Материал нашел и подготовил к публикации Григорий Лучанский
Источник: Макс Зингер. Посылка. Журнал «Огонек» № 23, 1938 г.
1
Чукотское море казалось совершенно безледным. За мысом Дежнева на запад простиралась чистая вода. В самые лучшие бинокли нельзя была разглядеть ни одной ледяной полоски на горизонте. Пароход «Колымчанин» покачивало. Это заставляло его моряков на время забыть об Арктике. Южный ветер набирал силу. Размахи корабля становились стремительными. В буфете тревожно звенела посуда. По каютам бегали непривязанные к койкам чемоданы. Моряки в шутку уверяли друг друга, что капитан, верно, сбился с дороги и везет по кочкам и ухабам.
Капитан «Колымчанина» Снежков спустился с мостика в свою каюту. Здесь, за письменным столом, любил капитан почитать в свободный час книжку или, отвалясь на спинку кресла, послушать любимую музыку Грига. Но сегодня, в шторм, радист «не дал» музыки по кораблю. Нельзя было удержать патефона на месте: едва лишь пароход кренился, как мембрана вместе с иголкой соскальзывала с пластинки, проводя по ней глубокую борозду.
Письменный стол капитана был необычно пуст. Письменный прибор со стола уборщик предусмотрительно запрятал в бельевой шкаф, абажур лампы закрепил ленточкой, кресло привинтил к полу. Несмотря на поднимавшийся шторм, в капитанской каюте было тихо. Только по столу под висячей лампой вправо и влево, будто маятник, качался небольшой квадратный ящик, ушитый в белое полотно. На нем чернильным карандашом был старательно выведен адрес: «Ледовитый океан, Чукотское море, мыс Моржовый, председателю национального совета Эттувию. От Тарбаганова».
«Колымчанина» бросило сильно вправо, посылка скользнула по столу, задержалась чуть у самого края и мягко шлепнулась на палубу. Капитан бережно поднял посылку и положил на диван. При следующем крене посылка соскочила с дивана. Капитан поставил ее на книжный шкаф, но и оттуда она вскоре слетела. Тогда капитан сунул ее между тумбами письменного стола, и здесь, шурша полотном по палубе, она тихонько билась своими боками.
– Вот докука! – сказал капитан, прислушиваясь к этим новым надоедливым шорохам в каюте, и вспомнил заход «Колымчанина» в Петропавловск на Камчатке. В этой каюте перед капитаном стоял тогда житель Камчатки, рослый широкоплечий человек в кожаной распахнутой тужурке. Он, очевидно, не торопился уходить...
– Так, значит, вы отказываете мне, товарищ капитан? – переминаясь с ноги на ногу, спросил незнакомец.
– Выходит, что отказываю, – подтвердил капитан. – Вы поймите сами. Наш пароход идет сквозным рейсом, без заходов с Камчатки в Мурманск. Вы просите, чтобы я передал вашу посылку чукче Эттувию на мысе Моржовом. Ну, а если навалит туман, и мы пройдем этот мыс по счислению, где я в тумане стану разыскивать Эттувия?
– А вы погудите пошибче при подходе к мысу, – не сдавался человек.
В его руках был ящик, зашитый в белое полотно и исписанный с одной стороны ярким химическим карандашом.
– Вы погудите, а я ему телеграфну, – продолжал посетитель. – Он услышит ваши гудки и выйдет к пароходу навстречу.
– Ну, а если мы будем идти мористо, милях, скажем, в двадцати от мыса? Нас льды, например, не пустят близко к мысу? Что же, стой тогда у кромки и жди, пока ваш уважаемый адресат суток через трое доберется по торосам за посылкой? Так что ли?
– Если уж льды помешают, тогда везите посылку до Колымы. Там, в устье, в Амбарчике, передадите ее капитану порта. А тот удосужится, перешлет как-нибудь зимним путем, на собачках, с оказией Эттувию.
