Антология экспедиционного очерка

ЖИВАЯ ЭМБЛЕМА

 

Среди всех видов современных медведей и вообще всех сухопутных хищников планеты самыми крупными и могучими являются белые медведи. Длина тела взрослых самцов обычно достигает 2 - 2,5 м (реже до 3 м), а самок – от 1,5 до 2,5 м. Вес медведей зависит от их упитанности. Отмечено несколько случаев, когда матерые самцы, успевшие к зиме накопить очень много жира, весили 800 и даже 1000 кг! Вес взрослых самцов, обитающих в Гренландии, 450 – 500, а самок — 350 – 380 кг. На Шпицбергене во время осеннего мечения самцы весили 350 – 400, а самки — 200 – 250 кг. Распространены они только в Арктике. Белый медведь — типичный представитель арктической фауны, приспособившийся к жизни в наиболее суровых природных и климатических условиях на Земле. Почти вся жизнь арктического пилигрима проходит среди дрейфующих льдов Северного Ледовитого океана.

Скандинавы называют их ледовыми медведями, англичане – полярными, а русские поморы издавна величали этих зверей ошкуями. На Чукотке белых медведей называли умками. По всей вероятности, эти звери первоначально появились не ранее середины четвертичного периода в Евразии, откуда они двинулись дальше на восток и попали в Северную Америку.

Белый медведь — прекрасный пловец. Среди своих собратьев он настоящий чемпион и в воде чувствует себя почти как дома. Его обычная скорость во время плавания 4 – 5 км в час, а при преследовании возрастает до 6,5 км. Проплыть в ледяном море ему ничего не стоит — в воде звери могут находиться долгое время. Животных встречали в море на расстоянии свыше 100 км от ближайшей суши и вдали от ледяных полей. Медведи нередко ныряют и плывут под водой около двух минут. Помимо этого, белые медведи еще и отменные ходоки. Они часто преодолевают огромные расстояния по льдам, воде и суше, мигрируя за пищей из одного района в другой. Скорость неспешного передвижения зверя составляет 4,5 км в час. Бегает он крайне редко, главным образом во время преследования человеком или более крупными родичами. Недолго может бежать даже галопом (до 20-30 км в час), а устав, уже переходит на рысь (8-12 км в час). Характерная деталь в поведении белого медведя — любопытство. Неизвестный предмет, возникший на пути полярного бродяги, непременно привлекает его внимание. Он обязательно останавливается, чтобы обнюхать и обследовать его, а то и просто сломать. Медведь обладает феноменальным обонянием и отличным слухом - запах горящего сала улавливает с подветренной стороны за 6-7 км, шум трактора или вездехода слышит на расстоянии нескольких километров от себя, а скрип шагов человека за 200 метров.

Внимание полярных биологов давно привлекает поразительная приспособленность белого медведя к длительным холодам и голоду, лишениям и невзгодам темной полярной ночи, целенаправленным кочевкам и круглогодичным переходам по морским льдам, к удивительно точной ориентации на местности. Между прочим, медведи, находясь на льду или на суше, точно определяют участки открытого моря, подчас удаленные от зверей на десятки километров. Они уверенно двигаются туда, где находится их главный корм, в основном нерпы (реже – другие тюлени). Кстати, нерпа – наиболее распространенный вид арктических ластоногих.

Область дальних заходов животных на юг не имеет определенных границ. В основном они попадают сюда вместе с плавучими льдами. Случалось, что время от времени медведи достигали берегов Исландии, а в прошлом были замечены на северных побережьях залива Св. Лаврентия (Северная Америка) и в Скандинавии, на полуострове Канине. В пределах Тихого океана льды «приносили» медведей в Анадырский залив, иногда к берегам Камчатского полуострова, а в отдельные времена даже в северную часть Охотского моря, Курильских островов и японского острова Хоккайдо… После таяния льдов белые медведи устремляются на север к местам привычного обитания, совершая большие переходы по суше. Вот почему люди иногда встречали их в глубине материков Евразии и Северной Америки. Известно много случаев заходов хищников в глубь тундры (например, в районы городов Норильска и Анадыря). Что касается берегов арктических морей, то, как правило, белые медведи живут здесь только в очень узкой приморской полосе. В последние годы в связи с наблюдаемым потеплением и ослаблением ледового покрова арктических морей участились выходы зверей на побережье. Так, в обжитых местах на севере Канады они порою заходят в поселки, где питаются на свалках и помойках. В связи с этим увеличивается вероятность неожиданной встречи человека с белым медведем.

Массивный полярный странник отличается великолепной белой «шубой» из густого меха. Шкура надежно охраняет медведя от лютых морозов и ветров, она давно использовалась населением Крайнего Севера для изготовления одежды, обуви, рукавиц... У белого медведя своеобразное телосложение: удлиненное и более узкое обтекаемой формы туловище, чем у бурого собрата, сравнительно высокие толстые ноги с разлапистыми ступнями, длинная подвижная шея, небольшая голова с нешироким лбом и короткими округлыми ушами. Часть носа и губы белого медведя окрашены в черный цвет. С этим связано, вероятно, поведение хищника во время охоты на морского зверя. Чтобы ластоногие не заметили приближающегося хищника, он прикрывает нос передней лапой. К замеченной издалека жертве медведь крадется очень медленно, распластавшись на снегу или льду. Приблизившись, обрушивает на голову своей жертвы молниеносный удар лапы, после чего оттаскивает лакомый корм от лунки. Кроме того, лапы помогает зверю даже во время жестокой борьбы в воде с крупнейшими ластоногими - клыкастыми моржами, достигающими в длину свыше 5 метров и более 1,5 тонн веса. О силе медведя говорит тот факт, что он в состоянии протащить и поднять по склону тушу моржа весом в полтонны. Будучи очень голодным и лишенным привычной охоты, плотоядный белый медведь может легко переходить на животные и растительные корма.

Зимой в отличие от большинства самцов медведицы спят в берлогах, которые они «устраивают» в основном вблизи морских побережий, как правило, под обрывом, заметенном снегом. В отдельных местах наблюдаются большие концентрации зимующих медведиц. Наиболее известные медвежьи «родильные дома» находятся на острове Врангеля, где существует специальный государственный заказник, на архипелагах Земля Франца-Иосифа и Шпицберген. Беременные самки ложатся в спячку, как правило, в середине зимы. В берлоге, в разгар лютой зимы, обычно в конце феврале – начале марта, медведица приносит одного – двух, реже трех крохотных беспомощных детенышей, весящих всего 500 граммов. Чтобы голые, слепые и глухие новорожденные не замерзли, заботливая мамаша держит их между лапами, согревая своим дыханием. Медвежата растут и развиваются стремительно. Годовалые весят уже пять пудов, а двухлетки по размеру почти с мать. За ней они ходят два года, после чего настает пора расставания. Самка в течение всей жизни обычно приносит 10 – 15 медвежат.

Поскольку практически вся моя сознательная жизнь связана с Арктикой, где не раз приходилось сталкиваться с белыми медведями, не могу не рассказать о них подробнее.

В далеком 1944 году, будучи совсем юным радистом полярной станции, на восточном побережье Чукотского полуострова, я впервые увидел белого медведя на мысе Медвежьем. Через много лет я увидел на бровке не очень длинной автомобильной дороги рядом с административным центром высокоширотного полярного архипелага Лонгиербюена поставленный норвежскими полицейскими  удивительный треугольный дорожный знак. На нем изображен белый медведь. Лаконичная надпись предупреждает водителей и пешеходов о возможной встрече с этим зверем даже здесь.

Самый медвежий «угол» на Шпицбергене находится на безлюдных островах Земли Короля Карла. С целью охраны животных норвежские власти создали здесь резерват, который сделался основным медвежьим «родильным домом» на архипелаге. Участники Полярной морской геологоразведочной экспедиции из-под Питера, много лет изучавшие геологические особенности Земли Короля Карла, едва успевали высадиться сюда с корабля или вертолета, как от медведей не было отбоя. Поэтому в целях безопасности и сохранности провианта геологи вынуждены были организовывать круглосуточное дежурство в своем лагере.

 К человеческому же жилью медведей тянет чувство голода. Отмечены многочисленные случаи захода зверей в населенные пункты. Во время пребывания на угольных рудниках Баренцбург и Пирамида мне доводилось не раз слышать по местной радиотрансляции внеочередные необычные объявления: «Уважаемые полярники! Передаем срочное сообщение. В поселке появился медведь. Пешие и лыжные прогулки опасны. Будьте осторожны, не выходите на улицу». По мнению многих полярных исследователей и охотников, белый медведь пуглив и осторожен, а при активном отпугивании сразу убегает. Даже в энциклопедических статьях и многих книгах специалисты пишут, что встреча с этим зверем не связана с риском для жизни человека, более того, они вообще крайне редко нападают на людей. Правда, сами хищники не знают о своих повадках и… нападают весьма агрессивно, о чем говорит статистика. Наиболее отчаянные полярники Шпицбергена, едва услышав по радио предупреждение об опасности, толпами опрометчиво устремлялись из дома, чтобы взглянуть «собственными глазами» на живого медведя, а еще лучше сфотографировать его, чтобы потом, вернувшись домой на материк, похвастаться столь редким снимком.

Находки экспедиции Института археологии АН СССР в 80-х годах прошлого века во время раскопок на месте старинных русских поселений на Груманте — Шпицбергене служат доказательством того, что отважные русские поморы, хаживавшие сюда до официального открытия архипелага голландским мореплавателем Виллемом Баренцем в 1596 году, неоднократно встречали белых медведей и  подвергались их нападениям. До наших дней сохранилась бытовавшая тогда поморская пословица: «Дай бог промышлять моржа на берегу, а ошкуя на воде». В настоящее время для предотвращения конфликтов и исключения риска трагических исходов при встрече с белым медведем существуют узаконенные правила поведения человека при встрече с хищником.

За долгие годы работы в Арктике мне и моим товарищам по экспедициям довелось быть свидетелями нескольких нападений белых медведей на людей. Вот почему считаю своим долгом напомнить чересчур любознательным и не в меру смелым людям, что белый медведь – могучий хищник, а следовательно, зверь, представляющий опасность. Каждому человеку, попавшему в Арктику, следует знать, что особенно агрессивным он становится, если сильно голоден или ранен, не способен к добыче привычного корма или очень раздражен и доведен до крайности преследованием, если защищает детенышей или испуган, столкнувшись неожиданно с человеком. Своим поведением человек иногда сам провоцирует зверя, и тогда тот становится реально опасным. Попытки завязать дружбу с медведем и его прикармливание ведут к тому, что хищник теряет чувство осторожности и начинает вести себя развязно. Даже угрозы в виде выстрелов и подачи прочих шумовых средств не могут в таких случаях остановить разъяренного и наглого зверя. Истощенные и старые особи, а иногда даже совсем молодые и неопытные, случается, начинают охотиться на человека.

Чтобы не быть голословным, приведу лишь несколько примеров. Летом 1977 года в палаточный лагерь австрийских туристов, временно разместившихся на берегу Магдалена-фьорда – красивейшего залива на самой северо-западной оконечности Шпицбергена, повадился ходить голодный белый медведь. Вместо того чтобы отпугнуть незваного гостя, добродушные туристы неосмотрительно начали подбрасывать ему банки со сгущенкой, печенье и прочую снедь. Когда продуктов у туристов стало мало и они перестали подкармливать зверя, произошла трагедия. Разозлившись, медведь разорвал крохотную палатку и вытащил оттуда лежащего в спальном мешке туриста. На глазах безоружных товарищей, бросавших камни в разъяренного зверя, он начал ломать кости несчастного, катая его по каменистому берегу, а затем утащил жертву на ближайший айсберг, где завершил свою чудовищную трапезу. Позже губернатор архипелага рассказывал, что жене погибшего нечего было отправить кроме оставшихся в палатке ботинок мужа.

К этому могу добавить, что в 90-х годах прошлого века бродяга-медведь загрыз двух человек на окраине «столицы» Шпицбергена…

Летом 1985 г. на самом оледенелом острове архипелага, Северо-Восточной Земле, работал большой теплофизический отряд нашей экспедиции, которым руководил кандидат географических наук Виктор Загороднов. На вершине большого ледникового купола Аустфонна (Восточное ледяное поле) он вместе со своими  помощниками впервые на этом месте проводил глубокое термическое бурение скважин. После высадки с вертолетов гляциологи создали лагерь. В безлюдной пустыне они соорудили буровую и несколько домиков из разборных фанерных щитов. Вскоре ученые приступили к выполнению гляциологических исследований.

27 июля, как раз в день моего дня рождения, наш главный специалист по изотопным методам изучения ледников Владимир Николаев отправился из лагеря вместе с норвежским экологом, изучавшим загрязнение атмосферы Шпицбергена, копать снежный шурф. Едва они приступили к работе, как за их спиной неожиданно «возник» медленно приближавшийся медведь. Иногда он останавливался, мотал головой из стороны в сторону и нюхал воздух. В это было трудно поверить: лагерь находился на леднике на высоте более 800 метров, в 40 с лишним километрах от ближайшего берега моря. Видимо, запах и шум «долетели» до чуткого носа и ушей голодного зверя, заставив его предпринять необычный вояж к гляциологам на вершину ледника.

— Пути мишки на Севере неисповедимы! — воскликнул Николаев, и, обеспокоенный,  обратился к норвежцу:— Что будем делать, сэр? Кстати, где ваш карабин?

— Точно там же, где и ваш — за ненадобностью я оставил его в домике, — последовал неутешительный ответ сэра.

Снежная поверхность ледника в «разгар» короткого полярного лета уже не держала человека, и ноги при ходьбе проваливались по колено. Убегать в лагерь не имело смысла – косолапый легко бы догнал. Так исследователи стояли, не зная, что предпринять. На их счастье из «кухонного» домика сильно запахло горячей едой. Почуяв ее, зверь перестал охотиться на людей и зашагал прямо в лагерь, по пути обнаружив неожиданный подарок - зарытый в снег кусок баранины. Приближение хищника в лагере никто не мог заметить, так как в это время все остальные сотрудники обедали в кают-компании. К тому же домики не имели окон. Быстро справившись с едой, первым к месту работы отправился молодой таллиннский ученый Маргус Тоотс. Увидев его, Николаев стал кричать:

- Маргус! Сзади медведь! Вернись в домик!

