы и заливы, места, удобные для остановок и неудобные, мели, косы, камни, штранды. Для распознавания  всего этого на карте отмечаются видные с моря предметы: селения, отдельные дома, церкви, деревья, рощи, маяки, курганы, резко выделяющиеся обрывы. Большую пользу всегда приносит бинокль. В качестве основы берется карта возможно более крупного масштаба (двухверстка, пятиверстка, специальная морская карта).

Кроме того, ценные сведения о характере моря и берегов можно найти в лоциях морей, издаваемых гидрографическим управлением.

В итоге может родиться вопрос – да стоит ли при всех этих страхах и коварных неожиданностях пускаться в лодочное плавание по морю?

При соблюдении указанных предосторожностей – стоит. Стоит вдохнуть соленого ветра, послушать, как дышит грудь великана-моря, послушать рассказы тружеников моря, стоит самим потрудиться с ними.

 

3. Экскурсии пешком

 

Маршруты пешеходных экскурсий

Пешеходные экскурсии могут быть двоякого характера. В одном случае – они более или менее длительный эпизод лодочного путешествия, которым последнее начинается или оканчивается или же прерывается на некоторое время. В другом случае пешеходная экскурсия является совершенно самостоятельной, и экскурсирующий начинает ее или от места своего жительства или тотчас по выходе из вагона или парохода. Существенного отличия здесь нет, организация и ход экскурсии в обоих случаях остаются одни и те же.

Районы и маршруты пешеходных экскурсий многочисленны и разнообразны. Они намечаются в зависимости от интереса к той или иной географической области или к той или иной форме человеческой деятельности.

В качестве маршрутов пешеходных экскурсий вполне могут служить выше приведенные маршруты лодочных экскурсий: путешествие пешком выигрывает в интересе и удобстве, если оно протекает в непосредственной близости к какому-либо водному бассейну. Следовательно, содержательные пешеходные путешествия возможны по берегам таких озер, как Выг-озеро, Сег-озеро, северная оконечность Онежского озера, Селигер, по берегам Оки, Волги, Камы, Чусовой, Белой, вдоль побережий морей и т. д.

При таком путешествии по берегу озера или по долине реки всегда следует в некоторых местах делать дополнительные экскурсии в сторону от водоемов, потому что водораздельные пространства обыкновенно резко отличаются от долин по природе, иногда по составу населения, по его занятиям.

Дополнительно можно отметить следующие маршруты.

1. Кировск – первый социалистический город Заполярья, расположенный среди Хибинских гор с их мощными апатито-нефелиновыми месторождениями. Чрезвычайно интересны сам город, обогатительная фабрика и фосфорный завод и затем окружающие город горы с рассеянными между ними озерами. Из города в эти горы и на озера проводятся пешеходные экскурсии по разным направлениям.

2. Кыштым – на восточном Урале. Помимо Кыштымского завода интересны многочисленные и живописные озера (возможна лодочная экскурсия).

3. Многочисленные крымские и кавказские перевальные и прибрежные маршруты (Симферополь – Ялта – Севастополь, Грузинская, Осетинская и Сухумская дороги и пр.).

4. Разнообразные и яркие среднеазиатские маршруты (республики Узбекская, Таджикская, Туркменская и юго-восточная окраина Казахской АССР) тоже очень многочисленны. Одной из самых доступных и содержательных является экскурсия по ташкентскому оазису к верховьям питающих его рек. Начальный пункт пешеходного передвижения – Ташкент, конечный – кишлак Бурч-мулла в Чаткальских горах, расположенный приблизительно в ста километрах к северо-востоку от Ташкента. Путь лежит по большой дороге среди непрерывных узбекских и русских селений, за которыми, прорезаемые каналами и арыками, простираются колхозные и совхозные хлопковые поля, виноградники, фруктовые сады и бахчи. Часто встречаются гостеприимно открытые красные чайханы, в которых можно получить фрукты, виноград, лепешки, чай и горячую пищу.

Рядом с дорогой мчится бурный Чирчик. На пути развернуты работы по строительству огромного Чирчик-Карамазарского комбината, основной идеей которого является использование богатейших металлических и минеральных ресурсов на базе мощной реки Чирчик с организацией крупной электрохимической промышленности минеральных удобрений и электрометаллургии. Комбинат явится одним из крупнейших предприятий Союза.

За Ходжентом начинаются горы. От кишлака Бурч-мулла следует провести экскурсию за тридцать километров в урочище Мазар-Саргандос, где можно подняться на вершину хребта со значительным ледником, с которой открывается величественная панорама хребтов западного Тянь-Шаня.

На всю экскурсию – Ташкент – Мазар-Саргандос – Ташкент потребуется двенадцать – восемнадцать дней, включая сюда два-три дня для ознакомления с Ташкентом. Если экскурсия располагает временем и средствами, возможно из Бурч-муллы пройти интересной горной дорогой в Наманган в Фергане. По этой миниатюрной, но богатой и цветущей долине может быть совершен ряд нетрудных и интересных экскурсий. Какой бы маршрут ни был выбран, крайне желательно его построить так, чтобы побывать среди барханных песков, в среднеазиатской пустыне, незначительную часть которой отвоевал себе и оживил человек и значительную  часть которой еще предстоит отвоевать новому, социалистическому обществу. Эти пустынные пески представляют  большой интерес и с географической, и с художественной точек зрения, и среди них следует провести два-три дня. Темами работ могут быть классификация форм барханов и объяснение происхождения их, растительность и  животный мир, следы пребывания человека в древности (руины) и в настоящее время (колодцы и тропы, кости), наступление песков на культурные земли и борьба с песками. За ландшафтом песчаной пустыни не приходится далеко ходить: он во многих местах подступает вплотную к полотну железной дороги. Таков великолепный барханный ландшафт у ст. Репетек Закаспийской железной дороги, пески севернее Чарджуя и Термеза. Пески севернее Термеза восточной окраиной пересекают железную дорогу на Сталинабад, где тоже можно их изучать.

К северу от Термеза на окраине песков возвышаются развалины древнего города: стены, башни, ворота. Ландшафт руин очень своеобразен и навевает особое настроение. Идешь – и под ногами занесенная песками стена, черепки древней посуды, обломки кирпичей. Вот массивные ворота, у которых было немало резни. Из бойницы с карканьем вылетает огромный ворон. Кругом тишина, ни души, ничего до самого горизонта – лишь руины да волны песка. За руинами – пустыня, своеобразно обаятельная. Ее краски нежны и мягки, в ней нет ничего кричащего: легкие волнистые линии, желтоватые, коричневатые, красноватые, сероватые оттенки странных трав и цветов, растущих редкими пучками. Простор, как на море, и ощущение среди этой пустыни очень похоже на чувство, испытываемое среди открытого моря: безбрежность, пустынность, взволнованность... И если в морских глубинах кипит жизнь, то и здесь – стоит минуту посидеть спокойно – и пустыня оживает: из норки выбегает мышка, промелькнет ящерица, пробежит за добычей жужелица, прокричит ястреб. Везде норки, следы, дорожки животных, и над всем – огромный голубой купол неба.

Термез – одно из самых теплых мест Союза, и здесь лучшее время для путешествия – сентябрь, октябрь и ноябрь, особенно последние два месяца, когда еще совершенно тепло, но нет томительного зноя и исчезают несносные москиты. Для путешествия по пескам и горам в районе Термеза следует получить особое разрешение на право проживания в пограничной полосе.

Полезно учесть еще следующее обстоятельство. Здесь путешественник наблюдает в ярких формах три эпохи Средней Азии: древнюю, «недавнюю» и новую. Древняя представлена тысячелетними руинами Самарканда, Бухары и поэтическими развалинами древних городов среди безлюдных теперь песков. «Недавняя» – эмирская Средняя Азия – еще прячется под мрачной паранджой, проявляет себя кулаческим вредительством и врывается иногда басмаческими шайками в пределы СССР. Новая Средняя Азия – это величественные новостройки (Чирчикстрой, Вахшстрой, Ташкентский текстильный комбинат и пр.), хлопковые совхозы и колхозы, грамотная молодежь, освобожденная от векового рабства женщина, это – национальная по форме, но интернациональная и социалистическая по содержанию культура.

Новая Средняя Азия, естественно, приковывает к себе максимум внимания со стороны географа-путешественника, но и элементы классовой борьбы с остатками эмирской и байской Средней Азии не должны игнорироваться.

Наконец, руины древности очень интересны в музейном отношении как исторические и художественные памятники далекого прошлого.

 

Особенности пешеходной экскурсии

Какие же  особенности отличают пешеходную экскурсию от лодочной?  В некоторых отношениях она уступает последней, в дру­гих имеет преимущества.

Пешеходная экскурсия очень ограничивает количество вещей, которые можно взять с собою, отчего страдает материальная сторона экскурсии и суживается круг исследовательской работы. Невозможность иметь с собою па­латку и достаточный запас теплой одежды ставит экскур­сантов в зависимость от населения, к которому приходится обращаться за гостеприимством в холодную и сырую по­году. Это в свою очередь вызывает необходимость в таких случаях просить хозяев о приготовлении горячей пищи, которая в последнем случае обходится значительно дороже пищи собственного приготовления.

Ночевки в случайных помещениях часто бывают не­опрятны, изобилуют разнообразными паразитами, уносимы­ми после ночевки экскурсантами с собою.

Самый способ передвижения однообразен, утомительнее лодочного. Осложняется собирание вещей и составление коллекций, особенно громоздких и тяжелых, например, геологических.

Заболевание кого-либо из экскурсантов, хотя и не тре­бующее непременно больничного лечения, но и не позво­ляющее больному следовать с товарищами, в пешеходном путешествии создает трудности, которые не существуют в лодочном плавании, где больной может отлично отлежать­ся в лодке, не задерживая всю группу и не отставая от нее.

С другой стороны, передвижение пешком имеет и заман­чивые особенности.

Это прежде всего, полная несвязанность, отсутствие за­боты о багаже, о его целости, сухости, отправке.

Затем полная возможность в любой момент изменить направление движения, если почему-нибудь это окажется целесообразным.

В некоторых случаях пешеходную экскурсию можно сделать очень разнообразной и живой, введя в нее как эпизоды плавание в лодке или на плоту, на пароходе или допустив с известною осторожностью (чтобы не превратить пешеходную экскурсию в прогулку) переезд по мало инте­ресному району в вагоне поезда.

Все эти положительные особенности остаются за пеше­ходной экскурсией лишь при безусловном отказе от вспо­могательных подвод. Весь багаж должен находиться на экскурсантах, и старая римская поговорка «все свое ношу с  собою»  сохраняет здесь полную  силу.

Подвода как раз лишает экскурсию главной ее преле­сти — легкости, следовательно, подвижности и гибкости. Поэтому мне представляется более приемлемым отказаться от некоторых удобств и примириться с большею нагрузкою на спине, чем иметь около себя балласт в виде подводы с чужим человеком, тем более что этому человеку надо пла­тить, и притом обычно недешево.

Другое непременное условие успешности экскурсии — небольшое число ее участников и некоторая взаимная бли­зость их; наилучше устраиваться в пути будет группа из трех человек; всякий прибавляемый к ней человек увеличивает трудность устройства на ночлег, усложняет дело пи­тания и уменьшает подвижность и гибкость группы. Все же в экскурсиях с учащимися приходится иметь дело с более значительными группами, однако и здесь не следует переходить  число  десять.

Так как в классе бывает около тридцати человек, то из класса можно образовать три-четыре группы и отправить их в разные стороны.

 

Снаряжение

Удача зависит от продуманности и тщательности снаряжения. Оно должно обеспечить экскурсанту сухость, тепло, сытость и возможность произ­водить хотя бы простые работы исследовательского ха­рактера.

Это снаряжение рисуется мне,  на  основании личного опыта, в следующем виде:

А.  1. Две смены белья — одна  на  себе, другая в запасе.

2.  Два легких костюма — один на себе, другой в запасе.

3.  Одна  пара ботинок  и одна пара  сандалий. Ботинки могут  быть  заменены  легкими  короткими  сапогами.

4. Фуфайка.

5. Шерстяные чулки.

6. Непромокаемое пальто из легкого материала.

7. Теплое широкое одеяло, как можно легче.

8. Нитки, иголки, ножницы, пуговицы, английские бу­лавки, куски материи для заплат на белье  и  одежду.

Б.  1. Фарфоровая  кружка  для чая.

2. Алюминиевая чайная ложечка.

3. Алюминиевая  тарелка.

4. Алюминиевая  ложка.

5. Столовые нож и  вилка.

В. 1. Две коробки спичек.

2.  Две свечи.

3.  Электрический фонарик  с  запасной  батареей.

Г. 1. Зубная щетка.

2.  Мыло.

3. Полотенце.

4. Щетка  для  одежды.

5. Щетка для ботинок.

6. Небольшой флакон с рыбьим жиром для смазывания ботинок  (или с дегтем).

Д. 1. Записная книжка с пропускной бумагой.

2.  Походная чернильница с ручкой и перьями.

3.  Химический  карандаш.

4.  Перочинный нож.

5.  Рисовальная тетрадь в папке.

6.  Рисовальный карандаш.

7.  Дюжина  цветных  карандашей.

8. Карманный  компас.

9. Карта  района экскурсии.

Е.  1. Рюкзак  (спинной  мешок)  из надежного брезента, лучше двойной, с широкими  лямками.

2. Боковая брезентовая сумка с ремнем через плечо для ходовых вещей: записной книжки, карты, спичек, свечей, посуды и т. п.

 

Кроме этих вещей личного пользования,  необходимо иметь следующие  вещи  общего пользования, распределяе­мые равномерно  между всеми участниками экскурсии.

А.  1. Алюминиевый котелок для готовки пищи с цепочкой для подвешивания  на  огонь.

2. Запас  на  два  дня  хлеба, масла,  чая, сахара, крупы, соли.

3. Алюминиевый  или жестяной  чайник.

4.  Маленький топорик в чехле.

5.  Запас сухой  бересты  или  лучинок  для разведения костра  в  сырую  погоду.

Б. 1. Бинокль.

2. Фотографический аппарат с принадлежностями (плен­ками).

3.  Рулетка или складной  метр.

4.  Буссоль.

5.  Карта путей сообщения СССР (из железнодорожного путеводителя).

6. Аптечка составляется по указанию  врача.

При группе из шести человек такое снаряжение дает на человека в среднем груз около десяти — двенадцати кило­граммов.

Чтобы в мешке и сумке не было беспорядка, все вещи разбиваются на указанные в настоящем перечне группы и каждая группа увязывается в особый тючок. Тючок с бель­ем и одеждой, при аккуратной укладке, заменяет подушку.

К приведенному перечню можно было бы прибавить еще очень много не лишних вещей, например, небольшой ручной фонарик системы «летучая мышь», горящий во всякую погоду, кусок тонкого брезента для устройства небольшого односкатного шалашика, при котором экскур­санты чувствовали бы себя более независимо от населения, маленький заступ и геологический молоток, бумагу и шпагат для завертывания образцов горных пород, неболь­шую папку для засушивания растений, коробку с ватой, морилку и сачок для собирания насекомых, наконец, набор акварельных красок с принадлежностями или этюдник с красками и картоном для писания набросков масляными красками. Все это вещи общего назначения, распределяе­мые между всеми участниками экскурсии. Если таковых человек шесть и больше, то эти дополнительные вещи могут быть взяты, если же группа меньше, то такая нагрузка  может  оказаться тягостной.

Такое снаряжение предназначается для экскурсии, при­мерно, месячной и для экскурсантов не моложе шестнадцати – семнадцати лет, притом здоровых и тренированных в пешеходных экскурсиях. Без этих условий эта нагрузка окажется непосильной. Надо помнить, что непосильность груза часто  обнаруживается уже в пути.

Норвежская поговорка гласит: «легко поднять, трудно нести». Неопытные экскурсанты, не бывавшие в больших переходах со значительной нагрузкой, надев на себя в комнате снаряжение и пройдясь по ней из угла в угол, решают, что и в длительном пути они так же легко будут идти. Но когда уже в дороге усталость начнет нарастать с каждым шагом, заноют плечи и поясница, тогда они садятся у дороги  и заявляют, что дальше идти  не  могут.

Во избежание такой задержки за месяц или более до начала экскурсии надо начать тренировку в ходьбе с гру­зом, совершая раза два в декаду прогулки километров за десять каждый  раз  с увеличивающимся  грузом.

К моменту отъезда выяснится подходящая нагрузка, причем усталости бояться не следует, но надо зорко сле­дить, чтобы не было переутомления, выражающегося в измученном виде экскурсанта, в потере им бодрости и аппетита.

