На вершине Эльбруса
— Где вы собираетесь отдохнуть летом?
— На вершине Эльбруса. Спрашивавшие понимали ответ, как шутку. Действительно ли мы, пятеро московских туристов, решили, что лучшим местом отдыха является вершина высочайшей горы Европы? Конечно, нет. Предстояло отправиться в довольно серьезную экспедицию, и мы готовились.
Восхождение на Эльбрус не является непосильным делом. Это доказали еще в 1868 году англичане: Фрешфильд, Теккер и Myр. В позднейшие годы удались восхождения еще ряду альпинистов и исследователей. Почему нас потянуло именно на Эльбрус из всех вершин Кавказа? Хотелось изучить горный мир этой интересной страны, а лучшее наглядное представление о горных хребтах, вершинах, долинах Кавказа мог дать именно подъем на Минги-Тау, на «Тысячу гор», как внушительно называет Эльбрус местное население.
Подъем на вершину, с которой открывается вид на расстояние до 200 километров, давал не только знакомство с горным рельефом Кавказа. А красота горных вершин, укутанных в сверкающие снежные покрывала, с жестким синеватым отблеском ледников, с мрачно чернеющими скалами, переходящими ниже в изумрудную, успокаивающую глаз зелень альпийских лугов! Разве это не манило нас?
А мощные процессы мироздания, не открытой ли книгой говорят о себе они альпинисту, стоящему у застывшего кратера гиганта Эльбруса! Скала — куски застывшей лавы, морена — след движения ледника, теплые ключи, бьющие у подножия седого великана — все это яркие памятники того, как складывался мир.
Эльбрус значительно превосходит по высоте все вершины Кавказа. Высочайшая вершина Европы — Монблан имеет высоту 4810 метров. Эльбрус достигает своей восточной вершиной высоты 5593 метров и западной вершиной —5639 метров. Но подъем на него, по трудностям, уступает в некоторой степени восхождениям на значительно меньшие вершины. На Эльбрус можно войти, в то время, как на некоторые другие вершины Кавказа нужно не только идти, но местами и карабкаться, при помощи рук и ног, пользуясь различными выступами и щелями в отвесных стенах из камня и льда.
Трудность восхождения на Эльбрус заключается, прежде всего, в разреженном воздухе у вершин. Многие неудачные попытки восхождения объясняются именно тем, что альпинисты не справлялись с высотой подъема — их захватывала горная болезнь: начинались головокружения, головная боль, шла кровь из ушей и носа, тошнило, все тело становилось слабым, не подчинялось усилиям воли. Приходилось поворачивать обратно.
Эльбрус страшен изменчивостью погоды: в ясный тихий день неожиданно врывается ветер, ласкающие лучи солнца уступают место сильному морозу, в вихре вьюги путник теряет направление, а это уже опасно для жизни. Бывало, что ветром сбрасывало вниз, по склону, поднимавшихся к вершине.
Один из лучших альпинистов и исследователей горных высот Кавказа, Я. И. Фролов, был застигнут сильным ветром в 1926 году, уже недалеко от восточной вершины Эльбруса. Ему пришлось лечь и почти ползком двинуться обратно. Даже стоя на коленях и держась за ледоруб, вбитый в лед, у него не было сил сопротивляться вихрю.
Подъем на Эльбрус требует определенной физической подготовки, хороших легких и сердца, безусловной закаленности организма, принимая во внимание ночлеги на снегу.
Все это мы учитывали в подготовке к экспедиции. Труднее всего было найти подходящее снаряжение. Этому делу приходилось уделить наибольшее внимание. Именно при восхождении нужно быть уверенным в снаряжении. Недоброкачественность здесь может вызвать несчастный случай.
У нас были хорошие непромокаемые вещевые мешки на широких лямках. Палки со стальными наконечниками. Два ледоруба, необходимые для высекания ступенек на крутых ледяных склонах. Прочная и удобная обувь с толстыми подметками была подбита стальными шипами, чтобы не скользила нога. Две палатки из непромокаемой материи давали возможность останавливаться на ночлег, по выбору, иметь приют в непогоду.
Каждый имел пару металлических подошв с шипами, так называемые кошки. Для защиты глаз от слепящих лучей солнца на ледниках взяли «консервы» — специальные очки.
Кроме того, мы имели шерстяные свитеры и гетры. Бурки, незаменимое одеяние в горах — от холода и дождя, мы купили уже на Кавказе, так же, как и балкарские широкополые шляпы, защищающие от жгучих лучей солнца, в то же время теплые и непромокаемые.
