Антология экспедиционного очерка

Материал нашел и подготовил к публикации Григорий Лучанский

Источник: Л. Говоруха. Путешествие в Бырранга. Гидрометеоиздат. Ленинград. 1973 г.

Как это ни удивительно, но до сих пор на нашей Земле есть много уголков, природа которых почти не изучена и где современные географы делают самые настоящие открытия. К числу таких уголков откосится центральный, наиболее возвышенный район гор Сырранга, где в 50-е годы были впервые обнаружены и только в последние годы исследованы довольно крупные горнодолинные ледники – самая главная и наиболее интересная достопримечательность природы центрального Таймыра.

О природе Таймыра, о жизни и работе советских ученых-полярников ведет живой рассказ автор, участник и руководитель десяти экспедиций на Землю Франца-Иосифа и Северную Землю. Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Посвящается друзьям и товарищам по работе – спутникам экспедиционных странствий по Советской Арктике.

Пролог

Ленинград, Фонтанка, 34... Многие прохожие замедляют шаги, проходя по красивой набережной мимо чугунной решетки с позолоченными деталями орнамента. Любуясь этой оградой, можно заметить за нею, в глубине небольшого парадного двора, старинный особняк дворцового типа. Как явствует из надписи на чугунной доске, укрепленной на стене, дворец является памятником архитектуры XVIII века, каких много в Ленинграде. На фронтоне здания сохранился старинный фамильный герб графов Шереметевых – дворец некогда принадлежал им. Теперь главным украшением здания является барельеф ордена Ленина, ниже которого – доска с названием учреждения, ныне занимающего этот дом. На доске значится: «Арктический и антарктический научно-исследовательский институт Главного управления гидрометеорологической службы при Совете Министров СССР» (сокращенно ААНИИ). Это всемирно известное учреждение – центр советских научных исследований в полярных странах.

Наверное, ни одна научная организация не ведет свои работы на столь обширном пространстве: ученые ААНИИ трудятся в двух противоположных полярных областях Земли – в морях Северного Ледовитого океана и Северной Атлантики, на материке Антарктиды и в водах Южного океана. Институт ежегодно организует дрейфующие научные станции в Арктике, внутриконтинентальные исследовательские походы гусеничных санно-тракторных поездов в Антарктике и большое число морских, воздушных и сухопутных экспедиций в самые отдаленные и малоизученные полярные районы. Его сотрудники работают на плавучих льдах Арктического бассейна, на ледниковых куполах высокоширотных островов Северного Ледовитого океана, плавают в его окраинных морях на мощных ледоколах, осуществляют ледовую разведку трассы Северного морского пути на самолетах полярной авиации, зимуют на антарктических научных станциях, в том числе на внутриконтинентальной станции Восток с ее поистине «космической» обстановкой: на высоте 3500 метров над уровнем моря при температуре почти 90 градусов ниже нуля.

До сих пор полярные исследования окрашены в романтические тона, особенно для молодежи, хотя теперь благодаря прогрессу техники и науки стали доступными прежние полюса недоступности, и даже в Центральной Антарктиде человек может жить и трудиться в нормальных условиях «жизнеобеспечения» (выражаясь языком космонавтов).

В доме на Фонтанке работает большой коллектив полярных исследователей: научных сотрудников, ведущих теоретические и экспедиционные изыскания, инженеров и техников, наблюдателей и вычислителей, радистов и моряков – мужчин и женщин, молодежи и старых полярных волков. Для многих из них отправиться, например, к Северному полюсу не только не составляет проблемы (если полюс надо посетить по каким-либо служебным делам), но и не является событием в личном плане – почти не вызывает никаких эмоций. Слово «почти» здесь не случайно: настоящей романтики и всего, что с ней обычно связывается, в полярных исследованиях более чем достаточно и в наше время. Однако и сейчас в арктических и антарктических экспедициях случаются неожиданные ситуации, которые не всегда можно предугадать заранее. Опыт исследователей и современная техника позволяют оперативно разрешать многие проблемы, но иногда в борьбе с суровой полярной природой бывают и неожиданности, и осложнения. Но в конце концов опыт, самоотверженность, коллективная взаимовыручка преодолевают все трудности, встающие на тернистом пути исследователей, исполненном многих лишений и невзгод.

Исследования полярных стран продолжаются, и плодотворные итоги их – лучшее вознаграждение ныне здравствующим товарищам и память об ушедших.

В этой книге рассказывается об одной географической экспедиции в Арктику, о том, как летом 1967 года в далеких горах на крайнем северо-востоке Таймырского полуострова был впервые обследован малоизвестный ранее очаг современного оледенения на евразийском континенте.

Автор, руководитель этой экспедиции, не без некоторого колебания решился написать научно-популярную книгу о ней. Одно дело «физика» – строгая научная статья по специальности, другое – «лирика»: не засушенный наукой рассказ о современных географических исследованиях, который мог бы хоть в малой степени удовлетворить читателя-неспециалиста. То, что легко и естественно для профессионального писателя, составляет проблему для ученого. Проблемы для него начинаются уже с названия книги. Чтобы выйти из затруднительного положения и одновременно заинтересовать широкого читателя, не опытному в «лирике» автору посоветовали, прежде всего, дать книге интригующее название типа «Операция такая-то» или что-нибудь в этом роде, а дальше, мол, все пойдет как по маслу.

На это я не пошел, поскольку с давних пор принято, что название книги должно отражать по возможности ее содержание. В какой-то мере, хотя бы самой минимальной. Я попытался не нарушить эту традицию. Однако честно и объективно ориентируя читателя, рискнувшего взять в руки эту книгу, относительно ее содержания, должен признаться с самого начала, что она гораздо скучнее, чем обещает подзаголовок. Так случается со многими книгами, и очень часто, и не мне (впервые решившемуся написать что-то членораздельное и удобоваримое) это менять. О путешествии здесь действительно есть, но вот насчет приключений, да еще в «дебрях», дело обстоит хуже. Касательно приключений мы все (имеются в виду эти самые землепроходцы), откровенно говоря, подкачали, хотя для них существовали довольно большие «возможности» и предпосылки. Реальные перспективы для приключений все-таки были обусловлены местом действия – Арктикой. Частично они и реализовались в самом конце экспедиции. Может быть, в этом обстоятельстве и заключается одна из привлекательных сторон экспедиционной жизни, вызывающих после того, как все закончилось благополучно и с весьма интересными научными результатами, теплые воспоминания о прошедших в странствии днях.

С тех пор прошло порядочное время. Почти полностью обработаны и опубликованы в научных журналах результаты экспедиционных исследований. И вот в вслед за нами в свет выходит эта книжка – повествование (с претензией на занимательность) о том, как все было.

Если научными публикациями автор стремился удовлетворить естественный интерес ученых людей, то на сей раз делается попытка рассказать о работе географов в наше время прежде всего так называемому «широкому читателю», неспециалисту.

Науки о Земле и в том числе их праматерь – география в последнее время вновь обретают былую популярность. Оживляется интерес к ним после многолетнего «засилья» в общественном сознании физики и физиков, ставших уже хрестоматийными в литературе. Причин возрождающегося интереса к естественно-географическим наукам много и среди них – назревшая настоятельная необходимость защиты природы нашей планеты, сохранения, целесообразного использования и воспроизводства ее ресурсов. Ведь природа не только источник их, но и «приют отдохновения» для современного человека, особенно городского, все более и более ощущающего потребность в благотворном влиянии ее. Кроме того, в географии всегда было много поэтичного. Недаром ею интересовался Маленький принц Антуана де Сент-Экзюпери. Увидев как-то в своих странствиях некоего старца, обремененного бородой и годами (а не только бородой, как некоторые молодые люди), Маленький принц спросил его: «Что Вы здесь делаете?

– Я географ, – ответил старик.

– Как интересно! – сказал Маленький принц. – Вот это – настоящее дело.

И он окинул взглядом планету географа. Никогда еще он не видел такой величественной планеты».

Республика Бырранга

 

О географии в век спутников

•

Сначала было слово...

•

Пролетая над Таймыром

•

Страна мертвых

•

Слово о первопроходцах или по следам наших предшественников

•

Республика Бырранга

•

Немного из истории географии

Вот еще одно путешествие и, как одно из его непременных следствий, еще одна книга, с обязательными подробнейшими описаниями экспедиционных планов, сборов, снаряжения, дороги и других «увлекательных» вещей. Так, наверное, с глубокой иронией скажет или подумает читатель, неосторожно взявший в руки эту книгу. И он будет прав. Но только частично. Потому что автор (являющийся в основном читателем), которому тоже порядком приелись многие традиционные описания географических предприятий разного масштаба, полагает, что без некоторых деталей все-таки обойтись нельзя. И они, наверное, неизбежны, ибо придают некий своеобразный колорит описаниям путешествий, а также выручают авторов, но опытных в писательстве, хотя, может быть, и весьма компетентных в области своей науки.

Читатель (с полным основанием, как ему, может быть, кажется) скажет далее примерно так: «А между тем в наш век спутников пора бы уж кончить путешествовать с географическими исследовательскими целями. Все ведь уже открыто, наверное?» (Так мне говорили знакомые не раз.)

И опять читатель будет прав. Но только частично. Потому что, прорываясь в космос, высаживаясь на Луне и создавая подробные атласы и глобусы ее, люди все еще недостаточно знают лицо своей собственной планеты, не говоря уже о сложных взаимообусловленных геофизических процессах и явлениях, протекающих в земных недрах, океанах и атмосфере. Об этом свидетельствуют опыт и научные результаты многих современных экспедиционных исследований: географических, геологических, океанографических, гляциологических и других. И новые доказательства этому принесла, в частности, одна из экспедиций Арктического института, о работе которой и пойдет рассказ в книге.

В июне 1967 года в институт от этой экспедиции стали поступать предварительные, а потом более уверенные радиосообщения о новых ледниках на Таймыре, по площади превышающих полярноуральские. Из этих сообщений следовало, что экспедиция начала, по существу, обследование весьма крупного горноледникового узла. Это было неожиданно: во второй половине XX века советские и зарубежные гляциологи, казалось бы, могли быть уверенными в том, что им известны все более или менее крупные ледниковые районы мира. Во всяком случае, такие, где площадь оледенения исчисляется десятками квадратных километров, а число отдельных ледников достигает сотни.

Вернемся к нашему диалогу с читателем. Все вышесказанное было первым возражением ему. А далее можно сказать, что спутниковые и прочие ультрасовременные методы исследований далеко не так «всемогущи», как, может быть, представляется некоторым, не менее современным ортодоксальным поклонникам их. Эти методы не могут заменить полностью непосредственный контакт исследователя с природой, его личное субъективное восприятие и впечатления, которые в процессе изучения природного явления естественным образом выкристаллизовываются в объективное суждение. Без этого географ любого профиля, будь то геоморфолог, гидролог, геоботаник или гляциолог, может упустить очень и очень многое в существе изучаемого объекта. Без познания многих, кажущихся мелкими и несущественными деталей исследователь зачастую легко может прийти к неверным выводам. И в частности поэтому географические экспедиционные исследования продолжаются и будут продолжаться.

Кроме того, география в наше время резко и качественно изменилась. Ее уже в малой мере интересует простая описательная характеристика объектов природы и их пространственное распределение. Сейчас она занята изучением не отдельных географических объектов, а комплекса географических явлений и процессов, причем в их закономерной естественной взаимосвязи. Но современному географу этого мало. Он ищет также количественные характеристики, чтобы с помощью их оценивать режим, интенсивность и скорость изменения во времени природных процессов и, следовательно, предугадывать время и величину возможных географических следствий изучаемых явлений, одно из которых, подвергшись естественному или искусственному изменению, неизбежно влечет за собой изменение связанных с ним других элементов природы.

Вот тут-то на помощь географу приходят спутниковые, физико-математические, радиохимические и другие «модерновые» методы географических исследований, отнюдь не заменяющие и не исключающие экспедиционную работу. Именно она, и только она, дает необходимый материал для всевозможных аналитических и лабораторных изысканий: гео- и радиохимических и других. Но об этом речь впереди.

«Даешь Бырранга!» – такой лозунг, как заклинание Валтасара, весь I960 год висел у нас, в одной из комнат института, постоянно напоминая о ближайшей цели – организации экспедиции на северо-восточный Таймыр, туда, где на темно-коричневом фоне указанных на карте гор виднелось небольшое голубое пятно. Этим пятном был обозначен ледник, названный Неожиданным; он довольно давно привлек внимание многих советских гляциологов, но по разным причинам туда долгое время никто не мог добраться.

О том, что в горах Таймыра есть ледники, стало известно только в 1948 году, когда в самое сердце этих пустынных арктических гор проникли геологи и геодезисты. Первым человеком, увидевшим здесь ледники, был геолог Г. П. Вергунов. В верховьях реки Толля – одного из многочисленных притоков Клюевки, впадающей в море Лаптевых, он обнаружил конечную часть языка крупного долинного ледника, верховья которого скрывались в облаках. Неожиданная встреча с этим интересным природным феноменом и определила, наверное, его название.

Когда геологи и изыскатели работают где-либо в малоисследованном районе по определенной программе и с четкими целями, обусловленными обычно жестким планом, то им бывает довольно затруднительно отвлекаться на какие-нибудь «посторонние» наблюдения. Тем более совершать хотя бы небольшие дополнительные маршруты, лежащие в стороне от основного. Особенно это трудно, а бывает, и невозможно делать, когда «поджимают» сроки полевых работ, ограничены запасы продовольствия и по следам людей идет зима. Тем, кто работал в арктических экспедициях, это хорошо известно.

Трудно было и Вергунову. Однако кое-какие наблюдения в районе ледника Неожиданного он все-таки сделал, хотя ему, вероятно, пришлось затратить много сил, передвигаясь по языку ледника без всякого снаряжения и альпинистской обуви.

По тем данным, которые сообщил по возвращении из экспедиции Г. П. Вергунов, ледник Неожиданный имел довольно большие размеры – достигал в длину нескольких километров. В его верховьях располагался обширный фирновый бассейн питания, имевший вид овального цирка с крутыми высокими стенками – склонами окружающих горных вершин. Бассейн питания находился на высоте около 1100 метров над уровнем моря. К языку примыкали лавинные конусы, поставлявшие ему дополнительное питание.

Через 19 лет выяснилось, что не все в этом описании точно. Плохая видимость и частые в горах облачность и туман, вероятно, не позволили изыскателю добраться до самых верховьев ледника и хорошо ознакомиться с местностью. В противном случае его наблюдения были бы, наверное, более подробными и точными. При этом надо иметь в виду, что Г. П. Вергунов и его спутники не были гляциологами.

Так или иначе, но это были первые, хоть и отрывочные, сведения о новом ледниковом районе нашей страны. Они знаменовали начало его открытия и дальнейшего исследования.

Наблюдения Г. П. Вергунова явились в свое время сенсацией для географов, потому что до того ни один из многочисленных исследователей Таймыра не обнаруживал и признаков современного оледенения, хотя следов древних ледников было предостаточно. Их находили здесь известные исследователи Арктики Н. Н. Урванцев, А. И. Толмачев, П. С. Воронов и другие.

Об открытии Вергунова очень быстро стало известно. Доклад о нем был сделан прежде всего в Географическом обществе СССР в Москве Главным географом Северотаймырской экспедиции Александром Винником. Факт открытия одного ледника с первого взгляда малозначителен, но последующие исследования (о которых речь впереди) показали, что во многих отношениях это было важным географическим событием. Ведь рядом с Неожиданным могли существовать еще и другие, не замеченные Вергуновым ледники. Так впоследствии и оказалось.

