Антология экспедиционного очерка

Материал нашел и подготовил к публикации Григорий Лучанский

Источник: Сусов Михаил Васильевич. Геология в письмах. Москва, издательство Рунета, 2010 г.

Река Вилюй

1950

Здравствуй, моя дорогая!

Я нахожусь уже в поселке или наслеге Крестях на Вилюе. Прилетев в Олекминск из Москвы, я застал в авиапорту всю нашу Северную экспедицию и геологов, и обогатителей. Они никак не могли оттуда улететь уже несколько дней. В день моего прилета В.О.Ружицкий наконец-то добился разрешения в Аэрофлоте на спецрейс ЛИ-2 от Олекминска до Сунтар. И через два дня мы все покинули гостеприимный аэропорт в Олекминске.. Прилетев в Сунтары, долго там не задержались; почти сразу несколькими рейсами АН-2 нас перебросили в Крестях. Здесь мы разместились в нескольких домиках. После прилета в Крестях обогатители, минералоги и лаборанты, всего восемь человек, отправились на участок Соколиный за 3 км от Крестяха, где и работали до осени в составе поисковой партии Амакинской экспедиции. Мы же стали готовиться к своим маршрутам в две группы и на лодках. Я оказался в группе В.О.Ружицкого, которая планировала маршрут по Вилюю от устья Ахтаранды до города Сунтары на лошадях и лодке. Обе группы намеревались начать маршруты от фактории Сюльдюкар, расположенной на Вилюе недалеко от устья М.Ботуобии, куда собрались добраться на грузовом пароходе. Этот колесный пароходик каждый год в начале лета по большой воде тащил по Вилюю почти от самого устья баржонку с продуктами и товарами, оставляя их по ходу в магазинах прибрежных поселков и факторий. Последний рейс до Сюльдюкара пароходик совершал в середине июня; вот в этот рейс мы и собирались покинуть Крестях. За вре-

мя нашего ожидания колесного пароходика произошло одно прелюбопытнейшее событие сродни детективу. Через день или два после нашего прилета в Крестях мы получили от иркутских геологов очень интересную информацию. Их начальник Файнштейн, видать в развитие своей гнусной и лживой акции, состряпанной в начале года против В.О.Ружицкого, узнав о нашем прибытии на Вилюй, установил для всех геологов Северной экспедиции режим изоляции от внешнего геологического мира". Зимой я тебе, моя дорогая, рассказывал об этом подонке Файнштейне. Так вот, по высочайшему Указу иркутского ублюдка Файнштейна, всем нам, от В.О.Ружицкого до техника-геолога, как лютым ворогам амакинского геологического сообщества, категорически запрещалось посещать участок Соколиный и все другие на Вилюе, где работали иркутяне. А чтобы, не дай Бог, какой-нибудь ненормальный, к тому же и вороватый москвич из группы В.О.Ружицкого не смог пробраться на участок Соколиный, Файнштейн установил вооруженный блокпост на пешеходной тропе, ведущей из наслега Крестях на этот участок. Пост состоял из двух человек, вооруженных одним одноствольным охотничьим ружьем системы «Джонсон». Видимо, один был стрелок, второй - подносчик патронов. Вообще-то, человеческая фантазия не знает границ, особенно фантазия кретина. Мог ли человек, если он в здравом уме, додуматься выставить вооруженный пост на пешеходной тропе среди бескрайней тайги. Это же просто смешно. И действительно, файнштейновский вооруженный пост на пешеходной тропе в тайге стал посмешищем для многих амакинских геологов, особенно тех, кто недавно приехал работать на Вилюй. Потом с этим постом произошел такой случай. В.О.Ружицкий запросил у Файнштейна разрешения посетить участок Соколиный для встречи со своими обогатителями и минералогами, чтобы обсудить кое-какие производственные вопросы. Как раз в это время сам Файнштейн собирался сделать сообщение для обогатителей и своих геологов о ходе поисковых работ на Вилюе. Поэтому он дал два пропуска на В.О.Ружицкого и А.А.Арсеньева на Соколиный. В означенный день и час двое наших москвичей отправились на базу комплексной партии №2 на Соколиный. Я через некоторое время, прихватив рюкзак, отправился вслед им. Перед блокпостом я снял ичиги (мои сапоги) и носки, положил их в рюкзак и потопал босиком по тропе, насвистывая песенку. Два охранника, вооруженных одним ружьем, не обратили на меня никакого внимания. Я поприветствовал их и прошел дальше. Пройдя метров 100, я вновь обулся и потопал в логово Файнштейна. Почти сразу нашел камералку и прошел в комнату, где уже собрались наши обогатители, минералоги, лаборанты, амакинские геологи и два моих начальника. Файнштейна пока не было, поэтому я прошел подальше и уселся в уголке. Василий Оникиевич, увидев меня, вытаращил глаза, но промолчал, Алексей Александрович только засмеялся, все наши потихоньку поприветствовали меня. Появился Файнштейн - такой невзрачный, чернявый мужичонка и с ним еще несколько человек, и собрание-совещание началось. Выступил Файнштейн: он сначала немного рассказал о работе поисковых партий, а потом долго распространялся по поводу прогнозов поисков и о первоисточниках алмазов на платформе вообще. Он нес откровенную галиматью. Причем у меня создалось впечатление, что он излагает не свои, а чужие мысли и чужим языком. В частности, он с фанатичной убежденностью утверждал, что сибирские траппы являются наиболее вероятными первоисточниками алмазов и на платформе, и на Вилюе. Возведя траппы в ранг первоисточников алмазов, Файнштейн идет дальше в этом фарватере - он утверждает, что чем больше галек траппов в аллювии, тем вероятнее нахождение алмазов в россыпях; чем больше пироксена в галечниках, тем надежнее находки в них алмазов; а затем кредо -пироксен наиболее надежный спутник алмаза. Утверждая все это, Файнштейну абсолютно неважно, что еще в прошлом году геологи из группы В.О.Ружицкого похоронили с духовым оркестром трапповое чучело с алмазной короной, сляпанное Одинцовым. А ведь еще есть кропотливые исследования В.И.Гоньшаковой и А.П.Лебедева, напрочь отвергающие какое-либо трапповое начало в появлении алмазов на платформе. Уму непостижимо и выразить невозможно, как человек, который только что нес сущую чертовщину в области алмазной геологии, руководит всеми алмазными поисковыми партиями на Вилюе. Я был очень доволен, что мне пришла шальная мысль проникнуть на Соколиный и воочию убедиться, что такое Файнштейн, оклеветавший всего полгода раньше блестящего геолога-алмазника, честного и порядочного человека — В.О.Ружицкого. Теперь я твердо знаю, что Файнштейн совершенно неграмотный геолог, притом еще и самая последняя сволочь.

