Материал нашел и подготовил к публикации Григорий Лучанский
Источник: Власов К., В Комсомольск! Издательство ЦК ВЛКСМ Молодая Гвардия, 1939 г.
В очерке К.Власова «В Комсомольск!» кратко описан лыжно-пеший переход пяти рабочих завода «Карболит» по маршруту Орехово-Зуево — Москва — Комсомольск-на-Амуре, совершенный в январе-июне 1936 года. В очерке рассказывается о подготовке к переходу, разработке маршрута, распределении обязанностей, экипировке и питании участников. Описан график движения. Анализируется разница передвижения на лыжах с жесткими креплениями и в пьексах, предлагается конструкция обуви для пешего хода. Описан способ починки пьекс на маршруте. Рассказывается о методах борьбы с пургой и низкими температурами: защита лица, рук и ног от обморожений, а также лечение обморожений. Также автор сообщает об опасностях движения на лыжах по железнодорожному полотну и о трудностях перехода с движения на лыжах на пеший ход. Анализируется состояние здоровья участников перехода.
Кроме того, в очерке содержится рассказ о жизни переселенцев в Еврейскую автономную область и о строительстве г. Комсомольск-на-Амуре.
От издательства
Предлагаемая читателю книжка «В Комсомольск!» — это путевые заметки об одном из самых замечательных переходов, которые когда-либо совершали советские физкультурники. Пять комсомольцев Орехово-зуевского завода «Карболит» на лыжах и пешком пересекли всю нашу необъятную родину с запада на восток.
1 января 1936 года отправились они из Москвы в этот далекий и трудный путь, а 11 июня, полгода спустя, их радостно встречали у финиша люди самого юного города нашей страны — Комсомольска-на-Амуре. 9 420 километров по родной стране прошли отважные физкультурники. Путь их лежал через Уральские хребты, через открытую Барабинскую степь с ее страшными буранами, через таежную глушь Забайкалья. Метели и бураны, шестидесятиградусные морозы и весенние паводки создавали, казалось, непреодолимые препятствия. Но храбрая пятерка, полная воли к победе, преодолела все трудности и вышла победительницей в этом трудном переходе.
Переход отважной пятерки показал, что наша молодежь — крепкая, здоровая, способная проявить большое мужество и отвагу, преодолевать трудности.
Переход орехово-зуевских комсомольцев был проведен в честь X съезда ВЛКСМ. Он имел большое значение для физкультурного движения нашей страны. Вслед за переходом отважной пятерки были организованы лыжные дальние и ближние переходы физкультурников городов Красноярска, Иркутска, были проведены дальние походы на лыжах Красноярск — Ачинск, Улан-Удэ — Иркутск, физкультурники Дулевского завода №3 совершили переход на родину стахановского движения, в Донбасс.
Пятеро смелых комсомольцев еще раз подтвердили делом мудрые слова товарища Сталина — нет таких крепостей, которых большевики не могли бы взять.
За проявленную отвагу и героизм правительство наградило участников перехода орденами «Знак почета».
Автор настоящей книги — К. Власов — непосредственный участник и командор этого грандиозного перехода.
Старт
1 января 1936 года. Москва. Стадион юных пионеров. Небо задернуто сплошным пологом туч. Моросит дождь.
Мы, комсомольцы Орехово-зуевского завода «Карболит», — Василий Аборкин, Виктор Сидоров, Владимир Моисеев, Михаил Астафьев и Константин Власов — стоим на старте грандиозного пешелыжного перехода по маршруту Москва – Комсомольск-на-Амуре. Физкультурники, рабочие и работницы московских заводов пришли проводить нас. С трибуны несутся напутственные речи, знатная стахановка Маруся Виноградова говорит: «Идите, товарищи, так же хорошо, как мы работаем!..»
Оркестр заиграл походный марш, мы идем в колонне физкультурников московских заводов. Мокрый снег брызгами разлетается из-под лыжных ботинок. Переход начался...
С тех пор прошло больше двух лет, а, кажется, это было совсем недавно. Мы шли в мороз, в дождь, в пургу, ночью, по безлюдной степи и глухой тайге... Нет, лучше рассказать все сначала.
В те дни шла подготовка к X съезду ВЛКСМ. Комсомольская организация завода «Карболит», воодушевленная подвигами отважных советских летчиков-полярников, смелыми подъемами в стратосферу, решила отметить съезд ленинского комсомола лыжно-пешим переходом по маршруту Москва — Комсомольск-на-Амуре.
Мысль о дальнем переходе была с энтузиазмом подхвачена рабочей молодежью нашего завода.
Многолюдно и шумно было в комитете комсомола, когда обсуждался вопрос о том, кого включить в число участников перехода. Десятки лучших физкультурников добивались этой чести. Выбор пал на нашу пятерку.
Но даже после того, как вопрос был уже решен, многие неугомонные комсомольцы продолжали приходить в комитет и упорно добиваться, чтобы их зачислили в команду.
Меня комитет комсомола назначил командором перехода.
Прежде всего, мы распределили обязанности между участниками. Мише Астафьеву больше всего подходила работа завхоза. Он физкультурник с раннего детства, большой энтузиаст лыжного спорта и, кроме того, обладает немалым жизненным опытом.
Получив назначение, Миша Астафьев тотчас же отправился в Москву закупать для нас обувь, обмундирование и запасы ремней и креплений к лыжам. Десять пар финских лыж и пятнадцать пар полугорных, так называемых «муртомаа», Миша разослал на базы в крупные города, лежавшие на нашем пути.
Были закуплены мясные и рыбные консервы, хлеб, масло, шоколад, сахар и конфеты. Все это мы разложили по рюкзакам участников перехода. Вес провизии и одежды на первом этапе не превышал 12 килограммов на каждого.
Володя Моисеев стал связистом. Он — химик-лаборант, комсомолец. На него было возложено ведение всей корреспонденции и дневника. Он же должен был в пути предупреждать о нашем приходе и о подготовке для нас ночлега.
Идея нашего перехода, о котором были даны сообщения в газетах, волновала широкие круги советской молодежи. К нам стали поступать письма с просьбами о включении в нашу команду. Многие интересовались тем, как мы готовимся. Володя Моисеев отвечал на все эти письма.
На Виктора Сидорова возлагалось ведение путевого журнала. Местные советские органы должны были делать в журнале отметки о времени нашего прибытия и отбытия. Путевой журнал — это важнейший официальный документ перехода.
Для нашего перехода необходимы были подробные географические карты. Удалось достать хорошие карты всех краев и областей, кроме... Московской области. Но в этом не был виноват наш маршрутист Сидоров: карт Московской области не оказалось в продаже. При составлении графика перехода приходилось учитывать многое. Нас ждали вьюги и обильные снегопады на первом этапе, ледяные ветры и лютые морозы Западной Сибири, таежная глушь Забайкалья, летняя жара и дожди Дальневосточного края.
Предстояло пройти 9 420 километров. Этот путь был разбит в нашем графике на восемь этапов и уложен в 132 ходовых дня. Вместе с днями отдыха это составляло около полугода. Полгода напряженной борьбы с трудностями, подстерегавшими нас в пути!
Вася Аборкин был политруком перехода. В пути нам предстояло провести большую массово-политическую работу с населением.
Необходимо сказать несколько слов и о нашем квартирьере — товарище Савченко. Его выделил в помощь нам Московский комитет комсомола. Товарищ Савченко был участником большого лыжного перехода Бочкарево — Москва и мог оказать нам большую помощь своим опытом.
Савченко ехал по железной дороге и встречал нас в городах. В его обязанность входило следующее: подготовка ночлега, бани, медосмотры, он сдавал в стирку белье, отдавал в ремонт обувь и выполнял функции нашего врача и культурника. Товарищ Савченко прекрасно умел делать массаж, организовывал нам теплые ванны для ног, после которых быстро проходили все ссадины и потертости. Играл он почти на всех музыкальных инструментах и с замечательным уменьем создавал уют во время нашего отдыха после трудных переходов.
В середине декабря, за полмесяца до старта, мне как командору пришлось выступить на совещании в Московском комитете с докладом о готовности к переходу. На совещании присутствовали мастера спорта.
Некоторые из них выразили сомнение: смогут ли рядовые рабочие-физкультурники осуществить этот грандиозный переход.
— Было бы правильнее, — говорили они, — поручить это дело более опытным людям.
Наша хорошая подготовка, упорная и кропотливая работа над графиком дали нам возможность доказать, что мы отлично разобрались в условиях перехода, и на этом совещании мне без труда удалось отстоять наш замысел.
...Дождь, начавшийся еще во время старта в Москве, сопровождал нас в продолжение двух дней. На лыжах идти при такой погоде невозможно — снег прилипает к ним, как густо заваренный клейстер. Но и без лыж не лучше. Проваливаемся в талый снег почти до колен.
Со Стадиона юных пионеров мы вышли в 3 часа дня, поэтому в первый день прошли всего 22 километра и заночевали в Люберцах.
На следующий день поднялись задолго до рассвета. Утренняя физическая зарядка помогла быстро согреться и разогнать сонливость. Завтрак занял не более десяти минут, и мы отправились в путь.
До станции Куровской надо было пройти 67 километров. Наш связист Володя Моисеев с вечера предупредил начальника станции о нашем прибытии, и тот обещал подготовить ночлег.
Идем по шпалам. Неровный шаг хотя и утомляет, но все же это лучше, чем шагать по воде.
От путевого обходчика узнаем, что накануне этим же путем прошла команда девушек-лыжниц московского Электрозавода.
Мы слышали о них в Москве. Команда девушек стартовала также со Стадиона юных пионеров, но на четыре часа раньше нас. Их маршрут – до Тюмени. Мы будем идти по их горячему следу.
Прошагав по шпалам около 45 километров, мы свернули на проселочную дорогу. Она вилась среди кустов и мелкого ельника. Снег на ней твердый. Идти легче, чем по скользким шпалам.
Встречные колхозники подтвердили, что мы идем правильно и до Куровской остается около двадцати километров. Они указали, как надо идти дальше.
Но когда вам указывают дорогу, надо помнить, что указывающий представляет себе один, знакомый ему путь и упускает из виду, что незнакомого человека на этом пути поджидает много неожиданностей. Сделав где-то неправильный поворот, мы далеко ушли в сторону и вместо двадцати прошли около пятидесяти километров.
Поздно вечером, когда мы выбрались, наконец, к железнодорожному полотну, самые младшие из нас — Витя Сидоров и Володя Моисеев — уже еле держались на ногах.
В этот день мы сделали около ста километров, пробыв в пути восемнадцать часов. В Куровскую пришли ночью. Такой переход пешком по лесным дорогам с лужами и рытвинами да еще глубокой ночью, не предусматривался никаким графиком.
На станции нас ожидали заботливо приготовленные постели. После плотной еды и чая настроение у ребят поднялось, усталость начала быстро проходить.
Нам сообщили, что в Куровской ночует команда девушек с Электрозавода. Часов в 8 утра, пока ребята спали, мы с Володей Моисеевым решили проведать «тюменцев», как мы прозвали команду девушек. Но мы опоздали. Они поднялись очень рано и уже отправились в путь.
Удастся ли нам встретиться с ними? До Комсомольска-на-Амуре в пять раз дальше, чем до Тюмени. Поэтому и темпы у нас разные. График нашего перехода составлен с расчетом на постепенное ускорение движения. На первом этапе — до Казани — мы не собирались идти быстро.
Из Куровской выходим около 12 часов дня. Делаем это как исключение. По намеченному распорядку мы должны вставать на лыжи в 5-6 утра, в полдень делать часовой перерыв на обед и затем идти до 10-11 часов вечера.
Нас радует погода. Снег начинает подмерзать. Легко проходим десятки километров.
Приятный мороз слегка пощипывает щеки. По сторонам тянется темный, молчаливый лес. Вдруг видим надпись на снегу вдоль дороги: «Москва—Тюмень. Команда Электрозавода». Надпись еще свежа. Девушки прошли здесь несколько часов назад. Наверное, они знают о нашем переходе.
Через несколько километров читаем новую надпись: «Попробуйте, догоните нас!..»
Ого, они не только знают, они подсмеиваются над нами! Виктор Сидоров начинает горячо доказывать необходимость перегнать команду электрозаводовцев. Наш маршрутист слишком легко отказывается от намеченного маршрута и от графика. Володя Моисеев возражает против состязания, но утверждает, что мы можем без труда догнать девушек. К тому же было бы интересно увидеться с ними, поделиться впечатлениями.
