Материал нашел и подготовил к публикации Григорий Лучанский
Источник: Климец В.В., Лушников Л.А., Мурзагулов А.А. По 143-му меридиану. Уруй айхал *, Якутия. (* Здравствуй (якутск.)). Туристские тропы. Очерки. / Составитель Л.А. Лушников. — Уфа: Башк. кн. изд-во, 1986 г.
Так уж повелось: не успев закончить одно путешествие, мечтаешь о другом. Последний раз это было со мной в Северном Забайкалье. Тогда мы задержались на восточном берегу Байкала в бухте Хакусы, известной своими горячими источниками. В ожидании парохода, который должен доставить нас в Нижне-Ангарск, мы нежились в целебных ваннах и вдруг поняли, что природа этих мест при всей своей красоте и экзотичности уже лишена основной прелести — первозданности... Туристские отряды ходят здесь с регулярностью городских автобусов. Вот тогда-то я особенно почувствовал тоску по неизведанным тропам, большому путешествию.
И я выбрал Якутию.
Еще не был разработан маршрут, а уже появился единомышленник — спутник по Северному Забайкалью Миша Сыропятов. Он довольно флегматичен, но это не мешает ему тонко понимать и любить природу, ко всему прочему, он обладает завидным здоровьем и в походах прилежно выполняет обязанности начальника продовольствия.
Лет десять назад учился у меня в седьмом классе Юра Касьянов. Несмотря на маленький рост и щуплый вид, он лучше всех в классе бегал, играл в футбол, а на лыжах нередко побеждал старшеклассников.
Через год мы расстались, и я о нем ничего не слышал.
И вот однажды на городском пляже подходит ко мне широкоплечий парень, выше среднего роста, светловолосый и голубоглазый. Улыбается:
— Я слышал, вам нужны люди в Якутию? Что-то знакомое мелькнуло в застенчивой улыбке.
— Касьянов?
— Точно. Недавно пришел из армии, сейчас слесарничаю на содовом. Первый разряд по лыжам, за заводскую команду играю в футбол... Так возьмете в Якутию?
Эдик Аминов и Марат Резванов — тоже мои бывшие ученики, оба работают профессиональными фотографами, увлекаются борьбой самбо. Веселые, неунывающие ребята, любят петь, особенно на родном языке. Эдик уже в возрасте шестнадцати лет был со мной на Камчатке. Сейчас им обоим по восемнадцать.
Итак, группа сложилась.
После долгих раздумий и споров наш маршрут пролег от поселка Оймякон точно на юг, по 143-му меридиану, через мировой водораздел между Северным Ледовитым и Тихим океанами — хребет Сунтар-Хаята до охотского побережья.
Впервые, еще в XVII веке, по этому пути прошли русские землепроходцы — отряд томских казаков во главе с Иваном Москвитиным. Достигнув побережья Охотского моря, они в 1639 году поставили зимовку, которую назвали тогда Косым острожком. Впоследствии она стала центром освоения края и в 1649 году получила теперешнее наименование — Охотск. Здесь снаряжались знаменитые тихоокеанские экспедиции Ивана Крузенштерна и Витуса Беринга, доказавшие, что Сахалин — остров, а между Азией и Америкой есть пролив...
В Оймяконе мы намеревались нанять лошадей или оленей, которые забросят наш груз к истокам реки Куйдусун. А перевалив хребет Сунтар-Хаята и достигнув границы леса, построим плот и поплывем до поселка оленеводов Уега или даже до Охотска.
Первые дни в Якутске не можем привыкнуть к местному времени — четырехчасовой разнице со Стерлитамаком: вечером долго не можем уснуть, утром — подняться.
Здесь все необычно: трубы водяного отопления над землей, дома на сваях — защита от вечной мерзлоты. Мясо на базаре подразделяется на «скотское» (баранина, свинина и говядина) и «нескотское» (оленина, конина).
