Материал нашел и подготовил к публикации Григорий Лучанский
Источник: Д.Л. Иванов. Восхождение на Эльбрус. Известия Русского географического общества. 1884, т. ХХ, выпуск 5
(Читано в общем собрании Императорского Русского Географического Общества 3 октября 1884 года).
Проживши лето в Кисловодске, под довольно строгим и - сказать правду - скучным «курсовым» режимом, я предпринял в конце курса, в сообществе с доктором Е. В. Павловым , небольшую поездку в Кавказские горы, в сторону Эльбруса.
Из Кисловодска мы проехали на р. Баксан, по живописному ущелью которого дошли до его верховьев, составляющихся из трех горных ручьев: Донгуз-уруна, Азау и Терскола. Первый выбегает из коренного Кавказского хребта или вернее из угла соединения его с Эльбрусской ветвью; два последних берут начало из ледников, спускающихся с южной стороны Эльбруса.
Гора Эльбрус, известная у окрестных жителей под именем Мынги-тау, замечательна не столько своей выдающейся высотой или оригинальным строением, сколько странной историей о ее необычайно трудной доступности.
История восхождений на Эльбрус крайне не сложна. Со времени первой, неудачной русской ученой экспедиции на нее, 10 июля 1829 г., - экспедицию эту составляли академики Купфер, Ленц, Менетрие и Мейер , при отряде генерала Емануеля - среди русских установилось убеждение в невозможности взойти на вершину Эльбруса. (Восхождение наших академиков на Эльбрус кончилось, как известно, тем, что они, истомленные донельзя, на 15700' а. в., должны были отказаться от дальнейшего поднятия и из их партии лишь один, кабардинец Химар, побывал на вершине.)
Последующие исследователи ограничивались осмотром подошвы Мынги-тау. Отдельные лица, в качестве любителей, пробовали подняться, но в самом начале отказывались от этого предприятия под непосредственным тяжелым чувством трудности начального восхождения и под невольным страхом пред ледяной громадой, вздымавшейся над всеми окружающими горами.
Возможность восхождения без особенных страданий впервые была доказана весьма недавно партией членов «альпийского клуба». В 1869 г. англичане Фрешфильд, Мур и Теккер, при помощи нескольких местных горцев (из баксанских татар), взошли на юго-восточную вершину Эльбруса. В 1874 г. другая партия членов «альпийского клуба» при участии того же Мура посетила высокий Кавказ и трое из них, англичане Грове, Уокер и Гардинер, под предводительством знаменитого ходока горца Ахии, взошли на северо-западную, самую высокую вершину Эльбруса.
С тех пор на Эльбрус ходили И. В. Мушкетов, генерал Петрусевич и г. Дечи.
И. В. Мушкетов, во время своей геологической поездки по Кавказу, в 1881 г., доезжал по Баксану до Эльбруса и поднимался по Азау до ледяного поля (12300') для осмотра ледников, но, в виду хмурой погоды, не пытался пройти далее. Генерал Петрусевич (он был вдвоем, но имени его спутника я не знаю), доходил в 1882 г. до ледяного поля на высоту примерно 11500'- 12000' и возвратился оттуда.
Слышанные мною от одного из образованных туземцев г. Хамзата Урусбиева подробности о восхождении г. Дечи на Эльбрус настолько интересны, что я считаю нужным передать их здесь.
Г. Дечи, член «альпийского клуба», был на Эльбрусе недели за две до нашего приезда. В ожидании благоприятной погоды он прожил вместе с прибывшими с ним двумя швейцарцами-проводниками у подножия Эльбруса две недели и лишь 8 августа рискнул на восхождение. Накануне, рассчитывая на завтрашний ясный день, г. Дечи поднялся почти до ледяного поля и ночевал на высоте 11380'. С утра, однако, голова Эльбруса уже закуталась в тучку. Г. Дечи колебался, и хотел было уже уехать, но решимость одного из его гидов, обещавшего удачу, победила осмотрительность члена «альпийского клуба», и он двинулся в 7 ч. утра на Эльбрус. Кроме двоих швейцарцев с ним вызвался идти один из молодых местных горцев. Привычные к ледникам швейцарцы шли очень правильно, и местному горцу оставалось лишь следовать за ними. Г. Хамзат Урусбиев следил снизу за путниками в бинокль до того пункта, когда, наконец, они вошли в облако. Это было ниже седловины. По словам г. Дечи, они дошли до вершины спустя одиннадцать часов, т. е. в 6 ч. пополудни. Водрузивши там значок, стали спускаться. Несмотря на туман, они шли довольно удачно, хотя медленно настолько, что из облака вышли уже тогда, когда стало темнеть. Проводники-швейцарцы сбились с направления и попали в неизвестные для них и непонятные в темноте трещины. (Предполагаю, что они забрали западнее и попали в полосу ледопада Терскольского ледника). Думая, что это лишь небольшой изгиб, они не вернулись назад, а стали рубить ступени и продолжали путь. Но чем дальше шли, тем все страшнее становились трещины. Сам г. Дечи и один из гидов отморозили пальцы на руках и ногах. Положение становилось отчаянным, но выручила находчивость горца: при помощи жестов он сумел убедить иностранцев бросить их дорогу и следовать за ним. Довольно удачно выбрался он из опасных трещин и вывел к 2 часам ночи отважных альпийцев из лабиринта ледопада, который, быть может, без этого горца, сделался бы могилой тех, которые пришли поставить на Эльбрусе значок любителей высоких гор.
Разговаривая с Урусбиевыми во время недолгой остановки в их гостеприимном ауле о возможности восхождения на Мынги-тау, мы выслушали многочисленные отзывы как самих Урусбиевых, так и призванных горцев, что подняться на Эльбрус невозможно в настоящее время года. Все отзывались, что, во-первых, нынешний год исключительный - холодный и дождливый - вообще неблагоприятен для восхождения, а во-вторых, в данное время (это было 23 августа) и при другой погоде на Эльбрусе слишком холодно и вряд ли будет ясно на самом верху.