В отношении продовольствия мы себя ограничили насколько возможно. Ведь на плечах чувствуется уже лишняя сотня грамм. Каждый участник экспедиции имел килограмм сахара, столько же пшеничных сухарей, по 500 грамм риса, сала и сушеных фруктов, по две банки мясных консервов, немного соли, чая.
Небольшая аптечка, принадлежности для ремонта одежды и обуви, белье, фотографические аппараты, компас, буссоль, термометры, карты, письменные принадлежности, фонари дополняли наше снаряжение, доводя вес его, примерно, до 10—20 килограмм на человека.
9 августа отправились мы из Кисловодска. Путь лежал через Верхнюю Кабарду, перевал Киртык-Ауш, на селение В. Баксан, откуда, собственно, и начиналось самое восхождение. Можно было добраться до В. Баксана более удобным путем — от Нальчика. Но нас интересовали наблюдения над жизнью и природой Верхней Кабарды, затем преодолением различных высот мы хотели подготовиться к подъему на Эльбрус.
Говорят, что август — лучший месяц для путешествий по горному Кавказу. Может быть, мы попали под исключение. Так или иначе, Кабарда встретила нашу группу дождем, снегом, громовыми ударами.
Внизу, в долинах, дождевая погода наступает как-то солиднее: на горизонте показываются тучи, несет их в определенном направлении, — дождь можно ожидать с известной точностью по времени. Если увидишь за тучами полоску синего неба, уверенно рассчитываешь, что скоро можно будет сушиться.
Здесь, наверху, совсем другие порядки.
Сплошных туч часто и не увидишь. Показываются влево, вправо от тебя клочки тумана, маленькие облака. Суетливо они снуют по склонам гор, словно овцы перед непогодой. Вот, два-три облачка соединились вместе, полезли по склону вверх к нам, на помощь к ним спускается облако, купавшееся до этого в лучах солнца над нашими головами, и... оказываемся под душем. Кругом разглядываешь еще синее небо, освещенные солнцем луга, вершины, а здесь — моросит, льет или сыплет снег без конца. Постепенно поднимается молочно-белый или сероватый туман и уже не понимаешь, откуда льет: сверху, с боков ли; кажется, что чуть ли не снизу, из земли тоже брызжет влага.
Часть груза нашей экспедиции несет осел, купленный нами в ауле Хусаут. До этого аула у нас существовал тщательно разработанный, обязательный для всех режим. С появлением осла все пошло насмарку. Например, у нас было установлено, что располагаемся на обеденный привал через четыре часа после утреннего выхода. Осел ввел свои правила. Отошли мы, допустим, на два часа пути от места ночлега. Хитрое животное останавливается и валится на спину, перекатывается с боку на бок. Сейчас же раздаются голоса в пользу отдыха: «Бедный ишак так устал, дальше не может идти, нужен привал ...» Или медленно вползаем мы на гребень хребта. Осел останавливается. Рассчитываешь, что животное постоит две-три минуты, переведет дыхание и само тронется дальше, как добропорядочный ишак. Ничего подобного. Минуты идут за минутами, а осел все стоит. Начинаешь увещевать его, постепенно переходящее к более и более крепким выражениям... Безрезультатно. Битье шпака запрещено нашими правилами. Наконец, применяешь последнюю меру: начинаешь подталкивать ишака кверху. Он охотно соглашается на такой способ передвижения. Но ... неужели нам придется втаскивать длинноухого упрямца на каждый подъем?
С какой скоростью мы двигались? Режим требовал от нас движения 4—5 километров в час. Осел упорно держался нормы 2½ – 3 километра на ровной, сравнительно, местности. В конце концов, мы решили, что большая скорость животному не под силу. Увы, лишь недалеко от В. Баксана пришлось убедиться, что осел дурачил нас самым бесцеремонным образом. Дело было так: за перевалом Киртык-Ауш нас догнал балкарец с двумя ишаками, торопившийся в какой-то аул. Мы дали дорогу, т.е. прижались к обрыву, чтобы освободить место на узкой тропинке.
Нашему четвероногому флегматику вдруг пришло в голову не уступать дороги. Сначала он стал брыкаться, не подпуская к себе нагнавших ишаков. Затем перешел на темп движения, по крайней мере, на восемь километров в час. Мы уже с трудом поспевали за ослом. Он несся так без устали около двенадцати километров, пока не свернул на другую тропу нагнавший нас караван.
И все-таки осел оказался ценным приобретением. Неся часть груза, он не требовал никакого ухода с нашей стороны. Питаясь колючками, выщипывая траву между камнями, ишак только полнел во время путешествия. Однажды он съел оставленный, по забывчивости, на траве кусок сала, весом около 400 грамм, и пропитанную керосином пачку бумаги, в которую был завернут фонарь. Мы с испугом ожидали последствий. Ишак же довольно похлопывал ушами.
