Материал нашел и подготовил к публикации Григорий Лучанский
Источник: Макс Зингер. Сквозной рейс (Записки участника экспедиции каравана «Литке»), Литературно-художественный и общественно-политический журнал «Новый мир», Москва, 1937 г.
Напрасно строгая природа
От нас скрывает место входа
С брегов вечерних на восток
Я вижу умными очами:
Колумб Российский между льдами
Спешит и презирает рок.
М. В. Ломоносов.
1 августа 1936 года.
Меня разбудил ночью старший радист «Анадыря» Кириленко:
– Идите смотреть, какая красота! Показалась колонна «Литке».
Я быстро оделся и вышел на мостик. Ночь была светлая и ясная. Горы сверкали снежным убором, освещенные незаходящим солнцем. Пролив Маточкин Шар напоминал ленские «щеки» – узкое место могучей Лены, зажатой теснинами каменных берегов. В проливе было тихо. Едва рябила вода. Бесшумно под самым бортом нашего «Анадыря» играл тюлень; не слышно было всплесков его сильных ласт.
Из-за мыска первым показался острогрудый «Литке», за ним весь караван.
– Шмидт! Шмидт! – послышалось на «Анадыре» с разных концов. На спардеке ледокола анадырцы узнали флагмана флота Северного Ледовитого океана.
Обменявшись салютами, «Литке» сообщил «Анадырю» по радио его место в колонне. Мы простились с мысом Узким, где ждали встречи с кораблями. Пролив, соединяющий моря Баренцово и Карское, – Маточкин Шар, – был пройден. Нас встречало синее и, казалось, безледное Карское море.
5 августа
Отдельные обломки ледяных полей стали попадаться лишь на восток от острова Белого. Плавание до Диксона было обычным.
Пока ледоколы ходили в ледовые разведки, пока мужественные летчики, презрев туманы и непогоду, летали над Карским морем, ища свободную дорогу, караваны кораблей стояли у ледяного рубежа в полярной бухте Диксон на 74-й параллели. Их скопилось здесь тридцать единиц, как в большом порту где-нибудь в Балтике или на Черном море.
На дощатых тротуарах острова Диксон стало людно. Здесь можно было видеть моряков, летчиков, ученых, зимовщиков, направлявшихся с пароходами на крайний Север, и самого начальника Главсевморпути – академика Отто Юльевича Шмидта. Знаменитый полярник совершал на ледоколе «Литке» инспекторскую северную поездку по всему новому водному пути, открытому для родины. Зимовщица Диксона, жена радиста-коротковолновика Крылова говорила мне, что за многие годы жизни на материке она не повидала столько знатных людей своей страны, как на полярном острове. Пути Шмидта, Молокова, Воронина, Самойловича, Визе, Минеева и других проходили через каменистый остров Диксон, маленькой точкой обозначенный на карте Енисейского залива.
Свободные от вахт полярники слушали Москву. Голос диктора был четок и близок. Когда зимовщик закрывал глаза, ему представлялось, что он не на ледяном рубеже, у врат Северного морскою пути, а в своем родном и далеком городе.
Из островной типографии принесли в общежитие свежие номера «Полярной звезды» – газеты Диксона. С попутными пароходами и самолетами ее доставляли в отдаленнейшие уголки Арктики к большим и малым зимовьям.
Вечером в разговорной комнате на радиостанции Диксона было оживленно. Полярники ждали у радиотелефона вызова; у льдов Карского моря велись разговоры с Москвой. Есть особое волнение в разговоре с близким человеком, удаленным на тысячи километров. Этого чувства не передать словами. Я видел закаленных в штормах моряков, встревожено сидевших у полярного микрофона. Некоторые украдкой смахивали назойливую слезу. Скоро и радиотелефон станет в Арктике обычным явлением. Но останется навсегда какая-то тревога у человека, идущего к микрофону, чтобы поговорить со своими близкими, до которых тысячи километров.
Гордость острова – радиомаяк. Этот автомат не раз помогал кораблям в пурге или тумане найти свое место в Карском море. Немало пароходов спасал он от грозившей им опасности.
В 1915 году впервые поселились люди на Диксоне. Старая искровая радиостанция давно пришла в негодность. Ее сменила новая радиоаппаратура советских заводов. Диксон стал первым радиоцентром в Арктике.
Все радиостанции Севера прислушиваются к Диксону. Отсюда они узнают свои и международные новости. Стремительная и большая радиожизнь наполняет эфир Арктики и сближает ее со всем Союзом.
Комсомолец агроном-стахановец Александров любовно вырастил в теплицах Диксона огурцы, салат, редис, грибы шампиньоны. Плоды его трудов с восторгом встречены за обеденным столом кают-компании общежития. Перед главным зданием начальник острова Боровиков разбил небольшой сквер. К этому скверу каждый новый человек приходил, как в музей, подивиться трудам полярников. Здесь в клумбах цвели анютины глазки.
Газеты, цветы, телефон с Москвой, огурцы, просторные дома, – как это не похоже на прежний крохотный Диксон, где на пороге радиостанции вахтенный радист Юдихин не раз встречался с белым медведем. В то время на острове было всего три дома...
6 августа
На Диксон прилетел пилот Задков из Игарки с артистами Московского государственного академического Большого театра. Тысячи километров отделяли нас от Большого театра Союза ССР. Но 6 августа в день первого «крылатого» концерта, когда мы на острове Диксон видели заслуженную артистку Республики Кандаурову, нам казалось, что мы снова в Москве. Радостно было видеть на Диксоне отличных танцоров Леонтовского, Тамару Ткаченко, Габовича... Прекрасные голоса солистов ГАБТ – Шевченко, Волкова, Селиванова и других – мы слушали с восторгом под сводами зимовки.
Старый и Новый Диксон, Игарка, Туруханск и другие енисейские станки и городки посмотрели и послушали бригаду московских артистов.
– Это большая зарядка нам для дальнейшей работы, – говорили растроганные полярники. – Почаще бы к нам прилетали и подольше бы гостили.
Целый день разговор шел об артистах. Пожалуй, в этих бодрящих концертах скрыт немалый запас витаминов для души полярника. Надо было видеть восторг промышленника-украинца Ковтуна (замечательного тем, что он добыл в 1936 году триста двадцать два песца), когда перед ним в стремительном и родном гопаке завертелись артисты в освобожденной от столов кают-компании общежития. Вначале, когда движения плясунов были еще медленны, Ковтун сидел спокойно, покручивая ус. Потом темп пляски усилился, Ковтун не удержался, привстал, подговаривая:
– Гарно! Гарно! От же ловко танцуют!
И вдруг захлопал в ладоши, застучал ногами, чтобы звонче выразить свой бурный восторг. Плясуны вертелись перед Ковтуном с какой-то бешеной силой, а зимовщик смотрел на них блестевшими от радости глазами.
8 августа
Вечером в общежитии было собрание всех диксоновцев. На остров прибыла шлюпка с литкенцами. В кают-компании негде было повернулся, – начальник Главсевморпути делал доклад полярникам.
– Надо вычеркнуть из нашего обихода слово «зимовщик». Кто такой зимовщик? Это человек, пришедший на Север за длинным рублем. Ему не дороги интересы родины. Прозимовал – и ладно! Зимовщиков таких не должно быть больше в нашей Арктике. Быть полярным работником – немалая честь, и к тому очень многие стремятся. В редакции газет со всех краев Союза шлют письма с запросами о том, как живут на Севере. Большие ли там поселки? Как и чем отапливаются на Севере помещения?.. Вашей жизнью до мелочей интересуется вся страна…
Рядом с общежитием на Диксоне строится ларек. С ним будет связано начало советской торговли на Диксоне. Теперь жизнь будет строиться по-новому. Мы постараемся обеспечить вас необходимыми товарами. Надо работать отлично, по-стахановски. Надо всегда помнить, что товарищ Сталин лично заботится о Северном морском пути и доверяет нам большую и важную работу. Его доверие мы обязаны оправдать.
Со многими полярниками Отто Юльевич провел личные беседы.
В бухте немного льдин. Температура воздуха плюс 8 градусов, – полярное лето «в самом разгаре». Пароходы продолжают прибывать с запада, но путей на северо-восток пока еще нет, они не разысканы или отсутствуют. Пилот-орденоносец Матвей Ильич Козлов, летавший в разведки, сообщил, что такого количества льда ему еще не приходилось видеть в Карском море. Льды плотно прижаты к берегам на сотни миль по направлению к проливу Вилькицкого. Прогнозы ученых ледовиков о тяжелом ледовом годе оправдываются.
9 августа
«Литке ушел в ледовую разведку. Утром, как только прояснилась погода, вылетел с той же целью на север летчик Козлов. Снялся «Анадырь» и последовал в кильватер ледокольному пароходу «Седов». После «Ермака» это первая вылазка судов на Север. Сегодня на Диксоне шел снег. Дует северный, неблагоприятный нам ветер.
15 августа
Шесть суток стоял караван «Литке» у кромки льда близ островов Арктического института. Все время господствовали нордовые ветры при температуре ниже нуля. Поднявшимся норд-остовым ветром несколько разредило лед вокруг пароходов, сбившихся в кучу. «Литке» направился генеральным курсом норд-ост вместе со всем своим караваном. Мы на 75-й параллели. Недолго длилось наше продвижение. Густой туман заставил колонну остановиться. «Анадырь», не видя остальных судов, стал, привязавшись тросом к высокому ропаку большого ледяного поля. К утру оно сдрейфовало вместе с судами несколько на юг. Как только улучшилась видимость, колонна снова двинулась на восток.
18 августа
Состояние льдов на северо-востоке Карского моря по-прежнему тяжелое. Восточный ветер пришел вчера лишь на один день и роспуска льда не произвел. Караван «сквозных» и «лено-колымских» судов вместе с ледоколами «Ермак» и «Ленин» и ледокольным пароходом «Садко» стоят близ островов Скотт-Гансен. Десять суток прошло с тех пор, как мы покинули Диксон, а продвинулись всего на 150 миль.
Уже вторая половина августа. Опрокинут график сквозных рейсов. Еще ни одно судно в эту навигацию не прошло пролива Вилькицкого, соединяющего море Карское с морем Лаптевых.
Вторая половина августа не радует нас. Мы топчемся у Скотт-Гансена. «Ермак» с караваном немного севернее нас. Полярная рефракция (Преломление лучей солнца в слоях атмосферы) поднимает порой всю колонну «Ермака», опрокидывает ее мачтами вниз, и так надолго повисают над льдистым горизонтом корабли. А в это же время нас видят мачтами вниз с пароходов каравана «Ермака».