Сведения о новом, еще не изученном ледниковом районе привлекли внимание гляциологов в основном по двум основным причинам. Во-первых, он находился на южном пределе современного наземного оледенения Советской Арктики, а во-вторых, это самый северный пункт оледенения евразийского континента (островное оледенение Северной Земли и архипелага Де-Лонга в данном случае не в счет). Гляциологи, учитывая эти обстоятельства, считали, что специальное целенаправленное изучение таймырского оледенения представляет значительный научный интерес в геофизическом отношении. Оно могло дать ученым новые фактические данные, прежде всего по проблеме взаимоотношения современных ледников и климата. Интересными, конечно, могли оказаться и региональные особенности нового узла оледенения, географическое распространение и режим местных ледников. Ведь природа щедра на выдумку и ее «фантазия» безгранична: к тому, что ученым известно об общих чертах «жизнедеятельности» и формах ледников, могли добавиться новые подробности. Подчеркивая это, я повторяю слова Чарльза Дарвина, который в «Путешествии на корабле «Бигль» отмечал чрезвычайное многообразие форм живой природы. Географы-путешественники могут подтвердить, что печать богатой и логичной фантазии несет на себе и мертвая природа.

Обстоятельства сложились так, что первая гляциологическая экспедиция прибыла в таймырский горноледниковый район только через 19 лет после того, как там прошел первый любознательный человек.

Чтобы достичь тех мест, где происходили описываемые в книге события, надо пересечь весь Таймырский полуостров по диагонали с юго-запада, от Норильска, на северо-восток.

Таймыр – наиболее северная физико-географическая область континентальной Азии, самая близкая к Северному полюсу. Это один из крупнейших полуостровов мира, площадь его исчисляется 350 тысячами квадратных километров. Таймыр в наше время продолжает оставаться в какой-то степени легендарной страной романтиков, страной, влекущей молодежь. На южном рубеже «полуострова находится крупнейший индустриальный центр Заполярья – город Норильск. Таймыр и особенно его север и северо-восток – наименее изученная область нашей Родины. Не случайно ледниковый район здесь был открыт всего шесть лет назад.

Природа полуострова Таймыр разнообразна: здесь можно увидеть типичные ландшафты горных и равнинных арктических пустынь и тундр, участки лесотундры в речных долинах, озерные и горноледниковые ландшафты, фиордовые и террасированные побережья, бурные, стремительные реки с водопадами, порогами и спокойные равнинные реки с множеством меандров и стариц, извивающиеся по бескрайним пространствам тундр.

Во внутренней части полуострова сравнительно теплое для этих широт лето и наиболее северное в пределах Азии положение границы леса. Еще в 1843–1844 годах член Российской Академии наук А. Миддендорф во время своего путешествия по Таймыру отметил, что он нигде не наблюдал произрастания древесной растительности так далеко на севере, как на Таймырском полуострове.

Вылетев из Норильска, самолет сначала пересечет плосковершинные горы Путорана, у северного подножия которых располагается граница Таймырского полуострова. Далее на восток эта граница проходит вдоль подножия северного уступа Среднесибирского плоскогорья, ограничивающего с юга обширную Таймырскую низменность. Сверху можно увидеть громадные пространства болотистой, то равнинной, то пологохолмистой мохово-кустарничковой тундры – царство песцов, диких северных оленей, птиц и неисчислимых полчищ комаров, отравляющих жизнь всему живому.

Здесь поражает обилие озер разной величины. Именно таким местностям обычно, дают название «страна тысячи озер». Этим «титулом» обычно величают Финляндию, но, право же, есть много и других мест на Земле, которые не менее заслуживают его. Взять хотя бы Землю Франца-Иосифа. Помимо того, что она считается «страной ледяных куполов» (так ее назвал полярный гляциолог Вячеслав Маркин), это и страна тысячи озер в буквальном смысле слова. Это выяснилось лет десять назад, когда ученые подсчитали озера на этом отдаленном арктическом архипелаге. Их оказалось ровно тысяча.

В пределах Таймырской низменности много и рек. Они принадлежат двум бассейнам: Карского моря и моря Лаптевых. Водораздел между бассейнами располагается примерно в середине Таймырской низменности, протягивающейся через всю южную часть полуострова широкой полосой с юго-запада на северо-восток.

Из центральной части полуострова на запад течет приток Пясины – река Дудыпта со своими многочисленными притоками, а на восток – Хета, впадающая в многоводную Хатангу. Истоки Дудыпты и Хеты – тундровые речки Авам и Тагенар – очень близко подходят друг к другу в области водораздела, у поселка Волочанка: между ними всего несколько километров болотистой тундры. Название «Волочанка» появилось не случайно: здесь проходит так называемый Авамо-Тагенарский волок Южнотаймырского водного пути, которым издавна пользовались русские землепроходцы, переправляясь из бассейна Енисея на Лену и обратно, в обход сурового мыса Челюскин. А обходить его приходилось из-за того, что морской путь из Енисея в Лену вокруг Таймырского полуострова по проливу Вилькицкого был всегда очень тяжелым и опасным. Это наиболее ледовитый участок Северо-Восточного прохода – нынешней трассы Северного морского пути. И в наше время наибольшие трудности ожидают полярных капитанов именно в этом месте, где судам часто приходится прибегать к помощи ледоколов. Сблизив истоки Дудыпты и Хатанги, природа как бы позаботилась о наших путешествовавших предках, дав им возможность миновать самый опасный участок Ледовитого моря. Около 40 лет назад Авамо-Тагенарский волок исследовал знаток гидрологии северных рек профессор В. С. Антонов.

Путешествие по Южнотаймырскому водному пути на малых деревянных судах в старые времена хоть и снимало многие проблемы торговых, промысловых и иных связей между устьями Енисея и Лены, но о серьезном судоходстве по нему не могло быть и речи. Не исключено, конечно, что когда-нибудь в будущем гидротехники соединят Дудыпту и Хатангу системой каналов и шлюзов для того, чтобы установить нормальное речное судоходство. Сейчас через Авамо-Тагенарский волок ходят лишь охотники и рыбаки со своими снастями и лодками, да искатели приключений – туристы с ладьями различных конструкций. Ей-богу, путешествие по Южнотаймырскому водному пути – очень увлекательное мероприятие, и, будь я туристом, обязательно прошел бы по нему, да все как-то недосуг, а главное, там страсть комарья! Жить же с комарами очень трудно – ведь это не российский «умеренный» комар, а настоящий зверь, который не щадит ни человека, ни оленя, доводя их до белого каления. Комара в тундре зовут вампиром Крайнего Севера. С наступлением теплых днем комары надвигаются сюда из северной тайги, и воздух буквально звенит, наполненный мириадами насекомых. Говорят, что только по этой причине известный путешественник и географ Александр Гумбольдт предпочитал тропические берега Ориноко, кишащие крокодилами и другой земноводной гадостью, болотистым пространством сибирской тундры, оккупируемой летом комарами. В этом отношении спокойно работать на высокоширотных арктических островах, где комаров, к счастью, нет. (Пока эта книга писалась, туристы, оказывается, уже прошли Южнотаймырским путем. Это были известный полярный капитан Анатолий Янцелевич и полярный летчик Алексей Каш.)

Вся Таймырская низменность находится в пределах Арктики, южную границу которой географы проводят по линии раздела тундры и лесотундры, то есть примерно по июльской изотерме +10°. К этой природной физико-географической границе северной полярной области (обусловленной климатическими и геоботаническими особенностями) очень близок рубеж Таймырского полуострова как территориальной единицы. В пределах Таймыра хорошо сочетаются и другие природные границы, прежде всего контуры почвенных, геологических и геоморфологических формаций. Это значит, что, четко отбиваясь в рельефе местности (вспомните уступ Среднесибирского плоскогорья!), граница Таймырского полуострова подчеркивается здесь не только изменением характера растительности, но также сменой горных пород и почв. Столь удачно сочетаясь, все эти разнородные рубежи подчеркивают обоснованность проведенной здесь географами границы Арктики. Поэтому о Таймыре с полным основанием можно говорить, как о едином природном районе, обладающем естественными границами и многими чертами единства природы, тем более что, несмотря на значительное протяжение по широте и долготе, полуостров полностью укладывается в пределы одной ландшафтно-географической зоны – зоны тундр. Правда, не так давно считалось, что самая северная оконечность Таймыра – полуостров Челюскин – входит в зону арктических полярных пустынь, но новые научные данные, собранные географами Герасимом Горбацким, Евгением Короткевичем и Иваном Семеновым, это не подтверждают.

Если над Таймырской низменностью самолет может лететь на небольшой высоте (200–300 метров), то дальше на северо-восток, там, где начинают возвышаться южные предгорья Бырранга, он вынужден постепенно набирать высоту. На языке нганасан, населяющих местности к югу от гор, в долине Хатанги, слово «Бырранга» означает «пила-горы»; оно удивительно созвучно с близким по смыслу испанским словом «Сьерра».

У подножия гор Бырранга под плоскостями самолета проплывет крупнейшее в Арктике пресноводное Таймырское озеро – по величине второе в Сибири после Байкала, заполняющее неглубокую тектоническую впадину (предгорный прогиб) и богатое рыбой. Над уровнем моря озеро находится на высоте всего около десяти метров. Собирая талые снеговые и дождевые воды с громадной площади, почти с половины территории полуострова, озеро Таймыр питает быструю Нижнюю Таймыру, впадающую в Карское море.

Одна из рек бассейна озера Таймыр носит название Малахай-тари. Что значит оно в переводе на русский, я так и не выяснил, но для нас эта река интересна тем, что ее верховья находятся среди наиболее высоких вершин гор Бырранга и здесь же обосновались загадочные ледники. На многих картах в северо-восточной части полуострова Таймыр показана высота 1146 метров – самая большая отметка в горах Бырранга. Эта горная область материковой части Советской Арктики долгое время была наименее изученной из-за своей труднодоступности. Здесь в тугой узел сплелось несколько сравнительно высоких хребтов, разделенных ущельями глубиной до 600–700 метров.

Горноледниковый водораздельный район, самое сердце пустынных гор Бырранга, –  это каменистые долины и ущелья между остроконечными либо столовыми скалистыми вершинами, это скрывающиеся в тени горных склонов снежники-перелетки, тянущиеся цепью по бортам речных долин, в верховьях которых проглядывают белые массы ледников. Иные ледники видны в створе ущелий еще издали – за несколько километров, если подниматься в горы с юго-запада, со стороны озера Таймыр; другие открываются взору внезапно, из-за поворота бокового ущелья, оказавшись буквально в нескольких сотнях метров от путешественника. Кто знает, может быть именно поэтому в 50-х годах на картах появилось изображение ледника с названием «Неожиданный».

Однако, если верховья долин закрыты туманом либо облаками, ледник можно не заметить и в сотне метров. А ведь хорошая погода и отличная видимость не столь уж часты в этом крае льда, диких гор и стремительных порожистых рек. Наверное, так случалось часто со многими исследователями, посещавшими этот район. В противном случае о местных ледниках было бы, вероятно, известно давно и их не пришлось бы «открывать» в наше время.

А между тем ледники Бырранга находятся как будто и не так далеко от обжитых мест. От Норильска – самого большого в мире арктического города – горноледниковый узел Бырранга отделяет около тысячи километров, или всего семь градусов по широте. По российским, а тем более по западноевропейским меркам это, конечно, много, но в Арктике говорят: «Пятьдесят градусов – не мороз, пятьдесят метров – не ветер, пятьдесят километров – не расстояние...».

На тысячекилометровом пространстве от Норильска до гор Бырранга природа меняется очень заметно. Если Норильск располагается на рубеже северной тайги и лесотундры, то северо-восточные хребты гор находятся в пределах арктической тундры, а возвышенный ледниковый район – это уже горная каменистая арктическая пустыня с редкой мохово-лишайниковой растительностью.

Летом цвет гор преимущественно коричнево-серый с редкими светлыми пятнами куртин оленьего мха – ягеля (правильнее – оленьего лишайника, по-латыни Cladonia ranglferina) и буро-зелеными луговинами мхов на речных террасах широких долин. Коричнево-серый цвет горам придают обнажения долеритов и рыжих железистых очень прочно сцементированных песчаников. Кругом ни деревца, ни кустика, да их здесь и не может быть – настоящая полярная пустыня! Пустыня – не в простом обыденном представлении, а в том понятии, которым оперируют в своих определениях географы и геоботаники.

Зимой горы заснежены, и под незакатным апрельским солнцем в погожий день они ослепляют своим блеском, завораживают при безветрии звенящей в ушах тишиной, очаровывают цветовыми контрастами снега, лежащего только на полках бурых отвесных базальтовых скал, на которых снег местами не задерживается из-за крутизны. Сам снег не просто белый: в зависимости от времени суток он приобретает то сиреневый, то розоватый оттенок. Подобное можно увидеть разве на гренландских пейзажах Рокуэлла Кента.

В умеренных широтах такие еле уловимые полутона на снегу встречаются гораздо реже, разве что в высокогорье, обители альпинистов, а в Арктике, будь то Гренландия, Земля Франца-Иосифа или Северная Земля, – повсюду красочные картины природы способны очаровать полярников, и многие становятся там весьма чувствительными и поэтичными натурами.

Сверкающие белые горы с бурыми пятнами обнаженных скал встретили нас в мае 1967 года. И это незабываемо, тем более что мы были здесь одними из первых.

У автора, когда он еще только задумывал эту книгу, было искушение озаглавить ее «Путешествие в Страну Мертвых», но от такого намерения пришлось отказаться ввиду мрачного характера этого названия.

Почему же горы Бырранга – Страна Мертвых? На демографической карте можно увидеть, что северо-восточная часть Таймыра, где вздымаются горные хребты, практически необитаема. На каждого человека здесь приходится около 500 квадратных километров скалистых хребтов, заснеженных долин, бурных порожистых рек и ледников. И хоть горы Бырранга не очень высоки, здесь трудно найти пастбища для оленей: горы как раньше, так и теперь остаются демографической пустыней. Сюда незачем идти нганасанам – коренным обитателям севера Средней Сибири. Они практически никогда не посещают долины гор во время своих летних кочевок. На пути к северу весной и в начале лета тысячные стада колхозных оленей огибают высокогорную область, как бы обтекают ее, предпочитая ей гостеприимные долины, широкие, с ягельными пастбищами. Только сравнительно редкие «дикари» (дикие олени) проникают в Бырранга и пересекают перевальные седловины. Они уходят далеко на север, на полуостров Челюскин, к побережью океана, спасаясь от комаров. Арктическое высокогорье Бырранга – предел кочевий нганасан, которых в прошлом отпугивали от этих мест и суеверия.

Нганасаны, или тавгийцы (тавги),– самая северная этническая группа Старого Света, самые опытные и богатые оленеводы, как считает советский этнограф Александр Попов. В монографии «Тавгийцы», изданной Академией наук СССР (1936), он свидетельствует, что северной необитаемой части Таймырского полуострова, начиная с гор Бырранга, тавгийцы придавали в прошлом совершенно особое значение. В горах Бырранга, по их преданиям, располагалась мифическая Страна Мертвых, или Шаманская Земля. Именно сюда удалялись души умерших ня, или самоедов (это еще два названия народности нганасан). Не случайно в погребениях они располагали своих умерших предков головой к северу, в сторону Бырранга. Сюда, по преданиям и легендам, слетались на камлание (колдовство) и деловые совещания со злыми духами и демонами нганасанские шаманы.