Наконец до Крестяха добрался, шлепая по воде своими двумя колесами—толкателями, маленький симпатичный пароходик с баржонкой на буксире. Капитан речного труженика, после переговоров с нами, согласился помочь и доставить обе группы до фактории Сюльдюкер. Погрузив свои полевые пожитки на баржу и прицепив к ней две лодки, мы покинули охраняемый с одной стороны выход из поселка карабинерами Файнштейна гостеприимный Крестях. В Сюльдюкаре наша группа, закупив продукты, отправилась на лодке вверх по Вилюю до Якутского поселка Улу-Того. Через пару километров мы приплыли к порогу Куччугуй-Хан (Малый Хан). Здесь, в русле Вилюя и по обоим берегам обнажаются траппы, которые и сотворили этот порог. Он тянется около полкилометра, на которых река стремительно и шумно несет свои воды по неглубокому и узкому, сжатому громадными валунами траппов, руслу. У порога мы высадились на берег, перетащили весь груз посуху, по берегу по другую сторону порога, а лодку пустой аккуратно провели вблизи валунов по воде туда же. Далее без происшествий мы прибыли в Улу-Того, где намеревались арендовать лошадей и на них добираться до Ахтаранды. В.О.Ружицкий стремился к берегам этой реки, чтобы посмотреть своими глазами и потрогать руками трапповую трубку Эринга, которую обозначил здесь тектонист из ГИНа П.Е.Оффман, он же и дал ей такое название. Эринии - по греческой мифологии - это богини мщения, обитающие в подземном царстве. Им соответствуют римские фурии. П.Е.Оффман занимается тектоникой Сибирской платформы в связи с проблемой ее алмазоносности. Год назад с этой целью он совершал маршруты в бассейне Ахтаранды. Выйдя к Вилюю вблизи устья Ахтаранды, П.Е.Оффман обнаружил голубовато-зеленоватые отложения осадочных пород с зеленым гранатом, везувианом и каким-то белым минералом. В одночасье Оффман превратился из тектониста в вулканолога, а взыгравшая вдруг его фантазия выдала своего рода открытие в виде трапповой трубки — что-то сродни вулкану. Голубоватое обнажение на берегу Вилюя у устья Ахтаранды тектонист-вулканолог сходу определил, как край трапповой трубки, которая основной своей частью, как он полагал, размешается в пределах русла реки.

