Антология экспедиционного очерка

Материал нашел и подготовил к публикации Григорий Лучанский

Источник: рукопись Н.И.Емельянова, 1986 г.

Я хочу по годам восстановить наиболее интересные события, происшедшие в моей геологической деятельности.

Она началась в конце 1948 года. В октябре этого года я решил уехать куда угодно, лишь бы подальше. В справочном бюро в Ленинграде мне предложили два адреса – Ашхабад (после землетрясения) и Магадан (на курсы горных мастеров). Выбрал второй. После всяких комиссий получил подъемные и с двумя попутчиками (один из них бывший матрос Иволгин Виктор) на поезде выехал из Ленинграда во Владивосток. Ехали долго. Вагон плацкартный. В него попали через проводника, заплатив за это 100 руб. Законные билеты были в общий вагон. До Владивостока не доехали, пересели на станции Угольной и попали в Находку. Здесь оказался целый барачный городок, забитый всяким народом, в том числе блатными, ворами и жуликами. В основном все ждали транспорт на Магадан. Нас подобралась компания 10-12 человек. Половина из них возвращалась из отпуска, и они уже знали местные порядки. Нами был отвоеван угол в бараке, который мы охраняли. Пришлось установить круглосуточное дежурство, иначе могли бы остаться без всего.

 Наконец объявили посадку на пароход «Колхозник». Набились в автомашину и ночью поехали в порт. К сожалению, шофер оказался пьян, чудом не перевернул машину и на ходу его сменил один из пассажиров.

Посадка шла очень долго. У каждого проверялись документы. Было холодно. Десяток шагов по трапу и первый мой океанский пароход, только комфорт не на высшем уровне. Зацепились в трюме на втором этаже трехъярусных нар, сколоченных из горбылей. К счастью, наша компания сохранила свои ряды и проявила необходимую взаимопомощь и выручку. Поплыли в шторм, через льды. Самое трудное было – бегать в туалет на палубу, где все находилось в обросшем льдом состоянии.

Не помню, сколько суток плыли, но до Магадана (бухта Нагаева) добрались благополучно. Здесь опять проверка документов и расселение по так называемым перевалочным базам или «транзиткам». Это кошмарные сооружения, о которых вспоминаешь с содроганием. Представляли они собой длинные деревянные бараки. Вдоль стенок и посередине тянулись сплошные деревянные двухэтажные нары, напичканные клопами. Народ джеклондовского типа. Здесь и пьют, и дерутся, и воруют. В магазинах пустота и дороговизна. Хорошо помню, что одна папироса «Беломор» стоила 1 рубль. На базаре в ходу расшитые длинные зимние рукавицы. Я их приобрел, и они из одежды были самой теплой вещью. А так на мне сидела армейская шинель, какая-то зимняя шапчонка и войлочные валенки, купленные мною перед отъездом из Ленинграда. Конечно, ходил впроголодь.

В трудораспределительном пункте я попал в Учебный комбинат на курсы старших коллекторов со стипендией 1100 рублей. Народ подобрали в основном из фронтовиков, пьющий и отвыкший от учебы. Меня почему-то назначили старостой. Стали заниматься и получать первые «азы» геологии. Преподаватели были прекрасные, не по своей воле попавшие в Магадан. Прежде всего, надо назвать Устиева (петрография), Алявдина (минералогия), Прозорова (общая геология), Кайгородцева (полевая геология). Надо было проучиться с отрывом от производства сколько-то много часов, но уже в апреле в Пенжинскую экспедицию потребовались старшие коллекторы и трех человек, надо понимать лучших, досрочно отправили туда. В состав трех входили я, Попов Н.З. и Мартынов.

Летели в холодном самолете до пос. Гижига (Кушка), что примерно в 1000 км северо-восточнее Магадана. На самолете я летел впервые и у меня заложило уши. Встреча в Гижиге была без аплодисментов. Это старое село в устье одноименной реки, состоящее из старых деревянных домишек. На краю его, выше по реке, обосновалась база экспедиции, основу которой составляла «камералка» - длинный деревянный дом, готовый свалиться под обрыв в реку. Внутри его стояли две железные бочки, в которых постоянно горел уголь. При них тут же жил постоянный истопник по фамилии Казанский, маленький еврейчик с огромным носом, заброшенный в эти края войной. Описанию базы и людей можно было бы посвятить особые страницы. Пока опускаю это дело.

1949 год.  Вернусь к моему прибытию в экспедицию. На второй день я был определен старшим коллектором-съемщиком в партию Ивана Степановича Причины. Прорабом-поисковиком в ней был Кизим Василий, судимый ранее по ст.58 без права выезда на материк, коллектором – Хрусталев Михаил (зарезавший потом свою жену). На третий день, то есть 4 или 5 апреля, я уже шел за лошадьми, везущих груз партии на перевалку, в 40 км от Гижиги. Это место называли «Крестовая». Там нас ждали олени, которых я впервые увидел. Началась погрузка, сборы и в путь. На мне все та же шинель, на ногах – кирзовые сапоги, начисто промокавшие в снегу. Двигались медленно. На ночевках ставили палатку и играли в карты, подогревались густозаваренным кофе – кофейным чифирем.

Пункт назначения – фактория Верхняя Парень, добирались, наверное, суток 10. Под конец пути от яркого снега заболели глаза – резь и слезы. На фактории через 2-3 дня проморгался и все стало нормально. Пошли дальше на север. Весна в полном разгаре, поразило обилие куропаток, всюду дерущихся как настоящие петухи. Базу устроили в развилке рек Парень и Ичевеем. Здесь поставили три палатки и стали ждать лета. Здесь я убил свою первую утку, за которой от радости по пояс залез в ледяную воду. Вечерами играли в карты и я слушал разглагольствования уже бывалых полевиков – Кизима и Хрусталева.

В маршруты пошли двумя отрядами. Наш возглавил начальник партии, здесь же были Хрусталев и один рабочий, бывший зэк, отъявленный бездельник и вообще негодяй. Мои обязанности заключались в проведении глазомерной съемки, которой я практически не знал, и охрана людей, для чего мне вручили японскую винтовку. Загрузились здорово, намечалось сделать два перехода, затем оставить груз с рабочим и уйти на 2 дня с работой.

Уже на первой стоянке я впервые вплотную встретился с медведем. Он убежал. Далее на ходу стрелял в другого медведя. Видимо, ранил его, но искать не стал. На второй день, когда я , разбуженный комарами и разморенный в палатке жарой, вылез на улицу, то на расстоянии 150-200 м увидел пасущегося медведя. Стрелял прямо от палатки, попал медведю в хребет, но он, не вставая на задние лапы, уполз в чащобу. Я, дурак, искал его там, но не нашел. В ходе трехдневного маршрута ничего интересного не произошло. Шли ночью, спали днем. Но это был не сон, а мученье, спасенья от комаров не было.

Запомнилось восхождение на вершину одной горы, куда мы прошли сквозь сплошной туман. Когда поднялись, как раз всходило солнце, и наши тени по сплошной поверхности белого тумана далеко отбрасывались на запад. После завершения этого маршрута и возвращения на базу, рабочий сбежал.

В дальнейшем полевой сезон продолжался без особых происшествий. Запомнился только один маршрут, который проходил  темной ночью. Как мы шли и как вышли на место, приходится только удивляться. За сезон я убил двух оленей. Были еще встречи с медведями, закончившиеся благополучно для обеих сторон. В конце сентября мы пешим порядком вернулись в пос. Гижига, где я впервые увидел свою будущую жену, а пока…

Меня поселили в землянке-общежитии, вкопанной в обрыв террасы реки Гижига. В землянке жило 10 человек. Был дневальный  «Батя» - турок (советский), находившийся здесь на положении спецпоселенца. Дневальный раз в сутки варил нам обед. Конечно, процветало пьянство, и я был активным его участником. Драк не случалось. От такой жизни я затосковал и стал упорно добиваться посылки в разведочный район «Пилгино», где шла разведка на россыпное золото. Я добился своего. Это не первый и не последний случай, когда я добивался цели, ничего не приносящей, не нужной и прочее. Так или иначе, началась зимняя «одиссея», потребовавшая от меня напряжения физических сил и показавшая на что я способен.

Значит, добился я отправки в Пилгино шурфовщиком. До Пилгино от Гижиги 120 км. Там в палатках, обложенных по бортам дерном, жило около 200 человек. В основном, спецпоселенцы, то есть люди, побывавшие в плену или воевавшие в армии Власова. Среди них были и очень хорошие люди, видимо, ни в чем не виноватые. Меньшую часть составляли бывшие заключенные. До Пилгино добирались с собаками. После одной ночевки меня отправили дальше – на участок Колымак. Это еще 50-60 км. Дошли с ночевкой, спали прямо на снегу, утром я еле натянул смерзшиеся валенки.

По прибытии на Колымак поселился в землянке начальника участка Баранова. Землянка была полностью занесена снегом. Свет проникал через маленькое окошечко в крыше, которое надо было постоянно расчищать. На другой день началась пурга, и она продолжалась очень долго. Все продукты кончились Решили идти в Верхнюю Парень. Пошли на лыжах я и Бянкин. Расстояние не менее 60 км. С собой не кусочка хлеба, но, самое досадное, – не взяли никакого котелка, чтобы в пути согреть воды. Шли целый день. Мой напарник совсем выбился из сил, хотя был и здоровее меня. И все из-за того, что много ел снега. Дойдя до фактории, вползли в первую юрту и выпили большое количество чаю. Оказывается вслед за нами из Пилгино пришли две собачьи упряжки. Для получения продуктов (мяса) и на деньги для закупки хлеба привезли спирт, которым начали торговать. Досталось и нам. Возвращение было более легким. А тут настало время для отправки в поле. Таким образом, поработать мне на шурфовке не пришлось. В Гижигу возвращался один, пройдя в первый день 70 км, а во второй – 40. Пришел к обеду. От солнца был весь рыжий – в веснушках.

Зима с 1949 на 1950 год прошла в пьяном угаре, без всякой радости и в безделье. Моя основная работа – составление гипсометрической карты не могла быть выполнена на должном уровне, так как я не знал даже основных правил в проведении горизонталей. Кроме этой карты я делал в отчет зарисовки и переписывал для машинки главы, написанные начальником партии. В общем, зима прошла и в марте начали собираться в поле на р.Оклан (приток Пенжины). Я отправлялся в поле в роли прораба-поисковика к тому же начальнику партии.

1950 год. Организацию весновки возглавил я. Со мной находились коллектор, топограф, трое рабочих, в пути был прихвачен еще один рабочий – Рожков. Со мной также была собака Буран, купленная мной вместе с ружьем у отъезжающего на материк человека.

Маршрут был следующий: на лошадях груз доставлялся на перевалочную базу, а оттуда на оленях до фактории Верхняя Парень. Далее опять же на оленях до верхнего течения р.Оклан. Вся дорога заняла около месяца. По хорошему снегу добрались до места и лагерем стали на высокой террасе, в 300-400 м от реки.  Оборудовали на каркасах две палатки. Весна. Солнце. Тающий снег, кричащие куропатки. Еженедельная бражка, карточная игра «в петушка», чифирение. В общем, все пороки на фоне чистой природы. В мае прибыл начальник партии. В середине июня разошлись в первые маршруты на 15 дней. Весь груз на себе. Со мной шел промывальщик Ширшиков – маленький мужичонка, неоднократно судимый, заядлый чифирист и рабочий Рожков – человек с темным прошлым и неизвестным настоящим, трус, хвастун и болтун. В первый же день нам пришлось перебродить Оклан. Конечно, это форсирование возможно было только из-за неопытности. С опытом на такой переход не рискнул бы.

Через несколько дней произошла встреча с медведицей и двумя медвежатами. Встреча оказалась неожиданной. Зверя задержала собака, а я в это время выстрелил из своего охотничьего карабина. Правда, чтобы попасть из него, надо было брать на метр выше и на метр правее. Хотя я и попал, вреда от этого медведице не сделал. Мой напарник Ширшиков держал заржавевшее ружье, составляющее наш резерв. Третий напарник от страха залез на дерево и оттуда кричал: «Николай Иванович, смотри – Буран-то побледнел!» Так или иначе, я вложил в медведицу 6 пуль. В живых остался только один медвежонок. Он хотел убежать, но его задержала собака. Когда я подошел к нему, он сел и стал с криком отмахиваться лапами. А размером он был с кошку. Я набросил на него шляпу и взял в руки. Что делать дальше? Впереди еще многодневный маршрут, за спиной груз. Медвежонка я отпустил, и он моментально залез на макушку рядом стоявшей лиственницы.

Через пару дней пошел дождь. На ночевку остановились на базе вблизи реки. Утром река вышла из берегов, и мы оказались на маленьком островке. Норы сусликов оказались затопленными и они, подсвистывая, перетаскивали своих детенышей. Кое-как вброд добрались до склона долины и пошли дальше. К счастью, форсировать речки пока не пришлось. Прошли с работой по одному притоку Оклана, в верховье перешли этот приток и вернулись к Оклану. Дождь перестал, и вода в реках заметно спала. Здесь на нашем пути еще по снегу на дереве был устроен лабаз с продуктами. К сожалению, подойти к нему мы не могли и продукты не достали, хотя и нуждались в них. За один переход от лагеря партии остановились на высокой террасе. Внизу пойма поросла тополем и разными кустарниками. Развели костер и стали сушиться. А Ширшиков с собакой и ружьем, заряженным дробью, пошел к реке, чтобы найти брод на завтрашний день. Когда он ушел, я увидел, как на острове, к которому пошел Ширшиков, появился большой медведь. Я схватил карабин и выстрелил в воздух в надежде, что от выстрела он убежит в противоположную сторону. А медведь, наоборот, бросился на выстрел и поплыл на нашу сторону. Что делать? Я накинул на босые ноги свои чуни (обрезанные резиновые сапоги), схватил карабин и бросился на выручку Ширшикову. Бегу, а навстречу мне мчится ошалелый медведь, подгоняемый собакой. Он пробежал так близко от меня, что я ударил его прикладом. Собака погнала его дальше и усталая вернулась через несколько часов. Да! Хороший был пес, ничего не боялся. На всякого зверя лаял разными голосами. Оказывается, Ширшиков тоже увидел медведя. Он залег с собакой в кустах и как только медведь вылез на берег, сразу скомандовал собаке: «Буран, взять его!» И собака взяла.

На завтра по горло перешли проток (здесь была наледь), жутко промерзли и 10 км до лагеря фактически бежали бегом.

