Герои и труженики геодезических маршрутов
Около двух десятков лет автор проработал в полярных и таежных экспедициях, отрядах, партиях, занимаясь топографическими и геодезическими работами.
С неимоверными трудностями создавалась топографическая карта страны. Исхожены и измерены первопроходцами топкие болота Тюменской области, суровые таежные дебри Сибири, необозримые тундровые просторы Крайнего Севера.
Много пройдено таежных троп автором в 60-х годах. Тогда в экспедициях было мало вертолетного транспорта и успех работы зависел от вьючных лошадей и конюха, каравана оленей и каюра, иногда собачьей упряжки. Но чаще всего топографы, облепленные мошкой и комарами, с тяжеленными рюкзаками, теодолитами, нивелирами, рейками брели пешком, а вечером у костра подводили итоги всех дневных измерений, записывали характеристики обследуемой местности. Вместе с необходимыми для составления карт наблюдениями автор стал вести дневник, в котором поначалу отмечал лишь поражавшие воображение неожиданные встречи с таежным зверем, а затем — и человеческие судьбы.
Многое из того, что описывает автор, может показаться выдумкой. Но, несмотря на кажущуюся неправдоподобность, все рассказы документальны. И что интересно, больше поражают даже не экзотические моменты, такие как встречи с медведями, удивительные обычаи и поверья местных жителей, а сложные, непредсказуемые, замысловато переплетающиеся человеческие судьбы. Казалось бы невероятно, двое геодезистов, оставшиеся без продуктов и даже без компаса, в течение четырех месяцев не просто выходят из тайги, но и выполняют свою работу. А в избе, в которую они наконец попадают, в этот момент собрались их друзья, чтобы помянуть, как они считали, погибших товарищей.
Хотя книга и состоит из отдельных рассказов, многие герои кочуют в ней из одной истории в другую. Таков, например, проводник Егорыч, не раз спасавший автору жизнь и находивший выходы из казалось бы безвыходных ситуаций. Старик большую часть своей жизни проработал проводником. Его глубокое знание тайги, ее тайн и особенностей, повадок животных не может не восхищать. Ни смерть любимой жены, ни десятки лет работы вдали от людей не изменили доброе сердце Егорыча. Человека, видевшего на своем пути столько горя, трудностей и невзгод, казалось бы трудно чем-то вывести из себя. Но я видел слезы на его глазах, когда гибла лошадь или собака. Кстати, отношение к животным в тайге особое. Они — не просто верные друзья и помощники. От собак, лошадей, оленей нередко зависит жизнь топографов. Не случайно, попав в ловушку, автор радуется, что произошло это с ним, а не с лошадью.
Герои рассказов не романтизированы, ведь в геодезической партии или экспедиции, как и всюду, люди встречаются разные: мужественные и трусливые, щедрые и скупые, отчаянные и осторожные. Но здесь, где круглые сутки на виду друг у друга, где нечеловеческие нагрузки и жизнь постоянно ставит перед выбором, люди узнаются быстрее и лучше. Не всегда работа геодезистов так разнообразна и полна приключений, как может показаться, порой она монотонна и нудна — и это тоже испытание. Поэтому, думаю, читатель не обидится на то, что автор как бы спрессовал некоторые события во времени, не изменив сути происходящего.
Путешествуя по звериным тропам и заболоченной тундре, переправляясь через затерявшиеся в горных кручах и лесных чащобах ручьи и реки, топографы нередко встречаются с местными жителями. Мужество, доброта, щедрость, удивительная интуиция, смекалка и сноровка и, конечно же, неизменное гостеприимство — вот черты, присущие коренному населению Сибири, с которым довелось познакомиться автору.
Жизнь в экстремальных условиях, как бы необычна и экзотична для большинства читателей ни была, все же остается жизнью с ее неповторимостью и разнообразием. Поэтому автор не концентрирует свое внимание только лишь на тяготах и лишениях, а описывает самые разные случаи — трагические и смешные, героические и просто любопытные.
Как и многие бывалые первопроходцы, автор, путешествуя, не расставался с фотоаппаратом. Поэтому многое увиденное в этом калейдоскопе таежных встреч запечатлено на фотографиях.
Некоторые из рассказов были опубликованы в красноярском альманахе «Енисей», в «Уральском следопыте» и сибирских газетах.
Опасности таежных троп
Нашему отряду из пяти человек предстояло обследовать тайгу в Иркутской области, начиная от поселка Тымбыр и далее на юг. Автомашина от железнодорожной станции Тайшет долгое время пробиралась по ухабистым лесным дорогам, часами буксовала и в конце концов так застряла, что только трактор смог ее вытащить из непролазной грязи. Машину отправили обратно в Тайшет, а мы, сопровождая наше снаряжение, на тракторных санях прибыли в Тымбыр. Сюда нам должны были пригнать лошадей, чтобы, навьючив их, мы смогли отправиться по заданному маршруту в таежную глубь выполнять топографические и геодезические измерения.
Подробной карты обследуемого региона не существовало, а старые были схематические. Предстояло составить новую точную карту. Для этого с самолета была сфотографирована вся местность, и мы получили такие аэрофотоснимки, на которых запечатлелось сплошное серое покрывало лесных массивов этой бескрайней и безлюдной тайги. Теперь нужно отдешифрировать эти аэрофотоснимки, т.е. нанести на них все особенности местности. Ведь с самолета под кронами деревьев не видно, где начинаются ручьи, родники. Особенно трудно точно нанести таежные тропы. Наша задача - через каждые два-три километра по маршруту давать характеристику леса, в которую входят: порода и высота деревьев, их диаметр, среднее расстояние между ними. Так же подробно описываются реки, особенно в местах пересечения с тропами,— ширина, глубина, скорость течения и характеристика дна.
При составлении новой карты у топографов нередко появляются затруднения в присвоении названий ручьям, родникам, урочищам, особенно в необжитых районах. Поэтому мы всегда пользуемся услугами охотников, рыбаков, берем в экспедиционные отряды проводников, которые помогают создавать карту. В Тымбыре нашелся такой бывалый охотник Дмитрий Жуков. У него мы и остановились в доме на окраине поселка. Тымбыр — это маленькая, в два десятка домов, деревня. Коренное население - татары, обосновавшиеся здесь около ста лет назад. Как нам рассказали старейшие жители села, название Тымбыр произошло от сочетания слов «одна копейка». Одолела нищета одного татарина, жившего под Казанью, и ушел он в Сибирь искать счастья. А имел в наличии всего одну копейку. Добрался до Тайшета и долго скитался по тайге. Облюбовал хорошую поляну на берегу небольшой реки, построил избушку, обработал землю, обжился, стал охотиться, рыбачить, выращивать овощи. Через несколько лет вернулся в родные места, рассказал о своем житье-бытье и возвратился в сибирские края, но уже не один, а с несколькими семьями. Так зародилось в далекой сибирской тайге это село с татарским названием.
Люди здесь очень доброжелательные, помогли нам насушить сухари и заготовить другие продукты для долгого хранения, ведь поход был рассчитан на четыре месяца. На каждую лошадь предстояло навьючить по 150 кг груза палаточного снаряжения, продуктов, инструментов и различных геодезических приборов. На 28 мая был назначен выход в тайгу. Накануне я решил проработать подробный маршрут движения нашего каравана с проводником Дмитрием Жуковым. Но как только он узнал, что мы идем в сторону реки Изан по старой тропе, категорически отказался работать в нашей экспедиции. Много усилий я потратил на уговоры пойти с нами хотя бы на один месяц, но бесполезно.
Дмитрий объяснил мне, что тропа у них называется Смертной и что уже несколько десятков лет по ней никто не ходил. Вот что он мне рассказал.
Поселились на реке Изан золотоискатели. Стали добывать золото, вербовали на летний период местных крестьян, которые возвращались домой с маленьким узелком заработанного драгоценного металла и быстро богатели. Молва об этом облетела всю округу. И стали наниматься к золотоискателям уже не одиночки, а группами по нескольку человек. Но мало кому удавалось возвратиться с реки Изан. На тропе была засада. Незнакомцы убивали золотодобытчиков, забирая заработанное.
Давно прекратил свое существование прииск на Изане, но с тех пор никто не бывал в тех краях. Люди, напуганные дерзкими разбойниками, и теперь боятся появляться на смертной тропе.
Жуков долго отговаривал нас идти в те места, приводил примеры коварности изанской тайги. Но у нас другого пути не было — нужно нанести на карту реку Изан, избушки, если они там сохранились, все тропы, по которым можно продвигаться.
Дмитрий дал нам много полезных советов, а главное, подарил свою лучшую собаку-медвежатницу по кличке Тайга.
Рано утром, навьючив лошадей, мы двинулись на Изан. Тропа оказалась на редкость хорошей, мы быстро продвигались. Я шел впереди с компасом-буссолью, точно ориентируясь и нанося все изгибы смертной тропы на аэрофотоснимок. Погода была солнечная. Настроение у всех хорошее. В первый день намечали пройти по тропе двадцать километров. Основные топографические работы планировались на последующие дни. Мне предстояло выполнить измерения с помощью теодолита на некоторых вершинах гор вдоль реки Изан. На спуске к безымянному ручью тропа оказалась заваленной упавшими огромными деревьями, затесы на них указывали обход. Я махнул Егорычу, который вел первую тяжело навьюченную лошадь и собаку на поводке, чтобы она не вернулась обратно в деревню, а сам устремился к ручью измерить и описать его. Споткнувшись, я с шумом провалился в огромную глубокую яму. Мой крик остановил караван. Это была ловушка глубиной четыре метра, хорошо замаскированная и, очевидно, рассчитанная на тех золотодобытчиков, про которых рассказывал Дмитрий. Егорыч долго возмущался варварскими проделками, осматривая хитроумное сооружение. На дне ямы было множество истлевших тряпок, костей.
Среди них - три деревянные и одна серебряная ложки, несколько железных колец, остатки седла и прочая рухлядь. Падение мое оказалось удачным, ведь если бы это произошло с лошадьми, то последствия были бы печальнее. У ручья мы пообедали, покормили лошадей и двинулись дальше. С этого момента мы спустили Тайгу с поводка.