Насколько мало изучена была эта область до недавнего времени, говорит хотя бы тот факт, что советский писатель-фантаст Леонид Платов сделал ее ареной приключений ученого-натуралиста Петра Ветлугина и его друзей, встретивших в горах Бырранга затерявшийся, не известный этнографам народ – Детей Солнца (как они себя называли). Область обитания этого народа – Страну Семи Трав – Леонид Платов поместил к северо-востоку от озера Таймыр, указав, что путь в нее проходит от залива Яму-Бойкура (в крайнем северо-восточном углу озера) по долине впадающей в него большой реки. Сейчас известно, что здесь в озеро Таймыр впадает одна крупная река, Малдхай-тари, в верховьях которой располагаются только ледники.

В «Повестях о Ветлугине» центральная часть Бырранга представляет собой оазис северотаежной растительности, которая там могла произрастать лишь во время климатического оптимума послеледниковья. В предгорьях Бырранга действительно много цветов, украшающих арктическую «степь» – мохово-пушицевую и мохово-лишайниковую тундру, но, конечно, там нет и не может быть елей и лиственниц, зарослей жимолости и шиповника, обязанных своим появлением фантазии писателя. Само собой разумеется, что это нисколько не порочит автора и его произведение: ведь это фантастический роман!

В Стране Семи Трав, якобы прикрываемой хребтами Бырранга от холодных северных ветров, располагался теплый лесной оазис с деревьями высотой до 5–6 метров, зеленеющим ковром трав, моховыми болотами, обильно поросшими морошкой, черникой, голубикой. В южных предгорьях Бырранга, в долине реки Неркайха-тари (по-нганасански, Тальниковая), сейчас действительно есть некое подобие оазиса. Здесь находятся самые северные в мире тальниковые колки, состоящие из зарослей мохнатой ивы и карликовой ольхи высотой до двух метров и стволиками диаметром до семи сантиметров. Мохнатая ива – типичный абориген кустарниковой ерниково-тальниковой тундры – произрастает здесь отнюдь не отдельными кустами, а образует рощицы площадью по нескольку десятков гектаров. На эти довольно густые и высокие кустарниковые заросли набрел геолог Ф. И. Иванов в 1949 году, через год после того, как Г. П. Вергунов обнаружил в горах Бырранга ледник Неожиданный. Надо сказать, что расстояние между этими природными феноменами Таймыра незначительно – всего несколько десятков километров. Интересно, что ближайший лесной «остров» Ары-Mac, представляющий собой массив редколесья из даурской лиственницы, находится в долине реки Новой (приток Хатанги), к северо-востоку от селения Хатанга, на три сотни километров южнее кустарниковых зарослей, встреченных Ф. И. Ивановым. Лиственница в урочище Ары-Мас достигает 72°35' северной широты.

Долгое время современное оледенении Таймыра для гляциологов было географической загадкой. О нем до 1967 года не появлялось никаких новых сведений, хотя после путешествия Г. П. Вергунова прошло почти 20 лет. Причин этому много.

Район ледянка Неожиданного – наиболее возвышенная и труднодоступная часть горной системы Бырранга – в географическом и геологическом отношении был одним из наименее изученных в нашей стране. Конечно, о многом могла рассказать аэрофотосъемка, которой в послевоенные годы была покрыта вся территория СССР. Но и в этом горному Таймыру не повезло.

Аэрофотосъемка района ледника Неожиданного была проведена 24 июля 1950 года, то есть через два года после обнаружения Г. П. Вергуновым. По материалам этой съемки затем составили карты водораздельной зоны гор Бырранга, но, как выяснилось лишь в 1967 году, гляциологическая ситуация на них в результате неточной дешифровки аэрофотоснимков была неверной. Поскольку в горах Бырранга накануне съемки случился небольшой снегопад – а на снимках бывает очень трудно отличить снежинки-перелетки и снег вообще от заснеженной поверхности ледников, то естественно, что кромка ледника Неожиданного и контуры других, открытых позднее ледников оказались замаскированными. На картах появилось обширное пятно заснеженности в несколько десятков квадратных километров, которое стало фигурировать как ледник Неожиданный, очень неопределенный по размерам и очертаниям. Позднее выяснилось, что этим пятном, оказывается, объединили несколько ледников, и целую группу обособленных самостоятельных ледниковых образований, таким образом, обозначали как один ледник. Так что не случайно на основании аэрофотосъемки 1950 года многие таймырские ледники не попали на карты. Это обстоятельство определило последующие интересные события и находки.

С 1948 по 1952 год центральную часть гор Бырранга никто не посещал. Но вот летом 1952 года здесь опять появились геологи и геодезисты. Геодезист Сергей Зверлов, проходя по долине реки Ледниковой с юга на север, обнаружил конечную часть еще одного ледника, расположенного южнее ледника Неожиданного. Он даже сфотографировал эту оконечность, но, к сожалению, снимок получился неудачный, а пленка впоследствии пропала. При нашей встрече в Москве в 1968 году Сергей Сергеевич Зверлов подарил мне эту единственную фотографию как свидетельство первого исследования Таймырского оледенения.

Еще один ледник, названный Плоскогорным, был обнаружен в том же 1952 году геологом Виталием Дибнером при переходе из бассейна реки Ледниковой в бассейн реки Жданова, левого притока Ленинградской. (Забегая несколько вперед, отметим, что в дальнейшем ледник Плоскогорный оказался не единым образованием – на его месте обнаружилась целая группа мелких лощинных и каровых ледников.)

Все эти скудные сведения (данные Г. П. Вергунова, С. С. Зверлова и В. Д. Дибнера) совместно с материалами аэрофотосъемки были собраны и просмотрены геологом Львом Мирошниковым, и в результате в журнале «Природа», № 5 за 1952 год появилась его статья о таймырских ледниках. Затем упоминание о них было в книге советского географа профессора Н. А. Гвоздецкого «Сорок лет исследований и открытий», изданной Географгизом в 1957 году, и в некоторых научных работах корифеев советской гляциологии – президента Географического общества СССР академика Станислава Викентьевича Калесника и члена-корреспондента АН СССР Григория Александровича Авсюка. Любопытно, что они предвидели возможность существования в горах Бырранга других ледников (кроме трех известных). Об этом, в частности, высказался Г. А. Авсюк, выступая в 1958 году в Вашингтоне на Международном симпозиуме по льдам.

В «Очерках гляциологии» – крупной интереснейшей сводке монографического характера – С. В. Калесник отметил также общую недостаточную изученность географического распространения ледников в ряде районов, несмотря на успехи, достигнутые гляциологами в общетеоретических и региональных исследованиях. Справедливость этого положения подтвердилась, в частности, исследованиями 1967 года на Таймыре.

Бырранга... С этим гортанно звучащим названием в нашем воображении ассоциируются дебри Черной Африки, населенные племенами бушменов, готтентотов и я не знаю кем еще. И не удивительно, что один мой знакомый, архитектор по специальности, не чуждый широких научных и общественных интересов, услышав от меня это слово, задумчиво наморщил лоб и начал вспоминать: «Бырранга.., Бырранга..? Это, по-моему, какая-то новая экзотическая республика в экваториальной Африке, где-то рядом с Урунди или Бурунди?» Поскольку мой товарищ оказался весьма далеким от истины, я не стал держать его долго в неведении относительно области, куда собирался в экспедицию. Я убедил его не искать Бырранга на карте в районе Великих Африканских озер и рассказал о горной стране на Таймыре. Этим сообщением мой собеседник был явно разочарован.

Республика Бырранга, хоть и кратковременно, все-таки существовала. Она была не менее экзотической, чем любая другая, порожденная фантазией.

«Автономно-федеративная республика Бырранга» (сокращенно АФРБ) своим появлением была обязана в основном двум самым молодым членам экспедиции, включенным в ее состав перед самым отлетом на Таймыр. Это были студенты-практиканты геологического факультета Ленинградского университета Александр Кармазин и Валентин Фомин. Как потом выяснилось, их участие в экспедиции оказалось для нее немаловажным обстоятельством. Существенно оно в какой-то мере и для нашего повествования, поскольку на стержне их отдельных выдумок построены некоторые его части. Классической молодости наших практикантов, их оптимизму и (не будем бояться этого слова) прожорливости мы были обязаны многими светлыми веселыми минутами, которые очень и очень нужны в «суровых метеорологических условиях».

Главным «произведением» наших юных друзей, при посильном участии других членов экспедиции, явилась МБЭ («Малая Быррангская энциклопедия»), содержащая все основные сведения о «республике Бырранга». Многие данные, касающиеся природы «республики», ее геологического строения, недр, вод, животного и растительного мира, были очень полными, объективными и точными в научном отношении. Рассказывая о путешествии в страну Бырранга, я предполагаю преимущественно цитировать некоторые из статей этой энциклопедии. Оговоримся, что цитируемые куски я счел необходимым помещать в кавычки, хотя они воспроизводятся здесь не текстуально, а по весьма ненадежной памяти. Единственный рукописный экземпляр МБЭ, видимо, потерян для человечества, если только не пылится где-нибудь в «исторических архивах».

Жизнь показывает, что для географических экспедиционных исследований сфера деятельности и в наше время еще очень обширна. Это верно тем более, что они преследуют теперь иные, более глубокие и разносторонние цели, проистекающие помимо всего прочего вследствие усугубившейся дифференциации науки вообще и географии в частности. Дифференциация географии, при которой отдельные ее отрасли развивались в направлении более глубокого проникновения в существо природных явлений и процессов, неизбежно влекла за собой отделение от корней, ее породивших, и даже полное отпочкование (например, океанографии, геологии).

Интересную эволюцию претерпела, например, океанография, которая, развившись некогда в самостоятельную крупную ветвь географической науки, стала терять свои связи с географией суши. Был такой момент, что она вообще отошла от нее, хотя многие видные географы и океанографы, например академики Л. А. Зенкевич и К. К. Марков, профессора Я. Я. Гаккель, В. Г. Богоров, Д. В. Богданов, Н. А. Солнцев, С. П. Хромов, Е. Е. Шведе, неоднократно указывали на неестественность такого положения, при котором океанография занималась только «водой», в отрыве от своего «земного» окружения, а  география – только сушей, придерживаясь, по образному выражению академика К. К. Маркова, некоего «сухого закона».

Но так как явления природы взаимообусловлены, всегда существовала и существует необходимость совместного рассмотрения и анализа результатов отраслевых исследований для объективного суждения о связях между природными процессами, об общих закономерностях развития географической среды, а также для комплексной характеристики тех или иных географических регионов разного масштаба. Эти важные вопросы остаются предметом общего землеведения, физической географии и ландшафтоведения. Они обобщают результаты частных изысканий, неизбежно «односторонне» освещающих природные условия планеты. Поэтому наравне и параллельно с дифференциацией географии многие годы шел естественный процесс формирования ряда пограничных дисциплин, таких, как геохимия ландшафта, география почв и др.

Необходимость сближения различных отраслевых географических дисциплин с общей географией становится сейчас тем более ощутимой, что, например, все сильнее осознается потребность изучения океанографами теплообмена моря с атмосферой, а гляциологами – внутреннего и внешнего тепломассообмена ледников, то есть процессов, формирующих их вещественный и тепловой режим в зависимости от динамики тропосферы и литосферы. В свою очередь и метеорологи для понимания атмосферных процессов нуждаются в учете роли подстилающих поверхностей, особенно таких качественно различных, как океан и ледники. Не могут обойтись без этого и «классические», или «чистые», географы и океанографы, которым при комплексной характеристике природных процессов необходимо учитывать многие факторы циркуляции атмосферы, адвекции тепла и влаги, микроклиматические условия. Достаточно упомянуть о том, что большой группой советских и иностранных ученых: географов, океанографов, метеорологов, геофизиков, осуществляется так называемый «полярный эксперимент» (ПОЛЭКС) в рамках изучения проблемы взаимодействия океана и атмосферы. Ведущую роль в этой комплексной работе играют полярные исследователи – ученые Дании: Е. П. Борисенков, А. А. Гирс, Е. Г. Никифоров, В. В. Панов, А. Ф. Трешников и др. Полярный эксперимент поставлен закономерно, поскольку Арктика издавна считалась «кухней погоды», не только определяющей метеорологический режим непосредственно примыкающих областей и всего северного полушария в целом, но и даже несущей черты взаимозависимости с циркуляцией атмосферы и метеорологическим режимом южного полушария, как это было установлено в результате широких исследований по программе Международного геофизического года (1957-1959).

В настоящее время, однако, в результате новейших геофизических, океанографических, климатологических и других исследований представление об Арктике как о «кухне погоды» изменилось в сторону объективного уменьшения ее роли в формировании аэрометеорологического режима северного полушария. Сейчас установлено, что в большей мере сама Арктика оказывается под существенным влиянием природных процессов умеренного пояса Земли. Однако в некоторой степени термин «кухня погоды», применяемый относительно Арктики, оправдан, так как в ряде районов северного полушария влияние полярной области бывает зачастую довольно ощутимым и определяет многие черты природы. В частности, холодные «сквозняки», дующие из этой арктической «кухни», часто бывают причиной поздних весенних заморозков и летних похолоданий в северной части Европейской территории Советского Союза. Особенно хорошо это знают ленинградцы и мурманчане.

Расширение сферы и целей географических изысканий – все это хорошо и естественно. Однако и до сих пор на Земле, как это ни кажется странным, есть возможности для настоящих географических открытий в самом прямом смысле. Как мы ранее уже отметили, именно лицо нашей планеты до сих пор подлежит уточнению. И географы уточняют его очень часто по материалам экспедиционной работы в поле. Конечно, масштабы открытий теперь иные (чем, например, в XVIII– XIX веках), но это не основание не считать их открытиями. Впрочем, о масштабе современных открытий можно поспорить. Ведь в XX веке в Арктике обнаружен и закартирован архипелаг Северная Земля, в 40–50-е годы в Северном Ледовитом океане открыты подводные хребты Ломоносова, Менделеева, Гаккеля, обнаружен океанический желоб Лены в пороге Нансена, сделаны многие другие открытия в Тихом, Индийском и Южном океанах (Южный океан – это ледовитая зона Мирового океана, примыкающая к Антарктиде. Он включает в себя южные части Тихого, Атлантического и Индийского океанов, с которыми связан циркуляционными и другими условиями, но обладает также и рядом специфических черт гидрологического, биологического и климатического режимов. Отличительные черты Южного океана особенно ярко проявляются к югу от зоны антарктической конвергенции. Впервые этот океан был выделен в 1650 году голландским географом Б. Варениусом и на новой научной основе охарактеризован после исследований Международного геофизического года (1957–1958), обследованы малоизученные ледниковые центры в горах Сунтар-Хаята, в Саянах, на Полярном Урале, в Корякском и Кодарском хребтах. Это не говоря о тех открытиях, которые сделаны в течение последних 15–20 лет в Антарктиде. Некоторые из новейших исследований, например желоба Лены, несмотря на кажущуюся с первого взгляда малозначительность, ведут к важным теоретическим выводам, заставляют иногда кардинально пересматривать укоренившиеся географические, палеогеографические и другие представления.

Вернемся к Таймыру. Почему именно таймырский горноледниковый район стала изучать наша экспедиция? Чтобы объяснить это, придется начать издалека, с общих целей географического изучения Арктики.

Говоря обратно, Арктика – страна льда. Но этот ее общий образ не абстрактен, а отвечает природному существу Северной полярной области. Не случайно большая часть ее – моря и острова Северного Ледовитого океана – относится учеными к ледяной ландшафтно-географической зоне. (Эта зона была выделена и охарактеризована Львом Семеновичем Бергом около 45 лет назад.)

Лед в Арктике сохраняется в течение круглого года не только на морях, но и на суше – арктических островах и побережье. Он различается по происхождению, кристаллической структуре, условиям залегания, морфологии и находится в разнообразных формах: в виде ледников, ископаемых подземных льдов, вечной мерзлоты и морских льдов.

