Антология экспедиционного очерка

Материал нашел и подготовил к публикации Григорий Лучанский

Источник:  Промптов Ю. В гостях у людей ущелий. Советский писатель, 1939 г.

Сборы в путь 

Мысль о путешествии в страну ущелий – Хевсуретию – зародилась у нас в обстановке и при обстоятельствах не совсем обычных.

Перед тем как забраться на ночь в свои палатки, мы – группа московских туристов – сидели у костра в глухой алтайской тайге. Неисправимые туристы-пешеходы, мы каждое лето проводили свой отпуск в путешествиях по самым разнообразным уголкам и районам нашей необъятной социалистической родины. Здоровый отдых и богатые и разнообразные впечатления заряжали нас энергией на целый год, до следующего похода. В долгие зимние вечера так приятно было вспоминать снежные вершины гор и башни сванских селений, девственные леса Абхазии, солнечные просторы среднеазиатских республик и вот эту черную стену безмолвной алтайской тайги, окружавшую наш маленький лагерь.

Сейчас эта тайга еще не ушла в воспоминания. Красные отсветы костра выделяли из мрака стройные колонны лиственниц, груды таежного бурелома. С берега Катуни, задернутого легким пологом вечернего тумана, доносились ночные крики птиц. В котелках, подвешенных над костром на деревянных дужках – по алтайскому способу, бурлил суп и, тяжело отдуваясь, пыхтела каша. Около развязанных рюкзаков с продуктами стояли наши охотничьи ружья и ледорубы. Постелив около костра клеенку, наш дежурный готовил ужин. Наступал час вечернего отдыха и беседы – обмена впечатлениями дня и обсуждения планов на будущее. Беседа у костра, в лагерной обстановке, среди нетронутой и прекрасной природы – как часто мечтали мы об этом в детстве, читая книги Майн-Рида о путешествиях и приключениях его героев в прериях и лесах Америки! Но впечатления, которые давал нам туризм по нашей родной стране, воплотивший детские мечтания в действительность, далеко превосходили экзотические вымыслы приключенческих романов...

В этот вечер беседа затянулась дольше обычного. Наше путешествие по Алтаю подходило к концу, еще несколько дней – и мы отправимся к себе домой, в Москву. По установившемуся у нас обычаю был поднят вопрос: куда мы отправимся на следующее лето? Вопрос вызвал споры, одни предлагали маршрут по Дагестану, другие отстаивали путешествие по таджикистанским горам. Один из туристов предложил повторить поход по Алтаю, взяв другой его район. Но это предложение поддержки не нашло – не хотелось ехать в то же место во второй раз, и, кроме того, путешествуя по глухим, таежным местам, соскучились мы по людям. Правда, Алтай давал нам богатейшие возможности для охоты... Беседа у костра незаметно перешла на охотничьи воспоминания.

Наш проводник – старый Игнат, алтайский колхозник и завзятый охотник и зверолов, принялся рассказывать о своих встречах с рысью и хозяином горной тайги – бурым алтайским медведем. За время путешествия мы все сдружились с Игнатом и очень любили его таежные рассказы. Памяти старика мог бы позавидовать и молодой, и рассказы его отличались красочными описаниями природы и живостью изложения. Неразлучным спутником Игната в его охотничьих похождениях и неизменным «действующим лицом» его рассказов было его старое ружье. Он очень гордился им и на практике доказал нам, что ружье действительно достойно уважения. Оно имело шестигранный ствол, расходящийся на конце воронкой, как у мушкета. Впереди, под дулом, к ружью была пристроена сошка, ствол держался на ложе целой системой ремешков и веревочек, а на стволе красовалось клеймо «1745 год». Целый арсенал рожков и пузырьков с порохом, пульками и пистонами висел на груди Игната. Пистоны были единственным усовершенствованием, которое ввел Игнат в древний мушкет, доставшийся ему в наследство от прадедов. Во всем остальном, начиная от заряжания ружья через дуло до выстрела, который неизменно украшал лицо Игната точками от вылетающих назад крупинок пороха, знаменитый мушкет Игната прочно оставался на уровне техники XVIII века. Этот музейный экспонат всегда вызывал у нас изумление, хотя ирония вскоре сменилась уважением. Долголетняя привычка Игната к своему ружью довела меткость его стрельбы до совершенства, и мы скоро убедились, что древний мушкет действительно бьет без промаха.

Прежде чем лечь спать, Игнат всегда чистил и приводил ружье в порядок, и в благодарность за уход оно никогда не подводило своего хозяина. И уж, конечно, в своих рассказах Игнат никогда не забывал о том, чтобы похвалить его и лишний раз повторить его историю.

Закончив рассказ, Игнат принялся за чистку ружья. Блики пламени угасающего костра играли на гранях древнего мушкета, приводили на память старинные арбалеты, шлемы, кольчуги...

 – А знаете ли, друзья, – сказал вдруг один из наших товарищей, нарушая наступившее молчание, – знаете ли вы, что в горах Кавказа живет маленький народ – хевсуры, которые пользуются утварью и оружием гораздо более древними, чем уважаемый мушкет Игната?! До сих пор хевсуры носят щиты и прямые мечи, и на стенах многих саклей красуются кольчуги и шлемы! И всего лишь в двадцати пяти километрах от этой страны по прекрасному шоссе Военно-Грузинской дороги проносятся новейшие, комфортабельные автобусы!..

Действительно, все мы слышали урывками кое-что об этой удивительной стране. И сейчас каждый из нас старался припомнить все то немногое, что он знал о Хевсуретии. Неприступные скалы Чаухи, древние обычаи, сохранившиеся в хевсурском быту от средних веков, город мертвых Анатори, селения, похожие на замки, высокие барьеры снежных перевалов, отгораживающие страну от окружающего мира, первая автомобильная дорога, проведенная недавно в Хевсуретии до нового культурного и административного центра Барисахо, новая жизнь, пробивающая себе путь в сердце недоступных гор, – о Хевсуретии ходило множество удивительных слухов и легенд. Выводы из этого для нас, туристов, были ясны. Последняя наша алтайская беседа у костра закончилась единогласным решением – на следующий год мы едем на Кавказ, в Хевсуретию!..

 

Подготовку к путешествию в Хевсуретию мы начали с зимы. Расспросы товарищей-туристов сразу же показали нам, что для туристов Хевсуретия является фактически белым пятном, что бывавшие там туристские группы в большинстве своем не проникали глубоко в эту страну.

Роясь в библиотеках, мы нашли несколько книг, посвященных Хевсуретии. Однако почти все они касались этнографических исследований. О географии страны говорилось очень мало, а относительно путей сообщения и связи отдельных частей Хевсуретии между собой не было сказано ничего. Это обстоятельство чрезвычайно усложняло для нас задачу построения такого маршрута по Хевсуретии, который охватил бы все интересные места этой удивительной страны ущелий и дал бы нам возможность познакомиться со всеми ее районами, отделенными один от другого высокими хребтами гор и каньонами бурных рек.

Хевсуретия – высокогорная страна, лежащая к востоку от Военно-Грузинской дороги. Она входит в состав Грузинской ССР и расположена по обе стороны Главного Кавказского хребта. Вся страна перерезывается рядом хребтов – отрогов главного хребта, образующих трудно доступные, изолированные ущелья.

На севере Хевсуретия граничит с Ингушетией и Чечней, на востоке – с Тушетией, на юге – с Пшавией и на западе – с Гудамакарским хребтом, отделяющим ее от Военно-Грузинской дороги.

Главный Кавказский хребет делит Хевсуретию на две части: Пирикительскую и Пиракетельскую. Эти названия происходят от грузинских слов «пирикити» и «пиракети», что значит «по ту» и «по эту сторону» хребта.

Пирикительская Хевсуретия занимает верхние притоки реки Ассы – реки Цирцлованис-Цхали и Колотанис-Цхали, а также бассейны рек Аргуна и Андакис-Цхали. С запада она ограничена хребтом с высшей точкой – горой Киденаис-Магали (4219 метров), с востока – Пирикительским хребтом и его боковым отрогом – горой Тебулос-Мта (4 507 метров).

Пиракетельская Хевсуретия расположена по реке Хевсурской Арагве и потокам, ее образующим. С запада она граничит с хребтом, отделяющим ее от выходящего к селению Пассанаури Гудамакарского ущелья, с востока – с хребтом Матура.

Между Пирикительской и Пиракетельской Хевсуретией на Главном хребте расположен ряд перевалов. Отдельные ущелья сообщаются между собой перевалами на боковых хребтах. Большинство перевалов трудны для перехода вследствие того, что только к августу они освобождаются от глубоких снегов. В течение семи-восьми месяцев в году высокие снежные хребты отрезают Хевсуретию от внешнего мира.

Горы Хевсуретии скалисты, круты и покрыты осыпями выветрившихся пород, главным образом шиферных сланцев. Леса попадаются отдельными участками, главным образом в ущельях южного склона Главного хребта. Ущелья северного склона в большинстве покрыты мелким высокогорным лесом и кустарником. На южных склонах преобладают лиственные породы деревьев (береза, осина), на северных – хвойные (ель, пихта, сосна). Ниже линии скалистых вершин располагаются пастбища, а затем небольшие участки, распаханные населением под посевы.

В тесных ущельях среди скалистых и покрытых вечными снегами гор живет маленький народ – хевсуры, насчитывающий всего около шести тысяч человек. Самое название «хевсур», или «хевур», происходит от грузинского слова «хеви» – ущелье – и «ур» или «ури» – слова, обозначающего принадлежность, а все вместе: житель ущелья. Язык хевсур отличается несколько от современного грузинского языка, они говорят на более древнем грузинском наречии.

Происхождение хевсурского народа не вполне выяснено наукой до сих пор. Существует предположение, что первыми поселенцами в Хевсуретии были беглецы, искавшие убежище от турецких и персидских нашествий, от которых страдала древняя Грузия. Несомненно, что основное грузинское население Хевсуретии было смешано с беглецами и из других стран Кавказа – ингушами и чеченцами.

Сохранившиеся у хевсур древние обычаи, связанные с родовым строем, оружие, состоящее из кольчуг, мечей, щитов и шлемов, так же как архитектура хевсурских селений, напоминающих замки, и крестовый орнамент их одежды послужили в свое время созданию легенды о том, что хевсуры, будто бы, являются потомками западноевропейских крестоносцев, заброшенных на Кавказ около X – XI веков.

Суровая страна хевсур, изолированная от окружающего мира непроходимыми в течение семи-восьми месяцев горами, способствовала сохранению в их жизни древних пережитков родовых отношений и обычаев, относящихся к средневековью Кавказа, к XIV и XV векам. До наших дней многие хевсуры носят древние имена животных и предметов. Среди мужских имен нередко можно встретить: Вепхвиа – тигр, Датвиа – медведь, Мгелиа – волк,  Ломиа – лев, Курдгела  – заяц. Многие женщины носят имена: Мзиа – солнышко, Мзекала – солнце-девушка, Вардуа – роза, Гулта Мзе – солнце сердца. Этнографу и историку Хевсуретия дает грандиозное количество материала для изучения.

Хевсуры главным образом занимаются скотоводством и лишь отчасти земледелием. Сеют рожь, ячмень, овес, гречиху, редко пшеницу. Удобной пахотной земли в ущельях Хевсуретии очень мало. Поля очень невелики и расположены на крутых склонах гор, поэтому и обработка их ведется ручным способом при помощи примитивных орудий. До революции хевсуры жили в условиях полного натурального хозяйства – семья все необходимое для жизни производила собственными руками. Покупали только соль, которую нельзя найти в родных горах. Скудные урожаи игрушечных полей и продукты животноводства не обеспечивали семью хевсура, и отец принужден был уходить на зиму на заработки, чтобы таким образом достать хоть немного муки и продержаться до летнего урожая. Суровая борьба с природой, бедность и безграмотность были уделом маленького хевсурского народа, затерянного в снежных горах Кавказа.

Только после Октябрьской революции, благодаря мудрой национальной политике Ленина – Сталина и вниманию, проявляемому по отношению к отсталым национальным районам партией и правительством, Хевсуретия встала на путь экономического и культурного строительства и приобщения к единой семье народов Советского союза. Новая жизнь прокладывает себе путь через бурные речки и горные перевалы – проведена первая в стране автомобильная дорога, строятся школы и больницы, расширяется сеть кооперации. Под натиском новых идей и нового быта отступают мрачные пережитки далекого прошлого, скрывавшиеся, в глухих уголках гор.

Величественную природу, своеобразный быт хевсур, достижения социалистического строительства – много интересного предстояло нам увидеть во время путешествия по стране ущелий.

Для того чтобы охватить всю Хевсуретию и посетить все ее районы, мы составили маршрут в виде глубокой дуги или почти замкнутого кольца, построив его так, чтобы он начинался и заканчивался на Военно-Грузинской дороге. В своем окончательном виде маршрут складывался так:

Москва – Орджоникидзе (по железной дороге) – до Казбеги автобусом и далее пешком – сел. Джута – Западно-Архотский перевал – сел. Ахиели – Црольский перевал – сел. Кистани – хутор Георги-Цминда – сел. Шатили – сел. Муцо – сел. Ардоти – перевал Датвис-Джвари – сел. Хахмати – сел. Ликоки – сел. Барисахо – перевал Пхитху-Гале – сел. Сакерпо – Пассанаури, и оттуда автобусом до Тбилиси.

От Орджоникидзе до Тбилиси по маршруту нужно было проехать на автобусе 145 километров и пройти пешком 235 километров.

Настала весна. Стаял снег, и деревья окутались нежной дымкой молодой зелени. Приближался туристский сезон. Мы принялись за подготовку необходимого для путешествия снаряжения. Достали горные ботинки и подбили их особыми шипами и гвоздями – «триконями» и «морозками». Удобная и надежная обувь всегда составляет предмет особых забот туриста-пешехода. Сшили трехместные палатки «полудатки» и мешки для перевозки вещей на вьючных лошадях. Привели в порядок рюкзаки, ледорубы и альпенштоки. Сборы в высокогорный поход требовали большого внимания к мелочам – нужно было, чтобы группа имела в пути все необходимое, но вместе с тем нельзя было перегружать себя ненужными вещами. Снаряжение тщательно проверялось и отбиралось. Взяли посуду для варки пищи на костре, пленку и светофильтры для «ФЭДа», темные очки для защиты глаз от яркого блеска снежных полей, внимательно подобрали аптечку. По опыту прежних лет все мелкие вещи в рюкзаках были уложены в отдельные мешочки из материи – от тряски в пути и перекладки вещей бумажная упаковка превращается в труху. Наконец составили список продуктов, которые нужно было взять с собой. Сюда вошли: крупа, рис, сахар, чай, какао, макароны, сыр, консервы, сухой компот и конфеты. Хлеб, мясо и молоко мы рассчитывали доставать по пути в селениях.

 

 

Глава вторая

 

Снова на Кавказе

 

Незаметно подошло 1 июля – день нашего отъезда. Громыхая на стрелках и набирая скорость, поезд уходит в просторы полей и лесов. Москва остается позади, в знойной дымке июльского вечера.

Остаются позади и леса, сменившись бескрайними полями Украины, и яркое солнце, отражаясь от меловых холмов Белгорода, еще раз говорит нам о том, что мы едем к югу – на Кавказ.

За Ростовом, вдоль главной магистрали, потянулись солнечные поля Кубани и Северного Кавказа. От станции Беслан поезд свернул с магистрали на юг, в сторону Орджоникидзе. Впереди, укрытая белой пеленой облаков, развернулась цепь Кавказских гор. Справа, вдали вздымалась в небо розовая громада Эльбруса. Не раз с этой магистрали мы сворачивали на юг в своих путешествиях по Кавказу, и каждый раз нас встречала эта исполинская снежная шапка высочайшей вершины Европы, все такая же прекрасная и манящая сиянием своих заоблачных просторов.

Мы снова стояли у окна вагона и не отрываясь смотрели на цепь снежных гор, замыкавшую впереди северокавказскую равнину. Громадный хребет, уходящий в облака, казался грозным, неприступным барьером. Лишь местами, в прорывах облаков, намечались темные впадины ущелий, сверкали снежные поля. Но мы знали, что там, в этих горах, таится жизнь – в глубоких теснинах бегут горные реки, девственные леса и роскошные цветистые луга одевают склоны хребтов, по кручам лепятся сакли аулов, живут и работают люди – наши люди, граждане великой советской страны.

А горы все растут навстречу поезду, нависают над нами, все больше закрывают широкое синее небо, – горы зовут к себе, и нет сил оторвать от них взгляд. Уставший от долгого бега поезд, тяжело дыша, поднимается на подъемы, старается обойти встающие со всех сторон холмы предгорий и, наконец, отдуваясь, останавливается у маленького светлого вокзала с надписью: «Орджоникидзе».

С вокзала мы отправляемся в местный Дом туриста. Здесь царит оживление, комнаты не могут вместить всех прибывающих сюда туристов, поэтому во дворе вырос целый лагерь из больших двенадцатиместных палаток. Среди туристов есть несколько опытных групп – это сразу видно по их снаряжению, горным ботинкам и одежде. Они идут в Осетию и Ингушетию по новым перевалам и путям. Особенно много в Доме туриста туристов-новичков. Совершая свое первое путешествие, они ждут автобуса, который повезет их по Военно-Грузинской дороге. Многие из «их попали в горы, на Кавказ, впервые выбравшись из своего родного города или села. Они еще неопытны в путешествиях, но с каким интересом и вниманием беседуют они со «старыми» туристами, как жадно впитывают они картины новой, незнакомой им природы и жизни. Сейчас они едут еще на автобусе по организованному, «плановому» маршруту, но, увидев своими глазами богатство и разнообразие своей родины, накопив опыт, они войдут в массовое движение советского туризма – станут туристами-пешеходами, водниками, велосипедистами и альпинистами.

Первый день в Орджоникидзе мы посвятили последним «делам» – заказали билеты на автобус до Казбеги, закупили недостававшие нам продукты. Теперь все было готово к отъезду в горы.

На следующее утро мы встретили на вокзале двух, задержавшихся на день в Москве, членов нашей группы – самого старшего и самого младшего. Это были пятидесятилетний профессор и его восемнадцатилетняя дочь Галя – туристка с четырехлетним стажем. День и вечер были посвящены осмотру города. Мы побывали в местном краеведческом музее, познакомились с историей Осетии, Ингушетии и Чечни, их природой и достижениями последних лет. Проехались на маленьком трамвае по улицам города и побывали в Парке культуры и отдыха на берегу Терека. Обсаженные акациями и платанами улицы Орджоникидзе полны веселой южной толпой; тут встретишь представителей многих национальностей – осетин, ингушей, чеченцев, русских, грузин и армян. Многоязычный говор, яркие национальные костюмы, веселая горская молодежь. Тенистый парк звенит смехом и песнями. Мимо аллей парка катит свои волны Терек, глухо ворчит и ворочает камни. В бархатном южном небе дрожат крупные звезды. Как жаль, что наш автобус уходит на следующее утро так рано и приходится думать о возвращении в Дом туриста.

Следующее утро встречает нас неожиданным сюрпризом. Около автостанции собралась группа людей; они о чем-то горячо спорят, подкрепляя свои слова еще более горячими жестами. Причина быстро становится нам ясна: автостанция возвращает обратно  заявки на билеты – вздувшийся от прошедших в горах дождей Терек ночью размыл полотно Военно-Грузинской дороги на 22-м километре, и сообщение с Тбилиси временно прервано. Волнение еще более усилилось, когда шофер подъехавшего к автостанции грузовика сообщил вторую новость: только что стало известно, что у селения Гвилеты в Дарьяльском ущелье снесен железный мост, для починки которого потребуется несколько дней. Среди волнения и криков встревоженных пассажиров мелькнула мысль – найти на базаре вьючных лошадей у приехавших из Казбеги колхозников и пешком пробиваться до Казбеги. На эти сорок восемь километров уйдет два дня, но это, кажется, единственный выход. Задерживаться нам никак нельзя.

Впрочем, может быть, можно обойтись и без этого. Наведя все справки о положении на размывах, автостанция сообщает, что нас могут доставить на машине до 22-го километра. Размыв можно обойти пешком, карабкаясь по склону ущелья, а дальше доехать до Гвилет на одном из грузовиков, застрявших на «острове», между двумя размывами. А от Гвилет до Казбеги тоже можно будет как-нибудь добраться... Как? Но раздумывать не приходится – машина уже наполняется желающими рискнуть и пробраться через размывы. Мы быстро грузим свои вещи, и автобус выносит нас на Военно-Грузинскую дорогу. Мелькают навстречу окраины Орджоникидзе, предгорья, и мы въезжаем в ущелье. Сразу нас обступают зеленые, лесистые горы. Горы делаются все выше, ущелье глубже и шире. Но мы не успеваем присмотреться к мелькающим видам – автобус неожиданно останавливается, и шофер объявляет:

 – Приехали. Дальше машина не пойдет...

Мы вытаскиваем вещи прямо на шоссе. Яркое солнце слепит глаза, и когда мы привыкаем к освещению, видим, что полотно дороги в нескольких метрах от нас обрывается в черные, клокочущие волны разлившегося Терека.

Река выхватила кусок шоссе метров в двести длиной и бьется теперь у подножья крутого склона, где проходила еще вчера Военно-Грузинская дорога. На той стороне размыва группа дорожных рабочих и жителей ближайших селений спешно строит дамбу из веток, камней и земли, чтобы отвести яростную реку от опасного места и направить ее энергию к другому берегу. Но Терек не сдается и с ревом вгрызается в разрушенную дорогу – на наших глазах едва заметные трещины на шоссе ширятся и в Терек с глухим плеском отваливаются новые глыбы земли. Наша машина отползает от обрыва задним ходом и, с трудом развернувшись, исчезает. Мы остаемся одни.

Наши спутники по автобусу – горцы уже карабкаются по откосу, стараясь пройти над Тереком на другую сторону обрыва. Они цепляются за кусты, из-под их ног сыплются камни и глина. Распределив поудобнее вещи, мы осторожно пробираемся по импровизированной тропинке вслед за ними. За вещами приходится возвращаться по нескольку раз – так что ползущая под ногами тропинка в конце концов начинает казаться не очень-то и опасной.

На другой стороне мы действительно находим два маленьких грузовика, которые подвозят бедствующих пассажиров до селения Гвилеты. Мы мчимся на грузовичке по Дарьяльскому ущелью, мимо воспетого поэтами замка Тамары. Вот и Гвилеты. В черных струях Терека темнеют фермы свернутого с устоев железного моста. Трудно поверить, что все это натворил за одну ночь тот самый Терек, которым мы любовались вчера вечером в Парке культуры в Орджоникидзе.

В Гвилетах мы убеждаемся, что решение ехать до 22-го километра было правильно. Рядом с разрушенным мостом через Терек перекинут временный мостик, висящий на стальных тросах. Перебравшись по нему на другой берег, мы находим в селении несколько машин, которые ходят до Казбеги и дальше в сторону Тбилиси. В третий раз за этот день мы грузим свои вещи в машину и на этот раз без всяких задержек и приключений прибываем в Дом туриста селения Казбеги.

После орджоникидзенского Дома туриста, оживленного и шумного, похожего на гостиницу, туристский дом в Казбеги, расположившийся на склоне, на левом берегу Терека, напоминает дачу. Голоса людей теряются в просторе ущелья, расширившегося здесь в просторную котловину. Заходящее солнце освещает косыми красноватыми лучами селение Казбеги, раскинувшееся на противоположном склоне.

На западе грандиозная выемка ущелья замыкается снежной шапкой Казбека. Весь воздух кажется насыщенным той особенной тишиной гор, которая наполняет все существо ощущением отдыха и покоя.

Дежурный по базе устраивает нас в светлом деревянном доме и ведет ужинать в столовую – большое одноэтажное строение, в широкие окна которого со всех сторон видны горы, обступившие селение Казбеги. В свете наступающего вечера вершины кажутся особенно близкими и четкими.

Перед тем как отправиться спать, мы зашли поговорить по поводу нашего маршрута с консультанткой и инструктором базы. Внимательно выслушав маршрут, консультантка с сомнением покачала головой:

 – Не знаю, удастся ли вам пройти в Архот из Джуты через Западно-Архотский перевал. Я слышала, что перевал еще непроходим для вьюков, и это, по-видимому, подтверждается тем, что хевсуры из Архота еще не появлялись у нас в Казбеги в этом году. А они спускаются сюда за покупками, как только снега на перевале стаивают настолько, что переход через него делается возможным. Лучше вам изменить маршрут и из Джуты через перевал Садзеле идти прямо на Барисахо, а оттуда...

Но мы и слышать не хотели о том, чтобы отказываться от своего маршрута так легко. Нет! Раз уж сегодня мы перебрались через все препятствия, которыми нас встретил Терек, мы постараемся победить и другие затруднения в пути.