– Так, значит, по-вашему, я с кораблем должен делать заход в Амбарчик из-за посылки? Терять на этом полдня? Кто же похвалит меня за это? Мы полдня потеряем у Колымы, придем к проливу Вилькицкого, а там скажут нам с флагмана-ледокола: «Голубчики, пролив закрыт десятибальным льдом. Вот если бы вы на полдня раньше успели, картина совсем другая была! С песнями бы прошли!» Так вот, уважаемый, это будет уже не посылочка, а зимовочка! Поняли? Да плавали вы хоть раз в Арктике? – чуть резко спросил капитан.
– С вами же, товарищ Снежков, ходил из Владивостока в колымский рейс пассажиром, – как бы виновато ответил человек в тужурке.
– Со мной? – недоверчиво спросил капитан, приглядываясь к собеседнику.
– Мое назначение было тогда на мыс Моржовый – заведывать пушной факторией. Доставили вы меня с семьей туда преблагополучно. Отжил там свои два года, и вот случилась напасть. Смену поджидаю, а она нейдет. Уже середина сентября – и нет смены! Запрашиваю по радио! Волнуюсь! У меня фактория-то опустела! Совсем товару нет! Что тут делать? Если придется зимовать, то ведь совсем зря. Кому я нужен на Моржовом без товару? Мне отвечают по радио: «Смена идет на пароходе «Гончаров», ждите!» И верно. Наш радист с Моржового услышал в эфире работу рации «Гончарова». Обещают скоро дойти до места назначения. Тут я к председателю нацсовета Эттувию: пособи, говорю, корешок, скласться с вещишками в твою большую байдару, чтобы в любую минуту быть на выстреле. И, понимаете, поднялся сумасшедший ветер, пригнал лед к берегу, ну, что ты скажешь, мы в плену! Пароход подойдет, увидит эту микстуру, постоит денек – другой и шабаш – повернет домой. А я с семьей зимую попусту!
– Так, значит, вы понимаете Арктику? – спросил капитан.
– Как мне ее не понять, когда я по мысам здесь восемь годов отзимовал! Видите, – тут человек показал на свою лысую, как колено, голову и окладистую бороду, – у меня весь волос на Севере в бороду ушел. Как мне Север не знать? Я там и зубы свои съел. Там и голову мне сложить, верно, придется...
И человек провел шершавой ладонью по лысой от бровей до затылка голове.
– Вы не Тарбаганов ли будете? – спросил, заметно сдаваясь, капитан.
– Он самый! – обрадовался Тарбаганов. – Видите, вспомнили и вы меня. Я очень прошу, товарищ капитан, сделайте милость, захватите с собой посылочку. Вот к нам северный ветер пригнал ледок. А потом отдача получилась. Грянул штормовой зюйд. Лед далеко угнало. Пароход пришел к Моржовому, разгрузился и дал мне смену. Меня Эттувий до самого борта провожал... Я этому человеку обязан. Он в худую погоду один на байдаре осенью далеко с Моржового на мыс Нерпячий за доктором для моей дочурки ходил. Это душа-человек!.. Простите, товарищ капитан, у меня к вам вопрос. Вы человек курящий?
– Я этому еще не научился, – чуть улыбнувшись, ответил капитан.
– Не научились? – озадаченно протянул Тарбаганов. – Тогда вам никак не понять моей просьбы!
Капитан думал о предстоящем отходе и, утомленный долгими уговорами, почти не слушал Тарбаганова, но гость не унимался:
– Понимаете ли, товарищ капитан, с нами на самой середине зимовки так вышло по-собачьему, что оказался я без курева: не рассчитал. Пробовал и мох сушить и чай курить и каким только не дышал дымом. Измучился вконец. Привычка – не рукавичка, на гвоздик не повесишь. И вот Эттувий, мой друг чукча, председатель национального совета, запряг собачек и за сотню километров дунул к знакомым кочевникам в тундру. Возвращается на Моржовый, достает мне из мешка три пачки трубочного табаку. Я растянул эту радость до самого конца зимовки. Бывало, прежде чем набить трубочку, поднесешь табак к носу своему – и так это хорошо становится на душе. Да вы меня не слушаете! Я кончаю, товарищ капитан. Дослушайте мои последние слова, – тут Тарбаганов взял капитана за локоть. – Я обещал Эттувию перед отъездом прислать табаку и трубок с Большой земли. На Севере не принято обещать, но если уж обещают, то слова не нарушают. Попусту не говорят...