Так закончился наш первый маршрут.

Второй маршрут был короче и прошел без особых происшествий. По окончанию его стали делать плоты, чтобы со всем грузом спуститься вниз. Плоты делали тяп-ляп. Когда загрузили их и оттолкнулись от берега, то плоты оказались в полузатопленном состоянии. Люди стояли по колено в воде. Груз от воды спасал настил. В таком виде проплыли 10-15 км и решили делать настоящие плоты, но перед этим надо было сделать 10-15-ти дневные маршруты. Весь груз, плоты и одного человека оставили на острове, а сами ушли. В тот же день пошел сильный дождь. Он продолжался следующий день и еще одну ночь. Мы вынуждены были остановиться в одном переходе от лагеря, ниже по реке. На другой день мимо нас стали проплывать части наших плотов. Река опять вздулась и залила фактически всю пойму.

Потом выяснилось, что человек, оставленный нами с грузом (это был Ананьев) спасая от воды груз, развешивал его на деревьях и сам ночь со щенками на руках отсидел на дереве. Кое-что из барахла и продуктов унесло водой. 

Когда перестал дождь, мы пошли дальше. Но продукты были наполовину съедены. И тут нам шибко повезло. Выискивая переправу через речку, я заметил тряпочку, привязанную к дереву, а под деревом в воде в нательной рубахе мясо. Мы, конечно, очень обрадовались и стали возносить хвалу начальнику партии, думая, что это он убил оленя и мясо оставил для нас. С этим мясом мы благополучно завершили свой маршрут, правда, дня два были без соли.

Как потом выяснилось, был убит не олень, а горный баран и мясо спрятали не для нас, а для самих себя. Вернувшись из маршрута, они с лагеря приходили за этим мясом, но были встречены медведем и вернулись ни с чем, пройдя туда и обратно 36 километров.

Вернувшись, мы около недели вязали настоящие плоты. Здесь я впервые научился строить плоты по всем правилам. Было сделано два плота. Один возглавил я, имея команду из трех человек, второй – Кулиш (на нем находилось тоже 4 человека). Итак, предстоял спуск по реке, о которой мы ничего не знали, и не имели никаких карт. Но перед этим сделали еще один двенадцатидневный маршрут. Наступила осень и чтобы нормально спать, делали пожоги, то есть разводили на камнях костер, нагревали камни, потом разгребали и на это место ставили палатку. В конце маршрута у нас осталась кружка манки, не было ни соли, ни сахара, ни хлеба. Сварили манку с голубикой и получилась несъедобная масса. В общем, вернулись живыми и здоровыми, и поплыли. К счастью, порогов на реке не оказалось, но были очень мелкие и длинные перекаты. Приходилось весь груз перетаскивать на себе, делать искусственные запруды, чтобы протолкнуть плоты. В одном месте плот начальника партии на повороте попал под торчащий в воде ствол и погрузился в воду на метр. Все намокло: пропали чай, махорка и другие продукты. Так или иначе, дней через 15 мы приплыли в районный центр – пос. Каменское, что расположен в 70 км от устья р.Пенжина. Здесь все напились пьяными, в том числе и я.

А вот дальнейший путь в Гижигу, на базу экспедиции, не помню. Помню только, что нас поселили прямо в камералке и на другой день люди, пришедшие на работу, видели нас в не очень хорошем состоянии. Потом нас выселили в бывший так называемый школьный интернат, но жить здесь долго не пришлось, так как был отправлен в Пилгино начальником участка теперь уж не по собственному желанию, а по приказу для усиления разведочного участка.

От зимы, проведенной в Пилгино, запомнились пурги - ветер, видимость ноль, мокрый снег. Они свирепствовали довольно часто. В одну из таких пург я попал ночью, когда возвращался с участка на базу (6 км). Думал, пропаду, но выбрался весь насквозь пропитанный снегом. Второе событие – это преследование двух бандитов, которые завладели оружием и собачьей упряжкой и терроризировали народ. Так они побывали в одной землянке в Пилгино, забрали продукты и уехали. Вот их-то и пошли в ночь преследовать я и Попов Н.З. Шли по следу всю ночь, думая настичь их на ночевке. Но они выехали на р.Авекова и ушли по ней вниз. Ночью был сильный мороз и, когда мы возвратились, я не мог открыть затвор у винтовки. Замерзла смазка. Хорош был бы я, если бы действительно пришлось встретиться с бандитами.

Их потом взяли в Гижиге, где они прятались под сценой в клубе.

Эта зима прошла незаметно, и уже в марте я вернулся в Гижигу, чтобы начать подготовку к очередному полевому сезону.

1951 год. Теперь у меня начальником стала Тоня, ставшая после поля моей женой на всю остальную жизнь. Предстоял полевой сезон, пожалуй, самый трудный из всех остальных. Я и еще 5 человек были на собаках переброшены из Гижиги в Усть-Пенжино, где находилась подбаза экспедиции. Там через Рыбкооп мы отоварились всеми продуктами и стали ждать олений транспорт из пос. Слаутное  для выброса в район работ. Олени не пришли. Ждали оленей порядка двух месяцев. За это время было организовано несколько попоек, причем пили в основном одеколон, духи и брагу, сваренную в Рыбкоопе из подмоченных при транспортировке и слипшихся конфет. Так отпраздновали мой день рождения, сделав 28 залпов из всех видов оружия, которыми до смерти напугали все местное население. Была драка с работником МГБ Дмитриевым, который мне очень не нравился. Драка произошла в клубе, после обильного бражного загула. Я ничего не помню. Дмитриев чуть не застрелил меня из пистолета, который был выхвачен Кулишом. Были и другие некрасивые инциденты, о которых и сейчас стыдно вспоминать. Например, мои рабочие Ширшиков и Чепура выкрали два чемодана и спрятали их в торосы на р.Пенжина, но пришел прилив, взломал лед и чемоданы унесло. Они мне признались в этом, но я их не выдал. Приезжало районное начальство, гуляло, пьянствовало. Около поселка делал вынужденную посадку самолет Ан-2. Ему на парашютах сбросили бочки с горючим – вертолетов-то не было. Затем мы помогали летчикам оборудовать мало-мальски пригодную площадку для взлета. И т.д., и т.п….

Пьянка пьянкой, а работа не выходила из головы. Решил доставить груз по р.Таловка на 120 км. Для этого достал корпус небольшого катера, забили его продуктами и вещами. На противоположный берег Пенжины нам помогли переправиться катером, а там привязали веревку и потянули бечевой как бурлаки. Трудность при этом создавала большая вода (была весна, и половодье не завершилось) и заросли, мешавшие тянуть веревку. В общем, было очень трудно. Двигались долго. Были встречи с медведями. Однажды на ночевке, когда все спали в одной палатке, щенок был так напуган пробежавшим мимо медведем, что как кошка моментально забрался на крышу палатки на самый верх.

Поскольку топокарты нашего продвижения не было, то я не мог точно определить тот приток реки Таловка, у которого мы должны были остановиться.

Дело в том, что, покидая Усть-Пенжино, я оставил записку Тоне, в которой сказал, что мы потянем до реки Ганичалан, а с ней встретимся в верховьях р.Веер. Она же с лошадьми и четырьмя человеками должна подняться по р.Харитонья до ее верховья и перевалить на р.Веер.

Встали лагерем в устье реки, которую я посчитал Ганичаланом. Через какое-то время загрузились для предела (я со своим мешком мог подняться, только встав вначале на четвереньки) и пошли с мыслью сделать на полпути лабаз. Мы втроем пошли дальше с работой, а трое вернулись в лагерь. Мы поднялись вверх по речке и перевалили в истоки другой, которая оказалась Веером. Здесь мы случайно нашли записку Тони. Пошли обратно, и тут-то я догадался, что лагерь наш не в устье Ганичалана, а на другой реке. Поэтому, возвращаясь в лагерь, я везде оставлял тряпочки с белыми флажками и записками где мы стоим. В некоторых местах видели следы лошади и одного человека в маленьких сапогах. Следы сначала шли по реке, в устье которой мы стояли, а затем отвернули на запад и затерялись. В лагере, конечно, никого не оказалось. Сделали еще один заход около 10 дней. Опять никого не было. Собрались в третий заход. Решили дойти до самого устья реки (а мы стояли от него в 300-400 м). смотрим – остатки свежего костра. Потрогал – зола еще теплая. Видны следы лошадей. Быстро пошли по ним и в 18 км наконец-то встретили Тоню и ее попутчиков с лошадьми.

Что же приключилось с Тоней? Из Гижиги в Усть-Пенжино она приплыла на катере. Там ее ждали ребята с лошадьми, прибывшие с разведучастка, расположенного на Камчатке (забыл, как он назывался). Всех их переправили на другой берег р.Пенжины и они по реке Харитонья поднялись до ее вершины. Здесь она решила одна с лошадью идти на встречу с нами на р.Веер. Для этого ей нужно было перевалить через довольно высокий хребет. При переходе потеряла накомарник. На месте она нас, естественно, не застала. Пошел дождь, все заволокло туманом. Тоня растерялась и решила по азимуту выходить на Усть-Пенжино, имея из еды одну лепешку. Длина этого пути около 150 км. При ней был коробок спичек, который она весь истратила для разведения под дождем первого костра. Голодная, вся искусанная комарами, уже не способная забраться на лошадь, она продолжала свой путь. Была встреча с медведем вплотную, к счастью она закончилась мирно. На шестые сутки она вышла на берег Пенжины. Находившиеся здесь сенокосчики накормили ее, напоили и уложили спать. Потом ее повезли в поселок. Через пару дней она договорилась с одним коряком, чтобы он довел ее до устья Ганичалана. Продуктов опять взяла очень мало. Ребята, оставленные ею на р.Харитонья, продолжали ждать ее там. Опять дорога и опять в устье Ганичалана она нас не застала. Обратный путь в Усть-Пенжино: она не однажды проходила мимо моих «треног» с записками, но она ни на одну не обратила внимание. Возвращение проходило без всякой еды. В Усть-Пенжино она встретилась со своими ребятами, которые тоже вернулись сюда. Отдохнув несколько дней, все опять пошли по Харитонье, откуда перевалили в нашу речку, названную нами Долинной. Решили проверить – нет ли нас в устье этой реки, и послали одного человека на лошадях. Его-то следы мы и обнаружили и по его следам нашли их.

Но на этом приключения не кончились. Договорились кому куда и как идти. Я со своим отрядом сделал свою работу и стал искать следы лошадей, чтобы придти по ним в условленное для ночевки место. И вот ни следов лошадей, ни лагеря на нужном месте мы не находим. Ищем следы чуть не ползая на коленках и все бесполезно. Еды нет, курево кончилось, палатка с лошадьми. Подходит ночь. Пошли на место, где разошлись, нашли пару окурков. Голодными заночевали у костра. На другой день я своим сказал, чтобы возвращались в лагерь, а сам опять пошел искать. Был туман. Спустился вниз по Харитонье километров на 5. Ничего нет. Повернул обратно – смотрю: навстречу идут два моих друга. Обрадовался, что не бросили. Опять стали искать вместе. Вдруг верхом на лошади появился Чепура. Оказывается, они свернули совсем в другую сторону и свернули на таком твердом грунте, что следы лошадей совсем не отпечатались. Наконец-то соединились и уже больше не терялись. Время конец августа, а геологическая съемка еще и не начиналась. Стали ходить в маршруты по одному: Тоня, я и коллектор, которого совсем не помню. Худо-бедно к концу сентября все оббегали, а шлиховое опробование, моя непосредственная работа, к моменту встречи практически было закончено.

Теперь предстоял путь обратно в Усть-Пенжино. Лошадей с пятью человеками отправили своим ходом, а мы стали готовиться к сплаву на своем катере. Дело в том, что Таловка впадала в Пенжинскую губу, ниже пос. Усть-Пенжино. Поэтому предстояло спуститься в губу, дождаться прилива и по нему подняться вверх по Пенжине до поселка. Прилив начинался в полночь. Так и сделали. Спустились в Пенжинскую губу, стали на якорь и по приливу на веслах в темноте пошли вверх. Все прошло благополучно. Лошади к этому времени были уже на месте. Через несколько дней их предстояло погрузить на кунгас и отправить на разведучасток. А лошади бесследно исчезли. Искали несколько дней. При поисках однажды вплотную вышли на медведя, имея в руках только уздечки. Разошлись мирно. Наконец лошади сами объявились на базе. С превеликим трудом, чуть ли не на себе погрузили их и отправили.

К этому времени в Усть-Пенжине собрались несколько партий, которых на стареньком катере предстояло перебросить по заливу Шелехова в Гижигу. Помещение для людей нет. Некоторые залезли в спальные мешки и улеглись наверху. Другие как селедки в бочке набились в каюту для команды. Еды практически никакой. Мотор барахлит, через каждый час останавливается. В это время катер швыряет волнами и он находится в их полной воле. На одной метеостанции пристали к берегу и как раз в это время там убили медведя. Наварили несколько ведер мяса. После этого начались поносы. Потом наиболее отчаянные на берегу сварили свою же собаку и всех кормили ее мясом. Радиосвязи никакой. Плыли до места около двух недель и наконец прибыли на место. Начальство уже было в панике и считало нас утонувшими.

Начали камеральный период. 18 ноября мы поженились и поселились отдельно. Это событие ничем не было отмечено. Слово «свадьба», подразумевавшее под собой пышный пир, кучу пьяного народа и прочее, здесь не применимо. Все мое наследство состояло из чемодана, в котором лежал один костюм. Не было ни белья, ни посуды, даже не было спального мешка.

Помещение, где мы поселились, представляло собой часть комнаты, разделенной дощатой перегородкой. Отопление – железная бочка, топка которой находилась у соседей. Освещение – свечка. Вместо кровати – два козла с настилом из досок. Кухня в доме не отапливалась. Там стояла бочка с питьевой замерзшей водой. Стены дома проконопачены очень плохо и местами между бревен, были сквозные щели. А вот как питались – не помню.

Эти годы я изображал из себя шибко закаленного парня. По поселку даже в пургу ходил с непокрытой головой. По утрам утирался снегом. В бане после мытья обливался ледяной водой. И не болел. Еще прошлой зимой я был избран секретарем парторганизации. По правде я не любитель разговоров и больше молчу, чем разговариваю, а тут пришлось даже делать доклады.