В конце пути мы продали осла за довольно хорошую цену.
Итак, Кабарда встретила нас неприветливо. Мокнуть приходилось ежедневно. Путь лежал по гребням небольших гор, выше полосы лесов. Следовательно, не было топлива для костра. Неприятное это ощущение, когда все на теле с утра до вечера мокрое: и одежда, и обувь. Зато выручали нас палатки и вещевые мешки. Расставишь вечером палатку, достанешь из действительно непромокаемого мешка сухую смену и спишь отлично: сухо и тепло.
Здесь, на роскошных пастбищах встречаются стада не только кабардинских хозяев. Попадаются карачаевские и балкарские коши, т.е. шалаши пастухов. Внизу, в аулах, открываются кооперативы, работают школы по ликвидации неграмотности. Здесь у пастушьих кошей, полуодичалые люди. А ведь пастух, по местным понятиям, весьма квалифицированный работник. Уход за скотом, составляющим часто все имущество местного населения, доверяется, действительно, специалисту. Пастух охраняет скот от волков, от двуногих похитителей, он же ветеринар, он же доит коров. По пути присоединяется к нам пастух — юноша лет семнадцати. Завязался разговор. Молодому кабардинцу хочется получить представление, что это за город Москва, о котором мы говорим. И он спрашивает: — Много ли в Москве мельниц? Этот пастушок сообщает, что он не хочет учиться грамоте: — для овцы и коровы этого не требуется!
Трудно в кошах купить что-нибудь за деньги. Не очень заинтересован в последних пастух, очень редко имеющий возможность попасть вниз, купить что-либо.
Спросишь баранины, айрана или кукурузных лепешек, — дадут даром или заломят несуразную цену. А за пачку махорки, стоящую шесть копеек, напоят и накормят всех вдоволь.
Айран, когда к нему привыкнешь, кажется незаменимым напитком. Это вид кефира, приготовленного из коровьего молока, на закваске. Айран великолепно утоляет жажду, поднимает силы, обладает питательными свойствами. Нередко приходилось, выпив утром жбан (стаканов 4—5) айрана без хлеба, этим ограничиваться целый день. И все-таки острого ощущения голода не чувствовалось, сохранялись силы.
Вечером, у каждого коша собирается кружок. Старый пастух рассказывает какую-нибудь легенду. Вспоминают иногда былую жизнь, как распоряжались землями князья, раздававшие участки в аренду исполу — половина урожая князю; как дрались из-за пастбища кабардинцы, балкарцы. Много рассказов о Минги-Тау, выглядывающем иногда из-за облаков своими гигантскими вершинами.
Горцы скептически смотрят на нашу попытку подняться на Эльбрус.
— Трудно это сделать человеку, — говорят они. Балкарцы вспоминают про легендарного Ахна, из селения Урусбиево (теперь Верхний Баксан), знаменитого охотника на туров, убившего их больше тысячи штук. Рассказывают, что Ахиа (скончавшийся в 1918 году чуть ли не 120 лет от роду) потерял свое здоровье на вершине Минги-Тау, куда он поднялся с англичанином Фрешфильдом в 1868 году.
Наш путь лежал вначале вдоль реки Мушты. Лишь убедившись, что ущелье делается более и менее непроходимым, мы на третий день пути ушли от Мушты, перейдя на гребневую дорогу.
Затрудняли нас переправы через реки, вздувшиеся от дождя. Через реку Харбаз мы смогли перебраться лишь с помощью двух всадников-кабардинцев, встретившихся нам у реки. Человеку устоять на ногах в этом разлившемся потоке, с грохотом катившем пудовые камня, с корнем выворачивавшем кусты и деревца, было немыслимо.
Реку Малку, стекавшую с одного из ледников Эльбруса, мы перешли на пятый день пути, немного выше впадения в нее притока Шауком. Интереснейшая картина, редкая по красоте, представилась нам в этом месте: Малка пробила здесь путь через громадные скалы, разбросанные в хаотическом беспорядке. Справа и слева ревут водопады. Подземная река выбивается сквозь отверстие в скале после того, как около шести километров она делает, скованная в каменных толщах. С такой буйной радостью рвется вода наружу, что от водных брызг нельзя вблизи разглядеть дыру в скале, давшую реке освобождение. Низвергается водопадом в Малку и приток справа.
При переходе на правый берег реки встретился целый ряд источников нарзана, бьющих из земли. Один теплый источник, имеющий, между прочим, температуру около 20 градусов Цельсия, образовал бассейн, в котором мы с наслаждением выкупались. Остановились на ночлег в большой пещере вблизи источника.