Однако из-за шума работавшего бензоэлектрического агрегата эстонец не услышал тревожный окрик, а зверь, тем временем, продолжал все ближе подкрадывался к Маргусу. В последний момент парень все же услыхал крик Николаева и успел вбежать в спасительный домик буквально перед самым носом нападавшего медведя. Выскочившие на «улицу» гляциологи принялись отгонять зверя выстрелами в воздух из сигнальных ракетниц, после чего «гость» направился в сторону русско-норвежского «дуэта». Не дойдя метров двадцать, медведь залег за снежным надувом и стал оттуда следить, чтобы выбрать удобный момент для нападения. Такая своеобразная «охота» затягивалась, и нашим товарищам надо было что-то предпринять для спасения. Очень медленно и осторожно, тихо-тихо, боком-боком они каким-то невероятным образом смогли обойти голодного молодого хищника и оказаться в лагере.

Вечером во время очередного сеанса радиосвязи я услышал далекий голос Вити Загороднов, который с волнением сообщил мне:

— В наш лагерь пришел медведь, целый день он пытается напасть на нас. Отогнать его мы не можем. Что нам делать?

Согласно обязанностям, возложенным на начальника экспедиции, я нес полную ответственность за жизнь вверенных мне людей. Поэтому тут же дал команду Виктору:

— Если невозможно отогнать зверя из лагеря, пристрелите его. Отвечать буду я. Прошу выйти на связь через пятнадцать минут и доложить ситуацию.

В назначенное время я услышал далекий голос Виктора:

— Убить медведя мы не решились — опасаемся возможных неприятностей от конторы губернатора, запрещающей отстрел мишек. К тому же, с нами ведь работает один норвежский ученый-эколог — противник отстрела медведей.

Пришлось мне срочно идти к консулу СССР на Шпицбергене и просить его связаться с конторой губернатора Шпицбергена, чтобы получить официальное разрешение на отстрел агрессивного зверя, угрожающего нашим людям.

Каждые 15 минут с Северо-Восточной Земли поступали по радио неутешительные сообщения. Опасный зверь продолжал «охоту» на гляциологов. То он снова начинал подкрадываться поближе к лагерю, то менял свою тактику и возвращался назад в «насиженное» место за снежным надувом, откуда продолжал вести «наблюдение» за перемещениями людей. С момента появления медведя в лагере прошло часов двенадцать. Вдруг ошкуй неожиданно сменил тактику: выскочил из-за сугроба и зашагал прямо на людей в лагере. Выстрелы в воздух из карабина и ракетниц не остановили зверя. Его намерения не вызывали никаких сомнений. В создавшейся ситуации он, видимо, по молодости и неопытности сам подписал себе смертный приговор.

Трудно поверить, но через два дня на вершине ледникового купола Аустфонна появился второй медведь. Видимо, его привлек сюда запах поджариваемых на свином жире мясных котлет — стоковый ветер с ледника дул в «благоприятную» для хищника сторону. Увидев «очередного» мишку, Загороднов почти радостно завопил: «Ребята! К нам пожаловал еще один новый гость!». На сей раз его приход гляциологи встретили с улыбкой и, недолго раздумывая, «приговорили» бродягу к высшей мере уже без всяких проволочек. Узнав о новом ЧП на леднике, я тут же сообщил о происшествии нашему консулу, а он — губернатору. Вскоре в лагерь прилетел небольшой вертолет на лыжах. Когда лопасти винта перестали вращаться и наступила тишина, на поверхности ледника показался одетый в черную полицейскую форму высоченный норвежец. После знакомства с гляциологами он вдруг почему-то спросил:

— Вы, господа, между прочим, ученые или охотники-зверобои?

Вместо ответа блюстителю порядка показали буровую и холодную лабораторию, где хранились ледяные керны, извлеченные из скважины, и где ученые производили их экспресс-обработку. Убедившись, что наши люди действительно научные работники, а не охотники, полицейский все же выразил свое неудовольствие по поводу того, что они не сняли, как положено в таких случаях, шкуры белых медведей?

Пришлось оправдываться, что совсем не умеют это делать, да и нечем. Перед вылетом суровый на вид потомок викингов вдруг улыбнулся и произнес:

— Я знаю, что у вас в Советском Союзе все делается по плану. Когда прилетать к вам за третьим «планируемым» медведем?

Под общий смех гляциологов полицейский сел в вертолет и покинул ледниковый лагерь, унося на подвеске в Лонгиербюен обоих убитых хищников, вес которых составлял соответственно 290 и 200 килограммов. Скорее всего, это были двухлетки, еще не успевшие накопить необходимый жизненный опыт при встрече с человеком, имеющем огнестрельное оружие.

Гостям небольшой научно-исследовательской полярной станции Польской академии наук, приютившейся на самом берегу южного шпицбергенского залива Хорнсунн, обычно дарят на память  уникальные фотографии белых медведей, снятые буквально с двух-трех шагов. Все снимки сделаны поляками во время регулярных медвежьих посещений крохотного человеческого оазиса, расположившегося около разбитого огромными трещинами языка крупного ледника Ханс. Ежегодно сюда наведываются в среднем более 200 хищников, а в отдельные годы их было отмечено даже 300-350. Объясняется такой зверский «наплыв» очень просто: район Хорнсунна находится на давно выработанном миграционном пути медведей с одной стороны архипелага на другую, что связано с добычей морского зверя.

Не могу не вспомнить один трагикомический случай, произошедший несколько лет назад с начальником этой польской станции д-ром Петром Гловацким. Дело было темной полярной ночью. Ученый проводил обычные наблюдения на метеоплощадке, расположенной в 50 метрах от жилого дома. Неожиданно появившийся медведь бросился в атаку на безоружного человека. Спастись в создавшейся критической ситуации можно было только на высоком столбе, на верху которого находился флюгер. С быстротой кошки  Петр забрался на макушку столба и крепко обхватил его руками и ногами, чтобы не свалиться вниз, где уже грозно рычал подскочивший сюда медведь. Встав на задние лапы и оскалив страшную пасть, он пытался дотянуться до близких ног Гловацкого. Так продолжалось минут двадцать. Обеспокоенные долгим отсутствием начальника станции несколько поляков выбежали из дома. Услыхав громкое рычание, раздававшееся на метеоплощадке, они бросились туда и не без труда отогнали медведя с помощью оглушительных взрывов петард. Замерзший и напуганный дерзким нападением хищника, Петр благополучно спустился со спасительного столба.

Похожий случай имел место со мной и моими товарищами по экспедиции – Леонидом Троицким и Алексеем Гуськовым - на северо-западной оконечности Шпицбергена. Здесь, на берегу одного из красивейших заливов архипелага - Конгс-фьорда, расположен небольшой норвежский поселок Ню-Олесунн (ранее называвшийся Кингсбей), ныне известный научный и туристический центр в Арктике. Именно отсюда в 20-х годах прошлого века впервые в мире стартовали к Северному полюсу знаменитые воздушные экспедиции легендарных полярных исследователей Амундсена, Бэрда и Нобиле.

13 апреля 1983 года наша экспедиция прилетела на Шпицберген, а уже через неделю Леонид Троицкий, Алексей Гуськов и я высадились в четырех километрах восточнее Ню-Олесунна на южном берегу Конгс-фьорда, недалеко от ледника Ловен Средний, который предстояло изучать. Нам повезло — был совершенно безветренный день, в синем безоблачном небе круглосуточно светило яркое солнце. Мы остановились в маленьком дощатом домике, называемом «Гусиное жилище». Я уже говорил, что такие домики на Шпицбергене норвежцы называют хижинами. Вскоре приборы, снаряжение, продукты и дрова мы перенесли в чулан, а сами принялись «оживлять» основательно замерзший домик, видимо, давно не посещавшийся людьми. Уже через час тепло, исходившее из небольшой чудесной чугунной печурки, обложенной кирпичами, разогрело обе миниатюрные комнатки и растопило снег в ведрах. Мы наслаждались теплом, хотя за стенами домика стоял жгучий двадцатиградусный мороз. Благодаря наступившему антициклону атмосферное давление было достаточно высоким. После трапезы каждый из нас принялся готовиться к предстоящей работе.

Вечером неожиданно нас посетили норвежцы, совершавшие прогулку по берегу залива на снегоходах. Это были ню-олесуннский повар Пол Юхансен и летчик местных авиалиний Улав Редберг. Выпив крепкого кофе, они вскоре продолжили свой путь.

Перед сном мы загасили печурку и нырнули в свои спальные пуховые мешки.

Под самое утро меня разбудил непонятный сильный удар по стене, у которой я как раз лежал в спальном мешке. Проснувшись, решил, что порывом начавшегося сильного ветра опрокинуло небольшое бревно, прислоненное к наружной стене домика, или же лежавший напротив меня Леша Гуськов чистит печку. Однако мой сосед продолжал лежать на койке и к чему-то прислушивался. Последовал новый еще более могучий удар, от которого задрожала даже моя лежанка. В этот момент раздался голос Гуськова:

— Женя, кто-то ходит у самого домика.

Располагавшийся в соседней комнате Леонид Троицкий услыхал наш громкий разговор, вылез из спального мешка и бросился к кухонному окошку. Отдернув занавеску, он увидел стоявшего у самого окна на задних лапах медведя и заорал благим матом:

— Вставайте скорее! Это медведь!

В одно мгновенье я выскочил из спальника, ухитрившись не раскрыть его, на пол в одних трусах, схватил стоявший рядом с койкой карабин, вогнал в ствол патрон и подошел к зашторенному окну. Едва Гуськов отдернул занавеску, как нашим удивленным глазам предстала жуткая картина, которую мы никогда не забудем. На задних лапах, уткнувшись носом в оконное стекло, стоял огромный белый медведь. Его оскаленная пасть, угрожающий звериный рев не предвещали временным постояльцам «Гусиного жилища» ничего хорошего. Было не трудно догадаться, что голодного хищника привлек сюда аппетитный запах, остававшийся после нашей вчерашней еды.

В зоопарках любых стран взрослые и дети с умилением смотрят на забавных белых мишек, важно расхаживающих у рва, наполненного водой. Они часто встают на задние лапы, зная, что любопытная публика обязательно кинет им какое-нибудь лакомство. Высокая отвесная стена надо рвом с водой надежно охраняет людей от возможного нападения зверей. Понятно, что сейчас всего этого мы были лишены. Более того, люди и зверь стояли друг против друга на расстоянии всего лишь одного метра. В соответствии с законом о самообороне я имел полное право застрелить хищника и не нести за это ответственности. Но нам также было хорошо известно и о том, что белый медведь на Шпицбергене находится под защитой королевского закона. Поэтому я не торопился спускать курок, ибо знал, что тогда обязательно сюда прибудет полицейский, проведет дознание на месте «преступления» и составит соответствующий акт. Обострять же отношения с норвежской администрацией, предоставившей нам безвозмездно домик, не хотелось. Кто-то вспомнил, что мишки страшно не любят шум. И тогда стали действовать дипломатическим путем, приступив к «мирным переговорам». Заключались они в том, что мы подняли невообразимый шум и грохот с помощью крышек кастрюль, сковородок и наших голосов, надеясь таким образом прогнать опасного пришельца. Пока я стоял на вытяжку с карабином, мои друзья колотили разными предметами изо всех сил. Все это буйное действо сопровождалось достаточно сочными выражениями, коими так богат живой ненормативный разговорный русский язык, который все мы слышали с раннего детства на улице. Зверь нервно реагировал на странное представление советских гляциологов, стоявших в одном шаге от него за тонкой стекольной рамой и издававших помимо дикого шума еще и непонятные иностранные слова (медведь все же был не «наш советский», а «норвежский»). Хищник отбежал от окна, не ожидая такой встречи. Но затем тут же вернулся еще более злой. Он то начинал носиться, как угорелый, вокруг домика от одного окошка до другого, то вдруг останавливался ненадолго у окна, таращил свои злые глазища, раскрывал зубастую пасть и смотрел через стекло на нас, то сотрясал хрупкие стены звонкими ударами могучих лапищ. Видимо, невообразимый шум, и наши проклятия все же удерживали медведя от желания легко и просто вломиться через окошко в комнату и полакомиться человечиной.

«Сражение» продолжалось уже полчаса. Тепло, созданное вчерашней печкой, давно выветрилось, и в комнате стало очень холодно. Вода в ведрах покрылась тонкой ледяной коркой — на «улице» термометр показывал 22 градуса мороза. Надеть верхнюю одежду мы не решались, боясь потерять бдительность.

Улучив на мгновение момент, Троицкий слегка приоткрыл входную дверь домика и выстрелил в воздух из ракетницы. Однако на зверя это не возымело никакого действия. Скорее наоборот: он начал злиться еще больше и приступил к очередной, весьма продолжительной серии атак. Мы видели, как несколько раз медведь дотрагивался до оконного стекла. До сих пор не могу понять, каким образом оно осталось совершенно целым? Интересно, что на стекле хорошо сохранились четкие следы подушек передних лап и кончика черного носа, которые были обильно вымазаны печной золой и угольной пылью, разбросанными сильными ветрами около домика.

Прошло еще какое-то время, и «нашему» мишке, видимо, поднадоела бессмысленная беготня. Неожиданно он прекратил осаду и, пошатываясь, медленно заковылял в сторону залива, где на льду темнели десятки черных точек нежившихся на солнце тюленей. Возможно, до медведя «дошло», что убить морских млекопитающих намного проще, чем этих нехороших гляциологов. Только теперь мы окончательно поняли, что наступило, наконец, время, когда можно спокойно вздохнуть. Оделись, помылись, разожгли печурку. В домик вернулось приятное тепло. Во время раннего завтрака мы принялись весело обсуждать недавний инцидент. Затем Леонид Троицкий взял ведро с золой и понес его на небольшую свалку. Не прошло и двух минут, как до нас донесся сильный хлопок входной двери и в комнату с криком «Медведь!» вбежал взволнованный Леонид. В тот же миг мы снова увидели в окошке знакомую оскаленную морду медведя.

Троицкий поведал нам душераздирающую историю. Едва он отошел от домика и интуитивно повернул голову, как с ужасом увидел в ста метрах от себя сидящего медведя. Зверь заметил человека только тогда, когда до него было не больше 50 метров. Он взглянул на него и начал медленно, а затем все быстрее и быстрее приближаться к Леониду. Кинув помойное ведро, наш товарищ бросился обратно к двери домика, где было единственное его спасение, и достиг двери на мгновение раньше нападавшего хищника. Обозленный неудачей, медведь снова бросился в долгую осаду. Теперь его поведение стало еще более агрессивным. Мы снова принялись кричать и колотить кастрюлями в надежде, что он уйдет. Однако зверь не унимался, постоянно демонстрируя через окно свои страшные оскаленные зубы. По прошествии получаса «неприятель» неожиданно прекратил нападение и, покачиваясь из стороны в сторону, медленно удалился к заливу, где на льду продолжали спокойно лежать многочисленные тюлени.