 – Хорошо, – сказала консультантка, – сейчас я вам ничего сказать не могу, но завтра же узнаю точно, как обстоят дела на перевале. Давайте условимся: завтра вечером я вас буду ждать в горной секции селения Казбеги в девять часов. Там мы все и решим. А с утра советую вам отправиться на прогулку на Гергетский ледник Казбека. Чтобы вам не тратить лишнего временя на поиски пути и вернуться к девяти часам, я пошлю с вами одного из наших проводников. Арсен! – обратилась она к молодому грузину-мохевцу, стоявшему у окна и внимательно слушавшему вашу беседу, – Арсен! Поручаю тебе группу товарищей. Сходи с ними завтра с утра на Гергетский ледник и покажи все наши достопримечательности... Согласен?

 – Почему не согласен? Конечно, согласен! – весело отозвался Арсен и протянул нам руку.

Знакомство состоялось. Выход на ледник был назначен на восемь часов утра.

Яркий солнечный день был как раз кстати для нашей прогулки к Казбеку. Ярко-зеленая мягкая мурава, одевающая склоны гор, горела под лучами солнца, как изумруд. Прежде всего Арсен повел нас к древней грузинской церкви Цминда-Самеба – памятнику грузинской старины, венчающему собой один из отрогов Казбека. Цминда-Самеба возвышается над селением на 470 метров, и от нее открываются прекрасные виды на всю окружающую местность. Грузинский географ XVIII века Вахушти рассказывает, что в храм Цминда-Самеба прятали драгоценности из Мцхетского собора, когда враги вторгались в пределы Грузинского царства. Сейчас Цминда-Самеба охраняется как памятник древнего грузинского зодчества.

От старой церкви начали подъем к леднику по Долине цветов – узкой и длинной лощине, сплошь заросшей цветущим рододендроном и альпийскими цветами – хохлаткой, водосборами, розовыми и лиловыми ромашками. Подъем по лавовым скалам и подледнику послужил Арсену поводом показать свои способности проводника и инструктора. Сочтя нас за начинающих туристов, Арсен принялся показывать различные приемы подъема и спуска и был несколько удивлен, увидев, как быстро мы усваиваем все его указания. Узнав наши туристские биографии, Арсен проникся уважением, но от инструктажа не отказался.

 – Все равно! Хоть у вас и есть опыт горных походов, вы незнакомы с особенностями нашего района. Такие осыпи из мягких сланцев будут у вас встречаться по всей Хевсуретии. Чтобы не оступиться на такой тропе, нужно по ней спускаться мелкими быстрыми шажками, тогда вы никогда не зацепитесь. Смотрите!..

И ловкой, быстрой походкой Арсен спускался по уходящему вниз языку осыпи, с тем, чтобы мерными зигзагами подняться с нее на сыпучий противоположный склон. Поднявшись, он кричал нам оттуда:

 – Вот так нужно подниматься. Никогда не тратьте зря сил на то, чтобы брать осыпь в лоб!..

Когда мы поднялись на ледник, наши взаимные симпатии с Арсеном перешли уже в дружбу. С ледника открылся вид на широкий простор ущелья Терека и стали хорошо видны боковые ущелья его притоков. Мы устроились на скале, чтобы осмотреть окрестности.

 – Вон там виднеется вход в Хевсуретию, – сказал Арсен, протягивая руку к темнеющей на юго-востоке впадине Джутского ущелья, – туда вы свернете, когда пойдете на Джуту... Я бы и сам пошел с вами к хевсурам –  хороший народ там живет. Я был у них в позапрошлом году, и у меня там есть знакомые. Но, пожалуй, секция наша не отпустит –  много у нас здесь будет восхождений на Казбек, а инструкторов и без того не хватает... А я пошел бы, уж мне надоело все время водить альпинистов на вершину Казбека...

Нам всем успел понравиться веселый, общительный горец, который мог бы быть прекрасным спутником в нашем путешествии по стране ущелий. Кроме того, никто из нас не знал грузинского языка, но зато все мы знали, что очень немногие хевсуры владеют русским языком.

Арсен блестяще владеет и тем и другим... Словом, вернувшись на базу в Дом туриста, мы все пришли к одному заключению – просить горную секцию отпустить с нами Арсена в качестве переводчика и проводника.

Ровно в девять часов вечера мы собрались в комнате секретаря горной секции, объединяющей местных жителей – проводников на Казбек и инструкторов альпинизма. На стене комнаты были развешаны диаграммы и таблицы, отражавшие работу секции и горно-спасательного отряда селения Казбеги. Среди таблиц – траурная рамка с фотографией Егора Казаликашвили, недавно умершего члена секции и старейшего проводника на Казбек, знавшего на его склонах каждый камешек.

По поводу нашего маршрута секретарь секции и консультантка Дома туриста сказали, что действительно до сих пор ничего не было слышно о том, чтобы в этом году архотцы переходили Западно-Архотский перевал, но если уж нам так хочется идти по нашему маршруту, то лучше всего будет идти в Джуту и там, на месте, узнать последние сведения о перевале.

Такой совет нас вполне устраивал. Теперь можно было поднять вопрос и о том, как нам объясняться с хевсурами. Секретарь секции подтвердил наши сомнения и сказал, что без грузинского языка объясняться в Хевсуретии будет трудно. Тут-то мы и изложили свой план и просьбу дать нам Арсена в проводники на двадцать дней.

 – Двадцать дней! –  воскликнул секретарь. – А кто же у нас будет водить людей на вершину? Смотрите, сколько людей туда собирается, – и он указал на палатки альпинистских трупп, расположившихся вокруг Дома туриста.

Наконец, после долгой дискуссии, оказалось возможным заменить Арсена на Казбеке другим инструктором, и секретарь сдался. Довольный Арсен сразу же отправился заказывать лошадей до Джуты. Так в нашу группу вошел восьмой товарищ – комсомолец Арсен, зимой студент автотехникума в Тбилиси, летом инструктор по восхождениям на вершину Казбека.

 

Глава третья

 

Вход в страну ущелий

 

На следующее утро, 8 июля, начался наш поход по Хевсуретии. Пройдя четыре километра по шоссе Военно-Грузинской дороги к югу, мы свернули в Джутское ущелье – вверх по течению впадающей здесь в Терек Черной Арагвы. Эта Черная Арагва называется северной, другая – южная – впадает в Белую Арагву значительно южнее, у Пассанаури.

Военно-Грузинская дорога осталась позади; в двадцати километрах от нас находится селение Джута – аванпост Хевсуретии. Впереди, с ледорубом в руке, эластичной, мягкой поступью горца шагает Арсен, за ним цепочкой растянулись мы, а за нами со скрипом трясутся по камням и выбоинам горной дороги арбы с продуктами и вещами. Арбы придется оставить в последнем перед Джутой селении грузин-мохевцев – Каркуче, дальше лошади пойдут вьюком.

 – Ну и колонна! – вздыхает одна из туристок. – Как бы смеялись наши друзья-альпинисты, увидев наши заваленные вещами арбы!

Но арбам суждено было сослужить нам неоценимую службу. Дойдя до селения Сно, мы уперлись в бурно разлившуюся Черную Арагву. Весна в горах и на перевалах еще только начала вступать в свои права, и вздувшиеся от тающих снегов реки залили ущелья обильными потоками. Чтобы переправиться через Арагву, нам пришлось забраться на арбы с вещами. Шумит и бурлит река, того и гляди, смоет и лошадей и арбы. Но привычные горные лошадки вытянули. Медленно, с трудом перебрались мы на левый берег.

Оттуда открылись во всей красе старинные, полуразрушенные башни замка, возвышающиеся над селением. Сопровождающий одну из наших арб старый крестьянин-мохевец из Казбеги, указывая палкой на башни замка, рассказал нам одну из легенд, связанных с этими потемневшими от времени стенами:

 – Давно-давно в этой башне томилась красавица-кабардинка Элисо, украденная владельцем замка Елгуджой. Привлеченные славой о красоте Элисо, на замок напали однажды ингуши и похитили девушку, но Елгуджа отбил свою добычу и перебил всех похитителей, догнав их на перевале... Ой, и джигит был этот Елгуджа!..

Но нам на этот раз не до Елгуджи... Грохот разлившейся Арагвы наводит нас на грустные размышления. Если река так разлилась, то на перевалах еще много снега. Мы-то готовы пробираться и по глубоким снегам, но дадут ли нам хевсуры в Джуте вьючных лошадей в Архот? Не без тревоги двигаемся дальше к селению Ахалцихе.

Недалеко от селения нам встречаются два всадника. У каждого на боку прямой меч, в левой руке круглый железный щит. В расшитой одежде, гордо выпрямившись в седле, они посматривают на нас с неменьшим любопытством, чем мы на них.

 – Это хевсуры, – сообщает нам Арсен и подходит к ним. Не зная языка, мы не понимаем, о чем он говорит с ними.

Минуту спустя оба всадника, небрежным кивком головы попрощавшись с Арсеном, помчались вскачь.

 – Нам везет, товарищи! – радостно рассказывает Арсен. – Вчера из Архота пришли в Джуту с лошадьми посланцы за здешней девушкой, которая выходит замуж за архотского хевсура. Архотский перевал пробит.

Главная забота теперь отпала. Если Западно-Архотский  перевал остается позади, остальные мы одолеем уже без особых затруднений.

Мы двигаемся дальше повеселевшие и ободренные. Вот и Каркуча. Здесь кончается колесная дорога, и дальше идет горная вьючная тропа – начинается Хевсуретия. В Каркуче у Арсена оказываются родственники, и во дворе их дома мы занимаемся перегрузкой вещей. Тут же на ходу устраиваем и легкий завтрак.

Выйдя из Каркучи, мы видим, что тропа, идущая по дну ущелья, залита водой. Лошади и погонщики идут прямо по руслу реки. Мы предпочитаем идти выше, по склону ущелья. Ущелье Черной Арагвы и реки Джуты окружено голыми горами, покрытыми низкой зеленой травой. Склоны ущелья то обрываются отвесными скалами, то сбегают к воде крутыми осыпями. Ближе к вершинам виднеются разбросанные там и сям пятна снега. По склонам пасутся стада коров и овец.

Мы идем по узкой тропинке. В одном месте путь преграждает шиферная осыпь – грунт сползает под ногами, камни катятся вниз, в реку. Приходится рубить ледорубом глубокие ступени, ежеминутно рискуя сползти по откосу в реку, мчащуюся в десяти метрах под нами. Наконец опасная осыпь пройдена, и мы спускаемся к месту впадения в Черную Арагву ее притока – реки Джуты. Тут уж, волей-неволей, приходится переправляться вброд. За бродом начинается крутой подъем по склону правого берега Джуты.

На этом подъеме произошла авария. Один из свертков, плохо привязанный на вьюке, сорвался с лошади, упал на узкую тропинку, подпрыгнул и, кувыркаясь, полетел по склону вниз. Все наши поиски не привели ни к чему, – злополучный сверток был мгновенно унесен бурной рекой. Проверка вещей показала, что пострадавшей оказалась Вера – наш завхоз. В свертке были все ее теплые вещи и дождевой плащ. Последствия аварии пришлось ликвидировать в дальнейшем быстрой мобилизацией всех наших запасных вещей, в результате которой наш завхоз в холодные вечера стал удивлять хевсур странной смесью из мужских и женских одеяний.

За подъемом начали попадаться маленькие засеянные поля, и вскоре мы увидели Джуту – первое хевсурское селение, расположенное на левом склоне ущелья. Над селением, к юго-востоку, высились мрачные неприступные зубцы красавицы Чаухи. Около селения мы перешли по полузатопленному мостику на левый берег реки, выбрали за селением более или менее горизонтальную площадку и стали разбивать лагерь. Когда мы проходили через селение, никто из встреченных нами жителей не проявил по отношению к нам никакого любопытства. Нас просто, казалось, не замечали.

Но вот лагерь готов. Вещи разобраны. В ряд выстроились три палатки. Выбрано место для костра. Сопровождавшие лошадей мохевцы получили расчет и уехали, торопясь вернуться засветло в Казбеги.

К нашему лагерю неторопливым шагом подходят четверо мужчин – среди них два глубоких старца. Старики степенно усаживаются на камень невдалеке от палаток. Двое мужчин подходят к нам. Один из них, средних лет, одет в синюю длинную шерстяную рубаху, сплошь расшитую богатым крестовым орнаментом. На другом, молодом плечистом красавце, ярко-красная одежда, тоже богато и причудливо расшитая цветными нитками. Подойдя, старший обращается к нам с приветствием:

– Здравствуйте, руси!

Мы отвечаем приветствием. Тогда хевсуры усаживаются около палаток и по-грузински задают несколько вопросов Арсену. Указывая на нас, Арсен объявляет, кто мы такие. В его объяснениях несколько раз слышится слово «экспедиция». Хевсуры встают, жмут нам руки.

Сидевшие поодаль старики тоже подходят к палаткам. Знакомство состоялось.

Но знакомство с самим селением мы откладываем на следующий день. Быстро спускаются сумерки, делается холодно. Джута расположена на высоте 2 200 метров над уровнем моря, и высокогорная температура дает себя чувствовать после захода солнца. Командированные с Арсеном в селение, наши дежурные возвращаются с купленным там топливом: корзиной кизяка и вязанкой сухих веток рододендрона. В этом районе Хевсуретии лесов нет, и жителям приходится запасать и сушить кизяк и ветки. Скоро в лагере ярко пылает костер и варится ужин.

На следующее утро мы отправляемся в селение. Прежде всего мы делаем визиты учителю, тому самому хевсуру в синей вышитой рубашке, который приходил накануне в наш лагерь, и председателю сельсовета. Оба они носят фамилию Арабули, как, впрочем, и все жители Джуты, – это один из пережитков родового строя.

Дом учителя находится рядом со школой-четырехлеткой. Дом побелен, и верхние карнизы стен украшены хевсурским крестовым орнаментом. В большой комнате между окнами стоит стол, по стенам деревянные диваны, в углу большой сундук, покрытый ярким ковром. В сельсовете стоят кресла с мягкими сидениями, повсюду развешаны и разложены ковры. На стенах – портреты вождей, лозунги и фотографии.

Из беседы с учителем и председателем сельсовета мы узнаем, что джутинцы тесно связаны с культурными центрами, бывают в Казбеги и в Орджоникидзе. Кооператив ближайшего к Джуте селения – Каркучи – снабжает их солью, спичками, сахаром, керосином. Джута – сравнительно молодое селение; дома все каменные, двухэтажные; везде в домах есть окна, а многие строения имеют и железные крыши. Джута не является особенно характерным хевсурским селением, она представляет собой скорее выселки из «настоящей» Хевсуретии, находящейся за перевалом.

Но если в устройстве и в убранстве джутинских жилищ сказывается влияние нового быта, то одежда обитателей Джуты еще полностью сохранила печать хевсурской старины.

Хевсуры носят исключительно шерстяную одежду, которую шьют сами из домотканого сукна. Одежда надевается прямо на тело, никакого белья под ней нет. Сукно окрашивается обычно в темные цвета – синий, коричневый, зеленый – и украшено чрезвычайно искусными и красивыми вышивками. Мужчины носят короткие рубахи – «перанги». Вся грудь, рукава, плечи и спина расшиты узорами и украшениями в виде крестов из цветных ниток, бисера и мелких пуговиц. Сверху надевается более длинная и также расшитая «чоха». Общий рисунок этой одежды напоминает издали кольчугу, стиль которой, несомненно, отразился на узорах вышивок. Брюки заправляются в особые расшитые гетры – «пачичи», а на ногах хевсуры носят «бандули» – обувь, грубо сделанную из сыромятной кожи со сплетенной из ремней подошвой. На поясе у хевсура неизменно висит большой кинжал.

Старина сохранилась и в предметах хевсурского вооружения. Отправляясь куда-нибудь, хевсур обязательно надевает через плечо прямой меч, на руку – круглый щит из кованого железа. Видели мы в Джуте и своеобразное хевсурское оружие – «херхулу» или «санерули». Это – кованое железное кольцо с зубцами, которое, вдобавок ко всему другому вооружению, надевают на большой палец.

Женщины носят кафтаны – «чоха», также очень красиво расшитые узорами, на которые хевсурки большие мастерицы. Юбка широкая, с массой складок. Подол ее состоит из разноцветных полос, представляющих красивые сочетания цветов – бордо, зеленые, голубые. На шее носят нечто вроде нагрудника – «самкаули», который разукрашен серебряными монетами и побрякушками. На самкаули часто красуются старые царские монеты, а также монеты из Турции, Ирана и других стран. На голове девушки носят кокошники – «кокоби», унизанные бисером. Замужние женщины повязывают голову платком – «мандили». Мандили связан с одним очень интересным старым обычаем: если происходит драка и женщина бросит мандили между дерущимися, драка немедленно должна прекратиться, а противники разойтись. Это один из сохранившихся в Хевсуретии пережитков матриархата – тех времен, когда владыкой рода была женщина.

Познакомившись с селением Джута и его жителями, мы заинтересовались разными домашними работами хевсур. Пожалуй, интереснее всего оказалась работа на ткацком станке. Станок обычно помещается во дворе или в пристройке к дому. Он представляет собой две громадные жерди с рамой, на которую натянуты нити основы. Ткачиха, пропускает между этими нитями плоский деревянный челнок, переводит нити и утрамбовывает новый ряд ткани громадным деревянным гребнем. Работа ведется ритмично и почти механически, но для того, чтобы соткать сукно на одежду мужа или сына, хевсурка должна усидчиво и прилежно работать несколько месяцев. Обычно женщины и девушки садятся за станок с самого раннего утра – почти в каждом дворе раздаются мерные глухие удары ткацкого гребня.

В один из дней нашего пребывания в Джуте мы решили отправиться на прогулку к ледникам Чаухи. Грозные отвесные зубцы Чаухи – этой хевсурской Ужбы – вздымаются на высоте 4 200 метров и доминируют над всем окружающим пейзажем. Массив Чаухи находится в восьми километрах от Джуты – к нему идут тропы, протоптанные скотом по мягкой зеленой долине одного из левых притоков реки Джута. Вся долина дышит покоем. Стоит удивительная тишина, которую, кроме гор, встретишь, пожалуй, только в пустыне. По моренам, ледникам и скалам мы поднялись под самые черные башни зубцов, примерно на высоту 3 800 метров. Подниматься выше, не имея веревки и специальных применяемых в технике альпинизма скальных клиньев, было бы безрассудно. Да восхождение на вершину и не входило в наши задачи. Ярый альпинист Арсен на прощанье осмотрел все возможные подходы к вершине и категорически заявил:

 – Ну, ладно! Вернусь из Хевсуретии домой в Казбеги, подберу группу и влезу на Чаухи! Не я буду, если не влезу!..

Вернувшись в лагерь, мы попали как раз вовремя, чтобы не пропустить церемонии проводов девушки-невесты на свадьбу из Джуты в архотское селение. Это была та самая невеста, за которой приехали посланные от жениха из Архота. Родители, родственники и односельчане провожали девушку до конца селения. Все были празднично одеты, особенно невеста. Невеста шла с друзьями жениха и своими родными – сам жених ждет в таких случаях невесту в своем селении. Во главе шествия шел почетный гражданин селения – участник гражданской войны и красный партизан. Все мужчины в полном вооружении. На краю селения, как раз против нашего лагеря, невеста простилась с односельчанами, обняла мать, потом пешком пошла вслед за всадниками: только когда кортеж отделился от группы провожающих на значительное расстояние, она села на лошадь позади своего брата.

После этого провожавшие невесту мужчины возвратились в селение, а женщины и дети остались около нашего лагеря и уселись отдельными группами прямо на землю. Мать невесты разрезала на куски большую лепешку, испеченную на масле и украшенную причудливым узором, раздала всем по куску и стала угощать аракой, провозглашая пожелания счастья своей дочери. Односельчанки поддерживали ее пожелания и, отпивая араку из общей чары, желали невесте благополучия. Когда лепешка была съедена и арака выпита, они отдельными группами возвратились в селение.

Стоя на своем пригорке, у палаток, мы с интересом наблюдали за церемонией проводов. Но участники ее не обращали на нас никакого внимания. Церемония проходила медленно и величественно, с эпическим спокойствием.

В результате проводов невесты случилось одно любопытное происшествие. Поздно вечером в наш лагерь пришел один из джутинцев с просьбой пойти с ним и помочь его маленькому сыну, который внезапно заболел. Войдя в дом вслед за взволнованным отцом, мы нашли его трехлетнего мальчика на руках у матери в тяжелом состоянии. У него, по-видимому, был жар – все лицо мальчика горело, и он находился в большом возбуждении. Не будучи медиками, мы оказались в затруднительном положении – определить заболевание было очень трудно и тем более трудно было решить, какое лекарство следует дать в таком случае. Уступая просьбам взволнованных родителей о помощи, мы решили дать мальчику несколько капель валерьянки. Вскоре ребенок успокоился и уснул.

Утром в лагере опять появился отец больного с благодарностью – мальчик был вполне здоров и весел. Тут же счастливый отец с несколько смущенным видом сообщил нам причину заболевания сына: оказалось, что его тетка, принимавшая накануне участие в чествовании невесты, взяла трехлетнего мальчика с собой, – там на радостях маленького Миху и угостили аракой – ячменной хевсурской водкой...

Виденная нами сцена проводов невесты представляла собой только один из многочисленных обрядов, входящих в свадебную традицию хевсур. Поскольку хевсуры живут родами, обычай запрещает им брать в жены девушку из того же рода. Поэтому ее берут всегда из другого селения. Находят невесту, и сваты и свахи устраивают сговор. В большинстве случаев до свадьбы жених и невеста не видят друг друга. После того, как отец жениха получил согласие невесты, он направляет в ее дом своих односельчан с подарками. Мать невесты в это время печет пироги и готовит угощенье. Невеста со своими родственниками приезжает в дом своего будущего мужа, но во время свадьбы жених и невеста тоже не видят друг друга. После свадебного пира, который и представляет собственно обряд бракосочетания, невеста вместе с родными уезжает обратно домой, где живет один или два года и лишь по истечении этого срока переезжает в селение мужа.

Уже в Джуте мы убедились в том, что хевсуры очень красивый народ. Хевсурские женщины часто бывают очень хороши со своими черными, серыми или голубыми выразительными глазами, нежным цветом лица и золотистыми волосами, подкрашенными особым составом и коротко остриженными в скобку. Мода на светлые волосы существует у хевсурок, по-видимому, с древних времен. Эту моду отражают, несомненно, и некоторые женские имена. Так, например, Натула значит Светлая, Тетруа – Беленькая.

Однако древние обычаи не всегда относятся только к праздникам и торжествам. Под бременем тяжелого труда, который почти целиком лежит на них, женщины рано старятся, и к сорока годам многие из них выглядят старухами. Женщина несет на себе все хозяйственные заботы по дому и работает в поле. Даже в свободное от домашних и полевых работ время она шьет или ткет. Почти все темные, древние обычаи, которые еще сохранились в Хевсуретии, так или иначе задевают женщину.

С одним из этих жестоких обычаев нам пришлось познакомиться в Джуте. Бывают случаи, когда по тем или иным причинам девушку долго не берут замуж. Тогда собирается семейный совет, который решает, что она остается в родительском доме. После этого ее объявляют старой девой, и решение доводится до сведения всего селения. Обычай требует, чтобы после этого девушка перестала умываться. Такую «девушку», уже старуху, нам пришлось увидеть в Джуте. Эта жертва семейного решения не умывалась уже в течение восемнадцати лет. Нужно отметить, однако, что за последние годы выполнение подобных обычаев стало большой редкостью, и молодое хевсурское поколение является крепкой порукой тому, что с дикими пережитками старины будет покончено в ближайшем будущем.

Джутинские дети, а особенно ребятишки председателя сельсовета – восьмилетний Ираклий и его маленькая сестра Анико – сделались нашими большими друзьями. С утра Ираклий и Анико, на обязанности которых было присматривать за ягнятами, пригоняли свое маленькое стадо к нашему лагерю и не отходили от нас весь день. Ираклий старался научиться объясняться с нами и повторял услышанные им русские слова и фразы. В свою очередь он учил нас грузинским словам. К концу нашего пребывания в Джуте мы с Ираклием стали уже понимать друг друга. Часто собирались к лагерю и другие ребятишки. Кто-нибудь из нас извлекал взятый из Москвы «Русско-грузинский речевой справочник» – и начинался «разговор»...

Мы задавали вопросы, напечатанные в справочнике русскими буквами, а ребята хором отвечали «хо!» (да) или «ара!» (нет).

 – Глубокая в речке вода?

 – Ара!