1952 год. Четвертый полевой сезон оказался относительно других более благополучным. Как и ранее, я и рабочие на собаках были доставлены в Усть-Пенжино. Расстояние от Гижиги до Усть-Пенжино около 400 км, преодолевается за 5 рабочих дней. Первая ночевка в 40 км от Гижиги – на перевалочной базе (вспомнил! – она называется Крестовая). В этом месте стоят 3 домика и магазинчик. Вторая ночевка – в тундре, третья – в Верхней Парени, четвертая – в местечке Шестаково. Здесь в то время стояли еще древние жилища – земляная яма, вход сверху, через так называемую крышу. Отсюда крутой подъем на перевал и крутой спуск в долину р.Пенжина. На спуске полозья нарт обвязывали цепями или вдвоем держали остол -–палку, подсунутую под нарты. Пятая ночевка получалась уже на месте.

Езда на собаках интересна. Нарты тянут 8-12 собак, попарно привязанных друг за другом к одному ремню («потягу»). Каюр держит в руках палку длиной около 1 м с острым наконечником и ремнем вверху. Когда надо он вставляет эту палку («остол») под нарты и тормозит. Ремнем подгоняет собак, особенно первую от нарт пару, обычно самую ленивую. Впереди бежит вожак, понимающий команды «вправо», «влево» и «прямо». Он чувствует занесенный снегом след ранее прошедшей нарты и может сам вывести на жилье. От вожака зависит многое. Упряжь собак представляет собой постромки, перетянутые между передними лапами. Периодически собаку переставляют с правой стороны на левую и наоборот, чтобы тянули нарту разными плечами. Нарты деревянные, легкие, с деревянными полозьями, которые каюр периодически смазывает водой, чтобы на полозьях была постоянно ледяная корочка. Для этой цели каюр на груди держит фляжку с водой. Хорошие собаки за день пробегают 100 км, имея на нартах груз 100 кг и двух человек. Кормежка происходит один раз в сутки вечером, на стоянке. Когда в пути встречаются оленьи нарты, то собаки звереют, тогда потяг за передний край привязывают к концу нарт. Когда в стороне на деревьях сидят куропатки, то собаки все поворачивают в их сторону головы и галопом мчатся в прежнем направлении.

…Хотя и с опозданием, но олени пришли за нами и 1 мая мы оказались около районного центра – пос.Каменское. Впереди предстоял путь до фактории Слаутное (около 250 км) и от нее еще километров 50 в район работ. С горем пополам до Слаутного добрались. Когда шли по Пенжине, то на льду уже стояла вода по колено. А вот от Слаутного фактически тащились по земле, поэтому могли продвинуться всего на 35-40 км. Базу организовали на р.Мартын-Куюл, левом притоке р.Слаутная. На весновке нас было 8 человек. Конечно, варили брагу. После одной попойки, закончившейся дракой и стрельбой из ружей, я бочку вместе с брагой выбросил в речку, чем навлек на себя недовольство большинства.

После отдыха все нагрузили рюкзаки по 40-50 кг и потащились делать продуктовый лабаз км в 15 от лагеря. Лабаз сделали, устроив его между сучьями высокого дерева. Затем я послал одного человека в поселок, чтобы встретить там Тоню и привести к нам. Вскоре поздним вечером, когда я произвел генеральную стирку своего белья и отдыхая курил трубку, вдали услышал голоса людей. Был туман. Я пошел навстречу и к великой радости встретился с женой. К сожалению, она оказалась не совсем здоровой – расстройство желудка. На другой день я выкопал землянку, крышей которой служила палатка. Стены закрыты шкурами. Такое помещение оказалось очень удобным для жилья. Просто в палатке при солнце сидеть невозможно – страшная духота, а здесь получается как холодильник.

Тремя отрядами сделали первые многодневные маршруты. Я, в частности, выходил с опробованием на р.Майн – приток Анадыря. В маршруте ничего не произошло, если не считать встреч с медведями.

Сделали и по второму кругу. В этом маршруте часто попадались многочисленные табуны линяющих гусей (голов по 150-200). Мы их ловили, но, к сожалению, утащить на своем горбу много не могли.

Третий круг предстоял без возвращения на свою базу. Я, Тоня и с нами три человека маршрутом шли на север, затем выходили на Пенжину, мастерили плот и на нем спускались до Слаутного. В поселке поставили палатки, хлеб покупали в магазине, а остальных продуктов почти не осталось. В сети, которые мы ставили, попадалось 2-3 рыбы, из которых с горстью риса варили суп. В Слаутном в колхозе выпросили лошадей и несколькими  заходами вьюками перевезли все барахло с нашего лагеря. Теперь предстояло самое трудное – эвакуация. Река Пенжина имеет очень медленное течение. Она делает частые излучены – меандры. При встречном ветре вода практически останавливается и в таких условиях, если плыть на плоту, можно вмерзнуть. Кое-как я купил лодку, которая всех поднять не могла. Поэтому сделали плот, его на буксир прицепили к лодке и на веслах поплыли вниз. Еда – хлеб и ягода. По берегам было такое количество брусники, какого я никогда больше не видел. Плыли дней 10, все жилы вытянул из рук. Из Каменского с помощью военных добрались до Усть-Пенжино, где кроме нас уже собралось  несколько партий. За нами пришел экспедиционный сейнер «Разведчик», в который напихались как селедки в бочку и поплыли в Гижигу.

Предстояла последняя зима. Мы получили новую отдельную намного лучшую комнату. Стали жить хорошо. Имели замороженную тушу оленя, ведро замороженной брусники и пару мешков картофеля. Спали уже на кровати. В апреле рассчитались и вылетели на «материк», в Москву. Сначала долетели до Магадана. Там очень долго ждали очереди на самолет в Хабаровск, а оттуда уже поездом в Москву. У меня был 6-ти месячный отпуск с последующим увольнением, а у Тони тот же отпуск, но с возвращением на прежнее место работы. к счастью, все решилось благополучно и возвращение было отменено.

Жизнь в Москве с мая 1953 по март 1954 года опускаю. За это время успел побывать в Теберде, в Таллине (у Савина), несколько раз в Ленинграде (у родных), в Толмачеве и без экзаменов поступить в Заочный политехнический институт (ВЗПИ). Работал в МГУ на геологическом факультете старшим препаратором с окладом 640 рублей. Все время искал жилье, а пока незаконно проживали в Москве в семиметровой комнате 4 человека. Здесь же я занимался, здесь же праздновали новый 1954 год. В марте я перешел в Эвенкийскую экспедицию № 5 прорабом-геологом, здесь уже работала Тоня. Оклад мой был 880 рублей. Вскоре стали готовится к полю.

1954 год. Пятый полевой сезон намечался совсем в другой организации и совсем в иных районах. Начальником партии стал Лупийчук Василий Андреевич. Тоня была геологом, я – геоморфологом, Фишер Э. – прорабом, Фишер А. – старшим коллектором. Маршрут передвижения: поездом до Красноярска, где находилась база экспедиции, оттуда самолетом до Игарки и затем специальными самолетами на лед озера Някшинда. Озеро намечалось местом сосредоточения трех партий. Сюда должны были придти олени, на которых партии расходились в свои районы. Мой выезд из-за учебы в институте несколько задержался, поэтому я вынужден был лететь до Красноярска на самолете, чтобы догнать своих. Догнал и начались полеты в Игарку, где все собрались в апреле. К 1 мая все перелетели на озеро Някшинда, где и встречали этот праздник. Поскольку все были молодые, то встретили праздник хорошо и весело. Пришли олени. Эвенков напоили брагой, специально заготовленной для них. При дележе олений мне их не хватило. Было решено, что я буду делать 4-5 дневные маршруты и выходить в лагерь начальника партии. Перед выходом в маршруты у Тони через нос сильно пошла кровь, еле остановили. Я, конечно, перепугался. Наконец пошли. Моим напарником оказался хороший парнишка небольшого роста (Кочкин). На нас двоих была маленькая палаточка, сшитая мною, и одна матрасовка, в которую мы залезали спать. Маршруты, длина которых достигала 40 км в день, проходили довольно благополучно. За это время убил оленя (видел стада по 40 штук) и лося. Во время одной из ночевок мешочек с мясом опустили в озеро, чтобы оно не портилось. Этот мешочек начали теребить щуки длиной более 1 метра. Двух поймал мой напарник.

            В середине лета все отряды встретились на северном конце озера Тембенчи. Тоня оказалась беременной на 3 или 4 месяце. Уже все было заметно.

            Во время пребывания партии на озере произошел смешной случай. На глазах у всей партии радист и один рабочий, у которого карманы были вечно заполнены гвоздями, напильниками и пр., поплыли на одноотсечной резиновой лодке-«двухсотке» ловить рыбу на блесну. Радист сидел на веслах, а рабочий на леске тянул блесну. Клюнула большая щука, ее стали подталкивать к лодке. Когда подтащили, то решили оглушить ее ударом весла. Рабочий замахнулся веслом и ударил, но попал не по щуке, а по лодке. Щука вильнула хвостом и уплыла, а лодка от удара лопнула и сразу же спустила воздух. Оба незадачливых рыбака оказались в воде.

            Далее я поплыл на трех резиновых лодках по озеру на его южный конец, а отряды с оленями разошлись в разные стороны. Все обошлось благополучно.

            При встрече на Як-4 прилетел главный геолог Н.В. Дренов, привез водки, побеседовал с нами и выпили. На олений было нападение волков и штук 5 оленей волки задрали. У каждого сзади были выхвачены огромные куски мяса.

На северном конце озера Тембенчи находилось давно заброшенное стойбище. Здесь сохранилось несколько избушек и несколько могил, украшенных большими крестами. В избушках сохранилось кое-какое барахло, в том числе отличный самовар, который мы взяли себе. Плывя затем по озеру на лодках на остановках мы кипятили этот самовар и пили из него чай. Все было необычно и аппетитно. Затем, когда партия вновь встретилась на южном конце озера, рабочий решил отправить самовар в Туруханск прилетевшим к нам самолетом, но начальник партии воспротивился. Между ним и рабочим произошла ссора. В результате которой самовар был заброшен в озеро и утонул. Через 20 лет обосновавшиеся здесь рыбаки выловили этот самовар, но он уже был непригодным к употреблению.

Далее мне предстоял спуск на плоту вниз по реке Тембенчи на 40-50 км. Беспокоила белая точка в русле реки, видимая на аэрофотоснимке. Плот сделали хороший. Экипаж состоял из трех человек. Поплыли. В районе белой точки оказалась лестница из трех порогов, а сама точка представляла собой скальный выход посреди реки, о который разбивалась вода, падающая с порога. Пришлось плот разгружать и все барахло перетаскивать на себе ниже порогов. Затем двое разделись до трусов, оставив при себе только ножи. Весла на плоту привязали. На резиновой лодке спустились ниже порога, а третий оттолкнул от берега плот, который был пойман и причален к берегу перед следующим порогом. Эта операция повторялась трижды. На третьем пороге у плота выбило два бревна. Дальше мы плыли благополучно. На одной ночевке были окружены воющими волками, которые убежали после нескольких выстрелов из ракетницы.

            При спуске на плотах нас застал снег. Плыли мы до темноты. Пищу готовили прямо на плотах. Однажды перед вечером мы заметили на косе огромное скопище уток, собравшихся перед отлетом на юг. Мы перестали шевелиться, разговаривать и медленно подплыли к ним держа наготове три ружья. Когда плоты подошли к берегу, сразу выстрелили из всех ружей. С одного выстрела подобрали 14 уток, в том числе одну поймали на лету руками, а одну сбили шестом.

            На договоренном месте мы встретились с отрядом Тони. Теперь предстоял маршрут сообща с выходом на реку Виви. Но уже в первый день произошло недоразумение. Я ушел в маршрут, а Тоня шла с оленями, так как предстоял перевал в другую реку. К сожалению, они ошиблись и перевалили не туда, куда нужно. Я их ждал, ждал. Уже настал вечер. Побежали назад. Вдруг с высокой горы услышали крики. Пока мы добрались до них уже стало темно, а до оленей и палаток еще надо дойти около 5 км. Тоня была уже на шестом месяце. Все эти волнения и ночные переходы сказались на ней. Решили дальше идти все вместе с оленями и через два перехода вышли на реку Виви, куда прибыл начальник партии.

Здесь мы построили два больших плота и 10 дней спускались до устья Виви. Всех пугала воронка на реке, в 5 км от устья. Здесь река сжимается скалами и при выходе из скал водой выработана огромная воронка, в которой вода завихряется и, как говорили нам, сначала уходит вглубь, а затем выбрасывается на поверхность. Но не так страшен черт, как его малюют. Все обошлось благополучно. Вечером, под дождем подплыли к Нижней Тунгуске. Только поставили палатки и улеглись отдыхать, как из Туры пришел за нами катер. Стали грузиться и поплыли. И еще одно событие было в пути. На реке Нижняя Тунгуска есть  Большой порог. К нему подошли вечером. Накрапывал дождь. Катер в темноте по порогу спускаться не стал, отложил до утра. По-хорошему, нам тоже надо было ставить палатки и ночевать. Но нашлись «знающие» люди, которые уговорили всех идти пешком вниз по реке, говоря, что недалеко находится дом метеостанции. Послушались их и пошли. Наступила полная темнота. Дождь. Берег – сплошные валуны. Со скал, тянущихся вдоль реки, осыпаются камни, высекая на своем пути искры. Все это было бы не так страшно, если бы Тоня была в нормальном состоянии. В общем, ползли мы очень долго. Некоторые развели костер и остались  на полпути. Слава богу! Все обошлось благополучно.

От Большого порога за сутки доплыли до Туруханска, где была база экспедиции. Поселились в домике и какое-то время камералили. Затем долго не могли вылететь в Красноярск и из Красноярска также долго не могли достать билеты на поезд до Москвы.

Пятый полевой сезон закончился!

В декабре 1954 года у нас родилась Лена. Весной, после долгих поисков я купил в Ново-Подрезкове комнату в частном доме, куда мы и переехали. Здесь мы прожили пять лет, потратив много нервных клеток на соседей-пьяниц.

1955 год. Шестой полевой сезон проходил вблизи Туруханска, на р.Сухая Тунгуска, которая впадает в Енисей в 70 км выше Туруханска. Начальником партии был Фишер В.Л., которого я вспоминаю с уважением. Тоня этот год, конечно, оставалась дома. В партии была жена главного геолога Дренова Исаева Лиля. Он часто посещал партию, поэтому мне также часто пришлось оборудовать посадочные площадки на островах реки.

