Материал нашел и подготовил к публикации Григорий Лучанский
Источник: Павел Конюхов. Мы шли рядом со смертью. Центр культуры «Живая этика». Владивосток. 1996 г.
Глава XI
Нас ждет остров Врангель
1 апреля. Температура утром –30°, днем –25°.
Встали сегодня рано. Первым проснулся я, вышел на улицу, огляделся. Ветер шумит, но идти можно.
Как всегда, сварили кашу. Уже садились завтракать, когда проснулся Родион и его товарищ. Они принесли мороженую печень нерпы, угостили нас. Признаться, это блюдо нам предстояло попробовать впервые. Я ждал, что скажет Миша. На какое-то время отвлекся, смотрю, а Миша уже ест. Попробовал и я, но никакого впечатления на меня печень не произвела, особого вкуса не почувствовал, что-то похожее одновременно и на мясо, и на рыбу. Предложили хозяевам попробовать нашу кашу. Родион попробовал, ничего не сказал, а через минуту встал, принес каждому по большому куску масла, положил в миски: «Ну вот, так еще есть можно». Начали разговаривать о маршруте, и тут я вспомнил, что по карте мы определили: избушка Родиона стоит на мысе Якан. Как же я это упустил из головы? Ведь отсюда когда-то Г. Л. Травин пытался пройти до острова Врангель. Именно с этого мыса путешественник Фердинанд Врангель отправлялся на санях по льду в поисках таинственных земель. От чукчей он слышал, что летом, в ясные дни бывают видны высокие горы, покрытые снегом. Его попытки достичь неизвестной земли в то время не увенчались успехом, но при составлении карты он нанес эту землю на бумагу, нисколько не сомневаясь в ее существовании.
Через сорок с лишним лет после Врангеля на этих местах побывал американский капитан Лонг на китобойном судне. Хорошо разглядев остров, он первый назвал его островом Врангеля, а пролив между островом и материком стал носить фамилию Лонга. В истории Севера всего две экспедиции пересекли этот пролив зимой. Одна еще до первой мировой войны, организованная известным канадским путешественником В. Стефансоном, а вторая в 1972 году под руководством Дмитрия Шпаро. Тогда его группа на лыжах прошла от мыса Шмидта до острова Врангеля.
Рассказываю обо всем этом ребятам. Охотники тоже внимательно слушают и рассказывают, что летом они ходят на остров на лодках. Отсюда до него примерно двести километров. Какая там каша и сырая печень! После этих разговоров кусок не лезет мне в горло. Я положил ложку и объявил: «Хочу на велосипеде пройти этим путем». Ребята подхватили идею. И мы, забыв, что теряем драгоценное время начинающегося дня, обсуждаем замысел. Посоветовавшись с охотниками, мы пришли к выводу, что начинать экспедицию надо в марте–апреле.
Договорились, что будем штурмовать этот пролив в 1994 году. Надо подумать над тем, как приспособить к велосипеду лыжи. Для нас это ново и придется испытать конструкцию задолго до старта в таких же условиях.
Мы разволновались. Вижу, и ребята загорелись не на шутку.
В конце разговора Родион поделился с нами рассказами о часто появляющихся в этих местах удивительных миражах. Однажды ему самому пришлось видеть большой город с многоэтажными домами, оживленными улицами. В другое время подобное сообщение нас бы очень заинтересовало. Однако сейчас наши мысли работают только в одном направлении – об экспедиции через пролив Лонга. Так, в нервном возбуждении, собираемся в путь.
В середине дня дошли до маяка. Вышли на берег. Подумали, что раз маяк встретился, то где-то рядом должно быть жилье. Однако возле маяка никаких строений не заметили. Сергей для верности поднялся на горку, посмотрел с высоты все вокруг, но нет, ничего похожего на присутствие человека нет.
Решили пройти по льду. Двигаться трудно. Без конца спотыкаемся, петляем между торосами. Ледяная гора вздымается над нами.
Идем и радуемся красотам сказочных торосов. Настроение сегодня повышенное, и Миша, окидывая взглядом весь этот непроходимый хаос, говорит, что для нас начинается хорошая подготовка к штурму пролива.
А для меня подкрадывается новая неприятность. Раньше я потянул мышцу на спине, и теперь чувствую, как под лопаткой усиливается боль. А сейчас, когда велосипед то и дело приходится тянуть на себя, переползая через ледяные утесы, боль становится все ощутимей.
Увидев на берегу след, оставленный «Бураном», сворачиваем вправо и выходим на землю. Здесь тоже идти не лучше, чем по льду. Наст рыхлый, проваливаемся. Часто снежные сугробы так глубоки, что приходится помогать друг другу выбираться из них, тащить велосипеды наверх.
Пока мы преодолеваем этот участок, потеряли след от « Бурана». Идем уже наугад по берегу. Я привязал багажник с рюкзаком к себе, чтобы легче было мышцам спины.
Часа через два сказали себе – все, хватит. Начали резать снежные пласты, делать нору, обкладывать ее целлофаном. На землю положили полиуретановые коврики, достали спальные мешки. Перед тем, как заснуть, проделываем неприятную операцию – холодные, мокрые носки и стельки вынимаем и кладем на грудь, на голое тело. Нужно, чтобы до утра они высохли.
Теперь предстоит постараться хоть немного подремать, дать небольшой отдых натруженному телу. Миша объявляет температуру в нашем укрытии –35°. Чувствуем, что ночь предстоит неспокойная.
Глава XII
Майор Кротов
4 апреля. Температура –20°.
Вчера прибыли в поселок Мыс Шмидта. Добирались тяжело. Во второй половине пути нас застала метель. С утра был сильный встречный ветер, а потом разыгралась такая пурга, что последние двадцать километров перед поселком мы преодолели за восемь часов.
На пути к поселку у нас произошла очень интересная встреча. В метель нашу группу обогнала машина. Обойдя велосипедный караван, «газик» резко затормозил и из него вышли двое военных. «Майор Кротов», – представился старший из них. Мы назвались, объяснили, откуда двигаемся. Тут майор неожиданно рассмеялся: «Представляете, – говорит он нам, – а я увидел красный крест и подумал, что встретил какую-то группу из-за рубежа. И вид ваш, и транспорт уж больно необычны для этих мест». Смеясь, он продолжал: «Мы как вас заметили, да пока обгоняли, я в голове все слова иностранные перебрал, хотел обратиться к вам на английском». Оказывается, майор на Север попал сразу после Афганистана. А красный крест, пришитый на Мишиной куртке, вызвал у него ассоциацию с медицинской иностранной миссией. Не задерживая нас долго под порывами ураганного ветра, майор сказал: «Как только прибудете в поселок, найдите общежитие и скажите, что вы от майора Кротова. Я распоряжусь, чтобы вас там определили и позаботились соответствующим образом». Мы попрощались, и через минуту машина уже скрылась в снежной метели.
Идет уже второй месяц весны, за это время воздух «потеплел» на двадцать градусов, но мы этого не чувствуем.
Как бы ни были тяжелы последние километры до Мыса Шмидта, мы их преодолели.
Первое, что нам бросилось в глаза – это четыре желтых комбинезона, в которые были одеты ребята, следующие автостопом. Сейчас они стояли у трассы, поджидая попутных машин. После нашей встречи в Певеке прошло достаточно времени, и я думал, что их группа давно уже на другом континенте. Сейчас же вид их был ужасен: черные коросты на лицах, расплывшиеся, повисшие сине-красные бульбы носов, потрескавшиеся губы, – все это говорило о слишком тяжелых испытаниях холодом. Мы поздоровались, поделились впечатлениями о пути от Певека до Мыса Шмидта. Оказывается, они надолго задержались в ожидании попутных машин в той самой яранге, в которой останавливались и мы. Промучившись в этом неуютном убежище, ребята сели и поехали первым попавшимся транспортом. Им оказался вездеход того же типа, на котором мы катались к стойбищу чукчей. И место для них нашлось только наверху этой машины. Не один час пролежали ребята на ледяном брезенте, уцепившись закоченевшими руками за металлические выступы под резким, обжигающим ветром. У меня до сих пор мурашки идут по спине от их рассказа.
Пожелав мужественной команде счастливого пути, мы отправились на поиски общежития. Искать пришлось недолго, первый же житель показал нам, куда идти. Наконец, мы добрались до общежития и вскоре оказались в атмосфере блаженства тишины и уютного тепла.
Дежурный офицер спросил, сколько времени потребуется нам, чтобы помыться и прийти в столовую. Не заставив долго ждать себя, через несколько минут следуем за гостеприимным хозяином.
Войдя в помещение столовой, поняли, что попали как раз на ужин. По лицам присутствующих сразу поняли, что зрелище мы представляли впечатляющее. Широкие анораки, разномастная обувь, черные кожаные шапки, обшитые собачьим мехом, заросшие лица, коросты на них никак не вписывались в окружение гладко выбритых подбородков и коротких стрижек.
Сегодня у нас – цивилизованный ужин. С утра побывали на почте. Это первый пункт, который мы указали для писем своим родным и знакомым. Я получил письма от жены, а также одно – от Юрия Козиятко, корреспондента газеты «Боевая Вахта». В его письме сообщалось, что ко времени нашего финиша редакция газеты отправит в поселок Уэлен четыре тысячи рублей, в помощь на обратную дорогу. Это было приятным сообщением. Я тут я подумал, что в этом году наше путешествие проводит как-то тихо, по-обыденному. В другие годы здесь была бы куча телеграмм, а в поселках были бы организованы пышные встречи, произнесены торжественные речи. Однако такая перемена мне больше по душе. Ни к чему надуманная шумиха. Раньше для осуществления такой экспедиции необходимо было запасаться различными разрешениями, сопроводительными письмами от общественных организаций (чем больше, тем лучше), и другими бумагами. А сейчас спонсорской помощи и собственного желания оказалось достаточно. При встречах рассказываем о Глебе Травине и своем путешествии простым людям – шоферам, оленеводам, старателям, хозяевам гостеприимных домов, то есть всем тем, кому действительно интересно, и кто спрашивает нас об этом. И после не надо отчитываться ни устно, ни письменно перед равнодушными, в основном, людьми, идти на заорганизованные встречи, оправдываться в излишних расходах. Финиша ждут только близкие тебе люди, друзья, ребята из газет.
Конечно, в чем-то прошлые этапы давались легче, несправедливо забыть о помощи и поддержке, которую я получал тогда. С больной благодарностью вспоминаю азартных, деловых ребят из Находкинского горкома комсомола. Как бы мы ни смотрели на то время, но мы жили в нем дружно. Люди остаются людьми вне зависимости от времени. И я обязан им за удачное преодоление двух первых этапов, несмотря на досадные мелочи.
И все же, сейчас, когда я сам добивался осуществления экспедиции, искал спонсоров, снаряжение, велосипеды, я понял, насколько легче работать в сегодняшней обстановке и чувствовать себя независимым от прихотей различных руководителей.
К обеду нас позвали в солдатскую столовую. После небольшого отдыха пришел офицер и сообщил, что для нас приготовлена баня, и майор Кротов ждет нас там.
За короткое время, что мы провели в поселке, успели понять, каким большим авторитетом является для всех «майор Кротов». По другому его здесь никто не называет, сочетание воинского звания и фамилии звучит как имя нарицательное. Любовь и уважение солдат, офицеров и местные жителей к майору Кротову мы почувствовали сразу. Все его распоряжения выполнялись с такой тщательностью, заботой и вниманием, что отнести это к собственным персонам просто так мы не смогли.
А бане мы очень обрадовались. Жаркий, горячий воздух после стольких холодных дней и ночей был нам в новинку.
Мы с удовольствием отогревались, мылись, запросто общаясь с легендарным майором и его друзьями. Майор рассказывал о войне в Афганистане, о контузии и ранениях, о самых разных случаях, произошедших с ним за время службы. Это был открытый, честный человек, остроумный и общительный собеседник. Врожденное чувство справедливости, сурового обаяния сильной личности притягивало к нему людей.