 – Холодная в речке вода?

 – Хо!

 – Можно в ней купаться?

 – Ара!

 – Быстрое в речке течение?

 – Хо!

Тут разговор обычно кончался, потому что ребята, а вслед за ними и мы, начинали хохотать. Каждому, видевшему хоть раз в жизни горную реку, была совершенно ясна нелепость подобных вопросов. Автор «Справочника», очевидно, писал свое руководство, ни разу не побывав в горах.

Незаметно пролетели в Джуте пять дней. Наступил день, назначенный для выхода в дальнейший путь – к Западно-Архотскому перевалу. Накануне мы договорились с председателем сельсовета о доставке наших вещей вьюком до архотского селения Ахиели. В четыре часа дня мы должны были отправиться в путь, и Арсен уже пошел в селение за лошадьми. Вскоре из-за пригорка, отделявшего нас от селения, появился Арсен с неизменным ледорубом в руке, а за ним председатель с лошадьми и громадная толпа джутанцев. Процессия – в ней участвовало не меньше половины населения Джуты – торжественно подошла к лагерю, и Арсен объявил нам, что жители хотят проводить гостей по всем правилам хевсурекого этикета.

Все мы рассаживаемся в большой круг на месте нашего лагеря. Когда все уселись и настала тишина, поднимается один из старцев и начинает говорить пространную речь. Все внимательно слушают. Потом Арсен переводит ее нам: жители селения Джуты, провожая русских «туристэ-би», хотят сказать им, что они очень довольны их посещением, желают им всяческого благополучия и счастья в пути и просят снова придти в гости на будущий год.

От имени группы я говорю ответную речь, в которой благодарю всех жителей за оказанное нам гостеприимство и желаю им также счастья и успехов во всех их делах.

После этой «официальной части» джутинцы и мы снимаемся общей группой, и начинается «художественная часть». Несколько хевсурских пар под аккомпанемент пандури исполняют свои пляски. Танцуют хевсуры изумительно. Такой экспрессии, плавности и суровой грации мы не видели до этого нигде на Кавказе. Наши туристы в долгу не остаются и исполняют «русскую». Техника наших танцоров, конечно, не может идти ни в какое сравнение с хевсурскими плясками, но зрители остаются довольны и шумно выражают свое одобрение.

Потом мы пожимаем бесконечное количество дружеских рук и грузим вьюки на лошадей. Вслед нам машут руками и кричат приветствия и пожелания. Ираклий и Анико провожают нас до поворота ущелья. Там они тоже прощаются с нами и убегают.

Приветливая и дружеская Джута остается позади. Перед нами путь в сердце Хевсуретии.

 

Глава четвертая

 

На ту сторону большого хребта

 

Путь к перевалу лежал по ущелью реки Джута. Вскоре же за селением ущелье стало сужаться. Тропа шла по берегу реки, главным образом по сухому ее руслу, сплошь заваленному камнями. Справа и слева стали открываться виды на боковые ущелья и вершины горы Согуртано и массива Гвелис-Мта. Десять километров, назначенные на этот день, мы прошли незаметно. Решено было остановиться на ночлег под самым Западно-Архотским перевалом, чтобы назавтра со свежими силами идти на подъем. Кроме того, переходить через перевал лучше утром, по твердому снегу, еще не растопленному ярким горным солнцем.

Под перевалом ущелье расширилось и превратилось в мягкую зеленую котловину. Внизу, в промоине, глухо бурлила Джута. Закипела работа, и вскоре на зеленой площадке уже раскинулись три наши палатки. Внизу у реки виднелись другие палатки – около них копошились фигурки людей. Это была встреченная нами в Казбеги и прошедшая через Джуту в это утро группа туристов – аспирантов Московского университета. Их маршрут не затрагивал внутренних районов Хевсуретии – от Джуты они должны были пройти через перевал Садзеле-Геле в Барисахо и оттуда на автомашине ехать снова на Военно-Грузинскую дорогу.

Отдав визит аспирантам, мы вернулись в лагерь и принялись за приготовление ужина. Оказалось, что в условиях безлесных гор это дело довольно трудное. Пришлось снова покупать топливо в пастушеском коше, у пастухов из Казбеги, которые на лето пригоняют сюда свой скот.

На этот раз мы смогли достать только сырые ветки рододендрона с зелеными еще листьями. Костер дымил и все время гас. Котелки с водой, поставленные на камнях самодельного очага, и не думали нагреваться – вечерний бриз отгонял в сторону слабые, трепетные язычки пламени. Но нас выручил старик-хевсур из коша. Он пришел к нам в лагерь сообщить, что пойдет с нами вместе через перевал в Архот по делам. Видя наши безуспешные попытки разжечь костер и наши вымазанные сажей физиономии, старый пастух принимается за дело.

 – Зачем так делаешь? – говорит он. – Тягу нужно, видишь, – дрова сырые!..

Взяв ледоруб, он вырыл им в земле глубокую яму, сверху укрепил камнями котелки, а внизу разложил костер. Дело мастера боится. B яме образуется ток воздуха, ветки загораются, и скоро в котелках уже бурлит каша и варится какао.

На горы спускается вечер. Гаснут отсветы солнца на склонах ущелий, блекнут краски, как будто их стирает чья-то невидимая рука. Только снежные вершины горят,  как гигантские костры, в глубокой синеве неба. С громким блеянием спускаются с гор стада баранов. Движения отдельных животных сливаются в стаде, и начинает казаться, что это течет волнистая, живая река. Мы лежим на громадном обломке плоской скалы, когда-то, давно-давно рухнувшей сверху с гор и скатившейся в эту мирную котловину. За день солнце накалило камень, и сейчас эта громадная печка защищает нас от надвигающихся холодных сумерек. Постепенно в темноте тонут очертания отдельных гор и в небе зажигаются бесчисленные звезды. Нам очень не хочется уходить с камня, но настойчивый голос дежурного по лагерю требует нас вниз – завтра нужно рано вставать. Впрочем, может быть, он завидует нам.

В лагере аспирантов гаснут огни. Становится холодно – дыхание вечных снегов дает себя знать. Мы забираемся в спальные мешки, и в лагере настает тишина.

Утром мы поднимаемся рано, солнце только еще золотит верхушки обступивших нас гор. Чтобы согреться, мы быстро принимаемся за приготовление завтрака и укладку вещей. К половине восьмого все уже готово к выступлению.

В самом начале подъема к нам присоединяется старик-пастух. Опираясь на высокий посох, он бодро шагает в ногу с нами. Постепенно поднимаясь, тропа ведет по правому берегу реки Джута, потом отклоняется к северу и вьется крутыми зигзагами по дикому, суровому склону. Везде громоздятся скалы и осыпи с отдельными снежными пятнами. Тропа становится круче – она извивается причудливыми петлями, обходя отдельные нагромождения камней, и наконец, упирается в бурный, пенистый поток. Мы делаем небольшую передышку. Зоркий глаз нашего спутника пастуха замечает в кармане одного из рюкзаков «аварийную» бутылку коньяка. По этому поводу между ним и Арсеном происходит оживленный разговор. В ответ на наши расспросы Арсен объясняет, что старик считает абсолютно необходимым сейчас же выпить этот коньяк, «для того, чтобы перевал нас пропустил».

Мы не возражаем против того, чтобы старик ублаготворил сердитый перевал. Он разливает коньяк по кружкам и, подняв свою кружку к уходящим ввысь снежным полям, бормочет пожелания благополучного перехода и обещает духам гор большую благодарность за счастливый переход в Архот. От суровой фигуры старика, стоящего без шапки, опустив голову перед суровыми скалами перевала, веет седой стариной. Так покорно склоняли голову перед непонятными им силами природы наши предки – давно-давно, на заре истории человечества.

Наконец старик надевает шапку и, взяв свой посох, уверенно двигается вперед. Мы вступаем на снежные поля первой террасы перевала. Тропа, намеченная недавно прошедшими хевсурами с джутинской невестой, едва заметна в снегу. Вскоре она теряется совсем, и мы оказываемся на сверкающей белизне снежного поля. Снег уже успел растопиться под лучами солнца; нагруженные лошади начинают проваливаться. Приходится развьючить лошадей и нести груз на себе. Но лошадям трудно идти даже без груза – на крутых снежниках мы осторожно переводим их по скользким скатам, держа за повод и за хвост. За гребнем первой террасы открывается вторая – такая же залитая солнечным сиянием снежная пустыня. Сияние снежных полей начинает слепить глаза, – мы надеваем защитные очки-консервы.

Наконец открывается третья терраса, горизонт которой представляет собой перевальный гребень. Остановившись на минуту передохнуть, мы оглядываемся назад. Далеко, на той стороне ущелья, по снежникам перевала Садзеле-Геле движутся маленькие черные точки. Это аспиранты, подходящие уже к перевальной точке. Перевал Садзеле-Геле значительно ниже нашего, и нам хорошо виден путь, пройденный группой аспирантов.

Все выше и выше карабкаемся мы по снегам третьей террасы, а гребень перевала кажется все таким же далеким. Но мы знаем – горизонт горных стран тем-то и отличается от горизонта равнины, что он является реально достижимой величиной и не отступает в бесконечность по мере приближения к нему путника. Мы медленно продвигаемся к этому манящему горизонту, за которым нас ждет заслуженный отдых. Постепенно контуры перевала становятся яснее, и мы видим, что перевальная точка находится не в выемке, а на круглом горбе гребня.

Ровно в полдень мы выходим на перевальную точку, к сложенному из плоских плит туру. С северной стороны гребня, навстречу нам, рвется холодный ветер. Мы на высоте 3 130 метров над уровнем моря. Самый гребень перевала не покрыт снегом – ветер оголил скалы и намел глубокие снежные сугробы, загромоздив ими спуск на север. Весь гребень вокруг каменной башенки перевального тура покрыт стоящими вертикально острыми шиферными плитками, придающими ему вид какого-то взъерошенного гигантского зверя.

Спрятавшись от порывов ветра за туром и обломками скал, мы устраиваем получасовой привал. Целый мир лежит под нашими ногами по обе стороны перевала. Вниз уходят серые осыпи, белоснежные пятна снегов, черные провалы расселин и ущелий. На юге встают величавые массивы Рошки-Хорхи, складчатые бока Садзеле-Геле. На севере простирается хребет Чимгис-Кадэ и вздымается в небо вершина Гвелис-Мта. Ни один звук не долетает сюда из глубоких долин – тишина охватывает нас плотной, почти осязаемой пеленой. Отдельные облачка, цепляясь по пути за скалы, переползают через гребень и тихо уплывают к югу.

Отдохнув, мы начинаем спуск в Архот. Спуск оказывается еще труднее подъема – он очень крут, и люди и лошади сползают под уклон вместе с рыхлыми массами тающего снега.

Внезапно погода резко меняется – злобными порывами налетает холодный ветер, небо заволакивается тучами, начинается дождь. Горный климат Хевсуретии демонстрирует перед нами свое непостоянство. Это о нем грузинский писатель Эристов говорил:

«Вы едете летом по горам, небо лазоревое, солнце печет. Но вдруг ветер нагнал тучи, вас оглушило громом, и дождь промочил до нитки. Между тем, через полчаса декорация меняется – опять ясно, опять тепло, и только под своими ногами вы видите в ущелье тучи, молнию, слышите раскаты грома, которым вторит эхо гор, и вы довольны этим явлением, этой переменой. Но вот тучи опять поднялись из ущелья. Вы чувствуете ужасающий холод, на вас посыпало снежной крупой или градом; через полчаса опять все пропало – тишина восстановилась в природе».

И действительно, дождь быстро прекращается, холодный ветер сменяется теплым и солнце разрывает тучи. Вокруг нас царит высокогорная весна. Звенят и журчат на все лады бесчисленные кристальные ручейки, и на обнажившихся из-под снега черных пятнах осыпей сверкают яркими сапфирами цветы генцианы.

По последнему крутому снежнику мы скорее скользим, чем идем. Лошади садятся на задние ноги, и спустить их вниз нам стоит немало труда и волнений. Спуск приводит нас к узкому глубокому каньону, в котором грохочет бурный, седой поток. Тропа идет по самому берегу каньона среди мрачных черных скал. Северный склон перевального хребта спускается такими же террасами, как и южный, по которому мы поднимались. Иногда каньон расширяется, и мы выходим на пологие места. Сырые низины, залитые весенней водой, носят пустынный, тундровый характер. Вскоре капризная тропинка упирается в поток, и нам приходится переходить его вброд. Едва мы успеваем надеть ботинки и пройти несколько шагов, как тропа, обогнув черную шиферную скалу, снова заставляет нас переходить на другой берег. Через три часа непрерывного спуска мы подходим к «снежному мосту». Снежный пласт – остатки скатившейся с гор лавины – завалил узкую промоину потока, и стремительная вода пробила себе в нем туннель. Получился мост по всем правилам, со сводом и снежными быками. Перейдя через мост, мы выходим в ущелье реки Цирцлованис-Цхали. Теперь тропа поворачивает к северу, вниз по течению реки. Вокруг нас громоздятся серые скалы Архота, покрытые кое-где скудной травой. Ущелье становится шире, и на завороте мы видим слияние реки Цирцлованис-Цхали с рекой Чимгис-Цхали. Сливаясь вместе, эти реки дают начало реке Архотис-Цхали – верхнему течению Ассы. На запад отходит ущелье, в котором скрывается селение Чимга. В небольшой котловине, образовавшейся на месте соединения рек, виднеются сливающиеся с серым фоном скал строения. Это селение Квири-Цминда. Мы по ту сторону хребта – в Пирикити.

 

Глава пятая

 

Пирикити

 

Подойдя к селению ближе, мы убеждаемся в том, что Квири-Цминда заброшена. Дома полуразрушены и заросли травой. Над шиферными стенами строений возносится к небу одинокая башня. Как-то странно видеть вокруг мертвого селения засеянные поля. Когда мы проходим мимо, Арсен переводит нам объяснения старика-пастуха:

– Теперь Квири-Цминда совсем опустела. Один только старик живет в целом селении. Все люди переселились в Кахетию, где земля дает много хлеба...

Мы узнаем, что жители Квири-Цминды давно уже покинули свое селение в поисках страны, где поля могли бы обеспечить им существование в течение целого года. Остатки полей Квири-Цминды перешли к селениям Чим-га и Ахиели.

По пути от Квири-Цминды к Ахиели мы видим эти скудные поля архотцев. Маленькими разноцветными пятнами разбросаны они по крутым склонам, часто на громадной высоте, среди скал и ползучих осыпей. Сколько труда и упорства в борьбе с беспощадными силами природы требовалось человеку, чтобы обрабатывать эти крохотные поля, вскапывать киркой землю под посевы, убирать своими руками камни, скатывающиеся на поле с гор. Глядя на эти приютившиеся на склонах гор нивы, мы невольно вспоминаем старую горскую сказку:

«Пошел однажды горец работать на свое поле. Долго взбирался он по крутому склону, пока, наконец, не добрался до своего участка. Уставший и мучимый своими горькими думами, бросил он на землю бурку и сел отдохнуть. Думал он, думал, так ни до чего и не додумался – скот забрал князь, единственным источником пропитания оставалось поле. Встал горец и хотел приняться за работу, глянул, а поля-то и нет. Туда смотрел, сюда, – нет нигде поля. «Видно, шайтан украл мое поле, чтобы погубить бедняка», – сказал горец, махнул рукой, поднял свою бурку и хотел было уходить. Смотрит, – а поле-то оказалось под буркой...»

Мимо полей и горных лугов, по берегу Архотис-Цхали бежит тропа все дальше и дальше по ущелью и неожиданно приводит нас к самому крупному селению Архота-Ахиели, расположенному на высоте 1 750 метров над уровнем моря. Склон, на котором расположилось Ахиели, довольно крут, но на склоне стоит лишь старая сторожевая башня да несколько строений, – главная масса домов находится на дне ущелья.

На берегу реки виднеется старая церковь – памятник неудачных попыток царизма насадить в Хевсуретии свою официальную религию. Церковь всегда пустовала, архотцы предпочитали ей свои полуязыческие святилища – «хати».

Мы еще не высохли после дождя и бродов и поэтому решаем не разбивать лагерь, а остановиться в доме. Секретарь сельсовета любезно предоставляет нам в своем доме целую комнату с оконцем. Дом этот – типичная хевсурская сакля – имеет два этажа. В верхнем, летнем помещении – «черхо» – живут хозяева, в нижнем, зимнем – «босели» – летом помещается скот. Зимой туда же переселяются и люди. Дверь нашей комнаты выходит прямо на длинный узкий балкон, на который ведет примитивная лестница из каменных плит, наваленных уступами возле дома. Рядом с нашей комнатой помещается еще пустая маленькая комната, в которой стоит железная печка. От печки пышет жаром, и нельзя сказать, чтобы это было неприятно.

Солнце уже зашло за горы, температура быстро падает, и, выходя на балкон, мы плотно застегиваем свои куртки.

Пока наша хозяйка и дежурная двойка хлопочут вокруг печки, мы устраиваемся в комнате. У стен стоят стол, табурет, сундучки с разными вещами. С перекладин, прибитых под потолком, свешиваются бараньи тулупы, одежда, шкуры. В одном из углов комнаты помещается высокая деревянная кровать, накрытая полосатым ярким ковром. Балки потолка черны от копоти очага; копоть оседала на балках годами, и потолок кажется покрытым черным лаком.

Ужин был устроен сообща – хозяева хвалили наше какао, нам очень понравился хевсурский сыр. Подошли еще гости – жителям Ахиели не часто приходится видеть у себя пришельцев из России. Завязалась оживленная беседа, и вот тут-то мы и оценили помощь, которую нам оказывал Арсен. Без него наш разговор с местными жителями был бы ограничен самыми примитивными объяснениями.

Хевсуры очень интересовались жизнью столицы, строительством больших домов и физкультурным парадом. Оказалось, что группа хевсур в национальных костюмах и вооружении готовилась к поездке в Москву для участия в параде.

Наши хозяева охотно рассказывали о своей жизни, о своих нуждах и стремлениях. Мы узнали, что годом раньше в Ахиели была кинопередвижка, которую с большим трудом доставили через перевалы на руках. Киносеанс произвел громадное впечатление на архотцев, и они просили нас передать в Барисахо их просьбу о том, чтобы передвижку присылали чаще.

Секретарь сельсовета рассказал, что кончил в Тбилиси школу и учился на первом курсе сельскохозяйственного института, но после смерти отца вынужден был вернуться в Ахиели, так как вся семья осталась без мужской поддержки. Он многому успел научиться в Тбилиси, и, вернувшись в родной Архот, он по-новому увидел окружающую его жизнь.

После ужина вышли на балкон «черхо». Горы кутались в вечернюю мглу, в небе загорелись первые звезды. Указывая рукой куда-то вверх, под самые светлячки звезд, гостеприимный хозяин заговорил, скорее думая вслух, чем объясняя нам свои выводы: – Вот где находятся богатства Хевсуретии! Это наш скот и наши пастбища.. Хорошо поставленное на таких пастбищах скотоводство даст нам возможность бросить примитивные поля на склонах гор и полностью обеспечить себе культурную и зажиточную жизнь... Но до сих пор у нас еще одна беда – нет дорог. Наши ущелья и перевалы загораживают от нас районы, которые могли бы снабжать нас хлебом в обмен на наши молочные продукты. Нет дорог – нет сбыта, нет привоза. Поневоле столько сил тратят хевсуры на свои маленькие поля, которые не могут конечно полностью обеспечить наши нужды...

Хевсуры кивают головами. Мы бросаем взгляд на зеленые складки хребтов, на альпийские сочные луга, частично скрытые сейчас от нашего взора клубящимися полотнищами вечерних облаков.

 – Дорога решает в горах все. С дорогой приходит новая жизнь, культура – люди становятся учеными, все пути открываются перед ними. Теперь уж не долго осталось нам ждать – дорогу довели до Барисахо и проведут ее дальше, к нам в Архот и в Шатили. Дорога будет!

 – Дорога будет! Тогда приезжайте к нам опять прямо на машине через перевал! – подтверждают ахиельцы, и мы видим, что это приглашение – не шутка. Хевсуры знают теперь, что будущее в наши дни не таит в себе ничего невозможного. И Хевсуретия имеет все возможности к тому, чтобы давние мечты горцев о дороге стали былью.

Следующий день мы проводим в Ахиели и знакомимся с селением. Ахиели насчитывает сейчас семнадцать «дымов» и является районным центром всего Архота, состоящего из четырех небольших селений – Ахиели, Чимга, Амга и Колотани. Совсем недавним достижением Ахиели является школа-четырехлетка – первая ступенька архотских детей на пути к образованию.

В отличие от Джуты, в Ахиели почти не видно застекленных окон и деревянных террасок. Узкие улочки вьются среди каменных приземистых саклей, облепленных лепешками кизяка, и змеями взбираются на взгорье, где бессменным часовым маячит старая сторожевая башня. В отличие от сванских селений, в Хевсуретии башни не строились каждой отдельной семьей для себя – все селение участвовало в постройке общей сторожевой и оборонительной башни, которая в случае необходимости давала приют женщинам, детям и старикам. Хевсурские башни постепенно суживаются и сверху покрыты крышей, сложенной из шиферных плиток в виде пирамиды. В верхнем этаже башни пробиты бойницы, украшенные снаружи маленьким декоративным балкончиком.

Голые скалистые хребты сдавили со всех сторон Ахиели. Лишь вверху виднеются маленькие квадратики полей да зеленые косяки альпийских пастбищ. Нет ни лесов в этих горах, ни низкорослых высокогорных кустарников. Стоя на площадке перед старой башней, мы осматриваем окрестности Ахиели, и неожиданно для себя на фоне этих суровых гор замечаем светлую полоску рощи, приютившуюся на гребне склона, у подножья которого расположилось селение. Этот неожиданный контраст так силен, свежая зелень деревьев так тянет к себе, что мы тут же решаем подняться к роще. Это тем более интересно, что среди деревьев мы замечаем какие-то маленькие строения, в которых нетрудно узнать хевсурские «хати».

На подъем уходит около часа, и вот мы стоим на опушке рощицы, спускающейся вниз по ту сторону гребня, в ущелье маленькой речки Ахиелис-Цхали, впадающей около селения в Архотис-Цхали. Под нашими ногами виднеются блестящие прямоугольники – это шиферные крыши домов Ахиели отражают падающие на них вертикальные лучи солнца.

Прямо перед нами, на опушке рощи, стоят две арки немного выше человеческого роста, сложенные из шиферных плит. В арке висит колокол, а сверху нагромождены черепа и рога жертвенных животных и куски белого кварца. Это и есть древние полуязыческие святилища хевсур – хати. Роща, в которой построены хати, считается «священной» – вся ее растительность посвящается хати и строго охраняется. Полная тишина стоит в роще, только легкий горный ветерок колышет листья берез, окружающих каменные арки. На одной из берез, на самом обрыве гребня, мы находим связку маленьких металлических колокольчиков, висящих на ветке, обращенной в сторону селения. Эти жертвенные колокольчики тоже посвящены хати.

С обрыва открывается прекрасный вид на хребты и ущелья Архота. Отсюда ясно видны вершины Твил-Икал-Магали и Мегис-Тави. В верховьях ущелья Ахиелис-Цхали под вершиной Киденаис-Магали алмазным блеском горят крутые ледники. Ни одного облачка не видно в глубоком синем своде неба.

Полюбовавшись видом, мы углубляемся в рощу – в ту ее часть, которая расположена за хребтом и не видна со стороны селения. Лесок невелик, но очень красив. Светлая зелень березы и рябины переплетается в ней с темными островками пихт и можжевельника. Под деревьями пестрят яркие альпийские цветы, маленькие лужайки заросли чащей рододендрона. Мы растягиваемся в высокой, душистой траве на одной из лужаек и долго лежим молча, завороженные глубоким покоем горного леса.

Однако долго задерживаться здесь нельзя – вечером в Ахиели предполагаются традиционные скачки архотцев по ущелью Архотис-Цхали, и мы никак не хотим опаздывать к началу.

Но, спустившись в селение, мы, к великому своему сожалению, не видим никаких признаков готовящегося праздника. Причину этого мы вскоре же узнаем от встретившего нас Арсена:

 – Скачки отменяются! – говорит сердито Арсен. – И знаете почему? Недавно, во время поминок, происходивших в соседнем селении Амга, был случайно убит один из жителей Ахиели. Ахиельцы считают теперь себя обиженными и не хотят ни участвовать в скачках, ни пропускать амгинских всадников через свое селение...

Разочарованный Арсен машет рукой и, взяв ведро, уходит к источнику за водой.