Работа в новой организации, именуемой Всесоюзный Аэрогеологический трест во многом отличалась от работы в Пенжинской экспедиции Дальстроя МВД СССР. Там все полевые сезоны прошли без каких-либо топографических карт. Топооснову составляли сами. Я, например, как прораб-поисковик вел глазомерную съемку гидросети, для чего по взятому азимуту шагами отсчитывал 1 км и наносил на миллиметровку (пара шагов принималась за 1,5 м). Практически никто не имел часов. Ни одна партия не имела радиостанции и весь полевой сезон никакой связи с базой экспедиции не было.

Здесь же имелись не только топографические карты разных масштабов, но и аэрофотоснимки, без которых никто не выходил в маршрут. В партии была радиостанция, ежедневно утром и вечером работающая с базой экспедиции. Имелись также резиновые лодки, о которых в Дальстрое только мечтали. И, наконец, транспорт – вьючные олени. В таком виде ни коряки, ни чукчи олений не используют и соответственно их не было и в партиях.

Из этого полевого сезона, прежде всего, запомнились комары, которых особенно много было в начале лета. От них нигде не было спасения. Даже в моей палатке с пришитым полом и без двери и то комары были не редкостью. В этом районе я познакомился с древними породами – различными известняками. Было несколько ночевок под кустом, так как караван оленей не приходил в условленное место. Много купались – вода в Сухой Тунгуске была очень теплой. Купались также в торфяных озерах на водоразделах. Топкие берега приходилось проползать на животе, иначе рисковали провалиться в трясину. Пропадал радист, сопровождающий оленей. Олени пришли на место, а радист оказался в 70 км в пос. Костино на берегу Енисея. Остатки сезона впервые проводил почти в населенном пункте. Стояли лагерем через протоку от пос. Сухая Тунгуска, около молочно-товарной фермы. Каждый вечер приносили ведро парного молока. Вывезли в Туруханск катером, и я рано улетел в Москву.

Камералка проходила в подвале дома №14 по улице Дмитрия Ульянова. Подвал стал нашим родным домом на многие годы. Отчет был составлен вовремя, без особых трудностей на будущий год с этой партией расстался.

1956 год. Седьмой полевой сезон. Моим начальником была Тоня. Партия подобралась сугубо женская – Бобкова З.С., Фишер А., Лазарева В. Радистом был Зайцев А. Вся партия поездом  добралась до Красноярска. От Красноярска до Туруханска плыли теплоходом по туристическому маршруту. В Туруханске пробыли около 10 дней. Наняли повариху из числа гулящих женщин. Затем погрузились на катер и поплыли вверх по Нижней Тунгуске до устья р.Корвунчана, в бассейне которой располагался наш район работ. Плыли несколько дней, в большой тесноте. Повариха успела наградить женщин, с которыми спала поблизости, вшами. На берег Тунгуски пришли с фактории Учами олени.

Разбились на отряды. Два отряда (Тоня и Бобкова) ушли с работой в тайгу, а я с А.Фишер и двумя рабочими остался на реке с задачей отработать приречную полосу. Была поймана большая деревянная лодка, которую я законопатил и сделал пригодной для работы. на ней сначала спускались вниз, а затем бечевой поднимали вверх по реке. Когда кончили эти маршруты и ждали возвращения отрядов с оленями, я убил оленя, оказавшегося домашним. Более того, потом выяснилось,  что олень убежал от наших эвенков. Мы же, опасаясь эвенков, мясо оленя закопали в яму, где оно и пропало. Голову оленя вместе с рогами забросили в протоку Нижней Тунгуски. А через какое-то время вода с протоки ушла и надо же было: эвенки, направляясь в очередной маршрут, как раз наехали на нее и узнали своего пропавшего оленя. Ругани было много.

На второй заход я ушел с оленями в спаренном отряде с З.Бобковой. В маршруты ходил в основном с А.Фишер. Она носила радиометр. Был случай, когда она сопровождала оленей и не вышла на условленное место. Мне с рабочим пришлось уже в темноте бежать 7 км в надежде попасть в лагерь Тони. И попали. Сюда же потом пришла и А.Фишер. Когда после отдыха разошлись, то через 3 дня опять встретились. Здесь промашку дала Тоня. Решили день отдохнуть, а эвенки с одной собакой поехали искать сохатого. Все другие собаки были привязаны. В полдень все собаки стали усиленно лаять в одном направлении. Я пошел по этому направлению и в 100 м от палаток увидел здорового сохатого, которого держала собака, ушедшая с эвенками. Самих эвенков не было. Я вернулся к палаткам и сказал о сохатом рабочему – дяде Мише. Пулей из ружья он убил сохатого. Вечером вернулись эвенки и разделали тушу. Зверь оказался очень жирным. Толщина сала в задней части была в три пальца. Этого сала нам хватило до конца сезона, да еще килограммов 10-15 рабочие увезли с собой. Осенью стали попадаться кедры. Сначала шишки варили в ведре, чтобы убрать с них смолу, а потом уж лущили семечки прямо из шишки. Полевой сезон заканчивали на Тунгуске. По вечерам все сидели вокруг костра, так как печек не было, а без них в палатках сидеть стало холодно. Из поношенной одежды я установил на берегу чучело человека довольно грозного вида. В сумке у него оставили соль, махорку и спички. В Туруханске люди были сняты самолетом Ан-2 в гидроварианте (с посадкой на воду), а груз, сопровождаемый Зайцевым, пришел позже на катере.

Интересные и смешные истории, происшедшие в поле: 1) Упомянутая выше повариха спала в отдельной палатке. Она скрывала от всех, что курит. Началась погрузка оленей. Смотрим, а из ее скатанного спального мешка идет дым. Быстро развернули его и нашли непотушенный махорочный окурок. 2) В партии был 16-летний парнишка (звали его Володей, фамилия Козин). Осенью сидя у костра стали убеждать его, что если в ведро с водой положить кусочек сахару, то при кипячении вода в конце концов станет сладкой. Поставили на костер ведро с водой, бросили туда кусок сахару. Сидим, разговариваем. Прошло какое-то время, когда в ведре уже осталось мало воды, мне удалось незаметно всыпать туда большую горсть соли. Посмотрели бы вы на лицо Козина, когда он стал пробовать воду!

 …Из Туруханска в Красноярск поплыли последним теплоходом. На полпути пришлось пересесть на другой теплоход, способный своими силами подняться на Казачинский порог.. это был очень старый пароход с огромными, хорошо отделанным каютами. Из Красноярска, как и прошлый год, с трудом достали билеты на поезд и выехали в Москву.

Зима прошла спокойно. Отчет написали и сдали. Дочь росла здоровой. Уже все говорила и радовала нас. На работе подружились со многими, приглашались в гости на разные торжества. И мы приглашали к себе. Несмотря на убогость нашего жилья, народу набиралось много.

Я продолжал заниматься в институте. Часто оставался для этого на работе. Работали до шести часов вечера, домой приезжали около восьми. Час уходил на еду и отдых, а после девяти и до двенадцати садился за учебники. Конечно, условия для занятий были тяжелые, вернее никаких условий не было и я, конечно, не успевал за программой. Оставались хвосты. Но даже при этом ходили в кино, театры, ездили в гости в Ленинград.

 1957 год. Восьмой полевой сезон – река Ангара в районе поселков Богучаны, Мунтуль, Чугумей. Начальник партии – Тоня. В составе партии Кичкина С.С., Фишер А., радист Субочев П. (замечательный парень, дружба с которым надолго сохранилась), Застоин А. Рабочих всего 4 человека, в том числе 50-летний дед, ничего не умеющий делать, но хорошо работающий языком.

Анна Фишер. Это была работящая женщина, болевшая душой за работу. Она часто была несправедлива к тому или иному лицу, но свои суждения всегда высказывала прямо.

Петр Субочев – радист. С ним проработали  три сезона. Он давно ушел из экспедиции, работал шофером. Связь с ним не прерывалась, пока я не ушел на пенсию. Парень он очень хороший, работящий, выносливый, любит шутку, компанейский, не дурак.

Светлана Кичкина – старший геолог. Несколько сумасбродная женщина, работящая, знающий геолог, но не настолько, насколько она мнит о себе. Может выпить больше любого мужчины и не быть пьяной.

Итак, опять до Красноярска все ехали поездом. В Красноярске несколько партий погрузились на допотопный колесный пароход и поплыли до Богучан. Ехали весело. Не доплыв до Богучан, пароход сел на мель и получил пробоину. Нижние каюты затопило водой. Стали ведрами откачивать ее через иллюминаторы. Кое-как подвели заплату и на буксире дотянули до места. В Богучанах располагалась база экспедиции. Здесь получили все необходимое и на катере спустились вниз по реке до пос. Соленый. Одновременно отправили в пос. Мунтуль людей для получения лошадей. Лошадей пригнали, спутали их и пустили по берегу пастись. Шел дождь. В темноте Застоин одел плащ и пошел посмотреть на лошадей. Плащ у него намок и шуршал. Лошади от испуга шарахнулись в разные стороны. На другой день одной лошади так и не досчитались. С лошадьми пригнали телегу, так как часть маршрутов можно было сделать, используя дороги. Телегу загрузили доверху. Поехали…

С очередной стоянки я с А.Фишер ушли в двухдневный маршрут. На первой чаевке я пошел мыть шлихи, а А.Фишер, кипятившая чай, умудрилась вылить котелок кипятку между ног себе. Конечно, вскочил большой волдырь и идти ей стало очень плохо. Но идти все равно пришлось. Ночевали на каком-то заброшенном хуторке. Всю ночь гремел гром, сверкали молнии. Палатку поставили прямо в избе. Еле нашел воду, чтобы приготовить еду. Утром пошли на встречу с отрядом. По дороге напали на землянику, которую я из-за своего дальтонизма совсем не вижу. С большим трудом дошли до места, и тут Анна вышла из строя на 10 дней.

Стоянка была на брегу р.Иркинеева напротив маленького поселочка Чугумей. Отсюда наши стреноженные лошади ушли к себе домой – в деревню Мунтуль. Это было 10 километров. За ними пришлось идти пешком. Затем опять погрузили телегу и отправились в деревню Мунтуль.

Деревня Мунтуль расположена в тайге, вдали от всех дорог и рек. Даже ручьев вблизи деревни нет. На всю деревню один глубокий колодец. Деревня образовалась за счет выселения сюда раскулаченных семей. Они здесь устраивались и обживались на голом месте. Жители имеют скот, хлеб не сеют, имеют огороды с овощами.

…Остановились на окраине деревни Мунтуль и пока стояли не могли отбиться от табуна свободно бегающих свиней. Все, что не было прибрано, съели. С деревни я с Застоиным ходили в двухдневный маршрут и чуть не дали маху. К вечеру мы вышли на охотничью избушку, в которой решили ночевать. Оставили в ней свои рюкзаки и решили пройти вверх по ручью, на котором стояла избушка, чтобы промыть шлихи. Шлихи промыли, пошли назад и никак не можем найти избушку. Уже наступает ночь, а мы все ищем. К счастью, в избушку с деревни приехал ее хозяин, который выстрелил из ружья и только на этот выстрел мы вышли на место. Оказывается, здесь на вольном выпасе находились деревенские лошади, охраняемые сердитым жеребцом.

Река Бичилей. Ее длина около 40 километров, но вода есть только в верхнем и нижнем течении. В верховьях вода уходит в две карстовые воронки и появляется на поверхности спустя 15-20 км. На этом промежутке угадывается только долинообразное понижение, в котором вода появляется только весной, после таяния снега.

С деревни Мунтуль мы опять выехали на берег Ангары. Палатки стояли вблизи воды и оказались на дороге коровьего стада, по которой оно утром шло на выпас, а вечером возвращалось домой. В стаде был огромный бык. Как только он подходил к палаткам, начинал издавать свирепый рев и бить землю  ногами. Я всех людей загонял по палаткам, а сам брал карабин и стоял с ним наготове. После двадцатиминутной игры на нервах бык следовал дальше.

Здесь мы распрощались с телегой. Отряд Кичкиной в составе Застоина и, по-моему, Субочева, отправили с лодкой для отработки левобережья Ангары, а все остальные с вьючными лошадьми пошли по правым притокам Ангары. Лошадей загрузить мог только я, так как вьюки были тяжелые.

 Из этих маршрутов запомнилось: 1) Трудности проводки вьючных лошадей по тайге. По своему характеру лошади были разные. Один конек грузился и шел сам, аккуратно выбирая дорогу. Другая кобыла не могла перейти даже маленький ручеек. Она либо пыталась перескочить, либо садилась на зад. Однажды села на сук и глубоко проткнула свой зад.

2) Вынужденная ночевка на гари. Стояли голые стволы погибших сосен. Ночью поднялся ветер, и эти стволы с шумом стали падать. Я с головой залез в спальник и сказал: «Будь, что будет!» И все обошлось благополучно.

3) Трудность ориентировки в маршрутах. Никаких ориентиров нет. Идешь только по азимуту и учитываешь расстояние. К счастью, ни разу не заблудились.

4) Бедность тайги. Чувствовалось близость населенных пунктов. Часто попадались браконьерские орудия охоты на сохатых. Шла изгородь, посередине которой располагалась глубокая яма с острым колом в центре. Яма сверху тщательно маскировалась. Зверь шел вдоль изгороди  в поисках выхода и проваливался в яму.

5) Непривычность работы вблизи населенных пунктов. По Ангаре сплавлялись огромные плоты леса. Плоты состояли из нескольких слоев бревен, а длина их достигала чуть ли не 1 километра. На плоту стояли настоящие избы, а сопровождало их несколько катеров. По берегам располагались поля с овсом и рожью, и наши лошади нередко лакомились в посевах.

6) Вблизи Богучан, возвращаясь с двухдневного маршрута, внезапно вышли на небольшой поселок с магазином, в котором купили компоты. В поселке жили люди, собирающие так называемую живицу – смолу сосен. Для этого они вырезали в коре стрелку, к концу которой прикрепляли стаканчик, в него стекала смола.

По окончанию полевых работ стали лагерем на правом берегу Ангары, напротив Богучан, на окраине заброшенного поселка. Здесь нас атаковали цыгане, неизвестно как оказавшиеся здесь. Они упрашивали нас хоть что-то поменять, а цыганята возились с лошадьми.

Как мы возвращались из Богучан в Красноярск - не помню. Помню, что в Красноярске мы купили арбузов и молока. От такого смешения получилось расстройство, от которого я страдал в поезде до самой Москвы.

