Долина Уруха
Нет кроватей, перин, пуху, подушек.
О изнеженный и слабый человек!
Сено заменит тебе все.
Долина Уруха - это единственная большая долина на северной стороне центральной части главной цепи, которая проходит некоторое расстояние параллельно цепи. Этому факту: следует приписать особенный характер ее видов. Горы при ее начале сложены из кристаллических сланцев, сравнительно мягки в своих очертаниях, но гранитные хребты, идущие по обеим сторонам, смелы, высоки и покрыты ледниками.
Изучая подробно карту, мы замечаем, что от долины Накры в Сванетии до Мамисонского перевала кристаллические скалы, образующие центральною возвышенность Кавказа, составляют не один, а два или три параллельных хребта. Гребень, начинающийся у Донгуз-Оруна, до Сальман-баши служит водоразделом, а затем продолжается в хребет Коштан-тау, Дых-тау и в горы к северу от Уруха. Другой хребет начинающийся от Штавлера, проходит к югу от начала долины Бечо через Бак к вершины, поднимающиеся тотчас же под Мужалалицем, и затем становится водоразделом у Гестолы. Ни один из этих хребтов не состоит из сплошного гранита: он перемешивается с сланцами. Сланцы обнажаются к востоку от Донгуз-Оруна и около Сальман-баши; они выступают также между истоками Риона и Черека, и, где скалы сложены из сланцев, там существуют удобные перевалы. Но на что я хочу здесь обратить внимание, это на чередование хребтов и лощин, которое образует внутренние бассейны, заполненные в зависимости от высоты ледниками или пастбищами. К северу от Сванетии громадные фирновые поля Лекзира, Твибери и Цаннера, ледники Безинги и Дых-су занимают такие бассейны. Поэтому утверждения популярных сочинений, что в цепи не существует больших снеговых полей, противоречит фактам. Но взглянув дальше на восток, мы действительно найдем верхние бассейны свободными ото льда. Они заняты пастбищами, например, Караула и широкой впадиной Уруха. Лабода поднимается непосредственно над началом этой долины, подобно Айламе над ледником Дых-су, или Веттергорну над Гриндевальдом.
Для последующих кавказских туристов Урухская долина будет иметь значение сама по себе, а еще потому, что она представляет удобный путь от Владикавказа до места, предназначенного быть одним из центров кавказского горного туризма. Караул-луг, получивший свое название от стражи, расположенной здесь в прежние времена для отражения нападений грабителей скота с юга, отстоит от железной дороги только на один лишний день пути, если отправиться через Урух, а не через Нальчик, и этот день занят путешествием по лучшим в смысле видов перевалам всей цепи. Мой набросок панорамы о Штуловцека, напечатанный в 1869 году (и выдержавший сравнение с фотографией лучше, чем я предполагал) был первым картинным изображением группы. Только по счастливому наитию отправилась мы еще, потому что после всех опытов позднейших лет я нe мог бы указать на лучшие ландшафты. Из Владикавказа существуют к верхнему Уруху три дороги, или скорее, горные тропинки. Так как эта область соединена с Масонской дорогой, то будем следовать по тому пути, по которому двигалась моя экспедиция в 1889 году. До серебряных рудников Садона колесная дорога. Здесь мы должны были организовать наш транспорт в горы. Много энергии было потрачено на этот труд. Нас было 8 английских и швейцарских альпинистов с тремя палатками, правда, очень легкими, с провизией, дорожной посудой и утварью. Шесть лошадей везли кладь, на седьмой ехал наш временный спутник, казак из Владикавказа. Среди горшков и котелков примостился меланхоличный Финкельштейн, еврей, которого мы достали во Владикавказе и который верой и правдой служил нам, в общем удовлетворительно, и поваром, и организатором отряда. Много было разговоров и длинных споров при разделе поклажи, так как каждый хозяин хотел заручиться самой легкой для своей лошади. Наконец, среди лая дворняжек и ворчания человеческих существ (кавказское ворчание доведено до совершенства) мы двинулись в поход. В момент отъезда капитаном Пауэллом завладел один туземец, который притворяясь страшно возбужденным, жестикулировал и размахивал своим кинжалом. Его слова в переводе значили: «Я ваш ямщик, привез вас сюда; это место лежит не на почтовой дороге; прогоны должны считаться вдвое, а мне заплатили только за один. Если я не получу двойной платы, я буду обесчещен, и на всю семью мою ляжет вечный позор. Отдайте мне то, что я прошу, или я зарежусь тут на месте, а дух мой будет преследовать вас в горах». Мы предпочли уплату нескольких копеек психическим манифестациям, которые нам грозили, и счастливо избежали кровопролития. Подобные внезапные вспышки гнева нередки в Осетии, но обыкновенно они не приносят никакого вреда.
Первую ночь отряд провел среди сырой мглы и мелкого дождя. Ближайшие виды были очень печальны. Ландшафт принадлежал к типу, нередкому на севере Кавказской цепи в сланцевом поясе между гранитом и известняком. Горы здесь не что иное, как уродливые бугры. Ничего такого однообразного и бесформенного нельзя встретить в Альпах, хотя подъем на перевал Фурка из Госпенталя близко подходит к ним. Но масштаб Кавказа шире и в результате получается большая монотонность.
Мы ничего не видали на Кионском перевале кроме облаков над нами и бесконечных зеленых склонов под нами. Первым селением, достойным внимания, была Камунта, главный центр непривлекательной пастушеской области. Как видно на фотографиях Дечи, он может напомнить путешественникам, бывавшим в Сирии, тип деревни, часто встречающийся в этой стране. Он представляет собой один из простейших видов человеческой архитектуры в каменистой местности. На севере Кавказа осетины и татары приспособили ее для обыкновенного домашнего обихода, причем совсем не имелись в виду защита и оборона. При взоре первыми признаками жилищ являются плоские, покрытые травой террасы, при которых высовываются плетеные из ивовых прутьев корзины. Из одной или двух корзин клубился дым. Это трубы: иногда попадает в них свинья или ребенок, и можно радоваться, если они не попадут в горшок с варевом. Если же оступится корова – результат может быть серьезный. В местных колыбельных песнях «маленький мальчик в голубом» предупреждается, что его коровы «на крыше», а не «в поле», как в английской песне.
Снизу деревня представляет собой ряд низких грубых стен, похожих на те, что окружают оливковые сады Южной Италии. Дома наполовину врыты в землю. Камунта – деревня не совсем первобытного типа; многие ее домики имеют по четыре стены и стоят прямо на горном склоне, а у другой части домов имеются даже грубые деревянные балконы. На вершине горы можно заметить маленькую часовню и несколько старых могил.