День склоняется к вечеру. Над плоскими кровлями селения поднимаются к небу сизые столбики дыма. И мы думаем о том, как глубоко в этих узких каменных тупиках и переулках, в каменных гнездах древних домов притаились старинные пережитки родовых ссор и вражды. В нескольких километрах вниз по реке, где-то там за поворотом ущелья, лежит селение Амга. Произошел нелепый несчастный случай – и старые, отжившие, дедовские обычаи заставляют хевсур сидеть в своих дымных саклях вместо того, чтобы в этот ясный вечер мчаться веселой, дружной толпой по ущелью, вместо того, чтобы показывать свою молодую удаль на глазах собравшихся на скачки жителей всех архотских селений.

У древней башни играют ахиельские ребятишки. Вот кому суждено покончить со всеми нелепыми обычаями и нравами, еще таящимися в глухих теснинах ущелий!.. Новое поколение будет смеяться над седыми пережитками родовых отношений. И сейчас уже новая жизнь, проникающая в хевсурские горы, многое изменила в старых родовых кодексах. Сейчас обида ахиельцев на амгинцев выразилась лишь в отмене скачек и в нарушении соседских связей до тех пор, пока обида не потеряет свою остроту. В прежние же времена – и не так давно это было – такая ссора давала обычно повод к кровавой родовой вражде, тянувшейся годами и десятками лет...

Вечером при свете маленькой керосиновой лампочки мы устраиваем совещание по поводу маршрута на следующий день. Взятый нами вьючный транспорт берется сопровождать один из жителей Ахиели, по имени Хтисо. Договариваясь по поводу пути на селение Гуро, мы сталкиваемся с неожиданным осложнением. Хтисо уверяет, что спуститься с Црольского перевала прямо в ущелье реки Гурос-Цхали и к селению Гуро невозможно. Спуск с перевала крут и завален снегами – вьючные животные не пройдут. Хтисо советует идти не в Гуро, а сделать остановку в селении Кистани, откуда уже можно идти на хутор Георги-Цминда и в Шатили. Арсен в районе Гуро и Кистани не бывал и сам лично посоветовать ничего не может. Другие ахиельцы поддерживают Хтисо и тоже советуют идти в Шатили не через Гуро, а через Кистани.

Обсуждение варианта с селением Кистани затягивается. Нас смущает то обстоятельство, что, судя по карте, расстояние до Кистани для однодневного перехода оказывается слишком большим. Измерение пути по карте показывает сорок два километра. В условиях горного пути с переходом серьезного снежного перевала такой километраж на один день, конечно, слишком велик. Но Хтисо уверяет, что до Кистани не более тридцати километров, что он знает туда короткую дорогу.

 – Зачем много?! – настаивает Хтисо. – Вот увидишь, солнце еще над горой будет, а мы в Кистани будем!

Ахиельцы так поддерживают уверения Хтисо, что мы решаем довериться их знанию своих путей и идти на Кистани. Все решено, час выступления в путь назначен – теперь пора спать.

 

 

 

Глава шестая

 

На крыше Хевсуретии

 

Утром явился Хтисо, представлявший собой целый музей оружия и тончайших хевсурских вышивок, с двумя «джори». Джори – помесь лошади и ишака, прекрасное и выносливое животное. Хевсуры пользуются им для вьючных перевозок, и в этой роли он значительно превосходит лошадь. За этот переход мы не раз имели случай убедиться, что джори очень силен и без всякой помощи погонщика пробирается по крутым головоломным тропинкам. Погрузка вещей на вьюки и последние разговоры с хозяевами перед прощанием задержали нас несколько больше, чем мы предполагали, и вышли мы только в девять часов.

От Ахиели путь повел нас по дну ущелья Архотис-Цхали к северу, на селение Амга. Через три километра от селения Ахиели ущелье расширилось и показались амгинские поля. Здесь нам еще раз пришлось наблюдать, как строго проводится в Хевсуретии кодекс разрыва сношений с обидчиками. Хтисо вдруг остановил своих джори, молча передал нам повод и стал взбираться прямиком на гребень склона. Ответ на наши недоуменные вопросы мы получили от Арсена:

– Хтисо не хочет встречаться с кем-либо из обидчиков. Еще в Ахиели он мне сказал, что обойдет Амгу по горам и присоединится к нам за селением. Я думал, что он шутит, а вот поди ж ты! Полез-таки в гору!..

В Амге задерживаться мы не стали и, пройдя по узким переулочкам селения, свернули снова к реке. Оттуда открылся вид на снежные высоты оставшегося позади Западно-Архотского перевала – грозной стены, на фоне которой громоздились сакли Амги, расположенной на высоком правом берегу Архотис-Цхали.

Когда Амга скрылась из виду, из кустов вынырнул невозмутимый Хтисо, взял своих джори и, как ни в чем не бывало, зашагал дальше. Каким образом успел он обогнать нас по хребту, так и осталось для нас загадкой. Во всяком случае по всему виду степенного, бородатого Хтисо никак нельзя было сказать, что он бежал к месту встречи бегом.

За Амгой ущелье стало сужаться. Совсем близко подступают мрачные, заваленные камнями склоны, справа шумит и пенится река. Кажется, что еще немного – и мы упремся в каменный тупик. Впереди теснины сходятся, на склонах нет ни травы, ни кустов. Но вот неожиданно мы подходим к скале, нависающей над тропой справа. Из-за этой скалы вырывается река Колотанис-Цхали, впадающая в Архотис-Цхали под острым углом и текущая с юго-востока, с высот Црольского перевала. Мы переходим реку по маленькому, качающемуся под ногами мостику и круто заворачиваем в ущелье Колотанис-Цхали. Теперь река течет нам навстречу.

Пейзаж сразу меняется – ущелье покрыто густыми зарослями лесов, и чем дальше, тем гуще делаются зеленые чащи на склонах глубокой долины. Вдали возвышается темная стена гор – среди скал блестят снега Црольского перевала. Тропа идет лугами и перелесками около самой реки. Яркое солнце, прозрачный горный воздух и масса цветов под ногами как нельзя лучше действуют на настроение. Полной грудью вдыхаешь душистый воздух гор, упругим мячиком ощущаешь свое тело, ноги идут сами собой – хочется идти все дальше и дальше к манящему скалистому горизонту, за которым скрывается новый, такой же яркий и радостный мир...

На одном из поворотов тропы мы сталкиваемся с женщиной, идущей навстречу нам, держа в поводу вьючную лошадь. Увидев Хтисо, женщина бросает свою лошадь, сворачивает с тропинки, тесно прижимается к скале и, закрыв лицо руками, ждет, пока мы не пройдем.

Хтисо гордо проходит мимо, не удостоив ее даже взглядом.

Арсен задает Хтисо несколько вопросов и удовлетворяет наше законное любопытство:

 – Это – амгинка, родственница нечаянного убийцы. По обычаю она не имеет права смотреть в лицо представителю обиженной стороны.

Еще через километр мы проходим Колотани – последнее маленькое селение Архота. Скорее это даже хутор, а не селение, ибо в Колотани всего лишь четыре «дыма». За Колотани лес начинает редеть – по всем признакам мы подходим к верховьям реки. Действительно, вскоре ущелье Колотанис-Цхали расширяется в котловину и раздваивается. К Црольскому перевалу нам нужно идти в левое, западное ущелье. В котловине, покрытой сочной зеленой травой, пасется скот. На дальнем склоне мы видим сложенное из камней летнее убежище пастухов – кош, к небу поднимается, тонкая струйка голубого дыма.

В самом центре котловины, на ровной травянистой площадке, виднеются развалины древней церкви Самебис-Джвари. Альтиметр показывает 1960 метров. Здесь, перед подъемом на перевал, мы устраиваем отдых. Мешки с продовольствием остаются нераспакованными, –  в коше мы достаем все, что нам нужно для завтрака: чуреки, масло и хевсурский сыр. Нашу жажду утоляет кристальная, холодная вода горного ручья – самый вкусный из существующих на свете напитков.

Обычный, двухчасовой привал на этот раз мы сокращаем – впереди перевал и неизвестное количество горных километров до места нашего назначения – селения Кистани. Наши джори не выказывают большого желания расставаться с зеленым пастбищем, но им все же приходится принять на свои спины вьючные мешки и трогаться в дальнейший путь.

Подъем на Црольский перевал начинается прямо от места нашего отдыха. Подъем не крут, но кажется бесконечно длинным. Местами приходится идти по руслу реки, среди громадных камней и осыпей.

Подъем делается круче. Мы поднимаемся на снежные поля, расположенные двумя террасами. Среди снегов чернеют отдельные свободные от снега участки, покрытые валунами и щебнем. Вот наконец и горизонт – белая линия перевального гребня. Однако по мере подъема мы замечаем, что эта белая линия, четко выделявшаяся на фоне синего неба, становится не такой определенной – она начинает сливаться с небом. Кажется, что, вместо того, чтобы приближаться, перевальный гребень отходит от нас. Разгадка этого явления скоро становится ясной: на перевал садятся облака, закрывающие небо молочной пеленой тумана.

Црольский перевал много легче Архотского, и часа через три после начала подъема мы достигаем перевальной точки. Белое молоко тумана окутывает нас со всех сторон, и только черная пропасть обрыва на другую сторону хребта говорит нам о том, что мы взошли на перевал. Но это еще далеко не все. В противоположность обычным перевалам, у которых с перевальной точки начинается спуск на противоположную сторону, Црольский перевал представляет собой нечто единственное в своем роде. Громадный хребет перевала тянется широкой дугой с юга-запада на юго-восток и имеет несколько перевальных точек на север и на юг. Первая из перевальных седловин, на которую мы взошли – Колотанис-Геле находится на высоте 2 850 метров и с нее ведет путь на юг к селению Пиракетельской Хевсуретии – Цин-Хаду. Левее, к востоку, находится на хребте вторая перевальная точка – Хортанис-Геле, расположенная на высоте 3 250 метров. Оттуда есть второй спуск к югу, в селение Укан-Хаду. От Колотанис-Геле до Хортанис-Геле по хребту тянется узкая тропинка. Но наш путь по хребту идет дальше на юго-восток, где мы должны начать спуск с гребня не на юг, а снова на север, или, вернее, на северо-восток, в ущелье реки Аргун.

Все это мы соображаем по карте, стоя у каменного тура Хортанис-Геле. С большим трудом добрались мы сюда по гребню хребта, в сплошном тумане, видя лишь каменистую тропинку под ногами да крутые склоны, сбегающие во мглу слева и справа от нас. Туман уничтожает впечатление высоты – кажется, что идешь по тропинке, поднятой над окружающей долиной на два-три метра.

Мы напряженно вглядываемся в туман, в ту сторону, где должен быть юг. Но густая белая завеса закрывает от нас весь мир. Видимость не превышает нескольких метров. Внезапно легкое дуновение ветерка, прилетевшего из этого плотного белого безмолвия, касается наших лиц, и тут происходит нечто неожиданное. Плотная стена тумана вдруг разрывается пополам и раздвигается, как театральный занавес. Обе половинки этого занавеса разбегаются в стороны на наших глазах, их несущиеся по воздуху края стремительно открывают залитую лучами солнца прекраснейшую панораму. Глубоко внизу, под нашими ногами, лежат ущелья и поперечные зеленые хребты Пиракетельской Хевсуретии. В складках ущелий кое-где виднеются крошечные пятнышки селений. Справа, на западе, вздымаются в синее небо фантастические скалистые зубцы Чаухи, окутанные клубящимися клочьями облаков; слева, на востоке, гигантский амфитеатр замыкается вершинами, над которыми в серебряном покрове снегов сияет красавица восточного Кавказа – Тебулос-Мта. За ней далеко на востоке чуть намечается дикий хаос каменных цепей – страна гор Дагестан. На юге, в синеве далекого горизонта, виднеются хребты Кахетинских гор. Мы находимся как бы на краю грандиозного барьера, заваленного снегами севера и круто обрывающегося на юг, в солнечную, лучезарную страну. За нашей спиной лежит Пирикительская Хевсуретия, перед нами – Пиракети. Не в силах оторваться от бескрайней панорамы, мы долго стоим на этой «крыше Хевсуретии», на вершине Главного хребта, который делит страну ущелий на северную и южную половины.

Однако солнце склоняется к западу, – надо спешить, если мы хотим засветло добраться до селения Кистани. Мы продолжаем идти по гребню грандиозной горной дуги, постепенно отклоняющейся к югу. У подножья вершины Црола мы поворачиваем к югу и идем по хребту в обход горной котловины, дающей начало реке Акнехи-Цхали. Отсюда тропа повернула к востоку, по хребту, образующему левый склон ущелья Аргуна.

Постепенно наши тени стали длиннее, солнце коснулось нижним краем далеких гор. Как только оно скроется за горами – начнутся сумерки. Видя, что засветло до селения нам не добраться, я предложил спуститься немного с гребня и поставить палатки на склоне. Но Хтисо, указывая на небольшую седловинку в хребте, стал что-то с жаром доказывать Арсену.

– Хтисо уверяет, что до Кистани осталось не более чем полкилометра, – объяснил нам Арсен. – Он говорит, что мы скоро туда придем и остановимся прямо в доме его тетки...

Не обращая внимания на наши колебания, Хтисо прибавил шагу и погнал своих джори прямо к седловине. Начинало темнеть, часы показывали без пяти минут девять. Температура стала быстро падать – нечего было и думать о ночлеге на такой высоте. Достигнув седловинки, мы начали спуск на северо-восток, в ущелье Аргуна, по руслу ручейка.

Вскоре стемнело совсем – спуск превратился в скольжение ощупью по осыпям и травянистым скатам склона.

Спуск местами был очень опасен, иногда приходилось спускаться на руках, цепляясь за камни и кусты. Впереди скользили и срывались вьючные джори, которых гнал перед собой невозмутимый Хтисо. Едва заметные в темноте контуры животных и широкая спина Хтисо, равномерно проваливающаяся с каждым его шагом по крутому склону, служили нам единственным ориентиром.

Чувство времени и пространства исчезло. Все существо судорожно уцепилось за осязание, движение перешло в механическое сползание наугад – в черную бездну  спуска. Внезапно невдалеке от нас на черном склоне ущелья засверкали тусклые огоньки.

 – Кистани! Наконец-то! – воскликнул с надеждой чей-то голос позади меня.

Но, увы! Это был только обман зрения... Мы быстро убедились в том, что за огни селения приняли группу светлячков, светившихся в траве в нескольких шагах от нас.

Время от времени Хтисо ободряюще бормотал в ответ на грозные вопросы Арсена:

 – Эрти километри! (Один километр!)...

Но мы все спускались и спускались, шли по каким-то неведомым ровным местам, взбирались на пригорки и снова спускались. В довершение всего, на одном из таких спусков сорвался вьюк с одного из джори. Задержав катящиеся вниз, в черную пустоту, мешки собственными телами, мы долго возимся с вьюком, зажигая спички и изо всех сил упираясь коленями и руками в выступы скал, чтобы не свалиться вместе с вьюком и джори вниз, на дно ущелья.

Наконец до нашего слуха донесся шум реки, спуск стал чаще сменяться ровными площадками, на гребне скал, вставших над нашими головами, на фоне неба обрисовались черные кубики каких-то башен. Но наш «ночной марш», казалось, не будет иметь конца. Мы шли и шли, сворачивали влево и вправо, опять спускались и шагали дальше. Непрерывное движение в темноте усыпляло сознание, все окружающее казалось сном. Казалось, что идешь в этой черной пустоте дни, может быть, недели... Наконец я не выдержал и, призвав на память свои отрывочные знания грузинского языка, спросил Хтисо, скорее чтобы услышать звук собственного голоса, чем получить ответ на свой вопрос:

 – Рамдэни километри Кистани? (Сколько километров до Кистани?)

Не поворачивая головы, Хтисо спокойно и уверенно сказал:

 – Ори, ори! (Два, два!)

И в этот момент за открывшейся неожиданно излучиной ущелья в нескольких шагах от нас блеснули огоньки кистанских саклей. Дом родственников Хтисо оказался ближайшим. На окрик Хтисо на крышу дома-башни вышли древние старик со старухой с факелами в руках. Как во сне, развьючили мы животных и поднялись по бревну с зарубками на крышу дома. Наш сорокадвухкилометровый переход этого дня закончился около часу ночи. Но все случается к лучшему – в другой раз мы больше будем верить карте и не очень полагаться на часто весьма неопределенные местные километры.

Наскоро закусив, мы улеглись спать прямо на крыше, подстелив под себя палатки. Едва наши головы коснулись подушек, как сон свалился на нас мягкой и желанной лавиной...

 

Глава седьмая

 

Ущелье Аргуна

 

Нас будят яркие лучи солнца, уже высоко поднявшегося над горами. В первый момент трудно понять – где находишься.

Вся плоская крыша нашего дома завалена различным домашним скарбом хозяев – тут и громадные, в рост человека, корзины, и связки лыка, и разнообразные шкуры, развешанные на жердях, и объемистые медные чаны, и кувшины с водой. Выбравшись из этого обилия вещей, напоминающего склад театрального реквизита, мы наконец полностью осознаем, что находимся в маленьком селении Кистани, в ущелье реки Аргун. Собственно, это не совсем так: Аргун протекает метрах в четырехстах от селения, Кистани находится в узком ущелье маленькой речки, впадающей в Аргун слева. Темно-серые скалы и крутые хребты окружают со всех сторон селение, затерявшееся на дне грандиозной каменной чаши. Вчера ночью мы спускались сюда с этих самых головоломных склонов. Но в ясном свете утра все происшедшее вчера кажется каким-то далеким сном.

Старик со старухой – наши хозяева – давно уже на ногах. В маленькой пристройке на крыше, очень похожей на каюту парохода, хозяйка возится с чугунной жаровней. Из всех щелей пристройки валит дым, еще более увеличивающий сходство дома с судном какой-то неведомой конструкции. С нашей крыши мы видим все селение Кистани, состоящее всего из четырех домов. Мы с интересом наблюдаем за тем, как во дворе соседнего дома две женщины готовят на топливо кизяк. Приготовление этих «дров» совсем несложно – женщины сгребают руками навоз, берут часть его в пригоршни и ловким движением прилепляют лепешку навоза к стене дома или каменному забору, чтобы он скорей высох. Во всех хевсурских селениях стены домов покрыты такими навозными нашлепками.

В этот же день мы решаем дойти до хутора Георги-Цминда. На этот раз ошибок в километраже быть не может. Точный промер пути по карте дает максимум одиннадцать километров. Позавтракав и распрощавшись с хозяевами, двигаемся в путь. Прежде чем отправиться вперед со своими джори, Хтисо долго и тщательно прощается со своей теткой. После троекратных объятий и поцелуев, Хтисо поправляет наконец свой арсенал на могучей груди, нахлобучивает шапку и берется за повод. Проводив нас до Георги-Цминда, Хтисо в этот же день еще вернется в Кистани, но это нисколько не мешает сердечности и длительности его прощания с теткой.

Выйдя в ущелье Аргуна, мы пошли вниз по его течению, снова на север. Аргун, как и Асса, является одной из важнейших рек Пирикительской Хевсуретии и в нижнем своем течении проходит по территории Чечни. Нижняя, чеченская часть ущелья Аргуна еще во времена Кавказской войны была одним из оплотов чеченцев в их борьбе с царизмом за свою независимость, и русские, долго не имевшие возможности проникнуть на Аргун, именовали это ущелье «таинственным аргунским ущельем».

В районе селения Кистани ущелье Аргуна сравнительно неглубоко и на протяжении нескольких километров почти лишено растительности. Только скудная трава кое-где покрывает суровые его склоны. Тропа бежит по самому берегу Аргуна, все время переходя с берега на берег. Мостов нет, и нам приходится переходить реку вброд, каждый раз снимая ботинки и снова на другом берегу их надевая. На шестом или седьмом броде эта процедура окончательно надоедает нашему спутнику профессору, – и, махнув рукой, он прямо в ботинках и гетрах погружается в холодные струи реки. Бедный профессор! Брод, который он только что храбро перешел, покорившись неизбежной доле, оказывается последним. Отныне тропа упрямо держится правого берега реки, и смущенному профессору приходится сохнуть на ходу.

Кое-где, близ тропы, попадаются источники. Все они обложены камнями, и струйка воды выведена наружу по желобку. Очень часто сверху на кладке лежат куски белого кварца, а на одной из плит виднеются надписи по-грузински: источники посвящаются памяти кого-нибудь из умерших. Иногда в маленькой нише под источником стоит деревянный ковш. Это забота строителя источника о неведомом путнике – священная обязанность горца.

Но вот ущелье начинает сужаться. Стены склонов сближаются, начинаются теснины, глухо заросшие диким лесом. Аргун ревет и бьется в тесном каньоне, высоко вздымая облако мельчайших брызг. Местами русло реки обрывается широкими ступенями, и река белыми каскадами устремляется вниз. В бешеных струях Аргуна глухо гремят катящиеся по дну камни.

Дикая красота этих теснин приводит на память старые гравюры – иллюстрации из Дантова «Ада». Следуя за террасами русла, тропинка, пробирающаяся сквозь заросли кустарника, спускается ниже и ниже. Так и кажется, что сейчас придешь к мрачному входу в преисподнюю и увидишь надпись: «Оставь надежду всяк сюда входящий»... Но неожиданно мы выходим на веселую зеленую лужайку, пестрящую разноцветным ковром горных цветов. Со всех сторон над лужайкой нависают деревья, и в промежутках между их стволами мчатся белопенные струи Аргуна. Напротив, с другой стороны ущелья, в Аргун впадает река Гурос-Цхали. В это ущелье, к селению Гуро, ведет мостик, переброшенный через Аргун.

Лужайка так живописна, что мы устраиваем на ней небольшую остановку, хотя ни люди, ни животные не нуждаются в отдыхе – мы прошли всего лишь около шести километров. Во время привала растительность лужайки каждого привлекает по-своему: джори с аппетитом уплетают сочную траву, наши спутницы украшают свои шляпы венками из цветов, а Хтисо пытается познакомить нас с одним из незатейливых хевсурских лакомств. Найдя в зарослях дудника стебель с утолщением в виде огурца, Хтисо срезает его ножом, очищает от внешней зеленой кожицы и предлагает нам. Но ни желание познакомиться с местными блюдами, ни пример Хтисо не могут нас примирить с «огурцом» из дудника. Рот наполняется кисловатой горечью, не помогают ни мятные лепешки, ни папиросы. Отдых на лужайке вдруг теряет свою прелесть, и мы решаем двинуться дальше, в качестве объяснения выставив мотив: «охрана хевсурской флоры от любительниц цветов». Девушки явно разочарованы:

 – Как вам не стыдно! На этой лужайке цветов столько, что их хватило бы даже на карнавал в Центральном парке культуры и отдыха!..

К счастью, уход с «цветочной лужайки» скоро возмещается новым, необыкновенно красивым явлением. Тропинка подводит нас к глубокому гроту в скале. Скала над гротом поросла густым зеленым мхом, длинными фестонами обрамляющим его уходящий вглубь свод. С бесчисленных сосулек мха стекают вниз тончайшие, сверкающие на солнце водяные струйки, сплошным ажурным занавесом закрывающие вход в грот. Кажется невероятным, что в создании этого чудесного фонтана природа обошлась без человеческих рук. Аргунский «грот с водяным занавесом» оказал бы честь и Петергофскому парку!..

За гротом ущелье постепенно начинает расширяться. Склоны его по-прежнему покрыты богатым лесом, среди которого местами вздымаются острые, причудливые скалы. Тропа по примитивному мостику переводит нас на левый берег Аргуна и пересекает маленькое засеянное поле. Однако жилья нигде не видно. Впереди тропинка упирается в нависшую над рекой скалу. Подойдя к скале, тропинка ныряет в еле заметную издали расселину, и, пройдя через этот полутуннель, мы выходим в широкую излучину ущелья. Слева к Аргуну выходит ущелье, из которого вытекает небольшая речка. Около места ее впадения в Аргун, на пологом скате хребта, расположилось поле. У самой реки виднеется несколько построек. Сегодняшний переход закончен – мы на хуторе. Георги-Цминда. Навстречу нам с лаем выбегают собаки и выходят люди.

Из беседы с хозяевами мы узнаем, что на хуторе они бывают только днем, ночевать же уходят в селение, расположенное в ущелье, на расстоянии трех километров. На хуторе строится дом и готовы уже помещения для скота. Пока дом не будет готов, хутор служит только пристанищем для скота и молочной фермой. Хозяева разрешают нам разбить палатки прямо на плоской кровле недостроенного дома. С хозяином хутора мы договариваемся о доставке на следующий день наших вьюков до Шатили и рассчитываемся с Хтисо. Он хочет вернуться в Кистани до наступления темноты. Пока мы ставим палатки и собираем стружки для костра, голоса внизу стихают. Хозяева ушли в селение – мы остаемся одни. В лесном ущелье быстро темнеет, и вскоре только пламя костра освещает наш своеобразный лагерь, поставленный на крыше дома.