Восьмой полевой сезон был первым и последним в такой близости от населенных пунктов. Камералка была напряженной. Кроме отчета готовили совместно с другой партией лист к изданию. В связи с этим возникло много вопросов и в конце концов этот лист так и не издали. Да и съемка оказалась не совсем доброкачественной. Оно и понятно: совершенно новый район, сложная стратиграфия, а специалистов не было. Прошедший год также отличался уходом из экспедиции большого количества людей. Часть из них уходила по собственной воле из-за низкого коэффициента на Ангаре и соответственно низкой зарплаты, часть была уволена по сокращению штатов.

В домашних делах ничего существенного не изменилось.

Девятый полевой сезон приходится на 1958 год. Район  работ охватывал бассейн р.Вакунатки. Это к  югу от того, где работали в 1956 году. Партию возглавляла опять Тоня. В составе партии были Хаустова С., Субочев П., Костицына Л. и несколько рабочих. Был еще студент-дипломник Перемышцев, оказавшийся  хлюпиком и вообще никудышным человеком.

Соня Хаустова – геолог. Начиная с 1958 года и до 1981-го работали вместе. Это человек всегда готовый к самопожертвованию, знаток и любитель минералов. При составлении отчетов неусидчива и не обладает широким кругозором. Жизнь ее сложилась тяжело… Мои воспоминания о Соне в полевые сезоны самые хорошие. На нее во всем можно было положиться.

            До Туруханска добрались обычным способом. Далее на катере вверх по Нижней Тунгуске до фактории Учами, где для нас должны были быть выделены олени. Фактория стоит на правом берегу, мы высадились на левом. Уже на второй день чуть не случилось ЧП. Тоня и Соня на старенькой резиновой лодке поплыли к колхозному начальству. Насос с собой не взяли. Туда переплыли благополучно. На берегу оставленная лодка под солнцем надулась, но когда ее спустили на воду она сразу «увяла». Ширина реки здесь не менее 300 метров. Уже на середине реки лодка свернулась почти пополам. До берега доплыли на честном слове.

            До района работ надо было пройти 50-60 км со всем грузом, распределенном на оленях. Переход был трудным. Олени к вьюкам еще не привыкли. Вьюки цепляются за деревья, падают. Эвенки орут, бьют оленей чем попало. Наша повариха Маша, нанятая в Туруханске (гилячка по национальности) не могла сама забраться на оленя и мне приходилось сажать ее как куклу.

Под осень праздновали ее день рождения. В числе настоящих подарков ей подарили флакон из-под духов с чаем. Вот было обид и слез.

В общем, с грехом пополам дошли до намеченного места. Разделились на отряды. Часть груза залабазили и разошлись. Еще когда подходили в район с оленями, прошла сухая гроза и в нескольких местах поблизости задымилась тайга. Дым становился все гуще и гуще. В 50-ти шагах уже ничего не было видно. В одном из порывов ветра дым отнесло, и я увидел как пожар подходит к нашему лабазу. Пришлось срочно бежать туда (около 15 км) и перетаскивать груз на другой берег реки.

Следующий заход проходил по только что сгоревшей тайге. Оставались лишь небольшие островки уцелевшего леса, которые использовались нами для кормежки оленей. Маршруты закончились благополучно.

 Встречались интересные обнажения пермских пород с флорой. После небольшого отдыха стали собираться на выход к реке Нижняя Тунгуска, попутно проводя маршруты. Разделились на две группы. В моей группе остались Петя Субочев, Костицына и двое рабочих. К вечеру первого дня нашего выхода здорово похолодало. Вокруг солнца появился светлый круг. Это было 31 августа. Снег шел целый день, и мы, конечно, сидели в палатке. Олени в поисках сохранившихся грибов разбежались по тайге. Эвенки стали их собирать.

 Дня через два я с Петей пошли в маршрут, а оленям предстояло перейти на новое место в 12-15 километрах. С нами в маршрут пошла одна из эвенкийских собак. Когда мы залезли на узковершинную гряду и пошли по ней, то собака на склоне этой гряды подняла здоровенного сохатого и страшно перепуганного погнала на нас. У меня оружия не было. У Субочева за плечами висела малопулька, но патроны от нее были втиснуты в гармошку, нашитую на ремне винтовки. Поскольку все это было брезентовое, то после снега намокло, распухло, и вытащить патрончик не удалось. Сохатый бежит прямо на нас. Глаза его совсем бессмысленные. Я замахиваюсь молотком и бью его по боку. Петр от злости ударил его молотком по заду.

Но на этом похождения сохатого не кончились. Умная собака погнала его в лагерь, откуда мы вышли. Там  оленьего каравана уже не было, но оставался сам хозяин-эвенк для поисков потерявшегося теленка. Сохатый пробежал прямо к нему. Эвенк схватился за тозовку, но оказалось, что патроны для тозовки ушли с оленьем караваном. Эвенк садится на оленя и мчится за патронами, крича на всю тайгу (эти крики слышали мы, находясь на горе). Караван эвенк догнал, патроны взял, вернулся обратно, но сохатый уже убежал. В новый лагерь эвенк вернулся затемно.

…Мяса не добыли. Ночевка состоялась на низком сыром месте. На другой день мне с Субочевым предстоял длинный маршрут с заходом на р.Корвунчану и промывку большого количества шлихов. Оленям тоже предстоял большой переход до того места, где мы условились встретиться. Пошли. Когда мы выполнили в основном свою работу, то на склоне долины реки напали на тропу нашего оленьего каравана. Я бросил всякую ориентировку и побежал по этой тропе. Идем, идем – смотрю: тропа повернула в противоположную сторону. Сели, покурили, пошли опять, идем, идем и натыкаемся на наши окурки. Получился заколдованный круг. Еле-еле обнаружили выход на него и уже поздно вечером пришли в новый лагерь. (А олени действительно по ошибке сделали большой круг, который вслед за ним повторили и мы).

За ночь олени опять разбежались. Их собирали два дня. После этого пошли на встречу с отрядом Тони. При переходе предстояло форсировать две речки. Пытались переезжать их на оленях. При переправе через первую речку с оленя упал в воду рабочий, а второй – Костицына. К счастью, они не заболели.

Когда встретились, то оказалось, что продуктов у нас мало, особенно муки. Ввели норму, а при норме каждый старается съесть больше. У Тони за эти маршруты тоже были неприятности. Так ей пришлось одну ночь провести ночь под кустом голодной, так как олени на место встречи не пришли.

В общем, уже с холодами (сентябрь) вышли на Нижнюю Тунгуску и стали лагерем. К счастью, связались с соседней партией и договорились, что они дадут нам 35-36 кг муки. Стояли они от нас на берегу Нижней Тунгуски примерно в 20 километрах. Попросили эвенков съездить за мукой на оленях, что он и сделал.

Возвращение в Туруханск и в Красноярск не помню, видимо, ничего примечательного в нем не было.

В мае 1959 года у нас родилась вторая дочь – Катя. Жить продолжали в Ново-Подрезкове. Отношения с соседями совсем испортились. Еще в 1957 году, когда мы были в поле на Ангаре, удалось из террасы сделать маленькую кухню. Продолжал свою учебу в институте.

1959 год. Десятый полевой сезон проходил в бассейне р.Кочумдек – правом притоке р.Нижняя Тунгуска под руководством А.А.Боручинкиной. Я все время работал отдельным отрядом, в котором находились Хаустова С., а затем и Ян Г.

Галя Ян – добрый, жизнерадостный человек со спокойным характером. Грамотная с профессиональной точки зрения, эрудированная. Хорошо относится к людям. Работать с ней очень легко.

Как и всегда, до Туруханска плыли на теплоходе. Плыло сразу несколько партий. На теплоходе был организован в ресторане общий выпивон, пели песни, шутили и незаметно приплыли на место. От Туруханска до Ногинского рудника несколько партий добирались на палубе огромной баржи, которую тянул катер. Прямо на палубе были поставлены палатки, где мы и жили.

В Ногинском чуть не произошел несчастный случай. Баржа, на которой мы плыли, стала на якорь в 40-50 м от берега, носом против течения. Пять человек на лодке возвращались с берега и когда подплыли к носу баржи, их течением стало затаскивать под баржу. Хорошо здесь шла якорная цепь. Двое уцепились за нее, а трое – за ноги этих двоих. Хорошо, что все они были молодые и сильные ребята. С помощью веревок, поданных с баржи, их удалось всех вытащить наверх.

От Ногинска до устья Кочумдек развозила экспедиционная самоходка. В экспедиции их появилось две – «Флора» и «Фауна».

По моему предложению самоходку загрузили оленями моего отряда и вместе с нами довезли до устья р.Верхняя Чалбышева, по которой мы и пошли маршрутом. В начале маршрута прошла гроза, которая подожгла в ряде мест тайгу. Эвенки были без жен и питались вместе с нами. По реке оказалось много обнажений пермских пород с пластами каменных углей, туфогенных отложений и интрузий.

 Долина реки и ее притоков заросли карликовой березкой высотой в человеческий рост. Однажды в маршруте, продираясь через заросли карликовой березки, на прогалине почти вплотную столкнулись с медведицей, около которой резвились два медвежонка. У меня оружия не было. Ружье находилось у рабочего, шедшего вслед за мной. Произошло все очень быстро. Я сразу отступил назад, задвинув кусты, и взял у рабочего ружье. Видимо мы подошли с подветренной стороны, медвежата нас не заметили, а медведица, возможно, не учуяла. Зрение у медведей плохое. Стали выбираться на чистое место. Рабочий со страху старался перейти на рысь и мне приходилось его останавливать. Когда отошли, я вытащил из ружья патрон, который был заряжен мелкой дробью. Вот бы им выстрелили в медведицу!

Маршруты были длинными и проходили в дымовой завесе, которую создали лесные пожары.

На Кочумдеке встретились все отряды. Мы пришли первыми и на косе сделали под баню сруб из двух бревен, натянув на них палатку. Мылись в бане при дожде. Вода в реке стала прибывать и подошла вплотную к бане. Когда все вымылись, то вечером увидели как наша баня со срубом поплыла вниз по реке. Пришлось срочно организовывать погоню и все вытаскивать на берег.

В месте встречи на песчаном  острове оборудован плохонький аэродром для Ан-2. Самолет прилетел, когда все отряды уже разошлись в новые маршруты. Этим самолетом прилетела Галя Ян, только что окончившая институт. Она пошла с нашим отрядом и на следующий день я взял ее с собой в маршрут. Надо было пересечь заболоченную кочковатую поверхность, и она на своих коротких ногах, конечно, отставала от меня. Я шел и специально для нее посвистывал. А она решила, что я решил бросить ее в тайге, чтобы испытать -–способна ли она сама прийти в лагерь. Других интересных событий в этом маршруте не было.

Ходил я в маршруты и с рабочим - Героем Советского Союза, спившимся и потерявшим все свои регалии.

Последний круг маршрутов проходил в основном по сгоревшей тайге, выходили на встречу по азимуту. В одном месте я чуть не заблудился, затем нас прихватили затяжные дожди, разбегались олени, их искали несколько дней и кое-как пришли навстречу. После общего сбора стали выходить на Тунгуску, к метеостанции Кочумдек.

 На метеостанции жили более недели. В первый же день купили водки и все напились, в том числе и я был хорош. Двое подрались и один из них (рабочий) пырнул ножом в руку радиста Королева.

Виктор Королев – радист, коренной сибиряк. Заядлый рыбак и охотник, довольно преуспевающий. Но ленив, из-за чего его умелые руки не проявляют себя. Как радист высоко квалифицирован, любит подшучивать над людьми, но шутки в свой адрес не переносит. Любитель выпить, вернее напиться. Со мной работал с 1968 по 1978 год.

 Затем за нами пришла самоходка, и мы уплыли в Туруханск. Из Туруханска я улетел раньше всех.

В камералку успели написать отчет и подготовить к изданию заснятый лист. Во ВСЕГЕИ мне пришлось защищать его. Сам же себя вычеркнул из авторов записки, так как их было 5 человек, а пропускали только четырех авторов. Продолжалась учеба в институте. Жить в Ново-Подрезкове стало совсем невмоготу. Тем не менее, зимой часто приезжали с работы люди, чтобы покататься на лыжах и перекусить у нас. Катерина еще не ходила, росла толстушкой, о чем свидетельствуют и фотографии того времени.

Одиннадцатый полевой сезон (1960 год) проходил в бассейне р.Чискова. Начальником партии была Тоня. В составе партии также находились Субочев П., Авдалович С., Лазарева В., студент МГУ - чемпион Москвы по вольной борьбе (фамилию забыл) и семейная пара Пузиковых – она (Маша) – повариха и он (Гоша) – рабочий. Последний был глуховат и пьяница.

Как и прежде, до Туруханска плыли на теплоходе. От Туруханска до устья Чисковой забрасывались на экспедиционной самоходке. Сюда из Учами пришли олени, с которыми и стали работать.

Перед тем, как уйти с Тунгуски в тайгу на небольшом участке посадили картошку. Огородили и, чтобы команды останавливающихся здесь катеров не выкапывали ее, сделали надпись «Опытный участок АН СССР. Просьба не трогать». Вернувшись  сюда осенью, накопали ведра полтора свежей картошки, поперечник которой не превышал 2-3 сантиметра. Все с удовольствием поели ее несколько раз.

Первый заход был общим. В это время ничего существенного не произошло. Перед делением на отряды стояли на большом острове. Шли дожди, когда они кончились, начала прибывать вода и заливать остров. Еле-еле успели загрузить оленей и перебраться на склон долины. Я и Субочев, возвращаясь с маршрута, вынуждены были чуть ли не вплавь переходить Чискову, так олени оставались на другом берегу.

 Когда  стали разбирать груз, то оказалось, что не взяли стереоскоп и ряд других мелочей. Я не отдыхал, в ночь побежал в отряд Тони, которая в этот день уходила в сторону, противоположную движению нашего отряда. Расстояние составляло 20-25 км. Утром я вернулся в лагерь. Путь нашего отряда проходил через полосу старой гари к горе, возвышающейся на местности. Рация была с нами. Вдруг неожиданно к нам приходят Авдалович со студентом и сообщают, что на их отряд вышла Костицына со студентом, заблудившиеся три дня назад. Работали они в соседней партии. Надо было по рации оповестить начальство, чтобы не предпринимались поиски.

Через гарь пробивались с большим  трудом. В ход пускались топоры и пилы, но к подножию горы все же подошли и даже нашли несгоревшее место для выпаса оленей. Обратно возвращались тем же путем и было уже значительно легче.