Если же вдруг ты засомневаешься в Оффманском предвидении - все очень просто. Напяливай на себя акваланг, бери в руки молоток и бултых в воду, а потом на дно Вилюя, где и насобираешь самых что ни на есть настоящих оффманских вулканитов. В.О.Ружицкий акваланг с собой брать не стал, он решил ограничиться осмотром обнажения на Вилюе у Ахтаранды, давно известного как обнажение трапповых скарнов, и подтвердить, или опровергнуть, версию Оффмана о существовании здесь трапповой трубки. Собственно, с этой целью мы и прибыли на якутских рысаках к устью Ахтаранды. Ахтарандинское обнажение расположено недалеко от устья реки Ахтаранды на левом берегу Вилюя. Оно невысокое, порядка 8-12 м. В нем вскрываются голубоватые, голубовато-зеленоватые, зеленовато-серые карбонатные породы палеозойского возраста. Немного ниже по течению Вилюя выходят на поверхность траппы. Их контакт с карбонатными породами не обнажен. Палеозойские породы образуют четкие пласты известняков, глинистых известняков и маломощные прослои мергелей. Все породы изменены и содержат в переменном, иногда большом количестве кристаллы бурого везувиана (вилюнита), зеленого граната (гроссуляра) и белого псевдоморфного ахтарандита. То есть это типичные скарны, которые образовались при воздействии трапповой магмы на вмещающие их палеозойские карбонатные породы. В итоге нам потребовалось не более получаса, чтобы превратить трапповую трубку Эринга в миф, такой же миф, в который годом раньше были обращены так называемые кратеры Одинцова. Похоже, Эринии, узнав, что их именем ученый тектонист назвал несуществующую в природе трапповую трубку, предали анафеме гипотезу об этом мифе, а самого автора гипотезы предали позору. Благодаря этой мифической истории, я смог увидеть, потом подробно изучить, описать и набрать много образцов очень редких на Земле трапповых скарнов.

Через день мы той же дорогой вернулись в Улу-Того, потом на лодках доплыли до Сюльдюкара. Здесь пополнили запас продуктов, установили на лодке мачту для паруса и поплыли с работой по Вилюю вниз по течению. Парус трапециевидного формата я сшил еще в Москве из бязи. Теперь он нам должен был послужить как двигатель нашей лодки по водной глади. Мы его поднимали, то есть один его конец, вверх по мачте, когда дул попутный ветер. Тогда наш кораблик с пятью пассажирами на борту летел по воде, иногда даже поднимая волну под килем. Лодку приходилось направлять по курсу рулевым веслом. Через 3-5 км мы причаливали к галечниковой косе, отмывали шлихи и брали ситовую пробу. Когда встречали обнажение нижнеюрских конгломератов, из них отмывали шлихи по несколько штук. Иногда заплывали в большие притоки Вилюя на 1-3 км и тоже отмывали шлихи из аллювия. В поселке Вилючаны в магазине я купил мелкокалиберную винтовку охотничьего образца облегченную и несколько коробок с патронами. Так день за днем мы плыли по Вилюю, иногда под парусом, делая свою работу, и доплыли до устья реки Укугут. Здесь в левом береговом обрыве, довольно протяженном, обнажаются нижнеюрские конгломераты укугутской свиты. И неожиданно здесь мы встретили сразу три группы геологов - две из ГИНа и одну нашу во главе с Александром Александровичем Арсеньевым. Пару дней мы изучали и опробовали всяко конгломераты, а потом подались дальше вниз по Вилюю, продолжая работать в том же плане и режиме.

Вилюй — левый и самый крупный приток Лены. Его протяженность составляет более 2,5 тысяч километров; свое начало он берет с территории Эвенкии. Через несколько десятков километров Вилюй входит в пределы Якутии и остается в ней до самого устья. Где-то со своей середины после последнего порога Куччугуй-Хан Вилюй течет по Вилюйской низменности. Низменность - она и есть низменность - плоская как стол поверхность земная покрытая лиственничной тайгой. Ландшафт - равнинно-таежный, простирающийся от горизонта до горизонта. Этот ландшафт, характерный для бассейна среднего и нижнего течения Вилюя, своеобразно и сказочно красив, но он очень далек от горно-таежного ландшафта Хамар-Дабана, уникального по своему великолепию творения Природы.

После того, как Вилюй входит в пределы Вилюйской низменности на его левобережье располагаются якутские поселки, наслеги, фактории. В больших поселках имеются школы, в которых живут и учатся за государственный счет якутские дети из отдаленных поселений охотников и оленеводов. В поселках, особенно больших, кроме якутов живет много русских семей.

Вилюй невероятно богат рыбой. В огромных количествах в его водах обитают осетр, таймень, ленок, чир, щука и разная мелкота. В окрестных лесах полно разного зверя, особенно много зайцев.

Доплыв до наслега Крестях, к тому же и досыта наработавшись, мы устроили себе двухдневный передых. Привели все собранные материалы, в том числе и каменный, в порядок, помылись, отдохнули и снова на парусник, а на нем вниз по Вилюю, теперь до поселка Сунтары, где обозначен финиш нашего полевого сезона.

Вот и закончился наш Вилюйский маршрут. Проплыли с работой более 300 км по Вилюю. Конечно, самым интересным для меня был маршрут на Ахтаранду на трапповые скарны. Сейчас мы в Сунтарах, разместились в одном большом доме. Завтра отправлю это письмо, последнее письмо с Вилюя.

До скорой встречи. Целую и крепко обнимаю тебя и сынулю.

Миша. Сентябрь 1950 г.