От Малки мы поднялись на гребень хребта Кара-Кая, оттуда спустились вниз и направились к довольно трудному перевалу Киртык-Ауш, который удалюсь преодолеть к вечеру.
Заночевали по ту сторону перевала. С большим трудом выворотили мы два-три десятка тяжелых камней, вернее, обломков скал, массу мелких камней, чтобы приспособить место для ночлега.
От Киртык-Ауша мы в один день добрались до В. Баксана, сделав около 40 километров через очень живописное ущелье Киртыка, то радующее глаз зеленью травы и хвойных лесов, то суживающееся в каменную теснину, где для путника остается только узенькая тропочка над бешено ревущей внизу рекой.
В этом ущелье мы встретили около десяти сванетов, направляющихся на сенокос к верхним пастбищам. Около часа мы толковали с ними. Сванета можно всегда, даже издали, отличить от кабардинца, осетина, балкарца, абхазца, если они все идут пешком. Сванет быстр и подвижен, остальные более медлительны в движениях. Отмахать 50 и даже 60 километров в день по горам, для сванета не является непосильным делом. В Балкарии и Абхазии сванеты известны, как хорошие рабочие, и ловкие... воры. Правда, последние три года сыграли большую роль в жизни Сванетии. Значительно уменьшилось число случаев родовой мести, прекратились и разбойничьи набеги на стада соседей. Но, все-таки, по старой памяти, на сванетов еще косятся, особенно в ближайших аулах к перевалам, граничащим с Сванетией.
С интересом разглядывали мы со скалы селение В. Баксан перед тем, как спуститься в аул по крутой тропе. Так вот откуда, уже полстолетия, совершаются восхождения на Эльбрус, — некоторые удачно, большинство не достигнув вершины.
В ауле мы отдыхаем сутки, проверяя и приспосабливая снаряжение.
В один день проделали мы путь от В. Баксана к самому подножью Эльбруса. Хорошая, довольно ровная дорога, незаметно поднимающаяся по ущелью реки Баксан. У впадения Адыл-Су в Баксан, в сосновом лесу, строят санаторий. Место выбрано на редкость удачно.
Чудесный воздух, нежарко, поблизости от ледников и снежных вершин.
Ставим палатку недалеко от ветеринарной будки — контрольного пункта для осмотра скота, перегоняемого через местные перевалы: Донгуз-Оруи, Хотю-Тау.
К нашему костру подходят знакомиться товарищи, остановившиеся на ночлег в будке — оказывается здесь объединенные ленинградская и тифлисская экспедиции на Эльбрус. Уже возвращаются домой.
Не повезло ленинградцам: ни одному не удалось добраться до вершины. Причины? Отсутствие нужной физической подготовки, непривычка к высоте, признаки горной болезни. Зато — удалась попытка крепким тренированным грузинам: т.т. Джапаридзе и Микеладзе, и местному краеведу Я. И. Фролову, занятому сейчас исследовательской работой на ледниках Эльбруса.
У тов. Микеладзе на лице резкие следы солнечных ожогов. Рассказывает, что подъем удалось сделать на западную вершину при чудесной погоде. С Эльбруса хорошо было видно даже Черное море (около 150 километров). Экспедиция была превосходно снаряжена, снабжена продовольствием достаточно. До последнего ночлега вещи их тащили носильщики.
Мы внимательно разглядываем темный небосклон. Какова-то будет погода в ближайшие два дня? В плохую погоду лезть на вершину бесполезно: ничего те увидишь, да и слишком рискованно: может обессилить и похоронить под снегом вьюга, или сбросить вниз ветром. А Эльбрус не балует солнечными днями! Не часто показывается из-за туч. Больше всего ясных дней на Эльбрусе — в августе. Но в этом году и август стал дождливым месяцем на Кавказе. Все время нас поливало дождем, или осыпало снегом.
Уже неделя, как мы ежедневно разглядываем Эльбрус со всех перевалов, склонов, где только удается это сделать. Или гора окутана облаками, или видим на чистых вершинах флаг, т. е. снежный дымок, показывающий, что там сейчас сильные ветры.
Трудности, обычные при восхождении, увеличиваются тем, что мы предпринимаем подъем без проводников и носильщиков. Если удастся наша попытка, то это будет первое восхождение на Эльбрус такого рода.
Переноска на своих плечах всего снаряжения и запасов от самого подножья вызывает сильное утомление, а на вершину нужно лезть со свежими силами. Если ограничиться небольшим грузом, то это может тяжело отозваться там, наверху, — если ударит мороз и потребуется теплая одежда, или если непогода заставит остаться на бивуаке на несколько дней — нужен запас продовольствия.
Но мы все сходимся на мысли, что для удешевления альпинизма, для того, чтобы сделать его доступным широким массам, и для увеличения воспитательного значения, нужно культивировать восхождения на горы, как правило, без проводников и носильщиков.