Действительно, если мы увеличим, как мы подсчитали, наши дневные переходы километров на десять против графика, то дня через три без труда догоним команду Электрозавода. Однако остальные участники перехода возражают против форсирования марша на первом этапе.
И все же... мы невольно начинаем нажимать. «Плестись в хвосте» у «тюменцев» никому не хотелось.
После трудностей движения по мокрому снегу мы испытываем наслаждение от лыжной пробежки по прекрасной дороге. Ночевка у нас намечена в Шатуре, всего в 60 километрах от Куровской. Можно сделать этот переход шутя.
Но все дело испортило жесткое лыжное крепление. Начали лопаться носковые ремни. А потом полетели и щечки динамовского крепления — недоброкачественный металл сделался на морозе хрупким.
Было совсем уже темно, когда мы подошли к Шатуре. У здания клуба, несмотря на поздний час, нас встретили физкультурники и рабочие Шатурской электростанции. За товарищеским ужином совершенно забылись усталость и трудность пути. Через полгода, когда мы вернулись из нашего похода, мы узнали, что наша встреча с шатурской молодежью не прошла даром: они после этого организовали молодежный дальний лыжный переход.
После прекрасного ночлега в Шатуре мы со свежими силами двинулись к станции Нечаевской. На снегу мы опять увидели надписи «тюменцев»: «Куда уж вам!», «Не думаете ли вернуться?» — издевались задорные девчата. Действительно, расстояние между нами не уменьшилось.
Досада наша обрушилась на лыжные крепления, и мы твердо решили, что в Казани перейдем на пьексы.
Радушно приняли нас в Нечаевском колхозе «Большевик». Интерес к переходу повсюду огромный. У каждого из нас на груди красные ленты с надписью «Орехово-Зуево — Москва — Комсомольск-на-Амуре. 9 000 километров».
Во многих деревнях тогда еще не знали о городе Комсомольске. Поэтому нам много раз приходилось повторять рассказ о городе, построенном руками комсомольцев в глухой тайге, среди непроходимых болот.
И вдруг в Нечаевской нам встретились люди, которые знали о Комсомольске-на-Амуре не меньше нашего. Это были пионеры из Гуся-Хрустального. Они услышали по радио о нашем переходе и решили, во что бы то ни стало, повидаться с нами. Они проявили огромную настойчивость и убедили вожатого и директора школы, чтобы их отпустили в Нечаевскую для встречи с нами.
Едва мы начали рассказ о Комсомольске, как ребята стали перебивать, и нам пришлось выслушать от них подробную историю этого чудесного города.
Потом говорили о подробностях нашего путешествия. Пионеры расспрашивали, как мы пойдем через тайгу, не боимся ли мы и что будет... если нам встретятся волки...
Небо хмурое. Ни малейшего ветерка. Синички на деревьях нахохлились и не торопятся улетать при нашем приближении.
— Знаете, почему они не особенно веселы сегодня? — говорит Виктор Сидоров. — Будет метель...
На одной из остановок смотрю на часы: без четверти два.
— Вот тебе и синицы, — говорю я Сидорову. — Где же твоя метель?
— Посмотрим, — отвечает он.
К трем часам черная туча заволакивает небо. Ветер вздымает кверху горы снежной пыли. Я ничего не вижу из-за бешеного снежного вихря.
— Ребята, — кричу я изо всех сил, — не сбивайтесь в сторону!..
Ответа нет. Пытаюсь еще и еще раз перекричать вьюгу, но бесполезно.
Меня охватывает тревога: а что, если товарищи потеряли друг друга и идут наугад, в разные стороны?
Снимаю с руки варежку и стараюсь нащупать под снегом дорогу. Нахожу твердую укатанную поверхность. Это меня успокаивает.
С трудом двигаюсь вперед. Лыжи тонут в рыхлых сугробах. Ветер обжигает лицо.
Вдруг мне кажется, что я слышу голос. До моего слуха доносится только заглушаемый ветром звук: «А-э-о-эй!»
Но, может быть, это только обман слуха, и я принимаю вой вьюги за крик человека.
Острый ветер пронизывает все тело. «Ничего, согреюсь, — говорю я себе, — только бы не сбиться с дороги».
Вдруг лыжи увязают в глубоком сугробе. Я совсем теряю направление. Ветер встает передо мной, как враг, который хочет уничтожить меня, забросать снегом. Изо всех сил работаю ногами и руками. Снег ослепляет меня, сечет лицо, ветер останавливает дыхание.
Вот опять долетает крик: «А-э-о-эй!»
Делаю несколько быстрых перебежек и вдруг встречаю неожиданное препятствие. Слышу окрик, меня охватывают чьи-то руки: оказывается, я наткнулся на товарищей.
Почти целый час пробивались мы сквозь пургу, думая, что потеряли друг друга. К счастью, никто не сбился с дороги.
Идем дальше уже не цепочкой, как обычно ходят лыжники, а рядом. Так лучше - никто не отобьется.
Вьюга преследует нас почти до самого Арзамаса.
В Арзамасе встречаемся с нашим квартирьером Савченко. Он одобряет наше намерение отказаться от жесткого крепления и перейти на пьексы и обещает к приходу в Казань все подготовить.
Метели свирепствуют несколько дней. Скоро Казань. Последняя ночевка в чувашском селе Урмар — и 800 километров будут позади.
До цели больше восьми с половиной тысяч километров. Путь далекий... В пути мы иногда переставали думать о конечной цели, о Комсомольске. Когда нас обгонял поезд с надписями на вагонах «Москва — Омск», начинало казаться, что наши ноги не выдержат этих тысяч километров.
Но чем больше мы втягивались в ходьбу, тем яснее ощущали, что наши силы растут. У ребят начинало проявляться боевое нетерпение. Приходилось спорить, сдерживать их, говоря, что нам важен не только сегодняшний день, но и завтрашний и что у нас впереди еще почти 9 тысяч километров пути и надо беречь силы.
Последний переход до Казани имел для нас особый смысл: он завершал не только победу сегодняшнего дня, но и первый этап перехода — двенадцать дней пути.
Пройденные 800 километров явились как бы пробой сил. Результат оказался хороший, и это укрепило уверенность в выполнимости нашего плана.
Из Урмара выходим в 4 часа утра. Метель стихла. До Казани 86 километров. К 8 часам утра небо очистилось, но только на горизонте остаются темные облака с разорванными краями. В воздухе кружатся мельчайшие ледяные иглы. Тихо. Но мы недоверчиво относимся к этой тишине.
Если бы не жесткое крепление, беспрестанно требующее ремонта, и не динамовские ботинки, мало пригодные для больших лыжных переходов, мы продвигались бы с большей скоростью. На половине пути останавливаемся, чтобы забинтовать стертые до крови пальцы ног. Сказывается плохое качество обуви.
Темные облака постепенно приближаются. Начинает сыпаться снег. Вскоре белая пелена застилает горизонт. Скользим на лыжах навстречу снежной метели. Порывы ветра усиливаются, и уже трудно разобраться, откуда движется буря. Ветер, кажется, налетает со всех сторон. Снежные вихри взвиваются из-под ног и обрушиваются сверху. Но вот метель проходит. Проясняются дали, и мы снова быстро скользим вперед и вперед. Снег легким пухом разлетался из-под лыж.
Вспоминаем о девушках с Электрозавода. Как-то они справились с метелью? Возможно, что мы еще встретим их в Казани...
Около шести часов вечера начинаем различать бледное зарево над горизонтом. А через полчаса уже видим широко разбросанные огни столицы Татарской республики — Казани!
В Казани вместе с квартирьером Савченко нас встретил товарищ Пантюшев, член комитета комсомола завода «Карболит».
После радостных приветствий и крепких рукопожатий Пантюшев сразу делается серьезным и говорит:
— Слушайте, ребята. Как же все-таки у вас так нехорошо получилось?
Мы опешили.
— Что? В чем дело?
Оказывается, в «Рабочей Москве» была заметка о переходе команды девушек с Электрозавода. Одновременно сообщалось, что вслед за ними идет команда рабочих завода «Карболит». И добавлено, что просвет между обеими командами с каждым днем увеличивается.
— У нас же график, — возражали мы, — какое может быть соревнование, когда мы идем на девять тысяч километров, а они только на две тысячи?
— Все это так, — соглашается товарищ Пантюшев, — но рабочие волнуются. Что, говорят, у них ноги, что ли, не идут?
У ворот нашего завода, по рассказам Пантюшева, висела огромная карта СССР, и на ней жирной линией был прочерчен маршрут перехода. Весь заводской коллектив с волнением следил за флажками, обозначающими наше передвижение. Письма и телеграммы, которые посылал на завод наш связист Володя Моисеев, размножались на машинке и разносились по цехам.
Понятно, почему так реагировали рабочие на заметку в «Рабочей Москве».
Мы провели небольшое совещание.
По графику на втором этапе — от Казани до Свердловска — предстояло увеличить среднюю скорость движения до 80-90 километров в ходовой день вместо 50-60 километров первого этапа. Здоровье у всех было отличное, мы уже достаточно втянулись в переход и поэтому решили накинуть десяток километров и делать не 80-90, а 90-100 километров в день.
После обеда предстояла встреча с командой девушек с Электрозавода в Доме Красной армии. Сообщение Пантюшева о заметке в газете несколько испортило настроение ребят.
Политрук Вася Аборкин сумел быстро успокоить товарищей. В самом деле, заметку в газете нельзя было рассматривать как нетоварищеский выпад. В ней был изложен совершенно правильный факт — мы шли сзади. А наш график не был известен газете.
Встреча в Доме Красной армии в Казани прошла так оживленно и весело, что мы позабыли об усталости и боли в ногах.
У обеих команд нашлось много общего. Делились впечатлениями о пройденном пути, о метелях, о ночевках, вспоминали о надписях на снегу. Разговор был самый дружеский. Ребята старались выведать, в котором часу девушки собираются выйти из Казани. Это было 15 января, а 17-го обе наши команды отправлялись в путь.
Хитрые девчата говорили, что не выйдут раньше 9, а то и 10 часов утра. Ребята тоже уверяли, что раньше 10 они и не соберутся!
А от руководителя команды Электрозавода я узнал, что они предполагают выйти в 8 часов утра.
16 января мы отдыхали, осматривали Казань. Затем занялись осмотром новых лыж и пьекс, которые закупил нам товарищ Савченко. По его совету мы срезали с пьекс резиновую подошву и подшили их войлоком.
Накануне нашего выхода Пантюшев волновался, как бы девчата не опередили нас. Заранее приготовил он завтрак, вскипятил чай и разбудил нас в шестом часу.
Еще темно, и город спит, а на площади выстроились колонны физкультурников Казани и работниц швейной фабрики, которые вышли проводить нас.
В морозном воздухе раздается громкий говор, задорный смех. Пантюшев весел и бодр, хотя он не ложился всю ночь, готовя нас в поход. Ему жалко расставаться с нами, и он решает проводить нас на лыжах вместе с физкультурниками Казани за 20 километров от города.
Мы вышли на два часа раньше «тюменцев». Они перехитрили нас в Куровской, а мы их – в Казани.
В гостях у лесорубов
Идем в пьексах. Нас очень радует, что теперь не придется больше возиться с металлическим жестким креплением, загнутый кверху носок пьексы, как крючок, поддевает лыжный ремень. Надеть и скинуть лыжу — одна секунда. Сменить перетершийся ремень тоже нетрудно. Правда, пьексы изнашиваются быстрее, чем ботинки, но товарищ Савченко заготовил нам сменные пьексы на крупных остановках.
В Казани мы прекрасно отдохнули. Ногам в пьексах мягко и легко. Ребята идут весело и быстро. Теперь настала наша очередь писать на снегу, и мы изощряемся в остроумных надписях.
До ночлега нам надо пройти 95 километров. Старые ссадины на ногах еще не зажили. В ближайшей от Казани деревне смазываем воспаленные и стертые места вазелином и обертываем смоченной в воде марлей. Это отлично помогает.
Морозный тихий день. Что может быть лучше для лыжника? Легко пробегаем километр за километром.
В 23 часа благополучно прибываем на станцию Шамардан. Ночевали тут же, на станции, без всяких претензий на удобства. А в 6 часов утра мы снова на ногах.