В некоторых случаях может оказаться непосильным не только дополнительное снаряжение, но и то, которое мною указано как нормальное для здоровых юношей. В таком случае  придется и из  него  выключать  ряд  вещей.

Выключать можно (скрепя сердце) буссоль, бинокль, аптечку можно свести к нескольким бинтам и йоду, ру­летку можно заменить тесьмой, теплое одеяло — более легким, и больше выключать и сокращать нечего. Впро­чем, если кто-либо совершенно не умеет рисовать, то можно еще вычеркнуть рисовальный альбом и цветные карандаши.

Когда, после ряда проб, состав и общий вес снаряже­ния установлены, следует особенно внимательно приспосо­бить для  экскурсии  обувь.

Новая обувь должна быть испытана в длительных прогулках. Внутри не должно быть дратвенных узелков, на­шивок, болтающихся лоскутов кожи: почти безвредные в условиях обычной жизни, в пешеходной экскурсии они мо­гут натереть ногу до необходимости возвращаться домой. Нельзя оставлять следов гвоздей; кроме того, внутрь кладутся хорошо пригнанные, не слишком твердые, глад­кие стельки, и две пары их берутся в запас.

Ногу лучше обертывать прочной холщовой портянкой, так как носки скоро рвутся и хуже защищают ногу от натирания обувью.

Пользоваться портянками тоже надо научиться, именно: при этом не должно быть складок, портянка должна ле­жать плотно и гладко. В противном случае обертка может оказаться хуже носка. Иногда, если чувствуется хотя бы слабое натирание, последнее можно остановить, надев на ногу носок и затем, обернув ее еще в обертку, конечно, при  условии, что  нога  чувствует  себя в  обуви свободно.

В сандалиях нога часто натирается в пяточной части верхним краем сандалии, особенно сбоку, почему полезно бывает отогнуть натирающий край к наружи и вниз, этим сделав край овальным.

После обуви надо заняться рюкзаком (спинной мешок). Проверив целость его, особенное внимание следует обра­тить на места прикрепления к нему лямок, особенно в верхней части. Здесь требуется очень большая прочность как ткани мешка, так и лямок, а также тщательность прикрепления лямок к мешку, которое должно быть сделано прошивкой с подкладкой под ткань мешка.

В некоторых образцах лямки прикрепляются лишь к нижним углам мешка, сверху же они петлей накидываются на стянутый мешок. При этой системе опасность отрыва лямок отпадает. Во всяком случае, мешок не должен вы­зывать каких-либо опасений относительно своей проч­ности.

То же относится и к боковой сумке.

Алюминиевая посуда (или ее заменяющая) должна быть проверена приготовлением в ней горячей пищи, что­бы непригодность ее не обнаружилась во время путе­шествия.

Когда все окончательно выяснено и готово, следует еще всем экскурсантам побывать у врача, чтобы не отпра­виться в путь с какою-либо начавшейся болезнью.

Когда все окончательно выяснено и готово, следует еще всем экскурсантам побывать у врача, чтобы не отправиться в путь с какою-либо начавшейся болезнью.

Пройден этот этап. Все здоровы, снаряжение испытано и собрано, имеется руководитель или староста, завхоз и санитар. Наступает момент выступления в путь, иногда с места  жительства,   иногда   после   предварительного    железнодорожного  или  пароходного  переезда.

 

Режим    

Перед отправлением производится распределение времени между ходьбой, отдыхом и работою. В общем можно отвести по восьми часов на ходьбу, сон и дневные  остановки с работою.

В семь часов вечера останавливаются на ночь. От семи до десяти — ужин, работа, беседа. От десяти до шести — сон. От шести до семи — завтрак. От семи до двенадца­ти — ходьба с двумя короткими остановками для отдыха на тридцать минут (в девять и десять с половиною).

В двенадцать — остановка на три часа для обеда, отдыха и работы. От трех до семи – ходьба с одной остановкой  на  полчаса в  пять часов.

Иногда в знойную погоду у экскурсантов бывает же­лание идти ночью, днем спать. Устанавливать такой поря­док надолго ни в коем случае нельзя. Надо вырабатывать стойкость и способность идти в жар и холод, в сухую и дождливую погоду так же бодро, как и в самую удобную погоду. В таких случаях большое значение имеет само­внушение: стоит решить, что жара нестерпима, что идти нет сил — сил, действительно, не окажется, придется от­дыхать в первом попавшемся кустарнике, но, с другой стороны, скажите себе твердо, что жара вполне перено­сима, что идти можно, стоит стряхнуть с лица нерешительность,  и вы отлично пройдете положенное по распи­санию время.

Тем не менее, иногда можно пойти на ночное путе­шествие, но не из-за солнца, а из соображений эстетиче­ского характера: ночи часто бывают так хороши, что трудно удержаться от соблазна пройти такую ночь друж­ной группой, хорошо попеть, интересно побеседовать, а утром встретить восход солнца и, может быть, подойти к долгожданной реке, к морю или к интересному городу.

Такие ночные прогулки можно устраивать только изредка, иначе они утеряют свое обаяние, да и просто разобьют экскурсантов физически: нельзя безнаказанно превращать день в ночь и  обратно.

Если группа несильна, мало тренирована, то лучше не сразу вводить только что приведенное расписание, но постепенно, сократив на первые дни время ходьбы до пяти-шести часов с остановками после каждого часа ходь­бы. Это время день за днем увеличивается, примерно, на полчаса, пока не будет достигнута норма.

Количество проходимых  в час километров сначала не должно быть велико: три —ри с половиною километра. Но мало-помалу число это может возрастать и дойти до четырех с половиною — пяти километров. Во всяком случае, первые дни надо двигаться не спеша, осмотрительно и осторожно развивая скорость движения, которое, однако, всегда должно оставаться неторопливым, спокойным, должно быть ритмичным  и красивым.

Ноги требуют к себе большого внимания и ухода. Во время остановок, даже самых коротких, первым делом сбрасывается мешок и  снимается  обувь.

Обертки, часто влажные от пота, сушатся на земле или на кусте, из ботинок вынимаются стельки, то и другое проветривается. Нога досуха вытирается и все время оста­новки держится босою. Отдыхая, следует ноги положить на что-нибудь, например, на мешок с вещами, на кочку, чтобы они были подняты повыше остальной части тела. Это дает отток крови от ног, в результате чего скорее проходит усталость. Перед обуванием хорошо ногу слегка смазать несоленым свиным салом, делающим трение ноги в обуви менее ощутительным и способствующим сухости ноги; влажная, сырая нога — все равно от пота или от воды — натирается очень быстро. Перед сном ноги тща­тельно промываются и досуха вытираются.

Если же, несмотря на все предосторожности, нога все-таки окажется натертой, то не следует ждать момента, когда идти станет невозможно, а надо тотчас ногу в на­тертом месте забинтовать. Бинт не позволит расти натира­нию  и даст успокоиться больному месту.

Раньше, чем трогаться с места, следует приладить ме­шок и сумку, которые должны быть подняты повыше, иначе сумка будет болтаться у ног и мешать ходьбе, ме­шок же обвиснет до поясницы, и экскурсант будет иметь неряшливый, неказистый вид. Верхний край сумки должен быть на уровне нижнего ребра, наполненная же вещами часть мешка верхней своей частью должна быть почти на уровне плеч. Если лямки длинны и их нельзя укоротить, то можно стянуть мешок ремнем или шнурком у самых вещей и обвязкою захватить верхние части лямок. Тогда и лямки и мешок укоротятся, и мешок подберется до плеч.

Большое значение имеет укладка вещей в мешке. Мяг­кие вещи, сложенные плоскими  тючками, помещаются в той части рюкзака, которая прилегает к спине. Разные узлы, комки, хотя бы и мягкие, мешают и раздражают, поэтому спинная сторона мешка должна быть совершенно гладка и  мягка.

При долгих переходах даже сравнительно нетяжелый груз начинает ощущаться болью под лямками в плечах. Отдых им можно дать, приподнимая время от времени мешок заложенными за  спину руками.

Если лямка режет плечо, потому что она слишком узка, то надо на плечи под лямки подложить что-нибудь мягкое.

Останавливаться на обед и на ночь лучше не в селе­ниях, но неподалеку от них на берегу реки или ручья.

В  хорошую погоду спать можно на  земле, подостлав непромокаемое пальто  и  кругом завернувшись  в  одеяло. Обувь, как уже было указано, на ночь снимается. В холод­ную  погоду на ночь надевается  фуфайка  и на  ноги  шерстяные чулки.

Только в сырую погоду следует искать ночлегов в се­лении, но и то не в доме, а в сенном сарае или просто под каким-нибудь навесом. При ночлеге в избе всегда есть риск набраться паразитов и даже заразиться какою-либо болезнью, хотя, конечно, слишком мнительным быть не следует.

Впрочем, и в деревнях очень часто встречаются теперь дома  достаточно  опрятные  и чистые.

Для обеда и ужина в пешеходной экскурсии можно ограничиваться одним блюдом, чередуя супы, каши, жар­кое. Если есть готовность нести лишнюю провизию и вто­рой  котелок,  то  может быть введено  и  второе  блюдо.

Для приготовления супа можно пользоваться и чайни­ком,  особенно  алюминиевым  или  эмалированным.

Питаться «всухомятку» решительно не следует. Каша стоит недорого, сварить ее можно очень быстро, а между тем после горячей пищи бывают совсем другие силы.

Итак, подобранность, прочность и аккуратность снаря­жения, ровность и спокойствие в движении, своевременный отдых и регулярное питание — основные условия пеше­ходной экскурсии, обеспечивающие ей непрерывность хода и открывающие возможность производства исследователь­ских работ, без которых экскурсия бедна содержанием.

Как бы сокращено ни было исследовательское снаря­жение, исследовательские работы все же могут вестись. Как и в лодочной экскурсии, здесь тоже, хотя бы раз, надо сделать длительную остановку для этой цели, выбрав, конечно, наиболее интересное в том или ином отношении место. В этом случае приходится селиться в каком-либо помещении, удобнее всего, пожалуй, в школе, летом обычно пустующей. В таком месте, конечно, удастся найти и самые необходимые принадлежности работы: молоток, заступ, бумагу для засушивания растений, сачок для ловли насекомых и т. д. Составляемые же коллекции отправля­ются почтой или железной дорогой.

Фотографические пластинки лучше проявлять в дороге у кого-либо из любителей или у фотографа, но если это почему-либо оказывается невозможным, то их тоже можно отослать почтой домой, тщательнейше укупорив для пре­дохранения от света и сырости. По возвращении из экскурсии надо немедленно приступить к проявлению.

Работы начинаются не с первых дней. Надо осмотреть­ся, освоиться с новым положением, втянуться в экскурси­онную жизнь, дать отстояться волне первых впечатлений. Затем понемногу внимание фиксируется на местном мате­риале — начинается исследовательская работа.

 

 

4. Экскурсии в окраинные области

 

Огромные окраинные пространства нашего Союза, включенные в общегосударственное социалистическое строительство, зажили стремительной и бурной жизнью. В таежных дебрях вырастают города, на островах Арктики развертывается интенсивная научная работа, вымиравшие и забитые народности приобщаются к общегражданской жизни. Освоению и культурному подъему окраин советская общественность уделяет пристальное внимание. Естественно, что непосредственное ознакомление с этими окраинами, географическое изучение их привлекает многих.

Кроме естественного интереса к тому, что мало известно, в такого рода экскурсиях заманчивою является отрешенность от обычных условий жизни. Отпадает постоянная помощь людей, и человек предоставляется исключительно своей сметливости, своим силам и своему знанию. Идя непроторенным путем, человек выходит из рамок обыденщины, вступает в новый для него, свежий мир, чувствует себя пионером.

Из такой экскурсии люди выходят сильно выросшими как физически, так и внутренне, обогащенные сознанием своей силы и с умением найтись в самых трудных обстоятельствах.

Где же искать районы для таких путешествий?

Наш Союз ими достаточно богат, и есть широкая возможность составить маршрут как лодочного, так и пешеходного или комбинированного путешествия в такие области. Печора с ее притоками и Северный Урал, северная часть Озерного края, Кольский полуостров, необъятная Сибирь, кроме районов, прилегающих к железнодорожному пути, наконец, Средняя Азия – вот необъятное поле для удовлетворения влечений рассматриваемого рода.

Какие же трудности и опасности приходится преодоле­вать в таких экскурсиях? Многие невзгоды, в обычной жизни не оставляющие по себе и следа, здесь могут привести к трагическим развязкам из-за отсутствия культур­ной и своевременной помощи. Здесь экскурсанту угрожают болезнь, холод и жара, голод, дикие звери, а иногда и люди.

Для примера посмотрим, с чем придется бороться экскурсанту при комбинированном путешествии на Север­ный Урал, где-нибудь в области верховьев рек Щугора, Илыча и близких к ним, и какие есть средства к тому, чтобы выйти из этой борьбы победителем.

При подъеме по такой реке к Уралу путь неоднократно пересекается  переборами  и порогами.

Истинным бичом  покажутся комары  и  мошкара,  тыся­чами искр обжигающие человека. Непереносимые днем, они приводят в  отчаяние ночью, когда после трудного дня мучительно  хочется  спать — и  невозможно заснуть.  Удоб­ного, необременительного средства нет против этих насеко­мых. Каждое из них неприятно в том или ином отношении. Днем, во время движения, как бы жарко ни было, человек вынужден носить плотную одежду, так как иначе неиз­бежны  непрерывные  укусы со  всех сторон. Для защиты рук следует иметь длинные, почти до локтя, рукавицы из толстого  и  плотного  холста. На голову, поверх шапки, надевается сетка, складками  ложащаяся  на плечи.  Шапка должна  быть широкая,  лучше шляпа или  шлем, чтобы сетка не  прилегала к лицу и  шее,  иначе все равно укусов не избежать, и будет очень, душно. Впрочем, как бы тонка и  широка  ни  была  сетка,  быть  под ней крайне тягостно, и  поэтому вместо нее можно с успехом  пользоваться обыкновенным легким женским  платком,  завязываемым, как  обычно,  под подбородком  или  просто  накидываемым на голову под шапкою. Шевелясь при работе веслами или во время ходьбы, он отгоняет насекомых от задней и бо­ковых частей головы, от шеи, но лицо приходится спасать отмахиванием  руками.  Этот  способ,  пожалуй,  удобнее сетки.  

Передышку  можно получить, вымазав лицо и руки дегтем. Укусы  прекращаются, но  при  этом  во  время еды очень ощущается вкус дегтя.

Как ни тяжел день, он все же бледнеет перед ночью. Поэтому надо очень подумать о возможности заснуть. Жители севера для этой цели пользуются обычно пологом, т.е. маленькой глухой палаткой на одного-двух человек, из которой перед сном комары выкуриваются головешкой, и затем все края полога плотно притягиваются к земле в один к другому. Полог шьется в виде двускатного шала­шика с плотно закрытыми просветами. В таком пологе, действительно, можно хорошо отдохнуть. В лодочных пу­тешествиях полог с успехом заменяется хорошо приго­товленной брезентовой палаткой (при отсутствии лазеек для насекомых); в пешеходных же экскурсиях, требующих легкости снаряжения, носить с собой хотя бы и маленький полог бывает обременительно, и в последнем случае можно ограничиться легким спальным мешком, в который и сле­дует забираться на время сна в одежде, с рукавицами на руках и с сеткой на голове. Во время сна сетку удобно расправить обручиками. Для сетки предпочтительно упо­треблять тюль, как более прочный сравнительно с марлей.

В малярийных районах рекомендуется, помимо хиниза­ции, по возможности останавливаться на ночь не ближе двух-трех километров от селений, так как малярийные комары далеко от селений не встречаются.

Если с течением времени человек не перестает страдать от этих насекомых, то, во всяком случае, острота ощуще­ния притупляется: может быть, в организме появляется иммунизирующее начало, делающее укусы не столь болез­ненными.

Вместе с тем большую помощь приносит отвлечение внимания от болевых ощущений и, при всех принятых мерах, развитие в себе спокойного отношения к неизбежному.

Пробираться на Урал можно только пешком, поэтому лодка оставляется где-нибудь в верхних участках Печоры или одного из ее правых притоков,  с тем чтобы или вер­нуться к ней после более или менее значительного путе­шествия по горным хребтам,  или же выйти к населенным местам иным путем, например, добравшись до верховьев Колвы, Вишеры или других рек камского бассейна. Ориен­тировка в горах и тайге производится с помощью ком­паса  и  карты.

В лесах и горах то и дело будет попадаться свежий медвежий след, и возможность встретиться лицом к лицу с самим  зверем  очень  велика.

