По необъятному простору Страны Советов разбросаны метеорологические пункты, ведущие систематические наблюдения за погодой. В суровых природных условиях протекает жизнь и работа на этих станциях. Об одной такой зимовке на снежном нагорье Эльбруса и рассказывают бесхитростные записи дневника начальника метеостанции.
Наконец и у нас наступило лето. Кончилась первая зимовка на Кругозоре Эльбруса (3200 м) (см. начало в №13 за 1933 год). Снова ожил Эльбрус. Десятки настойчивых туристов карабкаются на его вершины. На седловине «Интурист» строит высочайший в мире высокогорный приют (5250 м). Нашей метеорологической станции предстоит перебрасываться для следующей зимовки на «Приют 9» на 50 м выше «Приюта 11» (4 250 м).
В конце августа были привезены на четырех автомобилях в Терскол стройматериалы для нашего домика, и с 14 сентября 1933 года на «Приюте 11» закипела работа. Последние трое туристов спускались с седловины вниз, а мы еще только начинали устраивать зимовку.
14 дней строился наш домик. В горах наступила осень, ветер и бураны усложняли работу, засыпали снегом стройматериалы и ящики с инвентарем. К 28 сентября домик был совсем готов. Маленький – 6,5 на 8,5 м — он имел, однако, 9 комнаток, где помещались мастерские и кухня, кладовая, уборная, коридорчик, кают-компания, 3 каюты и радиорубка. Этот тип высокогорного строения рассчитан на силу ветра в 70 м в секунду.
Для зимовки нам не хватало самого главного: продуктов питания, частей к ветродвигателям и радиобатарей.
Закончив постройку, мы спустились вниз для окончательного оформления штата и переброски недостающего инвентаря и продуктов.
Только 26 октября я и новый радист Л. П. Горбачев приехали в Терскол для того, чтобы перебросить 2 тонны имущества на «Приют 9» — сильно задержали нас автомобили. На горах и даже в долине лежал уже снег.
28 октября с двадцатью пятью вьюками мы тронулись в путь. Несмотря на все усилия, вплоть до прокапывания дороги в снегу, свирепствующая метель не позволила пробиться дальше высоты 3 800 м, и все вещи были сложены на полпути к зимовке. Это значило, что дальнейшую их переброску придется производить на собственных спинах.
Пробыв полмесяца на зимовке и оборудовав ее насколько возможно, мы опять спустились вниз, чтобы покончить со всеми «земными» делами перед тем, как на 6-7 месяцев забраться за облака. 8 декабря выехали из Пятигорска на зимовку я и новый наблюдатель А. М. Гусев. Радист должен был нас догнать. 12 декабря прибыли на автомашине «Интуриста» из Нальчика в Тегенекли, где приступили к закупке зимнего запаса мяса. 17 декабря вышли в Терскол, предварительно отправив груз на ишаках. С нами пошли Н. Гусак и В. Андрюшков (работавшие в «Интуристе» в Тегенекли), чтобы помочь нам пробиться наверх.
19 декабря
После дня сидения в с. Терсколе, где произошла задержка в найме лошадей для подъема груза на Кругозор, мы вышли с тремя лошадьми дальше.
Тронулись рано. Погода была прекрасная, небо безоблачное. Глубокий снег затруднял движение, но умные лошади, уже не раз побывавшие на седловине Эльбруса при постройке приюта «Интуриста», аккуратно ступали след в след шедшего впереди человека.
Когда перешли речку Гара-Баши, нам бросились в глаза хаотические груды поваленного леса. Первая мысль была, что это работа урагана. Но пройдя дальше, мы поняли, что причина гибели огромного количества леса другая: с правого склона Баксанского ущелья с массива горы Азау-Гитче-Чегет-Кара-Баши сорвалась колоссальный размеров лавина. Образовав огромный лавинный конус, она перекинулась на левый берег Баксана, завалив всю реку. Лавина свалилась, по-видимому, 16 декабря, когда в этой стороне слышали грохот.
