Антология экспедиционного очерка

Материал нашел и подготовил к публикации Григорий Лучанский

Источник: Сергей Анисимов. Поход на Эльбрус. Учпедгиз, Москва, 1936 г. 

Встреча с Эльбрусом

— Говорит вершина Эльбруса. Сегодня, 1 сентября, в 16 часов 15 минут третий эшелон «Альпиниады РККА» достиг вершины Эльбруса в полном составе. Приказ т. Ворошилова выполнен. Тремя эшелонами на восточную вершину Эльбруса поднялись 276 командиров. Высота 5595 м!

Эта весть радостно разнеслась по всему СССР и затем облетела всю мировую печать. 276 командиров на вершине Эльбруса — явление небывалое, неслыханное в истории альпинизма. Чтобы понять и объяснить его, надо проследить, как была организована и проведена «Альпиниада РККА»  на Эльбрус.

В середине августа 1934 г. командиры — участники Альпиниады — собрались в порядке звездного похода на юго-восточном склоне Эльбруса, в лагере, разбитом в сосновом лесу под ледником Терскол (см. карту, рис.1) на высоте в 2200 м над уровнем моря.

Колонны в составе около 30 человек каждая пришли в Терскол, совершивши походы через высокогорные перевалы Большого Кавказа.

Пять колонн пришли с севера, четыре колонны пришли с юга, сделавши переход через Сванетию, пройдя очень трудные перевалы через Главный хребет.

Колонна Военной электротехнической академии сделала пробег на велосипедах Ленинград — Терскол, около 3000 км (рис. 2).

Колонна, вышедшая   из  Сухума,   с   побережья   Черного   моря, двигалась   около  трех  дней   по   ущельям,   почти   ничего   не   видя под  проливным  дождем.   Тяжело...   Нудно...   Последний   ночлег в лагере на границе леса, в глубокой горной   котловине...   И  вдруг с утра выглянуло солнце. Впереди и по   бокам   возвышались вершины, увенчанные вечными снегами. Их ослепительная линия ограничивала вид на небо со всех сторон. Колонна находилась как бы в провале, склоны которого складывались из осыпей и снегов от нерастаявших зимних лавин. Шли вдоль потока по нагроможденным камням то по тропе, едва намеченной копытами вьючных животных, то по «звериному лазу» — в зарослях цветущих травянистых растений, таких могучих, что в них скрывался верховой с лошадью.

Наконец, тропа перешла на очень крутую окрепшую осыпь. Подъем стал трудным. Горная котловина осталась глубоко внизу под ногами. Дыханием уже чувствовалась большая высота.

Растянулись длинной линией... Кругом стояла необычайная тишина, которую всегда чувствуешь и слышишь на высотах в ясные солнечные дни.   С   каждым   шагом   вверх   все   больше   охватывало чувство отрешенности и свободы. Еще более сильным было ощущение грандиозности гор и  необъятности неба...

Командиры шли решительно и спокойно, поднимаясь вверх в полном молчании. Когда идешь в подъем и находишься на высоте уже тысячи в три метров, нельзя говорить. Это мешает дыханию. И, пожалуй, не следует говорить, чтобы не спугивать настроения высот, чтобы не нарушать значительности впечатлений нетронутой красоты снежных вершин.

 

Наконец, часа через четыре медленного движения по крутой осыпи колонна достигла узкой трещины Донгуз-Орунского перевала (высота 3178 м). В ней свистел ветер, проносясь вихрем с юга на север. Задерживаться на перевальной точке было неудобно, и для отдыха спустились к северу всего метров на десять — двадцать, в затишье, откуда раскрылась панорама северных склонов Большого Кавказа.

В глубине был виден широкий Донгуз-Орунский ледник, зиявший страшными трещинами и глубоко-зелеными обрывами ледяных скал. Он имеет километра три в длину и примерно километр в ширину. Из него вырывается бурный поток. Несколько ниже ледника склоны раздаются и замыкают в себе небольшое ледниковое озеро. Его воды с левой стороны окрашены в мутный красновато-коричневый цвет, с правой — в темно-голубые тона. С левой стороны поток размывает порфировидные лавы, извергнутые Эльбрусом, с правой — граниты, представляющие здесь основную породу Главного Кавказского хребта.

Прямо над трещиной перевала поднялись крутые гранитные склоны вершины Донгуз-Оруна. Все трещины, все изломы скал этой острогранной вершины убраны кружевом снегов. С ее склонов сползают ледники, перекрещиваясь друг с другом в виде буквы «X». За Донгуз-Оруном к востоку уходят вдаль, насколько хватает глаз, ослепительные снежные главы Главного Кавказского хребта. Все склоны налево от ледника покрывает великолепная зелень горных лугов. Прямо к востоку в необозримую даль уходит  ущелье реки Баксана, сплошь покрытое   хвойным   лесом...

Виды и на север и на юг с перевала грандиозны и увлекательны. С ними жалко расставаться. Но ничего не поделаешь. Слегка отдохнув, колонна осторожно спустилась на ледник и перешла по льду на левый склон его ущелья, на тропу, которая повела вниз по горному лугу.

Ноги быстро и легко пошли вниз по луговой тропе. Была половина августа, и альпийские луга великолепно цвели. Синие горечавки, белые крупные ромашки, голубые незабудки и множество других высокогорных цветов усыпали все под ногами... И все на ходу собирали огромные, как снопы, яркие букеты.

Цветник природы здесь грандиозен и прекрасен...

Колонна двигалась легко и беспечно, любуясь сверху потоком Донгуз-Оруна и сияющей снеговой линией Главного Кавказского хребта.

Перед глазами одна за другой раскрывались высочайшие вершины: Донгуз-Орун — высота 4436 м, Шехельды-тау — высота 4323 м, Чатын-тау, или Местия — высота 4566 м. А дальше вставали стеной и все загораживали высоты Бокового хребта.

И все это собрание сияющих снежных великанов было видно лицом к лицу при совершенно безоблачном небе. А глубоко под ногами уходила вниз долина реки Баксана, дно которой находилось на километр ниже колонны.

На ближайших вершинах ясно были видны все трещины ледников, все грани ледяных полей, и пирамиды скал. И все горы были несходны друг с другом. Каждая имела свой образ, каждая жила своей жизнью в своей собственной, ни с чем не сравнимой красоте. И все вершины сияли, точно осыпанные алмазным песком. Они глядели   в  небо  в   торжественном, простом и спокойном величии.

Это настроение вечноснежных высот едва ли не является самым ценным в переживании альпинистов. Кажется, что видишь мир первобытно-прекрасным, что красота вечноснежных вершин безгранична, как само мироздание. И созерцание такой красоты поражает и захватывает.

Спокойно и мерно колонна двигалась среди цветов, уже не замечая их на луговой тропе, когда вдруг слева от нее, над верхней гранью лугового склона, показался Эльбрус (рис. 3). Он стал расти при каждом шаге вперед. Его снежные конусы уходили все выше и выше, пока не врезались в самую середину неба, а его вечные снега, ледяные поля, потоки его ледников и обнажения лав заняли все видимое пространство к северу. Это было так неожиданно и грандиозно, что при взгляде теперь на вершины Главного Кавказа казалось, что они невысоки по сравнению с Эльбрусом.

Он был, казалось, так близок, что командиры видели все складки его снежной одежды, всю ее красоту и блеск...

Эльбрус был необычайно ясен и спокоен, и в то же время он был так велик и так далек, ушедший высоко к небу, что все почувствовали его грандиозность и впервые поняли всю трудность задачи восхождения на Эльбрус.

— Ура! Эльбрус! Ура! Ура!..

 

В лагере Терскол.

К 18 августа все девять колонн Альпиниады РККА собрались в Терскольском лагере. Все совершили большие и трудные горные походы. Двигались по горным ущельям, где по тропам, где пробирались без всяких троп, поднимались по осыпям, лазили по отвесным скалам, переходили через ледники. Все сделали высокогорные перевалы от 3 до 4 тыс. м над уровнем моря.

При движении они изучали условия действия разных видов оружия в горах, наблюдали горную обстановку походов и ориентировку в них. Применяли связь по радио, телефону, путем световой   сигнализации.    Разрешали   тактические   задачи.

Авиозвено Альпиниады из трех самолетов впервые совершало полеты в ущельях Кавказа и брало перевалы в Сванетию (рис. 4).

Теперь для штурма вершины всем требовался, прежде всего, отдых.

При подъеме на вершины человеческий организм на высоте попадает в непривычные условия дыхания, так как воздух высот разрежен. Наше сердце, легкие, весь аппарат кровообращения и нервная система требуют приспособления к пониженному атмосферному давлению, к меньшему количеству кислорода, к усиленному действию солнечных лучей и т. д.

Ко всему этому надо прижиться, или, как говорят врачи, акклиматизироваться.

В Терсколе на сравнительно небольшой высоте в 2200 м атмосферное давление понижено  на 180—200  мм.

При подъеме можно грубо принять понижение давления на 1 мм на каждые 10 м высоты. Здесь акклиматизация всем давалась легко.

Медицинская группа Альпиниады должна была проверить здоровье каждого из участников и установить состояние его сердца, возможность высокогорного восхождения без вреда для организма.

Нужно было еще проверить и пополнить обувь, одежду и все снаряжение.

Наконец, для успеха дела надо было всем участникам узнать Эльбрус, познакомиться с его вулканической историей, с его оледенением.

Все эти задачи надо было разрешить.

В этих занятиях очень своеобразно сложилась жизнь Терскольского лагеря Альпиниады РККА. Вот его общая картина (рис. 5).

 

Огромная древняя морена, покрытая стройными высокими соснами... Среди больших валунов из черных и розоватых порфировидных лав Эльбруса раскиданы белые военные палатки и между ними маленькие альпийские палатки — так называемые палатки Сдарского, защитного цвета. Все пространство под соснами покрыто кустиками зреющей брусники. На полянах, ярко освещенных солнцем, множество земляники, так что все могут лакомиться ею  доотказа...

Со стороны Эльбруса непрерывно слышится музыка горного потока Азау, вытекающего из его ледника.

На спуске к его пенистым водам — сплошные заросли спелой малины... С другой стороны от палаток ревет и шумит бурный поток Терскол. Его выбрасывает из своей пасти Терскольский ледник.

На юг поднимается над соснами великолепная вершина из гранитов и гнейсов. Это тот самый Донгуз-Орун, под которым идет тропа с Донгуз-Орунского перевала. Он сложен как бы из трех острогранных куполов. На самом высоком из них огромный снежный карниз (рис. 6).

К северу в разрезе долины Терскола встает к небу и главенствует над всем белоснежный конус Эльбруса.

Прямо перед лагерем обрывается голубыми и зелеными ледяными скалами ледник Терскол, повисший на обрывистом лавовом склоне. Налево от него четко вырезывается в лазури причудливый Терскольский пик, весь сложенный из лав Эльбруса, увенчанный скалами-башнями, а в нижней части покрытый бархатной зеленью горного луга с массой всевозможных альпийских цветов.

Начиная с полудня и часов до четырех дня, когда солнце пригревало головы Донгуз-Оруна, оттуда то и дело гулко скатывались снежные лавины. Их посылал на дно ущелья тот самый огромный серебряный снежный карниз, что так ярко сиял на вершине и в прорезе между соснами привлекал к себе глаза,   четко вырисовываясь на ярком лазоревом небе.

Авиозвено Альпиниады в 20 км от Терскола в ущелье реки Баксана расчистило аэродром и там устроило свою базу, и оттуда над Терскольским лагерем дважды в день неожиданно появлялся самолет. Едва он показывался черной маленькой стрекозой, вьющейся в ущелье, все высыпали из палаток и приветствовали смелых летчиков. Самолет реял в узком пространстве между горными склонами, делал виражи, поднимался, снижался над соснами, проносился над лагерем, делал круги и,   выбрав момент,   сбрасывал, наконец, красную змейку вымпела с донесением для штаба и тюк с почтой и газетами (рис. 7).

Пока девять колонн Альпиниады медленно двигались в порядке звездного похода в направлении к Эльбрусу, штаб Альпиниады в Терскольском лагере два раза в день получал благодаря службе авиозвена точные подробные сведения об их движении, и командование передавало колоннам свои распоряжения.

Двенадцать раз самолеты перелетали через перевалы в Сванетию, и сваны впервые в жизни увидали и узнали, что такое аэроплан.

В течение Альпиниады самолеты сделали 325 летных часов и еще большее количество посадок и подъемов, чего никогда раньше никто здесь не делал, а операции самолетов в ущельях Большого Кавказа многим казались даже   вообще невозможными.

Совершая полеты над ледяными полями и вокруг конусов Эльбруса, летчики-наблюдатели производили фотосъемки, и штаб Альпиниады пользовался ими при разработке маршрута для своих эшелонов на вершину Эльбруса (рис. 8).