Река Вилюй и ее приток Ыгыатта

1951 год

Здравствуй, моя дорогая!

Вчера прилетели в поселок Преображенка на Нижней Тунгуске. Здесь собралась вся наша Северная экспедиция, состоящая на этот сезон из 5 партий, в которых будет работать разного люда всего более 40 человек. Отсюда из Преображенки мы самолетами переберемся сначала в Ербогачен, который тоже расположен на Тунгуске, а потом в поселок Туой-Хая на берег реки Чона, правого притока Вилюя. Хозяйка, у которой мы поселились в Преображенке, угостила нас соленым тугунком — это маленькая речная рыбешка величиной с кильку. Ее солят особым сибирским способом, и это такая вкуснятина, что словами не передать. Мы слопали этого тугунка уже больше кастрюли. Хозяйка только смеется и все равно каждый обед ставит на стол целую миску соленого тугунка.

Продолжаю писать тебе уже из Ербогачена. Здесь мы разместились довольно просторно, в нескольких домах. Снова ждем самолет, теперь уже маленький ПО-2. Он должен прилететь специально для нас, чтобы перебросить по воздуху в другую речную систему и даже в другую область под названием Якутия. Ждали мы, ждали, как в один день приходят к нам молодые ребята и двое пожилых мужчин и заводят такой разговор. Просят нас помочь колхозу скосить траву и засыпать ее в силосную яму. Мы согласились и уже на следующий день утром отправились на Тунгуску для переправы на другой берег, так как косить и яму засыпать нужно на противоположной стороне реки от Ербогачена. Нас переправили на лодках, потом привели к месту действа, выложили штук 10-12 кос, много граблей, вилы и показали, что делать, как делать, куда складывать. Я и А.А.Арсеньев взяли косы, многие рабочие тоже вооружились косами, остальные граблями и закипела работа. Силосная яма была довольно больших размеров, поэтому потребовалось часа три без долгого перекура махать и махать косой, чтобы заполнить скошенной травой яму только на 2/3. Потом в яму спустили лошадь и стали водить по кругу - трамбовать траву. Около часа дня привезли очень обильный и страшно вкусный обед. Лошади тоже дали отдохнуть - она просто легла на траву в яме, потихоньку работая челюстями над свежей травой, взятой прямо из-под себя. После обеда, накурившись всласть, принялись снова воевать с травой. Около 4 часов дня лошадь сама вышла из круга, обозначавшего контуры ямы. Силосная яма была доверху заполнена утрамбованной и подсоленной травой. Нас благодарили тепло и искренне, благодарили двое мужчин из колхоза и две женщины, которые кормили нас вкусным обедом.

Через день прилетел самолетик, который начал нас перебрасывать на Чону. На этом пока закончу писать. Продолжу, как появится такая возможность.

Продолжаю письмо, находясь уже несколько дней на берегу красивой сибирской реки Чона, на противоположном берегу от якутского поселка Туой-Хая. Прилетев сюда, обнаружилось, что мы оказались в западне. Отсюда нам всем необходимо плыть на лодках до места работ, 50, 100, 300 км, а потом и работать, передвигаясь на лодках. Рассчитывали лодки приобрести здесь, в поселке Туой-Хая. Но оказалось, что здесь таких лодок, как нам нужно, просто нет, и никогда не было. Местные якуты имеют лодки-ветки на одного человека, это очень маленькие лодочки. Встал вопрос — как быть? Даже не вопрос, а почти неразрешимая проблема. Все начальники партий собрались и стали обсуждать ситуацию. Алексей Александрович предложил делать лодки самим, и не мешкая. Для этого в первую очередь узнать у рабочих — есть ли среди них верховые пильщики досок и хорошие плотники: сразу пошли к рабочим, узнали у них, что двое являются профессиональными пильщиками и верховыми тоже. А плотников-профессионалов трое. Потащили ребят к себе и, объяснив, что к чему, спросили, что нужно. Ребята посовещались и сообщили, что срочно нужно привести, причем из Иркутска. Это: две продольные пилы, тюк пакли, мешок гашеной извести, гвозди, пару рубанков, клещи, бочку железную на 200 литров. В.О.Ружицкий все записал, предложил одному парню-пильшику ехать со своим заместителем в Иркутск. Кроме этого, ребята предложили организовать корчевку сосновых пней для смолы, т.е. из чурбаков, распиленных из пней, гнать смолу, чтобы смолить лодки. Всего нам нужно было 5 лодок для пяти партий.