Вечером мы опять встретились с ним и его женой. Другие офицеры тоже пришли со своими семьями. Состоялось скромное застолье на прощанье, очень теплое и сердечное. Разговаривали мы на самые разные темы, но, в основном, о нашей экспедиции. Миша говорил об Эстонии, Слава – о Латвии, я и Сережа – о Дальнем Востоке и Сибири.
Часов в десять вечера майор Кротов опять взял инициативу на себя и объявил, что пора всем прощаться, так как нам необходимо хорошо отдохнуть перед завтрашним днем. Мы опять сфотографировались на память, а затем попрощались со всеми... Завтра – снова в путь.
Глава XIII
Крючкина знает весь Север
6 апреля. Температура утром –13°, днем –8».
Идем по «Косе двух пилотов». Несколько десятилетий назад на этом месте разбился американский самолет. Погибли двое летчиков. С тех пор это место отражает в своем названии произошедшую трагедию. Об этом случае я не смог узнать никаких подробностей у местных жителей. Надеюсь по окончании экспедиции откопать что-нибудь в старых газетах или книгах (Это случилось в апреле 1929 года. Родоначальник авиации на Аляске полковник Бен Эйельсон по праву считался одним из опытнейших пилотов Америки. Еще в 1924 году он перевез по воздуху первую почту из Фэрбенкса в Мак-Грац, триста миль пролетев над Аляской за три часа. С этого времени воздушное сообщение в этих местах стало постоянным. В марте 1927 года он совершал полет вместе с другим полярным асом Вилкинсом с мыса Барроу на северо-запад. Неожиданная поломка заставила их сесть на лед восточнее острова Врангеля. Одно из открытий этого рейса – измерение глубин Северного Ледовитого океана и определение точки одного из самых глубоких мест океана в 5440 метров.
В апреле 1928 года отважная пара совершила перелет с мыса Барроу до Шпицбергена.
Эти полеты для Бена Эйельсона были как бы подготовкой к воплощению давней мечты – совершить беспересадочный полет на свою родину – Норвегию – через Сибирь к Архангельск. И он искал любые возможности, чтобы изучить трассу. Бедствие двух судов в 1929 году – «Ставрополя» и «Нанук», затянутых ледяным дрейфом к мысу Северному, как никогда сблизило полярных летчиков США и СССР. Наши авиаторы Слепнев, Фарих, Голышев встречали здесь и Дорбанди, и Эйельсона, и Борланда. Тогда, после работы на берегу океана, они вылетели на Аляску и сделали посадку в Номе. Однако после второго вылета к мысу Северному Эйельсон и Борланд не вернулись, они внезапно исчезли. Делом чести для друзей стал розыск погибших, в нем участвовали сотни людей. Останки были найдены вместе с разбившимся самолетом.
В сентябре 1929 года командир самолета «Страна Советов» С. А. Шестаков вместе с М. Слепневым передал тела погибших летчиков в Сиэтле старшему командиру Ионгу. Об этой гибели и напоминает название «Коса двух пилотов» – Прим. ред.).
Идти тяжело, по колено проваливаемся в снег. Ветер дует в спину. С каждым днем мне все труднее вытаскивать велосипед вместе с рюкзаком из сугробов сырого снега. Все сильнее болит потянутая мышца на спине. Миша при осмотре предупредил, что может быть разрыв мышцы. Такого осложнения я не хочу, и потому изворачиваюсь с велосипедом как могу, чтобы только не напрягать больное место.
Часа через два нервы наши не выдержали, и мы перешли на лед. Здесь также идти нелегко, но мы уже не первый раз замечаем одну особенность – на море мы чувствуем себя лучше, настроение повышается, ощущается какой-то прилив бодрости, душевного подъема.
Солнце, как сквозь какую-то пелену, неярко заливает пространство ледяной пустыни. И вдруг – стоп. Механически переставляя ноги, я понял, что где-то «нахватался зайчиков», и плохо вижу. Получил солнечный ожог глаз? В этих краях зимой легко приходит это заболевание. Но со мной происходит что-то не то: ставлю ногу на снег и чувствую, что не достигаю поверхности, проваливаюсь дальше в яму. И тут же спотыкаюсь о близкий выступ, который тоже не заметил. Ощущение такое, что глаза обманывают, ноги не чувствуют поверхность. Неожиданно полетел вниз... Упал вместе с велосипедом и рюкзаком, очень неловко, не успев среагировать. Сразу увидел над собой испуганное лицо Сергия. Трещина оказалась не очень глубокой, Сережа подал мне руку, помог выбраться. Спина мгновенно вспотела от испуга. Ведь на этом месте могла быть трещина на десятки метров вниз. И что самое страшное, я постоянно смотрел себе под ноги... Нелепое ощущение обмана лишало уверенности. Подошел Миша, вместе обсудили происходящее. Ребята чувствовали то же самое. Оказалось, что близко над поверхностью повисла плотная белая мгла. Слой ее очень тонкий. Смотря вдаль, мы видим как бы хорошо до самого горизонта, но этот же слой скрадывает путь под ногами...
Идем тесной группой, низко наклонив головы и ощупывая ногами каждый предстоящий шаг.
В это время очень низко над нами пролетели два самолета. Миша показал рукой вверх и обратился ко мне: «Может, твой знакомый там?» Я тоже подумал о своем старом знакомом – Владлене Крючкине. Перед выходом из Мыса Шмидта мы услышали в редакции местной газеты сообщение, что на днях в этот поселок должен прибыть Владлен Крючкин. Он со своей командой решил отправиться на собачьих упряжках через пролив Лонга.
Из-за нашего напряженного расписания мы не могли позволить себе задержаться, чтобы встретиться со своим собратом-путешественником, моим старым другом. Познакомился я с Владленом во время первого этапа нашей экспедиции по Северу. По командировке от журнала «Вокруг света» Владлен Крючкин снимал о нас фильм. С первых дней мы подружились. До сих пор не перестаю восхищаться мужеством этого человека и его верной любви к Арктике. Несколько лет назад Владлен в альпинистском переходе получил тяжелую травму позвоночника. Врачи смогли поставить его на ноги, но передвигается он очень медленно. И вот после такой катастрофы он продолжает путешествовать без всяких скидок на инвалидность. Владлена Крючкина знает все побережье Северного Ледовитого океана.
Когда я отправлялся с ним в экспедицию, представлял: поход наш превратится в оказание помощи инвалиду-кинооператору. Какой же тогда получится фильм и каким будет наш путь? Сказал об этом Владлену. Тот, невозмутимо покуривая трубку, ответил, в каких сложных экспедициях он уже участвовал после этой травмы, и о том, как снимал фильм о подводном мире Ледовитого океана.
Наше знакомство продолжилось, и, хотя на совместном этапе с кинооператором было немало хлопот, это были, к счастью, совсем другие, вызванные творчеством, хлопоты. Владлен оказался фанатиком своего дела и требовал от нас стопроцентного понимания. Я люблю таких людей и, несмотря на разницу лет, мы хорошо понимаем друг друга, и остаемся друзьями уже десяток лет.
Почти в каждом поселке ощущаю его присутствие. Ведь Владлен Крючкин участвовал во многих отечественных и международных экспедициях на собачьих упряжках, готовился покорить Северный полюс, осуществил сложные экспедиции по арктическому побережью. В этих краях кто-то с восторгом говорит о нем, кто-то его ругает, кто-то ждет для совместного путешествия, кто-то готовит собак для него и выполняет другие поручения. То, что отношение к нему на Севере самое разное, совсем не смущает меня, иначе и быть не может, ясно одно, что Крючкин и Север составляют единое целое, и мне всегда приятно услышать о нем, узнать о новых маршрутах, помечтать о встрече. Вот и сейчас, смотря вслед удаляющемуся самолету, я почти уверен, что мой друг находится там, и надеюсь, что и он смог разглядеть три темные точки на снегу – он также в курсе моих намерений, знает наше местонахождение.
В шестнадцать часов мы дошли до избы. Вернее, до двух, но одна почти полностью была завалена снегом. У второй стояли два военных тягача, которые пытались вытащить из снега третий. Оказывается, солдаты с последней машины просидели в этом домике трое суток, ожидая помощь. Сейчас как раз помощь подошла, и военные выезжали в свою часть. Внутри избушки было тепло и, отогревшись, мы решили остаться здесь заночевать, на последних километрах ветер все усиливался, и рисковать ради двух лишних часов хода мы не стали.
Мы не знали тогда, что просидим в домике еще двое суток. К ночи поднялась такая метель, что нам казалось, что наша «старушка» не устоит под напором урагана. Ветер не утихал ни днем, ни ночью. На маршрут выйти было невозможно, и мы благодарили бога за наше убежище.
Военные нам рассказали, что в нескольких километрах стоит маяк. Рядом с ним живут геофизики. В последнюю ночь своего пребывания в избушке мы видели его огонь. Приятно, когда узнаешь, что впереди находятся люди.
Вынужденная остановка пришлась кстати – велосипеды, снаряжение требовали ремонта. Конечно, отсыпались и набирались сил для дальнейшего пути.
Глава XIV
Метель в тундре
8 апреля. Температура –33°.
Ветер северный, сильный. Все же решили идти. Собираемся не спеша, надеясь, что немного поутихнет. Думаем поначалу добраться до геофизиков, а там посмотрим по обстоятельствам. До них километров пятнадцать–восемнадцать. Сидеть же дольше мы уже не можем. К тому же, у Сергея поджимает время отпуска, он беспокоится, что мы не укладываемся в срок.
Еще нас подгоняет наступающая весна. Температура держится низкая, но мы понимаем, что это не надолго. Сейчас уже градусник показывает –8°, –10°. Хоть мы и натерпелись холода, но понимаем, что с таянием снега нас ожидают еще большие трудности.
Выходим в восемь тридцать утра. Первые четыре километра преодолели сравнительно быстро. Шли по утрамбованному снегу и, хотя ветер не стих, дорога оказалась не трудной. Затем лагуна закончилась, и мы вышли на берег. Пошли по снегу в направлении маяка. Наст опять непрочный, и до двенадцати дня мы сильно вымотались, постоянно проваливаясь и выбираясь из снежных ям. Но, тем не менее, не ожидали, что так быстро доберемся до геофизиков. Сделали у них короткую остановку, попили чаю, порасспросили о пути на восток. Ближайшая изба от них находится в тридцати пяти километрах. Когда-то на том месте существовал небольшой, но знаменитый в сталинские времена лагерь – «Дальстрой». Он являлся перевалочным пунктом для всех заключенных, попадающих в эти края пароходами. Отсюда их рассылали по другим лагерям. В настоящее время от него остался ряд разрушенных строений, но с одной избушкой, годной для ночлега.
Изучая карту, мы узнали о существовании зимовья, расположенного значительно ближе «Дальстроя». У летчиков она отмечена как «изба Пипика». Хозяева объяснили нам, что такая изба действительно стояла. Построил ее охотник Пипик. Однажды он отправился в поселок Мыс Шмидта, а там, нагулявшись и выпив изрядное количество водки, решил, на ночь глядя, вернуться к себе домой. Недалеко от родного порога его «Буран» попал в трещину и застрял. Бедняга в хмельном угаре не понял, что с ним случилось, и замерз.
Изба осталась, и через какое-то время в ней поселился другой охотник, уже вместе с женой. Но опять не надолго. Так же напившись, в один из зимних дней муж и жена мертвецки уснули. То ли от трубки, то ли от печки, огонь спалил все дотла. Теперь на месте «избы Пипика» – только обуглившиеся остатки.
Подобные трагедии на Севере – не редкость. И на девяносто процентов виновато спиртное. Давно уже пора в этих краях объявить СОС и спасать людей от водки. Нужны какие-то срочные и очень серьезные меры. Ученые, да и многие из знающих давно бьют тревогу по поводу вымирания малочисленных народов. Но все их старания, к сожалению, остаются на бумаге. Нужны практические меры нашего правительства и местного руководства. К тому же, все ограничения по продаже спиртного на Севере малодейственны. Водка, спирт, одеколон завозятся сюда огромными партиями и используются как единственная валюта за любую услугу. И коренное население ничего не делает без оплаты «огненной водой». Приезжие, поставившие себя в порочный круг, оказались в большой зависимости. При этом совесть усыпает... Добрый и порядочный чукча или эскимос теперь может вначале все продать за бутылку водки, а, протрезвев, все забрать назад, ссылаясь при этом на шовинизм своих «друзей», ввязываясь в бесконечные склоки и обвиняя всех, порой наивно попавшихся на его удочку.