В Арктике преобладают, конечно, плавучие морские льды, занимающие в среднем многолетнем зимой около 11 миллионов квадратных километров, а летом не менее 8 миллионов квадратных километров. Значение морских льдов переоценить трудно. Бесспорна и важность их всестороннего изучения, поскольку оно преследует цель обеспечить решение насущных задач арктического мореплавания, то есть дальнейшее развитие и освоение Северного морского пути.

Разносторонние географические исследования Арктический и антарктический институт всегда, с самого основания, проводил также на побережье океана и на высокоширотных островах Советской Арктики. Без сведений о природных особенностях арктической суши представление о Северной полярной области было бы весьма не всеохватывающим, как того требовали положение о создании Северной научно-промысловой экспедиции, предшественницы нынешнего Арктического и антарктического института, и программа ее деятельности в Арктике.

Не случайно, а закономерно институт обращает большое внимание на комплексное изучение природы островов и побережий арктических морей, особенно в тех районах, которые непосредственно примыкают к трассе Северного морского пути. О тесной и органической связи географического изучения Арктики с проблемой арктического мореплавания неоднократно упоминали многие полярные исследователи: профессора В. Ю. Визе и Я. Я. Гаккель, вице-президент Географического общества СССР А. Ф. Трешников, профессор М. И. Белов, известный океанограф А. Ф. Лактионов и другие ученые. В конечном счете результаты изучения морей Арктики и арктической суши используются в различных сферах хозяйственной деятельности Советского государства.

На арктических островах и в материковой части Арктики полярные исследователи столкнулись с интереснейшим природным феноменом – современным наземным оледенением.

Покровные ледники арктических островов и горно-долинные ледники материковой Арктики представляют собой важнейший элемент высокоарктической природы и специфический объект гидрометеорологического изучения. Ведь лед – это вода в твердом виде, то есть та вода, которая временно изъята из общего круговорота ее на Земле и как бы законсервирована. Ледники благодаря содержащимся в них запасам холода и свойственной их поверхности высокой отражательной способности принимают большое участие в современных природных процессах.

Оказалось, что исследование современного состояния и эволюции оледенения арктических островов должно включать в себя изучение и ряда взаимосвязанных процессов. Например, изучение проблемы вертикальных гляциозостатических движений земной коры (с которыми в свою очередь связаны перемещения берегов, образование морских террас), режима приледниковых озерных бассейнов и материкового ледникового стока, а также изменчивости климатических и гидрологических условий современной эпохи. Ведь режим ледников на островах и побережье Северного Ледовитого океана находится в прямой и частично опосредствованной связи с колебаниями притока теплых атлантических вод в системе Гольфстрима и изменением интенсивности циклонической деятельности и атмосферной циркуляции вообще. Это показали современные исследования многих ученых.

Таким образом, ледники предстают перед нами как один из основных гидрометеорологических объектов, поскольку они являются индикаторами климатических изменений и в то же время – продуктом климата, воздействующим на метеорологический режим прилегающих территорий и акваторий, особенно в таких крупных очагах современного оледенения, как Новая Земля, Земля Франца-Иосифа и Северная Земля. И полярные гляциологи занялись изучением режима ледников в этих районах.

Первые сведения о многих сторонах жизнедеятельности арктических ледников получены еще в 20–30-е годы в результате исследований В. Ю. Визе, Р. Л. Самойловича, М. М. Ермолаева, И. М. Иванова, Н. Н. Урванцева, Г. В. Горбацкого.

Однако начало систематическому и углубленному гляциологическому исследованию Советской Арктики положено экспедицией Арктического института на Землю Франца-Иосифа в 1947–1952 годах.

Экспедиция эта (в ней участвовали опытные полярные исследователи Петр Шуйский, Николай Черепанов и Вячеслав Иванов) провела широкий комплекс гляциологических наблюдений и съемок на Земле Франца-Иосифа. Были получены ценные данные о температурном поле и структуре льда в ледниках, морфологии и скорости движения ледников, метеорологическом в радиационном режиме их покровов.

Очень важные наблюдения на той же Земле Франца-Иосифа и Новой Земле в период Международного геофизического года (1957–1959) осуществили две экспедиции другого научного учреждения – Института географии АН СССР.

В 1956 году ученые ААНИИ начали изучать ледники на острове Беннета в архипелаге Де-Лонга, в 1960–1962 годах продолжили исследование ледников Земли Франца Иосифа, а также провели гляциологические работы на острове Виктория и острове Ушакова. Крупный этап гляциологического изучения островов Советской Арктики составили экспедиционные работы ААНИИ на архипелаге Северная Земля, осуществленные в период с 1962 по 1969 год. Эти, по существу, первые сведения об основных гляциологических процессах, режиме и развитии ледников были значительным вкладом в познание развития и режима ледников нашей страны. Все эти исследования являлись составной  частью единого плана комплексного изучения природы в районах Крайнего Севера, тяготеющих к Северному морскому пути.

И вот, в 1966 году решили исследовать новый арктический ледниковый район, расположенный не на островах, а на материке, в пределах полуострова Таймыр. Поскольку о нем было практически мало что известно, то наметили прежде всего выявить основные черты морфологии и режима таймырских ледников. Тогда и появился в одной из институтских комнат лозунг: «Даешь Бырранга!», который означал, что начинается подготовка новой арктической экспедиции.

Чемоданный этап

 

Разведка

•

Великолепная семерка

•

Старт

•

Беспокойное хозяйство

•

Первая посадка

•

Безнадежные полеты

•

Нас оставалось только двое

•

Аэропорт «неожиданный»

•

Малая быррангская энциклопедия

•

Бырранбург и его окрестности

Настоящая подготовка экспедиции начинается как минимум за год. Если она значится в перспективном тематическом плане института, то на нее своевременно планируются определенные суммы. Заранее заказывается оборудование и снаряжение, приборы, геодезические и другие инструменты. Затем на заседании ученого совета рассматривается программа научных исследований экспедиции, а также ее рабочий и календарный планы, обсуждаются вопросы использования транспорта, организации базового лагеря, снабжения продовольствием, обеспечения топливом, радиосвязью, а также способа эвакуации после окончания работ и др. Конечно, отправляясь в малоисследованный район, всего предусмотреть, как известно, нельзя: природа и конкретные условия вносят в план свои коррективы. Много осложнений было в конце экспедиции и у нас.

Базовый лагерь мы намечали создать в верховьях ледника Неожиданного, то есть непосредственно на основном объекте исследований. Его разведку я пытался осуществить в мае 1966 года, после весенних работ на Северной Земле. Их обеспечивал тогда экипаж самолета АН-2, командиром которого был Анатолий Челышев – сравнительно молодой, но уже опытный полярный летчик. Вместе с ним мы решили провести аэровизуальное обследование района работ будущего года и выбрать место для посадки самолета и для лагеря планировавшейся экспедиции. Ведь надо было выяснить хотя бы в общих чертах принципиальную возможность заброски всех грузов на ледник самолетом АН-2. Другого способа создать экспедиционную базу в труднодоступном горном районе мы не видели. Это было мнение моих коллег – географов, а также тех сотрудников института, которым по роду служебной деятельности предстояло решать основные вопросы организации, комплектования и снабжения экспедиции. К их числу относились в первую очередь бывалые полярники – Михаил Козлов и Василий Канаки. Имя последнего знают, наверное, многие ленинградцы по кратким содержательным корреспонденциям о полярных исследованиях института, которые  изредка помещает «Ленинградская правда».

Для того чтобы осуществить разведку до возвращения с Северной Земли, мне надо было получить у руководства института разрешение на расходование некоторого дополнительного количества летных часов. С Северной Земли отправили соответствующую радиограмму. Как всегда в таких случаях, директор института А. Ф. Трешников проявил полное понимание: его ответная радиограмма санкционировала разведывательный полет в горы Бырранга. Я почти не сомневался в том, что ответ будет положительным, потому что и раньше нашим гляциологическим экспедициям руководство никогда не отказывало в дополнительных часах, если возникала в этом очевидная производственная необходимость.

Ясным майским днем 1966 года североземельский отряд гляциологов перебазировался на мыс Челюскин. Сюда перевезли часть снаряжения закончившей работу Североземельской экспедиции. Его предполагалось использовать на следующий год.

Выждав хорошую погоду, мы вылетели с ледовой площадки мыса Челюскин на разведку в горы и через полтора часа достигли района ледника. Его закрывали облака, сквозь которые, как острова, выглядывали отдельные скалистые вершины. Ледник удалось обнаружить не сразу. Его заснеженная поверхность сливалась с такими же белыми склонами гор, видневшимися в разрывах облаков. Мы кружили около получаса, пока не убедились, что при хорошей видимости в безоблачную или малооблачную погоду посадить самолет все-таки можно. Не будь облаков, наша «Аннушка» вполне могла бы сесть в верховьях ледника, где просматривалась достаточная по размерам ровная площадка. Мы, может быть, и осуществили бы пробную посадку, чтобы удостовериться, реально ли авиационное обеспечение будущей экспедиции, но, трезво взвесив все обстоятельства, решили ограничиться осмотром местности лишь с воздуха. Высмотрели сверху и места для палаток базового лагеря. Таким образом, весной 1966 года можно было приступать к конкретному планированию и подготовке Таймырской экспедиции.

В составе экспедиции планировалось семь человек: начальник экспедиции (он же руководитель научных работ), один геоморфолог, два метеоролога-актинометриста, два техника-наблюдателя и радист, который по совместительству должен был исполнять также обязанности повара в базовом лагере. Комплекс метеорологических и актинометрических наблюдений (напряженности солнечной радиации) должен был производить Борис Богдашевский (в миру – Боб) – молодой, но опытный полярник, неоднократно зимовавший в Арктике и Антарктиде. Его помощником ехал 190-сантиметровый Леонид Тарасов, мой спутник по предшествующим экспедициям на Северную Землю. С Богдашевским мне тоже пришлось вместе работать на Северной Земле в 1963 году, а до этого мы встречались на зимовке в обсерватории Дружная на острове Хейса (Земля Франца-Иосифа). Знать людей, с которыми едешь в экспедицию –  это большое дело, потому что в экспедиционных условиях важны не только профессиональные качества специалистов, но и их характер, умение жить в малом коллективе в отрыве от «цивилизации» долгое время. В этом смысле участники экспедиций должны обладать некоей совместимостью, аналогичной в некотором роде «схоженности» альпинистов.

Радистом и одновременно поваром с нами ехал Фарид Урусов – неоднократный участник зимовок на дрейфующих станциях «Северный полюс». Он, в частности, был в той смене СП-14, с которой природа сыграла злую шутку, направив дрейф льдины зимой 1965-66 года в опасной близости от островов Де-Лонга. В разгар полярной ночи льдина разбилась на мелкие обломки при столкновении с островом Жаннетты. Благодаря мужеству зимовщиков, а также своевременной помощи с Большой земли удалось избежать жертв и благополучно эвакуировать станцию. Эта эпопея подробно описана в книге руководителя дрейфа Юрия Константинова «Нас несет к острову Жаннетты», вышедшей в Гидрометеоиздате в 1968 году.

Начальником Таймырской экспедиции был утвержден автор. Начиная с 1957 года это была моя восьмая экспедиция в Арктику. Я планировал провести с помощью коллег комплекс гляциологических исследований и съемок. Геоморфологическими исследованиями должен был заняться Вячеслав Макеев – недавний выпускник географического факультета Ленинградского университета, уже изрядно поднаторевший в различных экспедициях. В Арктику он ехал уже второй раз и ехал в наш малоизученный район с понятным энтузиазмом. В горах Бырранга Слава надеялся провести интересные исследования. С еще большим энтузиазмом ехали в экспедицию студенты-практиканты Александр Кармазин и Валентин Фомин. В экспедиции они в основном помогали Главному геоморфологу – Славе Макееву и, кроме того, активно участвовали в гляциологических работах. Своей неутомимостью практиканты заслужили у нас звание «молодых бульдозеров».

В сборах  незаметно прошли месяцы. Наконец к 10 апреля 1967 года все было готово: экспедиция полностью укомплектована, получено снаряжение, которое предстояло взять из Ленинграда. Однако большую часть грузов – продовольствие, топливо и лагерное снаряжение – намечалось захватить по дороге, на Диксоне и мысе Челюскин.

В программе научно-исследовательских работ экспедиции значилось: «...всестороннее изучение труднодоступного узла современного оледенения горного Таймыра и следов древних оледенений в этом районе». Экспедиция, таким образом, являлась целенаправленной по тематике, а именно гляциогеоморфологической. Она должна была выяснить некоторые узловые, еще не решенные либо спорные вопросы, касающиеся морфологии, географического распространения, эволюции и режима современного и древнего оледенения и развития рельефа Таймыра. Предполагалось выяснить тенденцию современного развития таймырских ледников, выявить следы их эволюции и распространения в прошлом.

В сезон 1967 года нам предстояло действовать одновременно с экспедицией «Север-19», в задачу которой входила смена состава дрейфующих станций «Северный полюс», расстановка на морском льду автоматических радиометеорологических станций и другие работы. Имея это в виду, мы могли рассчитывать на поддержку с ее стороны нашей сравнительно маломощной экспедиции.

В своих ожиданиях мы не ошиблись. Никто в Арктике не отказал нам в необходимой помощи, ни наши коллеги из экспедиции «Север-19», ни сотрудники других экспедиций и учреждений. В авиаперевозках и в обеспечении топливом нам содействовали руководители экспедиции «Север 19» – Николай Тябин и Александр Дмитриев, в снабжении продовольствием и приборами помогли руководители гидрографических работ в Арктике – Анатолий Жилинский, Иван Чевыкалов и Виталий Скверский, а также сотрудники обсерватории Диксон – Борис Прибыловский, Юрий Кривошеев, Геннадий Ильченко, Владимир Климович. Я упоминаю здесь имена всех этих товарищей с чувством благодарности за помощь, оказанную ими, которая содействовала успеху экспедиции. Готовность оказать всемерную поддержку без излишних формальностей, столь частых в обыденной жизни, и в случае необходимости прийти на помощь – это главные черты человеческих характеров, формирующихся Арктикой.

Со всем снаряжением, приборами и оборудованием вылетели мы из Ленинграда утром 14 апреля. Самолет ИЛ-14 был загружен, что называется, «под завязку». Ему предстояло выполнить специальный рейс по маршруту Ленинград – Архангельск – Воркута – Диксон.

Родной город провожал нас хорошей погодой, как бы сулящей благоприятные перспективы. Был один из тех ясных весенних дней, какие нередко случаются в Ленинграде в это время года. В аэропорту провожали родные и знакомые. Не обошлось, конечно, без традиционного в таких случаях «посошка» на дорожку (разумеется, без ведома и участия экипажа).

В Архангельске и Воркуте пришлось посидеть из-за метеоусловий, поэтому на Диксон мы прилетели только 16 апреля. Неделю после того все «промышляли»: закупали продовольствие в торговой конторе морского порта, добывали недостающие приборы и лагерное снаряжение в обсерватории. Необходимое продовольствие мы быстро получили благодаря любезному содействию начальника торговой конторы Лидии Евгеньевны Седовой – энергичной интересной женщины, умело управляющей сложным коммерческим хозяйством «столицы» западного сектора Советской Арктики.

24 апреля с помощью самолетов мы начали перебазирование на ледовую площадку мыса Челюскин, который должен был стать нашим исходным пунктом для броска в горы Бырранга. Теперь груза набралось уже на три рейса АН-2. Первым рейсом 24 апреля вылетели Вячеслав Макеев, Борис Богдашевский, Александр Кармазин и Леонид Тарасов. 5 мая, когда я прилетел на Челюскин, началась окончательная экипировка перед высадкой на ледник Неожиданный, в район предполагаемого расположения базового лагеря. Третий рейс с острова Диксон был осуществлен только 8 мая; этим рейсом прибыли Валентин Фомин и Фарид Урусов. Всё и все были в сборе.