На Диксоне много судов ожидают вызова «Ермака». Но сам «Ермак» дрейфует в сплоченном льду со своим караваном. На полубаке работает «баковый вестник» – живая газета полярных сплетен. Говорят: «Постоим так до середины сентября и потопаем обратно в Мурманск. Впереди на сотни миль не взломанный береговой припай. Тут целые поезда с аммоналом ничего не сделают».
В кают-компании «Анадыря» поговаривают о возможной зимовке. Кто-то вспомнил английскую морскую поговорку: More days, more dollars (больше дней, больше долларов). На «Анадыре» никто не хочет ни многих дней в Арктике, ни тех денег, что может принести вынужденная зимовка. Все мечтают о скором возвращении в родной порт. Ни один человек не поднимет руку за зимовку. Но она может приключиться.
Уполномоченный Главсевморпути по сквозному рейсу на Анадыре Чулков припас спальные мешки и показывает мне их с гордостью. Он впервые в Арктике и еще не знает всех удовольствий спанья в таком мешке на льду в море или на снегу в тундре.
Начальник Стерлеговской зимовки Костя Званцев сказал мне при встрече на Диксоне.
– Будете у Стерлегова, заходите ко мне, угощу свежепросоленным гольцом. Красота рыбка!
А мы еще далеки даже от Стерлегова. Там база летчика Матвея Ильича Козлова. Он не любит шумного Диксона, где много людей и много консервов. Он облюбовал Стерлегов, где мало людей, но зато свободней с жилплощадью и вдоволь гольца – вкусной, замечательной северной рыбы. Круглова на Диксоне рассказывала, что у каждого летчика полярника свои вкусы. Анатолий Дмитриевич Алексеев, например, патриот Диксона. Он всегда останавливается на Диксоне и любит остров. А Козлова сюда заманить трудно, и долго он здесь никогда не засиживайся.
Днем держится туман. Ничего не видно с борта корабля. Не различить тропинок, проложенных по дрейфующим льдам от парохода к пароходу. К вечеру суда ненадолго видят друг друга. Потом снежок белит верхнюю палубу и брезенты, закрывающие сено, приготовленное для коров.
Радист-полярник Ходов говорил мне на Диксоне, что приблизительно с середины августа солнце начнет прятаться по ночам за горизонт.
Под Скотт-Гансеном ночи еще светлые. Чайки крикливо проносятся над судами. Они привыкли уже за время нашей долгой стоянки дармоедничать и стаями кружат над «Анадырем, когда кок Жора сливает помои за борт.
19 августа
На «Анадырь» с соседнего парохода приходил капитан Миловзоров. Капитан Бочек принимал своего полярного учителя в кают-компании «Анадыря». Михаил Забродин – отличный пекарь и кондитер – угостил старого полярника свежеиспеченным пирожным, а Бочек – свежим лимоном. Уборщица Катя приготовила гостю ванну.
– У нас на Дальнем Востоке так не плавают – недовольно говорил Миловзоров. – Мы – люди неизбалованные. Мы с ледоколами не плаваем. Это здесь, на западе к ним привыкли. А мы по чистой водичке любим ходить, свободную дорожку ищем. По-нашему, по-дальневосточному, если под берегом плохо, надо поискать дорогу мористее, но не стоять. Чего зря стоять? Мы время теряем. Оно нам так необходимо для восточного отрезка Ледовитого океана…
Днем ко мне в каюту вбежал Чулков. Он встревожено машет руками:
– Как ты можешь писать в то время, когда человека режут?..
К нам с одного из пароходов передали тяжело заболевшего моряка Тучкова. Молодой парень, комсомолец. Диагноз – гнойный аппендицит и начинающийся перитонит. Больного перенесли на носилках в салон «Анадыря». С носилок смотрело восковое, измученное болезнью лицо. Товарищи провожали его, как в могилу: думали – вот и первая жертва арктического похода.
На «Анадыре» с утра шли приготовления к сложной в полярных и судовых условиях операции. В салоне, где в дни пассажирских рейсов было людно и шумно, на столе разостлали сверкающие белизной простыни. На другом столе расставили медикаменты и разложили перевязочные материалы, собранные для этого со всех судов каравана. Гидрограф Смесов в белом халате, кипятил хирургические инструменты. Доктора, все в белых халатах, делали последние приготовления перед операцией. Женщина-моряк Е. П. Мельникова вызвалась дежурить во время операции в качестве медицинской сестры. Кремлевский врач орденоносец-сибиряковец Лимчер с ледокола «Литке» был главным консультантом. Операция продолжалась два с половиной часа. Несколько дней спустя больной сказал ухаживавшему за ним матросу:
– Эк, теперь бы копченой колбаски кусочек!
Конечно, ему не дали колбасы. Его кормили киселями, лимонным соком... Но по этой его фразе было ясно для всех: жизнь победила смерть! Это была новая большевистская победа в Арктике, где, как и по всему Советскому Союзу, самым дорогим является человеческая жизнь.
Начальник Главсевморпути ходил по запорошенному спардеку ледокола «Литке». Он обдумывал создавшееся тяжелое для судов положение. Я пришел на «Литке» по льду, чтобы «взять беседу» у О. Ю. Шмидта для «Правды». Полярный комиссар был в кожаной куртке, рейтузах, альпийских ботинках и обычной городской синей кепке.
– О чем же мы будем с вами беседовать? Еще, пожалуй, истолкуют беседу как оправдание перед трудностями, подготовку к повороту! Год тяжелый, но мы примем все меры, чтобы выполнить задание партии и правительства. В крайнем случае пойдем вокруг Северной Земли, путем «Сибирякова».
Я видел перед собой спокойное лицо, окаймленное седеющей бородой, будто хваченной инеем, и голубые всматривающиеся глаза. Это удивительное спокойствие поражало каждого. В свободные часы вынужденного дрейфа Шмидта можно было найти в кают-компании ледокола за партией в шахматы или за блокнотом, исписанным формулами. Профессор математики тренировался в решении сложных задач, чтобы и в Ледовитом океане не потерять годами приобретенного навыка.
20 августа
Лежим по-прежнему в дрейфе. Виден острой Скотт-Гансен. Матрос «Анадыря» Егор Михаилов колол сегодня быка и корову.
Окончив работу и умыв окровавленные руки в ведре с теплой водой, Егор сказал:
– Вот чем морякам в Арктике приходится иной раз заниматься. Ну, разве взялся бы я за это дело на материке? Да ни за что! На «Анадыре» никто не решался идти в быкобойцы. Вот я и вызвался. Да еже ребята подначивали. Говорят: с твоим здоровьем, Егор, не только быка, а и медведя сломать можно запросто. Я так подумал: не эти коровенки, – у нас от такого постылого дрейфа стал бы народ потихоньку цинговать на консервах. Без свежатины в Арктике трудновато. А белые медведи повывелись, должно быть, не видать их совсем. Не даром Шмидт запретил их стрелять. Их просто нет в Арктике.
– Кого?
– Да медведей.
– Вот новость!
– Тут мне один старый полярник рассказывал, он девять лет в Карском море плавал. Я, говорит, как только из полярки возвращаюсь в Ленинград, – сейчас первым долгом в зоологический сад – белого медведя смотреть. Поняли вы его?!
Мясо развесили на крюках. Со всех судов каравана «Литке» стали приходить снабженцы за мясом на «Анадырь». Повар «Анадыря» Ариф Ганниевич Симаков готовил на ужин холодец с хреном...
По небу стлались от пароходов вытянутые дымные облака. Остовый ветер приходил вчера на денек и снова отошел к норд-весту.
– В газетах писали, – что Северный морской путь открыт для эксплуатации, оно и видно! – говорил один из моряков, раскуривая на полубаке махорку. – Как пить дать – зазимуем.
– Сейчас во сне видел, что барометр упал. Так упал, как никогда не падал, – сказал боцман.
– Святому святое и снится.
– Переменится ветер. Не век прижимной ветер будет дуть. Потянет и береговой ветерок, – решительно заявил боцман.
– Нам не дадут зазимовать, – вступил в разговор другой моряк, – выволокут из Ледовитого океана. Ну, и будет же нас полоскать в Охотском море. Мы ведь туда, видно, раньше октября никак не попадем.
Днем спускали с борта «Анадыря» водолаза для проверки лопастей и руля. Водолаз стоял на небольшой льдине, опустившись в скафандре на одно колено. На спину и грудь ему повесили «часы» – тяжелый круглый свинцовый груз, напоминавший громадный будильник. Водолаз спустился в Ледовитый океан просто, как на Большой земле в погреб. Видно было по пузырям, шумно выходившим из воды, что водолаз осматривает руль и корму парохода.
– Сигнал! Выбирай шланг! – сказал спокойным голосом телефонист, слушавший на льдине водолаза, работавшего под водой и льдом.
Водолаз вынырнул из небольшого разводья и попытался ухватиться резиновыми своими руками за льдину. Но та оказалась очень скользкой, и он долго и бесплодно карабкался на нее. Тогда телефонист, оставив свой аппарат, протянул водолазу руки и помог ему выйти из воды.
– Ну, как? – спросили водолаза, когда отвинтили его огромный шлем.
– Дайте сперва отдышаться, – тихо ответил водолаз.
На «Анадыре» все оказалось в порядке.
В гости к Бочеку пришел капитан «Лок-Батана» Кучеров и рассказал о гибели старшего штурмана «Ванцетти» Ищенко близ устья Колымы.
Во время шторма Ищенко погнался на тузике за оторвавшейся моторной шлюпкой и погиб вместе с помполитом и кочегаром парохода. Я плавал с Ищенко на ледокольном пароходе «Сибиряков» в 1928 году и жил с моряком в одной каюте. Ищенко был тогда еще третьим штурманом. «Сибиряков» выскочил в тумане на камни и едва не погиб. Несмотря на крутую зыбь, Ищенко ходил на шлюпке вокруг ледокола с промерами. Он искал подходящие глубины, чтобы во время прилива знать, куда направлять корабль. «Сибиряков» снялся самостоятельно с банки и продолжал свой рейс. После целых суток напряженной работы по спасанию корабля, штурман Ищенко, как обычно, стоял вахту. И вот теперь – его преждевременная гибель...
Кто знал этого смелого моряка, тот никогда его не забудет.
23 августа
Туман. Те же льды, грязные, с промоинами, что и вчера. Нам стала знакома каждая льдина под бортом корабля. Все суда сгрудились в дрейфе. Пришел «Садко», отдает уголь ледоколу «Литке». Поход «Садко» в высокие широты отставлен. Жаль Минеева, так много потрудившегося для подготовки своей зимовки на островах Де-Лонга. Всем участникам похода тяжело возвращаться, не выполнив задания. Но, кажется, «Садко» получает другое важное научное задание.