Предупредительный лай собаки остановил нас. Мы с Александром Квашниным — это наш самый опытный и самый сильный работник — устремились вперед, вооружившись пистолетом и двухствольным ружьем. Лай был не напористым, это нас успокаивало. На тропе мы увидели самострел, на него-то и лаяла Тайга, предупреждая нас об опасности. Самострел многие годы кого-то поджидал, так и сгнил, не выстрелив. Изготовлен он из одноствольного ружья шестнадцатого калибра. К спусковой рукоятке привязана сплетенная из светлых волос тонкая веревка, которая натянута в пятидесяти сантиметрах над землей. Задевший за шнур человек расстреливался в упор.
Мне приходилось и раньше встречать самострелы, но те были рассчитаны на зверя, а этот прицелен в человека…
День приближался к концу. Нужно подобрать хорошее место для ночлега. Главное условие, чтобы рядом была хорошая трава — корм для лошадей, и, конечно, недалеко от ручья. У топографов такая работа, что почти каждый раз ночлег на новом месте. Днем — измерения с помощью теодолита, нивелира, а вечером надо все просчитать, сделать абрисные зарисовки, наметить маршрут на следующий день.
Впереди показались просветы, судя по аэрофотоснимку, там должна быть большая поляна.
Вдруг громкогласный воющий лай собаки остановил нас. Лошади встали, захрапев. Их нервное поведение настораживало. Душераздирающий визг Тайги и звериный рев нарушили таежную тишину. Егорыч удерживал и успокаивал лошадей, которые готовы были бежать назад. Такой страх лошади испытывают, только чуя рядом медведя. Мы вчетвером бросились на спасение нашей собаки. Огромный бурый медведь и наша белая Тайга, оскалив пасти, с жутким ревом и визгом вертелись на ярко-зеленой поляне. Выстрел из ружья остановил неравный поединок. Медведь мигом оказался в лесных зарослях. Скулила на всю тайгу наша раненая собака. Из белоснежной она превратилась в красную. Задняя нога волочилась. Лошади наши встали, как вкопанные, к поляне не идут, хотя медведь уже скрылся.
Через мгновение мы увидели двух маленьких медвежат на высоком дереве. Вначале они притаились, затем начали спускаться вниз. А когда осталось до земли метра три-четыре, один из них спрыгнул и помчался в сторону убежавшей медведицы. Лежавшая без сил Тайга молниеносно вскочила и, огромными прыжками настигнув медвежонка, перегрызла ему горло. Второй медвежонок после этого снова оказался на верху дерева. Где-то не очень далеко в густых зарослях временами ревом давала знать о себе медведица. Мы успокоили Тайгу, привязали на поводок. Медленно сполз второй медвежонок и, спрыгнув, буреньким колобком мгновенно удалился к матери.
Вечерело. У ближайшего ручья мы установили палатки. Но отдых не состоялся. Как только стемнело, медведица приблизилась к лагерю. Собака первая почувствовала ее и начала лаять. Лошади с испуганным храпом сбивались к самому костру, лезли в огонь. Ночная гостья ревела совсем рядом, взрывая темную тишину. Мы пытались выстрелами отпугнуть ее. Нам так и не удалось развернуть спальные мешки. Рано утром решили уйти с этого проклятого места.
В обед расположились уже в десятке километров от ночного лагеря, чтобы отдохнуть и накормить лошадей. Невидимое присутствие хозяйки тайги не давало нам покоя. Опять лаяла собака, стояли у костра настороженные лошади и даже не щипали траву, хотя были очень голодны.
Уставшие, мы решили изменить маршрут, уйти со смертной тропы и по реке Изан направиться к реке Бирюсе. Целую неделю преследовала нас медведица. Собака постепенно залечивала раны, выискивала какие-то травы, жевала их и зализывала кровяные болячки.
Лошади в пути часто спотыкались, падали. Такой усталости я и мои спутники давно не испытывали. И тогда мы приняли решение уйти на другую сторону реки Бирюсы, хотя работы там были запланированы на сентябрь.
Рано утром переправились через Бирюсу. Река в этих местах широкая. Целый день, установив теодолит с большим увеличением, мы наблюдали сквозь деревья, как на противоположный берег несколько раз выходила медведица с медвежонком. Но след в воде терялся. Это нас и спасло.
Маршрут – это испытание мужества
— Одного рабочего не будет. Заболел, - доложил мне перед самым выходом в тайгу Егорыч.
Это было полной неожиданностью. Найти замену в каких-то два-три часа в маленьком поселке практически невозможно. Надо что-то предпринимать. Но что? На всякий случай я распорядился поискать замену среди местных жителей, хотя на успех не надеялся. А сам тем временем размышлял, как перераспределить нагрузку среди оставшихся. Но как ни крути, задача эта не решалась. Лишних людей в тайгу не берут. Нагрузка на каждого ложится максимальная, на пределе человеческих сил и возможностей. И отсутствие в таком случае одного рабочего — катастрофа. Каждый лишний килограмм в рюкзаке под вечер кажется пудом. В общем, спасти нас могло только чудо, и оно случилось.
Ко мне подошел паренек и подал трудовую книжку. Инструктировать уже не было времени, как не было его и на медицинский осмотр. Я наскоро рассказал пареньку всю сложность нашей работы и, кажется, ничего не утаил. Ему предстояло не просто идти, а переносить грузы. Тайга, валежник, буруны. Евгений Ивановский в ответ только кивал головой, дескать на все согласен.
В первые три дня работа была легкой, продвигались медленно, поочередно прорубая тропу для каравана тяжело навьюченных лошадей.
Новичок с этими обязанностями вполне справлялся. Вечерами, когда после переходов начинали готовить ужин, Евгению стоило только присесть, он сразу засыпал мертвым сном.
Чувствуя неподготовленность к нашей работе, мы старались оставлять Женю с лошадьми, а сами вместе с Егорычем уходили в горы. Иногда, не закончив работу, оставались ночевать, а возвратившись, были очень довольны дежурством нашего юноши. Евгений приспособился ловить хариуса. Перегородил большими валунами ручей, а в промежутке установил две сплетенные им самим морды. Приспособление казалось очень несерьезным, но Женя каждое утро вытаскивал из плетенок по ведру рыбы, зажаривал и давал нам ее с собой.
В один из многодневных походов мы взяли Женю. Переход выдался на редкость трудным. Шли по карагатнику — колючему кустарнику, среди болотистой местности, по непроходимой тайге. Я внимательно присматривался к новичку. Особенно трудно давались ему спуски со скал и подъемы по россыпям. Но Женя никогда не жаловался. Больше того, он отказывался от какой-либо помощи. Это и расположило к нему товарищей. Меня поражала только какая-то необыкновенная бледность его лица, она заметно усилилась во время перехода. Тягун-гора изматывала наши силы. Потом обливались лица, рюкзаки прилипали к взмокшим спинам. Я оглянулся, чтобы окинуть взглядом проделанный путь. Вереницу замыкал Женя. Способ его передвижения был очень странным. Я смахнул застилавший глаза пот. Нет, я не ошибся: паренек полз на четвереньках. Увидев, что я наблюдаю, он оттолкнулся руками, некоторое время с трудом держал равновесие, затем начал подниматься. Взобравшись, уселись отдыхать. Ни кровинки не было на поблекшем, осунувшемся лице замыкающего. Оно сплошь покрылось крупными каплями пота, словно каждая пора плакала. Светло-голубые, почти прозрачные глаза наполнились слезной пеленой. Мне стало жалко парня.
— И зачем такие нежные маменькины существа прутся в тайгу? — возмущался Андрей.
— Ничего, пройдет. Просто не приходилось ходить на такие горки, — стараясь улыбнуться, говорил Женя.
Теперь я вел отряд медленно, ругая себя за смену дежурных.
— С такими работничками и на трусы не заработаешь, — заворчал было опять Андрей, но здесь же наш «скоростник» получил отпор остальных товарищей.
После этого похода Егорыч стал нашим спутником-скалолазом, а Женя — обреченным дежурным.
На другой день мы разбили лагерь и отправились исследовать местность. У палаток оставили дежурить Ивановского. Долго бродили по тайге и вернулись только на третьи сутки. Нас поразила необычная тишина в лагере. Вдруг в стороне раздался приглушенный стон. Под поваленным бурей сухостойным деревом лежал Евгений.
Мы бросились спасать товарища. Когда его вытащили, стали тщательно ощупывать, нет ли переломов. Каково же было мое удивление, когда вместо правой ступни я увидел протез. Развязали бинт. Из содранных мозолей и оголенной кости сочилась кровь. Бред пострадавшего не унимался «Буду с вами ходить, я научусь, я буду…» Мы промыли марганцовкой ногу, засыпали стрептоцидом и уложили парня спать. А сами, словно не веря своим глазам, снова и снова ощупывали отстегнутую окровавленную искусственную ступню. Ночью Женя пришел в сознание.
Оказывается, ноги он лишился еще в детстве. Ампутировали во время эвакуации из Ленинграда. Мальчишкой он прочел книгу Б. Полевого «Повесть о настоящем человеке». Он так же, как А. Мересьев, тренировался, научился быстро бегать, прыгать. В этом мы убедились во время переходов, когда он с грузом перепрыгивал с камня на камень.
В тайгу Евгений отправился не только для того, чтобы испытать свою волю и мужество, но и лучше узнать о профессии отца, погибшего на фронте. Отец был геодезистом.
С большим сожалением мы расстались с Евгением Ивановским. И всегда, когда казалось, что от усталости ты не сделаешь и шага, когда очень хотелось поворчать и посетовать на трудности, я вспоминал нашего отважного Женю, и силы возвращались ко мне.
Таежные люди
Над тайгой, едва не задевая за вершины кедров, тянулась бесконечная черная пелена дождевых туч, сгущавшая темноту. Иногда блики костра освещали седоватую бороду Егорыча, глубоко посаженные серые глаза, затерявшиеся в густых зарослях слегка белесых ресниц, и торчащую во рту трубку, которая насыщала таежный воздух запахом самосада.
Александр, привалившись к стволу дерева, озабоченно всматривался в щетинистую гору, едва видневшуюся в ночной мгле.
— Егорыч, ты скажи, зачем сманил меня работать с этими студентиками. Черт знает, где они сейчас блуждают. Четыре года бродим мы с тобой по таежным дебрям. Закончилось лето, через пару деньков отчалим домой, а ты все молчишь о своей тайне, а ведь обещал.