На севере бассейн Камунты замыкается высоким гребнем известкового хребта, известного под именем Кион Хох. Это прекрасный пункт для панорамы; он интересен также для геологов, потому что на его склонах на высоте 10000 футов Е. Фавр нашел гранитные камни.
Камунта расположена на притоке Уруха (Агамуги-ден). Тропинка ведет по ручью вниз в долину. По мере того, как погода прояснялась, мы могли время от времени видеть большой Сонгутский ледник. Мы решили поэтому пойти по горной тропинке в Дзинаго, деревушку близ подножия старого знакомого Караугомского ледника (горная тропинка на Дунт и Дзинаго поднимается на водораздел к западу от Скатиком-дана, затем спускается в долину Сарди-дона, опять поднимается на запад на перевал и спускается ущельем потока Дзинаго в деревню этого имени). Мы разбили палатки в узкой долине, настоящем Скатикоме, между двумя покрытыми травой перевалами. Синьор Селла потратил несколько дней на исследование высоких хребтов, отделяющих ледники этой впадины от Караугома. Он нашел у хозяина коша ярко выраженные коммерческие инстинкты. Этот субъект продавал кислое молоко семьям, приехавшим сюда лечиться, следуя местному обычаю, о котором я уже упоминал. Он взял даже плату с синьора Селла за те дни, когда его лошади паслись на пастбище.
Подъем на следующий перевал лежал через бесконечный луг, блистающий нескошенными и не потоптанными скотиной цветами. Наши спутники-швейцарцы громко сетовали на то, что пропадает природное богатство из-за отсутствия стад. Когда, наконец, мы достигли хребта, то увидали далеко под собой открытую долину Уруха, заключенную в своих гранитных скалах и обнесенную утесами и ледниками Лабоды. Облака не затемнили еще отдаленных вершин; за широким седлом Штуловцевка нашим глазам представились большие вершины центральной группы. Спуск привел нас в живописнейшую местность. Слева свергалась вниз по тропинкам водопады, леса поднимались с долин, ледники блестели во впадинах над голубым ущельем, в котором лежал все еще скрытый фиорд Караугома. Даже деревенские башни ясно высились над горизонтальными, покрытыми травой крышами. Мы остановились в Дзинаго, чтобы осмотреть странную, расположенную здесь группу могил. Они представляли собой маленькие продолговатые памятники с выпуклыми крышами и с выложенными по краям камнями, на которых лежат предметы подношения – трофеи охоты. Они похожи, хотя и в меньших размерах и с меньшими украшениями, на классические могилы Малой Азии и резко отличаются по типу от длинных надгробных камней татар, находящихся на севере Кавказа, на которых рельефно изображены лошадь, оружие и обмундирование умершего.
Эти могилы могут служить ступенью от простой груды камней или пирамиды, которые являлись человеческими памятниками и тщательно выработанными надгробными памятниками позднейшей цивилизации. Полка, на которую кладут трофеи охоты, большей частью рога тура или каменного козла, приносимые в жертву умершему, может быть послужила для позднейшего времени прообразом вырубания головы животного как украшения самого памятника.
Область Дигория, названная так по живущему в ней осетинскому племени, была одно время спорной страной. Заняв степь и пробравшись на окраины старых осетинских владений, тюркские племена стали захватывать долины Улена и Балкара и старались распространить свое владычество на Дигорию. Теперь народонаселение здесь смешанное, религии спутаны, но все-таки преобладают осетины и номинальное христианство.
Прибытие нашего значительного каравана привлекло обыкновенное на Кавказе сборище. Дети представляли на себе прекрасный сюжет для фотографов; взрослые, более чем где-либо напоминали крестьян из комической оперы. Этим они были обязаны главным образом своим головным уборам: мягкий бесформенный войлок, подобный тому, который в это время (1889 год) продавался в Англии для изготовления мячей для лаун-тенниса. Одну такую шапку я привез, чтобы носить во время путешествий, и при первом взгляде на нее мальчики, сидевшие на стенах, приветствовали меня криком «осетинский!». Своей способностью в продолжении часов сидеть на стене осетинские мальчики напоминают итонских.
Ничто не может так выводить из терпения и так портить удовольствие, как то, когда на вас смотрят, точно на выставке. К несчастью, не редки случаи, когда кавказский исследователь должен подчиниться со смирением, на какое он только способен, и разделить эту участь с высокопоставленными лицами. В магометанской деревне он гость и должен сообразовываться до известной степени с местными обычаями и привычками своего хозяина. Но бывают случаи, когда допускаются уклонения. Мы приказали нашему поезду двигаться и, наконец, раскинули палатки на прекрасном месте среди сосен и кустарников в расстоянии одной мили от деревушки и на тропинке к Караугому. Наши палатки скоро оживили просеку; подле них и почти также быстро был сооружен шалаш наших спутников. Кавказцы превосходят всех в этих импровизированных постройках. Четыре толстых столба вбиваются в землю, на них кладутся перекладины, а крыша и стены заплетаются буковыми ветвями и при помощи одной или двух бурок образуется уютный и недоступный воздействию дурной погоды приют. Весь следующий день был сплошным удовольствием. Мы поднимались по романтическому лесу около конца большого Караугомского ледника. В лощине под восточной мореной мы нашли порядочный пустой домик, построенный для деревенских жителей на пути к Гурдзиевцеку, первому в Геби. Затем мы переправились в лес под водопадом, где я уже останавливался 21 год назад. Вид был великолепен; погода прекрасная, старые воспоминания живо воскресли и незнакомое казалось давно знакомым. Мне верилось, что я был раньше среди этих замерзших ледопадов всего несколько часов назад. Казалось, я снова слышал радостный приговор старого Франсуа после того, как мы впервые взглянули на большой хаос трещин.
Следующим местом остановки был Стыр-Дигор, большое осетинское селение, окруженное хлебными полями и лежащее в широкой долине, которая замыкается только одиноко стоящим массивом Лабоды. Перед ледником Тана медленно поднимается низкая, покрытая лесом, конической формы гора, много прибавляющая к эффекту ландшафта. Погода сделалась дождливой, и мы поместились в комнате, которая на английской ферме могла быть названа сараем, от которой бы отказалась всякая порядочная лошадь. Пол в ней сырой, грязный, немного лучше уличной слякоти. Деревенские жители были неинтересны. Благодаря нанятому казаку, мы были довольно вежливо приняты, но нельзя сказать, чтобы за умеренную плату. Из Стыр-Дигора вверх по долине ведет хорошая верховая дорога. Виды вершин Цители и Лабоды, Веттергорнов Кавказа, со своими ледниками поражают. Дент и Вуллей, поднимавшиеся на первую вершину в 1895 году, были в восторге от массы цветов и фруктов, которые мы видели при спуске. Через ледники к востоку от этих вершин существует другой проход в Геби. Тропинка к Штуловцеку поднимается по лощине, над которой лежит один из тех длинных возвышенных гладких желобов, какие часто остаются после льда. Громадные утесы северо-западного склона Лабоды, яснее видимые по мере того, как поднимается тропинка к Штуловцеку, придают виду оттенок величия.