Ночью мы просыпаемся от шума голосов. Около нашей палатки разговаривают по-грузински несколько человек. О чем говорят ночные посетители и кто они такие – мы не знаем. Арсен спит в третьей палатке, поставленной на другом конце крыши. Палатка наша застегнута на все застежки, но сквозь ее ткань мы видим трепетные огоньки спичек. Собеседники явно о чем-то спорят, то возвышая голос, то переходя на возбужденный топот. Мы внимательно слушаем, стараясь сидеть тихо. Соседняя с нами, вторая палатка тоже не спит – до нас доносится сдержанный кашель профессора. Арсен и жители третьей палатки ничем себя не проявляют. Странные посетители продолжают чиркать спичками и разговаривать, однако они, по-видимому, не испытывают никакого желания познакомиться с нами ближе. Через полчаса голоса стихают, люди уходят. Мы ждем еще, ничто не нарушает тишины ночи. Усталость берет свое, и мы засыпаем.

Утром около палаток мы находим массу обгорелых спичек и окурки папирос-самокруток. Обитатели второй палатки тоже теряются в догадках. Третья палатка, оказывается, крепко спала и ничего не слыхала. Осмотрев следы ночных визитеров, Арсен смеется:

 – Смотри, сколько папирос выкурили! Это, наверное, какие-нибудь ночные путники из Шатили. Они, наверное, сильно удивились, увидав на крыше палатки, и долго спорили – что за люди пришли в Хевсуретию?!

В это утро мы можем позволить себе роскошь – не особенно торопиться с выходом. Спешить некуда – до Шатили всего семь километров пути без подъемов. Скоро из селения приходит наш хозяин с лошадью и джори. Выпив с нами у костра новый для него напиток – кружку какао, он начинает погрузку вьюков.

Сегодня мы выступаем в особенно приподнятом настроении: мы идем в легендарное хевсурское селение Шатили, в самую отдаленную точку нашего кольцевого маршрута. После Шатили начнется вторая часть кольца – фактически возвращение назад, к Военно-Грузинской дороге.

Дорога на Шатили по ущелью Аргуна совсем не трудна и очень красива. За хутором Георги-Цминда ущелье расширяется, гребни гор становятся выше, густой лес одевает склоны. Лиственные породы сменяются пихтой. Торжественная тишина ущелья нарушается только плеском Аргуна, но иногда тропинка забирается высоко на склон – шум реки затихает, строгие колонны черных пихт нависают над тропой. Вскоре на склонах появляются поля. Около тропинки виднеются штабеля дров и веток, запасенных на зиму шатильцами. Чувствуется близость большого селения.

Впереди ущелье делает крутой заворот к востоку. На скале, выдающейся грозным мысом, виднеются развалины замка, – это замок Качу, оплот старого Шатиля. Замок прилепился на самом обрыве скалы, на громадной высоте. За скалой ущелье расширяется. Оба его склона покрыты разноцветными квадратиками полей. Но наша тропинка опять упирается в большую темную скалу. Мы огибаем скалу и... останавливаемся пораженные.

Прямо перед нами высится огромный укрепленный замок причудливой архитектуры. Действительность во много раз превосходит те описания Шатили, которые нам приходилось читать. Монолит селения-замка подавляет нас своим фантастическим видом. С башни, на башню, часто на большой высоте, перекинуты мостики. Вместо окон бесчисленные бойницы. Струйки дыма поднимаются к небу из невидимых щелей и дымоходов. Внизу, под скалой, на которой выстроен Шатили, в воды Аргуна вливается Шатилис-Цхали, и обе реки еще более подчеркивают неприступность этих стен и башен... Серо-бурый цвет стен селения, сложенного из шиферных плит, удивительно гармонирует с тонами ущелья и создает незабываемый живописный эффект.

Мы долго стоим молча, потрясенные неожиданным появлением Шатили.

 

Глава восьмая

 

Коллективный замок

 

Вдоволь насмотревшись на необычайное сооружение, мы переходим через Аргун по маленькому мостику и направляемся к зданию, одиноко стоящему против селения на ровной зеленой площадке правого берега реки. Здание это резко отличается от древних построек селения –  в стенах прорезаны широкие застекленные окна, на крыше торчат дымовые трубы. Это – новая шатильская школа, в которой летом помещается сельсовет.

Около школы нас встречают председатель сельсовета и учитель. С их разрешения мы решаем разбить лагерь на берегу Аргуна прямо против селения. В Шатили мы решили пробыть пять дней, поэтому лагерь устраивается капитально.

Палатки выстраиваются строго в ряд, в центре лагеря устанавливается альпеншток с красным флажком. Из маленького загона для овец, окруженного каменным заборчиком, мы устраиваем кухню и столовую. Из камней складывается очаг-печка, запасаются дрова для костра. В Шатили топливо можно не экономить: богатое лесом ущелье полностью обеспечивает селение дровами.

Наконец лагерь приведен в порядок, и мы усаживаемся у палаток отдохнуть. И снова наши взоры невольно обращаются на противоположный берег Аргуна, где громоздятся фантастические башни Шатили. Отсюда, от нашего лагеря, Шатили кажется еще более нереальным, похожим на декоративную конструкцию на театральной сцене.

Здания Шатили, если вообще можно здесь говорить об отдельных зданиях, нагромождены одно на другое, слиты в одну нераздельную массу. Одни из них построены в виде башен, другие террасами, третьи – самые верхние – представляют собой загородки с круглыми амбразурами. Между отдельными частями селения-крепости целый лабиринт узких, грязных улиц, коридоров, проходов и тупиков. Вдобавок ко всему этому все селение сверху покрыто одной крышей из шиферных плит, укрепленных по краям бревнами и жердями. Войдя в одну из дверей, можно обойти все строения и башни, не выходя наружу. Из дома в дом, с этажа на этаж перекинуты лестницы, вернее бревна с косыми глубокими зарубками вроде ступеней. Часто из двери в дверь, над «улицей», проложены две-три жерди, висящие на большой высоте. Хевсуры ходят по ним, как по полу, и шатильские ребятишки, привыкшие с малолетства к своим висячим мостикам, бегают по ним как ни в чем не бывало.

Шатили расположено на скале, отделяющейся от хребта Бисна в треугольнике, образуемом левым берегом Аргуна, несущего свои бурные воды под стенами селения, и небольшой речкой Шатилис-Цхали, впадающей в Аргун слева. Стены селения, выходящие к реке, обрывисты и до самого низа завалены навозом.

С площадки нашего лагеря мы видим, как на башнях и террасах замка, словно на полках гигантской этажерки, движутся люди. В одном месте хевсурка работает за ткацким станком, в другом, готовясь к сенокосу, мужчины точат косы; на одной из террас доят корову, неизвестно каким способом втащенную на такую высоту. Косые лучи заходящего солнца освещают все это сооружение мягким красноватым светом. С протяжным блеянием в узкие крутые проходы и коридоры вливается возвращающаяся с пастбищ баранта. Вся жизнь селения развертывается перед нами по вертикали, на отдельных площадках и этажах грандиозного замка. Так и кажется, что всю эту картину закроют мягкие складки театрального занавеса и мы очнемся на креслах партера...

Занавес действительно начинает закрывать Шатили, но этот занавес опускается незаметно для наших глаз – на Шатили спускаются горные сумерки; в башнях зажигаются огоньки, и черное покрывало южного вечера смыкается над хаосом шатильских строений.

Вечером в нашем лагере появляются гости – председатель сельсовета, учитель шатильской школы и несколько человек из сельской молодежи. Они в сотый раз извиняются за то, что не могут предоставить нам удобное помещение, и приглашают в школу. Там зажигается керосиновая лампочка и начинается беседа, затягивающаяся далеко за полночь.

Здесь мы узнаем о тех, пока еще маленьких, достижениях, которые имеются в Шатили. Шатильцам удалось организовать небольшой кооператив, торгующий сахаром, мукой, спичками и предметами первой необходимости. Однако завоз продуктов и товаров в кооператив зависит от вьючного транспорта и состояния дорог, – поэтому кооператив работает пока еще не регулярно. Недавно открытая в Шатили школа пользуется большим уважением населения. Все сорок шатильских детей посещают эту школу-четырехлетку. Правда, школа еще не совсем достроена и плохо оборудована: не хватает мебели, вместо классной доски приспособлен кусок старого кровельного железа. Школа, конечно, далека от совершенства, но и это уже шаг на пути к образованию, к новой жизни. Будет в Шатили и хорошая школа, и своя больница, и читальня. Наши собеседники твердо уверены, что все это будет скоро: ведь сюда проводится из Барисахо автомобильная дорога. Но и теперь шатильцы не хотят отставать от жизни всей страны – письмоносцы из Барисахо доставляют в Шатили газеты пятнадцати подписчикам.

Рассказав о себе и попросив нас напомнить еще раз в Барисахо о присылке в Шатили кинопередвижки, хевсуры рассказывают и о своей заветной мечте. Задумали они организовать в Шатили красный уголок с газетами и книжками и культурную показательную базу, с кроватями, умывальниками, полотенцами и всеми прочими предметами культурного быта.

 – Влияние такой культурной базы на жителей было бы огромно, – переводит нам Арсен слова предсельсовета. – Живой пример лучше всего. Да и гостей мы могли бы принимать тогда, обеспечивая им все удобства.

Жизнь столицы живо интересует хевсур. Тесный кружок наших собеседников сдвигается еще теснее, когда мы начинаем рассказывать им о Тбилиси и Москве. Слава о московском метро докатилась и до Шатили, и нас жадно расспрашивают о подземных поездах и движущихся лестницах. Узнав о целях и задачах нашего путешествия, хевсуры обещают оказывать помощь будущим туристам. Они всегда рады видеть у себя гостей, которые, рассказывая об их жизни в центре, помогут им скорее освободиться от пережитков седой старины...

На следующий день мы идем осматривать Шатили. Все селение, состоящее из сорока четырех «дымов», населено родами Чинчираули и Анаторели. Всего в Шатили около ста девяноста человек жителей. Вся теснота и скученность шатильских построек, узкие щели бойниц, защищенных плитками шифера, крутые лесенки, ведущие к маленьким дверям, прячущимся в глубоких нишах, – все это подчинено единой цели этого родового коллективного замка. В случае нужды селение превращалось в неприступную крепость. Узкие лесенки убирались или разрушались; бойницы ощетинивались дулами ружей; женщины, дети и старики прятались в глубоких казематах башен.

Давно миновала потребность в защите от соседей, давно прошли времена родовых и племенных распрей, и древний Шатили стоит на своей скале как памятник прошедших беспокойных веков. Несомненно, в будущем, когда жители селения переселятся в новые, современные постройки, древний замок будет сохранен, как единственный в своем роде памятник хевсурской старины.

Осматривая селение, пробираясь по мостикам из башни в башню, пролезая через маленькие круглые дыры из одного этажа в другой, карабкаясь по бревнам с зарубками, мы посетили много шатильских домов.

Если вы войдете в саклю шатильца, то прежде всего увидите низкую деревянную лавку, стоящую у стены, и низкий черный от копоти потолок, с которого свисает толстая очажная цепь, оканчивающаяся железным крюком. По стенам, на балках, поддерживающих дом, развешаны ковры, одежда и любопытное хевсурское оружие. Тут и прямой обоюдоострый меч – «дашна», с медной ручкой и украшениями из цепочек и подвесок, и круглый кованый железный щит –  «пари», и железные зазубренные боевые кольца – «сацерули» и «херхула». Все это средневековое вооружение и сейчас еще применяется хевсурами. По традиции каждый хевсур, выезжающий в горы, опоясывается мечом, берет на руку щит и надевает боевые кольца. Кинжал хевсуры никогда не снимают, а у некоторых из них на поясе болтаются рядом два кинжала. Не так давно хевсуры надевали кольчуги с налокотниками и шлемы или металлические, сделанные из такой же сетки, как и кольчуга, шапочки – «чачкани». Теперь это убранство средневекового рыцаря надевается только во время праздничных соревнований по фехтованию, в обычное же время оно висит на самой видной стене комнаты, составляя гордость хозяина.

У стен главной комнаты стоят большие резные лари, в которые ссыпается зерно. Тут же, за тонкой стенкой, сплетенной из веток, находится скот. Маленькое оконце-бойница совсем почти не освещает комнату, поэтому в очаге даже днем горит огонь.

Наше пребывание в Шатили совпало с хевсурским праздником «атенгенобой», который празднуется ежегодно перед сенокосом и не имеет определенной даты. Праздник должен был начаться через день после нашего прихода. Каждая хозяйка готовила к празднику сдобные лепешки и другие, полагающиеся во время «атенгенобы» яства. Почти в каждом доме нас, как гостей, старались чем-нибудь угостить. На маленький столик ставилась слабая хевсурская водка «арака» и закуска – ячменные лепешки, круг сыра и масло.

Никакие отказы в таких случаях не принимаются, и, чтобы не обидеть радушных хозяев, нам пришлось отведать и хевсурской араки. Прежде чем осушить свою чашу или рог, хозяин произносит длинные и цветистые тосты за здоровье присутствующих, за благополучие домов и за родителей.

В одном из закоулочков Шатили у нас произошло любопытное знакомство. Открылась узенькая дверь одного из башенных домов, и вышедший оттуда пожилой хевсур на довольно хорошем русском языке пригласил нас посетить его саклю. Хозяин сакли назвал себя Давидом и отрекомендовался главным «деканозом» – служителем хати.

Дом Давида производил впечатление более богатого жилища, чем все виденные нами до тех пор сакли шатильцев, – много ковров, шкур, посуды и всевозможной утвари. Изобилие в доме Давида отнюдь не показалось нам странным, когда мы вспомнили, что, по хевсурским обычаям, выборные служители их полуязыческого культа – «деканозы» – и старцы ущелья – «хевис-бери» – получают половину всех праздничных приношений, которые жертвуют жители селения.

Осведомившись, не желаем ли мы купить молока или сыра, и узнав с некоторым неудовольствием, что все необходимое мы уже успели купить у жителей утром, Давид ввел нас в главную комнату, где уже сидело несколько гостей – пожилых хевсур с бритыми головами и глубоких старцев.

Задав нам несколько формальных вопросов о том, откуда мы и зачем пришли в Шатили, Давид, судя по всему, уже полностью осведомленный о пришедших туристах, предложил нам садиться и, явно любуясь эффектом, который производят его слова на присутствующих гостей, добавил по-немецки:

 – Немен зи плятц. Садитесь, садитесь...

Неожиданные лингвистические способности Давида скоро сделались ясны из его пестрой биографии, которую он незамедлительно и весьма охотно нам поведал. Оказалось, что Давид был в царской армии, побывал в Москве и Петербурге, участвовал в войне и был взят в плен австрийцами. В качестве военнопленного Давид был отправлен австрийцами на фортификационные работы на итальянский фронт и оттуда бежал в Италию. Прожив в Триесте до конца войны, он вернулся на родину и, по всей вероятности, применил весь свой авторитет человека, «повидавшего виды», чтобы устроиться на хлебное, выборное место деканоза. И сейчас еще Давид помнил несколько немецких и итальянских фраз, которые с большим апломбом нам продемонстрировал. Очевидно, необычайные знания Давида создали ему среди жителей большой авторитет, и он пользуется всяким случаем, чтобы подчеркнуть свои способности перед шатильцами. На наши вопросы о праздновании «атенгенобы» и о хевсурской религии Давид отвечал весьма уклончиво и неохотно, но пригласил нас непременно придти на праздник. Являясь хранителем древних хевсурских традиций в Шатили, Давид все же достаточно учитывает будущее и на прощание рассказал нам о том, что намерен отправить своего сына – маленького Шота – учиться в Москву, в высшее учебное заведение. Очевидно, в обреченности своей профессии он ничуть не сомневается.

На обратном пути в лагерь мы заходим посмотреть одно чрезвычайно любопытное хевсурское учреждение. Это древний мужской клуб – «салакбо», что значит – говорильня. Салакбо представляет собой открытое с одной стороны каменное строение с плоской крышей, без окон. Стоящие посредине бревна подпирают потолок. Вокруг трех стен «говорильни» идет каменная скамья. Сюда имеют доступ только мужчины и мальчики; женщинам, без различия возраста, вход в мужской дом воспрещен. В салакбо собираются мужчины поговорить о делах или поработать во время беседы. Вот и сейчас несколько мужчин, находящихся в салакбо, заняты разными делами. Одни из них чинят обувь – «кальман», другие отбивают косы и делают грабли, третьи скручивают вокруг столба веревки из липового лыка. Объемистые связки лыка свисают с потолка салакбо. На приступках, около входа, один из хевсур бреет другому голову коротким остро отточенным кинжалом. В прежние времена посетители салакбо занимались менее мирными занятиями. Здесь обсуждались вопросы войны и мира с соседними племенами, делалось оружие и даже изготовлялся самодельный порох. От этого, заглохшего ныне, производства сохранилась большая, каменная ступа, выдолбленная в плоской плите. В этой ступе, приготовляя порох, шатильцы толкли уголь с кристаллами селитры, которую они получали из выпаренного отстоя овечьего навоза. Теперь потребность в порохе прошла – никто не угрожает больше шатильцам внезапным ночным нападением. И все же глубокой древностью веет от всего этого учреждения. Величественные фигуры людей в живописной, расшитой причудливыми узорами одежде, освещенные мерцающим светом костра, кажутся действующими лицами какой-то старинной мистерии.

«Атенгеноба» начинается ночью с редкого перезвона колоколов во всех трех шатильских хати. Монотонные удары колокола и все пестрые впечатления дня, проведенного в древнем Шатили, приводят на память глухие времена средневековья. Яркое солнечное утро прогоняет мираж, но и сейчас, наяву, мы убеждаемся, что вокруг нас происходит что-то совсем необычайное.

По тропинке, ведущей от селения по склону горы к главному хати, виднеющемуся в большой «заповедной» роще, медленным шагом движутся деканозы. За собой на длинной веревке они ведут жертвенного барашка. По дороге процессия несколько раз останавливается; деканозы бормочут какую-то смесь из заклинаний и молитв, становятся на колени, потом, наконец, исчезают в хати и не появляются до двух часов дня.

К этому времени из затихшего с утра селения к «священной роще» выходят отдельные группы мужчин и женщин. Собравшись в одну группу, женщины и девочки остаются на склоне горы, не доходя метров 100 – 150 до рощи. Мужчины двигаются дальше и собираются около находящейся у хати пивоварни. Нас – мужчин – тоже пригласили в рощу, наши же туристки принуждены были остаться на склоне горы с группой женщин.

В этот день участие народа в празднике свелось к пиршеству. Мужчины и мальчики уселись в открытой каменной беседке, составляющей часть пивоварни, вокруг огромного медного, покрытого зеленью, котла с ритуальным пивом. Туда же пригласили и нас. Древний старец (хевис-бери), Давид и другие деканозы разрезали на куски жертвенные хлебы – сдобные лепешки на масле с выдавленными сверху крестами. Разрезав хлебы, деканозы стали раздавать всем по равной доле. Не обошли и нас – каждый получил огромный кусок тяжелой непропеченной лепешки. Хевсуры с удовольствием принялись за еду, мы же смогли съесть только по небольшому куску, хотя на вкус лепешки были довольно приятны.

После раздачи хлеба прислуживающие деканозам мальчики стали зачерпывать пиво из котла огромными чарами и обносить всех присутствующих по очереди. По обычаям гостеприимства, нам поднесли пиво в первую очередь. Облепленные зеленью и вековыми наслоениями, никогда не чистившиеся чаши отнюдь не возбуждали в нас желания отведать их содержимое. Но распорядители и слышать не хотели ни о каких отказах. Видя, что нашими «непонятными» отказами мы оскорбляем хевсурские обычаи, мы скрепя сердце приняли чаши. Что ж поделаешь, путешественникам приходится иногда попадать и не в такие передряги!..

Пиво оказалось, против ожидания, довольно вкусным, но грандиозный размер чаш нас положительно потрясал. Чары шли вкруговую – отказаться и пропустить свою очередь не было никакой возможности. За пивом начались тосты, прославления, отдельные группы пирующих завели беседу. Подсевший к нам на правах «старого знакомого» Давид опять повторил во всех деталях свою биографию, щегольнув перед «московской экспедицией» своим знанием нескольких «заграничных фраз».

В это же время наши спутницы, оставшиеся внизу, на склоне, с группой празднично одетых женщин, тоже получили по куску лепешки и по чаше пива из тех запасов, которые деканозы через своих прислужников отослали женской части населения. Пиром женщин руководила одна из древних старух.

Пир и беседы в пивоварне продолжались до тех пор, пока не были съедены все лепешки и пока не опустел громадный котел с пивом. После этого участники пира, возбужденные пивом и потерявшие обычную сдержанность, жестикулируя и громко разговаривая, разошлись по домам. И снова в темноте наступившего вечера раздались заунывные перезвоны колоколов далеким эхом отдающиеся в обступивших селение горах.

«Атенгеноба» продолжалась три дня – по числу шатильских хати. В основном праздник сводился к обильной еде и питью. На второй день «атенгенобы» пир происходил около хати, расположенного с другой стороны селения, на берегу Шатилис-Цхали. Разница была только в том, что пирующие расположились прямо на траве перед рощей. Тут же стояли переносные котлы с пивом и лежала груда праздничных лепешек. Осматривая хати, мы зашли и на шатильское кладбище. Памятники на могилах сложены из шиферных плиток и кварцевых глыб ярусами и напоминают маленькие китайские пагоды.

На третий день деканозы перешли в третье хати, приютившееся в рощице на правом берегу Аргуна, у самого нашего лагеря. Здесь деканозы зарезали жертвенного барашка и окропили кровью головы желающих. Однако таких оказалось не много, большинство предпочитало не отрываться от расставленного перед хати угощения. Днем произошла главная культовая церемония «атенгенобы». Деканозы вышли из хати с серебряными чашами в руках. На чашах были зажжены свечки, и деканозы, став полукругом перед собравшейся толпой мужчин и мальчиков, принялись за славословия в честь святого, которому посвящено это полуязыческое празднество. Во время этой церемонии мы воочию могли наблюдать хаотическую смесь из языческих и христианских обрядов, которая определила все неповторимое своеобразие религиозных обрядов этого затерянного в ущельях народа. После славословия деканозы начали причащать желающих пивом из своих «священных чаш». Но и на этот раз желающих нашлось не много, – по всей видимости, даже в этих далеких селениях редеют ряды поборников и ревнителей древнего культа.

Подойдя ближе, мы получили возможность посмотреть, что собой представляют чаши. Все чаши – серебряные сосуды разных форм и размеров – были украшены связками серебряных монет и металлическими цепочками. С удивлением мы убедились в том, что одна из «священных чаш», при ближайшем рассмотрении, оказалась серебряным молочником в стиле «модерн» с какими-то инициалами и гербом. Очевидно, молочник попал к хевсурам по случаю и в силу своей необычайности был причислен к «священным» сосудам.

После причащения началось обычное пиршество – снова порезали и раздавали по кускам жертвенные лепешки снова вкруговую пошла медная чаша с пивом. На этом «атенгеноба» закончилась. На следующий день должен был начаться сенокос. Вечером со всех крыш Шатали доносился звон отбиваемых кос; в салакбо спешно доканчивали ремонт грабель.

На следующее утро было назначено наше выступление в дальнейший путь, и последний вечер в Шатали был посвящен делам – договорились о вьючных лошадях до Ардоти и занялись предварительной укладкой вещей. Поздно вечером в наш лагерь явился Давид с тушей жертвенного барана, перешедшего в его собственность, и предложением купить ее на дорогу. При этом Давид заломил за барана такую неслыханную цену, что наш возмущенный завхоз категорически предложил дежурным немедленно отклонить это предложение.

Когда все приготовления к выступлению были закончены, мы еще раз поднялись в селение попрощаться с местным активом, председателем сельсовета и учителем. В лагерь возвратились поздно ночью в сопровождении учителя при свете карманных электрических фонариков. Впрочем, в лабиринте узких коридоров и тупиков фонарики помогали очень мало, – даже и с большим фонарем мы вряд ли выбрались бы одни ночью из Шатили. В эту ночь в последний раз нас убаюкивал в наших палатках глухой рокот Аргуна.

 

Глава девятая

 

Селение мертвых

 

В ясное солнечное утро мы покидаем Шатили. Снова шагаем по берегу Аргуна, вниз по его течению – на северо-восток. Впереди, цокая подковами по камням, шествуют вьючная лошадь и джори в сопровождении веселого молодого шатильца. Тропа снова переходит по мостикам с одного на другой берег, выбирая себе путь в обход нависающих над рекой скал.