У якутов есть некоторое сходство языка с башкирским, но фамилии, имена и отчества русские: в XVIII веке царизм провел массовое крещение якутов, чтобы искоренить среди них язычество. Крестившимся давались льготы в уплате ясака.
В Якутске мы побывали в музее западноевропейского искусства. Он открылся перед самым нашим приездом. Прекрасны полотна Франса Гальса, учеников Рембрандта и других художников ХVII-ХVIII веков.
В минералогическом музее мы получили представление о богатствах этого края. Очень жаль, что в этот день не было в экспозиции алмазов.
В Якутске мы провели пять дней вместо предполагаемых двух: погода в этих местах очень изменчива и самолеты задерживаются.
Оймякон встретил нас тридцатиградусной жарой. А зимой здесь полюс холода — морозы под минус семьдесят.
Два дня ушли на дополнительные закупки, упаковку и тщетные поиски гужевого транспорта. Придется все нести на себе.
— Таких тяжелых рюкзаков у нас еще не было! Ровно по 50 килограммов на брата! — объявляет Миша.
— Да и маршрут у нас такой впервые,— «успокаиваю» завхоза, — свыше 500 километров пешего марафона.
В оставшееся до выхода время ребята пишут письма.
Смотрю на часы. Пора. Поднимаем рюкзаки и идем на почту, где уже собралась молодежь поселка. Парни и девушки жмут нам руки:
— Брахай! (до свиданья)
Они нам дарят открытки с видами Оймякона — на каждой написано:
«Дорогим друзьям из далекой Башкирии от комсомольцев Индигирки.
Желаем вам крепкого здоровья, успешного завершения намеченного вами путешествия по Крайнему Северу. Пусть и в дальнейшем продолжается наша дружба!»
Мы им дарим гитару. Все лишнее оставляем. На маршрут не берем ни одной банки тушенки — надеемся на рыбалку и охоту.
В Стерлитамак летит телеграмма о начале маршрута.
Первые переходы даются с трудом — потерли и ноги, и плечи. На одной из переправ по бревну Марат с рюкзаком полетел в воду. Все обошлось хорошо, если не считать подмокших сухарей. Тогда же природа подарила нам четырех зайцев, за которыми, правда, сначала пришлось побегать с ружьем.
Вечером наткнулись на юрту двух охотников-якутов. От них узнали приятную новость-перевал без снега; за перевалом, у границы леса, должны стоять эвены-оленеводы; на реке Охоте ниже устья Хакандя можно строить плот. Но больше всего мы обрадовались тому, что один из охотников, тезка нашего завхоза, согласился подбросить наши рюкзаки на лошадях до устья Кубалаха. Это более тридцати километров — три перехода при нашем грузе.
— Однако скоро будет снег, торопиться надо, — сказал старый охотник.
Нас стало девять. Проводник Михаил, мы и три лошади. На двух лошадях по два рюкзака, на третьей — проводник и пятый рюкзак.
Без рюкзаков идти легко, любуемся красотой окружающей природы. Эдик то и дело щелкает фотоаппаратом, Марат снимает кинокамерой. Но хорошо было лишь до обеда. После переправы через приток Куйдусуна Итэгэл начались болота, появилась мошка. Сначала прыгали с кочки на кочку, но когда вода поднялась до колен, пошли напрямик. Местами вода доходит до пояса. Марату снова не повезло: споткнувшись, он вместе с кинокамерой скрывается под водой.
— Подводная киносъемка! — не теряет он чувства юмора.
Пленку придется выбрасывать — жаль интересные кадры.
На заросшей протоке замечаю двух уток, беру у Юры ружье и пытаюсь подкрасться к ним, но безуспешно: птицы не подпускают на расстояние выстрела...
Одолевает мошка. Наши накомарники не спасают от этих воздушных пиратов.
Теперь идем по сплошным болотам, поросшим камышом выше человеческого роста. Дно в ямах — попав в них, лошади проваливаются выше брюха. Одна из лошадей спотыкается чаще других и при случае старается лечь. И вот, попав в яму, падает на бок. Из воды торчит лишь ее морда с глазами, полными ужаса. Оказавшийся рядом Эдик пытается помочь ей встать и тянет вверх за рюкзаки.