После этого нас стала преследовать своеобразная медвежья (нет, не болезнь) боязнь — мы постоянно ожидали нового нападения мешки. Даже соорудили у окон защитные стойки из бревен и досок. До этого мы оба наших карабина не пристреливали. Поэтому решили их проверить по-настоящему. Поставили большой лист фанеры с мишенью и вскоре убедились, что карабины часто давали осечку, а когда все же они стреляли, то точность попадания в цель была ниже всякого уровня.

Несмотря на все эти перипетии, работу по изучению наледей и ледника мы не остановили и завершили.

Вечером 1 мая из окошка домика мы заметили яркие огоньки фар целой кавалькады быстроходных снегоходов, двигавшихся к нам из Ню-Олесунна. Через две минуты около двери раздался характерный рокот моторов, и девятнадцать норвежцев (практически все обитатели Ню-Олесунна) во главе с начальником станции Слеттеном ввалились в облаке морозного пара в нашу комнату. Эти веселые и дружелюбные люди часто наведывались в «Гусиное жилище» после работы в поселке, чтобы скоротать вместе с тремя советскими гляциологами унылое зимнее время, а порою, случалось, и отпить глоток крепкого согревающего «напитка», который норвежцы называли «Зингерводкой»! Узнав об утреннем приключении с медведем, наш старый приятель ветеран Шпицбергена Пол Юхансен рассказал, что сегодня днем один мишка расхаживал у них по поселку. Отогнать его удалось только с помощью шумной наземной техники и петард. Норвежцы сказали, что мы имели полное право убить медведя, но поступили разумно, не сделав этого. Сильное впечатление на гостей произвели оригинальные медвежьи печати, поставленные зверем на оконном стекле.

Известный норвежский зоолог д-р Тур Ларсен, изучавший многие годы белых медведей на Шпицбергене написал очень интересную книгу «Мир ледяного медведя». В ней отметил, что «каждая встреча с белым медведем для всех, кто встречал его в Арктике, вне зависимости от того, сколько раз уже видел этого зверя, — это смесь восторга и ужаса, от которых трепещет душа». Ларсен считает белого медведя опасным потому, что тот время от времени убивает людей. У Канадской службы диких животных есть плакат: «Безопасный медведь — это далекий от тебя медведь»!

Если кому-то из читателей доведется побывать на Шпицбергене, он, вероятно, посетит местные магазины и обратит внимание, что в них продаются всевозможные красочные футболки, свитера, открытки, значки, календари, картины, стеклянные изделия, масса различных сувениров, банки с пивом. На всех них красуется белый медведь. В самом большом магазине «столицы» архипелага «Свальбардбутикене» кассир предложит вам пакет с изображением косолапого — еще один своеобразный сувенир Шпицбергена.

Белый медведь — живая эмблема не только этого полярного архипелага, но и всей Арктики.

ШПИЦБЕРГЕНСКАЯ «КОРРИДА»

 

А еще на Шпицбергене встречаются мускусные быки. Они приземисты, на загривке у них имеется горб. Мощная голова, туловище и конечности почти не выделяются среди очень густой и длинной темно-бурой шерсти, свисающей почти до самой земли, в ней скрыты короткий хвост и нос зверя, за исключением края ноздрей. Экзотический обитатель высоких северных широт Земли может достигать двух метров в длину и одного метра в высоту, а его вес — 300 и более килограммов. Нежное ароматное мясо овцебыка напоминает по вкусу говядину, отдающую запахом мускуса. Отсюда и название — мускусный бык. Гренландские эскимосы называют овцебыка «бородачом», пух кото­рого необычайно высоко ценится во всем мире.

Относительно короткие ноги зверя заканчиваются чрезвычайно мощными копытами. С их помощью овцебыки добираются до подснежного корма. На лбу, по обе стороны головы, угрожающе выставлены изогнутые светлые рога.

В наше время мускусные быки уцелели только на побережье Гренландии, на островах Канадского Арктического архипелага и в некоторых районах на севере Канады. Американские ученые-зоологи давно уже ве­дут работу на Аляске по одомашниванию этих животных. Наконец, в 70-х и 80-х годах прошлого века овцебыки были специально доставлены в нашу страну — сначала на остров Врангеля, а затем на Таймыр. Здесь, в результате успешной акклиматизации, они образовали устойчивую популяцию «овибосов». Таким образом, животные «вернулись» на места своего древнего обитания, где очень быстро освоились, прижились и размножились.

Откуда взялись на Шпицбергене овцебыки? Ведь хорошо известно, что здесь они раньше не водились. Все объясняется довольно просто. В 1929 году норвежцы специально выловили в Восточной Гренландии 17 телят, погрузили их на судно и привезли на остров Западный Шпицберген, где выпустили на берег небольшой бухты в Ис-фьорде, которая получила название Мускусной. Она находится напротив нынешнего аэропорта Лонгиербюена. Животные быстро акклиматизировались и размножились. Уже через шесть лет численность стада достигла 40 голов. Однако во время Второй Мировой войны, огонь которой достиг и берегов далекого Шпицбергена, многие животные были уничтожены не столько людьми, сколько одичавшими собаками. К 70-м годам прошлого века популяция восстановилась и уже насчитывала несколько десятков крупных парнокопытных. Местный климат и подножный корм, встречающийся здесь в западных долинах и на побережье, видимо, пришлись по душе переселенцам. Надо особо подчеркнуть, что с самого начала появления овцебыков на архипелаге действовал особый королевский закон, строго запрещавший охоту на них.

Норвежские и советские старожилы рассказывали мне, что овцебыки не один раз заходили в островные поселки. Иногда их неожиданное появление можно было объяснить лишь обычным любопытством. Порою зимой звери шли в населенные пункты, испытывая, по всей вероятности, сильный голод. Чаще всего это случалось после мощных оттепелей, которые очень быстро сменялись лютыми морозами, в результате чего копыта овцебыков были не в состоянии про­бить возникшую ледяную «броню» в виде мощных корок. Часть животных в такие периоды погибала от истощения.

В Баренцбурге вспоминали случай, когда один овцебык ухитрился провести такое «смутное» время в... коровнике, питаясь сеном. В районе советского поселка Колсбей, находившегося в 20 километрах к востоку от Баренцбурга, однажды «прописалась» супружеская пара, тут же «окрещенная» шахтерами Мишкой и Машкой. Звери по-разному реагировали на присутствие людей. Бывало, что подпускали к себе вплотную и даже брали еду из рук. А бывало иногда и так, что разозлившиеся животные загоняли людей на крышу дома.

Мне и моим товарищам по экспедиции в 1976 году запомнилась случайная «встреча» с одиноким овцебыком.

В начале июня нашему небольшому отряду, состоявшему из четырех гляциологов и студента-почвоведа, взятого в качестве помощника, предстояло отправиться из долины Адвентдален в соседнюю долину Эндален. В ее верховье спускался ледник Богер. Временно мы остановились в небольшом домике «Снежная дорога», принадлежащем рабочему союзу горняков угольной компании «Стуре Ношке». В тот день погода выдалась на редкость удачной для похода — не висел сырой противный туман, не моросил неприятный холодный дождик, не хлестал по лицу штормовой ветер, а вершины окрестных гор не покрывали как обычно низкие хмурые облака. Однако мы знали, что погода в Арктике отличается своим непостоянством и быстрой переменой. Поэто­му поторопились идти в маршрут на ледник Богер, где предстояло провести гляциологические наблюдения.

Быстро собравшись, мы направились в сторону расположенной недалеко долины Эндален. Каждый из нас тащил на себе разный груз: дюралевые снегомерные рейки, штанги ручного бура, горные лыжи, консервы и другие продукты питания. Самый тяжелый рюкзак с консервами достался самому высокому и сильному представителю нашей команды — добродушному студенту географического факультета МГУ, будущему видному почвоведу Саше Макееву.

Приятно было шагать по оттаявшей земле, испускавшей летние запахи тундры, прислушиваться к щебетанью маленьких птичек, наблюдать за дикими, похожими на ручных, северными оленями. Знали мы и о том, что в этой сухой и теплой долине вполне возможна встреча с овцебыком. Прошедшая зима выдалась невероятно суровой для этих допотопных животных, и многие из них погибли. Едва мы миновали канатную подвесную дорогу, по которой в те годы еще сновали вагонетки, как я заметил стоящего впереди овцебыка и посчитал необходимым высказаться по этому поводу:

— Одинокий зверь может быть очень агрессивным и опасным. Не лучше ли обойти стороной это очаровательное сокровище?

Мое робкое предложение никто не поддержал, а самый старший среди нас, Троицкий, на ходу быстро раскрыл футляр своего фотоаппарата и приготовился к съемке.

— Вот те на, — с удивлением тихо произнес научный руководитель экспедиции. — Вы только посмотрите, как он нам позирует! Иметь такой незабываемый слайд с этим чудным бычком — редкая удача, друзья мои!

— А вы не боитесь, что этот фотоснимок может стать последним? — попытался пошутить шагавший рядом студент-практикант Саша Макеев, на что Троицкий решительно его успокоил:

— По нашему с Володей Корякиным опыту животное это мирное и добродушное. На человека способно напасть лишь при том случае, если ощутит с его стороны опасность. В прошлом году мы с Володей совсем близко к ним подходили, и ничего не произошло. Мы поняли, что звери они спокойные, просто не надо их пугать, — вроде бы убедительно ответил Троицкий, успокоив нас.

Тем временем мы приблизились к овцебыку и могли уже разглядеть его лучше. В длину он был метра полтора, а в высоту около метра. Его голова и конечности почти не выделялись среди очень густой и длинной темно-бурой шерсти, облекавшей все туловище почти до самой земли. На лбу угрожающе выставлены изогнутые светлые рога.

Когда до зверя осталось не больше двадцати метров, он зашевелился, резко нагнул голову к самой земле и принялся тереть свой рог о ногу. Меня это насторожило, так как я знал, что некоторые дикие животные именно таким образом предупреждают своих возможных врагов, когда те переходят дозволенную грань, разделяющую их. Однако группа продолжала движение вперед.

— Ребята! Да он же нам сигнализирует, чтобы не шли дальше, а то сейчас нападет! — закричал я, и в тот же момент рогатый бык сорвался с места и бросился на нашу группу с бешеной скоростью. Мы не успели опомниться, как он молниеносно преодолел небольшое расстояние.

То ли потому, что Саша Макеев был одет в коричневый штормовой костюм, то ли потому, что он был самым большим и приметным в нашей небольшой группе, зверь выбрал именно его в качестве своего главного врага. После страшного удара студент несколько метров «летел» по воздуху вперед ногами и упал на живот в небольшую лужицу, оказавшись, таким образом, спиной к нападавшему овцебыку. Тяжелый сорокакилограммовый рюкзак, до отказа набитый консервами, наверняка спас жизнь нашему невезучему почвоведу. Несколько банок тушенки и сгущенки было вспорото ударом рогов, словно топором, а остальные оказались сильно сплющенными. Разъяренному зверю, явно увлеченному «битвой», этого показалось недостаточно, и он снова набросился на поверженного «врага» и принялся его бодать. Овцебык поддел лежавшего на животе студента, а затем вонзил свой страшный рог в его ногу. Разозлившись от нестерпимой боли и обиды, Макеев развернулся, издал душераздирающий крик и ударил изо всех сил обидчика резиновым болотным сапогом прямо в морду. Возможно, это ошеломило и подействовало. Овцебык для острастки боднул еще разок «железный» рюкзак, после чего успокоился, хотя и не уходил с места битвы. Воспользовавшись «затишьем», гляциологи оттащили нашего «тореадора» в сторону.

Оружия мы с собой не имели. Да и закон все равно запрещал убивать это ценное и редкое животное. Маршрут на ледник сорвался — надо было срочно оказать медицинскую помощь опасно раненому товарищу.

Я бросился бегом к ближайшей автодороге, ведущей с угольной шахты № 7 в Лонгиербюен. Как раз в это время ехала машина. За ее рулем сидел шофер-норвежец с черным от угля лицом. Видимо, он только что поднялся на поверхность и торопился по делам в поселок. Я, как мог, словами и жестами объяснил ему, что один наш человек ранен овцебыком и срочно нуждается в медицинской помощи, в связи с чем и попросил подбросить пострадавшего в госпиталь.

— Вы меня поняли? — переспросил я норвежца.

— Да, конечно! — громко подтвердил он и на большой скорости отвез меня в госпиталь!

Случайно рядом оказался мой знакомый геолог норвежской угольной компании Улаф Урхейм. Через пять минут мы с ним вернулись и отвезли раненого в госпиталь. Хирург, делавший операцию, попросил забрать Сашу из госпиталя. Я позвонил своему приятелю представителю Аэрофлота Шевчуку и попросил его приютить на это время студента. Но совершенно неожиданно получил категорический отказ:

— Уважаемый Евгений Максимович! Разве вы не знаете, что против сотрудников нашего представительства в Лонгиере развернута разнузданная компания? В последнее время небольшие норвежские антисоветские делегации специально прилетают сюда из Осло и Тромсе с требованием, чтобы мы немедленно убирались со Шпицбергена. Я вас понимаю, но, к сожалению, сегодня никак не могу выполнить вашу просьбу.

Тогда я набрался храбрости и позвонил самому губернатору

— Господин Элдринг, — обратился я к нему, — не могли бы вы помочь нашему парню, раненному овцебыком, в доставке в Баренцбург?

— Окей, ноу проблем, мистер Зингер! Вот-вот из Ню-Олесунна должен возвратиться мой вертолет, который доставит вашего пострадавшего в Баренцбург.

Я поблагодарил губернатора за любезную и своевременную помощь.

После этой шпицбергенской «корриды», закончившейся операцией в норвежском госпитале, а затем повторной уже в нашей баренцбургской больнице, наш студент быстро встал на ноги и смог продолжить прерванную несчастным случаем производственную практику.

Изучая на следующий день место «побоища», Троицкий обнаружил чрезвычайно любопытные раковины моллюсков — свидетелей более теплых климатических условий Шпицбергена.