Желая ближе ознакомиться с условиями восхождения на Мынги-тау и проверить разноречивые и неясные показания различных лиц, мы решили предпринять восхождение. Не задаваясь непременной целью во что бы то ни стало взобраться на вершину Эльбруса, мы поставили себе задачей подниматься до тех пор, пока это при наших средствах и при известном состоянии погоды будет возможно, стараясь обратить внимание как на физические условия, в которых находятся Эльбрусские ледники, так и на физиологические явления в нашем теле, связанные с работой восхождения. Выяснить эти условия мне казалось особенно важным в виду того, что до сих пор мы не имеем ни одного обстоятельного описания подробностей восхождения, которые могли бы служить серьезным руководством при осуществлении русской экспедиции на Мынги-тау. Экспедиции, конечно, не с единственной целью взобраться на вершину горы только за тем, чтобы полюбоваться с ее высоты живописными картинами или же среди непроглядного облака водрузить какой-либо знак своего подвига, - а напротив, экспедиции обстоятельной, с целью подробного изучения нашей высочайшей горы и научного констатирования главных вопросов, связанных с физической природой этого потухшего гиганта-вулкана, закутанного ныне в ледяной покров.
Для осуществления нашей скромной задачи мы обладали следующими средствами: наша одежда состояла из теплых курток, меховых шапок, башлыков, простых охотничьих сапог без железных гвоздей, теплых перчаток, дымчатых очков, и в запасе имелось по бурке и по нагольному легкому тулупу; из орудий для восхождения у нас было две веревки, молоток и две длинные палки (довольно тяжелые) со стальными наконечниками; кусок жареного мяса, хлеб, кахетинское вино, коньяк, спирт, чай и леденцы составляли наше продовольствие; взяты были чайник и фонарь; из научных инструментов имелись анероид для больших высот, горная буссоль с эклинометром, психрометр, максимум-термометр, хронометр с секундомером, лупа и бинокль; у доктора был небольшой запас необходимых медикаментов, в числе которых были взяты тинктура дигитализ и конваларе магализ, как средства для урегулирования болезненной деятельности сердца на большой высоте. (Лекарства, впрочем, не потребовались). В качестве проводников и носильщиков нашего багажа мы взяли четырех татар горцев из аула Урусбиева. Предводителем их вызвался быть один охотник, по имени Джанай. К сожалению, во время нашего приезда на Баксан не было дома ни самого главного знатока здешних мест, князя Измаила Урусбиева, ни горца Ахии, сопутствовавшего Грове и Мушкетову, ни того молодого горца, который сопровождал г. Дечи.
В тот же день, 23 августа, мы добрались к вечеру до верхнего «коша» (караулка пастухов и загон для скота) на Баксане. (От аула Урусбиева он лежит верстах в 30). Он построен как раз в пункте слияния двух ручьев - Азау и Терскола. Кош состоял из длинной, но низкой деревянной избы и обширного навеса. Мы расположились на ночлег под тем же навесом, который служил жилищем г. Дечи и прозван туземцами «местом стоянки англичанина». «Кош» этот находится на 6900 фут. (Все высоты определены анероидом по отношению Кисловодска, где во время нашей поездки велись наблюдения на метеорологической станции ежечасно. Вычисления сделаны по формуле Рюльмана). От него нам предстояло подняться на другой день на высоту 11400 фут., до ночлега того же «инглиза». С вечера в ущельях лежал густой туман, но к полуночи он разошелся, и вся местность прелестно освещалась полной луной. Наши проводники объявили нам, что поведут нас по Терсколу дорогой г. Дечи. Указывая этот путь, они руководились тем, что он самый короткий, тогда как по Азау слишком длинен . Мы согласились, тем более охотно, что г. Дечи, живя здесь целых две недели, избрал Терскол, несмотря на то, что один его швейцарец много ходил по Азау за козлами и, следовательно, имел возможность оценить трудности того и другого пути. Хотя Мушкетов в своем кратком сообщении о ледниках Эльбруса и указывает на Азау, как на более легкий, но, не будучи знакомы с Терсколом, мы не могли ясно оценить сравнительную доступность того и другого. Урусбиевы же направили нас прямо на Терскол. Рано утром мы вышли пешком, хотя, как оказалось потом, мы могли бы проехать верхом версты 4 или даже 5 до того места, где уже начинаются каменные завалы и морены. На половине пути до ледника встретился еще кош, где мы напились кислого молока и оставили двоих горцев варить козленка, которого они должны были потом принести к нам на ночлег.
Примерно за версту до нижнего конца ледника, на высоте 8150 фут., начались уже камни и наш путь, оставив тропочки, вступил в область бездорожья. Отсюда нужно считать начало восхождение на ледник. Валуны, по которым мы теперь шли, сбились вдоль русла Терскола отчасти как остаток старых морен, отчасти, как обвал с крутых и каменистых склонов ущелья. Движение по этим валунам уже достаточно затруднительно. Они образовывают длинные гряды с довольно пологим подъемом. По ним, держась правой стороны ручья, мы дошли до нижнего конца Терскольского ледника и с этой линии повернули круто влево, чтобы начать восхождение на крутой уступ ущелья.
