Фрешфильд
Первые известия о Кавказе
Способность находить интерес в самых ничтожных и мучительных изысканиях составляет одну из величайших радостей нашей природы.
В атласах Старого Света, в библейских и классических мирах отмечены только две великие горные цепи, гребни которых достигали области вечных снегов и спускали вниз в леса и долины потоки льда – эти чудеса природы, как их верно назвал один средневековый ученый. Эти горные цепи возвышались на двух самых дальних окраинах цивилизованного мира. Напротив того, горы, осеняющие дома древних жителей, принимавшие участие в повседневной жизни и вплетенные в поэзию и религию народов, живших вокруг Средиземного моря, были иного типа. Высоты Ливана, непроходимые гребни Парнаса, глубокие долины и широкие пастбища Аппенин имеют мало общего с вершинами, проходами и ледниками высоких Альп и снежного Кавказа. (Высокие части Аппенин главным образом представляют из себя широкие пастбища. В Тоскане они известны под местным названием, и Данте не раз употреблял слово в этом значении. Первоначальное значение широко распространенного слова везде обозначает «высокогорное пастбище», и от этих пастбищ среднего пояса гор, а не от первоначального корня, означающего «белизну» и заимствовали Альпы свое название).
В этих горах нет ни одной области или пояса, не доступных для человека; в них очень мало найдется вершин, на которые не сможет взобраться пастух со своим стадом в поисках летней прохлады. На более недоступные утесы и глубокие пропасти в продолжение многих веков смотрели с некоторым почтением, как на места, граничащие с миром духов, места, где бог мог давать откровение людям, где патриархи или пророки могли общаться с Бесконечным или где сами могли незримо исчезать. Ужас первобытных народов перед высокими горами и дикими картинами природы в ранние века был, я думаю, немало преувеличен писателями, проникнутыми романтической литературой прошлого века. В большинстве религий и легенд горам отведено значительное место.
Их значение в библейской истории было определено еще много лет назад, именно в 1606 году, Ребманом, швейцарским пастором, который в целом томе рифмованных стихов доказывал больше для своего собственного удовлетворения свой тезис о значении высоких мест в сношениях человека с богом (Ж.Р.Ребман, Берн, 1606 год. Второе издание, 1620 год).
Грек, наблюдавший из разных долин и с взморья гребни Олимпа, Тайгета и Парнаса, соединял их в своем воображении с советом богов, с обиталищем Пана или жилищем Аполлона.
Горы – его собственные горы – занимали большое место в его душе и уме. Он населял их рощи и ручьи духами в человеческих или получеловеческих формах. Во всей своей литературе он беспрестанно носится с этими созданиями своей фантазии. Аристофан отваживается даже воплотить и поставить на сцену облака. Но снеговое поле и ледник не входят в число повседневных окружающих картин, а потому им нет места в простых верованиях и замыслах еврейской и эллинской рас. У снегов не было местных божеств, пока наконец Лары, духи природы, имя которых до сих пор в Тоскане и Трентино соединяется с представлением об отдаленных и недоступных уголках гор, не взяли их под свое покровительство. Между тем, вечные снега, хотя и незнакомые, на деле были известны древним и не были вычеркнуты из их мифологии. Несколько греческих купцов, искателей приключений, миновав Симплегады и пройдя вдоль южного берега Эвксина мимо лесов и вишневых садов Керазунда к дальнему заливу, пересекли опасное мелководье бара и направили свои корабли против течения быстрой серой струи Фазиса. (Так пишет Овидий в своих «Метаморфозах» в 7 веке. Обратите внимание на точность эпитетов, прилагаемых к потоку, берущему начало на леднике). Они привезли домой рассказы о чрезвычайно плодородной и богатой минеральными сокровищами стране, где города тонули в садах, дикий виноград свешивался с фруктовых деревьев, а реки изобиловали золотом; жители добывали его очень нехитрым способом – задерживая драгоценный осадок, который несли вниз горные потоки, погруженным в воду баранье руно. (Этот способ, отмеченный Страбоном, подтверждается более современными писателями, говорящими, что он практикуется и в настоящее время на нижнем Ингуре в Сванетии). А над темными волнами Эвксина, над тенистыми лесами у подножья гор и блестящей мглой, поднимавшейся с болот Фазиса, греческие мореплаватели видели среди лета странные зрелища – какую-то серебристую полосу на горизонте. Это были «звезд достигающие вершины» снежного Кавказа. (Эпитет Эсхила может быть иллюстрирован монетой Диоскуров, местом происхождения которой были, по мнению некоторых археологов, восточные окрестности Сухума, и изображенной в книге «Кавказ» капитана Тельфера, том 1, стр. 124, на которой изображены две горные вершины Эльбруса с сияющим над ними созвездием Диоскуров). Романтические рассказы о Кавказе точно так же, как сведения о новых странах за Атлантическим океаном воспламенили фантазию англичан времен Елизаветы. Великая цепь скоро нашла своего певца, и еще никто из цивилизованных людей, кроме темного Иберийца или длинноногого галла не видел Альпийских высот, когда Эсхил уже упрочил за отдаленными снегами Кавказа их место во всемирной поэзии. Он прославил их как место пленения Прометея, героя, который, доставив огонь людям, указал им этим первую ступень прогресса человеческого разума для подъема человека из состояния дикости к культуре цивилизации; героя, который в своем пленении, как трибун человечества, противостоял очевидно слепой несправедливости бога.
Эсхил сделал еще больше. Как мало сознают поэты ту пользу, которую можно извлечь из их творений. Эсхил сделался вдохновителем и проводником первых альпийских исследователей гор, посетивших Кавказ. Ребенком я провел несколько летних каникул в Альпах. Воспитанником 6 класса Итонской школы я взбирался на Монблан. Когда в 1868 году было окончено мое учение в Оксфорде и у меня явилась возможность предаться своей любви к горным путешествиям, звучные фразы поэтов снова прозвенели в моих ушах, и мною овладело честолюбивое желание применить уже знакомые мне на деле методы исследования Альп к горной цепи, которая, хотя и находилась наполовину в Европе и сравнительно близка к Англии, была неизвестна на практике даже главам наших ученых обществ. Я удачно нашел троих подходящих и способных товарищей, и всем нам удалось до некоторой степени рассеять мрак, нависший над тайниками Кавказской цепи, открыть нашим соотечественникам некоторые красоты, сделать по крайней мере первую попытку для превращения тюрьмы Прометея в арену состязаний для его потомков. ( См. Д.В. Фрешфильд «Путешествия по Центральному Кавказу и Баксану», Лондон, 1869 год).
Прежде чем идти дальше, я хочу устранить часто встречаемый источник недоразумения. Слово «Кавказ» употребляется в двояком смысле: как термин политической и физической географии. Оно может или покрывать собой все Кавказские области, или ограничиться одной горной цепью, которая занимает сравнительно небольшую часть этих областей. В широком значении Кавказ, разумеется, был известен более или менее много веков. Уже классические авторы описали его западный берег. Мы читаем, что город Поти во времена Адриана был окружен каменной стеной и снабжен военными орудиями и гарнизоном в 400 человек для охраны от нападений варваров. Когда Адриан прибыл сюда, он видел достоверный памятник похода Аргонавтов – ни больше ни меньше как выставленный на показ якорь Язона. Адриан был достаточно хорошим критиком, чтобы не поверить этой реликвии, так как она была бронзовая, а по его мнению, якорь Язона непременно должен был быть каменным. Мы можем даже заметить снеговую цепь, «достигающую высоты Кельтийских Альп», - говорит Адриан, делая таким образом верное предположение. Он идет далее: «На одну вершину Кавказа указывали как на место, где, по сказаниям, Прометей был прикован Гефестом по приказанию Зевса. Это Эльбрус, как мы его теперь называем, он существует до сих пор, поднимая свой громадный конус в форме сосновой шишки над гребнем Центральной цепи. Страбон и Плиний оба повествуют о том, как горные племена ходили через перевалы к Диоскурам, близ Сухума-Кале, употребляя при переходе железные горные палки и «кошки». Такие палки и железные шипы употребляются до сих пор. Очень древние шипы, вырытые на кладбище в Осетии, дал мне г. Долбышев во Владикавказе. Подобные приспособления были найдены в западных Альпах вместе с другими предметами, употребление которых относят к 400 году до Рождества Христова.
Сравнительно в новейшее время число путешественников, посетивших Кавказ и считавших свои наблюдения достойными отчетов, неисчислимо. Работа, опубликованная 20 лет назад (1876 год) в Тифлисе представляет из себя каталог, хотя и неполный, в 800 страниц, содержащий до 5000 заглавий, начиная с великолепных фолиантов до полкронных рыночных книжонок и мелких сообщений всяких немецких и русских членов разных научных Обществ. В отношении численности венецианские путешественники и Елизаветинские купцы стоят во главе списка. Императрица Екатерина в прошлом столетии послала ученого Гюльденштедта собрать о горных племенах и их языке сведения, большинство которых было напечатано с приложением карты в Лондоне в 1788 году. («Записки о карте стран, заключенных между Черным и Каспийским морями с отчетом о Кавказских народах и с словарями их языка» - автор неизвестен. Лондон, 1788 год, издание Эдвардса). В более близкое к нам время мы встречаемся с одним или двумя именами, получившим в литературе громкую известность. Тем, кто ценит факты, приправленные остроумием и романтическими приключениями, Александр Дюма старший предлагает три очень интересных и живо написанных тома. Знаменитый романист гр. Толстой написал несколько очаровательных рассказов, основанных на наблюдениях, сделанных им в молодые годы и окрашенных местным колоритом. Тем же, кто предпочитает более основательную пищу, можно посоветовать обратиться к списку, помещенному во втором томе этого труда. Однако, несмотря на такую обширную литературу, «Кавказ» в узком значении этого слова, употребляемого на этих страницах, до половины нынешнего столетия был известен Западной Европе еще меньше, чем Альпы в Средние века. Не были подлинно и точно определены ни строение, ни отличительные свойства центральной цепи, ни пространство снегов, ни высота вершин, ни характер проходов, ни отношения групп или особенности видов. Очевидно, горная цепь не может быть вполне научно описана, пока не будут открыты и исследованы. В этом ограниченном смысле участники первой экскурсии Альпийского клуба, которую я организовал в 1868 году, могут по справедливости быть названы пионерами исследования Центрального Кавказа. До нашего путешествия никто не взбирался ни на одну из вершин цепи, а переход через хребет между Казбеком и Эльбрусом никогда не был описан, кроме как понаслышке. (Имеются веские доказательства, опровергающие подлинность восхождения на Эльбрус в 1829 году, совершенного будто бы одним казаком по имени Киллар, принимавшим участие в экспедиции генерала Эммануэля; это восхождение было описано Купфером в его книге в 1830 году. Эти доказательства можно найти у Х.В.Джоржа /Альпийский журнал, том 2, стр. 168/, у Тукетта / Альпийский журнал, том 4, стр. 167/, у меня /Центральный Кавказ, стр. 498/, у Дечи /1885, стр. 57, «Восхождение на Казбек», 1808/ и у Паррота /1811г./, о которых совершенно серьезно сообщали немецкие газеты, но сами совершившие это «восхождение» сознаются, что доходили лишь до снеговой области).
Бывшие с нами горцы, далеко превосходившие нас в искусстве лазить по горам, в исследовании Кавказа сыграли ту роль, которую исполнили горцы Альп в своей горной стране во время первых пионеров Альпийского клуба. Но надо помнить, что та работа, которая выпала на их долю на Кавказе была сопряжена с большими трудностями и опасностями, чем те, которую альпинист мог встретить даже в Дофине тридцать или сорок лет тому назад. «Кавказ мне не нравится, - ворчал один альпийский проводник, - долины слишком длинны, а вершины чересчур высоки, и только к концу дня удается достичь вершины, а спускаться приходится в темноте».
Если я настаиваю на значительности результатов путешествий по Кавказу, полученных английскими горными исследователями для увеличения наших знаний об этой горной цепи, то это не с единственной целью ответить на нападки некоторых лиц заграницей, которые сами величают себя учеными и от которых можно было бы ожидать больших знаний. (В июньском номере Королевского Шотландского географического журнала за 1895 год есть очерк о Сванетии г. Дингельштедта, который уверен, что «на английском языке нет ни одного описания этой страны». Мне придется еще говорить об этом более подробно).