Участники Альпиниады — слушатели Академии связи — быстро провели телефонные провода до самой седловины Эльбруса (в 5319 м), а их радиогруппа наладила связь со всеми станциями Северного Кавказа и с Закавказьем (рис. 9).

Огромную работу произвела и киногруппа Альпиниады. В пути к Терсколу операторы снимали движение колонн, сцены лагерной жизни, панорамные виды перевалов, походы в снегах и льдах Кавказа.  Один   из них,   кружа   на   самолете   над   хребтом,   снял лицом к лицу со всех сторон конусы Эльбруса. А затем, перелетев через перевал в Сванетию, произвел киносъемку известной своей недоступностью вершины Ужбы.

Инструкторы Альпиниады — альпинисты из ОПТЭ — использовали время для учебных вылазок с командирами на Терскольский пик и на ледник Терскол. Лазили по скалам и обучали движению по крутым ледяным склонам, преодолевали ледяные трещины.

Кроме первых трех дней, начиная с 22 августа, стояла ясная погода. Часов с семи утра солнце поднималось из-за Главного хребта, и его лучи, как прожектором, вдруг брызгали на палатки. В соснах над ними начинался птичий гам. В палатках просыпались, и лагерь начинал шуметь.

В половине восьмого физкультурная зарядка. Все бегут в трусиках и тапочках на площадку перед штабной палаткой. Ловко, красиво делают самые сложные упражнения. У некоторых неплохо выходят даже акробатические номера.

Но все посматривают на дымки походных кухонь.

— Восемь часов! Завтрак готов!

Командиры хватают котелки и чайники, и у палаток уже идет веселый завтрак.

Время до обеда свободно. Одни с веселыми криками купаются в холодной ледяной воде. Другие отправляются в экскурсии. Любители ягод и грибов приносят целые котелки. В руках у ценителей красоты невиданные альпийские цветы — кремовые и фиолетовые крупные скабиозы, яркие синие генцианы. А те, кто спускались в ущелье Донгуз-Оруна, могли любоваться там зарослями белых азалий...

В походе и в лагере все загорели так, что выглядели индусами. И это было необходимо, чтобы предохранить лица и руки от ожогов на ледяных полях Эльбруса.

Между двумя-тремя часами у палаток весело проходит обед. Наступает мертвый час. Отдыхают беспечно, как дети.

Когда яркий серебряный свет солнца уже сменялся золототканными лучами вечера, над лагерем снова гудел пропеллер. Самолет делал красивые легкие виражи, казалось, над самыми верхушками сосен, опять сбрасывал красный вымпел, почту, газеты и опять быстро скрывался в ущелье.

Все стихало, начиналась феерия вечерней зари на Донгуз-Оруне, когда его снега горели радугой. Тихо, в фиолетовых тонах, отходил к ночи Терскольский пик. Последним угасал в вечернем небе грандиозный белый конус Эльбруса.

После ужина кто-нибудь говорил приятелю:

— Принесем   «дрючок».

Собиралась компания, шли в лес за вывернутой зимней лавиной сосной и разжигали огромный костер. Темнело, и огни костров декоративно разбрасывались по лагерю, выхватывая из тьмы розовыми пятнами белые шатры палаток. Быстро сорганизовывался хор, начинались песни, шли русская и лезгинка до самого отбоя в одиннадцать часов, когда лагерь замирал.

У огромного штабного костра почти каждый вечер организовывались беседы об альпинизме, лекции об Эльбрусе. На живом материале, что был у всех перед глазами, проходила вся история Эльбруса и Большого Кавказа.

 

Вулкан Эльбрус.

По форме классических конусов, по расположению его кратеров пред командирами расшифровывалось все его прошлое, и сам Эльбрус вставал пред их глазами уже не просто неподвижной каменной громадой, а в образе великого и грозного явления природы. Стоило чуть-чуть напрячь воображение, чтобы ясно представить себе, как вот тут же под самыми палатками Терскольского лагеря, разбитыми на лавах Эльбруса, и под ним самим в глубинах земной коры обособился огромный магматический  бассейн, извержениями которого и был создан Эльбрус. (Магма — находящиеся под громадным давлением раскаленные массы глубоких областей земли. Прим.)

И белоснежный яркий конус вулкана уже не представлялся просто прекрасным снежным  красавцем с ледяным холодным лицом, главенствующим над горами Кавказа. Под ледяным покровом невольно чувствовалось его огненное сердце и в воображении развертывалась вся история его извержений, изученная тут же на потоках его застывших лав, на древних моренах, залегающих в ущелье Азау.

В геологической жизни Эльбруса периоды оледенения не раз сменялись бурными проявлениями вулканической деятельности. После очень длительного покоя, когда Эльбрус выглядел, примерно, так, как теперь, грандиозным белоснежным конусом с расползающимися во все стороны ледниками, вдруг начиналось усиленное выделение газов из кратера вулкана, и вслед за тем происходил взрыв. Вместе с газами вырывалась масса вулканического пепла и водяных паров, достигавших температуры 500° и выше, и над вулканом  вздымался   темный  дымный столб.   Он рос все  выше и выше и при тихой погоде распластывался вверху в форме кроны приморской сосны. Днем этот столб был черным, а по ночам светился, озаренный снизу лучами расплавленной огненной массы, клокотавшей в жерле кратера.

Это бурное извержение газов сопровождалось подземным гулом и непрерывными, далеко распространявшимися землетрясениями. В облаках раздавались удары грома, и разряды молний следовали один за другим.

Вырываясь с колоссальной силой со скоростью артиллерийского снаряда, газы уносили с собой вверх огромное количество обломков горных пород со стенок кратера в виде веретенообразных вулканических бомб и массы вулканического пепла, т. е. мельчайших частиц лавы, превращенной в брызги. Этот раскаленный пепел краснобурого цвета взлетал на огромную высоту и вследствие легкости рассеивался в атмосфере на большие пространства, закрывая небесный свод пеленой, от которой днем наступала ночная тьма. При извержении, например, вулкана Кракатау в 1883 г, пепел распространился во всей атмосфере земного шара и даже в Ленинграде, тогдашнем Петербурге, солнце днем выглядело в виде тусклого огненно-красного диска.

В высоте, при низкой температуре, водяные пары охлаждались сгущались и, проливаясь ливнями, увлекали за собой вниз пепел. Бурные грязевые потоки стремительно неслись со склонов Эльбруса с быстротой, превышающей бег коня вскачь; они губили все живое на своем пути — леса, луга и животных — и были много опаснее для них, чем огненно-жидкая лава.

Подземный гул, землетрясения, бурные извержения все усиливались, пока, наконец, за взрывом массы, точно пробка, закупорившей воронку кратера, не появлялась огненно-жидкая лава. Он выбрасывалась вверх в виде фонтана, а в большей части выливалась по трещинам в склонах вулкана.

Вслед за этим сила извержения ослабевала. Становились глубже подземные удары. Слабели взрывы, и Эльбрус постепенно затихал.

Потоки извергнутой лавы вначале текли сравнительно быстро, но по мере остывания скорость их течения замедлялась. Их температура при извержении от 800 до 1200° очень быстро понижалась на поверхности потока, и лавы покрывались твердой коркой. Так как корка была плохим проводником тепла, то под ней долго сохранялись расплавленные массы высокой температуры, при постепенном остывании которых из них выделялись газы и на поверхности образовывались лопавшиеся вязкие,   потом застывавшие пузыри, и весь лавовый поток приобретал в наружных слоях пористое строение в виде легкой пемзы или вулканического туфа. Местами бурно выделявшиеся пары и газы ломали корку и превращали всю поверхность лавового потока в нагромождение глыб, хаотически падавших друг на друга. Образовывались грандиозные лавовые валы, скопления, скалы.

Говоря образно, мемуарные записи самого Эльбруса обо всех этих явлениях проходили перед глазами командиров вокруг Терскольского лагеря и в нем самом, на склонах ущелья Азау, на Терскольском пике, на поднимавшемся к северу от лагеря древнем Хотю-тау — Азауском кратере Эльбруса — и, наконец, выше, на самых его конусах (карта Эльбруса).

По четырем четко выраженным грандиозным кратерам Эльбруса, по чередованию лав и ледниковых морен убеждались, что Эльбрус не меньше четырех раз в течение своей геологической истории проявлял грандиозную вулканическую деятельность и в промежутках остывал, покрывался «вечными» снегами, а сползавшие с него ледники далеко распространяли по окрестным ущельям свои морены.

После того как извержения прекращались, из кратера и трещин на склонах еще долгое время выделялись газы и водяные пары. И чем выше была температура внутри вулкана, тем газов выделялось больше и тем они были разнообразнее — азот, кислород, водород, сернистые соединения, а с понижением температуры оставались главным образом водяные пары и сернистый газ.

На восточном вершинном конусе Эльбруса эта фаза вулканической деятельности продолжается и до нашего времени. Из фумарол (Фумаролы — места выделения газов и водяных паров на склонах вулкана. Прим.) в окружающий воздух выделяется сернистый газ, и запах  его на северном склоне восточного конуса Эльбруса всегда чувствуется альпинистами. Для этой так называемой фумарольной фазы, или для стадии затухания, в которой теперь находится Эльбрус, очень характерны также многочисленные выходы теплых источников, углекислых газов и ключей, насыщенных углекислотой.

Совсем недалеко от лагеря, на берегу Терскола, выбивается под соснами очень вкусный и освежающий «нарзан». Многие из командиров «Альпиниады РККА» очень любили запивать им обед или ужин. Приятный вкус этого источника навсегда оставил впечатление, что здешние минеральные воды — это дары Эльбруса. В его недрах, в неостывших еще массах, создаются из водяных паров и других газов воды, обогащенные всякими солями и насыщенные углекислотой.

 

Горячие нарзаны, выбивающиеся на самых склонах Эльбруса, у истоков текущей с него к северу реки Малки, мимо которых проходила одна из колонн Альпиниады по дороге к Эльбрусу из Кисловодска, и нарзаны на южном склоне близ лагеря заставили командиров навсегда запомнить, что недра Эльбруса являются родиной этих минеральных вод.

По северным склонам Эльбруса образующиеся в его недрах минеральные воды по целой сети подземных потоков и струй направляются к району Минеральных вод, где расположены известные курорты — Кисловодск, Ессентуки, Пятигорск и Железноводск, и здесь выходят наружу в разных сочетаниях с водами, просачивающимися с поверхности земли. Эти воды представляют собой те лечебные источники, из которых больше пятидесяти используются для лечения на курортах Минеральных вод, куда ежегодно съезжаются тысячи трудящихся со всего Союза и от этих «даров Эльбруса» получают исцеление или облегчение своих недугов.

Теплые нарзаны, в которых купались все, кто шел по маршруту из Кисловодска, заставляли их ощущать, что в лавах Эльбруса сохраняется высокая температура и что это действительно вулкан. И невольно каждый ставил себе вопрос: где и как вновь оживут его вулканические силы?

Древние географы, не производившие, конечно, на Эльбрусе никаких исследований, считали его огнедышащей горой.

Таким его представляли люди и в средние века. На карте XVI в. в известной «Космографии» Себастиана Мюнстера Эльбрус изображен в момент извержения.

Среди народов Кавказа живы и сейчас легенды об извержениях Эльбруса.

Землетрясения он испытывает и в наше время. Так, при землетрясении на северных склонах Кавказа 23 апреля 1923 г., которым были разрушены известные Садонские серебро-свинцовые и цинковые рудники на Военно-Осетинской дороге, центр землетрясения определялся под Эльбрусом.

Можно предположительно утверждать, что еще на заре человеческой истории на Эльбрусе происходили извержения.

 

Подготовка к штурму.

При организации «Всеармейской Альпиниады РККА» в приказе наркома т. Ворошилова была ориентировочно определена цифра в 150  командиров   на   вершине  Эльбруса, и   при этом   ни одного несчастного случая. Чтобы обеспечить успех такого восхождения и полную безопасность, требовались огромная предусмотрительность, тщательная подготовка во всех мелочах и продуманная, испытанная на опыте методика. И штаб Альпиниады и руководство отдельных колонн деятельно вели подготовку к штурму вершины. Начальники всех прибывавших колонн в заседаниях штаба делали подробные доклады-отчеты о своем походе к Терсколу и здесь тщательно проверялся и изучался весь личный состав участников Альпиниады по опыту проделанного каждым похода.

Альпинисты — инструкторы ОПТЭ — делали восхождения на вершину, выискивая наиболее удобную и безопасную «тропу». Хозяйственная часть организовала лагери с запасами продуктов, горючего, теплой одежды и с достаточным количеством палаток на пути восхождения на высоте в 3200 м на так называемом «Кругозоре» (рис. 10), в 4200 м на «Приюте одиннадцати» (рис. 11) и, таким образом, считая Терскольский, было создано три лагеря, каждый на 1000 м выше другого, для постепенной акклиматизации на все большей и большей высоте.