У Казани леса чередуются с открытой степью, а дальше снова сплошной лес. Под тяжестью снега опустились ветви косматых елей. От мороза потрескивают деревья.
Вечерняя мгла сгущается. Деревья сливаются в одну сплошную темную стену...
Из-за леса выглядывает матовый диск луны. На некоторое время кажется, что луна замерла над темными кронами сосен. Но вот она отделяется от вершин деревьев и поднимается в небо. Звезды тускнеют в ее блеске; от деревьев ложатся четкие тени.
Несмотря на быстрый бег, мороз дает себя чувствовать.
Оставляем за собой 80 километров. До ночлега недалеко.
— В пьексах мы идем, как скороходы, — весело бросает Миша Астафьев.
Ночуем на железнодорожной станции, в красном уголке. Располагаемся на столах. В комнату входит уборщица и в испуге пятится назад:
— Батюшки, словно упокойники, на столах. И что за народ!
Холодно. Дрожь пробирала всю ночь.
— Вставай! В дорогу! Скорее придем в Сарапул,— будит нас рано утром Сидоров.
Выходим на воздух. Морозно.
На дороге к Сарапулу нас настигает пурга. Идти трудно. Жгучий морозный ветер захватывает дыхание. Но останавливаться долго на одном месте нельзя — закоченеешь. Руки и ноги сводит от стужи; под ногти пальцев словно кто-то вгоняет иглы.
Время от времени пурга утихает, светлеет горизонт, и это дает нам возможность опомниться, осмотреться.
При сорокапятиградусном морозе поздно ночью приходим в Сарапул. Располагаемся на полу в жарко натопленной комнате. Снимаем с себя пьексы, носки, варежки и развешиваем все это для сушки. Спим, как убитые.
Утром, вскочив с постелей, выглядываем в окно. На улице по-прежнему пурга, но мороз немного сдал. Быстро одеваемся, завтракаем и — снова в путь.
Мы спускаемся на Каму и идем по замерзшей реке. Правый берег высок и обрывист. По левому берегу тянется лес.
Он кажется синеватым, у горизонта заволакивается туманом.
Хвойные леса здесь очень густы. Под нависшими ветвями елей вьются звериные тропы, но зверя увидать человеку трудно. Деревья стоят близко друг к другу, и хвойная щетина елей встает непреодолимой преградой.
Русло реки повернуло на юг. У нас вдруг зарождается сомнение: правильно ли мы идем?
Встречный колхозник указывает направление.
Первое жилое место на пути к Свердловску — контора Леспромхоза. Дорога идет лесом. Бурелом преграждает путь, ветви елей и сосен лезут в лицо, цепляются за одежду.
То и дело приходится снимать лыжи и перелезать через поваленные деревья. От усиленных движений хочется пить; на ходу товарищи хватают снег и жуют его, как хлеб, хотя в пути этого делать не разрешается.
Зашли в непроходимую чащу. Ребята начинают поговаривать о ночевке в лесу.
Остановка. Предлагаю Виктору Сидорову ориентироваться по карте и компасу. Устанавливаем направление и идем дальше.
Путь по суровому лесу, забитому глубоким снегом и валежником, дался нелегко. Нам стало так жарко, что хоть сбрасывай свитеры и шлемы.
— Упарились, словно в летнюю страду, — говорят ребята.
Четыре-пять километров пути по такому лесу стоят 30 километров ходьбы по ровной дороге.
Перед нами контора Леспромхоза. Из нее выбегают лесорубы. Они с изумлением рассматривают наши необычные костюмы.
Начинаются расспросы: откуда идете, как попали в Леспромхоз, кто такие будете?
— Жизнь прожили, а не слыхали, чтобы ходили по девять тысяч верст, — говорит старый рабочий.
Вероятно, нам долго пришлось бы простоять на морозе и отвечать на бесчисленные вопросы, если бы не вмешался один из лесорубов.
— Тары да бары, а того не видите, что товарищи с дороги, да еще с какой дороги! Небось, видали, как сегодня закручивала пурга? А они вон как легко одеты!
В конторе повисло облако махорочного дыма. В углу на плите в большом котле кипит вода — готовится чай. Завязывается беседа. Нас расспрашивают:
— А как это у вас в Москве поезда под землей ходят?
— А товарища Сталина видели?
Нас усаживают поближе к плите. Один из рабочих снимает с себя теплую шубу и накидывает на плечи Володе Моисееву. Володя благодарит, уверяет, что на ходу нам было даже жарко.
Не в первый раз мы встречаем на пути такое теплое, дружеское отношение. Когда мы шли по Горьковскому краю, лыжники выходили нам навстречу из отдаленных деревень. Среди них были люди, которым минуло сорок-пятьдесят лет. Эти колхозники наперебой звали нас к себе ночевать, угощали молоком, сметаной, маслом. Нам приходилось встречаться с людьми разных национальностей: с русскими, татарами, чувашами, удмуртами — и все они выражали такие теплые чувства к нам, что сразу становились близкими людьми, и казалось, что мы знаем их очень давно.
Так было и с лесорубами, работавшими здесь в лесной глуши. Не проходит и нескольких минут, как у нас с ними устанавливаются самые лучшие отношения.
Мы рассказали им о Комсомольске, о целях нашего перехода, а лесорубы в ответ говорили о лесах, о трудностях лесосплава, о том, как в прежние времена хищники-капиталисты вырубали леса по берегам Камы. «Теперь подымаются леса», — с гордостью говорят лесорубы.
Отдохнув, мы собираемся в путь. Спешим в Свердловск.
С пьексами у нас неудача, они изрядно потрепались в дороге. В особенности досталось им в лесу при ходьбе по глубокому снегу и бурелому. Носки пьекс расползлись и стали похожими на разинутые рты.
— Пьексы «оскалились» на нас, — говорит маршрутист Виктор Сидоров.
В таких пьексах идти дальше нельзя. Можно обморозить ноги.
За помощью прибегаем к нашей аптечке. В ней имеются на всякий случай бинты и вата. Перевязываем пьексы бинтами, закрываем им «рты» и идем дальше.
Перед Красноуфимском надо было обойти пятикилометровый туннель. Переваливаем через высокую сопку. Подъем довольно крутой, заросший ельником. Пробираемся по узкому откосу, покрытому обледеневшим снегом. Чтобы не свалиться в глубокую распадку, цепляемся за ветви. Внизу — груды крупных камней. Приходится «прощупывать» дорогу на каждом шагу и часто останавливаться.
Наконец, мы на вершине сопки. Отсюда ведет дорога вниз по небольшому ущелью, прямо к железнодорожному полотну. Словно сговорившись, делаем движение вперед и с головокружительной быстротой несемся вниз. Камни, скалы, обнаженные от снега крутые откосы сливаются в сплошные серые полосы. Только бы не налететь друг на друга!
Приближаемся со страшной быстротой к полотну железной дороги; и почти в тот же миг, блестя огненными фонарями, вылетает из туннеля поезд. Некоторое время мы мчимся рядом с ним. Пассажиры видели нас из окон вагонов и, вероятно, удивлялись этой бешеной гонке. Но нам не до них. Все внимание сосредоточено на спуске... Вдруг дорога сворачивает к переезду через железнодорожное полотно. Путь преграждает шлагбаум. Миша Астафьев резким рывком со всего хода бросается в сторону и летит в канаву. Вслед за ним падают Аборкин, Сидоров, Моисеев и, наконец, я. Поезд, гремя, скрывается за поворотом. Один момент — и мы очутились бы под колесами. Смекалка Миши Астафьева спасла нас, и мы отделались только легкими ушибами. Отряхнувшись от снега, идем дальше.
По дороге к Красноуфимску проходим голую возвышенность. Ветер поднимает с оголенной земли песок и бросает его в лицо. Приходится отказаться от лыж. Идем пешком до глубокой ночи.
В Красноуфимск пришли 24 января. Товарищ Савченко устроил нам ночевку в комнатах отдыха кондукторских бригад.
Человек, попавший с дороги в комнаты отдыха кондукторских или паровозных бригад, может быстро привести себя в порядок: принять душ, надеть чистое белье, просушить и почистить одежду и обувь.
В столовой при комнатах отдыха можно прекрасно позавтракать, получить сытный обед и ужин. В красном уголке всегда найдешь свежие газеты и журналы. На них наша команда обычно набрасывается с жадностью.
Ложимся спать. Под головами у нас не рюкзаки с хлебом и коробками консервов, а пуховые подушки, покрываемся чистыми простынями и теплыми одеялами.
Жаль только, что такой отдых бывает не на каждой остановке.
Просыпаемся в 4 часа утра. Старт на Свердловск.
Не успели мы отойти от Красноуфимска и 30 километров, как снова начала бушевать пурга. Сильный мороз. Плотным слоем ваты закрываем лица и тщательно обертываем ею еще и руки и ноги — иначе не выдержать острой стужи.
Буран разыгрался с огромной силой. Все чаще и чаще приходится делать остановки, ветер налетает с такой силой, что мы валимся в снег. Встаем на ноги, сгибаемся в дугу и, шатаясь под ударами ветра, идем вперед. От мороза захватывает дыхание. Порывы ветра следуют один за другим, стихают на минуту, затем обрушиваются на нас с новой силой и валят с ног.
Нелегко дается нам борьба с непогодой. Ощущение такое, словно все тело покрывается ледяной коркой, руки деревенеют.
Трое суток сопровождает нас буря. Ночуем в железнодорожных будках, на станциях. Во время остановок кое-как чиним пьексы, прошиваем их через край большой иглой.
Ближе к Свердловску пурга стихает, и мы, несмотря на сильно растрепанную обувь, быстро скользим по глубокому снегу, взбираемся на горы, стремглав летим по крутым скатам вниз — в распадки, радуясь быстроте движения.
Мороз доходит до 60 градусов. Иней, покрывший деревья, ослепляет нас своим блеском. По обеим сторонам дороги видны уходящие в разных направлениях невысокие горные хребты.
27 января входим в Свердловск.
У здания облисполкома нас встречают представители общественных организаций и воинский почетный караул.
Торжественно звучит приветственный марш. Несмотря на трехдневный тяжелый путь, мы не чувствуем усталости. Мы, вспоминая свой завод, представляем себе: красный флажок на карте, повешенной у больших заводских ворот, сегодня перепрыгнет далеко вперед и будет укреплен на Свердловске. Этот наш дальний переход — гордость всего коллектива нашего завода, демонстрация силы, закалки и выносливости советской молодежи!
Свердловцы расспрашивают нас о переходе, дружески жмут нам руки. Прибывают все новые и новые группы людей. Нас окружают со всех сторон и приветствуют как победителей. Среди встречающих неожиданно видим редактора нашей заводской газеты «Карболитовец». Он привез кучу писем от родных, от стахановцев-рабочих, парторгов и комсоргов. Нам отводят для отдыха прекрасные номера в лучшей гостинице города. Здесь любят гостей и встречают их с исключительным радушием.
На следующий день состоялась товарищеская встреча со стахановцами Уралмаша. Уралмаш — завод, готовящий оборудование для горной промышленности и металлургических предприятий. «Завод заводов», как называют его.
Много раз мне приходилось во время политзанятий рассказывать кружковцам на «Карболите» об Уралмаше, о его народнохозяйственном значении, о его грандиозных размерах. Но то, что я увидел, превзошло все мои ожидания.
Мы осматривали механический цех с его огромными станками. Приходилось закидывать назад голову, чтобы осмотреть их. Система световой сигнализации дает знать о процессах работы станков. И эти махины можно пустить в ход или остановить одним нажатием кнопки.
В Свердловске мы узнали, что девушки с Электрозавода, которых мы опередили в Казани, еще не приходили.
Мы их так и не дождались и только впоследствии узнали, что они пришли в Свердловск спустя шесть дней после нас. Очень хотелось встретиться с ними, узнать, как они справились с морозами и буранами, бушевавшими в эти дни. Наши дороги из Свердловска расходились в разные стороны. Мы наметили маршрут через Курган, на Петропавловск и Омск, а они должны были идти севернее: через Камышлов в Тюмень.
Сквозь пургу
29 января выходим из Свердловска. С утра снова поднимается метель. Достаем из походных рюкзаков всю запасную одежду, используем каждый лоскут, вплоть до шерстяных портянок, которыми укутываем плечи. Мороз настолько силен, что не чувствуешь на себе одежды, и кажется, что идешь совершенно голым.