В такие путешествия отправляются, конечно, с оружием, но в случае встречи со зверем пускать в ход оружие можно лишь очень опытному охотнику и меткому стрелку. Если же этого нет, то нечего и пытаться стрелять в медведя, так как, раненый, он чрезвычайно опасен, яростно бросаясь на охотника. В этом случае спасителем может оказаться това­рищ, если он не растеряется и сумеет во время убить зверя сбоку выстрелом в ухо. Еще надежнее хорошая собака, ко­торая в таких случаях «садит» медведя, т. е. рвет его сзади и заставляет оборачиваться назад, на себя, чем и дол­жен воспользоваться стрелявший, чтобы подальше уйти от разъяренного зверя. Отступление, однако, производится не сломя голову, а с оглядкою и с оружием наготове, так как медведь обычно бросается вслед за убегающим.

Во избежание таких рискованных переживаний лучше не делать гадательного выстрела, но, встретясь со зверем, остановиться и спокойно стоять на месте. В таких случаях зверь, постояв некоторое время перед человеком, сворачи­вает в сторону и уходит в лес. Иногда он поднимается на задние лапы и плюет на человека. Но, в конце концов, все же уходит в лес. Правда, бывали случаи, когда зверь слишком долго держал человека перед собою, около четы­рех часов, очевидно, не решаясь повернуться к последнему задом, но, тем не менее, приходится настойчиво рекомен­довать спокойно выстоять некоторое время перед зверем; мне неизвестны случаи нападения его на человека без повода  со  стороны  последнего.

Несколько серьезнее создается обстановка при встрече с медведицею, если при ней находятся медвежата. Послед­ние часто обнаруживают склонность поиграть с человеком, начинают кувыркаться у его ног, что вызывает недовольство мамаши. Медведица начинает недвусмысленно рычать, ста­рается  отвлечь к себе  медвежат,  а если  это  ей  долго не удается, может обрушить свой гнев на человека. Поэтому, увидев семью, надо тотчас же, не торопясь, начать отступле­ние, но отнюдь не оборачиваясь к медведице спиной, чтобы не побудить ее к преследованию.

Если же медведица все же начнет наступать (она делает это, иногда приближаясь спиральным движением), то спа­саться бегством, конечно, значит погубить себя. В этом случае спасение в хладнокровии. Только не потеряв его, можно выбрать подходящий момент и рассчитанным выстрелом уложить зверя. Хорошо в таких случаях бросить животному что-нибудь, напоминающее человека, например, ком из верхней одежды: зверь хватает его, стоя на задних лапах, яростно треплет, создается момент, удобный для выстрела. Остяки, пользуясь этой повадкой медведя, выхо­дят на него с ножом, бросив ему куклу, распарывают брюхо ножом.

Там, где водятся дикие козы, неопытные экскурсанты рискуют пережить не одну тревожную минуту. Дело в том, что козий крик иногда издали кажется внушительным ревом, который при незнании легко приписать медведю. В результате неизбежен серьезный переполох. Медведь не столько  ревет,  сколько  мычит наподобие  коровы.

В тихие ночи, сидя в немой тайге у потрескивающего костра, можно «слушать тишину», отчетливо улавливается звук медленно падающего листа; в такие ночи насторожив­шийся слух ночного дежурного уловит в замершей тайге какое-то игривое посвистывание, словно гуляет по лесу ка­кой-то человек и насвистывает какие-то примитивные мело­дии. Звуки эти в свое время заставили дежурного одной из экскурсий на Северном Урале во время ночевки в тайге потушить костер, разбудить спавших товарищей и с ору­жием в руках до утра прислушиваться, не хрустнет ли ветка под ногами крадущихся злоумышленников. Потом, выйдя к селениям, экскурсанты узнали, что эти таинственные зву­ки — отдаленный  лай  лисицы.

Впрочем, ночная тайга полна таинственными звуками, но пугаться их не следует, наоборот, к ним надо чутко при­слушиваться: они расскажут много интересного. Вы услышите (именно только ночью), как падают с гор камни, как река тащит по дну с раскатистым гулом эти осколки. Со­всем около вас шмыгнет белка, уставив на невиданное зре­лище пару черных точек. Приоткрыв смыкающиеся глаза, вы увидите вдруг прелестную мордочку лисы, протянув­шуюся к висящей на ветке дичи.

А иногда услышите здесь и человека, такого же инте­ресного, как и остальные обитатели величавой лесной сти­хии, подчас простодушного, подчас лихого и опасного.

Но опаснее лихого человека здесь болезнь. Ваша группа далеко ушла пешком в горы, оторвалась от людей, от лодки, и вдруг болезнь сваливает кого-либо из товарищей. Хорошо если это что-нибудь скоропреходящее: человек отлежал дня два-три, оправился и пошел дальше. Но как быть, если бо­лезнь затягивается, если идти нет сил, если сломанная нога не позволяет даже шевельнуться?

В таких случаях один выход: сделав больному все, что позволяют знания и средства, устроить из легких жердей и простыни носилки и взять направление по компасу и карте к ближайшей реке.

Добравшись так или иначе до реки, надо нарубить сухо­стоя, связать веревками и ремнями плотик, уложить на нем больного и с величайшей осторожностью спускаться по реке до первых поселений, где дальнейшее плавание можно будет вести в лодке.

Плотик сколачивается не слишком широкий, иначе в по­рогах он будет попадать на камни, и его скоро разобьет. Вообще плавание на плотике по горным речкам требует большого внимания. Помимо камней, торчащих из воды, утлый плотик жестоко страдает от камней, скрытых под водою, расшатывающих и разбивающих его, заставляю­щих экскурсантов то и дело приставать к берегу и туже стягивать ослабевающие связи. Помимо камней, реку часто перегораживают подмытые с берега и опустившиеся в воду поперек реки громадные деревья. Если дерево хоть немного приподнято над водой, то можно проплыть под ним, при­никнув пониже к плоту, если же дерево глубоко треплется в воде, то остается приставать к берегу и топором прору­бать дальнейший ход для плота.

Выйти, таким образом, с больным из леса можно лишь при наличии двух здоровых товарищей; таким образом, в экскурсию этого рода следует отправляться группе не меньше чем из трех человек.

Серьезным препятствием движению в этих областях яв­ляются горелые леса, тянущиеся иногда на десятки кило­метров. Громадные скелеты деревьев то создают картину ландшафта глубокой осени с завывающим меж голых ство­лов и ветвей ветром, то, поваленные ветром, образуют настоящее кладбище лесных великанов, остовы которых пере­путываются один с другим в непроходимый хаос отовсюду торчащих сухих ветвей. Пробираться сквозь эту чащу чрезвычайно трудно, особенно с грузом на спине и на плечах. В одних местах приходится ползком двигаться под ство­лами, в других — перебираться через деревья, причем в том и другом случае то и дело рвется одежда, протыкается острыми сучками обувь, до крови царапаются руки, нервы же напрягаются до последней степени: ведь ежеминутно ожидается неверное движение или неверный шаг, падение на острый сук — в результате может оказаться глубокое ранение, потеря глаза и т. п.

Для  таких  участков  необходимо  иметь при  себе лег­кий и острый топорик. Идут экскурсанты вереницей, один за другим, в трудных и опасных местах оказывая взаимную помощь, причем идущий впереди и расчищающий топором путь по очереди сменяется идущими сзади.

Если горелый участок невелик, то его лучше обойти.

На  Урале нередки  пещеры, имеющие громадное протя­жение. Посещение их представляет большой интерес, но связано и с большим риском, если не принять всех мер предосторожности.  Главная опасность заключается в раз­ветвлениях пещеры, в которых очень нетрудно заблудиться и потерять выход. Если к тому же иссякнет источник света и не останется провизии, то дело может окончиться ги­белью посетителей пещеры. Бывают пещеры и многоэтаж­ные, в которых при неосторожности можно провалиться в темную пропасть. Для предупреждения таких несчастий в пещеру надо брать с собою достаточный запас осветитель­ных материалов и такие вещи, как клубки ниток и мотки веревок. Развертываемый клубок гарантирует правильный обратный путь, веревки же могут спасти человека в случае провала его в какую-нибудь промоину.

С удалением от селений осложняется вопрос с питанием. Купить  провизию  уже негде, поэтому  остается, с  одной стороны, запасти ее, с другой, — пополнять запас охотою. Это вынуждает  иметь  с  собою  ружья,  примерно,  одно на троих, с соответствующими припасами и принадлежностями. Дичи  в лесах  Северного Урала много,  она не пугана, так что неудачный выстрел часто даже не вспугивает птицу с места, особенно тетерок, и птицу можно взять вторым вы­стрелом, не трогаясь с места. На реках водится масса уток. Таким  образом, даже малоопытный  охотник  сможет  про­кормить трех человек дичью. В случае очень удачной охоты некоторый излишек можно заготовить впрок для мест, где дичи мало. Для этого хорошо очищенную, выпотрошенную тушку натирают слегка мелко истолченной солью и подкап­чивают в дыму костра, непрерывно подбрасывая в него свежие еловые ветви.  Тушка при этом слегка  заворачивается листьями лопуха или бумагой.

Помимо этого надо иметь небольшой запас крупы, ка­кого-либо жира, например, хорошо просоленного свиного сала, и тщательно просушенных в печке сухарей. Недосушенные сухари скоро заплесневеют, и их придется выбра­сывать.

Но такие запасы берегутся до последней крайности, когда по тем или иным причинам больше нечего есть. Су­хари же надо сосчитать и распределить их поровну на то количество дней, которое предполагается провести в удалении от селений. Некоторое количество сухарей отклады­вается в неприкосновенный запас на случай болезни. На этот же случай запасается  овсянка.

В таких путешествиях неизбежны моменты большого напряжения всех сил. Очень обыкновенны они к концу, когда сил уже остается немного, каждая вещь кажется особенно тяжелою, а истертые ноги при каждом шаге испы­тывают сильную боль. Чтобы поддержать падающие силы и добраться до первых селений без каких-либо осложнений, следует иметь для таких случаев на человека по полбу­тылки крепкого портвейна или рома и плитки по четыре шоколада.

Останавливаясь на отдых, надо не забывать разуваться, просушивать ноги и обертки и, лежа, класть ноги повыше, но так, чтобы нога по возможности вся лежала на мешке или кочке, отнюдь не одной пяткой: в этом случае ноги плохо отдыхают. Трогаясь в дальнейший путь, надо как можно глаже обернуть ноги, а если они уже натерты, забинтовать поврежденное место. И вот перед самым вы­ступлением съедается кусочек шоколада и выпивается два-три маленьких глотка портвейна: организм сразу оживает, освежается, поднимается настроение, и тяжелый переход смягчается, совершается легче. Ни в коем случае не следует пить вино до охмеления — последнее может привести к совершенно обратным результатам: временный подъем сме­нится еще большим, чем раньше, упадком сил.

Чрезвычайно благоприятно действие портвейна как со­гревающего средства. Насквозь промокнув, в пронизываю­щую стужу северного ветра, устраиваясь ночевать где-ни­будь на берегу шумной горной речки в ненастный вечер, экскурсантам не раз придется иззябнуть до неудержимого стука зубов. Тогда надо поскорее разводить костер с помощью ранее запасенной сухой бересты (можно пользо­ваться и свежесодранной в дождь берестой, только с мень­шим удобством), вскипятить чайник, заварить покрепче чай и пить его с сахаром внакладку, вливая в стакан чая две-три ложечки портвейна, а еще лучше хорошего рома. Каж­дый глоток будет разливаться по телу живительным теплом, и после двух стаканов делается тепло, возвращается хо­рошее настроение, и тогда можно устраиваться на ночь.

Страшна ночь, если не во что укутаться от холода. Бывают и теплые ночи, но они не легче холодных: без конца жалят комары и мошки. Чаще же, после жаркого дня, при ясном небе воцаряется холод, к утру покрываю­щий землю серебряным инеем. Между тем спать хочется сильно, запастись же достаточно теплыми для такого хо­лода одеялами почти невозможно вследствие их значитель­ного веса. Приходится, поэтому, мириться с более легкими одеялами.

Как же удержать необходимое для сна тепло? Наилучше, конечно, иметь с собою одеяло, которое одновременно было бы и легким и теплым, например, одеяло из легкого меха или подбитое хорошим пухом. Одеяло складывается вдвое и сшивается в мешок. В мешке спать тепло. Если же такое одеяло не по средствам, то можно прибегнуть к другим способам защитить себя от ночного холода.

В дождливую погоду в лесу всегда можно найти сухое место под ветвями старой ели или пихты, остающееся су­хим даже в сильные и продолжительные ливни. Под та­кими деревьями и ночуют, разведя здесь же костер и заго­товив дров на всю ночь в виде сухостойных стволов, пней и крупного валежника; мелкие дрова не годятся, так как быстро прогорают, и с ними поэтому много возни.

Если костра мало и по спине пробегает мороз, надо устраиваться  иначе.

Очень хорошо держит тепло костра односкатный ша­лашик, открытый к костру. Он устраивается быстро из тут же нарубленных кольев и еловых веток. Ложатся ногами (разутыми) к костру и головою к нижнему, прилегающему к земле, краю шалаша. Просвет между шалашом и землею плотно заделывается, чтобы в голову не дуло. Под таким укрытием можно отлично отдохнуть, защитив себя от ко­маров сетками, рукавицами и мешками.

Если дров мало и шалашика не из чего построить, можно иначе переночевать. Отыскивается совершенно су­хое углубление, на дне которого могли бы улечься экскурсанты, и с возможно высокими стенками, чтобы в углубле­нии не чувствовалось ветра. Затем дно выкладывается некрупными, но и не слишком мелкими камнями (если их нет близко, то можно обойтись и без мощения), и на кам­нях разводится костер. Приготовив ужин и готовясь спать, выгребают костер из ямы, оставив на камнях горячую золу, но без горящих углей, и место костра выстилают свежими лопухами, травою или мхом, смотря по тому, что есть под рукою. Теперь остается поудобнее улечься на этом мягком настиле и покрыться сверху непромокаемым пальто, вооб­ще чем-нибудь плотным, хорошо держащим тепло, подни­мающееся снизу. Получается ощущение сна на теплой, даже жаркой печке; просыпаться приходится для того, чтобы перевернуться на другой бок, когда один уж слишком под­пекается. В общем бывает очень тепло, так как под «непромоканцами» тепло держится отлично. Это один из надежнейших способов хорошо выспаться в самую холод­ную ночь.

Летом на вершинах Урала можно набрести на колхозное становище вогулов, кочующих в верховьях Вишеры и Пе­чоры со стадами оленей. Отыскать такое становище не всегда удается, но все же можно, если хорошенько повы­спросить жителей ближайших к Уралу деревень. Хорошей руководящей нитью может явиться тропка, остающаяся после прохода вогулов из деревень к себе на кочевья.

Эта тропка, ясно различимая сначала, пока она тянется вдоль той или иной реки, делается малозаметной, когда уходит с реки на склоны Урала. Все же и здесь остаются следы в виде помятой травки или взбитого мха, по кото­рым при должном внимании и можно выйти в район кочевья. Здесь надо чутко прислушиваться — не донесется ли далекий лай собак?

Надо с гребня внимательно в бинокль осмотреть гори­зонт. Если и это не поможет, остается побродить по при­легающим горам: иногда становище вдруг показывается из-за горы, притаившееся в тихой лощине.

На пришельцев немедленно бросаются собаки, дети же и женщины поспешно прячутся в чум. Собак пугаться не­чего и следует уверенно идти к чумам, не обращая на них внимания или подманивая их к себе свистом, но отнюдь не раздражая их палками и камнями. Если собаки окажутся слишком активными, надо остановиться и спокойно дождаться кого-нибудь из чума.

Посетители стоянки принимаются вогулами гостеприим­но: гостей приглашают войти, угощают олениной, на ночь предоставляют места в чуме и совики (шубы) для укрытия от холода. Отблагодарить за прием удобнее всего какими-либо подарками.

В качестве подарков хороши для женщин кольца, серь­ги, цепочки, ленты, лоскуты сукна ярких цветов для укра­шения одежды, зеркальца, душистое мыло, ситец и т. п.

Для мужчин пригодны порох, пистоны, дробь, пули, табак трубки, ножи и  другие вещи подобного характера.

Нельзя забывать и маленьких людей, и для них надо захватить игрушек: трещоток, губных гармоник, игрушеч­ных пистолетов, кукол и т. п. Небольшая трата на этот материал сторицею окупится тою радостью, которую испы­тают дети, получив игрушки, а также и их родители, так как вогулы очень любят своих детей.

Этим можно закончить очерк условий экскурсирования по Северному Уралу, как примера экскурсирования по се­веру вообще.