— Ну, слушай, Санька, давно собираюсь, дружище, тебе все рассказать. Счастливец я…
Далекий выстрел прервал их разговор. Егорыч в ответ несколько раз подряд выстрелил из своей переломки. Запахло пороховым дымом. Александр, светя самодельным факелом, поискал во вьюке ракетницу. Встрепенулась на миг тайга, облитая красным заревом искрящегося клубка ракеты. Метеоритным росчерком взметнулось еще несколько цветных полос, освещая подкроновую таежную глухомань.
Заржали лошади, устремив головы в сторону приближающихся. Ответно разразилось многословное эхо выстрела.
Впереди ехала Валентина, Андрей, чем-то возмущаясь, плелся на своей лошаденке, прильнув животом к передней луке седла, остерегая лицо от упругих веток-невидимок. Егорыч расседлал взмыленных лошадей. Постучал поварешкой о край миски, положил в нее затвердевшую кашу. Разговор не вязался. Поужинав, все улеглись спать, готовясь к последнему восхождению на пункт триангуляции «Одинокий».
Первым зимним снежком припорошилась тайга. Свистящий утренний ветерок трепал за космы деревья, сбрасывая с них белые хлопья.
Егорыч собрал лошадей, приготовил завтрак, прокричал утреннюю зорьку. Андрей спал непробудным сном. Остальные, проснувшись, занимались подготовкой к восхождению на «Одинокий». Долго Валя уговаривала Андрея пойти на последнюю вышку, но он отказался, доказывая, что это могут сделать и другие на будущий год.
— Сдрейфил, что ли ты, Андрюша? Какими же шарами будем смотреть на товарищей, начальство, — начал Егорыч.
— Я плевал на ваше начальство, через год сам буду начальником. Понял, дед? — перебил его Андрей.
— Друзья познаются в тайге, - покачивая головой, задумчиво проговорил Егорыч.
Старик готовил волокушу для стягивания леса на изготовление плота. За сборы домой полностью нес ответственность проводник. Ему предстояло сколотить плот, наловить на дорогу рыбы, распределить груз.
Скользя по заснеженным камням, Валентина упорно поднималась вверх, параллельно траверсировал Александр, нагрузив на себя все необходимое снаряжение. Поднимались долго, сохраняя молчание, оба думали об Андрее. Валя разочарованно перелистывала страницы студенческой дружбы. Александр все лето презирал Андрея и одновременно завидовал ему. Теперь они заглянули в глубину души студента, поняли его внутреннее содержание.
Глаза Валентины покрылись слезной пеленой от резкого, порывистого ветра. Смахнув слезы, студентка прильнула к теодолиту, напрягая глаза.
— Давай попробую, — передав журналы, предложил Саша.
— А ты что, разве когда наблюдал? — недоверчиво проговорила Валентина.
Четкое, аккуратное заполнение журнала наблюдений Александром приятно удивило девушку. Только теперь она вспомнила, что Саша учится заочно в техникуме.
Показавшееся солнце растопило снежное покрывало. Попискивали бурундуки, перебегая от одного укрытия к другому. Снизу, со стороны лагеря, доносились тревожные крики кедровок. Закончив геодезические измерения на «Одиноком», Валя с Александром отправились к палаткам.
Сумерки окутали пустынный лагерь. Александр носил к костру дрова, Валя потрошила хариусов.
— Ушица на славу. Но неужели они до сих пор рыбачат, — нарушив затянувшееся молчание, произнес Саша. Жар костра лизал раскрасневшиеся лица сидящих. Пофыркивали пасущиеся лошади. Саша сидел, прижавшись к одинокой, заплутавшей в еловых зарослях березке. Когда-то охотнику понадобилось разжечь костер, и он снял с березы тонкий слой коры. Опоясанная потемневшим орнаментом, стояла она, стройная, горделивая. Валя сидела рядом с Сашей на колодине, любуясь выкатившейся луной и мерцающими бликами на темной поверхности говорливой реки. Их плечи доверчиво соприкасались. Оба молчали. Саша дотронулся до Валиной руки и стал перебирать ее покорные обмякшие пальцы. В этот момент она казалась ему очень и очень близкой.
Изредка вздрагивал костер, выбрасывая искры в потемневшее звездное небо, распространяя запах кедровых жареных орехов.
— Поди спите уже или нет? — раздался голос подъехавшего с рыбой Егорыча. Словно ледяной водой окатило сидевшую на колодине пару. Позади шел с одним, подвешенным на жилку, хариусом Андрей.
После ужина Александр подошел к Егорычу. Старик сидел у костра, поджаривая орехи, курил трубку. Потрескивал костер, обжигая лица, окрашивая их в пунцовый цвет.
— Егорыч, так почему ты настаивал взять этих двух студентов? Прищурившись, старик следил, как горели в костре кедровые шишки.
— Ты же знаешь, что я одинок. В конце войны забрали меня в труд-армию. Через полгода умерла жена. С тех пор я и скитаюсь по экспедициям. Нынче зимой поехал в свое родное село, первый раз после войны. Встретил старинного своего приятеля, пошли с ним к Платоновне — единственной знакомой соседушке, оставшейся в живых. Пришли, а избенка наполнена народом и горьким запахом горящих свечей. Увидев меня, Платоновна обомлела.
— Егорыч, ты ли это? Живой? Что же раньше не показывался? Хоть сейчас успел: помираю я. Жена твоя, Валя, умерла при родах, оставив дочь, я ее назвала тоже Валей. Тебя считали погибшим. Расскажи Валентине.
Глаза Егорыча набухли. Крупные капли слез скатывались по морщинистому лицу, скрываясь в густых усах и бороде бывалого проводника. Двадцать два года жил один-одинешенек, а совсем рядом росла дочь. Замолк хрипловатый голос Егорыча, окрасился зарей восток, нарастали звуки звонких птичьих голосов. Тайга просыпалась.
Через год Саше вновь пришлось возвратиться на Бирюсу. Теперь они работали втроем, одной семьей.
Выживание в тайге
Васильковые глаза белокурой девочки внимательно следили за карабкающимся по отвесной гранитной скале человеком. Обросший, утомленный, обливающийся крупными каплями пота, геолог, сделав неверное движение, завис над пропастью на страховочном канатике. Вылинявшая клетчатая рубашка, пропитанная соленым потом, прилипла к мокрой спине. Шла отчаянная борьба за жизнь. «Стоп! Сначала! Дубль третий!» Эти слова ненадолго выводили девушку из оцепенения. Она вспоминала, что перед ней не настоящая жизнь, а всего лишь киносъемки. Но через мгновение Светлана снова забывалась и, затаив дыхание, следила за этой борьбой за жизнь. Так хотелось броситься на помощь и спасти человека!
. . . Глубоко врезались в память Светланы Париловой эти дни, когда недалеко от их села по Усинскому тракту велись съемки фильма «Неотправленные письма» о трагической гибели геологов. Светлана с большим удовольствием согласилась проплыть по ледяной воде реки вместо актрисы Татьяны Самойловой.
И тогда решила Света стать геологом.
Учеба в институте, особенно производственная практика на Дальнем Востоке, убедили: в выборе профессии студентка не ошиблась. В суровой Селемджинской тайге Светлане пришлось преодолеть немало трудностей. Но самое тяжелое испытание она прошла, когда начальник отряда тяжело отравился некачественными консервами. Впервые на будущую специалистку легла громаднейшая ответственность — по карте вывести отряд в село. Не заблудиться, как можно скорее доставить в больницу начальника отряда. Строгие испытующие глаза рабочих недоверчиво смотрели на Светлану. «Когда мы выйдем?» - этот немой вопрос читался в их взглядах. Интуиция и умение ориентироваться в лесу, выработанные девушкой в сибирской глухомани, не подвели ее и здесь, в дальневосточной тайге. Долго боролись за жизнь начальника отряда врачи, и она была спасена.
По окончании университета Свету направили на работу в родные места. Непроходимая Саянская тайга и неизведанные ее кладовые предстали перед молодым специалистом.
Как-то летом загорелась тайга. Несколько дней бушевала стихия. Пламя окружило партию Париловой. От дыма Светлана потеряла сознание. Очнувшись, она увидела страшную картину: тлеющие деревья, обгоревшая одежда, разбросанное снаряжение. Все кругом приобрело черный цвет, покрылось сажей и пеплом. «Где же Игорь? — вдруг подумала девушка, — ведь возвращались из похода с ним вдвоем».
У рассыпанных образцов лежал Игорь, из его груди раздавался тихий стон. Обгоревшее лицо и одежда производили жуткое впечатление. Собрав сохранившиеся куски спальных мешков, палатки, одежду. Светлана уложила на эту постель Игоря и принялась тянуть волокушу по заваленной остатками пожара тропе. Да, это было намного труднее, чем нести рюкзак с образцами, но другого выхода не было. Запнувшись, Светлана упала и долго лежала, затем приподнялась, уселась на колодину, повернула Игоря на спину. Только теперь она заметила, что из кармана его противоэнцефалитной куртки торчит обгоревшая записная книжка. Вынув ее, Светлана увидела комсомольский билет, один угол которого был сильно обожжен. Фотография совсем юного Игоря. Девушка взглянула на его лицо, перевела взгляд на фотографию и ей стало жутко. Казалось, что перед ней совсем другой человек. Нужно торопиться, срочно в больницу. Светлана вынула свой комсомольский билет и затолкала их вместе в сохранившийся карман. Два дня продолжалось это мучительное передвижение. Когда девушка увидела Верхнеусинское, двигаться она больше не могла.
Придя в себя, Светлана увидела склонившихся над ней людей в белых халатах.
— А Игорь жив? - прошептала больная.
— Да, он будет жить, он уже в Новосибирске, — спокойно ответил седоволосый врач. И на измученном лице Светланы появилась слабая улыбка.