Я надеюсь, что ничто из сказанного на страницах этого труда не будет истолковано в смысле неуважения к истинным научным исследованиям или к тем лицам, которые ими занимаются в горах. Моя цель состоит в том, чтобы содействовать добросовестным исследованиям и настойчиво указывать на неизбежную связь между техникой горных восхождений и физическим исследованием больших горных цепей, а также показать, что исследование больших высот нашей планеты без искусства снегохождения так же невозможно, как изучение морских глубин без знания мореходства. Основатель горного спорта Россир признавал эту связь и создал в Шамуни (те, кто изучал историю его жизни, согласятся, что выражение, употребленное мной, не слишком сильно) первую школу проводников по ледникам. Для последующих ученых было наслаждением идти по его следам. Тиндаль и Джон Болль были одинаково великими и в Альпийском клубе, и в Королевском обществе. Форбс и Агассиц нанимали лучших проводников и сами были деятельными альпинистами. Нельзя не пожалеть, что характер английского воспитания не помогает нашим соотечественникам пользоваться случаями физических наблюдений, на которые у них достаточно энергии. Большинство английских альпинистов, я должен сознаться, не принадлежат к числу наблюдателей природы. Я вполне сознаю недостатки этих моих друзей и мои собственные в этом отношении. Но каковы бы ни были эти недостатки, мы, исследователи гор, не затемняем свои цели пустыми словами, как это делают ученые мужи.
Я должен определить «ученого мужа» как особу, находящуюся в таком же отношении к человеку науки, в каком находится стихоплет к поэту. К несчастью, мне приходилось слишком часто сталкиваться с представителями этого класса людей. География, которая некоторым образом стоит на рубеже науки, является для них одной из любимейших забав. Один из этих господ пытался доказать мне, что в Гималаях нет ледников. На Кавказе за последние годы было немало таких «специалистов», и их вклад в Кавказскую литературу довольно значителен. Они, конечно, восхваляют свои собственные экспедиции по снегам, ледникам, в большинстве случаев неудачные. Тех, кто были более счастливыми, они называют «простыми туристами». Видят они очень мало, а то, что видят, часто бывает вне фокуса. Их незнание горных явлений и прилагаемых к ним названий часто делает их рассказы непонятными. Они постоянно хвастаются, что факты и описания их «научны», забывая, что отчет, не обладающий ни точностью, ни вразумительностью, не может сделаться научным, благодаря только тому, что автора его пристегнет к своему имени целый ряд званий члена разных научных обществ. Однако довольно об этих претендентах, злоупотребляющих именем науки. Я лично уже имел дело с ними и не хочу тратить попусту время моих читателей, описывая в подробностях все их заблуждения. Мне хочется здесь единственно исправить те ошибки, в которые впадали серьезные ученые и авторитетные писатели прежних лет, благодаря несовершенству предоставленного в их распоряжение материала и частному характеру исследований снежной цепи. Обратимся к некоторым указаниям, найденным в трудах общепризнанного авторитета, относящимся ко времени моего первого путешествия. Географический словарь Кита Джонсона, издание 1860 года, заключал следующие замечательные фразы, первая из которых была повторена в 1877 году. «Горы Кавказа или плоски, или имеют форму чаши; наличие ледников неизвестно». Сомнение в существовании ледников разделял и Агассис. Неверные сведения о характере геологического строения гор, сообщенные Купфером в 1830 году, были общеприняты еще и в 1868 году, а сэр Родерик Мурчисон очень желал иметь достоверные известия по геологии. Существование эрратических валунов было отвергнуто Абихом и его утверждение, которое им самим было исправлено, было повторено Чихачевым, известным русским путешественником. Такая же неуверенность господствовала относительно существования горных больших и малых озер. Дарвин говорил мне, что в 1869 году сэр Чарльз Лайоль, держа мою книгу в руках, встретил его восклицанием: «Нет озер на Кавказе!»
Некоторые из знаменитых наших путешественников были, разумеется, в горах раньше нас, но они почти не проникли в центральную область или выше снеговой линии. Цели их путешествий были преимущественно политическими. Белль, Лонгверт и Спенсер бродили взад и вперед по западной цепи среди гор Черкессии, вдоль берега Черного моря между 1836 и 1845 годами, когда горные племена отстаивали еще свою независимость. Лоренц Олифант во время Крымской войны посетил и живо описал части той же области. Гиффорд Пальграф, будучи вице консулом в Сухум-Кале, ездил в 1867 году в Карачай, вероятно, через Клухорский перевал. Но ни один из этих писателей не был в Центральном Кавказе. Еще раньше этих лиц в местечке Каррас близ Кавказских Минеральных вод у подножия Центрального Кавказа поселились шотландские миссионеры, а один из них, доктор Хендерсон, напечатал в 1826 году книгу, заключившую в себе первую попытку – и довольно неудачную – описать Казбек.
Шотландская миссия на Кавказе была основана в 1802 году, и императором Николаем Первым в 1835 году закрыта. Отделение ее существовало около Владикавказа. После более чем двадцатилетних трудов доктор Хендерсон был вынужден сознаться, что достигнутые успехи чрезвычайно незначительны. Он мило прибавляет: «если мирские заботы о колонии были всецело отданы на попечение благочестивых людей, знакомых с земледельческими приемами и несколько способных и преданных миссионерам, начали бы проповедовать среди магометан в этой области, то можно было бы ожидать значительного уменьшения заблуждений арабского пророка». Как бы то ни было, миссионеры нашли средства устроить печатню и в 1807 году напечатали Новый Завет на старо-турецком наречии, употребляемом горцами и менее испорченном примесью арабского и персидского, чем то, на котором говорят в Константинополе. Без сомнения, существуют копии с этого издания. Сэр Макензи Моллес в своем классическом труде о России описывает свое посещение этой колонии и свою встречу с одним «шотландским черкесом», говорившем на шотландском диалекте, который сообщил ему, что его имя Джон Аберкромби. Если и не удавалось миссионерам обращать жителей в христианство, то по крайней мере они из всех сил старались «ошотландить» Кавказ. Они даже превратили Эльбрус в Ельборрос. Из своего домика на склоне Бештау наши соотечественники могли ежедневно наблюдать, как проходили тени над снегами великой горы, как утренние и вечерние зори окрашивали ее двойную главу, но они не могли приблизиться даже к ее подножию. До 1820 года свирепые племена Карачая препятствовали всякой попытке проникнуть в их дикое местожительства. Академик Абих, писавший в 1854 году, замечает, что ни один путешественник до этого времени не посетил Сванетии. Большая дорога через Дарьял была единственным путем, пересекавшим главную цепь и открытым для торговли.
В северных долинах Центрального Кавказа нашими ранними предшественниками помимо русских чиновников были немцы-этнологи Клапрот (1808 год) и Вагнер (1843 год). Они ограничивались, главным образом, своими специальными изысканиями Когда они достигли снежной области, то их описания сделались настолько общими, что компетентные критики до сих пор сомневаются в том, насколько рассказы этих ученых основаны на действительном наблюдении или они написаны понаслышке.
Самыми ближайшими нашими предшественниками в исследовании Центральной цепи были те же два немца, состоявшие на службе у русского правительства и жившие в Тифлисе, где мне посчастливилось встретиться с ними обоими в 1868 году. Корреспонденция академика Абиха, недавно напечатанная (1895 год), показывает, сколь обширны были его экскурсии по высокогорным долинам. Он посетил большинство из них, включая Сванетию, ранее 1865 года и измерил нижние оконечности многих ледников. В 1849 году с гребня между Балкаром и Безинги он увидел Коштан-Тау и слышал, как эту гору называли Думала-Баши. Но все это он хранил про себя, за исключением немногих фактов и цифр. В душе доктор Абих был больше человеком науки, чем писателем. В 1863 году он пишет своей жене: «Я скорее соглашусь, чтобы труды мои были забыты, подобно трудам многих других, чем подвергнуться риску нагромоздить корабль науки бесполезным балластом, вместо добросовестно проверенных наблюдений». Чего стоят все показные карты и красивые рисунки, которые только послужат для закрепления таких заблуждений, которые потомству с большим трудом придется исправлять. Доктор Абих применил на деле свое мнение. В письме к родственникам во время своего пребывания в Лондоне он уведомляет их, что Муррей гарантирует ему «несколько тысяч фунтов стерлингов» за перевод одного труда о Кавказе. Но даже это обещание не подвигло его к такому изданию. До последних лет жизни он откладывал издание результатов своих исследований, сделанных во время странствований, и из них выбрал только наблюдения, произведенные на плоскогорье Армении. После его смерти в 1886 году его геологическая карта Кавказа осталась в виде неоконченного проекта, а плоды его путешествий по главной цепи могут быть найдены только в нескольких разбросанных очерках.
Доктор Радде, северный германец по происхождению, благодаря своим постоянным путешествиям и энергии, проявленной в деле организации Кавказского музея в Тифлисе, директором которого он состоит до сих пор, больше чем кто-либо способствовал распространению глубокого изучения страны, сделавшейся его второй родиной. Известный ботаник и неутомимый путешественник, он обратил свое внимание на многие отрасли изысканий и издал свои наблюдения в нескольких томах, а также во многих номерах специального журнала.
Целая жизнь, посвященная серьезному наблюдению в малоизвестных областях науки выше, чем одно какое-нибудь хотя бы и блестящее исследование, и доктор Радде справедливо заслуживает того почета, каким он пользуется в Англии и других странах. Он сделал все, что было доступно для человека, который не был альпинистом. Если бы ему удалось разрушить чары, охраняющие тайны снежного мира, если бы он создал среди местных охотников школу проводников по ледникам, то он мог бы сделаться Соссюром Кавказа. Но теперь, несмотря на то, что его труды всегда будут высоко цениться серьезными исследователями, он оставит по себе скорее научную репутацию, чем популярное имя. Сообщения этих двух немецких ученых достигли Европы только в 1868 году, но и то остались известными одной Германии, ибо в то время Совет нашего Королевского Географического общества не осуществил еще одной из ближайших своих задач – издание периодического органа и, несмотря на единичные усилия Клементса Маркгэма и покойного Г.В.Бэтса, Англия оставалась без общего географического журнала, который мог бы сравниться с знаменитыми современными научными журналами.
Из-за недостатка книг исследователь, собирающийся в путь, часто находит в карте полезного и верного друга и спутника. В 1868 году Мур и я составили план нашего путешествия по немецкой карте, так называемой «Общей карте Кавказского перешейка» Коха. На этой карте ни Дых-Тау, ни Коштан-Тау не были отмечены, но лучшей карты в западной Европе не было. Только прибыв на Кавказ, мы узнали, что между 1847 и 1863 годами Топографический отдел под управлением генерала Ходзько сделал съемку Кавказа и части Армении, результатом которой и был атлас, известный под названием пятиверстной карты (масштаб пять верст в дюйме). Самые необходимые листы этого атласа впервые были показаны нам графом Левашовым, бывшим тогда Кутаисским губернатором, и затем подарены нам в Тифлисе любезным генералом Ходзько.
Работа русских топографов была сопряжена с величайшими трудностями, ибо приходилось работать иногда даже под градом пуль. Но насколько позволяли средства и данные инструкции, задача была исполнена вполне удовлетворительно. Русские топографы нанесли на карту с удивительной точностью и полнотой общий рельеф ниже снеговой линии вдоль открытых долин. Они составили прекрасное описание обитаемой страны и проложенных тропинок, точно определили пространство лесов и положение деревень и мостов.
Но работа эта велась с военной и административной целями, а не для научных изысканий. Отложить издание карты до полного окончания физических исследований по тогдашним обстоятельствам было невозможно. (В библиотеке Королевского Географического Общества есть любопытная брошюра, изданная в 1863 году генералом Ходзько, в которой он дает отчет в своей 25-летней деятельности. Его офицерам приходилось иногда работать под огнем неприятельских пуль. Не менее храбрыми выказали себя они в борьбе с встретившимися естественными препятствиями. Генерал провел несколько дней на вершине Арарата; он взбирался на Цильгу-Хоз, вершину в 12645 футов высоты на водоразделе к югу от Казбека, имея в виду соединить тригонометрические станции Закавказья и Грузии. Ничего большего он не мог сделать, так как он не обладал искусством альпиниста. Любопытно, что ни одна крупная вершина не была зафиксирована с южной стороны главной цепи. Этим объясняется тот факт, что все вершины, лежащие на водоразделе, каковы Тетнульд, Ужба и Шхара, остались незамеченными. См. также заметки генерала Ходзько за 1859 и 1862 гг.). Поэтому они удовольствовались тем, что тригонометрически определили высоту и положение некоторых выдающихся вершин преимущественно, если не исключительно с северной стороны цепи. Русские топографы открыли, а генерал Ходзько сообщил Западу о существовании трех великих вершин, которые были названы Дых-Тау, Коштан-Тау и Адай-Хох, но ими не были замечены Донгуз-Орун, Ужба, Тихтенген Тетнульд, Джанга, Шхара, Айлама и Бурджила – одним словом, все вершины, которые не видны с севера. Ледниковый и снежный покров были помечены в большинстве случаев условными знаками: голубой мазок здесь и там служил для указания ледников и выше снеговой линии целый ряд коричневых гребней были нанесены довольно небрежно и в некоторых случаях без всякой заботы об их действительном положении. Впрочем, поступая таким образом, топографы, не ведая того, следовали примеру первых съемок Альп (следует исключить, однако, Швейцарское правительство). Правительственные топографы не вполне, мне кажется, сознают свою ответственность перед наукой. Во многих случаях было бы лучше, если бы местности недостаточно основательно исследованные в топографических деталях, оставлялись бы на карте белыми или, по крайней мере, резко отличными от остальных частей карты. Ибо не только публика, но и руководители ее естественно принимают правительственную карту как авторитетный источник для всех отдельных частей карты и даже ученый путешественник может легко ошибиться в том же направлении.