С каждым новым шагом все тяжелее продвигаться через огромные сугробы. Мы выбиваемся из сил, а до Каменска еще далеко... Начинает темнеть, а мы все боремся с ветром и никак не можем добраться до жилья.
Мороз сковывает движения, леденит кровь и затуманивает мысль. Стоит поддаться незаметно приходящему оцепенению — и можно погибнуть! В долгой борьбе с пургой нужна не только физическая сила, но и стойкая воля.
Вдруг видим — сквозь пургу мерцает свет...
Железнодорожная будка. Ура!
Путевой обходчик принимает нас очень тепло. Он будит свою жену, и они вдвоем быстро разводят самовар и затапливают печь.
Уютно и тепло в маленьком домике. За стенами бушует ветер, он изо всей силы швыряет снегом в оконце и подвывает в трубе.
Несмотря на сильную усталость, мы проговорили с нашим гостеприимным хозяином до глубокой ночи.
Рабочий рассказывал, как хорошо стало работать на транспорте под руководством Лазаря Моисеевича Кагановича, который проявляет такую большую заботу и внимание к людям.
Наш разговор разбудил детишек. Два мальчика поднялись на широкой деревянной кровати и с любопытством смотрят на нас. Мы угостили их конфетами, и вскоре ребятишки вступили с нами в разговор без всякого смущения, как со своими старыми знакомыми. Старший, сероглазый, бойко спрашивает:
— А там, куда вы идете, есть медведи?
— Да, есть, и очень большие, — отвечает Володя.
Глаза ребятишек широко открываются.
— Смотрите, чтобы они не напали на вас,— предупреждает младший мальчуган,— они злые, как волки.
— Не нападут, — улыбается Володя ребятишкам.— У нас есть оружие.
— Это хорошо, — одобряет старший. — Тогда вы можете убить медведя, обязательно убейте.
Я снимаю лыжный костюм, носки и замечаю, что левая голень у меня обморожена. Оттираю ее снегом. Мы сильно обморозились на пути до Свердловска, а дальнейший путь к Каменску был еще труднее.
Смазываем обмороженные места гусиным жиром и ложимся спать. Хозяева всю ночь подтапливали печку и сушили нашу одежду.
В 6 часов утра мы встаем. С ногами у нас неладно — при движении кожа на обмороженных местах лопается и сочится кровь... Наскоро делаем перевязки и собираемся в путь. Обходчик уговаривает нас переждать пургу.
— Вон как закручивает, — говорит он.— Куда тут идти!
Мы все же решаем идти дальше.
— Как бы у вас не разболелись раны на ногах, — участливо предупреждает обходчик, — а то плохо будет.
Распростившись с этими сердечными людьми и горячо поблагодарив их за гостеприимство, трогаемся в путь.
К утру пурга немного стихла, но резкий холодный ветер не прекращался за все время нашего пути до Каменска.
Нас, оказывается, ждали в Каменске еще с вечера. Все было уже подготовлено, но из-за пурги мы не смогли придти вовремя.
О Каменске у нас было представление, как о деревне, и вдруг мы видим автобусы, на окраине — целые рабочие поселки с многоэтажными домами.
Председатель Каменского райисполкома с увлечением рассказывает нам, как почти в самом городе были найдены богатейшие залежи бокситов и начали строить алюминиевый завод. Здесь будет построена теплоэлектроцентраль на 125 тысяч киловатт, завод пластических масс, родственный нашему заводу «Карболит», газогенераторная станция и т. д. — всего шесть крупных предприятий.
В кабинете начальника строительства мы знакомимся с деталями огромной стройки — Уральского алюминиевого завода. Осматриваем уже построенную лабораторию будущего завода. В ней производится опытная добыча алюминия. Каков же будет завод, если эта огромная лаборатория составляет только тысячную его часть! Весь наш завод «Карболит» немногим больше этой лаборатории.
Начальник строительства интересуется переходом, спрашивает, не убавили ли мы в весе. Мы взвешивались в Казани. Потеряли от 2 до 3 килограммов. Мы были уверены, что в дальнейшем будем прибавляться в весе, потому что достаточно втянулись в ходьбу и хорошо питаемся.
Пурга прекратилась. Тихо. Температура минус 37°. В одних местах дороги ветер сдул снег, в других нагромоздил целые снеговые горы. Лыжи то несем на плечах, то становимся на них и быстро скользим по снегу.
Отдыхаем в Шадринске.
За Шадринском местность лесистая. Здесь нам не страшны ветры. Войти в большой лес даже в сильный мороз — это все равно, что надеть шубу. В степи гуляет ветер, а в лесу затишье. Вершины сосен и елей уходят ввысь, сплетаясь в почти непроницаемый зеленый покров. Внизу — опушенный инеем кустарник и снег, ослепительно белый и глубокий. На снегу многочисленные заячьи следы. Они идут по всем направлениям, пересекаются лисьими тропками и теряются в лесной чаще...
Идем молча. Не хочется нарушать лесную тишину. Бойко перепрыгнула с ветки на ветку проворная белка, остановилась и с любопытством смотрит на нас. Проходит несколько мгновений, и она исчезает. Где-то в кустарнике раздается стук дятла. Он повторяется несколько раз и смолкает. Снова водворяется тишина. Изредка то здесь, то там с веток бесшумно падают комья снега.
Мы незаметно приближаемся к городу Кургану.
В это время в Кургане проходила районная конференция комсомола. Комсомольский актив организовал нам теплую встречу. Курганский горком комсомола позаботился о нашем отдыхе, о медосмотре. Моих товарищей проводили в гостиницу, а я отправился на районную конференцию комсомола. Я рассказал комсомольцам о нашем переходе. После моего выступления конференция постановила включить в повестку дня вопрос о физкультурной работе. Мы очень жалели, что не смогли остаться и принять участие в обсуждении этого вопроса.
В Кургане о нас хорошо позаботились, горсовет и горком комсомола закупили шерстяные свитеры и заказали варежки, которые к утру уже были связаны...
Морозной ночью подходим к станции Мамлютка. Ярко светит луна, мириадами цветов искрится белый снег. Ни малейшего дыхания ветра. Мы легко скользим по накатанному санному пути.
Сейчас же за станцией начинается поселок. Улица безлюдна.
После долгих поисков нам удается, наконец, найти райисполком. Сторож открывает двери, и наш заведующий хозяйством Миша Астафьев звонит по телефону руководителям местных организаций в надежде добиться сносного ночлега. Но безрезультатно. Мамлютка спит непробудным сном. Ночуем в райисполкоме. Постель устраиваем из суконных скатертей, снятых со столов, и... волейбольной сетки. Спим хорошо.
...Идем на лыжах по обледеневшей корке снега. Мы уже километрах в двадцати от города Петропавловска.
Справа от дороги — мелкий кустарник. Виктор Сидоров улавливает какой-то странный шорох под снегом, останавливается.
— В чем дело? - спрашиваем его. Виктор нагибается и внимательно смотрит на снег.
— Следы?
— Я сам не пойму, что тут, — отвечает он. На корке снега три небольших желтоватых пятнышка.
Мы разрываем снег. Быстро взметнулась куропатка.
Пробиваем руками ледяную корку около других желтых пятен и ловим ошеломленных птиц.
Вечером, во время оттепели, куропатки зарылись в снег на отдых, ночью ударил мороз, образовалась ледяная корка, которую птицы не в силах были пробить.. Местные охотники, зная об этом, ходят охотиться на куропаток во время гололедицы и берут их голыми руками.
Налюбовавшись красивыми птицами, мы выпускаем их на волю...
...14 февраля в 15 часов приходим в Куломзино, под Омском. Здесь нас встречают физкультурники города.
В течение трех дней —15, 16 и 17 февраля — отдыхаем в Омске.
Посещаем драматический театр и цирк, а 17-го присутствуем на открытии 1-й областной конференции комсомола.
Барабинская степь
18 февраля, в день нашего выхода из Омска, ветер дул с огромной силой. Идем вдоль полотна железной дороги. Перед нами простирается Барабинская степь. Она тянется на 600 километров до самого Новосибирска.
Мы оглядываем огромное белое пространство, уходящее к горизонту...
Вот где приволье ветрам и вьюге!
Разбросанные по степи березовые рощицы не могут задержать бушующего ветра.
Если бы кто посмотрел на нас, на наши наряды — вдоволь насмеялся бы. На головах у нас подшлемники, сверх них шлемы и летные очки, между подшлемником и лицом заложена вата. Дышим через вату; у подбородков свисают длинные ледяные сосульки. Издали мы похожи на огородные пугала с бородами.
Идем на расстоянии не больше метра друг от друга, но следов идущего впереди товарища не видно. Сильный ветер моментально заметает их снегом.
Мы давно не видели солнца. Метели сопровождали нас, начиная с подходов к Уралу и почти по всей Барабинской степи. На переходе к Тебисской мы увидели, наконец, восход солнца.
Под лучами восходящего солнца тысячами различных цветов сияет снежная равнина.
Мы приветствуем радостное светлое утро, словно полярники на далекой зимовке.
Район, по которому мы идем, малозаселенный, на станциях нет ни буфетов, ни ларьков. Миша Астафьев загрузил наши рюкзаки четырехдневным запасом продовольствия. На спине у каждого около 16 килограммов груза. Спать приходится мало — спешим в Новосибирск.
В день Красной армии, 23 февраля, в 9 часов утра выходим из местечка Чулымская. Почти всегдашние наши спутники — ветер и мороз — не покидают нас на всем огромном пространстве Барабинской степи.
Решаем отметить день Красной армии самым большим переходом. Настроение приподнятое. Идем хорошей, накатанной дорогой. За шестнадцать часов, включая остановку на обед, проходим 132 километра. Это рекордный показатель.
На четвертом этапе нашего пути — через Барабинскую степь — мы сэкономили целый ходовой день. В Новосибирске нас ждут 25 февраля, и мы решили отдохнуть один день в Кривощекове, чтобы привести себя в порядок.
25 февраля, вместе с вышедшими навстречу нам студентами техникума физической культуры, отправляемся из Кривощекова в Новосибирск.
В Новосибирске на водно-лыжной станции, расположенной на берегу реки Оби, организована торжественная встреча.
Нас приветствуют представители краевых и городских организаций, физкультурники. Под гром аплодисментов оглашается телеграмма, посланная нам Центральным комитетом комсомола:
«Новосибирск. Участникам перехода Москва — Комсомольск. Горячий комсомольский привет отважным московским комсомольцам, с успехом продвигающимся к цели своего героического перехода. Желаем Вам много сил, прекрасного здоровья и настойчивости для достижения поставленной цели. ЦК ВЛКСМ». Теплая, радушная встреча в Новосибирске заставляет нас забыть обо всех трудностях перехода через Барабинскую степь.
В Новосибирск прибыл заместитель председателя завкома нашего завода. Он передает нам десятки писем. Пишут пионеры, родные, знакомые, комсорги, парторги, стахановцы, из горкома партии, горкома комсомола.
Сколько теплой заботы в этих письмах! Справляются о здоровье, дают советы, сообщают об успехах стахановской декады на нашем заводе, о росте комсомольской организации. «На ваш грандиозный поход мы отвечаем сплоченной и деловой работой», — сказано в письме, под которым стоят 320 подписей комсомольцев завода «Карболит».
Эти письма радуют нас, увеличивают чувство ответственности и удваивают наши силы.
В Сибирской тайге
28 февраля выходим из Новосибирска на Иркутск. После голых степей особенно приятно идти по холмистой местности, покрытой лесом.
Любуемся пихтами и стройными елями. Но милее всего нам береза. Она прекрасна не только весной и летом, но и зимой, когда пушистый иней покроет ее тонкие свисающие ветви, и кажутся они тогда струями застывшего фонтана.
Погода стоит хорошая, солнечная и безветренная, что очень радует нас.
2 марта прибываем в Тяжи. Ночуем в холодной грязной комнате. Слышно, как возятся мыши в углу под полом. От холода не спим всю ночь.
На другой день отдыхаем в Критове. С вечера температура в отведенной для нас комнате составляет 30 градусов тепла по Цельсию, просто как в бане. После предыдущей ночи, проведенной в холодной комнате мы рады этой жаре. Спать приходится на голом полу.
Тридцатиградусная жара заменяет одеяла. Но к утру мы щелкаем зубами от холода — оказывается, температура за ночь понизилась до 5 градусов.