На «Анадыре» возле больного моряка Тучкова дежурят по очереди все врачи из каравана «Литке», в том числе и доктор Лимчер. Он много рассказывает о походах Шмидта к Францу-Иосифу и Северной Земле. Мы часто говорим с доктором о Шмидте.
– Написать его портрет не просто. Это тонкого ума человек. В начале полярной эпопеи я знал Отто Юльевича как заядлого спортсмена, охотника, альпиниста. Мне он казался горячей головой. Спокойствие Шмидта, поражающее теперь каждого, кто часто видит его, выявилось для нас – его соплавателей – с годами трудных походов.
Помполит Борисов рассказывал сегодня последние новости, принятые по радио. В кают-компании из рук в руки переходит тетрадка, в которой вахтенный радист записал обрывки последней сводки ТАСС о деле предателей родины – троцкистов-зиновьевцев. Все поражены их подлыми преступлениями. Глубочайшее волнение и негодование вызвало сообщение о том, что на вождя народов тов. Сталина и его ближайших соратников готовилось коварное покушение. Сегодня во время вечернего сбора в кают-компании слушали речь диктора.
За радистом ходят толпы. Каждый выспрашивает последние новости.
Помполит просиживает целыми днями в радиорубке. С соседних судов приходят моряки, расспрашивают нас: не слыхали ли мы каких-нибудь подробностей. Намеченные на «Анадыре» литературные вечера отодвигаются, уступая место ежедневной политической информации для экипажа.
Уже 23 августа, а мы все еще перед Скотт-Гансеном, порой не видим его в тумане. Все кругом бело и однообразно. Норд-весты еще тесней поджали лед, сплотили его и поднесли нас в дрейфе ближе к берегам Оленьего острова.
Вчера летал Козлов. Но туман не дал ему возможности осмотреть большую площадь моря. Ничего нового пилот нам не сообщил, а значит, и не сказал ничего радостного.
Слышен лай собак на «Садко». Это собаки Минеева. С ними думал полярник зимовать где-нибудь на Де-Лонге. «Садко» и мы лежим в дрейфе на 75-й параллели, и моряки в часы общих сборов в кают-компании часто подтрунивают добродушно над научными работниками «Анадыря».
Карские операции проходят удовлетворительно, неплохи дела на востоке Арктики, но заело у Вилькицкого, куда не пробился ни одни пароход, ни один ледокол. Новые прекрасные советские суда стоят во льдах долгие недели. У «Беломорканала» поврежден винт, поломана часть лопастей. Неблагополучно у самого «Ермака».
«Садко» скоро покидает нас.
Вечером мы пошли с кинооператором Трояновским на флагман «Литке» по льдам. Пришлось разбегаться и с помощью шеста прыгать со льдины на льдину. Под нами глубина моря 22 сажени. Уйдешь под лед – не видать Москвы... Поднимались на «Литке» по крутой деревянной лестнице, похожей на пожарную. Кстати, не принято у моряков говорить «лестница», это слово заменено словом «трап». Окно у моряков – иллюминатор, пол – палуба, потолок – подволок, кухня – камбуз, стена – борт. Говорят, что в Нью-Йорке всех приезжих узнают по тому, как они, остановившись на улицах, задирают вверх свои головы, чтобы посмотреть на верхние этажи небоскребов. Так и моряки по одному только разговору сразу узнают «пассажира», не видавшего еще ни разу моря. Засмеют человека, если он попробует отстаивать на судне свой «пассажирский» словарь. Надо отдать справедливость морякам: нелегко приходится им с пассажирами и в штиль, и штормовую погоду. На экспедиционном судне слово «пассажир» звучит совсем неблагозвучно. Я знал одного моряка, у которого собака носила кличку «Пассажир».
В вестибюле «Литке» встретился с Отто Юльевичем. Ярко горели начищенные медные планки на ступеньках трапа. Красное дерево, карельская береза, обилие мягко светящих люстр в кают-компании, удобные кресла за столом. Склоненные над шахматной доской головы. Кают-компания располагает к отдыху.
Мы беседовали с Отто Юльевичем на спардеке, запорошенном снегом.
У Скотт-Гансена скопилось восемнадцать судов и тысяча с лишним людей. Было над чем призадуматься. Туманы сменялись снегопадами. Август подходил к концу. Но ни тени беспокойства не заметил я на лице Шмидта.
– Нам необходим остовый ветер, он быстро перегруппирует льды, – сказал Отто Юльевич. – Но когда это будет? Наш флагманский синоптик что-то не хочет нас радовать. В ближайшие три дня, по всей видимости, мы получим ветры зюйд-вестовой четверти. Правда, слабые, но и это хорошо. Сильные зюйд-весты наделали бы немало хлопот. Вы слыхали о разведке летчика Черевичного? В море Лаптевых он осветил район Тикси – Нордвик – Комсомольская Правда – до самого пролива Вилькицкого. С севера в море Лаптевых свисает длинный язык почти до самой Анабары шириной миль в шестьдесят. Как видите, и в море Лаптевых, где было обычно благоприятно, – сейчас лед. «Садко» дает нам уголь. Как только закончим бункеровку, немедленно снимаемся. Стоять не будем.
– Вы отставляете рейс «Садко»? – опросил я.
– Высокоширотный на восток, несомненно, да. Но научная работа ледокола будет продолжаться. Если же он понадобится нам до Вилькицкого, то как это ни будет неприятно нашим ученым, а придется их высадить на Диксоне и вызвать к нам «Садко». В Енисейском заливе тоже лед. «Красноярский рабочий» застрял с караваном речных судов, следующих в Пясину. Требует ледокол. К Диксону пригнало лед. Вчера Козлов летал для Пясинской экспедиции. Условия для полетов весьма тяжелые. Туманы без конца. Летчик показался над местом расположения наших судов и улетел на Стерлегов, где квартирует и экипаж Алексеева. «Свердловск» погнул баллер руля. «Красин» снял со «Свердловска» часть груза и пошел на остров Врангеля.
Метеоролог Радвиллович показывает мне на «Литке» карту последних ветров и их намечающиеся пути. Ветры слабые, слегка прижимные, зюйд-вестовой четверти. Я смотрю на молодого ученого. Ему ясны пути ветров. Да жаль, что эти пути нам не по пути. В каюте у метеоролога умывальник, рундуки, чего нет в пассажирских каютах на «Анадыре» и что совершенно необходимо в длительных арктических рейсах.
Ночью в тумане мы возвращаемся с Трояновским по зыбким льдам на «Анадырь», к себе домой. Мутно светятся огни на пароходе.
26 августа
Дрейф продолжается. «Литке» ушел с утра в разведку, поискать чистую водичку. Туман, не видать судов. Только что мы слышали, как по радиотелефону капитан «Литке» Хлебников советовал капитану «Садко» Храмцову последовать его примеру и пить чай. Оказывается, и «Литке» стоит в тумане где-то неподалеку от нашего каравана.
Старший помощник капитана (старпом) Рудных и помполит Борисов вернулись на «Анадырь», – они разыскали пресную воду. Матросы тянут шланг к пресному озеру на льдине. «Анадырь» сосет вкусную воду. Больше всех радуется этому старший механик Миронов. Это понятно. Для парового судна пресная вода в море драгоценна, и находка ее радостна каждому моряку.
«Сибиряков» как будто бы для нас дороги не нашел по северному варианту, а сам забрел в тяжелые льды. Но это пока лишь новости «бакового вестника». Из тумана доносится лай Минеевских собак. Значит, «Садко» не ушел, а где-нибудь совсем близко около нас, и собаки лают от скуки и вынужденного безделья. Им радостно было бы побегать после судовой тесноты на вольном просторе поднесенных к борту ровных полей. Но сейчас не до собак.
Капитан Караянов радирует Бочеку, что стоит все еще на Диксоне в ожидании вызова.
«Годовщину 24 августа шлю сердечный привет. Стоим под одним котлом, красимся, налаживаем судовое хозяйство. Караянов».
24 августа, год назад, было куда веселей, чем сейчас. Бочек и его заместитель Караянов в этот день прорвались с колонной речных колесных пароходов и железных барж из Лены через океан в Колыму. А теперь Караяныч прокрашивает борта своего парохода на Диксоне. Выбрал же место для судового ремонта! Но не сидят наши советские моряки без дела, нигде и ни при каких обстоятельствах. Везде у них находится работа. На «Анадыре» во время дрейфа моют трубы, скачивают палубу, надраивают медные ручки на дверях, занимаются учебой.
Арктика пока тяжело отражается лишь на коровах и быках, печально дрейфующих вместе с «Анадырем». Еще нет и месяца, как мы были у Маточкина Шара, а от двадцати коров осталось на «Анадыре» только двенадцать. Остальные съедены. Если так будет продолжаться и дальше, то скоро перейдем на одни консервы.
27 августа
Днем «Литке» дал сигнал «приготовиться». Заработали машины на всех судах каравана. Кругом сплоченный лед. Весь день ушел на маневры. Наконец, «Литке» выстроил суда в кильватер и двинулся с ними на зюйд-вест, т.е. обратным курсом, и никто не знал на «Анадыре», куда идет караван.
Зюйд-вестовыми ветрами нас прижало к островам Скотт-Гансена. Они стали совсем отчетливо видны, но по-прежнему безжизненны. Справа от них на морской карте значится белое пятно: не изученные еще берега и не известные еще глубины. «Литке» и «Садко» часто возвращаются к судам, «вытаскивают» их изо льда. «Ох, нелегкая это работа – из болота тащить бегемота» – приходят на память слова из детской сказки.
До разреженного льда «Садко» следует с нашим караваном. Форпик «Анадыря» течет. Накануне водолазы варили его электросваркой, сегодня снова будут варить под водой. Только светлеет вода под бортом «Анадыря», когда начинают сварочную работу мастера-подводники, да легкий пар струится над водой. Лучшие водолазы Эпрона работают под бортом нашего парохода.
Вечером пролетел Козлов над расположением наших судов и сообщил по радио, что кругом лед 8 – 9 баллов. «Крупно-мелкобитый», как классифицировал его летчик. На западе, в расстоянии пятисот метров от нас, чернеют небольшие разводья. Мало от них радости.