Ледник, спускающийся с Эльбруса в ущелье Терскола, представляет снизу неширокую полосу чистого льда, образующего крутой ледопад, нижний уступ которого равняется по высоте 1700 фут. Лед весь разбит крупными трещинами, и в виде высоких неправильных ступеней, в свою очередь разбитых поперек на столбы и зубья, ниспадает между тесными скалами, достигая своим нижним концом абсолютной высоты 8490 фут. Выше этого уступа существует другой, которого верхний конец можно считать на высоте 11500 над уровнем моря. Он немногим положе нижнего уступа. Направление трещин на всем ледопаде заметно изменяется от верху к низу: сперва трещины идут поперек ледника, т. е. перпендикулярно к его продольной оси, но по мере понижения правая сторона ледника видимо начинает двигаться скорее и трещины все более и более становятся диагональными. С правой стороны ледника, как я сказал, тянется скалистый склон отрога, разделяющего Терскол от Азау. На гребень этого-то отрога и нужно было подняться, чтобы обойти ледопад. Высота гребня равняется в среднем 10600 футам. Чтобы добраться до него, нужно преодолеть два уступа. Нижний уступ равняется 1200 футам; подъем на него идет по крутому травянистому склону, с которого дерн, вследствие крутизны (44°-50°), разбившись на полоски, осел в виде узеньких ступенек; ступеньки эти облегчают подъем, но крутизна и длина склона действуют утомительно, в особенности при отсутствии площадок и какой-либо тропки; каждому всходящему предоставляется выбирать себе путь и делать любые зигзаги, а так как нас вели горцы, не любящие излишних размахов, то подъем вышел очень крут. Поднявшись по этому склону мимо довольно красивого водопада, обставленного оригинальными стенами из столбчатого андезитового порфира, достигаешь площадки с многочисленными ключами и болотинами (9600 фут. а. в.). За этой площадкой следует второй уступ в 1300 фут. вышины, сложенный из стен, столбов и разнообразных фигур, образовавшихся размывом лав. Подъем идет по крутой осыпи (38°), переходя с крупных камней на щебень, а местами на выпавший свежий снег. Осыпь оплывает при восхождении и этим сильно затрудняет. Преодолеть эти два уступа при их крутизне дело нелегкое. Вверху второго уступа осыпь переходит в нагромождение больших, остроребрых камней и по ним выводит на вторую площадку, которая уже составляет гребень или узкий хребетик водораздельного отрога. Хребетик в виде ровной полосы, постепенно понижающейся от севера к югу, тянется до самого Баксана, и мне говорили, что на него есть тропа по лесу, ведущая от Баксана. Про эту тропу я слышал два отзыва: одни говорили, что она крайне трудна, другие утверждали, будто по ней можно въехать на гребень на осле. Если последнее справедливо, то вопрос о подъеме на гребень, то есть до подошвы третьего и последнего каменного уступа, следовательно, до высоты почти 11000 фут., разрешается как нельзя более легко, ибо из крайне утомительной работы восхождения выбрасывается один из наиболее тяжелых участков в 3000 фут. вертикальной высоты, и начало восхождения переносится с 8150 фут. на 11000 фут. а. в.
От гребня, на его северном конце, начинается третий каменный уступ, самый тяжелый. Высота его равняется 1300 фут. Общий склон около 40°, но слишком часто встречаются участки, где он достигает 50° и даже 60°. Этот колоссальный уступ образован из нагромождения крупных остроребрых камней (раздробленный андезитовый порфир, захваченный лавой), достигающих величины двух саженей слишком в поперечнике. Одолевши эту лестницу, кончаешь с камнями и достигаешь уже ледяного поля, начало которого лежит на высоте 12000 фут, слишком. Почти на половине уступа под большим камнем был выбран г. Дечи ночлег. Здесь же ночевали и мы, на абсолютной высоте 14380 фут. Следующие цифровые данные наглядно покажут, сколько потребовалось времени на совершение этой работы.
1) От Баксанского коша (6900'), выйдя в 5 ч. утра, мы дошли до Терскольского коша (7820') через час;
2) От верхнего коша до нижнего конца ледника (8490') ходу 1 ч. 40 м. (часть пути по морене);
3) От нижнего конца ледника по травянистому подъему до привала на площадке на верху первого уступа (9600') ходу 1 ч. 40 м.;
4) От привала на подъем по второму осыпному уступу до гребня его (10800') ходу 2 ч. 50 м. с двумя отдыхами минут по 7-10;
5) Отсюда до ночлега (11380') потребовалось еще 1 ч. 25 м. ходу.
Всего затрачено на переход 8,5 часов; добрались до ночлега около 4,5 ч. вечера;
6)С ночлега на следующее утро до ледяного поля потребовалось 40 м. ходу по каменному обвалу. Следовательно, от верхнего Терскольского коша до крайних камней ледяного поля, т. е. с 7.820' до 12.240' нужно было затратить 9 с четвертью часов одного хода, без привалов (в среднем на 1 час 418 футов подъема), с привалами же около 10,5 часов времени.
Большая часть этого времени приходится, как мы видели, на восхождение по трем уступам, которые отличаются своей значительной крутизной, каменными обвалами и осыпями, что вызывает слишком напряженные и продолжительные усилия при восхождении, и при том усилия неравномерные, неправильные, быстро изменяющиеся сообразно неправильностям и неожиданностям в расположении камней, ступеней и т. д.
Ночлег наш под избранным камнем оказался во многих отношениях неудобным, хотя все-таки единственным среди окружавшего нас хаоса нагромождений. Главных неудобств было два: место было крайне тесно, чтобы поместиться вшестером, и кроме того в камне оказалась с подветренной стороны значительная трещина, чрез которую врывался холодный резкий ветер, упорно дувший с ЗЮЗ во время нашего пребывания в области ледников. Хотя температура воздуха для этой высоты была не особенно низка (4 ч. дня - 3°,1 С; 5,5 ч. в. - 3°,5 С; 73/4 в. - 5° С). (Не забудем, что в нижнем коше, на высоте 6900', в 5 ч. утра температура была 2°С, в верхнем коше, т. е. на 4420 фут. ниже нас, в 6,5 ч. утра только 1°,2° С). Но при резком ветре, в особенности вскоре по приходе на место, пробирал серьезный озноб; только тогда, когда снизу явились наши горцы с дровами и вареным мясом, так что можно было, наконец, напиться чаю (бывшие здесь ручьи замерзли, и пришлось добывать воду из снега) и закусить, ощущения холода исчезли совершенно. Новые страдания наши начались впрочем очень скоро, когда стали укладываться спать; страшная теснота заставляла всех так неестественно корчиться под нашим неловким камнем, что вряд ли кому удалось выспаться как следует.
Вечер был ясный, всходила полная луна. Внизу в ущельях, далеко под нами, лежал густой туман, как и вчера, а над нашими головами совершенно безоблачное небо с сверкающими звездами, по-видимому, обещало такой же ясный завтрашний день...
В 12 ч. ночи среди пустыни каменного нагромождения Эльбрусских ледников засветился маленький огонек и зашевелились люди: под большим валуном мы варили наш утренний чай и, не торопясь, готовились к выступлению. Погода не изменилась. Мороз был не выше -5,0° С, небо по-прежнему совсем чисто, светлая луна высоко. Только ветер казался сильнее. Одно было не хорошо. Между нашими проводниками шли какие-то неладные разговоры, заметна была вялость, неохота, чуялось что-то недоброе. Возились они с своей оригинальной обувью очень долго и едва собрались к 3 ч. утра. При этом Джанай вел себя особенно странно, недоброжелательно.