Штуловцек – это перевал, характером своим напоминает Монте-Моро. Если на восточной стороне снег рыхлый, то почти невозможно переправить через него нагруженных лошадей. В таком состоянии нашли мы его в мое последнее посещение. Я поспешил на вершину, надеясь найти вид ясным. Но тучи заволокли уже высочайшие вершины, и я должен был удовольствоваться ботанизированием на отделившихся скалах хребта, которые были покрыты роскошной и очень разнообразной высокогорной флорой. Внезапно раздавшиеся крики позади показывали, что с нашим караваном произошло что-то особенное. Обернувшись, я увидел, что вся поклажа была снята с лошадей. Хозяева лошадей энергично доказывали, что перевал был непроходим для лошадей. Наш еврей был смущен и печален. Пауэлль отдавал резкие приказания. Вуллей, Дент и проводники взвалили на плечи тяжелую поклажу, которую лошади не могли перевезти через рыхлые сугробы.
Сцена была очень живописна, и с большим сожалением я оставил, наконец, роль зрителя и занял свое место, помогая вытаскивать узлы на последний откос. В этот день на западе ничего не было видно. Потеря большая: панорама Штулувцека одна из красивейших на Кавказе. Бассейн Дыхсу развертывается великолепно, и ясно можно видеть высокие вершины, поднимающиеся кольцом вокруг него. Направо, выше ледопада Тютюнского легко можно различить Уллуазский перевал и местоположение бивуака Донкина и Фокса. Спуск к Караулу крут, но легок. На месте выхода в долину спускается ледник с черного рыхлого состоящего из сланцев хребта к югу от перевала. Лед и скопление мусора на его поверхности в последнее время служило защитой замерзшей массе под ним, так что и теперь оставалась громадная бесформенная насыпь из земли и камней, внутреннее содержание которой здесь и там виднелось под черным покровом морены, тогда как главный ледник за несколько сот ярдов и почти не соединяется с нею. В арктических областях такое явление не редкость. Многие отступившие ледники оставляют за собой скрытые следы льда. На пути встречаются два больших минеральных ключа. Первый из них находится близ перевала, другой же бьет на веселом лугу, прежнее ложе озера, над которым нависли горы, окружающие Фытнозлинский ледник. Поток выступает теперь с бока ледника; его старое русло глубоко вырезано в скале пониже этого места. Последний спуск ведет в широкую котловину, покрытую пастбищами и окаймленную со всех сторон хребтом; на ней соединяется с Череком ручей из ледника Дыхсу. Это Короуль – центр новой области.
Из Владикавказа существуют еще две дороги в область Уруха, а отсюда идет тропинка к Балкару, которую часто предпочитают путешественники в начале лета, когда Штуловцек не свободен от снега. Из Ардонской или Урухской станицы, лежащих близ железной дороги, в нижние деревни ущелья Уруха идут проезжие пути по горам и лесам, отделяющим его от Владикавказской низменности. Дечи отправился по первой из них; я в 1868 году предпочел вторую. Красота лесных видов, живописные детали утесов и потоков, лесов и долин, заросших папоротниками, восхищали венгерского путешественника. Я по горной дороге нашел целый ряд благороднейших ландшафтов. До деревни по имени Туганово путь лежит через голую степь. С этого места дорога начинает подниматься вдоль цепи предгорий. Войдя в пояс лесов, она теряется на несколько часов в густом буковом лесу или среди зарослей красного рододендрона в вперемежку с частыми кустами золотых душистых азалий. На встречаемых зеленых полянках, окруженных орешником и дикими фруктовыми деревьями, можно увидеть кучки крестьян в белых войлочных шапках, занимающихся косьбой травы. Затем, еще глубже забравшись в первобытный лес, дорога приводит путешественника внезапно на угол, откуда он видит глубокое, одетое лесом ущелье Уруха. Старые татарские надгробные камни, высокие монолиты, увенчанные каменными тюрбанами и украшенные спереди грубыми барельефами или потертыми надписями, стоят по сторонам дороги.
На известковых утесах, поднимающихся на 5000 футов над рекой, ютятся, подобно воробьиным гнездам, деревушки. На север тянется широкое пространство лесов, волна за волной, где следами человека являются огни косарей, мелькающие на далеком расстоянии. Шпицы Адай-Хоха вырезываются на южном небосклоне. Природа манит воображение такими тонами, которые передать часто не под силу даже великому художнику – не подавляющее массами, но воздушными переходами, нежными линиями и намеками на бесконечное разнообразие, которые сплочены здесь в строгом единении.
О конце дороги в Балкар я не могу ничего сказать. Она никому не известна, кроме русских топографов и туземцев, которые считают ее хорошей проезжей дорогой. Она пересекает не менее 4 перевалов между долинами ручьев, которые вытекают из больших ледников, спускающихся с северных склонов до сих пор нетронутой группы Богхобати, севернее Уруха. Здесь есть три вершины, превышающие 14000 футов; они еще ждут своих завоевателей. Самая красивая из них по форме, но не самая высокая - Гюльчи – была изображена в моем «Центральном Кавказе» и хорошо представлена на фотографии Селлы. Самая доступная для восхождения сторона этих вершин, вероятно, та, что виднеется с главной цепи к югу от Уруха. Скоро, вероятно, мы услышим об их исследовании. (Селла взбирался на восточный выступ этого хребта, Дати-Хох, поднимающийся над Стыр-Дагором).
Дорога в Сванетию
Все величие сказочного Кавказа достигает своего апогея в Высокой Сванетии, и кто не вступал в эти пустынные области, тот не осмеливается сказать, что он знает Кавказ.
Абих
Во многих следующих главах внимание читателей будет постоянно направлено к самому сердцу Кавказа, к группе великолепных вершин, которые и составляют настоящий центр цепи. Мы будем жить в палатках близ снежной линии или ютиться в щелях скал.
Но теперь мы обратимся к области более широких горизонтов и мягких ландшафтов, к лесам и цветам азиатского склона. Мы направим свои стопы к тому единственному округу, который соединяет в себе все характерные прелести Кавказа – к Сванетии. Альпинисту не надо говорить «просим» горам и ледникам: он все еще будет находиться у самых их подножий. Но ценитель ландшафтов обрадуется вместе со мной, что освободился на время от ужасных стен, замыкающих истоки Черека от населенного мира, где под крыши нависших туманов, которые слишком часто и упрямо висят целыми днями над узким клочком неба, заключенным между горами, осеняющим норы, которые пастухами тавли зовутся домами. От безлесных возвышенностей и нависших хребтов Балкара и Безинги мы переходим в страну сравнительно открытых долин, где деревни состоят не из грязных нор, а из групп деревенских замков, местные же санные дороги идут по лесам и кустарникам и по естественным цветочным садам, где под ледяными стремнинами большой цепи более низкие горы расстилаются нежными горизонтальными волнами; где расстояние следует за расстоянием в мягкой последовательности синего и красного цветов; где воздух наполнен влагой, а освещенные солнцем армии облаков часто поднимаются и исчезают, восхищая взор, хотя и разбивая иногда прекрасно обдуманные планы альпиниста.