Ночью, еще светлой, в небе над горизонтом долго виднелись все суда из каравана «Ермака» и отдельно от них несколько поодаль шхуны «Капитан Воронин» и «Капитан Поспелов». Обе шхуны Наркомпищепрома держат путь из Мурманска во Владивосток. Восемь лет назад это, пожалуй, назвали бы безумием. Но и теперь присутствие таких маленьких кораблей в Ледовитом океане волнует каждого. Какая судьба ожидает их?
Задул слабый ост. Вечером старпом Рудных проводил в курительном салоне занятия по английскому языку, замещая капитана Бочека, находившегося на мостике.
«Сибиряков» прислал радиограмму. Он – у островов Воронина, выбирается обратно из тяжелых льдов. Очевидно, не сладок и «северный вариант», о котором говорил капитан Миловзоров. Но кто может поручиться, что за два дня до прихода «Сибирякова» на север там не было возможности пробиться дальше по курсу?
28 августа
Утром слышу разговор возле своей каюты:
– Какое сегодня число?
– Двадцать восьмое.
– Уже двадцать восьмое!
– Не уже, а еще! «Уже» звучит панически, а «еще» – обнадеживающе.
Слабый ост-зюйд-ост. Ясная видимость. Блестят заснеженные льды, они искрятся на солнце миллионами огоньков. Смотреть больно. Все люди в дымчатых очках бродят по льду, точно слепые. Льды не распускает, а сплачивает пуще прежнего. Впереди нас стамухи – льдины, сидящие на мели, а за ними – разводья. Значит, там мели, и «Литке» не рискует приближаться к тем разводьям. Около концевых судов возится «Садко». «Литке» идет на помощь к «Садко». За целый день оба ледокола никак не могут присоединить к каравану концевые суда, застрявшие во льдах в полумиле от нас. Вспоминаются слова летчика Козлова:
– Ух, и много же льдов в этом году! Ух, и много!
Да, действительно, многовато. Вот тебе и «домашнее Карское море», как называли его оптимисты.
О новостях в Арктике узнаем по УКВ – ультракоротковолновому телефону на судах. Часто слышим переговоры полярников, находящихся на разных кораблях.
В пресных озерах на льду команды стирают белье. Открылась полярная прачечная «Свой труд». Моряки пять минут стирают белье, пять минут прыгают возле него на льду, чтобы согреться. Жители северо-востока – чукчи, глядя на них, вообразили бы, что это какой-нибудь «танец стирки». Но здесь кругом нет никого на сотни километров. Берега безлюдны и далеки от нас. Студеная вода знобит руки. Ветер слабый, до пяти метров в секунду, и собирается слабеть, как говорят сводки погоды, а не усиливаться. Льды поджимает течением.
На «Анадыре» деятельно готовятся к пушкинскому вечеру. Вместе с руководителем научной группы на «Анадыре» С. Я. Миттельманом мы разрабатываем программу вечера. Это, пожалуй, будет первый пушкинский вечер в Арктике.
На льду волейболисты, пользуясь ясной погодой, растягивают сетку и играют так же оживленно и весело, как где-нибудь в Москве на спортивной площадке. Это тоже, пожалуй, первые волейболисты на дрейфующем льду в Арктике.
31 августа
Вот уже две недели, как мы видим опостылевший нам остров Скотт-Гансена. Нас то уносит от него в ледовом дрейфе, то подталкивает снова. Целыми днями не сходят с горизонта чудовищные миражи – дневные сновидения. Остров, поднятый рефракцией, растет неудержимо на наших глазах. Вот он поднялся в небо и отделился от земли, повис над горизонтом. Ледяные дворцы вырастают перед нами.
Длинные вереницы гусей тянутся к югу, а наш путь – на север, к семьдесят восьмой параллели, и оттуда – к Дежневу и во Владивосток.
Не идем, а стоим. Ждем благоприятных ветров. Море забавляется кораблями, тащит их то вперед, то назад. На «Анадыре» новость: отелилась корова. Теленка кличут Борисом. Каждый из моряков считает своим долгом познакомиться с «новорожденным анадырцем».
В полдень Бочек предложил мне пойти с ним по льдам к капитану Воронину на ледокол «Ермак», приблизившийся к нам. Мы запаслись двумя высокими жердями и спустились по штормтрапу на лед. На нашем пути попадались крупные обломки ледяных полей и мятый давними штормами лед. Мы думали пройти напрямик к «Литке», а с него на «Ермак». Но нам пришлось кружить и кружить, обходя озера на подтаявшем льду и большие разводья. Подмокшие подметки сапог заледенели и скользили по снегу, как навощенные лыжи, затрудняя наше продвижение. Лабиринты среди озер и путаные кривые улицы разводий отвели нас далеко в сторону от «Литке» и «Ермака», затем снова повернули к «Литке». С флагмана нам навстречу вышли доктор Лимчер, Марк Трояновский и летчик-наблюдатель Камразе. Нас разделяло небольшое разводье, и в Карском море мы беседовали, стоя на закраинах обломков ледяных полей. Лимчер сказал нам доверительно, что вызван «Красин», у «Ермака» не в порядке две машины, летит к нам Молоков. Решено во что бы то ни стало пробиваться вперед!
Мы распростились и пошли в разные стороны. Наш путь теперь лежал к «Ермаку», но вскоре мы убедились, что и к нему подойти было невозможно, не пускали разводья. Была бы с нами легкая чукотская байдара из моржовой кожи, мы долго не думали бы. Нам же пришлось взять направление сначала на «Садко», стоявший за «Ермаком». До «Садко» льды с виду были «честные». Но это только показалось нам издали. По мелко-битому льду мы подошли к небольшому полю. Третий час мы в дороге. На «Анадыре» попивают чай и думают, небось, что и мы занимаемся тем же у капитана Воронина. Мы же пока пьем воду с небольших озер на льду и благословляем ее. Есть правило – не пить в походе воды, чтобы не уставать еще больше. Но студеная вода соблазнительна на вкус. На пароходах вода обычно в рейсе бывает подсолена после ряда перекачек из цистерны в цистерну, и вода со льдины поэтому приятна, как нарзан.
Почти у самой цели нас отделило от «Садко» большое разводье, и мы принялись искать «катер». Так называл Бочек каждую небольшую льдину, на которой, как на плоту, можно было, работая шестом, переплыть разводье. Капитану удобнее, чем мне, потому что он легче меня на целый пуд. Льдина, державшая капитана, уходила подо мной сразу в воду, как только я ступал на нее. На полузатопленном «катере» я совершал свой переход через разводье.
Мы поднялись на «Садко», а с него перешли на «Ермака» и зашагали весело по палубе ледокола. Капитана Воронина мы застали в кают-компании. Вместе с подошедшим начальником морского управления Главсевморпути Крастиным он тепло приветствовал нас.
На столе в его каюте лежало несколько последних номеров полярной газеты «Сквозь льды», издававшейся на «Ермаке». Из радиорупора послышался голос:
– Халло! Халло! Говорит радиостанция ледокола «Ермак». Сейчас в нижней кают-компании начинается показ звукового фильма «Мы из Кронштадта». Просим всех свободных товарищей в нижнюю кают-компанию!
Воронин вынул штепсель из радиорозетки и продолжал с нами разговор. Мы обменивались новостями.
На столе у гостеприимного хозяина появился боржом, шоколадные конфеты и малага. Мы принялись за боржом, чтобы утолить жажду, так мучившую нас после долгой ходьбы.
– Что будет с пароходами? – спросил Бочек. – Наступает сентябрь, а мы все стоим. Десятки судов в бездействии. Лучшие пароходы Союза!
– Я считаю, – решительно заявил Крастин, – что в этот небывалый ледовый год надо будет протащить на Север те суда, от которых зависит нормальная жизнь наших окраин, и в первую очередь пароходы, идущие к устьям Лены и Колымы.
– А как они пойдут обратно? На восток или на запад? – спросил Бочек.
– Это покажут обстоятельства. Полагаю, что «Ермак», взяв уголь на Диксоне, вернется снова сюда и будет пробиваться вместе со «Сталинградом» и новыми пароходами в море Лаптевых.
– Тяжелый год, – сказал капитан Воронин, покручивая ус.
Человек устал от бесконечного дрейфа во льдах у Скотт-Гансена, Маркгама и Вардропера.
– И «Ермак» наш стал не тот. Вы, небось, слыхали. Столько льда я ни разу не видал, сколько ни плавал и Карском море, – снова заговорил капитан. – На нашем пути стоят не отдельные перемычки, а сотни миль невзломанного льда.
На диване в каюте капитана нежился красивый пушистый белый кот, напоминавший маленького песца. Кот дремал в уголке. Вот уж кому не думалось ни о чем.
– Пора! – заторопил меня Бочек. – Начинается время отлива, появятся разводья, тогда нам будет трудней, чем на переднем пути.
Это предупреждение подействовало на меня оживляюще. Воронин проводил нас до самых сходен.
– А все же я не теряю надежды, – сказал нам на прощанье капитан «Ермака». – Штормовые ветры восточных румбов по-коренному могут изменить положение в благоприятную сторону.
– Я тоже так думаю, – подтвердил и капитан Бочек. – По-видимому, единственной разумной тактикой для сохранения судов и топлива является тактика Шмидта – выжидание радикального изменения ледовой обстановки.
Отливом раздергало лед, но мы захватили с собой доску, любезно предложенную нам Ворониным и, когда встречали разводья, перекидывали ее, словно мостик, с льдины на льдину. Немного подморозило. И наши сапоги не ухолили глубоко в снеговой покров льда. Идти было легче. Мы быстро вернулись на «Анадырь». Вернулись туда, как в родной дом. Приятно было слышать даже мычанье коров. Товарищи обступили нас и стали расспрашивать о новостях.
Ночью получил радиограмму от жены капитана Бочека, где она сообщала о своей болезни и о том, что не получает никаких известий от мужа. Очевидно, наши радиограммы с «Анадыря» доходят до материка плохо.
4 сентября
Мы недалеко от мыса Вега. Льды. Туман. Воет холодный норд-вест. До мыса Челюскин осталось всего миль сорок. Мы – в горле пролива Вилькицкого, близ самой северной оконечности Евразии. Как случилась эта необычайная сказочно-быстрая передвижка кораблей? Промелькнули берега Таймырского полуострова. Позади уже сотни миль. И все это в два дня! Так быстро действие происходит лишь на экране.
В канун сентября начальник Главсевморпути, находившийся на флагмане «Литке», послал в разведку «Сибирякова» и «Седова»: одного – к острову Уединения, другого – вдоль берега Таймырского полуострова. Чтобы обеспечить ледоколами все сквозные и лено-колымские суда, несколько пароходов, следовавших в Нордвик, были возвращены в свои порты отправления.