В основе эти условия остаются те же для всех малона­селенных местностей нашего Союза. Местные вариации этих условий учитываются частью при литературной проработке соответствующего маршрута, частью устанавливаются уже на месте из расспросов местных жителей.

При общении, как с оседлым, так и с кочевым населе­нием надо очень остерегаться заражения сифилисом, кото­рым иногда болеют жители деревни и кочевья. Лучшею гарантией от такого заболевания является пользование своею посудою, вообще содержание себя в чистоте.

Из всего изложенного вытекает необходимость при сна­ряжении экскурсии в малонаселенные области пополнить следующими вещами снаряжение, указанное для пешеход­ных экскурсий.

1.  Тюлевая, хуже марлевая, сетка на голову от комаров и плотный платок размером 70X70 сантиметров.

2.  Плотные холщовые рукавицы до локтей.

3.  Спальный  мешок или легкий полог.

4.  Флакон с дегтем.

5. Нож охотничий.

6. Пол-литра портвейна или рома.

7.  Шоколада полкило.

8.  Сухарей  черных  как  можно  больше,  смотря по нагрузке.

9.  Свиного соленого сала полкило.

10. Зажигалка с запасными частями и флакон бензина.

11.  Свиное сало несоленое.

Вещи общего пользования:

1.  Ружье с  принадлежностями и  припасами,  одно на двух-четырех человек.

Для четырех человек на две недели достаточно иметь восемьсот граммов пороха и пять килограммов дроби № 1 и 2, по два с половиною килограмма каждого номера.

Кроме того, берется десятка полтора разрывных пуль.

2.  Запас осветительных материалов, клубки или катушки ниток, мел и бечева для посещения пещер.

3.  Гвоздей  трехдюймовых полкило  и крепких веревок шестнадцать метров для устройства носилок в случае забо­левания и для связывания плотика.

Общий вес такого снаряжения достигает шестнадцати килограммов. Это тяжеловато, но неизбежно. Надо поза­ботиться о широких и мягких лямках, о плотной укладке вещей в мешке и сумке, вообще сделать все, что было рекомендовано принять во внимание при снаряжении пе­шеходной  экскурсии.

Тяжелы и опасны экскурсии в малонаселенные области при тех ограниченных средствах, которыми обычно распо­лагают наши экскурсанты.

Приходится переносить серьезные лишения, преодолевать опасные препятствия, рисковать здоровьем и жизнью. Не раз вспоминают они с сожалением дом, интернат своей школы, культурную обстановку и даже, может быть, дают зарок никогда больше в такие места не забираться.

Но, как правило, вернувшись домой, они оказываются непоправимо влюбленными в далекий край, в хмурое небо над темной тайгой, в пустынный величавый ландшафт горных цепей, в игривую и коварную живость горных потоков. Пленники своих воспоминаний, они долго горят переживаниями дней скитания, и с неудержимою страстностью замышляют новый поход в еще более далекий и хмурый край, часто с затаенной надеждой вернуться обратно с подарком Советскому Союзу: с новым месторождением угля, железа, золота. Не оправдывается ли риск с лихвою?

Теперь рассмотрим условия экскурсирования по край­нему югу — по Средней Азии (южные районы Казахстана, Узбекистан, Таджикистан, Туркменистан).

Отправляясь путешествовать по республикам Средней Азии, необходимо учитывать особенности их природы.

Климат разных районов Средней Азии очень различен, изменяясь в зависимости от широты места и высоты его над уровнем моря. Но лето, весна и осень везде характеризуются устойчивой и ясной погодой. Лето в большинстве местностей бывает жаркое, и в температурном отношении наиболее удобны для путешествия весна (апрель, май) и осень (сентябрь, октябрь). Весною природа здесь особенно привлекательна — все  зеленеет и цветет, но осенью, при вы­горевших серовато-желтых травах, край изобилует фрук­тами и овощами, что весьма удешевляет и скрашивает путешествие. Затем осенью становятся менее активны и ядо­виты паук кара-курт, фаланга, скорпион, змеи, в некоторых районах являющиеся постоянной серьезной угрозой не только для путешественников, но и для местного населения. Наконец, исчезают комары и москиты. Итак, наилучшее время для путешествия — сентябрь и октябрь; в южных районах (Термез — Бауманабад-Куляб) и в ноябре обыкновенна сухая и теплая погода.

Однако не следует думать, что путешествие весною и летом особенно утомительно и опасно. Об этом ходит много преувеличенных опасений. Автор этих строк с груп­пой учащихся педтехникума путешествовал пешком по Средней Азии в самое жаркое время — в июле, причем весь груз несли на спине, спали, как правило, под открытым небом и, тем не менее, все были бодры и здоровы, хотя среди экскурсанток были две девушки, далеко не отличав­шиеся хорошим здоровьем. Температура летом, действи­тельно, поднимается высоко, что вызывает усиленное поте­ние. Но вследствие сухости воздуха пот быстро испаряется, и это обстоятельство задерживает перегревание тела, так что жара переносится легко. Необходимо лишь иметь лег­кий светлый костюм. При жарких днях ночи бывают очень свежи. Поэтому для сна на открытом воздухе необходимо иметь теплое одеяло, лучше — мешок из широкого одеяла. Устройство на ночлег в Средней Азии под открытым небом очень облегчается тем, что совершенно отпадает забота об укрытии от дождя, так как с мая по октябрь дождь здесь случается крайне редко и день за днем небо остается го­лубым без единого облачка. Лишь очень редко ясная погода прерывается налетающими бурями, из которых особенно известна  пылевая буря  «Афганец»,  наблюдаемая в южном Таджикистане. Особой опасности она не представляет.

В снаряжении необходимо иметь, кроме упоминавшихся легкого костюма и спального мешка, еще теплый костюм для вечеров и ночей и легкое пальто (летнее, резиновое или кожаное). Если имеется в виду прихватить конец осени или начало зимы, то следует иметь в запасе сапоги: после дождей часто образуется невылазная грязь. Для воды у каждого экскурсанта должна быть фляга.

Если путешествие предпринимается в местности, удален­ные от поселений, и оказывается необходимым иметь при себе запас вещей и продуктов на длительное время, то можно несение груза облегчить, купив ослика. Последний может нести на себе груз в шестьдесят — восемьдесят кило­граммов и, таким образом, значительно облегчить ношу путешествующей группы в восемь — десять человек. В 1934 г. в Таджикистане хорошего ослика можно было купить за двести пятьдесят — триста рублей. Если, осторожно рассчитывая, по окончании путешествия продать животное даже за полцены, то все-таки расход, падающий на человека, будет очень невелик, сил же сбережется много. В отношении ухода ослик очень нетребователен, но это, конечно, не значит, что можно его изнурять непосильной кладью и не заботиться о его кормлении. Это очень милое животное, и среди экскурсантов наверно найдутся желающие взять на себя уход за ним. Очень важно, чтобы этот уход осуще­ствлялся все время одним лицом, вполне ответственным за состояние животного. Покупать ослика надо вместе с при­способлением для погрузки на него вещей и пользуясь консультацией надежного и знающего человека, иначе можно приобрести непригодное для работы животное.

Режим сохраняется обычный, но можно несколько рас­ширить обеденный перерыв, сделав его от одиннадцати до шестнадцати часов и отводя часть этого времени под сон. Соответственно укорачивается время ночного сна за счет более раннего вставания утром. Вечером надо всегда свое­временно становиться на ночлег, потому что на юге тем­неет быстро, между тем до темноты необходимо тщательно осмотреть место ночлега (если ночевка под открытым не­бом): нет ли змей, фаланг, скорпионов и пр. К темноте надо огонь гасить, потому что огонь привлекает к себе фаланг, а может быть, и других опасных животных.

Чтобы днем во время передвижения не страдать от жары, следует дышать носом, отнюдь не ртом. В последнем случае быстро пересыхает носоглоточная полость, и жажда ощущается острее. Кроме того, не следует при первом ощущении жажды пить воду и притом много. Лучше «посмаковать» конфету: выделяющаяся слюна смочит носоглоточную полость и притупит ощущение жажды. А затем можно начать пить воду изредка и небольшими глот­ками: постепенно организм приспособится к новому положению без того, чтобы неумеренным потреблением воды взваливать на  сердце чрезмерную работу.

Очень серьезна опасность заболеть малярией. В неко­торых районах много людей страдает этою болезнью и притом в тяжелой форме. Поэтому раньше, чем отправ­ляться в намеченный район, полезно осведомиться о сани­тарном его состоянии в наркомздраве соответствующей ре­спублики. Кстати может оказаться необходимым, кроме получения запаса хины, пройти через какую-нибудь при­вивку или получить предостережение относительно пользо­вания общею посудою, чужою постелью или потребления непромытых фруктов. В Бухаре и Джизаке нельзя пить некипяченую воду, в противном случае можно заразиться очень тягостным  паразитом — червем  «ришта».

В Средней Азии обыкновенны землетрясения. Поэтому не следует располагаться у основания крутых склонов, с ко­торых могут скатиться камни и глыбы.

 

Глава III

 

Экскурсант с мозолистой рукой

 

I. В Хибины!

 

– Судя по почерку – «хибинцы», – подумал я, взглянув на поданный почтальоном конверт.

Эти ребята более чем занимают мое внимание. В них я почувствовал ту горячую искорку, которая сообщает экскурсиям содержательность и юношескую свежесть. Они полны надежд, веры и порыва. Они жадно ищут применения своим рвущимся наружу силам. Поэтому они отвернулись пока от приветливо улыбающихся всем Крыма, Кавказа и тому подобных мест и устремились мысленным взором к все еще загадочному и жгуче холодному северу.

Небольшая книжка академика А. Е. Ферсмана о Кольском полуострове, о чудесных Хибинских горах решила дело.

– В Хибины! – решили эти трое юношей и, решив, начали сразу деятельно готовиться к путешествию. Я помогал им в этом своим опытом. Затем мы решили, что по пути они заедут в Академию наук и попытаются здесь увидеть кого-нибудь из бывших в Хибинах научных сотрудников с целью порасспросить об условиях путешествия по этому краю.

Несколько дней назад ребята уехали, и вот письмо от них.

Вскрываю конверт и с напряженным вниманием читаю.

«Здравствуйте, дорогой Сергей Иванович!

Сергей Иванович! Вы не можете себе представить, как мы всем поражены! Столько нового, столько впечатлений! Да и самый город, несмотря на следы наводнения, чистейший восторг! Сейчас трудно все передать. Но главная причина нашего восторга следующая.

В Академии наук нас направили в Минералогический музей, где происходило экспедиционное совещание под председательством академика Ф. Когда последнему доложили, что трое волоколамских техникумцев направляются в Хибины и хотят с ним побеседовать, академик Ф. сразу к нам вышел. Мы представились и не успели договорить всего, как почтенный ученый, почти захватив нас в свои могучие объятия, повлек нас в зал совещания, радостно крича: «Нашего полку прибыло! еще молодые ученые!» В зале академик знакомил нас с участниками совещания, говоря: «Молодые хибинцы, наши новые друзья!» Но если ученый был в восторге, то можете себе представить наше состояние!

Нас забрали «в плен» и повели по комнатам музея к огромной карте Кольского полуострова. Мы здесь рассказали все про себя, про свою подготовку, и нам в эти минуты очень пригодилась проработка данных вами материалов.

Но вот, дорогой Сергей Иванович, академик поставил нам вопрос, на который мы, не знаю, так ли ответили, как следовало.

Их экспедиция выезжает сегодня. Проработав дней десять на Белом море, она прибудет на озеро Имандру, около Хибин, и от Имандры двинется в составе трех человек в Ловозерские горы за озеро Умп-Ярви, на совершенно еще неизвестное место. Едут туда лучшие силы во всех отношениях, и, по их словам, экспедиция эта – боевая, решающая! И вот, похлопав нас по плечу, академик Ф. говорит: «Силы свежие, молодые. Мы даем вам предварительную задачу, которую вы исполните, прибыв в Имандру, до возвращения экспедиции от Белого моря. А затем, если ваши силы достаточны, мы примем вас в свою экспедицию, и вы ступите с нами «первой ногой» на совершенно неизвестную землю, но с условием, что вся собранная вами коллекция будет, во-первых, просмотрена специальной ученой комиссией и, во-вторых, если вы откроете что-либо новое или выдающееся, чем удивительно богаты все Хибины, то вы эти находки дарите Академии наук и обогащаете ее научные сокровища. Предварительно мы научим вас работать, дадим инструменты, мандаты».

Нам кажется, что подобное счастье – путешествовать и приносить пользу, в данном случае научному исследованию производительных сил СССР – упускать преступно, и мы поэтому с бурной радостью приняли предложение академика Ф., сейчас же подарившего нам по карте, «последнюю новость». Мы себя сразу почувствовали, как среди действительно старых друзей.

Затем К. долго водил нас по лабиринту комнат музея, сплошь уставленных столами и шкафами с минералами, собранными в Хибинах и вообще на Кольском полуострове, извлекал их из-под стекла, давал в руки, говоря: «Набивайте глаз».

Что это за красота!!!

Ну, и пока, дорогой Сергей Иванович, жмем вам крепко руку и ждем от вас письма с инструкциями и советами.

Завтра в одиннадцать часов дня академик Ф. велел быть в Академии для занятий по подготовке к работам в Хибинах.

Привет заведующему Антону Осиповичу и всем преподавателям.

 

Д. Станкевич и его товарищи:

И. Тумарев и В. Сдобников.

4/VII 1925 г., 10 часов вечера».

 

В радостном волнении дочитал я письмо.

– Ай да молодцы ребята! – невольно вслух воскликнул я, складывая письмо, – Только бы не подались они назад перед неизбежными большими трудностями и лишениями.

Я черкнул по этому поводу ребятам несколько предупредительных советов, но последующие письма меня совершенно успокоили. Все шло отлично. И я с нетерпением ждал уже их возвращения.

 

***

 

Сдержанный стук в дверь, и моя комната наполняется тем свежим, как ветер, и неудержимым, как Ниагара, оживлением, которое присуще бывает бодрой и деятельной комсомольской молодежи. Приветственные восклицания, смех, рукопожатия – все смешалось.

А затем, за стаканами чая,  – искрящийся рассказ о дивных Хибинах, о таящихся в молчаливых скалах сияющих минералах, об этих удивительных художественных произведениях природы; об огромных залежах апатита, обещающих краю громкую будущность; об огромных зеркалах-озерах в оправе из лесистых гор; о вечном дне; о лопарском народе; о радостях и горестях работы; о радости бодрой и деятельной жизни.

– Все это надо рассказать коллективу, – говорю я ребятам.

– Устроим хибинский вечер! – восклицают ребята. Время за полночь. Завтра занятия полным ходом, и ребята уходят, поделившись со мною избытком своих впечатлений.

 

***

 

На двери географического класса появилась надпись: «Вход строго воспрещен». Занятия из него перенесены в другое помещение, дверь заперта. Учащиеся в перемены подходят к этой ставшей вдруг таинственной двери, берутся за ручку, нагибаются к замочной скважине, которая, однако, оказывается заткнута бумагой.

– Что там такое? – слышится недоуменный вопрос. Лишь двое-трое близких приятелей хибинцев имеют доступ в закрытое помещение, и от них узнается, что там готовится выставка собранного материала.

И работа здесь кипит вовсю. Ваня Тумарев, охотник и чучелист, кропотливо возится со ссохшимися шкурками птиц. Постепенно из чего-то бесформенного, из ваты, проволоки и других материалов создаются птицы далекого севера – белые, серые, цветные. Дима Станкевич нумерует минералы и горные породы, делает надписи, располагает образцы в должном порядке, приспособляет освещение, чтобы минералы сияли и показывали все свое великолепие. Вася Сдобников занят отделкой гербария, а затем переходит к своим красочным рисункам и заделывает их в рамки. Мобилизованный из коллектива рисовальщик разложил на полу огромный лист бумаги и пишет на нем клеевыми красками типичный ландшафт Хибин, имея перед собою соответствующий набросок Сдобникова. Приводятся в порядок записи, фотографии, вывезенные характерные вещи. Весь класс превратился в полную напряженного и радостного труда мастерскую, в которой все работающие охвачены огнем творчества и вкладывают в работу без остатка и сердце, и разум.

Когда в полночь гас электрический свет, зажигалась керосиновая тусклая лампочка, и ребята, разместившись кругом нее, продолжали мастерить и творить.

На огонек зашел в класс заведующий техникумом. Увидел кипучую работу, и глаза его вспыхнули воодушевлением и радостью.

– Эх, так бы шла работа на всех уроках! Вот счастье было бы учиться!

 

***

 

Шаг за шагом выставка оформлялась и на третий день настойчивых усилий была готова. Классная комната из мастерской с беспорядочно нагроможденными материалами превратилась в нарядную и уютную комнату-музей. Вот вдоль левой стены прихотливыми рядами разместились засушенные растения, давая представление о растительности края.