Во многих местах упавшие деревья совершенно завалили летнюю дорогу, и нам приходилось прорубаться сквозь ветки. Никак нельзя было подумать, что это происходит в лесу Баксакского ущелья у поляны Азау, а не где-нибудь в тайге.
Наконец, с большим трудом мы вышли к поляне Азау. Дальше путь для лошадей был еще труднее. Стали подниматься к Кругозору. Но скоро убедились, что лошадям здесь не пройти. В одной выкопанной снежной траншее они застряли окончательно. Рассчитавшись с нами и положив вещи в снег, горцы ушли вниз.
Не долго думая, мы взвалили на спины по тяжелому рюкзаку и тронулись дальше. Все было засыпано глубоким снегом, идти было трудно. Зимнее солнце, осветив на короткое время склон, по которому мы поднимались, вскоре спряталось за гребень вершины. В темноте мы, уставшие, барахтаясь в глубоких сугробах, подошли к хижине «Кругозор». Хижина была завалена со всех сторон снегом, и только в одном месте обвеянная ветром стена позволила открыть окно. Так мы проникли внутрь.
20 декабря
Ночью испортилась погода. Надвинулись тучи, налетел ветер. Утром уже свирепствовал буран. Но мы не хотели терять время и, одевшись потеплее, двинулись на Азау за остальной партией вещей. Сидя спустились по крутым снежным склонам, тормозя ледорубами. Все наши вчерашние следы были уже заметены.
Подъем был очень тяжел. Встречный ветер дул прямо в лицо, залепляя снегом глаза; проваливались по колено и глубже; местами приходилось обходить по скалам большие сугробы. Стоило одному из нас уйти шагов на двадцать вперед, как он терялся среди крутившегося снега. Наконец, показалась хижина на Кругозоре. Скоро мы уже сидели у горячей печки.
Всю ночь бушевала буря. Оторванные листы железа хлопали по крыше.
21- 24 декабря
Утром буря не стихла. Приходилось отлеживаться, проклиная непогоду. В комнате падала температура. В воздухе носились снежинки, оседая на спальные мешки и лица.
24 декабря, несмотря на то, что буря продолжался, мы решили попытать счастья пойти наверх. Лыж у нас на четверых- 3 пары, поэтому А. Гусев сделал из досок нечто похожее на лыжи и палки. После этого мы тронулись в путь. Еще в хижине у меня замерзли ноги, а когда делали первый подъем, я совсем перестал их чувствовать. Когда мы вышли на плато перед мореной ледника М. Азау, где стоит новенький дом —высокогорная гостиница «Интурист», на нас налетел такой порыв ветра, что мы чуть не задохнулись. Дальнейший путь представлял собой сплошную борьбу с ветром. Идти приходилось над самым обрывом над ледником Б. Азау. Ветер буквально валил с ног человека. Снег, песок и мелкие камешки впивались в лицо, причиняя мучительную боль. Когда мы были на гребне морены, ветер усилился. Нам стало ясно, что дальше мы идти не в состоянии. А тут еще у В. Андрюшкова обмерзло лицо, попробовал оттирать его снегом — замерзли пальцы. Сбросив рюкзак, я все же попытался пройти на лыжах к концу ледника, чтобы проверить, можно ли идти на лыжах по такому снегу. Ходьба оказалась возможной, но после первых же 10-20 шагав я потерял из виду товарищей и поспешил вернуться. Оставив поднятые вещи на последней точке морены, мы быстро двинулись в обратный путь и вскоре были на Кругозоре.