Особенно большая работа выпала в эти дни на долю врачебного персонала Альпиниады.

Врачи выслушивали сердце, проверяли кровяное давление и общее состояние здоровья каждого из 288 участников. Выяснилось, что с точки зрения организации активного отдыха в горном походе результаты были блестящие. Совсем не было заболевших, и госпитальная палатка в Терсколе пустовала. После отдыха в течение четырех-шести дней у всех оказалось даже некоторое повышение веса — на 1-2 кг.

В лагере был организован походный душ. Построена печь, выпекавшая ежедневно свежий хлеб лучше московского. В походных кухнях повара готовили горячие блюда; свежие овощи, мясо и фрукты доставлялись в изобилии. Питание почти приближалось к санаторному. И в этом отношении было сделано все, что только возможно, или, вернее, было сделано даже то, что казалось невозможным в высокогорных условиях.

Таким образом, перед штурмом вершины общее состояние всех участников было доведено до полного владения своими силами.

Тренировка под руководством альпинистов-инструкторов ОПТЭ приучила всех к ходьбе по льду (рис. 12).

Наконец, все участники похода привыкли к Эльбрусу, сжились с его образом, полюбили его и заразились общим массовым настроением — во что бы то ни стало побывать на его вершине. Эта волевая целеустремленность владела всеми участниками Альпиниады безраздельно.

Теперь все отдавали себе отчет в том, что перед каждым стоит большое испытание — испытание всех его физических и моральных сил, и что штурмы снежных конусов Эльбруса — нелегкая задача.

Все знали, что идут преодолевать огромную высоту в 5600 м среди обширных «арктических пространств» в 143 км, которые представляют области оледенения Эльбруса, где температура даже в августе может иногда понизиться до 20 или даже до 30° мороза, где очень часто бывают метели и бураны, где ветры достигают иногда страшной силы — до 70 м в секунду, и где обычная температура   летней ночи—5, —7 и —9°.

Уже в предшествовавшем походе все привыкли и знали, что сияние снегов и действие солнечных лучей, особенно синих, фиолетовых и ультрафиолетовых, на высотах так сильно в ясные дни, что без очков-консервов с дымчатыми и оливковыми стеклами там в течение двух часов можно обжечь слизистую оболочку глаз и навсегда получить полную слепоту. А за 6 часов без очков можно нажить слепоту даже в туманный день. Лицо, не покрытое маской из марли или загаром темно-оливкового цвета, может покрыться   струпьями и язвами от ожогов.

Еще большую трудность представляло понижение атмосферного давления, которое на вершине спускается до 329 мм вместо 760 мм на уровне моря. Без горной тренировки и постепенной акклиматизации оно грозит здесь всем, даже самым сильным и крепким, горной болезнью. На высотах всех стерегут неожиданные приступы сердцебиения, одышки, невыносимой головной боли, тошноты, непреоборимой тяжести в руках и ногах, непобедимой сонливости.

Все это надо было преодолеть общей тщательной организацией штурма вершины, а для каждого отдельного участника Альпиниады решала дело его личная выдержка, внутренняя дисциплина.

Надо было полностью обеспечить каждого теплой одеждой и обувью, ночлегами в палатках, в спальных мешках, и достаточным питанием.

Наконец, сверх всего этого участники похода должны были знать, так сказать, «тропу восхождения» для полной ориентировки всех и каждого. И с топографией ледяных областей Эльбруса были ознакомлены все.

 

Оледенение Эльбруса.

Эльбрус имеет форму грандиозного конуса с пологими склонами, и на нем залегает сплошной пояс ледяных полей. Зернистая ледяная масса из слежавшегося снега, или, так называемый фирновый бассейн, питающий ледники, опоясывает кольцом весь Эльбрус. (Фирн — зернистая ледяная масса, образующаяся при подтаивании и смерзании снега. Прим.) Он начинается с высоты 3800 м и идет вверх до 4900 м над уровнем моря. Таким образом, по вертикальной линии фирновые поля занимают склоны Эльбруса более чем на 1100 м. Их падение, чем выше, тем круче (рис. 13).

Из этого фирнового бассейна текут вниз тринадцать больших, шли долинных, ледников, разрезавших себе в лавах Эльбруса грандиозные ущелья. Толща льдов Эльбруса достигает громадных размеров — до 400 м. Эти ледники целиком заполняют глубокие желоба между выступами лав вулкана.

Другие ледники обрываются на крутых или отвесных уступах лав Эльбруса. Таких висячих коротких ледников еще больше, их насчитывают до 70.

Из всех ледяных языков, спускающихся с вулкана, несутся вниз потоки, которые в своих каскадах тащат вниз камни, сорванные с Эльбруса.

После обильных снегопадов с него нередко срываются и падают лавины.

Выше кольцеобразного фирнового бассейна снег, выпадающий на Эльбрусе, никогда не тает. На этой высоте даже в полдень наиболее теплого месяца, августа, температура на солнце всегда ниже нуля. Поэтому здесь нет условий для образования зернистой массы, или фирна. Снег лежит здесь рыхлой с поверхности, серебристой, чистой массой, легко сдувается ветром, и здесь всего чаще и легче образуются и срываются лавины. И как раз на этой высоте склоны Эльбруса наиболее круты, достигая на его конурах 45° падения.

Каждый из участников Альпиниады знал все эти опасности Эльбруса и учитывал для себя все три его основные трудности, которые ему предстояло преодолеть: 1) высоту и понижение давления и связанный с ними риск горной болезни, часто отнимающей все силы; 2) обширные пространства снежной и ледяной пустыни, связанные с риском обмораживания и даже гибели при грубой   неосторожности,   и, наконец,   3)  большую   протяженность ледяных полей, по которым надо долго без остановки идти в кошках, в тяжелой теплой одежде.

При неудаче ко всему этому может присоединиться такой буран или метель, когда никакое восхождение на Эльбрус почти невозможно.

На «тропе восхождения», избранной для Альпиниады, не было ни ледяных трещин, ни ледяных стен, которые надо было бы преодолевать, вырубая ступени. Но, как выяснилось, этот путь без трещин местами был очень неширок, всего метров до двадцати, и каждый сбившийся с него рисковал слететь в ледяные пропасти.

Неожиданные падения на льду — ушибы и тяжелые поранения на лавовых осыпях и скалах, — попадания в ледяные трещины, которые рассыпаны по ледяным полям Эльбруса и постоянно перемещаются вследствие движения льдов, — все это при малейшей недисциплинированности массовых восхождений всегда грозит альпинистам несчастьями или даже гибелью.

Но, самое главное, для успеха восхождения надо было рассчитать все движения по силам рядовых или даже наиболее слабых с тем, чтобы все акклиматизировались в самом процессе подъема и все выдержали бы без вреда для здоровья этот трудный поход во льдах до высоты 5600 м.

 

Кратеры.

В эти дни лагерной жизни в Терсколе внимание командиров и штаба больше всего привлекали самые кратеры Эльбруса, на штурм которых всем предстояло идти (рис. 14).

Расцвет вулканической деятельности Эльбруса относится к эпохе окончательного формирования хребта Большого Кавказа в его современном рельефе.

По мере образования грандиозной складки Главного хребта в том месте, где находится теперь Эльбрус, на глубине под ним обособился огромный бассейн магмы, из которого происходили все извержения. Граниты и другие кристаллические породы, залегающие здесь в основе хребта, были тогда подняты давлением магмы вверх в виде пологого, выпуклого свода, в котором создались трещины, и из них происходили неоднократно повторявшиеся извержения.

Так как эти трещины расположились параллельно друг другу и перпендикулярно к арке свода, то понятно, что центры извержения Эльбруса должны были перемещаться, но, конечно, очень недалеко друг от друга. Вследствие этого все кратеры Эльбруса оказались очень сближенными между собой, а все извергнутые им продукты вошли составными частями в одну общую коническую громаду этого классического вулкана.

Самый древний из кратеров Эльбруса виднелся непосредственно над Терскольским лагерем, к юго-западу от его конуса, там, где поднимается вершина Хотю-тау-Азау. Этот древнейший Хотю-тау-Азауский кратер Эльбруса весь заполнен фирновым полем, а его разрушенный конус в наше время представляет остатки полуовала. Воронка его прорвана с юго-западной стороны, откуда и излились все его лавы.

Второй древний кратер Эльбруса вырос к северо-востоку от первого. Он тоже совсем разрушен и сплошь заполнен обширным фирновым полем, лежащим к северо-востоку от конуса Эльбруса. Его иногда называют даже ледяным озером Эльбруса.

Современный конус Эльбруса своим основанием как бы всажен в вершинную часть этого древнего кратера, и в свою очередь заканчивается двумя совершенно самостоятельными кратерными воронками.

Наиболее юный кратер вулкана — это его западная, более высокая вершина — высота 5633 м. Кратер восточной вершины имеет высоту 5595 м. Конусы этих молодых кратеров слились вместе, и между ними образовалась седловина высотой 5319 м.

Оба кратера Эльбруса заполнены снегами. Края их воронок сильно разрушены и сохраняются только в нескольких местах.

Западная вершина Эльбруса представляет собой почти прямоугольную площадку, длина которой около 220 м, а ширина от 65 до 85 м. Если по этим остаткам обвести окружность кратера, то она составит в диаметре от 90 до 100 м. Воронка западного кратера прорвана в южную сторону, куда и излились его лавы, обнаженные по краям кратера и в лавовых осыпях на склонах к седловине.

На восточной вершине Эльбруса очертания кратера сохранились несколько полнее. Если по его остаткам провести окружность, то ее диаметр составит около 120 м. Его воронка также вся заполнена снегом, а ее прорыв в восточной и северо-восточной стороне заполнен черными глыбами мощного лавового потока, который когда-то вытек из этого кратера. Ниже лавовые обнажения четко и красиво выделяются в виде черных гребней на белом блестящем фоне. Высшая точка восточной вершины представляет собой  овальную   площадку всего в 50—60 кв. м, почти лишенную снежного покрова. Вся она сложена из вулканического туфа, покрытого сверху серным налетом с тонким слоем мельчайших лапиллей (Лапилли — мелкие камни из лавы, не больше лесного ореха. Прим.) величиной до 5 мм. На склонах восточного кратера с юго-западной стороны тоже расположились большие лавовые осыпи. На блестящем белом фоне снегов они также резко выделяются своим черным цветом.

 

«Тропа восхождения».

Вести на штурм ледяной части Эльбруса колонны Альпиниады должны были альпинисты-инструкторы ОПТЭ. В каждом отделении из 8—9 человек был свой инструктор. Имелись особые инструкторы колонн. Альпиниада была разбита на три эшелона, по три колонны в каждом. Эшелоны должны были идти последовательно один за другим под руководством своих старших инструкторов.

Все инструкторы-альпинисты ОПТЭ бывали на вершине Эльбруса по нескольку раз. Всем им были известны, кроме того, опыты восхождений, описанные в альпинистской литературе, начиная с англичанина Дугласа Фрешфильда, совершившего первое восхождение на Эльбрус 19 июля 1868 г.

Согласно опыту всех альпинистов Эльбрус оказался наиболее доступным с юго-восточной стороны, где от него глубоко вдается в долину Азау выступ из лавовых скал, на верху которого находится большая наклонная площадка, примерно в четверть квадратного километра, получившая у альпинистов издавна характерное название «Кругозор» (см. выше рис. 10), так как с нее раскрывается широкая панорама на Главный хребет.

Со стороны «Кругозора» склон Эльбруса покрыт соснами до высоты 2300 м. Дальше, по вертикальной линии, идет низкорослая травянистая альпийская растительность. Она покрывает лавовые скалы еще метров на 200 в высоту — до 2500 м. Дальше вверх идут лавовые отложения, на которых ничего нет кроме лишайников и мхов.

Сплошной ледяной и снежный покров на этом юго-восточном склоне начинается сравнительно очень высоко — с 3500 м.

Но самое важное, конечно, что на этой «трассе» (направлении) Эльбрус давно освоен альпинистами. На «Кругозоре» построена база-приют ОПТЭ на высоте 3200 м. Здесь же создана в 1933 г. гостиница   Интуриста. Штаб Альпиниады разбил на  «Кругозоре» свой палаточный лагерь и забросил сюда на ишаках все продукты питания, даже дрова для костров и альпийское снаряжение. Здесь же находился лагерь комплексной экспедиции Академии наук. Палаток было так много, что вошло в обиход полушутливое, полусерьезное выражение «Город Кругозор». Здесь в последние годы выросли три могилы альпинистов, над холмиками которых поднимаются ледорубы, высеченные из камня, — эмблема альпинизма. (В 1931 г. замерз, ночуя в спальном мешке на седловине Эльбруса, русский альпинист Зельгейм. В 1932 г. во время зимнего  восхождения  на   восточную вершину   погиб   от   разрыва   сердца   альпинист   Гермогенов, и   в том же году летом расшибся на смерть при падении на лед немецкий альпинист Фукс. Прим.)