Вдоль правой стены на столах выстроились птицы, банки с водными животными, на стене – засушенные морские животные: морские звезды, ежи, крабы (ребята после Хибин еще поработали несколько дней на Мурманской биологической станции).  Прямо против входа у стены развернулись минералогические коллекции, поблескивая разноцветными гранями минералов. В рамках на стенах – множество рисунков и фотографий. В особом уголке – снаряжение путешественников. Под каждой вещью – надпись: название вещи, место и время нахождения, роль в жизни природы и в экономике края.

Комната выметена, вымыта, украшена цветами, ярко освещена.

После этого было вывешено объявление о дне открытия выставки и о вечере, посвященном путешествию в Хибины.

В назначенные день и час у дверей выставки собралась внушительная толпа учащихся, рабочих, служащих и преподавателей, жаждущая проникнуть в до этого недоступную комнату.

Но главный распорядитель дня Дима С. объявил: – Товарищи! Чтобы не было беспорядка, будем впускать по пятнадцати человек.

Вслед за этим дверь немного приоткрылась, и в комнату влились первые пятнадцать. Дверь снова закрылась.

У каждой коллекции свой объясняющий.

Не торопясь, толково, как знатоки своего дела, рассказывают ребята о вывезенных ими предметах, стараясь по этим предметам привести слушателей к ясному представлению о крае и к пониманию его главных особенностей. И посетители слушают, затаив дыхание, о коврах морошки, о карликовых стелющихся березах, о ползающих по дну океана морских звездах, о странной рыбе камбале с обоими глазами на одной стороне, о минерале, который есть лишь в Лондонском музее, в музее Академии наук СССР и... в волоколамском техникуме, о горах апатита и о применении его в народном хозяйстве и о многом, многом другом.

Окончил рассказчик свое повествование, и со всех сторон сыплются вопросы – нетерпеливые, многочисленные, выдающие высокую заинтересованность и взволнованность посетителей. И объясняющий, охотно отвечая на одни вопросы, по поводу других говорит, что об этом узнаете сегодня вечером из докладов.

Одна за другой проходят группы через выставку, и видно по лицам многих ребят, что они уже почувствовали, именно здесь и в первый раз, что такое организованное и содержательное путешествие. В блеске глаз и в сосредоточенности лиц видна думка – «и мне бы поехать!»

Учительницы окрестных сельских школ, просят задержать выставку на несколько дней, чтобы показать ее своим питомцам. О том же просят учителя семилетки. О том же хлопочут техникумцы: ведь они сегодня все не успеют пройти через нее.

Дима С. бежит к заведующему.

Последний разрешает.

Устроители выставки сияют, торжествуют. На них обращены все взгляды. Они с избытком вознаграждены за кропотливый труд, за бессонные ночи у коптящей лампочки, за напряженную работу.

 

***

 

Слишком быстро приближаются объявленные восемь часов вечера. Еще столько дела! Не хватает лампочек, не расставлены скамьи, только устраивается проекционный фонарь, но устроители вечера натиском преодолевают одно затруднение за другим, и в восемь зал готов принимать гостей.

Дверь открывается, и река людских тел разливается по залу, наполняя его говором, смехом, оживлением. Заняты все места, проходы. Сзади стоят не только на полу, но и на скамьях.

Ровно в восемь на сцене появляется Дима, главный инициатор и вдохновитель путешествия. И сразу весь зал загремел рукоплесканиями. Дима пытается что-то говорить, но приветствия звучат еще восторженней, и Дима смущенно ждет конца им. Когда они начинают ослабевать, Дима говорит:

– Товарищи! Для начала давайте...

He успел Дима договорить своих слов, как вдруг мощный и гордый аккорд рояльных звуков наполнил притихший зал, и вслед за тем хор спевшихся молодых голосов, разместившихся заранее среди гостей, рванулся вперед победным пением. Зал подхватил песню, и она слила всех в один чутко настроенный коллектив.

Когда же замирают последние звуки песни, на сцене снова появляется Дима и, снова осыпанный рукоплесканиями, начинает говорить. Его музыкальный, чуткий слух отлично уловил тоны и настроение только что смолкшей песни. Дима как будто перехватил певучую мелодию, насытил ею речь свою, и эта речь лилась свободно и красиво, словно продолжение песни. Он рассказывал о рождении их замысла, о мечтах и планах в тесном кругу товарищей в поздние зимние вечера, о выковывании тяжелыми работами средств на путешествие, о прочитанных книгах и протертых насквозь картах, о счастливейшем часе отправления, о сказочных событиях в Академии наук. Он говорил, что пережитое ими – один из счастливейших периодов жизни и что это счастье доступно каждому из присутствующих в зале. И Дима призывал ребят следовать их примеру.

После этого вступительного слова на полотне проектировались наброски с натуры В. Сдобникова, сопровождавшиеся его объяснениями.

Перед зрителями развертывались озера с теряющимися в далях островками, лесные просторы, суровые выступы гор, тесные ущелья, примитивные вежи лопарей, сами лопари. С каждой картиной ясней и ясней очерчивался образ далекого края, и из туманного и неопределенного он становился живым и близким.

 

***

 

После короткого перерыва в замершем во внимании зале с докладом выступил Вася Сдобников.

– ...Вошли в тайгу и сразу, точно по команде из засады, нас окружили рои мошек и комаров. Облепили, полезли в рот, в нос, в рукава.

Особенно неприятна мошкара. Она не впивается в тело, как комар, а грызет кожу, после чего появляется кровь и искусанное место начинает сильно зудеть. Но у нас есть марлевые сетки, и мы закрываем ими наши головы.

Подъем все круче и круче. Тайга редеет и, наконец, совсем прекращается: мы выходим из лесной зоны. Перед нами залитая лиловым светом ночного солнца вершина Маннепахка.

Взбираемся на нее. Комары и мошкара пропадают. Их относит легким ветерком, который постоянно дует на вершинах. Кругом на сотни километров темная зелень мурманской тайги, уходящей к Ледовитому океану.

С горы она напоминает огромный луг, сочный и зеленый, среди которого блестят озера. Далеко на северо-западе, как синие легкие облака, висят на горизонте норвежские горы.

Большое озеро Имандра, на восемьдесят километров длины и пятнадцать ширины, кажется отсюда узенькой блестящей лентой, на которой резкими пятнами зеленеют острова.

Полазив по обрывам и кручам, вдоволь натешившись спусканием вниз больших камней, когда они, как огромные мячи, подпрыгивая, несутся вниз и, исчезая с глаз, с грохотом раскалываются на куски, насмотревшись до боли в глазах на огромные дали – принялись за работу.

Хибинские горы представляют собой удивительные скопления редких и даже нигде не известных минералов. Таковы, например, лопарит, мурманит, рамзаит, уссингит и многие другие. Некоторые из них, как, например, эвдиолит, кроме интереса научного представляют и практический.

Такое скопление редких минералов отчасти объясняется тем, что ледник, спускавшийся со Скандинавских гор, был наибольшей мощности и силы. Он стер верхние, более рыхлые напластования и обнажил породы, которые в других местах обычно скрыты под более поздними наслоениями.

Долго бродили по склонам, спускались в каменистые ложа высохших речек, разбивали молотками горные породы и выбирали хорошие, крупные кристаллы минералов.

Наконец устали. Да и насчет «шамовки» пора было подумать. Отправились к лагерю, который представлял собою кусок брезента, натянутый на большие валуны.

Пока варится обед, рассматриваем и записываем минералы. После обеда снова лазаем по обрывам, снова стучат молотки, и сумка за спиной  делается все тяжелее от богатой добычи.

Наконец, решили идти спать, ибо, судя по солнцу, было около двух часов ночи.

Вообще, всякий порядок, к которому люди привыкают везде, где день сменяется ночью, у нас отсутствовал. Иногда не спали по полутора суток, и как-то не хотелось совсем спать, иногда спали по четырнадцать-пятнадцать часов подряд. Ложились по утрам, вставали по вечерам и работали ночью, хотя на самом деле никаких ночей и вечеров не было, а был все время день. В питании тоже отсутствовал всякий режим. Проработав в горах еще одни сутки, решили отправиться на станцию и, нагруженные тяжелыми сумками с минералами, спустились с гор.

Весь следующий день провели за нумерацией и упаковкой собранной коллекции.

Так проработали несколько дней, причем не только собирали минералы, но охотились, снимая шкурки с убитых птиц, собирали типичные растения гор и тайги, рисовали... Речь докладчика звучит спокойно и деловито. Зал – весь превратился в слух. Отвернувшись в сторону, можно подумать, что в зале никого нет, кроме говорящего докладчика. Как и тысячи лет назад, велики еще сила и обаяние рассказа о странствиях, и Навзикая, внимающая Одиссею, и Дездемона, слушающая Отелло, – вечные образы вечного свойства человека.

– ...Умп-Явр – большое озеро, лежащее восточнее Имандры. За этим озером – Ловозерские горы, в которых и предполагала повести свою главную работу наша экспедиция.

Рано утром мы тронулись в путь. За спиной у каждого висел большой мешок с провиантом. Особенно тяжел и невыносим был первый день пути. Уже через час по выходе почувствовали мы всю прелесть тридцатикилограммовой нагрузки. Мешок беспощадно давил к земле, сгибая туловище чуть не под прямым углом к ногам. В таком положении находились весь путь. Узкие лямки резали плечи. Шли днем, когда особенно сильно нападает мошкара.

Термометр показывал африканскую жару, казалось бы, невозможную за полярным кругом: 41°Ц.

В довершение всех бед начальница экспедиции сбилась с пути. Да и не хитро было сбиться. Только привычный глаз лесного жителя мог различать эту тропу, год тому назад протоптанную оленями и сапогами. Следов, конечно, никаких не было, и на первый взгляд, в сущности, и никакой тропы не было. Кругом зеленый ковер мха. И только наметавшийся глаз замечал то сломанную сухую ветку, то выбитый каблуком или копытом гнилой пенек, то сухой клок мха, выдранный каблуком еще в прошлом году, и по этим признакам определял направление.

Я только через неделю научился хорошо различать эту тропу, а то абсолютно ее не видел.

– Правда, были еще зарубки на деревьях, которые, пожалуй, играли большую роль, чем тропа, но и эти за давностью времени потускнели, а в иных местах, где много сухих деревьев, были совсем незаметны.

Долго искали утерянную тропу и зарубки, возвращались назад, рассыпались в разные стороны, перелезали нагромождения наваленных деревьев, аукались. А мешок все ниже и ниже пригибал к земле. И хотелось сбросить его с себя, упасть на мягкий, влажный мох и расправить уставшие члены.

Наконец, тропа была найдена, и, выстроившись гуськом, похожие на караван одногорбых верблюдов, тронулись дальше. И только часам к восьми вечера мы подошли к первому привалу на берегу Голубого озера.

За десять часов было пройдено двадцать километров. На стоянках находились подолгу, часов по четырнадцати – шестнадцати. Нужно было одеревенелым ногам и саднившим плечам дать основательный отдых. И приходя на стоянку, обычно падали на мох и так лежали некоторое время без движения. Потом начинали располагаться на ночлег. Купались в ледяной воде озера или горной речки, собирали дрова и варили обед. А после обеда, свернув неизменной «махры» и повеселев, садились у костра и затягивали песни. И, наконец, когда слипались глаза и голова свисала к потухающему костру, начинали укладываться спать. Завертывались и укутывались, несмотря на жару, в одеяла, шубы, плащи и наглухо обматывали ноги и голову. Это нужно было делать, чтобы избавиться от комаров и мошкары. И все-таки, несмотря на предосторожности, во время сна голая рука или нога высовывалась наружу и через минуту делалась серой от комаров. Но и это не нарушало сна. Так шли еще два дня. Второй день шли по перевалу – единственно удобному и короткому пути к Умп-Явру, а на третий день снова спустились в тайгу. Плутать больше не приходилось. И, наконец, на четвертый день рано утром мы подошли к озеру, вернее, к одному из его заливов. На другой стороне залива виднелись какие-то шалаши и постройки. Это было летнее становище лопаря Петра Галкина, уже известного экспедиции с прошлых лет. А отец этого лопаря встречал первого исследователя Кольского полуострова – ученого Рамзая.

Нам нужно было переправиться на другую сторону залива. Но как дать знать о себе? Лопари, по-видимому, еще спали, так как около вежи не было заметно никакого движения. Решили кричать хором. В ответ на крик послышался рев оленей, потом залаяли собаки, затем отворилась дверь вежи и оттуда вышел какой-то человек.

Посмотрев в нашу сторону, он отчалил лодку и поплыл к нам. Это был сам Петр Галкин. Поздоровался. Остро ощупал глазами тех, кого видел впервые, на мгновение остановившись на каждом лице, как бы запоминая его. Потом пригласил в лодку. И сразу же засыпал нас вопросами: «Как дела в России? Как поживает Александр Евгеньевич (Ферсман)? Почему он не приехал?» и т. д. И как-то не вязалось то, что я видел и слышал, с тем представлением, которое сложилось у меня о лопарях. Правда, он в последние годы потерся среди экспедиций, часто бывал в Мурманске и кое-чего успел нахвататься. По-русски он говорил отлично, и это было тем более удивительно, что на ст. Имандре я встретил двух лопарей, которые давно уже живут среди русских и по-русски не знают ни слова.

Когда мне пришлось с ним разговаривать, то первым его вопросом был вопрос о вере. «А скажи, вот, товарищ Василий, много у вас верующих?» Я ответил, что есть еще пока, но с каждым днем делается меньше, и в свою очередь спросил, как у них дела насчет этого. «Как у нас? Да почти так же, как и у вас. Я вот уж как два года бросил и богу молиться и в церковь ходить. И многие у нас так. Ругаюсь с женой из-за икон». Но, очевидно, еще не уверенный в себе и своем неверии, спрашивает: «Ну, а все-таки, товарищ Василий, как ты думаешь, есть бог или нет?» И зная, что мы скоро уйдем от него и снова останется он один с семейством коротать долгую полярную ночь и слушать песни северной вьюги, он спешит выложить все вопросы и недоумения, которые у него возникли. С вопросов о вере он перескакивает на дрова. Его интересует, нужно ли на станцию дрова подвозить, почем там хлеб, можно ли сейчас иметь ружье с винтами (винтовку) и сколько оно стоит, не нужны ли где его оленьи рога, которых у него много. С этих вопросов снова переходит к вопросам более общим.

Километрах в двадцати от Умп-Явра есть поселок Ловозерский Погост. Это лопарская столица, ибо других значительных поселков у лопарей Кольского полуострова нет. В поселке около ста дворов. Там уже вместо веж у лопарей имеются избы, а по свидетельству Петра Галкина, у богатых даже двухэтажные дома.

В этот поселок съезжаются лопари на зиму с озер, где они занимались рыбной ловлей. Стада оленей в летнее время уходят безо всякого присмотра в горы или на берега Ледовитого океана. Их гонят туда мошкара и комары.

Зиму лопари проводят на охоте; главный предмет охоты – белые куропатки, которых очень много. В этой охоте участвуют даже дети. Школы в Погосте до сих пор не было, но в этом году она открывается, ибо мурманский исполком отпустил значительные средства на ее оборудование и на устройство удобопроходимой тропы от Мурманска до Погоста. В Погосте есть также ячейка ВЛКСМ, но из-за отсутствия связи с Мурманском работа была не налажена. А тяга к знанию у молодежи, насколько нам удалось выяснить, очень велика.

Возвратившись на Имандру, мы отправились в Мурманск. Оттуда в Александровск. Там при содействии Мурманской биологической станции удалось собрать большую зоологическую коллекцию. А в конце августа мы возвратились домой.

Что же дала нам эта экскурсия?  Очень многое. Нам, участникам, она дала массу незабываемых знаний и впечатлений о Мурманском крае, о его населении и природе, во-вторых, дала нам навыки исследовательской работы среди природы и населения.

А техникуму экскурсия дала богатые коллекции, собранные нами, в особенности минералогическую, и зоологическую, много набросков с натуры типичных видов, селений, лопарских жилищ и прочие фотографии и наши записки.

Все это нужно техникуму в его повседневной учебной работе.

Так провели мы свою экскурсию.

Снова бурные аплодисменты, и затем – поток вопросов, показывающих, что рассказ проник в глубины сознания слушателей, захватил их, породил в них новые чувства и мысли.

Когда эта жажда была несколько утолена, на сцене появился Василий Иванович, преподаватель физики и отличный певец. При снова притихшем зале он запел под аккомпанемент рояля «Песнь варяжского гостя» Римского-Корсакова.