— Как говорится, нет худа без добра! — заметил добродушный Леонид Сергеевич

Вечером того же злополучного дня хижину, где мы жили, посетили полицейский и представитель конторы губернатора по охране природы архипелага. Они опросили всех свидетелей необычного происшествия, а затем составили положенный в таких случаях акт. Норвежцы высказали предположение, что агрессивность «нашего» овцебыка, по-видимому, была связана с тем обстоятельством, что он потерял свою подругу и похоже вообще остался на Шпицбергене один-одинешенек, так как все остальные его сородичи погибли. В очередном номере местной газеты «Свальбардпостен» появилась заметка на первой странице. Она называлась «Нападение овцебыка на русских гляциологов».

 

 

РУДНИКИ ПЬЮТ ВОДУ ИЗ ЛЕДНИКОВ

Ко времени прибытия нашей первой экспедиции на Шпицберген в 1965 году рудники Баренцбург и Пирамида питались водой, в основном поступавшей из расположенных поблизости ледников. Известно, что запасы талой ледниковой воды чрезвычайно велики. Казалось бы, никаких проблем с водой на архипелаге нет и не должно быть. Однако на деле оказалось, что это не совсем так.

Уже много лет жители Баренцбурга имеют в достатке горячую и холодную воду. Однако сегодня не все полярники знают о невероятных трудностях с водоснабжением поселка в середине тридцатых годов прошлого века. Проработавший несколько предвоенных лет на Шпицбергене инженер М. Ставницер вспоминает в своей книжке «Русские на Шпицбергене», что пока в 1935 году не накопился достаточный опыт, водная проблема на руднике была не менее острой, чем в знойных районах. Летом с ближайших гор текли бурные потоки ручьев и воды в поселке было сколько угодно. Ее перехватывали трубами и подводили почти к каждому дому. Падавшая с гор вода создавала невиданный ни на одной водокачке напор. Таким образом, хотя и временно, существовал в Баренцбурге упрощенный водопровод. Однако уже в начале сентября приток воды заметно уменьшался. Тогда приходилось прибегать к помощи насосов, которые выкачивали воду, медленно набиравшуюся в колодцах, выкопанных недалеко от залива. Постепенно, день за днем, ее приток убывал, и естественным источником водоснабжения становился ледник Альдегонда, находящийся примерно в шести километрах от рудника на противоположной стороне Грен-фьорда. Лед взрывали динамитом и затем грузили на баржи, которые таскал на буксире небольшой ботик. 23 октября налетел шторм, и бот с баржами выбросило на берег недалеко от ледника. Трое «ледянщиков», несмотря на уговоры остальных товарищей, решили переправиться на утлой «душегубке» через Грен-фьорд, но очень быстро погибли в бурных волнах залива. Снег выпал в том году лишь в декабре. Немедленно были сооружены снеготаялки, работавшие до лета, пока вода снова пошла с гор. Вот тогда-то и сделали огромную плотину у подножья горы. Но однажды летом мощная лавина уничтожила водоем. После этого пришлось в срочном порядке сооружать большие баки для хранения запасов воды. В 1939 году количество водохранилищ увеличили. Опреснители морской воды способствовали удовлетворению нужд недавно налаженной работы электростанции.

На западном побережье Грен-фьорда, прямо напротив Баренцбурга возвышается 700-метровая отвесная гора Веринг. С давних пор наши полярники окрестили ее Спящим Рыцарем за удивительное сходство с лежащим на спине бородатым воином, голову которого прикрывает шлем. Отвесные горные склоны амфитеатром обрамляют небольшой одноименный ледник, круто спускающийся к небольшому озеру Стемме, подпруженному естественной дамбой — мореной. По мнению гляциологов нашей экспедиции, внутри нее должны были обязательно находиться ледяные линзы, которые теоретически могли быть однажды размыты. Тогда вода полностью выльется из озера через образовавшиеся отверстия. В устье ручья, вытекающего из Стемме в Грен-фьорд, имеется маленький причал. Долгое время, вплоть до начала 70-х годов XX века, здесь размещалась насосная станция, с помощью которой вода закачивалась из ручья в баржу. Это место жители Баренцбурга называли Камеронкой — шахтерским словом, перекочевавшим сюда с материка. Так горняки обычно величают насосные станции, которые откачивают воду из шахт.

Еще сравнительно недавно несколько раз в день бегали из Баренцбурга на Камеронку небольшой рейдовый катер или морской буксир. Они таскали железную баржу-танкер, вмещавшую 120 тонн воды. Руднику же в сутки требовалось не менее 600 тонн пресной воды. Задержка с ее доставкой создавала угрозу остановки котлов электростанции, и, как следствие этого, замерзание труб отопления в домах поселка. Крепкий мороз с осени до лета сковывал лед в заливе. Местный мощный буксир на долгое время становился ледоколом. Поэтому все холодное время года между обоими берегами поддерживался узкий судоходный канал — майна. Жизнь рудника и поселка полностью зависели от воды, доставляемой с Камеронки.

Непредвиденная беда пришла в Баренцбург зимой 1968 года. В борьбе со льдом буксир «Коммунар» поломал гребной винт и лишился хода. В результате аварии рудник остался без своего спасительного ледокола и вскоре должен был лишиться питьевой и технической воды. Следовало немедленно принять решение. Внеочередную планерку проводили уже не в рудоуправлении, как обычно, а прямо в небольшом доме порта. Первым взял слово начальник рудника Гуреев:

—Товарищи! Запасов воды в Баренцбурге осталось только на месяц. Чтобы рудник работал и дальше, необходимо положить металлические утепленные трубы прямо на лед Грен-фьорда. Причем новый трубопровод мы должны, мы просто обязаны сделать за десять дней! Повторяю: за десять дней! Вы поняли меня?!

Моментально нашлись маловеры, сомневавшиеся в выполнении этой задачи. Один начальник участка прямо заявил:

— Выполнить такое дело сейчас невозможно! Просто Аникеич решил сказку сделать былью.

            Однако большинство участников планерки все же поддержало идею Гуреева. В кратчайшие сроки на руднике создали специальную аварийную бригаду и подготовили необходимую технику. Все люди, занятые укладкой труб на лед, не жалели себя. И через десять дней их героического труда утепленный путепровод соединил оба берега залива и живительная влага потекла с насосной станции в Баренцбург. Снова, как и раньше, шахтеры стали смывать угольную пыль после работы в шахте пресной водой. Они с улыбкой вспоминали то не очень приятное время, когда им приходилось мыться в бане соленой водой, и шутили:

— На материке граждане немалые деньги тратят, чтобы летом искупаться в морской воде, а мы здесь зимой, у самого полюса, каждый день ее имеем бесплатно!

Так в минуту тяжкого испытания советские полярники смогли выйти из крайне сложного положения победителями. Однако событие, произошедшее в 1968 году, заставило трест «Арктикуголь» задуматься над созданием надежного долговременного сооружения. Прошло несколько лет. В середине 1970-х годов советские специалисты совместно с норвежской фирмой «Хапласт» проложили легкие полиэтиленовые трубы от озера Стемме к ближнему западному берегу Грен-фьорда и дальше по его дну до Баренцбурга. Так заработал уникальный восьмикилометровый шпицбергенский водовод, состоявший из двух ниток, и дополнительно оснащенный электрическим кабелем. Теперь живительная влага стала закачиваться прямо в трубы водовода и потекла без остановки на рудник. Ныне ее расход составляет более 700 кубометров в сутки.

Долгую и достаточно успешную круглогодичную службу на Шпицбергене выполняли послевоенные морские буксиры финской постройки, работавшие на угле, добываемом шахтерами Баренцбурга. Первым был славный «Геркулес», трагически погибший во время возвращения с архипелага в Мурманск. Последним буксиром на Шпицбергене суждено было стать в 1980 году «Коммунару». Кроме этих судов здесь активно трудились буксиры «Донбасс», «Шахтер» и «Эвенк». Они совершали регулярные рейсы с баржами или без них из Баренцбурга в Пирамиду и обратно, а зимой становились даже ледоколами. Помимо своей основной работы, ежегодно буксиры обслуживали и экспедиции геологов, гляциологов и археологов, забрасывая их в отдаленные районы.

«Коммунар» работал на Шпицбергене 14 лет. Впервые он прибыл сюда при мне, в 1966 году. При мне же он навсегда покидал архипелаг в 1980 году. Все свободные от работы жители Баренцбурга пришли в тот день на новый угольный причал, где стоял буксир-ветеран, чтобы проводить его. Ведь он навсегда покидал Шпицберген. Это было торжественное и вместе с тем волнительное событие в жизни островитян. Словно теряли они навсегда близкое и родное им существо. Едва отвалив от пирса нового угольного причала, «Коммунар» трижды огласил залив своим басовитым гудком. Ему ответили все немногочисленные суда, находившиеся в это время в Грен-фьорде. Надрывно, словно рыдая, проревела длинная труба новой теплоэлектрической станции. Вскоре буксир повернул в Ис-фьорд и скрылся за островом Фестнинген.

Впоследствии я слышал от шахтеров, что буксир «Коммунар» еще долгое время работал в качестве береговой электростанции в Кольском заливе.

Около поселка Пирамида заканчивает движение сравнительно небольшой горно-долинный ледник Бертиль. Свое название он получил в честь шведского геолога и бизнесмена Арвида Бертиля Хегбома, который в начале ХХ века участвовал в четырех экспедициях на Шпицберген. В 1947 году во время строительства рудника Пирамида наши горняки проложили от конца ледника Бертиля в поселок водовод длиной около полутора километров. Однако, когда наступали сильные морозы, подача воды в этом оригинальном сооружении прекращалась вплоть до середины мая. Чтобы выйти из затруднительного положения, полярники стали возить на тракторе лед, который откалывали от конца языка ледника Бертиль. Так пирамидчане удачно использовали близкое соседство своего рудника с огромным хранилищем замороженной пресной воды.

В связи с тем, что проблема водоснабжения рудников продолжала представлять определенные трудности, генеральный директор треста «Арктикуголь» Н.А. Гнилорыбов обратился с просьбой к руководству Академии наук СССР, чтобы наша экспедиция провела дополнительные исследования ледников, питающих Баренцбург и Пирамиду питьевой и технической водой. Мы безоговорочно откликнулись на обращение треста и приступили к выполнению этой внеплановой задачи, не требуя за работу денежного вознаграждения. Исследования возглавил видный советский гляциолог доктор географических наук, профессор Владимир Георгиевич Ходаков.

Конечно, наибольший интерес для гляциологов представляло изучение ледника Бертиль, который привлек наше внимание еще в первый приезд в Пирамиду в 1965 году. Здесь мы имели редкий случай увидеть, как используется зимний ледниковый сток для водоснабжения рабочего поселка и рудника. Только за одну зиму ледник Бертиль давал свыше 50 тысяч тонн высококачественной пресной воды.

Каким же образом эта вода вытекает из замерзшей ледяной толщи в течение всего холодного периода, иными словами, круглогодично?

Дело в том, что динамические запасы воды могут накапливаться в ледниках, у которых значительная масса льда находится в условиях, близких к точке плавления. Такие «теплые» ледники распространены во многих горных областях земного шара. Весь год они дают жидкий сток, благодаря чему у концов ледников образуются наледи площадью в несколько гектаров. Очень интересной особенностью таких ледников являются естественные тоннели и пустоты. Летом, когда снег и лед начинают интенсивно таять, вода по трещинам попадает внутрь ледника и заполняет имеющиеся там емкости. В течение зимы происходит постепенное истощение запасов жидкой воды, в результате чего часть освободившегося пространства пустот заполняется льдом. Из года в год постоянно перестраивается внутренняя гидрографическая сеть — хранилища жидкой воды. Однако из-за изменений термического режима ледника, вызываемых воздействием меняющихся температурных условий и величин снегового питания, сток может существенно меняться. Более того, вода может менять свое русло внутри ледника и место его выхода на поверхность.

Все сказанное полностью относится и к леднику Бертиль. Так как в 1960-е годы воды, вытекавшей из него, порою становилось слишком мало для обеспечения технических нужд Пирамиды, полярникам пришлось искусственно увеличивать жидкий сток ледника. Для этого из расположенной недалеко от его языка котельной подавался пар в естественный ледяной грот. Дальнейшее развитие рудника заставило проложить дополнительный пятикилометровый водовод из Голубого озера. Однако и это нововведение не решило полностью вопрос надежного водоснабжения Пирамиды. Трудности оставались. В последующие годы в связи с потеплением и усилившимся таянием Бертиля толща льда над его гротом резко уменьшилась, что привело однажды к замерзанию узкой части естественной пещеры и прекращению стока воды. Чтобы найти и перехватить ее, горняком пришлось пробить в леднике тоннель длиной 150 метров.

Однако в 1981 году закапризничал и этот искусственный грот. Тогда горняки срочно занялись новыми поисками блуждающего внутри льда ручья. Основная сложность их работы заключалась не в проходке — привычном для шахтеров-проходчиков делом, а в том, чтобы «поймать» внутри ледника ручей и заставить его течь по созданному каналу в новый искусственный грот. Под руководством главного инженера — технического директора треста Виктора Давидовича Трифоненкова горняки блестяще справились с этой важнейшей задачей, для чего пришлось пробить тоннель длиной более 100 метров. Произошло это потому, что гляциологам и шахтерам удалось точно рассчитать, где протекал злополучный и невидимый «гуляющий» ручей, «поймать» его и направить в грот, который временно закрыли и изолировали от холода. Внутри грота соорудили удобные мостики, установили насос и подвели коммуникации.

Все же мы понимали, что перспектива использования воды из ледника Бертиль в ближайшие годы тесно зависела от сохранности внутри него существующего тоннеля. Наши наблюдения показали, что свод над гротом имеет недостаточную толщину, и в любой момент мог разрушиться. Поэтому зимой нельзя было исключить опасность промерзания ручья из-за проникновения в грот холодного воздуха. В.Г. Ходаков предложил использовать метод факельного дождевания для намораживания льда над штреком. Его расчеты показали, что каждые полтора метра намороженного массива льда должны удлинить срок службы водозабора примерно на год.

Вскоре пирамидчане приступили к возведению плотины и созданию надежного водохранилища, а затем начали активно использовать воду из ближайших озер. В последующие годы проблем с водой на руднике больше уже не было.

 

ПРОРЫВ ЧЕРЕЗ ПРОЛИВ МАРИИ

 

Пока мы с Володей Михалевым работали в районе Ню-Олесунна, наши моряки-гляциологи Леонид Троицкий и Володя Корякин продолжали действовать на своей шлюпке «Беда». Во время плавания они часто высаживались на западном побережье архипелага, где занимались сбором информации о расположенных там ледниках. Северо-западный маршрут наши друзья завершили успешно, и после высадки франко-советского отряда на берегу Кросс-фьорда направились через пролив Форлансунн в Баренцбург.