Как я говорил уже, на восхождение по каменному нагромождению потребовалось 40 минут такого же тяжелого хода, как и накануне. Ледяное поле началось на высоте 12.090 фут., но вначале оно поднималось настолько круто, что мы не видели перед собой ничего кроме снега с редкими на нем грядками больших камней. Только поднявшись по снегу еще на 150 фут., мы вышли, наконец, на ровную поверхность льда, откуда открывался широкий вид на весь ледяной конус Эльбруса. Обширное белое поле раскидывалось впереди нас; постепенно и отлого поднималось оно к подошве центрального конуса; далее белый контур льда, резко очерченный на темном фоне неба, заметно становился круче, начиная же с седловины, крутизна склонов двух вершин Мынги-тау делалась еще более. При свете луны синеватая поверхность снега со слабыми тенями давала слишком обманчивое представление о расстояниях: вершины Эльбруса казались так близки, волны ледяной поверхности едва различимы. Но и при всем том раскинувшаяся громада белого поля невольно давила своей шириной, и громадный угол зрения от одного края поля до другого ясно представлял, с какой нешуточной величиной мы имели дело.
Вглядываясь в подробности света и тени, лежавших на ледяном поле перед нами, ясно было одно, что вправо (к востоку) от линии, соединявшей нас с ЮВ-й вершиной, положение льда неспокойно: там виднелись большие ледяные обрывы, трещины и, видимо, уже подготовлялись ледопады двух ледников - Терскола и Игрика, или Ирика; напротив, пространство, лежавшее влево (к западу) от названной линии, представлялось спокойным, ровно поднимавшимся, без всяких особенных резкостей.
Над нами было все то же ясное небо с полной блестящей луной. Резкий ветер дул однообразно с ЗЮЗ, взметая сухой снег полосами и угоняя его, как во время бурана в степи. Но особенного холода не чувствовалось, хотя мы и были одеты в короткие пальто.
Записавши у последних камней показания инструментов, мы спросили веревки.
Джанай объявил нам, что дальше идти нельзя и что никто из них не двинется с этих камней вперед.
Объяснения ни к чему не привели: проводники окончательно отказывались идти далее.
Мы решили идти одни и стали связываться веревкой. Тогда один из молодых горцев, Джапар, молча подошел к нам и молча же привязался к концу аркана. Трое осталось в камнях, трое двинулось по направлению к вершине. Идти было легко: снег лежал плотно, нога почти вовсе не вязла, подъем шел небольшой, ветер бил слева, сзади. Не прошли мы и 150 шагов, как увидели, что еще двое горцев следуют за нами. В камнях остался один предатель Джанай. Мы торжествовали, но не долго. Все вместе прошли еще шагов 150, как Джапар остановился и взял у меня длинную палку. Стали подвигаться медленнее и щупать снег. Вскоре наткнулись на небольшую трещину, в которую Джапар провалился одной ногой. Вылез, попробовал палкой - она ушла вся. Наш храбрец испугался и повел длинные извинения, что он дороги не знает, никогда здесь не бывал, трещин много... Я предложил ему идти сзади меня - он стал отказываться, ссылаясь на холод и жалкую обувь. (Одет он был действительно слишком немудрено: суконный легкий бешмет, нанковые штаны и чуреки на босую ногу, обвернутую лишь травой; чуреки были ему малы, и потому вместо подошвы шли одни ремни и трава.
Остальные двое отказывались еще горячее его: теперь буран, холод, идти нельзя, все замерзнем, дорога трудная... Убеждать дольше было бесполезно. Мы отпустили их всех обратно, связались вдвоем арканом, надели на себя для удобства движения - я - шубу, Павлов бурку, взяли мешок с вином и провизией, пожали протянутые к нам руки грустных и сконфуженных горцев и расстались.
Первое наше направление было почти прямо на N, на ЮВ-ю вершину (NW 172°), но по нему шли недолго, так как впереди виднелась целая путаница трещин. Мы повернули круто налево и взяли NW 145°, держась примерно направления слабо выгнутого увала. Работу распределили так: я шел впереди и щупал снег, Павлов сзади тащил мешок. Уклон подъема был очень пологий, изменяясь от 4° до 7° и местами до 10°, изредка 15°. Снег то лежал твердый, едва принимавший впечатление от сапога, то был навеян свежим бураном и ноги тонули в нем выше лодыжки (до 2-3 вершков). Ветер очень неприятно дул в левое ухо, упирался в левое плечо, резал лицо вихрем сухого снега, но при всем том движение было весьма свободно. Это зависело от того, что работа восхождения сделалась правильной, постоянной, усилия равномерны. Мы легко могли соразмерять наши силы с глубиной снега и крутизной подъема, не прибегая к тем резким , экстренным движениям, к тем усилиям соблюдения баланса, которые все время требовались от нас при восхождении по камням. Теперь наша работа была всего ближе похожа на работу бурлаков, тянущих баржу: сильно нагнувшись вперед против ветра, точно легли в лямку. Медленно, однообразно, мелкими шагами подвигались мы по снегу, делая остановки на четверть или полминуты, чтобы успокоить дыхание и пульс и соблюсти при работе то равновесие, при котором тело не чувствует ни холода, ни испарины.