Ущелье Аргуна здесь широко и просторно. На его раскинувшихся склонах виднеются шатильские поля и лесные массивы. В двух километрах от Шатали, на противоположном – левом берегу Аргуна, мы замечаем на обрывистой глинистой стенке очень интересные образования, получившиеся в результате выветривания породы. Весь обрыв увенчан причудливыми башенками, зубцами и вертикальными «пальцами».

Еще один километр – и наша тропинка начинает взбираться на громадный утес, вздыбившийся между Аргуном и впадающей в него здесь справа рекой Андакис-Цхали. Величественный утес, разделяющий две серебристые ленты рек, и вся окружающая местность немного напоминают картину Левитана «Над вечным покоем». И действительно, эта ассоциация приходит в голову как раз кстати, она как нельзя лучше соответствует назначению этого места. На двадцатиметровом отвесном обрыве, над самым Аргуном, теснятся на утесе четыре маленьких домика. Мы без труда узнаем в них знаменитые склепы Анатори. История этого места и этих домиков чрезвычайно любопытна. Лет сто тому назад – гласит предание – на месте впадения Андакис-Цхали в Аргун стояло маленькое хевсурское селение Анатори. В те времена пришла в Хевсуретию эпидемия «черной смерти» – не то чумы, не то оспы. Особенно сильно свирепствовала болезнь в Ардотской Хевсуретии – в районе, пограничном с Ингушетией. В Анатори собрался совет старейшин – «рджули». Долго думали старики и наконец порешили построить на скалах противоположного берега реки своеобразный изолятор – группу маленьких каменных склепов. По стенам склепов были устроены каменные скамьи из шиферных плит, а в полу было сделано углубление в виде ямы с покатыми стенками.

По приказу старейшин больные страшной болезнью люди приходили в эти склепы умирать. Осужденный приходил на скалу, забирался в склеп, ложился на скамью и покорно ждал конца. За ним приходил другой, сбрасывал труп на пол и ложился на его место...

Так вымер почти весь род Анаторели. Только несколько оставшихся в живых семей переселились в Шатили, где остатки рода Анаторели живут и сейчас.

Тела умерших в сухом и кристальном воздухе гор высохли, превратились в мумии и почти нетронутыми сохранились до наших дней. Заглянув в склепы через отверстия, пробитые в черной шиферной раме, мы видим груды костей и полуистлевших тел. В некоторых склепах царит  хаос, – по-видимому, покой мертвецов нарушили звери. Но в других сохранились почти целые мумии, покрытые лоскутками шерстяной одежды. Потревоженные нашим появлением, из склепов вылетают разбуженные летучие мыши.

Старые, покрытые лишаями стены склепов лепятся по самому обрыву скалы. Вокруг Анатори встают склоны зеленых, поросших лесом гор. Внизу журчат воды двух рек. Ущелье Аргуна уходит к северо-востоку в Чечню, к селениям Джарего, Дорза и Комалхой. Первобытная красота двух ущелий как нельзя лучше гармонирует с этим местом вечного сна многих неизвестных хевсур, безымянных жертв родовой дисциплины и произвола старейшин.

От Анатори тропа поворачивает на юг, вверх по ущелью Андакис-Цхали. От реки до самого гребня склонов ущелье одето густым покровом леса. По берегу реки растут кусты, лужайки пестрят веселым ковром цветов. Жаркий солнечный день умеряется свежим горным ветерком; белоснежные наплывы облаков тают в бездонном синем куполе неба. Сопровождающий наши вьюки Нанадзе, молодой хевсур из Шатили, бросив повод, шествует позади своих животных. Привычные к горным тропам джори и лошадь шагают одни. Закинув назад голову и зажмурившись от яркого солнца, Нанадзе поет веселую и воинственную песню. Его гортанный голос выводит мелодию бравурного мотива, и слова песни отдаются эхом и замирают где-то вверху у зеленого гребня склонов ущелья. Памятники прошлого Хевсуретии – печальные домики Анатори – остаются позади.

Незаметно проходят километры пути по живописному ущелью Андакис-Цхали, и совсем неожиданно на другом берегу реки перед нами появляется грозная черная скала, увенчанная зубцами башен. Это – мертвый город, покинутое жителями неприступное селение Муцо. Скала, на которой расположилось это грозное орлиное гнездо, так высока, что по мере приближения к ней нам приходится все выше и выше задирать голову, чтобы рассмотреть крошечные строения, сливающиеся со своим гигантским фундаментом.

Под самой скалой, у реки, мы оставляем Нанадзе с вьюками и поднимаемся в Муцо. Крутая тропинка вьется по каменистому подъему на высоту около двухсот метров от уровня реки. На подъеме особенно ощущаешь неприступность этого селения, выстроенного хевсурами в незапамятные времена в самом восточном ущелье страны, на границе с другими племенами и народами. Но вот наконец мы добираемся и до первых строений этого удивительного селения. Узкие улички лестницами стремятся все выше и выше, к самой верхушке скалы, увенчанной несколькими квадратными башнями.

Многие дома Муцо разрушены временем. Глубокими колодцами зияют сакли с провалившимися внутрь крышами. На отвесах скалы громоздятся башни и каменные терраски. О былом величии Муцо говорят сейчас только эти полуразрушенные крепостные сооружения некогда богатого и многолюдного селения. Прошли годы – вымер богатый и могучий род Торгва, остатки двух других родов, населявших Муцо, покинули селение и ушли в другие места в поисках более удобных земель и пастбищ. Мертвая тишина царит в опустевших улицах селения-крепости, залитых потоками жаркого солнца. Но селение не совсем необитаемо. Завернув за угол, мы выходим к одной сакле, имеющей жилой вид. На плоской кровле сложена утварь; из невидимых щелей крыши поднимаются к безучастному небу струйки дыма. На звук наших голосов и шагов из сакли выходят седобородый старик и две женщины. Старик совсем не похож на привычных нам хевсур, у него черты скорее монгольского типа. Узколицые высокие женщины одеты в серые платья, на головах у них черные платки. Поздоровавшись со стариком и обменявшись с ним несколькими фразами, Арсен познакомил с ним и нас.

 – Это ингуш Сухия Борчия... Он давно уже живет в Муцо один со своей семьей в единственной пригодной для жилья сакле.

В селении Муцо, на этой заоблачной круче, действительно нет больше жителей, кроме семьи Борчия, но с плоской крыши ингушской сакли мы видим приютившиеся далеко внизу, в глубоком провале ущелья, два маленьких домика. Там живут две последние хевсурские семьи, переселившиеся из Муцо вниз к реке – ближе к тропе, ближе к широкому миру. Эти три семьи ингушей и хевсур, живущие в мирном соседстве, являются свидетельством мира и дружбы народов Советского Союза, народов Кавказа, среди которых царизм сеял раньше взаимное недоверие и вражду.

Попрощавшись с ингушами, мы поднимаемся еще выше – на самую верхнюю площадку селения. Здесь, на громадных слоистых плитах сланцевых скал, стоят сторожевые башни Муцо, зорко охранявшие некогда все подступы к селению. Отсюда, с высоты 1 560 метров, открываются широкие виды на лесистые, кудрявые склоны ущелья, на глубокую долину, в которой вьется серебряной змейкой Андакис-Цхали, на бархатные альпийские луга, далеких вершин. К востоку от скалы Муцо, на голых выжженных склонах, видны старые мусульманские кладбища, ощетинившиеся стоящими вертикально узкими надгробными плитами. Муцо было пограничным селением Хевсуретии, сторожевым форпостом на рубежах мусульманских стран. Прямо от подножья скалы узкие, едва заметные в скалах тропинки ведут в Ингушетию, в голубую дымку насупившихся гор.

Перегнувшись через край обрыва и заглянув в сияющую бездну, мы видим одинокую башню Торгайс-Цихе, оплот рода Торгва, прилепившуюся на вертикальном обрыве, на небольшом выступе скалы.

Башня Торгайс-Цихе невольно напоминает нам легенду о гибели рода Торгва, владевшего этой гордой твердыней Муцо.

«В постоянных набегах и от руки кровников погибли постепенно все люди Торгва. Остался последний Торгва – богатый и храбрый джигит. Да и не нужно было Торгве бояться за свою жизнь – была у него волшебная кольчуга, против которой были бессильны пули и клинки врагов.

Одно только заботило Торгву – не был он женат, не было у него детей, которые продолжили бы его род. Увидел Торгва одну красивую девушку из соседнего селения и решил жениться на ней.

Но тут объявился у Торгвы соперник – бедняк из того же селения Муцо. Бороться с богатым джигитом было ему не под силу, и пришлось бы ему уступить девушку Торгве, если бы случайно не узнал он тайну заговоренной кольчуги.

Тяжелая и неуязвимая кольчуга Торгвы стала легкой, как только бедняк громко произнес волшебное слово. И вот однажды, когда Торгва купался в реке под стенами своей башни, бедняк незаметно столкнул его кольчугу в воду. Река подхватила и унесла кольчугу как легкую щепку.

А на другой день, когда вышел Торгва из селения, напали на него враждовавшие с ним тушины и убили его. Так угас древний род владетелей Муцо».

Мы сидим на краю обрыва, в тени старой башни, и не можем насытиться прекрасными видами и мирной тишиной живописного селения. Но вот снизу, со дна ущелья, до нас доносится протяжный, заглушённый крик. Так и есть! Зоркие глаза нетерпеливого Нанадзе рассмотрели нас даже на такой высоте. Мы видим его крохотную фигурку. Взобравшись на камень, он машет нам рукой. Около него стоят оседланные и навьюченные джори и лошадь. Пора выступать...

Двухсотметровый спуск по лабиринту тропинок занимает всего лишь несколько минут, и вот мы снова на берегу Андакис-Цхали. Бросив последний взгляд на темную стену скалы, усеянную башнями и саклями селения Муцо, мы снова пускаемся в путь вверх по течению реки. Через несколько километров, прорезывая склон узким ущельем, с правого берега в Андакис-Цхали вливается Харакис-Цхали. Выше места слияния этих рек Андакис-Цхали получает название Ардотис-Цхали – по имени селения Ардоти, цели нашего сегодняшнего перехода.

Ущелье Ардотис-Цхали сразу делается уже. Море зеленых лесов одевает его склоны. Вьющаяся по дну ущелья тропинка проходит по зарослям шиповника. Постепенно дно ущелья еще более суживается, косые скаты склонов наклонно падают к реке, тропинка взбирается на склон. Дорога делается хуже и хуже. Нанадзе то и дело останавливается, чтобы поправить разболтавшиеся вьюки. Местами тропинка пробирается среди громадных скатившихся сверху глыб, вьюки задевают за скалы. Один из мешков рвется, и на тропинку сыплется тонкой струйкой крупа. К счастью, аварию удается быстро заметить и исправить пробоину в злополучном мешке. Но вот узкое ущелье внезапно расширяется – мы знаем уже, что это верный признак того, что поблизости окажется хевсурское селение. И действительно – на мысе, образованном впадающей справа в Ардотис-Цхали маленькой речкой, мы видим темную массу домов и башен Ардоти.

Селение, построенное высоко на склоне, охраняется двумя башнями, и вид на него снизу очень красив. В глубине маленького ущелья притока Ардотис-Цхали виднеются две округлых зеленых горы. Бархатные, изумрудные склоны ближайшей из них поднимаются в небо сейчас же позади строений Ардоти, создавая для его темных саклей и башен мягкий необычный фон. Это – гора Ардотис-Тави, что значит – Голова Ардоти.

По полого поднимающейся в гору тропинке мы вступаем в улицы Ардоти. Нанадзе ведет нас прямо к дому председателя сельсовета. Дом его заметно отличается от обычных хевсурских жилищ. Комната, которую нам отводит хозяин, даже побелена. Маленькое оконце затянуто бычьим пузырем. По стенам две низкие резные лавки и большая деревянная кровать на высоких ножках Окно и дверь нашей комнаты выходят прямо на плоскую кровлю нижнего этажа сакли, с которой открывается чудесный вид на глубокую теснину ущелья и крутую петлю Ардотис-Цхали.

Отпустив Нанадзе, мы устраиваемся в сакле и принимаемся за приготовление ужина. Жена председателя соглашается испечь нам из своей муки лепешки. Мы заказываем десять больших лепешек, в подкрепление наших хлебных запасов до селения Барисахо. Лепешки поспевают одновременно с нашим обедом, и, сидя на плоской крыше, мы едим суп с горячим хевсуреким хлебом – «пури».

На следующий день мы устраиваем в Ардоти дневку. С утра отправляемся на прогулку на Голову Ардоти, чтобы посмотреть вблизи скрывающийся за противоположным склоном ущелья Ардотис-Цхали снежный массив Тебулос-Мта. Подъем на Ардотис-Тави не труден. Мы идем целиной, по мягкой зеленой траве, одевающей гору до самой вершины. От селения, расположенного на высоте 1 830 метров, до вершины около 1 700 метров подъема, но сравнительно пологий склон делает подъем почти незаметным, тем более, что спешить нам некуда, и мы делаем частые, короткие остановки.

Усилия, которые мы затрачиваем для подъема, с лихвой вознаграждаются прекрасным видом на снежную серебряную стену Тебулос-Мта, во всей своей девственной красоте открывающуюся с вершины Ардотис-Тави. Однако долго любоваться этим видом не приходится: вскоре снежные обрывы Тебулос-Мта начинают заволакиваться облаками, холодный ветер теребит наши волосы, забирается в рукава ковбоек. Мы начинаем быстрый спуск и возвращаемся в селение как раз к обеду, к великой радости оставшихся «дома» дежурного и завхоза.

После обеда исчезнувший ненадолго, Арсен возвращается в саклю в сопровождении двух молодых хевсур с удочками.

 – Вот товарищи Миха и Нико зовут вас всех форель ловить! – говорит Арсен, горя спортивным задором.

Нечего и говорить, что мы не заставляем себя долго уговаривать и всей компанией бегом опускаемся к реке. Уцепившись за прибрежные камни, Миха с Нико закидывают свои удочки в мутную стремнину Ардотис-Цхали, почти одновременным движением выдергивают лески из воды, и мы видим, как на крючках у них бьются две серебристые форели. Арсен несколько раз поспешно вытягивает свою удочку, но на крючке не оказывается ничего, кроме цветной тряпочки – приманки. Арсен чешет затылок и вполголоса ругается – хевсурская форель явно не хочет даваться ему в руки. Наши радушные хозяева-рыболовы передают нам свои удочки и предлагают попробовать счастья. Но увы! – и нам везет не больше Арсена. Отчаявшись изловить коварную форель, мы отдаем удочки их владельцам и снова с удивлением и завистью смотрим, как ловко они вылавливают из бурной реки трепетных и стремительных рыб.

Окончательно разочарованный и раздосадованный, Арсен сматывает свою удочку и зовет нас «домой». Ловко выловив еще по одной форели, Миха и Нико отправляются вслед за нами. В мешке, который несет Нико, бьются и прыгают форели. Дело мастера боится!..

К вечеру на плоской кровле, около нашей комнаты, собирается несколько человек. Приходят и Миха и Нико со своим уловом. Показав всем свою добычу, они преподносят ее нам – восемнадцать прекрасных форелей, которые все же никак не могут утешить Арсена в его поражении на реке. Он упорно не желает смотреть на форелей, и когда зажаренная на громадной сковороде рыба подается на стол – большой плоский камень, лежащий на крыше, он небрежно заявляет дежурному, который хочет положить ему его порцию:

 – Вот еще! Буду я всякую рыбу есть! Дайте мне еще кружку каши – и все тут...

После ужина одна из хевсуреких девушек, по нашей просьбе, берет паядури, и под тихий звон ее струн поет грустную песню-балладу. Содержание ее несложно:

«Жил однажды сирота, и его все обижали. Потом он стал пастухом, и опять богачи его обижали. Тогда он убил несколько из своих обидчиков и стал абреком. Он грабил богатых и награбленное отдавал беднякам. Он поклялся уничтожить всех своих обидчиков. Но его поймали и посадили в тюрьму. Он сидел в тюрьме, а потом убежал, убил всех своих врагов и сделался народным певцом».

Мелодично звенят струны пандури, и в такт им позванивают бесчисленные монеты «самкаули» – нагрудника певицы. Перед нами внизу, в обрыве ущелья, серебрится река. Плоские крыши громадными ступенями спускаются вниз по склону. Среди собравшихся на кровле сидят и наши хозяева. Оба – на редкость милые люди. Их добрые лица напоминают дедушку и бабушку из старинной сказки братьев Гримм...

Хевсуры слушают песню, некоторые обтачивают ножами грабли, другие стругают кинжалами тоненькие липовые стружки для завертывания папирос-самокруток. Девушка поет, и ветерок подхватывает слова ее песни и уносит их вниз, в ущелье. Тихо спускаются прозрачные сумерки...

 

Глава десятая

 

Из Пирикити в Пиракети

 

Снова ясное солнечное утро провожает нас на другой день из Ардоти. С погодой нам в Хевсуретии удивительно везет – такого приятного постоянства мы от нее никак не ожидали. До Барисахо наши вьюки идут на новых «перекладных» – на лошадях нашего хозяина – и под его личным присмотром.

Спустившись от селения в ущелье, мы переходим по мостику на другой берег Ардотис-Цхали и поворачиваем опять к югу, вверх по течению реки. Километра через два от Ардоти ущелье раздваивается, и мы сворачиваем направо, в западное ущелье реки Чанчахис-Цхали. Лес на склонах ущелья начинает редеть. Лишь кое-где на нависших крутых скалах виднеются отдельные группы елей и пихт. Навстречу нам рвется бешеный поток Чанчахис-Цхали, сдавленный в узкой скалистой теснине. В грохоте и реве несущихся струй и катящихся по дну русла камней взлетают водяные брызги. От мелкой водяной пыли тропинка местами делается скользкой и небезопасной.

Но вот теснина остается позади, ущелье постепенно делается шире. Но и здесь мы отмечаем такую же бедность растительности. Скалистые, лишь кое-где покрытые травой и кустарником склоны сопровождают нас до самого селения Хахабо. Только перед самым селением однообразие ландшафта нарушается зелеными полосками ячменных полей, приютившихся у подножия склонов.

Хахабо напоминает Шатили группировкой домов и своим расположением, только это селение гораздо меньше и совсем сливается с буро-желтыми стенами ущелья.

После Хахабо скалистое ущелье приобретает еще более дикий и пустынный вид. Все дно его завалено камнями, и река разливается здесь широким руслом. Недаром участок пути между Ардоти и Хахмати хевсуры зовут «ммг-махеви» – плохой дорогой. Пейзаж безрадостен, со всех сторон громоздятся суровые, бесплодные скалы. Вся дорога по ущелью представляет из себя «хорхи», как называют в Хевсуретии эти хаотические каменные россыпи.

Километра через три от Хахабо вправо отделяется тропа, уходящая вверх по склону на небольшой перевал, отделяющий ущелье Чанчахис-Цхали от селения Лебайскари. Миновав это место, мы идем дальше вверх по Чанчахис-Цхали. Постепенно ущелье начинает повышаться, и мы выходим в круглую котловину, покрытую низкой зеленой травой. Тут и там на склонах котловины виднеется пасущийся скот. Река Чанчахис-Цхали, составляющаяся в этой котловине из отдельных мелких потоков, совсем не похожа на ту бурную реку, которую мы видели в узком скалистом каньоне около Хахабо. Мирно журчит она по мягкому дну котловины, и для перехода через нее не нужно никакого мостика.

До подъема на перевал Датвис-Джвари нужно сперва еще перевалить через хребет, образующий правый склон ущелья верховьев Чанчахис-Цхали и являющийся водоразделом между этой рекой и верхним течением Аргуна. Высота этого «предварительного» перевала около 2 200 метров, и подъем по травянистому склону не вызывает никаких затруднений.

Поднявшись на хребет и пройдя небольшое каменистое плато, мы спускаемся в заросшую густой травой котловину, через которую протекает небольшой поток, дающий начало могучему Аргуну. Котловина окружена мрачными серыми скалами. Склоны гор, закрывающие со всех сторон горизонт, пестрят ржавыми потоками осыпей. Высоко над нашими головами кружат, высматривая добычу, два орла.

Перебравшись через поток, мы начинаем подъём на «основной» перевал – Датвис-Джвари. Этот перевал – третий на нашем маршруте – относится к разряду «пастбищных перевалов» и, конечно, неизмеримо легче пройденных нами «снежных перевалов» – Западно-Архотского и Црольского. Часа через полтора мы достигаем перевальной точки Датвис-Джвари – высоты 2 667 метров над уровнем моря. К сожалению, погода начинает портиться и тяжелые серые облака окутывают горы сплошной непроницаемой пеленой. Задерживаться на перевале не стоит, и мы сейчас же начинаем спуск по западному его склону в ущелье реки Хахматис-Цхали, которая представляет собой верхнее течение Хевсурской Арагвы. Спустившись с перевального гребня на его западную сторону, мы оказываемся «по эту сторону» хребта – в Пиракети.

Широкими петлями сбегает тропинка по склону, и наконец мы выходим к потоку, дающему начало Хахматис-Цхали. Зона высокогорных лугов кончается, – начинают попадаться отдельные группы кустов. Еще немного – и перед нами открывается селение Хахмати, расположенное тремя группами домов на высоком правом берегу Хахматис-Цхали. На западе, в разрыве ущелья, вздымаются в небо грандиозные зубцы нашей старой знакомой – Чаухи. Ее готические башни и стены то появляются, то исчезают в обрывках облаков.

Перейдя реку по мостику, гнущемуся под нашими шагами, мы входим в селение. Наше появление вызывает яростную встречу со стороны хахматских собак – громадных лохматых зверей, рвущихся на нас с плоских крыш селения. Свирепость собак Пиракети является для нас неожиданностью, – в Пирикити мы их почти не видели, а те немногие представители собачьей породы, которых мы там иногда встречали, немедленно удирали при нашем появлении, поджав хвосты.

На лай собак выходят люди, и в самом скором времени представитель сельсовета предоставляет нам приют в большом, закрытом с трех сторон, каменном сарае. Там мы находим неожиданную новинку – у одной из стен стоит новенькая веялка Люберецкого завода, первая сельскохозяйственная машина, увиденная нами в Хевсуретии. Очевидно, это результат проведенной до Барисахо автомобильной дороги.

Мы вполне довольны своим приютом. Хозяева сакли приносят хворост, и через несколько минут у нас пылает веселое пламя костра. Но вскоре обнаруживается довольно неприятная для нас неожиданность. Наши дежурные, отправившиеся в сопровождении дочери хозяев за водой для приготовления ужина, возвращаются с двумя ведрами... нарзана. Прекрасный холодный нарзан замечательно утоляет жажду, но скоро мы убеждаемся, что суп, каша и какао, сваренные на содистом нарзане, никакого энтузиазма не вызывают. Однако делать нечего – приходится подчиниться, так как вода в Хахматис-Цхали имеет цвет охры от растворенной в ней глины, а все семь источников Хахмати являются «нарзанами» разных видов, и местные жители варят себе пищу на минеральной воде.

После «минерального» ужина мы расстилаем на крыше палатки и укладываемся в спальные мешки прямо под черным звездным небом.

Ранним утром, распрощавшись с хозяевами, мы выходим в Барисахо через небольшой Ликокский перевал. Тропа идет густыми зарослями кустарника, одевшими весь противоположный селению склон ущелья. Местами через эти джунгли приходится продираться и проталкивать вьючных лошадей с большим трудом. Наконец тропа выходит из зарослей на мягкий луговой склон. Еще немного – и мы стоим на вершине гребня. Отсюда открывается прекрасный вид на лежащее под нашими ногами, в глубине ущелья, селение Бисо и на грозную стену Главного хребта – Большого Кавказа, встающую на севере. Там, среди облаков, виднеются снега перевала Садзеле-Геле и обрывистый амфитеатр Цролы. Слева, на переднем плане, высится готическая громада Чаухи.

С вершины гребня начинается довольно крутой спуск к лесу и селениям Чалис-Сопели и Аче. На юг открываются виды на мягкие склоны южных хребтов Пшавии. Над ними сияет синее небо, а далеко – на горизонте – в голубой дымке скрываются складки Кахетинских гор.

Тропа спускается в долину реки Ликокис-Цхали, сплошь покрытую густым лесом и роскошными лугами. Вокруг маленького селения Аче, приютившегося на правом берегу реки, буйно цветут кусты шиповника. Зеленые заросли на склонах широкой долины пестрят белыми и густо-розовыми душистыми лепестками. Тут и там на крутых берегах реки виднеются выходы минеральных источников – железистых и углекислых. Вокруг некоторых из них земля окрашена окисью железа в ярко-оранжевый цвет. В мягкой, укрытой от ветров, долине Ликоки, богатой самыми разнообразными минеральными источниками, в будущем намечается постройка горно-климатического курорта. Пропустить такие замечательные «нарзаны» никак нельзя, и, нарушая ради этого особого случая все правила походного питьевого режима, мы пробуем холодные и освежающие дары горных недр.