Когда я вернулся в Баренцбург, «Беда» готовилась к своему новому походу, теперь уже на юг острова Западный Шпицберген — в залив Бельсунн, где была предварительно организована дополнительная база с запасом бензина для шлюпки и продуктов питания.

Закончив работу в том районе, морской отряд двинулся на север острова, где обследовал Ван-Келен-фьорд и ледники этого района, а затем взял курс в Ван-Мейен-фьорд. Чтобы попасть в него, требовалось пройти небольшой пролив с ласковым женским именем Мария. В концевой части фьорда располагался небольшой норвежский поселок Свеагрува. Близко от него как раз находились ледники и морены, ради которых мои друзья и предприняли небезопасное плавание на шлюпке.

Август 1967 года выдался на Шпицбергене очень плохим: обильные дожди, сильные ветры, густые туманы, холодные дни, непрекращающиеся штормы. Нагруженная до предела шлюпка «Беда» медленно вспарывала ровную зыбь Бельсунна. Она так ритмично взлетала на два-три метра, а затем опускалась, что даже слегка перехватывало дыхание. Но это было не очень опасно. Другое дело - морской берег. Там накат бесновался со страшной силой и подход к нему грозил практически гибелью. Вход в пролив Марии загораживала гладкая полукилометровая громада обрыва. Чем ближе гляциологи приближались к нему, тем лучше виднелась белая кайма прибоя, разбивавшаяся у самого подножья горы. Шлюпка продолжала медленно двигаться вдоль ее обрыва.

Вот уже впереди показался узкий остров Аксель. За ним находился Ван-Мейен-фьорд. Теперь требовалось лишь одно — проскочить пролив Марии. Сложность заключалась в том, что здесь скорость приливо-отливных течений почти совпадала со скоростью шлюпки. По таблицам наши моряки определили наиболее подходящее время прорыва в момент смены течений. Карты не могли дать необходимые сейчас сведения. Больше всего беспокоили грозные стоячие волны, образующиеся в результате смены приливо-отливных течений, представлявших опасность для плавания.

Неожиданно впереди показалась моторная лодка с какими-то людьми. Ими оказались норвежские геологи — первые люди, которых удалось увидеть за три недели работы в августе. Заглушены моторы. После традиционных приветствий краткий обмен новостями.

— Знаете ли вы о сильном волнении в проливе Марии и о времени высокой воды в нем?— спрашивают норвежцы.

— Да, мы знаем, что четыре раза в сутки большая масса морской воды вливается и выливается из Ван-Майен-фьорда в этот грозный пролив Марии. Знаем и то, что скорость течений во время приливов и отливов здесь приблизительно такая же, как и у нашей шлюпки.

Удовлетворившись ответом, геологи задают новый вопрос:

— Зачем вам понадобились эти ледники?

Корякин весело смеется:

— Говорят, что в них зарыта большая собака!

Любящие и понимающие шутку норвежцы громко хохочут.

Серо-синие тучи постепенно стали редеть, и среди них открылись куски голубого неба, а вскоре над фьордом с одного гористого берега на другой перекинулась яркая радуга. Всплыло много красноватых морских водорослей и медуз, что указывало на улучшение погоды. Шлюпка вошла в полосу ровной зыби, пологой и спокойной. «Беду» так поднимало и опускало, что слегка перехватывало дыхание. У берега волны бесновались неистово, и о подходе к нему не могло быть и речи.

— Если удастся прорваться через этот пролив, остров Аксель «погасит» зыбь, — заметил Корякин.

Вход в пролив Марии загораживала громада гористого полуострова Миттерхукен, отделяющего Ван-Келен-фьорд от Ван-Майен-фьорда. Гладкий полукилометровый обрыв, кроваво-красный в солнечных лучах, спускался в ярко-синее море, казалось, из белых пушистых облаков. По мере приближения к нему отчетливее вырисовывались белая кайма прибоя, разбивавшегося у самого подножия, и сочные зеленые пятна мхов на каменистых кручах, висящих над водой. «Беда» упорно продвигалась уже вдоль обрыва Миттерхукена, и до огромных всплесков валов-волн было довольно близко.

Оба члена экипажа «Беды» совмещали функции и капитана, и механика, и штурмана, и моториста, и матроса. Когда по расчету до высокой воды оставалось пятнадцать минут, Корякин сменил на руле Леонида Троицкого. С носа, где он был впередсмотрящим, Володя пробирается по ящикам и канистрам, прикрытым брезентом, на корму, по дороге откачивая ручной помпой воду из шлюпки и перемешивая в канистре бензин с маслом. Потом вместе с Троицким уточняет по карте местоположение и высматривает береговые ориентиры по курсу шлюпки. Гул мотора затрудняет переговоры, и приходится прибегать к жестам. Например, кивок головы означает согласие, а легкое прикосновение к плечу — внимание. За время совместных работ оба гляциолога хорошо научились понимать друг друга.

«Вахту сдал»,— произносит Троицкий. «Вахту принял»,— вторит ему Корякин и занимает место у руля. Его же товарищ на час становится впередсмотрящим. Сдавший вахту гляциолог шел не отдыхать, а работать. Вот он поднял руку — значит, заметил какую-то опасность. Затем последовало легкое покачивание ладони — следует повернуть немного влево. Рядом с бортом проплывает разбитый ящик, издали похожий на гребень скалы. Пока все идет нормально, да и небо, ветер и море всячески хотят «помочь» нашим морякам.

Рулевой Корякин, прикинув время и расстояние, дал полный газ. Шлюпка устремилась на середину открывшегося пролива Марии. Вот уже совсем близко лежащие у его западного входа скалы Свартен и Эрта. Они словно кипят в бурунной пене. Теперь полосы волнения перекрывали пролив целиком: продолжали действовать приливо-отливные течения на ровной поверхности зыби, равномерно вздымавшейся между скал. Течение нарастало с каждой минутой. Прямо по курсу вставали острые мечущиеся гребни — стоячие волны. Пролив клокотал, и волны били со всех сторон без всякой жалости. На полном ходу шлюпка вошла в первую полосу стоячих волн. Ее подхватило мощным течением и поволокло вперед. Резкие броски следовали один за другим. Маленькая «Беда» отчаянно ныряла то носом, то кормой, и сидящему у руля Корякину с огромным трудом удавалось удерживать шлюпку по курсу. Сейчас он держал в своих руках две жизни.

Вторую полосу волнения миновали удачно, а вскоре начали уходить от течения. Сразу стало легче. Слева постепенно удалялись черные острые гребни скал Свартен. Стало совсем близко до мыса Миттерхукен — западной оконечности одноименного полуострова. От него неслась на гляциологов отраженная волна. Володя быстро развернул шлюпку кормой, и зеленоватый, весь в пузырьках пены гребень пронесся с шипением под днищем, накренив «Беду» на левый борт. Наконец поравнялись с последней скалой, вылезавшей из пены посреди пролива. Волны стали тише. Затихала морская зыбь. Течение обходило скалы стороной. Вот рядом низкий мыс Мосенесет — южный входной мыс Ван-Майен-фьорда. Около него вода становится непривычно тихой, спокойной. Самое неприятное теперь, кажется, уже позади. Но вдруг снова начались резкие толчки, словно поехали по развороченной мостовой, снова руль рвет из рук, снова резкие порывы течения. Это последнее испытание на «прочность» экипажа и самой «Беды».

Обогнув мыс, шлюпка скользит уже по совершенно гладкой воде. Теперь можно, наконец, подойти и к берегу, чтобы «отдышаться», расслабиться и покурить. Кое-как удается закрепить посудину. Корякин и Троицкий с удовольствием разминают ноги на твердой суше, ощущая всю ее надежность. Проскочили через пролив Марии, наверное, минут за десять, а сил потратили на целые сутки. Зато перед глазами гляциологов открылся длинный Ван-Майен-фьорд, театрально обрамленный горами. «Наступила какая-то давящая каменная усталость, нет ни страха, ни радости. Просто сделали еще одно важное дело — прорвались всего-навсего в Ван-Майцен-фьорд», — вспоминал Володя Корякин.

Так закончился этот трудовой день, всего лишь один из того множества, что провели участники нашей экспедиции на Шпицбергене.

В то время, когда «Беда» с нашими товарищами прорывалась через пролив Марии, мы с Михалевым высадились с вертолета на вершину ледниковой системы Грен-фьорд Восточный и Фритьоф, то есть находились на половине пути между Грен-фьордом и Ван-Майен-фьордом. Каждое утро я включал в условленное время нашу старенькую рацию с надеждой услышать голос Корякина, но так и не услышал его ни разу. Ругал последними словами бездарного «радиста» Корякина и наверняка «севшие» старые батареи, питавшие его ужасающе плохую переносную рацию РПМС. Уже позже, вернувшись в Баренцбург, Володя признался, что несмотря на какие-то неполадки рации, он все же ухитрялся слышать мои слезные вызовы с ледника. Хорошо, что геологи-москвичи из экспедиции Юрия Лаврушина заметили «Беду», когда она двигалась в Свеагруву, и тут же передали мне по своему радио это счастливое известие.

Сейчас далеко за полночь. Воет сильный ветер, неся в воздухе тонны снега. На наш лагерь, расположенный на вершине ледниковой системы, зажатой с двух сторон отвесными горами, мягко опустились серые сумерки. Только что мы с Володей Михалевым вернулись в свой прекрасный «шатер» — КАПШ, закончив снегомерную съемку на леднике. Греем руки и ноги около спасительной печурки, клянем непогоду, вспоминаем Троицкого и Корякина, которые где-то сейчас трудятся на берегу Ван-Майен-фьорда. Скорее всего, они тоже вернулись в свое полотняное жилище из очередного маршрута и отогреваются, увы, у примуса, на котором готовят походную еду. Я преклоняюсь перед моими близкими друзьями-землепроходцами.

Снежинки все настойчивее стучатся в нашу палатку, а наиболее наглые проникают за полог-дверцу, словно тоже хотят погреться у печки. Я стараюсь не обращать на них внимания. Мысленно мы уже в Баренцбургском оазисе, до которого чуть больше 20 километров. Отсюда мы видим горящие на руднике яркие огни, там жизнь бьет ключом. Сейчас нас занимают совсем другие думы: уже совсем скоро закончатся наши работы и вся экспедиция соберется, наконец, вместе на базе. Затем начнется самое приятное  -подготовка к отъезду на родную землю, собрав свой третий гляциологический «урожай» на Шпицбергене.

Приближался ноябрь 1967 года. Осязаемо быстро надвигалась многосуточная полярная ночь: с каждым днем становилось все меньше и меньше светлого времени, мы уже чувствовали на себе злобное ледяное дыхание Снежной королевы. Горняки Баренцбурга и Пирамиды готовились к очередной зимовке на острове, а гляциологи — к скорому отъезду на материк. Сейчас все мы были брошены на очень важную, но совершенно не увлекательную «научную» работу: срочно зашивать, увязывать, упаковывать, забивать в ящики то, что удалось собрать за сезон. На нашей базе быстро росли горки коробок, связок и мешков с упакованными в них снаряжением, приборами, образцами. Спросите бывалых полевых работников, и они вам подтвердят, что именно так заканчиваются любые их экспедиции, участники которых торжественно прощаются с районом работ и отправляются домой.

В сумеречной неясной дымке растворились остроконечные горы архипелага. Большой грузовой теплоход с теплым южным названием «Дагестан» вышел из полярного порта Баренцбурга и взял курс в Мурманск. Во вместительных трюмах большого корабля лежало десять тысяч тонн каменного угля, добытого советскими полярными шахтерами. По любезному разрешению известного в Арктике капитана Саттара Махмудовича Бедалова участники нашей экспедиции возвращались на этом теплоходе к родным берегам.

В сумеречной неясной дымке растворились остроконечные горы архипелага. За кормой теплохода остался полюбившийся нам архипелаг Шпицберген — Страна острых гор и ледников, Страна фьордов и горючего камня. Мы не говорим «прощай», мы кричим «до скорого свидания».

 

                                          ЭКСПЕДИЦИЯ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

 

Поздней осенью 1967 года все участники экспедиции вернулись в Москву. Теперь в Институте географии нам предстояло систематизировать бесчисленное количество различных материалов наблюдений и исследований, полученных на ледниках за прошедшие три полевых сезона, а также «переварить» массу книг, журналов, сборников, статей, аэроснимков, топографических, морских и других карт. Требовалось обнаружить в них полезную информацию об оледенении и физико-географических особенностях архипелага и сопредельных регионов Арктики.

Пока мы находились на Шпицбергене, произошла смена руководителя нашего отдела гляциологии. Уезжали при первом его заведующем — создателе советской гляциологической школы, уважаемом и любимом всеми нами профессоре Григории Александровиче Авсюке, а вернулись, когда у руля стал его главный помощник — молодой энергичный доктор географических наук Владимир Михайлович Котляков. Вскоре после возвращения участников Шпицбергенской экспедиции в Москву он вызвал нас в свой скромный кабинет, находившийся тогда в одной из «хрущоб» близ станции метро «Новые Черемушки».

— Я пригласил вас для того, чтобы поговорить о вашей будущей деятельности. Вы провели на Шпицбергене три полевых сезона и получили много интересных результатов. Считаю, что теперь настала пора приступить к созданию коллективной монографии «Оледенение Шпицбергена», — заявил новый заведующий отделом.

Конечно, нам очень хотелось поехать еще разок на архипелаг. Но, как говорят моряки, приказ начальства не обсуждается - он должен выполняться с радостью и бегом. Итак, впереди нас ждала огромная камеральная работа, которая должна была пополнить серию монографических трудов, созданных гляциологами по результатам работ Международного геофизического года в Институте географии и посвященных оледенению Земли Франца-Иосифа, Новой Земли и Полярного Урала.

…Прошло несколько лет. Участникам экспедиции удалось завершить большое исследование. Толстая рукопись с приложением и множеством иллюстраций легла на стол издательства «Наука». Через некоторое время мы с волнением и гордостью держали в руках новую книгу в светло-зеленом переплете. На ее обложке стояли имена всех пяти участников экспедиции, ставших авторами первой научной характеристики оледенения Шпицбергена.

Каковы же результаты, полученные гляциологами Института географии на архипелаге? О некоторых из них я упомянул выше. Сейчас же очень коротко расскажу о том, что, по моему мнению, может представлять наибольший познавательный интерес для читателей.