Опять в музыкальном изображении раскрылся перед слушателями суровый и величественный север с дробящимся о скалы хмурым морем, с людьми бесстрашными, «что в море родились и в море умирают». И с новой силой потянуло чуткие сердца к холодному, волнующему, влекущему северу.

В заключительном слове я кратко обрисовал общественное значение таких путешествий: помимо непосредственной пользы обществу они переполняют сознание бодростью, радостью творчества, делают невозможными упадочничество и нытье и дают в руки каждому ключ к действительному, «общественному» счастью.

Я призывал собравшихся отрешиться от косности и неподвижности, от шаблонного и бессодержательного использования отпусковMsoNormalp class= и перейти к посильным продуманным путешествиям, подобным хибинскому.

Зал опустел, но «хибинцы» не расходились.

– Чаек бы устроить! – подал кто-то мысль.

– Чай, чай! В выставочной комнате!

Электричество уже было потушено, и мы собрались у той же керосиновой пятилинейной лампочки.

Ребята на примусе вскипятили воду, принесли из общежития чаю, но больше ничего не нашли. Тогда я сходил на квартиру и прибавил к чаю хлеба и случайно оказавшегося у меня меда. «Артистический чай» получился великолепный. Была выпита вся вода, съедены до крошки хлеб и мед и рассказано было много разных случаев и из хибинского и из других путешествий.

Можно быть уверенным, что экскурсии, подобные хибинской, оставят глубокие следы в сознании ее участников.

 

 

2. Письмо с моря

 

«Дорогой С. И.!

Бесконечно благодарен вам за то, что толкнули меня на Черное море.

Дело было так.

Прибыв в Севастополь, первым делом сдал вещи на хранение и понесся к Артиллерийской бухте. Подошел к бухте. Увидел два двухмачтовика и много одномачтовых парусомоторок. Подошел к одному судну. – Шкипер на борту? – Нет, вон он стоит. – Подхожу к человеку в белом морском костюме с лицом видавшего виды моряка. Обращаюсь с просьбой принять в команду.

– Нет, у меня уже набрана команда.

– Но хотя бы в практиканты?

– Нет, у меня уже есть ученик.

– Что же вы мне посоветуете делать?

– Обратитесь в Совторгфлот, у него много судов...– равнодушно отвернулся.

Разговоры с капитанами других судов окончились тем же. Поиски на северном рейде – тем же. Все мне говорили, что устроиться практикантом – дело безнадежное, так как каждое судно заполняет «броню» студентами морских училищ.

На следующее утро я начал с Морагентства союза водников, комсомола и других учреждений. Везде очень учтиво отвечали, что ничего невозможно поделать: только в счет «брони», только через биржу труда...

Измученный бесцельной беготней и зверским солнцем, погрузился в хладные волны бухты, и тут у меня украли часы, кошелек с серебром и багажную квитанцию (спасибо оставили документы и удостоверение аккредитива на пятьдесят рублей). Я проклял Севастополь и собрался уже бежать в Одессу, но вспомнил ваш совет – долбить до последней капли – и еще раз пошел к Базарной бухте...

И вот я уже двое суток на борту «Быстрого», уже занесен в «судовые роли», как шестой матрос-ученик. Сговорился с капитаном, что буду ему платить за харчи столько, сколько выйдет (говорят рублей десять – двенадцать). Люди мне нравятся.

Капитан – типичный украинец, закаленный многими годами штормов. У него резкий профиль, голубые вечно прищуренные глаза под нависшими рыжеватыми бровями и зычный голос. Я еще ни разу не видел у него улыбки, но зато слышал, как артистически он лаялся с капитаном моторки из-за места в бухте.

Боцман – тоже украинец, тридцати шести лет, но очень жизнерадостный человек. Я угощаю его папиросами, а он уговаривает меня купить обязательно «лоцию», в которой все написано, что нужно знать мореходу. Он спрашивает меня о том, во сколько этажей дома в Москве, живы ли мой отец и матка, и уговаривает меня приобрести фуражку, «бо в море холодно».

Матрос Хведька – двадцати двух лет – хлопец с грудным украинским голосом. – Ну, як, Коля, в Москве не качают таку помпу? – спрашивает он, когда мы с ним выкачиваем из трюма бьющую шипучим фонтаном воду.– Що, Коля, в Москве не шамают о цю рыбу? – когда, усевшись вокруг низенького стола, мы руками очищаем соленую «став-рыбу» с картошкой, а после запиваем ячменным кофе и т. д.

Кухарь Гришка – шестнадцатилетний пасынок боцмана, голубоглазый и льноволосый парнишка, разговаривающий меньше всех и работающий больше всех. Когда команда покуривает, сплевывая через борт, он возится в своем камбузе; когда по сильной зыби команда ставила судно в бухте, он под окрики капитана, без слова, как кошка, бросался то на бушприт, то в шлюпку, то к «размаху» якорной цепи. Вечером мы расстилаем с ним брезент на шканцах и, глядя на огромные трепещущие звезды, перекидываемся несколькими словами. – Гриша, ты знаешь, что такое звезды? – Зори? Не, не знаю. – А комету ты видел? – Що таке? Комету? Не, не видел...

Матрос Павка – беловолосый парень, очень молчаливый.– В вас, наверное, кныжкы интересные е? – спросил он меня первым делом. Я ему дал бывшую у меня книжку и теперь часто вижу его за чтением.

Если завтра окончим погрузку, завтра же пойдем в Николаев.

Еще раз спасибо, С. И., и до свидания.

Пишите в Николаев до востребования.

22/VI 1929 г.                                                                                Н. Н.»

 

3. На парусной шхуне

 

В порту

– На шхуне доставили из Евпатории соль и торопились от нее освободиться. Когда я подошел к боцману за распоряжением, где мне работать, выгрузка была временно приостановлена. Масса соли в трюме, постепенно уменьшавшаяся, оказалась отстоящею от люка в палубе почти на рост человека, и трюмным было уже не под силу так высоко подавать корзины с солью. Необходим был посредник между низом и верхом, который принимал бы корзины от трюмных и ставил бы их на палубу.

Для него матросы, под руководством боцмана, устраивали на равном расстоянии от груза и люка мосток из доски, прикрепляя ее концами к двум столбам, поддерживавшим палубу у переднего и заднего краев люка.

Боцман Парфен Корнеич Хмуров был человек нервный и вспыльчивый.

Каждое свое распоряжение и приказание он заключал едким, мастерски выговаривавшимся ругательством, так что крепкие слова, как тяжелые комья грязи, метко падали на головы работавших матросов.

Однако лицо и вся фигура боцмана не выявляли в нем человека действительно грубого. Хмуров был высок ростом, худ, но крепок и подвижен, несмотря на свои пятьдесят лет. Он носил темно-синюю однобортную куртку и темно-синие штаны, падавшие складками на грубые черные башмаки. На стриженую, чуть серебрившуюся голову был крепко одет синий картуз с маленькими округлыми полями и узким ремешком на двух медных пуговках над козырьком. С синим тоном одежды хорошо гармонировало загорелое лицо с немного запавшими щеками, с резко очерченным подбородком и седеющими усами. Из-под сошедшихся бровей поблескивали глаза человека молчаливого и замкнутого. Сутулая спина и прямо и смело поднятая голова красноречиво говорили, что боцман немало пережил на своем веку. Его общий облик отражал трагизм прошедшего, в глазах же светилось то стихийное устремление вдаль, которое наполняет душу каждого заправского моряка. Стегающая же брань его, чувствовалось, не имела значения брани в прямом смысле, но была лишь своеобразным подбадриванием. Однако матросы за нее все же ненавидели Парфена Корнеича. В глазах их то и дело загорался огонек злобы, вещи под руками слишком стучали и грохотали, и работа производилась «с сердцем» и с повышенным настроением.

Но вот приготовления кончены: мосток под люком готов, поправлены мостки береговых грузчиков, выравнивающие их путь от весов к вагонам на набережной, над люком растянут белый тент для защиты команды от жгучего солнца.

Все заняли свои места. Матросы расположились в трюме на грудах блестевшей соли, береговая артель на своих мостках, мне боцман указал доску передатчика.

На минуту, как бы перед выступлением в путь, все притихли. Один спешил выкурить крепкую до одури цигарку, другой вытирал подолом рубахи пот на лице, иной просто пользовался случаем побыть в покое и глазел на клокочущую жизнь порта.

Но вот к люку подошел боцман, быстро оглянул массу соли в трюме и решительно стал у весов.

– Начинай, – коротко бросил Парфен Корнеич.

Все в раз поднялись. Двое трюмных взяли по лопате и стали живо, точно состязались в скорости, наполнять солью корзины – «кохи» – одну за другой. Лишь только одна наполнилась, третий трюмный схватил ее за ушки, метнул вверх, и тяжелая корзина стала на доске у моих ног. Я нагнулся, с разгоном поднял ее чуть повыше палубы и разом опустил около боцмана у весов. Между тем, у ног стояла уже вторая коха, и, едва я поднял ее, как подлетела третья, за ней четвертая, пятая – и так пошли они ходить вверх, торопя одна другую. Я с трудом успевал подавать кохи; стоило выпрямиться, чтобы «перевести дух», и уже слышался сердитый окрик трюмного: – Эй, эй, коху!

Боцман не отставал от нас. Быстро и отчетливо работая, пересыпал он соль из кох в бочку на весах и бросал пустые кохи мне, я перебрасывал их трюмным, и эти, не выпрямляясь, насыпали тускло поблескивающую соль в слетающие к их ногам кохи.

Когда бочка на весах наполнялась, грузчики рассыпали соль по мешкам и мешки на спинах уносили в вагоны.

Чем далее, тем все эти действия становились короче, точнее, теснее сцеплялись одно с другим, совершались быстрее, и работа приобретала все более широкий и стремительный размах. Опускались и поднимались матросские спины, размеренно двигались узловатые руки. Пенящейся волной шумела соль под ударами лопат. Покряхтывая, садились корзины у моих ног и у весов. Веселым каскадом низвергалась соль в бочку. Взвизгивала сходня под бегающими по ней грузчиками, и соль непрерывным потоком вливалась в вагоны.

Разгоряченные солнцем и движением, матросы сбросили рубахи и работали полуголые, и все-таки крупные капли пота, как смола в жаркий день на соснах, выступали на коричневых лицах и широких спинах. Лица выражали сосредоточение в деле, были хмуры, но за видимою хмуростью светилось в глазах истинное веселье. Всем нравилась кипучая живость этой гонки соли.

В ритме работы, в последней простоте выкристаллизовавшихся сурово-пластичных движений чувствовалось нечто от искусства. Казалось, что увлекательный бег работы вот-вот перейдет в чистую игру мускулов, стилизуется и выльется в строгий рабочий танец, сопровождаемый, словно кастаньетами, машинно-правильными стуками и шумами.

 

***

 

Через некоторое время начала ощущаться тяжесть работы. Каждая проходившая через руки коха уносила с собою частицу силы, и подавать тяжелые корзины наверх становилось труднее и труднее.

– Додержусь ли до перерыва? – мелькала тревожная мысль.

Сомкнув зубы, долго боролся с расходившимся по телу бессилием. Но непривычная работа одолевала. Нестерпимо заболела поясница. Руки теряли чувствительность и начинали походить на подвески к телу. Глаза застилались туманом, и лицо перекашивалось гримасою изнурения.

– Держись, держись, – с отчаянием шептал я себе, уже не только руками, но и коленами и животом швыряя грузные корзины к ногам боцмана.

Зловещей тучей надвигалась минута, когда поднятая коха выскользнет из рук и солевой лавиной обрушится на работающих внизу.

– Эй, эй, коху! – сердито торопят снизу. Выбрасываю еще одну коху, чувствуя, что следующей не подниму. Вдруг, неожиданно и радостно, частым и стремительным звоном прогремел портовый колокол.

– Довольно, обедать! – оборвал работу боцман.

Упали на соль лопаты, замерли на месте кохи. Отяжелевшими руками вытираем пот с лица и друг за дружкой жадно пьем теплую воду, черпая ее ржавой кружкой из бочки у борта. Затем валимся на палубу – кто у мачты, кто у борта. Закручиваются цигарки.

Знойно. Лежу на палубе, подложив под голову руку. Не то сплю, не то нет. Делается легко, словно парю где-то высоко-высоко, испытывая легкое головокружение. Понемногу переполнившая организм усталость претворяется в жарок волнующейся крови, тело отходит, набирается свежей силы и деятельной бодрости.

– А ведь хороша работа... – думается про только что пережитое. – И я выдержал, не отстал от матросов...

 Чувствую, что вырос в своих собственных глазах. Как будто мир стал шире и открылись новые многообразные пути.

Хорошо дремлется на горячей палубе после работы во всю силу.

– Вставай, товарищ, обед принесли, – и кто-то затормошил меня за плечо.

Команда уже сидела на палубе кругом низенького столика, на котором стояли два котла, общая миска и лежали деревянные ложки. Из одного котла вырывались клубы пара, распространяя аромат хороших щей, из другого выглядывала подрумянившаяся сверху пшенная каша. Лежал нарезанный хлеб, стояла солонка с солью. Я подсел к команде и принялся за еду.

***

 

В море

Проснувшись рано утром, мы были приятно удивлены переменой погоды. Мрачных вечерних туч не осталось и следа. Безоблачное небо сияло на востоке розовым огнем, море было тихо, и на него с лимана тянул едва уловимый ветерок. Живо распустили паруса и вышли в море.

После вчерашнего свежего ветра на море вздымались широкие и гладкие волны – мертвая зыбь. Шхуна дальше и дальше уходила от низких красновато-желтых берегов, постепенно терявших свою ясность. Прошла через многочисленную флотилию рыбачьих шаланд, спокойно покачивавшихся на волнах. Кругом посвистывали в воздухе длинные гибкие удилища, и извивающиеся скумбрии падали трепеща на днища лодок.

Вышли из флотилии. Дальше и дальше от берегов. Но ветер слабел, слабел и, когда берега скрылись за горизонтом, стих совершенно. Паруса даже не колыхались. Судно замерзло в неподвижности. Штиль был полный. Голубое небо и голубое море слились в одну голубую беспредельность, полную покоя и золотого тепла.

– Парфен Корнеич, можно выкупаться?

– А плавать умеешь?

– Умею.

– Купайся, – разрешил боцман, усаживаясь плести ворсу.

– А вы, Парфен Корнеич?

– Я не умею плавать.

– Да что вы!

– Не умею. Двадцать лет работаю боцманом, а держаться на воде не научился. Купаюсь только у берега, где мелко.

Яков и я снимаем с себя несложную одежду и бросаемся вниз головой с борта судна. Ныряем вглубь, всплываем на поверхность и вперегонки уплываем вперед. Прохладная вода нежит и ласкает, слегка щиплет царапины. Вода прозрачна, как стекло, себя видишь, как будто не в воде находишься, а внизу черная бездонная жуть, пучина.

Но вот вдали море позеленело, и вслед за этим над нами пронесся нерешительный ветерок. Пронесся и снова все стихло и поголубело. Но ненадолго. Опять по морю протянулись малахитовые полосы, поморщилось около нас стекло моря, и ветер задул ровно и без перебоев. Расправились паруса шхуны, наполнились ветром, и судно стало надвигаться на нас стройной громадой. Когда оно поравнялось с нами, мы схватились за журчащий в воде канат и поднялись на палубу. Оделись и с другими принялись за работу. Яков сменил Василия на руле, Василий взялся за чинку паруса, боцман плел ворсу, я приводил в порядок сигнальные фонари. Кузьма готовил обед в дымном камбузе. Капитан лежал с больными ногами на койке в своей каюте. Его сынишка Митя присаживался то к одному, то к другому из нас и наблюдал, как мы работаем: приглядывался к морскому делу.

 

***

 

После ужина Яков и я приняли вахту, остальные устроились спать. Яков стал у руля. Я зажег и поставил у бортов красный и зеленый сигнальные огни и занял место на баке. На моей ответственности было всматриваться в даль моря и извещать рулевого о показывающихся сигнальных огнях встречных судов. Рулевой должен смотреть на компас, держать судно по данному шкипером направлению, и ему невозможно достаточно зорко следить за горизонтом. Притом видеть что-нибудь впереди мешают паруса.

Небо и море быстро темнели. Ветер слабел. Мачты поскрипывали легким мелодическим скрипом. Тихо журчащие волны обгоняли судно. Некоторые паруса всполаскивали, напоминая в сумраке ночи шевельнувшееся крыло сонной птицы. Сияющими сугробами раскинулся над морем Млечный путь, и рассыпались по черни неба звезды. Звездным сиянием ответило море, и, казалось, судно плыло по воздушному океану среди «хора стройного светил». Было «торжественно и чудно».