Закрываю голову фуфайкой и пытаюсь согреться дыханием. Начинаю дремать, вдруг над самым ухом раздается пронзительный крик петуха... От моего движения петух испуганно отскакивает в сторону и немного погодя снова орет во всю глотку:
«Ку-каре-ку-у-у!»
— А, чтоб тебя разорвало! — досадуют товарищи.
Не отдохнув как следует, снова отправляемся в путь.
5 марта. Идем вдоль железной дороги к Минину, где нам предстоит поздно ночью устроить привал.
По обе стороны железной дороги тянутся гребни гор. Идти через горы — значит потратить много лишних сил и потерять в скорости. Самый удобный путь здесь для нас — вдоль полотна железной дороги, но этот путь в этом районе и самый опасный. Мы все же решили идти по полотну. Оно извивается, как змея, огибая подножья гор. Местами из-за крутых поворотов за 30-40 метров не видно мчащегося поезда. Мы шли, растянувшись длинной цепочкой. Впереди Вася Аборкин и Виктор Сидоров, за ними Миша Астафьев. Позади шли я и Володя Моисеев. После бессонных ночей идти было тяжело, но в этот день прошли все же около сотни километров. Ветер, гулявший по вершинам гор, гудел в ушах и мешал вовремя услышать шум приближавшегося поезда. Лучи прожекторов паровоза, внезапно осветившие нас, были так неожиданны, что сразу ослепили.
Это был товарный поезд. Мы окликнули Мишу Астафьева, но в тот же момент обрушившийся на нас грохот встречного экспресса заглушил наши крики. Мы с Володей Моисеевым успели соскочить с полотна железной дороги. Миша тоже не растерялся, одним прыжком он отскочил в сторону и во весь голос закричал идущим впереди товарищам, но они не услыхали его криков.
Оба поезда проследовали, не замедляя хода. Шум колес смолк. Мы кинулись к Сидорову и Аборкину.
Раскинув руки, вниз лицом, неподалеку друг от друга лежали они на снегу между двумя путями; тут же валялись лыжи и палки, раздробленные в щепы.
Мы окликнули товарищей. Виктор встал на ноги, а Вася Аборкин медленно поднял голову и одеревенелыми губами спросил, не отрезаны ли у него ноги. Мы уверили его, что ноги целы. Но он долго не мог встать, чувствуя сильную боль в ногах. Наконец, он с трудом поднялся. Откуда такая боль? Взглянув на остатки лыж, мы поняли, в чем дело. В последний момент, когда он уже отскочил в промежуток между путями, поезд задел по лыжам, и они сильно ударили его по ногам. Но обошлось все благополучно. Только у Васи Аборкина и Виктора Сидорова долго еще дрожали ноги.
Чтобы поскорее забыть о неприятном происшествии, оба «пострадавших» — Сидоров и Аборкин — затянули песню, а остальные дружно подхватили ее.
Вскоре вы встретили двух обходчиков. Оказывается, машинист одного из поездов сообщил на ближайшей станции, что возле Минина какие-то люди метнулись из-под самого поезда, и он не уверен, все ли с ними в порядке. Пока это сообщение дошло до обходчиков, оно превратилось в уверенность, что экспресс «зарезал» двух человек, и обходчики долго не хотели нам верить, что этот случай произошел с нами и что наши «зарезанные» чувствуют себя ничуть не хуже остальных.
7 марта мы прибыли в Красноярск — на девять дней раньше срока, намеченного по графику.
В Красноярском спортивном клубе висит карта. На ней от Красноярска во все стороны расходятся линии маршрутов лыжных переходов. Местные лыжники испещрили свой край лыжными тропами.
Редакция газеты «Красноярский рабочий» организовала нам встречу с участниками двух лыжных переходов — Иркутск — Красноярск и Ачинск — Красноярск. Это все рослые жизнерадостные ребята, из Иркутска в Красноярск команда шла в противогазах. Они начали дневные переходы с 35 километров и довели до 75. С ними шел врач. Несмотря на недостаточную тренировку, большие морозы, сильно пересеченную местность, ребята посвежели и окрепли в дороге.
Трудно было идти Барабинской степью, но тайгой Восточной Сибири еще труднее. Частые подъемы отнимают много сил.
Глубокая тишина стоит в тайге. Угрюмые, покрытые седым мохом пихты и старые сосны сменяются лиственными подлеском, небольшими полянами и болотами. А затем снова великаны-деревья, упирающиеся в небо своими вечнозелеными верхушками.
Ни одно дуновение ветра не нарушает их покоя. Когда же набросится на тайгу буран, пихты и сосны начинают свой зловещий разговор. Свистит и гудит тогда ветер в тайге. А то вдруг неожиданно грохнет, как из пушки. Это разгулявшийся ветер одним страшным порывом ломает вековые деревья...
Выходим на старую Сибирскую дорогу. Ночь давно уже распростерлась над землею. В темноте идем молча. Сильно утомились. Сегодня исключительно тяжелый путь. Вот снова продираемся друг за другом через густые заросли. Длинные ветви деревьев гнутся под тяжестью снега. Когда мы задеваем их, белые хлопья валятся нам на головы и плечи, — широко расставленные ветви елей словно не хотят пускать нас вперед.
Дороги нет, и мы с трудом ориентируемся по карте двадцатипятиверстке и компасу.
Впереди идет Астафьев. Он зорко всматривается в лесные заросли и вдруг бросает нам сдержанно:
— Стоп!
Останавливаемся. Невдалеке трещит валежник, и спустя минуту мы видим крупного лося... Между деревьями мелькает его огромная голова с разветвленными рогами. В чаще ельника зверь исчезает. Идем по его следу; спустя полчаса нас нагоняет охотник.
Оказывается, он случайно спугнул лося. По пути он заметил наш след и догнал нас. Разговорились.
— Зайдите к нам в зимовье, — приглашает нас охотник. — Небо заволокло тучей, как бы снег не пошел. Зимовье наше недалеко, всего с версту. Часок погреетесь, отдохнете.
Мы идем за охотником. Зимовьем называется срубленная в тайге, далеко от жилья избушка. В ней охотники ночуют и отсиживаются в непогоду.
Охотник открывает низкую дверь. В крохотной избушке совсем темно.
Вспыхивает спичка, и маленькая стенная лампа тускло осветила низкое, тесное помещение. Пахнет махоркой, звериными шкурами. Они развешаны на тонких жердочках для просушки.
— Садитесь, — указывает нам на широкие нары охотник. — Сейчас я подкину дровец в печку.
Мы усаживаемся.
— От чаю, я думаю, не откажетесь? У нас железная печка, чайник быстро вскипает.
Спрашиваем, где его товарищи.
— Они пошли искать берлогу. Я должен был остаться в зимовье, но скучно стало, взял ружье и пошел на-авось. Давно пора покидать зимовье. Охота кончилась, ради медведей остались. Если не найдем, через неделю нас уже не будет здесь.
Мы с удовольствием пьем чай. Ярко пылает огонь в печке, распространяя кругом благодатное тепло.
16 марта. Морозное утро. Горизонт покрыт мутной дымкой. Над нею розово-багровые облака. Постепенно они уходят вверх и бледнеют, пронизанные ослепительно яркими лучами солнца. Мы выходим на широкие просторы полей, покрытых глубоким снегом.
Пьексы наши сильно истрепались, промокают. До Иркутска еще 200 с лишним километров, поэтому нам приходится производить над пьексами различные операции и делать «перевязки», чтобы дойти до города.
Продвигаемся по Сибирскому тракту. Здесь когда-то царские жандармы гнали на каторгу лучших представителей революционного пролетариата...
Старая сибирская каторжная дорога ведет к историческому месту — Александровскому централу. Он был построен в 70-х годах прошлого столетия в 47 километрах от Иркутска, в сырой котловине. Александровский централ, славившийся своим жестоким режимом, предназначался исключительно для уголовных каторжан, но с 1904—1905 годов сюда стали ссылать и политических ссыльных, осужденных за революционную деятельность.
Вспоминается старинная, созданная горем и скорбью песня:
Далеко в стране Иркутской,
Между двух высоких скал
Обнесен большим забором
Александровский централ...
Тяжелый переход от Красноярска до Иркутска близился к концу.
Чувствовалось приближение весны. Днем ярко светило солнце. Снег становился ноздреватым и рыхлым. Появились лужи. В Сибири воздух особенно прозрачен. Очертания гор вырисовываются изумительно отчетливо. Тот, кто попадает в Сибирь из центральных областей нашего Союза, сразу обращает внимание на необыкновенно четкую видимость самых отдаленных предметов. И звезды здесь кажутся крупнее, и лунные ночи прозрачней. Звуки тоже необычайно отчетливы. Шаги человека, идущего по снегу, слышны дальше, чем за километр. Звероловы на большом расстоянии определяют зверя по его поступи...
Небо бледно-голубое, безоблачное... В воздухе особенная свежесть — едва уловимое дыхание весны. Скоро придется нам расстаться с лыжами. Идем по глубокому снегу, рваные пьексы обильно «глотают» снег и воду. Днем ноги промокают, а к вечеру пьексы промерзают и становятся, как колодки. Наше прибытие в Иркутск было намечено на 20 марта. Несмотря на тяжелые переходы, мы прибываем в Иннокентьевскую, в 7 километрах от Иркутска, на сутки раньше. Устраиваем отдых, приводим в порядок и себя, и обувь.
20 марта в 11 часов утра в Иннокентьевской нас встречают иркутяне, пришедшие сюда на лыжах.
Большой радостью для нас в Иркутске была встреча с секретарем комитета комсомола нашего завода. Он привез нам много писем и рассказал, какой отклик получил наш переход на предприятиях Орехово-Зуевского района. 100 девушек завода «Карболит» совершили стокилометровый лыжный переход Орехово — Москва. Молодежь Дулевского фарфорового завода организовала крупный переход в 5000 километров по фарфоро-фаянсовым предприятиям, а команда завода № 3 ходила на лыжах в Донбасс.
По берегам Байкала
Город Иркутск, казавшийся нам таким далеким, остается 23 марта позади. Расстояние в 5 200 километров пройдено за 59 ходовых дней. Это больше половины пути. До финиша — 4 220 километров.
Выйдя на берег Ангары, мы прощаемся с провожавшими нас товарищами. Идем левым берегом. За рекой леса, затем равнина, а еще дальше — неясные очертания сопок.
Справа — высокая стена Байкальских гор. Вдоль нее проходит железная дорога. Яркое солнце золотит отдыхающие на высоких горах белые курчавые облака и обширные залежи снега.
Незаметно наступают сумерки, в небе зажигаются первые звезды. Мы с трудом различаем тропу, по которой идем.
Показываются огни железнодорожной станции Байкал. Она находится в том месте, где Ангара вытекает из озера Байкал.
Огромное озеро сковано льдом. По берегам его — высокие, почти отвесно падающие горы.
От станции Байкал можно пересечь озеро по льду и выйти к станции Мысовой. Расстояние до нее всего 60-70 километров. Но наш маршрут строго определен. Мы идем вдоль железной дороги, огибающей Байкал с юга. Предстоит пройти берегом 300 с лишним километров и миновать десятки туннелей.
Комсомольская организация дивизиона НКВД устроила нам в районе Байкала теплую товарищескую встречу. Оказывается, они давно знали о нашем переходе и с нетерпением ждали дня встречи. Комсомольцы дивизиона развернули социалистическое соревнование среди бойцов на право сопровождать нас.
Как хороша наша встреча с бойцами! Дружеские беседы, рассказы, песни, пляски. Бойцы сопровождают нас от дивизиона к дивизиону.
Вокруг Байкала лежит девственная тайга. Волны Байкала разрушают скалы. Там, где берега отлоги, можно встретить множество камней: обломки горного хрусталя, куски красной и зеленой яшмы, аквамарин и слюду.
В пути мы более или менее правильно научились определять расстояние на глаз, но очертания берега Байкала обманчивы. Однажды мы увидели на противоположном берегу силуэты сопок. Кто-то из нас определил расстояние до них в 10 километров, но провожавшие нас бойцы дивизиона НКВД внесли существенную поправку: «До ближайшей сопки 45 километров».
Такой обман зрения получается в результате исключительной прозрачности воздуха.