Пробуем быть пионерами. Удастся ли? Капли дождя начинают ударять в нашу палатку, как бы стараясь доказать, что и погода против нас.
18 августа переходим на Кругозор — выступ на склоне Эльбруса, откуда открывается хороший вид на Главный кавказский хребет.
19 августа вступаем на ледник Малый Азау.
Началась серьезная часть восхождения.
19 августа. Мы идем по леднику друг за другом, шаг в шаг. Не холодно. Поэтому теплая одежда за спиной. В лицо дует небольшой ветерок. Погода кажется пока благоприятной. Подъем очень постепенный.
Начинают встречаться небольшие трещины. Требуется осторожность. Впереди идет опытный альпинист, тов. С. Перед каждым шагом он прощупывает стальным наконечником снег— нет ли скрытой трещины. Иногда, после первого же прикосновения палки, мягко осыпается снег, и открывается зияющий провал. Тогда замирает в воздухе уже поднятая нога и быстрым движением подается назад корпус. Мы стоим на краю первой, обнаруженной нами трещины и смотрим вниз. Глубина — около ста метров, на глаз. А если упадешь? Представляется, как тело обрушивается в клин трещины. Там, внизу, не сразу может встретить смерть. Может быть, придется с переломанными ногами и ребрами мучиться, пока не замерзнешь. Товарищи здесь не помогут: из такой глубины не вытащишь. Как уберечься от падения в трещину? Во-первых, нужно контролировать каждый свой шаг, тщательно прощупывать снег палкой! Затем, у нас есть веревка, которой обвязываются в опасных местах. Обвязанные, тяжестью своего тела, поддерживают упавшего. Нужно только, чтобы веревка была всегда натянута. Нужно удержать упавшего раньше, чем тело его приобретет такую инерцию, что увлечет и остальных.
Есть и менее опасный путь к вершине. Но нам легче идти, легче ориентироваться здесь, на леднике. Хотя ледник называется Малый Азау, но тянется на верных шесть километров.
Все больше и больше трещин приходится нам обходить. Иногда трещина закрывает всю дорогу. Тогда ищем более узкого места, где можно без риска перешагнуть, или перепрыгнуть. На леднике понимаешь, что значит обувь с шипами, особенно если на краю трещины поскользнется нога! Жуткое ощущение, когда перепрыгиваешь через трещины. Нужно только не смотреть вниз, иначе могут ослабеть колени.
Товарищ С, очевидно, устал указывать путь, тем более, что его испытанный ледоруб рухнул сейчас в трещину. Теперь приходится мне идти впереди.
Старательно буравлю палкой снег. Что-то слишком много скрытых трещин! Не поискать ли более безопасного пути? Но, куда ни кинешь глазом, везде виднеются роковые извилины. Да, скоро уж и конец леднику. Вдали видны снежные — фирновые склоны — поля.
Что это вдруг изменилась погода? Ветер пронзительно дует в лицо. Появляется дымка, окутывающая фирновые поля, закрывающая черноту нескольких скал из застывшей лавины, где мы рассчитываем найти приют от разыгрывающейся непогоды.
На помощь приходит буссоль. Проверяем направление. Но одно дело взять нужное направление к вершине, другое — найти на необозримых многоверстных склонах кучку камней, где можно найти некоторую защиту от ветра. Помогает ветер, разрывающий на пару минут туманную мглу, и мы видим скалу недалеко впереди себя.
Теперь мы уже на фирне. Более уверенно ставишь ногу. Подъем начинает делаться круче, но мы уже подходим к скалам. Пора. Температура 8 градусов ниже нуля, ветер дует в лицо с невиданной силой. Чувствуешь, что все на тебе как бы заледенело. С большим трудом, коченеющими руками, развязываем вещи, палатку. Какие неподатливые эти веревки — никак не распутаешь узлы. Скорее, скорее! Некуда деться от вихря, все спасение — в палатке. Наконец-то! Залезаем друг за другом под полотнище. Тесно, некуда вытянуть ноги. Но, как сразу делается тепло. Ветер дико треплет парусину, хлопает по голове, по лицу. Не сорвет ли палатку? Нет, кажется, надежно прикрепили ее к камням. Снаружи белая мгла. Все исчезло. Ничего не видно в пяти шагах. Ну, ничего, утро вечера мудренее. Закутываемся в бурки и засыпаем, скорчившись от холода и тесноты.
20 августа. Метель ревет по-прежнему. Вылезаешь размяться, но ветер моментально пронизывает холодом, больно швыряет снегом в лицо. Да и гулять негде: не будешь же лазить вверх и вниз, «гуляя» по склону. А ноги затекают в палатке. Как быть? Высунуть ноги наружу нельзя — отморозишь. Да потом, как только откинешь полотняную дверцу, сразу наметается внутрь снег.