Другого выхода у нас не было, иначе вся экспедиция вынуждена будет вернуться в Москву без полевых материалов. Такое вряд ли случалось когда-либо и где-либо. Поэтому вся экспедиция сразу пришла в движение от В.О.Ружицкого до рабочего. На другой день замначхоз с рабочим улетел в Иркутск, рабочие — несколько человек — приступили к сооружению двух козел для распилки досок; другие рабочие отправились в тайгу на заготовку леса для распила из него досок; геологи и техники, вооружившись лопатами, топорами и вагами (толстые шесты метра 3 длиной), под руководством поварихи Маши тоже пошли в тайгу корчевать пни. Маша возглавила нашу команду, потому что оказалось, лишь она одна могла отличить сосновый пень от пней других деревьев. В лесу Маша показывала на сосновый пень и говорила: «Вот» — четверо-пятеро нас приступало к корчевке; Маша шла дальше, на следующем пне еще четверка геологов начинала копать корни, подрубая их, а потом вагой выдирать пень из земли. Так продолжалось до 12 часов дня, когда Маша уходила в лагерь готовить обед. Мы оставались в тайге, очишали пни от земли, распиливали и разрубали их, а потом частями таскали в лагерь к кострищу, где намечалось установить бочку и гнать смолу. Так продолжалось несколько дней, пока рабочий Лазарь не сказал, что хватит. Чуть раньше выяснилось, что Лазарь уже не раз гнал смолу из сосновых чурбаков; у нас он также согласился заняться этим делом. После корчевки пней мы, геологи, разделились на две группы: одна занялась заготовкой дров, чтоб гнать смолу, вторая стала распиливать и разрубать корни пней на небольшие чурбаки, чтобы потом засунуть их в бочку и гнать смолу.

На четвертый день прилетели из Иркутска гонцы и привезли все необходимое. Лазарь заполнил бочку сосновыми чурбаками, завинтил на бочке крышку, установил прочно бочку с чурбаками над костром и начал гнать смолу. Он не отходил от костра и бочки ни днем, ни ночью; огонь горел несильным пламенем, не угасая. Лазарь и спал чутко, сидя около костра с бочкой. Самой трудоемкой и тяжелой работой в процессе изготовления лодок была распиловка бревен на доски. Пильщики, сменяя друг друга, пилили доски с утра до вечера. Когда досок было напилено достаточно для одной лодки, плотники приступили к ее изготовлению. С начала строительства первой лодки прошло три недели; когда все лодки были готовы, они были спущены на воду. Конопатить и смолить лодки смолой, выгнанной Лазарем из чурбаков и смешанной с гашеной известью, мы начали сразу, как лодка была сколочена из досок.

Поскольку нашей партии дальше всех (около 400 км) нужно было добираться до района работ, нам отдали первую лодку. Мы спустили ее на воду в реку Чона, потом установили мачту для паруса (его я сохранил с прошлого года) и, загрузив снаряжение, продукты и личные шмотки, отправились в далекое и нелегкое плавание. В течение последующей недели после нашего отплытия и все остальные четыре партии покинули якутский поселок Туой-Хая. Флагман В.О.Ружицкого отправился в плавание последним.

Наша партия состоит из 6 человек: трое рабочих, геолог, техник-геолог и я. Лодка была просторной и с достаточным запасом грузоподъемности. Провожать нас вышла на берег Чоны вся экспедиция; все желали нам удачи и благополучного плавания. Вскоре за двумя поворотами реки скрылись из виду и наш обширный лагерь, и поселок Туой-Хая. К вечеру мы доплыли до устья Чоны, где в небольшом, в три домика, поселке заночевали. Устроившись на ночлег, еше до ужина, мы с Володей (техник-геолог) взяли лодку и поставили в реке рыболовную сеть, которую я купил в Москве. Сеть в 10 метров с большой ячеей на крупную рыбу. Рано утром мы вместе с сетью вытянули двух здоровенных, килограммов по шесть, осетров. Сеть сняли, одного осетра посадили на кукан (веревка с привязанной на конце палочкой) и пустили в воду, привязав его к лодке; второго осетра взяли с собой. Дома разделали рыбину и все куски зажарили на завтрак и на дневной обед где-нибудь в пути.