 

От «Кругозора» «тропа» переходит на гребень морены ледника Малый Азау. Дальше она переходит на этот ледник и пересекает его поперек. На высоте около 3800 м с ледника Малый Азау «тропа» переходит на фирновые поля Эльбруса среди обширной ледяной пустыни, по которой приходится идти в кошках до первого обнажения лавовых скал на высоте около 4200 м (рис. 15). Эти скалы и носят название «Приюта одиннадцати» (В 1909 г. на этих скалах ночевали одиннадцать альпинистов и оставили надпись: «Приют 11». Прим.); на них построен небольшой барак ОПТЭ вагонного типа, и сюда также были заброшены продукты питания, примусы, керосин, некоторое количество дров, войлок для подстилок, теплое альпийское снаряжение.

От Терскола через «Кругозор» была, как сказано, налажена телефонная связь с «Приютом одиннадцати» по проводам и установлено радио. Перед началом штурма группа радиосвязи протянула телефонный провод до «седловины» и установила там аппарат в   небольшом   приюте-хижине, построенном в 1933 г. Интуристом.

Наконец, в промежутке, на лавовых скалах, выше «Приюта одиннадцати», между ним и седловиной, на высоте 4800 м на так называемом «Приюте Пастухова» (Здесь ночевал военный топограф Пастухов — первый из русских альпинистов, совершивший восхождение на вершину Эльбруса. Прим.) была разбита палатка для медицинской помощи на случай горной болезни или признаков обмораживания (рис. 16).

Таким образом, на протяжении всей «тропы восхождения» от Терскола до вершины вся «трасса» была исследована, на ней были подготовлены лагери, обеспечена вся материальная часть и установлена постоянная  связь.

Вспомним еще, что авиозвено Альпиниады сделало для ее штаба подробные снимки ледяных полей и конусов Эльбруса.

 

Выступление.

Группа связи с «Приюта одиннадцати» непрерывно сообщала по телефону о погоде. На конусах Эльбруса, на «Кругозоре» обильно падал снег. Кратеры окутывал туман. То и дело поднимались бураны. Но радиостанция в Терсколе принимала сообщения метеорологических станций, что циклон кончается и надо ожидать ясной погоды...

В два часа ночи с 22 на 23 августа телефон с «Приюта одиннадцати» разбудил начальника Альпиниады т. Гланцберга:

— У нас сияют звезды и светло, как днем... Над вершиной Донгуз-Оруна яркая полная луна. Над западным кратером Эльбруса все семь звезд Большой Медведицы... Вы сидите в густых облаках. Ваш лагерь, должно быть, поливает дождем... А нам сверху, «с неба», это облачное море кажется расплавленным серебром. Оно тихо переливается волнами в ярком блеске луны... Какие вы несчастные люди!

Начальник Альпиниады ответил связисту:

— Если  бы  у  вас  на  высоте   была   непогода, а у нас ясное небо, было бы много  хуже...  Вот  это-то и счастье,   что  Эльбрус ясен: у меня  приготовлен   приказ  о  выступлении  на вершину... Завтра, 23 августа в 3 часа  дня,   первый   эшелон   выступает  на штурм...  Уже   составлен   полный   поименный   список участников. Эшелон поведет помполит Альпиниады т. Глаз... Начальником штаба
т. Акодус... уже распределены по отделениям  инструкторы-альпинисты... Проверено снаряжение... все готово...

Метеорологическая станция — «Приют  девяти» — говорит,   что теперь наступят ясные дни (рис. 17).

— Будем надеяться,— ответил начальник.

Когда часов в семь утра из-за Главного хребта вышло солнце и осветило палатки Терскольского лагеря, над Эльбрусом не было ни облачка. Птичье население в Терскольском лесу подняло гам, приветствуя солнце. Просыпаясь в палатках, сквозь брезент все уже чувствовали его горячие лучи и радостный свет. Вылезая из спальных мешков, начинали так же шуметь, как птицы в соснах... Солнечное тепло и свет всех оживляли и возбуждали. А приказ о выступлении больше ясной погоды волновал и поднимал настроение.

Участники выступавшего эшелона суетились у своих вещевых мешков, смазывали рыбьим жиром альпийские ботинки, шили для лица маски, подсушивали на солнце отсыревшие в дождливые дни свитеры, теплые носки, рукавицы, варежки. Протирали и промывали очки-консервы, осматривали альпенштоки, пригоняли к ботинкам кошки, пришивали к шлемам завязки, собирали и укладывали высокогорный паек на четыре дня — сыр, шоколад, конфеты, печенье,   яблоки,   копченую   колбасу,   шпроты,    сливочное   масло,  хлеб, галеты...

В половине третьего раздалась команда сбора.

Эшелон выстроился в две шеренги. Весь лагерь высыпал провожать.

Суета сборов кончена... прочитан приказ о выступлении. Тов. Глаз скомандовал, и за ним весь эшелон вытянулся цепочкой, строем в колонне по одному. Прокричали «ура!» Все стихло, слышался только четкий, ровный шаг удалявшегося эшелона. Вслед ему жадно глядели оставшиеся, ждавшие своей очереди. Поворот «тропы» за ближние сосны в терскольском лесу, — и эшелон скрылся... И вдруг из леса раздался «Марш летчиков». Бодрящая, молодая песнь замерла удаляясь. Лагерь затих. Все разошлись по палаткам, пообедали и предались мертвому часу.

Этот вечер в Терсколе протек идиллически тихо.

На заре телефон с «Кругозора» загудел в штабной палатке - тов. Глаз сообщал о прибытии на «Кругозор» в полном составе, а главное, что над ними и над Эльбрусом сияет луна.

Над Терскольским лагерем опять было облачно, как накануне, и невольно казалось, что и там наверху, на склонах конусов Эльбруса, куда пошел в наступление эшелон, могла быть непогода. На самом же деле под ногами эшелона, ночевавшего на «Кругозоре», свет луны заливал облака, залегшие в ущельях Главного хребта. А над ним вставали вершины, и впервые перед глазами командиров развертывалась панорама всего Большого Кавказа, от Эльбруса километров на сто к востоку. Облачное море опять переливалось волнами и сияло серебром, как накануне, и эта картина радовала и так волновала, что альпинисты никак не расходились по палаткам. Вершины Донгуз-Орун и Ужба вставали к небу своими острогранными куполами, а небо над ними как будто приблизилось к земле... И в нем горели звезды, сияя желтыми, зелеными, синими, фиолетовыми лучами. В палатках, залезши в спальные мешки, укутавшись, чувствуя приятное тепло в теле, альпинисты долго не стихали... и все смотрели на горы, отвернувши полог дверцы. Панорама Главного хребта с «Кругозора» поражала воображение... Нельзя было не поделиться с товарищами этими незабываемыми переживаниями. Но усталость брала свое, и сон вдруг настигал на полуслове. Наконец, лагерь стих, и ночь пролетела над ним, как одно мгновенье.

Картина лунной ночи еще стояла в воображении, когда уже вставала утренняя заря над Главным хребтом Кавказа. С востока протянулись длинными полосами   зеленоватые,   фиолетовые,   розовые лучи и точно выхватывали из ночной тьмы одну за другой его вершины. Вслед за Чегемскими горами загорелась розовым светом Ужба. И тотчас за ней знакомый и близкий всем, как родной,— Донгуз-Орун. Еще минута-другая — и выглянуло солнце, заблестели палатки на «Кругозоре», и глаза всех сразу обратились к Эльбрусу. Его конусы золотились в фиолетовом море и казались сразу и очень близкими и очень далекими, совсем доступными и в то же время жутко грандиозными и недосягаемыми.

Начались шумные сборы. Горел костер. Кипятились чайники.

Несколько горячих глотков, хлеб, сыр... Как все это приятно и неожиданно вкусно здесь на «Кругозоре», как поднимает и увеличивает силы! Полчаса на сборы, и в шесть часов утра 24 августа командиры первого эшелона радостные, еще более приподнятые картинами лунной ночи над Главным хребтом и радужно-золотой утренней зари на Эльбрусе, выступили тем же строем в колонне по одному к «Приюту одиннадцати».

В марше накануне они поднялись от Терскола с 2200 м до «Кругозора» 3200 м — на целый километр ближе к своей цели — к кратерам Эльбруса. Теперь они должны были сделать еще 1 км по вертикальной линии вверх по ледяным полям Эльбруса, дойдя до «Приюта одиннадцати», от 3200 м они должны были подняться до 4200 м.

В этот день, 24 августа, первый эшелон вошел в ледяные и снежные пустыни Эльбруса на такую высоту, что все уже ощущали полную отрешенность горного мира от той земли, где течет жизнь с ее борьбой, радостями и огорчениями. При безоблачном небе в сиянии солнца, при полном безветрии на снегах Эльбруса опять стояла полная тишина, которую непрестанно ощущаешь и слышишь. Только журчали и звенели, точно стеклянные, струйки талой воды на леднике Малый Азау (рис. 18).

Инструкторы отделений проверили снаряжение. Пройдя площадку «Кругозора», поднялись на гребень морены и прошли по нему в своих альпийских ботинках. С нее сошли на ледник, а за ним на вторую морену.

«Кругозор» ушел уже далеко вниз. За ним через ущелье все выше и выше поднималась к небу четко изломанная линия Главного Кавказского хребта... Он раскрывался все грандиознее...

За второй ледниковой мореной перешли на фирновые поля Эльбруса и растянулись длинным зигзагом   вверх по его ледяным полям. Здесь все надели очки, подвязали кошки, натерли лица желтой глетчерной мазью. Шли медленно, уверенно, методично, останавливаясь для небольшого короткого отдыха, делая глубокие вдохи и выдохи, чтобы перевести дыхание и привести в норму участившееся биение сердца.

За небольшой остановкой опять крепкий и твердый альпийский шаг и затем снова небольшой отдых стоя. Все оборачиваются назад, все устремляют глаза на Главный хребет. С полпути уже показался на востоке Казбек, к западу широко и далеко развернулась вся линия Абхазских Альп и впереди нее мощная убранная кружевом снегов вершина Штавлер. Прямо на юг раскрылись горы Сванетии с двумя куполами Ужбы, с яркой ледяной пирамидой Тетнульда (высота 4854 м)... Вниз, прямо из-под ног, полого спускалось необозримое фирновое поле Эльбруса... Оно сверкало своими сплошными россыпями бриллиантов и обожгло бы глаза и лица хуже всякой раскаленной печи, если бы на глазах не было темных оливковых или дымчатых очков и лица не имели крепкого загара и не были покрыты глетчерной мазью. Когда кто-нибудь из командиров пробовал снимать очки, инструкторы тотчас заставляли немедленно надеть, так как ничего нет опаснее, чем стерегущая всех слепота от «сияния» снегов на фирновых полях (рис. 19).

Ощущение высоты и безграничного простора — едва ли не самое глубокое, большое и счастливое переживание всех в этот спокойный день 24 августа. Все переживали настроение стихов Пушкина:

«Кавказ подо мною. Один в вышине

Стою над снегами у края стремнины...»

Неся это настроение в себе, все шли, размеренно ступая ногами в кошках по звенящему льду, втыкая в него острия своих  палок.

Потом фирн стал подтаивать и обращался под ногами эшелона в месиво. И чем дальше шли, тем было труднее. Глаза искали впереди группу черных лавовых скал «Приюта одиннадцати», под защитой которых стоит «Приют ОПТЭ», где на снежной поляне были расставлены палатки лагеря Альпиниады. Не только раскрывшиеся горы Кавказа, но уже и дыхание и сердце говорили о высоте. Ноги постепенно наливались свинцом...

На полпути был сделан отдых, и на привале все подкрепились едой. Все вновь почувствовали красоту еще шире развернувшейся панорамы. Привычная глазу Ужба встала еще выше. Ущелья, падавшие под нею, клубились в фиолетовых облаках...

Но вот раздалась команда, и снова глаза всех обратилась к конусам Эльбруса. За выпуклостью фирнового поля их основание скрылось, а их кратеры вырезались своей белизной в темно-синем, глубоком небе. И по мере того как альпинисты на ходу привыкали к ним, они становились все выше и выше, казались все серьезнее и труднее.

И каждый ставил перед собой вопрос — удастся и ему взойти на вершину? Но тотчас же без колебаний   отвечал себе:

«Надо только отдохнуть на «Приюте одиннадцати», привыкнуть, приспособиться... И я, конечно, буду на вершине. Лишь бы не дать какого-нибудь промаха в одежде, в обуви… Лишь бы не обморозить ног и рук, не переутомить как-нибудь сердце».

Шли уже долго, часов пять, чаще стали делать остановки, шаги становились все труднее и труднее, а черных лавовых скал все не было видно. Вот-вот, казалось, они должны были быть уже совсем близко, вот за этим ближним пологим бугром ледяных полей. Но эшелон всходил уже на второй бугор, а «Приюта одиннадцати» все не было видно. Вместо него впереди была новая легкая неровность, которая, казалось, и закрывала от глаз желанную группу черных скал «Приюта одиннадцати».