С большим трудом разводим примус, получаем по кружке горячей жидкости. Сидеть трудно: низка палатка. Ложимся опять. Медленно тянутся часы. В голове мысли: долго ли придется ждать погоды? Не зарядило ли дней на пять! Хватит ли продуктов, хотя бы по самой голодной норме? А ведь, если изголодаешься, – не одолеть, пожалуй, вершины. Прогоняешь эти мысли. Сил нет, — так дремота.
Идут вторые сутки нашего заточения в палатке. Мы не спим и не бодрствуем, — нечто среднее. Температура та же. Но мгла временами прорываемся, начинают изредка показываться ниже лежащие вершины хребтов, на момент взглянет и закроется опять кусочек синего неба. Мы с волнением ожидаем дальнейших изменений погоды. К вечеру стихает ветер, небо заискрилось звездами, и мы назначаем на завтра выход.
В 10 часов вечера совсем тихо. Ухо непривычно к такой тишине, к такому покою, которые обволакивают нас здесь, вдали от всего живого, на высоте 4200 метров. Ведь мы далеко проникли в полосу вечных снегов. Здесь тающие снега никогда не обнажают землю, не показывается трава. Только человека швыряет в эти места его неспокойная мысль. Как-то примет старик Эльбрус нашу группу, незаметной точкой отмеченную в этом царстве снега, льда, лютых морозов и диких бурь, бесшабашно сильных на этих просторах? Каждые полчаса выглядываю наружу, чтобы проследить изменения погоды. Погода хорошая. Крепнет уверенность в том, что завтра мы будем на вершине.
21 августа. В l час 30 минут ночи сигнал к вставанию. Прежде всего, нужно подкрепиться. Все мы очень мало ели за эти два дня, берегли запасы для выхода. Разжигается примус. Готовится из консервов крепкий мясной суп. Чтобы не помешать стряпне, все выходим наружу.
Около 10 градусов мороза. Чувствуется ветерок, временами усиливающийся. Дует порывами. Стряпня идет к концу, как вдруг... порыв ветра опрокидывает примус. Вот так горячий завтрак! Собираем ложками в котелок часть жидкости и принимаемся за еду. Хрустят на зубах камешки, перемешавшиеся с кусочками мяса. Ничего, сойдет! Приготавливаемся к отправлению в путь. Одеты свитеры под куртки и рубахи, на руках перчатки, на ногах шерстяные носки, пальцы, лица смазаны вазелином, обувь хорошо промазана. Приготовлены кошки, очки. Все лишнее оставляем здесь, в Приюте Одиннадцати, как назывался наш ночлег, точнее ряд камней на снегу, укрывших когда-то от непогоды одиннадцать альпинистов. В карманы кладем по несколько кусочков шоколада, сушеные фрукты.
Рассветает. На вершинах гор показываются оранжевые проблески.
Трогаемся в 3 часа 30 минут. Ветер небольшой, дует в лицо, сметает вниз снег, нанесенный на склоны метелью. Над нами висят освещенные солнцем восточная и западная вершины. Ни одного облачка наверху. Поднимаемся друг за другом медленными, размеренными шагами. Через каждые 50 шагов минута – две отдыха. Подъем делается круче. Одеваем на ноги кошки, прикрепляем их ремнями. Длинные стальные шипы кошек цепко впиваются в снег, — твердо держится нога. Пока ощущение бодрое, дышится легко. Что-то будет дальше? Вторая группа камней: Приют Пастухова. Здесь знаменитый исследователь гор Кавказа устроился на ночлег, застигнутый метелью. Ночлег на высоте 4700 метров! Большая закалка нужна, чтобы провести морозную ночь на высоте, которой достигают очень немногие альпинисты.
Здесь мы теряем одного участника нашей экспедиции — т. Н., у которой оказались уже отмороженными ноги. Видимо, ноги застыли у нее еще в палатке, посмотреть и растереть ступни там не догадалась. Спускается вниз.
Берем направление на седловину между обеими вершинами, ближе к восточной. Уже не так холодно. Понемногу начинает пригревать солнце. Мы все в очках, лица покрыты специальной мазью, во избежание ожога.
С поразительной ясностью выделяются вершины Эльбруса, нижележащие хребты.
Уже начинает чувствоваться высота. Труднее дышать стало. Пока движемся благополучно.