Медведь пришел в лагерь
Вертолет набрал высоту, и мы увидели: внизу простиралась необъятная снежная равнина тундры, разлинованная вереницами звериных следов. Голые лиственницы, наполовину засыпанные снежными сугробами, плотными стенками окаймляли ручьи и озера. Темная кайма то утопала полностью в белом одеяле, то вновь вырастала, сопровождая невидимую извилистость ручейков. Показалось темное пятно вырвавшейся на свободу реки. Над водой клубился пар. Светило солнце. Его бледно-желтый диск висел над серо-серебристой дымкой горизонта. Мы напряженно всматривались вдаль. Мне все еще слышались тревожные позывные радиста: «Хантайка, Хантайка, почему молчишь?» Но Хантайка не отвечала. Что случилось? Почему отряд Макушина не выходит на связь? Это беспокоило меня, да и не только меня. Вот почему мы вылетели, не дожидаясь, пока успокоится пурга, которая и сейчас гнала поземку по равнине, как вспенившиеся волны.
Мы знали, что Макушин не из робкого десятка, энергичный и предусмотрительный. Он произвел на нас хорошее впечатление, будучи еще на практике в Восточных Саянах. По окончании института его направили к нам, и Василий сразу же получил ответственное задание: обследовать участок Крайнего Севера, собрать все нужные изыскателям данные. Сроки обследования сжатые, а условия работы трудные: двухметровый снег, частые метели, сильные морозы.
На берегу озера мы заметили костер у палатки.
— Вот их лагерь, — обрадовался начальник партии. Мы пошли на снижение. Услышав шум вертолета, люди выскочили из палаток. Они махали руками, подбрасывали вверх шапки. Коснувшись земли, вертолет слегка качнулся и замер. Мы сошли на снег. Первое, что бросилось в глаза — куски свежего оленьего мяса, разложенные на брезенте. Через несколько минут Василий Макушин угощал нас жареным мясом.
— Медвежья услуга, - сказал, ухмыляясь, он, - как манна с небес, нежданно-негаданно. Хотя страху пришлось нам пережить. Мы возвращались на лыжах из дневного маршрута. Окрик заставил всех обернуться. Последний рабочий карабкался, провалившись по пояс в воду. Вытащили обледеневшего товарища, разожгли костер, долго растирали застывшее тело. Одели в свою одежду. А как только высушили спецовку, направились дальше. За разговорами так увлеклись, что не заметили, как подошли к палатке. Вдруг видим у самого входа — медведь. Все озеро истоптано, словно здесь играли в футбол. Сидит Мишка на задранном олене и преспокойно уплетает мясо. Что делать? При нас ничего нет. Оружие и все снаряжение в палатке. Отступили мы малость и ну кричать, махать руками, свистеть, а он хоть бы что, посмотрит на нас и опять за свое.
С наступлением темноты усилился мороз. Тогда мы насобирали сушняка, разожгли огромнейший костер и изготовили факелы. Вначале несколько огненных головешек бросили в непрошенного гостя. Он приподнялся на задние лапы, злобно рыча, начал отступать. Тогда мы, осмелев, с факелами в руках стали подходить ближе к лагерю. «Отвоевав» палатку, несколько раз выстрелили из карабина по медведю. Басовый рев прокатился по звенящей морозной тундре. Косолапый убежал в сторону лесочка, преследуемый матовым светом выкатившейся луны. На наше негостеприимство Мишка не осерчал, даже полтуши оленя оставил.
Таежные лабазы
Вертолет долго кружил в воздухе. Закоченевшие тундровые просторы иногда чередовались с лесными и кустарниковыми зарослями. Ежились голые лиственницы, запорошенные снежной пылью. Из лога выбежал табун диких оленей. Красавцы, выскочив на кромку обрыва, остановились. Пилоты, развернув вертолет, еще раз прошлись над диким стадом длинноногих. Услышав рокот мотора, рогатые устремились в сторону озябшей, пустынной тундры. Долго мы следили за удаляющимся табуном быстроногих обитателей тундры. Определив, наконец, точное месторасположение «продуктовой» точки, долго подбирали место для посадки. Вертолет приземлился у северо-восточного мыса побережья Хантайского озера.
Первым выпрыгнул бортмеханик. Взяв ломик, он стал определять толщину льда. И вдруг неожиданно провалился по плечи в снег, словно ушел под лед. Мы бросились ему на помощь. Расстелили спальные мешки, и снежный «утопленник», барахтаясь, выбрался на них. Не успел механик как следует отряхнуться, вслед за ним провалился в снег Никодимыч. Стоя по пояс в ослепительно белой «перине», он пытался выбраться из нее. Но тщетно. Помогли те же спальные мешки.
Мы поставили на нарты железную бочку, наполненную продуктами, подвезли ее к одному из деревьев и крепко привязали к стволу. Сделали затесы на соседних лиственницах, чтобы потом быстрее найти это место. Такой способ хранения продуктов геодезисты стали использовать после многочисленных нападений таежных обитателей на лабазы. Особенно много похищений было на счету медведей. Бочка, привязанная к дереву зимой, оказывалась весной, когда огромный слой снега исчезал, на недосягаемой высоте для косолапых.
Недавно пробежавшее оленье стадо оставило глубокие многочисленные прерывистые полосы на снегу, словно швейная машинка много-много раз иглой пробежала по бескрайнему искрящемуся белоснежному полотну.
— Почувствовали весну олени, побежали к океану, гляди, скоро и медведи за ними потянутся к побережью, все лето туда собираются от этой мрази комариной, — бубнил механик, вычерчивая на снегу лопатой силуэты оленей. Вытянувшиеся фигуры стремились протоптанной тропой на север, наскоро нарисованные умелой рукой механика.
Никодимыч, взобравшись на бочку, привязывал к дереву завернутые в целлофан смоляные щепки ...
— Старина, что ты там колдуешь? Не сожрет в этой бочке твои харчи косолапый, — возмущался механик, придерживая дверцу и намереваясь скорее ее закрыть.
Взревел, захлебываясь, мотор, заглушив слова Никодимыча, который что-то объяснял, предостерегающе выставляя палец.
Вечером Никодимыч рассказывал, как однажды в пору своей юности он ехал с отцом к чуму. Стояла зимняя стужа. Собачьи упряжки катились по снежному насту. В чуме находились продукты и все было подготовлено для быстрого разжигания огня. Отец на своей упряжке умчался намного вперед. До темноты нужно было попасть в чум, иначе в живых не остаться, мороз сковывал ноги, пальцы рук совсем не слушались, а ими ведь еще надо разжечь костер. Начиналась поземка, она подхватывала из-под полозьев нарт взрыхленные сгустки снежной массы и уносила в предвечернюю заснеженную тундру. Ледяные струйки воздуха проникали под плотные ворсинки меховой одежды. Собаки от усталости визжали и на все приказы хозяина реагировали с каменным спокойствием, часто останавливались и сбивались в кучу. С большим трудом Никодимыч добрался до своего чума и остолбенел от удивления. На месте летнего оборудованного чума он увидел наспех сооруженный маленький бивуак. Сомнения быть не могло: зверье разрушило чум, уничтожило продукты, а снежные метели запрятали все остатки и следы запасов.
Но как старик сумел поставить чум, разжечь костер — этого сын не понимал, ведь пальцы рук были неподвижны. Увидев окровавленные руки отца, Никодимыч понял: отец убил одну из ездовых собак и в полости ее живота разогрел руки — это был единственный способ спасти сына и других собак.
— А в нашем отряде нет спасителей - собак, так пусть ими послужат мои смоляные лучинки, — пояснил Никодимыч. Мы с благодарностью поглядели на старика и вспомнили дерево, на которое он привязал целлофановый пакет со смоляными щепками.
Спасательные работы в тайге
Лето было в разгаре, топографы заканчивали обследование тайги в районе Тайшета, срочно требовалась карта для прокладывания трассы Абакан — Тайшет. На самом дальнем участке работала бригада топографа Александра Протанова. Их было пятеро. Шли ежедневно по тайге с огромными рюкзаками, все дальше и дальше удаляясь в таежные дебри. Странная здесь тайга: совсем нет полян. Вот однажды Александр решил подняться на дерево и взглянуть, скоро ли начнутся горы, по его расчетам они должны быть близко. Взобравшись на лиственницу, Александр долго смотрел вокруг, но разобраться было очень трудно: кругом, на сколько хватало взгляда, - тайга. Спускаясь с дерева, Саша поскользнулся и упал с высоты более десяти метров.
Приземлился он неудачно: перелом руки, ноги, идти далее невозможно. Сначала пытались нести бригадира, но боль усилилась и переход пришлось прекратить. Александр отправил двоих геодезистов на базу партии в Тайшет с расчетом, что дней за пять они дойдут, а двое начали выпиливать площадку для вертолета. На шестой день прилетел вертолет. Несколько раз покружив над площадкой, выбросил вымпел с сообщением, что площадка для посадки вертолета недостаточная, надо продолжать рубить. Протанов потерял сознание, его руки и ноги опухли, температура поднялась очень высокая, надежды на спасение молодого изыскателя не было.
В Тайшет съехались начальники партий для того, чтобы принять меры по спасению, прилетел главный инженер управления В.В.Полевцев. Направили целую партию на разборку площадки. Оказывается, только в кино можно увидеть, как вертолеты садятся на очень маленькие площадки, а в лесу они этого проделать не могут, хотя речь и идет о спасении человека.
Рабочие решили вдвоем вынести Протанова. Они думали, что живым его не донесут, поскольку так устали, что двигаться больше не могли. Александр пришел в сознание, его пожелтевшее исхудавшее лицо, обрамленное густой черной бородой, не имело никаких признаков жизни. Саша чувствовал, что ему больше не жить, зачем мучить людей, они могут тоже из-за него погибнуть, пусть лучше я один.
— Ребята, вот вам мой компас, карта, мы находимся здесь, идите по азимуту, все остальное бросьте и меня тоже оставьте здесь. Я умираю, зачем нести мертвого? Выйдите хоть сами живыми, — больше Александр ничего не сказал, опять потеряв сознание.
— Что будем делать? - спросил рабочий Медведев, глядя на Володю усталыми вопросительными глазами. Володя удивленно взглянул на него и ничего не ответил. Тогда Медведев предложил либо остаться Володе с больным, либо идти вдвоем, забрать все имеющиеся у начальника деньги, все равно он в бреду и в сознание больше не придет. Володя знал, что он лучше сам здесь погибнет, но последовать второму совету коллеги не сможет. Весь день моросил дождь, и поэтому Медведев не ушел в Тайшет. Несколько раз он выходил из палатки, но возвращался, боялся идти один. К вечеру совсем рядом раздались выстрелы, пришла помощь с Тайшета, Медведев ничего не стал рассказывать товарищам. Протанову оказали помощь, за ночь выпилили бензопилой площадку, утром увезли больного. Володя хотел рассказать о подлости Медведева, который сейчас, как и все, суетился, делал вид, что прикладывает усилия для спасения погибающего. А когда вышли в Тайшет, Володя сказал Медведеву: «Уезжай в отряд рассчитывайся, иначе будет хуже». Вечером Володя рассказал всем в конторе о том случае, начались поиски, но Медведева в Тайшете уже не оказалось.