—Режь! — кричит ему проводник. — Ремни режь!
Эдик и подбежавший Михаил освобождают лошадь от рюкзаков, и она поднимается, дрожа и широко раздувая ноздри. Вздох облегчения вырывается у нас.
Вечером, добравшись до сухого места, развьючиваем лошадей, сушимся. Прощаемся с якутом, обмениваемся адресами, обещаем выслать фотографии. От денег охотник отказался наотрез:
— Они вам самим еще пригодятся.
Тогда я взглянул на Юру, и он, поняв, вытащил из рюкзака предмет своей гордости и память о службе в ГДР — электрический фонарик (мы уже приметили, как цокал языком Михаил, вертя его в руках).
— Держи! И помни парней из Башкирии! — торжественно произносит Юра.
Наш проводник трогает лошадей и уезжает со включенным фонарем, хотя еще светло.
Ночью выпал снег (верно предсказал старый якут!). Под утро, промерзнув, выбираюсь из палатки, разгребаю кострище и, подстелив что-то, засыпаю возле тепла.
Как только пригрело солнце — появилась мошка. Задрапировавшись в накомарники, продолжаем путь.
Болота, мошка. Мошка и болота... Обедать останавливаемся у подножья горы Маган-Хая. Для разведки местности лезу на гору. И тут на камнях замечаю черный комочек. Белка! Хочу поймать её руками. Оказалось, что это не так просто. Но вот, прячась от меня между камнями, она попадает в тупик. Моментально закрываю выход другим камнем. И, кажется, немножко придавил хвост. Раздается отчаянный писк. Становится совестно, и я освобождаю зверька.
Мы решили сделать марш-бросок до озера Маномчан. Якуты говорили, что там - хорошая рыбалка. А это было бы очень кстати: в проклятых болотах единственная живность — мошка.
К озеру подошли уже в темноте. Устроили ночлег.
Утром нас разбудил радостный крик Миши:
— Поймал!
Выглянув из палатки, видим картину: на берегу озера в кедах на босу ногу стоит сияющий Миша, в одной руке держит спиннинг, а другой старается снять с крючка трепещущую рыбину.
— Ура! — отзываемся в четыре голоса.
Пока одевались, Миша поймал вторую щуку. Рыбачить захотелось всем — делаем дневку.
Я же после завтрака ухожу разведать тропу и поохотиться. Стараясь идти как можно бесшумнее (сапоги сменил на кеды), зорко приглядываюсь и прислушиваюсь к тайге. День обещает быть знойным. Озера подернулись дымкой, листья на деревьях замерли. Тишина...
Уже оставил за собой дюжину озер, а дичи не видать. Даже мошка куда-то подевалась. Жара — вот тебе и полюс холода!
Но что это? По краю озера движется существо на удивительно коротких ногах, с какими-то ветками на голове. Отчетливо слышу звук, напоминающий хрюканье. Если это кабан, то что же у него на голове? По-пластунски продвигаюсь вперед. Олень! Какой же я балбес: оленя принял за кабана. А все дело в том, что крутой берег скрывал ноги оленя, а стук копыт по гальке похож на хрюканье.
Стрелять? Далековато. Подползу ближе. Животное забеспокоилось и остановилось, стало прислушиваться. Замер и я. Потоптавшись на месте, олень пошел... на меня. Стреляю подряд два раза. Наповал! Мяса хватит до конца путешествия. Будем коптить... Тщательно засыпаю тушу мхом и в образовавшийся холмик втыкаю ветки — маскирую от медведя.
Назад не бегу — лечу, но, подходя к лагерю, уже успокоился и решил сразу не хвастать своей удачей. Зато мои спутники не скрывали радости - 16 щук за два часа! Все заметно повеселели: мы уже забыли, когда ели досыта.