От селения Аче до Чалис-Сопели мы идем живописной долиной Ликоки, среди перелесков, лужаек, зеленых холмов. Из боковых разрезов ущелья вытекают бесчисленные ручейки, еще более оживляющие это самое красивое из хевсурских ущелий.

За селением Чалис-Сопели тропа углубляется в буйный лес, одевающий крутые склоны ущелья Ликокис-Цхали. Ущелье идет, постепенно понижаясь к юго-западу. На расстоянии семи километров отсюда ущелье выходит в долину Хевсурской Арагвы, прямо против селения Барисахо. Тропа идет все время по правому берегу Ликокис-Цхали, довольно высоко над рекой. В основном тропа идет на спуск, но иногда, обходя небольшие поперечные ущелья и речки, она поднимается, с тем, чтобы снова начать спускаться. Ущелье, заросшее прекрасным старым лесом, поражает своим величием. Шум реки совсем не слышен здесь, на тропе, прорезающей темную чащу южного леса. Густые кроны лесных великанов совершенно закрывают небо и образуют прохладный темный коридор. Лучи солнца, пробиваясь сверху через листву могучих деревьев, создают особый рассеянный зеленый полусвет, в котором совсем нереальными кажутся строгие колонны стволов и темные, покрытые вековым мхом скалы. Этот сказочный лиственный лес напоминает нам могучие девственные лесные чащи Абхазии и района Красной Поляны. Так и кажется, что на одном из упавших гигантских стволов или на обомшелом камне увидишь двух гномов в длинных колпачках и с седыми бородами, присевших отдохнуть после обхода своих лесных владений...

Но гномов нет. Не слышно в лесу и пения птиц. Строгая, торжественная тишина вековой чащи нарушается лишь шелестом наших шагов по мягкому ковру из опавших сухих листьев.

Мы долго идем этой лесной тропой, наслаждаясь зеленой безмолвной стихией, глубоко вдыхая острые и сладкие запахи темного леса, вслушиваясь в нерушимую первобытную тишину.

Но вот на одном из поворотов ущелья тропа вдруг выходит на небольшую солнечную полянку, и перед нами встает зрелище, не менее поразительное, чем Шатили. Впереди внизу, на дне зеленой долины, белеют европейские домики, и косые лучи заходящего солнца десятками искр сверкают в стеклах их окон... После скалистых ущелий Пирикити и причудливой архитектуры хевсурских селений эти белые домики кажутся необычайной и радостной неожиданностью. Перед нами Барисахо – новый административно-культурный центр и гордость советской Хевсуретии.

 

Глава одиннадцатая

 

Будущее страны ущелий

 

Еще два-три километра тропа идет среди леса, временами выходя на засеянные лужайки, и наконец, мы выбираемся в широкое и просторное ущелье Хевсурской Арагвы. Впервые за много дней переходим мы реку по «настоящему» мосту и оказываемся на довольно большой зеленой площадке правого берега. Вокруг нас белые дома с окнами и дверями, впереди по дороге поднимается автомобиль...

Наше появление не проходит незамеченным. Из ближайшего домика навстречу нам выходят двое мужчин. На них легкие светлые костюмы и белые апашки с отложным воротником. Однако мы без труда узнаем в них хевсур, несмотря на то, что за время нашего путешествия в памяти твердо уложилось совсем иное представление о хевсурской одежде и внешнем виде обитателей страны. Подойдя к нам, они здороваются и на чистейшем русском языке спрашивают, откуда мы пришли. Мы представляемся. Пожимая нам руки, наши новые знакомые называют себя: один из них работает учителем в школе-интернате Барисахо, а другой заведует здесь же первой в Хевсуретии больницей. Мы очень рады этому знакомству, и оба они обещают показать нам Барисахо и все его достопримечательности. Оставив все беседы и разговоры до следующего дня, мы просим показать нам сегодня только, где помещается кооператив, и спрашиваем, нельзя ли где-нибудь достать почитать последние газеты.

 – Вот вам кооператив, а вон там – в здании сельсовета – вы найдете читальню и газеты... – говорят они, указывая на два расположенных на небольшом расстоянии дома. – Что же касается лагеря, то можете располагаться прямо здесь на площадке. Кстати, тут вам рядом и штабель дров для костра. Если что-нибудь будет нужно до завтра – приходите, пожалуйста, не стесняйтесь.

Раскланявшись с нами, они уходят, а мы спешно принимаемся за разбивку лагеря. Завтра целый день мы проведем в Барисахо, поэтому лагерь делается капитально, и палатки выстраиваются в один ровный ряд. Мы особенно тщательно натягиваем и выравниваем палатки – к этому обязывает и чистота, царящая вокруг, и аккуратно расставленные, сверкающие белизной домики с красными крышами.

Когда лагерь и кухня готовы, мы отправляем две делегации – в кооператив за хлебом и в читальню за газетами. Скоро посланные возвращаются с несколькими номерами «Правды» и «Известий» и с целым запасом свежих продуктов. Тут и горячая, душистая буханка хлеба, и баранина для супа, и консервы из стручковой фасоли, и громадная банка компота из персиков. Все эти богатства сулят нам роскошный пир в этот же вечер.

Предоставив дежурным хлопотать с приготовлением ужина, мы рассаживаемся вокруг костра и принимаемся по очереди читать газеты вслух, чтобы не было обидно и дежурным. Газеты имеют четырехдневную давность, но это совсем не беда! Ведь пятнадцать дней провели мы в горах, не зная, что произошло за это время на белом свете.

Остаток дня уходит на ремонт снаряжения и разные хозяйственные заботы.

Вечером мимо нашего лагеря карьером проносятся всадники. В одно мгновение их темные фигуры, слившиеся в одно целое с конем, исчезают в южной части плоской террасы, на которой выстроено Барисахо.

 – Это у хевсур обычай такой, – объясняет нам Арсен. – Эта площадка у пологого склона Барисахос-Мта – единственное ровное место во всей Хевсуретии, и по существующему обычаю каждый хевсур, проезжающий здесь, пускает лошадь вскачь.

Утром наша центральная палатка просыпается от громкого смеха и возни, доносящихся от наших соседей слева. Выбравшись быстро наружу, мы видим, что из соседней палатки вылезает небольшой медвежонок с ботинком в зубах. За ним выползает на четвереньках владелец ботинка в носках и бросается в погоню за похитителем. Но медвежонок, не выпуская из зубов своей добычи, устремляется к домику сельсовета.

 – Миша, Миша! Модыяк, модыяк! Иди сюда!.. – раздается невдалеке от нас детский голос, и мы видим мальчика лет восьми в коротких штанишкам и с пионерским галстуком на шее.

Услышав голос, медвежонок останавливается, потом бросается к мальчику и кладет ботинок к его ногам. Смеющийся мальчик торжественно вручает ботинок ограбленному. Медвежонок с самым невинным видом усаживается около мальчика на траве и принимается чистить свою мордочку.

Обступив пионера, оказавшегося сыном одного из служащих Барисахо, мы расспрашиваем его о зверьке.

 – А это мой Миша, – заявляет Нико. – Его мать убили на охоте вот на этой горе. А Мишу я выпросил у охотников себе. Он совсем ручной – спит в ящике около дома, бегает по всему Барисахо и никогда не удирает в лес. Вот смотрите, какой он ручной!..

И Нико вступает с медвежонком в борьбу. Поваленный на обе лопатки, Мишка ворчит и вырывается из объятий Нико, потом, изловчившись, в свою очередь валит своего хозяина на спину. Вдоволь наборовшись, Нико и медвежонок начинают гоняться друг за другом по лужайке, и наконец запыхавшийся Нико, заявив, что «Миша устал», уносит медвежонка на руках домой. Мы вспоминаем, что еще не умывались, спешно заканчиваем свой туалет и спешим к реке купаться. Найдя тихую заводь среди камней, мы погружаемся в ледяную воду Хевсурской Арагвы и пробкой выскакиваем на берег. Быстро растеревшись мохнатым полотенцем, одеваемся и бежим в лагерь завтракать.

С места нашего лагеря все Барисахо видно как на ладони. Старое хевсурское селение Барисахо приютилось на пологом склоне долины, в выемке, образованной небольшим боковым ущельем. Новые белоснежные домики административно-культурного центра расположены на широкой зеленой террасе, ближе к берегу Хевсурской Арагвы. Мы хорошо видим все эти здания: больницу, школу-интернат, почту, кооператив, сельсовет, дом отдыха, гараж и жилой дом для персонала, обслуживающего учреждения. Весь этот аванпост советской культуры в Хевсуретии построен совсем недавно. Еще два года назад в этой долине паслись стада овец.

Старое селение Барисахо сильно отличается от виденных нами древних селений Пирикити. Нет здесь ни боевых башен, ни глухих крытых переходов. Только сухая кладка каменных стен и плоские крыши саклей напоминают нам о Хевсуретии. Интереснее всего в этом селении культурное влияние нового барисахского центра. Во многих домах вместо бойниц сделаны широкие застекленные окна. К саклям пристроены деревянные террасы и галлерейки с резными балюстрадами. Скот отделен от жилых помещений и размещен в специальных каменных сараях. В селении заметна забота о чистоте и порядке.

Посмотрев старое селение, мы возвращаемся в центр. Осмотр нового Барисахо приходится начать с кооператива: Арсену не терпится купить себе новые ботинки. За время нашего похода его горные бандули совсем развалились, и он никак не хочет в таком виде являться в Пассанаури.

 – У меня там половина Пассанаури знакомых. Девушки тоже, знаете, есть... – говорит Арсен в свое оправдание.

Пока Арсен выбирает и примеряет ботинки, мы осматриваем кооператив. Ассортименту его товаров мог бы позавидовать и городской магазин. В кооперативе толпятся покупатели-хевсуры, многие из которых специально приехали сюда из далеких селений.

Из кооператива мы идем на почту. Над входом в маленький складный домик барисахского отделения связи – первого в Хевсуретии – приделаны два матовых шара будущих электрических фонарей. Внутри домика – все как полагается: телеграф, телефон, конторки для писания писем. Отсюда, впервые за все путешествие, мы пишем письма в Москву. Принимая от нас письма, заведующий отделом связи говорит:

– Кроме писем, наши письмоносцы разносят по селениям и газеты. У нас есть теперь подписчики и в Шатали и в Архоте.

Недалеко от почты расположен гараж подвижного состава первой хевсурской автодороги, которая связывает Барисахо с Жинвани и районным центром Душети, находящимся на Военно-Грузинской дороге. Новая автодорога представляет собой первый отрезок дорожной сети, предусмотренной планом культурно-бытового строительства в Хевсуретии. В дальнейшем она будет продолжена до Шатили и Архота.

Хевсуры очень гордятся своей дорогой. Все население принимало участие в ее постройке. Сейчас жители всего района по нескольку дней в месяц работают на дороге, улучшая и укрепляя ее полотно. Хевсуры знают, что дорога дает им культуру, школы, товары в кооперативе и санитарно-медицинскую помощь.

Посмотрев ремонтную автомеханическую мастерскую и новенькие автомашины, стоящие в гараже, мы отправляемся в больницу.

Заведующий больницей, врач-хирург, показывает нам сверкающие чистотой палаты и врачебные кабинеты. После осмотра, усадив нас в своем кабинете, он рассказывает нам много интересного о своей работе.

 – Наша больница и аптека завоевали уже большую популярность среди хевсурского населения. Но знаете ли вы, как мы все волновались, когда наш врач-акушерка приняла в больницу первую роженицу-хевсурку?! Женщину привезли к нам в очень тяжелом состоянии, когда все родственники потеряли уже надежду на благополучный исход родов в обычной обстановке. Мы все не спали три ночи: ведь в глазах хевсур мы были последней надеждой, и если бы с роженицей, несмотря на все наши усилия, дело кончилось печально – репутация нашей больницы и научной медицины была бы подорвана с самого же начала. Но, к счастью, все обошлось благополучно, и скоро наша пациентка вернулась домой с замечательным младенцем... С тех пор хевсуры поверили в больницу и в медицину, и недостатка в пациентах мы не чувствуем. А еще так недавно единственными врачами в Хевсуретии были местные знахари – «акими». Невежественные и неграмотные, они лечили заклинаниями, травами, а иногда отваживались и на хирургические операции, которые производили с помощью ржавого ножа и гвоздя, вделанного в деревянную ручку. Целую коллекцию таких, с позволения сказать, «хирургических инструментов» я отправил в Тбилисский государственный музей. Если некоторые операции, производившиеся «акими», и кончались благополучно, утверждая за ними незаслуженную славу «чудодеев», то это шло за счет удивительного горного воздуха Хевсуретии, в котором почти полностью отсутствуют гнилостные бактерии. Но как часто приходится встречать хевсур со следами работы «акими» – с неправильными сращениями переломов, запущенными вывихами, сведенными от перерезанных сухожилий пальцами. Но теперь «акими» остались без дела. До постройки больниц в других районах страны мы регулярно посылаем в отдаленные уголки Хевсуретии фельдшерские пункты. Между прочим, вот еще интересная вещь – наш союзник, чистый и целительный горный воздух, тоже задал нам серьезную проблему. Дело в том, что свободный от бактерий, чистый воздух гор с самых ранних лет лишает организм хевсур естественного для жителей равнин иммунитета и делает его очень восприимчивым к туберкулезу. Это отсутствие иммунитета усугубляется еще тем, что постоянный дым очага и аммиачные пары, которые всегда отравляют воздух сакли вследствие того, что тут же часто помещается и скот, за долгую зиму очень вредно отражается на слизистых оболочках и легочной ткани людей. Поэтому нередки были случаи, когда молодые хевсуры, попадавшие после своих гор в условия равнин и больших

городов, делались жертвами туберкулеза. Учитывая эту особенность, мы очень тщательно, проверяем местную молодежь, когда она отправляется из Хевсуретии на дальнейшую учебу, и настаиваем на постепенной акклиматизации. Пусть они сперва учатся в барисахской школе, потом в Душети и только после этой предварительной подготовки едут учиться дальше – в Тбилиси и другие города Союза. Таким образом, в отношении заботы о людях Хевсуретии медицина у нас действует в тесном контакте с педагогическим персоналом школы-интерната и учебных заведений Душети.

Миновать школу-интернат никак нельзя, и, распрощавшись с доктором, мы направляемся в лабораторию молодых кадров советской Хевсуретии.

Учитель, с которым мы вчера познакомились, показывает нам большое двухэтажное здание и рассказывает о достижениях школы-интерната. В школе учатся и живут во время учебных занятий 120 детей, из них 15 девочек – впервые в истории хевсур. Школа работает в две смены. Педагогический ее персонал состоит из семи человек. Сейчас школа имеет пять классов, но тяга хевсур к знанию настолько велика, что Барисахо не может, конечно, остановиться на достигнутом. К началу следующего учебного года число учащихся предполагалось увеличить до 180 человек, но и это еще не все – неподалеку строится новая школа-семилетка. При интернате имеются комсомольская ячейка и пионерский отряд.

Полная законной гордости, учительница-грузинка, говорит:

 – Я уже двадцать пять лет на педагогической работе. Где только не побывала я на своем веку, но таких детей, как в нашей школе, еще никогда не видела. Вы только представьте себе, что ребята постоянно обращаются к нам, учителям, с одной и той же просьбой: «Зачем нам время терять на перемены? Дай нам лучше в это время читать что-нибудь или задачу решать». Нам постоянно приходится их уговаривать и чуть не силой выгонять из класса на перемену, чтобы они побегали и отдохнули. Ну, и ребята! Но, знаете, как за ними нужно следить! Не углядишь, так всю ночь просидят с книжкой... Да вот вам еще пример. Недавно один из наших учеников, комсомолец Тариэль, перечитав все запасы барисахской читальни, отправился за книгами в Душети. Он привез с собой целый мешок книг и не расставался с ними весь день, пока его бесценное сокровище не было заперто кассиром сельсовета в несгораемый ящик до утра, когда откроется читальня и книги можно будет сдать библиотекарю».

«Учиться» – вот то новое, не известное раньше, слово, которое глубоко проникло в сознание молодого поколения Хевсуретии. Это слово является надежной порукой тому, что в недалеком будущем с темными обычаями прошлого будет покончено навсегда.

Наша беседа с педагогами школы неожиданно прерывается. К интернату подкатывают два грузовика, полные веселых, оживленных ребятишек в красных галстуках. Это впервые, по новой дороге, приехали в летний лагерь в Барисахо пионеры из Душети, в гости к своим хевсурским товарищам. Извинившись перед нами, учителя спешат встречать и размещать гостей, а мы снова выходим на простор широкой зеленой площадки центра.

Много чего есть посмотреть в Барисахо. Путешественника по Хевсуретии, познакомившегося с тихой жизнью затерянных в горах отдаленных селений, поражает в Барисахо оживленная деятельность, постоянное движение. Строятся новые здания, сооружается водопровод, с утра до вечера приезжают группы хевсур – новых потребителей барисахского кооператива. Сдав в кооператив молочные продукты, они уезжают, навьючив на лошадей сахар и мануфактуру, посуду и предметы широкого потребления. А еще так недавно единственным предметом, который они покупали в селениях предгорий, была соль – все остальное производилось примитивным домашним способом.

Сельсовет в Барисахо разместился в отдельном доме – чудесном коттедже с террасой, широкими окнами и паркетными полами. Мы сидим у большого письменного стола и беседуем с работниками сельсовета. Освещенные ярким солнцем, за окном высятся лесистые дали и скалистые горы Хевсуретии. И знакомый ландшафт неожиданно становится новым, юным, по-весеннему свежим... Но это еще не все. Здесь же, не выходя из комнаты сельсовета, можно увидеть частицу страны ущелий такой, какой она будет завтра. Рядом с портретами вождей и лозунгами над столом председателя сельсовета висит перспективный план пятилетнего развития Барисахо. На знакомой зеленой площадке долины возвышаются легкие, светлые корпуса многоэтажных гостиниц, санаториев и учреждений будущего центра Хевсуретии. Среди белых зданий темнеют деревья, яркими красками горят цветники. А на заднем фоне виднеются те же вершины гор, спящие под мохнатыми шапками облаков.

Барисахцы с воодушевлением говорят о культурном и экономическом развитии страны, о том, что курортные и лечебные возможности Хевсуретии необъятны и свидетельством этому является богатейшая долина Ликоки, включенная в план курортного строительства, о том, что богатства хевсурских недр еще ждут своих исследователей, что даже предварительные геологические разведки установили в районе Ардоти богатые залежи серебросвинцовых руд.

Мы узнаем о тех мерах, которые принимаются правительством Грузинской ССР для развития молочного хозяйства страны, о завозе в Хевсуретию племенного скота и о том, что местная корова-хевсурка, отличающаяся высоким удоем и премированная еще на 1-й Всесоюзной сельскохозяйственной выставке, представляет собой благодарную базу для выведения замечательных новых пород племенного скота и для создания в стране первоклассных молочных ферм.

А сколько богатых перспектив в области культурного строительства. В ближайшем будущем будет пущена в ход барисахская ГЭС, монтаж оборудования которой должен был начаться на днях. Новое серое здание ГЭС мы сами видели в это утро, купаясь в Хевсурской Арагве против своего лагеря. С электрическим током появятся новые возможности и в области радио, и кино.

Барисахо имеет уже опыт и заслуги в борьбе с древним бичом горного Кавказа – кровничеством. В этом году для разбора споров и ссор, раньше являвшихся началом неизбежной кровавой вражды между отдельными семьями и родами, организован общественный суд из самих хевсур, который быстро приобрел авторитет. Хевсуры охотно обращаются в этот суд за помощью.

Барисахский сельсовет регулярно собирает своих уполномоченных из селений района и обсуждает с ними текущие дела и задачи. Бригада работников Барисахо часто выезжает в окрестные селения и проводит с населением беседы на политические, культурные и хозяйственные темы.

Полные незабываемых впечатлений от прогулки по Барисахо, возвращаемся мы в лагерь. После обеда устраиваем в палатках «мертвый час», тем более, что на вечер мы получили уже приглашение в барисахский дом отдыха, в котором помещается и маленький клуб служащих центра.

В области комфорта дом отдыха превосходит все виденное нами до сих пор в Барисахо. Отделанные дубовыми панелями и масляной краской комнаты на одного и двух человек, осветительная арматура, подобранная к стилю каждой комнаты, и наконец овальная столовая с большим накрытым белоснежной скатертью столом, с картинами, статуями и камином. Дом отдыха только что закончен строительством, и временно, до прибытия первой партии отдыхающих, в столовой помещается клуб. В дальнейшем клуб получит свое собственное специальное помещение.

Вскоре собираются барисахцы. Наша хозяйка – заведующая домом отдыха и клубом – приносит ящик с лото, и все мы, хевсуры, грузины и русские, садимся за огромный стол. За игрой обмениваемся рассказами о виденном, делимся с барисахцами своими воспоминаниями и впечатлениями от путешествия. Вечер проходит оживленно и весело. Незаметно на белые домики Барисахо опускается ночь. Когда мы расходимся из клуба, в домах один за другим гаснут огоньки. Ночная тишина нарушается только монотонным шумом струй Хевсурской Арагвы.

 

Глава двенадцатая

 

Снова к  Военно-Грузинской дороге

 

Выйти из Барисахо рано нам не удается. Нанятый нами на два последних перехода до Пассанаури погонщик вьюков только к девяти часам приводит своих лошадей.

По широкой зеленой долине Хевсурской Арагвы мы направляемся к селению Уканахо и на последний перевал маршрута – Пхитху-Геле. Дорога идет вверх по реке, на север, на протяжении трех километров. Внезапно в левом склоне долины открывается новое ущелье, из которого вызывается река Уканахос-Цхали, впадающая в этом месте в широкую Хевсурскую Арагву.

Переправившись у места впадения реки на другой ее берег, мы поворачиваем на запад, к виднеющейся впереди зеленой стене перевала. Сперва мы идем около двух километров по широкому сухому руслу Уканахос-Цхали, сплошь заваленному камнями. Некоторые из владельцев горных ботинок, особенно пострадавших в походе, ворчат:

 – Ну, вот! Опять «смерть ботинкам»... Этак наши подошвы, пожалуй, не дотянут до Пассанаури...

Но вот высоко на южном склоне ущелья показывается селение Чардили – знакомые плоские крыши и темно-серые стены, но башен здесь нет – в этом архитектура Пиракети отличается от Пирикити. Тропа покидает русло реки и начинает взбираться по северному склону.

Поднявшись метров на триста, тропа продолжает идти по косогору среди живописных рощиц, альпийских лугов и зарослей шиповника. Местность отличается удивительной красотой и мягкостью красок. Застывший в солнечной тишине воздух напоен ароматами трав и розовых венчиков шиповника. Волнистый рельеф склонов ущелья чрезвычайно разнообразен. Чередование расположенных на разной высоте разноцветных полей, пестрых душистых лугов и округлых крон деревьев, стоящих по одиночке или собравшихся в маленькие группы и перелески, придает всему пейзажу какую-то прозрачную, радостную многопланность. Невольно вспоминаешь мягкие и насыщенные светом фоны мастеров итальянского Возрождения. С нашей тропинки, забравшейся высоко по склону ущелья, с каждым ее поворотом открываются все новые и новые виды. В цветах шиповника, растущего вдоль тропы, гудят металлические жуки-бронзовки, многоголосый треск кузнечиков и жужжание пчел доносятся с убегающих вниз, по откосам, цветистых лугов. После величественных и суровых видов Пирикити ласковый ландшафт Пиракети кажется особенно чарующим.

В одном месте на тропе нам попадается источник, украшенный по хевсурскому обычаю шиферной плитой с вырезанной на ней надписью посвящения. Пока мы пьем кристальную холодную воду, Арсен разбирает надпись на камне.

 – «В память погибшего здесь на скачках храброго Мгелика Ликокели», – переводит нам Арсен надпись и объясняет от себя: – Ну, уж и отчаянный народ эти хевсуры – вот по таким кручам во время скачек они мчатся карьером, не считаясь ни с чем. Каждый год кто-нибудь из них гибнет во время скачек вместе с лошадью. А другие поминают потом его имя, проходя мимо источника –  и сами при первом же случае очертя голову бросаются на кручи.

Помянув храброго Мгелика кружкой воды из его источника, мы продолжаем наш путь по склону к виднеющейся невдалеке густой, кудрявой роще.

Эта роща и расположенные в ней древние хати Пудзис-Ангелози известны по всей Хевсуретии.