Зная, что творится сейчас по всему Северу, стараемся быть независимыми от местных жителей, от всяческой помощи в различных ситуациях. Водку везем на крайний случай, да и в малом количестве...
После обеда метель утихла, но поземка метет постоянно. Мы бредем и бредем вперед. Еще будучи у геофизиков, решили, что постараемся дойти до избы «Дальстроя» за восемь–десять часов. Все-таки мы много времени потеряли, отсиживаясь в метель. Нам часто приходится ночевать посреди тундры, незащищенными от ночного холода, диких зверей и других опасностей, и если есть возможность провести ночлег в избе, то приходится выкладывать все силы.
Солнце сегодня как-то поспешно скрылось за туманным горизонтом. На небе появилась луна. Ветер опять усилился. Начинается метель, но край неба еще виден. Сергей идет впереди, без остановок, стремясь вглубь темного пространства.
И тут вдруг что-то перевернулось во мне. Вдруг я увидел всех нас как бы со стороны. Вижу, как мы бредем по высокому крутому берегу, слева от которого зияет безбрежное море, как над нами открывается еще больший, неизмеримый купол звездного неба, а ниже группа, такая маленькая, потерялась на поверхности тундры, и представляет мелкие черные точки. В то же время от точки Сергея веет какой-то необыкновенной силой, он кажется намного крупнее и величественнее... Картины проносятся передо мной. И я жалею, что не владею талантом, чтобы запечатлеть на полотне увиденное; не композитор, чтобы поведать другим необыкновенные мелодии, рожденные бушующим пространством тундры...
И мне показалось, что впереди у человечества должны быть открытия какого-то другого, нового вида искусства, могущего передать увиденное и пережитое, такое несоизмеримое, вмещающее в себя ощущения встреч с космическим пространством...
Не помню, сколько еще часов мы шли в этой ночи. Знаю только, что ни порывы ураганного ветра, ни другие неприятности не могли поколебать моего радостного ощущения родства со всем окружающим...
Неожиданно впереди засветился огонь. Это подавал сигнал маяк, установленный в районе «Дальстроя». Вскоре обнаружили еще один огонек, посылающий поток лучей к нам. Оказалось, среди построек застыл трактор с включенной фарой. Мы заглянули в кабину. В ней спал водитель. Пожалев уставшего человека, не стали его будить, а начали искать пригодную для ночлега избу.
Как всегда, Миша первый обнаружил домик с торчащей трубой. Мы попытались найти вход в него, но со всех сторон натыкались на большие сугробы снега. Долго бродили вокруг, попадали в какие-то помещения, но они тоже были, забиты снегом. Но мы были уверены, что где-то есть уголок, пригодный для нас.
Сергей попал в какую-то кладовку и нашел там дверь. Уже общими усилиями открыв ее, мы вдруг оказались в просторном помещении. Я зажег свечу – перед нами была комната с печкой и кучей угля возле нее и тремя кроватями. Ну, все правильно. Часы показывали двадцать четыре часа тридцать минут. Несмотря на час, растопили печь, нагрели помещение, сварили ужин.
10 апреля. Температура утром –23°, днем –17°.
Сегодня первым проснулся Сергей. Разбудил нас и сообщил, что ветра не слышно, нужно спешить со сборами и отправляться в путь. В семь тридцать вышли на маршрут.
Вначале наст был твердый, шли быстро. Через полчаса ходьбы обнаружили три заметенные снегом могилы. Надписи на столбиках гласили, что все, лежащие здесь, погибли во время шторма при входе в лагуну. Одна могила относилась к 1939 году, две других – к 1941-му.
Через семь километров дошли до заброшенной погранзаставы.
Сразу увидели, что незадолго до нашего прихода здесь побывал белый медведь. Возможно, мы его и спугнули. Следы совсем свежие. Зверь тут похозяйничал от души – все вокруг разрушено, разломано, разбросано.
Долго не стали задерживаться на этом месте. Передохнули несколько минут и пошли дальше. Направление взяли через пролив. Идти тяжело, проваливаемся в снег по колено. Километра через три Миша не выдержал и, оставив велосипед внизу, стал подниматься на берег. Вернувшись, он предложил всем пойти поверху. Я было засомневался – отсюда видны были метелки прошлогодней травы: в таких местах наста как такового нет, а снег сухой и сыпучий. Однако Миша убедил нас в том, что дальше от моря снег плотный, и идти будет легче. Согласившись, поднялись на берег. Около часа барахтались в снегу, обещанного наста так и не нашли, вымотались вконец. Не выдержав, я свернул влево, обрыв к морю был высокий, но пологий, и я попробовал идти по нему. Неудобно, но все-таки лучше. Махнул рукой ребятам, позвал идти за мною. Затем обрыв закончился, и мы вышли на снежную равнину. Думали, что продолжаем идти по тундре, как вдруг неожиданно натолкнулись на лодку. Она вмерзла в лед днищем, однако была в хорошем состоянии. Мы выгребли из нее снег, почистили и утрамбовали место вокруг. Вдруг кто-нибудь, следуя по нашим следам, наткнется на находку.
В четырнадцать тридцать встретили двух охотников на «Буранах». Начиналась метель, и они спешили добраться до дома засветло. Сказали нам, что в тридцати километрах отсюда находится маяк, а там, в трех километрах от него, стоит избушка. Мы сообщили им про лодку.
Через час после встречи ветер уже шел по тундре во всю мощь. Опять мы попали в метель, и опять же, услышав о надежном ночлеге, будем стремиться к нему изо всех сил. Если будем двигаться со скоростью три–пять километров в час, то, возможно, и достигнем цели сегодня вечером.
Хорошо, что ветер дует в спину, и наст твердый. Видимости почти никакой, но мы быстро продвигаемся вперед. Не идем, а почти бежим в шумном потоке ветра со снегом. Стараемся держаться рядом друг возле друга, и изо всех сил удерживаем возле себя велосипеды с тяжелым грузом. Ветер, ударяя о них, так и старается вырвать, крутит, разворачивает в разные стороны. Вскоре попросил остановку Сергей. У него короткий анорак, и при таком ветре начала сильно мерзнуть спина. Мы с Мишей подержали его велосипед, защищая его самого, насколько это было возможно. Он переоделся, и гонка по снежной тундре продолжилась. Бежали так, пока не уткнулись в высокий берег. Вышли к морю. Здесь снег глубокий, путь тяжелый, но другого нет.
В семь часов снова начался хороший наст. Опять ветер гонит нас по поверхности тундры. Наверно, смешно наблюдать за нами со стороны, но нам некогда было остановиться и перевести дыхание. Легче было двигаться. Ветер подталкивал в спину, задувал в лицо. Казалось, он и не был таким уж сильным, но стоило остановиться, как тяжелый шквал обрушивался на тебя, стараясь опрокинуть на землю. Вспоминаю Глеба Травина. Как он один справлялся в такие минуты? Гонка по тундре уже сказывается, вижу, что ребята ослабели, но остановиться и зарыться в снег нам невозможно – ведь впереди где-то стоит зимовье... Задыхаемся и бежим дальше. В эти минуты мы без слов понимаем друг друга. Интуиция обостряется как у стаи зверей, спаянных инстинктом самосохранения. Не знаю, сколько часов мы двигались в таком темпе, пока не почувствовали под ногами траву и не поняли, что начался подъем. Приближаюсь к Мише, кричу ему, чтобы он смотрел в оба. У него лучше зрение и высокий рост.
Интуиция и на этот раз не подвела. Через несколько минут Миша заметил свет маяка. Мы продолжили путь в направлении, которое показал Миша. Вскоре в потоках снега увидели вспышки огня. Бежим, уже растянувшись в шеренгу, – теперь нужно найти избушку.
Неожиданно, к звукам бушующей тундры, свиста ветра примешивается другой. Низкий, тоскливый вой, который поднимается к более высоким нотам, подхватывается другими, такими же унылыми завываниями. Однообразные эти голоса вдруг обрываются. Затем все начинается вновь. Наша шеренга мгновенно сплотилась, а Миша, бежавший до того в середине, сразу перешел в замыкающие. Вой этот принадлежал волкам, а эти звери нападают обычно сзади, на слабую, отставшую жертву. В минуты опасности Миша первым приготовился встретить удар на себя.
К счастью, вскоре мы наткнулись на избу. В двадцать два часа мы уже сидели в тишине, под крышей маленького деревянного убежища. В нем холодно, но спокойно. До часу ночи мы топили печку тем, что нашли возле избушки, по углам и под снегом. Смогли натопить до +1º, а затем плюнули на бесполезные хлопоты, достали спальники и, завернувшись поплотнее, постарались заснуть.
Глава XV
Подозрение в убийстве
11 апреля.
Сережа проснулся, как всегда, первым, растопил печь. Когда он нас разбудил, градусник показывал –12º. У нас теплее на шестнадцать градусов, чем за дверью. Несмотря на холод, решили переждать метель.
Изо всех сил стараемся натопить печь. Дрова под снегом находим с большим трудом. Миша, воспользовавшись остановкой, решил немного подремонтировать наши лица и руки. За время гонки в метели нам некогда было смотреть на себя, и мы сильно пообморозились. Больше всех пострадал Сергей. Пока Миша занимается приготовлениями, мы по одному выскакиваем за дверь, ищем все, что только может гореть, кидаем это в печь, а сами то и дело приседаем, подпрыгиваем, стараемся не дать холоду ухватить нас.
Наконец, Миша, разложив лекарства и инструмент перед собой, принимается обрабатывать лицо и руки Сергея. На того страшно смотреть. Кожа на его лице поменялась уже несколько раз, черные, потрескавшиеся щеки...
Вспоминаю, как выглядел вчера Сережа, как бежал по бушующей тундре. Тогда все вокруг лица заиндевело, мех на шапке оборвался с одной стороны и завис, черное лицо, широкий, развевающийся анорак – зрелище фантастическое.
Вспомнил Мишино лицо, и неожиданно для себя рассмеялся. У того густой мех на шапке, усы, борода покрылись мохнатым инеем, и, когда я кричал ему, он в этот момент предстал, как снежный леший, с двумя точками черных глаз.
Ребята сразу среагировали на мой смех. Миша тут же изрек: «Не лучше ль на себя, кума, оборотиться?» Я попросил у Сергея зеркальце. Еще в поселке Черском он показывал его нам. Однако тут Сергей замялся: «Да понимаешь, Паша, я его еще до Билибино выбросил».
Пока Миша занимался Сережиным лицом, я опять поискал дров и начал готовить обед. Тут в избушку вошли охотники. Это были вчерашние знакомые, которые встретились нам в середине дня на «Буранах». Они страшно удивились ужасному холоду в избушке. Один из них вышел за дверь и вернулся с мороженой нерпой. Оказывается, ею и надо было топить печку. Теперь уже мы поразились, что не додумались до этого. Ведь столько раз спотыкались о туши и не догадались, хотя раньше видели, как в одном зимовье охотник топил ими печку своего крохотного домика. Не прошло и получаса, как наша печь раскалилась докрасна, нагрела просторное помещение.
От охотников услышали новости про Крючкина. Его экспедиция, не успев начаться, закончилась в тот же день. Почти сразу после старта Владлен неловко упал с нарт и сломал руку. Кроме этого несчастья, что-то еще у них случилось, но охотники сказали, что подробностей не знают. Нам бы неплохо встретиться с Владленом, попросить карту пролива Лонга. Жаль, что у него сорвалась экспедиция, но зная Крючкина, я подумал, что он не очень расстроится. Интересно, какие у него планы на будущее?