Литература о Кавказе представляет разительный пример того, как может запутываться и затемняться знание. Недостатки пятиверстной карты породили целую массу заблуждений, искоренить которые гораздо труднее, чем просто невежество. В 1868 году, в год моего первого посещения, и три года спустя в 1871 году Эрнест Фавр, тогда молодой женевский геолог, сын известного писателя, путешествовал по Центральной цепи и напечатал по своем возвращении маленький том с геологической картой. Фавр сделал чудеса, если принять во внимание то время и те условия, при которых ему приходилось работать. Его карта была громадным прибавлением к нашим познаниям; его геологические и орографические наблюдения были очень ценны. Труд Фавра остается главнейшим и достовернейшим источником сведений по геологии Кавказа. Но так как он не был альпинистом, то область ледников осталась для него по необходимости таким же белым пятном, каким было вечно оледенелое море для английского флота. Разумеется, он должен был обращаться за фактами или относящимися к ним понятиями к правительственной карте. Найдя эту карту совершенно точной ниже снежного уровня, он охотно принял ее верный снимок областей выше уровня снегов, в которые он сам не проникал. Следующий шаг был только неизбежным следствием этого. Элизе Реклю, энциклопедист географии, которому многим обязана наука, в своих поисках сведений о Кавказских ледниках, естественно, должен был обратиться к известному геологу, скорее, чем к туристу. Приводимый ниже отрывок, слово в слово списанный у Фавра, появился в английском издании Реклю: «Хотя средняя высота Кавказа превышает среднюю высоту Альп, но на нем меньше вершин, покрытых снегом и льдом не только благодаря более южной широте и климатическим условиям, но также благодаря узости возвышенных гребней и отсутствию цирков, где скопление снега могло служить резервуаром для образования ледников. Отсутствие снега служит причиной собственного недостатка в ледниках».
В этой цитате я принужден рассмотреть по порядку все места, исключая указания на широту, а также заключение. Климатические условия для ледников здесь благоприятны, так как снега в Центральном Кавказе падает больше, чем в Центральных Альпах; хребет широк и имеет много углублений с хорошо наполненными снегом резервуарами – это источники больших ледников. Реклю в виде иллюстрации своего мнения дает выдержки из пятиверстной карты съемки Казбека, Эльбруса и цепи к северу от Сванетии. К несчастью, эти данные не соответствуют действительности, что и было доказано сначала горными путешественниками, а затем и одноверстной съемкой. В одном из наиболее оригинальных и поучительных исследований о природе и явлениях ныне существующих ледников, именно в сочинении (1885 год) высоко авторитетного профессора Гейма в Цюрихе мы снова встречаемся с подобными неточностями. Я упомяну только о самых выдающихся. Так, мы находим заявление автора, что во всем Кавказе 46 кв. миль снега и льда, и половина этого количества приходится на Эльбрус. По последней же правительственной съемке ледники одного Эльбруса покрывают 83 кв. мили, а снеговой покров всей цепи от Чиперского перевала до Дарьяла и включая Эльбрус, занимает площадь 625 кв. миль. Это, бессознательное, правда, распространение ошибок, к несчастью, еще не прекращается. По-видимому, напрасно излагал я в продолжение нескольких лет, насколько позволяли время и способности, в Альпийском журнале и в трудах Королевского географического общества фактические данные, удостоверенные моими друзьями и мною самим, а также трудами офицеров, служивших при генерале Жданове во время новой съемки. Также напрасно, по-видимому, Михайловский в докладах Московского Общества Любителей естествознания снова принялся за тот же труд с большой тщательностью и прилежанием, хотя и с недостаточным местным опытом. (См. Альпийский журнал т.9 стр.182, т.11 стр.471, т.12 стр. 320, т.13 стр. 353, 499, т.14 стр. 1, 314, 436; Доклады Королевского Географического Общества т. 10 стр. 325, 677, т.11 стр. 351, т. 12, стр. 257, т. 14 стр.100).
Мы находим новый и во многих отношениях прекрасный путеводитель – дорожник Кавказа, изданный в Париже, в котором, к сожалению, попадаются сведения, полнейшую неточность которых Дечи и я явно доказали несколько лет тому назад. Автор ее, господин Мурье, вполне последователен, ибо заимствует из географии Реклю выше приведенную цитату, касающуюся снегового покрова цепи. Повторение ошибок даже в видах или исправлении – неблагодарный труд. На маловажных писателей, о которых я уже упоминал в общих чертах, я умышленно не обращаю внимания. Я остановился лишь на авторах, пользующихся известностью и заслуженным авторитетом. Вероятно, сказанного достаточно для убеждения моих читателей, что достоверное описание вершин, перевалов, ходов и ледников Центрального Кавказа необходимо, и если я поправлю некоторых прежних авторов, то имею для этого основание. И среди моих поправок, вероятно, будет много погрешностей. Развитие Кавказской орографии шло, разумеется, постепенно, и оно до сих пор не закончено. Мои последователи, несомненно, найдут много фактов, которые надо будет прибавить к собранным в этом труде, а также немало ошибок, которые надо будет исправить как в тексте, так и на карте.
Двадцать восемь лет тому назад, в 1868 году, я впервые был на Кавказе с двумя товарищами – Коллинзом Тукером, сделавшимся впоследствии членом Университетской коллегии в Оксфорде, и покойным Адольфом Муром, служившим в Политическом Департаменте Индийского Управления, народным служителем редких способностей и верным неизменным другом, преждевременная смерть которого в 1887 году была чувствительной потерей и для нации, и для всех, кому приходилось входить с ним в близкие отношения. Мы взяли с собой в качестве проводника Франсуа Девуассу из Шамуни, первого альпийского гида, который понес ледоруб на снега отдаленной цепи. В течение нашего путешествия впервые было совершено восхождение на Казбек и Эльбрус, единственные две вершины Кавказской цепи, которые были известны по слухам в Западной Европе. Мы посетили главнейшие долины между ними на южном склоне цепи, получили некоторое понятие о значении Центральной группы и показали существование большого количества значительных вершин. Путешествие в горах было в это время трудным, а многие из наиболее привлекательных частей далеко не безопасными. В 1875 году Ф.Кроуфорд Гров издал свой «Холодный Кавказ», очень живой и интересный отчет о первом подъеме на западный более высокий конус Эльбруса, а также о путешествии по Центральной части Кавказа, сделанном в предыдущие годы им самим, моим прежним компаньоном Муром, Горацием Уокером и Фредериком Гардинером с церматским проводником Петром Кнубелем. Экспедиция пересекла главную цепь по старому перевалу близ истоков Риона, посетила северные ледники Центральной группы и западные склоны Эльбруса и спустилась к Черному морю через Нахарский перевал и через лесную чащу реки Кодора, где все они, к несчастью, схватили местную лихорадку. Только несколько лет спустя английские горные исследователи снова заглянули в восточные пределы Европы. Тем временем венгерец Дечи взял на себя труд исследования. В 1884, 1885 и 1886 годах он совершил три больших путешествия по этой цепи. В 1884 году сопровождаемый двумя швейцарскими проводниками, один из которых был известный Александр Бургенер из Саса, он взошел на Эльбрус и на одну значительную вершину близ Мамиссонского перевала. Во время своих странствований он первым из путешественников сделал переход по многим известным только местным жителям перевалам и собрал значительный запас научных сведений, касающихся ледников и снеговой области. Он снял большое количество ценных фотографий с Кавказских видов и сделал много этнографических снимков, став, таким образом, пионером в собирании Кавказских фотографий. Ему я обязан некоторым из наиболее интересных иллюстраций в этом труде.
В 1886 году Клинтон Дент, В.Ф. Донкин с Бергеннером и Базилом Анденматтеном совершили быстрый переход по снегам Кавказа с северной стороны хребта и, следуя совету Грова, взошли на вершину Центральной группы, называемую Гестолой, высотой 15932 фута. (Дент по ошибке назвал сначала вершину, на которую взошел, Тетнульдом). Следующий, 1888 год, отмечен активной деятельностью и многими успехами в горных исследованиях, а также одной плачевной катастрофой. Покойный г. Меммери и г. Зурфлу из Мейрингейма взошли на южный пик второй по высоте вершины Кавказа, если, конечно, небольшое превосходство Дых-Тау над Шхарой достоверно, и исследовал проходы в верховьях ледников Безинги и Башил-су. Другая партия альпинистов: гг. Вуллей, Коккин и Ульрих Альмер из Гриндельвальде взобрались на Дых-Тау с его северного отрога, на Катун-Тау и Салынан-Баши и почти взошли на Мизирги-Тау, а Коккин, оставшийся после отъезда товарищей на Кавказе, имел счастье прибавить к своим трофеям Шхару, восточную вершину Джанги и северную вершину Ужбы.
Третья партия состояла из Клинтона Дента, В.Ф. Донкина и Г.Фокса с К.Штреихом и Фигером из Мейрингейма. Из-за нездоровья Дент вынужден был оставить своих товарищей в Сванетии. Донкин и Фокс с двумя проводниками взошли на восточную вершину Донгуз-Оруна и, преодолев путь по леднику через отрог Уру-баши, направили свой путь по северному склону цепи к подошве Коштан-Тау. Они оставили свои палатки и переводчика в долине Думмалы, в четырехчасовом расстоянии от Безинги с приказанием встретить их через несколько дней в Калауле в Балкарии. С этих пор никто больше не видел и слышал их. Судьба их окутана тайной и, естественно, что о ней стали делаться самые дикие предположения; туземные власти заподозрили, что тут дело нечисто, и некоторые из их приверженцев, может быть, слишком поспешно поверили этому мнению.
В 1889 году Клинтон и я с участием Германа Вуллея и капитана Пауэлля из Индийской армии, отправились с тремя альпийскими проводниками и Андреем Фишером, братом пропавшего проводника, с целью разузнать, насколько это было возможно, о печальной участи наших пропавших друзей. История нашей сыскной экспедиции, восхождение Вуллея на Коштан-Тау и Айламу с Христианом Уосси, наши последующие восхождения с капитаном Пауэллом будут изложены в последующих главах.
В 1890 году главным полем исследования явилась группа Адай-Хоха. В исследовании приняли участие Коккин, Хольдер и Меммери с В.Патериком. Они взошли на Адай-Хох, Бурджалу и Цихваргу и сделали с них фотографические снимки. В 1891 году два немецких альпиниста Мерцбахер и Пурчешер с двумя тирольскими проводниками совершили большое путешествие, в течение которого взошли на три вершины Лайлы, Тетнульд, Донгуз-Орун, северный Адырсу-баши одноверстной карты (первое восхождение), на восточную вершину Джанги и Гимрай-Хох (первое восхождение). Эта же партия достигла Казбека впервые с верховий Геналдонской долины по пути, который встречается с дорогой через Девдоракский ледник на большом фирновом поле к северу от вершины. В 1893 году 4 англичанина: Солли, Вуллей, Ньюмар и Коккин, а в следующем году – Солли и Ньюмар с Коллье посетили Сванетию. Их восхождения занесены в приложение к этим томам.
В 1895 году Клинтон Дент и Вуллей снова посетили Кавказ вместе с Мак-Кормиком, художником, бывшим прежде с сэром Конвей в Каракоруме. Главнейший результат их путешествия – восхождение на Цители, вторую вершину группы Лабоды в Урухской долине, а также богатая коллекция фотографических снимков и рисунков. Коккин и Ньюмар еще раз побывали в Бечо и продолжили свои попытки восхождения на южную вершину Ужбы, не получив, однако, достойной награды за свое постоянство.
Я отложил к концу главы упоминание о путешествиях синьора В.Селла, моего сотоварища в этом труде. В 1889 году он совершил со своим младшим братом Эрминио большое путешествие в горы, а в 1890 году он повторил его, взяв с собой трех итальянских рабочих для переноски его фотоаппарата. Он совершил восхождения на Эльбрус и Лайлу, а также на три высокие вершины: Бурджалу, Цихваргу и Улу-аузбаши. Но его особенная заслуга заключается в исполнении той работы, которая придает главную цену настоящему изданию. Он передал изображение кавказских снегов так, как ни одна отдаленная горная цепь до него еще никогда не была изображена. С помощью своих крепких Пьемонтских спутников он переносил свою камеру и пластины по возвышенности выше 16000 футов, а уносил с собой изображения не только долин и их обитателей, но также снимки вершин с их широкими горными панорамами. Он предупредил русских топографов, исправив изображение Сванетских ледников на пятиверстной карте. Этот перечень путешествий, безжалостно сокращенный, пожалуй достаточно длинен, чтобы наскучить. Но тем не менее с моей точки зрения казалось необходимым указать один раз и навсегда, как много было сделано в последнюю четверть столетия альпинистами для выяснения топографии и характерных особенностей снежной области Центрального Кавказа.