На самом крупном острове архипелага — Западном Шпицбергене сосредоточено 2/3 всей площади оледенения Шпицбергена, причем распределено оно неравномерно. В центральных частях острова ледников мало и они представляют собой лишь небольшие горные глетчеры. В то же время широкие участки его побережий почти сплошь погребены под мощными льдами, из которых торчат то тут, то там отдельные вершины и гребни гор. В южной, суженной части острова периферийные полосы льда сливаются, образуя единый район так называемого сетчатого оледенения, достигающего максимальной ширины 80 километров. Итак, в центральной части Западного Шпицбергена ледников почти нет. Как такое могло получиться? С чем связано это явление?

Многие полярные исследователи еще на рубеже XIX и XX веков обращали внимание на подобную существенную географическую особенность острова. Это распределение ледников видный шотландский геолог из университета в Глазго д-р Джордж Тиррел, изучавший архипелаг в 1919 году, назвал не только трудной, но и головоломной загадкой Шпицбергена. Загадочное явление природы стремились понять и объяснить также и другие ученые мира. Однако недостаток фактических данных не позволил им сделать убедительных выводов. Наряду с другими проблемами наша экспедиция занялась и этой «головоломкой». Для того чтобы ее разрешить, мы успели провести в самом конце зимы 1967 года продолжительные многокилометровые снегомерные съемки поперек крупнейшего острова архипелага. Пришлось пешком и на лыжах пройти сквозными долинами с запада на восток острова по раскисавшему от солнечных лучей снегу. Благодаря этим трудоемким маршрутным работам нашей экспедиции впервые удалось выявить главную географическую закономерность распределения осадков на острове Западный Шпицберген. Оказалось, что в западной части острова снега накапливается в 2-3 раза, а в восточной — в 1,5-2 раза больше, чем в центральной части. Следовательно, количество осадков на Западном Шпицбергене уменьшается от периферии острова к его центру. Поэтому в центральной части острова ледников почти нет.

Чем же можно объяснить это столь интересное природное явление, показывающее, что континентальность климата острова нарастает от побережий к его центральной части? Прежде всего, положением самого острова в системе циркуляции атмосферы в Атлантическом секторе Арктики. Дело в том, что Западный Шпицберген находится на своеобразной развилке «дорог» пониженного давления. По ним-то и движутся циклоны, которые приносят сюда обильные осадки в виде снега. Те, что поступают со стороны Гренландского моря, питают ледники, находящиеся на западной стороне, а со стороны Баренцева моря — на восточной, и только незначительная часть влажных воздушных масс достигает центра острова. Именно этим и обусловливается симметричное распределение сетчатого оледенения по краям Западного Шпицбергена и небольшое количество ледников в его центре.

Монография «Оледенение Шпицбергена» легла на полки многих географических и гляциологических библиотек Советского Союза и зарубежья. На ежегодном конкурсе лучших научных работ Института географии АН СССР наша монография была отмечена первой премией.

После Шпицбергена пути участников недавней экспедиции разошлись. Однако все мы продолжили свои исследования в самых разных, далеких и близких районах современного оледенения. Больше других преуспел в этом Володя Корякин. Он провел зимовку в Антарктиде, изучал ледники Камчатки, Памира и гор Путорана и, не торопясь, между дел, ухитрился завершить многолетнюю работу над кандидатской диссертацией. Интересный маршрут проделали в Арктике Леонид Троицкий и Владимир Михалев. Они совершили нелегкий пеший переход из залива Русская Гавань на купол Новоземельского ледникового щита, то есть туда, где мы с Корякиным и другими участниками гляциологической экспедиции Международного геофизического года вели наблюдения десять лет назад. Затем Троицкий и Михалев вернулись к продолжению многолетних исследований оледенения Полярного Урала. Слава Маркин поработал на вулканах Камчатки и вновь обратил свой взор к ледникам Кавказа, после чего защитил диссертацию и стал кандидатом географических наук.

Пришлось на некоторое время изменить Арктике и мне. Наш институт с 1968 года не проводил больше там работ, и руководство отдела гляциологии сочло возможным «сменить» мой привычный северный курс на противоположный - южный. Весной 1968 года Г.А. Авсюк и В.М. Котляков предложили мне на выбор «взять» новую экспедицию на Кавказ или на Памир. Я подумал, что на Кавказе бывал не один раз, а вот Среднюю Азию и тем более Памир никогда не видел и вряд ли увижу. Поэтому долго не размышлял и «выбрал» Памир. Меня назначили начальником новой в институте экспедиции, которая получила очень длинное название — Таджикско-Памирская высокогорная аэрогляциологическая. Ее научным руководителем стал профессор В.М. Котляков. Уже летом 1968 года начались многолетние исследования ледников Памира. Мне довелось участвовать в четырех экспедициях.

Благодаря такой резкой перемене северных широт на южные, я впервые в жизни очутился на «Крыше мира» рядом с заоблачными горными вершинами, лежащими на высотах более 7000 метров. Более того, передо мной открылась редкая возможность познакомиться с очень многими районами республик Средней Азии. Практически я изъездил весь Западный и Восточный Памир. Из Москвы я выезжал в Душанбе на экспедиционной машине. Сначала это был «ГАЗ-51», потом «ГАЗ-63» и, наконец, «ГАЗ-66». Кстати именно эта машина оказалась первой приобретенной Академией наук СССР для обслуживания своих экспедиций. Наш шофер Володя Масалков во время длинного пути научил меня водить «ГАЗ-66». Я с наслаждением крутил баранку. Ведь еще в пятилетнем возрасте я утверждал, что, когда вырасту, буду шофером. Масалков доверял мне вести его машину на пустынном плато Устюрт, в пустыне Каракум и других удаленных от цивилизации местах, где редко ступала нога грозного работника ГАИ. Ведь тогда у меня еще не было водительских прав, которые я получил лишь через десять лет на руднике Баренцбург. С Масалковым мы «ухитрились» побывать в Хорезме, Хиве, Самарканде, Ташкенте, Фрунзе, Алма-Ате, Нукусе и десятках других интереснейших городов и районов Средней Азии и Казахстана. Однажды, когда мы возвращались с Памира в Москву и проехали Ростов, ко мне с непонятным вопросом вдруг обратился экспедиционный водитель:

— Максимыч, ты случайно не бывал в Одессе?

— Случайно нет! А что? — вопросом на вопрос ответил я.

— Да так просто, — Масалков замолчал, о чем-то думая, а затем продолжил прерванную мысль: — А не махнуть ли нам, начальник, в славный черноморский город-герой Одессу! Ведь и я там тоже не был!

—А каким образом можно туда махнуть? — удивился я.

—Да самым обыкновенным — ты даешь мне только команду ехать туда, а уже моя работа рулить!

—Тогда вперед на запад!

Едем в Таганрог, потом в Николаев, Херсон — и мы в Одессе! После однодневного знакомства с ее достопримечательностями мы направились в Москву. На нашем пути «оказались» Кишинев, Тирасполь, Киев и многие другие украинские и белорусские города, куда мы не должны были, честно говоря, заезжать. Тогда мы не могли представить даже во сне, что через какие-то двадцать с небольшим лет все среднеазиатские республики вместе с Казахстаном, Украиной, Молдавией и Белоруссией перестанут быть частью нашей великой и единой Родины, превратившись в так называемое «ближнее зарубежье».

…Где бы ни находились после Шпицбергена я и мои товарищи по экспедиции, мы всегда с особой теплотой и любовью вспоминали этот архипелаг и многие месяцы работы на нем, мечтали и надеялись, что в недалеком будущем нам все же удастся продолжить изучение его уникального оледенения. В процессе создания монографии о Шпицбергене возник целый ряд важных вопросов, на которые в 1960-х годах мы еще не могли ответить из-за недостатка нужных данных. Так постепенно наши мечты и желания превращались в осознанную необходимость возобновления гляциологических работ на полярном архипелаге, а участники первой советской экспедиции на ледники архипелага стали настоятельно просить свое руководство продолжить там полевые исследования.

В конце концов этот вопрос был решен положительно, и летом 1973 года Институт географии командировал меня на Шпицберген для проведения рекогносцировочных работ. На месте я должен был выяснить возможности забросок гляциологов в дальние ледниковые районы на вертолетах и морских судах. Не менее важные вопросы касались и нашей доставки на архипелаг, проживания и питания на рудниках Баренцбург и Пирамида. После возвращения в Москву я доложил руководству института и отдела гляциологии результаты своей командировки на Шпицберген. Выслушав все мои доводы и рекомендации, руководители приняли окончательное решение о продолжении работ на Шпицбергене. Мне и Л.С. Троицкому поручили подготовить теоретическое обоснование и программу гляциологических исследований на ближайшие пять лет. Перед экспедицией поставили четкие задачи, изложенные в научной программе. Особо подчеркивалась необходимость активно использовать новые геофизические и геохимические методы изучения ледников, в то время только начинавшие внедряться в наших гляциологических экспедициях. Наряду с новыми направлениями мы должны были продолжить исследования режима ледников, их колебаний и истории оледенения Шпицбергена в четвертичное время.

— Как и раньше, начальником экспедиции будет Евгений Максимович Зингер, а научным руководителем Леонид Сергеевич Троицкий. Итогом ваших работ должна явиться вторая монография под условным названием «Гляциология Шпицбергена». Приступайте к созданию экспедиции, она уже включена в план научных работ, утвержденных Академией наук на 1974 год, — подытожил разговор заведующий отделом гляциологии профессор В.М. Котляков.

В 1974 году пятеро участников четвертой Шпицбергенской гляциологической экспедиции отправились в Мурманск. Здесь нас ждал легендарной дизель-электроход «Обь», недавно вернувшейся из своего очередного, восемнадцатого по счету, рейса к берегам Антарктиды. Помимо гляциологов Троицкого, Корякина, Мачерета, Гордейчика и меня пассажиров в этом рейсе оказалось всего несколько человек. Небезынтересно, что Володю Корякина поселили в той же самой каюте, в которой он шесть лет назад провел долгих сорок дней морского пути из Антарктиды в Ленинград.

Самым главным пассажиром на «Оби» был недавно приступивший к обязанностям управляющего трестом «Арктикутоль» Николай Александрович Гнилорыбов. Он сменил на этом посту полярного ветерана Бориса Александровича Ульянинского. Совершенно естественно, что новый руководитель треста воспользовался первой же оказией, чтобы попасть на Шпицберген и ознакомиться с жизнью и работой «своих» горняков. После размещения всех пассажиров по каютам Гнилорыбов неожиданно предложил мне разделить вместе с ним непритязательную двухместную каюту, громко именуемую почему-то «люксом». Я понимал, что мой контакт с руководителем треста должен облегчить нашу работу на Шпицбергене и с удовольствием принял его приглашение.

Мой «компаньон» живо интересуется Шпицбергеном, его историей и природой. Просит подробнее рассказать о ледниках и задачах нашей экспедиции, об отношениях между работниками рудников и учеными. Николай Александрович быстро вникает в суть проводимых гляциологами на архипелаге работ и, в свою очередь, обращает мое внимание на изучение тех ледников, чьи талые воды служат основными источниками водоснабжения рудников Баренцбург и Пирамида. Будучи опытным руководителем, новый управляющий просит меня изложить в письменном виде свои соображения и замечания по этому поводу. Сразу видно, что он желает лучше и быстрее разобраться в данном вопросе и действенно оказать нам помощь со стороны треста. При внешней своей суровости, огромном росте и крепких шахтерских руках Н.А. Гнилорыбов оказался чрезвычайно интересным, хорошо знающим свое дело и просто очень приятным собеседником. Впоследствии гляциологи и другие ученые многократно пользовались его серьезной поддержкой во время проведения работ на архипелаге. Должен особо отметить весьма уважительное и доброжелательное отношение этого человека к нам и другим представителям науки, работающим на Шпицбергене.

Приятным майским вечером 1974 года архипелаг открылся нам с борта «Оби» таким же, как и раньше, в своем белоснежном наряде. Вновь мы становимся свидетелями волнующей традиционной встречи первого в новом году судна, пришедшего с Большой земли в Баренцбург. Духовой оркестр, добрые приветствия, море неуемной человеческой радости, непрерывные гудки, сигнальные ракеты, радостный шум, приветственные крики. Все это так хорошо знакомо по прежним трем приездам сюда, и потому все так близко.

Поселок заметно помолодел, увеличился в размерах, появились новые каменные дома. Пока наши ноги отмеряли десятки знакомых дощатых ступенек баренцбургской лестницы, я с волнением узнавал старые места и тут же отмечал все то новое, что успело появиться за недолгое время моего отсутствия.

На месте старого клуба, добросовестно отслужившего свой «век», поднялся солидный каменный куб — прекрасный Дворец культуры. Кроме зрительного зала, рассчитанного на демонстрацию кинокартин и проведение концертов самодеятельности, здесь размещались просторное фойе, краеведческий музей, библиотека, комнаты для творческого отдыха трудящихся. В верхней части Баренцбурга возвышался первый в поселке четырехэтажный шпицбергенский «небоскреб», облицованный красным кирпичом. Этот жилой дом имел коридорную систему и отдельные квартиры из одной, двух и трех комнат со всеми удобствами. Первый этаж «Красного дома» был отдан школам — начальной и работающей молодежи, парикмахерской и другим службам. Интересно, что этот дом, как и другие новостройки, был построен из шлакоблоков, изготовленных на руднике Пирамида. Чуть ниже выделялось необычное массивное здание с округлыми каменными углами, которое напоминало средневековую крепость башенного типа. На самом же деле это сооружение являло собой современную гостиницу с номерами на одного и двух человек, а на первом этаже разместилось большое кафе «Троянда» («роза» по-украински). Впоследствии его почему-то переименовали в «Русский сувенир». Баренцбуржцы стали традиционно отмечать в этом уютном кафе все полярные свадьбы и другие праздники.

Самые маленькие жители поселка — дети полярников — получили сад-ясли «Солнышко». Их просторный двухэтажный дом с большими окнами, комнатами для отдыха, занятий и игр с тыльной стороны имел впечатляющую деревянную площадку для прогулок малышей в ненастную погоду. Здесь же — любимые детворой качели и горка для катания. Чуть выше поставили на «прикол» настоящую морскую шлюпку. Таким образом, в любое время года детишки получили возможность побыть на свежем воздухе рядом со своим домом. Взрослого человека, впервые попавшего в рудничный садик, удивит обилие живых цветов и зреющих на подоконниках помидоров и огурцов. В долгую полярную ночь детей облучают кварцем. Посещение детского садика всегда вызывает особый восторг у иностранных гостей.