– Сергей! – окликнул меня Яков.

Я перешел на корму, к матросу.

– Вот идет пароход, ты не видишь зеленого огня?

Всмотревшись хорошенько в темноту, различил красный огонь.

– Я вижу только красный.

– Красный я давно уже приметил. Ну, значит, он мимо идет. Ты, брат, посматривай, мне за парусами иногда не видать! – и Яков, оглядев горизонт, перевел глаза на картушку компаса.

Удостоверившись, что шхуна идет правильно, Яков заметил звезду на линии курса и дальше держал на нее. От времени до времени, в связи с движением небесного свода, он менял звезду.

Я возвратился на бак. Снова стало тихо. Лишь дремотное море шепталось со шхуной да звезды в пламенном порыве вели свою песню без слов.

Не выдержал Яков, тоже запел. Тихонько, слегка в нос, выводил он простую печальную мелодию.

Величава песня звезд, близка и тепла песенка труженика-морехода.

Вздохнул Яков, снизил голос и замурлыкал себе совсем под нос.

 

***

 

Близко к полночи ветер посвежел. Вуаль облаков застлала небо, и стало очень темно. Море проснулось. Чернота ночи наполнилась шумом опрокидывающихся гребней. Раздраженные поднявшимся морем, бесчисленные ночесветки засияли зелено-голубыми огоньками, и мрак ночи заколебался вспышками огненной пены. Паруса заработали, и нагруженное судно тяжело заколыхалось, разрезая волны надвое, выбрасывая в стороны сверкающие фонтаны и оставляя позади сияющий след.

Стало клонить ко сну. Глаза сами смыкались, и приходилось делать усилие, чтобы не вздремнуть и чтобы вглядываться в черный горизонт.

– Бей шклянки, Сережа, уже двенадцать часов, – послышался голос Якова.

Я встрепенулся, взялся за язык колокола.

– Бом-бом, бом-бом, бом-бом, бом-бом.

Едва замер звон колокола, как из кубрика донеслись кряхтение и покашливание боцмана и громкая зевота Василия. Яков и я сдали вахту и спустились в кубрик. Здесь улеглись на нарах, накрылись тем, что было под рукой, и уснули.

 

4. В трудовые просторы!

 

При экскурсировании пешком иногда бывает целесообразно воспользоваться следующим методом углубленного изучения края.

Преподаватель географии, желающий основательно познать какой-либо район, рабочий, стремящийся в отпускное время присмотреться к тому, как живут и работают трудящиеся иных областей СССР, учащаяся молодежь, жадно рspan style=вущаяся к многостороннему и живому знанию, всякий, кто хочет поглубже проникнуть в окружающую жизнь во всем ее трудовом разнообразии, – все эти товарищи не смогут вполне достигнуть своей цели, если будут только «путешествовать», ограничиваясь пассивным наблюдением проходящей мимо них жизни. Жизнь эта тогда только познается в подлинной ее сущности, когда она воспринимается в трепетной свежести трудового напряжения, когда «наблюдатель» и «исследователь» сам становится в трудовые ряды наблюдаемых и исследуемых, включается активным участником в ту или иную работу. В этом случае создаются наилучшие условия для установления взаимного доверия и благожелательности, вскрываются многие интимные стороны жизни и открывается широкая возможность для каждого сознательного гражданина СССР внести свою долю в дело социалистического перевоспитания масс.

В отпускное время необходимо отдохнуть. Поэтому некоторую часть отпуска следует оставить свободной для полного отдыха, подбирая для рабочей части его такой вид труда, который связан с пребыванием и движением на открытом воздухе (и который вместе с тем способствует лучшему познанию края). Это отчасти полевые работы в сельском хозяйстве, некоторые виды горнопромышленности (геологическая разведка), работы на водном транспорте, на рыбных и охотничьих промыслах и т. д.

Год за годом совершая такие путешествия с активным внедрением в трудовую жизнь разных краев можно в результате приобрести яркое, ни с чем не сравнимое знание многообразных областей СССР и не менее яркое представление о социалистическом переустройстве страны. Колхозы и совхозы от островов Ледовитого океана до вечно солнечного Термеза, рыбачьи флотилии от сурового Мурмана до красочного Батума, геологическая разведка от карьеров Оки до шурфов на Сахалине, бесчисленные плоты экспортируемого леса на реках и озерах, промысловые избушки по лесным речкам Коми-области и т. д. – какое необъятное поле для «трудового» экскурсирования! Как часто в страдную пору той или иной отрасли труда переживается острая, критическая нехватка рабочих рук, и как рады были бы в это время посильной помощи трудолюбивых, деятельных экскурсантов! Такую работу можно найти в любое время года: зимняя рубка леса и очистка его от коры, весенняя спешка с выгонкой леса из быстро обсыхающих мелких речек, весенняя и осенняя путины рыбы, уборка урожая сена, зерна, хлопка, винограда. Этот перечень можно продолжать без конца.

На одни работы можно устроиться одному, двум, трем, на другие – неограниченному количеству экскурсантов.

Намереваясь так работать, необходимо помнить следующее. Во-первых, работа подбирается посильная, но выполняется с полным напряжением, всерьез. Во-вторых, следует иметь свою посуду и другое необходимое снаряжение, чтобы гарантировать себя от возможных заражений болезнями (сифилис, трахома, туберкулез и пр.). В-третьих, как во всяком новом деле, неизбежны неудачи, неприятности, тусклые, скучные дни, разъедающие сомнения, но унывать нельзя. Надо преодолевать малодушие, не доверять набегающим настроениям, выполнять, невзирая ни на что, свой рабочий план, и, нет сомнений, за неудачами придут удачи, за тусклыми днями – яркие и праздничные, и конечный итог всегда будет положителен. И чем дальше, тем легче он будет выводиться.

Для облегчения ориентировки в освещаемом вопросе привожу, на основе личного опыта, характеристики условий, в которых протекают некоторые из рекомендуемых для экскурсантов видов труда. Размещение последних по данной территории выясняется в соответственных наркоматах и исполкомах.

 

В колхозы и совхозы

Сельскохозяйственный полевой труд отличается большим разнообразием и наиболее доступен для экскурсирующих. Из этих форм труда одной из наиболее привлекательных являются сенокосные работы в колхозах и совхозах. Особенно хороши они в долинах некоторых рек (Северной Двины, Оки, Волги и др.), где поемные луга раскинуты на огромные пространства и по привольной шири напоминают бескрайние степи юга. Иной характер имеют, но не менее привлекательны сенокосные работы в колхозах среди дремучих лесов севера. Здесь сенокосные угодья отчасти тянутся узкой прерывистой полоской вдоль тихих лесных речек, отчасти разбросаны уютными полянами в глубине лесов. Таковы колхозы по мелким притокам Ваги (Вель с Подюгой), по лесным притокам Печоры (Ижма, Илыч, Щугор), в бассейне верхней Вычегды (Воль, Черь) и по многим другим рекам севера. Наконец, очень красочна обстановка сенокоса в горных местностях. На Кавказе, например, многие сенокосные угодья расположены в зоне альпийских лугов в непосредственном соседстве со снегами.

Наиболее обширные работы этого рода производятся, естественно, в животноводческих совхозах. Здесь, помимо сенокосных работ, большой интерес представляет пастьба скота. В некоторых окраинных совхозах, насчитывающих тысячи голов скота, эта пастьба по романтичности не уступает широко прославившейся работе ковбоев в североамериканских прериях. Например, в некоторых горно-степных животноводческих совхозах Узбекистана стада пасутся пастухами-казахами верхом на конях с помощью одолевающих волков собак, причем охрана стад рассматривается казахами как дело личной чести. В других совхозах пастьба протекает в более простых формах, но везде внимательное участие в этой работе дает экскурсанту много свежих знаний о местной природе и местной хозяйственной жизни.

Не меньший интерес представляет пастьба оленьих стад, которые можно найти по всему крайнему северу. Для жителей средних и южных районов СССР более доступны летние оленьи пастбища на северной окраине среднего Урала, в районе истоков рек Вишеры, Печоры. Само по себе очень интересное путешествие по этим местам (в лодке, пешком, на плотике) становится особенно содержательным при уделении некоторого времени на работу по пастьбе стада, причем одновременно происходит ознакомление с социалистическим переустройством быта вогулов. К очень приятным работам надо отнести сбор фруктов и винограда по всему югу СССР, а также сбор грецких орехов и фисташки в Закавказье и в среднеазиатских республиках. Последние очень нуждаются в рабочей силе для сбора хлопка.

Перечисленные и многие другие сельскохозяйственные работы столь разнообразны, что представляется возможным делать выбор работы по склонности и силам. В некоторых случаях может оказаться целесообразным участвовать не в одной какой-либо работе, но в двух-трех, например, в уборке сена, в пастьбе скота и в уборке фруктов.

 

С изыскателями

Социалистическая перестройка страны и необходимость освободиться от хозяйственной зависимости от заграницы вызвали широкое развертывание работ по изучению производительных сил СССР, в частности по изысканию полезных ископаемых. В этом направлении во всех областях страны работает много экспедиций. Для активного участия в них требуются специальные знания, но вместе с этим многие из экспедиционных работ таковы, что допускают выполнение их и не специалистами при наличии соответствующего руководства. Поэтому попытка включиться на месте временным работником в состав экспедиции далеко не всегда будет неудачной, при условии, что экскурсант не окажется в каком-либо отношении привередливым и требовательным.

Некоторые геологоразведочные работы производятся не только инженерно-техническими партиями, но и партиями обыкновенных любителей. Таковы старательские разведки на золото. Попутешествовать по горной тайге со старателями, конечно, интересно, но примыкать к такой партии можно с большой осторожностью, потому что среди старателей слишком много людей, готовых в любую минуту пустить в ход нож, топор, берданку. Встретить старательскую артель можно во всех горных районах от Урала до Камчатки.

 

На сплаве леса

Сплав леса производится на многих реках Союза. Начинается он раннею весною, сразу после вскрытия рек. По мелким лесным речкам лес гонится россыпью, отдельными бревнами. Гонщики идут берегами с длинными шестами в руках и отталкивают бревна от берегов. В узких местах бревна иногда застревают и громоздятся одно на другое, образуя «заломы». Распутывать этот своеобразный клубок приходится на нем же, среди прорывающейся сквозь залом воды. В известный момент груда бревен приходит в движение, трогается с места, и работающим на ней людям грозит опасность быть раздавленными и потопленными. Поэтому на заломах работают опытные и умелые гонщики. По берегу могут работать женщины и подростки. Выгонка бревен из лесных речек идет оживленно и весело – надо спешить. Вода в небольших речках держится высоко недолго, иногда два-три дня, и с этою водой надо спешить скатиться, иначе лес обсохнет и останется лежать до следующего года. Это значит – потерпеть большие убытки. Неудобство работы – часто сопутствующая ей сырая и холодная погода ранней весны. Под ногами пятна нестаявшего снега и мокрая еще земля, сверху дождь или снег с дождем. Но в прочных сапогах, в непромокаемом пальто и с кожаными рукавицами на руках такая погода – пустяки. В движении она лишь освежает и бодрит. Ночуют в деревнях, в лесных избушках или у костров.

Близ впадения мелкой речки в большую реку первая перегораживается «запанью» – длинным и узким плотом. У запани скопляются шедшие россыпью бревна. Здесь они связываются в большие плоты, и эти плоты один за другим выпускаются в дальнейшее плавание. Когда река, принимая в себя приток за притоком, делается достаточно широкой, небольшие плоты соединяются в более крупные. Эти плоты движутся или самоплавом или идут за буксирными пароходами. Самоплав для экскурсантов интереснее, потому что при самоплаве гонщики берут на себя задачи благополучно провести плот через все опасные места: мимо мелей, камней, под мостами. Обход опасных мест, иначе – удержание плота на должном направлении, производится по-разному. Чаще для этой цели пользуются большими гребками в голове и в хвосте плота, работая которыми заставляют его передвинуться в ту или другую сторону. Пинчуки с Припяти выправляют плот с помощью кольев, упираемых в дно навстречу плоту с определенной стороны; кол отодвигает плот куда надо.

На Днепре специалисты по гонке плотов из слобод Радули и Ветки, так называемые «дубовики», пропускают плоты через опасные места, применяя завоз якорей. На большой семи- или восьмивесельной лодке (по местному – на «дубе»), управляемой дубовиком, от плота завозится якорь и бросается в воду на линии фарватера – линии хода плота. Якорный канат, вытягиваясь по течению, устанавливает плот в должном направлении. В ведении дубовика находится несколько плотов, идущих один за другим на некотором расстоянии. Пропустив один плот через опасное место, дуб поднимается вверх по реке навстречу следующему плоту, проводит его на безопасный плес и спешит навстречу третьему плоту, и так до тех пор, пока не выйдет последний плот. Тогда дуб пускается вниз по течению – к головному плоту, чтобы проводить партию мимо новых препятствий.

Трудна, но и увлекательно бойка и красива работа дуба. Суровый командир, бородатый дубовик, величаво стоит на корме с длинным рулевым веслом в руках. Середина дуба занята большим якорем с канатами. В передней части, на четырех банках, работают семеро гребцов, все молодые хлопцы-белорусы. От них пахнет, как от дуба, ветром, водой и смолою, тела их упруги, что дубовые весла в хлопцевых стальных руках, лица за крепким загаром рдеют здоровою кровью. Хлопцы, как один, наклоняются к корме, занося весла вперед для гребка, и так же дружно откидываются назад, бурля вешнюю воду широкими лопастями весел, ритмично ими погромыхивая. И дуб, словно взлетая под этими ударами, несется по широкой реке. Мелькая, уходят назад берега с селами и городами, леса и поля. Хлопцам любо – они нажимают крепче, и за дубом остается сердито клокочущий след. Дубовик – ни-ни. Он выше этих мелочей. Так вот и носится дуб день-деньской по речному раздолью. К ночи приваливают плоты один подле другого к берегу, все с помощью того же дуба, и только в это время успокаивается неугомонная лодка с ее лихой командой. Дуб тихо покачивается, привязанный к главному плоту – к хозяйщине. На всех плотах ярко пылают костры, разбрасывая искры и растекаясь по реке алыми струями. У костров – люди. Слышатся брань и говор и смех. Доносится печальная белорусская песня, где-то нежно переливается дуда. Поспевает каша

с салом, и все принимаются за нее. Затем – спать без сновидений до утренней зари.

Идут дни, недели, месяцы. Плывут назад зеленые берега и стрельчатые косы, деревушки и города, и на смену им впереди встают и движутся навстречу новые бугры, пески, города и речные просторы. Иногда плотогонов жжет солнце, иногда сечет дождь, иногда им мешает плыть ветер. Случаются и несчастия с плотами: насаживаются на мели, цепляются за мосты, разрываются на части. Тогда плотогонам достается: набегаются, натрудятся, наволнуются, израсходуют весь запас крепких слов, но выйдут из беды – и снова весело плывут навстречу выступающим городам и синему морю.

 

***

 

Наняться рабочим на плот может каждый не слишком юный человек. Наняться гребцом на дуб – лишь умеющий грести. Поиски этой работы не всегда быстро приводят к успеху. Напротив, иногда терпение и настойчивость искателя подвергаются большому испытанию: отказ следует за отказом. Но было бы малодушно и недостойно заправского экскурсанта мириться с этим. Надо помнить: чем хуже положение, тем упорнее должен человек добиваться своего. Если при всех попытках устроиться, как хотелось бы, не удалось – это тоже еще не беда. Можно просить разрешения остаться на плоту и плыть на нем, питаясь за свой счет, но из общего котла. Дальше все в значительной степени решается поведением экскурсанта. Если он будет вставать от сна с рабочими, какая бы рань ни была, и с ними будет ложиться спать, как бы поздно ни было, если он с ними будет в их трудах и лишениях – такого экскурсанта оценят и возьмут на работу. Последнее легко может случиться вследствие выбытия какого-либо рабочего по болезни или по другой причине. Наконец, неплохо поработать на плоту и вольным путешественником.

Взявшись за работу, надо вести ее с полным вниманием и тщательностью, с веселым напряжением и интересом. Нет ничего противнее человека, работающего кое-как, лишь бы шевелиться, и, еще хуже, околачивающегося без дела, когда все работают. Покажут себя первые экскурсанты серьезными и работящими людьми, последующим дороги будут открыты куда угодно. Опорочат себя первые, и их худая слава тенью ляжет на всех, идущих за ними.

Найти плоты можно на большинстве рек. Много их на Волге и Каме, Днепре, Припяти, Соже, на Северной Двине и Вычегде, на сибирских реках и на сотнях мелких рек. По многим озерам лесного севера лес ведется в «кошелях» завозом якорей. Плоты иногда стоят у берега, чаще же они плывут. В этом случае приходится обращаться к лодочнику с просьбой доставить на плот.