Нижние районы, долины, вьючные тропинки в этот период не были заброшены обыкновенными путешественниками, многие из которых внесли вклад в литературу о Кавказе. Если я не включаю их в свой список горных исследователей, то делаю это не из желания ослабить интерес к их путешествиям. Я даю в другом месте перечень наиболее выдающихся из этих авторов. Я могу здесь еще упомянуть среди моих соотечественников капитана Тельфера, увлеченного археолога, и Филипса Вуллея, столь же пылкого спортсмена.
Далее прекрасный том Берновилля содержит много интересного, касающегося Сванетии и ее древностей. Этнологические изыскания Шантра, благодаря щедрости французского правительства, составляют монументальный труд. Синьор Лерко, уроженец Пьемонта, дал отчет о своем восхождении на Казбек, сделанном им в 1887 году. Иванов рассказал о тщетной попытке взобраться на Эльбрус. Два других путешественника, Ильин и Динник, посетили оконечности нескольких ледников и напечатали поучительные отчеты о своих путешествиях. Профессор Ковалевский и доктор Радде изучили на месте первобытные законы и обычаи горских племен.
В 1890 году известный ботаник Соммье и Е.Левье посетили Сванетию и пересекли Дарлский лес и Клухорский перевал. Левье описал свои приключения и открытия в очень интересной книжке, полной ценных ботанических данных.
Было бы большой неблагодарностью исключить из нашего перечисления русских типографов, которым было поручено составление карты Центрального Кавказа и которые внесли ощутимый вклад в точное изучение этой цепи.
Около 1880 года правительством была предпринята совершенно новая съемка Кавказских провинций. В 1889 году я имел возможность познакомиться с двумя чиновниками, принадлежавшими к гражданскому, не к военному ведомству, которым был поручен этот труд, с гг. Жуковым и Богдановым, и на месте оценить их усердие и терпение. Другой топограф г. Кавтарадзе отличился тем, что в 1891 году последовал за отрядом Хольдера на вершину Адай-Хох. Вершина Эльбруса была достигнута в 1890 году топографом Пастуховым, а на Казбек взошел один из жителей Тифлиса, имевший дерзость описать свою экспедицию как «первый достоверный подъем в гору». В общем новая съемка обещает быть превосходной, хотя некоторые первоначальные листы далеки от совершенства, так как съемщики здесь впали в ошибку, уже противоположную ошибке своих предшественников, слишком преувеличив пространство снегов и не приняв во внимание гребней, которые подразделяют бассейны ледников, но в теперешней более обширной части труда это направление исчезло. Мало приходится находить ошибок на тех листах, которые были предоставлены в мое распоряжение благодаря любезности генерала Кульберга. Может быть, здесь или там некоторые скрытые уголки ледников, не видимые ни из одной долины и доступные лишь с помощью ледоруба описаны недостаточно определенно. Во всех подобных случаях я попытался внести поправки на приложенной к этим томам карте, насколько это позволял масштаб.
О предшественнице этой карты, о большой диаграмме, приготовленной мною не без труда 10 лет тому назад для Географического Общества я писал следующее: «Предлагаемая карта в некоторых частях не удовлетворяющая научной точности, дает верное представление о сердце Кавказа. Она указывает на сложный характер снежной цепи, на ее многочисленные гребни, на то, как распределены бассейны ледников, как они оцепляются и разделяются хребтами. Горы на восток от Мамиссонского перевала нанесены по данным новой съемки. С помощью многочисленных компасных пеленгов и фотографий г. Донкин описал с достаточной верностью большой ледник Безинги. Г. Дечи снабдил меня массой фотографий. Наконец, у меня был собственный материал, заключавшийся в картах и набросках, снятых со многих высоких стоянок. Тридцать шесть листов топографических заметок включены в эту карту». Карта эта была во многом изменена, но сослужила свою службу. Приложенная к настоящему труду карта всецело обязана своей научной точностью тем наблюдениям, какие были произведены офицерами новой топографической съемки за последние 10 лет. Трудно словами оценить по заслугам усердие и трудолюбие некоторых из этих картографов. Но да будет позволено высказать мнение, что симпатия в оценке их труда на местах и предположение и замечания, какими они обменивались в горных лагерях с альпинистами, оказали нашим русским друзьям некоторую помощь и поощрение в их трудах. Благодаря промедлению в официальном издании новой съемки, которая сделана в масштабе одной версты в дюйме, эти работы до сих пор мало известны даже в России. Голомбиевский, которому было поручено составление карты Эльбруса, единственной до сих пор официально изданной, получил, кажется, почетное признание своих трудов со стороны Петербургских географов. Когда издали приходится оценивать важность точной съемки для выяснения орографии центральной цепи и сопряженные с этим трудности, то не может быть никакого сомнения, что на труды и других офицеров будет обращено должное внимание в их собственной стране.
В одном только расхожусь я с топографами – это в запутанном вопросе о номенклатуре. Общее наблюдение, сделанное всеми путешественниками, что названия, нанесенные на новые карты, во многих случаях разнятся от употребляемых населением страны. Иногда они слишком неуклюжи. Донгуз-Орун – Чегет-кара-баши – «Голова черного хребта свиного места» - название, приложенное к одной из вершин, видимых из Урусбия, слишком пространно для обыденного употребления. В одном теперь известном случае мы особенно неохотно подчиняемся решению новых съемщиков. Вторая и четвертая вершины Кавказа, обе высочайшие точки меридионального отрога главной цепи Кавказа были названы составителями пятиверстной карты Коштан-Тау и Дых-Тау и в продолжение четверти столетия эти названия держались в географической литературе и в рассказах о горных приключениях. На Дых-Тау пятиверстной карты Донкина и Фокса постигла печальная участь. Эти названия были изменены на новые, на до сих пор не изданных листах, основываясь на местном говоре. Все наши увещевания относительно большого удобства старой номенклатуры остались безрезультатными. Для вынесения вердикта властей нет апелляционного суда. С этих пор Дых-Тау должен называться Коштан-Тау. Мы, английские горные исследователи, покоряемся, но с бесконечным сожалением.
Фрешфильд
Характеристика Кавказа
Зачем заменять общедоступные труды, предназначенные для обыкновенного читателя- исследователя природы учеными монографиями, находящимися в связи с какой-нибудь одной наукой и приуроченными к одной какой-нибудь области?
Джемс Форбс
Общие главы обыкновенно могут быть скучноваты; между тем, для тех картин и приключений, которые будут следовать, надо подготовить соответствующую рамку, устранив устарелые сказки, я должен их заменить более точными сведениями, и я постараюсь это сделать в сжатой удобной форме, намечая лишь общие контуры и освещая их местным колоритом.
Топографические подробности, необходимые для исследователя и альпиниста, я помещаю в «Приложении», где они будут более уместны, и обыкновенный читатель, у которого нет ни времени, ни терпения для чтения их, может их опустить. Имея перед глазами общую картину, бросим беглый взгляд на элементы Кавказской орографии. Главная гористая часть цепи от Фишдача на западе до Базардюси на востоке превышает 400 миль в длину – расстояние почти равное расстоянию между Монте-Визо и Зиммерингом в Альпах. Ее отроги тянутся еще на 150 и 100 миль по направлению к Баку и на Каспийском море и к Новороссийску, новой хлебной пристани Кавказа на Черном море. Хребет тянется между 45 и 40 градусами северной широты, центр ее на одной параллели с Пиренеями. Снеговая цепь – «ледяной Кавказ», которая начинается севернее Пицунды на Черном море, тянется без перерыва до восточного истока Риона, древнего Фазиса. Между Клухорским и Нахарским перевалами и Мамиссонским на расстоянии 100 миль, равном расстоянию между перевалом Сейнь и Св.Готардом не встречается прохода ниже 10000 футов, и все без исключения перевалы здесь идут по ледникам. Далее рассеченный ущельями (одно из них – знаменитый Дарьял), Центральный снеговой хребет прерывисто тянется далее на восток, достигая высших точек групп Казбека (16546 футов) и Тебулоса (14781 фут).
К западу от исторических ворот Кавказа, известных под именем Дарьяла, или вернее, Крестовой горы, горные хребты расходятся, окаймляя голые известковые площади и зияющие пропасти Дагестана – что в переводе означает «Горная страна». Долина вокруг Тебулоса была описана доктором Родде в его труде о хевсурах. Ледники этой горы такие, как ледники Богоса, были в недавнее время исследованы, описаны и сфотографированы немецким альпинистом Мерцбахером. Судя по его снимкам, вершины здесь менее оголены, а виды в общем мне разнообразны, чем в Центральном Кавказе. Цепь, составляющая южный предел Дагестана и защищающая богатые леса и житницы Кахетии, менее грандиозны в своих очертаниях, хотя в общем довольно высока и становится живописной и интересной только в соседстве с широкими базальтовыми утесами Барадюзи (14635 футов) – горы, на которую в последнее время взошли г. Уельд и Бекер, эти альпинисты описали названную вершину.
Восточная половина цепи, несмотря на свои три снеговые группы: Тебулос, Богос и Базардюси – не подлежит моему обзору. С ее описанием можно познакомиться в труде, обещанном Мерцбахером. Здесь мы удовольствуемся тем, что сосредоточим наше внимание на части Кавказской цепи, заключенной между Казбеком и Эльбрусом. Этот отрезок в 120 миль длиною равняется расстоянию между Монбланом и Рейнвальдгорном. От Нальчика до Кутаиса он шириной в 100 миль, а самая узкая его часть около 80 миль в ширину. Сто миль – это почти что ширина Альп от Гренобля до Турина, от Шамбери до Ивреи или от Люцерна до Ароны. Таким образом, вопреки распространенному мнению, Центральный Кавказ по ширине лишь очень мало уступает Альпам.
До уяснения характеристики Кавказа, для оценки кавказских видов, даже для составления плана путешествия по Кавказу необходимо иметь хотя сколько-нибудь верное представление о геологическом строении цепи- по крайней мере в главнейших чертах. Если область, занимаемая горами, почти так же широка, как Альпы, то орографические подробности ее гораздо проще. Центральная цепь нигде не имеет более тридцати миль в поперечном сечении между выдающимися снеговыми вершинами, тогда как в Альпах между Веттергорном и Монте-Розой или между Сильвереттой и Адамелло будет около 50 миль.
Я придерживаюсь той теории, которая в последнее время занимает видное положение, что горные цепи образовались в тех местах, где толщина земной коры была менее значительна, и поднятие хребтов обусловлено ее сжатием. Альпы представляют как бы результат постепенных и очень сложных движений земной коры. Кавказ, благодаря своему более однообразному строению, заставляет предполагать действие единичной, хотя и продолжительной геологической работы, вследствие которой выдвинулось центральное ядро из гнейса и гранита, а последующие слои кристаллических сланцев, шифер, известковые и меловые породы были набросаны на его бока.
Ключ к правильному пониманию Кавказской орографии может быть найден в том факте, что геологическая ось цепи и ее водораздел во многих местах не совпадают. Гранитная ось выходит из-под волн Черного моря немного западнее Сухум-Кале. Если на приложенной геологической карте провести черту по ее середине, то можно заметить, что цепь образует целый ряд незначительных изгибов и в общем совпадает с водоразделом вплоть до Мамиссонского перевала. Я основываю свое утверждение на том, что на востоке от Донгуз-Оруна над истоками Цхенис-Цхали и над западными истоками Риона водораздельный гребень на небольшом протяжении состоит из рыхлых кристаллических пород. Этот факт, который, как мне известно, не был замечен геологами, имеет важное практическое значение. Цепь в этой части на протяжении нескольких миль совсем не имеет выдающихся вершин и гребней и пересекается сравнительно легкими и удобными проходами для скота.
Главная гранитная цепь неправильно описывалась как одна сплошная стена и, как общее правило, следует сказать, что не одни и те же вершины видны с севера из степи и с юга. Дых-тау и Коштан-тау видны из Пятигорска с севера, поднимающимися над огромным хребтом, который обыкновенно скрывает Шхару и Джангу. Группа Адай-Хоха ясно видимая с высот нижнего Риона, заслоняется на северо-западе цепью Богхобаши, севернее Уруха.