Поэт Теннисон описывал иногда своим спутникам во время прогулок по возвышенностям Фрешвогер один ландшафт, приснившийся ему, где с горной цепи, которая была выше всех на земле, выше самых больших облаков, скученных на летнем небе, стекали бледные ледяные реки в долины, где в лесах рос в изобилии виноград, а потоки стремились к морю среди цветов дикой роскоши. В Альпах нельзя встретить ничего даже слегка напоминающее этот сон. Самая большая роскошь, которую можно увидеть в тесной близости ледников, встречается там, где сосны и смоковницы Розенплаун окаймляют вершины Ваттернгорнов или где ледник Боссонский поднимает свои молочные шпицы среди хлебных полей и домиков долины Шамони. Каштаны долины отделены целыми милями скал, сосен и пастбищ от снегов Монте Розы. Недаром Рескин дошел однажды до предположения, что творец Вселенной с благой целью включил обширный пояс между снегами и населенным миром, чтобы спасти этим человечество от опасности, если бы оно поселилось тотчас же под громадами, находящимися в опасном состоянии разрушения, что представляют большинство больших цепей. Отсюда как бы следует, что сванеты оказались как бы недостойными такой божественной протекции. Но оставим попытки открыть пути провидения. Для нас довольно и того, что мы можем проникнуть в область, где близкая связь величия с мягкостью, соседство достигающих до небес снегов и больших полей с цветами и роскошными пейзажами – почти недоступный идеал в Альпах – осуществляется здесь ежедневно.
Вдоль всего южного фаса гор, к западу от истоков Риона, ледяной Кавказ и цветущий Кавказ подают друг другу руки. В Сванетии ледяные лавины Лейлы падают на ложе желтых лилий, конечные морены ледников Чалаат и Цаннер заросли густым кустарником. Но если найдется где-либо область, в которой лесные гиганты поднимают свои головы до невероятной высоты, где лесные цветы распускаются под лучами летнего солнца в почти баснословном изобилии, то это область встречается вокруг истоков Цхенис Цхали. Изобилие растительности на южной стороне находит соответствующее объяснение в климате: летом – постоянная влажность английских озер вместе с Пиренейским солнцем, зимой – влияние обильных снегопадов. Толщине наносной земли внизу, обилию растительного чернозема, образовавшегося от гниения девственных лесов, не поредевших от топора дровосеков, обязаны своими необыкновенными размерами деревьям и растения. Полнейшее в течение веков отсутствие населения и сообщений в верхних долинах Цхенис Цхали сохранило леса от истребления, происходящего от беспечности туземцев, которые не боятся зажигать сухой мох на гигантских соснах и обращают целое дерево в огненный столб, имея мотивом только ребяческое желание видеть хорошее пламя. С другой стороны леса верховий Цхенис Цхали являются неожиданностью для альпиниста. Он в первый раз находится в области, где трудности появляются не там, где он привык считать их оконченными, то есть ниже уровня снегов. В долинах единственными удобными тропинками служат русла ручьев или следы медведей, а путешественник по колено увязает не в снегу, а в лугах лилий и колокольчиков. Я говорю, по колено, но он увязает скорее по горло и плечи. Человек на лошади едва виден своими товарищами среди этой необыкновенной растительности. Альпийским проводникам южные долины Кавказа внушают отвращение. Существуют в настоящее время путешественники, не проводники, до того не чувствительные к красоте зеленого покрова, что они жалеют о каждом часе, проведенном «не за работой» в области ниже первых лишайников и мхов. Таким духом не были заражены мои товарищи. А.Д.Мур – один из самых пылких членов Альпийского клуба - считал за аксиому, что настоящий альпинист должен исследовать каждую долину, равно как и каждый гребень своих любимых гор, а в Оберланде и на Монта Розе он осуществил этот принцип на практике. Путешественник, отправляющийся на Кавказ и ограничивающий свою любознательность «ледяным Кавказом», показывает, что он плохой путешественник – существо, специализировавшееся, может быть, физически, но извращенное умственно. В спорте, как и в науке, и в промышленности, специализированность может быть излишней. Разве не слыхали мы о путешественниках, которые не могут тратить времени на снег и лед, так они заняты совершенствованием в гимнастических упражнениях при лазанье по скалам; о людях, которые могут взобраться на обломок или зубец скалы, но не найдут настоящей дороги на высокую гору?
Покорение Сванетии было благодеянием для сванетов, а также для путешественников, которым оно открыло рай Кавказа. Любителя вершин могут привлекать туда главным образом девственный южный гребень Ужбы. В остальном же он предпочтет Караул или Миссес Кош. Альпинист же, который довольствуется вершинами от 13000 до 15000 футов, или который ценит перевалы, найдет в хребтах, окружающих эту большую долину, занятие на много летних месяцев.
Я лично проникал в Сванетию и уходил оттуда восемь раз по семи разным путям. Два раза я проезжал через леса Цхенис Цхали. Я проникал также в еще более дикий лес Кодора и бродил в не менее запутанных лесах, покрывающих северные склоны Лайлы. Кодорский лес больше всех по протяжению, и его лиственный навес гуще. Путешественник, который не видит неба иногда по целым дням или находит свою дорогу прегражденной какой-нибудь непроходимой вброд рекой, получает понятие о трудностях путешествия в Африке или в Новой Зеландии. Леса Сванетии более разбросаны и заключают в себе часто открытые поляны. Особое свойство или очарование лесов Цхенис Цхали заключается в удивительных размерах отдельных деревьев, главным образом сосен и буков и в экстравагантности (не могу подобрать другого слова) роста цветов. Я несколько лет колебался описывать чудеса, виденные мною там. «Ученые мужи» имеют обыкновение не верить рассказам путешественника, особенно, если путешественник не принадлежит к их среде. Но здесь нет нужды в извинениях. Я теперь могу воспроизвести фотографии сеньора Селлы как свидетельство размеров цветов Цхенис Цхали. И если недостаточно упомянуть доктора Радде, то у меня есть под руками указание ученого ботаника Левие на существование того, что он назвал без преувеличения растительным гигантизмом Кавказских долин. Не проникая пока вместе с читателями в непроходимые дебри, я должен сначала повести их по Сванетской проезжей дороге, которая идет от почтовой станции Альпана на Рионе до Цхенис Цхали и следует по течению этой реки к подножию перевала Латпари.