Два месяца Протанов лежал в больнице, а когда вышел, завязался разговор между членами бригады. Оказывается, Александр кое-что слышал, но не мог говорить. Выяснилось, что Медведев вытащил все-таки деньги, заработанные всей бригадой, и исчез с ними.
По тайге на ощупь без компаса
Стонала исхлестанная снежным бураном тайга. С деревьев смело снег и они вновь почернели. Сделалось мрачно и неуютно. Ветер не унимался. Низко клонились вершины деревьев.
Полуметровый рыхлый снег засыпал звериные тропы, колодины, валуны, медвежьи берлоги. Мороз сковал реки. Тишина. Только не утихало монотонное завывание ветра.
Два человека с обвисшими рюкзаками шли по тайге, оставляя глубокую щербатую снежную борозду. Они обходили густые чащобы, заломы, крутые подъемы, ползком миновали колодины.
Первый — невысокий, коренастый в ватной залатанной куртке. На боку разбухшая обтрепанная полевая сумка. Из-под шапки выбились слипшиеся светло-желтые волосы, прикрывающие морщины широкого лба. На выгоревших добела длинных бровях посверкивали капельки пота. От впалых щек, русой бороды и усов теплился пар. Одна рука, прижатая к груди, придерживает ремень переброшенного через плечо карабина. Другая, до трещин обветренная, крепко сжимает палку-посох. Взмокшие от снега штанины брюк опущены поверх голенищ. Носки сапог обиты жестью консервных банок.
Второй — совсем молодой, высокий в брезентовом плаще с выжженной полой. Окладистая огненная борода занимает пол-лица. Из-за цвета волос Сашу прозвали Медный.
Василий Федорович Колесников, начальник топографической партии, приостановившись у скалы, предложил:
— Давай отдохнем, Саня!
Александр разгреб снег и уселся на валун, вытирая замусоленным рукавом мокрое лицо.
Василий Федорович вынул дневник, сделал несколько записей, зарисовок, его взгляд остановился на скальных обнажениях. Широкой кварцевой полосой опоясана скала, на вершине пристроилась небольшая лиственница. Колесников перевел взгляд на глубокий шрам от носа до правого уха на лице Александра.
И вспомнил Василий Колесников происхождение этого страшного шрама. Работал он тогда на Дальнем Востоке топографом в изыскательской партии. Однажды шел по тайге по запланированному маршруту и вдруг услышал громыхание телеги. Ни дорог, ни троп людских поблизости не было. Что бы это могло быть? И тут он увидел: верхом на лошади показался цыганского вида наездник, в руках — двустволка. Позади шла корова, запряженная в телегу. На рыдване — два рыжеволосых бородача.
Топограф пошел навстречу незнакомцам, но вовремя остановился: вспомнил рассказы деревенских жителей о скрывавшихся в тайге бандитах. Грабители останавливали на дорогах повозки с колхозным зерном, забирали мешки и скрывались в тайге. Спрятался Василий в кустах. Проехали бородачи, очевидно, на «промысел». След телеги привел Василия к уединенной в тайге избушке. Из трубы клубился дым, окутывая синевой кроны густого кедрача. Рядом с избой — сарай. Из дверей дома выскочил мальчуган дет десяти с пустым цинковым тазиком в руках. Быстрым движением он отомкнул сарай и юркнул в открытую дверь. С опаской топограф заглянул в окно избушки. Посредине печь, кругом наполненные мешки, все разбросано. Он пробрался к сараю. Босоногий мальчик нагребал из мешка крупу. Увидев пришельца, сорванец пронзительно завизжал. Мальчуган выхватил висевший на боку нож и пошел навстречу, но вдруг метнулся в дальний угол. В его руках сверкнула коса. Он замахнулся, конец косы зацепился о жерди, образующие потолок, коса изогнулась в воздухе и, отлетев, спружинила, располосовав щеку мальчугана. Василий, изловчившись, схватил окровавленного мальчонку, который кусался и царапался. Таким топограф доставил в палаточный лагерь Саньку. Несколько раз пытался сбежать Медный из лагеря, а когда узнал, что всех бандитов выловили,— успокоился. С тех пор и прижился Александр в экспедиции.
— Ну, пора, наверное, — проговорил Саша, впрягаясь в лямки рюкзака, и спутники побрели по заснеженной безлюдной тайге.
Много они прошли за летний полевой сезон. В начале лета их было трое. Бритоголовый здоровяк Кондратий, называвший себя таежно-устойчивым, проработал всего месяц. Как только появились комары, мошка, к концу подошли продукты, Кондратий не вынес — сбежал, похитив бинокль, ружье, единственный компас и остатки продуктов.
Долго тогда раздумывали Василий и Александр: вернуться в экспедицию или продолжать маршрут.
— Нет у нас компаса, значит будем работать «на ощупь тайги» — предложил Василий. — Карта обязательно нужна в этом году. Иначе задержатся геологические изыскания и строительство комбината.
Согласно договоренности самолет с продуктами несколько раз кружился над тайгой в условных местах. Но обессилевшие первопроходцы запаздывали к намеченным срокам. Самолеты безнадежно кружили над тайгой, и, не обнаружив костров, пилоты возвращались. В экспедиции все были обеспокоены. Три месяца прошло, а топографов не было. Самолеты много раз уходили на поиски, но безрезультатно.
Однажды в конторе экспедиции появился рабочий Кондратий и рассказал, что Колесников с Александром утонули при переправе через горную речку, а ему удалось спастись.
Вскоре Кондратий уволился. Все в коллективе знали о трагической гибели своих товарищей. Только жене Василия Федоровича ничего не рассказывали. Надеялись отыскать останки землепроходцев, тогда и сообщить.
Идти становилось все труднее. Однажды, подстрелив медведя, насушили мясо, которое ели четыре месяца, оно-то и спасло жизнь, дало возможность закончить работу. Иногда удавалось подстрелить зайца, кедровку. Делились каждым кусочком. В последние дни вываривали чурочки березы и кормились березовым отваром.
Почти три десятка лет бродит ежегодно по тайге Колесников и в первый раз пришлось выходить, доверяя интуиции, «на ощупь тайги». Многолетний инстинкт не подвел бывалого путешественника земли Сибирской.
И надо же такому случиться, что в избе, в которую уже почти без сознания ввалились двое заиндевевших, исхудавших геодезиста, собрались друзья Колесникова, чтобы отметить день рождения трагически погибшего Василия. В этот день отважный путешественник родился еще раз.
Таежные робинзоны Лыковы
В 1982 г. в газете «Комсомольская правда» Василий Песков опубликовал серию статей о семье Лыковых, которые жили на берегу реки Большой Абакан. Журналист писал, что он первый увидел Лыковых и их избушки.
Сразу же ко мне обратились многие наши топографы. Первый телефонный звонок был из Новосибирска. Звонил бывалый землепроходец, с которым мне пришлось долгие годы работать, Андрей Осипович Казакевич, который в 60-х годах, выполняя нивелирные измерения, прошел с отрядом изыскателей по всем рекам юга Красноярского края. Дважды ему пришлось встречаться с Лыковыми, палатка Казакевича две недели стояла возле их избы. Здесь отрядом были выполнены различные измерения для создания топографической карты. Казакевич подарил Лыковым топор, большую кастрюлю и чайник, а те в знак благодарности насыпали ведро кедровых орехов.
Бывший сибиряк (сейчас живет в Баку) Александр Иванович Татаренков, долгие годы проработавший начальником топографической партии и экспедиции, хорошо знал историю Лыковых, его отряды неоднократно бывали в этой семье. На всех топографических картах нанесена изба, броды, тропы, а названия многих ручьев, урочищ подсказали именно Лыковы. Недалеко от избы бензопилой выпилена поляна правильной формы. Она хорошо просматривается и сейчас на аэрофотоснимках. На вершинах хребтов вокруг избы стоят деревянные вышки — пункты триангуляции, которые были выстроены в 40-х годах, а в дальнейшем их обновляли для того, чтобы выполнять геодезические измерения.
Недавно мне удалось встретиться с топографом Шубиным Британом, который работал недалеко от Лыковых. Он назвал мне фамилии топографов, создававших карты этих районов в разные годы. С некоторыми землепроходцами я встретился и попросил описать, как проходили работы по реке Большой Абакан и знакомство с Лыковыми. Много рассказал мне интересного про Лыковых Василий Васильевич Полевцев, фамилия которого внесена в формуляр топографической карты (сейчас В.В. Полевцев живет в Москве). Создатель многих сибирских карт, В.В. Полевцев тридцать лет своей жизни посвятил их составлению, выполнял высокоточные геодезические измерения, покоряя вершины Саян, изучая дикую природу для того, чтобы нанести все на карту, которой еще не существовало. Привожу полный текст письма В.В. Полевцева.
«Весной 1940 г. после окончания института я был направлен в экспедицию № 46 Новосибирского аэрогеодезического предприятия Главного управления геодезии и картографии. Начальником экспедиции был Кудрявцев Донат Михайлович, опытный инженер. Экспедиция базировалась в поселке Майма (Майма-Чезгачак) Алтайского края.
Мне поручили выполнять наблюдения на геодезических пунктах основного ряда триангуляции второго класса, проложенного от водораздела рек Лебедь и Байгол на юг по гольцам между рекой Большой Абакан и озером Телецкое и далее к поселку Кош-Ачаг. Геодезические пункты были установлены на очень высоких труднодоступных горах с отметками от 1500 до 3200 метров над уровнем моря в необжитом таежном районе Горного Алтая.
Работа здесь оставила яркие, незабываемые впечатления. Кедровая тайга, горные реки, широкие горизонты, открывающиеся с вершин гор, внезапно налетающие дожди и грозы, альпийские луга с коврами из цветов, множество зверей: медведей, рысей, сохатых, изюбров. Запомнилась встреча с Лыковыми.