— Я не могу идти дальше! — Голос четвертого товарища заставил остановиться нас троих. Советовать что-либо было уже поздно. Уговаривать? Но ведь приходилось иметь дело не с новичком, растерявшимся по дороге «к небу. Стойкость четвертого была доказана и восхождениями его на горы в предыдущие годы и нашим семидневным переходам по Верхней Кабарде, при постоянных дождях, снеге, пронзительных ветрах.
Хотели придумать выход из положения, но, по-видимому, у четвертого отморожены ноги: он не чувствует пальцев; не держатся на ногах кошки; кроме того, на лице видна сильная усталость, возможно приближается горная болезнь. Выход одни: идти вниз.
Кто следующий? Испытующе смотрим друг на друга. Но нет, кажется, не сдадимся теперь, не пойдем за четвертым, осторожно спускающим сейчас свое ослабевшее тело вниз по снежной крутизне.
Вернуться, не достигнув вершины? Но ведь одеты мы тепло, снаряжение в порядке. Не зря же лежали мы двое суток в палатке между камнями Приюта Одиннадцати. Сейчас сверкало солнце на безоблачном небе, и крепко стояли ноги на белоснежном панцире Великой Горы. И близкой казалась вершина. Шестой час в пути. Как будто превращаешься в машину. Тридцать шагов — и остановка на одну минуту. Опять вверх, и новая остановка. Почти не говорим, редко оглядываемся. Все внимание — на экономию движений.
Эльбрус не страшен своими склонами. Здесь не приходится карабкаться, боясь оглянуться вниз. Круто, но не очень.
Скорее здесь, на высоте 5 000 метров, можно погибнуть во время бури, когда ветер сбрасывает с ног человека, швыряет его, как щепку, вниз. Но сейчас сравнительно тихо.
Главное, что затрудняет, это — высота. Все меньше и меньше кислорода в воздухе. Как меха, работают легкие... и не насыщаются. Подтянешь ремни кошек — одышка. Оступишься — резкое движение, и задышишь часто, часто. И чем выше, тем труднее дышать. В мыслях изредка опасение: не схватит ли горная болезнь? Начинается она с головной боли, тошноты, кровь идет из носа и ушей. И тогда остается только идти вниз. Только внизу, при нормальном давлении воздуха, удастся оправиться.
Трудно здесь определять расстояния. Совсем близко, как будто шагах в ста, торчит из снега скалистый выступ. А, между тем, целый час взбираешься, и все еще далеко. А сколько шагов осталось до вершины? Тысяча или десять тысяч? Все равно, сколько бы там ни было, наверх мы влезем.
И снова скрипят шипы кошек, вонзаясь в обледенелый снег. И медленно движется вверх наша тройка по залитой солнцем крутизне.
5300 метров. Седловина между вершинами. Отсюда сошли вниз последние из ленинградской экспедиции. Неделю назад пытались они одолеть вершину, но не смогли — не хватило тренировки, выдержки.
Идем выше. Девять часов в пути. Все бы ничего, но воздух... до отказа наполняешь легкие, и все-таки мало.
На вершину взошли неожиданно. За 30 шагов казалось, что взбираться придется еще долго, долго. И вдруг — я наверху. 1 час 30 мин. дня. Высота 5593 метра. Две пирамидки из камней сделаны двумя поднявшимися сюда много лет назад. Странная перемена температуры. На минуту раньше термометр показывал 10 градусов мороза. Сейчас 4 градуса тепла.
Восточная вершина состоит из трех частей: два пологих края конуса, а третий режет воздух скалистыми выступами, все соединяется котловиной и составляет восточный конус Эльбруса.
Схожу в котловину, и сразу делается тепло. Смотрю на термометр: 8 градусов выше нуля. Перехожу через ровную снежную покатость западного края и начинаю карабкаться на скалистые выступы северо-восточной части конуса.
Когда-то здесь проводил первые наблюдения знаменитый английский альпинист Фрешфильд. Здесь делал записи топограф Пастухов.
Пока я проходил пологими краями конуса, дыхание было спокойным, хотя пульс... пульс забрался за 100, и, кажется, снижаться и не думает.
Стал карабкаться на северо-восточный скалистый край, и сразу вспомнилась высота — пришлось перейти к медленным движениям.
Кажется, всего два или три раза нога человека ступала на эту гряду выветрившихся скал, одетых обледенелым снегом. Вот что-то вроде искусственной насыпи из камней в расщелине. Пытаюсь рыться, но камни скованы льдом и нельзя разбросать их, узнать, кто это трудился, создавая себе памятник на высочайшей горе Европы.
Смотришь кругом:
Раньше вот эти хребты гордо высились над моей головой. А теперь они внизу, и, как стадо серых баранов, снуют через них облака.