Центральная цепь Кавказа, если ее изучать во всех подробностях, напоминает Пенинские Альпы. Она состоит из целого ряда коротких параллелей или изогнутых в виде подковы хребтов, увенчанных скалистыми вершинами и заключающих бассейны, наполненные фирновыми полями больших ледников: Карагом, Дыхсу, Безинги, Цаннер и Лексур. Я называю только несколько главнейших. Своими двойными хребтами и резервуарами льда между ними она напоминает группу Монблана; высокие склоны ее подобны Саасгарту и Вейегорну. На каждой стороне главной цепи повторяется та же последовательность, но с одной очень значительной разницей. На севере первыми являются кристаллические породы, которые иногда образуют вершины и гребни в сильно разрушенном состоянии, столь опасном для альпинистов (неизгладимо врезавшийся в мою память факт), но еще чаще обратившиеся в осыпи. Затем следует известковая цепь плоскими, как столы, площадками, обратившими свои крутые склоны к центральным снегам. Наконец, являются столовые холмы, постепенно и незаметно переходящие в степь. Но на южной стороне за кристаллическими породами следует широкий пояс шифера, относительно возраста которого, впрочем, мнения геологов до сих пор расходятся.
На восток от Адай-Хоха по странной прихоти природы гранитный хребет снова рассекается до основания ущельями, перемещая водораздел на параллельную глинисто-шиферную цепь – «палеозойские сланцы», как ее назвали, по-видимому, без достаточного основания; эта цепь сопровождала гранитный хребет от самого Черного моря, поднимаясь по пути до вершин в 13400 футов высоты на хребте Лайлы и отделяя большие параллельные бассейны Риона, Ингура и Цхенис-Цхали. Объяснение, каким образом и почему произошло это перемещение водораздела, я предоставляю профессиональным геологам, но историческое значение этого явления было велико. Шифер, образуя менее крутые и высокие горы, чем гранит, представляет меньше препятствий для взаимодействия. Перевал Крестовой горы лежит менее, чем на 8000 футов; Мамиссонский перевал проходит на высоте 9200 футов через травянистый хребет, соединяющий шифер с гранитным Адай-Хохом. Таковы естественные пути с севера в Грузию и Мингрелию. По первому из них давно проложена знаменитая Военно-Грузинская дорога, последний же был открыт для экспедиций в 1885 году. Эти свободные проходы настолько доступны, что не на горном хребте, а там, в Дарьяльском ущелье, где гранитная цепь рассечена до основания, Хозрой и Юстиниан проектировали построить вооружить крепость между цивилизованным старым светом и легендарными ордами Гога и Магога – северных варваров. Между этими перевалами есть еще около полдюжины проходов, ведущих от главной долины Куры к долине Арздона, притока Терека, часто посещаемых осетинами, которые, живя на двух склонах, в начале настоящего столетия способствовали России завладеть ключом к Закавказью.
Казбек и Эльбрус представляют собой вулканические трахитовые конусы, посаженные рядом с главной цепью, но более позднего, по сравнению с ней, происхождения. Е.Фавр приписывает их появление времени, предшествовавшему великому ледниковому периоду Кавказа, о чем достоверно и решительно свидетельствуют эрратические валуны, найденные в степи. Эльбрус сохранил правильные очертания типичного вулкана. Его характерная особенность та, что он оканчивается двумя сравнительно маленькими конусами, почти одинаковой высоты, разделенными впадиной в 1500 футов глубиной и на 17000 футов над уровнем моря. Каждый из этих конусов сохраняет черты кратера в виде подковообразного хребта с отверстием в одну и ту же сторону. Этот хребет заключает неглубокий, наполненный снегом бассейн. Лица, производившие наблюдения издали, включая в их число и Фавра, ошибочно предполагали, что глубокая впадина между вершинами есть жерло громадного кратера. Это предположение было опровергнуто нашими с Гровом восхождениями (Гров. «Ледяной Кавказ», 1875г.). Казбек обладает менее правильным очертанием, чем его великий соперник, и путешественника, который видит гору только с дороги, можно извинить, если он не узнает ее вулканического происхождения. С юга очертания Казбека несколько напоминают проломанный конус. Лерко, уроженец Пьемонта, взобравшийся на гору в 1887 году, прислал мне фотографию, снятую с вершины площадки, видимой с почтовой станции (около 14500 футов). Этот снимок показывает, что выступающие из снега утесы – не что иное, как изломанные массы лавы. Большое фирновое поле скрывает теперь северную сторону вершины. Будь построена какая-нибудь хижина между Давдоракским и Чахским ледниками, гора была бы безопаснее Монблана и подъем на нее не был бы так труден. По этой дороге мы спускались в 1868 году.
Подобные общие сведения, почерпнутые сначала из карт, книг и разбросанных наблюдений, суммируются и укладываются в памяти альпиниста в те яркие мгновения, которые он проводит на вершинах гор. Де Соссюр и Тиндаль для научных исследований принимали в расчет эти виды с птичьего полета. Я же не намерен говорить авторитетно о таких высоких материях. Но во всяком случае для наблюдателя от подобных экскурсий не может быть никакого вреда, раз он идет к ним без предвзятых теорий и без опасения за свою репутацию. Но я вполне убежден, что даже для людей, не знакомых с естественными науками, панорамы могут быть очень полезны для исправления недоразумений, возникающих благодаря неточно и неправильно очерченных картам. Поэтому я отваживаюсь предложить моим читателям взобраться вместе со мной на вершину от 15000 до 18000 футов и, отдыхая на одном из самых высоких хребтов Кавказа, изучить на просторе вид, подобный тому, какой развертывался перед моими глазами 28 лет тому назад с высот Казбека и Эльбруса и во время моих последующих путешествий с Тетнульда, Укю и Лайлы. Над головами раскинулось темно-синее небо; окружающие нас снега блестяще белы; уходящие вдаль вершины отливают золотом, а самые отдаленные хребты и тонкие ленты облаков на горизонте принимают янтарный оттенок, переходящий затем в бледно-розовый цвет зари. Светозарный, опаловый, прозрачный туман стелется над низинами, смягчая, но не затемняя их очертаний. На нашей вершине все тихо и спокойно, если не считать легких колеблющихся волн теплого воздуха, поднимающегося к нам из долин, отдаленного, неясного и внезапного рева лавины, свергнувшейся с замерзшей скалы в пучину ледников. Широкий голубой ландшафт, на протяжении 500 миль в диаметре, расстилающийся внизу, схвачен широким поясом снеговых вершин и впадает, подобно небесному своду с его Млечным Путем. Эти вершины не представляют из себя одной стены, как показано на картах, но скорее систему коротких хребтов, обыкновенно идущих по острому углу к направлению цепи и большей частью прямо на восток или запад. Мы можем различить две (иногда больше) главных цепи, явственно параллельных друг другу. Вершины закованы в ледяную броню, испещренную неглубокими бороздами и тонкими выемками, куда нависшие хребты бросают свой теневой покров на широкую снежную площадь. За бергшрундом, опоясывающим склоны гор, тяжелые массы безукоризненно чистого фирнового поля падают на ниже лежащие ледники. Где скалы оголены, там они представляют смелые и строгие очертания, характерные для кристаллических утесов. В Центральной группе вокруг Шхары, Коштан-Тау и Дых-Тау силы, каково бы ни было их происхождение, создавшие эту цепь, казалось, были очень напряжены: хребты здесь выше, склоны круче, ущелья глубже. Здесь видно мощь, расточительность природы, если можно так выразиться, картина напоминает Альпы Дофине. (Ледник Безинги представляет из себя геологический музей обломков кристаллических пород, упавших с соседних хребтов, одинаково странный для глаза и вредный для подошв тех, кто ходит по этому великолепному потоку).
Впадины между вершинами наполнены громадным количеством льда, бассейны которого тянутся параллельно хребтам на таком протяжении, какое может быть найдено в Альпах только у Юнг-фрау и Финстерааргорна. (Алечский ледник длиннее всех ледников Кавказа. Ледники Безинги и Карагом немногим уступают остальным Альпийским ледникам).
Из-под темных сводов ледников вырываются на свет божий вполне оформленные реки; наши взоры следят за ними: потоки разбрелись по всем сторонам – на север и юг, замедляя свое течение в широком поясе лесов или в травянистых ложбинах у подошвы снегов. Собрав свои притоки, они пробивают дорогу по глубоким ущельям и через целый лабиринт холмов ищут пути к далекой степи или к темной поверхности Черного моря.
Каков характер страны, через которую текут эти реки? Разберем его по частям, начиная с севера. Здесь, у подошвы середины центральной цепи, расстилаются широкие гладкие, покрытые травой равнины, служащие пастбищем для скота тюркских племен и осетин. Я говорю «равнины» потому, что это название подходит к плоскому очертанию местности, хотя ее хребты достигают 9000 и 10000 футов высоты. Они состоят из рыхлых кристаллических пород и действие атмосферы давно разрушило вершины, которые когда-то украшали их.
Далее поднимается разрушенная стена известняков, рассеченная до основания ущельями, по которым текут горные ручьи, и увенчанная обрывистыми зубцами высотой от 11000 до 12000 футов. (Те, кому знакома Савойя, найдут сходство, хотя здесь размеры больше, между устройством этих скал и теми, что находятся вокруг Монблана).
Затем опять идет широкая борозда – «продольная складка», как называют ее геологи, параллельная хребту, и затем поднимается последнее возвышение, пояс из низких известковых гор, на которых здесь и там среди волн букового леса, который кажется на большом расстоянии красноватым и синеватым, высятся белые утесы, сохраняя свой естественный цвет и блестя, как свежий снег. Еще далее расстилается Скифская степь – это не мертвая ломбардская плоскость, это большое пространство невысоких холмов, которые можно принять за горы нашей родины, перевитых блестящими лентами притоков Терека. На горизонте смело высятся, напоминая своими очертаниями Юганские горы, пять гор Пятигорска. Еще восточнее видна заключенная в круг песчаных гор равнина Владикавказа. Окружающие его горы заслуживают более тщательного исследования, так как могут заключать в себе значительные следы тех сил, которые действовали в ледниковый период.
Теперь обратим наши взоры к югу. Здесь так же, тотчас после снегов мы находим кристаллические породы, гладкие, покрытые травой высоты, разделенные неглубокими впадинами, которые составляют валы трех бассейнов доктора Родде. Эти бассейны, или «продольные складки» замыкаются на юге длинным высоким шиферным хребтом, который идет параллельно кристаллической цепи от окрестностей Сухума-Кале до Крестовой горы. За шиферным хребтом тянется нестройная масса юрских и меловых гор, геологические черты которых обозначены на прилагаемой карте. Их внешний край, отделенный на 30 или на 40 миль от снегов, отмечен известковым поясом, более низким и менее длинным, чем северный, который обрамляет ущелье Риона и достигает наибольшей высоты в вершинах Хвамли (6352 футов) и Накерала (4774 футов) близ Кутаиса. У подножия последней лежат угольные копи Тквибули, в последнее время соединенные железной дорогой с Кутаисом. На высоких плоскогорьях этого хребта расстилается один из роскошнейших буковых лесов вперемешку с дикорастущими азалиями, лаврами, миртами и рододендронами. Далее на запад по обоим сторонам ущелья Ингура этот хребет становится выше и заключает несколько маленьких ледников и вершин, обозначенных на пятиверстной карте именами Ходжолл (9906 футов) и Лараханис-чаби.
Какие мысли возникают в уме при виде подобного ландшафта? Для меня великие панорамы Кавказа и Альп служат подтверждением современного мнения, что сила, создавшая горы, была силой давления и сжатия. Кажется невероятным, что первоначальная неправильность поверхности, происшедшей таким образом, приняла форму громадного вала или насыпи с гладкими склонами. В строении гор мы замечаем ряд первоначально параллельных хребтов и борозд, поразительно изменившихся, вероятно, под влиянием продолжительного действия сил, подобных той, которая выдвинула цепь, но сих пор еще заметных. Но чем объясняются те большие щели, рассекающие кристаллические породы Центральной цепи до основания, как в верхнем Чераке, в Дарьяльском и Алагирском ущельях? Мы должны приписать их действию силы противоположной давлению, выдвинувшему цепь. Сжатие земной коры, которому геологи приписывают в настоящее время образование горных стран, могло естественно произвести такое напряжение. Другая теория, поддерживаемая слишком высокими авторитетами, чтобы осмелиться их оспаривать, стоит за то, что ущелья образовались порознь, благодаря воде, протекавшей по старым руслам, через медленно поднимавшийся хребет позднейшего поднятия. В обоих случаях внутренняя сила произвела только грубо обтесанные глыбы. Другие силы работали над созданием благородных форм, которые мы видим вокруг себя: зной и холод, дождь и потоки, век за веком рассекали горные хребты и избороздили их склоны. Лед, двигаясь по углублениям взад и вперед, отполировал и сгладил их стены, оставляя за собой громадные груды обломков, принесенных им с более высоких гор. За льдом следовала вода, стирая горные склоны, забивая дыры и наполняя их наносными слоями. (На умеренное действие льда лучше всего указывает контраст между верхним течением Ингура и Цхенис-Цхали, которые находятся вблизи друг от друга. Иста занимают неглубокие рытвины, напоминающие по форме букву И, а истоки Цхенис-Цхали текут по глубоким ущельям в 1000 и 2000 футов глубины, в форме латинской буквы. Причина этого ясна, если принять мнение профессора Гейма, мнение, на которое я в другом месте постарался обратить внимание геологов. Профессор Гейм говорит: «Обледенение равносильно относительному прекращению дальнейшего образования долин». В истоках Ингура, благодаря конфигурации горной цепи, ледники всегда были более обширны, чем в верховьях. Цхенис-Цхали в течение столетий защищали склоны от атмосферных действий, а холмы близ истоков Цхенис-Цхали подвергались этому действию). Эти деятели исполнили великую работу, но они были скульпторами, полировщиками и носильщиками, а не каменоломами, и их участие в труде даже как скульпторов, пожалуй, преувеличено. Как Микеланджело в совей колоссальной статуе Давида, они должны были сообразоваться с формой наличного материала. Погода и вода – острые орудия, а лед заменяет в природе стеклянную бумагу, и это средство довольно действенное. Но приписывать им первенствующее значение в образовании теперешней поверхности горных цепей, значит положительно преувеличивать. На ледниках наблюдатель может, мне кажется, составить себе некоторое представление о строении гор, если наблюдать то, что он видит во льду, как изменяется эта недостаточно гибкая масса под влиянием давления, напряжения и действия атмосферы. Самая поверхность льда и его водяные каналы окончательно оформляются под влиянием действия воды и атмосферы, но большое поднятие и впадин являются результатом других сил.