Кроме меня в наш небольшой отряд входили помощник Долгушин Петр и конюх Яков. Все имущество, в том числе приборы и продовольствие, перевозили вьючно на четырех лошадях. На берегах рек делали остановки, оставляли там, как правило часть имущества и налегке с теодолитом поднимались на вершины к геодезическим пунктам.
Продвигаясь вперед, мы вышли в верховья рек Лебедь и Байгол, затем спустились к реке Большой Абакан на участке восточнее озера Телецкое; каких-либо троп для передвижения, естественно, не было.
В один из ясных дней (в июне, начале июля) вышли, ведя лошадей за повод, на небольшую поляну у берега реки. На поляне стояли три избушки и один-два ветхих небольших сарайчика. Как потом оказалось, была еще небольшая, рубленная из бревен банька. Поляна поросла высокой травой. Здесь Большой Абакан (его верхнее течение) имел ширину не более пятидесяти метров. Из воды высовывались валуны. От быстрого, стремительного течения стоял характерный для высокогорных рек шум, такой, что на берегу нельзя было услышать голос человека. У домов стояли две лошади. Помню необычный вид этих лошадей: гривы спускались низко, свисая с шеи, закрывая глаза; лошади мерно покачивали пышными, спускающимися до земли хвостами, отмахивая оводов. Необычно было и это жилье среди буйства зелени, вдали от людей. От всего увиденного повеяло стариной. Это первое впечатление в дальнейшем лишь усилилось. Кроме того, чувствовалось какое-то запустение, заброшенность всего хозяйства.
Мы прошли вдоль берега и, выбрав подходящее место в нескольких десятках метров от избушек, разбили свой лагерь, пустили лошадей к траве, поставили палатку.
Из избушки вышла женщина, но быстро вернулась и затем вышла с другой, постарше. Так они постояли, опустив руки, ошеломленные, на приветствие не ответили и ушли в избушку, оттуда в окно выглядывали еще женщины.
К вечеру все же удалось завязать разговор с пожилой женщиной. Она сказала что мужиков на заимке нет, женщины одни. Но и они, наверное, будут переезжать. На вопрос, где находятся мужчины, они отвечали уклончиво, неохотно. В дальнейшем из разговора стало ясно, что их увезли в город Абакан (более 500 км) представители властей, которые добрались сюда года два назад (1938 г.) и предъявили им какое-то обвинение. Какое — толком не знал никто. Женщины думали, что мы знаем что-нибудь об их судьбе.
И еще. Из разговоров стало известно, что в это забытое поселение в 1936 г. нагрянули недобрые люди и случилось что-то трагическое. Именно после этого часть поселенцев ушла дальше в горы, в тайгу, и живут там и бродят семьями, без вины виноватые.
Незадолго до нашего приезда умерла бабушка 90 лет. Здесь на заимке она и родилась.
О событиях в стране, об Октябрьской революции ничего не знали.
Знали только, что «нет царя».
Нам предстояло отработать поочередно четыре пункта в горах. А это значило, что дней двадцать придется базироваться здесь.
Надо было войти в доверие к женщинам, но пока чувствовалась их отчужденность, даже боязливость. Мы также испытывали какое-то недоверие. Ведь кто-то находился в тайге и, может быть, близко, оберегая эту семью (или две семьи), и неясно, как отнесется к нам.
Тем не менее на первый пункт мы вышли налегке, оставив доверительно часть имущества и одну лошадь на заимке. Вернулись дня через три, все было цело и в прежнем порядке.
Однако большему сближению, как хорошо помню, помогло одно событие. Мы находились в палатке, когда услышали громкие голоса и плач. Оказывается, потерялся сын одной из женщин, лет пяти-шести. Поиски ничего не дали, и мать предполагала, что он сорвался с валуна в реку и, конечно, если это так, то утонул. Она кричала, бегая туда-сюда. Другие две женщины также громко звали его (как будто звали мальчика Димой). Видимо, искали его уже давно и были растеряны. Мы, не веря в страшный исход, тоже стали искать и звать. И вот я, проходя мимо сарайчика, услышал что-то наподобие храпа. Дверка была чуть-чуть открыта. Первая мысль — рысь, и, может быть, напала на ребенка. Осторожно подойдя к двери, я увидел такую картину. На медвежьей темно-коричневой шкуре лежал на спине, разбросав ручки, совершенно голый мальчик и тихо храпел, скорее сопел. Я осторожно взял его и вынес к матери. Радость женщин, конечно, была огромная. Отношения наши смягчились. С нами стали разговаривать, подходили к палатке, расспрашивали, кто мы, что делаем, убедились, что у нас самые мирные дела.
Теперь можно было зайти в избушки. Они были невысокие, рубленные из бревен, с ветхими крышами. Добротно сделаны крыльцо и двери. У входа, сбоку от крыльца одной из избушек, висел черный чугунный умывальник, каких нет в обиходе в наше время.
Умывальник имел носик для слива воды, а по бокам - ручки, за которые он был подвешен на двух проволочных прутах. Надо было за носик наклонять этот сосуд и мыться сливаемой водой. Конечно, это из глубокой старины. В другой избушке умывальник был сделан из дерева, но по форме такой же, как и чугунный. Внутри избушек русская печь, занимающая треть единственной комнаты. Деревянный стол, скамейки, деревянная кровать. На полках, укрепленных на стенах, стояли иконы, лежало несколько книг в старинных кожаных переплетах. У печки — черный чугунный ухват с деревянной ручкой, кухонная посуда, частью деревянная, миски, кружки, ведра из дерева, туеса разного размера из бересты. Пол из досок, грубо отесанных, частично застлан.
Ничего брать нам не разрешалось. От нас тоже ничего не брали, да у нас и не было того, чем можно было поделиться. Сахар тоже не брали, хотя я и хотел однажды угостить.
Это были староверы. Гонимые мирской жизнью, они забирались все дальше от людей. И все суровее становилась их жизнь. Здесь им было как будто бы сносно, если бы не страшные события двухлетней давности, когда их тихую жизнь нарушили.
Они разводили скот, кур, сеяли пшеницу, занимались охотой, ловили рыбу. Много было картофеля. Помню, женщины в моем присутствии резали его на мелкие части, расстилали на металлических листах и сушили в печах. Много растапливали масла и заливали его в боченочки, удивительно добротно сделанные. Оказалось, они готовили запасы для переезда. Куда? Говорили, что в Абакан, но как-то неуверенно. Чувствовалось, кто-то должен подсказать, а вернее решить окончательно. Это запомнилось хорошо. В избушках и около них было чисто, все разложено по своим местам, убрано. Чистоплотными выглядели и эти трудолюбивые женщины. Они были одеты в домотканую одежду, белую и темно-коричневую. Костюмы старого крестьянского вида, довольно опрятные. На ногах мягкие башмаки из кожи, выделанной кустарно, неяркие платки на голове. Все: одежда, обувь, предметы обихода — напоминало традиционную крестьянскую жизнь, но с сильным оттенком глубокой старины. Этому впечатлению способствовало и своеобразие их речи, как бы пришедшей из Древней Руси.
На вторую гору к пункту мы отправились без конюха, оставив его на заимке. Он был общительным, открытым человеком. Вернулись точно в назначенный день к вечеру. Конюх с женщинами быстро установили большой стол на берегу реки и пригласили меня и помощника к обеду. За столом сидели мы одни. Помню обилие пищи. На столе стояло несколько деревянных мисок с горячей картошкой, простоквашей, сметаной, топленым маслом, медом, шаньгами с творогом. Это уже было ново. Такой пир повторялся два-три раза, один раз с добавлением жареной рыбы. Запомнилась очень вкусная рыба сиг.
Наутро я вышел из палатки и увидел, не без удивления, на дорожке мужчину лет сорока, среднего роста, плечистого. Он стоял вполоборота ко мне. Одет был во все домотканое. Темно-коричневая куртка, брюки, сапоги кожаные, мягкие. На голове островерхая шапка, тоже темно-коричневая. Борода рыжеватая, взгляд недоброжелательный.
— Здравствуйте. Доброе утро, — сказал я, подходя совсем близко к нему.
В ответ - ни слова, повернулся и пошел в избушку. Я видел его еще только раз. Это было в тот же день вечером, когда у берега реки он встречал женщину с котомкой за плечами, одетую в более темную одежду. Она за руку вела мальчика (или девочку?) лет семи.
Днем я, видимо, чтобы внести ясность в ситуацию, зашел в одну из избушек. Мужчины в ней не было. Над открытым подпольем стояли две женщины, а оттуда им подавал мешок с мукой другой мужчина лет 22—25, сильный, обросший редкой бородкой. Разговаривать со мной также не стал и скрылся в подполье. Женщины были веселее, чем раньше, сказали, что они пришли помыться в баньке. И действительно, к вечеру банька дымила, как паровоз.
Этих двух мужчин, женщину и ребенка мы больше не видели. Женщины говорили, что это был сам Лыков.
На следующий день я спросил, кто эти люди, куда они ушли. Ответили, что родственники, приходили в баньку, ушли в свою избушку, что вверху по реке.
Так я узнал, что в пятнадцати—двадцати километрах вверх по реке есть еще изба и люди.
Вся наша жизнь на заимке проходила в темпе, мы не могли терять ни одного часа. Задание было очень напряженное, а сделано было еще мало. Поэтому анализом ситуации, своего поведения в этом поселении особенно заниматься времени не было.
На заимке мы уже были как свои. В один из дней я решил съездить на теплый ключ, о котором женщины говорили, как об очень целебном. Место это расположено недалеко. На косогоре, где бьет горячий источник, был устроен сруб в котловане глубиной около двух метров. Желающий принять ванну спускался в сруб, закрывал деревянной затычкой отверстие внизу и открывал другое, на высоте плеч. Из этого отверстия лилась горячая вода температурой около 38-40 °С, видимо, радоновая. Через десять минут сруб заполнялся водой, и верхнее отверстие закрывали. После принятия ванны надо было открыть нижнее отверстие для слива воды. После купания ощущалась слабость.
Наступил день отъезда. Женщины продолжали сушить картофель, топить сливочное масло. Другие поселенцы на заимке не появлялись. В день отъезда женщины подарили нам два небольших, плотно завернутых бочоночка с топленым маслом. Остаток лета масло было нам большим подспорьем.