Только с Эльбруса можно увидеть такую картину: перед глазами весь горный Кавказ, дымкой скрыто Черное море. Грозные для альпинистов вершины Главного Кавказского хребта: двуглавая Ужба, Кашкан-тау, наказавшая смертью четырех иностранцев, пытающихся взойти на ее крутой верх, Тетнульд и др. кажущаяся отсюда доступными небольшими вершинами.
Мы молчим. Только пожали друг другу руки.
Пора вниз. Уже три часа. Через четыре часа здесь может быть мороз в 30—40 градусов. Записываем температуру, характеристику вершины, состояние снегового покрова. Последний взгляд кругом, и мы медленно сходим с вершины.
Быстро скользишь по снегу. Скользишь вместе с пластами снега. Как будто идешь сажеными шагами. Но медленно тянется многоверстный склон.
Чувствуется бодрость. Забыли, что ели двенадцать часов назад, как будто не мы десять часов без отдыха одолевали вершину. Перед глазами внизу хребты, вершины, ледники горного Кавказа, и не перестаешь глядеть на незабываемую картину...
В пять часов вечера мы подходим уже к Приюту Одиннадцати.
Тут была совсем не та картина, что накануне. Много сделал ясный теплый день. Журчали ручейки под снегом, можно было сидеть на камнях без бурки.
Мы обсуждаем положение: товарищ С. чувствует себя сильно утомленным и хочет остаться здесь на ночлег. У двоих товарищей, не достигших вершины, отморожены ноги. А в палатке мест, по-настоящему, только на троих. Я и тов. М. решаем спускаться на Кругозор.
Торопимся, насколько возможно, чтобы попасть до темноты.
Быстро пересекаем фирновый склон и ступаем на ледник. Опять эти трещины! Приходится замедлить движение, чтобы не остаться здесь навсегда. Но ведь скоро наступит ночь!
Подаемся несколько к востоку и поднимаемся с ледника на морену. Идем теперь гребнем, придерживаясь нужного направления. Морена довольно круто спускается в обе стороны к ледникам. У гребня довольно острый край — приходится балансировать. Камни и туф — мелкие куски застывшей лавы — едут под ногами.
Мы ведь 14 часов движемся без отдыха сегодня, но пока не сдаем темпа. Все ничего, но... темнота настигает, уже настигла нас. А гребни морены все выше, круче, все чаще приходится спускаться вниз, в разрывы гребня и сейчас же лезть по осыпи опять наверх. На ледник уже нельзя спускаться — в темноте, как раз угодишь в трещину. А Кругозор еще не виден. Хотя сейчас уже ничего не видно. Полная темнота застигла нас. Ощупью, но идем. Ложиться отдыхать здесь ведь негде.
Новый разрыв гребня. Не обрыв ли под ногами? Крутизна и глубина неизвестны. Может быть, пять, а, может быть, пятьдесят метров придется лететь вниз — вот и разобьешься в лепешку. Беру камень и бросаю по скату. Слушаем внимательно, определяем по звуку крутизну. Кажется, можно спускаться. В темноте нащупываю края камней, чтобы держаться руками. Некуда упереться ногами. Вес тела на пальцах рук.
Из-под ног товарища летят камни, один больно ударяет меня по голове. М. останавливается, пережидает, пока я спущусь ниже. В это время камень, за который я схватился, начинает катиться вниз. Хватаюсь руками за что возможно. Все быстрее и быстрее несет меня вниз. Неужели в лепешку?! Удача! Во что-то уперлась нога, замедлил падение... Теперь уже схватился рукой.
Сверху вопрос: «Жив?»
— Все в порядке! Держись сам левее!
Теперь очередь тов. М. С шумом летят камни из-под ног. Раза два, судя по звуку, он срывается вниз, но сейчас же ему удается за что-нибудь схватиться.
Наконец, он рядом. Продолжаем спускаться. Уже внизу. Значит, опять лезть кверху.
И опять мы пробираемся по гребню морены. Опять проверяем спуски и обдираемся об камни во время невольных падений.
Когда же конец пути?
После нового подъема видим вдали огонек. Догадываемся, что это в палатке на Кругозоре, в которой сейчас находится т. Фролов.
Берем направление на свет, и во время останавливаемся... перед обрывом. Кричим, даем световые сигналы.
Наконец, нам отвечают, указывают направление фонарем. Добираемся до нашей палатки. Уже 11 часов вечера.
Закусываем и моментально засыпаем. Немудрено; 22 часа на ногах, 20 часов в непрерывном движении.
Утром мы разглядываем обрыв, перед которым удалось вчера остановиться. Глубина около 100 метров, полный отвес. Вот так спустились бы!
Идем вниз.
К обеду мы были уже в В. Баксане.
22 августа шли дальше, на ущелье Чегема, на ледник Безенги.