На 108-м километре Байкальской петли нам пришлось распроститься с лыжами. Жаль с ними было расставаться, и мы их пронесли еще несколько десятков километров на себе. Но зима кончилась. Даже по Байкалу нельзя идти на лыжах — снег тает, и на льду образуется подснежная вода. Подарили свои лыжи на память бойцам дивизиона НКВД.
Прощаемся с провожавшими товарищами и под крики «ура» трогаемся с 108-го километра пешим маршем.
— Счастливый путь! — доносится нам вслед. Бойцы долго стоят на месте и машут нам руками.
На станции Слюдянка нас снова тепло и заботливо встречают. Вечером нас осматривает старший врач Н-ской части. Особенно много внимания он уделяет нашим ногам: они сильно распухли и покрылись большими мозолями — результат перехода с лыж на пешую ходьбу. Нам дарят сапоги.
26 марта — теплая сырая погода, падает мокрый снег. Проходим около 20 километров. На ногах появляются новые ссадины: сапоги еще не обношены.
Ночуем в гарнизоне. Бойцы уступают нам свои койки, заботятся о нашем отдыхе, снабжают перевязочными материалами: бинтами, ватой, индивидуальными пакетами. С аппетитом ужинаем с красноармейцами. На ужин — прекрасный борщ и тушеное мясо с картофелем.
Вечером собираемся в ленинском уголке, где проводим товарищескую беседу с бойцами.
Ложимся отдыхать, и бойцы сразу замолкают, ходят на цыпочках, боясь нарушить наш покой.
27 марта встаем как обычно, в 6 часов утра. Повар приглашает нас к завтраку. Быстро одеваемся, сытно завтракаем и выходим во двор. Нас провожает весь гарнизон. В это время из другого гарнизона запрашивают по телефону о нашем выходе: там, впереди, бойцы уже готовятся к встрече. Много есть желающих сопровождать нас, но это право достается лучшим бойцам.
29 марта. Идти дальше нет возможности — ступни ног покрыты мозолями. Вынуждены остаться в гарнизоне на целый дань.
Для таких дальних переходов, как наш, необходима специальная обувь. Подошва обычного сапога не может защитить ноги от мозолей. От вихляния ступни на мелких неровностях дороги появляется сильная боль в щиколотках. Нужна обувь на двойной подошве с широким рантом, который дает устойчивость ноге и ослабляет нагрузку ступни.
Любопытно, что переход с лыжной ходьбы на пешую вызвал у нас и отек рук. При ходьбе на лыжах руки работали почти наравне с ногами, а теперь они остались не у дел и начали отекать. В течение трех-четырех дней мы не могли сжать пальцы в кулак, трудно было держать ложку во время еды. Эти отеки были совершенно безболезненны и прошли бесследно. Организм быстро приспособился к изменившимся условиям.
1 апреля. Не доходя двенадцати километров до Улан-Удэ, мы обращаем внимание на два легковых автомобиля. Один из шоферов, увидя нас, громко кричит: «Вот они! Дождались!» Оказывается, нас встречают представители Бурят-Монгольской республики.
Отдыхаем в Улан-Удэ два дня. 2 апреля нас принимает председатель ЦИК Бурят-Монгольской республики. На товарищеском ужине присутствуют девушки, совершившие лыжный переход Улан-Удэ — Иркутск. Они рассказали нам, что усиленно готовятся к переходу Улан-Удэ — Москва.
На приеме мы рассказываем о своем заводе и об условиях дальнего перехода и даем девушкам ряд советов по организации таких переходов.
Председатель ЦИК рассказывал нам о расцвете хозяйства и культуры Бурят-Монгольской республики. Улан-Удэ из небольшого городка превратился в центр Бурят-Монгольской АССР. Раньше в городе не было ни одного промышленного предприятия, теперь здесь выстроены и пущены в эксплуатацию паровозо-вагоностроительный завод, стекольный комбинат, мясокомбинат. Гигантскими шагами идет республика по пути индустриализации.
Возвышенности и горы тесным кольцом окружают Улан-Удэ. Огромные хвойные леса раскинулись по широким просторам края.
Спускаемся в узкие долины и снова подымаемся в горы. Они достигают местами двух с лишним тысяч метров. Это — Яблоновый хребет.
Тропа, по которой мы идем, огибает отвесные скалы и поднимается прихотливыми зигзагами все выше. Внизу – ущелье. Огромные, точно отесанные, каменные плиты уступами спадают вниз.
Обрывистые скалы повисли над глубокими падями. В падях бешено мчатся весенние потоки.
Постепенно тропа выводит нас на гребень хребта. Останавливаемся на вершине.
Внизу — на юго-востоке река Иногда, еще покрытая льдом, немного в стороне врезается туннелем в горный хребет железнодорожное полотно. С севера как бы из-под земли появляются пухлые облака, они лениво плывут над далекой деревней, приютившейся у подножья хребта.
Пройдено две трети пути. День открытия X съезда комсомола застает нас на вершине Яблонового хребта. В этот день мы добились максимальной скорости пешего марша: пройден 81 километр.
С ближайшей станции отправляем съезду телеграмму:
«Горячо приветствуем открытие X съезда ленинского комсомола. Пролетарская столица проводила нас в далекий и трудный путь, но все трудности только воодушевляют нас и дают нам силы к преодолению дальнейших препятствий.
Заверяем ленинский комсомол, что имя X съезда ВЛКСМ с честью донесем до родного города Комсомольска».
Золотой Балей
Из Читы, где мы прекрасно отдохнули в приготовленном для нас квартирьером Савченко при помощи местных общественных организаций номере гостиницы, следуем дальше вдоль транссибирской магистрали. Устраиваем привал на маленькой станции Приисковая. Близ нее нет ни сел, ни деревень. Безлюдно. Но едва остановится поезд — масса пассажиров заполняет перрон. Люди с мешками, котомками, с деревянными сундучками мечутся по станции, забрасывают дежурного и начальника вопросами, как попасть на золотой прииск Балей. Им указывают на отдаленный поселок по другую сторону железнодорожной линии.
Там находятся гаражи и склады Балейзолота. Отсюда перебрасывают в Балей на грузовых машинах — по прекрасному шоссе через Борщевочный хребет — людей, машины, стройматериалы, продукты.
Минуя этот поселок, мы спустились с крутого берега на лед реки Шилки.
Шилка, небольшая, но грозная в весеннее половодье река, еще накрепко была скована льдом.
Через несколько километров дорога выходит на берег и тянется к высокому, поросшему лесом хребту; в стороне виднеется шоссе, ведущее на Балей.
Подымаемся в горы и достигаем вершины хребта. По сторонам громоздятся скалы, поросшие кустарником и сосновым лесом. Видно, как шоссе жмется к отвесной гранитной стене над пропастью. Наконец, мы достигаем огромной долины, окруженной со всех сторон горами. На их вершинах лежат тяжелые покровы снега. Внизу раскинулись села и деревни. Между ними извивается скованная льдом золотоносная река Унда. Долина сильно изрыта; всюду возвышаются холмы отвалов и зияют глубокие выемки разработок. Это и есть золотой Балей.
Балейское месторождение золота — одна из новых и притом лучших разработок в Сибири. Оно было открыто инженером Мартеньяновым в 1876 году, а разработки начались с 1892 года.
С момента открытия месторождения и до 1917 года в долине реки Унды на золотых приисках было добыто 1 460 пудов золота.
Новотроицкий золотой прииск до революции принадлежал, как и многие другие прииски в Забайкалье, «кабинету его императорского величества», то есть был личной собственностью царя. Все доходы с золотых приисков Забайкалья поступали в личную казну Николая II. А доходы эти были огромны.
Горные работы в Сибири начали развертываться еще в XVIII столетии, когда вышел знаменитый указ Екатерины II — своеобразная хартия вольностей для частного капитала. В указе было сказано: «Разрешается всякому и каждому искать, копать, варить и ковать разные руды, дабы благоволение божие под землей втуне не осталось».
Открытие богатых месторождений металлов и минералов в Забайкалье относится к концу XVIII столетия. В 1796 году беглые каторжники и старатели-хищники обнаружили серебряно-свинцовые месторождения в Акатуе, Кутомаре и Зерентуе. Правительство вскоре зачислило все эти месторождения в собственность «кабинета».
«Кабинет» выписал из Греции квалифицированных мастеров по добыче серебра и свинца. Под руководством этих мастеров и были построены в Забайкалье первые серебряно-свинцовые рудники. О богатейших золотых месторождениях пока никто здесь не догадывался. Только в 1838 году, по преданию, опять-таки беглые каторжники обнаружили в нынешнем Газимуро-Заводском районе богатейшие золотые россыпи. Они так же, как и серебряно-свинцовые месторождения, попали в широкие карманы «самодержца всероссийского». На богатом месторождении вырос прииск «Старая Аркия». Сейчас этот прииск уже разрушился, зарос лесом, затерялся в тайге.
Вскоре были обнаружены и другие золотые месторождения в Забайкалье. Один за другим возникали прииски.
Все эти прииски опять-таки были открыты не научными разведками, а беглыми каторжниками и хищниками-золотоискателями. Каторжники, найдя в тайге богатое месторождение золота, разрабатывали его год-два, а затем о золотоносном месте узнавали власти, и оно переходило в собственность «кабинета его императорского величества», становилось собственностью царя.
В дореволюционное время старательство было подлинной каторгой. Оплата труда была нищенской. По некоторым договорам рабочие обязывались работать во всякое время, включая воскресные и праздничные дни. Работа начиналась в 4 часа утра и заканчивалась после заката солнца! За «проступки» рабочих и старателей секли. Приезжие скупщики золота спаивали старателей и грабили их.
Иными теперь стали старатели. Сейчас каждый из них знает, что добыча золота — дело государственной важности. В результате сталинской заботы о людях, внимания партии, правительства и товарища Сталина к золотой промышленности произошел коренной переворот в старательском деле. Теперь уже мы сами наглядно видели, как организована добыча золота, видели новый быт старателей. Они не пропивают свой заработок, не устраивают диких кутежей. Они неизмеримо выросли культурно. Мы видели новые красивые дома для старателей, хозяйства, новые таежные поселки. Старый старательский быт канул в вечность.
Растут крупные золотые рудники и механизированные фабрики; с каждым годом резко увеличивается добыча золота. Население золотых приисков и рудников дошло до 1,5 миллиона человек. Растет стахановское движение в золотой промышленности.
Своей счастливой жизнью наши старатели обязаны великому Сталину. Недаром поют о нем на золотых приисках:
Пусть солнце всегда над тобою,
Пусть радость всегда с тобою,
Ты себя для нас береги,
Наш любимый, вечно живи.
Близится вечер... Путь наш лежит к станции Пеньковой. Тайга вплотную подступила к железнодорожной линии.
Дует с севера пронзительный ветер. Скрипят и как будто стонут могучие кедры.
Устраиваем часовой привал на станции Артеушка. Разговорились с железнодорожниками. Один из них, старожил, указал, что если идти вдоль железнодорожного полотна, то до станции Пеньковой 25 километров. Но есть ближайший путь — всего 10 километров, через тайгу.
Направляемся кратчайшим путем. Проваливаемся в рыхлый, ноздреватый снег по колено. В стороне небольшая прогалина, там вытянулись ряды пихт, а дальше снова сумрак урмана (урман — глухой, нетронутый лес, тайга).
Углубляемся в тайгу и минут через тридцать выходим на обширную поляну. Огненная полоса вечерней зари опоясала небо; две сопки, укутавшиеся в зелень лесов, напоминают грандиозные памятники.
Судя по времени, давно уже пройдены 10 километров, а станции все еще не видно. Вскоре тропа совсем исчезает в непроходимой заросли. Совещаемся, что дальше предпринять. Зажигаем спички и пытаемся ориентироваться по компасу и карте.
Путь намечается в сторону сопок. Начинаем кружить у предгорья, но безуспешно — тропы не находим.
Если бы мы не торопились, то, конечно, неплохо смогли бы провести ночь в тайге. Стоило только разжечь большой костер, и около него мы отлично отдохнули бы на мягких еловых ветках.
Идем у подножья сопки. Среди мелкой поросли кустарника отдельными группами встают перед нами высокие темные ели. В стороне раздается шорох и затем треск валежника... Это какой-то зверь кинулся в сторону от нас.
Подходим к сплошной стене высокого леса. Слышен шум больших крыльев. Холодом обдает нас от их взмахов.