Любая арктическая экспедиция, независимо от объема научных исследований, –  почти на 50% сложное транспортное предприятие с большим объемом погрузочно-разгрузочных работ: в самолет и из самолета, со склада на другой самолет – и так до тех пор, пока все грузы не будут доставлены в поле. В этом отношении не была исключением и наша экспедиция. Ведь мы должны были на полгода обеспечить себя всем необходимым: завезти жилые и рабочие палатки, жидкий газ в баллонах для кухни базового лагеря, солярку для отопления палаток, газовую плиту, радиостанцию с аккумуляторами и антенным хозяйством, соляровые печи-капельницы, теплую одежду, более чем полугодовой запас продовольствия, научные приборы и геодезические инструменты, лагерное и походное снаряжение и оборудование (кажется, на этом перечень пора закончить – незаметно для самого себя я увлекся и пошел по неверным стопам древних путешественников, самым подробным образом описывавших в мемуарах экспедиционные запасы, особенно продовольственные).

Все перечисленное, конечно, было предусмотрено и подготовлено заранее. Часть оборудования ожидала нас на мысе Челюскин, переброшенная туда еще весной 1966 года, когда закончилась Североземельская экспедиция ААНИИ.

Перед вылетом в горы мы провели еще одну важную операцию – в пекарне полярной станции напекли хлеба на все лето и, сразу заморозив его, упаковали в мешки. Замороженный хлеб сохраняется очень долго. Перед употреблением в пищу его необходимо лишь оттаять в духовке, завернув во влажное полотенце. После такой «бани» хлеб не отличается от свежеиспеченного. Этот способ хранения практичен в небольших экспедициях и применим только в Арктике и Антарктике, где холода хватает и зимой и летом.

Наконец все было готово и упаковано. Осталось перебросить грузы в горы.

Высадить экспедицию на ледник Неожиданный оказалось далеко не просто, хотя в нашем распоряжении были прекрасные легкие самолеты АН-2 (по выражению полярного летчика Славы Ерохова, они придуманы утром и на свежую голову) и пилотировали их опытные полярные летчики Анатолий Челышев и Алексей Каш. Ведь прежде всего надо было провести разведывательные полеты, чтобы выбрать взлетно-посадочную площадку на леднике Неожиданном близ места, намеченного для базового лагеря. И вот 10 мая с мыса Челюскин стартовала «Аннушка» (конечно, на лыжах), пилотируемая шеф-пилотом Анатолием Челышевым. Кому как не ему, уже видевшему ледник в прошлом году, сделать там первую посадку! Поскольку она должна быть совершена в заведомо сложных горных условиях, решили ничего не брать, кроме трех баллонов с газом для обозначения места посадки.

10 мая для экспедиции было великим днем! Погода благоприятствовала полету, и видимость в районе ледника Неожиданного позволила рассмотреть подходы к нему и сам ледник. По сигналу сирены штурман зажег и сбросил вниз дымовую шашку, которая показала направление ветра. Челышев сделал заход на посадку.

Эти минуты были исполнены для находившихся в самолете некоторой торжественности. «Аннушка» в развороте промчалась между двумя скалистыми вершинами и плавно пошла на посадку, замедляя полет на высоте нескольких метров над ледником. Лыжи легко коснулись снега, затем – тормозящий бег, и самолет остановился. Двигатель заглох, и мы начали протискиваться к двери, чтобы выбраться, наконец, на эту «терра инкогнита» в миниатюре, которую, насколько было известно, не исследовал ни один человек. Вот это обстоятельство и вызвало (во всяком случае, у меня) приподнятое настроение. В лучезарном состоянии, поддержанию которого способствовала еще и солнечная ясная погода, мы выпрыгнули из самолета на поверхность ледника.

Самолет приземлился в середине заснеженного горного плато. Альтиметр показывал высоту 900 метров над уровнем моря. Впоследствии мы выяснили, что плато находится в верховьях ледника и представляет собой бассейн его истечения. Отсюда, от центрального ледяного массива, брали начало не один, а несколько ледников, стекавших в разные стороны. Один из этих ледников, видимо, был тем, который обнаружил в свое время Г. П. Вергунов.

Вокруг белой слегка вогнутой равнины возвышались пологосклонные вершины с округлыми мягкими очертаниями. Крутые столовые горы, видимо, наивысшие вершины района, возвышались несколько к востоку от нас, километрах в трех – пяти не более.

Осмотревшись и посоветовавшись, мы с Анатолием Челышевым решили, что это место идеальное и для нас, и для летчиков.

Впоследствии это подтвердилось: оно действительно оказалось наилучшим со всех точек зрения. Здесь было очень удобно организовать гляциологические наблюдения и оборудовать метеорологическую площадку, и, кроме того, условия для приземления и взлета «Аннушки» были оптимальными.

В южной части плато темнели скальные выходы и каменистые россыпи у их подножия. Здесь, в непосредственной близости от метеорологической площадки, можно было расположить базовый лагерь. Пройдя к скалам я без труда нашел очень хорошие площадки для трех палаток.

Можно было теперь возвращаться. Вкопали газовые баллоны вертикально в снег, чтобы они были заметны с воздуха. Челышев прикинул направление взлета навстречу понемногу усиливающемуся ветру. Ветер дул с юго-востока, из долины, верховья которой просматривались с плато. Горизонт закрывали слоистые облака.

Короткий разбег незагруженного самолета – и мы взлетели в створе широкой долины, куда спускался язык большого неизвестного ледника. После разворота взяли курс на север, на мыс Челюскин. Там, где стояли баллоны, начинала мести поземка. Плато и горы постепенно закрывались вихрями переметаемого снега и клочьями рваных облаков.

И во второй раз, и в третий наш самолет вылетал в горы и возвращался через 3–3,5 часа, не сделав посадку и не доставив груз по назначению.

Обычно с утра на Челюскине в эти майские дни была хорошая, вполне летная погода и «Аннушку» начинали готовить к полету. Раньше всех вставали бортмеханик и штурман. Еще задолго до завтрака штурман бежал к синоптику и по кольцовке (так называют карту синоптической обстановки) знакомился с погодой в районе, а механик направлялся к самолету разогревать мотор.

Наконец пилот принимал решение лететь, никто не возражал (не было повода) – и мы начинали загружать самолет. Механик обычно стоял рядом и строго следил за каждым тюком и бочкой, скрывавшимися в дверях «Анюты», поскольку, не останови нас вовремя, мы могли бы набить ее до предела. Нам хотелось взять как можно больше, но оказывается, что и так уже «набросали в нее дай бог сколько».

Когда все было в порядке: груз укреплен в самолете веревками (чтобы не съехал в хвост при взлете), экипаж, кряхтя и чертыхаясь, заползал в свою кабину по узкому «лазу» между нашим имуществом и потолком фюзеляжа. В первые рейсы никто из нас не летал, не было необходимости, потому что Толя Челышев знал, куда надо «возить», и мы считали, что вместо одного человека лучше взять пару ящиков макарон.

Самолет медленно выруливал на старт, а мы провожали его взглядом и с надеждой думали, что, может быть, вот в этот раз он сядет на леднике. Ведь после первого полета, когда на льду оставили три баллона с газом, прошло уже много дней, а май и весна на исходе, и недалеко то время, когда из-за погоды и таяния снега нельзя будет летать в горах и делать посадки на лыжах. Именно поэтому всякий раз, провожая «Аннушку», мы надеялись...

Пробежав по полосе некоторое расстояние, самолет тяжело взлетал (в последние дни мая снег бывал мокрым) и уходил на юг, к горам Бырранга, над которыми висела серая пелена облаков. Мы же возвращались в гостиницу и в течение нескольких часов то теребили пеленгатор, то справлялись у радиста, где в данную минуту наша «Аннушка», села на леднике или нет, а может, уже возвращается, оставив там груз? Это было бы здорово, так как могло означать, что грузовые операции начались.

...Однако уже несколько раз (два или три?) самолет привозил груз обратно. Летчики, разочарованные так же, как и мы, тяжело вылезали из самолета и рассказывали, что не видели не только ледника, но и самих гор – все закрывала мощная многослойная облачность, появляющаяся в каких-нибудь 20–30 километрах от ледника.

Возить груз туда и обратно было обидно и нерационально, и в один из полетов Челышев принял решение оставить его в предгорьях Бырранга, где погода была очень хорошей. О таком варианте мы договаривались раньше.

17 мая, встретив в районе ледника облачность, исключавшую возможность посадки, Челышев оставил груз в нескольких десятках километров к югу от ледника, в широкой долине реки Малахай-тари. Штурман, конечно, отметил это место на карте, чтобы потом без хлопот найти груз. Через день, 19 мая, самолет дважды ходил к леднику, до обеда и после обеда, но так и не смог пробиться к нему из-за облачности.

Самое обидное было то, что на Челюскине все эти дни стояла солнечная ясная погода с легким морозцем – летай и летай; казалось, что такая же погода во всем мире, и уж во всяком случае такая должна быть в горах Бырранга. Однако дни шли за днями, полет за полетом, а сесть на леднике не удавалось. О погоде в районе гор Бырранга нам никто сообщить не мог – метеостанций там нет. Значит, надо, чтобы кто-то из нас высадился на леднике с радиостанцией и обеспечивал пилотов оперативной информацией о погоде. Для нас это стало очевидным, к такому же выводу пришел и наш шеф – начальник высокоширотной экспедиции «Север-19», опытный полярник Николай Тябин. Он настоятельно рекомендовал высадить на ледник двух человек с рацией, палаткой, полным запасом «жизнеобеспечения» (опять выражаясь «космическим» языком).

В конце концов мы так и сделали. 29 мая на ледник Неожиданный высадились я и Фарид Урусов – радист. С нами был солидный багаж – бочка соляра, палатка КАПШ-2, соляровая печь, газовая двухконфорочная плита, рация, продовольствие, спальные мешки, теплая одежда. Мы вылетели в горы, рискуя снова напороться на облачность, но на этот раз нам повезло: в районе ледника бродили только небольшие клочки рваных облаков. В этом полете командиром самолета был Алексей Аркадьевич Каш, а не Челышев, временно отосланный с Челюскина в другое место. Видимо, и повезло нам из-за Каша, который, летая в Арктике, уже неоднократно убеждался в благосклонности к нему судьбы.

Само собой разумеется, что фортуна, неравнодушная к Алексею Кашу, часть своей милости обратила и на нас, гляциологов, позволив приземлиться на леднике рядом с газовыми баллонами, оставленными здесь 19 дней назад, 10 мая. Правда, с воздуха мы их не сразу увидели: баллоны повалило ветром и присыпало снегом. Представляю, что за ветер гулял здесь, если опрокинул тяжеленные баллоны!

Еще подлетая к леднику, мы увидели, что наконец-то удастся сесть. Сияло арктическое солнце, и горная местность под нами удивительно напоминала Антарктиду где-нибудь в районе Земли Королевы Мод. Я прокричал это в ухо Кашу, и он, поскольку бывал и там, вполне согласился со мной.

Радуясь тому, что ледник не закрыт облаками и мы можем сесть, я растормошил Фарида и, по-видимому, отвлек его от каких-то дум. Возможно, он вспомнил СП-14 и свидание с «Жаннеттой», о которую разбилась в прошлом году темной полярной ночью их дрейфующая льдина.

Распластанный почти под потолком на экспедиционном имуществе, Фарид оживился и посмотрел в иллюминатор, из которого видна была уже приближающаяся заструженная поверхность ледника.

Наконец самолет коснулся лыжами снега и, прогрохотав по мелким застругам, как по булыжной мостовой, остановился. Мы выбросили на снег тюки и огляделись. Первое, что мы почувствовали, – это пронизывающий холодный ветер, через несколько минут нам предстояло остаться с ним тет-а-тет. Не дожидаясь, когда самолет улетит, мы с Фаридом поставили палатку, а затем антенну радиостанции.

Пока мы занимались своим делом, Алексей Каш отправился посмотреть ту часть ледника, которую самолет должен пробежать при взлете.

Распрощавшись с нами, летчики полезли в самолет, предварительно поорудовав с «микрометром», и запустили двигатель. «Микрометр» – это большая деревянная кувалда на длинной ручке, с помощью которой нарушают сцепление лыж со снегом – ведь при посадке лыжи нагреваются и затем прочно примерзают к снегу.

Скоро самолет взмыл в воздух и мы остались одни. Остались еще заснеженная пустыня и свист ветра, прерываемый паузами звенящей тишины.

Эти обстоятельства и все чувства, связанные с ними, очень хорошо запомнились мне. Ведь сейчас мы, по существу, были первооткрывателями этого неизученного горноледникового узла. Такое состояние было уже знакомо мне, оно появлялось всякий раз, когда приходилось высаживаться на ледниковых куполах Земли Франца Иосифа и Северной Земли.

Белое заснеженное плато в верховьях ледника Неожиданного. Его окружают несколько плосковерхих гор, возвышающихся над ледником всего на 100–150 метров. В некотором отдалении поднимаются столовые горы, которые выше «нас» метров на 200–300. Их крутые склоны местами бесснежны. Между возвышенностями – широкие перевальные седловины, куда стекают ледниковые языки.

В середине ледяного поля затерялась небольшая округлая палатка. Рядом невысокая мачта радиоантенны, провод которой скрывается в палатке. В ней два человека сидят на раскладушках с наушниками на голове. Радист выстукивает радиограмму: «Челюскин, Челышеву. Погода отличная, видимость 50 километров, температура –15 градусов, ветер юго-восточный 6 метров в секунду. Ждем вас».

Это было ясным утром 31 мая. Двое суток назад здесь бушевала пурга и мы с Фаридом не могли высунуть носа из палатки. Почти 50 часов группа РП (руководства полетами), которую мы составляли, пурговала, изредка передавая на мыс Челюскин: «Погоды нет».

Теперь Толя Челышев, обеспеченный нашими метеосводками, мог вылетать с мыса Челюскин наверняка. Нам повезло: на целую неделю установилась приличная солнечная погода, и «Аннушка» делала рейсы один за другим. На ледниковом плато возникла еще одна гора – гора ящиков и тюков. По одному, по два стали прилетать остальные участники экспедиции.

Последним 6 июня прибыл Слава Макеев с остатками груза. В этот день ветер с утра начал усиливаться и к тому времени, когда самолет прилетел к нам, достиг скорости 12 метров в секунду. Но Толе все-таки удалось сесть, поскольку ветер был нужного направления. Пока мы дружно выбрасывали из машины ящики, баллоны с газом и бочки с соляром, ветер усилился еще более. Скорость временами в порывах доходила до 15–18 метров в секунду. И вот тут я увидел как самолет может лететь боком. Поднявшись «на ветер», пустая «Аннушка» должна была немного отвернуть от лежащей по курсу взлета вершины; поскольку ветер в этот момент стал встречно-боковым, самолет, имевший пока еще небольшую скорость, начало сносить, а нам, на земле, казалось, что он летит как-то боком. Потом самолет выровнялся и стал набирать высоту. Он прошел над нами последний раз, качнул крыльями на прощанье и исчез в голубой синеве, заволакиваемой белесыми облаками, обычно появляющимися перед пургой.

Так закончился решающий этап экспедиции, который обеспечил в дальнейшем ее нормальную работу. С этой задачей полярные летчики справились успешно. Очень часто, когда описывают их работу, упоминают лишь командиров экипажей – первых пилотов. Мне хотелось бы назвать здесь вторых пилотов В. Моисеева и В. Малышева, штурманов В. Сторонкина и В. Кирсанова, бортрадистов С. Щиголева и А. Лазарчука. Все они внесли свой вклад в общее дело, не ограничиваясь своими прямыми обязанностями, участвовали в загрузке и разгрузке самолета, вместе с нами переживали «возвраты» по погоде.