А у нас впереди еще четыреста километров. Как же мы их пройдем? Сегодня во сне видел Федора и маму. Помню, что сон был какой-то тревожный, беспокойный. Молю Бога, чтобы все у них было хорошо. Федор должен сейчас штурмовать Эверест, родители у меня старенькие, и я тоже волнуюсь за них (Невероятно трудным оказалось для Федора восхождение на Эверест. Если бы не помощь друзей, оно могло бы не состояться буквально в те дни, когда Павел завершал поход по берегу северного Ледовитого океана, Федор вместе Е. Виноградским, «снежным барсом», покорил высочайшую вершину мира. Это произошло 14 мая 1992 г. На пути к вершине в этот год погибло 30 человек. Мужественным, смелым, отчаянным парням так и не удалось взойти на Эверест – вечная им память. Виной тому была тяжелая метеорологическая обстановка – морозы сменялись оттепелью, сильные ветра переходили в ураганы. Перед началом восхождения Федор побывал в Италии у путешественника №1 в мире – Рейнхольда Месснера, который благословил нашего земляка на восхождение. Рейнхольд сказал, что у Федора всего один шанс из ста. И Ф. Конюхов смог его использовать. Победить себя и природу – Прим. ред.).
Обдумываю дальнейший путь и прихожу к выводу, что не стоит спешить.
Лучше выбиться из графика, опоздать на работу, но благополучно дойти до финиша. Позавчера Сергей сообщил нам, что в сентябре они с женой ожидают прибавления в семье – Сережа очень хочет, чтобы опять родился сын. А я хочу, чтобы у моих друзей было все хорошо, чтобы все дошли домой живыми и здоровыми.
Поняв, что сегодня нам на маршрут не выйти, мы решили ненадолго прогуляться на свежем воздухе и сфотографироваться возле маяка. Я взял фотоаппарат, и мы вышли. Ветер сбивал с ног, но налегке идти было можно. Возле маяка увидели коробки с крупной надписью: «Осторожно, радиация». Миша тут же потребовал всем вернуться назад, видимо, маяк работает от атомных блоков питания, и сейчас они вповалку разбросаны вокруг в радиусе пятнадцати метров. Возвращаясь, недоумеваем – а как же жители поселка Ванкарема, что в пятнадцати километрах отсюда? Как они живут рядом, если отходы, а, возможно, и неиспользованные блоки лежат тут годами, разрушаются, делают опасными землю и пространство?! Как же они мирятся с этим?
Заходим опять в избушку, и дыхание аж перехватывает от тяжелого духа горелой нерпы. Стараемся сразу заняться делом, чтобы не замечать неприятный запах. Метель не утихла, и мы просидели в избушке еще два дня. Жаль, но другого выхода не было – лучше переждать.
18 апреля. Температура –17°.
Сергею сегодня что-то не спалось. Проснулся в три часа ночи, поставил кипятить чайник. Примус в нашей норе уютно загудел, и я тоже проснулся. Холодно. Вставать не хотелось, однако заснуть я так больше не смог. Пролежал до шести утра. Когда поднялся, метель утихла.
Первые пять–семь километров шли хорошо, пока не дошли до мыса Онман. Попробовали идти по льду, но глубокий снег и торосы сделали путь дальше невозможным. Начали подниматься вверх. Мыс этот очень высокий, с крутыми обрывами, глубокими сугробами на склонах. Поднимаемся на пределе. Кажется, минута – и сердце не выдержит, а остановиться передохнуть нельзя – сорвется снег и снесет тебя вниз. Наконец, выбрались. На вершине из сугробов торчат груды камней, сложенные в большие кучи явно руками человека. Над кучами торчали оленьи рога, большие кости. Миша заинтересовался ими, хотел разрыть, но я отговорил его. Место слишком было похоже на захоронение или святилище. Явно оно было связано с верованиями чукчей. Мы обогнули это странное место, пересекая мыс по диагонали. Теперь предстояло снова спуститься вниз к морю.
Вокруг на многие километры простиралась пустыня, нетронутая белизна слепила глаза. Белый цвет слил все воедино, определить расстояние от обрыва до поверхности склона было нелегко. Миша отошел немного вправо и начал осторожно спускаться. Я, оставив велосипед, взял немного правее и постарался сбоку заглянуть вниз. Там навис козырек снега. Я крикнул Сергею и описал руками рисунок обрыва. Он вернулся, взял камень и бросил вниз – так мы определили примерное расстояние до склона. Осторожно обойдя опасное место, Сергей снова начал спуск. Мы двигались вслед за ним, перепахивая бездонные сугробы, то и дело подкидывая камни вперёд.
Мы спустились вниз. На это ушло четыре часа.
Дальше по морю путь был легче. А километров через пять мы увидели след «Бурана» и пошли по нему. Впереди что-то темнело. Вначале мы подумали, что навстречу кто-то движется. Но, приблизившись, почувствовали неладное. Поняли, что перед нами лежит человек, побросали велосипеды, побежали к нему. Миша склонился над ним и определил, что он уже мертв. Это был чукча. Рядом стоял «Буран», вокруг были разбросаны вещи. Я не раз слышал, как люди, замерзая, срывают с себя одежду... Здесь, по-видимому, произошло то же самое. Перед нами лежал полуголый человек, широко раскинув руки и смотря в небо открытыми глазами. Мы не знали, что делать. Возможно, пройди мы вчера чуть больше, смогли бы ему помочь... Однако из-за начавшейся метели мы часа в четыре дня остановились...
Неожиданно сзади услышали звук двух «Буранов». В чукчах, сидящих на машинах, мы узнали охотников, которые встречались нам в пути. Это были товарищи умершего. Они втроем отправились в поселок Ванкарем, но по дороге их друг отстал. Они же, мало беспокоясь, думали, что вскоре он их догонит. И только сегодня утром, обнаружив, что тот не прибыл в посёлок, отправились обратно на поиски товарища. Чукчи погрузили тело, сели на машины и уехали. А мы, с тяжелым впечатлением от встреченной смерти, продолжили путь.
Обогнув мыс Кэлэнэут, пошли по косе и вскоре были в поселке Нутепельмен. На въезде в поселок нас уже ожидали – один из встреченных чукчей оказался председателем сельсовета. Опередив нас на «Буране», он сейчас поджидал у первого дома.
Оставив велосипеды и рюкзаки в школе, мы пошли к нему обедать. Школу председатель оставил незапертой, и я выразил беспокойство по поводу оставленных вещей, но он махнул рукой: «У нас не воруют». Как приятно было слышать эти слова! Ведь когда-то по всей тундре было так, а сейчас население в поселках разномастное и такие правила ушли в прошлое.
За обедом я увидел у хозяина стопку газет с названием «Территория». В одном из номеров прочли заметку о нашей экспедиции. Показали ее председателю – Константину Петровичу. Тот прочел ее, и говорит: «А я хотел у вас документы проверять. Оказывается, побывав вчера в Ванкареме и поняв, что нас там не было, он стал подозревать нашу группу в самом плохом. Мы начали описывать вчерашний путь, объяснять, почему Ванкарем остался в стороне, и как встретились с их умершим товарищем. Но председатель больше поверил сообщению в газете, подтверждающему наши личности, чем нашим рассказам.
После обеда пошли устраиваться на ночлег. По дороге Миша не вытерпел: «Надо же, какая выдержка у начальника. Подозревал, но молчал, обедом кормил. Сергей же сорвался: «Как он мог оставить своего товарища в дороге?!».
Перед школой собралась толпа любопытных, и мы замолчали. Навстречу вышел какой-то паренек со значками: «Хау ду ю ду». Я рассмеялся, сказал – «привет», – и прошел мимо. А к Сергею подошла симпатичная девушка и, мило улыбаясь, представилась: «Я – местная проститутка». Сергей, не растерявшись, похлопал ее по плечу: «Молодец, молодец». И прошел вслед за мной. В школе мы расхохотались. Миша покачал головой и, глядя на Сергея, заметил, что тот зря выбросил зеркальце – не так уж плохи его дела.
Глава XVI
Полярный день набирает силу
20 апреля. Температура утром –20°, днём –5°.
Встали рано. Я проснулся в пять утра. Сергей уже доваривал завтрак. Разбудили Мишу, и в шесть утра уже были на дороге. Первые километры двигались по следу «Бурана». Наст твердый, и местами мы садились на велосипеды и ехали.
Затем пошел снег, следы затерялись, низко над землей завис туман. Под ногами ничего не видно. Мы уже встречались с таким явлением, но тогда видимость была намного лучше. Сейчас же сыплет густой снег, мы то и дело снимаем очки, протираем их, но что толку, когда вокруг тусклая мгла. Беспокоюсь, что можем заблудиться. Иногда составляем велосипеды в кучу и разбредаемся вокруг в поисках следов. Только в двадцать один час подошли к зимовью чукчи-охотника.
21 апреля. Температура утром –18°, днём до 0°.
Сегодня решили выйти попозже: вчера сильно вымотались, к тому же с утра почувствовали, что у всех болят глаза. Не нужно было снимать очки... В дорогу отправились в девять тридцать. Как всегда – торосы, сугробы, поиски следов. На косе Беляка вышли к огромному семиметровому кресту. На нем две надписи: одна сообщает, что здесь похоронены два кочегара с русского ледокола «Таймыр» в 1913 году, а вторая прикреплена 21 августа 1942 года, и в ней сообщается, что эсминец «Разумный» идет бить фрицев. Мы сфотографировались на этом месте и долго стояли, любовались величественным зрелищем. Огромный, выбеленный соленым ветром деревянный крест возвышался над однообразной равниной тундры и выглядел символом мужества и отваги. Памятник своим видом напоминал мачту корабля, который звал на новые открытия, бросал вызов пустынной тундре.
Здесь, у этого креста побывал и Глеб Леонтьевич Травин. Тогда эсминец «Разумный» еще не бороздил северные воды, идя на битву с фашистами, и, вообще, люди здесь бывали редко. Что думал Глеб Леонтьевич о безвестных кочегарах, умерших от простуды и заслуживших у экипажа память, обо всех первооткрывателях этих земель, о своем путешествии...?
Дальше мы пошли вдоль берега, зная, что рядом должен располагаться маяк с избушкой. Вскоре мы были у цели. Солнце стояло высоко над горизонтом, однако мы решили сделать остановку. В многодневной гонке, со временем, в борьбе за каждый километр пришла усталость и какое-то равнодушие ко всему. От постоянного напряжения, непрерывной стрессовой ситуации, ежеминутной готовности к любым опасностям и мобилизованности нервов, наступило некоторое отравление организма, перенасыщение отходами жизнедеятельности, ядами. Организм требовал отдыха.
В избушке растопили печь. Я взялся за дневник, а Сережа с Мишей чистили китовый ус. Вчера мы нашли его на берегу моря. Разговор наш был ни о чем и обо всем: вспоминали дом, родных, рассказывали случаи из детства. Вечером поднялись на небольшую сопку возле маяка, посмотрели, куда нам направляться дальше. На вершине сопки увидели огромную кость, торчащую из снега кривым клинком. Она возвышалась над нами на четыре с половиной метра. Там же лежали старые рога оленя. Поднялись на соседнюю сопку. Там лежала почти такая же, но ещё более старая кость, потемневшая от времени, более широкая и крепкая по виду. Мы поняли, что опять набрели на старое чукотское кладбище. Тогда в поселке Нутепельмен нам объяснили, что на мысе Онман располагалось старое захоронение. Еще мы выяснили, что у чукчей, живущих в глубине тундры, и у береговых их соплеменников существуют различия в похоронных обрядах: одни чукчи складывают холмик камней и устанавливают ребро кита над могилой, другие кладут оленьи рога. В одной из яранг нам поведали свой ритуал захоронения: умершего одевают в лучшие одежды, затем режут их на мелкие кусочки. Затем отлавливают из стада любимого оленя почившего хозяина и уже на кладбище разрезают животное вдоль живота и покрывают этой тушей тело покойника. Хищники оставляют от оленя и оттого, что под ним, одни кости. Мы осторожно обходим место захоронения и оглядываемся вокруг – до самого горизонта раскинулась белая равнина. Завтра по ней нам снова барахтаться в сугробах, плутать в торосах у берега. По моим подсчетам, нам предстояло идти еще две недели.