Нам предстояло подняться вверх по Большому Абакану на 15—20 км, проехать мимо избушки, где обитал Лыков, и выполнить работу на двух пунктах, расположенных на высоких горах, поднимающихся от Телецкого озера.
В избушку на левом берегу реки не поднимались из-за недостатка времени. Да и вряд ли можно было рассчитывать в короткий срок завоевать доверие поселившихся в ней людей и войти с ними в контакт.
Женщины сказали, что там, где мы собираемся останавливаться, оборудовано ими овощехранилище, указали точно его место и разрешили брать там все, что будет нужно. Но чтобы потом все закрыть, как было. Там оказались большие запасы картофеля, моркови, капусты, прекрасно сохранившиеся. Перед отъездом мы тщательно закрыли вход в хранилище.
Закончив здесь работу, мы вышли на тропу, идущую к поселку Яйлю на Телецком озере (в 60—70 км). В поселке находилась дирекция Алтайского заповедника. Сотрудники заповедника оказали нам большую помощь в работе.
Названия рек, пунктов триангуляции помню немногие: «Азарт», «Кайрубажи», «Куркуребажи». Последний пункт «Куркуре» на одноименной горе высотой около 3200 м особенно памятен. Мы работали на вершине в сентябре, когда там была настоящая зима.
На гору поднялись втроем от перевала, оставив в верхнем лагере лошадей. Взяли, кроме приборов, минимум одежды, продуктов, снаряжения, хвороста для костра. Никакого альпинистского снаряжения не было. Последний бросок (как говорят альпинисты) сделали успешно, за восемь-десять часов. Конюх сразу же спустился вниз.
Вершина горы была очень узкой (один-два метра) и короткой (не более пятнадцати метров), так что ходить приходилось, как по ножу. Крутые склоны из крупных камней. Пришлось пристроиться на скале между камнями, накрыв их тентом из плащ-палатки. Выход наверх из этой своеобразной пещеры был очень опасным: чтобы не свалиться в пропасть, надо было, прижимаясь к камням, ползком подниматься метров десять.
Все это было обыденно. Но утром мы оказались заваленными снегом. Снег, вернее ураган со снегом, продолжался несколько дней. Спускаться с горы было безумием. Мы находились в плену непогоды. Ждали ее улучшения, хотя продукты уже делили на малые порции, а потом ели только один-два сухаря в день. На восьмой день стало проясняться. К нам поднялся конюх со связкой хвороста и сухарями. Это был героический поступок.
У помощника начался бред, галлюцинации. Потом, когда можно было вывести его на самую вершину горы и он смог с моей помощью пройтись, это недомогание быстро прошло.
Работу закончили и спустились вниз. Эти горы, встречи с Лыковыми были уже позади.
Такие эпизоды не были необычными для тысяч геодезистов, первопроходцев, участников великой эпопеи топографического изучения территории страны. Они прошли действительно там, где во многих случаях не ступала нога человека, закрыли множество белых пятен.
Вот и все и об истории с Лыковыми. Конечно, память сохранила не все об этих событиях почти полувековой давности ...
Из телефонного разговора со старшим топографом экспедиции Вуншем Виктором Алексеевичем я записал следующее.
Будучи еще школьником (он уроженец тех мест), Вунш дважды встречался с семьей Лыковых на верхнем, где жили братья, и нижнем поселении в верховье реки Большой Абакан, где проживали отец, мать и дочь. При встрече с ними В А. Вунш фотографировал их, и, когда появилась публикация о Лыковых в газете «Комсомольская правда», выслал фотографии В. Пескову.
Из разговора местных жителей было известно, что семья Лыковых и еще несколько семей проживали с начала 20-х годов в среднем течении реки Большой Абакан до 30-40-х гг. Затем все семьи разбрелись в разные места (Горную Шорию, Горный Алтай), а Лыковы перебрались в верховье Большого Абакана, где и проживали.
В 1962 г., создавая новую высокоточную топографическую карту в районах реки Большой Абакан, топограф из Бийска, Алтайского края, Михаил Петрович Загородников подробно обследовал эти районы, выполняя геодезические измерения, нанося на карту все ручьи, родники, тропы, давая характеристику леса и всех горных рек. Вот что написала мне жена Загородникова, Мария Степановна Илюхина, которая работала в этом же отряде в 1962 г.
«Наша база партии располагалась на левом берегу реки Большой Абакан в заброшенном доме бывшего кордона Алтайского заповедника.
Ранней весной и поздней осенью нашу базу посещали местные рыбаки, приплывавшие из города Абазы Красноярского края на очень больших (длиною около десяти метров) лодках с моторами.
Всех рыбаков мы не помним, кроме Лыкова Петра, который приплывал весной, и было ему в ту пору лет около сорока, а может чуть больше или меньше.
Из их рассказов мы узнали следующее. В период коллективизации два брата Лыковых с семьями не поехали в общий поселок, а пробрались выше по течению реки Большой Абакан (каким транспортом, не знаем) и обосновались на правом берегу реки Большой Абакан чуть ниже устья ручья Бедуй, километрах в трех-четырех от теплого радонового ключа, который расположен выше по течению ручья Бедуй.
На этом месте среди кедрача у них было срублено две избушки из кедровых деревьев огромной толщины (вся избушка высотою более двух метров была сложена всего из трех венцов).
В этот период они согласились, видимо по предложению работников заповедника, работать на кордоне егерями. Но некоторое время спустя, когда приехали представители Алтайского государственного заповедника на этот кордон, они обнаружили в домике аккуратно сложенные вещи (спецодежду), два карабина с боезапасами стояли в углу, а егерей - братьев Лыковых - не было, они ушли.
Спустя какое-то время они убили или поймали (не знаем точно) марала и обдирали его, а их в этот момент увидели егеря заповедника и велели остановиться, когда они кинулись бежать. Они егерей не послушали и продолжали бежать, тогда один из егерей вскинул карабин и выстрелил.
Стрелял он, возможно, чтобы остановить их, но вышло так, что убил одного из братьев. Фамилия этого егеря, который проживает в Турочакском районе на озере Теленком в Камгинском заливе Хлобыстов.
После этого случая семья одного из братьев ушла еще выше по реке, а вторая семья, возможно, вернулась обратно к людям.
Та семья, которая ушла выше, состояла из мужа, жены и дочери.
В 1958 г. во время ловли рыбы Лыков Петр (племянник ушедшего в горы Лыкова) заплыл высоко вверх по реке Большой Абакан, аж до того места, где в него сливаются три притока, плыл на шестах, и потому очень тихо, неслышно. На берегу реки он увидел двух мужчин, которые, заметив его, стали уходить. Лыков Петр окликнул их: «Дядя, ты зачем уходишь? Я тебя все равно узнал». Тогда они остановились и подошли к берегу. Разговора у них, как у родственников, не получилось. Дядя у племянника не поинтересовался даже своими родственниками в «миру», а предложение племянника вернуться к нормальной жизни не захотел и слушать. Информации у них не было никакой. Они даже не знали о том, что была Великая Отечественная война. Двоюродному брату Петра Лыкова было в то время лет около шестнадцати, выглядел он болезненно и стоял молча, полуотвернувшись. Племянника дядя не пригласил к себе и сказал, что живут они вдвоем с сыном. Петр Лыков спросил у него про тетю и про сестру свою двоюродную, которую он знал. Дядя ему сказал, что они умерли, а про другую сестру и брата вообще ничего не сказал. Петр предложил ему взять у него мешок соли. Дядя задумался, а потом с сожалением сказал, что не нужно. Привыкнуть, говорит, очень легко, а вот отвыкать очень трудно. Петр увидел у него за поясом топор, который состоял только из обуха и сразу же начиналось лезвие. Он предложил дяде свой топор. Тот не отказался и отблагодарил его за это. Затем они с сыном повернулись и ушли в лес от берега».
Таежные пчелы
Привязав к деревьям навьюченных лошадей, мы, голодные, как звери, бросились к избушке, в которой хранились продукты для партии. Завезли их сюда вертолетом еще ранней весной, когда снег был в человеческий рост. А сейчас избушка утопала в зелени и цветах.
— Сохранились ли продукты? — эта мысль уже давно мучила каждого из нас, особенно в последние дни, когда мы шли совсем голодные. Александр Квашнин, опередивший меня на несколько минут, кубарем вылетел из избушки.
— Уж не медведь ли ?! — Я замер на месте. Зафыркали лошади. Передняя, которую вел Александр, рванулась, оборвала поводья и, сбросив навьюченный груз, убежала в сторону Бирюсы. Вдруг надо мной появился рой пчел. Отчаянно отбиваясь и не сразу сообразив, что пчелы вылетели из открытой двери избушки, я бросился в кусты.
Собрав лошадей и привязав их подальше, мы вооружились еловыми ветками и пошли в наступление. Но всякая попытка пробраться в избушку кончалась постыдным бегством. Битых два часа пытались мы выселить пчел, но тщетно.
Трудно предсказать, чем бы закончилась эта «баталия», если б не подъехал наш конюх Евдоким Егорович, старый рабочий, охотник. Он всегда выручал нас в критические минуты. Вот и теперь мы надеялись, что он что-нибудь придумает. И не ошиблись.
Через час, сидя у костра за вкусным обедом, охотник учил нас премудростям таежной жизни. И дело с выселением пчел оказалось совсем нехитрым. Егорыч спокойно вошел в избушку, осмотрел ее, осторожно выловил пчелиную матку и перенес в дупло старой лиственницы. За ней ушли все пчелы.
Глядя на распухшую, обиженную физиономию Александра Квашнина (он пострадал больше всех), мы дружно смеялись.
— Пропади они пропадом, — ругался он. — Чтоб их гром разбил в этой лиственнице.
— Неладно говоришь, — заметил серьезно Егорыч. — Пчелок вместо ругани благодарить надо. Не поселись они в избушке — не хлебать бы нам щей с тушенкой. Это они сохранили продукты. Понимать надо!