И конечно, все мы были благодарны Анатолию Челышеву, блестяще совершившему 10 мая 1967 года первую посадку на ледниковом плато в верховьях ледника Неожиданного, на высоте 900 метров над уровнем моря. До этого времени здесь никогда не садился ни один самолет.

Последним рейсом экипаж Челышева сделал еще одно большое дело. Он забросил четыре продовольственных депо (консервы, бензин и сухие дрова), предназначенных для летних маршрутных работ геоморфологического отряда. Он оставил эти депо в устье реки Ледниковой, впадающей в Малахай-тари (к югу от базового лагеря); в среднем течении реки Жданова; в нижнем течении Клюевки и у подножия горы Обзорной, в долине реки Рыбной. Пользуясь депо, геоморфологический отряд мог все лето во время своей работы не беспокоиться о продовольствии и топливе.

Организацией всех депо занимался экипаж Анатолия Челышева, они сделали это очень добросовестно и надежно и именно в тех пунктах, которые мы указали на карте, на хорошо видимых участках местности: геоморфологи без труда находили их летом.

•  Как я уже отмечал, своим образованием «республика Бырранга» была обязана фантазии наших жизнерадостных практикантов. Они считали, что на время экспедиции республику обязательно надо организовать, поскольку кроме нас семерых в этом горном районе, в окружности не менее 200–250 километров, никакого населения нет.

Ближайшими к нам населенными пунктами были полярные станции Остров Андрея, Мыс Челюскин, Озеро Таймыр и Бухта Марии Прончищевой. Мыс Челюскин отделяли от нас примерно 230 километров, а ближайший крупный поселок и аэропорт Хатанга – приблизительно 500 километров.

В долине реки Хатанги проживают нганасаны – ведь здесь, в пределах низменной равнины, располагаются обширные оленьи пастбища, обильные рыбой озера и реки. В горах же людям делать нечего. И то, что единственными жителями Таймырских гор на востоке полуострова оказывались мы, по мнению студентов, было достаточным основанием, чтобы объявить эту горную область временной республикой. Монархию они не признавали. Были у них, правда, иногда некоторые поползновения и тенденции к анархии, но они пресекались «республиканскими законами» в зародыше.

Однако простой республики им было мало. Практиканты решили, что она должна быть автономной и федеративной. Автономию обосновать было легко: с момента отлета Анатолия Челышева какая-либо связь (кроме радиосвязи) с внешним миром прервалась. Мы были предоставлены самим себе, полностью независимы и могли рассчитывать в течение лета только на свои силы, возможности, продовольственные и прочие запасы. С федерацией вопрос тоже решился очень просто (я не знаю ничего, что могло бы поставить наших студентов в затруднение). Оказывается, республика должна быть обязательно федеративной, поскольку ее населяли представители двух учреждений: Арктического института и Ленинградского университета.

Итак, автономно-федеративная республика Бырранга. В Малой быррангской энциклопедии о ней говорилось:

«Эта небольшая, но гордая горная республика находится на самом севере евразийского материка и занимает наиболее живописную и неудобную центральную часть Таймыра. Недалеко от нее находится северная оконечность Азии – мыс Челюскин (77°43' с. ш.). Большую часть страны занимают крутые скалистые горы, носящие одноименное с республикой название. Горы сложены большим количеством разнообразных камней и скал. В общем, рельеф страны сильно расчлененный с относительными превышениями до 800–900 метров. Высшая точка Б. достигает 1146 метров над уровнем моря».

Как и во всякой порядочной энциклопедии, здесь все изложено довольно точно, единственно что не очень строго. Итак, можно сказать, что горы Бырранга – это сложнорасчлененная система параллельных и кулисообразно расположенных хребтов. Они вытянуты преимущественно с юго-запада на северо-восток согласно простиранию основных складчатых и глыбово-разрывных тектонических структур. Хребты разделяются широкими троговыми долинами, выработанными древними ледниками. В северо-восточной части этой горной системы располагается ряд платообразных вершин – останцов древних плато. Именно эти столовые горы являются наиболее высокими в системе Бырранга. Здесь очень много вершин с высотой 1000–1100 метров над уровнем моря.

В географических и геологических трудах эта область Таймыра долгое время носила название плато Бырранга. В послевоенные годы геологи установили, что Бырранга – это сеть хребтов с отдельными щитообразными трапециевидными вершинами, которые встречаются, однако, только в самой высокой части гор, водораздельной зоне.

Выписка из энциклопедии: «Побережье страны омывают с севера и востока воды моря Лаптевых. Воды эти холодные, ледовитые и соленые в течение всего года. На юге республика граничит с провинцией Хатанга» (видимо, имеется в виду долина реки Хатанги – Л. Г.).

Далее в энциклопедии говорилось: «Климат страны мягкий, но почва твердая. Видимость обычно минимальная, облачность в основном сплошная, облака по форме – разодранно клочковатые. По всей стране разбросано множество горных порожистых рек и рыбных озер».

Что все это значит на самом деле, будет рассказано немного позже. Замечу только, что в отношении климата энциклопедия грешит: мы на собственном опыте испытали, что он далеко не мягкий, хотя некоторые другие его особенности отражены верно.

Базовый лагерь экспедиции без промедления был назван студентами Бырранбургом и объявлен столицей республики Бырранга. Он был крупнейшим населенным пунктом в радиусе не менее 250 километров.

На выходах скальных пород, выбранных для устройства лагеря в верховьях ледника Неожиданного, стояли три палатки типа КАПШ. КАПШ – это каркасная арктическая палатка конструкции инженера Шапошникова. Она состоит из двух прочных полотнищ (брезента и фланели), натягиваемых на каркас из дюралюминиевых гнутых трубок. После несложной сборки получается очень практичная экспедиционная хижина. Своей формой она напоминает эскимосские иглу. Эта форма делает КАПШ очень устойчивой к ветру.

КАПШ бывают двух типов. Описанная полусферическая палатка – это КАПШ-1. Если же полусферу разрезать пополам и, раздвинув на два метра, соединить соответствующим полуцилиндром, получится КАПШ-2 увеличенной площади и объема. В той и другой палатке имеются круглые двойные иллюминаторы, вентиляционные отверстия – заглушки на потолке, застегивающиеся мягкие двери. Поскольку для отопления предназначались соляровые печи-капельницы, нам пришлось проделать в КАПШах дополнительные отверстия для выхода дымовых труб.

В Бырранбурге стояли две палатки КАПШ-2 и одна КАПШ-1. Большие палатки были жилыми. В одной, называемой нами штабом, жило «руководство»: начальник экспедиции, Главный геоморфолог и радист-повар. Три раскладушки, складные дюралюминиевые стол и стулья, вьючные ящики с нашим хозяйством, радиостанцией, научным оборудованием и приборами. В общем устроились неплохо, если учесть, что в этой палатке было главное – камбуз. В ней мы собирались все два раза в день, поутру и после работы, а в случае непогоды проводили целые дни в разговорах «за жизнь», обсуждали проблемы, подводили итоги, намечали планы и маршруты.

Во второй КАПШ жили два наблюдателя-метеоролога и практиканты. Им было хуже – до камбуза 30 метров, но это расстояние они успешно преодолевали ежедневно столько раз, сколько из нашей КАПШ доносился призывный голос кока. Иногда даже в суровых метеорологических условиях, при пурге и штормовом ветре.

Третья маленькая КАПШ использовалась как мастерская и склад имущества и продовольствия. Сначала она находилась на леднике близ метеорологической площадки, а в июле мы перетащили ее ближе к жилым палаткам. В маленькой КАПШ на ящиках стоял поляроидный столик, технические весы, имелись запасные метеорологические и актинометрические приборы.

Но это еще не все объекты Бырранбурга. В некотором отдалении от палаток на скалах располагался склад топлива: полтора десятка баллонов с жидким пропан-бутаном для кухонной плиты, полдюжины бочек с соляром для отопления. Они явно портили пейзаж и архитектурный ансамбль Бырранбурга. Рядом с метеорологической площадкой шеренгой торчали во льду пять вытяжных термометров и градиентная мачта с актинометрической стрелой – основные ориентиры на леднике. Они всегда помогали выбрать правильное направление к лагерю при возвращении из маршрута, поскольку в хорошую погоду были видны издалека. Рядом с ними чернела установка аблятографа, еще дальше, ближе к палаткам, находился холодильник – вырубленное в русле ручья углубление для хранения освежеванной оленины.

С водой в Бырранбурге затруднений не было – рядом текли многочисленные ручьи, впадающие в озеро на леднике Северном, а до начала таяния мы обеспечивали себя снегом и кабанчиками льда из шурфов.

Много хлопот в Бырранбурге было с антеннами радиостанции, поддерживающей связь с самым близким к нам радиометеорологическим центром на мысе Челюскин. Из-за частых поломок мы иногда не могли передавать радиограммы, да и прием шел плохо. Это случалось обычно во время пурги и обильных снегопадов, которые не забывали напоминать о себе все лето. При такой погоде часто происходило очень энергичное нарастание гололеда и изморози, ломавших мачты радиоантенн.

 «Строения» Бырранбурга стояли примерно на пятнадцать метров выше метеоплощадки, в 200 метрах от нее. К югу от палаток возвышался склон плато Гляциологов – каменистой ступени, за которой простирался обрыв в сторону ледника Неожиданного. За ним снова начинались безжизненные каменистые россыпи, террасовидными уступами поднимающиеся к югу. Только местами среди россыпей встречались латки мхов, корки лишайников на скалах, качались под ветром одинокие цветы полярного мака и камнеломок.

На юг от нас уходила долина реки Ледниковой. Вдали, за округлыми вершинами южных предгорий, она впадала в Малахай-тари, где было продовольственное депо. В 20 километрах от Бырранбурга, на левом берегу Ледниковой, располагался выносной лагерь: палатка-памирка с запасом консервов и бензином для примуса.

В верховьях Ледниковой, куда спускался ледник Южный, возвышалась самая высокая гора Таймыра, достигающая почти 1200 метров над уровнем моря. Она была видна из лагеря. Ближе к нам расположенную платообразную вершину мы назвали в честь Арктического и антарктического института. У ее подножия находился ледник Толля, дающий начало одноименной реке.

На север от плато Гляциологов спускался ледник Северный. Между ним и ледником Толля возвышалась еще одна столовая гора, крутым обрывом обращенная к верховьям реки Жданова. Здесь находился водораздел рек Толля и Жданова, и здесь же располагалось самое близкое к нам и весьма живописное озеро, получившее название Вэривэл. Летом это озеро стало для нас рыболовным угодьем и мы не преминули обследовать его также с научной точки зрения, насколько позволяли наши возможности.

Прежде всего сделали его полный промер. Начали весной со льда, а кончили летом с надувной резиновой лодки – клипербота.

Озеро было довольно глубоким, местами лот достигал дна лишь после сматывания двух десятков метров троса. Достали со дна хорошие колонки озерных отложений посредством специального прибора – грунтовой трубки, отобрали гидрохимические пробы воды, оказавшейся очень незначительно минерализованной и прозрачной. На дне озера обнаружили водные мхи и водоросли, а в толще вод различных мелких животных. По всем признакам в озере должна была водиться рыба, мы на это надеялись, и это подтвердилось впоследствии.

По следам древних ледников

 

Трудовые будни

•

В сердце гор

•

С теодолитом и рейкой

•

Операция «совковая лопата»

•

 День гляциолога

•

Географа кормят ноги

•

По следам древних ледников

Научные исследования мы начали, еще не закончив перебрасывать в горы имущество экспедиции. В первую очередь наладили регулярные метеорологические наблюдения, на основе которых изучаются условия «жизнедеятельности» ледников.

В последних числах мая в центре ледникового плато, на высоте 900 метров над уровнем моря, примерно в 200 метрах от жилых палаток Бырранбурга, оборудовали метеорологическую площадку. Установили психрометрическую будку с комплектом различных термометров и будку с самописцами. Кроме термометра, по которому обычно отмечается температура воздуха в срок наблюдений, в психрометрической будке находились максимальный и минимальный термометры, волосные гигрометры – измерители влажности воздуха, а также смачиваемый термометр, предназначенный для этой же цели. В будке самописцев стояли термограф и гигрограф, а в палатке – барограф, непрерывно регистрирующие на бумажной ленте температуру и влажность воздуха, атмосферное давление.

Рядом с будками установили мачту флюгера и градиентную мачту, забуренные основаниями в лед и укрепленные оттяжками. Надо сказать, что в течение сезона несколько раз пришлось переставлять их в пределах площадки, потому что и подставки будок и мачты постоянно вытаивали – поверхность льда все время понижалась. А укреплять надо было обязательно, так как, неровен час, заштормит, и будка вместе со всем хрупким содержимым может рухнуть на лед. Так дважды и случалось во время исключительных по силе штормов в июле и августе. После каждого такого случая на площадке шли восстановительные работы, заменялись термометры, «подсчитывались убытки».

Метеорологические наблюдения вели четыре раза в сутки, как того требуют наставления Гидрометслужбы СССР. Начали мы их с 1 июня и продолжали вплоть до последнего дня полевого сезона.

Главным метеорологом экспедиции, как вы помните, был Боб Богдашевский, его первым помощником – Леня Тарасов. На их плечи легли не только метеорологические наблюдения, но и актинометрические – измерение составляющих потока солнечной радиации: прямой, рассеянной, отраженной, а также радиационного баланса. Измеряли все эти параметры целым комплектом различных приборов: балансомерами, пиранометром, стрелочным гальванометром, походным альбедометром, актинометром и другими приборами с мудреным названием.

Чтобы не оставлять читателя в некотором неведении относительно их назначения, скажу, что, например, актинометр измеряет напряжение прямой солнечной радиации, пиранометр – поток суммарной и рассеянной, а альбедометр – отраженную радиацию. Не углубляясь в детали актинометрии, хочу на этом закончить, ибо надеюсь, что читатель уже имел случай познакомиться с научно-популярной гидрометеорологической литературой, из которой мог почерпнуть очень много интересного. К тому же я боюсь бледного повторения прекрасных популярных изложений существа и методики актинометрических наблюдений. Меня в свое время поразило блестящее образное описание всей актинометрической «кухни» в книге Вячеслава Маркина «В стране ледяных куполов».

Метеорологией и актинометрией легко и увлекательно заниматься летом, в хорошую погоду, когда греет солнце и веет легкий эфирный ветерок и когда «ходить на  срок» – одно удовольствие. Но представьте себе, каково проделывать все это в пургу и мороз, когда не гнутся замерзшие пальцы, ветер сшибает с ног, вырывает из рук максимальный термометр и ленты самописцев... В такие «сроки» я не завидовал нашим метеорологам, вынужденным зачастую в темноте и при минимальной видимости отправляться па площадку. Проблема была и в том, чтобы добраться до нее и найти дорогу домой. Ведь в пургу, бывало, видимость падала до 5–10 метров.

Леерного ограждения до площадки у нас не было, и поэтому однажды случилось так, что в пургу, возвращаясь со срока, Боб Богдашевский просто-напросто не нашел палатку. Ведь даже в 20 метрах он не мог, конечно, увидеть ее. Сообразив, что так можно уйти далеко, он начал звать нас на помощь. Все окончилось благополучно: в палатке не спали и, услышав его призывы, дали сигнальную ракету.