...Солнце уже начало заходить за горизонт, мы оборачиваемся на запад Полярный закат, боже, как красиво! Зачастую встречая ночь среди метелей, не замечая наступления темноты, я не могу вспомнить, когда мы вот так могли любоваться закатом. А ведь на Севере это – событие! После беспокойной ночи приближение светила мы ждем с нетерпением. Восход трудно не заметить. Особое оживление природы перед началом дня, когда ожидание как бы повисает в воздухе над спящей тундрой, предсказывает скорое появление солнца. Заходящее солнце всегда находится за нашими спинами. Усталость от дневных хлопот и трудностей перехода не позволяют нам лишний раз оглянуться назад, посмотреть на горизонт. Сейчас мы стоим, захваченные необычайным зрелищем. Форма солнечного диска постоянно меняется, приобретает овальную форму, вытягивается то по вертикали, то по горизонтали. Следить за изменениями формы и цвета очень интересно, я жалею, что не захватил с собой фотоаппарата. Такого заката мне не приходилось видеть за все время своих путешествий по Северу. Прежде чем уйти за линию горизонта, солнце задерживается на какое-то мгновение над поверхностью земли, и мы опять замираем в восхищении: кажется, два небесных тела ведут между собой диалог, а мы, стоя в безлюдной пустыне, наблюдаем за их состязанием в красоте и многообразии выражения.
Уже в сумерках мы спускаемся вниз. В зимовье начинается разговор о том, как много теряет человек, всё дальше удаляясь от природы, переставая чувствовать себя ее частицей.
26 апреля. Температура утром – 3°, днём +5°, +7°.
Сегодня Пасха. Вышли на маршрут в четыре часа утра. Пока держался небольшой мороз, прошли около двадцати километров. Затем сварили чай и наскоро перекусили. Идти все тяжелее – приходится подстраиваться к погоде. По мокрому снегу идти все тяжелее. В посёлке Нешкан я поменял свои ботинки «прощай молодость» на резиновые сапоги. Но чувствую себя в них также неуютно – подошва скользит, а по утром и вечерам ноги в них сильно подмерзают. Но тут приходится винить собственное легкомыслие.
Пятнадцать километров после завтрака дались очень тяжело. Снег не держит совсем. То и дело проваливаемся вместе с велосипедами. Вытащишь тяжелый груз, поставишь впереди себя, шаг – и снова проваливаешься в сугроб. И так без конца. Изнурительная работа, шаги на месте. Спина моя болит так, что я держусь из последних сил и только не кричу от боли на всю тундру. Одно утешение – мы все ближе к финишу.
Остановились в небольшом домике на берегу моря. Напротив, в пятистах метрах от этого зимовья, стоит легендарная изба Бена. Того самого Бена Бешвенсона, который приехал сюда во времена «золотой лихорадки» на Аляске, да так и остался в этих краях. Г. Л. Травин встречался с мужественным норвежцем во время своего путешествия, и мне приходилось не раз читать об этом. Возможно, когда-нибудь будет написана книга о необыкновенной судьбе Бена. Тяжелое, полное лишений детство, затем большая любовь, жажда успеха и приключений, поиски своего Клондайка, а затем жизнь на Чукотке, трагическая потеря обеих рук... Жизнь, полная испытаний. Ничто не сломило этого мужественного человека. Бен женился на чукотской девушке и дожил до глубокой старости, обеспечивая семью самостоятельно, без всякой помощи со стороны, несмотря на тяжелое увечье. Хотелось бы найти живых свидетелей встречи двух легендарных людей, расспросить их о давнем событии.
Читая книги, рассматривая экспонаты в музеях, я раньше как-то не задумывался над той исторической памятью, которую хранят в себе предметы. А путешествуя по Северу, постоянно сталкиваюсь с живой историей. Каждое место, каждое название мыса, пролива, высоты несет в себе отображение различных событий, происходивших в далекие времена при освоении Севера. Я ощущаю необыкновенно остро прикосновение к дальним событиям, чувствую себя участником происходивших действий. Сопричастность к вечности – вот что дает дорога в снегах.
Сейчас мы вышли на берег моря и смотрим на темное пятно небольшого сруба в глубине тундры. Изба Бена сейчас необитаема, но мы уже побывали в ней, помолчали, отдавая дань его памяти, полюбовались открывающимся с порога видом на тундру и море. Сколько дней встретил здесь несгибаемый Бен? Что он чувствовал вдалеке от родной Норвегии? Понимали ли его люди в этих краях?
Сумерки только начинают спускаться на тундру. Неожиданно возле избушки возникают тени. Животные то садятся и замирают неподвижно, то перебегают с места на место. Это волки! Наконец-то мы их увидели. Наверное, где-то близко пасутся стада оленей. А сюда они выбежали, почуяв людей.
Сегодня опять ложимся пораньше. Хотим проснуться в полночь и продолжить путь, обмануть капризную полярную весну, которая то и дело ломает график нашего движения.
27 апреля. Температура ночью –5°, днем +9°. В дорогу отправляюсь в три часа ночи. Полярный день набирает силу, и сейчас мы движемся в легких сумерках. Мороз держится небольшой. Снежный наст в последнее время стал совсем хрупким, непрочным. Велосипеды проламывают тонкую корочку льда и проваливаются в сугробы. Ближе к рассвету начинаются наши мучения. Хорошо бы, если подольше держался мороз, чтобы идти хотя бы не по грязи. Утешаемся в мечтах, и месим грязь.
Маршрут начали по следу нарт, оставленных собачьей упряжкой. Пробарахтавшись два часа в снежном крошеве, свернули к берегу, здесь снега совсем немного, песок скован ночным морозом. Мы с облегчением вздыхаем – наконец-то твердый грунт под ногами. Но долго ли продлится наше счастье?! Смотрим под ноги и замечаем красивые, гладко обкатанные камешки, морские волны так отполировали их, что они поблескивают белыми искорками. Кварц. Я нагибаюсь, поднимаю окатыш, похожий на яйцо мелкой птицы, он полупрозрачен, необычайно красив. Беру несколько камешков в карман на память о Ледовитом океане, в подарок сыновьям.
Километров через восемь начинается тяжёлый, затяжной перевал. Я, со своей потянутой мышцей спины, почувствовал себя так плохо, что в глазах поплыли круги. Боль раздирает все тело, лишает сил. Сегодня утром за те два часа, что мы шли по мокрому снегу, я думал, что боль достигла предела, и дальше не будет восприниматься сознанием, нервы притупятся. При каждом рывке с велосипедом на подъем я почти теряю сознание. Но как же бывает терпелив человек! Опять тяну велосипед, хотя почти умираю. Останавливаюсь через каждые два–три метра. Встану, сделаю вдох и стремлюсь с тяжелым грузом наверх, превозмогая невыносимую боль. Опять остановка, и так весь день...
Ребята видят, что мне плохо, но знают, что помощи я не приму – им ведь не легче. Миша на некотором расстоянии терпеливо ползет сзади меня, останавливаясь вместе со мной, Сергей же равномерно поднимается впереди нас. Он не позволяет себе даже кратковременной передышки. Мы еще по прошлому году знаем этот его метод подъема на износ. Так он сохраняет силы, даже короткий отдых на подъеме сбивает его с ритма и отнимает много сил. Шагает мощно, красиво, что лось.
Так, каждый по-своему, мы все же преодолеваем этот перевал. Я радуюсь, в душе надеюсь, что спуск принесет облегчение. На вершине мы все повалились на снег. Минута блаженства. Подняв головы, мы увидели две собачьи упряжки, бегущие нам навстречу. Через несколько минут с нарт спрыгнули двое мужчин с широкоскулыми лицами, одинаковой походкой. Они представились нам братьями Аликом и Славой из поселка Энурмино. Мы не удивились их именам, сейчас чукчи называют своих детей как хотят, но, на мой взгляд, национальные имена красивее, звучнее, они несут в себе больше поэзии и смысла – их люди придумывали веками, подсматривали, подслушивали их у ветра, волны, метели, птицы и зверя. С интересом посматривая на нас, братья ждут, когда мы начнем разговор. В тундре не принято проявлять чрезмерное любопытство, а терпения им не занимать. Мы вкратце рассказываем об экспедиции. Они выслушивают весьма заинтересованно. Меня поражает их глубокое понимание сказанного нами. Обычно в прошлых беседах с местными жителями мы наталкивались на весьма равнодушное восприятие. Здесь же не просто любопытство в умных глазах, а даже сопереживание. Один из братьев спрашивает нас, знаем ли мы, что нас преследуют волки? Для нас это неприятная неожиданность. Сергей сообщил им о виденной вчера у избушки Бена стае. Охотники объяснили, что волки очень умные звери и днем не покажутся на глаза. Но в бинокль братья заметили почетный «эскорт», следующий за нашим караваном. Серые хищники выжидали благоприятный момент – стоило кому-нибудь из нас отстать – и они не преминули бы напасть. А мы-то беспечно полагали, что движемся одни в пустыне в полной безопасности... Оказалось, что за нами наблюдают с двух сторон – тесноват мир даже в белой пустыне. Стало как-то неуютно. Моя персона была потенциальной жертвой для коварных и жестоких четвероногих хозяев тундры.
Братья предложили подвезти нас на своих нартах до поселка Энурмино. Мы объяснили им, что не можем воспользоваться их любезным предложением из-за правил экспедиции. А правила те жесткие: сдался, принял помощь со стороны – сойди с маршрута, ибо нарушил нравственный закон путешествий – закон преодоления; пошёл легким путём, вброд – сдался, сложи и высокое звание путешественника, оно ко многому обязывает. Больше, чем выдержали предшественники до тебя – можешь, а меньше – нет. Не можешь – не ходи, не тянешь – сойди с маршрута достойно. Признать поражение никогда не стыдно, для этого мужество нужно, иногда больше, чем для победы. Стыдно искать лазейки в обход, искать легких путей. «Легкого хлеба» у путешественника нет. И никогда не будет. Чаще это огрызок сухаря, а то и неделю без маковой росинки во рту. Да лютая стужа и болезни, боли, муки физического перенапряжения, духовного истощения, информационного, психического и эмоционального голода, изоляция. Тогда один из них сказал, что будет нас встречать на въезде в посёлок, чтобы провести к себе в гости, а младший пообещал договориться о местах в местной гостинице. Мы поблагодарили охотников. Вынув из-за пазух куски вяленого мяса, они вручили их нам, и, ловко запрыгнув в нарты, вскоре скрылись. Мы двинулись следом за ними.
Через несколько километров мы вошли в поселок Энурмино. У первого дома нас ожидал Алик из рода Кетцегин. Он пригласил войти в его дом. Там уже был накрыт стол. Мы расселись на стулья, хозяева разлили по чашкам горячий чай, подвинули к нам поближе тарелки с всевозможными кушаньями. Отогреваясь душистым напитком и пробуя подставляемые хозяйкой национальные блюда, мы разговорились с Аликом о здешней жизни. Совершенно неожиданно выяснилось, что в их семье хорошо знают Владлена Крючкина. Да, тесен мир. Теперь мне понятно ощущение при первой встрече на перевале. Кажется, я на Севере для себя открываю новых друзей, навещая своих знакомых и знакомых моих друзей. Владлен Крючкин – большой друг отца Алика и Славы, и в последней экспедиции Алик возглавлял одну из упряжек. Он рассказал нам подробности неудавшегося предприятия. При повороте Крючкин нечаянно вылетел с нарт и, неловко упав, сломал себе руку. На второй упряжке чукча-каюр повредил себе позвоночник. Третья упряжка с ребятами из Екатеринбурга попыталась в одиночку преодолеть пролив Лонга, но попала в пургу и сбилась с маршрута. Вертолет обнаружил их в пятидесяти километрах от мыса Шмидта. Я искренне пожалел своего друга – как тяжело «пробить» экспедицию, найти на нее средства, организовать все до мелочи. И такая неудача! Когда же теперь удастся ему подготовить следующую экспедицию?!