25 декабря
Погода улучшилась, но людей у нас убавилось: Андрюшков уходит вниз, он обморозил лицо и пальцы рук. После скудного завтрака тронулись в путь. Ветер не совсем еще унялся. Мы опять несли три рюкзака, в них была баранина — наш зимний запас мяса. На леднике я с Н. Гусаком, надев лыжи, пошли дальше, а А. Гусев вынужден был вернуться: его импровизированные лыжи отказались служить с первых же шагов. Вначале снег был рыхлый, потом наст стал крепче и идти стало легче. За неимением специальной резиновой мази мы обмотали лыжи тонкими веревками, и надо сказать, что это способ предохранения лыж от соскальзывания вниз на совершенно твердом насте вполне себя оправдал. Выйдя в чашу ледника, мы были поражены происшедшими там изменениями: где летом зияли многометровые разрывы и трещины, теперь расстилался совершенно ровный ледник; мы шли на лыжах без всяких опасений провалиться, вместо того чтобы огибать чашу ледника слева, как это делали летом, мы направились напрямик, пересекли ледник, уперлись в большие разломы льда, все засыпанные снегом, и перейдя с ледника на склон Гара-Баши, скоро достигли морены, где нам пришлось идти без лыж, а их нести сверх груза на себе. В просветы прорывавшихся облаков мы видели окружавшие горы, также занесенные снегом. Кое-где виднелись следы лавин и обвалов. Изредка показывалась вершина Эльбруса, и вновь ее окутывали набегавшие тучи.
Чем выше мы поднимались, тем становилось холоднее. Выше морены снег был настолько твердым, что свободно держал человека. Наконец, мы взяли последний подъем и подошли к складу наших станционный вещей и продуктов, находившихся на высоте 3800м в 2 и 1/3 км от «Приюта 9», нашей постоянной резиденции. Пока развязывали рюкзаки и распутывали веревки на лыжах, замерзли окончательно. Вниз неслись со скоростью ветра. Мелькала панорама окружающих гор и ледников.
На морене я шел пешком. Гусак же съезжал по крутому снегу с выступающими камнями; и в результате, когда мы спустились к Кругозору, то у него оказались обмороженными 5 пальцев на обеих ногах. Я же ходьбой по морене согрел ноги и только слегка обморозил 2 пальца.
На Кругозоре нас ждал готовый обед. Вскоре мы улеглись спать. Ночь провели беспокойно. Н. Гусак все время стонал и трясся в лихорадке. Опухли и болели отмороженные пальцы.
26 декабря
Опять непогода, и мы ждем, когда можнo будет или спуститься, или подняться. У Гусака на большом пальце ноги образовался громадный волдырь, другие пальцы почернели и распухли. Идти он не мог. Весь день лежали и читали книги из немногочисленной кругозоровской библиотечки.
27 декабря
Погода улучшилась. С утра солнце. Мы с А. Гусевым решили еще раз сходить на склад, отнести пару рюкзаков. На солнце идти было жарко. Мы потели и очень были рады, когда слабый порыв ветерка обдувал разгоряченные лица. Однако на высоте склада дул довольно-таки холодный ветерок. До склада дошел я один, Гусев же, дойдя до конца морены и потеряв меня из виду, положил рюкзак и поехал вниз. Со склада я взял 32 кг муки — у нас внизу мука кончилась. Ехать на лыжах вниз с таким грузом по сильно пересеченной местности было очень тяжело, с большим трудам к темноте я добрался до Кругозора.
28 декабря
Опять хорошая погода. Хотя мы и сильно устали, но не удержались от соблазна перекинуть на склад последние 2 рюкзака с продуктами. На небе не было ни облачка. Подъем и спуск совершили вполне благополучно. На Кругозор приехали уже ночью при луне.
29 декабря
На темно-синем небе ни одного облачка. Снег искрился ослепительным режущим глаза блеском. Синие тени ложились на голубой снег склонов; резко выступали залепленные хлопьями снега коричневые скалы. На противоположном скалистом склоне пронзительно свистали горные индюшки. Это означало, что барометр поднимается.
После завтрака начали спускаться. Крепкий наст давал возможность легко делать повороты «плугом».
Подъезжая к Терсколу, мы увидели новые массы поваленных деревьев. Это 26 декабря сорвалась еще одна лавина опять с горы Азау-Гитче-Чегет-Гара-Баши. Посадив на лошадь Н. Гусака, мы нагрузили на нее еще 2 рюкзака и тронулись в Тегенекли. Свое задание мы выполнили и теперь хотели немного отдохнуть перед последним подъемом.