Снаряжение для путешествия на плоту должно быть просто и несложно, иначе говоря, это должно быть снаряжение пешеходного экскурсанта. Пользование шалашиком рабочих на плоту неудобно вследствие его малых размеров, и поэтому лучше иметь с собой маленькую складную палатку. Очень нужны кожаные рукавицы, непромокаемое пальто и не боящиеся воды сапоги.

 

С рыбаками

Лов рыбы производится на всех водах. На реках и небольших озерах рыбный промысел безопасен, на морях и океанах протекает подчас в обстановке грозной. Но во всех местах это занятие хорошо отзывается на здоровье, в частности на нервной системе, и рыбаки – одни из самых уравновешенных людей. У морских рыбаков эта выдержанность усиливается чувством внутренней силы, выковавшимся в борьбе со стихией моря. Уходя на лов в море на небольших лодках, рыбаки как никто сближаются с морем. Они непрестанно зорко вглядываются в морские дали, в клубящиеся там облака, в игру света и красок на водной поверхности, прислушиваются к говору волн и к песне ветра в снастях. Они чутко улавливают каждую мимолетную улыбку моря, каждое нетерпеливое его движение, потому что это часто – предостерегающие знаки. Когда же шторм захватывает суденышко далеко от берега, на кого рыбаку надеяться, как не на себя только и на товарищей? Надо быть сильным, чтобы не дрогнуть перед гневом титана-моря и спокойно вести борьбу с ним за жизнь. У таких людей есть что позаимствовать. К тому же они много знают не только о нраве старика-моря, но и о подвластных ему существах, особенно о рыбах. Их вкусы, передвижения по морю, размножение, отношения одних жителей моря к другим до тонкостей известны рыбакам, и это знание не дается книгами. Ради него одного стоит пожить и поработать среди морских рыбаков.

Найти этих тружеников моря легко. На побережьях всех морей, в хуторах, в деревнях и селах, на окраинах малых и больших городов живут они, работая иногда поодиночке, чаще же в составе ловецких колхозов. Много рыбаков в Днепровском лимане, у Очакова, по морю в сторону Одессы, по восточному и западному берегам Азовского моря, начиная от Азова, по губам Белого моря и на мурманском берегу, в северных частях Каспийского и Аральского морей и на Дальнем Востоке. Рыболовные суда можно найти во всех крупных портах. Взять, например, Махач-Кала на Каспийском море. В ловецкой гавани – целая толпа таких суденышек, целая роща из мачт. Одни суда выходят в море, другие возвращаются с лова, третьи готовятся к работе: чинятся сети, такелаж, паруса, заделываются щели. Тут и мальчишки-кухтики, живая молодежь, сдержанные старики. Жены и дочери, провожающие и встречающие, в тревоге и радости. Ведь – «в роковом его просторе много бед погребено...»

Интересны рыбаки больших озер – Ладожского, Онежского, Белого, Байкала, Ильменя и многих других. Речные рыбные ловли наиболее широко развернуты в низовьях рек Волги, Дона, Урала, Печоры, Оби, Амура, но рыбаков речных можно найти во всех крупных поселениях.

Снаряжение экскурсанта, когда он идет к рыбакам, должно быть легкое, пешеходное, потому что может случиться в поисках пройти по берегу не один десяток километров.

***

 

Многих смущает начало дела. Не знают, как начать. Таким нерешительным людям приходится напомнить, что выдержкой и настойчивостью средний, обыкновенный человек достигает изумительных успехов в любом деле и что поэтому не следует смущаться возможных вначале неудач. Поздоровавшись с рыбаком, можно его спросить: «Возьмете меня с собою в море на промысел? Хочу поучиться вашей работе. Чем сумею – помогу вам».

В ответ один рыбак ничего не ответит, другой выругается по адресу «всяких бездельников», третий проворчит, что у него нет места в шаланде, но который-нибудь по счету ответит согласием. Здесь с первых же шагов надо показать себя человеком выдержанным, спокойным. Суетливые и торопливые легко распознаются зорким глазом моряка и отводятся как ненадежные: разгуляется в море волна, пойдут на шаланду приступом горы воды, завьются кругом шаланды седые космы старика-моря, и суетливые и торопливые первые ударятся в панику и будут мешать. Куда с ними?

 

На парусном судне

Очень заманчиво поплавать на морском парусном судне. Именно оно является лучшею школою для моряка, и самые опытные и бесстрашные моряки выходят с парусников. Поэтому учебные суда морских школ предпочтительно бывают парусные, например, учебное судно Одесского морского техникума – известный «Товарищ». В настоящее время паровой морской флот по вместимости далеко перегнал парусный, но и последний не теряет своего значения. Большие парусники строятся для перевозки несрочных и громоздких товаров, например, леса, руды, соли, угля. В наибольшем ходу они в области пассатов (постоянные ветры), где ветер по силе ровен и постоянен. Но парусники работают и на внутренних морях. Плавающие по морям СССР парусные суда однородны по парусному вооружению и немногочисленны. Они принадлежат кооперативам или колхозам приморских поселений.

Наиболее распространенный двухмачтовый парусник имеет команду из пяти-шести человек: капитан, боцман, два-три матроса и юнга. Боцман на наших парусниках имеет значение помощника капитана, юнга чаще называется кухарем, иногда в шутку – «сажей» за украшающие лицо и руки мазки сажи. Но юнга работает не только в камбузе – в судовой кухне: готовя завтрак, обед, чай и ужин, он выполняет и другие работы вместе с матросами и является, пожалуй, самым большим тружеником на судне. Таким образом, он готовится быть матросом. Молодому экскурсанту подходит работа юнги: придется и по снастям полазить, и поплакать в дымном камбузе, и погрести в шлюпке, перевозя то одного, то другого из команды на берег и обратно на судно. Пожилой лучше себя будет чувствовать на месте матроса.

Вследствие малочисленности парусников устроиться матросом или юнгой начинающему экскурсанту нелегко, тем более, что капитаны опасаются принимать в команду неизвестных им людей. Но есть другой выход: поступить на судно матросским учеником, так называемым практикантом. В этом случае экскурсант уплачивает капитану за харчи по соглашению и присоединяется к матросам. Матросская каюта – кубрик – на парусниках тесна и мало привлекательна, так что в хорошую погоду гораздо лучше спать на палубе у мачты. Однако и практикантское место добывается не всегда сразу. Приходится походить и походить. Но терпение и труд все перетрут.

Поступив на судно, прежде всего следует усвоить морскую терминологию, записав все названия в систематическом порядке. Сначала внимательно осматривается корпус судна, набрасывается план его и записываются названия частей корпуса. Таким же образом – с помощью чертежа и записи – изучаются рангоут (мачты и реи), паруса и такелаж (снасти для подъема, установки и уборки парусов). В заключение производится ознакомление с компасом, с морскими картами и другими принадлежностями мореходного искусства.

Дальнейшее углубление в него зависит уже от силы ощущаемого интереса к морю. При этом в основе остается матросская работа: паруса, руль, уборка и ремонт судна.

У начинающего море легко может вызвать и разочарование, показаться однообразным и скучным. Когда же морская болезнь начнет выворачивать наружу внутренности, на море могут посыпаться самые страшные проклятия. Дело решается выдержкой. Перетерпит экскурсант первые трудности, победит их – и станет на море своим человеком. Отступит – уйдет с воспоминанием о морской болезни.

Парусные суда можно найти в портах каждого моря. На Черном море их больше в западной части – в Одессе, Николаеве, Херсоне, Евпатории, Севастополе, Ялте. Здесь суда перевозят соль из Евпатории в Одессу, гравий из Севастополя (из Артиллерийской бухты) в Николаев, лес из Херсона в разные порты, дрова из-под Туапсе в Ялту. Такой рейс может совершить каждый, имеющий двухнедельный отпуск. В Каспийском море плавают небольшие парусники туркмен (Красноводск, Баку).

Иногда в порту совсем не оказывается парусных судов. В этом случае надо в порту расспросить, где искать суда. Если эти поиски неудобны, остается вместо судна поработать с рыбаками. Рыбачьих суденышек много, и на них легче устроиться.

Иногда ласковое, голубое, иногда полное веселого шума, иногда страшное, почти черное, грозно наступающее, штурмующее – море может вдохновлять, как музыка, как живопись, как бурное революционное движение, как все прекрасное. Сначала разъединявшее человечество, потом свившее его в клубок жестоких противоречий, символ безграничного простора и свободы, символ разрыва с мещанским бытием и отважного дерзания – море неудержимо влекло к себе и влечет пытливую и бодрую молодежь. Недаром комсомол взял на себя заботу о пополнении состава советского флота, шефство над флотом.

Сотни две-три лет назад широкие трудящиеся массы – те, в ком мысль и воля были покрепче, уходили от крепостного ярма в южные степи, где вопрос «жить или не жить» решался острой шашкой. Подобно этому в недавнее предреволюционное время многие из трудящейся молодежи, наряду с участием в революционном движении, спасались от обывательского прозябания, от плесени и гнили жизни уходя на службу – в море. «Отводили душу» среди грубых, но простых и суровых тружеников моря, среди необъятной, величественной стихии, в закаляющей борьбе с ее гневными штормами. Море в этом случае познавалось не с террасы дома отдыха, не с курортного пляжа, не с борта пассажирского парохода, но в процессе напряженной матросской работы. И познавалось отлично. Автора этих строк тоже

взманило в даль,

толкнуло к морю, к прибою. 

Три десятка лет тому назад, полный радостных ожиданий, с горячо бьющимся сердцем ступил он на палубу морского парусного судна, стал полноправным членом матросской братвы, тех, «чьи работают грубые руки», кто скитается 

по морям, по волнам,

нынче здесь, а завтра там. 

Ничего поражающего, никаких кинематографических приключений не было пережито. Но в труде и борьбе было познано море, были познаны труженики моря, и глаза научились под покровами грубости и невежества различать золотые свойства матроса-пролетария. Раскрылась до конца прекрасная сущность налаженного коллективного физического труда. И были услышаны первые глухие раскаты надвигающихся революционных гроз.

С тех пор глубоко изменился быт на советских морях. Пьянство и разгул клеймятся позором, и с ними ведется беспощадная борьба. Дикость и невежество быстро ликвидируются, хотя пока еще есть над чем здесь тебе, читатель, поработать. Наш моряк уже трудится не на хозяйчика-судовладельца, но на весь коллектив трудящихся. И тем более радостны теперь те труд и борьба, о которых рассказывает автор. А трудов и борьбы теперь непочатый край! Одно освоение Арктики чего стоит! Упорными усилиями советских моряков и ученых один за другим срываются покровы таинственности и жути с ледовых стран, и в самую глубь их – шаг за шагом – проникает советский флот.

Море везде прекрасно: и под горячим солнцем юга, и под хмурым небом севера, и в блеске полярного радужного сияния. И как везде – прекрасен освобожденный труд на море.

Суди сам, читатель, разве не стоит тебе хоть десяток дней пожить жизнью моряка, если не на большом паруснике, то хотя бы на небольшом ловецком парусном суденышке?

 

Заключение

 

Имеются ли объективные показатели положительного влияния экскурсий рассмотренного типа?

Довольно определенным ответом на этот вопрос может служить следующее.

Спустя несколько лет после волжского путешествия одна из участниц его, народная учительница, прислала мне такое письмо:

 

«Дорогой Сергей Иванович!

Вам, может быть, странным покажется мое внезапное обращение к вам. Я это знаю и все-таки пишу, потому что мне хочется сказать вам несколько слов. Вы, может быть, знаете, что я больна и третий месяц лежу в санатории, и впереди еще длинная вереница таких дней. Но не об этом я хочу сказать Вам. Ведь я все время лежу, а потому много думается, и многое вспоминается.

И как часто я вспоминаю лодочную экскурсию по Волге! И о ней думать, вспоминать мельчайшие подробности для меня является наслаждением. Я думаю и улыбаюсь.

Когда делается тоскливо, эти думы о Селигере, о кострах на берегу разгоняют тоску. И вот здесь, в этом письме, мне хочется сказать вам, как я благодарна вам за то, что даже теперь доставляет мне радость.

Я слышала, что вы и в этом году собираетесь в экскурсию. Желаю вам успеха в пути. Мне кажется таким далеким то время, когда и я собиралась и готовилась в экскурсию, и как-то мало верится, что оно было.

А все-таки я верю, что я поправлюсь и еще поеду куда-нибудь.

Но я повторяю – воспоминания об экскурсии приносят много светлых и радостных минут даже здесь, в палатах санатория.

Уважающая Вас В. С-а.

16 июля 1926 г.

Москва, «Высокие горы».

 

Из двенадцати учащихся техникума, плававших на Селигер, восемь стали народными учителями и четверо поступили в университет – все на географический факультет. От одного из этих четырех получил письмо из сибирского поезда.

 

«Дорогой Сергей Иванович!

Нежданно-негаданно я попал в состав очень интересной экспедиции Академии наук. Когда началась организация отрядов якутской экспедиции, я подал заявление на место топографа. В заявлении указал, что в случае надобности я с удовольствием займусь еще и зоогеографическими наблюдениями и собиранием коллекций. И представьте, Сергей Иванович, меня приняли! Вам это, может быть, неудивительно, но я знаю, с каким трудом можно попасть в экспедицию Академии. И вот я сейчас на пути в Иркутск. Затем поплывем по Лене, из Лены войдем в Алдан, на котором будем работать до устья Угура. Придется много плыть в лодках. Отряд наш именуется колонизационным. В задачи его входит исследование геологического строения района, почв, растительности.

Ну, пока, всего доброго.

С искренним приветом В. С-в.

Новосибирск, 11 мая 1928 г.»

 

Автору этого письма принадлежит вышеприведенная анкета участника донской экскурсии, в которой он писал: «Сибирь влечет своей нетронутой тайгой, своими дикими красотами и неизвестностью края. В ней очень хочется побывать. Там очень много зверей, с которыми тоже очень хочется познакомиться».

Мечта сбылась.

Прошло еще два года. В один неплохой вечер получаю с почты заказную бандероль и письмо. Вскрываю бандероль, и в руках у меня оказывается объемистая книга. Читаю: «Академия наук СССР. Труды совета по изучению производительных сил. Кара-кумы».

Автор? – П. С. М., рисовальщик в трех экскурсиях, запись которого приведена в очерке донской экскурсии.

Затем в письме читаю: «...16 марта я окончил географический факультет ЛГУ и по наряду НКТ направлен на работу в Комиссию экспедиционных исследований Академии наук СССР. Мне на долю выпала работа не по водной стихии, с которой мы начали под вашим руководством, мне выпала работа с песчаной стихией. Она увлекла меня, и я хочу с ней расправиться по-настоящему...»

Как-то один из учащихся техникума, бывший со мной в экскурсии, попросил у меня фотографическую карточку. Я подумал: «на память!» Был тронут, дал. Но затем вдруг стал замечать, что несколько учащихся настойчиво следят за мной и даже делают во время слежки какие-то странные записи. Я был смущен, но молчал, ждал, что будет дальше. Дальше же было так. На вечере, посвященном проведенной летом экскурсии на озеро Выг, группа экскурсантов торжественно поднесла мне написанный масляными красками мой портрет, продукт коллективного творчества экскурсантов, с надписью: «Дорогому учителю-экскурсоводу от учеников-экскурсантов». Портрет был написан по фотокарточке и по тем наброскам, которые были сделаны во время «слежки».

На портрете я выгляжу по меньшей мере варяжским гостем из оперы «Садко», но дороже он мне всех возможных портретов.

Многие бывшие экскурсанты, став учителями и преподавателями, организуют экскурсии в своих школах и экскурсируют сами.

Некоторые, находясь в рядах Красной армии, штурмуют грозные вершины прирубежных гор, выковываясь в неодолимых бойцов, обороняющих Советскую страну.

Я мог бы еще долго излагать «ответы» на поставленный выше вопрос, но, думаю, и приведенного достаточно.

Схемы экскурсий

Иллюстрации

Внутренность охотничьей избушки

Охотничья избушка на Верхней Вычегде

Добыча образцов горных пород

Парусные лодки на Дону

Парусные суда на Нижней Волге

Пешком по предкавказской степи

По Дону на парусах

Прощай, Урал

Сенокосное становище на севере

Уголок хибинской выставки

Части лодки

Типы лодок

Типы весел (парное, рулевое и байдарочное)

Шпринтовый парус

Прямой парус

Рейковый парус

Ориентировка при гребле без рулевого

Типы палаток

font-size:12.0pt style=span style=/p