— А как твои дела? Как тропа?
— Тропа есть, но местами теряется. Много озер.
— До какого места дошел? — поинтересовался Миша.
— До Оленьего озера, километров пятнадцать отсюда.
— На карте такого нет, —- настораживаются ребята.
— Теперь будет! — отвечаю с улыбкой. Быстро сворачиваем лагерь и скоро подходим к этому озеру.
Наутро занялись разделкой туши, оборудованием лагеря, строим шалаш для копчения мяса.
По случаю удачной охоты и рыбалки решаем перенести предстоящий праздник — день рождения нашего кинооператора — на сегодня.
К столу дежурный отварил оленины и приготовил шашлыки. Марату подарили книгу «Звезды немого кино», купленную для этого случая в Якутске у букинистов и расписанную нами шутливыми пожеланиями. Когда стемнело, устроили фейерверк сигнальными ракетами. Мы были счастливы.
Через день случилась беда. После обильного ужина мы сидели у костра в ожидании вечернего чая. Дежурный, Марат, с перекинутым через руку полотенцем, с видом заправского официанта обслуживал нас.
— Как в лучших ресторанах Парижа! — нараспев повторял он свою любимую фразу.
Он снял с костра ведро с закипевшей водой, поставил его за бревно, а сам устремился за заваркой и, перешагивая бревно, влетел ногой в кипяток...
Кожа чулком от колена до ступни сползла раньше, чем мы успели разрезать брюки и снять кеды. Перепробовав все имеющиеся средства, по очереди дуем на ногу. Марат скрипит зубами, лишь к утру забывается беспокойным сном...
Дня через три Марату стало лучше. Он ходит по лагерю, слегка наступая на больную ногу. Кому-то пришла мысль: сделать костыли. Опробовав новый способ передвижения, Марат повеселел:
— Как будто родился на костылях!
Предлагаю после обеда дойти до избушки, что в шести километрах отсюда, на берегу озера Мымырдак. После двух километров Марат со стоном валится на землю. До избушки несем его на носилках. Нога опухла, появилась краснота, в ближайшие дни идти нельзя.
Утром в горах выпал снег. Посылаю Эдика в разведку. Так и есть: впереди болота, скальные прижимы, которые даже здоровыми ногами пройти трудно и опасно. Единственный выход: Марату остаться в избушке до относительного выздоровления, после чего возвращаться в Оймякон. Ему поможет Эдик.
Ночь проходит в сомнениях. Во мне словно сидят два человека.
«Может, подождать ещё несколько дней?» - спрашивает один.
«Что это даст? Марату все равно нельзя идти вперед. Позади только сотня километров, а впереди — в четыре-пять раз больше».
«За перевалом могут встретиться стойбища оленеводов».
«Во-первых, это не гарантировано, а во-вторых, и до перевала — почти двести».
«А может, отказаться от дальнейшего путешествия и всем вернуться в Оймякон?» — предлагает первый.
«Отступать?» — парирует второй.
С утра делим продукты, снаряжение. Оставляем топор, пилу (от плота придется отказаться), ведра. Взамен берем чайник (полегче, да и, как сказал Марат, залезть в него ногой будет трудно).
Настало время прощаться. Сердце сжимается от грусти.
— Береги Марата! — говорим Эдику.
— До встречи в Охотске! — отвечают оба. Скоро мы по скалам попадаем в лабиринт озер и болот. Проплутав часа четыре, к вечеру неожиданно выходим к реке. Обрадовались ей, как старой знакомой. Красавица Куйдусун величественно и вместе с тем стремительно неслась навстречу нам. Заходящее солнце добавило в бирюзовую волну алые тона, а горы окрасило в фиолетовый цвет.
Вечером слышали рев изюбра. В сентябре у них начинается гон — они становятся опасным.
ДНЕВНИК МАРАТА
День первый. После обеда провожали ребят.
День второй. Нога по-прежнему: не могу ступать. Эдик помог выбраться на воздух. Пилили дрова.