После этого отряды опять сошлись вместе и больше не расходились. Запомнилось: 1) Огромное количество гнуса (мошка, мокрец). Многие от укусов распухли. Разъедены были не только лицо и руки, но даже животы.

2) Длительные поиски разбежавшихся оленей, затем поздний переход и остановка на ночлег в темноте на болоте.

3) Вид эвенки, находящейся на последнем месяце беременности. Она вела караван из 10 оленей и ей приходилось поднимать на них свалившийся груз. А сама она была как худой подросток. До фактории она так и не дошла – родила в дороге.

Еще случай. В пойме Чисковой жила семья лебедей. И вот два техника из соседней партии убили лебедя. Это вызвало негодование почти всех людей. Какова судьба другого лебедя осталась неизвестной.

Осенью вышли опять к устью Чисковой, откуда были сняты самоходкой и доставлены в Туруханск. Обратно в Москву возвращались обычным путем.

Одно из приятных полевых воспоминаний – это чаевки в маршруте. Место для них обычно выбиралось на берегу какого-нибудь ручейка. Подходил усталый, пропотевший в жару или окоченевший в дождь осенью. Разводился костер, вешался котелок прозрачной воды. Пока грелась вода. Как следует умывался, затем при комарах смазывался диметилом. Чай заваривали густо (это делал я сам), он быстро настаивался, припахивал дымком и был очень вкусным. Обычно я выпивал две кружки с сахаром. Между ними был перекур. Чистился котелок, заливался костер и посвежевший, с новым приливом сил шел на вторую половину маршрута.

Весной 1961 года у нас произошло два события: 1) Мы получили в Пушкине однокомнатную квартиру и переехали туда к общей радости всей семьи. 2) Я защитил наконец-то диплом и получил звание инженера-геолога. Сил и нервов было потрачено очень много, но 80% того, чему я учился, потом мне ни разу не пригодилось. Если бы эти усилия  были потрачены на специализацию по какой-либо геологической науке, толку было бы намного больше.

Двенадцатый полевой сезон проходил на Подкаменной Тунгуске, в 20-25 километрах ниже пос. Байкит. В этот год вся экспедиция перебазировалась в Байкит. Все полевые партии весной собрались в Красноярске и первым теплоходом по большой воде поплыли в Байкит. Я был назначен старшим. В Байките в это время был один склад, а все начальство оставалось в Москве. Доплыли благополучно. Я упросил капитана, чтобы нас выгрузили не в самом поселке, а в 3-4 км выше по реке, где были дрова и место для палаток.

Перед выгрузкой на теплоход набилось много эвенков, для которых было устроено «катание». Но их интересовал только буфет. Когда партии стали разгружаться, то пьяные эвенки путались под нашими ногами. После выгрузки оборудовали лагерь. К этому времени к поселку подошли с разными грузами несколько теплоходов, разгружать которые ринулись наши рабочие. Начались пьянки. Еле дождались наших самоходок, начавших разброску партий, в том числе и нашей. Моим начальником был Кирилл Злобин, я был старшим геологом, а геологами Отрошко и Одут-Сичевой. Уплывали в район с ящиком водки. Пока плыли почти все напились и разгружать самоходку в основном пришлось мне. С грехом пополам поставили палатки. Остаток водки я забрал к себе в палатку. Злобин, поселившийся с радистом Макаровым по прозвищу «Нос», три дня не вылезал из палатки. За эти дни вся водка была ими выпита. А мы помаленьку ловили лодки, которые приносила нам с Байкита прибывающая вода. Одну большую лодку мы хорошо просмолили и потом она работала на нас. Сюда к нам пришли с Полигуса олени.

Кирилл Злобин, мой одногодок. Хорошей души человек, но долго злоупотреблявший  спиртными напитками. Порой он доходил до скотского состояния. Все это сказалось на его здоровье. 55 лет он ушел на пенсию, приобрел свою автомашину, в которой и застал его смертельный удар.

Владимир Одут-Сичевой работал в экспедиции недолго, уехал в Якутию. Запомнился мне неимоверно громким и разноголосым храпом. Я мучился, живя с ним в одной палатке.

Весь сезон я проработал отдельным отрядом. Было двое рабочих – молодой  парнишка и сорокалетний мужик. Жили хорошо. Геология была сложная, интересная. Иногда стреляли глухарей. Ловили рыбу, в том числе поймали огромного тайменя, которого подвешивали на дыму у костра и ели больше недели. К нам прибилась эвенкийская собачка. Она ходила с нами в маршрут и была сообразительной. В одном из маршрутов случайно встретили кабаргу (самца). Я, дурак, выстрелил и, видимо, не попал. Кабарга от испуга остановилась и в это время на нее налетела собака и вцепилась ей в шею. С кабаргой было покончено. Но поскольку ни я, ни рабочий обдирать ее не могли, то отрезали ей голову, вытащили клыки, всю тушу запихнули в рюкзак и тащили до встречи с эвенками 18 км. Эта кабарга лежит, конечно, на моей совести и оправдания мне нет.

Последние маршруты, уже осенью, мы проводили без оленей, спустившись на лодке до устья р. Гаинда (по-моему, так) и поселились в охотничьей избушке.

За годы полевых работ я застрелил многих животных, но не разу не участвовал в разделке туш. Я не мог заниматься этим делом. Вот и сейчас, находясь в охотничьей избушке, мы жили впроголодь. Однажды, сидя на обрыве, увидели идущего под нами оленя, которого можно наверняка застрелить (карабин был при мне). Я спросил рабочего – будет ли он обдирать оленя. Тот отказался. Это спасло оленя. Его мы отпустили.

На попутной лодке я успел съездить в Байкит, получить там продуктов на осень и вернуться в лагерь, куда потом пришли все отряды. В Байкит, куда мы приплыли, стояли большие шатровые палатки прямо у воды. Здесь я дождался Тоню, которая работала в партии Боручинкиной и которую я не видел со дня отъезда из Москвы в поле. Наши ребятишки находились на попечении Груши.

В Байките, конечно, процветало пьянство. Было очень трудно с вылетом на самолете в Красноярск. Но в конце концов все обошлось благополучно, и мы прибыли домой к общей радости.

В середине этого сезона, после того как мне пришлось долго барахтаться в воде, переправляя  оленей с одного берега Подкаменной Тунгуски на другой, меня впервые в поле прихватил радикулит. В течение 10 дней я не мог ни согнуться, ни разогнуться и с большим трудом пролезал в палатку. Лежа было очень больно повернуться с одного бока на другой.

Камералка прошла обычным порядком. Отчет написали и защитили. Жили этот год уже в Пушкино. Спальней для нас служила кухня. Здесь же рядом с плитой стоял телевизор, который мы смотрели даже во время обеда. По ночам нас сначала пугал холодильник, но потом привыкли к его звукам.

1962 год. На тринадцатом полевом сезоне я стал начальником партии. Геологами у меня были Тоня и С.Хаустова, техниками В.Фролов, Т.Тарасова, Н.Веселовский и радист (фамилию забыл).

Николай Александрович Веселовский в это время был студентом-вечерником МГУ. В этот год он впервые поехал в поле. Затем с ним работали до моего выхода на пенсию. В общем, парень хороший, рыбак, мастер по резке из дерева всяких миниатюр, в основном человечьих голов. Как геолог недостаточно подготовленный и не стремящийся к карьере и повышению своих знаний. Он незаменим в поле и в камералке.

Тамара Тарасова (ныне Рожнова) – также студентка-вечерница и тоже впервые выехавшая на полевые работы. Молчальница. Скромница, выполнявшая любую работу. С ней мне пришлось работать много лет.

Район работ располагался на реке Илимпея – левом притоке Нижней Тунгуски. Заранее на факторию Стрелка-Чуня за оленями были откомандированы В.Фролов и радист, которые и привели их в район еще до нашего приезда. Наша дорога оказалась «ухабистой». Очень долго плыли из Красноярска в Туру, где нас никто не ждал и ничего не было подготовлено для размещения. Прибыв в Туру, я через партийные органы достал катер и дырявый кунгас. Его мы загрузили своими продуктами и вещами и отплыли вверх по Нижней Тунгуске на 3 км. Здесь стали лагерем. Затем начались хождения по мукам с просьбами дать самолеты для нашей заброски. В конце концов мы перебрались к аэродрому и долго жили здесь в палатках. С авиацией было очень плохо. В Туру завезли горючее для самолетов, но оно оказалось некондиционным. Только в конце июня удалось все перебросить на остров в Илимпее, отстоявший от нашего лагеря ниже по реке на 40 километров. Дальнейшую работу должен был выполнить присланный вертолет Ми-4.

На предпоследнем рейсе вертолет сломался и в ожидании необходимой детали простоял две недели. Все это время мы кормили комаров, которых здесь было очень много. Особенно доставалось вертолетчикам.

Только в середине июля мы разошлись в маршруты. Со мной ушли радист, В.Фролов и Т.Тарасова. Остальные были в отряде Тони. Уже на первой стоянке в обнажении туфов я обнаружил большую полость, выполненную друзами дымчатого кварца. На одно из чаевок прямо к нам выбежал сохатый и с разбегу бухнулся в яму. Тут я его застрелил. Тоже грех на моей душе. Вдвоем вытащить его из воды  мы не могли. В 5 километрах отсюда должны были остановиться эвенки, которые затем и разделали эту тушу.

            После встречи на базе с отрядами, мы отпустили оленей, а сами на одном плоту и понтоне поплыли вниз по Илимпее, делая боковые маршруты. Пока заканчивали работу, наступили холода морозы доходили до 10 градусов. На плоту все обледеневало. Спать было холодно. В конце концов мы доплыли до острова Янгурокта, откуда и предполагался наш вывоз в Туру  самолетами Ан-2. Вскоре всю партию вывезли. На острове остался я и радист. Погода испортилась. Илимпея замерзла. К нам самолет пробиться не мог, мы его ждали до 13 октября и, наконец, с трудом вылетели. В Туре жили на частной квартире и никак не могли вылететь в Красноярск. Мылись в хозяйской бане, спали на полу подряд, питались тем, что хозяйка даст. Люди оказались очень хорошие, и мы им очень благодарны. Домой прибыли в конце октября.

            1963 год. Работали на северной половине листа, начатого в прошлом году. Состав ИТР в партии в основном сохранился. Только вместо радиста (вспомнил его фамилию - Феоктистов) стала радистка – Клава Пафнутьева, очень своеобразный человек, от которого на следующий год мы отказались.

Клава Пафнутьева – молодая женщина (или девушка) со странным неуживчивым характером. Ко всему этому лентяйка, кроме рации ни к чему не касалась. Дружбу ни с кем не вела, на всех обижалась. Осенью полевые мышки растащили вермишель и прятали ее в укромных местечках, в том числе и в спальниках. Она же думала, что это назло делала Хаустова.

В партии на должности геолога также находился Владимир Лаушкин, только что окончивший Геолого-разведочный институт. Хороший человек и геолог. К сожалению, удалось поработать вместе только два года.

…Итак, путь опять проходил через Туру. Опять плавание на теплоходе и долгое ожидание самолетов для заброски в район работ.

Базу партии наметили на острове Янгурокта. В Туре в этот год находился один представитель экспедиции – радист Зайцев. В Туре базировались 3 партии. Жили в палатках около аэродрома. Через палатки часто проходило стадо коров, иногда они рвали палатки. Вся пыль от работающих винтов  самолетов летела в наш лагерь.

 С горем пополам все вылетели в район работ. Здесь вскоре пришли олени, и мы разошлись по своим маршрутам. Со мной был Н. Веселовский и один рабочий – Абрамов, один из лучших за все годы. Втроем жили в одной палатке и жили очень хорошо. Первый круг маршрутов закончили благополучно и без всяких приключений. На встрече отрядов меня второй раз в поле прихватил радикулит и 10 дней я не мог не согнуться, не разогнуться. Как только меня отпустило, опять разошлись в маршруты.

На второй день, когда мы чаевничали с Веселовским посредине маршрута, эвенкийская собака пригнала огромного сохатого, которого я и убил. Этот сохатый не дает мне покоя до сих пор. Мне кажется, что он был ручным. После выстрела он побежал не от нас, а к нам, и уши у него оказались как бы прорезанными. Вскоре сюда пришли олени, мы стали лагерем и начали коптить мясо.

Мясом обеспечились и мы, и наши эвенки. Его хватило надолго. Через несколько дней могли убить еще одного сохатого, но я этого делать не стал. Вышли на Илимпею, где у нас сидела радистка со студентом и куда должны были придти все отряды. Оказалось, что наша радистка и студент жили как кот с собакой. Даже костры у них были разные и одной кастрюлей они пользовались по очереди. Тоня с отрядом на выход запоздали, у них было приключение с заблудившимися эвенками. Ко всему остальному Тоня заболела и через некоторое время вынуждена была вылететь в больницу в Туру.

На этом месте мы построили плоты. Создалась целая флотилия. Так С.Хаустова нашла берестянку и плыла в ней. Плыли хорошо, весело, с шутками и прибаутками. Всем присвоили шуточные звания, а я выступал в роли адмирала.

По пути у нас на реке находился отряд Штанина, проводивший магнитную съемку. Мы застали их пьяными, они варили бражку. Один из рабочих – Пузиков, увидев меня, начал плакать из-за того, что у меня седая борода.

Прибыли на Янгурокту. Это был конец сентября. Большую часть народа  удалось отправить  в Туру. Оставался еще один рейс. На острове остались я, радистка, рабочий Абрамов, Соня Хаустова и вернувшаяся из Туры Тоня. Продукты были на исходе. Оставалось несколько кружек вермишели и немного муки. Сначала ходили по острову и собирали разбросанные весной нами же банки с разными салатами. Встала Илимпея. Начались морозы. Устроили облаву на зайца, но безуспешно. Остался обрез тозовки и несколько патрончиков к нему. После потепления Илимпея вновь освободилась ото льда. Каждое утро я на берестянке переплывал реку и добывал пару рябчиков, из которых затем варили суп. Самолет из Туры к нам долететь не мог, так как обледеневал в воздухе. Такая стояла погода. Когда, наконец, нас вывезли в Туру, здесь было по колено снега и мороз до 20°. У аэродрома стояла большая шатровая палатка, в которой мы и поселились. Около палатки в снегу я нашел бутылку спирта. Кстати, прилетев, прежде всего побежали в столовую и наелись досыта. Опять долго не могли вылететь в Красноярск. В Красноярске проходила приемка материалов. На полпути в Красноярск мы застряли в Подкаменной Тунгуске и две ночи жили в гостинице, о которой я с содроганием вспоминаю и сейчас. Гостиница была забита рабочими, возвращавшимися домой из разных экспедиций. Шла беспробудная пьянка, с драками и руганью.