Поверхность льда по тому направлению, которое мы теперь приняли, все время оставалась спокойною и поднималась постепенно небольшими мягкими уступами. Чтобы ориентироваться по какому-либо приметному пункту, мы избрали как раз на линии нашего движения небольшую каменную кучку, выдававшуюся из-подо льда на гребне крутого склона, который спускался от вершин Эльбруса на SW. В этом направлении мы шли часов до 5 утра, когда уже сильно заалел восток и брызнули первые лучи солнца из-за острых вершин видневшихся на востоке гор. На западе спускалась мало-помалу бледнеющая луна. Невольно вспомнилась яркая картина, изображенная поэтическим пером Грове в его «Le Caucase glace». К сожалению, на этот раз Эльбрус не захотел отбросить своей гигантской тени на небо, и мы были лишены возможности проверить живописную картину г. Грове, в которой Эльбрус являлся настолько громадным, что даже заслонял небо от лучей солнца. С этого пункта мы решили изменить направление, взявши снова на N. При свете восходящего солнца мы могли уже легче ориентироваться. Справа у нас ясно был виден резкий изгиб льда, очевидно, переваливавшего через какой-то невидимый для нас выступ скалы, причем образовалась группа широких трещин, направлявшихся по линии SW 55°. Трещины эти, в числе около десяти, были скучены в одном месте, как раз на вершине бугра; но далее за ним к N они повторялись на редких интервалах в виде трех или четырех одиночных широких трещин, параллельных первым. Ширина их быстро увеличивалась от SW к NО, достигая двух и даже более сажен. Глубину нельзя было определить, ибо трещина, которую я осматривал, была на глубине аршин 10 забита свежим снегом. Первая группа трещин прозвана нами «Средний бугор трещин», как место приметное и важное в смысле ориентировки во время движения и в смысле осторожности по отношению идущих от него трещин. Все время, пока мы держались на NW, или на «Нижний гребень камней», Средний бугор оставался у нас справа, видимый ясно среди однообразного снегового поля нижнего уступа Эльбруса. Еще ранее, при начале изменения направления из N в NW, мы уже решили не идти по правой стороне Среднего бугра, опасаясь встретить затруднения. Справедливость такого решения выяснилась потом, когда мы могли осмотреть местность сверху: вправо (т.е. к NО) от Среднего бугра распространялась площадь, вся пересеченная трещинами, и я полагаю, что первая ошибка г. Дечи при спуске состояла именно в том, что он попал на западную сторону этого бугра, где наклон льда больше, чем по восточной стороне. Сбиться здесь было уже весьма легко, ибо, двигаясь по линии наклона, они постепенно втягивались в полосу, ведущую к началу ледопада Терскольского ледника.
Останавливаюсь на этой подробности с той целью, чтобы указать необходимость твердой ориентировки среди ледяных полей: поверхность ледяного моря выглядит до того однообразной, что нет ничего легче спутать одну местность с другой. Вот почему мы при нашем первом знакомстве с ледником не только записывали румбы направления движения, но все время старались ориентироваться, как по выдающимся вершинам кавказского хребта, так в особенности и по приметным подробностям самого ледяного поля. Вот почему мы и отметили с особенной тщательностью два таких пункта, как Нижняя гряда камней и Средний бугор трещин. Прибавлю еще, что известное правило - вступая в новую местность, не смотреть при движении только вперед, а чаще останавливаться и оглядываться назад - здесь как нельзя более важно и должно соблюдаться с особенною педантичностью. Однообразие белого покрова местности, открывающейся постепенно перед человеком, идущим в гору, совершенно лишает его возможности понять ту же местность, когда он, поднявшись сразу на большую высоту, взглянет вниз на пройденное пространство. Перед ним вдруг раскинется огромная белая площадь, и среди нее будут совершенно незаметны все те неровности, которые казались такими резкими при восхождении; все расстояния покажутся маленькими; выступит множество прежде не виденных трещин, бугров и т.д. И если человек не следил постепенно за местными подробностями, за их взаимным расположением по мере поднятия на высшие горизонты, если он не изучал топографию местности и не зарисовывал ее общие черты по мере расширения кругозора, он будет сразу поражен величием картины, развернувшейся перед ним с большой высоты, и не только не узнает своей бывшей дороги, но даже может совсем не обратить внимания на эти неинтересные мелочи, в виду роскошного вида многих сотен разнообразнейших пиков, которые пестреют на затейливом лабиринте огромной системы кавказских ледников, необыкновенно красиво рисующихся перед наблюдателем.
Когда Средний бугор остался уже у нас сзади, мы, прежде всего, обратили внимание на то, чтобы благополучно пересечь западные концы идущих от него трещин. Для этого мы выбрали пологую поперечную ложбинку, рассчитывая, что в ней трещины должны быть или вовсе сдвинувшимися, или очень узки. Расчет оказался совершенно правилен: узкие концы трещин были так плотно забиты снегом, что мы их не заметили даже. Переход через них облегчался тем обстоятельством, что правильная система Срединного бугра была вся у нас на виду, и направление каждой крупной трещины было необыкновенно ясно видно. Поэтому особая внимательность и щупанье снега требовалось от нас только в те моменты, когда мы становились на линии новой трещины.
Перейдя систему Среднего бугра, мы присели на лед , чтобы сделать небольшой привал, закусить, произвести наблюдения, спокойнее ориентироваться среди нашей новой обстановки и, наконец, перемениться ролями: Павлов начал уже серьезно чувствовать давление нашего мешка с провизией, и его следовало сменить, пустивши налегке вперед в качестве вожака. Скажу теперь же об одном из главных неудобств, сложившихся для нас вследствие отказа горцев нам сопутствовать. Когда мы брали с собой четырех человек, то, прежде всего, рассчитывали на то, что они послужат нам носильщиками необходимых тяжестей. Взятый нами груз, разложенный на четырех таких привычных ходоков, каковы баксанские горцы, был очень легок: он состоял из двух небольших мешков с провизией, вином, спиртом, фонарем и лекарствами, и затем из бурок и полушубков. Общий вес этих вещей не достигал и 1,5 пудов, и потому ноша каждого проводника была бы не более 15 фунтов. Ранее мы предполагали идти в наших коротких пальто, а бурки надевать лишь во время более или менее продолжительных остановок. Так мы и сделали ночью с выхода от ночлега. Теперь же наш груз лег целиком на нас самих: мы принуждены были надеть на себя верхнюю теплую одежду и тащить один из наиболее тяжелых мешков. Ночью, расставаясь неожиданно с проводниками, мы взяли с собою мешок, не разбирая подробно, что в него положено. На деле же оказалось, что мы напрасно несем большой кусок мяса, предназначавшийся для всех, и бутылку спирту, взятую нами исключительно для горцев. Оценив тот груз, который выпал теперь на нашу долю, мы должны были признать, что обречены совершенно случайно на излишнюю работу: вес теплой верхней одежды, сумки, молотка и бинокля представлялся в виде 1 пуда 12 фунтов, так что для носильщика сумки весь посторонний груз равнялся 35 фунтам (считая в том числе вес палки и аркана). Понятно, насколько подобная ноша должна была прибавлять работы при восхождении по льду на значительной высоте. Помимо этого у нас был еще один серьезнейший груз, который требовал для себя все более и более возрастающих усилий - это был тот резкий неустанный ветер, который все время боролся с нами, то надавливая на левый бок, то почти прямо в лицо. По мере поднятия, сила его увеличивалась и, помнится, на высоте, примерно около 15.000 футов неожиданный удар его при выходе из-за небольшого закрытия был так резок, что я едва удержался на крутом склоне подъема. Но несмотря на все эти невзгоды, восхождение наше по льду было гораздо легче, нежели вчерашнее поднятие по осыпям и каменным нагромождениям, хотя сегодня мы были значительно выше. Легкость эта, повторяю, зависела от правильности, равномерности в работе. Наблюдения доктора над пульсом как нельзя более подтверждали это: тогда как вчера пульс доходил у нас до 120 и 140 ударов, теперь он равнялся 92 даже тогда, когда мы были выше 15.000 футов и взбирались по крутизне до 40°, делая зигзаги с уклоном иногда более 20°. Успешность движения видна и из сравнительной быстроты восхождения: тогда как вчера на средний час приходилось 415 ф. подъема, сегодня средняя величина равнялась 517 ф.