С борта «Анадыря» мы видели иногда Шмидта, ходившего по запорошенному спардеку «Литке». Флагман обдумывал создавшееся положение. Как самую последнюю меру он предполагал использовать северный вариант к Северной Земле с запада историческим путем «Сибирякова», впервые обогнувшего этот неизвестный до того архипелаг. Взоры моряков всего каравана невольно были обращены к «Литке» – своему водителю. Кораблям грозили зимовка или поворот.
Ожидались слабые прижимные ветры зюйд-вестовой четверти. И тем более неожиданным было решение Шмидта вывести караван «Литке» под самый берег, отойти еще дальше от кромки льдов, от чистой воды, лежавшей на западе. «Литке» пошел на восток под берег, грудью пробивая дорогу своему каравану. Душу щемило при мысли, что «Литке» зря пошел с кораблями на восток. Целые сутки протаскивал пароходы флагман сквозь льды, удаляясь от кромки, от чистой воды. Но и под берегом, куда, наконец, пробился с караваном «Литке», не было ни прогалин, ни разводий. Здесь, окруженные льдами, стояли недвижно шхуны «Капитан Воронин» и «Капитан Поспелов». Вернее, вместе со льдами они дрейфовали у берегов. Только позднее мы все узнали о прозорливости смелого решения Шмидта.
В самый канун сентября капитан Бочек указал мне на горизонт:
– Смотрите, облака растут с берега, с востока. Будет восточный ветер. Помните замечательного предсказателя погоды, колымского партизана Мохнаткина? Примета верная!
Капитан Бочек плавает двадцать семь лет по морям и океанам. Полжизни провел человек на кораблях, штормовал, пробивался в тайфунах, пурге и льдах, ходил в тропики и на Север. Морскую беспокойную жизнь начинал на паруснике и плавал на нем девять месяцев кряду – это была тяжелая, но хорошая школа для моряка. Тропический ливень Бочек сменял на слепящую метель, тайфуны – на дикие штормы Арктики...
Флагманский метеоролог Радвиллович полушепотом сообщил начальнику Главсевморпути, что намечается перемена ветров в благоприятную сторону.
И верно. 1 сентября подул слабый ост-норд-ост, отжимной ветер. На кораблях говорили только об этом. Говорили таючись, будто опасались вспугнуть, отвернуть в сторону благоприятный ветер.
Заклинали:
– Ну, хоть бы денек, ну, хоть бы денек он продержался!
И он продержался и стал набирать силу. Ветер начал свою ледокольную работу. Лед отошел от берега. Образовался канал шириной в Москва-реку. «Литке» дал сигнал готовить машины к походу. На судах тревожно зазвонили машинные телеграфы. Караван пошел вперед, и береговая прогалина ширилась. Арктика открывала нам свой шлагбаум. Стоявшие неподалеку зверобойные шхуны ринулись вперед за «Литке».
Вот показался весь в тяжелых льдах караван «Ермака». Дедушки ледокольного флота не было с караваном, он бункеровался на Диксоне. Видно было в бинокль, как выбивались пароходы изо льдов, как ледокол «Ленин» ходил и окалывал каждый корабль. Это была тяжелая работа. А «Литке» летел тем временем со своим караваном по чистой воде. Командиры наших «сквозняков» свистели в машинные отделения, приказывая держать полный пар в котлах и прибавить к полному ходу наиболее возможное количество оборотов. На «Литке» взвился сигнал, он говорил о том же: дать самый полный ход! Маневр Шмидта блестяще оправдывался.
– Подорвали на когтях, – сказал мне Егор Михайлов при встрече на полубаке.
Но, видя, что я не понял его, он пояснил:
– На когтях – значит не на всю лапу, – так зверь бежит, когда ему очень надо.
Близ мыса Стерлегова над караваном повиражил летчик Анатолий Дмитриевич Алексеев – полярный небожитель, ветеран Карского моря. Ночью слышно было по судовым радиостанциям, как он докладывал Шмидту о результатах авиаразведки. Единственный путь к мысу Челюскин, по мнению Алексеева, проходил в шхерах, через пролив Матисена, по которому не плавали еще большие корабли. День был холодный, ветреный, но радостный. Впервые после длительного дрейфа суда шли полным ходом.
Караван «Литке» прорвался к проливу Вилькицкого. Здесь ветрами уплотнило лед. Он дрейфовал по нужному для «Литке» курсу. Вместе со льдом шли своей дорогой в вынужденном дрейфе корабли. Кругом все белело от заснеженных льдов. «Анадырь» несло со льдом вперед кормой. Утром вставали и не узнавали берегов. Другие мысы высились перед кораблями. Сам океан двигал корабли на восток.
В ночь на 5 сентября ветер отошел к норду и стал сжимать лед. Льдины вылезали из воды и становились на-попа. Люди готовили бутылки с аммоналом для подрывных работ. Слышно было поскрипывание бортов. Тишину Севера потревожили взрывы аммонала. Разбросанная во льдах колонна дрейфовала все еще по курсу со скоростью одной мили в час. Как переменчивы ветры в Арктике! 3 сентября ветер резко перешел к весту. Крупными хлопьями повалил снег, застилая временами горизонт. Вмиг забелела верхняя палуба «Анадыря», и в белесой мгле исчезла сразу вся колонна судов. В разводьях появились снежура и «сало». Началось быстрое льдообразование. Температура упала до нуля. Нарастал молодой лед толщиной до пятнадцати сантиметров. Ветром стало его уплотнять, что затрудняло наше продвижение. Вся колонна остановилась при плохой видимости. Нас начало дрейфовать в глубину залива Толля.
О караване «Ермака» нам ничего не было известно. Куда девались следовавшие за нами шхуны, мы также не знали. Очевидно, они спрятались от норд-веста под защиту какого-нибудь острова. Дрейфуем со скоростью одной мили в час. Значит, наш «ход» прежний. Как только улучшится видимость, «Литке» продолжит борьбу за достижение мыса Челюскин.
«Литке» приткнулся к мели в заливе Толля, но скоро снялся. Нас протащило за ночь миль двадцать по курсу. Арктика пока добра: открыла нам ворота. Но куда? Быть может, в ловушку.
Сегодня снова дрейф, а вчера еще работали переменными ходами машины, звенели машинные телеграфы. Путь по разводьям был извилист. Иногда флагман давал сигнал колонне остановиться. По всему горизонту тянулся лед. Суда догоняли друг друга.
Утром прибежал в кают-компанию помполит Борисов, радостный и возбужденный:
– Осталось всего сорок миль до Челюскина!
Наши гидрологи работают посменно, днем и ночью. Чертят ледовую карту и занимаются в своей лаборатории, сооружейной на корме парохода.
5 сентября
Утром весь лед вокруг нас сильно уплотнился. Не видно ни одного разводья. Бочек надеется на сильные приливно-отливные течения, – они разберут лед, и мы двинемся снова. Я сказал об этом старшему механику «Анадыря» Миронову.
– Все это очень хорошо, но ведь сегодня уже пятое сентября, пятое сентября, – повторил он с грустью. – Если бы мы были сегодня в Провидении, а то ведь только еще у Челюскина...
Только и слышишь разговоры на палубе:
– Зазимуем или прорвемся?
6 сентября
Несколько судов скренило от сильного сжатия. На кораблях засуетились люди. Спокойно прошагал корабельный инженер, осанкой и ростом напоминающий сказочного богатыря. Он неторопливо спустился на лед с матросами. Обошел по корпусу судна. Дал несколько указаний. Послышались взрывы. Размельченный лед высоко взлетел в воздух. Поползли трещины в наседающем поле. Отдельные льдины торосились под самым бортом «Анадыря». Бочек выслал на лед штурманов Рудных, Матиясевича и Олькина с аммоналом. Рудных взрывает под правым бортом «Анадыря», Матиясевич – под кормой. Олькин помотает обоим штурманам...
Не впервые они подрывают полярный лед. Олькин зимовал на «Урицком» в дрейфующих льдах Восточно-сибирского моря. Матиясевич вместе с Рудных зимовал в Чаунской губе с экспедицией Бочека в 1932 – 33 годах. Штурманы работают уверенно и деловито. Никакой суеты. Поджигают бикфордов шнур неторопливо, словно закуривают папиросу. Привязав к доске литровую бутылку, начиненную аммоналом, штурман вставляет в бутыль бикфордов шнур, поджигает его и опускает бутыль в воду. Над водой поднимается пар. Матиясевич длинной жердью глубже заталкивает бутылку под лед, чтобы разрушительней была сила взрыва. Ему кричат с парохода:
– Беги! Беги! Сейчас взорвет!
А он продолжает толкать жердью бутылку в прорубь. Пар над прорубью становится все сильней. Вот Матиясевич отходит от проруби. Идет ровно, неторопливо, не сгибая головы.
– Вот у нас какие штурмана! – с гордостью говорит старый боцман, наблюдающий с борта парохода за взрывными работами.
Взрыв потрясает борты «Анадыря». Трещины лучами ползут по льду. Огромные льдины переворачиваются, показывая нам свои подводные бледно-зеленые части. «Литке» тем временем расхаживает лед вокруг кораблей, которым угрожает наибольшее сжатие. С полного хода ледокол набегает на лед и, протаранив его своим острым носом метра на три, дает задний ход, чтобы сделать повторный разбег. «Литке» утюжит лед. Упорная работа молодого капитана Хлебникова вызывает всеобщее восхищение. Суда выпрямляются. Арктика вынуждена разжать свою цепкую лапу.
– Самолет! Самолет! – кричат на корме ледокола.
Это показался над караваном, как верный друг, самолет Героя Советского Союза Василия Сергеевича Молокова. Пилот сделал круг, салютуя кораблям, прорвавшимся первыми в трудный год так далеко на север. Вахтенный штурман «Литке» в ответ трижды отсалютовал гудком. На самолете, конечно, не слышали гудков ледокола, но отчетливо видели три облачка пара, взвившегося высоко к небу, – горячие приветы от моряков воздушникам.
– Идите на север, там полынья и открыта дорога к чистой воде! – радировал Молоков.
Вслед за Молоковым над расположением кораблей прошел самолет Анатолия Дмитриевича Алексеева и он рекомендовал подняться на север.
Сжатие прекратилось. «Литке» строил свою колонну в кильватер. Ледоколу помогал начинавшийся зюйд-ост. На станции Челюскин зажгли яркий опознавательный огонь. Черт возьми, как радостно и победно горел он на самом краю мира! Мы долго видели его в ночи. Даже здесь, в такой дали, мы не были одиноки. Советские полярники выполняли завет вождя: держали Северный путь в сохранности. «Литке» входил в разреженный лед. Огонек Челюскина удалился. Караван продолжал свое изумительное шествие среди льдов, во тьме, прорезанной лучами мощных прожекторов.