Покинув воды Чоны, мы вышли на простор великой сибирской реки Вилюй. Наш парусник, улучив попутный ветерок, нес нас по водной глади. Все мои партийцы предавались созерцанию величественной панорамы лиственничной прибрежной тайги и отдыхали. Лишь мне приходилось трудиться - следить за ходом лодки, не выпуская кормовое весло из рук. Еще отплывая от берега Чоны у Туой-Хая, я взял в руки кормовое весло, сел на корму и не расставался ни с веслом, ни со своим местом до самой фактории Сюльдюкар на Вилюе - конечного пункта нашего Вилюйского плавания. Сидя на корме лодки со своим породнившимся мне кормовым веслом, я много раз возвращался к мысли о том, какой же подвиг совершили геологи и рабочие нашей Северной экспедиции, построив в невероятно короткий срок от ноля пять лодок водоизмещением в одну тонну каждая и тем самым обеспечив работу всех пяти партий экспедиции. Мы очень спешили, так как нам предстоял долгий и длинный путь по Вилюю, потом на лошадях через водораздел Вилюя и Ыгыатты в верховье этой реки, и только потом на плоту с работой по Ыгыатте до устья. Кроме того, нам предстояло преодолеть 5 Вилюйских порогов, два из которых довольно опасные. На их форсирование потребуется немало времени. Поэтому чуть свет мы после завтрака отправлялись в плавание почти до темноты с непродолжительной остановкой на обед. Все молились, чтобы дул попутный ветер, который давал нам отдохнуть от весел, да и нес нас по воде значительно быстрее, чем когда мы двигались на веслах. На время остановок на ночлег мы с Володей ставили сеть и всегда утром вытаскивали осетров. Поэтому во время нашего плавания за лодкой на кукане плыл один или два осетра. Осетры в воде, несмотря на неволю, жили очень долго. Через несколько дней после устья Чоны мы проплывали Ахтаранду, был как раз обеденный час, и мы остановились перекусить у обнажения трапповых скарнов. Пока ребята занимались обедом, я повел Зину, нашего геолога, на обнажение. По дороге я рассказал ей, что прошлым летом мы с В.О.Ружицким были здесь, и я очень детально изучил это уникальное месторождение скарнов. Потом я рассказал ей об Оффмане, его трапповой трубке Эринга, о том, что вот это обнажение скарнов и есть по Оффману край трубки. Когда пришли на обнажение, Зина сразу сказала: «Какая красота! Живые скарны. Сюда студентов водить — натуральное наглядное пособие». Потом, полазив еще немного по обнажению, она произнесла, обращаясь ко мне: «Ты что мне голову морочишь с какой-то трубкой? Этот Оффман что ли сбрендил. Он ведь тектонист, а тектонист — это в первую очередь геолог. А геолог не мог трапповые скарны принять за край вулкана или трубки какой. Бред один. Хорошо, что у этого тектониста ума хватило эту самую трубку в Вилюе утопить. Получился бы совсем конфуз. А вообще-то пойду я к лодке, возьму мешок и наберу здесь зеленых гранатов, везувианов и красивых белых, как ты сказал, ахтарандитов». Она потом действительно набрала много образцов с этого обнажения. Рабочие, увидев у Зины зеленые кристаллы гранатов, помчались на обнажение и набрали их полные карманы.

После Ахтаранды на нашем пути вскоре встретился первый порог - водопад Улахан-Хан (большой Хан). Километра за полтора мы услышали гул падающей воды, который усиливался с нашим приближением к Хану. Потом мы спустили парус и на веслах, вдоль берега, стали медленно подплывать к порогу. Когда стало видно, как по несколько наклонному руслу вода в реке с бешеной скоростью и шумом мчится к самому водопаду, мы причалили к берегу и на веревках повели лодку вдоль берега до первых валунов. Дальше вести лодку по воде было невозможно. Ее вытащили на берег, разгрузили, потом сходили, вырубили шесты, в метр с небольшим длиной, и, постелив их на камни, поволокли по ним лодку посуху. Шестов было много, поэтому задние, по которым уже протаскивали лодку, двое рабочих брали и переносили вперед, положив их снова на камни. Довольно быстро мы доташили лодку до водопада к улову, где вода была спокойной, и спустили ее на воду. Потом перетаскали все снаряжение, продукты и разные шмотки, и дали себе почти часовой отдых - устали будь здоров как. Кстати, сюда перенесли и одного осетра, плывущего до порога-водопада за лодкой на кукане. Порог-водопад Улахан-Хан, как естественное природное сооружение, представляет собой 2,5-метровый водопад. Огромное количество Вилюйской воды, оказавшись на несколько приподнятом дне русла, к тому же еще и наклоненному, устремляется с бешеной скоростью и ревом к уступу в 2,5 м и с грохотом обрушивается вниз. У уступа падающая вода клокочет, бурлит, вздымается, а потом утихает, успокаивается и течет себе потихоньку. Там, где мы спустили лодку на воду, в огромном улове с берега видны в воде плавающие огромные таймени. Они по одному подплывают поближе к водопаду и стоят на месте, работая плавниками, ожидают упавшую с водопада рыбешку. Таймени огромные, не меньше чем по полпуда.

После Улахан-Хана мы благополучно миновали еще три порога, но не посуху, а по воде на лодке. Приблизившись к первому после Улахан-Хана порогу, мы вышли на берег и определили характер порога. Река в порожистом русле сильно сужалась и мелела; вода с бешеной скоростью устремлялась в этот суженый проем и, миновав его, вздымалась сначала в несколько высоких волн, потом затихала. По обе стороны за стремниной образовались улова со спокойной водой. Оценив ситуацию, решили проскочить порог на лодке. Перед порогом выгрузили из лодки вьючник со спецчастью, ружья, кой-какие вещички и берегом перенесли их ниже порога. Потом двое сели на весла, я на корму с кормовым веслом, разулись на всякий случай — и вперед: выгреблись на стремнину на ее правый край и вниз; веслами работали вяло - не было необходимости, я кормовым веслом держал прямо лодку по курсу почти у самых валунов. Пролетев стремнину, заработали веслами в полную силу, выгребая лодку в правое улово и прорезая ею череду высоких волн. С огромной скоростью лодка, разрезая волны, оказываемся на тихой воде улова. Проносясь по высоким волнам, лодка порядком захлестывается водой. Поэтому по улову мы потихоньку подплываем к берегу и сразу начинаем вычерпывать воду, нахлестанную нам высокими волнами. Потом кое-что просушиваем и плывем дальше. Так благополучно миновали следующие три порога, а Куччугуй-Хан - последний порог - вновь наполовину проходили посуху. То есть, снаряжение по берегу на себе, а лодку проводили вдоль валунов на веревках. На 10-й день мы приплыли в Сюльдюкар. Нам здорово повезло с погодой. Все дни нашего нелегкого, но очень богатого различными приключенческими событиями путешествия по Вилюю, стояла солнечная теплая, иногда даже жаркая погода.