Первый привал наш близ Среднего бугра дал нам возможность определить температуру: на воздухе термометр показывал в 5 ч. 45 м. утра - 7°,5 С, в снегу - 8°,5 С; на ветру смоченный термометр так сильно обмерзал, что для укладки его после наблюдения потребовалась бы значительная потеря времени, и потому мы отказались от подобных наблюдений.
По мере поднятия солнца день ощутительно становился теплее, и уже часов в 9, снег, гонимый ветром и попадавший на нашу черную одежду, быстро таял. В башлыках мы совсем не нуждались, сапоги пропитывались влагой таявшего на них снега. Наконец, в 11 ч. дня на высоте 15.340 фут., на очень резком ветре, который поднимал сильнейший буран снега, температура воздуха равнялась - 1°,5 С. В области льда мы не наблюдали выше этой температуры, и в 1 ч. дня на высоте 13.000 фут. она оставалась та же самая. Судя по одному наблюдению, сделанному нами с смоченным термометром, влажность можно считать равною 69%.
Двинувшись далее от привала и миновав три линии следующих за буграми трещин, мы достигли крутого подъема. Угол наклона увеличивался постепенно. Тогда как ниже мы только изредка встречали подъем в 15°, теперь склон не был уже положе 22°, заставляя нас делать зигзаги в 17°; выше мы достигли в одном месте даже 40° и вынуждены были довести зигзагами до 24°. Главное затруднение подъема складывалось теперь вследствие увеличивавшейся глубины свеженадутого снега, доходившего до 3 и даже до 6 вершков, местами же нога проваливалась до колена. Однако, продолжая с той же равномерностью восхождение и по-прежнему давая себе коротенькие передышки, мы подвигались вверх беспрерывно и сделали второй коротенький привал только в 9 ч. утра, т. е. через три часа хода. На этом привале с нами случился следующий казус: мой спутник нечаянно выпустил из руки палку, и она с стремительной быстротой скатилась далеко вниз и где-то зарылась в снегу. Поэтому дальнейшее восхождение ему довелось вести уже без палки.
Рассчитывая, однако, сравнительную медленность нашего движения, мы полагали необходимым для восхождения не 10 ч., как у Грове, и не 11 ч., как у Дечи, а 12 или даже 13 часов до вершины, т. е. взобраться на высшую точку мы могли только в 4 ч. пополудни. Тогда на спуск еще засветло нам оставалось бы около трех часов, в течение которых мы могли бы спуститься на пологую часть ледяного поля, где и выждать, в случае надобности, 2-3 часа до восхода луны. Чтобы понять, насколько быстро идет спуск сравнительно с подъемом, приведу один пример: то расстояние, которое мы прошли от Бугра, поднимаясь, в 5 часов времени, мы прошли при спуске в 50 минут.
Но счастье скоро изменило нам. Уже в десятом часу утра стали показываться на небе маленькие белые тучки. В десять часов они уже сильно стали нас беспокоить, ибо небо постепенно начало терять свой чистый голубой тон и делаться все более и более белым. Вскоре на голову Эльбруса набежала крошечная тучка, проползла по седловине и, сорвавшись с великана, легко поплыла дальше на свободе. Следующая за ней, несколько большая тучка пробыла на вершине с четверть часа, а третья в 10,5 ч. насела уже настолько прочно, что после этого момента мы не видали более головы Мынги-тау: тучка быстро превращалась в тучу и окутывала гору, крутясь около нее целой бурей. Однако слабая надежда еще жила в нас, и мы продолжали подниматься.
Хотя и было уже очевидно, что погода не позволит взойти на вершину, но мы все-таки еще надеялись (или вернее утешали себя), что, быть может, туча эта не станет быстро спускаться вниз, и таким образом дозволит вести восхождение еще по крайней мере около двух часов, в течение которых мы могли бы расширить свой круг наблюдений на более значительных высотах.
Так поднимались мы до 11 ч., когда заметили быстрое понижение тучи. Не только седловина, но уже и самые нижние камни скалистой части ЮВ вершины стали невидны. Вскоре совсем уже над нами разрослись серьезные тучи, и простой глаз мог разбирать крутившуюся невдалеке вьюгу, а через 10 минут хлопья снега понеслись вокруг нас самих. Сделавши последние наблюдения, мы решили спускаться и в 11 ч. 20 м. поднялись с места(15.340фут.). Кругом нас вилась на сильном ветре вьюга, закрывая все горы и быстро спускаясь ниже нас. Склоны, по которым мы только что всходили, казались какой-то неясной крутой горой сквозь частую дымку несшегося снега. Следов, только что пробитых нами, уже не было, и мы с трудом сохраняли направление нашего пути, чуть-чуть не уронили в трещину последнюю палку и, только спустившись тысячи на полторы футов, получили возможность ясно разбирать местность впереди себя. Из области вьюги мы выбрались тогда, когда были на 13.200 фут., т. е. вблизи Среднего бугра, который снова послужил нам прочной вехой для направления нашего обратного пути, хотя в одном месте не обошлось без того, чтобы не прибегнуть к буссоли и проверить себя по сделанным ранее записям.