Позвольте нам теперь разложить на утесе старую пятиверстную карту и сравнить ее показания с самой природой. Что касается физических данных, то самое главное достоинство карты заключается в точном различии, сделанном между обнаженными и лесистыми участками. Ее явная неточность – в уменьшенном площади, занимаемой льдами и снегами. Я имел уже случай указать в прошлой главе, как много вреда причинило то обстоятельство, что географы приняли пятиверстную карту за наиболее полный физический обзор. Именно в отношении ледников недостатки этой карты были вреднее всего для тех лиц, которые дают публике точные понятия о Кавказе. Составители карты обращались с этими физическими явлениями удивительно небрежно, чтобы не сказать - с презрением. Может быть, им трудно было очертить или определить хотя бы приблизительно границы и протяжение снеговой области в главной цепи и потому игнорировали фирны и ледники в центре цепи. Но не было никакого основания указывать вымышленные снега, занимающие значительное пространство на некоторых из нижних параллельных цепей, например, на тех, что идут к югу от истоков Риона. Только в последнее время напечатание многих листов одноверстной карты заставило тех, кто мог ею пользоваться, убедиться, как неосновательны были показания, господствовавшие в научных кругах и как правы были мы, горные исследователи, опровергая эти мнения.
Теперь возможно дать точные цифры как всей площади, так и долины некоторых из самых больших Кавказских ледников. Нижеследующая таблица была вычислена с большой осторожностью Ривсом, членом картографического бюро при Королевском Географическом обществе, на основании новых листов одноверстной карты, любезно присланных мне покойным генералом Ждановым и его преемником, было сделано изменение длины по центру ледяного потока от высочайшей точки фирнового поля до конца.
|
Ледники
|
Площадь
|
Длина
|
|
Безинги
|
30,8 кв. миль
|
10,6 миль
|
|
Карагом
|
14,0 кв. миль
|
10,0 миль
|
|
Лекзыр
|
19,2 кв. миль
|
7,6 миль
|
|
Дыхсу
|
25,6 кв. миль
|
7,3 миль
|
|
Цаннер
|
21,3 кв. миль
|
6,6 миль
|
|
Твибер
|
21,4 кв. миль
|
6,6 миль
|
|
Ирик
|
8,7 кв. миль
|
6,6 миль
|
|
Шикильда
|
10,5 кв. миль
|
6,0 миль
|
При вычислении площади я проверил цифры профессора Гейма и нашел, что они вычислены по тому же способу, как и у Ривса. Маленькие скалы, образующие островки среди льда и составляющие части ледяного бассейна, включены в вычисление площади ледника.
Для сравнения я представляю результаты измерения восьми Альпийских ледников, причем цифры заимствованы из изданий федерального штаба и у профессора Гейма.
|
Ледники
|
Площадь
|
Длина
|
|
Алечский
|
49,8 кв. миль
|
15,5 миль
|
|
Унтераар
|
15,1 кв. миль
|
10,0 миль
|
|
|
16,0кв. миль
|
9,5 миль
|
|
Горнер
|
26,6 кв. миль
|
9,0 миль
|
|
Вишер
|
16,0 кв. миль
|
9,0 миль
|
|
Корбассиер
|
9,4 кв. миль
|
7,0 миль
|
|
Мортерач
|
9,3 кв. миль
|
6,0 миль
|
|
Цмутт
|
10,4 кв. миль
|
6,0 миль
|
Мы видим, что, исключив Алечский ледник, обязанный своей поразительной величиной соединению большого бассейна с длинным ложем (большие ледники не производят глубоких ущелий, но мелкие ложа образуют большие ледники), великие Кавказские ледяные потоки почти равны по своим размерам ледникам Пенинских и Бернских Альп. Предыдущие цифры, как бы то ни было, дают недостаточное понятие об объеме и величине ледяной области Кавказа. На северном склоне его, между истоками Кубани и Ардона, при начале каждой долины имеются хорошие ледники. Часто встречаются и отдельные первоклассные ледники (как мы определяем их в Альпах), в одной и той же долине, как например, в Башиль-су и Адыл-су. Насколько мне припоминается, один автор считает весь лед в последней долине за один ледник и, благодаря этому, признает его за самый обширный по объему на Кавказе. В некотором смысле это, пожалуй, справедливо, но способ классификации здесь не тот, какой принят в Альпах, и это может повести к недоразумениям.
Обратившись теперь к меньшим цепям, мы найдем, что ледники Лайлы также обширны. Хребет севернее Урухской долины богат ледниками (вся площадь снега и льда не меньше 31 кв. мили), а снежные поля Казбека и Гимрай-Хоха имеют очень большой объем (вся площадь 53 кв. мили). Самые низкие концы Кавказских ледников, естественно, выше Швейцарских, благодаря широте. Ледник Карагом на северном склоне достигает самой низкой точки на 5700 футах; на южной стороне ледник Чалаат и Лекзыр соединились несколько лет тому назад на высоте 5000 футов, а теперь оканчиваются от двух до четырехсот футов выше. Точка, до которой спускаются ледники, определяется гораздо более величиной фирнового поля и формой русла, нежели их местоположением; например, ледники Цаннер и Безинги на противоположных склонах цепи оба оканчиваются между 6800 и 7000 футами.
Предположение, что на Кавказе не более 46 кв. миль льда, может быть теперь окончательно оставлено. Слишком поспешно было бы точно определить, как велика площадь, покрытая льдом. Будем избегать ошибок, сделанных нашими предшественниками, благодаря поспешному обобщению, основанному на неточных сведениях. До тех пор, пока весь хребет не будет научно снят на карту, окончательное верное измерение не может быть сделано. Что же касается только Центрального Кавказа, то цифра от 626 до 650 кв. миль не далека от истины. Это не предположение, но результат точных вычислений из наиболее достоверных источников. (Ледники Швейцарии покрывают 710 кв. миль. Насколько мне известно, еще никто не вычислял точно весь объем льда на Альпах или даже по обеим сторонам Пенинской цепи. В группе Монблан лед занимает около 100 кв. миль).
От ледников мы естественно обращаемся к хребтам, осеняющим их. Хребты Центрального Кавказа гораздо круче Центральных Альпийских. Вся южная сторона Центральной группы представляет собой склоны такие же крутые, как восточная сторона Монте-Розы. Надо себе представить, как будто пропасти Макуньяги тянутся на 10 миль. Северная сторона почти так же крута, но менее высока. Возьмите наиболее крутой склон Брейтгорна, удвойте его высоту и продолжите его от Монте-Роза до Теодула и тогда вы будете иметь слабое понятие о той картине, какую видит альпинист с высот, поднимающихся по краям ледника Безинги. Ему кажется, что природа здесь употребила все усилия, чтобы создать горы с совершенно перпендикулярными формами. Затем он поднимается на соседний ледник Мижирги, совсем не помещенный на пятиверстной карте, и видит еще более глубокие и поражающие бездны. Голые скалы представляют собой скорее странную, чем красивую картину. Заледенелые гребни Кавказа обязаны своей притягательной силой и удивительному убранству снеговой драпировке, окутывающей их утесы. Во время беглого посещения Бернского Оберланда, вскоре после одного из моих путешествий по Кавказу, первое, что поразило меня – это сравнительная скудность Оберландских полей и ледников, висящих на высоких вершинах. Многое на Кавказе напоминает лучшие участки Альп, например, склон Юнг-фрау, обращенный к Венгерн-Альпе или Пельву над Черным ледником. Фотоснимки с ледников прекрасно иллюстрируют великолепные черты и особенности видов. Первая черта, привлекающая внимание в то время, как мы спускаемся с горных хребтов на юг, это удивительная зелень высочайших, не покрытых снегом склонов. Каждый отдельный кусок голой почвы между Кавказскими снежными полями представляет прекрасный летний сад. Морены у подошвы ледников быстро покрываются травой и цветами, которые позволяют им лучше выглядеть, как сказал один ирландский крестьянин, который прикрывал мхом пни незаконно срубленных деревьев из леса своего хозяина. Этот факт полезен так же для тех, кто изучает колебания ледников, потому что тотчас, как только лед начинает надвигаться, на его движение указывают целые вороха серого мусора, выбрасываемого ледником на травянистые берега. Близ подошвы ледника Лекзыр я заметил маленький островок растительности на скале, занимающей центр льда. Однако, очень возможно, что это была не обыкновенная морена у подошвы ледника, а кусок почв, захваченный и принесенный вниз лавиной. Я собирал цветущие растения на высоте, превышающей 13000 футов на Укю. На этой высоте стебли и листья очень малы, бутоны же обильны и очень ярких цветов. Доктор Родде описывает, как он нашел цветы на приблизительно такой же на высоте на Эльбрусе. Один из местных ученых мужей воспользовался случаем и отметил невероятный характер такого показания. (Мои маленькие образцы, к несчастью, выпали из записной книжки и потерялись). С критической точки зрения, немыслимо для цветов распускаться выше снежного уровня. В Альпах я нашел один такой цветущий экземпляр на конечной вершине и цветок адамелло выше 11000 футов, а горечавки и незабудки величиной с крошечное пятнышко, но необычайно яркого цвета на южном хребте Базодино (10500 футов). Вероятно, цветущие растения будут найдены на Кавказе еще в более высоких местах. Склоны выше ледника Лекзыр от 9000 до 10000 футов были зелены в июле, а трава оживлялась цветками маков, лютиков, горечавки, колокольчиков, незабудок, вероники и герани, оттененными темной листвой и большими бледно-желтыми бутонами кавказского рододендрона. Общий вид растительности роскошнее, чем в Альпах. Кавказский подснежник-великан, который у нас растет в садах, типичен для Кавказа. Там он больше, цветы его обильнее, а близ снегов менее ярки в окраске; часто преобладают белый и желтый цвета, то есть те, которыми на плоскости природа встречает весну. Насколько я заметил, тайнобрачных растений мало, мало тех прекрасных, немного захиревших лишаев и мхов, которые покрывают скалы высоких Альп. Эдельвейс еще не был найден на самом Кавказе, но я слышал, что доктор Родде нашел этот альпийский вид в армянских горах близ Карса. Горечавки встречаются в нескольких разновидностях, но их виды не одинаковы с альпийскими. В общем же флора имеет нечто родственное с альпийской. Один немецкий ботаник утверждает, что Альпы и Гималаи общих видов имеют больше, чем Альпы и Кавказ. Разницы между характером флоры на обоих склонах цепи, по крайней мере в более высокой области, не замечается. Широкое Армянское плоскогорье служит более действительным ботаническим барьером, чем высокая, но сравнительно узкая линия Кавказских снегов. По растительности лесистого пояса гораздо роскошнее не Азиатской, чем на европейской стороне. Альпинисты бывают обыкновенно слишком поздно, чтобы видеть флору во всем ее великолепии. После июля только около снеговой линии в обращенных к северу долинах или там, где поздно растаявшая лавина искусственным образом задержала весну, можно найти цветы в их лучшем виде. Ботаники в это время должны отыскать зеленое пятно, только что освободившееся из-под лавины, если хотят видеть первые горные цветы. В августе 1887 года примулы, растущие здесь в изобилии, уже почти отцвели. Прекрасный желтый шафран мы нашли только в Гориболо. Дикие желтые лилии встречались часто; я заметил несколько разновидностей диких роз; белая роза, чуть-чуть подернутая розовым оттенком, – самая обыкновенная из них. Земляника, малина и смородина растут в изобилии на южной стороне, особенно в долине Цхенис-Цхали. Сливы и груши чуть не падают прямо в рот путешественнику, когда он спускается по долине Кодора, и этот бассейн, а еще больше Цхенисцхальский представляют собой настоящее волшебство растительного мира.