К полудню, наконец, эшелон добрался до него, и все бросились греться и отдыхать на черных, пригретых солнцем, скалах. Так приятно было растянуться на них в этот первый день, когда здесь на высоте 4200 м у всех были затрудненные движения. Давление падает здесь до 465 мм, т. е. уже на две пятых ниже нормального, и без акклиматизации и привычки здесь всегда трудно. А тут еще пришлось нести на себе рюкзак с грузом 20 кг_, в котором были спальный мешок, провиант на пять дней, теплая и штормовая одежда для восхождения на вершину. (То есть одежда на случай ветра или шторма, который дует на Эльбруса в лицо альпинистам, падая вниз в ущелья. Прим.)

Но штаб Альпиниады, разрабатывая методику, рассчитал, что каждый участник похода на «Приюте одиннадцати» проведет 36 часов и здесь не только отдохнет, но и организм его безболезненно привыкнет к разреженному воздуху на высотах Эльбруса. И этот расчет оказался правильным. Благодаря предшествовавшему походу акклиматизация шла быстро. Через три-четыре часа сердце и дыхание почти у всех приходили в норму.

Придя в полдень, первый эшелон Альпиниады провел здесь весь остаток   24   августа,   переночевал    и   остался    еще   на  день.

25 августа, и лишь в ночь на 26 августа начались сборы к штурму вершины.

Все эти 36 часов на «Приюте одиннадцати» прошли для многих командиров вне времени и были едва ли не самыми счастливыми во всем походе.

 

На «Приюте одиннадцати» — 24 августа.

Высота 4200 м... Полная отрешенность от всего обычного... Одна забота, одно стремление — подняться на вершину Эльбруса... Уже все собрано, все налажено, остается только подготовить себя внутренно, собрать всю силу воли... Но вот и она собрана... Теперь это уже стальная пружина... Остается отдаться впечатлениям высоты, очарованию гор Кавказа, взять все, что они могут дать... А горы дают многое...

Две трети состава Альпиниады — слушатели различных военных академий, горы же представляют огромный интерес для людей всех специальностей. Для всех военных они интересны, так как по горам проходят границы Союза на Кавказе, на Памире и в других местах... Для всех инженеров, организаторов транспорта, горы ставят очень серьезные задачи быстрых и удобных средств сообщения на автомобилях, на самолетах или по рельсовым путям. Техника горных дорог несравненно труднее, чем равнинных, а здесь с ледяных полей Эльбруса командиры видели перед собой весь Главный хребет Кавказа и на живой карте его рельефа могли  мысленно ставить перед собой и разрешать все проблемы транспорта в горах, преодолевая в воображении любой наклон, просверливая тоннелями горные массивы. Для инженеров электротехников и гидротехников горные потоки Азау и Терскола, Донгуз-Оруна и река Баксан ставили интереснейший технический вопрос об использовании грандиозных запасов их «белого угля» или энергии текучих вод.

Командиры, участники Альпиниады, представители практических научных военных дисциплин при виде этой грандиозной горной системы, протянувшейся на 1700 км с востока на запад, невольно начинали ставить перед собой вопросы применения военной техники в горах.

Но и помимо этого все виденное в походе вдруг оживало. Люди, которых они встречали, — кабардинцы, балкарцы, сваны, карачаевцы — заставляли поднять целый ряд вопросов сложной и интересной этнографии Кавказа. Всплывали в воображении могильники Чегема, через который прошла четвертая колонна, и огромный интерес возбуждала археология этой удивительной страны… Невольно поднимались вопросы о многочисленных народах и интереснейших языках Кавказа, принадлежащих к одной из самых древних семей языков. И участники Альпиниады узнавали, что в этом отношении Кавказ несравним ни с каким другим краем на земном шаре. Но, пожалуй, еще интереснее на Кавказе разнообразие живых форм быта.

Участники похода на пути своем видели пастухов, которые по виду напоминали как будто первобытно-пастушеские времена, а в Кабардино-Балкарии на таких же точно горных лугах, в таких же условиях они видели колхозные молочные фермы и сыроваренные заводы с самым культурным оборудованием, с сараями под черепичными крышами, с коровами швицкой породы.

Здесь на высоте вспоминалось все обилие новых замеченных фактов, они осознавались, укладывались в памяти и вставали перед воображением в новом виде, в свете напряженной исследовательской мысли.

Лежа на пригретых солнцем темных лавовых скалах, приятели; на свободе отдавались самым задушевным беседам.

Городские люди, военные, инженеры, занятые целый день, а то и ночью своей работой в управлении, которым иной раз даже казалось, что они совсем утратили всякую связь с природой, здесь снова чувствовали ее, как никогда в жизни, или, может быть, в самом раннем детстве.

Горные вершины, Эльбрус, Кавказ в целом,— будили какую-то острую мысль... Казалось, когда они глядели вдали на Казбек и прямо перед собой на дивный купол Ужбы, а где-то на западе, совсем в небе, на Штавлер..., что можно постигнуть мыслью все в природе и через нее понять и себя.

Увлекали всех большие и красивые панорамы Кавказа и невиданный никогда, рассыпанный вокруг научно-образовательный материал.

Хотя бы вот эти самые лавовые скалы, на которых они лежали и под которыми, вот тут, залегла магма.

Но всем хотелось смотреть не в земные недра, а в горы, на Донгуз-Орун и на Ужбу... На эту раскрытую красоту земли и: неба.

Солнце грело. Снега сияли. От них шел холодок. Люди грелись на камнях, как ящерицы, и просто в такие минуты ни о чем не хотелось думать. Здесь красота насыщает все видимое грандиозное пространство вселенной, чего нигде не получишь  ни в какой художественной  галерее...

Альпинисты молчали и только переглядывались.

Природа везде красива и всюду раскрывает перед человеком свои тайны, если только он является к ней с ясным умом. Но богатство и красота форм и красок в альпийских областях гор  совершенно несравнимы с природой равнин. И, конечно, недаром у тех, кто бывал в альпийских областях, развивается совершенно исключительная страсть к горам.

Здесь на «Приюте одиннадцати» в спокойной обстановке отдыха, когда все приспособились и акклиматизировались, горы начали будить какие-то новые, дремлющие в городах и на равнинах чувства. И почти все очень остро сознавали и наслаждались этим живым новым ощущением высоты.

И оно на Эльбрусе, когда уже сам грандиозный Кавказ оказался под ними, было вполне понятно. Людям, живущим в городах, это чувство высоты неизвестно. Живя на равнинах, мы легко и хорошо ориентируемся на их поверхности и тут мы знаем все по опыту нашего зрения, наших рук, ног, мускулов, что такое километр, или десять-сорок километров и т. д. Но высота людям равнин, их чувствам совсем неизвестна. Самое большее, что их глаза практически испытали, — это высота пяти-десятиэтажного дома. Что такое движение вверх, по продолжению земного радиуса, — на равнинах совсем неизвестно. А тут при каждом шаге подъема все остро ощущали сначала километр, по вертикали до «Кругозора»... потом еще километр по вертикали — и уже высота 4 км над морем... И все переживали новую, неведомую на равнинах радость. Всеми овладевало стремление ввысь. И почти для всех, кто его испытал, оно становилось стихийным и даже беспредельным. Ведь именно этот бессознательный порыв ввысь и создал девиз всех альпинистов всех народов — «вперед и  выше» (рис. 20).

Ночь на Эльбрусе.

После обеда и мертвого часа быстро, незаметно, тихо приблизился вечер. Началась феерия зари на Большом Кавказе, на всех его вершинах — от Казбека до Абхазских Альп. За хребтом вдали клубились облака в розовых и фиолетовых тонах, а впереди прямо к небу устремлялся в золотых лучах гранитный Донгуз-Орун. К Ужбе приплыло бело-розовое нежное облако и скрыло ее в густой пелене. Где-то глубоко снизу, в Терскольском лагере, зажглись костры, и их дымки струйками поднялись из сосен. Суета и дневные звуки затихли на «Приюте одиннадцати». Откуда-то издали донесся   глухой   удар   упавшей   лавины.   Звеневшие   стеклянными струями ручейки на льду все стихли. Еще несколько минут — и весь Главный хребет утонул в сумраке. Над лагерем ярко загорелся Эльбрус двумя огнями своих снежных кратеров. И над ним на западе показалась первая вечерняя звезда — Венера. Она мерцала, и ее свет переливался зелеными лучами... И вдруг и сам Эльбрус погас и выделился в небе темным силуэтом... Все дали померкли.

Прошел час. Из-за Главного хребта поднялась луна такая яркая, что при ее свете можно было читать, и снова встали и поднялись еще выше к небу горы Главного хребта. Опять в лунном зареве вырос Донгуз-Орун. Он представился встающим из тьмы, каким-то космическим виденьем... Под ним клубились облака, блестевшие в сиянии луны. Над Сванетией вышла вверх из облаков в голубом лунном свете Ужба...

И любители природы опять долго не могли оторвать от нее зачарованных глаз. Шли тихие задушевные беседы...

Особенно увлекла эта ночь  астрономов-любителей.

В вышине над ними сияли, мерцая, звезды, такие ясные и большие, каких не видно снизу. Их здесь несравненно больше, чем: видно с равнин, так как атмосфера прозрачнее. Ее плотность сократилась на две пятых, и, главное, в ней совсем нет пыли. И эта бесчисленность звезд создает новое волнующее впечатление. Кажется, что одни из них ближе, другие дальше, и глаз их ощущает на разных высотах в мировом пространстве. Видно, что все звезды не просто далекие светлячки, точно разбросанные для красоты по небесному своду, какими они кажутся нам всегда, а действительно неведомые нам миры, о которых свидетельствует нам астрономия. Ощущение разности расстояний, полученное глазом, заставляет остро волнующе сознавать, что это бесчисленные живые миры необъятной вселенной. И от этого непосредственного ощущения грандиозной жизни вселенной поднимаются самые значительные, самые важные мысли и чувства о ее красоте, безграничности, величии.

И все молчат, глядя на небо, взволнованные впечатлением зрелища великого творческого процесса вселенной, потрясенные живым чувством ее беспредельности.

 

На «Приюте одиннадцати» — 25 августа.

Высунув головы из спального мешка, раздвинув дверцы низенькой альпийской палатки, командиры встречали утром рождение из мрака сияющей линии снеговых вершин Главного Кавказского хребта.

Облака, залегшие в ущельях, темнели внизу и клубились в ночном хаосе. Первым выделился из тьмы далеко на востоке Казбек, и за ним тотчас же вспыхнула Ужба. В небе над хребтом всколыхнулись бледно-голубые, зеленовато-оранжевые, трепетные розовые переливы. И вдруг тихо засияли в утренних лучах вершины всех вечно-снеж-ных гор... Облака поднялись... Растаяли... Все засияло и засверкало.

Не вставая, высунувши головы из спальных мешков, альпинисты отдавались созерцанию красоты гор и неба, боясь нарушить словами   впечатление.

И вдруг мимо палаток резко прожужжали лыжи и неожиданно вниз понесся человек. Это был метеоролог-наблюдатель, Виктор Корзун, проведший на Эльбрусе уже две зимы на метеорологической станции, несколько выше «Приюта одиннадцати», на высоте 4250 м — на так называемом «Приюте девяти». (См. выше рис. 17.)

Корзун быстро летел, делая виражи, поднимая снежный вихрь, и в минуту обратился в черную движущуюся точку среди снежных и ледяных пустынь Эльбруса. И видя этого человека-муху, летающего на лыжах, глаза начинали понимать всю грандиозность Эльбруса. Но вот он поднялся на лыжах ближе к палаткам лагеря, и стало слышно, как он напевал, не подозревая, чтобы кто-нибудь мог видеть и слышать его в сонном лагере, и затем снова бросился на лыжах вниз, то замедляя ход, то ускоряя спуск, то прыгая на легких буграх.

Носясь по Эльбрусу, Корзун, казалось, весь отдавался радости, рожденной в нем светом утра и силой кипевшей жизни.

Когда он подошел к палаткам, лицо его было радостно и в то же время серьезно. Он был неподражаемо легок и грациозен на своих лыжах, а его улыбка и глаза усиливали собой разлитое в это утро   на Эльбрусе ликование жизни.

Пока лагерь проснулся, он летал над ним вверх и вниз по ледяным полям Эльбруса, и в его движениях чувствовалось, что солнце так же непосредственно родило в нем восторг этих легких, быстрых, широких движений, как заставило сиять лучами горные вершины и пустило плавать облака по залитому  светом небу.