Перед концом ледяного поля нас встретило двое наших изменников, с великой радостью приветствовавших наше возвращение. Оказалось, что по возвращению к месту ночлега, на них напало раскаяние, и они сильно стали беспокоиться за нашу участь. Несколько раз они поднимались на ледяное поле, следили за нашим движением, и лишь тогда, когда, спускаясь с горы, мы показались из скрывшей нас тучи, они почувствовали себя легко. Прибавлю, что, выйдя из вьюги, мы увидали перед собой кавказский хребет, покрытый густыми тучами.
Этим я закончу рассказ о нашей попытке восхождения в области ледяного Эльбруса. Результаты этой попытки, несмотря на ее неудачу, довольно наглядны, и я позволю себе резюмировать их вкоротке.
1) Время восхождения (24-25 августа) выбрано нами и поздно вообще, и неудачно по отношению к хмурой и дождливой погоде нынешнего августа. Нужно сказать, что среди прочих дней этого месяца, наши 24 и 25 числа можно считать самыми удачными и притом последними, допускавшими какое-либо восхождение: вслед за 26 августа погода окончательно испортилась и небо бывало ясным лишь на несколько часов; 27-го на высоте 9,5 т. ф. мы шли несколько часов под сильным снегом. Лучшим временем туземцы считают июль месяц, и именно его первую половину. Тогда даже сильные ветры на Эльбрусе легко переносимы и снег выпадает лишь на самой вершине горы; на большей части ледяного поля сильных буранов не бывает, весенний снег под летними лучами солнца к тому времени стаивает и уплотняется настолько, что скрытых трещин не бывает, а они все на виду. Добавлю однако, что за весь наш путь мы проваливались в трещины не более трех раз и то одной ногой, так что затруднений от трещин не встречали никаких.
2) Несмотря, однако, на позднее время и холодный год, измерения температуры дали весьма небольшие цифры холода: minimum в 2 ч. н.на высоте 11.380 фут. При сильном ветре - 5°,0 С; на 13.000 фут. среди ледяного поля в 53/4 ч. утра -7°,5 С, а температура снега - 8°,5 С; (эту последнюю температуру, т. е. - 8°,5 С можно считать минимальной для высоты в 13.000 фут., ибо измерение делалось во время восхода солнца и снег должен был сохранить наименьшую температуру ночи.), mахimum температура в 1 ч. д. на той же высоте -1°,5 С; и та же температура на высоте 15340' в 11 ч. д.
3) По величине крутизны и неравномерности работы восхождения нужно считать наиболее трудную частью пути (415 фут. в средний час ) нижнюю, каменную, где склоны имеют до 60°. Напротив, ходьба по льду представляет меньшие трудности (517 фут. в сред. час ) и крутизна наклонов постепенно изменяется от 4° до 40°, при чем на больших крутизнах возможно идти правильными зигзагами, редко превышающими 20°. Судя по описанию Грове, нужно предполагать, что величина наклона должна быть наибольшая при восхождении от седловины до верхушки северо-западной вершины; как, однако, она велика, неизвестно. От Грове мы узнаем только, что эта часть «наиболее трудная», что путь идет отчасти по скалам, отчасти по снегу, «в котором часто тонули ноги» (223). Мне не осталось времени наблюдать подробно в бинокль эту часть горы с наивысшей точки, до которой мы добрались. Рассматривая ее снизу от Бугра, видно было, что прямо от седловины лежит свежий и, вероятно, глубокий снег до самой вершины, а обнаженные скалы широкой полосой тянутся несколько западнее, достигая вершины.
4) Восхождение до ледяного поля прямо по Терсколу весьма тяжело и выгоднее заменить его или движением по Азау, или, если это после предварительного осмотра окажется возможным, путем по лесу со стороны Баксана.
5) Первый ночлег следует сделать в начале ледяного поля, а не на половине верхнего каменного уступа, чтобы восхождение начать прямо по льду, не утомляя напрасно себя движением по каменному нагромождению. Место для такого ночлега легко выбрать среди последних камней, на высоте около 12.000 фут. Закрытие от ветра немудрено сложить из камней, имея в распоряжении человек 10 горцев и двинувшись снизу на рассвете, чтобы прийти к месту ночлега часов в 10-11 дня. Те же горцы легко поднимут весь необходимый багаж и нужный запас дров для чайников.
6) Следующий ночлег необходимо должен быть сделан на ледяном поле и местом для него можно указать, например, Нижний каменный гребень, находящийся на высоте более 14.000 фут. и в расстоянии от первого ночлега примерно верстах в 5,5 - 6. Считая, что движение до Гребня будет гораздо медленнее нашего (при производстве подробных наблюдений, съемке и проч.), до него нужно считать не менее 6-7 часов хода, т. е. прибытие на ночлег может быть в 10-12 ч. дня. Устройство ночлега в этом месте должно быть сделано среди камней из запасных бурок или войлоков, которые принесут с собой те же горцы. Затем времени останется ровно столько, сколько нужно для наблюдений, записей, кипячения воды, обеда и приготовлений к следующему дню, ибо выйти нужно будет очень рано.
7) Предполагая, что восхождение будет совпадать с полнолунием, можно рекомендовать выступление с ночлега в полночь, когда луна в полном блеске, что при белой поверхности льда дает вполне достаточное освещение местности, в особенности тогда, когда приобретено за предыдущий день основательное знакомство с ее общим характером. Тогда до восхода солнца исследователи будут иметь около 5 ч. времени хода. Предполагая, что при вполне соразмеренном движении до вершины будет затрачено 9-10 часов, можно рассчитывать при благоприятной погоде провести наверху несколько часов, спокойно ведя наблюдения, фотографируя или рисуя виды и т. п. Если в 1 ч. дня начать спуск, то до ночлега можно израсходовать целых 5 часов, вполне достаточных, конечно, для пополнения тех наблюдений, которые не били сделаны при восхождении.
Отметив необходимость разделить восхождение по льду по крайней мере на два дня, чтобы иметь возможность выполнить задачу обстоятельного исследования Эльбруса, я считаю излишним входить в какие-либо соображения относительно других подробностей направления работ, так как это уже касается самой программы исследования.
В заключение скажу несколько слов об общем впечатлении, вынесенном мною из посещения Эльбруса.