Этот перевал в 9256 футов высоты пересечен удобной проезжей дорогой, открытой в продолжение трех летних месяцев. Тем не менее в начале октября она завалена снегом, который не исчезает раньше июля. В продолжение 8 месяцев в году нет прохода в Сванетию, исключая прохода тех людей, которые умеют ходить на лыжах, или тех пешеходов, которые готовы преодолеть опасные тропинки, потоки и усыпанные камнями овраги Ингурского ущелья. Филипс Вуллей, единственный англичанин, прошедший этим путем по берегам реки, так говорит о нем: «Не слишком сильно будет сказать, что человек, свободный от клади, должен быть здоровым и по крайней мере хорошим альпинистом, чтобы совершить эту прогулку в три дня: человек же, которому приходится тащить на себе багаж, пройдет то же расстояние в пять дней, но жизнь, проведенная в прогулках такого рода, не будет длинной».
Путешественникам, привыкшим к методу британской администрации, может показаться странным, что правительство не потрудится построить хоть одну надежную дорогу для прохода мулов в Сванетию. Местное дворянство охотно бы взялось за устройство такой дороги, но у него нет на это ни денег, ни материала. Департамент общественных работ – одно из самых слабых мест русской администрации и его деятельность год от году подвергается все большей и большей критике со стороны кавказцев, путешествовавших за пределами своей родной страны. Замечается даже среди наиболее интеллигентных и передовых горцев все больше и больше нарастающее сознание необходимости доставления помощи и поддержки для развития торговли в странах и для разработки ее естественных богатств.
Я слышал, как деревенские начальники с одобрением отзывались о работах, произведенных в Египте, и как они повторяли рассказы о прелестях Бомбея, слышанные ими от приятелей – пилигримов в Мекку. России удалось водворить мир на Кавказе. Надо твердо надеяться, что просвещенные люди, находящиеся в чиновничьей среде, преуспеют в дальнейшем труде, предстоящем им, и не потерпят расстройства своих планов из-за апатии подчиненных или традиций бюрократов.
Хорошие ходоки, не говоря уже об альпинистах, без труда доберутся до Сванетии с севера. Перевалы от Баксана послужат материалом для последующей главы. Но естественный подход к этой области находится на юге, а дорога, используемая для всех официальных и бытовых целей, идет из Кутаиса. Она часто и подробно была описана путешественниками, может быть, лучше всех сделал это Левие. На расстоянии 50 верст путешественник пользуется Мамиссонским шоссе по Рионской долине. На почтовой станции Альпана он сворачивает на боковую дорогу, которая сначала врезается в живописное известковое ущелье, а затем выходит на широкий солнечный бассейн, где виноград вьется как у древних по вершинам деревьев, а обширные поля кукурузы одевают холмы. Ландшафт все еще скорее холмист, чем горист, по характеру он напоминает окрестности Аппенин, но редко встречается в Альпах. Частым посетителям Итальянских Альп он напоминает Тренитино, нижние бассейны Сарка около Комано. Путешественники могут проехать по низкому перевалу в Цагери, местопребывание начальства Лечгума. Их багаж перевезется на рабе или местной телеге – корзина, которая поставлена на два маленьких передних колеса, а сзади тащится по земле. Везут арбу быки. Цагери – это резиденция местного начальника, который живет в маленьком домике самого простого вида. Посетители не должны, однако, рассчитывать на его гостеприимство и на помощь при найме лошадей в Сванетию, так как летом он легко может быть в отсутствии, занятый официальным объездом. Не очень давно предшественник теперешнего уездного начальника найден был за более приятным делом, а именно – скрепил франко-русский союз тем, что сопровождал в экскурсиях одну парижанку, которая делала ряд визитов русским чиновникам на Кавказе, а затем, как говорили, отправилась в Закаспийскую область. Ее оригинальный костюм с шароварами возбуждал большое удивление в Сванетии, где она побывала.
В Цагери мы на границе между большими горами и цивилизацией. Здесь кончаются колеса, телеграфы и регулярная почта. Пристав в Сванетии ведет жизнь пустынника, находясь относительно писем в зависимости от неаккуратного казака, а относительно доставки провизии, каковой являются соль, сахар и чай, от скорости специальных конвоев через перевал Латпари – трехдневное путешествие. Деревня расположена на правом берегу Цхенис Цхали в широкой возделанной долине. Ландшафт ярок и полон местного колорита, особенно в праздничный день, когда мингрельское среднее сословие, крестьяне и их жены, приезжают через горы из отдаленных деревень и площадь перед духаном оживляется воинственными фигурами мужчин и красными юбками и цветными платками женщин.
Полуденный привал делают в Лентехи. Эта деревушка расположена на очень важном и красивом месте, где соединяются три долины, из которых каждая ведет к перевалам в Сванетию. Самая восточная – это долина Цхенис Цхали, которая представляет из себя дорогу к перевалу Латпари. Средняя долина, долина потока Лашкадура, ведет к другому перевалу; это самая прямая дорога для пешеходов в Латаль, если только она им известна. Отряд Дента в 1888 году не знал ее, не нашел и бродил наугад через горы и овраги. По третьей долине поднимается проезжая дорога, которая огибает западный берег ледника Лайлы, пересекает высокое пастбище, где Дадишкилианские князья выстроили дом и держат летом лошадей, и спускается ниже Бечо. С пастбища другая, очень неровная тропинка ведет по холмам в Зугдиди. Короткая дорога через ледники, по которой охотник, говорят, может достичь Лентехи в один день, отправившись из самой высокой хижины Сванетии, также спускается, если я не ошибаюсь, в эту долину.
Мы простились с колесами. Область духанов, или винных лавок, тоже осталась позади. Теперь в деревнях единственным помещением, которое нам встретится, будет случайная канцелярия, представляющая собой маленькое строение, в котором отсутствует по обыкновению всякая мебель, если не считать высоких столов. Но внутренность ее обыкновенно чиста, и в грозу путешественник бывает доволен кровом и уединением и предпочитает канцелярию палатке альпиниста или жилищу туземца.
Тропинка через лес на возвышенный бассейн, в котором расположены главные деревни Дедианской Сванетии, поднимается через лес удивительной красоты. Был поздний августовский вечер, когда я в 1887 году проезжал по долине. Ночь наступила, когда мы были еще далеко от Чолура; сквозь ветви луна время от времени освещала пенящиеся волны реки; затем тени в лесу сгустились и мы не раз теряли тропинку. В то время, как верхняя долина туманисто открывалось перед нами, странный свет появлялся в разных направлениях; дикие крики, пение и звуки ударов по металлическим барабанам раздавались в ночной тишине. Кукуруза поспела в полях, и медведей с соседних гор можно было отогнать от любимой пищи только силами всего мужского населения деревни. Каждый сторож стоял на деревянном столбе, размахивая фонарем из березовой коры и перекликаясь со своими товарищами.