Метеорологическая станция на Эльбрусе, на высоте 4250 м, была открыта осенью 1932 г., и Корзун уже дважды зимовал в ее домике, прилепленном к лавовым скалам. Этот 25-летний юноша с двумя сотрудниками Александром Горбачевым и Николаем Гусаком провел здесь две зимы в условиях, пожалуй, более тяжелых, чем всякие полярные зимовки. Много раз приборы записывали ветер в 70 м  в   секунду, когда  фанерный  домик весь вздрагивал и вот-вот готов был скатиться со склонов Эльбруса в снежном буране. Температура в такие дни внутри помещения падала до — 26°. Отрезанность от мира была полная. И в обе зимовки под конец не хватало продуктов питания. Их приходилось растягивать порциями. И все-таки Корзун и его товарищи систематически вели наблюдения и записывали три раза в день показания приборов, иной раз вылезая из своего домика каютного типа на животе или ползком, держась рукой за стальной трос, чтобы не быть снесенными ветром. И затем передавали по радио окрестным станциям показания своих приборов.

Виктор Корзун, радист и наблюдатель так акклиматизировались здесь на высоте больше 4000 м, с давлением 465 мм, что чувствовали себя, как внизу на равнинах.

Пока лагерь просыпался, выбежал на лыжах товарищ Корзуна Юрий Кожухарь, и они вдвоем стали кружить над «Приютом одиннадцати». И едва лыжники отбежали от лагеря, где в это утро суетилось вокруг палаток больше 100 человек, в необычайном для Эльбруса многолюдстве, весь лагерь казался каким-то скоплением людей-мух на снегах Эльбруса, которые то сползались, то расползались, то замирали на месте и только подчеркивали грандиозность и нетронутость природы Эльбруса.

— Какая   незабываемая   ночь,— говорил   командир  своей компании, — а вот утро, пожалуй, еще лучше.

И они заспорили, что лучше на Эльбрусе — ночь или утро.

Все суетились у единственного костра, где кипятили чайники, жарили на вертеле колбасу, варили какао, компот, а более предприимчивые пытались даже из яичного порошка приготовить яичницу.

— После   завтрака   врачебный    осмотр, — объявил    начальник эшелона.

Многие призадумались: а вдруг послушают сердце и не пустят на вершину. Нет, невозможно. Однако придется подчиниться. Этого требует дисциплина.

И все с волнением шли на врачебный осмотр. Но все оказалось благополучно. Весь состав эшелона шел на Эльбрус полностью.

Компания в несколько человек в трусиках босиком на снегу стала играть в снежки. Смех, крики, таявшие в воздухе, как чириканье воробьев.

— Товарищи, не растрачивайте энергии!

И снежки прекращены, лица серьезны. Надо готовиться и собираться к походу на вершину.

Все вновь просматривают свое снаряжение после опыта морозной ночи, испытавши ветер, который ночью дул с вершины  резко обжигая лицо и руки. Главная забота, как бы не обморозить пальцев на ногах. Как бы так пригнать вещи и обуться чтобы было и тепло и просторно. И тут все дружески обсуждают и осматривают обувь товарищей, пригоняют кошки, помогают их подвязывать, напоминают правила. Пробуждены все коллективистические чувства. Общее дело трудного похода на вершину требует огромной спаянности всего коллектива. Альпинисты, только что познакомившиеся в походе, чувствуют себя близкими друг другу. Некоторые после многих лет знакомства в городе и встреч па службе здесь в горах вдруг впервые сближаются. Тут все просто и ясно относятся друг к другу. Чувство взаимной связи оказывается очень сильным.

Один несет носки, другой варежки, кому их не хватало. Достают рубашки, теплое вязаное белье, словом, делятся всем, взаимно осматривают весь костюм для штурма, чтобы обеспечить общий успех.

Там внизу, в лагере Терскол, не все понимали трудности восхождения на Эльбрус. Ощущая в себе избыток сил, многие представляли, себе Эльбрус легким и доступным. Действительно, на нем нет трудностей в виде отвесных скал, непроходимых ледяных трещин на том пути, который так тщательно был подготовлен руководством Альпиниады. Но теперь все понимали настоящие подлинные трудности Эльбруса. Все знали и видели, что от «Приюта одиннадцати» им надо преодолеть долгий марш по льду в кошках с подъемом почти без остановок в 1400 м по вертикальной линии. Главное, теперь все уже знали, что такое разреженная атмосфера на Эльбрусе, когда в первое утро, для того, чтобы обуться на «Приюте одиннадцати», каждому требовалось не менее часа, а иные затрачивали и полтора. Все понимали, что им надо будет идти в кошках, часов четырнадцать подряд и что даже по Москве не все бы из них выдержали такой длительный марш в теплой тяжелой одежде. Но тут была непоколебимая целеустремленность к вершине, и все надеялись на себя. У всех было настроение, которое не позволяет ни при каких условиях отступать, пока не разрешена поставленная задача. Собранная воля и внутренняя дисциплина давали всем уверенность в успехе. Все, кроме того, верили и знали, что методика массового восхождения в строю разработана руководством. Альпиниады с полным знанием дела и во всех подробностях. Ничего не было поставлено на-авось.

Солнце сверкало и грело, конусы Эльбруса все время были перед глазами и манили  к себе, но при этом поразительно, когда командиры смотрели на них утром, то они всем им казались несравненно более высокими, чем накануне, настолько глаза их уже привыкли оценивать высоту. Ощущение высоты... Красота панорамы... Настроение веры в успех и радости за его достижение и по отношению к себе самому и ко всем товарищам по Альпиниаде и ко всей Красной армии...

Командиры РККА все привыкли отводить серьезное место спортивным занятиям и упражнениям. И здесь, в обстановке Эльбруса, они особенно хорошо понимали, что альпинизм — это тоже своеобразный спорт и при этом в высокой степени увлекательный и интересный. Тут и необычайное разнообразие художественных впечатлений, и огромное количество научно-образовательных наблюдений, сведений и опытов, а иногда даже и некоторые ценные научные достижения.

Здесь были группы представителей разных родов войск. Инженеры-радисты приспосабливали свои аппараты к высокогорным условиям и должны были поднять один из них на вершину, чтобы установить условия передачи и приема с высоты в 5600 м и усовершенствовать его конструкцию.

Кавалеристы и ветеринарные врачи привели на «Приют одиннадцати» трех коней в седлах с нагрузкой и должны были поднять  их еще выше.

Военные врачи все время вели наблюдение над своими товарищами, исследовали кровь, устанавливали ее давление, слушали сердце, следили за малейшими признаками горной болезни, испытывали все практикующиеся средства ее предупреждения и лечения, устанавливали точно методику акклиматизации.

Большая роль была опять отведена и авиозвену Альпиниады. Перед полуднем вдруг далеко внизу, в ущелье Баксана, показался маленький, как стрекоза, самолет и послышался шум пропеллера. Две-три минуты, — и стрекоза выросла в аэроплан, реявший над ледяным полем Эльбруса, а сверху казалось, что он точно ползал по ледяному полю и за ним носилась его тень. Еще минута, — и самолет стал кружить над головами командиров, бросивших все свои сборы и приветствовавших его криками «ура! ура!»

Летчик сделал круг так низко, что все видели его лицо, вытянул руку за борт и сбросил красный вымпел с приказом начальника Альпиниады... Еще минута, — самолет улетел к северу мимо конуса Эльбруса, завернул и скрылся за ним... И всем стало  жутко. Прошло две-три минуты, он не показывался. И вдруг вылетел с запада, из-за Эльбруса, сделавши полный круг вокруг его кратеров. Когда он проносился   над лагерем,   командиры кричали «ура» аплодировали, а летчик, сделавший несколько виражей, понесся вниз к Терсколу  и   затем скрылся в ущелье   Баксана, как   сурок, влезая в нору.

Весь лагерь снова вернулся к прерванным сборам на вершину. И все остро чувствовали, как завидно легко летчики преодолевают высоту. Но все понимали, что это совсем не просто, хотя преодоление высоты на аэроплане для альпиниста это то же, что для любителя и знатока парусного спорта прогулка на пароходе.

При альпийских восхождениях оказываются возбужденными и гармонично развиваются одновременно все физические и психические свойства человека.

Выносливость, ловкость, свобода движений тела соединяются о инициативой, самодеятельностью, решительностью и выдержкой. В каждом участнике длительных и трудных восхождений выявляются все эти свойства, и их зачатки могут развиться в ярко выраженные способности.         

Среди дружеских бесед застала командиров новая вечерняя заря на Эльбрусе. Его снега опять горели и гасли и затем скрылись в фиолетовых тонах тихого вечера в горах. Едва день погас, все тотчас залезли в свои спальные мешки и спрятались в палатках. Подъем для сборов к штурму вершины был назначен в полночь. Сначала сквозь брезент палаток тускло просвечивали огни свечей. Слышались тихие голоса. Но вот начальник эшелона т. Глаз обошел всех... Свечи погасли... Все стихло...

 

Штурм вершины.

36 человек разместились в домике «Приют ОПТЭ» вагонного типа, с койками в два этажа. Здесь много народа и больше всего суеты перед сном. Душно. Открывают дверь. И все-таки душно и трудно уснуть. Всех заботит марш на вершину. Каждый стремится получше отдохнуть перед походом. Остается еще пять часов, и можно еще неплохо соснуть и набраться сил. Но слишком велики тревога и забота. Все понимают, что марш на вершину — это совсем не то, что было раньше. Его трудности несоизмеримы со всеми предшествовавшими дневными переходами.

До скал «Приюта одиннадцати» добирались очень многие и в дореволюционное время и множество советских альпинистов, а до вершины далеко не все, кто был на «Приюте одиннадцати».

«От начала времен» до Октябрьского переворота на Эльбрус было совершено всего 29 восхождений, и каждое из них регистрировалось и отмечалось в печати. Правда, тогда на склонах Эльбруса не было никаких приютов; «тропа восхождения» совсем не была освоена; каждый строил по-своему свой маршрут к вершине. Но, может быть, самое главное, у альпинистов тогда не было и мысли о том, что при восхождении надо постепенно приспособляться ко все большим и большим высотам. Методики акклиматизации совсем не существовало. Наоборот, считалось, что для сохранения сил при подъеме надо форсировать вершину.

На Эльбрус поднимались от приюта Азау или от Терскола с одним ночлегом и большею частью надрывались, падали в припадках горной болезни, и лишь немногим из тех, кто много раз бывал в горах и имел, так сказать, привычную акклиматизацию, удавалось достигнуть вершины.

Теперь на юго-восточных склонах Эльбруса построены три последовательных приюта до хижины на седловине, с промежутками в 1000 м между ними, и выработана описанная методика акклиматизации. Теперь подъемы на Эльбрус совершаются ежегодно десятками лиц, но все-таки еще ничего подобного «Альпиниаде РККА» не было.

Первым массовым восхождением на вершину Эльбруса был подъем грузинских альпинистов в 1925 г. Они акклиматизировались в палатках у скал «Приюта одиннадцати» в течение трех суток, так как их застигла метель. Именно это, по признанию руководителя этой группы Н. Г. Николадзе, и дало им возможность 12 августа около полудня достигнуть вершины в полном составе —12 мужчин и 7 женщин. Тогда это был совершенно небывалый успех, и не все верили ему.

В 1929 г. слушатели Закавказской военной школы под руководством т. Клементьева поднялись на вершину Эльбруса в составе 17 человек.

Первая «Альпиниада РККА» в 1933 г. дала цифру в 57 человек на вершине, при этом на конусы Эльбруса каждый лез, как мог, и было много отставших.

Теперь предстояло подниматься в строю, тремя последовательными эшелонами, каждый по три колонны, четыре отделения в колонне. Это совсем не то, что было раньше.

И, лежа в спальном мешке, каждому перед штурмом приходилось задумываться. Эта сознательная и подсознательная тревога не давала спать. Слышались вздохи. Но дисциплина заставляла молчать, и в домике ОПТЭ и в палатках стояла тишина. Черные пятна маленьких палаток на снегу ярко освещала голубая луна.

Те, кому не спалось, вспоминали, что в этом году на базе ОПТЭ было зарегистрировано больше 600 человек, пытавшихся подняться на вершину. Из них достигли ее только 52.

В гостинице Интуриста на «Кругозоре» было зарегистрировано в этом сезоне больше 50 альпинистов-иностранцев. На их слете в Нальчике выяснилось, что только девять поднялись на вершину.

Перед самой «Альпиниадой РККА» происходил поход на Эльбрус рабочих завода имени Фрунзе в Москве. Они пришли на «Приют одиннадцати» в составе 70 человек, а на вершину поднялось из них только 20.

Вообще при массовых восхождениях на Эльбрус считалось успехом, когда 30% достигало вершины.