Несмотря на то, что мы видели уже не раз «священные рощи» и хати, Пудзис-Ангелози производит на нас громадное впечатление. Приютившись под сенью столетних деревьев, обросших длинными космами мха, окруженные кустами цветущего шиповника, сложенные из серых каменных плит древние здания хати кажутся какими-то фантастическими жилищами колдунов из средневековой легенды.

Выступающая вперед арочная ниша хати увешана колоколами разного размера и связками маленьких колокольчиков, некогда висевших на шее жертвенных животных, кровь которых была здесь пролита во время праздничных церемоний. Оглядевшись вокруг, мы видим, что тяжелые связки таких колокольчиков целыми гроздями развешаны на всех деревьях. Нанизанные на проволоку гирлянды колокольчиков и рога оленей и туров украшают арку и стены хати, взбираются высоко на ветви деревьев, прячутся в высокой траве у их подножья.

Глубокая тишина векового леса охраняет это укрытое от постороннего глаза языческое святилище. Кажется, что вокруг нет ни одной живой души. Но когда, вооружившись «ФЭДами», мы подходим ближе, чтобы глазом фотообъектива запечатлеть, это единственное в своем роде сооружение, неожиданно появляется один из служителей хати – «хатис-мсахури» – и начинает что-то сердито говорить Арсену. Оказывается, женщинам подходить к хати абсолютно воспрещается, а нам, мужчинам, хранитель хати разрешает подойти не ближе, чем на четыре-пять шагов. Нашей надежде посмотреть внутренность хати не суждено осуществиться. Сняв хати и рощу со всех возможных точек зрения, мы покидаем Пудзис-Ангелози и скоро снова выходим на солнечный простор горного склона.

Через два километра за рощей Пудзис-Ангелози показывается селение Уканахо. Пройдя селение, перед подъемом на перевал Пхитху-Геле, мы устраиваем часовой привал. Отдохнув и подкрепившись, начинаем последний на нашем маршруте подъем. Пхитху-Геле тоже относится к «пастбищным перевалам». Подъем на него не труднее, чем на Датвис-Джвари, но путь значительно длиннее, и лошадей приходится часто останавливать, чтобы дать им передышку. Тропинка вьется по склонам, спускается в ложбины, потом выходит на гребень, круто поднимающийся к виднеющемуся на вершине перевала туру.

Во время остановок мы оглядываемся на пройденный путь и видим, как селение Уканахо, боковые ущелья и вся оставшаяся внизу долина Уканахос-Цхали уходят в глубину провала, становятся маленькими и далекими. Прохладный ветерок обвевает наши разгоряченные лица, грудь дышит широко и свободно, ни с чем нельзя сравнить это восхитительное ощущение.

Горизонт перевала медленно, но неуклонно приближается, все четче и четче делаются контуры перевального тура. Перед самым гребнем перевала тропа уходит в глубокую щель, между двух склонов из выветрившейся глины и щебня. Последнее усилие – и мы выходим к туру, поставленному на перевальной точке – на высоте 2 970 метров.

С перевала открывается прекрасная панорама на хребты Хевсуретии, громоздящиеся тяжелыми складками на востоке. Изумрудная долина, по которой мы только что проходили, спускается громадным ковром к оставшейся позади Хевсурской Арагве. На отдых мы располагаемся вокруг тура. К нашему удивлению, идущий с нами погонщик вьюков никак не хочет подходить к туру и, подняв палец, внушительно говорит:

– Хати! Хати!

Оказывается, что и это невинное сооружение, поставленное для ориентировки переходящих через Пхитху-Геле путников во время тумана и непогоды, тоже является своеобразным хати. При ближайшем рассмотрении мы обнаруживаем в башенке тура глубокую нишу, в которой стоит грубо сделанное из камня распятье. На вершине башенки укреплены остатки какого-то разбитого каменного изображения – скорее всего предмета древнего языческого культа. Оба религиозных предмета мирно уживаются на одной башенке, превращая тур в хати.

Отсюда, с этой высоты, мы в последний раз смотрим на Хевсуретию. Спуск с перевала Пхитху-Геле на запад приведет нас в последнее на нашем пути хевсурское общество Бакуртхеви, которое, как и селение Джута, является выселками из «настоящей» Хевсуретии. Вокруг селений общества Бакуртхеви живут уже гудамакарцы – одно из горных грузинских племен, родственное мтиульцам и мохевцам.

Наше прощание с Большой Хевсуретией затягивается на целый час. Спешить ведь некуда – сегодняшний переход до селения Сакерпо короче обычного нашего дневного перехода – он укладывается в 18 километров. Но все имеет конец, и, бросив последний взгляд на страну ущелий, мы начинаем спуск с перевала. Спуск гораздо круче подъема – лошади скользят по щебенистой тропе и боком сползают по осыпям. Опять приходится держать их за повод и за хвост. Вскоре сухие откосы приводят нас к небольшому потоку, несущемуся вниз к селению Сакерпо. Потом тропа переходит на вершину спускающегося вниз гребня, начинается мелкий высокогорный лес, сменяющийся полями, и наконец мы спускаемся к расположившемуся на пологом склоне селению Сакерпо.

На противоположном склоне котловины, орошаемой верхними потоками реки Бакуртхеви, виднеется селение Горула. Эти-то два селения и составляют хевсурское общество Бакуртхеви. Ниже их по реке расположены уже селения гудамакарцев.

На краю Сакерпо, на ровной, поросшей травой площадке, мы разбиваем свой последний в Хевсуретии лагерь. Наш вьючник идет ночевать к своим знакомым в селение, а мы не торопясь принимаемся за приготовление ужина.

Погода прекрасная. Только над хребтом Савори и ведущим к Казбеги перевалом Бусарчили, как темный занавес, висят мрачные облака. Ничто не предвещает непогоды – облака не переходят через границу хребта.

В этот последний лагерный вечер в Хевсуретии мы долго засиживаемся у костра. Делимся впечатлениями о проделанном походе, вспоминаем Джуту, ночной марш в Кистани, сказочный замок Шатили и светлое Барисахо. По обычаю обсуждается и план путешествия на следующий год. Все мнения сходятся на том, что нужно будет посмотреть Дагестан – застывшее каменное море, виденное нами с Цролы далеко на востоке. Около двенадцати часов мы в последний раз забираемся в палатки. Завтра, в Пассанаури, мы будем спать уже на настоящих кроватях – в Доме туриста.

 

Глава тринадцатая

 

Зима среди лета

 

Глухой, темной ночью, около трех часов, мы просыпаемся от оглушительного шума. Вокруг нас грохочет, не переставая, гром, отражающийся эхом в горах. Не ослабевая и не усиливаясь, звук грома наполняет весь окружающий нас мир и длится минуту, другую. Голос соседа теряется в медном голосе рокочущей стихии, – яркие вспышки голубых молний освещают только его губы, которые хотят что-то сказать. Кажется, еще несколько секунд – и уши не выдержат этой адской волны звуков, но вдруг грохот мгновенно умолкает и настает зловещая, гробовая тишина. Оглушенные внезапным пробуждением, страшными раскатами грома и сменившей их неожиданной тишиной, мы, как зачарованные, молча смотрим, как на колышках, оставшихся от нашего костра, горят странные неподвижные огоньки. Тяжелые, неповоротливые мысли роятся в извилинах памяти, стараясь подсказать, что это за огоньки и откуда они кажутся такими знакомыми. И внезапно в воспоминаниях всплывает виденная в детстве картинка из книжки «Чудеса природы». Ну, конечно, ведь это же огни «святого Эльма»...

Но подавленное сознание воспринимает только мертвую тишину, окутавшую нас со всех сторон. Не нарушаемая ничем, она продолжается несколько минут, потом где-то в окружающих котловину горах рождается неясный, глухой шум. С роковой неотвратимостью он растет, ширится, надвигается на нас. Еще несколько секунд – и на наш лагерь обрушивается дикий ливень. Порывы ветра рвут наши палатки, крупный град молотит по полотнищам. Со всех сторон пляшут, свистят и воют вырвавшиеся из ада демоны стихий. В голове проносятся обрывки виденных когда-то картин легендарного всемирного потопа, гибели Помпеи... Чувствуешь себя бессильным перед взбесившимися силами вихря и воды. Под этим яростным напором палатки начинают сдавать, сверху и снизу нас заливают потоки холодной воды; как тонкая кисейная тряпка, промокает даже брезентовый пол палатки и «непромокаемые» спальные мешки. В палатках растут и ширятся холодные лужи; по спине бегут ручьи. Наконец палатки не выдерживают, и на нас валятся мокрые полотнища. Теперь однако это безразлично, так как внутри палаток все перемешалось – мокрые вещи и мокрые люди.

Внезапно ливень прекращается, снова настает тишина. Кое-как мы выбираемся из палаток и оказываемся... на снегу. Вокруг нас всюду зима. Склоны гор, выступающие во мгле намечающегося утра, плоские крыши Сакерпо и вся земля вокруг нашего лагеря белы от снега и смерзшегося града. Возле снесенных палаток лежат целые пласты льда и наметенные ураганом сугробы. Всюду, насколько хватает глаз, в сером призрачном полусвете, среди клубящихся клочьев облаков, белеют сплошные снежные поля. Где мы – в тундре зимой или в июле месяце на Кавказе?..

Но думать некогда: холодно так, что начинают мерзнуть руки. До утра еще долго, сидеть бессмысленно, в мокрых палатках и на снегу спать нельзя. С большим трудом мы разжигаем костер и пытаемся согреться и просушить выжатую кое-как одежду. К счастью, мы знаем, что в благодатном климате гор после такой переделки не бывает даже насморка...

Утром показавшееся из-за хребта Салаго солнце освещает неожиданную и грозную картину: на всех окружающих хребтах лежит снег; казавшиеся вчера тоненькими струйками ручейки превратились в черные, свирепые водопады, с ревом низвергающиеся со скал. По всем дорогам, тропинкам и улицам селения несутся бешеные потоки, устремляющиеся вниз, в реку Бакуртхеви. На черную вздувшуюся пучину реки даже смотреть страшно – покрытые клочьями белой пены ее яростные потоки поглотили все русло и штурмуют отвесные скалы склонов. Среди всего этого потопа печальными руинами лежит наш разрушенный лагерь.

Едва только мы принимаемся за разборку палаток и вещей, надеясь подсушить их под лучами выходящего из-за туч солнца, как нас постигает новое испытание. Из селения приходит наш вьючник и категорически заявляет, что теперь на Пассанаури пройти нельзя и что он от договора отказывается. Никакие уговоры не помогают – приходится заплатить ему половину суммы и искать вьючных лошадей до Пассанаури в Сакерпо. Что идти ущельем невозможно, нам совершенно ясно, но мы надеемся, что можно будет пробиться к Пассанаури верхом, по склону ущелья.

Не теряя времени, мы с Арсеном отправляемся в селение искать лошадей. Но на все вопросы Арсена хевсуры качают головой и, указывая на вздувшуюся реку, категорически заявляют:

– Ара! Ара! (Нет, нет!)

Так ни с чем и возвращаемся мы в лагерь. А в это время из-за хребта опять накатывается черная туча, горы сотрясаются громом, и на нас снова обрушиваются потоки воды с градом. Схватив кое-что из подсохших за утро вещей, мы прячемся в ближайшем к лагерю недостроенном здании школы.

Надежды на лучшую погоду на сегодня нет никакой. В зеленовато-желтом грозовом мраке клубятся низкие тучи, беспрерывно блестит молния, низвергаются тяжелые каскады воды. Теперь нам отрезано и отступление на Барисахо. Хуже всего то, что никто не может сказать, надолго ли испортилась погода. Ненастье может затянуться, и мы застрянем в Сакерпо на несколько дней.

Когда ливень ненадолго затихает и мы выглядываем из своего убежища, мы раньше всего видим двух мокрых хевсур и покрытую грязью лошадь. Скользя по грязи и спотыкаясь, они поднимаются по одной из узких улиц селения. Арсен окликает путников. Происходит энергичный разговор, во время которого хевсуры, повернувшись лицом к ущелью Бакуртхеви, несколько раз потрясают в воздухе кулаками и ругаются. Для того, чтобы это установить, не нужно знать грузинского языка, – интонация и жесты путников говорят сами за себя. Наконец они скрываются в одном из дворов, и Арсен объясняет:

 – Говорят, что пытались утром пробраться на Пассанаури. Едва ноги унесли из ущелья и чуть не утопили лошадь...

Делать нечего. Кое-как мы свертываем свой мокрый лагерь и стучимся в первый же дом, прося приютить нас на ночь. Гостеприимные хозяева сейчас же широко раскрывают двери, помогают внести вещи и разжигают железную печку, недавно привезенную из Пассанаури. За окном опять сверкает молния и гремит гром.

Укрытые от разбушевавшихся сил природы, мы испытываем счастливое чувство первобытного человека, впервые спрятавшегося от бури в случайно встретившейся надежной пещере. Комната сакли далека от того, чтобы в ней можно было расположиться со всеми удобствами, но сейчас она кажется нам верхом совершенства. Громадное количество всевозможной утвари – корзин, ларей, сельскохозяйственных инструментов, каких-то жердей, связок лыка, шкур и ковров – заваливает полутемную саклю, разгораживая ее на отдельные крошечные уголки.

Наш хозяин – уже пожилой хевсур – сидит около печи, покуривая короткую трубочку, и с интересом посматривает, как мы разбираем и сушим вокруг печи свои вещи. Его жена и дочь, семнадцатилетняя Натула, в традиционном расшитом бисером кокошнике – «кокоби» – хлопочут по хозяйству.

Вечером около приветливой печки устраивается целый пир. В одном из соседних домов мы покупаем барашка. Хозяева угощают сыром. Громадное деревянное блюдо с шашлыком, украшенным замечательной острой и душистой хевсурской травкой «цгимой», ставится прямо на пол; все мы рассаживаемся вокруг него на низких широких скамьях. В гости к нашему хозяину приходит его приятель и приносит неизбежную араку. За ужином развеселившийся хозяин заявляет самым решительным тоном:

 – Пусть хоть все ущелье затопит, все равно возьму завтра лошадей, а проведу вас в Пассанаури.

Подкрутив пушистые усы, его приятель говорит:

 – И я с тобой пойду! Пусть каждый из нас ведет по одной лошади!..

Боевой вид наших новых знакомых и решительность, с которой они выражают свое намерение пробиться на Военно-Грузинскую дорогу, зажигают в нас искру надежды. Может быть, и пройдем!..

Наши туристки ведут оживленную беседу с хозяйской дочерью – Натулой. Разговор ведется при помощи нескольких грузинских слов, жестов и улыбок, тем не менее собеседницы очень довольны беседой. Подсевший к ним Арсен дает возможность расширить рамки разговора. Выясняется, что Натула уже два года как выдана замуж, но муж нарушил хевсурские обычаи и почему-то до сих пор не явился за молодой женой. Но задорная сероглазая Натула отнюдь не огорчается этим обстоятельством и говорит:

 – Все равно, если даже и придет, осенью уйду в Душети учиться!..

Вести о школах, стремление к новой жизни глубоко проникли в глухие хевсурские ущелья, и молодое поколение этой плененной горами страны уже не может и не хочет удовлетворяться тем, чем жили их отцы и деды. Среди сохранившихся еще в стране ущелий «священных рощ» и хати, среди темных и дымных саклей и башен всюду тянутся к свету и солнцу ростки новой, счастливой жизни.

Они видны всюду – они в сознании людей, в веселой болтовне маленького джутинца Ираклия, в широких планах шатильских активистов и в том спокойном и полном достоинства сознании своего равенства, с которым говорит о своей учебе хевсурская девушка Натула.

 

Глава четырнадцатая

 

Возвращение

 

Рано утром, чуть свет, мы просыпаемся от ритмического грохота, раздающегося где-то прямо над нашими головами. Прежде всего приходят на память ощущения прошлой грозовой ночи. Но вскоре мы понимаем, в чем дело; вчера вечером мы устроились спать на полу под громадным ткацким станком, а трудолюбивая хозяйка с восходом солнца принялась за работу. Нимало не смущаясь нашим присутствием, она колотит деревянным гребнем по ткани, укрепляя полоску вытканного сукна. Впрочем, упрекнуть ее в намеренной невежливости никак нельзя, – все ее семейство, привыкшее к постоянному шуму станка, беспробудно спит тут же рядом. Очевидно, хозяйка просто не могла предположить, что наш слух окажется более нежным.

Однако пора вставать. Быстро одевшись, мы прежде всего выходим на крыльцо. Погода сегодня как будто лучше, – между облаков проглядывает солнце, по склонам гор поднимаются обрывки ночного тумана. Вода в потоках немного спала, но они еще ревут и имеют вид бурных и грозных стремнин. Наш хозяин не отказывается от своего вчерашнего решения, и мы начинаем собираться в путь.

Но не тут-то было! Когда сборы кончены, является приятель нашего хозяина – вчерашний хевсур с пушистыми усами – и, вынув из-под бурки бутылку араки, предлагает выпить за благополучный переход. Являются еще два старика, и возлияние затягивается. За выпитой бутылкой появляется другая, за тостом идет тост... Приятель нашего хозяина, видимо, является «любителем этого самого» и рад воспользоваться случаем. Ни мы, ни Арсен ничего не можем сделать. Наконец хозяйка и Натула решительно убирают недопитую бутылку и приносят главе семейства бурку и войлочную шляпу. Пока он облачается и церемонно прощается с женой, стремительная Натула куда-то исчезает и вскоре возвращается, ведя двух лошадей с вьючными седлами. Подталкивая медлительного отца, Натула торопит с погрузкой. Скоро соединенными усилиями мы укрепляем вьюки на седлах и, распрощавшись с хозяйкой и с чудесной представительницей молодой Хевсуретии, трогаемся в путь. Спускаясь по косогору к подножью селения, наш хозяин и его приятель, ведущие лошадей, подозрительно пошатываются, но вскоре слабый хмель араки выветривается из их голов, и они приходят в себя.

Выйдя за пределы селения, мы сейчас же убеждаемся, что, несмотря на хорошую погоду, переход будет очень сложным. Река бурлит. С каждой возвышенности с шумом несутся бурные потоки черной воды. Тропа, в обычное время хорошо разработанная до самого Гудамакарского ущелья, исчезла. Местами склоны и берега реки обвалились, среди камней торчат вырванные с корнем деревья и кустарники. Никаких следов дороги не существует – идти приходится там, где это более или менее возможно. По одному склону ущелья долго идти нельзя, – река подмыла берега, и мы упираемся в отвесную стену. Здесь у первого брода, против селения Бакурткари, мы останавливаемся в нерешительности – снимать или не снимать ботинки. Убедившись, что это бессмысленно и далеко не безопасно, мы решительно входим в воду не раздеваясь. Даже здесь, в верховьях реки, переход брода оказывается весьма сложным – приходится перебираться стоя лицом против течения, крепко упираясь ногами в дно и все время прощупывая путь альпенштоками.

В селении Бакурткари нас ждало необычайное зрелище. Подойдя к крайним домам селения, мы увидели, что все жители высыпали из домов и, возбужденно переговариваясь и жестикулируя, смотрят куда-то вверх, по склону ущелья. Вдруг на склоне показался быстро бегущий вниз баран, а на некотором расстоянии от него стремительно двигалось какое-то серое пятно. Толпа людей подняла невообразимый шум и свист. Серое пятнышко на горе остановилось, и, всмотревшись, мы увидели, что это не пятно, а какое-то животное, похожее издали на собаку.

 – Мгелика, мгелика!! – завопила толпа.

И серая собака, оказавшаяся не чем иным как волком, испугавшись, бросилась наутек. Под шум и свист толпы, перепуганный баран шариком скатился по склону и бросился в первый попавшийся двор. С гиканьем и криками выхватив кинжалы и на ходу срывая с плеч ружья, мужчины бросились бегом в гору – преследовать волка.

Пока они не скрылись из виду, им вслед неслись неистовые ободрительные крики женщин и ребятишек, оставшихся в селении. В ажиотаже и сумятице мы едва удержались от того, чтобы не броситься вместе со всеми в погоню за дерзким хищником.

Первым бродом у Бакурткари начались бесчисленные переходы реки, которые нам пришлось преодолеть за этот день. Сперва мы их считали, но потом, сбившись со счета где-то около третьего десятка, бросили бесполезную статистику.

Вымокнув при первой переправе, мы уже перестали обращать внимания на холодную воду и не задерживаясь, входили с берега в реку.

 – Внимание! Туристы-амфибии совершают очередной переход с тверди в хлябь... – провозглашал головной, и мы бултыхались по колено и по пояс в черную воду.

Постепенно шутки стали реже, а вскоре и вовсе прекратились. Чем ниже по ущелью, тем труднее и опаснее становились броды. Бурное течение валило с ног, по ногам били увесистые камни. Стремительный вихрь потока вымывал из-под ног щебень и гальку. Приходилось переходить по двое, крепко взявшись за руки. Самым опасным моментом было искушение посмотреть вниз – на несущиеся струи воды. От этого начинало рябить в глазах, ноги наливались свинцом, в сверкающем вихре начинали вертеться скалы и склоны узкого ущелья...

 – Выше головы! Смотреть на противоположный берег! – раздавалась то и дело команда на переправах.

Нескончаемо длинным кажется этот «земноводный» переход, и кое-кто из нас спрашивает, когда же будет передышка. Но вот ущелье Бакуртхеви кончается – в раструбе его склонов виднеется лесистый склон широкого Гудамакарского ущелья. Впереди река Бакуртхеви стремительно бросается в объятия Черной Арагвы, и на другой стороне реки виднеется полоска колесной дороги. Там кончатся наши злоключения. Однако, прежде чем туда добраться, нужно будет преодолеть еще самый бурный, самый широкий и опасный брод – через Черную Арагву.

Перед этим решительным испытанием мы решаем устроить привал на маленькой зеленой полянке. Едва мы успеваем закончить свой летучий завтрак, как нас нагоняетMsoNormal компания из трех мужчин и женщины с вьючной лошадью.

Оказывается, это – гудамакарцы, возвращаются к себе домой с поминок какого-то родственника, умершего в одном из селений ущелья Бакуртхеви. Компания гудамакарцев вместе с нами подходит к последнему, грозному броду.

Наши хевсуры и гудамакарцы долго исследуют реку и ищут более или менее подходящее для переправы место. Наконец они останавливаются на одном участке русла, который их, видимо, удовлетворяет. Преимущества этого места перед другими нам, стоящим на берегу, совсем не ясны. Здесь, так же как и влево и вправо, Черная Арагва – сегодня полностью оправдывающая свое название – мчит широкую пенистую массу ревущей воды. В отдельных местах струи потока бурлят на более мелких перекатах, в других местах над громадными глыбами валунов взлетают вверх седые хлопья пены и целые фонтаны воды.

Первыми входят в воду гудамакарцы. Держась друг за друга и за лошадь, проваливаясь по пояс в воду, они наконец благополучно перебираются на другой берег. Потом один из них, разгрузив лошадь, возвращается помочь нам. С большой осторожностью мы двигаемся в воде, образовав плотную группу. На середине реки течение настолько стремительно, что устоять на ногах в одиночку может только привычный к этим местам горец. Стоит только кому-либо из нас оторваться от товарищей, потерять равновесие и упасть, как он будет размолот рекой, словно зерно в кофейной мельнице. Но сила коллектива упорно борется с рекой, и, наконец, главные буруны центрального русла остаются позади. Передавая женщин с рук на руки «по цепочке», мы выбираемся на правый берег. Последний брод побежден.

Прежде чем идти дальше, мы выжимаем мокрую одежду и выливаем из ботинок воду. Невдалеке от места нашей переправы расположено гудамакарское селение Чимчио. В селении виднеются белые двухэтажные дома европейского типа – отсюда только двенадцать километров до культурной магистрали – Военно-Грузинской дороги.

Немного отдохнув, мы двигаемся дальше. Отсюда, по правому берегу Черной Арагвы до самого Пассанаури, ведет хорошая колесная дорога, после хевсурских троп и скал кажущаяся нам гладким паркетом.

Последние километры пути мы проходим почти незаметно и в спускающихся сумерках входим в Пассанаури. Оживленные улицы освещены электричеством, бойко идет торговля в магазинах и кафе, из летнего сада-ресторана доносятся звуки джаза, с ними смешиваются гудки снующих по шоссе автомобилей. Завтра и мы, пожав в последний раз руку нашего проводника и друга Арсена, отправимся на автобусе в столицу Грузии – Тбилиси. Путешествие наше по горам и ущельям Хевсуретии окончено.

Школа в сел. Барисахо

Хати в «священной роще»

Вид на Шатили с юга

Школьница Бечетта с бабушкой

Хевсурки в селении Джуты

Башня в селе Муцо