Ночь была слишком темна, чтобы двигаться к канцелярии, поэтому мы постучались в ворота одной укрепленной усадьбы. Постройка принадлежала к типу, часто встречаемому в Сванетии. Высокая стена с одной или двумя башнями заключала в себе жилые комнаты, хозяйственные постройки и маленький двор, единственным входом в который были тяжелые с двумя засовами ворота. Засовы были крепкие, и в ответ на наш стук из-за ворот послышался женский голос, который уверил нас, что, так как все мужчины сторожат поля, мы не можем быть впущены. Амбар, находящийся частично снаружи, явился в некотором роде убежищем, а наши лошади получили корм.
Подъем на перевал Летпари идет крутыми зигзагами через буковый лес. Представьте себе Бишамские леса близ Марло в 2000 футах вместо 200 подъема. Наконец, зеленая тень оставлена позади, и разбросанные там и здесь березки окаймляют высокие пастбища, через которые много следов, глубоко врезавшихся в рыхлые шиферные скалы, ведут к широкому понижению хребта, самые высокие вершины которого не достигают уровня снегов. Виды не представляют из себя ничего удивительного, и внимание путешественника обращается на чудные цветы и на редких насекомых и бабочек, порхающих вокруг.
Пусть он молит теперь о безоблачном небе, или же - еще лучше - пусть обеспечит себя, высоко разбив палатки, чтобы достичь гор, так как вид с перевала Латпари не принадлежит к числу тех, которые можно без сожаления пропустить. Здесь, на высоте 9200 футов, путешественник сталкивается лицом лицу с белыми горами, которые он видит из Батума или Кутаиса. На противоположной стороне выше ущелья Ингура и низкой цепи предгорий – низких зеленых возвышенностей, не прерываемых ни утесами, ни лесами и одетыми цветущими травами, которые падают только под острой косой октябрьских морозов – поднимаются гранитные стремнины Шхары и Джант. Положение зрителя по отношению к Центральной группе можно сравнить с положением путешественника на Кремоне относительно Монблана. Этот последний вид был для Соссюра идеалом величия Альп. Шхара на 1300 футов выше Монблана; линия Кавказских стремнин идет к западу от нее без перерыва десять миль; здесь она не оканчивается, но отступает, чтобы замкнуть собой отверстие, из которого плывет вниз большой ледник замерзшим каскадом чистейшего льда, а над долиной на небе в своей одинокой красоте вырезывается могучий шпиц Тетнульда.
Это ландшафт, который не могут хорошо передать ни картины, ни фотографии. Его эффект зависит не столько от сочетания линии на горизонте, сколько от смелости размеров в горной архитектуре и от красоты их подробностей. Склоны и контрфорсы, поддерживающие утесы Центральной цепи, великолепны своей крутизной; они поднимаются тотчас же над гладкими зелеными холмами, которые нигде не достигают высоты более 8000 или 9000 футов. Путешественника, привыкшего к Альпам, поражают большое количество снега и льда, который ютится даже на самых крутых местах хребта, задутые выпуклости ледника, толстые складки снега, драпирующие горы. Замерзший каскад Адашского ледника – единственный по красоте среди ледопадов и блестит всевозможными цветами, когда солнце освещает его башенки и углубления. Тетнульд – это почти идеальная гора; снеговая сторона Гриволы, обращенная к долине Аосты есть миниатюрное воспроизведение, но Тетнульд представляет Гриволу, которая выше Монблана.
Но есть еще на что посмотреть с Летпарского перевала. Обратившись к западу, мы видим лабиринт гор и долин, леса, пастбища и хлебные поля вольной Сванетии. Лабиринт окружен отдаленной цепью гранитных куполов и шпицев, между которыми, подобно белым лестницам, поднимаются к небесам длинные ледники. На этот раз цитирую Левие: «Я избегаю мелкого перечисления вершин, пирамид, игл, хребтов, цепей, линии которых открываются перед изумленным взором». Этот ботаник извиняется перед альпинистами за отсутствие «ученого каталога, испещренного названиями вершин, номенклатура которых до сих пор не определена».
Мы также мало ожидали от него помещения подобного каталога, как не ждали бы от него благодарности за составление каталога местной флоры и за изобретение варварских имен для вновь открытых видов растений. У каждого исследователя есть свои обязанности. Топографы и горные исследователи должны давать названия горам, тогда как ботаники должны находить имена растениям. Но настоящим местом для каталога должно служить приложение, и я избавлю пока от него моих читателей.
Один предмет на горизонте – золотистая масса, цвет которой указывает на толщину слоев атмосферы, через которую она просвечивает, должна тем не менее быть названа. Двойная вершина Эльбруса не может не быть узнана. Дальше, направо стоят две большие скалистые башни, соединенные, подобно башням готического собора, высоким щитом. Это Ужба, Грозовая гора, гора – охранительница Сванетии. Широкие снега Донгуз-оруна и рог Штавлера – вершина между долинами Нанкры и Ненскры – виднеются слева. По мере того, как мы спускаемся, следуя по террасе вдоль выступающей скалы, показываются длинные предгорья Лайлы, освещенные лучами солнца и повернувшие к нам свои тенистые леса. Время от времени мы видим белые виды Ингура, текущего далеко внизу в своем глубоком ущелье. Наливаясь среди зарослей азалий и чащи белых рододендронов, покрытых летним цветом, тропинка идет среди обветривающихся стволов берез, ветви которых окаймляют большую пирамиду Тетнульда, сияющую безупречной белизной между землей и синим небом. Напротив открывается широкая долина, ведущая к ледникам Джанги. Ее уединенная деревня Ипари замечательна отсутствием всяких башен. Русские сравняли ее стены с землей в 1876 году в отместку за убийство двух офицеров. Наконец, дорога круто спускается к дому правления в Калде, который расположен на маленькой лужайке близ Ингура, окаймленной зелеными склонами кроме тех мест, где отроги Ужбы наполняют впадины над рекой.