Достигнуть подошвы высочайшей горы Кавказа можно с трех сторон: с СВ от верховьев Малки, с СЗ и Ю3 истоками Кубани и с ЮЗ через Баксан. Обыкновенно выбирают последний путь, как самый удобный и выгодный в том отношении, что верховья Баксана до самых ледников густо населены горскими татарами, аулы и коши которых доходят по долине почти до 8000 футов. Там всегда можно найти и людей, и продовольствие, и приют. Тогда как в ауле князей Урусбиевых всякий путешественник наверное может рассчитывать на самый радушный прием, добрый совет и искреннее содействие - исследователи, направившиеся к Эльбрусу по Малке из Кубани, не встретят никого, кроме редких кочующих пастухов, и потому всем должны запасаться заранее, начиная с проводников и кончая провизией. Эта существенная разница между пустыней и населенной местностью заставляет выбрать во всяком случае юго-восточную сторону Эльбруса для первоначального восхождения. Мне рассказывали, что со стороны Кубани существуют довольно хорошие подступы, вероятно, они есть где-нибудь и в верховьях Малки, но для решения этих вопросов потребовались бы предварительные изыскания. Баксан же - место хорошо известное, с отличной дорогой почти до самого аула Урусбиева и с весьма сносной тропой до верхних кошей. Двигаясь вверх по Баксану, постепенно входишь все в более и более крутые и высокие горы, снежные головы которых уже издалека рисуются из-за панорамы густого леса, покрывающего склоны и низину долины, где несется шумный поток, питающийся ледниками Эльбрусской области.
Последние ущелья, ведущие к Мынги-тау, совсем дики, узки, обставлены недоступными пиками; чувствуется близость страны льда, царства вечного снега и голых скал. Эльбрус с этой стороны открывается в таких тесных рамках и настолько спрятан за передними уступами ледников, что вид на него не дает настоящего представления о гиганте. Ледники, спускающиеся с него в ущелье, незначительны, быстро оканчиваются, не спускаясь ниже 7500 - 8500 фут. и представляя крутые ледопады. Мощность их у нижнего конца весьма незначительна, но быстро увеличивается по мере поднятия. Поверхностных морен на Терскольском леднике совсем нет, а есть только небольшая подледниковая. На Азау существующие морены ничтожны, несмотря на то, что он гораздо больше Терскола. Такой характер ледников становится понятным при ближайшем знакомстве с Эльбрусом. Последний в общем имеет вид круглого островерхого шатра (сравнение его с сахарной головой, как это делают многие, мне кажется полностью неправильным и неудачным), подпертого в середине стойкой: от центрального конуса с крутыми склонами скаты распространяются во все стороны, постепенно делаясь положе и на краю этой ледяной крыши принимая весьма небольшой уклон; но далее за этим краем склоны быстро обрываются, круто, как стены шатра, спускаясь во все стороны и ниже переходя в узкие ущелья. Весь шатер покрыт однообразно сплошным льдом и лишь на самой вершине обнажаются небольшие скалы среди покрывающего их снега, причем нижние концы их спускаются немного ниже седловины. Только с этих скал изредка срывается камень и падает на широкий круг, расстилающийся у подошвы верхнего конуса. Понятно, как легко теряются эти отдельные камни среди ледяного полотна, поверхность которого расплывается не менее как на 80 кв. верст и периметр которого нужно считать гораздо более 40 верст. Нужно помнить, что Эльбрус, по своему положению на верхнем северном конце горной ветви, связывающей его с Кавказской цепью, и по командующей высоте, является в виде изолированной горы, с вполне самостоятельной жизнью. Как великан, занимающий центральное положение, он один должен питать всю массу ледников, спускающихся с него во все стороны. Это и объясняет, почему эти ледники незначительно и быстро заканчиваются, вступая в ущелья. Несмотря на огромную массу льда, лежащего на Эльбрусской крыше, мы здесь имеем дело с условиями расхода этого льда от центра во все стороны, т. е. с условиями, обратными тем, которые наблюдаются в случае замкнутых начальных фирновых цирков, где запасы большой площади концентрируются и расходуются через сравнительно узкий ледоспуск. Наибольшее количество выпадающего на Эльбрус за год снега приходится на его центральную часть, как на самую высокую, постепенно уменьшаясь к периферии, лежащей уже на целых 6,5 тысяч фут. ниже вершины. Из этого центра запасы расползаются во все стороны, занимая поверхность, увеличивающуюся пропорционально квадрату радиуса, т. е. все более и более утоняясь. Кстати укажу на сведения жителей Баксана, свидетельствующих, что количество выпадающего зимой снега заметно уменьшается с понижением местности; так например, близ аула Урусбиева (5000 фут.) снегу бывает очень мало.
Таким путем лед, толстый в средней части Эльбрусской крыши, легко превращается в тонкие языки на окружности от несоразмерности расхода с расширением площади. Длина и мощность Зеравшанского ледника (24 версты длиною при 2,5 щирины и более 300 ф. толщиною на нижнем конце), несмотря на крайне небольшое годовое количество атмосферных осадков и высокое положение снеговой линии в Тянь-Шане, обусловливается именно существованием целого ряда обширных головных замкнутых цирков, соединяющихся в одну систему, питающую один глетчер. Там же, в противоположность Эльбрусским ледникам, мы наблюдаем и обширное развитие морен во всех их разнообразных видах. Подобные условия до некоторой степени существовали ранее для ледника Азау, когда Эльбрусские запасы льда пополнялись с высоких ущелий Эльбрусской ветви и Кавказских гор. Но как только количество выпадающего снега уменьшилось и Эльбрус остался уединенным, расход его собственного льда на огромной периферии оказался несоразмерным с запасами центра. Относительно самой вершины Эльбруса, прежде всего, я должен сказать, что взаимное положение его двух голов никак не западно-восточное, как довольно голословно утверждает Грове, а действительно северо-западное, как это показано на наших картах, что легко проверяется с любого пункта ледяного моря буссолью. Во-вторых, насколько можно было видеть с той высоты, до которой мы доходили, я сильно сомневаюсь и в другом показании Грове, будто северо-западная вершина представляет самостоятельный кратер с небольшим конусом на краю его. Мне кажется, что предположение П. В. Мушкетова гораздо справедливее и что краями кратера правильнее считать две головы центрального конуса, рассматривая их как остатки размытого и разрушившегося одного кратера.