Не успели мы как следует обустроиться на новом месте, как появился якут-конюх. Он сказал, что ждет нас уже две недели с 4 лошадьми, что нужно спешить и поскорее отправляться на Ыгыатту. Нам и самим нельзя было терять ни одного дня, поэтому мы сказали ему, что завтра после обеда уйдем из Сюлъдюкара, закупив в магазине продукты и отогнав лодку на вилюйскую метеостанцию. С В.О.Ружицким была договоренность, что мы свою лодку, когда будем уходить из Сюльдюкара, оставим на метеостанции, где всех метеорологов мы хорошо знали еще с прошлого года. Метеостанция находилась в километре от фактории.

Первые два дня мы шли посуху, а потом пошел дождь, и хватили мы лиху на этом переходе. Реки, хотя и маленькие, но вздулись невероятно. Дважды пришлось вязать плоты, чтобы переправить снаряжение и переплыть самим. Несколько раз приходилось перетаскивать на себе снаряжение через болота, по которым с огромным трудом мы потом проводили разгруженных лошадей. На 5-й день якут-конюх Вася сказал, что недалеко чуть в стороне живет охотник, у него олени, поэтому пойдем к нему и на оленях дотащим груз до Ыгыатты. Дождь иногда прекращался, но не долго. К охотнику мы пришли во второй половине дня. На довольно большой поляне стояло несколько якутских домиков-хатонов и одно строение, похожее на коровник. По соседству располагался большой огород с цветущей картошкой.

Мы расположились неподалеку около ручья, поставили палатки. Наш конюх, развьючил лошадей, отпустил их пастись и отправился к охотнику. Вернувшись, сообщил, что через день охотник на оленях доставит наш груз на Ыгыатту. Потом пришли к нам две девочки, одна, постарше, сказала, что папа (охотник) весной ездил в Нюрбу, купил там семенной картошки и посадил здесь в огороде. Летом ухаживал за ней, она зацвела и сейчас цветет, а картошек нет. Он (папа) думает, что может не так что-нибудь сделал, поэтому нет картошек. Володя понял, да и мы тоже, сказал девочкам, чтобы шли на огород, потом взял лопату и сам пошел за ними. Мы с Зиной следом отправились. Володя пришел в огород, подошел к первой грядке и всадил лопату под первый куст картошки, а потом выволок лопатой много крупной картошки вместе с землей. Девчушки ахнули и помчались домой, откуда высыпало все семейство охотника и прямиком — в огород. Володя второй куст уже при них выкопал. Картошка была очень крупная, и было ее невероятно много. Тут дочь охотника Маша сказала нам, что папа ждал, когда картошки появятся наверху кустов вместо цветов. А оказалось, что картошки вырастают в земле. Охотник со своим семейством сразу вскопал одну грядку целиком и извлек несколько ведер картошки. В благодарность он нам принес уже к вечеру целое ведро картошки. Мы были очень рады и поблагодарили его за такой подарок. А на другой день охотник пришел снова со своей дочерью и принес нам в подарок шесть крупных карасей; таких крупных я никогда не видел. Охотник ходил на озеро проверять сети и вот из этого улова угостил нас.

Наконец, на седьмой день наших мытарств мы еле дотащили наше снаряжение и продукты до Ыгыатты. Лошади шли тоже, но налегке. Охотник, развьючив оленей и сняв груз с них, сразу ушел обратно. Мы очень его благодарили за помощь. Вася-конюх остался с лошадьми и помог нам волоком на лошадях перетаскать из леса сухие лесины на плот. После этого он тоже сразу ушел. Целый день мы вязали плот, который получился довольно большой и хорошо плавучий на воде. Там, где мы вязали плот, река была достаточно глубокой и спокойной. Потратив на дорогу почти четыре недели, мы наконец-то приступили к работе, начав свой маршрут по реке с самых верховьев Ыгыатты. Последние два дня, когда шли с оленями и когда вязали плот, дождь прекратился, и установилась хорошая погода.