Все это ясно говорит, что штурм вершины — это совсем не то, что было раньше испытано командирами в этом походе, что Эльбрус уже не так легок и доступен, как многим казалось внизу при взгляде на его сияющие белые конусы. Главное, как пройти по льду в кошках четырнадцать часов подряд с небольшими остановками и при этом сделать подъем на 1400 м и в атмосфере, разреженной от 465 мм на «Приюте одиннадцати» до 329 мм на вершине. Как бы не поддаться горной болезни, но как бы все-таки взойти. Там, при спуске, что бы ни случилось, а при помощи товарищей всегда можно будет вернуться. Но вот, как бы не обморозить ноги, не обжечь лицо или, еще хуже, глаза. А все-таки надо достигнуть вершины.

—   И я буду на вершине! — говорил себе каждый и,   успокоенный, замирал, засыпал в   своем  мешке,   пока вдруг в   полночь не раздалась команда:

—   Подъем! Подъем! Подъем!

Палатки ожили; засветились сквозь брезент золотыми кругами огни свечей. Началась суета обувания, одевания, пригонки кошек, завтрак наскоро. И как ни торопились, все-таки провозились часа два. Даже при акклиматизации движения на высоте очень затруднены, и на то, чтобы внимательно и хорошо обуться так, чтобы горные ботинки нигде не давили и было тепло, уходило в среднем около часа. Наконец, начали строиться.

Начальник эшелона, начальник штаба вызывали инструкторов отделений — альпинистов, и те, проверив свой состав, выходили и становились на фланге строившейся цепи и тут еще раз проверяли у каждого все его снаряжение — очки, маски, варежки, альпенштоки, флягу, где была вода с клюквенным соком, мешочек у пояса  с провиантом, а главное,   обувь   и крепко  ли сидят кошки, и тут же пополняли всякие недохватки и перевязывали кошки, у кого они болтались.

Прямо с Эльбруса дул резкий, но не сильный ветер. Термометр показывал всего — 5°, а казалось, было ужасно холодно. Но всех радовало, что конусы Эльбруса четко вырезывались в ясном лунном небе. Лунные тени двигались по растоптанному снегу на «Приюте одиннадцати», свет резко выхватывал черные палатки, В голубом зареве четко вырезывалась вся линия Главного хребта, Донгуз-Орун и Ужба.

Суета сборов понемногу стихала, и, наконец, около двух часов послышались команда и свисток старшего инструктора. Эшелон двинулся... Отделение за отделением, по восемь-девять человек в каждом, с небольшими промежутками он растянулся на ледяном поле метров на триста и взял направление прямо на восточный конус Эльбруса, к «Приюту Пастухова».

— Говорить   нельзя,— командовали  шопотом  начальники отделений,— это мешает дыханию.

Над Эльбрусом семью изумрудами повис ковш Большой Медведицы. В лунном сиянии над льдами замерли все звуки. Слышалось только четкое позвякивание кошками об лед. Звон удалялся. Потом все стихло. В мерцании космических лучей над Эльбрусом эшелон скрылся в его снежной и ледяной пустыне.

Оставшиеся в палатках сиротливо спрятались в свои мешки, как в норки.

У каждого отделения был свой инструктор-альпинист. В предшествовавшем походе он хорошо изучил каждого из восьми-девяти человек своего отделения и теперь следил за ними, выравнивая движение по силам более слабых. Он следил за ритмом движения и командовал:

— Вдох! Выдох!..

Грудь дышала, как паровоз. Через сорок-тридцать шагов — пауза. Свисток, минута отдыха стоя, чтобы привести в порядок сердце. Опять свисток, и снова движение ритмичным шагом.

— Вдох, выдох... вдох, выдох...

Выше — двадцать шагов и опять пауза. Еще выше у седловины — отдых через десять шагов.

И так размеренным шагом весь эшелон, отделение за отделением, медленно движется к конусам Эльбруса, растянувшись тонкой цепочкой людей-мух, затерявшись в пустынных и безбрежных льдах Эльбруса.

Каждый шаг труден, но все в полном составе неуклонно идут к вершине.   При каждой минутной паузе переводят дыхание, приводят в порядок свое сердце. Все хорошо тренированы, и ноги у всех вначале идут легко. Но неприятный холод. Прямо в лицо дует ветер с вершины, как будто Эльбрус сердится, и этот ветер усиливается к рассвету. Зябнет рука, держащая  альпеншток.

Но все идут шаг за шагом, приближаясь к вершине, зная, что таких шагов до нее нужно сделать несколько тысяч.

Проходит час-другой, все ждут, что вот-вот появится «Приют Пастухова» — небольшие скалы на снегах Эльбруса на высоте в 4800 м (см. рис. 16). Их ждут за каждой выпуклостью ледяных полей, а их все нет. Наконец, перед глазами точно вспыхнули на голубых снегах черные точки, — и все ожили. Здесь отдых 15—20 минут стоя. Когда приблизились к расставленной здесь медицинской палатке, начался  рассвет.

— Смотрите! Арарат! Арарат! — закричали альпинисты. Далеко на юге в молочно-лимонных тонах встала коническая вершина, такой  же вулкан, как Эльбрус.

Арарат сразу узнали все, кто видел его раньше.

—   Арарат!   Арарат! — кричали   радостно,   забывая   усталость.

—   Нельзя    кричать,    нельзя   громко    говорить, — командовали инструкторы.

—   Нельзя   громко   кричать   и   говорить, — строго   скомандовал начальник эшелона.

—   Восход! Восход!..—шептали друг другу командиры.

Молочно-лимонный свет зари заливал все безграничное пространство, видимое с Эльбруса. Но солнца еще не было. Главный хребет выделялся в лиловато-синих тонах. У подножия Эльбруса внизу клубились облака. Над ним в зените нежным, ярким золотом вспыхнули тонкие полоски перистых тучек, и вслед затем такой же золотой свет зажегся на восточной вершине.

Это было самое красивое, самое захватывающее зрелище всего похода.

Но вот послышался легкий свисток, и эшелон снова двинулся мерным шагом к Эльбрусу. Опять стало тихо. Только грудь опять дышала, как паровоз, и позвякивали стальные кошки об лед, да еще слышался шепот  инструкторов.

— Вдох! Выдох!..

Десять шагов... свисток. Пауза, — и все снова стоя оборачиваются на юг: там вдали виден Арарат. Теперь он уже весь залит золотым светом.

Опять свисток, все оборачиваются к Эльбрусу и видят, как его тень резко падает на западе на ледяное поле и все подбирается и бежит от наступающего эшелона.

Несколько человек у «Приюта Пастухова» пожаловались, что мерзнут ноги, что отказывает сердце. Тотчас же озябшие залезли в медицинскую палатку, разулись и растерли пальцы денатуратом, затем обулись, понемногу догнали эшелон. Это было трудно, но риск обморозить ноги пропал.

Двое или трое отстали.

На отдыхе все вынули  шоколад, яблоки, кислые конфеты. Но всего лучше освежал маленький глоточек из фляги.

— Не пейте много, — советовали инструкторы.

Но клюквенный сок с водой казался самым прекрасным напитком.

С высоты 4800 м ноги в кошках начали вязнуть в рыхлом снегу, он затруднял шаги. И хорошо, что двигались строем, в цепочке по одному, друг за другом, и ставили ноги на растоптанную тропу. Так каждый идущий впереди облегчал шаг последующему.

А шаги становились все медленнее, движения все труднее. Дыхание затруднялось, сердце учащенно билось. Теперь уже все с нетерпением ждали паузы через десять шагов и подбадривали себя маленьким кусочком сахара.

Следующий отдых на седловине, и все с нетерпением ждут ее. Усталость берет свое, и всего тягостнее солнце, тепла которого так ждали перед восходом. Часов с восьми оно уже печет спину и шею, а главное, от него невыносимо для глаза сияют снега. И едва оно поднялось и засверкало, как раздалась команда:

— Солнце — очки... Солнце — очки... — повторяли  все инструкторы отделений. — Смажьте лица и руки глетчерной мазью.

Пауза, — и все спустили со лба к глазам на завязках очки-консервы с оливковыми стеклами. Сразу стало приятнее и спокойнее. Острое раздражение невыносимо яркого света на снежных полях всегда сильно действует на нервы и может вызвать тяжкую головную боль. Очки здесь не только предохраняют глаза от ожогов, но и очень успокаивают всю нервную систему.

Ближе к седловине идут уже в глубоком снежном желобе — траншее, — протоптанном ногами. На каждой остановке заглядывают вперед, нет ли вот тут впереди, за ближайшей выпуклостью, седловины. А, может быть, это уже она, и там длительный отдых. Вот уже близко к полудню, а седловины все нет и нет. Снежные бугры обманывают глаз. За каждым пройденным раскрывается новый и так несколько раз. Уже всех берет усталость, у всех вялые движения.

Солнце жжет спину, а ветер с вершины заставляет зябнуть лицо и руки. Досадно, это тревожит, мерзнут ноги. А седловины все нет... Некоторые жалуются на головную боль, другим хочется спать. Три-четыре   человека   почувствовали    себя    плохо   и    отстали.

Самым крепким хочется спать. От команды в полночь: — Подъем! подъем! — прошло уже полсуток. Из них десять часов почти непрерывного движения и при этом все вверх и вверх, да еще в кошках, в досадно теплой теперь одежде, в очках, с маской на лице, с альпенштоком, а некоторые с ледорубом в руках при резком, холодном и все усиливающемся встречном ветре, обжигающем лицо и губы.

А спина крепко греется теперь палящим солнцем. Но, главное, нет воздуха. Он разрежен, как под колоколом воздушного насоса, и сердце усиленно хлопает, кровь стучит в голове. При паузах никак не приведешь себя в порядок. Нет, вершина Эльбруса никому не дается легко.

Наконец, седловина, — и все падают прямо на снег, многие тотчас засыпают (рис. 22).

Всего полчаса отдыха. Но этот сон крепок и необычайно освежает и подбадривает. Кажется, что спал одно мгновенье, а инструктор уже будит.

— Вставайте, вставайте, товарищи! — замерзнете. Нельзя спать на снегу.

И все встают. Свисток, и эшелон снова растягивается цепью к вершине. Но уже трудно сохранять строй, многие идут, как могут. До высшей точки всего триста метров по вертикальной линии. Но они самые трудные. Подъем достигает 45°. Ноги вязнут в снегу, а под снегом камни лавовой осыпи, и они не всегда крепко лежат. Нога сползает.

— Нажми,   товарищ,   нажми! — подбадривают   командиры  друг друга.

Тех, кто отчаялся и присел, поднимают под руки:

— Вот тут еще десять шагов, — и уже вершина...

И опять она чудится за каждой выпуклостью осыпи. А только поднимешься на нее, видишь перед собой новый бугор, а вершины все нет и нет (рис. 23).

Совсем отяжелели ноги и руки. Некоторых тошнит, отстали еще двое. Остальные идут. Инструкторы помогают изнемогающим.

И вдруг, когда кажется уже совсем иссякли силы, неожиданно нога ступает на площадку вершины.

Оказывается, что и в борьбе с Эльбрусом так же, как и во всякой борьбе, побеждает тот, кто сопротивляется на минуту дольше противника.

На эти   триста последних  метров  вертикальной  линии уходит ровно три часа. Эшелон на вершине   в   15 часов 25 минут 26 августа. Высота 5595 м.

Марш продолжался тринадцать с половиной часов. 86 командиров достигли вершины.

 

На вершине.

При последнем шаге вдруг развертывается панорама всего Кавказа. На юге опять виден Арарат, и это больше всего поражает. До него от Эльбруса километров триста. К востоку и к западу глаз скорее угадывает, чем видит, море. На севере над степями в безграничную даль залегло облачное море. Оно залито солнцем и медленно колышется в нежном молочном блеске...

Панорама захватывающая, но немногие осознают ее. Теперь усталость берет свое. Потом в Москве  она вспыхнет в воображении и останется навсегда. Усталость не дает пережить восторга достижения поставленной цели. Но те, кто, дойдя до высшей точки Эльбруса, сохранили полностью свои силы, готовы кричать, петь, стрелять из револьвера. Хочется во что бы то ни стало чем-то проявить себя. Группа слушателей Авиоакадемии затягивает «Марш летчиков».

— Прекратить! - раздается команда начальника эшелона. И не зря. Петь и напрягать горло не следует,— легко могут порваться сосуды, и хлынет кровь так, что не остановишь.

Двигаться и что-нибудь делать на вершине необычайно трудно. Тяжело даже просто поднять руку, а кинооператор Беляков и режиссер Кармазинский почти целый час подряд вели здесь съемку, направляя свой аппарат. Они с носильщиками-балкарцами—Исупом Тиловым и Магометом Кочкаровым—явились на вершину первыми, втащив аппарат весом 40 кг, и встречали, крутя ручку, отделение за отделением весь эшелон, который подвигался к вершине в течение почти целого часа. Так владеть своими способностями на вершине редко кто может. Это «чудо» достается немногим. Для этого нужно быть очень тренированным. Но зато теперь в фильме «Альпиниада РККА» можно на экране видеть, как командиры, карабкаясь и вылезая из снежной траншеи на площадку вершины в виде закутанных кукол, вдруг снимают очки, маски, и раскрываются улыбающиеся блаженные лица в ощущении достигнутой вершины. Марш кончен, и больше ничего не нужно.