– Э, да ладно, была не была, давайте вашу посылку, – сказал капитан. – Вдруг подвезет – и в самом деле встретимся мы с вашим Эттувием.
– Вот спасибо! – просиял Тарбаганов. – Премного вам благодарен!..
– А за что? У меня нет и на десять процентов уверенности в том, что я посылку передам по назначению.
– Так в крайнем случае искурите сами!
– Да я же вам сказал, что не курю!
– Ну, товарищам своим отдадите!
– И им табак не нужен: они полностью обеспечены на весь рейс прекрасными папиросами.
– Если уж так, то, проходя Югорским Шаром, ненцам подарите или кому заблагорассудится, – сказал на прощанье Тарбаганов, крепко пожал руку капитана и торопливо вышел из каюты.
Матросы готовились убирать парадный трап: пароход покидал Петропавловск на Камчатке...
Это было всего лишь несколько дней назад. И вот теперь посылка Тарбаганова скользила в шторм по палубе каюты и докучала капитану.
2
«Колымчанин» шел полным ходом на север от берегов Камчатки.
– Вот вам и Чукотское море, гроза полярников! – изумлялся старший помощник капитана на своей вахте, прищелкивая пальцами. – Ни льдинки! Так это же, что в Средиземном море...
– Не перехвалите, а то украдут, – сказал наставительно капитан и зашагал к трапу.
Перед тем как спуститься к себе в каюту, капитан заглянул в штурманскую рубку, провел черту на морской карте у мыса Моржового и размашисто написал:
– Передать посылку!
Через полчаса в каюту капитана постучали. «Колымчанин» входил в густой туман.
Капитан в фетровых с отворотами сапогах вышел на мостик, глянул на стрелку машинного телеграфа (она показывала «полный вперед») и, нахмурясь, сказал старпому внушительно, но тихо, чтобы не смущать его перед рулевым матросом:
– Нельзя в таком тумане гарцевать полным ходом!
– Места здесь мне все знакомые, – оправдывался старпом.
– Ну, а если вы с полного хода вкатите судном в льдину? Как вы думаете, наломаем мы дров или нет? Поставьте на баке впередсмотрящих! Пусть следят за появлением первых льдин. Как только они покажутся, стопорьте машину и вызывайте меня.
Старпом повернул со звоном ручку машинного телеграфа на «малый ход». Через минуту матрос, вызванный наверх свистком, вглядывался в туман, ища предательские льдины.
– В конце моей вечерней вахты, – сказал старпом за обедом, – мы будем на траверзе мыса Моржового.
Капитан чуть привстал, чтобы заглянуть в иллюминатор.
– Погода муторная, – сказал он, снова занимая свое главенствующее место за столом. – Никакой видимости! Вот оно вам, хваленое Чукотское море! Полюбуйтесь!
Через каждые три минуты вахтенный матрос приводил в действие ручной ревун, напоминавший с виду велосипедный насос. По всему кораблю неслись звериные стоны этого ревуна и еще более отягощали невеселое настроение. Через каждые пять минут протяжно выл гудок, чем предупреждались все встречные суда о приближении «Колымчанина».
Вечером в каюту капитана постучали.
– Александр Иванович! – сказал вахтенный матрос.– Старпом приказал доложить: проходим по счислению мыс Моржовый.
– Застопорите машину, – распорядился капитан, – и давайте частые гудки. Я сейчас поднимусь на мостик. Пришлите, пожалуйста, ко мне в каюту радиста.