День четвертый. Пробую ходить. Мой друг смотрит на меня, как заботливая мама на своего малыша, начинающего ходить. Потом он начал мастерить что-то наподобие нарт. Настроение поднялось.
Весь день идем по редколесью и большим выжженным полянам. Хорошо бы сегодня дойти до впадения Делькю в Куйдусун. Попадаются свежие медвежьи и волчьи следы. Юра заряжает свою двустволку «жаканами» и предлагает ночное дежурство у костра.
Где же Делькю? На ночь вешаем в палатке чайник с горящими углями — способ, изобретенный нами в прошлом году в Забайкалье...
ДНЕВНИК МАРАТА
День пятый. Вчера сделали последний компресс. Спирт кончился. Если разойдешься, то уже не так болит. Сегодня выходим. Эдик на нартах повезет весь груз. Погода солнечная. Прощай, избушка — наша гостиница и мой госпиталь. Спасибо тебе за приют!
Помучившись с полчаса, Эдик бросает нарты и надевает на себя два рюкзака: на спину и на грудь. Теперь он больше напоминает парашютиста-десантника. Я иду, опираясь на ледоруб и палку.
День шестой. Сегодня у нас рекордный день. Идем быстро. Я уже несу рюкзак, весом килограммов в 20. Нога в общем ничего, опухоль спадает, но плохо заживает рана.
Ориентироваться трудно — озера переполнились от дождей и изменили свои контуры.
Вот и подножье горы Маган-Хая — значит, идем верно!
Дождь перестал и мы увидели сказку: на западе вспыхнуло солнце и озарило все вокруг — цепи гор, леса, одетые в золото. А над вершиной горы встала радуга. Позабыты усталость, тяжелые рюкзаки, нога...
Куйдусун меняет характер. То суетится между крутых берегов, то резко сворачивает от попадающихся на пути сопок.
— И течь-то осталось один день, а что делает? — удивляется Юра.
Да, завтра мы должны дойти до её истоков и, перевалив хребет Сунтар-Хаята, познакомиться с рекой Охотой.
К вечеру мы были у границы леса. Последняя ночевка на Куйдусуне.
ДНЕВНИК МАРАТА
День седьмой, 1 сентября. Первый день осени застал нас среди болот и озер якутской тайги. Вот уже неделя, как мы идем вдвоем с Эдиком, надеясь только друг на друга...
С утра Эдик бегал в разведку, но безуспешно — тропу не нашел.
Кругом болота. Мы пошли, и вдруг мой спутник пропал, только из болота торчит рюкзак. Но вот он встал и воскликнул: «Это место, где тонула лошадь!» Поворачиваем к сопкам и выходим к заросшей протоке. Вот и наша старая стоянка, до которой мы шли с лошадьми...
К морю
Если у Оймякона не всякий рискнет переплыть Куйдусун на лодке, то сейчас мы её перепрыгиваем по камням, не замочив ног. Последние километры якутской земли — за перевалом Хабаровский край. Природа здесь скромна и сурова. Лиственницы, словно девичий хоровод в золотых платьях, разбежались по склонам Сунтар-Хаята. Мхи и лишайники уже окрасились в осеннее многоцветье. Горы любовались своим отражением в зеркале озер.
Любовались и мы этой первозданной красотой.
Последнее озерцо, из которого вытекает маленький ручеек. Это — начало Куйдусуна. Мы на перевале. Брахай, Куйдусун! Прощай, Якутия! Путь к Охотскому морю открыт...
Ничем не отмечена перевальная точка: правду говорили якуты, что туристов в этих краях не видели. Складываем тур — пирамиду из камней, укрепляем флаг с гербом нашего города и по обычаю всех путешественников оставляем в пустой консервной банке депешу. Трехкратным салютом отмечаем рождение Башкирского перевала.