Вершина! Вершина!

И все эти радостные фигуры — документы кинофильма — движутся на фоне безмерно широкой панорамы Главного Кавказского хребта.

Начальник эшелона зарегистрировал отдельно каждого из вошедших. Всего 86 человек. Успех небывалый. Первый эшелон уже предопределил блестящий успех всей Альпиниады. Но отдаваться сознанию его нельзя: некогда. Надо торопиться со спуском. До наступления темноты надо непременно спустить весь эшелон в «Приют одиннадцати», иначе могут быть несчастья. В снежных пустынях Эльбруса спуск в темноте небезопасен, а половина восьмого уже наступает ночь.

 

Спуск.

Киносъемка закончена, и раздается команда:

— Спуск!

Инструкторы замыкают эшелон, следят, чтобы кто-нибудь не отстал. Всем жалко уходить с вершины Эльбруса: ведь, может быть, всего один раз в жизни и удалось побывать на нем. Но сердце тянет всех вниз...

Гуськом, друг за другом, летят вниз по снежной траншее на седловине. Спуск в противоположность подъему идет чрезвычайно быстро и совсем не так стройно. Одни обгоняют других. Шагают «семимильными шагами», прыгают, бегут, летят. Наиболее усталых двух-трех человек инструкторы спускают на плаще, как на салазках, и не устают командовать, чтобы строго держались «тропы».

Магомет Кочкаров с тяжелым киноаппаратом идет позади. Перед ним один из командиров с протоптанной дороги сбивается в  сторону.

— Иди по дороге! — кричит Магомет, чтобы   командир не сбивался со следа. Но   тому хочется   бежать   по   нетронутому   снегу. И вдруг на глазах у Кочкарова — «был   человек...   нет человека... пропал человек».

Магомет в ужасе бежит туда, где он был... Вслед за ним подбегает инструктор, замыкавший спуск. И они видят в трещине легкомысленного альпиниста. К счастью, она неглубока, и с помощью альпийской веревки его быстро достают. Все обошлось благополучно, без серьезных ушибов. Командир, сконфуженный, как школьник, бежит дальше вниз, старательно держась протоптанной эшелоном «тропы» (рис. 25).

Подъем длился тринадцать с половиной часов, а спуск занял всего три часа. Все двигались быстро, несмотря на усталость, как падающее по наклону тело, ускоряя и ускоряя шаг. Сердце сразу стало работать легче, но очень трудно на спуске коленным мышцам, и ноги под конец почти у всех начинают дрожать. Всем хочется только отдыха. Никто уже не замечает феерии вечерней зари на Главном хребте. Теперь всем не до нее. Лишь бы скорее добраться до палаток, до спального мешка; сделать хоть глоток горячего чая. Во рту так пересохло, что язык прилипает к гортани. Все сосредоточенно молчат. Ни клюквенный морс, ни кислые конфеты не идут в горло. Руки опять мерзнут, и опять холодно ногам. Температура снова — 5°. Последние шаги к «Приюту одиннадцати» особенно тяжелы, но в семь часов весь эшелон в полном составе возвратился в лагерь. Никто не обморозился. Никто не ушибся. Только лица у всех припухли от солнца и ветра. Но никому нет дела до своей красоты. Все растягиваются — кто на камнях, кто в палатках, кто на койках приюта. Товарищи отвязывают друг у друга кошки, снимают горные ботинки весом в два килограмма.

— Пить! пить! пить!..

И чайники с компотом осушаются один за другим.

Можно пить безвредно. Горячий кисло-сладкий компот кажется приятнее всякого вина.

Через полчаса уже весь лагерь спит. И сон так крепок, что альпинистов, бывших на вершине, хоть вытаскивай вместе со спальными мешками из палаток.

Когда на следующий день в шесть часов утра 27 августа раздалась команда: — Подъем! подъем! подъем! — командирам не верилось, что уже яркое горное утро. Вся ночь прошла как одно мгновенье.

В семь часов утра эшелон выстроился и весело под «Марш летчиков» выступил в путь через «Кругозор» к Терсколу.

Перебрасываясь шутками, играя в снежки, командиры легко шли вниз по «шоссе», т. е. по натоптанной на ледяном поле тропе. Шли «веселыми ногами», забыв всякую усталость, как вдруг внизу, в ледяной пустыне, показались маленькие, как мухи, люди. Они двигались зигзагами, вытянувшись длинной цепью метров на триста.

— Товарищи! идет второй эшелон! ура!

И быстро, быстро люди-мухи стали расти прямо на глазах. Несколько минут, — и эшелоны встретились. Радостные крики, поздравления,    приветствия,    пожелания.     Короткий    митинг    на льду.    И    вдруг    над    головами    загудел    мотор    и   закружился самолет.

— Ура! Липкин! — кричали командиры летчику.

Тень самолета пронеслась над эшелоном. Он взял вниз, потом сделал вираж, понесся против ветра, над самым эшелоном бросил что-то, и тотчас развернулся парашют, и мешок с виноградом, яблоками и арбузами медленно спустился «с неба» к ногам победителей Эльбруса... Восторженные крики... А самолет уже унесся вниз, и еще через минуту опять скрылся внизу в ущелье Баксана.

Ничего не может быть приятнее арбуза, яблок, винограда на ледяных полях Эльбруса. Командиры наслаждаются, как дети, не произнося ни звука, а оператор опять крутит ручку своего аппарата.

На «Кругозоре» пообедали, отдохнули, заснули около часу, а к трем часам уже подходили в строю по три человека в шеренге к Терсколу.

Весь лагерь выстроился с букетами альпийских цветов для встречи. На арке, тоже убранной цветами, красовалась надпись: «Привет победителям Эльбруса».

Еще издали было видно, как из леса вышел походным маршем эшелон,  спустившийся с Эльбруса.

— Ура! Ура! — и полетели цветы.

Опять затрещал киноаппарат... Вверху загудел пропеллер, а начальник эшелона т. Глаз уже рапортовал о достижении вершины.

 

Итог.

Восхождение второго эшелона прошло успешнее. По опыту были еще внесены некоторые поправки в методику. Начальник второго эшелона т. Благовещенский привел его на вершину в четыре часа  дня 29 августа в количестве 100 человек, или 98% состава. Отстали только двое.

Когда он спускался, на ледяном поле Эльбруса он встретил третий и последний эшелон Альпиниады, которым руководил т.   Гланцберг.

Учтя этот последний опыт, он внес еще новые поправки и, между прочим, предложил товарищам при подъеме, когда стало пригревать солнце, сбрасывать с себя все лишние вещи и оставлять на дороге, чтобы собрать их на обратном пути. Гланцберг поднял свой эшелон  на  вершину  в   полном составе.   Не было ни одного отставшего. 1 сентября в 4 часа 15 минут в лагере Терскол услышали радио:

— Говорит вершина Эльбруса. Третий эшелон Альпиниады достиг вершины в составе 100%. Приказ наркома т. Ворошилова выполнен. Общий итог «Альпиниады РККА» — «276 командиров на вершине Эльбруса».

Этот итог многим казался уже чем-то обычным.

Люди, не знающие дела, думают, что задача невелика и не так трудна, что Эльбрус будто бы очень легок и доступен, но при этом забывают, что он доступен далеко не всем, как показали в том же сезоне, когда протекала «Альпиниада РККА», отмеченные выше опыты иностранных и советских восхождений. Забывают высоту Эльбруса и часто даже летом разыгрывающиеся снежные бураны, не представляют обширности его ледяных и снежных пустынь, низкой температуры и риска обмораживания, ледяных трещин и, наконец, едва преодолимую человеческим организмом длительность последнего марша по льду с подъемом в 1400 м в разреженной атмосфере—такой 18-часовый марш (считая и спуск) в кошках трудно было бы преодолеть даже на равнине или, например, даже на льду Москва-реки.

Успех «Альпиниады РККА» — это документ об огромной волевой выдержке командиров, их непоколебимой целеустремленности к вершине. Это свидетельство их блестящей организованности, при которой командованием было все предусмотрено и проверено предварительным опытом походов колонн к Терскольскому лагерю». Это также свидетельство о большой внутренней дисциплине каждого из участников, которая не позволяла им отступать ни при каких ощущениях усталости и даже побеждала волей проявления горной болезни, пока не была разрешена поставленная задача, пока не был „покорен Эльбрус".

Наконец, огромное, конечно, значение в этом успехе имела талантливо и с полным знанием дела разработанная методика массового восхождения в строю с участием инструкторов ОПТЭ, причем штаб Альпиниады корректировал все ошибки и недостатки предшествовавшего опыта.

Но, может быть, наибольшее значение в успехе Альпиниады надо отнести к массовому настроению командиров, ее участников, безусловно веривших в свой успех, знавших, что они будут гордостью Красной армии.

Только при соединении таких условий становится объяснимым этот мировой рекорд «Альпиниады РККА» —276 командиров на вершине Эльбруса, тремя эшелонами в строю, на высоте 5595 м.

 

Праздник «Альпиниады РККА».

В дни Альпиниады вся Кабардино-Балкария жила ее интересами и напряженно следила за ее успехами. Огромное впечатление в ущельях производили операции ее авиозвена. Не оставалось высокогорного селения, над которым самолеты Альпиниады не делали бы своих виражей, не сбрасывали бы вымпелов-змеек с приветствиями.

2 сентября в Терскольский лагерь   собрались   колхозники Балкарии с женщинами и детьми из всех ущелий, и был организован общенародный праздник Альпиниады. Горели костры, подали всем обед. После шли танцы, игры. Командиры   и   колхозники   обменивались   речами,   приветствовали   и    благодарили   друг   друга.   Во всех выступлениях подчеркивался необычайный успех Альпиниады, обусловленный дружной поддержкой и сочувствием всего населения Кабардино-Балкарии.

На   вечерней   заре   летчики   на   самолете   катали  колхозников. До полуночи в Терскольском   лагере   раздавались   песни,  шли танцы.

3 сентября праздник Альпиниады был организован в областном
центре — Нальчике.

Когда командиры — победители Эльбруса — вошли строем в город, на площади их встретила пятнадцатитысячная масса рабочих, служащих и колхозников целым морем цветов.

Цветы, цветы и цветы... Садовые, альпийские... Розы, хризантемы, георгины, скабиозы, генцианы... Масса цветов... Командиров забрасывали целыми букетами. Цветы, музыка, речи... Приветствия...  Поздравления...

Митинг в парке... Вечером банкет... И опять цветы и цветы... Море цветов... Лица победителей Эльбруса скрываются в букетах.

А на вечерней заре опять горят снега на Главном Кавказском хребте. Отсюда из нальчикского парка раскрывается новая, незнакомая глазам панорама: Дых-тау и Каштан-тау... Межерги-тау... Грандиозная ледяная стена Кавказа...

И благородная страсть к альпинизму — «вперед и выше» — навсегда захватывает командиров, участников Альпиниады... И как всегда, вероятно, уже на всю жизнь. Они все приобрели ценный опыт высокогорных восхождений, и все 276, согласно приказу наркома т. Ворошилова,   получают звание альпинистов РККА.

Успех «Альпиниады РККА» 1934 г. оказался небывалым. Весть о нем быстро распространилась в воинских частях, среди слушателей военных школ и военных академий. В Красной армии началось движение альпинизма. Зимою 1935 г. были организованы зимние альпиниады на вершины Эльбруса и Казбека, причем на последний поднялись в тяжелых зимних условиях 16 женщин — жены командиров РККА.

В Кабардино-Балкарии, где Эльбрус является своей, так сказать, родной вершиной, по инициативе т. Калмыкова была организована и затем блестяще проведена Колхозная альпиниада 638-ми из местной молодежи допризывного возраста. В Нальчике открыт в октябре 1935 г. первый в Союзе альпийский клуб и проводится подготовка к подъему в 1936 г. 3000 человек.

Инспекция физкультуры и спорта Красной армии создала в Терсколе школу альпинизма, которая в 1935 г. имела первый выпуск инструкторов-альпинистов РККА, получивших солидную теоретическую и практическую тренировочную подготовку в восхождениях на наиболее трудные вершины Большого Кавказа.

Не считая восхождений, совершенных командирами РККА в 1935 г. на вершины Тянь-Шаня, Памира и Алтая, только в восхождениях на Эльбрус приняло участие в этом году больше 50О командиров. Предположительные цифры на 1936 г. определяются тысячами. Разработана методика массовых восхождений, созданы кадры инструкторов-альпинистов, заготовлены запасы альпийского снаряжения. Движение окрепло, влилось в организованное русло и собрало вокруг себя тысячи командиров РККА, имеющих уже значок альпиниста СССР, увлеченных горной природой и девизом альпинистов всех стран и народов: «вперед и выше».

Рисунки с натуры Т.С.Анисимовой