– Ну, как? Добились Моржового? – обеспокоенно спросил капитан прибежавшего радиста.
– Не отвечает. Полчаса бьюсь, ничего не могу сделать. Или непроходимость или спит радист с Моржового...
– Идите к себе и во что бы то ни стало, но достаньте мне мыс Моржовый, – строго сказал капитан, надвинул шапку-ушанку до самых бровей и зашагал на мостик.
«Колымчанин» в густом тумане не видел ни моря, ни берегов. Ни одно судно не попалось навстречу. Ни одна птица не присела на мачтах отдохнуть. Едва слышно работала на малом ходу машина. Не пенил, как бывало, нос корабля студеную воду. Вахты кочегаров при таком ходе были неутомительны. Рядом с котельным отделением, где работали кочегары, находились машины корабля. Кочегары отчетливо услышали дребезжащий звон машинного телеграфа. Стрелка, разбежавшись по циферблату, остановилась на «стоп».
– Кажется, пришли в Мурманск, а может быть, заблудились! – пошутил один из кочегаров.
– Нет, небось, капитан наш – именинник, сейчас будут спирт выдавать! – отозвался в тон другой.
– А может быть, ледок встретили? Смотри, как бросилось давление! Машину застопорили. Вот не люблю ледок с туманчиком. Слышишь, как гудят! Ну чего гудеть-то, можно подумать, что мы с тобой где-нибудь в Атлантике на экспрессной линии! Всегда так, если на вахте старший помощник, он любит поавралить...
Снова послышался звон телеграфа. Машине дали ход. Давление пара сразу понизилось. Кочегары одновременно открыли чугунные дверцы двух топок и забросили на пылающий жар по нескольку лопат каменного угля.
– Полчасика потеряли у Моржового, – недовольно сказал капитан, вышагивая по мостику. – Я же говорил Тарбаганову, а он еще спорил. Вот наглядный пример, как можно в Арктике своевременно вручать адресатам посылки. Ну где мог в таком тумане-молоке нас разыскать Эттувий? Да тут еще, как на грех, не вылезала совсем рация Моржового. Что подумает теперь о нас Эттувий? Еще, скажет, здорово живешь, вот русские моряки везли чукче табак да сами искурили...
Пароход продолжал идти на запад по курсу.
3
– Что-то на этот раз творится неладное! – взволнованно говорил капитан Снежков, шагая от борта к борту по мостику. – Мы уже в море Лаптевых, у самых ворот в Карское море. Мы перед самым финишем. Ледоколов нет! Самолетов к нашему приходу здесь не оказалось. В Тикси нам дали уголь пополам с пустой породой, с землей. Вот теперь и осваивай Север самостоятельно! Где через такие чертовы торосы нам самим протиснуться?! Ведь «Колымчанин» – не ледокол!
Старпом молча курил трубку на левом крыле мостика.
– Мыс Челюскин дает в последней сводке лед десять баллов – продолжал капитан. – Остров Русский – тоже десять баллов. У Стерлигова стоят зажатые во льдах ледоколы со своими караванами. Мы предоставлены самим себе...
– А может быть, повернуть нам, пока не поздно, обратно с грузами на восток? – нерешительно предложил старпом.
– У нас в бункере всего двести тонн угля. Это значит, что еще только сто тонн мы можем сжечь, а потом точка! Последние сто тонн в таких льдах надо иметь в запасе на случай зимовки. Ведь если не придут ледоколы, мы здесь без угля померзнем все как мыши, – тут капитан показал на белевшие крутом корабля ледяные поля.
Наступившее было молчание снова прервал капитан.
– Подсчитайте, пожалуйста, наличие всего продовольствия на судне, – обратился он к старпому.
– Есть, есть, – ответил старпом.
На корабле не оставалось ни одного килограмма свежих продуктов. На камбузе в затянувшемся рейсе каждый день варили одно и то же: суп из мясных консервов и на второе – макароны, опостылевшие всем.