Я знаю Крючкина много лет, его многие знают на Севере. Однако Алик признался, что сопровождать Крючкина он согласился только по воле отца. С ним, мол, тяжело путешествовать, то и дело притормаживает нарты, останавливается, просит вернуться к какому-то месту, оказывается, он пропустил интересный кадр. Ложится на снег и голыми руками хватается за камеру, снимает, забыв от восхищения обо всем на свете, в том числе и своем слабом здоровье. Для этого нужно немало мужества и воли. Стараюсь убедить Алика в том, что такое поведение – не каприз зеваки, а вдохновение художника, для которого в красоте и мощи Севера, его природы – вся жизнь, весь смысл творчества. Вот если в твой капкан попалось сразу два зверя – ты бы прошел мимо? Алик изумленно смотрит на меня. Вот так же и Крючкин, относится к своему ремеслу – киносъёмке, как ты к охоте – с благоговением и восторгом. Из-за редкого кадра он готов на любые лишения. Мы вместе с Аликом смеемся над его прежней непримиримостью к привередливому киношнику.
В дом вошел старший брат Слава. Он присел у порога и молча слушал нас. Дождавшись конца беседы, сообщил нам, что в гостинице нас уже ждут. Сергей, увидев на поясе Славы нож, спросил – откуда такая красивая вещь? Слава ответил, что привез его с Берингии. Так называются недавно организованные гонки на собачьих упряжках по Камчатке. Начались новые расспросы – Слава недавно возвратился с соревнований. Я тоже чуть не стал участником «Берингии–92». Организаторов этих гонок я знаю, и еще осенью 1991 года принял их приглашение участвовать в соревнованиях. Однако за неделю до старта меня подвели спонсоры. Я уже был готов вылететь на Камчатку. Ребята слали телеграммы, предлагали взять мои расходы на себя, но я отказался. По своему опыту знаю, как тяжело дается каждый спонсорский рубль, ещё Амундсен писал, что самое трагическое в жизни путешественника-исследователя – это осуществление задуманного. С тех пор мало что изменилось, так было при любом строе – новаторы, первопроходцы были презираемы и гонимы, осмеяны и унижены. Да и кататься за чужой счет, и в чужих санях не в моих правилах. Долго еще разговор шел о Камчатке, об общих знакомых – радостный для души разговор. Да, день сегодня выдался необыкновенный… Уже одеваясь, у порога, мы узнали, что жена Алика – правнучка Бена. Нас так и подмывало порасспросить ее о прадеде. Но я постеснялся злоупотреблять гостеприимством хозяев и отказался от своей затеи. Дольше задерживаться в этом доме было неудобно. А другого раза могло не быть еще очень долго, возможно – никогда....
Проводив нас до гостиницы, Слава ушел не сразу. На прощанье он подробно рассказал нам о пути до самого Уэлена. Никогда раньше не встречался с таким подробным и точным описанием маршрута. Слава рассказывал, а я зримо представил в воображении весь наш путь. Миша по ходу беседы вносил в записную книжку пометки. Я тоже кое-что рисовал: ориентиры, ландшафты, необходимые повороты, удобные проходы, приметы. Всё учел Слава! Впечатление было такое, что Слава, как птица с высоты, занес в свою память нужный нам маршрут...
(Умение чукчей точно измерять расстояние давно привлекает исследователей. Дирака известен первый ученый среди чукчей Николай Иванович Дауркин, совершивший в 1763–1764 гг. по собственной инициативе путешествие по Чукотке. Итогом его экспедиции, поддержанной братьями Т. И. и В. И. Шмалёвыми, стала составленная им карта северо-восточной Азии и северной Америки. По точности она превосходила даже карты, составленные Берингом, Фёдоровым-Гвоздевым. Дауркин подробным образом изобразил родную Чукотку от устья Колымы до устья р. Анадырь. Берингов пролив и часть северной Америки. Дополняла карту «сказка» с новыми подробностями. По бытности его у чукчей слышал он в разговоре, что де «против Чукотского носа имеются три острова – Имягаин, Инялин, Акибян, на эти острова ходят чукчи зимою пешком по льду, а именно в феврале и марте месяце, и ходу до Чукотского мысу на каждый остров по одному, а на все – три дня»
Н. И. Дауркин собрал ценнейшие сведения о родной земле, о постоянных связях чукчей с эскимосами Америки, но главное – он до сих пор поражает современников глубиной видения пространства, умением точно нанести географические ориентиры, причём почти без всяких приборов. Его карта послужила основой для дальнейших работ Г. Л. Прибылова, А. Кожевина, П. К. Зайкова, И. С. Извекова и других известных путешественников – Прим. ред.).
Уже уходя из гостиницы. Слава пожелал счастливого пути и подарил нам свой бинокль на память. Вот такие встречи дарил нам путь. Прав Экзюпери, неутомимый воздушный странник и мечтатель, что роскошь человеческого общения – единственная роскошь на планете людей.
На столике администратора гостиницы я увидел рекламный проспект страховой компании « АСКО», нашего спонсора. Эти бумаги мог здесь оставить только один человек – наш менеджер Слава Киплюк. Выяснилось, что он недавно был здесь, а потом выехал в Уэлен. Второй раз за сегодняшний день я слышу это короткое слово, и сердце волнуется – осталось совсем немного. Уэлен – это конец мучениям, как радостно это осознавать! Долго не могу заснуть. Молю бога, чтобы опасности миновали нас в эти последние дни перед финишем, и у меня самого хватило бы здоровья и сил пройти этот самый трудный участок пути. Сегодня мне было невыносимо тяжело на маршруте. Выдержу ли дальше такое испытание...?
Мне неловко, что не смогли отказаться от бинокля, он ведь в тундре для охотника незаменим. Но Слава убедил нас, объяснив, что навстречу нам могут попасться бурые медведи, они уже проснулись от зимней спячки и идут сейчас к морю. Там в знакомых местах охотники оставляют кучи внутренностей моржей после их разделки, и голодные звери тянутся по одному полакомиться добычей. Слава указал нам места скопления медведей на маршруте. Но в тундре что-либо предугадать сложно, тем более встречу с диким зверем. Бурый медведь сейчас намного агрессивнее своего белого собрата, так как поднимается из берлоги голодный, и в поведении своем непредсказуем. Надеюсь, что мы доберемся до Уэлена без приключений. До сих пор природа Севера была к нам благосклонной, хотелось верить, что и дальше будет так.
Глава XVII
Встреча с братом
28 апреля. Температура ночью –10°, днем +9°.
Проснулся я в час тридцать. Поднял ребят. Пока собрались и вышли в дорогу, было уже половина четвертого утра. Как нам сказали вчера, путь наш идет через мыс с красивым названием «Сердце-Камень». Обогнуть его по льду в этом году невозможно из-за большой трещины у основания, и мы идем напрямик через перевал. Подъём по-прежнему дается мне с большим трудом, от боли в спине трудно дышать, но я терплю и упрямо ползу вверх.
Поднялись на вершину мыса, увидели заброшенную избушку, это первый ориентир на нашем пути. Спустившись к морю, мы подошли еще к одной избушке. Теперь нам предстояло от нее свернуть вправо. Видим, как от зимовья тропа идет прямо вглубь торосов. Решаем идти по ней – хоть какой-то след, наверняка ее проложили не зря. Тем более что в торосах вообще сложно выбрать какой-либо путь, все сплошь колдобины, завалы, ропаки, одним словом – бездорожье. Не знаю, сколько мы так прошли, петляя меж ледовых утёсов, пока не сообразили, что идем как будто в другую сторону, назад. Вокруг – сплошные нагромождения смёрзшихся льдин, мы только видим их вершины, которые сейчас плавятся и сверкают на солнце. Сияющие пики ледяных скал стоят так тесно, что, кажется, прохода нет ни в каком направлении. Мы с Мишей предполагаем, что тропа как раз огибает эти непроходимые торосы. Из вчерашнего разговора помним, что вдоль берега должны тянуться высокие скалы, но мы их не видим. Миша прикладывает бинокль к глазам, пожимает плечами – ничего непонятно. Продолжили путь. Прошли еще немного и неожиданно увидели берег. Сразу поняли, что огибаем злополучный мыс в обратном направлении, едва не замкнули круг.
Делать нечего, опять вернулись к избушке на берегу, передохнули и пошли вперед непроторенным путём, придерживаясь правой стороны, высматривая скалы. Часто приходится класть велосипеды в кучу и разбредаться в разные стороны в поисках прохода через торосы. Кажется, что ледовому лабиринту нет конца. Немного погодя, увидели, наконец, впереди высокие скалы. Воспрянули духом. Теперь будем идти от пика к пику, пока их гряда не пойдет на убыль. На берегу по курсу должно стоять зимовье, и мы планируем остановиться в нем на ночлег.
Идем уверенно, посматривая на серые громады. А торосы по-прежнему вырастают на нашем пути друг за другом. Мы без конца петляем, скользим среди них по мокрому снегу и льду. Когда же оказываемся в ледовой пещере, где вершины белых циклопов закрывают даже небо над головой, то один из нас выходит в море и оттуда с большого расстояния ищет взглядом скалы. И мы продолжаем путь, мучаемся с тяжелым грузом в непроходимых ледовых джунглях и буреломах. Я перетаскиваю велосипед с бугра на бугор по скользкому и мокрому льду с одной мыслью – когда же конец... От боли в спине думать ни о чем другом невозможно, всё рефлективно замкнулось на ощущении боли в порванной мышце. А торосы все громоздятся и громоздятся до самого горизонта. Светлый момент – когда мы бросаем велосипеды и идем отыскивать дорогу. В первые минуты испытываешь такое облегчение, что боль отступает, снова начинаешь видеть красоту вокруг, в том числе и сияющие бриллиантами ледовые бастионы. Можно поднять голову вверх, посмотреть на чистое небо, на яркое солнце, почувствовать запах весеннего дня. На маршруте же взгляд привязан к следу впереди идущего, как у бурлака – мы тянем свою добровольную лямку. Ледяные молочно–белые исполины сияют в солнечном свете изумрудными и бирюзовыми гранями, как горн из драгоценных камней. Колдовство света... Так и манит, притягивает взгляд, ощущаешь себя в какой-то необыкновенной чудесной сказке, где дворцы из сияющих драгоценных кристаллов, переливающихся всеми цветами радуги. Музыка цвета, песнь Белого безмолвия...
Жаль, что такие минуты коротки. Снова в путь, снова поиски проходов среди ненавистных ледяных громад. Такие непроходимые скопища ропаков и льдин у берега называются припаем, дальше в море таких нагромождений нет. Но мы не рискуем уходить от берега, случись туман, и ориентиры исчезнут, легко будет сбиться с пути. Да к тому же торосы часто уходят так далеко в море, что среди них можно блуждать неделями. Думаю о том, как Г. Л. Травин преодолевал такие участки в одиночку. Каково приходилось ему, если мы втроем еле бредем на пределе сил? Представляю, как его взгляд с тоской останавливался на этих вершинах, сияющим жутким, холодным стальным блеском, и гнал страх от себя. Один на один со страшными ледяными гробами, грозящими похоронить смельчака заживо в одной из засыпанных снегом трещин... Нельзя и допустить мысль о том, что дальше пути нет. Даже если днями кружишь среди метели по своему следу. Нужно снова и снова искать путь дальше и выходить из чудовищного лабиринта. Думаю, время здесь в торосах остановилось – лишь мертвящий холод ледяных склепов да яркое солнце над головой в безоблачном небе, которое из ледового погреба кажется еще ярче.
Неожиданно для себя слышу сзади чужое дыхание. Оборачиваюсь назад – и вижу усталое лицо Сергея. Он, петляя меж торосов, из первого оказался последним, снова вышел на свой же след. Так обидно. Впереди нас ждет Миша. Передохнули. Мы продолжили переползание по мокрым грудам ледяных обломков.
Неожиданно прямо перед нами возникают прибрежные скалы. Кружа и петляя, мы все же вышли к берегу. У любого начала бывает конец, как и у конца любой дороги – её еще более заманчивое продолжение. Неприступные каменные исполины уходят высоко к небу. Поднимаю голову вверх, и дух замирает от высоты, над вершинами парят чайки, они кажутся крошечными серыми точками. Крики птиц едва слышны здесь внизу, и это только подчеркивает наше одиночество. Царство тишины и холода. Но мрачные скалы кажутся нам родными – так долго мы их ждали, так трудно к ним добирались. От надежного, верного ориентира на душе теплеет.