8—9 января 1934 г.
Трогательно распрощались с тегенеклинскими друзьями. К вечеру без всяких злоключений добрались до Терскола.
Снова мы шли по сказочному зимнему лесу и резали лыжами уже слежавшийся снег. Склоны Кругозора за время хорошей погоды уже оттаяли, идти было легко.
Частью пешком, частью на лыжах мы к вечеру добрались до «Приюта 11».
10 января
Против нашего ожидания дальнейший подъем оказался не таким уж трудным. До склада доехали без особой усталости, но там нагрузились и до зимовки добрались только к ночи. Поднявшись первым к «Приюту 9», я с удовольствием убедился, что наша хижина в полной сохранности. Но все мои попытки открыть двери оказались тщетными. Подгоняемый наступающей ночью и морозом, я выломал окно. Каково же было мое удивление, когда я увидел, что хижина внутри набита снегом, особенно кают-компания. Снег лежал до самого потолка, полки и столы обвалились под его тяжестью. Нельзя было найти ни одной вещи, даже разогреть воды было не на чем. Скоро подошел Д. Гусев. Голодные, мы устроились на одной койке в моей каюте и лязгали зубами всю ночь.
11 января
С рассветом принялись за расчистку помещения. Я ломал громадные глыбы снега, а Гусев выносил их за дверь и пускал под откос. Через 3 чaca докопались до походной кухни и спирта. Согрели воду и с жадностью ее выпили — мы не пили уже 1,5 суток. Постепенно хижина принимала все более и более жилой вид. Работать было трудно, мы еще не акклиматизировались, часто останавливались, чтобы передохнуть. Наконец затопили печку, и живительное тепло разлилось по комнатам. Мы спокойно сидели возле нее, отдыхая от трудов, как вдруг со стуком распахнулась наружная дверь и послышались шаги. Мы насторожились. В раскрытую вторую дверь в комнату ввалился Саша Горбачев — радист, наш третий товарищ по зимовке. Мы были очень рады. Теперь все в сборе, смело можно бросать вызов суровому зимнему Эльбрусу.
***
С 11 до 22 января на зимовке шла оживленная работа. Устанавливали метеорологическую станцию, приборы, радиостанцию, оборудовали помещение и 3 раза спускались на склад за продуктами и вещами.
17 января я и А. Гусев сделали первое зимнее восхождение на восточную вершину Эльбруса, а 22-го была открыта высокогорная эльбрусская гидрометеорологическая станция на высоте 4250 м, одна из высочайших станций мира. Акклиматизировались мы очень хорошо. Производи ли различные тяжелые работы, бегали, катались в хорошие дни на лыжах и таскали со склада 32-килограммовые рюкзаки, совершенно не страдая от недостатка воздуха. Теплые дни, когда мы при — 18° загорали на солнце, сменялись страшными метелями и 28-градусными морозами. 8 января с Пятигорском, с аэропортом была налажена радиосвязь. Это был радостный день.
Мы послали в Кавказское горное бюро погоды на имя директора К. К. Туроверова поздравительную телеграмму, и в свою очередь получили такую же по случаю открытия станции и установления радиосвязи.
Каждый день мы отсылали метеорологические радиограммы в бюро погоды.
5 февраля мы были сильно возбуждены появлением внизу на белом куполе снежного склона трех человеческих фигур. Когда они приблизились, мы узнали наших старых друзей Е. Вавилова, Н. Гусака и В. Андрюшкова. Они шли нас проведать. Хорошая прогулочка при ветре в 24 метра в секунду и 20-градусном морозе! Принесли нам новости, посмотрели на наше житье-бытье и 7 февраля поехали на лыжах вниз. Пользуясь случаем, мы отправили с ними такое количество писем, сколько их не пишут за год жители Баксанского ущелья. Это посещение произвело на нас сильное впечатление. На миг пахнуло на нас жизнью города. Два дня мы ходили удрученные. Затем снова обычно потекли дни. Мы очень много читали, писали, изучала радио, метеорологию. Много времени уходило на служебные дела, на бытовое самообслуживание. Здесь ведь не было столовой, готовых дров и колодца с водой. Все хозяйство надо было вести самим.