Это ночной хищник — филин — взмыл вверх с нижних веток, елей. Ни одна звезда не проглядывает сквозь пышные шатры таежных деревьев.
Пытаемся обогнуть непролазный урман и бродим наугад. Время от времени останавливаемся и вслушиваемся в ночные шорохи. Они рождаются неожиданно и так же быстро исчезают. Это звери выходят на ночную охоту.
Только к утру выбрались мы на дорогу.
Как-то в пути Виктор Сидоров заметил пробежавшую мимо собаку.
— Хороша! — воскликнул он. — Похожа на волка или на немецкую овчарку.
Действительно, собака была красивая и сильная. Виктору так понравилась она, что, скинув с плеч рюкзак, он стал доставать для нее еду.
— Надо угостить пса, — сказал Виктор. — Авось пойдет с нами... Веселей идти будет.
Собака моментально проглотила кусок брошенной ей колбасы.
Мы тронулись в путь. Собака, хотя и нерешительно, последовала за нами.
Вечером она не захотела идти с нами в комнату на ночлег. Мы были уверены, что наутро не встретим ее. Однако пес поджидал нас недалеко от дома и, когда увидел Виктора, дружелюбно вильнул несколько раз хвостом. Виктор угостил собаку хорошим завтраком.
Идем дальше. Пес становится все общительнее. Через два дня мы уже дружески пожимаем его лапу и даем ему имя Бам, в знак того, что он повстречался нам на Байкало-Амурской магистрали.
Так у нас появился новый спутник и друг. С ним мы надеялись придти в город Комсомольск.
Днем Бам смирен, но к ночи становится диким и злым. Кроме нас никого не признает. На ночевках забираем его с собой в комнату, чтобы случайно не покусал кого-нибудь.
Больше всех подружился с Бамом Виктор: он заботится о нем, ласкает его и кормит.
Однажды нам встретилось по пути небольшое стадо овец. Бам стрелой бросился к нему, в одно мгновение разогнал все стадо, схватил, подобно волку, за шиворот ягненка и вернулся к нам с этой добычей. Мы были поражены его ловкостью и силой. Ягненка мы отняли у Бама и тут же пустили обратно в стадо. Он был жив, только немного прихрамывал.
— Бам — очень деликатный пес, — смеясь, говорили мы Виктору, — он хотел отблагодарить тебя этой овцой за колбасу.
Конец апреля. Идем кратчайшим путем на станцию Укурей 3абайкальской дороги. Спускаемся к реке.
Быстро несет свои вешние воды извилистая Куенга. С треском ломаются наскакивающие друг на друга у порогов льдины.
Лодки для переправы нет. Возвращаться назад к железнодорожной линии не хочется — потеряем время. Ищем брод, но это не так легко. Долго блуждаем по берегу, поросшему кустарником. Солнце щедро греет землю, и лучи его дробятся в бурлящих водах реки.
Я спрашиваю:
— Ребята, кто хочет идти первым в воду?
Вызывается Миша Астафьев. Он вытаскивает из груды наносного хвороста толстую суковатую палку и, не раздеваясь, входит в сильно взбудораженную реку.
Он погружается все глубже и глубже, вода с угрожающим шумом беснуется около него, и нам кажется, что вот-вот она собьет Мишу с ног.
По реке быстро проплывают ноздреватые льдины. Миша отталкивает их палкой; льдины, как бы нехотя, описывают дугу и стремительно несутся дальше.
Еще несколько минут — и Миша выходит на тот берег.
— Входите, ребята! — кричит он нам и делает энергичные движения руками и ногами, чтобы согреться.
Приступаем к переправе. Поминутно отталкиваем от себя наплывающие льдины... Наискось переходим речку.
От холода челюсти выбивают барабанную дробь. А тут нас задерживает наш неразлучный товарищ — пес Бам. Он никак не решается войти в воду и ведет себя, как последний трус. Бегает по берегу, жалобно визжит, ткнет морду в воду — и кидается прочь.
Мы зовем его, ободряем, ничто на него не действует.
Тогда мы поворачиваемся к трусу спиной и медленно подымаемся по другому берегу.
Пройдя несколько десятков шагов, слышим дикое завывание, оглядываемся — наш пес плывет через реку. При этом он скулит, фыркает и напрягает все силы, чтобы скорее выйти из ледяной воды.
Мы громко выкрикиваем ободряющие слова.
Подплыв к берегу, Бам находит отлогое место и одним прыжком выскакивает из воды. Он прыгает около нас, громко и радостно лает.
Нам очень холодно; мокрая одежда липнет к телу; пускаемся бежать наперегонки и таким образом кое-как согреваемся.
Дальше путь наш пролегает вдоль границы с Монголией. Река Шилка уходит на юг от полотна железной дороги.
Погода непостоянна: то лицо обжигает морозом, то вдруг снова оттепель, и мы шлепаем по грязи.
На станции «Ерофей Павлович» встречаемся с нашими орехово-зуевскими товарищами, которые служат здесь в Красной армии. Сколько радости принесла эта встреча! Надо было видеть, с какой теплой заботой ухаживали за нами земляки-бойцы.
5 мая шагаем по шпалам дальше. С утра выпал небольшой снег. Подморозило. Идти по твердой корке снега лучше, чем по шпалам, и мы сворачиваем с железнодорожной линии в сторону.
Нас сопровождают шесть человек бойцов Н-ской части. Они хорошо знают местность.
К 11 часам дня солнце начинает сильно пригревать. Тающий снег разжижает болотистую почву. То и дело увязаем в грязи; из-под ног летят целые фонтаны брызг. Наши костюмы намокают до пояса; местами болотная трясина преграждает путь.
При таких неблагоприятных условиях мы все же покрываем 72 километра за 12 ходовых часов, а на другой день дружески прощаемся в Уруше с провожавшими нас бойцами. Они прошли с нами 100 с лишним километров.
Мы очень удивлены и опечалены. Наш Бам настолько устал, что уже не в состоянии идти вместе с нами. Мы ежедневно идем 15-19 часов, а Бам - непривычный к таким переходам — вдруг ляжет на дороге и смотрит нам вслед грустным взглядом. Иногда он жалобно визжит и, словно сознавая свое бессилие, низко опускает голову.
Виктор с сожалением смотрит на своего друга, кладет подле него хлеб и кусок вареного мяса.
— Отлежишься — догоняй нас, рады будем видеть тебя, — говорит он ласково Баму.
Проходит час, другой, третий, и вдруг мы видим бегущего за нами Бама. Он с визгом бросается к Виктору на грудь, лижет его руки и радостно лает.
— Крепись, дружок! — говорит Баму Виктор. — У тебя четыре ноги, а у нас только по две, и все же мы не сдаем.
Снова идем вместе с четвероногим спутником, но недолго. Проходит день, и Бам начинает отставать, на этот раз уже всерьез.
На одном переходе Бам совершенно отказывается идти. В бессилии он ложится на дорогу, с тоской смотрит нам в глаза и опускает голову.
Мы оставляем ему побольше пищи в надежде, что Бам снова наберется сил и догонит нас. Но четвероногий друг наш не пришел. Мы успели полюбить своего шестого спутника. Но он оказался мало тренированным — не выдержал и тысячи километров и отстал.
16 мая оставляем позади большой железнодорожный мост, перекинутый через реку Зею, и подходим к Бочкареву. Духовой оркестр играет марш. На перроне вокзала стройные колонны красноармейцев, комсомольцев, пионеров и рабочих приветствуют вас криками «ура». Встреча выливается в демонстрацию: открывается митинг, с самолета падают листовки, отпечатанные специально к нашему приходу.
...За лесистыми горами Забайкалья, на берегах рек Биджана и Биры, раскинулась Еврейская автономная область.
Не доходя 5-6 километров до центра ее — города Биробиджана, — мы услышали звуки оркестра. Нас встречали жители города, студенты Горного техникума и колхозники. В выступлениях и в беседах с нами жители Биробиджана рассказывали о своей жизни.
Трудно приходилось переселенцам в первое время. Не успели люди обжиться, как их постигло жестокое стихийное бедствие. Наводнение смыло буквально до основания все зачатки их хозяйства, созданные с великим трудом. Дороги залило водой. В неисчислимых количествах появилась мошкара, которую в Сибири называют «гнус». К землянкам подходил «знакомиться» медведь.
Но в борьбе с природой переселенцы приобрели закалку, выносливость, спокойную выдержку.
Чтобы строить дома, надо было очищать обширные участки от леса, необходимо было осушать болота. Мелиорация, подготовка земли, вспашка, посев, жатва, молотьба требовали большого напряжения сил. В процессе этой трудной работы рождалась и крепла великая любовь к земле нашей родины. Правда, некоторые из переселенцев, не выдержав трудностей освоения, бежали обратно в города и местечки, уходили в Хабаровск и Владивосток. Но оставшиеся упорно продолжали наступление на тайгу. Медленно, в труднейших условиях, они шаг за шагом побеждали казавшиеся непреодолимыми препятствия. Постепенно вековые чащи лесов отступали, и на их месте появлялись колхозы и поселки.
Первый город Еврейской области, объединивший разбросанные по разным местам участки в единый центр, был назван Биробиджаном. К моменту превращения переселенческого района в автономную область на месте дикой тайги уже был распланирован и оформлен большой город с тремя заводами — имени Димитрова, «Икор», «Колесо революции» — и большой швейной фабрикой. Выросли и другие предприятия, появились, техникумы – горный, медицинский, педагогический и механизации сельского хозяйства.
Область воспитала подлинных мастеров социалистических полей. Такие колхозы, как «Красный Октябрь», имени Кирова, «Икор», показывают высокие образцы стахановской работы.
Огромную роль сыграла и играет помощь, постоянно оказываемая переселенцам бойцами Красной армии и русскими колхозниками. В 1936 году, например, председатель русского колхоза имени Сталина приезжал к переселенцам обучать их работе с сенокосилкой и стогованию сена. Бригадир Субботин подготовил десятки молодых трактористов-переселенцев.
В свою очередь евреи-колхозники выезжают в соседние русские колхозы и красноармейские части для показа самодеятельного искусства и обмена производственным опытом.
— Окончательно опровергнута вековая буржуазно-обывательская клевета, будто еврейское население не в состоянии освоить сельскохозяйственный труд, — говорил нам председатель колхоза «Красный Октябрь».
Революция вернула евреям и всем народам СССР радость, молодость, жизнь, сроднила их с природой, открыла перед ними все ее великолепие и красоту, сделала для них доступными все ее богатства.
Это мы видели на всем протяжении нашего пути, видели в городах и селах русских и татар, удмуртов и башкир, монголов и бурят, чувашей и нанайцев.
Когда 11 июня усталые, но радостные мы разорвали ленту финиша на одной из площадей Комсомольска, когда услыхали громкие и радостные возгласы встречающих нас жителей города Комсомольска, мы ощутили неповторимое чувство близости советских людей и широты советской родины. Всюду, где бы мы ни шли, — а мы совершили немалый путь, — мы видели счастливые родные лица, мы видели, воочию убедились, какой радостной жизнью живет весь наш великий Союз.
Наш путь проходит через места легендарных боев за власть Советов. Вот станция Волочаевка у подножья Волочаевской сопки.
Отсюда в глубь тайги, прямо на Комсомольск, уходит железная дорога, которая связала Волочаевку с Комсомольском.
Волочаевскую сопку мы увидели еще за десятки километров. На вершине ее установлен памятник в честь героических боев Красной армии с белыми бандами, происходивших здесь в годы гражданской войны.
1 июня в 7 часов вечера прибыли в Хабаровск. Пройдено почти 9 тысяч километров.
На площади — короткий митинг. Нас приветствовали представители крайкома партии и крайкома комсомола. С ответным словом выступил товарищ Аборкин.
— Мы прошли, — сказал он, — через всю нашу счастливую страну и видели, как могуча и цветуща наша родина, как велика пламенная любовь народов к нашему мудрому вождю товарищу Сталину.
На приеме у руководителей края товарищи Сидоров и Моисеев обратились с просьбой о зачислении их бойцами в ОКДВА. Они были зачислены в славную Дальневосточную Амурскую флотилию.
В дни нашего пребывания в Хабаровске крайисполком наградил всех участников перехода почетной грамотой.
В городе юности
4 июня, ровно в 6 часов утра, когда в Москве было только еще 11 часов ночи, мы начали последний этап нашего перехода.