– Так, что, говоришь, сегодня на первое? – каждый день спрашивали моряки шеф-повара Гришу, проходя по делу мимо камбуза.
– Что? Что? Обратно свежее мясо 1934 года, – отвечал шеф-повар.
– У нас же, Гриша, 1937 год! Ты что-то путаешь!
– Мясо в свежей, чистой консервной банке, другого у меня, друзья, нет!
4
Сентябрь подходил к концу. Неугомонные метели белили верхнюю палубу «Колымчанина». Матросы лопатами и голяками счищали глубокий снег за борт на опостылевший лед. Дрейф в море Лаптевых накануне полярной зимы заметно влиял на самые спокойные характеры. Все разговоры сводились к одному: скорей бы пришли ледоколы, скорей бы на чистую водичку!
Октябрь начинался для «Колымчанина» в тех же льдах, что и сентябрь. Для экономии топлива на судне погасили котлы, поставили дымные камельки по каютам. Вахты моряков стали хлопотливыми: надо было внимательно следить за огнем камельков, чтобы не случилось пожара. С остановкой машин прекратилось и электрическое освещение. При скудном свете одиноких керосиновых ламп (их оказалось пять на весь пароход) не хотелось и браться за книгу.
– Что вы такой скучный ходите? – заметил старпому чуткий капитан.
– Поневоле заскучаешь: третий день без курева живем,– признался старпом. – И сам виноват! Нам дали рейсовый запас папирос, а на случай зимовки не снабдили табачком. – «Пойдете и без зимзапаса папирос! – сказал мне капитан порта. – На рейс я вас обеспечил высшим сортом! Зачем вам зимовочный табак? Какие могут быть сейчас зимовки!» Уговорил он меня. Вот теперь мы без курева!..
Старпом мрачно обвел глазами капитанскую каюту, взгляд его остановился на правом бортовом иллюминаторе, откуда белел из-под занавески краешек посылки.
– Александр Иваныч, у вас сегодня производилась уборка? – спросил старпом капитана.
– Судя по времени (капитан взглянул на часы), думаю, что производилась.
– А я вот полагаю, что нет, – сказал старпом, отдернул занавеску и достал с иллюминатора посылку.
На полотне, исписанном чернильным карандашом, лежал слой пыли. Старпом провел по ней пальцем, оставив на полотне ровную дорожку.
– Сколько раз я говорил, что грош – цена мужчине-уборщику, – решительно сказал старпом. – Ни один мужчина по уборке никогда не сравнится с женщиной.
Старпом вертел посылку, легонько мял ее, принюхивался к ней словно к букету, потом спросил неожиданно:
– Александр Иваныч, а, случайно, не табак ли здесь?
– И верно! – воскликнул капитан. – Здесь же табак, черт возьми! Я совсем забыл о нем. Мы можем облегчить ненадолго ваши страдания. Идем в кают-компанию. Тащите посылку туда.
Впервые на зимовке никто не ушел из кают-компании сразу после обеда. Все ждали посылки. О ней мигом пронесся слух по кораблю. Ждали как дети елочных подарков. Капитан, не спеша, вспарывал суровые нитки, которыми была старательно зашита посылка, потом неторопливо принялся извлекать из нее трубки и картонные желтые с золотом коробки трубочного пахучего табаку. Капитан вскрыл одну коробку. К нему потянулись десятки рук. Коробка пошла по рукам. Ее передавали бережно, как ребенка. Слышались охи и вздохи. Всего было двадцать четыре коробки, как раз по числу членов экипажа «Колымчанина». Свою долю капитан отдал старпому.
– Вот что иной раз приходится делать на зимовке, – залезать, просто говоря, в чужой карман, – объяснял капитан в кают-компании.
– Но я думаю, что и Тарбаганов и Эттувий по-человечески нас поймут и простят это прегрешение перед совестью.
Народ повеселел сразу. По коридорам вместе с дымным запахом камельков потянулись сизые струйки медвяного трубочного табаку. Старпом, делая предолгие затяжки, смаковал:
– Что табачок, то табачок!