С высоких пастбищ диких коз, со скрытых лугов, которых никогда не трогала коса, не травили стада, где год за годом зимние снега сменяются белоснежными цветами горного рододендрона, мы спускаемся в леса, высший предел которых лежит между 7200 и 8000 футами. Кавказские леса представляют растительность Центральной Европы во всем ее великолепии и разнообразии и вместе с растущими здесь цветами являются единственной по богатству и разнообразию флорой.
В недавно изданном томике швейцарский ботаник Левье с энтузиазмом художника и вместе с точностью специалиста описал леса южного Кавказа. Его данные естественно имеют большой вес, нежели мои слова, и я с удовольствием воспользуюсь любезным позволением Левье изложить на страницах моего издания его отчет о первой экскурсии, сделанной им в верхней области гор около Цхенис-Цхали. Хребет, на который поднимались путешественники, лежит к югу от Чомура (3400 футов) в долине Цхенис-Цхали на 24 мили ниже истоков этой реки.
«Тотчас же за выделанными полями идет пояс кустарников – рододендроны, душистый шиповник, орешник, яблоня, терновник, рябина; эта область, а равно и окрестности деревни покрыты тучами крестовника с розовато-белыми цветами. Вскоре начинается настоящий лес, лес лиственных деревьев, где ивы, грабы, осины и дубы перемешиваются с громадными буками, увенчанными белыми бородами мха. Появляется береза, которая с повышением местности постепенно уменьшается, становясь, наконец, только немного больше обыкновенного кустарника. Норманновские пихты встречаются сначала отдельными деревьями, затем, собираясь в сомкнутые группы, составляют преобладающий элемент в лесу, в котором растительность подлеска никогда вполне не исчезает».
Около 3000 футов выше Чомура путешественники вышли на прогалину, представляющую из себя нечто волшебное. «Это был сад, но сад богов. На широкой равнине, в амфитеатре, стенами которого были скалы и сосны, мириады аконитов, превышая ростом всадника, рассыпали свои белые и голубые цветы. Поднимаясь один над другим и художественно группируясь, как бы следуя руководству искусного садовника, они украшали горный склон. Масса других растений всевозможных видов боролась с ними за почву, пробиваясь между прямыми стеблями своих соперников и протягивая, насколько возможно, свои цветы к свету. Каждый в этом соревновании старался перерасти своего соседа и выставить напоказ самую яркую окраску цветов. Цветочный фейерверк напоминал искусственные пучки цветных звезд, брошенных в воздух во время какого-нибудь городского праздника. Густая масса зелени, состоявшая главным образом из больших листьев крестовника и альпийского щавеля, покрывала сторону поляны, пробиваясь между соснами и совершенно скрывая тропинку. Громадные метелки дымчато-синих колокольчиков поднимались из этого букета, а соперница аконитов скабиоза покачивала большие желтые цветы на высоте около 7-8 футов над землей. Немного далее расстилались белые цветы зонтичных, тонкие злаки лапчатки с синевато-зелеными листьями. В местах, где цветы достигали только наших колен, мы рвали пригоршнями голубые аквилегии с белыми середками, лютики различных видов и цветы астранции с розовыми звездочками, на которых наведены жилки изумрудно-зеленого цвета, - цветок, как бы предназначенный для украшения хорошеньких бумажек для писем или для любовных записок. Здесь встречались также виды нашего альпийского змеевика с большой метелкой и такого яркого малинового цвета, что даже наш слуга принялся собирать их и был очень обижен, когда мы ими пренебрегали. Раздвигая высокие стебли, мы открыли еще слой цветов, менее стремящихся к свету: незабудки, вороний глаз, орхидеи, герань и прочие. Совсем близко к земле почва была покрыта ковром из маленьких круглых листочков, прикрепленных к тонким стеблям, похожим на стебли папоротника Венерин волос; это были листочки любящей тень вероники, которая, подобно нашей фиалке, скромно цветет под большим зеленым зонтом. Я размышлял о том, как бы уложить мой громадный букет, когда мой спутник сверху позвал меня. Я вскарабкался по его следам и нашел его всего покрытого каплями росы, неистово пробирающимся между растениями, которые были выше его головы. Это был настоящий труд пионеров – очистить путь сквозь допотопную растительность, среди которой мы походили на заблудившихся лилипутов. Высокие скалистые стены, все еще остававшиеся в тени, были великолепны. Здесь царствовали камнеломки, валерианы, чаровницы, крестовники, папоротники и сочные мхи, наполненные водой, как губки. В воздухе (мы заглядывали наверх) крылатые плоды кленов, составляющих подлесок, казались букетами цветов – так ярко выделялась их окраска под зеленым куполом сосен. После первых восклицаний мы принялись за грабеж с молчаливой торопливостью, забывая о времени и о предстоящем пути. В конце концов мы должны были сойти вниз, рассортировать наши сокровища и положить в прессы то, что было возможно. Наши люди не торопились. Они были очень довольны этой короткой остановкой и покуривали трубки в тени сосен. Лошади щипали траву и, казалось, не меньше нас радовались, попав в это Эльдорадо с таким нежным кормом. Они топтали щавель и проделали широкие проходы среди аконитов, уничтожая без разбора простые и редкие виды, в то время как мы, сидя верхом на гнилых пнях, поспешно клали в бумагу наши образцы. Но время не ждало. Мы кончили тем, что бросили тут же на землю целую массу цветов в количестве, достаточном для убранства трех свадеб, и сели верхом на лошадей.
Тропинка улучшилась, и мы могли по крайней мере ботанизировать хоть глазами, не имея посеянной необходимости вести войну с ветвями. Но плоть немощна. Едва проехав двести шагов, мы снова соскочили, влекомые новыми чудесами.
Первым был исполинский колокольчик темно-синего цвета, как горечавка, – кавказское увеличение нашего европейского аналога; затем горечавка с лиловыми лепестками, покрытыми черными крапинками, потом растение, напоминающее девясил, ромашка в виде белого зонтика, поднявшаяся выше человеческого роста, и, наконец, еще раз великолепная желтая лилия, уже сорванная нами в Аджарии; луковицей этого растения мы запаслись. Надо заметить, что эти луковицы начинают служить предметом вывоза и достигают хорошей цены; нам говорили, что некоторые европейские собиратели выкапывали их целыми центнерами и отправляли в Англию. Но им не скоро удастся вывести этот вид, потому что он широко распространен по всему Кавказу и встречается на самых возвышенных лужайках, составляя их лучшее украшение.
- Вперед, синьоры! – Госта только что убил съедобную птицу, кажется, дрозда, и становился нетерпеливым. Наш маленький отряд снова марширует, пешеходы идут цепью один за другим, всадники сзади, твердо решившись наверстать потерянное время и противостоять очарованию макрофлоры.
С этих пор мы применяем к флоре исполинских размеров это название, которое не встречается в трактатах ботанической географии и о котором мы прочли только в некоторых отрывках из труда доктора Родде. (Тифлис, 1867 год, Левье; Париж, 1855 год, Фишбахер. Я упоминал об этом характере Кавказской флоры в моих записках, изданных в Отчетах Королевского Географического Общества: «Общий тип растительности более роскошный, чем в Альпах. Виды больше, цветы крупнее»).
Макрофлора, этот невозможный неологизм, заимствованный из двух языков, не будет терпим на равнине, но под сенью громадных сосен, на высоте 6000 футов, его можно допустить. Едучи, мы обменивались мнениями и намечали теории. Во-первых, нас поразил один факт. Известное число видов, уже встреченных нами где-то в другом месте, достигло гораздо больших размеров в прогалине, заросшей аконитами, чем на более низких уровнях, где они росли более или менее изолированно. Другие виды, в особенности самые большие, отсутствовали на низких уровнях, но поднимались вместе с нами за 6000 футов высоты. Это были, вероятно, определенные и нормальные виды микрофлоры, тогда как другие являлись случайными, нашедшими место занятым соперником от 6 до 10 футов вышиной, так что им грозила опасность совсем лишиться места и света, если бы они не выработали способности чрезмерно и неестественно вытягивать свои стебли. Эта борьба за существование превратила их в великанов поневоле. Это стремление, быть может, наблюдаемо и в нашей стране, но в меньшем размере. Гибкие, тянущиеся растения, каковыми являются осот, красный мак и другие травы, растущие между кустарниками наших лесов или между колосьями злаков, часто достигают высоты от 5 до 6 футов. Но в Европе эти случайные великаны тонки, стебли их лишены твердости, здесь же совсем наоборот. Например, можно вырвать растение 6 футов вышиной, которое обычно в долине не превышает полутора-двух с четвертью футов, и тем не менее, стебель, вырванный из земли, не погнется в вашей руке. Даже черешки листа часто бывают удивительно крепки; почковидные листья валерианы укреплены на очень длинных черенках, настолько крепких, что они могут служить зонтами, подобно Чумному корню Европы. Такое обилие и роскошь растительности не могли существовать без одного основного условия, заключающегося в плодовитой почве, удобренной с избытком естественным удобрением, и этому условию Кавказские леса великолепно удовлетворяют. Под живым лесом лежит лес мертвый, и не он один, а мертвые леса нескольких тысячелетий. Проходя по лесу, мы видим искрошившиеся гнилые пни, которые валятся и медленно закапываются, доставив жизнь бесчисленным большим и малым эпифитам, папоротникам, мхам, лишайникам и грибкам. Нечто аналогичное этому погребению мертвых деревьев происходит на горных лугах, где массы исполинских растений, оставленные на произвол судьбы и редко вытаптываемые стадами, падают в течение года и возвращают земле элементы для нового возрождения.
Однако, как бы ни была жирна почва, она только до известного предела может удлинить стебли василька, мака или тюльпана. Требуется нечто другое, чтобы объяснить эту удивительную высоту аконитов, цефеларий, мульгедий и кавказских крестовников, среди которых человек на лошади может играть в прятки, не нагибаясь, как среди колючих артимюков Ла-Платы. Эти гигантские размеры существуют не со вчерашнего дня и не одну тысячу лет; они являются завещанным наследием еще более раннего периода. Мы имеем здесь дело с пережитками гигантской флоры прошедших веков, из которых сохранились лишь некоторые характерные виды, благодаря исключительно благоприятным условиям почвы и климата. Эти старцы земли, если можно так выразиться, - настоящие туземцы и резко выделяются среди случайных незваных гостей, пробивающихся между ними.
Очень интересная тема для исследования представляет точное определение числа этих ветеранов и их взаимной связи, причем надо начинать это исследование с одного конца цепи до другого и отделяя существенные элементы макрофлоры от случайных».
Не так часто описывалась большая лесная ограда, тянущаяся по северному склону. Степь безлесна, исключая берега речек и окрестности деревень, но как только рельеф почвы начинает подниматься, как на ней появляются дикие фруктовые деревья, за которыми следуют густые рощи буков. Азалия и рододендрон – обыкновенный лиловый сорт – цветут в их тени. Летом рощи блестят миллионами золотых цветов, которые обыкновенный путешественник легко может принять за дикий подсолнечник, как это случилось со мной. В прежние времена эти леса были спорной землей и служили одним из главных убежищ горным племенам. Тюркские племена Черека, Чегема и Баксана владели дикими местами в арьергарде. Севернее их, по краю равнины, лежат казацкие станицы. По опушке бродят отряды разбойников, предводительствуемые «джигитами», или «храбрецами». Имя это сохранилось и до сих пор. И меня несколько благодарных молодцов тюркского племени приветствовали на главном хребте как джигита за то, что я освободил их от труда прокладывания ступенек в мягком снегу.
Передают следующие характерные слова Шамиля: «О! если бы я мог помазать леса Кавказа маслом и возлить мед на их грязь и ил за то, что они были лучшими защитниками его независимости!» Но и до борьбы с Россией эти леса служили барьером и народы тюркского племени и татары, жившие позади них, имели мало сношений с кабардинцами предгорий. Эти последние и вытеснили первых в горы. Тюркские горцы отличаются высоким ростом и крепким сложением, рост старшины в Безинги достигает по меньшей мере 6 футов 3 дюймов. Кабардинец сложен иначе: он стройнее, цвет кожи и волос темнее, взгляд у него острый и он несколько изнежен. Князьки Урусбия смешанной крови, а потому основанные на их внешности и манерах заключения могут привести к заблуждению. Леса простираются до верхнего конца известковых ущелий. Над ними лежат обнаженные кристаллические породы. Каждое бревно для построек в Безинги и Балкаре приходится тащить несколько часов. Пастухи разводят костры из ветвей и корней кавказского рододендрона и, вследствие этого, эта растение в некоторых местах почти исчезло.