Когда «Литке» пробивал судам дорогу, излюбленным местом капитана Хлебникова была наблюдательная бочка на фок-мачте. Отсюда он высматривал льды, искал среди них лазейки. Часто внизу, под фок-мачтой, слышно было, как высоко в бочке пел песни капитан флагмана. Это значило, что дело идет хорошо: есть дорога по разводьям, отысканным моряком.
У мыса Челюскин караван «Литке» не остановился. Начальник Главсевморпути передал по радио привет всей зимовке Челюскина и сообщил, что за ними скоро придет пароход со сменой. Я вез из Москвы на мыс Челюскин газеты и журналы для зимовщиков. Передать их не удалось, ибо для этого пришлось бы пробиваться сквозь тяжелые льды и потерять не менее суток. Потерянные сутки могли обернуться где-нибудь в Чукотском море в зимовку для всего каравана.
На «Анадыре» с большим успехом прошел пушкинский вечер.
7 сентября
«Анадырь» уходил в полярный рейс, когда «АНТ-25» совершал свой знаменитый беспосадочный перелет Москва – остров Удд. И на «Анадыре» матросы говорили:
– Наш рейс сталинский: Ленинград–Владивосток без посадки!
И «Анадырь» шел на восток без посадки.
Зюйд-ост понемногу открывал разводья. Они обнадеживающе зачернелись кругом. «Литке» входил в разреженный лед. Мыс Челюскин был пройден. А сколько мысов было еще впереди...
Винты кораблей вертятся на полный ход. Опять с мостика свистят вахтенному механику, чтобы давал возможно больше оборотов. «Анадырь» не хочет отставать от быстро идущего флагмана. «Лок-Батан» наступает нам на пятки. Черноморец капитан Кучеров тоже не хочет отставать от дальневосточников и северников.
Полосы рассеянного льда и заряды тумана сопровождали караван в течение всего дня. За сутки прошли полтораста миль. Давно мы так не ходили. Шхуны «Капитан Воронин» и «Капитан Поспелов» оказались несколько впереди нас, но попали в тяжелую ледовую обстановку. В кают-компании «Анадыря» часто говорят о них с восхищением.
8 сентября
Утром караван стал склоняться вслед за «Литке» к юго-востоку, держа курс на соединение с пароходами «Искра» и «Ванцетти», идущими из Владивостока на запад сквозным рейсом. Мы выясним у них о положении в восточном секторе Арктики, они узнают у нас о том, что делается в Карском море.
Шли в тумане, лавируя среди льдов. Ночью все суда, кроме концевого, зажгли яркие гакобортные огни. Только они и виднелись в темноте ночи. Капитаны не уходили с мостиков. Поход ночью среди льдов был опасен: можно было врезаться в корму впереди идущего корабля или в стамуху (льдина – сидящая на мели).
Шедшее впереди «Анадыря» судно замедлило ход, не предупредив об этом. Бочек заметил, что перед носом «Анадыря» вырастает из темноты силуэт судна, дал «полный назад» и приказал рулевому положить руль лево на борт. Сила инерции тяжело груженого «Анадыря» была настолько велика, что, несмотря на полный задний ход, судно продолжало двигаться вперед. У капитана оставались два выбора: либо ударить в борт впереди идущего корабля, либо в соседнюю льдину. И «Анадырь» прошелся левой скулой по льдине. В трюме № 1 появилась течь. Матрос, измерявший воду в трюмах, заметил резкое ее прибавление в первом номере. Штурманы Рудных и Матиясевич вместе со вторым механиком Козловым спустились в трюм и быстро обнаружили пробоину. Был сломан один шпангоут, лопнул стрингер, выбита заклепка.
Все суда, кроме флагмана, подошли к большому ледяному полю и стали на ледяные якоря. Водолазы спустились под воду, осмотрели скулу «Анадыря». Пробоина не представляла опасности для судна, – только раз в сутки после того работала спасательная помпа.
С борта «Анадыря» миль за двадцать увидели высоко приподнятые и опрокинутые рефракцией мачтами вниз силуэты двух пароходов. Это были «Искра» и «Ванцетти». К ним навстречу вышел «Литке». Он привел их к ледяному полю, сам стал рядом с «Ванцетти». «Искра» подошла к «Анадырю». Пароходы несли в своих трюмах большой груз угля. Караван «Литке» приступил к бункеровке. Это освобождало нас от намеченного захода в бухту Тикси за углем и позволяло сэкономить два-три дня в рейсе.
Шмидт отменил намечавшийся было поход к нам «Красина» и разрешил ему оставаться в восточном секторе Арктики, чтобы содействовать полному успеху восточных операций.
Во время бункеровки у Бочека оказалось свободное время, и мы пошли с ним к капитану «Искры» Федотову. Тот с добродушной усмешкой рассказывал о том, как царапался во льду на своей «Искре».
Пошли разговоры о ледокольщиках, и капитаны признали, что Хлебников – капитан «Литке» – смело и деловито управляет своим ледоколом.
Вечером, мглистым и холодным, мы шли с Федотовым на «Литке».
В кают-компании пили чай.
У биллиардного стола летчик Головин сражался с корабельным инженером. Радист Гиршевич показался в дверях, пытливо обвел всех взглядом и, найдя секретаря экспедиции Федорова, передал ему радиограмму, исписанную столбиками цифр. Федоров пошел в свою каюту расшифровывать, или, как он говорил, «колдовать». Это колдование длилось часами. И затем поздно ночью слышался скрип шагов секретаря по трапу в каюту Шмидта.
Я заночевал на «Литке» в каюте летчиков и кинооператора Трояновского.
– Так вы летите или не летите? – спросил Трояновский Головина.
– Вы все ехидничаете, – обиделся пилот.
– Нет, зачем же, я просто интересуюсь, буду ли я вас завтра снимать или займусь другой работой.
Авиаразведка интересовала всех. Первая попытка взлететь у Скотт-Гансена не удалась Головину из-за тумана. Это было еще совсем недавно. Но разговоры о полетах были темой каждого дня и давно наскучили неповинному в частых туманах и сплоченных льдах Головину.
В тот день прилетел летчик Черевичный к ледяному полю, куда заведены были якоря с кораблей нашей колонны.
На 9 сентября назначен полет «Ш-2» Головина.
9 сентября
Утро выдалось непроглядно-туманное. Черевичный улетел еще вчера, и вовремя. Следом за его отлетом место стоянки судов накрыло густым туманом. Черевичный все выпрашивал на пароходах «бензинцу». Но у нас не было с собой авиационного бензина, а до «Литке» было мили две по торосистым льдам.
Где-то в небе сквозь серую пелену просвечивало тусклое солнце, и возможно, что за небольшим пятном тумана, в котором стояли корабли, было синее море, яркое небо и близкий светлый осенний день. Но мы не видели его. Головин проснулся необычно рано, отдернул занавеску, глянул в иллюминатор, плюнул с досады и заснул с огорчения до обеда. Полет не состоялся.
На «Искре» маленький бурый Мишка. «Искра» стоит борт о борт с нами. Мишку купили в Петропавловске-на-Камчатке, для забавы команды, за двести рублей. Потешный звереныш косолапит по палубе, по трапам, все обнюхивает, выпрашивает лакомства у команды. Все свободные люди охотно бегают за ним и занимаются, как с ребенком. Его любимое занятие – ходить по узкому планширу и, дойдя до конца, поворачиваться на 180°. Не боится четвероногий акробат сорваться с большой высоты в воду. Бродит по всем судам, за исключением «Литке», до которого далеко. Мишка не боится собак и даже попугивает их, дает сдачи, вызывая смех у матросов.
Как только «Искра» дала сигнал к отходу, Мишка, будто ждавший этого, мгновенно перекинулся на «Анадырь». Моряки говорили, что он испугался гудков. За ним погнались несколько человек с «Искры». Медвежонок не давался, кусал руки своим преследователям. Его ухватили за загривок, тогда он поднял передние лапы и норовил поцарапать своих соплавателей. Но все же как он ни упирался, а был водворен на старое местожительство, где его и привязали в наказание за попытку к бегству. Нам долго было слышно, как он жалобно голосил.
11 сентября
Чем дальше мы уходим на юго-восток, навстречу ветру, тем лед становится разреженней, и вот, наконец, перед нами просторы открытой воды. При подходе к ней мы с Мироновым смотрели, как билась зыбь у самой кромки льда. Это напоминало сильный прибой где-нибудь у берегов Камчатки. За кромкой виднелся лишь рассеянный лед. Он вздымался на широко шагавшей волне. Вода в море потемнела, и мы увидели давно забытые пенные гребни на маковках волн. «Анадырь» стал килевать. Мы уже отвыкли от этого во льдах, где не было никакой качки. Иван Лазаревич Сорока – третий штурман – свистел в машину, чтобы давали побольше оборотов.
– Вышли на чистую воду!
Теперь темой постоянных разговоров была уже чистая вода. Ее все славословили.
Капитан Сиднев на «Смоленске» шел в это время проливом Лаптева по чистой воде. Шхуны «Капитан Воронин» и «Капитан Поспелов» были освобождены зюйд-зюйд-остом из ледяной ловушки и быстро продвигались вперед. Ледокол-ветер был им верным помощником.
«Литке», проводив «Искру» и «Ванцетти», искал нас в тумане. «Анадырь» вел кильватерную колонну, часто давая туманные сигналы. Сигнальщики переговаривались флагами. Радисты не снимали наушников, слушая суда по УКВ.
В тумане перед нами часто вставали льды. «Анадырь» обходил их. Но вот лед разлегся по всему туманному горизонту. «Анадырь» дал сигнал судам замедлить ход.
– Это для «Анадыря» не лед, – деловито, гордясь своим пароходом, сказал матрос Егор Михаилов. – «Лидка» увидела бы такой ледок, сейчас – пять гудков, и становись на якоря в ожидании улучшения обстановки. А для «Анадыря» это что... Для «Анадыря» это – семечки!
На «Анадыре» все – патриоты своего корабля.
Зыбь уменьшается, но ветер дует с той же силой, значит, скоро встреча со льдом. И верно. Вот «Анадырь» уже приказывает снова уменьшить ход судам.
Ледовая сводка принесла благоприятные вести. Тяжелей семи баллов льда в Чукотском море у берегов нет. Если ветер, изменившись, не наделает бед каравану ко времени подхода к мысу Шелагскому, то победа будет за нами.