За утренним кофе слышим далекий крик. Кто это? Оленеводы? Свежих следов стоянок мы до сих пор не обнаруживали. Теряясь в догадках, отвечаем выстрелом и зеленой ракетой. Через полчаса в распадке правого притока Охоты появились двое верховых на осенях. Не доезжая до нашей палатки метров сто, они спешились, привязали оленей к дереву, прислонили карабины и неторопливо, с достоинством направились к нам.
Приглашаем к столу, знакомимся. Пожилого зовут Николай Дмитриевич Соколов, с ним его младший сын Вася. Николай Дмитриевич — низкорослый мужчина. Сын — выше, более европейского телосложения. Лицом оба напоминают корейцев или японцев. Оказывается, они эвены. Пасут бригадой стадо оленей, свыше полутора тысяч голов. Основная база бригады находится ниже по реке Охоте. Наше объяснение, кто мы такие, не убедило их. Они не представляют, что в тайге, кроме охотников и оленеводов, может находиться кто-то еще. Разве только геологи.
— Спидисия, — заключил Николай Дмитриевич и рассказал, как он в молодости служил каюром в геологической экспедиции. Лишь через несколько дней эвены поймут, что мы не «спидисия», а «турюст».
Я спросил пастуха, сколько ему лет. 55, пасти оленей начал с 14. На следующий год, когда я снова приеду к ним, он скажет, что ему 54...
Вася каждое лето помогает отцу, закончил семь классов и мечтает после восьмилетки стать настоящим пастухом.
Поблагодарив за угощение, эвены пригласили нас к себе на ужин. До их стоянки около трех километров, но что нам расстояние, когда мы так долго не видели людей!
ДНЕВНИК МАРАТА
День девятый. С ногой лучше, дело идет на выздоровление. Дошли до юрты охотников, но там никого не оказалось. Завтра должны дойти до людей. Жди нас, Оймякон!
День десятый, последний! К вечеру были в Оймяконе. В поселке встретили нас очень дружелюбно, но были удивлены нашему возвращению. А когда узнали о моей ноге, о наших скитаниях по болотам, не скрывали сочувствия. Теперь наша задача: по воздуху добраться до Охотска, где встретимся с нашими...
Завтра пастухи едут в бригаду. Наши рюкзаки повезут олени, а сами пойдем пешком: верховая езда на оленях пока не для нас.
Вечером мы наблюдали отлов ездовых оленей и подивились ловкости Николая Дмитриевича, с которой он арканил строптивых животных. На вопрос, далеко ли до стоянки бригады, мы услышали:
— Идти, ночевать, еще идти.
Перед тем, как свернуть лагерь, эвены сооружают на скорую руку лабаз (хранилище для продуктов), тщательно заворачивают в брезент провизию и к жерди привязывают заостренную палочку, которая, как нам объяснили, для вороны должна изображать стрелу с натянутым луком.
Прибываем в бригаду. Нас издалека приветствуют сибирские лайки. Заходим в обтянутую оленьими шкурами юрту, пол тоже устлан шкурами. По таежному обычаю нас сразу приглашают к чаю. Усаживаемся на шкуры, поджав под себя ноги. Перед нами вяленая оленина, лепешки, сливочное масло (мы его не видели больше месяца), густой, как деготь, чай.
Знакомимся с остальными членами бригады: Валерий Шумилов, Паша Дегтярев, Гриша Данилов.
Николая Дмитриевича, бригадира, пастухи уважительно называют «главнокомандующий» или «маршал Соколовский»...
Есть в бригаде и женщины. Седая эвенка, жена «маршала», больше сидит у юрты с трубкой во рту. Молодая, ее сноха, не скрывает своего любопытства...
Наутро в честь нашего прихода зарезали оленя. Оказывается, сырая печень у эвенов считается лакомством. Нам это тоже понравилось.
После обеда все, кроме меня и Валеры, пошли на рыбалку. Я привожу в порядок свои записи. Потом Валера учит меня эвенскому языку. Ищу сходство с башкирским — чуточку улавливается. Интересно, что по-эвенски медведь — «абыга», но его чаще называют - «ясака» - старик.