Идем по насыпи железной дороги Волочаевка — Комсомольск. Дорога еще строится. Шагаем по шпалам, которые лежат неровно, зачастую на расстоянии полутора или даже двух метров одна от другой. Это заставляет нас то укорачивать шаг, то прыгать. В ногах чувствуем тупую боль.
По обеим сторонам дороги — озера, болота и тайга. Вдали замечаем большую группу людей. Слышим боевую партизанскую песню:
И припомнятся, как в сказке,
Как маячные огни,
Штурмовые ночи
Спасска, Волочаевские дни.
Из группы выходит вперед человек в белой рубашке и, остановившись перед нами, отдает рапорт о победах, достигнутых на строительстве магистрали Волочаевка — Комсомольск.
Нас усаживают в машину и отвозят в местечко Голубичное, находящееся в стороне от магистрали.
— Да это не местечко, а целый город, и еще какой! — восклицаем мы. — А недавно, говорят, здесь было всего три дома!
Наши спутники старались отвечать нам на все вопросы.
В Голубичном теперь прекрасные жилые здания, больница, центральные рабочие мастерские, оранжереи.
Проезжая по улицам местечка, мы увидели плакаты, приветствующие участников перехода.
За обедом нам подали свежие, выращенные в своих теплицах огурцы, редис — все то, чего еще не было даже в Хабаровске. Стол самый разнообразный: мясо, свежая рыба, печенье, мороженое, пирожное.
Нам показывают довольно богатую библиотеку и первый номер газеты «К новым победам», вышедший в тайге на строительстве ВОЛК. При клубе организован струнный оркестр, имеется драмкружок.
Когда мы подходим к станции Литовка, новая встреча ожидает нас. Гудок маленького паровоза и сирена автомобиля извещают о нашем прибытии. Мы подымаемся на грузовик. Открывается митинг.
Бригады строителей магистрали, узнав, что мы идем по этой дороге, широко развернули соцсоревнование в честь нашего перехода. Бригада № 10 7-го строительного участка взяла обязательство вместо нормы в 350 штук шпал укладывать 450; бригада № 5 — вместо 600 кубометров балласта укладывать — 900, бригада «Путь» — вместо 1,8 километра прокладки пути по норме взяла на себя обязательство прокладывать 2,5 километра.
По окончании митинга идем к поселку, к передвижной сцене, куда нас пригласили. Выступают синеблузники. С удивлением и радостью мы слышим стихи, посвященные нашему переходу.
Утро 11 июня. Мы находимся в нескольких десятках километров от Комсомольска. Отказываемся от завтрака, не хотим терять времени.
Строители дороги встречают нас горячими приветствиями и рапортами о производственных победах.
В 40 километрах перед Комсомольском показались легковые машины. Встречать нас выехали Савченко — наш квартирьер — и кинооператор. На другой машине были представители города Комсомольска — знатные люди, стахановцы и командиры Красной армии.
Все крепко жмут нам руки, дружески обнимают.
Мы двигаемся дальше к городу Комсомольску. Кинооператор, следуя за нами, производит съемку. Из-за поворота показался Амур, а там, дальше, на берегу Амура, и долгожданный Комсомольск.
Радостно забились наши сердца. Из города шли нас встречать комсомольцы. Они пели песню о славном городе, выросшем в глухой тайге.
Вот мы идем уже мимо празднично убранных красными полотнищами, лозунгами домов.
На Бригадной улице Комсомольска 11 июня ровно в 6 часов вечера мы разорвали красную ленту финиша. Переход закончился как раз в день четвертой годовщины существования Комсомольска.
Тысячи радостных возгласов и громкое «ура» огласили улицы.
Открылся митинг. С приветствиями выступают представители города юности. От имени участников перехода с ответным словом выступил я:
— Сегодня, в день четвертой годовщины славного города юности, имя которому Комсомольск, мы счастливы рапортовать о досрочном завершении перехода. Мы завершили его на шесть дней раньше срока. В течение ста двадцати шести ходовых дней наши стремления и желания были направлены к этому славному городу. Мы прошли за сто двадцать шесть ходовых дней девять тысяч четыреста двадцать километров. Много пришлось пережить и преодолеть трудностей, прежде чем вступить на эту площадь. Но задачу свою мы выполнили. И первое слово любви и беззаветной преданности шлем тому, кто вырастил наше комсомольское племя, — товарищу Сталину.
Мы уверены, — говорил я, — что с таким же успехом могли бы завершить подобный переход сотни тысяч наших товарищей, которые стоят за станком. Вся наша молодежь готова в любую минуту, по первому зову нашей партии совершить любой подвиг. Когда потребуется, миллионы граждан СССР грудью защитят рубежи советской земли. Среди них будем и мы!
12 июня мы знакомились с городом. Мы посетили новостройки, заводы, клубы, жилища, побывали в гостях у молодежи.
Рабочие рассказывали о том, как они следили за нашим переходом, интересовались каждым этапом и готовились преподнести нам в подарок свои производственные победы, о которых они нам и рапортовали.
Историю Комсомольска рассказывают его дома, новостройки, предприятия.
Первый год. Это — землянки. Они сооружены первым отрядом комсомольцев, пришедших сюда, когда вокруг еще была дикая тайга, когда жизнь и работа здесь были подвигом. Землянки эти теперь обречены на снос. Их первые обитатели живут сейчас уже в прекрасных квартирах.
Второй период в истории Комсомольска представлен кварталом деревянных бараков. Дальше идут деревянные двухэтажные дома.
И, наконец, последний, нынешний период — большие здания из кирпича и бетона.
С поразительной быстротой выросли в таежной глуши, среди непроходимых марей (болот) гиганты-заводы. Комсомольск скоро будет крупным промышленным центром на Дальнем Востоке.
В 1932 году были посланы сюда тысячи передовых комсомольцев со всех концов страны осуществлять грандиозную задачу — строить новый индустриальный город на берегах Амура.
Строители пришли в глухую, дремучую тайгу. По пояс в воде, в болоте они выкорчевывали лес, расчищали строительные площадки, чтобы потом воздвигать на них корпуса заводов и жилых домов. Первое время строители жили в палатках, землянках и амбарах крохотного села Пермское.
Посланцы ленинского комсомола настойчиво, упорно работали, неприветливая тайга, страшные бураны и непривычно жестокие дальневосточные морозы не могли остановить героев-строителей. На лесозаготовках они убивали ядовитых змей, тушили лесные пожары, которые вспыхивали от каждого небрежно брошенного окурка или вредительского поджога. Молодежь работала на самых передовых, самых тяжелых, ответственных участках и завоевала городу славное и гордое имя — Комсомольск-на-Амуре.
Молодежь города Комсомольска рассказывала нам об отдельных моментах своей будничной работы.
— Однажды начальник второго строительного участка пришел с тревожной вестью: муку заливает. Мы поняли, что это значит, — рассказывают нам комсомольцы, — молча вышли. Выстроились возле барж.
— Бери куль! — раздалось с баржи.
И по рукам стоящих в воде комсомольцев, как по конвейеру, передавались на берег увесистые кули с мукой.
До полуночи выгружали муку...
Зимой 1934 года не было горючего и транспорта, чтобы привезти с правого берега Амура, с далекой Пивани, лес, нужный для стройки. Тогда в сорокаградусный мороз весь коллектив перебрасывается на строительство ледяного канала. Комсомольцы сплавляли по Амуру бревна лесозавода. Отталкивая их баграми по вырубленному во льду каналу, ребята иногда оступались и падали в воду. На ветру одежда моментально замерзала, превращаясь в ледяной панцирь, но никто и не думал бросать работу — могла замерзнуть вода и остановить сплав. Лес сплавляли круглые сутки.
7 ноября 1932 года ледоход на Амуре разбил кошель леса в несколько тысяч кубометров. Это были единственные запасы леса, которыми располагала стройка до установления пути через Амур. Стройке угрожала полная остановка на два месяца. Тогда отборный отряд комсомольцев в 300 человек полез в ледяную воду спасать лес. Это был настоящий героизм целого коллектива, не пожалевшего своих сил для интересов стройки. Когда комсомольцы спасли лес, они пришли на октябрьскую демонстрацию и доложили на митинге всему коллективу строителей, что лес спасен и стройка будет работать.
Так вырастал Комсомольск. Так росла и закалялась комсомольская воля, закалялись и росли люди.
Сейчас Комсомольск далеко врезался в тайгу. Всюду высятся стройные стены домов и величественно смотрят огромные корпуса заводов. Город имеет свои театры, учебные заведения, больницы, стадион, аэродром.
Строители Комсомольска, проходя по улицам своего города, вспоминают суровые таежные ночи над грозным в непогоду Амуром, буйный шум тайги и первую стройку.
— Посмотрите, — говорят они, указывая на город, — как разросся город, а будет еще больше. Это город будущего!..
Придет время, и новые поколения станут петь песни о смелых победителях, сумевших в пургу и жестокие морозы, в проливные дожди и сильный зной положить начало этому сказочному городу юности.
Упорство в борьбе с трудностями и лишениями, встававшими на пути коллектива, товарищеская поддержка и помощь, горячее желание справиться с поручением партии, оправдать доверие всей страны создали такой славный коллектив, который смог преодолеть все преграды и успешно выполнить стоявшие перед ним задачи.
Город имеет своих пламенных патриотов. Каждый камень, каждый дом, каждая просека в лесу напоминают им о былых героических днях. Сотни комсомольцев и демобилизованных красноармейцев ОКДВА, уезжая в отпуск в центральные районы страны, возвращаются обратно и привозят с собой десятки новых энтузиастов. Комсомольская организация получает сотни писем от комсомольцев со всех концов Союза с просьбой принять их добровольцами на стройку города.
В день пятилетия строительства Комсомольска ЦК ВЛКСМ в своем приветствии комсомольцам и трудящейся молодежи Комсомольска писал:
«Там, где были непроходимые леса, молодые, отважные строители-комсомольцы, вдохновляемые любовью к нашей ленинско-сталинской партии, преодолевая все трудности и лишения, воздвигли новый город...
Центральный комитет от лица Ленинского комсомола объявляет большевистскую благодарность всем комсомольцам и комсомолкам, всем молодым рабочим и работницам, инженерам, техникам, вложившим свой героический труд в строительство города Комсомольска.
Не сомневаемся, что вы до конца выполните свой долг перед страной, победно завершите строительство города и заводов, ликвидируете последствия вредительства, разоблачите и до конца искорените всех врагов, которые еще гнездятся в своих потайных норах, вредят и пакостят нам».
Все те, кто приехал с путевкой комсомола, кто видит прекрасное сегодня и еще более яркое завтра города Комсомольска, самоотверженно работают на стройке. Молодежь поет:
Мы пришли сюда недаром
Город счастья заложить,
Электрическим пожаром
Тьму немую осветить.
В крае темном и невзрачном,
В крае дебрей и болот
Город юный, город светлый
С каждым днем растет, растет.
Нам приказ простой и точный
Дан от нашего вождя, —
Чтобы край Дальневосточный
Стал твердыней Октября.
Огромные пространства лежат на пути от Москвы до Дальневосточного края. Комсомольск был связан со страной только Амуром; осенью, когда реки покрывались льдом, сообщение с Комсомольском прерывалось. Сейчас широко расступилась тайга перед хозяевами-большевиками. Ее прорезали дороги железные и шоссейные, ее оттеснили новые города — Комсомольск, Магадан, Советская Гавань. С неслыханной быстротой проложены вторые пути по всему Забайкалью.
Дальний Восток — необъятный богатейший край, неприступный форпост социализма — стал еще более родным и совсем близким.
Чувство величайшей гордости за нашу могучую, прекрасную родину, за ее неисчерпаемые богатства, за силу ее народа, сумевшего создать себе счастливую жизнь, наполняет нас.
Ни одна книга не смогла бы так широко и так всесторонне показать нам великую нашу страну, как этот переход.
В историю физкультурного движения нашей страны вписана еще одна победа. Установлен новый мировой и всесоюзный рекорд на дальность и скорость перехода. Совершили мы его во славу родины.
Вернувшись в Москву, мы с волнением прочитали в газетах, что участники перехода Орехово-Зуево — Москва — Комсомольск-на-Амуре награждены орденами «Знак почета».
10 ноября 1936 года останется незабываемым днем в нашей жизни. В этот день нам вручал ордена Михаил Иванович Калинин. Это — незабываемый день в нашей жизни.
Москва, 1938 г.