Теперь обратимся к другим тропинкам, ведущим в Сванетию, которые, вероятно, будут использоваться альпинистами. Упоминая о Геби и ее обитателях, я воспользовался случаем и указывал, что в прежние времена наиболее посещаемой была дорога, ведущая из Геби в Сванетию через сравнительно низкие перевалы, которые разделяют южные долины. Действительно, до 16 века сванеты владели верхними бассейнами трех больших рек Имеретии: Риони, Цхенис-Цхали, а также Ингуром. Они потеряли их из-за быстрого приведения в исполнение своих первобытных обычаев: они убили одного из местных значительных князей, которого Боссе называл князем Джапаридзе. В наказание соседи осадили их и после двенадцатилетнего заключения они должны были в 1534 году уступить владыке Грузии все деревни и церкви к востоку от Ушкула вместе с сокровищами, в них заключавшимися. Документ сохранился и заключает в себе много названий деревень, например, Эдена, существующая теперь только в горной номенклатуре. Оставленная сванетами территория была занята только отчасти. Истоки Цханис-Цхали превратились в дебри, через которые в настоящее время было бы трудно проложить дорогу даже для животных. Но новизна впечатлений и необычные пейзажи, встречающиеся по дороге, вполне вознаграждают, по крайней мере в воспоминаниях, за все труды и неудобства.
Область, в которую мы собираемся проникнуть, лежит на расстоянии дневного пути к западу от Геби и к югу от Караула. Часто посещаемая тропа старого перевала Цасис-лета, соединяющего эти два пункта, огибает его восточный край. Доктор Радде был первым путешественником, посетившим долины Цхенис-Цхали; в 1868 году я последовал с востока на запад, а в 1887 году направил свои стопы в противоположном направлении. Наш первый переход был совершен во время другой погоды в сопровождении десяти носильщиков из Геби. Во второй раз мне удалось по примеру доктора Радде проехать через лес на лошадях. Я в деталях видел удивительные ландшафты и сделал наброски обеих сторон цепи, которые решили некоторые спорные вопросы орографии, подтвержденные с тех пор топографами. (По этому лесу прошли также Ф.Вуллей, отряд Холдера и В.Селла в 1880 году).
Поездка из Геби до разрушенных лачуг при начале Рионской долины занимает полдня. Снеговой хребет показывается только по временам на заднем плане, виды же долины очаровательны. Дорога идет по возделанным полям, пока мост – иногда отсутствующий – не переправит путешественников на правый берег. Отсюда дорога идет через великолепный лес, где гладкие стволы и свежая листва господствующих здесь буков перемешивается с гигантскими березами, высокими ольхами и кленами и с благородными соснами. Эти последние исчезают в верховьях долины. Заросли азалий удивительно густы, а кавказский рододендрон местами высовывает свои пучки бледно-желтых бутонов, слегка окрашенных серно-желтым или розовым цветом. Светлые ручьи прорезывают тропинку; без каких-либо приспособлений, а только при помощи рук мы можем наловить целое блюдо форелей. Когда лед тает, рыба спасается от свирепости грязного и холодного Риона в этих его мелких притоках. Каковым бы ни было место назначения путешественника – Караул, Ушкул в Сванетии или Чолур по верхнему течению Цхенис-Цхали – ему придется взбираться крутыми зигзагами на большое пастбище, покрывающее склоны хребта, который образует западную границу бассейна Риона. Здесь встретит он пастухов со стадами и скотом северных татар, отдыхающих после перехода по ледникам. Они приходят издалека, даже из страны Карачай к западу от Эльбруса. «Сколько у вас лошадей?» - спросил я одного туземца с живыми глазами, в меховой шапке на голове. «Сто!» - был ответ. Когда хребет достигнут, тропинка все еще ясно обозначенная, поворачивает и идет вдоль главной цепи. С этой возвышенной террасы в 8000 футов над морским уровнем открывается прекрасный вид назад на красивые волнистые холмы и овраги Рионского бассейна и на снега, которые его окружают. Слева гребни Лабоды и Цители, горы Стырь Дагора спускают вниз ледник, который питает первый приток Риона. Бурджала, вершина Адай Хоха, Шода – все видно отсюда. Но к северу и западу виды привлекают нас не красотой сочетаний и подробностей, а тем, что наполовину сокрыто от наблюдения и о чем приходится договариваться. Над возвышенной стеной, на которой идут снеговые пути в Караул, поднимаются ледяные гребни Коштан-Тау, Дых-Тау и Шхары, причем Дых-Тау почти не виден из-за выступающей массы Фотнаргина. Выше Шхары башни-близнецы Ужбы приглашают нас в Сванетию.
Здесь необходимо упомянуть, что альпийский путешественник по Кавказу должен выучить один урок и испытать его на личном опыте.
Там, где не проложены тропинки, дороги идут по хребтам, а не по ложбинам. В нашей собственной стране дороги по хребтам были такого же происхождения: проезжая по ним, можно избежать топей и скрытых оврагов. Но это только половина урока. Если нет удобного хребта или если необходимо проезжать по лесистой долине, то наиболее пригодной тропинкой может служить русло потока. Дорога с вершины первого перевала в Сванетский округ в долине Цены представляет собой смесь хребтов и русел потоков. Если выпали сильные дожди и ручьи полны, то дорога легко может сделаться совсем непроходимой. Во время моего первого перехода мы хотели сократить путь при спуске к Цхенис-Цхали. Нам скоро пришлось карабкаться из глубоких водяных каналов и ползти между свалившимися и разрушенными пнями. Сверху мы видели то, что выглядело глубокой поверхностью. Наши взаимные поздравления оказались, однако, преждевременными. Гладкая цветущая поверхность оказалась на семь футов выше земли; мы с трудом пробирались сквозь густую заросль широколистных растений, пока, наконец, медвежий след не привел нас на берег реки. На этом месте, отстоявшем от Геби на расстоянии дневного пути, находился шалаш из березовой коры. В хорошую погоду - это прекрасное место для отдыха: восточный ледник Цхенис-Цхали блестит над лиственной пустыней, в реке есть рыба, на горах – дикие козы, если вы только способны их найти. Но в дождливый день комары и маленькие кусачие черные мухи способны убить сон по крайней мере тех, кто не запасся остроумными тюлевыми пологами Теккетта.
Маленький перевал в следующую долину легко можно сделать удобным для животных. Только кавказская лошадь может пройти по нему в его настоящем виде, но даже и кавказские лошади должны быть свободны от груза. Вход в долину образуют два оврага, один из которых так крут, что мне пришлось пустить в ход руки для подъема. Наши проводники из Ушкула творили чудеса во время моего второго путешествия. Один из них был темный, ободранный коренастый варвар, он молился и увещевал. Другой – красивый светловолосый добродушный гигант вытягивал упрямящихся животных в самых дурных местах. Третий своей одеждой и манерами напоминал персидского шаха. На нем был розовый кафтан, кольцо с бирюзой, а уши его были проколоты. Он смягчал выражения и рвения своих коллег, подавал мудрые советы и помощь в критических ситуациях. В самом деле, сванеты – это смешанная и непостоянная раса. Отцы этих людей чуть-чуть не убили нас 20 лет тому назад; с теперешними же моими компаньонами мы были в самых лучших отношениях; и с большим сожалением смотрели мы на их ясные лица и темные тюрбаны, когда им пришло время возвращаться домой.