Вернувшиеся рыбаки сказали, что видели «ясаку» — он тоже сейчас промышляет рыбой, или, как говорят жители дальневосточного побережья, «сидит на рыбе». Мясо в это время у него невкусное.
Валера отпросился у Николая Дмитриевича сопровождать нас с оленями до реки Гитага. С вечера договариваемся о времени выхода.
— Рано-рано, — говорит «маршал».
«Рано-рано» оказалось... после двух часов дня. Но потом мы убедились, что хотя эвены никуда не торопятся, но всюду успевают. Мы полюбили этих бесхитростных людей, обладавших ясным умом. Нам жаль было уходить от них...
На прощанье я дарю бригадиру патроны к карабину и сигнальную ракету.
К вечеру наш караван достиг наледей. Словно хрустящая корочка кулича, лед покрывал долину реки. Олени на льду чувствуют себя уверенно, чего нельзя сказать о нас — мы вынуждены пользоваться альпенштоками. Валера едет верхом на олене. В тайге он уже 11 лет. Рос без отца и рано пошел в пастухи. Два года служил в армии — два года видел во сне тайгу и оленей. Сейчас ему 28. Стараюсь убедить, что надо учиться, но он не представляет себе жизни без тайги. Никогда не берет отпуск. Зачем, — говорит, — все равно пойду в тайгу.
Через два дня мы расстаемся. Валера остается на Гитаге ловить рыбу для бригады на зиму, наш путь — на юг, вниз по реке Охоте.
И снова нас двое.
Уже успели отвыкнуть от рюкзаков, ко всему прочему потяжелевших от сувениров. Болот уже нет. Сегодня видели первую чайку -значит, недалеко море...
Сегодня утром слышим со стороны реки тарахтенье какого-то двигателя. Моторная лодка? Кто же может быть здесь? Оленеводы остались позади, а поселок ещё далеко...
Вертолет! Побросав кружки, «голосуем» машем под руки попавшими рубашками и штанами, сильнее разжигаем костер. Увидел! Сделав крутой вираж, вертолет пошел на посадку, выбрав галечную отмель на противоположном берегу. Бежим к реке. Из чрева машины высыпали четверо бородатых мужчин в болотных сапогах.
— Кто такие?
— Туристы из Башкирии. Куда летите? Возьмите нас с собой!
Геологи магаданской экспедиции дают нам десять минут на сборы.
Знакомимся. Начальник экспедиции — Виктор Карпичев. Коренастый, широкоплечий мужчина лет сорока. От всей фигуры веет какой-то дремучей красотой и силой. Слышал о Башкирии, но туристов видит впервые. Его заместитель — Володя Стуликов. Высокий и нескладный, большие добрый глаза не умещаются под толстыми стеклами маленьких очков, нос картошкой, губы растянуты в улыбке.
Сначала летим на базу геологов. Набрасываемся на еду и свежие газеты. Потом Володя расспрашивает о путешествии, рассказывает о себе. Родом он из старинного сибирского города Нижнеудинска. Шестнадцатилетним пареньком пришел в экспедицию, а через год в 1953-м, пережил трагическую гибель почти всей геологической партии во время лесного пожара... Влюблен в геологию; несмотря на кажущуюся застенчивость, хорошо разбирается в людях, знает цену дружбе.
С вертолета река со своими притоками кажется лежащим стволом дерева. Пожелтевшие лиственницы, словно свечи, утыкали мягкий ковер тундры. Краски осени дают пейзажу неповторимый колорит.
— Тундра цветет осенью, — угадав мои мысли, говорит Стуликов.
Аэродром в Охотске необычен. Ползущий грунт заставил людей применить металлическую сетку, которая, словно кольчуга, затянула «грудь» летного поля.
А чтобы попасть в город, садишься не в автобус, а на вездеход-амфибию, так как за два километра до Охотска путь преграждает морская лагуна.