В этот день была и вторая радость: над «Колымчаниным» показался самолет. Пролетая над кораблем, он сбросил вымпел с подробной картой близлежащих льдов. Оказалось, что от «Колымчанина» к мысу Челюскин вела цепь «водушек» – небольших разводий. Самолет сообщал, что флагман-ледокол вырвался из ледяных тисков, спешит на помощь «Колымчанину» и просит слушать его в двадцать три часа по московскому времени.
Капитан Снежков отдал приказ – срочно готовить машину к походу. Заиграл на корабле яркий электрический свет. Загасили все коптилки. Через двадцать часов старший механик доложил капитану, что машина к походу готова. Это был самый радостный и жаркий аврал на корабле за весь долгий и томительный рейс. Вот на горизонте показались и высокие трубы ледокола. Видно было, как могучими своими бортами он пошевеливал ледок, пробиваясь на выручку к «Колымчанину». Не дремали и на «Колымчанине»: люди вышли на лед, долбили в нем лунки, закладывали банки с аммоналом. Гулкие взрывы прогнали прочь недавнюю мертвую тишину. Ночью при свете прожекторов корабли встретились и начали совместный поход на запад. Едва начавшись, зимовка была закончена. Октябрьскую годовщину оба корабля праздновали в Мурманском порту, украшенном морскими пестрыми флагами.
5
Через десять месяцев «Колымчанин» шел обратным рейсом на восток из Мурманска северным морским путем к Камчатской земле. Всю зиму до этого плавали то к берегам Голландии, то Англии с грузом пиловочного леса. Теперь с генеральным грузом направлялся «Колымчанин» в Петропавловск на Камчатке.
– Как время сумасшедше летит! – говорил капитан Снежков своему старпому. – Кажется, что в Мурманске и не бывали, а все ходим и ходим здесь по этим нелюдимым местам.
Тут капитан размашисто показал на высокие чукотские берега, заснеженные местами несмотря на лето.
Крикливо вились чайки над кораблем. В разводьях показывал черную лоснящуюся голову пытливый тюлень.
«Что-то капитан наш принарядился, небось, начальство поджидает?» – размышлял у штурвала вахтенный матрос.
– Пять градусов право! – скомандовал капитан.
– Еще пять градусов право! – и тут капитан потянул за рычаг гудка.
Эхо подхватило и далеко разнесло по сопкам гудки парохода. В ответ на берегу у Моржового грянуло несколько приветственных винтовочных выстрелов. Это был салют гостю – пароходу.
Застопорили машину. От берега быстро отделилась байдара. Капитан поднес рупор ко рту и громко крикнул:
– На байдаре-э-э!
Издалека отозвалось сразу несколько чукотских голосов.
– Эттувий здесь? – спросил капитан.
– Какой Эттувий?
– Да ваш председатель!
– Нашего председателя нет: он уехал на Большую землю учиться в Институт народов Севера!
– Вот тебе и на! – сказал капитан стоявшему рядом с ним старпому. – Что же будем делать? Зовите сюда поскорее председателя судового комитета!
– Оставим чукчам табак от имени всего экипажа. Пусть курят и нас вспоминают. Они уж Эттувию передадут о том, что русские моряки заходили, искали его, хотели долг свой вернуть, – посоветовал председатель судового комитета.
На тонком конце фанерный ящик с трубочным табаком бережно опустили в байдару, качавшуюся на волнах под бортом парохода.
– Это вам от экипажа «Колымчанина»! – крикнул в рупор капитан. – Обязательно передайте Эттувию, когда он вернется, что «Колымчанин» сдержал свое слово. Счастливо оставаться! – и капитан дал «полный вперед».
Запенилась вода за кормой, далеко отбросив поднесенные ветерком льдины. Байдара отвалила от парохода. Чукчи встали в байдаре и долго махали своими малахаями вслед уходившему на восток кораблю.