Ниже консульства и недалеко от Дворца культуры появилось еще одно необычное здание оригинальной формы. Им оказалась бойлерная, предназначенная для подогрева воды в системе теплоснабжения и горячего водоснабжения рудника. Двухэтажный дом имел цилиндрическую конфигурацию и узкие окна в два этажа. Несмотря на свою утилитарность, здание бойлерной, очень удачное по архитектуре, расположенное на небольшом пригорке, преобразило внешний вид центральной части поселка.

На южной окраине Грен-фьорда поднялась семиэтажная громада новой мощной электростанции с высоченной трубой, из которой валил черный дым, медленно стелившийся по ветру.

В первые годы нашего пребывания в Баренцбурге пройти из любого жилого дома или клуба в столовую по улицам в ненастную погоду представлялось малоприятным делом. Теперь же на проезжей части главных улиц поселка лежали мощные бетонные плиты, и стало, наконец, возможно ходить по ним в любую погоду, не опасаясь, как прежде, испачкать брюки и туфли. Еще одна приятная новость ожидала нас — быстрым темпом сооружалась новая автомобильная дорога от северной окраины поселка до вертодрома. Во времена прежних экспедиций этот путь приходилось долго преодолевать на вездеходах, порою буксуя в почти непроходимых участках «дороги», часто запутываясь в разбросанных повсюду остатках кабелей.

Для полного счастья участникам нашей экспедиции теперь только не хватало своей собственной постоянной базы. Но мы были уверены, что она будет обязательно. Так и случилось в самом начале 80-х годов прошлого столетия.

 

РАДАР СЛУЖИТ ГЛЯЦИОЛОГАМ

Итак, наша экспедиция приступила ко второму, более сложному и, как оказалось в дальнейшем, многолетнему этапу своих исследований. Из сравнительно небольшого отряда ученых она постепенно превратилась в солидную современную гляциологическую экспедицию, оснащенную новейшей отечественной техникой и приборами. В 1965-1967 годах мы изучали ледники Шпицбергена по научной программе, разработанной и примененной во время Международного геофизического года. Полевые исследования второго этапа на Шпицбергене заметно отличались в лучшую сторону от первого периода работ. Это и понятно — ведь начинали мы в середине 1960-х годов, а теперь приблизились к порогу 1980-х. За прошедшее время гляциология, как и любая другая наука, совершенствовалась и развивалась. Главной задачей экспедиции стало изучение внутреннего строения и гидродинамического режима ледников и их эволюции в связи с изменением климата. Традиционные устаревшие и трудоемкие методы изучения ледников постепенно уступили место новым геофизическим, геохимическим и изотопным методам. Теперь наша экспедиция начала применять на ледниках архипелага дистанционное радиолокационное зондирование и глубокое термическое бурение, а также комплексный изотопно-химический и структурно-стратиграфический анализ ледяного керна. Мы стали активно использовать спутниковую информацию. Эти исследования позволили перейти от изучения поверхностной толщи ледников к исследованиям льда на больших глубинах, в результате чего удалось дополнить имеющиеся представления о связи механизмов образования льда с климатическими условиями.

Гляциологу важно знать толщину ледника и его подстилающий рельеф. Эти данные помогают ученым понять причины колебаний и быстрых подвижек ледников. Они также необходимы для подсчета запасов льда и выяснения их роли в общем природном балансе. Получить же такие нужные сведения на Шпицбергене стало возможным благодаря применению термического бурения глубоких ледниковых скважин и дистанционного радиолокационного зондирования.

Импульсный метод радиолокации позволил нашей экспедиции впервые выполнять непрерывные измерения толщины льда и подледного рельефа с наземного и воздушного транспорта, благодаря чему у нас появилась возможность изучать внутреннее строение, гидротермическое состояние и режим ледников. Основная задача радиолокационных исследований заключалась в изучении особенностей распределения толщины льда, подледной морфологии ледников и оценки запасов льда в ледниках, а также глубинного строения и температурного состояния ледников.

Скорость распространения радиоволн во льду меньше, чем в воздухе. Следовательно, с помощью специальных передатчиков и приемников, установленных на борту самолета или вертолета, можно измерять толщину ледника. По времени запаздывания и характеру отраженных радиосигналов появляется возможность определить профили толщины ледника и рельефа подстилающего его ложа, а также изучить внутреннее строение ледника.

Не один год до наших работ на Шпицбергене с борта самолета уже велось радиозондирование огромных и мощных ледниковых покровов в Антарктиде и Гренландии. В отличие от этих «холодных» ледниковых гигантов относительно небольшие «теплые» глетчеры, преобладающие на Шпицбергене, «просвечивать» намного сложнее. Это связано с тем, что радиоволны, проходя через лед, усиленно поглощаются, особенно при температурах, близких к нулю градусов. Радиолокационную съемку именно таких «теплых» ледников впервые на Шпицбергене провел в большом объеме новый научный сотрудник отдела гляциологии геофизик Юрий Мачерет.

После окончания геологоразведочного факультета Московского института нефтехимической и газовой промышленности имени Губкина Юрий был распределен на работу в Центрально-Камчатскую гравиметрическую партию. Вернувшись с Камчатки в Москву, он случайно узнал, что Институт географии АН СССР заинтересован в специалисте, который смог бы наладить измерения толщины ледников с помощью геофизических методов. Так, уже в ноябре 1966 года, Мачерет оказался в отделе гляциологии в лаборатории физических методов исследований ледников. На новом месте его работа началась практически с чистого листа.

Первые радиолокаторы, появившиеся перед Второй Мировой войной, были приспособлены для определения высоты полета самолетов над поверхностью земли и использовались в качестве радиовысотомеров. Еще первые полеты над ледниками стали вводить в заблуждение пилотов, так как радиовысотомеры часто измеряли высоту полета самолетов не от поверхности ледников, а от подстилающего их ложа. Все это и подсказало инженерам и ученым создать такую радиолокационную аппаратуру, чтобы излучаемые ей радиоволны отражались и от поверхности ледника и от его ложа. В результате был получен новый и надежный метод, который начали использовать гляциологи.

На одном из военно-морских складов Мачерет получил два комплекта самолетных радиовысотомеров типа РВ-17. Они состояли из двух блоков — передатчика и приемника с регистрирующим устройством-индикатором и двух одинаковых антенн — передающей и приемной. Непрерывная регистрация отражений должна была записываться на 35-миллиметровую фотопленку. Так к лету 1967 года у молодого геофизика-гляциолога появилась подходящая аппаратура, которую он применил сначала в Кавказской экспедиции на леднике Марух. Один из ее участников смонтировал на санях приемное и передающее устройства радиовысотомера вместе с антеннами и источником питания  и стал наблюдать за показаниями регистрирующего устройства — осциллографа. Потом визуальные наблюдения были заменены фотографированием экрана индикатора зеркальной фотокамерой «Зенит». Теперь предстояло разобраться в этой сложной картине и научиться получать и четко идентифицировать отражения от ложа ледника. Индикатор радиовысотомера показывал «кашу» из радиолокационных отражений и было крайне трудно получить подходящие записи. По этому поводу товарищи даже сочинили забавное трехстишие:

Метки на экран

Как дождь в оконной раме,

            Попробуй разобраться, что к чему.

Геофизики стали учиться выделять эхо от ложа ледника на фоне разных других отражений. Юрий Мачерет начал использовать для этой цели вместо осциллографа с круговой разверткой осциллограф с линейной разверткой и регистрировать его показания на равномерно движущуюся фотопленку. Через некоторое время Юрий вместе с научным сотрудником Ленинградского электромеханического института В.С. Лучининовым изготовил фоторегистратор в виде приставки к электронно-лучевому осциллографу. Это изобретение позволило получать непрерывные записи радиолокационных отражений на фотопленке. Вот с таким простым и надежным прибором Мачерет начал работать в 1974 году на Шпицбергене. Он использовал прибор вплоть до 1997 года, а затем стал применять высокочастотный локатор РЛС-620.

После возвращения в 1973 году Мачерета с Памира в Москву мы с Троицким пригласили его поработать на следующий год на Шпицбергене. Так среди «чистых» географов в Шпицбергенской экспедиции впервые появился и первый «чистый» геофизик, только что защитивший на геологическом факультете кандидатскую диссертацию. На следующий год к нему присоединился еще один молодой геофизик — Саша Журавлев.

Начинались же эти работы с наземного радиозондирования ледников Грен-фьорд и Фритьоф, которые мы изучали еще в 1965-1967 годах.

Вся радиолокационная техника была закреплена на самодельных санях, полозья которых заменяли горные лыжи. На первых порах в качестве тягловой силы использовались пять гляциологов. Словно бурлаки, тянули мы за собой тяжеленные сани, нагруженные ящиками с приборами, аккумуляторами, запчастями и прочими необходимыми геофизикам вещами. У задников лыж располагался небольшой бензиновый движок, дававший электроэнергию приборам. Над ними, на высоте двух метров, распластались внушительных размеров крылья радиолокационной антенны, придававшие саням вид какого-то совершенно непонятного летательного аппарата. Глядя на это диковинное сооружение, Корякин воскликнул:

— Планер самого Лилиенталя!

— Нет, скорее он напоминает птеродактиля, — сострил Андрей Гордейчик.

— Это же крылья холопа, которые Юра вывез тайком от таможенников, — заявил третий участник работ.

— Вы еще и издеваться решили! — возмутился Мачерет и поторопился запрячь нас в свои радиолокационные сани.

Беспрерывно стрекотал двигатель, оглушая нас. То полозья саней, то мы зарывались глубоко во влажный снег. Часто слышались не очень лестные слова в адрес этой хитроумной техники и восседающего рядом с ней на санях Юры Мачерета. «Хозяин» радиолокационной упряжки с крыльями был готов гонять нас по леднику вверх-вниз день и ночь. Все рабочее время он на ходу что-то включал, что-то выключал и регулировал. На экране маленького осциллографа метался в конвульсиях тонкий белый лучик. Юрина работа со стороны, возможно, напоминала выступление фокусника-волшебника, и мы, честно говоря, с самого начала подобных работ скептически отнеслись к первым экспериментам нашего геофизика, который искал новые пути изучения температурного режима ледников Шпицбергена.

Каждый вечер, когда гляциологи после ужина зарывались в теплые спальные мешки, Юpa приступал к нудному проявлению фотопленок, содержавших важнейшие записи радиолокационной информации. Если они получались хорошими, его радости, казалось, не было конца. Когда последний черно-белый «хвостик» пленки повисал под потолком, геофизик отправлялся отдыхать.

На другой год по заданию Мачерета в Марийском политехническом институте имени М. Горького была изготовлена новая специально разработанная радиолокационная станция (РЛС) для работы с борта вертолета. С большим трудом удалось добиться разрешения в конструкторском бюро М.Л. Миля на ее установку и подключение к сети бортового электропитания вертолета Ми-4. Юрий вместе с техниками смонтировал и установил на самодельной металлической стойке за кабиной летчиков все приборы. Под «брюхом» вертолета была закреплена многокилограммовая антенна. Теперь эта РЛС смотрелась совсем иначе, чем прошлогодняя. Она была гораздо солиднее, мощнее и красивее. Уже не пять гляциологических сил, а много сотен лошадиных, «запряженных» в могучий двигатель, должны были нести над ледниками новую уникальную РЛС. Володя Корякин вспоминает в своей книге «Семь экспедиций на Шпицберген»: «Когда Юра, удовлетворяя чье-то любопытство, начал было объяснять, что эта «штука» создана на базе радиовысотомера РВ-17 с энергетическим потенциалом 130 децибел и несущей частотой 440 мегагерц, наш начальник (Зингер) не выдержал:

— Юра, давай-ка лучше о чем-то другом…»

Всего за время экспедиционных работ на Шпицбергене Мачерет выполнил с вертолета около 150 радиолокационных полетов.

Я вспоминаю, как готовился первый испытательный полет над ледниками Грен-фьорд и Фритьоф. Юрий Мачерет сначала рассчитал продолжительность предстоящих продольных и поперечных маршрутов-галсов над ледниками и нанес их на карту. На первых порах большую помощь в этом оказал Володя Корякин, получивший хорошее образование в Московском институте геодезии, аэрофотосъемки и картографии. Здесь, на Шпицбергене, ему, как говорится, сам Бог велел стать штурманом-визуальщиком во время выполнения радиолокационного задания в воздухе. Володя должен был, ориентируясь по карте и на местности, указывать пилотам, как вести вертолет, точно выдерживая маршрут согласно указанию Мачерета. Предварительно в летной комнате собрались все участники будущей операции: пилоты, штурманы, бортмеханики и гляциологи. Детально обсуждались основные задачи их совместной работы, до того никогда ранее не проводившиеся на Шпицбергене. Во время разбора будущего полета командир вертолетной группы В.А. Алексеев строго указал, что любое полетное задание с нашей стороны необходимо предварительно отрабатывать с непосредственными исполнителями на земле.

— В воздухе у гляциологов не должно быть никаких лишних разговоров, отвлекающих экипаж от работы, — продолжал командир. — Ваша задача заключается в четком взаимодействии с летчиками. Вы и мы обязаны понимать друг друга с полуслова, с помощью предельно кратких и ясных команд.

Теперь почти все зависело от погоды. Она на архипелаге не часто баловала гляциологов: ледники обычно были закрыты облаками в отличие от побережья и заливов. Как и везде в Арктике, на Шпицбергене необходимо уметь ждать. Еще много лет назад призывал к терпению великий Нансен, который считал терпение лучшей добродетелью полярника, а знаменитый Амундсен сравнил терпение с целебным необходимейшим средством в аптечке полярного путешественника. Но вот, наконец, после двухнедельных мучительных ожиданий синоптик и начальство дают добро на вылет. Вскоре нагруженная под завязку максимальным запасом топлива винтокрылая машина отрывается от земли и уходит на ледники. Вслед за ней взмывает в небо второй вертолет — этого требует соблюдение правил техники безопасности полетов в особо сложных условиях. Последующие события, произошедшие во время выполнения очередного радиозондирования ледников, подтвердили правильность подобного решения авиационного руководства.

В конце сезона 1976 года Юра и Саша проводили один из последних радиолокационных полетов. Их маршрут лежал на далекую Северо-Восточную Землю, закованную почти целиком в огромный ледниковый покров. Я также решил принять участие в этом полете.

Через несколько минут после взлета бортмеханик дает команду гляциологам:

— Включайте ваши приборы!