Мы продолжаем путь. Я чуть пришел в себя, стало немного легче идти. Переношусь воспоминаниями в свое детство. На родине в такую пору я любил лежать в поле на ковре озимой пшеницы и смотреть в небо, слушать звонкую радостную трель невидимого жаворонка, искать его глазами в сияющей синеве. А среди каменных и ледовых скал я как птица в громадной клетке, и весна на дне стылого и темного ущелья другая, приход ее явился мне в других красках и звуках – это другая песня, по-своему прекрасная. Но душа моя тоскует по зелени и безмятежному чувству тихой радости, которое бывает только в детстве.
День подходит к концу. Скалы по-прежнему нависают над нами, давят глухой серостью и мраком, и не думают снижаться – все так же неприступны и обрывисты. Это означает, что нам долго еще идти до предполагаемого ночлега. Делаем остановку и снова возобновляем заячье петляние среди торосов. Одно утешение – хоть скалы над головой, ориентир рядом. К вечеру опять удалились от берега в поисках сносной дороги. Кажется, сегодня не видать нам теплого ночлега...
Миша первый отметил, что скалы начали снижаться. Я мысленно на глаз прибросил расстояние и сказал ребятам, что осталось пройти 3–4 километра. Серёжа не согласился с моим оптимистическим прогнозом. Он оказался прав. Еще несколько часов мы брели до берега, а потом долго искали избушку среди снегов. К тому времени от усталости мы не могли даже разговаривать друг с другом. Заползли в зимовье, уселись на пол и облегченно вздохнули. Миша развязал рюкзак и вынул плитку шоколада. Наш врач впервые открыл неприкосновенный запас, решив, что нужный момент настал.
Передохнув, принимаемся за дела: растопили печь, сварили чай. Затем вволю попили, наслаждаясь теплом и покоем. Сегодня мы находились в пути больше шестнадцати часов. Вид у меня был не ахти какой, и Миша, сочувственно глядя на меня, предложил сделать остановку на день. Мы с Сергеем согласились, прошедший день и его измотал сильно, несмотря на всю его богатырскую мощь.
Спустя какое-то время, ребята отправляются разведать дорогу, а я принимаюсь готовить ужин. Поставил котелок на печь, а сам занялся уборкой помещения. На нарах лежали куски шкур и куча тряпья. Я решил все это смести в угол, освободив на нарах место для наших спальников. Когда уже почти все убрал, в углу наткнулся на пыльный рулон бумаги – это было странно для заброшенного зимовья. Развернул лист. Прямо на меня в голубом обрамлении типографской краски смотрело родное лицо старшего брата Федора. Плакат был посвящен его одиночному покорению Северного полюса. Стою растерянный, невольно вытирая рукой подступившие слезы. Мое волнение не передать словами. В такой тяжелый для меня час я увидел его спокойный взгляд из-под мохнатой шапки. Почти с начала маршрута мне очень трудно, иду на пределе, стиснув зубы и моля бога дать силы на день. В его взгляде я вижу поддержку. Кто как не он может понять меня с моими бедами и неудачами, выпавшими на мой жребий в этот раз в таком изобилии?! Я не знаю, как этот плакат попал сюда, но для меня он оказался посланием судьбы, ее высшей милостью. Я утвердился в мысли, что дойду до финиша обязательно, не сойду на последнем этапе, как это бывает со многими.
Сижу на нарах и думаю о Федоре. Где же он сейчас? В поселке Мыс Шмидта я узнал из письма жены, что он находится в Непале, готовится к восхождению на Эверест. Я готов принять еще более тяжкие муки, только бы у него было все хорошо. Обращаюсь к Всевышнему с мольбой охранить Федора от всяких бед в неприступных Гималаях. Мы редко участвуем с ним в одних экспедициях. Я младший в семье, и для брата остаюсь маленьким. Когда же случается нам быть вместе, то Федор постоянно пытается опекать меня, порою невольно командует, нервничает и переживает по каждому пустяку, и теряет из-за этого много сил. А в последние годы он предпринимает такие рискованные путешествия, что старается осуществлять их в одиночку, чтобы не подвергать риску других. Сейчас я всем сердцем с ним и благодарю его за помощь.
В ожидании Сергея и Миши прилег поверх спальника и стал смотреть на потолок. То ли от усталости, то ли в полудреме, но в замысловатых рисунках древесных волокон передо мной начали вставать странные, фантастические образы каких-то личин. Это было похоже на игру: переведу взгляд в одно место – там одноглазый монстр, в другой угол – там профиль носатого индейца. Закрою глаза, открою вновь – образы не исчезают. Я так заинтересовался, что встал, достал дневник и зарисовал все необыкновенные «морды», смотревшие на меня с потолка избушки.
Когда пришли ребята, каша уже стояла в стороне, на углу плиты, по зимовью витал аппетитный запах распарившейся гречки. Показываю им плакат и упаковываю его в свой рюкзак. Они рассказывают мне о том, что успели увидеть ориентиры, на которые указал Слава Кетцигин. Опять мы удивляемся той точности, с какой описал маршрут этот охотник! Ни единого сбоя! Сегодня мы целый день шли по записям, сделанным Мишей со слов Славы, и если бы мы точно следовали его указаниям, то нам бы не пришлось блуждать ни в начале пути, ни в конце в поисках избушки. Каждая отметина на дороге соответствовала рассказу нашего друга, каждый колышек или камень оказывался на месте, ни одно приметное место не прошло мимо его внимательного взгляда, цепкого как объектив его замечательного бинокля. Что самое удивительное – он точно рассчитал и время прохождения намеченных участков маршрута. Будто чайка в полете зависла над нашим маршрутом и кодом, известным ему одному, сообщила все необходимые приметы. Иначе объяснить такие невероятные совпадения трудно. Уверен, что ни один европеец не смог бы так точно описать маршрут даже после досконального изучения. В наметанности взгляда Славы сказался вековой опыт охоты его предков, умение различать примечать неприметное, различать тончайшие оттенки белой и голубой гаммы. Такова охотничья интуиция – в ней спрессованы накрепко, как льдины в торосах, знания целых племен охотников и зверобоев, для которых не знать тундру и океан, как свою ладонь, означало голодную смерть. До финиша осталось чуть больше ста километров.
Глава XVIII
Последние километры
30 апреля. Температура –9°, ночью и – 1° днём.
Встали в час ночи. Метель немного стихла. Вчера наше желание задержаться на день в этой избушке совпало с «расписанием» пурги. Весь день была такая метель, что мы и носа не показывали из нашего убежища. Под вой разгулявшейся стихии мы занимались ремонтом велосипедов, штопкой одежды. Проверили оставшиеся продукты, разложили их по дням. Два раза Сергей натирал мне спину мазью и массировал больное место. Облегчение небольшое, но я успокаивал себя тем, что я прежде дойду до финиша, чем получу предсказанный Мишей разрыв мышцы. Он каждый день ощупывает меня, но молчит. Это хорошо, значит, есть еще шанс продолжать путь.
Сегодня нам предстоит весь день потратить на то, чтобы наиболее выгодным маршрутом пройти через мыс Сенеш и выйти к морю. Следуя рассказу Славы, нам следует сначала пройти четыреста метров в сторону тундры, затем выйти на речку и по ней, двигаясь влево, дойти до металлического столбика, от него идти между двумя сопками до тех пор, пока не покажется море.
Несмотря на сильный встречный ветер, мы сравнительно быстро вышли к реке и пошли по ее руслу. До нас здесь прошел вездеход и оставил, к счастью, широкую колею. Вот и металлический столбик. Нужно было сворачивать. Но след вездехода нам показался надежнее. Шли по нему очень долго, встретили еще один столбик, но тут уже никакой ложбины между сопками не было, и мы решили идти по следу дальше – должен же он вывести к людям?! Дорога даётся тяжело, перед глазами снова поплыли круги, спину сковала боль. Всё окружающее воспринималось как далекое и потустороннее. Кажется, упади я – и все равно продолжал бы двигать ногами, как заведенный. Я вечеру все вымотались. Велосипеды наши чуть ли не на каждом шагу обрушивались вниз, в пустоту снежных сугробов, и приходилось их вытягивать, напрягаясь изо всех сил, чтобы через метр – другой снова провалиться. Иду в полубессознательном состоянии. В короткие минуты привала думаю – какой же запас прочности и терпения должен иметь человек на Севере, чтобы не сломаться! Воистину, беспредельный – такой, какой надо на этом участке пути. Вынести столько, сколько нужно – в этом мужество землепроходца.
Неожиданно след вездехода оборвался. Мы ничего не могли понять. Осмотрели все вокруг – всё было чисто, никаких следов. Прошли вдоль рек еще километров пять и остановились, поняли, что заблудились, идем не туда. Позади уже четырнадцать часов тяжелого пути и вот такой обидный просчёт. И вездеход словно на вертолете с трассы сняли, или сквозь землю провалился. Как только отступаем от маршрута, намеченного охотником, всякий раз ошибаемся. Понимаем ошибку слишком поздно, и урок не впрок. Остановились. Решили окопаться в снегу, а завтра с новыми силами искать правильную дорогу. Выкопали яму. Я взялся готовить ужин, а ребята не утерпели, пошли на соседнюю сопку, чтобы оглядеться вокруг и выяснить наше местонахождение. На отдых остается очень мало времени – ложимся поздно, встаем чуть свет. Полярный день все длиннее. Пройденную дневную норму обычно чувствуем через 10–15 часов ходу, когда силы уже на исходе. Утешаемся тем, что скоро конец пути.
Серёжа с Мишей вернулись с вершины, когда я уже сварил поесть, составил велосипеды и обложил яму целлофаном. Для ночлега все было готово. Миша сказал, что вдалеке от нашей стоянки виднеется море, но идти туда надо через вершину сопки. Хоть она и самая высокая в тундре, но другого пути он не видит. Сережа добавил, что если ее обогнуть, то выйдет слишком большой круг. Решили не рисковать – кто знает, куда снова уведет кружной путь? Я со страхом думаю о завтрашнем подъеме, но соглашаюсь с ребятами. Ложимся спать в безрадостном настроении – ничто так дорого не обходится в тундре, как самонадеянность и глупость. Не зря говорят, что порою ошибка больше, чем преступление. Ведь указатели Славы едва не за руку нас вели к морю – нет, мы повернули в тундру. К волкам и медведям в пасть. На финише спешка опаснее всего – в порыве, в горячке можно пустить насмарку труды долгих месяцев. В норе нашей холодно и промозгло. Ноет все тело.
1 мая. Температура ночью –12°, днём – 0°.
Сквозь сон слышу какой-то гул. Однако открыть глаза нет сил. До сознания медленно доходит, что это звук работающего примуса. Конечно, Серёжа, как всегда, нашёл в себе силы подняться первым и приступить к работе. Чувствую, что за короткие часы сна тело не отдохнуло от вчерашнего перехода, мышцы ноют, все болит. Но делать нечего, вылезаю из спальника, бужу Мишу. Позавтракав, собираем рюкзаки и отправляемся к подножию сопки. Вскоре начинаем подъём. Не описать те нечеловеческие мучения – по пояс в снегу, с тяжеленными велосипедами в руках. Оскользаемся на каждом шагу, ползём в гору едва не на четвереньках, подтягивая за собою велосипеды. От каждого чрезмерного усилия темнеет в глазах. Терплю. Метр за метром, боком, иногда спиной – все выше к вершине. На вершине, измотанный болью, мокрый, дрожа от усталости и напряжения, вижу море и тут только я понимаю, что мы выбрали самый трудный путь из всех возможных вариантов перехода, воистину от глупой головы и ногам нет покоя. Рядом – трехногий знак геодезистов. Будто издеваясь над нами, надпись подтверждает, что сопка и впрямь самая высокая в округе. Показываю знак ребятам и говорю, что больше с альпинистами дела иметь не желаю. Это от них такое поветрие – найти горку повыше да покруче, куда-нибудь на седьмое–восьмое небо, в общем, к черту на рога. Они всегда норовят штурмовать вершины. А дурной пример, как известно, заразителен. Ребята смеются над моим гневным монологом.