9, 10 и 11 февраля ветры достигали 70 м в секунду. Хижина дрожала, и мы с минуты на минуту ждали, что вот взлетим на воздух и затем грохнемся на какой-нибудь ледник, находящийся ниже нас. Ветром буквально сбивало с ног. Снег впивался в лицо, если повернуться лицом к ветру, то нельзя было дышать. Наблюдения снимали с опасностью для жизни, пробираясь к метеорологическим будкам по натянутым тросам. Ветром посшибало все подставки у будок. У одной будки оторвало дверцу; ее мы нашли в 8 метрах от будки. На 10 м уволокло земляной термометр. Сорвало антенну, унесло железную печную трубу и свалило железную станину ветродвигателя. Какой же силы был порыв ветра, если он повалил свинченную из тонких полос железа конусообразную вышку! При рубке дров поленья относились ветром в сторону, поднятый для удара топор попадал мимо цели. Можно было буквально лежать на ветру — он держал человека!
21 февраля барометр начал быстро падать. Ветер усиливался. Коридорчик замело снегом. Чтобы досидеть до 1 часу ночи, до срока наблюдения, я запер свою каюту (в печке не горели дрова), зажег две лампы, влез в спальный мешок и в таком положении занимался физикой и писал. Когда писал, часть руки, прислоненная к бумаге, моментально замерзала, приходилось подкладывать суконку и все время согревать руки над лампой.
22 февраля к часу ночи буран достиг такой силы, что дрожала вся хижина. Я попробовал выйти, но на расстоянии одного метра уже ничего не было видно. Боясь заблудиться и замерзнуть, я разбудил Горбачева, и мы, связавшись веревкой, пошли к будкам. На наше счастье, мы попали в относительное затишье, и мне удалось снять наблюдения. Ветер доходил до 60 м в секунду. В комнате было 20 градусов мороза, а снаружи —27,6°. Отогревши руки у плиты, легли спать.
Проснулся я в 9 часов. От страшных ударов бури хижина содрогалась, на стенках покачивались картины, вся кают-компания была занесена снегом. В каюте Горбачева горел примус, над ним сидел Гусев с опухшей бровью (отморозил) и, весь дрожа, отогревал ноги и оттирал отмороженные концы пальцев на руках. Это — после снятия наблюдений. В комнате было —27°. Весь коридорчик, кладовая и мастерская были забиты снегом. Все часы встали от холода, кроме одних, которые я держал на груди. Барометр продолжал падать. Давление вместо 436,0 мм достигло 410,5 мм.
Очистив несколько кают-компанию от снега, думали разжечь печку, но все попытки сделать это не привели ни к чему, трубу унесло и весь дым забивало в комнату. Тогда в каюте Горбачева зажгли все лампы и примус. Греясь около них, мы просидели весь день. В час дня температура на воздухе была —29,3°, в 7 часов вечера —31°, в 9 часов вечера —33°. Ветер — 40 метров в секунду. Когда ходил к будкам, на лице образовывалась ледяная корка, причиняя мучительную боль. Дом несколько перекосился по ветру, и некоторые двери не закрывались. Барограф делал непонятные скачки. Наблюдения снимали с опасностью для жизни.
***
Сейчас я сижу а спальном мешке за столом и пишу замерзающими руками дневник. В каюте —26°. Ребята спят, а я думаю о том, что через час нужно идти по канату сквозь пургу снимать наблюдения. Ветер завывает над крышей; сквозь шум слышно, как от усиливающегося мороза лопается лед кругом нашего домика, этот грохот напоминает пушечные выстрелы.
Скоро час ночи. Закутываюсь, приготовляясь идти для снятия ночных наблюдений. Температура на воздухе —37°…