В конце октября прилетели домой.

Река Илимпея очень интересна в геологическом отношении. Здесь широко распространены угленосные пермские отложения. Пласты каменных углей нередко самовоспламеняются и, сгорая, изменяли вмещающие породы. Такая картина наблюдалась в огромном обнажении на правом берегу Илимпеи, названном «Кровавым Утесом». Здесь породы под воздействием температуры превратились в пестроцветные горелики. В другом месте, на левом берегу Илимпеи, встречались угли, постоянно горевшие на глубине. Когда начинаешь копать с поверхности вглубь, то видишь горячие шлаки как в топке паровоза. Много жил магнетита, сульфидов, поделочных камней. Пермские отложения богаты окаменелыми обломками древесины, в том числе похожих на пни деревьев.

1964 год. Этот полевой сезон работал без Тони. Она осталась в Москве готовить к изданию геологическую карту Илимпейского листа. В партии остались в основном все прошлогодние работники, кроме В.Фролова и К.Пафнутьевой. Прибыл геолог Л.Григорьев. Рабочим поехал мой племянник Геня, с которым я и проходил почти все лето. Район располагался в нижнем течении р.Виви, по которой я уже спускался в 1954 году.

Почти все партии разъезжались из Туры, которая с этого года надолго стала базой экспедиции. Несколько вдали от поселка за лето 1964 года были построены жилые дома, контора, складские помещения и все это было обнесено сплошным высоким забором из досок. До Красноярска я летел самолетом, как добирались до Туры – не помню. Видимо, вся партия уплыла до меня на теплоходе, а я догнал их в Туре, прилетев на самолете.

Из Туры нас вывезли на катере и высадили на р.Виви, в 5 километрах от ее устья, перед воронкой. Здесь мы дождались оленей. Я с четырьмя человеками был заброшен на вертолете на р.Гиля, по которой мы спускались с работой на двух резиновых лодках. Река оказалась мелкой, каменистой и не пригодной для сплава. Много пришлось разбирать камней, чтобы как-то протащить лодку. Хорошо еще было жарко и постоянное бултыхание в воде было даже приятно.

В одном из маршрутов вплотную подошли к спящему сохатому. С перепугу сохатый вскочил и не знал, что делать. У меня в руках наготове был карабин, но я отпустил сохатого. Этот благородный поступок должен компенсировать мои предыдущие выстрелы в зверей.

В общем, с горем пополам мы все-таки выплыли  на р.Виви, поднялись бечевой на 10-12 километров и стали лагерем. Затем сюда пришли и другие отряды. При встрече произошло одно событие. Караван оленей пришел, а Сони с рабочим-мальчишкой не оказалось на месте. Пошел дождь, сильная гроза, наступала ночь, а Сони нет. Я переплыл на другой берег Виви и стал ракетницей подавать сигналы. Где-то около часу ночи Соня появилась. Ее попутал бес, и она зачем-то упорола в противоположную сторону.

В этом лагере мы сделали два плота,  и на этих плотах стали спускаться вниз по реке Виви, делая боковые маршруты.

Плоты вязались из сухой лиственницы. Обычно плот состоит из 20-24 бревен длиной 7-7,5 метров. Бревна попарно прикрепляются к так называемой ронже – сырой жерди, положенной поперек плота на двух его концах. Для связки используется обычно тальник он разогревается на костре, а затем скручивается вокруг стоящего дерева. Делается кольцо, затем оно одевается на два бревна стягивается клином вокруг ронжи. Крепление получается прочным. Каждые два бревна не зависят от других и при необходимости всегда могут быть отвязаны. Лиственница тяжелое дерево, но зато долго не намокает. За месяц нахождения в воде она намокает  всего на 1-2 сантиметра.

Один из плотов, на которых спускались в этом году, состоял из пятидесяти бревен длиной по 6 метров. Причем в середине плота два бревна достигали в толщину 70-80 сантиметров. Бревна располагались не по ходу плота, а поперек. Такую конструкцию применили впервые.

Все шло хорошо, понемногу ловилась рыба, попадалась дичь. Был случай, когда Лаушкин, бросая с плота спиннинг, зацепил крючком (большой тройник) за руку Григорьева. Руку пришлось резать. Однажды мы  стали лагерем на месте, где токовали тетерева. Мы стояли здесь два дня, а каждый день утром сюда прилетало 10-15 тетеревов. Они бегали между палаток, ссорясь друг с другом.

Как и в 1954 году опять пришлось проплывать воронку на Виви. Но теперь мы ее уже знали и ничуть не опасались.

О проходе через воронку просила сообщить Тоня. Когда это произошло, я послал ей телеграмму со словами «Прошли воронку», а в телеграмме написали «Пришли воронку». В ней  же я поздравлял Грушу с днем рождения. В телеграмме же стояло: «Поздравляем Гришку».

Лагерь устроили на правом берегу Виви в 1 километре от устья. Здесь праздновали начало занятий в школе. Я был переодет учительницей. Утром, во время завтрака, в большой палатке я в юбке, платочке и в очках, с бородой вошел и всем вручил смешно оформленные подарки.

Здесь на кухню прилетел глухарь и сел над костром. Когда его убили, он свалился чуть ли не в котел. Жили весело, играли в карты. Сюда же приплыли с верховьев Виви новосибирские геологи во главе с В.Лебедевым, который потом был рецензентом нескольких наших отчетов. Когда за нами пришла из Туры самоходка, то мы все погрузили на сохранившийся большой плот и спустились к самоходке, а затем погрузили на нее и весь плот, так как в Туре было плохо с дровами. Обратный путь в Москву шел на самолетах по маршруту Тура-Красноярск-Москва без всяких приключений.

Шестнадцатый полевой сезон приходится на 1965 год. В этот полевой сезон в партии работали Тоня, Соня, Тамара, Веселовский, радист Шевырев несколько рабочих, в том числе студентка. Район работ располагался в верховьях небольших рек Гиля и Туенчимэ. На пароходе мы плыли из Красноярска до фактории Учами. Затем отплыли вниз по Тунгуске на 4 километра, где и проходила погрузка на оленей, взятых здесь же на фактории. До района работ шли  с оленями трое суток. Перед входом в район разделились на две группы, возглавляемые мной и Тоней. Со мной остались Тамара и Веселовский. Первый круг маршрутов прошел без каких-либо событий. Встретились на реке Правая Гиля, где оборудовали лабаз и базу партии. Перед подходом к месту встречи собаки загнали сохатого в реку, где я и застрелил его. Мясо было как раз кстати.

Река  была богата хариусами. С этого лагеря  теми же отрядами опять разошлись в маршруты.

Уходя в маршрут, Тамара запрятала в лагере бутылку шампанского, надеясь отметить свой день рождения в конце августа. Когда вернулись сюда, то в бутылке оказалась только половина шампанского. При этом пробка находилась в целости и сохранности.

…Были сильные грозы и дожди. Однажды молния ударила в лиственницу не более чем в 30 метров от нашей палатки. Часто промокали в маршрутах. Как выяснилось потом, от гроз натерпелась Тоня, маршрут которой пересекал плоскую поверхность высокой гряды. Впервые в поле для связи отрядов использовались радиостанции «Недра». Связь была нерегулярной.

Как-то в одном из маршрутов, проходящем по зарослям карликовой березы, вплотную подошли к медведю, который с шумом и треском убежал от нас, предварительно напугав и меня (мы были без оружия). К 22 августа мы собрались все вместе, завершив маршруты. За день до ухода оленей вблизи лагеря медведем была задрана важенка. Олененок остался без матери. Охотиться на медведя вблизи задранной им жертвы побоялись.

На этом месте мы камералили около месяца. Я и Тоня жили в полуземлянке. Я выкопал яму по размерам палатки и только крыша была тряпочная. В свободное время все ходили за грибами и ягодами (брусникой). В лагере поселился горностай, питаясь нашими отбросами, однажды даже он стащил с кухни убитую утку.

Снимали нас двумя рейсами вертолета Ми-4. Вертолет вывез нас на остров в реке Нижняя Тунгуска, в 3-4 километрах выше фактории Учами. Выгрузил всех нас не у фарватера реки, а на ее протоке, по которой катера не ходили. Так как нас должна была забрать самоходка и отвезти в Туру, то необходимо было весь груз перетащить к основному руслу – это почти  километр. Когда  мы начали перетаскивать груз, к нам с фактории на моторке подплыл подвыпивший начальник метеостанции и предложил свои услуги. Один рейс он сделал благополучно. На второй рейс сильно загрузил свою лодку и, когда стал заводить мотор, перевернулся с лодкой. Все тяжелое, в том числе радиостанция, пошло ко дну, все легкое поплыло вниз по реке. Поплыл и сам хозяин, сидя на днище перевернувшейся лодки. Один из наших рабочих, стоявших на мысу острова, бросился в воду для спасения лодки, но, проплыв десяток метров в ледяной воде, сам был еле спасен.

В это время с фактории вышла наша самоходка. Часть наших вещей она вытащила из воды, а часть снаряжения утонула. Долго я искал в воде радиостанцию, но ее нашли без нас, через месяц, когда вода в Тунгуске упала. Вот с таким неприятным приключением мы приплыли в Туру.

Как прошедшие года, так и будущие  вылет из Туры представлял целую проблему. Много отлетающих, мало самолетов. Ожидание. В конце концов, вылет состоялся, затем нервотрепка в аэропорту Красноярска, опять самолет и, наконец, Москва.

1966 год. Состав партии мало изменился. Поехала в поле Тоня. Из партии выбыли Лаушкин, Веселовский (в этом году возглавил  буровой отряд, использовали ручной бур для изучения четвертичных отложений) и Григорьев. Радистом поехал Панкратов.

Панкратов Валентин Николаевич был одним из старейших работников экспедиции. Он мой ровесник, умер в 1984 году. Толстенький маленький человечек, ленивый, нерешительный, но в чем-то оригинальный. Зимой занимался чертежными работами. Его жена, такая же толстая, как и он, работала в экспедиции инспектором отдела кадров. Любила выпить. Ее звали тоже Валентина. В этом году, когда сам Панкратов был в нашей партии, а его жена находилась в Туре, она на почве пьянства стала жить с каким-то алкоголиком. Когда Панкратов прилетел с поля в Туру, то Панкратова лежала пьяная в обнимку с этим мужиком. Затем она вела себя как ненормальная, и Панкратов один улетел в Москву. Зимой они помирились, но уже следующим летом Панкратова умерла.

Рабочим поехал брат Тони – Николай Иванович Пулькин, которому в это время исполнилось 60 лет. Поварихой была красноярская пьянчужка Фекла. Среди рабочих двое оказались чифиристами, особенно один – хилый и глуповатый мужичонка (Федя).

Он воровал чай и уходил с удочкой на реку якобы ловить рыбу. На самом деле в банке из-под консервов он заваривал чифир, выпивал его и возвращался в лагерь в прекрасном настроении. Под осень его одолели чирьи, в том числе в носу, и я отправил его домой.

Район работ охватывал бассейн среднего течения р.Ямбукан – правого притока реки Нижней Тунгуски. От Москвы до Туры все добирались самолетами, из Туры на Ямбукан выбрасывались на вертолете. Олени пришли с фактории Нидым. Перед началом маршрутов к лагерю подходил медведь, по которому я стрелял, но не попал. Хорошо ловилась рыба, и Н.И.Пулькин отвел душу рыбака.

Весной в лагерь пришел маленький утенок, отбившийся от выводка. Его обнаружила собака, но не тронула. Он жил несколько, а потом вдруг сдох. Ему в тазу был устроен плавательный бассейн. Он очень ловко, прямо с рук, склевывая комаров и паутов. Правда с паутом он еще не мог сразу разделаться и делил его на части. Предполагаемый диагноз: переедание.

Работу начали двумя отрядами. Отряд Тони, куда входила и Соня, ушел в маршруты со всеми оленями, а я, Т.Тарасова, Николай Иванович Пулькин, повариха и еще один рабочий на вертолете были заброшены выше по течению Ямбукана, откуда с работой стали спускаться на двух резиновых лодках. В маршруты ходил с Н.И. Фекла варила невкусные обеды. Плыли благополучно. Река для сплава была удобной.

Приплыв в лагерь, я и Тарасова поплыли дальше на встречу с отрядом с Тони. Встретившись с ними, пошли с работой к нашему лагерю. Когда все собрались, отдыхали несколько дней. Затем одним отрядом пошли в очередной заход, делиться на отряды не могли, так как оленей было мало и ими управляла одна семья. Переваливали через водораздел, проходили через оленье стадо, принадлежавшее учамскому колхозу. В смысле геологии маршруты были интересными, закончились они благополучно. После этого олени были отпущены домой, а я с Тоней были дважды заброшены на вертолете. Оба раза попадали в места, где бродили олени, разбежавшиеся из стада. Они приходили прямо к палаткам и даже мешали спать. Во втором лагере, когда продукты у нас были на исходе, погода стояла плохая, и на своевременный прилет вертолета не было надежды, я одному оленю подписал смертный приговор и исполнил его. Кости и шкуру сожгли на костре, чтобы запрятать все улики, а мясо доедали уже в общем лагере.

Осень заполнилась большим количеством крупной брусники, которой можно было набрать сколько угодно. В Туру нас вывозили вертолетом и самолетом Ан-2, для которого была оборудована посадочная площадка на косе прямо у лагеря.

В 1966 году в Туре умер главный геолог ВАГТа  Г.Ф. Лунгерсгаузен. У него прорвался аппендицит, когда он находился в поле, и из-за плохой погоды его не могли своевременно вывезти в больницу.

Восемнадцатый полевой сезон приходится на 1967 год. Это был завершающий сезон в четырехлетнем цикле работ в бассейнах Виви и Ямбукана. Работа проходила в основном по притокам Виви – рекам Чикты и Янгето. Около устья первой была база партии, куда мы выбрасывались с Туры вертолетом, садившимся либо на остров, либо на болотину в лесу. Весной когда мы стояли в лагере, была очень высокая вода. До затопления нашего лагеря оставалось 20-30 сантиметров. Затем долго стояли жаркие солнечные дни, в течение которых тайга подсохла. В 20-тых числах июня прошли сухие грозы, от которых начались многочисленные лесные пожары, продолжавшиеся все лето.