Метеоролог обычно в такую погоду возвращается со срока весь «закиданный» снегом, с обледеневшими бровями, бородой и усами. Устав от борьбы с ветром и снегом, он зачастую едва доползает до палатки и вваливается в нее обессиленный. Подшучивания товарищей, возлежащих в теплых спальных мешках из собачьего меха, в таких случаях не очень приятны. Лишь отогревшись, «пострадавший» оживает и сам находит комичные стороны в своих мытарствах во имя метеорологии.

Наконец наступил день, когда все неизбежные хлопоты по организации лагеря и первоочередных стационарных наблюдении остались позади. Мы со Славой отправились в первый маршрут, чтобы ознакомиться с ближайшим окружением, с районом, где предстояло провести наиболее детальные исследования. Пересекли ледниковое плато, углубились в верховья долины, затем перешли через невысокий водораздельный хребет в другую долину. Вечером вернулись на базу, усталые, еле волоча ноги. И были вынуждены изменить многие свои представления о горах Бырранга, сложившиеся либо по литературе, либо в результате поверхностного «аэровизуального» знакомства. Строго говоря, любой исследователь всегда должен быть свободным от каких-либо предвзятых суждений, чтобы оставаться максимально объективным.

Субъективизм никогда не приносил пользы в научном поиске, и исследователь при встрече с новым природным явлением должен уметь освобождаться от предвзятостей.

Но исследователь – человек со всеми присущими ему слабостями и зачастую бывает обвешан «веригами» своих старых, выношенных идей и впечатлений, почерпнутых из опыта прежних путешествий, из описаний соседних, либо аналогичных по природным условиям районов.

Судя по описаниям наших предшественников, посетивших эти места в 1948–1952 годах, здесь должен быть обширный ледниковый цирк, наподобие тех, что обычны в горных странах, например на Кавказе или в Альпах. Классические цирки высокогорья – это чаще всего округлые или овальные полузамкнутые котловины, заключенные между крутыми высокими горными склонами. И в большинстве случаев они представляют собой бассейны питания высокогорных долинных ледников. Иными словами, цирки – это расширенные верховья горных долин. Здесь ледники берут свое начало, спускаясь вниз по днищам долин, имеющих обычно корытообразную форму, форму так называемого трога. Кстати, этой формой многие горные долины, как правило, обязаны именно выпахивающему воздействию современных и, более всего, древних ледников. Троги относятся к числу наиболее верных палеогеографических признаков былого широкого распространения ледников.

Типичные троги были подробно описаны в прошлом веке исследователями Альп. Тогда и сформировались основные понятия о горно-долинных ледниках и о сопутствующих им формах рельефа. Отсюда же «быть пошла» в свое время гляциология и основная гляциологическая терминология.

Не менее характерные типы ледников и ледниковых форм рельефа имеются, в частности, на Кавказе, в районе Главного Кавказского хребта. Многие из читателей могли видеть их хотя бы в районе Тебердинского курорта Карачаево-Черкессии в 150–200 километрах к югу от Кисловодска и Пятигорска. Здесь, в верховьях реки Теберды и ее истоков – рек Аманауз, Домбай и Алибек, находятся довольно крупные долинные ледники. Ледник Алибек является, наверное, одним из самых доступных на Кавказе. Он располагается сравнительно близко от населенных пунктов, и на автомобиле можно подъехать почти к самому его языку.

Ничего, что характерно для горных стран, в Бырранга мы почти не нашли. Ледники оказались совсем не похожими на типичные горные. В верховьях ледника Неожиданного не было типичного цирка, не было остроконечных скалистых вершин с множеством каровых ниш на склонах, которые геоморфологи называют карлингами. Современное оледенение Бырранга из-за особенностей расчленения рельефа в водораздельной зоне хотя и носит горно-долинный облик, однако обладает некоторыми местными чертами морфологии, объясняемыми отсутствием цирков, кресловинных каров и глубоковрезанных долин, являющихся обычно в горных странах вместилищами бассейнов питания и языков ледников.

Я уже упоминал о столообразных возвышенностях (географы их называют плато) вблизи Бырранбурга. На некоторых из них и поселились некогда ледники Бырранга. Они занимают только неглубокие перевальные седловины между столовыми плато в верховьях речных долин. С перевальных седловин ледниковые потоки стекают в разные стороны. Такой тип оледенения, если рассматривать его плановые очертания, морфологически сходен со звездообразными ледниками плато, известными в горах Скандинавии.

Как выяснилось впоследствии, место расположения базового лагеря – в середине основной группы ледников – оказалось наилучшим из всех возможных, наиболее удобным для работы. Объекты наблюдений были рядом: в разные стороны от центрального массива спускались сравнительно короткие, протяженностью не более 2–3 километров, долинные ледники, оканчивающиеся в самых верхних частях долин.

Вот основные сведения об этих ледниках, полученные нами к концу лета. В северо-восточной части Таймыра существует не три, как считалось ранее, а около десятка ледников, длиной до 4–5 километров, и более ста сравнительно мелких, с поперечником менее 1 километра и площадью до 0,2–0,3 квадратного километра.

Таймырские ледники распространены на сравнительно небольшой территории, не превышающей 1350 квадратных километров, к югу от залива Фаддея. Северная граница района, где они встречаются, проходит по 76°15', а южная – по 75°00' северной широты. По долготе он простирается от 106 до 109° восточной долготы, что на этих широтах составляет всего около 50 километров. Наиболее крупные таймырские ледники сконцентрированы в сравнительно небольшом районе, около 200 квадратных километров, на удалении не более 10 километров от центра горноледникового узла, где находился наш базовый лагерь. Суммарная площадь ледников здесь равна 20 квадратным километрам. Не более 15–20 квадратных километров составляет в общей сложности площадь остальных, мелких в большинстве, таймырских ледников. Таким образом, по ориентировочной оценке, площадь таймырского оледенения не превосходит 35–40 квадратных километров.

Восемь наиболее крупных ледников (Толля, Неожиданный, Северный, Южный, Киры, Узкий, Кривой и Эталон) составляют компактную группу в верховьях четырех радиально расходящихся долин рек Толля, Преградной, Жданова и Ледниковой. Три переметно-долинных ледника – Толля, Южный и Северный (в центре ледникового узла) – принадлежат к единой системе и объединены общим бассейном истечения, находящимся на плато Гляциологов.

К этой системе примыкал также ледник Неожиданный, однако в период между 1950 и 1967 годами он отчленился от нее в результате вытаивания перевальной перемычки в верховьях, зафиксированной аэрофотосъемкой 1950 года и отсутствовавшей в 1967 году, когда он стал самостоятельным.

Характерной особенностью многих таймырских ледников является асимметричность их языков в средней и нижней частях, образующаяся вследствие одностороннего развития (вдоль одного из бортов ледниковой долины) очень широких и глубоких береговых трещин – рандклюфтов. Их ширина и глубина достигают 15 метров. Рандклюфты образуются обычно вдоль тех бортов долин, которые благоприятно ориентированы относительно положения солнца в полдень и послеполуденное время, когда прямая солнечная радиация максимальна. На леднике Северном, имеющем экспозицию 310 градусов, рандклюфт развивается вдоль правого борта долины, а на леднике Неожиданном, с экспозицией около 100 градусов,– вдоль левого борта. Эти рандклюфты я сфотографировал, посмотрите фотографии.

Другой особенностью некоторых ледников на Таймыре является сравнительно небольшая величина их бассейнов питания, занимающих несколько расширенные каровые ниши с пологими и невысокими бортами. Этими морфологическими особенностями таймырские ледники напоминают долинные ледники туркестанского типа, имеющие, однако, несравненно большие размеры.

Утро. Иными летними днями через иллюминатор в палатку заглядывает луч солнца. Дежурный метеоролог уже «взял срок» и кочегарит у газовой плиты. По мере потепления палаточного «климата» из спальных мешков постепенно выползает народ. После «легкого» завтрака из жареной картошки с олениной и кофе со сгущенным молоком публика собирается на работу. Если в этот день не предполагается отправляться в геоморфологический маршрут, то все выходят на гляциологический «субботник».

Самое первое, что мы должны были сделать на ледниках, – это произвести тригонометрическое нивелирование поверхности по обвехованным осевым линиям. Ведь достаточно подробной карты этого района у нас не было, а плановая и высотная основа абсолютно необходима для проведения различных видов гляциологических наблюдений. Создав нужные картосхемы, мы могли рационально расположить реечные профили, скоростные створы, наметить места расположения снегомерных полигонов, тектонических съемок и пр.

С плановой основой района работ дело обстояло неплохо: на первый случай в нашем распоряжении были материалы аэрофотосъемки 1950 года. Используя их, мы создали схематичный план района в нужном масштабе. Правда, пришлось очень много поработать на местности: снимки были мелкомасштабные и плохо поддавались дешифровке. Из-за этого, между прочим, на старой карте была отражена неверная гляциогеоморфологическая ситуация. Это выяснилось в течение лета 1967 года.

Высотную основу для схематичного плана пришлось создавать самим. Поскольку детальная топографическая съемка – дело очень трудоемкое, решили ограничиться тригонометрическим нивелированием центральной группы ледников по осевым линиям. Привязку по высоте осуществили к одному из найденных и отдешифрованных на аэрофотоснимках реперов – точке 943 на плато Гляциологов.

Сопоставив прямые наблюдения в поле с аэрофотоснимками 1950 года, мы совершенно определенно зафиксировали большие изменения, происшедшие в этом районе за 17 лет. Даже примерно, на глаз, можно было заметить весьма существенное сокращение общей площади, числа и размеров ледников. После 1950 года в районе исчезло около десятка сравнительно крупных карово-висячих, каровых и лощинных ледников. Особенно с южной экспозицией. Некоторые же каровые, карово-долинные и переметно-долинные ледники значительно сократились в размерах. Отступание отдельных ледников за это время составило не менее 100–150 метров.

Когда все это выяснилось, то стало очевидно, что необходима новая аэрофотосъемка района. Мы доложили об этом в институт, и вскоре от Евгения Короткевича, заместителя директора института, пришел ответ, что такая съемка будет проведена. Это случилось 18 августа, в самом конце лета, когда максимально освободились от старого снега все ледники и наиболее выпукло выявились многие элементы огивного рельефа и тектонической структуры ледников.

По счастливой случайности 18 августа оказалось последним днем периода таяния, он был ясным и солнечным. Когда самолет производил аэрофотосъемку, мы работали в районе ледника Эталон. Это был единственный самолет, который мы видели за все лето.

Съемка прошла успешно, поскольку в этот день над ледниками не было ни облачка. На следующий день выпал новый свежий снег, и съемка была бы уже бессмысленной.

Уже поздней осенью в Ленинграде, по получении материалов новой съемки, выяснилось, что анализ и сравнение их со съемкой 1950 года позволяют составить детальную характеристику изменений в состоянии ледников. Кроме того, новые материалы оказались ценными для предполагавшегося каталога таймырских ледников.

Нивелирование мы провели на пяти наиболее крупных ледниках района. На это у нас ушло около десяти рабочих дней, в течение которых мы бегали с теодолитом и рейками по скользкой поверхности голого льда. На ней иногда совершенно невозможно было укрепиться ни реечнику, ни наблюдателю с теодолитом, и, чтобы провести наблюдения, приходилось ледорубом делать «лоханки» на склоне ледника. Однажды, переходя с одной точки на другую, я поскользнулся на леднике и упал вместе с теодолитом, укрепленным на треноге. К счастью, теодолит удалось прижать к себе и шлепнуться так, чтобы не повредить его.

В конце концов мы получили топографическую основу, необходимую для развертывания гляциологических наблюдений.

Перед нивелированием мы выполнили очень трудоемкую работу: забурили большое число вех, по которым предполагалось также измерять стаивание льда и скорость движения льда. Всего мы укрепили во льду более сотни дюралюминиевых и бамбуковых вех по осевым линиям трех ледников. Подготовка скважин для них проводилась либо гидрологическим буром с машинкой Казанцева, либо кольцевым керновым буром Черепанова – Соколова. Первое время эта работа ни у кого не вызывала особого энтузиазма, но в дальнейшем забуривание вех стало предметом соревнования. Особенно отличались наши практиканты, которые ежедневно совершенствовались в «сверхскоростном глубинном» бурении. Чтобы установить одну веху в глетчерный лед на глубину 2–2,5 метра, они затрачивали не более получаса. Однако опыт одержал верх над молодостью и силой. Мастерами этого дела оказались Богдашевский и Урусов, установившие в конце сезона рекорд: веха за 20 минут.

Бурили не только весной, но и все лето: многие вехи летом быстро вытаивали, и их приходилось устанавливать заново. Особенно в нижних приконцевых частях ледников, где поверхностное таяние льда было особенно энергичным.

Наблюдения по многочисленным рейкам, разбросанным по поверхности ледников, дали в конце сезона богатый материал о снегонакоплении, поверхностном таянии и испарении льда. Да, и испарении, поскольку при некоторых метеорологических условиях лед не только тает, но и испаряется. Это наблюдалось обычно при ясной и теплой погоде, когда горноледниковый район посещали массы сухого прогретого воздуха из Средней Сибири.

Реечные наблюдения проводились в среднем два раза в декаду, и  в конце концов цифрами измерений был заполнен толстый журнал. Обработав их по возвращении из экспедиции, мы получили ценные данные о режиме внешнего массообмена таймырских ледников, смогли оценить интенсивность их таяния на разных уровнях и построить соответствующие графики и кривые.

Режим любого ледника складывается из многих процессов и характеризуется разными количественными показателями, но основным индикатором его состояния является среднегодовой бюджет льда, то есть соотношение прихода и расхода вещества в леднике. Приход, или аккумуляция, определяется массами снега, осаждающегося на поверхности ледника в осенне-зимние месяцы. Этот снег стаивает в течение лета либо полностью (в нижней части ледников), либо частично (в верховьях). На какой-то высоте над уровнем моря проходит граница летнего стаивания, которую гляциологи и географы называют снеговой линией. В ледниковых районах в зависимости от климатических условий местности снеговая линия располагается на различной высоте. Например, в Арктике, на Земле Франца-Иосифа, снеговая линия (называемая еще и границей питания) находится на высоте около 200–300 метров, а в южной части архипелага Северная Земля (остров Большевик) она лежит на высоте в два раза большей, на 600 метрах над уровнем моря. Это все уже известные факты. Нам предстояло выяснить этим летом положение снеговой линии на ледниках Бырранга.

Что происходит на ледниках на уровне снеговой линии? Здесь наблюдается простое равновесие между аккумуляцией осадков и их стаиванием (абляцией). Ниже снеговой линии летнее стаивание преобладает над зимним накоплением снега, а выше соотношение обратное. Год от года здесь накапливаются все новые и новые пласты снега, превращающегося в течение нескольких лет сначала в фирн, а затем в лед.

Снегонакопление в горных странах увеличивается по мере подъема над уровнем моря, а таяние уменьшается соответственно понижению температуры воздуха.

На высоте 1200 метров должна находиться средняя многолетняя граница питания местных ледников.

И действительно, даже на самых высоких платообразных вершинах Бырранга в конце лета 1967 года не осталось и снежников. Только отдельные кулуарные и висячие ледники, полностью освободившиеся от снега, обрамляли эти плато. Они сохранились в узких эрозионных ложбинах крутых затененных склонов. Судя по съемке 1950 года, эти ледники были крупнее, да и число их было больше. Очевидно, некоторые из них за 17 лет исчезли. Во всяком случае, там, где, по съемке 1950 года, находился висячий ледник, мы проходили по обнаженным склонам.

А наши крупные переметно-долинные ледники к концу лета освободились от снега вплоть до верховьев. На их поверхности стаял не только весь сезонный снежный покров, но и солидный слой старого, некогда накопленного глетчерного льда.