Следы на снегу
В Восточные Саяны мы прилетели на самолете Ан-2 из города Абакана. Здесь, в поселке Верхняя Гутара, мы нашли каюра Николая Саганова и арендовали тринадцать оленей. Николай - опытный охотник, по национальности тофалар, в сельсовете нам рекомендовали его, как человека, который знает тайгу в этих районах лучше всех. Нам предстояло создать новую карту этой малоисследованной высокогорной части саянских хребтов. Груза оказалось очень много, по договоренности мы обязались вьючить на оленей не более 25-30 кг на каждого. Но пришлось нарушить обещание. Тофаларские олени оказались гораздо крупнее северных, и с молчаливого согласия каюра мы взвалили 600 кг наших геодезических приборов, палаток, спальных мешков, посуды и продуктов питания на наших олешек и отправились на юг по тропе. Тропа извивалась вдоль левого берега горной реки Ужур. На третий день вышли на перевал к реке Казыр, где должны были выполнить геодезические измерения. Наши походы планировались на пять-шесть дней на вершины скалистых гор. Вдруг хлопьями повалил снег, но вскоре прекратился.
С вечера мы вчетвером готовились пойти на вершины гор, а каюр с одним рабочим должны эти четыре дня оставаться в лагере охранять животных. Корм вокруг был хороший: нетронутые поляны любимого лакомства оленей — ягеля, да и воды кругом полно: ручьи, родники, озера. А главное, что горная прохлада не пропускала на перевал комариный гнус.
Ярко-белые плешины снега украшали панораму унылых скалистых утесов. Деревья здесь низкорослые, редкие, изуродованные пронзительными горными ветрами, опаленные молниями, многие из них украшены разноцветными тряпочками. Таков обычай местных жителей оставить горному духу приношение и привязать тряпочку — отвести от себя горе, беду.
Закончив приготовления к трудному маршруту, мы стали укладываться в спальные мешки. Я боялся, как бы завтра не помешала погода. Мне давно не приходилось взбираться на такие скалистые кручи, некоторые из которых покрыты вечным слоем снега и льда.
Вдруг наш Анчар с громким лаем помчался на перевал в сторону разукрашенных деревьев. Мы выстрелили несколько раз. Лай быстро удалялся в горы, очевидно, Анчар кого-то преследовал.
Рано утром нас разбудил каюр тревожными криками: «Следы на снегу, следы на снегу!» Действительно, на свежем выпавшем снегу огромные следы босых человеческих ног, а рядом маленькие — Анчара.
Мы принесли из лагеря линейку, стали измерять и сопоставлять со своими ногами отпечатки ног ночного пришельца. Самыми крупными оказались ступни у Александра — 30 см, он самый высокий среди нас, а ночной след был еще на 10 см больше. Конечно, все сразу стали строить догадки, что это снежный человек. Мы, вооружившись, взяв с собой топоры, ножи, все вместе пошли по следам, пока они совсем не исчезли: солнце поднималось над вершинами гор, нагревая воздух, слизывая вечерний снежок. Следы вели по перевалу в сторону Казыра, к многочисленным озерам, где и начинается эта коварная, порожистая горная река. При спуске к озеру следы потерялись. Собака совсем не шла по следу, и, вообще, после ночного похождения Анчар не убегал от нас, держался рядом. Николай предположил, что собаку ночью обидел снежный человек, и теперь она его боится.
К обеду мы возвратились в свой лагерь. В наше отсутствие кто-то побывал здесь. Все мешки с сухарями, крупами оказались развязанными, мука рассыпана. Все это сделано как-то неумело. Ничего не взято. Каюр объяснил, что это горный дух Ээлиг-таг, он очень разгневан нашим присутствием. Поэтому Николай наотрез отказался с нами работать, мы вынуждены были нашего практиканта Владимира отправить с Сагановым в Верхнюю Гутару для замены каюра, а сами тем временем снова собрались в горы.
Нам предстояло определить координаты нескольких остроконечных скальных вершин, установить на них вешки с флажками дня измерений теодолитом с других гор в следующем маршруте, когда придет новый каюр с оленями.
Всех нас, оставшихся без собаки среди диких скал, беспокоили странные следы на снегу и таинственная проверка нашего снаряжения. Неужели все-таки существует снежный человек? Каждый из нашей четверки еще и еще раз вспоминал в деталях все случившееся.
У меня на счету много было уже различных примеров уединения человека в тундровую или таежную глухомань, но все они были объяснимы.
Однажды, работая на юге Красноярского края в верховьях реки Амыл, мы обнаружили, что стали убавляться продукты в период нашего отсутствия. Обычно топографы организовывают свою работу так. Где-то на тропе оставляют основную часть своих продуктов и снаряжения, а сами налегке уходят на несколько дней в горы. К концу полевого сезона незнакомец стал наглеть. Мы поняли, что за нами следят. В таких случаях выручает собака, редко я уходил в тайгу без четвероногого друга. В один из походов мы оставили в лагере студента Новосибирского топографического техникума, который проходил практику. Леонид немного стер ногу и ему нужно было подлечиться для следующего трудного маршрута. Практикант на берегу ручья чистил закопченные котелок, миски, кружки, пользуясь тем, что наконец-то нашлось время и для этой работы. Неожиданно у палатки послышался шорох, треск сучьев. Испуганный Леонид пробрался в густой ельник и стал наблюдать за палаткой. Оборванный, обросший незнакомец, держа в одной руке ружье, другой отсыпал в свою котомку крупу, соль, сахар. Огненно-рыжая бороденка свисала на замусоленную нищенскую куртку. Озираясь по сторонам, таежный воришка быстро исчез. Студент забежал в палатку, схватил двухстволку и пальнул дважды в сторону удалившегося, сопровождая выстрелы пронзительным свистом. Больше незнакомец не появлялся. А в верховьях реки, на перевале, где в многочисленных озерах берут начало реки Амыл и Ус, мы обнаружили жилье этого человека. У горячего родника с корнями вырвано ветром дерево, в этом углублении и обитал скиталец. Внутри шалаша все утеплено мхом, возможно когда-то это была медвежья берлога. На деревьях мы обнаружили много развешанных сушеных грибов, у потухшего костра кости птиц, оленей. У скалы нашли приспособление для высекания огня. Закончив экспедиционные работы и возвратившись в Минусинск, мы рассказали об этом. Оказывается, еще в годы войны житель села Каратузское дезертировал из армии и с тех пор скрывается в тайге. Несколько раз видели его у деревни Андреевки. Мы указали на карте место жительства отшельника. Зимой мне сообщили, что по нашей новой карте нашли шалаш и поймали рыжебородого, который наводил страх на местное население.
Всего полтора месяца ранней весной мне пришлось как-то работать в Хакасии. В поселке Абаза заканчивались дороги, дальше вдоль реки Абакан нам пришлось передвигаться на лошадях. Много мы здесь наслышались от местных жителей про староверов, которые в тридцатые годы семьями уходили в тайгу от преследований. Мне так и не довелось с ними повстречаться, хотя с некоторыми из них встречались наши топографы, наносили их избы на новую карту. Леса здесь богаты кедровыми орехами, ягодами, грибами, а в реках водится много рыбы.
По разным причинам люди скитаются по тайге. Мой помощник геодезист Евгений Сергеевич рассказывал, как на Севере в Тюменской области встретился с таежным отшельником, который когда-то бежал из заключения, а теперь боится возвратиться домой, так и скитается в тайге.
Работая на Севере в 400 км на восток от Игарки, мы выстроили на берегу озера Агата базу партии, дом для конторы, баню, небольшой склад, столовую, вырубили площадку для посадки вертолета. Два летних сезона мы пробыли на этом объекте. На третий полевой сезон работ оставалось совсем мало. Первый полет на вертолете на Агату наметили на апрель. На зиму мы оставили на базе часть продуктов, упаковав их в железные бочки. Нужно было проверить их сохранность от грызунов и завезти снаряжение, остальные продукты, авиагорючее на весь полевой экспедиционный период.
Подлетая к Агате, командир вертолета, бывалый полярный летчик, Владимир Смирнов кивнул в сторону базы. Сделал круг, облетев ее еще и еще раз. Странно, на нашей базе кто-то жил. Из трубы бани валил дым. Кругом натоптаны тропы. Снег здесь за зиму выпадает глубокий — два-три, а то и четыре метра. Наконец вертолет приземлился. Было очень тепло. Солнце палило по-летнему. И вдруг мы увидели коренастого человека, впряженного в огромные сани, на которых были нагружены дрова. Незнакомец, не обращая на нас внимания, продолжал двигаться по берегу в сторону бани. Чувство страха и любопытства охватило нас; вместе с экипажем, проваливаясь в двухметровый снег, мы направились к базе. Оказалось, что в конце полевого сезона в одной нашей бригаде заблудился рабочий Иван Лемешин. Долго его искали. Летали на вертолетах, организовывали поисковые бригады, но все оказалось безрезультатным. В конце сентября бригады и вся партия, завершив полевой сезон, на вертолетах вылетели в Игарку, законсервировав базу партии до весеннего периода. Иван приполз на базу партии с поломанной ногой в октябре месяце. Почти семь месяцев жил в одиночку. Продуктов хватило, конечно, ассортимент не велик: сухари, растительное масло, соль. А как только срослась нога; Иван стал рыбачить, заготавливать дрова на зиму. Но слух и зрение потерял. Мы сразу же увезли вертолетом Ивана в Норильск в больницу, но врачи объяснили, что слух и зрение, потерянные из-за сильного нервного перенапряжения, не восстановить.
Много всяких случаев было за годы работы в экспедициях. Геодезист и топограф постоянно сталкиваются в пути с различными таежными обитателями.
Но следы на снегу остались загадкой для меня. Может, это был очередной отшельник, не прижившийся в человеческом коллективе или ставший жертвой какой-то трагедии. У нас был случай в Свердловской области, когда, перевозя экспедиционный отряд, разбился в тайге вертолет. В живых остался покалеченный рабочий Суровцев Иван и летчик с переломанными ногами, находившийся в постоянном бреду. Рабочий ползком доставлял котелком воду из болота зажатому в разбитом вертолете командиру. Так продержались они тринадцать дней. Их все-таки нашли и спасли.
Трудно создавалась карта. Теперь она закончена. Многие геодезисты не дошли до финиша, исследуя труднодоступные места страны. Там, где раньше были белые пятна, появились на карте их имена.
Закончился и этот полевой экспедиционный сезон, выполнены очередные геодезические измерения. Можно поставить точку, но карта быстро стареет, и поэтому вновь первопроходцы собираются в свой очередной геодезический маршрут.