Радист Круковский – заядлый курильщик – часто показывается из радиорубки, чтобы выбросить с подветренной стороны полную пепельницу окурков за борт.
– Какие новости в эфире? Далек ли от нас «Литке»?
– Рядом. Бьет по ушам. Забивает все станции. Ищет нас в тумане, – отвечает радист.
Мы видим уже огни ледокола. Он идет на наши прожектора и становится вскоре в хвосте колонны. До встречи со льдами Хлебников предложил «Анадырю» следовать головным.
На зыби встречаются отдельные льдины, они опасны, как тараны. Идем средним ходом. Впереди малые глубины. Льдам временно конец до самого мыса Баранова, до Чукотской земли. Теперь начинается обычное морское плавание, с той лишь разницей, что мы не встретим ни одного маяка, ни одной мигалки, ни одного ревуна, предупреждающего о мелях. Во льдах по стамухам мы хоть знали о том, что приближаемся к мелям. А здесь нет и стамух, нет никаких ограждений в этом чертовом море.
14 сентября
Караван «Литке» первым в 1936 году прорвался в море Лаптевых. Целую неделю шли и стояли во льдах и туманах. Днем не было видно солнца, а ночью звезд и луны. Судоводители не могли поэтому точно определить местонахождение своих кораблей. Едва различался в тумане гакобортный огонь впереди идущего судна. Из мглы неожиданно вырастали полосы льда. Колесо штурвала ложилось резко на левый или правый борт. Ветры рассеяли лед по морю Лаптевых, и мы встречали не раз ледовые языки.
В ночь на 14 сентября, при подходе каравана к зоне дельты Лены, опасность увеличилась из-за неточно нанесенных на карту отмелей и островов. Почти на каждом из них, пунктиром обведенном на карте, значилось: П. С. (положение сомнительное). Суда не знали точно своего места в море. Карта неточно показывала острова и берег материка. Если «Анадырь» или «Литке» сядут здесь на мель, то это может повлиять на исход операций всей нашей колонны. А сегодня – 14 сентября: близок конец навигации на востоке Арктики.
«Литке» выслал вперед суда с меньшей, чем он, осадкой, а сам идет среди колонны. Идут средним и малым ходом. На «Анадыре» матрос каждые десять минут забрасывает лот, чтобы узнать глубины моря. Передние суда часто поднимают сигнал об опасности, и «Литке» и «Анадырь» шарахаются в сторону от подступающих мелей.
Вчера ненадолго выглянуло солнце.
Бочек, Матиясевич и Смесов взялись за секстаны и логарифмические таблицы, чтобы определить точку «Анадыря» в море Лаптевых. То же делалось и на других судах каравана. У каждого судна разные точки. Мы знаем свое место лишь приближенно.
В кают-компании стало оживленней. Снова Чулков громко приветствовал всех, входя в кают-компанию в часы общего сбора. Потирая радостно руки, он с улыбкой шел к своему месту за столом рядом с помполитом и капитаном. Матиясевич в шутку сказал как-то, что Чулков – барометр «Анадыря». Если он потирает руки и громко всех приветствует, – его верный показатель чистой воды и полного отсутствия льдов. Доктор Митников по-прежнему в одном кителе без ватника, несмотря на прохладу Арктики, выходил на мостик для научных работ.
После долгого плавания во льдах и туманах и по чистой воде мы, наконец, увидели мыс Святой Нос и Кигилях. «Литке» принял сначала Кигилях за Святой Нос и резко повернул на норд, но потом, осмотревшись, лег на прежний курс. Мы давно не видели земли, от самого мыса Челюскин, и неотрывно любовались в бинокли высокими горами. Горбатый мыс смотрел сурово. Яркое солнце освещало далекую и высокую гору Кигилях на Малом Ляховском острове. От Святого Носа до Малого Ляховского по карте тридцать две мили, а Кигилях был виден отчетливо даже без бинокля. Только в Арктике бывает такая исключительная видимость. Мы расставались с морем Лаптевых и входили в пролив Лаптева. Перед нами лежало Восточно-сибирское море.
При выходе из пролива мы увидели редкое зрелище: нам открылась далекая гора на острове Котельном.
Ночью вспыхивало северное сияние. По приметам поморов северное сияние предвещало близкие морозы. К утру стали выходить на большие глубины. И вода изменила свой цвет. Вместо грязной она стала настоящей морской, ярко-зеленой. Утро было теплое, радостное, солнечное. Люди без шапок выбегали на палубу постоять хоть немного под лучами солнца. До полярной ночи оставалось теперь уже недолго.
15 сентября
В солнечный яркий день белым облаком лежал туман на посиневшей воде. Береговой ветер отгонял его далеко в море. Мы вошли в туман; заряды его стали попадаться чаще и чаще, и опять, как недавно, гудели корабли, вторя флагману, чтобы не потеряться.
Нет льдов. Выпущен лаг (лаг – прибор, намеряющий пройденное судном расстояние), бездействовавший на «Анадыре» от самого острова Белого в Карском море. Льдом могло срезать этот дорогой прибор.
Буфетчик Семен Ильич упал в трюм во время последней погрузки угля и слегка зашиб пятку. Он успел уже поправиться и теперь заботливо накрывал в кают-компании стол. Затем Семен Ильич направился в каюту капитана на приборку.
– Вы все еще хромаете? – спросил его капитан.
– Отшиб пятку, никак не заживает.
– Жаль, что вы отшибли только одну, а не обе, – улыбаясь, сказал капитан.
– Почему? – смутился буфетчик.
– Тогда бы у меня до конца рейса была бы чистота и порядок в каюте. Мою каюту убирала вместо вас Катя, и я не узнавал помещения, будто поменял пароход.
Семен Ильич шел в свое третье плавание. Профессию буфетчика он выбрал несколько неожиданно для самого себя. Работал он парикмахером, с самого детства. Один знакомый из отдела кадров порта посоветовал ему пойти в дальнее плавание. Буфетчик из Семена Ильича получился неплохой, а уборщик – никакой. Семен Ильич постоянно твердил капитану, что отмыть ванну в капитанской каюте невозможно. В СССР нет таких средств. Семен Ильич успел сходить уже один раз в Англию из Ленинграда и стал «западником». Ложки и ножи в кают-компании «Анадыря» изрядно почернели. Семен Ильич заявил, что для белого металла в СССР нет такого чистоля, как в Англии. Европа пленила Семена Ильича своими чистолями и гуталином, дающим исключительный блеск. Но достаточно было Кате, тихой и скромной женщине, заняться капитанской каютой, как заблестела ванна, засверкала посуда в буфете, засияли ножи и ложки, и все это при помощи отечественных материалов и заботливых рук.
Семен Ильич не забывал на «Анадыре» своей основной профессии. По вечерам в его каюту набивался народ постричься и побриться. В Ледовитом океане он был, вероятно, единственным профессионалом-парикмахером и работал, действительно, как мастер.
Литкенцы получались согласно определению сзади «Анадыря» на тридцать шесть миль. «Литке» запрашивал не раз по УКВ нашу точку, сверяя ее со своей.
Ночью снова играло северное сияние в форме радуги.
16 сентября
Утром прошли остров Четырехстолбовой. Четыре каменных столба – кекура – стоят, словно сооруженные человеком обелиски. Над солнцем, как нимб, сияет золотой большой круг. Моряки говорят, что это к ветрам. С севера подгоняет рассеянный ледок. Длинный караван гусей пролетел низко, почти над самой водой, направляясь к материковому берегу с Медвежьих островов. Еще совсем недавно с устья Колымы, с заимки Сухарной, промышленники ездили на Медвежьи острова «брать» медведей – на медвежью охоту.
Вечером встретили впервые после моря Лаптевых обломки ледяных полей, чему мало обрадовались. Отдельные торосы, освещенные солнцем, походили на высокие скалы. Ветер стал заходить к норду. К 21 часу совершенно стемнело.
Снегопад застит порой даже свет ярких прожекторов. Навигаторы полагают, что колонна «Литке» проходит сейчас Чаунскую губу. После двухдневного плавания в тумане и метели корабли не знают точно своего места и рискуют вылезть на грунт.
– Вот это и есть полярная лирика! Тот, кто не плавал в Арктике, никогда этой лирики не поймет, – говорит капитан Хлебников на мостике «Литке», ведя колонну вперед в этом снежном смятении.
Где-то позади нас – зверобойные шхуны. Они запрашивают радиостанцию «Анадыря» о нашем месте, не зная точно своего. Слышна близкая работа радиостанции «Красина». У него сильный остовый ветер.
18 сентября
К утру стихла метель. Ветер разредил льды. Выглянуло солнце. Открылись высокие, выбеленные снегами горы Чаунской губы и мыса Шелагский. В полдень на ледяном горизонте показался ледокол «Красин» – лидер восточного сектора Арктики, шедший к нам навстречу под командой капитана Белоусова. С борта «Литке» на «Красин» временно перешел Отто Юльевич. Теперь без него на «Литке» так же, как и на «Анадыре», – никаких новостей, кроме «бакового вестника». Метель, бушевавшая вчера на северо-западе Чукотки, сделала берега совершенно зимними. На открытых пространствах воды появилась шуга, она шелестела при ходе судна и звенела, напоминая звук разбиваемого стекла.
– Два дня поработает свежий норд-вест, все здесь скует, – говорит Бочек, прислушиваясь к шелесту шуги.
Беседовал сегодня по УКВ с синоптиком Радвилловичем. Он обещает зюйд-вест и заштиление.
Температура воды и воздуха упала. Началось усиленное образование льда. По всему Северному морскому пути суда продолжают бороться за выполнение своих заданий. «Искра» и «Ванцетти» с помощью ледокола «Ленин» пробились уже в Карское море к архипелагу Норденшельда. Стоят у острова Тыртова. «Сталинград», «Правда» и «Рабочий» прибыли в Тикси – устье Лены. Одновременно туда зашли с грузами для Якутии «Володарский» и «Беломорканал». Новые большие пароходы «Игарка», «Моссовет» закончили выгрузку у мыса Челюскин и 17 сентябри снялись в бухту Тикси. Столь поздние грузовые операции у самой северной оконечности Евразии произведены впервые. Прорвутся ли обратно корабли из Ледовитого океана? Четырнадцать судов идут сквозным полярным рейсом на запад и восток Советского Союза! Решено: все суда, идущие в Колыму, сделать «сквозными», направить в обратный рейс на восток, учитывая тяжелую обстановку на западе.