Но тем не менее встречаются исключения среди обнаженных верхних долин севера. Главные воды Баксана и Уруха, Башильская долина, а также боковые долины Ардона заросли еловыми и сосновыми лесами. Ничто так не поражает в Центральном Кавказе, как внезапные переходы от лесов к совершенно обнаженным видам. Естественные причины, которые кроются в почве и климате, очень темны, а вмешательство человека и опустошение, производимое стадами, еще усложняют условия, которые приходится принимать в соображение. Я заметил, что кристаллические породы обыкновенно обнажены, тогда как гранитные и известковые одеты лесами. Шиферные породы густо заросли лесами на южном склоне, но совершенно обнажены в бассейне Ардона.
Надо отметить как достоинства, так и недостатки Кавказа. Нет в нем ни замечательных водопадов, ни озер, а есть только несколько горных озерец; не найдете вы здесь ни подгорных озер, как Комо, Гардо, Женевское и Люцернское, ни озерных групп, подобно тем, какие характерны для кристаллических областей Альп. (По данным доктора Рихтера, опубликованным в 1896 году, в Альпах восточнее Сплюгена не менее 2460 озер и болот). Водопады, на которые стоит посмотреть, не столь уж обыкновенны даже в Швейцарии. Я не стал бы придавать их отсутствию на Кавказе большого значения, ибо можно было бы прийти к заключению, что Кавказ подвергся сильному аллювиальному действию и что потоки имели время и достаточно сил пробить путь сквозь преграды. Очень возможно, что геологи найдут другие причины при рассмотрении положения и падения слоев.
Отсутствие озер – более серьезное обстоятельство, и оно должно быть выяснено теми, кто полагает, что бассейны озер выдолблены доисторическими ледниками. Для объяснения этого факта эти лица укажут два пути: или «что у Кавказа никогда не было ледяной эпохи», или же, «что его ледники выдолбили бассейны, которые теперь опорожнены или были размыты последующим действием воды». Очевидность, без сомнения, станет еще полнее, но уже собранные в достаточном количестве Абихом и Фавром факты свидетельствуют, что ледники Кавказа одно время достигали северных равнин и дальнейшие доказательства не заставляют себя ждать. Эрратические камни были найдены вблизи и за Владикавказом. Это дает нам право опровергнуть первый аргумент. С другой стороны, существующий бассейн может быть опорожнен или тем, что из него идет вода, или тем, что он будет наполнен твердыми осыпями. Можно действительно спорить о том, что бассейны озер существовали на Кавказе, но постепенно сгладились благодаря тому и другому процессам. Недавний путешественник по Сьерре-Неваде и Северной Америке Мюр очень ясно описал исчезновение озера при таких условиях, происходившее на его глазах, вместе с которым недавно отступили ледники. Я не верю, по причинам, изложенным мной в другом месте («Заметки об умеренной деятельности ледников», том 10, стр. 779), в выдалбливание скалистых бассейнов движением льда. Но что ледники очищают водоемы и оставляют их пустыми - очевидно, я думаю, для всякого наблюдательного путешественника по горам. Я не сомневаюсь, что ледники охраняют бассейны, образованные другими силами и с исчезновением льда эти бассейны медленно высыхают и сглаживаются. Отсутствие на Кавказе впадин, наполненных водой, не есть, по-моему, доказательство в пользу мнения о ледниковом происхождении горных озер. Оно только доказывает, что период в течение которого ледники немногим превосходили их настоящие размеры, был на Кавказе более длинным периодом, чем в Альпах.
Движение Кавказских и Альпийских ледников за последние годы было в общем одинаково. В 1868 году Кавказские ледники отступали. Около 1875 года замечается обратное явление, а в 1887-89 годах многие ледники слегка подвигались вперед. Большие ледники, густо покрытые снегом вершины и хребты, вьющаяся растительность – все это вместе приводит к заключению, что Западный Кавказ имеет сырой климат. Они указывают также на тот факт, что сухое время года непродолжительно. Общий вид здешней флоры более напоминает Доломиты в Альпах или Венецианские Альпы (я не говорю о сходстве видов). Сильные дожди и снега выпадают весной и зимой в Корсиканских или Приморских Альпах, но там существуют пояса искусственного орошения; вы встретите сравнительно малое количество цветов, причина этого ясна – она заключается в продолжительной летней засухе. Данные метеорологических наблюдений в Ставрополье, Владикавказе и на Кавказских Минеральных Водах на севере цепи, и в Батуме, Кутаисе, Сухуме, Поти, Гори и Тифлисе на юге подтверждают это заключение. Наблюдений в Они или Бечо и Балкаре, помещающихся в центре цепи, до сих пор слишком недостаточно. Карта дождей Реклю требует поправок на основании наблюдений русских метеорологических станций. Наибольшие осадки, иногда превышающие 100 дюймов, ежегодно замечаются там, где морские ветры ударяются о горы, близ Батума и Кутаиса. Они немного меньше у Сухума, количество их всех больше и больше уменьшается на западе к Керчи. В общем, чем дальше к востоку вдоль перешейка, тем суше. На первый взгляд, покажется странным исключением, что осадки во Владикавказе (32 дюйма) далеко превышают те, что выпадают на Кавказских Минеральных Водах (18 дюймов). Тем не менее, это вполне объясняется тем фактом, что Эльбрус, действуя как громадный холодильник, притягивает к себе и осаждает облака, которые легко проносятся сквозь Мамиссонскую впадину.
В общем климат западного Кавказа более влажен и менее тепел, чем климат западных Пиреней. Дождевые осадки в Кутаисе почти вдвое превышают осадки в По и почти одинаковы с осадками в Толмеццо на Адриатическом море, средняя годовая температура немного выше, чем в По. Климат Тифлиса менее сух, но несколько жарче, чем в Мадриде. Северные равнины цепи, в которых зимой гораздо холоднее, нежели в горных долинах, отличаются большими крайностями в температуре, чем Швейцарские низменности. Лето наступает в мае, но июнь и июль часто бывают самыми дождливыми месяцами. Сырость климата летом представляет большую опасность для горного исследователя и в одно и то же время очарование и огорчение для путешественника. Когда в хорошую погоду дует западный ветер, тучи и ливни каждый день после полудня наносятся с Черного моря. Исследователи рискуют быть застигнутыми туманом, что представляет большую опасность на обширных снеговых полях, а снег на покатых откосах находится в очень ненадежном состоянии.
Вероятно, читатели ожидают цифр, которые определят высоту снеговой лини на Кавказе. Натурфилософы в последнее время говорят неуважительно о морском уровне. Я уже слышал предположение экс-президента Географического Общества, что уровень этот может измениться на 500 футов, и мне сказали, что это очень умеренный расчет. Поэтому меня извинят, если я скажу правду об этом старом отвлеченном понятии, которое называют «снеговой линией». Цифра, определяющая снеговую линию для пространной цепи, может служить полезной средней величиной, но во многих местах должна быть неточна. Поэтому-то невозможно дать для Кавказа предел, который был бы хотя приблизительно точен по отношению ко всей цепи и к ее обоим склонам. Цепь тянется более, чем на 5 градусов широты, сверх того ее дожди по крайней мере вчетверо обильнее в Черноморской части, чем в Каспийской. Естественно, что на одном конце снег лежит постоянно на высоте около 9000 футов, а на другом – около 12000 футов. В Центральной части цепи ниже 9500 футов не найдется ничего подобного непрерывному снежному слою, кроме участков, обязанных своим происхождением лавинам; на северном же склоне, где снега выпадает меньше, а черные скалистые склоны, обращенные на юг, подвержены действию солнечной теплоты, которая доходит в степи до температуры выше 90 градусов по Фаренгейту в тени, снеговой предел достигает в некоторых местах 11000 футов. Для снеговой линии Центральной цепи 10000 футов могут быть взяты за подходящую цифру. Но, как я уже говорил раньше, этот предел должен быть изображен зигзагообразной линией, идущей вверх и вниз, положение которой находится в зависимости от места, почвы или близости больших ледников. Но опровергнем раз навсегда часто повторяющееся утверждение, что доктор Родде определил снеговую линию у истоков Риона в 8400 футов. Фактически он писал, что в сентябре он нашел клочки свежевыпавшего снега на этой высоте. Вот каким образом создаются переписчиками ошибки от неточного понимания прочитанного. (Приводимые цифры взяты из новой съемки, во многих случаях разнящейся от пятиверстной карты).
В другом месте я дал перечень вершин и проходов. Здесь уже будет достаточно упомянуть о наиболее выдающихся. До 1870 года русские топографы тригонометрически определили только немногие снеговые вершины, те, что были особенно заметны с северной степи6 Эльбрус – 18470 ф., Коштан-Тау – 16800 ф., Дых-Тау – 17054 ф., Адай-Хох – 15244 ф., Гимарай-Хох – 15672 ф., Казбек – 16546 ф. Между Марухским и Мамиссонским перевалами на пятиверстной карте не показано ни одной вершины на водоразделе. На долю новой съемки выпадала задача найти цифры для Донгуз-Оруна – 14605 ф., Ужбы – северная вершина 15400 ф., южная – 15409 ф., Тихтенген – 15127 ф., Гестолы – 15932 ф., Тетнульда – 15918 ф., Джанги – 16569 ф., Шхары – 17038 ф.и для множества других вершин между 15000 и 18000 футов высоты. На пространстве 10 кв. миль в Центральном Кавказе найдено не менее 20 различных вершин, превышающих 14000 футов высоты. Для орографов и картографов значение высоты Шхары долго оставалось неизвестным. Эта благородная гора – Монте-Роза Кавказа. Видимая с южных равнин и даже с берега моря, она, подобно своей Альпийской сопернице, пятиглава. Она имеет свой ледник Безинги.
Я ответственен в ошибочном отождествлении в 1868 году Шхары с Коштан-Тау на пятиверстной карте, названной теперь Дых-Тау. 27 лет назад, когда я снимал вид с Штулувцека, мы видели две горы там, где была помечена только одна. Здесь предстала перед нами дилемма. Шхара с этой стороны казалась гораздо величественней, и мы назвали ее Коштан-Тау, тогда как вершина, измеренная под этим именем, названа нами «неизвестной вершиной». Следовательно, изучающим литературу по Кавказу, нужно помнить, что Коштан-Тау не только в моем «Центральном Кавказе», но также в книге Грова и в первых статьях Донта всегда есть Шхара.
В дополнение к Шхаре мы нашли и взобрались (а съемщики уже измерили) еще на три больших вершины на настоящем водоразделе и на одну несколько отступающую от него на юг, ближе к Сванетии. Это широкая Джанга – преувеличенный гребень, в форме седла Котын-тау, конус – Гестола и белая пирамида – Тетнульд. Все эти горы достигают 15900-1700 футов высот, то есть выше Монблана. С другой северной стороны ущелья, наполненного ледниками Безинги и Дыхсу, хребет Дых-Тау – Коштан-Тау высится в форме подковы, заключая в себе по крайней мере пять вершин, превышающих 15000 футов в высоту. Затем, вслед за Центральной группой на главной цепи к западу высится Тихтенген, доминирующий над истоками Гара-ауза, затем – вершины, теснящиеся вокруг Маттернгорна Кавказа – башен-близнецов Ужбы, которая поднимается менее чем на милю южнее водораздела до высоты 15400 футов, и широкая масса Донгуз-Оруна. Далее на восток идет главнейшая группа ледников на водоразделе, это группа Адай-Хоха, названная так, может быть, по высшей точке этой группы (впрочем, слишком произвольно). Она состоит из полудюжины или более вершин, почти достигающих высоты 15000 футов, которые подобно горам Оберланда теснятся вокруг фирновых полей двух больших ледников Карагома и Цея, которые оба спускаются на северную сторону. Восточнее Мамиссона наиболее важные вершины находятся в цепи, продолжающей линию водораздела, хотя она и перестала исполнять свое назначение. Тепли (14510 футов) отделяется от Гимрай-Хоха и Казбека удобной верховой тропинкой, но легко может быть отнесена к той же группе.
Проходы в главной цепи Центрального Кавказа, которыми пользуются туземцы, многочисленны. Западнее Мамиссона существуют только ледниковые перевалы, тогда как восточнее и лошади могут пересекать хребет во многих местах. Некоторые из ледниковых перевалов являются известными путями для прогона скота, а иногда даже при благоприятных условиях доступны и вьючным животным; другими же пользуются только охотники и беглецы. Наиболее посещаемы перевалы, считая с запада на восток, это: Чиперский – 10717 ф., Донгуз-Орун – 10493 ф., перевал Бечо (или Гульский) – 11474 ф., Твиберский – 11764 ф., Караульские переходы – 11679 и 11270 ф., Гурдзиевцек – 10976 ф. Между Мамиссоном и Крестовой горой проход Бах-Фандак в 9569 ф., последний употребляется, по-видимому, больше других. Учитель г. Ган сообщил, что перевал Роки в 9814 ф., служащий немного восточнее, был выбран и намечен как будущий путь, по которому пройдет давно проектируемая Кавказская железная дорога. Оба эти прохода ведут из бассейна Лиахвы в бассейн Ардона.