Я понемногу прихожу в себя. Море видно сверху хорошо, значит более с пути не собьёмся. Настроение немного поднялось. Мы даже нашли в себе силы сфотографироваться. Видя мое состояние, ребята нарочно продлевают минуты отдыха. Но я не возражаю, так как чувствую себя скверно.
Спуск с вершины оказался очень крутым, скорее, это обрыв, смертельно опасное скольжение по заледеневшему насту, к тому же велосипед тянет книзу двухпудовой гирей, да еще и груз на нем... Колени дрожат от перенапряжения – расслабить их нельзя ни на секунду – ими надо пружинить. Чем и тяжелы спуски, они всегда труднее подъёма, если крутые. То и дело кто-то из нас срывается и летит вниз. Мы замираем и со страхом ждём, чем кончится очередное падение. Чаще других поскальзываюсь я. Но, в конце концов, благополучно спускаемся. Выходим на берег океана. Немного отдыхаем и снова в дорогу. Идем по торосам, если наше топтание на месте, скачки с валуна на валун, из разлома на ледяную глыбу можно назвать ходьбой... На берегу лежит глубокий мокрый снег – по нему идти совсем невозможно, разве что одному кубарем катиться, а другим идти по проложенной колее?! Торосы на этом участке небольшие, лёд сегодня почти совсем не тает. Часа через два выходим на мыс, откуда виднеются домики заброшенной заставы. Мы бы вышли к ним еще вчера, если бы не заблудились. По своей опрометчивости мы потеряли целый день! Ветер усиливается, и мы мечтаем добраться до заставы хотя бы к концу дня. До построек остается километра два, но в тундре во всю бушует метель. И это первого мая!! Мы боремся с ураганным ветром, идём наугад, вслепую, ничего не видя в трех метрах от себя. Интуиция, схожая у полярников со звериным чутьём, не подвела и на этот раз. Мы выходим к цели. Видно, мы усердно молились, и бог простил нам вчерашний грех гордыни.
В избушке, где пришлось остановиться, лежит полтуши забитого моржа. Решаем отступить от вегетарианских правил и на ужин приготовить жаркое. На стене висит карта, на ней написано, что в честь 45-летия Победы над фашистами туристическая группа «Полюс» Верхоянского райкома комсомола осуществила лыжный пробег по маршруту Верхоянск – п. Уэлен. Внизу написаны фамилии ребят. Я хорошо знаю руководителя этой группы. Приятно смотреть на карту и думать о лицах, близких тебе по духу. Будто встретил родню. Вспоминаю письмо с описанием их маршрута. Пробег им дался нелегко, проходил он весной по бездорожью, сплошь лужи, грязь...
После ужина за окном еще светло. Метель не утихает, но полярный день вступил в силу, и ночь придет нескоро. Неужели метель будет сопровождать нас до самого финиша? У меня, как всегда, на ночь – вопросы, проблемы. А надо отдыхать перед завтрашними тяжкими трудами...
3 мая. Температура ночью –20°, днем –16°.
Ночью почти не спал. Осталось пройти каких–то 70–80 километров. Дорога такая тяжелая, что и на исходе пути не верится в скорое завершение маршрута.
Поднялись в два часа ночи. Пока сварили кашу и чай, пока поели и собрали рюкзаки, на часах уже было 4 часа. Вокруг было светло, как днём, хотя солнце еще не поднялось. Метель стихла, но ветер еще порывами задувает. Сегодня предстоит добраться до поселка Инчоун, до него тридцать километров. Вначале нам нужно будет обогнуть мыс с пограничной вышкой, а потом решать, как двигаться дальше – по морю или по тундре. Путь по морю ближе, но если встретится след нарт на берегу, то можно пойти по нему. Хотя опыт со следом вездехода, будто испарившегося вмиг, ещё больно саднит душу... Мы выбрали, естественно, путь по морю.
Сегодня держится мороз, лёд не тает, снег не липнет к ногам, идти значительно легче. Торосы небольшие, а кое-где лед вообще гладкий, хоть на коньках катись. Мы садимся на велосипеды и едем. Велопереход наконец-то становится хоть чуточку похожим на велопробег. Через десять часов хватились – поселка-то все еще не видать! А должны быть уже у цели, ведь сегодня двигались как никогда быстро. Свернули к берегу. Прошли немного и встретили собачью упряжку. Спросили у каюра – как попасть в поселок. Оказалось, посёлок рядом, за следующим поворотом. Узнав, что мы двигались по морю, каюр с сожалением покачал головой. Оказывается, мы снова ошиблись – по берегу была хорошая дорога до самого Инчоуна. Её накатали за зиму работники из его бригады. Нам стало обидно до слез – опять оказались в дураках, перестраховались. Спортсмен, неспособный на третью попытку после двух неудач, не может рассчитывать на победу. Никогда не отчаиваться, не перестраховываться без нужды. Как говорил Ежи Лец – когда все в порядке, я всегда начеку.
Еще один урок – урок разумного риска: не терять голову от первой неудачи, уметь собраться для нового броска.
Показался посёлок. У первых домов дети почему-то шарахнулись от нас в сторону. Обычно было наоборот – встречать нас всюду бежала детвора, сгорая от любопытства. Посмотрели друг на друга, и расхохотались – ночёвки в берлоге не прошли даром: заросшие, осунувшиеся, в инее мы, в самом деле, смахивали на полярных хиппи. Но ведь и в других поселках мы были не немного краше. В чем же дело?!
Пока мы ломали голову над загадкой, заданной детишками, из одного дома выскочил парень без головного убора – Слава Киплюк, наш импресарио. Это он упросил детей сообщить ему немедленно, как только появятся на дороге велосипедисты. Вот дети и бросились опрометью к нему.
Весёлой гурьбой мы вместе с детьми вошли в здание школы. По пути встретили директора совхоза. Он предложил остаться в поселке на день, встретиться с людьми, рассказать им о велоэкспедиции, о делах на Большой земле. Отказываться было неудобно, но мы не согласились, ибо до финиша было рукой подать, надо было спешить.
День отдыха в тепле выпадал нам не часто, можно было бы согласиться, если бы это было раньше. К тому же у Сергея уже закончился отпуск. Извинились перед хозяевами и пошлина ночевку в школу. Слава был хмурый. Оказалось, что с 1 апреля цены на авиабилеты сильно подскочили, и оставшихся наших денег не хватит на обратную дорогу. Так что зря отказывались от предложения директора совхоза, возможно, придется пожить в Инчоуне пару недель, а то и подольше – пока перевод не придёт. Местные власти весьма своеобразно поняли демократию, и сами стали устанавливать цены на транспорте. Кто во что горазд! Наши спонсоры не прислали нам ни копейки. Биржа «Азия» на наши просьбы отмолчалась. А вертолет на Уэлен будет уже завтра. Обсуждать этот грустный вопрос не стали. Придём в Уэлен и там все выясним на месте, что делать. Поход научил нас принимать решения сообразно обстановке, погоде, условиям и характеру местности. Все дела на завтра. Надо уметь радоваться. А то заботами и беспокойством о неясностях завтрашних можно заглушить ясную и чистую радость сегодняшней победы. Слава не унимался, все вздыхал, сокрушался. И признался, наконец, под нашим напором, что за вход в Уэлен власти берут по 250 рублей с человека. Мы думали, что после всего перенесенного нас пригласят в Уэлен, однако не тут-то было, вход – только по билетам! Рынок. Да... Радости у нас, правду сказать, поубавилось. Даю команду всем спать. Завтрашний день расставит все по местам.
1 мая. Температура –15°. Утром быстро собрались в дорогу и в четыре часа утра уже вышли из посёлка. Нам предстоит пройти тридцать километров как можно быстрее, чтобы успеть разобраться со всеми вопросами отлета. Дорога от Инчоуна до Уэлена неплохая, но с нами идет Слава, он без велосипеда, а скорость эскадры определяет самый тихоходный корабль. Слава последние километры захотел пройти вместе с нами, почувствовать себя полярником. Мы не можем ему отказать, наш молодой, великодушный и заботливый товарищ заслужил это.
Ветер боковой и хоть не очень сильный, продувает насквозь – в тундре ему есть где разогнаться. Мы же оделись по-весеннему, налегке и все замерзаем. Сережа не выдержал, распаковал рюкзак и под наш смех надевает вторые брюки. Видать, и на третьего сына планы строишь? Да это он перед посадкой в вертолет. Посыпалось со всех сторон. Обидно – уже май, в Приморье цветут вишни, абрикосы, в моем далеком Приморье уже варят к обеду молодую картошку с укропчиком... А тут мороз под двадцать градусов, даже такого молодца, как Сергей скрутил... Север решил напоследок еще раз испытать наше терпение. Больше всех достаётся Славе – ринувшись без подготовки в поход, он не рассчитал силы, выдохся на ветру и морозе, и теперь еле бредёт. Нам его жаль, но помочь ему мы не можем – на багажниках велосипедов тяжелые рюкзаки. Да и за руль его не посадишь, он не уедет и налегке – по ледяной зимней дороге надо быть поистине эквилибристом, чтобы удержаться «в седле», не упасть. Мы поддерживаем его нашим сочувствием. Надо отдать должное нашему славному менеджеру – он упрямо идет вперед.
Дорога монотонная, идём долго и нудно. Короткая остановка. Сережа, поднимаясь, посмотрел на нас светло и радостно: «Ну, ребята, остались последние километры!». Первое, что пришло мне на ум – как жаль, что наш путь закончился. Остались последние часы нашей братской жизни на просторах любимого Севера. Что нам только не пришлось пережить за два месяца путешествия! И все равно – так не хочется, чтобы дорога кончалась. Древние говорили не зря, что счастье – это дорога к нему, к заветному и желанному счастью. А кончилась дорога, наступил покой – кончилось и счастье. Настоящее счастье – всегда на марше, всегда «в седле», на стремнине. Болотного уюта и сытого полусонного комфорта нам не надо – то ущербное счастье ущербных людей. Мы так привыкли жить – с полным накалом, в напряжении, в тяжелом ритме дорожных дней посреди тундры под полярным небом, с ночевками в ямах и берлогах, на яростных ветрах под звон сосулек на бородах, что встреча с цивилизацией кажется нам дикой и никчемной. И даже страшит.
Но впереди также встречи в родном доме с любимыми жёнами, детьми! Желанный отдых для измученного, натруженного тела. Но, тем не менее, преобладает у всех нас чувство утраты. По лицам ребят вижу, что думаем мы об одном и том же. Не смогу высказать словами свою благодарность моим друзьям за то, что разделили со мной тяжесть последних сотен километров нелегкого маршрута Г. Л. Травина. Не будь рядом Сергея и Миши, неизвестно, чем бы закончилось это путешествие.
Последний этап экспедиции был самым трудным. Он изобиловал опасностями. Сильные морозы, ночевки в снегу в длинные полярные ночи, пурга, трещины во льдах, бесконечные блуждания в метелях, туманах, бездорожье, наконец – волки и медведи... Мы шли рядом со смертью, порою подступало равнодушие, хотелось забыться на морозе во сне, ибо наступал предел человеческих сил – сегодняшний. А завтра был снова предел, но уже другой – повыше. Близость смертной черты постоянно заставляла нас возвращаться к жизни. Мы просто не могли, не имели права сдаться – ведь до нас эти дороги прошли и Травин, и Дежнев, и Стадухин. Ради своих близких и друзей, мы должны были выжить. А на мне еще лежала ответственность за друзей – я обязан был привести их к финишу живыми, оправдать их веру в успех экспедиции. А вывели меня они! Ради нашей дружбы они пошли на риск. На ее святой алтарь они положили и свои силы, и здоровье.
Так сложилось на этот раз в экспедиции – все против нас. И все же мы на финише! Мы победили. Мы доказали себе еще раз, что предела человеческим возможностям нет, если сильна вера в мечту. Надо только захотеть победить себя, поднять чуть выше планку «предел» в самом себе.
Этими словами с верой в победу я и хочу закончить свой путевой дневник. Пока продолжаются последние километры, мы в пути, мы счастливы тем, что рядом, тем, что верим в дружбу, тем, что никогда не расстанемся с любимым и вечно притягательным Севером.
Павел Конюхов, 1992 г.