Спуск ведет в долину Заско, центральный исток Цхенис-Цхали. При его начале цепь в прежние времена часто пересекалась сванетами, отправляющимися воровать скот своих соседей. Прогнать быка через перевал в 11000 футов требует некоторой предприимчивости. Но эти буйства прежних времен живут только в воспоминаниях. Воспоминания эти, однако, очень живы. Если случается какое-нибудь несчастье на северной стороне, то всегда, если есть причина даже если ее нет, оно приписывается сванетам. В настоящее время вся скотина на Цхенис-Цхали присылается татарами-хозяевами, которые платят Дазиану или начальнику округа несколько копеек за каждую голову на пастбище.
При начале Зеско, где лежит заброшенный перевал для скота, кристаллические сланцы главной цепи представляют оголенное очертание. Тем не менее, далее на западе гранитные выступы, последние отпрыски Центральной группы, указывают на хребет, который на севере окаймляет впадину ледника Айламы. Единственная дорога вниз в долину – это русло ручья, наполненное скатившимися обломками скал. Достигнув дна главного ручья, самое лучшее, что можно сделать, если только нет наводнения, которое случается здесь очень часто, это шлепать по лужам и наполовину высохшим потокам. Но и эта часть пути не лишена удовольствия. Заросли кустов малины и смородины, тянущиеся по берегам, служат извинением для частых остановок, чтобы освежиться ягодами, чему подают пример сами туземцы. Дальнейшее подкрепление они находят в сочных стеблях большого зонтичного растения, которое они жуют во время ходьбы. Затем один из идущих затягивает песню, все остальные подхватывают хором, и эхо лесов вторит военной или охотничьей балладе. Тем не менее эти развлечения обыкновенно прекращаются трудностями пути. Река при входе в ущелье пересекается переходом на правый берег; моста не существует, и его обыкновенно устраивают, срубив ольху. Отсюда виднеются сквозь вершины деревьев развалины старого замка или башни. Их несколько в этих долинах, и они служат доказательством того, что давно, когда сванеты владели еще Геби и частью Рачи, долины эти не были так пустынны. Выше этого места боковые потоки глубоко врезываются в рыхлые склоны. Чтобы переправить лошадей через их впадины, по которым никто не проходил в продолжение всего лета, приходится пускать в дело ледорубы: часто целые полчаса уходят на прорытие удобного пути. Лес становится гуще, разрушенные пни преграждают дорогу; иногда животные поджимают ноги, как козлы, и подпрыгивают; иногда мы общими усилиями приподнимаем бревно, так что они проходят под ним. Так как становится темно, то мы останавливаемся на поляне в буковом лесу, достаточной для того, чтобы разбить палатки. Воду добыли из ручья внизу, палатки разложены, лошади привязаны к колам. Начинается стряпня, и один из хозяев лошадей приходит с длинным пустым стеблем укропа и уносит на нем живую искру, чтобы развести со своими товарищами отдельный костер. Разве мы не в стране Прометея? Вдруг начинается паника, наши люди вскакивают с криком «медведь!», но мишка остается невидимым, каким он всегда бывает на Кавказе. Спокойствие восстановлено, и путешественники со своей свитой сидят вокруг костров, поджаривают тонкие ломтики хлеба на ножах или кинжалах, пока не наступает время искать ночлега в палатке или в спальном мешке. Я испробовал и то, и другое. Спальный мешок очень удобен в сухую погоду на высоких бивуаках, но для продолжительного путешествия в таком сыром и изменчивом климате, как климат Кавказа, необходима легкая палатка.
Виды приобретают все больше и больше дикого величия по мере того, как мы приближаемся к углу хребта, разделяющего потоки Зеско и Цена. Большие сосны чередуются с лиственными деревьями. Их темные толпы, одетые серыми лишаями, растут по крутым горным склонам так густо, что на землю под ними почти не проникает ни дождя, ни луча солнца. Неясный след тропинки виднеется там и сям, часто представляя собой лестницу среди корней. Различить ясно тропинку можно только на дне долины Цены.
В ландшафте появляется новая черта. До сих пор по мере удаления от Риона вершины и ледники играли второстепенную роль – белый проблеск или фантастический скалистый зубец, обрамленный ветвями бука или высокими стволами сосен. При взгляде же с Цены вид замыкается большой снеговой горой. Это настоящая великая гора, самая высокая на водоразделе Кавказа, третья по высоте во всей цепи. (Шхара была определена в 17038 футов по последней съемке, на 16 футов ниже Дыхтау. Я сомневаюсь, чтобы это отношение между вершинами было неизменным. Состояние их снеговых шапок должно влиять на него. Коккину, единственному человеку, измерившему обе вершины, одну с другой Шхара показалась выше. Тем не менее благоразумнее принять пока официальные цифры).
Изгибами своего длинного хребта с многочисленными стремнинами Шхара удивительно напоминает Монте Розу, видимую из Макуньят. Но здесь нет оголенного переднего плана, который так обезображивает альпийский вид. Пять вершин поднимаются над возвышенностями, представляющими собой цветущие луга. Леса блещут разнообразной листвой, обновляющейся каждую весну; бук и береза, ольха и чинар растут здесь по склонам гор. Ближайшие лощины очищены от своих гигантских цветов и желтеют ячменем, которым теперь засеяны. На маленькой равнине на переднем плане поднимаются закопченные столбы полдюжины человеческих жилищ – лачуг из березовой коры, поставленных посетителями или переселенцами из Ушкула. Эти следы труда человека увеличивают выразительность размеров великолепного ландшафта, одного из самых совершенных, какой только можно себе вообразить, благодаря дивному сочетанию линий и соединению величия и красоты в деталях.
Близ верховий Шхара исчезает на время за ближайшими горами. Наиболее бросающимся в глаза предметом является теперь скалистый гребень Корельдата, это Айлама северной стороны, который возвышается над вилообразным языком ледника, стекающего на верховье долины. (Доктор Радде назвал Айламу Корулду; новая карта дала название Корельдаша более низкому хребту. Это слово означает, вероятно, на туземном наречии пастбище или место для охоты при начале долины Цены, куда жители отправляются. Вот каким образом по мере надобности вершины приобретают свои названия). Широкая и крутая санная дорога идет налево и приводит путешественника без дальнейшего затруднения к Цагарскому перевалу (8680 футов), к самой тупой выемке в горной стене, которая окружает Сванетию. Вид снегов с его покрытого травой хребта скоро теряется, а передний план еще не виден. Легкий спуск по пастбищам однообразной зеленой долины ведет к черным башням Ушкула, к первому и высочайшему селению Большой Сванетии.