19 сентября
Все утро шли в тумане среди льдов. Навигаторы «Анадыря» считают себя у мыса Биллингса. «Красин» ушел от нас на розыски «Смоленска», сокрытого в тумане. Через несколько часов услыхали гудки «Красина» и «Смоленска». На «Красине» отличные навигаторы, разыскали нас в этой полярной мгле, среди льдов. На «Смоленске» много пассажиров, возвращающихся из Нордвика, куда не доставили грузов с запада. «Смоленск» проходит за самой кормой «Анадыря». Анадырцы узнают на встречном пароходе знакомых дальневосточных моряков и машут им кочегарскими сетками и беретами.
Пять длинных сигналов. Колонна продолжает путь на восток. Вдруг видим «Литке». Он приближается к нам полным ходом, гарцуя по льдам. Хлебников кричит Бочеку в рупор с мостика:
– Иду к «Лок-Батану». Пока мы здесь стояли во льдах и тумане, он нашел времечко – разобрал свою машину. Вот же черноморцы, – придется брать теперь на буксир и тащить до тех пор, пока не соберут машины.
«Анадырь» роздал последний груз пресной воды, припасенной со льдин в море Лаптевых. Теперь попостимся.
Темнеет уже к восьми вечера. Снова содрогается «Анадырь», шевеля лед. Но льды заметно редеют, «Анадырь» прибавляет ход. Кругом, насколько можно видеть, – чистая вода. С мостика просят старшего механика дать самый полный пар. И вот из тумана растут суда. Полный задний ход! Кочегары мигом открыли сифон и травят пар в атмосферу. Оказывается, передние суда, не предупредив об этом, замедлили ход перед показавшимся снова льдом. Чтобы не врезаться в колонну, «Анадырь» резко повернул в сторону.
– Лучше удариться о льдину, чем о судно, – говорит капитан Бочек.
На «Анадыре» звенит в буфете посуда.
– Дорога – все ухабы да ухабы, и чего только смотрят дворники! – ворчит кочегар на полуюте.
20 сентября
Солнце выглянуло из-за туч. На «Анадыре» успели определиться. Мы в 32 милях от мыса Блоссом (остров Врангеля). Бочек одну минуту видел высокие горы Врангеля в окне облаков. Четыре года назад он летал здесь с летчиками Бердником и Левченко и видел эти же горы. Он узнал их сразу. Мы слышали у себя, как Шмидт говорил с Хлебниковым по УКВ. Полынья к острову Врангеля, очевидно, сместилась. Летчик Каминский, облетавший Чукотское море, указал, что в середине пролива Лонга есть большая полынья с мелкобитым льдом. Шмидт избрал курс в сторону острова Врангеля. К трем часам дня лед значительно поредел. На отдельных льдинах заметны ясные отпечатки лап медведицы и медвежонка, бродивших здесь по свежей пороше в поисках тюленя. Чулков говорил, что видел сегодня рано утром медведя.
Показался мыс Якан. Входим в Чукотское море.
В это время в кают-компании пьют чай. Бочек, обращаясь к буфетчику Семену Ильичу, улыбаясь, говорит:
– Зимовать не будем!
– Почему вы так уверены? – спрашивает буфетчик.
– Смотрите сами! – указывает капитан на висящую грушу электрического звонка. Она раскачивается над столом в кают-компании из стороны в сторону, как маятник.
– Зыбок! Значит, льдам конец. «Анадырь» выходит на свободу!
Вечером все суда ощущали значительную качку. Крупная мертвая зыбь шла от оста. Здесь были недавно сильные остовые шторма. Зыбь вздымала обломки рассеянного льда. Под самым бортом парохода мы долго любовались стадами моржей, отдыхавших на льдинах. Звери тесно прижались друг к другу. Некоторые звери, выбрав небольшие льдины, катались на спине, махая ластами.
Наша колонна идет с двумя ледоколами – «Красиным» и «Литке». Мы – в середине пролива Лонга. Идем с песнями. Но, если нас догонит норд-вест, хватит обоим ледоколам работы.
21 сентября
Ночью машины работали малым ходом. «Сталинград» радировал Бочеку, что вышел из Тикси и запросил сообщить подробно о пройденном пути, начиная с Колымы до пролива Лонга.
«Красин» ведет колонну в лед. На крутой зыби лед мельчит сам себя и может нанести кораблям непоправимый вред. Льды работают, как жернова, и могут протаранить не только борт судна, но и его днище. Суда идут за флагманом в кильватер. Удары льдин становятся все сильней и сильней. Тогда на «Красине» поднимается сигнал: «Судам угрожает опасность». Заработало «камбузное радио». Говорят, что мы снова встретили непроходимый лед. На самом же деле «Красин» вздумал бункероваться со «Смоленска» и затащил всю колонну в лед, где предполагали в «тихой» обстановке проделать эту операцию. «Литке» приказал «Анадырю» выходить изо льда. Катастрофа предотвращена. Колонна – снова на чистой воде. Мы расстаемся с «Красиным».
22 сентября
Вест-норд-вест. Зыбь несколько улеглась. В восемь часов утра миновали предполагаемое место гибели «Челюскина». В честь корабля, погибшего за освоение Арктики, на всех судах салютовали флагами и гудками.
Мы приближаемся к Дежневу, самому восточному мысу Евразии. Шхуны идут вместе с нами, немного позади. Они прошли, как и мы, Северный морской путь в одну навигацию и теперь подняли паруса, экономя топливо. На «Капитане Воронине» командует Пудовкин, на «Капитане Поспелове» – Фонарев. Шхуны войдут в этом году в состав зверобойного флота Дальнего Востока. Они сделали неплохой рейс.
Теперь ни им, ни нам не страшен норд-вест.
Ночью видны ходовые огни всей большой колонны судов. Идем самым полным ходом.
Разговоры теперь уже не о зимовке, а о том, сколько миль остается до Дежнева.
Туча «поцелуйных» радиограмм наваливается на радиорубки всех судов колонны. Каждый несет своему радисту белый листок с одними и теми же словами:
«Проходим Дежнев. Зимовать не будем. Вышли из Ледовитого. Целую. Люблю...».
Адрес флагмана даже в Чукотском море был короток и необычен: «Диксон Литке». И в Беринговом море «Литке» поддерживал связь с Москвой через далекий остров Диксон. Известный полярный радист сибиряковец-орденоносец Гиршевич обеспечил ледоколу изумительную двухстороннюю оперативную связь с Москвой. Гиршевич впервые в Арктике провел великолепный опыт связи корабля с Москвой, минуя все промежуточные станции, кроме Диксона.
Темной каменистой громадой вырастает Дежнев. Тому, кто хоть раз становился на зимовку у чукотских берегов, особенно дорог этот обрезной черный мыс, словно спина исполинского зверя, выстающий из морской воды на ледяном рубеже Советской страны. За Дежневым – свобода. Здесь, у Дежнева, – победа советских моряков, ученых и летчиков. Льды кончились, сверкнув на солнце в последний раз.
24 сентября
Пришли в «Провидение».
На «Анадырь» пришел чукча с детьми. Гостей повели в столовую пить чай.
Михаил Забродин подарил гостям весь свой запас трубочного табаку. Примеру Забродина последовали другие матросы и кочегары. На столе перед чукчей образовалась вскоре целая гора из пачек табаку и папиросных коробок.
Бочек узнал, что в бухте Лаврентия работает врач Елизавета Петровна Кузьмина. Три года назад она пришла к Бочеку – начальнику экспедиции на «Литке», лечила здесь капитана Николаева и прислала ему в подарок живого петуха. Капитан Бочек в ответ посылает ей теперь, через три года, фруктовые консервы, шоколад и вино.
На горах в «Провидении» почти не осталось за лето снега. На капитанском мостике штурман Матиясевич разорвал и выкинул за борт висевшее там расписание условных сигналов, выработанных для ледового плавания. Льдов больше не будет, и это расписание ни к чему. Теперь каждое судно пойдет из «Провидения» самостоятельно. Кильватерной колонны не будет. Не будет и сигнальных переговоров.
У всех приподнятое, праздничное настроение. Радостно звучат голоса. Кок и Жора весело рассказывает на камбузе, как он прыгал на парашюте.
– Зачем прыгал? – спросил его пекарь Михаил Забродин. – Поварам ведь это не обязательно?
– Весь СССР парашютизмом занимается. Чем же я хуже других! – деланно-обидчиво заявил Жора.
– Ну, и как? – спросил его Забродин.
– Первый раз прыгнул удачно. Понравилось. Прыгнул второй раз, повредил малость ногу. И по своей вине. Все сделал, как говорил инструктор, развернулся по ветру, выбрал площадку для приземления, а попал одной ногой в ямку, другой о кочку. Две недели бюллетенил, в больнице лежал. Домой вернулся с тросточкой. Иду, прихрамываю. Жена встречает:
– Жора, милый, что с тобой? Опять компанию водил?
Я скрыл от нее свои прыжки, но пришел товарищ и все выболтал жене. Та допытываться:
– Жора, как же это?
Говорю: моя дорогая, летел, что ангел, упал, что черт! Она меня даже не заругала. Наоборот, стала ко мне относиться с небывалым уважением. Я теперь каждому коку буду советовать для поправления семейных взаимоотношений непременно прыгать с самолета. Это здорово приподнимает авторитет мужчины.
Ленинградские моряки говорят о предстоящей поездке в Ленинград, дальневосточники – о встрече со своими близкими во Владивостоке. Старший механик «Анадыря» обещал своей жене, что вернется в этом году домой во Владивосток, и бесконечно рад, что сдержал слово. Рад и тому, что в машине «Анадыря» ни одной поломанной части. У Миронова неплохие помощники, и сам он любит свой пароход.
Двадцать второго сентября колонна «Литке» обогнула мыс Дежнев. Сквозной полярный рейс был закончен в одну навигацию, несмотря на рекордно-тяжелый ледовый год. Исполнились пророческие слова гениального Ломоносова. Строгая природа не скрыла места входа «с брегов вечерних на восток». Колумб российский прошел между льдами, презирая рок. В одну навигацию сквозным рейсом с одного края Ледовитого океана в другой впервые пробились четырнадцать советских судов.
Поговорка парусных моряков говорит, что на деревянных судах плавали железные люди. Ныне на советских железных кораблях в сквозной полярный рейс ходили люди великой Сталинской эпохи. Только в эту эпоху могла так победно завершиться героическая северная экспедиция.
Капитан парохода «Анадырь» А.П. Бочек
Караван «Литке» в ледовом дрейфе
По дрейфующему льду
Капитан Владимир Иванович Воронин и Отто Юльевич Шмидт