Величину таяния близ базового лагеря мы измеряли по рейкам и при помощи аблятографа системы Г. А. Авсюка. Этот прибор исправно работал весь сезон и дал нам ценные записи интенсивности таяния на высоте 900 метров над уровнем моря. Они хорошо согласовались с данными реечных измерений.

Все наблюдения в совокупности показывали, что «потенциальная» снеговая линяя в районе базы находится выше поверхности ледников. К такому же выводу на основе теоретических вычислений пришли профессор Георгий Каземирович Тушинский и Нина Михайловна Малиновская – сотрудники Московского университета. Для района Бырранга они провели снеговую линию на уровне около 1500 метров, то есть также выше поверхности местных ледников. По нашему определению, она должна проходить на высоте 1200 метров над уровнем моря, так что принципиально обе оценки сходятся.

Таким образом, наша экспедиция установила, что в современных климатических условиях граница питания ледников в пределах Таймыра лежит очень высоко, возвышаясь над их поверхностью в бассейнах истечения не менее чем на 100–200 метров. И это, как мы выяснили, является прямым следствием своеобразных местных условий аккумуляции в абляции, весьма несоизмеримых при существующем конкретном соотношении рельефа, снегонакопления и таяния. Правда, на каровом леднике Эталон летом 1967 года граница питания выявилась на высоте около 800 метров над уровнем моря. Однако это единственный пункт, где она, видимо, ежегодно четко фиксируется при наблюдениях вследствие особой гляциоморфологической обстановки. Дело в том, что этот ледник имеет весьма благоприятную ориентацию относительно преобладающих ветров, несущих с собой осадки, и, кроме того, вогнутую область питания, затененную от метелевого переноса и солнечной радиация. В его каровой нише зимой накапливаются массы снега, не успевающего стаять в течение лета.

Высота фирновой линии на леднике Эталон колеблется год от года, диапазон изменения ее от 800 до 890 метров над уровнем моря. Сопоставив все данные, мы пришли к выводу, что конкретная гляциологическая обстановка не дает оснований распространить показатели режима ледника Эталон на весь горноледниковый район Бырранга. Обобщение такого рода не может быть оправдано, поэтому на схеме, иллюстрирующей высотное положение снеговой линии в этом районе, она проведена на высоте 1200 метров над уровнем моря.

В первой половине июня было еще холодно, хотя солнце в иные дни грело довольно сильно. Температура воздуха перевалила через нуль только 20 июня.

Постепенно налаживался быт. Метеорологические и актинометрические наблюдения велись регулярно начиная с первого июня: разворачивались другие виды работ.

До начала таяния прежде всего было необходимо провести снегомерную съемку: определить высоту снежного покрова на поверхности ледников, его плотность и влагозапас, изучить структуру снега в шурфах, накопленного за зиму. Чтобы объективно судить о некоторых средних условиях снегонакопления на ледниках, надо было сделать очень много измерений, причем на разных высотах и в разных условиях рельефа. Надежные средние данные можно было получить только при массовых измерениях. Эта работа требовала участия почти всех сотрудников экспедиции, даже очень занятых своими наблюдениями метеорологов. Лишь Фарида Урусова пришлось освободить: ему хватало хлопот по части радио и на кухне.

• Несмотря на прогресс техники, одним из основных инструментов гляциолога (впрочем, как и геоморфолога, и почвоведа, и геолога) до сих пор является обычная лопата. С ее помощью за сезон мы «перелопатили» несколько десятков кубометров снега, делая шурфы на поверхности ледников. Заменить в этом деле лопату не может пока ни один ультрасовременный инструмент. Поэтому наряду с пиранометрами, аблятографом и поляроидным столиком в нашем арсенале был целый комплект лопат различного вида и размера.

Быстро выкопать двух - трехметровый шурф с ровными вертикальными стенками – это искусство, и за месяц шурфования многие из нас изрядно поднаторели в этом. Шурфов же нам надо было копать довольно много: на разных ледниках и на разной высоте.

Каждый шурф по готовности «обрабатывали»: определяли влагозапас снежной толщи по слоям, описывали ее строение, отмечали положение, толщину и структуру прослоек фирна и льда. Все эти детали очень много говорят гляциологу о характере снегонакопления на ледниках, о преобразовании снежной толщи под влиянием солнечного тепла, а также под воздействием тех теплопотоков, которые проникают в нее вместе с талыми водами и воздухом с поверхности.

На таймырских ледниках под снежным покровом нет фирна – переходной формы между снегом и льдом. Снег залегает здесь непосредственно на поверхности льда, который обнажается летом. Соотношение между величиной потенциальной аккумуляции и балансом летнего тепла таково, что оно обусловливает полное стаивание снега на местных ледниках. Это происходит не только в низовьях, но и в верховьях ледников, в так называемых бассейнах истечения. Поскольку за лето снег здесь стаивает полностью, фирн не формируется и ледниковое вещество не пополняется. Мало того, кроме сезонного снежного покрова, в конце лета успевает стаять еще и некоторый слой ранее накопленного льда. В итоге ежегодный бюджет ледников имеет дефицит, или, как говорят бухгалтеры, отрицательное сальдо. Получается, что в современных климатических условиях ледниковое вещество только расходуется.

Так показали многочисленные измерения таяния и стока в летний сезон 1967 года. Но, может быть, в это лето были аномальные метеорологические условия? Это легко установить, проанализировав метеорологические данные нескольких близлежащих полярных станций за ряд предшествующих лет и в год работы нашей экспедиции. Что же дал этот анализ? Он показал, что метеорологические условия летом 1967 года на северо-востоке Таймыра были в основном такими же, как и в предшествующие годы. Не выявилось особых аномалий ни в температурном режиме, ни в характере погоды, ни в синоптических ситуациях. Получалось явное несоответствие: таймырские ледники существуют, несмотря на современную неблагоприятную для них климатическую обстановку. Это влекло за собой важные выводы, касающиеся прошлого оледенения, происхождения и эволюции нынешних ледниковых образований.

Многие профессии (нефтяники, геологи, химики и т. д.) имеют сейчас свои официально утвержденные праздники. А есть специальности, которые пока еще обойдены, но это не мешает людям, относящимся к одной профессии, отмечать дни, примечательные чем-либо для нее. Вот, например, день синоптика, хоть и не официально, празднуется с юмором, и не когда-нибудь, а первого апреля, что само по себе придает празднику шутливый колорит.

Недолго думая, обзавелись праздником и гляциологи, причем отмечают они его почему-то в разное время. Мы в Бырранбурге решили приурочить его к началу сезона таяния, который имеет немаловажное значение в «жизнедеятельности» ледников. У нас день гляциолога пришелся на 20 июня. Именно в этот день ртуть в термометрах на ледниковом плато впервые дотянулась до нулевой черты и даже выше ее. Это обстоятельство знаменовало окончание цикла весенних исследований, снегомерных съемок и массового шурфования; теперь у нас были другие задачи, хотя совсем от шурфовки мы, конечно, но избавились. Надо было забурить на ледниках еще несколько десятков вех, по которым предполагалось делать летом отсчеты суммарного стаивания снега и льда, а также скорости движения ледников.

Начало таяния было важно и для Главного геоморфолога Вячеслава Макеева. Весь июнь он работал практически только на гляциологию, но, начиная со дня гляциолога его все больше интересовали борта долин, склоны горных вершин. Из-под снега стали показываться водораздельные гребни, отроги, и контрфорсы хребтов, бровки террас, лавинные желоба и кулуары. Вместе со студентами Вячеслав приступил к геоморфологическому обследованию горноледниковой зоны Бырранга, пока вблизи базового лагеря, не далее 15–20 километров от него.

Наступил июль. В палатках все реже и реже включались соляровые печки-капельницы. И спальные мешки стали чересчур теплыми.

Каменные россыпи на плато Гляциологов и южные склоны отдельных гор основательно обнажились, а на ледниках снег стаял и осел настолько, что местами появились первые пятна голого льда. В начале июля в бассейне истечения ледника Северного был установлен аблятограф – самописец суммарной величины поверхностного таяния и испарения льда. Мы надеялись с его помощью получить хорошие записи интенсивности абляции (под этим термином подразумеваются все процессы убыли льда). Этот трехлапый инструмент очень оживлял наш монотонный пейзаж. Около метеоплощадки изо льда торчали также головки вытяжных термометров, которые показывали температуру верхней части активного слоя ледника (активный слой – толща, в которой температура меняется в течение года).

Интенсивное таяние льда на плато Гляциологов летом доставляло много хлопот и неприятностей. За сутки стаивало в среднем два сантиметра, а в отдельные дни – до пяти сантиметров. В районе метеорологической площадки за лето стаял слой льда толщиной метр с четвертью.

Рабочую палатку из-за этого нам пришлось перенести с ледника на скалы. На леднике она стояла неустойчиво, потому что оказалась на возвышении: лед вокруг нее стаивал быстрее, чем под ней, и в любую минуту ветер мог сорвать ее. Вытаивали изо льда все забуренные предметы: вехи, вытяжные термометры, мачты, основания психрометрических будок. По леднику мы могли ходить только в утепленных резиновых сапогах. Кругом журчали ручьи, стекая в озеро, образовавшееся на поверхности ледника рядом с метеорологической площадкой. В июле глубина озера достигла трех метров, но в августе, прорвав снежную плотину – перемычку, вода ушла вниз, в долину ледника Киры.

Дни шли за днями. Все наблюдения проводились в соответствии с календарным планом. Поскольку работы было много, а нас мало, мы очень строго придерживались сроков выполнения тех или иных наблюдений. К тому же массу времени и сил отнимали пешие полевые маршруты с геоморфологическими целями.

Я уже отмечал, что способ маршрутных исследований незаменим: только в маршруте достигается наиболее тесный контакт с природой. И до сих пор пешие маршруты верно служат исследователям в их работе, в разнообразных изысканиях и съемках.

В начале сезона мы имели в своем распоряжении «Аннушку», но в дальнейшем оставалось рассчитывать только на собственные ноги и резиновую лодку. По программе геоморфологических исследований в течение лета мы должны были совершить сравнительно короткие маршруты в долину Малахай-тари, на северо-запад и на восток от базового лагеря. Но один маршрут, более протяженный, примерно километров триста, пролегал на север, к морю, по долинам рек Толля и Клюевки с выходом геоморфологического отряда к полярной станции Остров Андрея. Предполагалось, что после работы в районе станции и краткого отдыха геоморфологи по долине реки Рыбной вернутся в базовый лагерь в гоpax. Таким был план, который в дальнейшем несколько изменился.

Первый маршрут, всего около сорока километров в оба конца, был осуществлен в июне, в самом начале сезона. Намечалось идти на юг от Бырранбурга по долине Ледниковой, оставив в ее среднем течении палатку, продовольствие и горючее для примуса, чтобы воспользоваться этим во время летних работ в ледниковой зоне.

В походе участвовали все, кроме Леонида Тарасова и Фарида Урусова, обеспечивающих радиосвязь и дежурство на метеорологической площадке. Снег уже основательно подтаял, набух талой водой и потемнел. Через 10–15 дней можно было ожидать вскрытия рек. Мы рассчитывали вернуться из маршрута к этому времени, чтобы избежать купаний, связанных с переправами.

Вниз по долине продвигались быстро и дошли до места за сутки. Палатку разбили на высокой речной террасе, недалеко от поворота реки Ледниковой на юго-запад, за которым она впадает в Малахай-тари. Этот маршрут примечателен тем, что в нем мы хорошо ознакомились с южными окрестностями базового лагеря, обнаружили много интересных форм ледникового рельефа, гольцовые и речные террасы. Тогда мы впервые увидели диких оленей и непуганых зайцев, скрасивших впоследствии наш экспедиционный стол.

В следующий маршрут, в район, где река Ледниковая впадает в Малахай-тари, рассчитанный на две недели, отправился Вячеслав Макеев со студентами. Здесь они нашли запасы топлива и продовольствия, оставленные Анатолием Челышевым в начале июня.

Ребята за 10 дней прошли маршрут и собрали иного интересного научного материала. Правда, по возвращении все отчаянно ругались. Дело в том, что в теплой долине Малахай-тари они по-настоящему столкнулись с аборигенами здешних мест – комарами. Эти существа испортили им все впечатление о маршруте.

В середине июля мы снова отправились в путь, на этот раз на северо-запад, в район среднего течения реки Жданова. Там весной мы тоже оставили продовольственное депо и резиновую лодку. Мы предполагали обследовать одно из озер в долине реки Жданова и поднять колонки донных отложений грунтовой трубкой.

Это был кольцевой маршрут: туда шли по долине реки Преградной, а возвращались в Бырранбург с лодкой на бечеве по долине реки Жданова. Ходили впятером: я, Макеев, Богдашевский и студенты. В базовом лагере снова оставались Тарасов и Урусов.

Во время похода, к счастью, стояла хорошая теплая погода. В долине реки Жданова нас опять поедом ели комары, от которых мы отдыхали «дома», в базовом лагере. Продовольственное депо, лодку и грунтовую трубку нашли быстро. В течение недели выполнили все намеченные работы. Между наблюдениями, в короткие часы отдыха отводили душу на рыбалке.

После пребывания в сравнительно холодном базовом лагере в этом маршруте мы несколько отогрелись. Работая, не забывали о желудке и ублаготворяли его нашим фирменным блюдом – жареным картофелем с оленьими отбивными величиной с хороший башмак. Аппетит у всех был на славу, несколько изменяясь в зависимости от количества километров, пройденных за день. Только Валентин Фомин, постоянно разыскивающий после плотного обеда, что бы еще такое съесть, не поддавался статистике и не укладывался в общую закономерность. Умеренность, видимо, никогда не относилась к числу его принципов. Однажды за обедом Валя сломал ложку – этот факт достаточно ясно свидетельствует о его неиссякаемой жизненной силе и энергии.

Скоро программу работ в долине реки Жданова мы закончили и двинулись в обратный путь вверх по реке. Лодку нагрузили имуществом, а сами, впрягшись как бурлаки, пошли берегом реки. Местами на перекатах реку приходилось пересекать вброд, чтобы спрямить на изгибах русла свой путь, перетаскивать через пороги лодку и груз. В ледяной воде это было не совсем приятным занятием, но теплое солнце и, главное, движение обычно быстро отогревали нас. По пути обнаружили хорошо сохранившиеся конечные и береговые морены древних ледников в нескольких десятках километров от современных. Это было интересной находкой, и Вячеслав Макеев воодушевился.

В долинах рек Преградной, Жданова и их притоков конечные морены были найдены на удалении 10–15 километров от концов нынешних ледников, на высоте от 300–350 до 650–700 метров над уровнем моря. Некоторые моренные холмы достигали 12 метров высоты. Интересной находкой явились две полосы «ледникового загара» в долине реки Преградной. Если внимательно приглядеться, то на склонах некоторых вершин можно было различить скалы, некогда перекрытые ледником. Они были более светлыми, чем вышележащие. Судя по ним, поверхность древних ледников находилась здесь на 60–70 метров выше современного днища долины. Во многих местах прежнее, более широкое распространение ледников подчеркивалось старыми разрушенными руслами приледниковых ручьев, так называемыми маргинальными каналами, а также двумя ярусами развития каровых ниш, не говоря уже о троговой форме ледниковых долин.

В горах Бырранга встречаются два типа долин: широкие троговые (корытообразные) и узкие ущелья, несколько напоминающие среднеазиатские сухие вади. Правда, в отличие от последних, по дну каждого таймырского ущелья обязательно течет хотя бы небольшая горная речка.

Двигаясь по речным долинам, через три дня мы возвратились в Бырранбург, где нас ждали соскучившиеся по обществу коллеги.