Около базы в пойменных озерах ловились очень крупные караси.  Охотились на дичь. По моим подсчетам было убито около 300 уток, рябчиков и куропаток. Всю дичь ощипывал Николай Иванович. Обычно он уединялся с ней за поленницей дров и там вершил свое дело. Однажды ребята принесли гагару, у которой перо практически не выщипывается. Об этом Н.И., конечно, не знал. Он понес ее за поленницу дров и через 30-40 минут оттуда раздался возмущенный голос Н.И. Гагару он так и не общипал.

В одном из походов по р.Чикты на наледи  застрелили оленя, которого в рюкзаках принесли в лагерь. Олень, конечно, был домашний, отбившийся от стада. На Виви редко, но ловились таймени, в том числе и крупные.

На базе посадили картошку. За ней ухаживали. Выросла высокая ботва, началось цветение. Но в августе был сильный заморозок, от которого вся ботва погибла, и картошка перестала расти. Пришлось копать «горох».

Партия в основном сохранила прошлогодний состав. Радистом опять был Панкратов, геофизиком Бодяев.

Бодяев Сергей Антонович. Работящий человек, но со странным характером. Иногда на него «находило» и он не ел и ни с кем не разговаривал. А «находило» из-за всего. Так он пришел с рыбалки пустой, а другой принес рыбу – вот и повод.

Опять в поле ездил Н.И.Пулькин. Работали два студента и студентка. Надо упомянуть  рабочего из Красноярска Соколова Генку по прозвищу Хере, который потом с нами ездил много лет.

Панкратов заранее был послан в Учами, откуда он должен был пригнать оленей. С опозданием олени пришли, но без вьючных седел. В этом сказалась вся безответственность Панкратова. С большим трудом седла были доставлены на вертолете

Работу начали, разделившись на два отряда. Один из них возглавила Соня. Со мной осталась Тоня (впервые) и несколько рабочих, в том числе один здоровый парень, выполняющий обязанности повара. С ним потом были приключения.

Этот парень откуда-то из-под Костромы. Он не представлял где юг, где север. Передвигался он вместе с оленьим караваном, следуя сзади оленей. Однажды мы пришли с маршрута, олени находятся в том месте, где назначили встречу, а повара нет. Пришлось искать и нашли его в 6 километрах дальше по реке. Оказывается,  он не заметил, как олени свернули перед стоянкой с поймы на террасу и побежал дальше. Вот и бежал, пока мы его не догнали.

На базе оставили Бодяева, Панкратова, Н.И. и Соколова. Они должны были расчистить обнажение туфов и террасу. Связь с Панкратовым держалась по «Недрам».

Все маршруты проходили в дыму. Солнце лишь иногда просвечивало сквозь дым как бледная луна. Как мы не лавировали между пожарами, но в конце концов  пришлось пересечь линию огня и далее маршрут проходил по догорающему лесу. Склоны гор от пожара оголились, мерзлота оттаяла, появились ручейки. Можно было ходить без спичек и вода везде находилась. Из маршрутов приходили как трубочисты.

Уже в конце августа ударили первые заморозки. Когда выходили на базу партии, лужи стояли замерзшими. Конечно, в условиях горящей тайги трудно было встретить какого-либо зверя. За все лето видел только одного сохатого.

В одном из маршрутов рабочий поймал накомарником соболя. Интересный случай!

 Маршруты закончили в начале сентября и сидели на базе до конца сентября. Панкратов даже собрал себе из бревнышек избушку. Жили хорошо, только почему-то у меня было несколько ссор с Тоней.

1968 год. Этот полевой сезон проходил далеко за полярным кругом. База партии находилась на озере Дюпкун, что расположено на реке Котуй. Работал без Тони, она осталась в Москве готовить к изданию геологическую карту Вивинского листа, снятую в течение предыдущих четырех лет.

В партии прибавилась Майя Полещук, вернулся Веселовский. В качестве радиста поехал Виктор Королев. Весь груз партии был предварительно заброшен самолетами Ан-2 из Туры с посадкой на лед озера Дюпкун. Эту операцию осуществлял Королев. Она проходила еще при значительном морозе и жить в палатке было нелегко, тем более, что она была поставлена на самом ветру. Все остальные люди, прилетевшие на самолетах в Туру, также забрасывались в поле самолетом Ан-2.

 Заброска закончилась, кажется, 14 июня. В это время лед на Дюпкуне еще позволял садиться на него самолетам. В ожидании нас Королев настрелял много оленей, которые стадами по 100-200 голов двигались через лагерь в тундру Таймыра. Это ежегодная их миграция. Осенью они возвращались опять в Эвенкию.

Около груза, оставленного на озере, Королев убил медведя, пришедшего по льду озера чем-либо подкормиться.

На весновке наше питание было сугубо мясным. Туши сначала хранились прямо в снегу. Когда началось таяние снега, то появилось много больших зеленых мух. Такого количества я нигде никогда не видел. Они откладывали свои яйца не только в съедобное, но и в такие вещи как свернутая веревка, бумага, тряпье и прочее. В таких условиях сохранить мясо было трудным делом. Пришлось строить настоящий холодильник.

Интересно, что на шкуру медведя, растянутую для просушки, мухи не садились, как не садились и на медвежье сало.

Разброску отрядов производил вертолет Ми-4, для которого было завезено немного горючего. Работу начали четырьмя отрядами во главе с Полещук, Хаустовой, Веселовского и мной. У меня были Королев, Тарасова и трое рабочих, в том числе Соколов и повариха, на вид симпатичная девица, только и помышляющая о женихах. Еще в Туре она обожгла кипятком ногу, поэтому была доставлена к нам только перед выходом в маршруты. Мой отряд с большим понтоном был выброшен вверх по реке Котуй. Помню, как вертолет садился прямо на высокий тальник, так как из-за большой воды в реке сесть вертолету совсем было негде. С невыключенным мотором мы быстро выбросили весь груз. К понтону приспособили мотор. Начались маршруты. Условия для работы здесь были иные, чем в предыдущие годы. Все ручьи и малые реки имели каньонообразные долины с порогами высотой до 30 метров. Склоны долин крутые с уступами и снежниками под ними. Высокие столообразные водоразделы были голыми. В маршруте приходилось туго.

С работой мы благополучно добрались  до начала озера Дюпкун. Во время работы связь с остальными отрядами должна была поддерживаться радиостанциями «Недра». К сожалению, связь установить не удавалось, хотя мы  каждый день в условленное время вызывали все отряды. И вдруг утром слышим Хаустову. Оказывается, она с рабочим находится в нескольких километрах от нас и пришла с трагической вестью. У Веселовского утонул рабочий при переходе речки, вздувшейся после прошедшего дождя. Фамилия утонувшего рабочего – Петр Шариков. Он поехал с нами вторично. Из Туры прилетел вертолет, забрал погибшего и увез его в Туру, где он и был похоронен. Мы продолжали свою работу. В это время лед на озере не растаял. В виде огромного сплошного поля его носило ветром по озеру от одного конца к другому. Как раз тогда, когда нужно было доплыть до своей базы, лед ушел вниз и позволил нам благополучно доплыть. На  базу партии к нам прилетела комиссия для выяснения обстоятельств несчастного случая. Это выяснение продолжалось всю зиму. Я получил выговор, а Веселовский был отстранен от ведения самостоятельных работ.

После всей этой нервотрепки мы поплыли на понтоне вдоль берега озера Дюпкун, делая боковые маршруты. Уже в первый день чуть не произошло второе ЧП. Когда понтон приплыл на место стоянки, а мы вернулись с маршрута и стали ставить палатки, то повариха, чтобы быстрее разгорелся костер, взяла канистру с бензином и плеснула из нее на костер. Бензин в канистре, конечно, сразу загорелся. Повариха заорала, а канистру бросила. Хорошо рядом оказался рабочий. Он ногой сбросил канистру в озеро и так удачно, что своей горловинкой она попала в воду, и огонь потух. Повариха получила небольшие ожоги, а могла канистра взорваться и тогда бы случилась большая беда.

Далее маршруты проходили без особых приключений. А спустя дней 15 мы, совершив круг по озеру, вернулись на свою базу, куда затем были вывезены и остальные отряды. Жили здесь до конца сентября. Затем на гидраче нас вывезли на факторию Чиринда, а оттуда на сухопутном Ан-2 – в Туру. Из Туры самолетом Ли-2 прибыли в Красноярск, оттуда на Ил-18 прилетели в Москву.

В этот сезон Соня Хаустова влюбилась в Сергея Нестерова, который был моложе ее на 16 лет. В Москве они поженились и прожили несколько лет. Нестеров был устроен на работу в экспедицию, поступил в институт и учился в одной группе с Леной.

Так прошел первый год полевых работ из четырехлетнего цикла изучения этого района.

Осенью через наш лагерь шло возвращение оленей с Таймырской тундры и пролетали огромные стаи гусей. Иногда они летели прямо над нашими палатками и низко, но убою из ружей поддавались с трудом. Я даже пробовал стрелять из ракетницы, принеся в гусиные ряды большую панику. В озере Королев ловил много рыбы, в том числе сигов, неру (озерный голец) и всякой другой. В летнее время также постоянно была на столе. Половину маршрутов отходили с бужениной, приготовленной на месте Королевым из мяса убитых весной оленей.

1969 год. В партии работали Тоня, Владик Чалисов, Коля Веселовский, Королев, Сергей Нестеров, студент Кукушкин и рабочие Соколов, Алябьев и другие, в том числе опять поехал Н.И.Пулькин. База партии находилась на озере Чатара, куда ранней весной был выброшен Королев с основным грузом партии. Все остальное  доставлялось сюда из Туры самолетами Ан-2 с посадкой на лед озера Чатара.

Чалисов Владик (Владилен в честь Владимира Ильича Ленина). Начитанный человек, разбирающийся в музыке и искусстве. Обладатель большой библиотеки и т.д. к сожалению, как работник не удовлетворял нас. В какой-то мере он был нигилистом и ко всему относился свысока, с насмешкой. В конце концов мы с ним притерлись и вместе отработали много последующих лет.

 В Туре сидели недолго. В районе еще лежал снег. Место для базы, выбранное Королевым, оказалось насквозь продуваемым ветрами. Мы мерзли, потому на осень решили перебазироваться в другое место, где, в ожидании вертолета для переброски, заготовили материал для постройки срубов под палатки.

Здесь мы наблюдали как солнце садилось за горой и через каких-нибудь 20-30 минут вновь выходило. Практически июнь и июль круглосуточно стоял день. Интересно было наблюдать за тайгой. Вот она стоит серая и вдруг, почти сразу же становиться зеленой. Это лиственницы почти моментально сменяют свой наряд.

На весновке опять было мясо, но не так много как в прошлом году. Все съесть не могли, оставшееся  мясо положили в деревянную бочку, которую хорошо закрыли и опустили в озеро. Было очень много рыбы. Перед разброской отрядов появились полчища комаров. Как и прошлый год, не было спасения от мух. В помойной яме кишели черви – их личинки, которые не одна птица не трогала. Обливали яму бензином и поджигали, но уже на другой день личинок опять было столько же.

Перед первой заброской партия разделилась на три отряда – Веселовского, Чалисова и мой. Со мной была Тоня и прилетевшая студентка  Милосердова, рюкзак которой оказался в стаде у эвенков, и первые 20 дней у нее ничего не было из личных вещей. К тому же, она оказалась беременной и ее пришлось отправить домой рожать.

Первым лагерем  были выброшены в глубокую долину. Только успели поставить палатки, а выбрасывались мы ночью, как около палаток  пробежал огромный сохатый. Всюду были медвежьи следы и его метки на границах своих владений. Этого медведя потом встретила в маршруте Тоня, а я видел его с вертолета, когда перелетали на новый участок. В этом лагере мы очень долго ждали вертолета для переброски на новый участок. А когда прилетел вертолет, то в нем оказалось двое киношников, которых я принял очень негостеприимно. Перелетали на перегруженном вертолете и при подъеме чуть не врезались в гору. Этим рейсом мы разделились с Тоней. Я остановился на границе горной тундры и леса. Здесь были интересные маршруты, проходившие по открытому пространству. Находил каменный уголь и хорошо сохранившиеся отпечатки растений в породах перми и триаса.

В этот лагерь с нами прилетели и киношники. Они находились здесь два дня. Хотели заснять меня, но я отказался, снимали рабочего Соколова, как он моет шлихи и вытаскивает удочкой хариусов. Эти кадры затем показывались в «Клубе путешественников».

Отсюда я ходил к Тоне. На обратном пути было очень жарко и душно, а ночью разразилась страшная гроза с ливневым дождем, после которого вздулись все водотоки.

 По окончании маршрутов все отряды были вывезены в лагерь партии. Перед вылетом меня прихватил радикулит. За время работы в поле это третий случай. После встречи произошла еще одна разброска. Шел конец августа. Комары почти пропали, созревали ягоды и, прежде всего, голубика. Мы вчетвером поселились в большой палатке и поставили в ней печку. Было очень хорошо придти мокрым с маршрута и полежать в тепле у топившейся печки.

В этом лагере, когда в нем оставался один Королев, к нему вплотную подкрался полярный волк (на другой день мы уже все видели этого волка). Королев в это время сидел у костра и ремонтировал сеть.  Оглянувшись, он увидел в 10-15 метрах от себя сидевшего волка, которого сначала он принял за большую собаку. Сообразив, что это волк, Королев бросился в палатку за винтовкой, а волк в это время убежал.

В реке было много рыбы. Даже я ловил ее.

Маршруты здесь опять проходили по пермским породам и были интересными. Снимались отсюда на вертолете в дождь при очень плохой видимости. В лагере партии для всех палаток были сделаны срубы. Все имели печки, так что жить можно было. В озере Чатара хорошо ловилась рыба. Ее много насолили  и навялили. Н.И.Пулькин пытался консервировать печень налимов. По вечерам, когда все расходились по палаткам, он колдовал около костра. Банки у него взрывались, вызывая насмешки.

С базы  партии мы сделали еще по одному длинному маршруту и лишь в конце сентября были вывезены на вертолете в Чиринду. Там мы надолго задержались, дождавшись снега и мороза. Жили в клубе, спали на сцене и столах. Когда крутилось кино, все вещи приходилось убирать. Потом нас перевели на склад. Кое-как мы были вывезены в Туру, а уж оттуда с пересадкой в Красноярске мы попали домой.