Саша Журавлев быстро нажимает тумблеры питания и корректирует режим работы приборов, после чего начинается запись различной радиолокационной информации на фотопленку и магнитную ленту. С помощью СПУ (самолетного переговорного устройства) Мачерет соединен с экипажем. Вот и сейчас он слышит слова командира:

— Внимание! Подходим к леднику. Есть край!

Юра тут же подает условный знак, и Саша Журавлев немедленно включает самописец. Радиолокационная съемка началась. В полете корректируется курс, фиксируется прохождение наземных ориентиров. Труднее всего сейчас приходится пилоту, ведущему вертолет весьма низко над ослепительно белой поверхностью ледника на одной и той же скорости, на одной и той же высоте и строго по заданному маршруту. Несмотря на эти сложности, командир уверенно удерживает большую машину на заданном курсе.

— Внимание! Подходим к границе ледника. Есть граница!

Саша выключает самописец. До следующего ледника лететь минут пять. Отдышаться некогда. Надо перезарядить кассету с фотопленкой, быстро проверить аппаратуру.

— Юра! Следующий по плану ледник закрыт облаками. Идем на восток по запасному варианту, — слышит Мачерет сообщение командира.

— Понял, — следует лаконичный ответ.

Показался пролив Хинлопен, а за ним величественный ледниковый покров, который распадается на три главных ледяных поля. Здесь особенно сложно лететь, так как нет никаких ориентиров и приходится полагаться только на приборы, опыт и умение.

В наушниках раздался щелчок, и командир произнес усталым голосом:

            — Отработали дальнюю точку маршрута. Идем обратно по плану.

            Вертолет разворачивается и вновь пересекает Западное ледяное поле (Вестфонна). Через разрывы облаков видна трещиноватая поверхность ледникового купола. Постепенно его высота понижается и показывается пролив Хинлопен, а за ним широкая лопасть ледника Валгаллфонна, переходящая в крупное ледниковое плато Осгорфонна. Погода вносит изменения — приходится лететь над верхней кромкой облаков, прикрывших плато. Однако измерения продолжаются, аппаратура работает в заданном режиме. Дружный экипаж, спаянный из людей авиации и науки, работает и на обратном пути.

В тот летный день воздушные гляциологи привезли на базу много кассет с пленками. Усталые, но счастливые геофизики скупо рассказывали о проделанном маршруте. Они еще не переключились на обычную, наземную жизнь. Они как будто бы находились еще в воздухе. Ведь в ушах еще стоял неумолчный рев двигателя, слегка покачивало после долгой вибрации и болтанки, ноги словно стали чужими. После еды тянуло в сон. Но хотелось поскорее взглянуть на проявленные пленки. Как получились на них записи? Удачные ли они, нет ли возможного брака? Какую новую информацию удалось вынести из напряженного полета? Именно эта научная заинтересованность, любовь к своему делу пересилили физическую усталость наших товарищей — после короткого отдыха на базе началось интенсивное проявление фотопленок.

Так закончился только один из многих полетных дней радиолокационного отряда, а, начиная с 1974 года, было их в нашей экспедиции несколько десятков. Геофизикам удалось экспериментально опробовать один из вариантов будущей летающей гляциологической лаборатории.

В самом начале книги я уже говорил, что жизнь гляциологов, работающих в экспедиции, часто сопряжена с опасностями, которые подстерегают их во время маршрутов по ледникам. Непростые радиолокационные полеты над ледниками Шпицбергена, по моему глубокому убеждению, следует отнести к группе особого риска.

5 августа 1977 года был обычным трудовым днем, который с тех пор гляциологи Юрий Мачерет, Александр Журавлев и студент Сергей Берковченко считают своим вторым днем рождения. В тот день они должны были выполнить два очередных продолжительных полета. Первый большой маршрут до обеда лежал на далекую Северо-Восточную Землю. Успешно выполнив поставленную задачу, оба вертолета Ми-8 вернулись на свою базу точно к обеду. Немного отдохнув и пообедав, экипажи вертолетов и наши ребята отправились на работу, взяв курс, на сей раз, уже на юг архипелага. Теперь их путь пересекал по воздуху ледники Грен-фьорд, Фритьоф, Решерш, Торелль, Амундсена, Ханс. Ничто не мешало полету — погода благоприятствовала слаженным действиям летчиков и ученых.

На обратном пути в Баренцбург вертолеты начали медленно подниматься от фронта ледника Ханс, спускающегося в воды Хорнсунна, на ледниковое плато Амундсена. Радар под руководством Мачерета вел непрерывную запись характеристик ледника, а Журавлев выполнял функции штурмана-визуальщика, прокладывая точный курс вдоль ледника. Командир ведущей машины вскоре неожиданно сообщил радиолокационному экипажу, что прямо перед ним на ледоразделе лежит облако. Тут же последовал приказ флагмана: «Поворачиваем назад». Молодой командир ведомого вертолета Александр Депринда, только недавно занявший место первого пилота, привычно ответил «Понял» и тут же начал выполнять маневр разворота. Ми-8 имел скорость примерно 100 км в час, которая требовалась тогда для радиозондирования ледников. Радиус поворота солидного Ми-8 при такой небольшой для него скорости мог достигать почти километра, что, по мнению еще не очень опытного первого пилота, грозило столкновением с отвесными горами, возвышавшимися с двух сторон ледника. Чтобы вписаться в этот поворот, летчик уменьшил скорость полета, что автоматически повлекло за собой снижение мощности двигателя. По всей вероятности, командир не учел того, что мощность после этого начинает увеличиваться до нужной кондиции не менее чем через 10 секунд. Вот их-то как раз и не хватило для успешного осуществления маневра. В результате у вертолета не хватило силы держаться в воздухе, и он стал падать на ледник, прикрытый снежным покровом.

С момента отдачи приказа о повороте до жесткого столкновения с поверхностью ледника так называемый черный (на самом деле оранжевый) ящик зафиксировал ровно 21 секунду. Сначала вертолет ударился хвостовой балкой, которая моментально отломилась. Затем передние колеса облегченной машины попали в неширокую трещину, и Ми-8 перевернулся, уткнувшись в глубокий снег. Обе могучие турбины «засосали» снег и заглохли как по команде. Таким образом, можно утверждать, что снежный покров ледника Ханс спас летчиков и гляциологов, исключив при ударе возможность взрыва и пожара. Сидевший между двумя летчиками Саша Журавлев был выброшен из кабины через лобовое стекло. Несмотря на то, что молодой ученый получил сильнейший удар в спину, он нашел в себе силы быстро отстегнуть ремни безопасности у обоих пилотов, оказавшихся вверх ногами накрепко привязанными к своим креслам, а затем помог всем раненым товарищам скорее выбраться из кабины.

Рядом с металлической стойкой с геофизическими приборами, по которым вел постоянные наблюдения Юрий Мачерет, находилась железная бочка с керосином. Видимо, она и нанесла ему во время перевертывания винтокрыла серьезные ранения и ушибы. Сильнее всего пострадала голова, с которой была сильно содрана кожа вместе с волосами. Превозмогая ужасную боль, Мачерет сам выбрался из вертолета и тут же попросил Журавлева скорее забрать из салона перевернутого вертолета все фотопленки, отснятые во время обоих полетов.

Через несколько секунд рядом с потерпевшим аварию вертолетом подсел ведущий вертолет и забрал всех потерпевших. Из Баренцбурга поступила команда лететь на близлежащую польскую полярную станцию в Хорнсунн и там ждать срочный санитарный рейс из Баренцбурга. Прилетевший врач оказал первую медицинскую помощь, какая была возможна в тех условиях: уколы, перевязки и прочее. Тем временем в старой баренцбургской больнице, размешавшейся тогда на главной улице поселка в доме № 20, легендарный хирург-травматолог Шпицбергена Сергей Иванович Филиппов готовился принять раненых.

Наиболее сложную операцию пришлось делать Юре Мачерету. Она продолжалась несколько часов под наркозом. Утром следующего дня я пришел к Филиппову с вопросом: «Как дела?» Прежде чем ответить, он достал из медицинского шкафа небольшую колбу со спиртом и два стакана. Разлив огненную жидкость, Сергей Иванович быстро осушил свой стакан и тихо сказал мне:

— Опасности для жизни ваших ребят не вижу. Я сделал все возможное для твоего парня, чтобы сохранить ему шевелюру. Но все же дать гарантию на сто процентов, что она будет такой же, как раньше, не могу. Дело в том, что рана на его голове оказалась слишком глубокой. Поэтому волосяной покров может вовсе исчезнуть или же изменит свой черный цвет и станет седым.

Забегая вперед, следует сказать, что сложнейшую операцию главврач баренцбургской больницы Сергей Иванович Филиппов провел блестяще, подтверждением чему является нынешняя богатая, хотя с годами и посеребренная шевелюра известного в гляциологическом мире российского ученого — доктора географических наук, профессора Юрия Яковлевича Мачерета.

По просьбе вертолетчиков я передал им большую экспедиционную палатку КАПШ-2, печку и переносную коротковолновую радиостанцию. Около разбившегося вертолета высадилась небольшая группа техников, которая приступила к его разборке. Постепенно все ценное оборудование и приборы были вывезены в Баренцбург. Прошло недели две. Норвежский вертолет, летевший с почтой из Лонгиербюена к полякам в Хорнсунн, совершенно случайно заметил с воздуха пустой корпус вертолета, авария которого была скрыта от норвежской администрации архипелага, ведь Ми-8 выполнял сугубо научно-исследовательский рейс по заданию гляциологической экспедиции. Норвежцы подняли большой шум вокруг этого события, заявив, что авария или катастрофа, произошедшая на их территории, согласно международным авиационным правилам должна разбираться специальной комиссией Норвегии. По их мнению, лишь после выяснения причин инцидента с воздушным судном и принятия решения советские авиаторы могли разбирать и вывозить остатки разбившегося на Шпицбергене вертолета.

После этого происшествия прошло около одного месяца. Мы с Сашей Журавлевым вели непродолжительные исследования ледников в районе Лонгиербюена. На это время мы остановились в общежитии Норвежского полярного института. Однажды нас посетил знакомый старший полицейский и строгим голосом обратился ко мне:

— Мистер Зингер! Вас срочно вызывает губернатор Лейф Элдринг.

В сопровождении полицейского мы вошли в кабинет, где нас уже ждал губернатор — крупный грузный норвежец с суровым лицом, большим мясистым носом и хитрым прищуром серо-голубых глаз. Хорошо знавший Элдринга по работе на Шпицбергене последний вице-консул СССР Б.Н. Григорьев считал его способным администратором, гибким и прагматичным тактиком, искусным дипломатом, добряком по натуре, большим жизнелюбом и шутником, хорошим рассказчиком и страстным любителем сигар и застолий, но всегда принципиально отстаивающим интересы своей страны Норвегии на архипелаге.

Губернатор был хорошо знаком со мной по многим прежним встречам в Лонгиербюене и Баренцбурге. Тогда было принято, что после каждого нового приезда на Шпицберген я информировал его в присутствии консула или вице-консула о предстоящих работах нашей экспедиции. Поэтому был очень удивлен, когда Элдринг попросил назвать мое имя и фамилию, год рождения и прочее. Стало совершенно ясно, что это означало допрос. В соответствии с правилами поведения советских граждан во время их пребывания за рубежом я вежливо отказался отвечать на вопросы без присутствия представителей консульства СССР, которым полагалось защищать, в том числе и мои права на архипелаге.

— Советские вертолеты сейчас перестали летать по неизвестным мне причинам. Поэтому работники консульства прибыть сюда не могут. Я же прошу вас ответить на несколько вопросов, связанных с гибелью вертолета, на котором находились и участники вашей экспедиции, — произнес губернатор.

Я попытался объяснить на ломаном английском языке, что очень плохо им владею и намного хуже его понимаю. В связи с этим попросил Элдринга пригласить в качестве переводчика жившего в Лонгиербюене представителя Аэрофлота господина Шевчука, свободно владевшего английским языком. Однако получил вежливый отказ.

— Я вас прекрасно понимаю, уверен, что, и вы меня тоже поймете, — заявил он.

Что делать в создавшейся непростой для меня ситуации? Отвечать на вопросы или нет? После пятисекундного раздумья я все же принял решение отвечать. Хотя в моих дальнейших ответах не содержалось никаких государственных тайн или секретов, тем не менее, я понимал, что тем самым иду на серьезное нарушение правил поведения на территории Норвегии, за что должны последовать санкции со стороны консульства СССР. Единственное, что я утаил тогда от губернатора — не сказал ему о раненых во время аварии вертолета гляциологах и вертолетчиках.

Прибыв вскоре в Баренцбург, я немедленно отправился в консульство на положенный обязательный доклад о «пребывании в Лонгиербюене, то есть за границей». Основу моей информации, естественно, составлял не рассказ о работе на леднике, а «важное» сообщение о «встрече» с губернатором Лейфом Элдрингом. Консул СССР все время слушал меня молча и на его добродушном лице я не заметил явного возмущения. Зато вице-консул Е.В. Коваленок, представлявший могущественный Комитет государственный безопасности СССР на Шпицбергене и хорошо знавший меня еще по его первому приезду на Шпицберген десять лет назад, сразу взял быка за рога и сурово заявил:

— Евгений Максимович, вы нарушили установленный в нашей стране порядок, гласящий, что советские граждане за рубежом без представителей посольства или консульства не имеют право отвечать на любые вопросы.

— В тот момент я решил, что иного выхода у меня просто не было, — ответил я.

Вице-консул молчал, только нервно приглаживал свои черные густые усы. Потом вдруг по его суровому лицу пробежала лукавая улыбка, он впился в меня пронзительными глазами, после чего жестким властным голосом произнес, чеканя каждое слово:

— Мы знаем вас давно, товарищ Зингер, как исполнительного и
дисциплинированного советского человека, начальника экспедиции. Однако вы крайне серьезно нарушили правила пребывания советских граждан за границей, за что должны понести суровое наказание, — в этом месте Коваленок выдержал секундную паузу. — Однако я полагаю, что в создавшейся очень непростой ситуации, вы, вероятно, поступили разумно, ибо вовсе не отвечать на вопросы губернатора Элдринга было бы, наверно, еще хуже, тем более, вы же не сказали ничего лишнего. Однако в дальнейшем мы с консулом просим вас вести себя в соответствии с существующими правилами.

После грозного внушения я понял, что гром и молнии обошли меня стороной, и можно спокойно продолжать свою работу.