Мы выплыли рано утром, выгребли плот на середину реки и отдались целиком ее течению. Проплыв где-то километра три, начался плес, который перешел в перекат. Плот понесло со скоростью ветра по мелководью; рабочие на гребнях не давали плоту крутиться. Через километр перекат кончился, снова плес и тихое течение. Тут я подумал: «Как хорошо, что до нашего появления на Ыгыатте прошли долгие дожди и подняли уровень воды в реке. Иначе уже на первом перекате наш плот рассыпался бы по бревнышку, и что было бы дальше — одному Богу известно».

После первого переката мы причалили плот к берегу, где отмыли первые пять шлихов с одной косы и взяли ситовую пробу. Для ситовой пробы используется набор сит с размером ячеек 8, 4, 2, 1 мм. Начальный объем пробы - одно ведро аллювия - галечника. Галечник просеивают в воде сразу всем комплектом сит. Фракцию -1 мм берут в пробу, остальное просматривают визуально и выбрасывают. Пробу из фракции -1 мм потом пропускают через рентген на обнаружение алмаза. Далее, спускаясь на плоту по реке, через каждые 10 километров мы отмывали 5 шлихов с одной косы и брали одну ситовую пробу. И так до поселка Хампа; ниже этого поселка расстояние увеличили в два раза.

За первый день мы проплыли без происшествий четыре переката, а потом понесло нас очень даже тихим течением. Кроме шлихов и ситовых проб мы ходили в маршруты вглубь от реки на несколько километров. Кроме траппов в этих маршрутах других магматических пород обнаружить не удалось. По берегам реки, да и вдали от нее, было до ужаса много брусники и голубики. Иногда склоны невысоких горушек, да еще с солнечной стороны, были красными от брусники. Естественно, грех было пройти такие места, не наклонившись много раз.

Во время нашего плавания плот служил нам верой и правдой; но постепенно он стал оседать глубже в воду. Поэтому пришлось дважды приплачивать по одной сухой лесине. Еще одна напасть к нам подкралась — стали таять продукты, а точнее, кончаться некоторые из них. А до Хампы было не так близко, к тому же, и ускорить движение нашего дредноута мы были бессильны. Пришлось удлинить световой день — раньше отплывать и почти в темноте останавливаться на ночевку. За два дня до Хампы у нас оставалось около 10 кг муки, несколько килограмм риса, две плитки чая, совсем немного соли. На остановках налегали на ягоды. Еще убили гагару, сварили ее, но съесть не смогли - она так воняет рыбой, что даже бульон пить противно. И вот, наконец, Хампа. Подплывая к поселку, мы увидели несколько палаток. Оказалось это геологи съемочной партии Аэрогеологической Вилюйской экспедиции. Они пришли сюда, чтобы пополнить запасы продуктов. К ним уже прилетал самолет из Нюрбы и привез все необходимое. Познакомились. Рыбченков Венедикт - так зовут начальника партии - спросил о наших дальнейших планах. Я кратко изложил ситуацию и наши планы. Венедикт подумал, подумал, потом предложил мне немедля написать список продуктов и их количество, и отдать ему этот список, добавив, что продуктов в здешнем магазине почти нет, кроме спирта. Он попробует сегодня вечером передать в Нюрбу нашу заявку как бы для его партии. Нас же всех велел Никифору Ивановичу, главному повару, накормить досыта и сегодня, и завтра. На сутки Венедикт задержал выход своей партии в маршруты только потому, чтобы нас обеспечить продуктами. На следующий день прилетел АН-2 из Нюрбы, привез нам все, что заказали. В ушерб себе он, практически, обеспечил успешное завершение полевых геологических работ нашей партии на Ыгыатте.

Ну вот, моя дорогая, мы уже находимся в Нюрбе. Приплыли вчера днем. Поселились в большом доме вблизи аэродрома. Как выкроилось время, сел закончить письмо тебе, чтобы завтра уже и отправить. Ниже я опишу нашу речную эпопею на ее финише, или, точнее, последнем отрезке. Из Хампы мы уплыли в тот же день, как ушел в маршрут Венедикт Рыбченков со своей партией. Перед расставанием я еше раз поблагодарил его за помошь с продуктами. На это Венедикт заметил: «А ты разве не выручил бы меня в такой ситуации? Ну ладно, бывай и удачи тебе и всем твоим ребятам. Может, в Москве свидимся, и поближе познакомимся». Потом попрощались, и он заспешил догонять своих партийцев. Я пошел к реке, где уже все было готово к отплытию, чтобы добраться до Нюрбы и, наконец, закончить тяжелейший полевой сезон.

Ыгыатта, изрядно потрепав свои нервишки на верхних перекатах, к Хампе постепенно успокоилась, а дальше вниз по течению совсем уж в полудреме-полусне несла свои воды к Вилюю со скоростью 2,5-3 версты в час. Наш плавучий корабль под названием плот, не имея никаких двигателей, превысить скорость течения воды в Ыгыатте не мог. Поэтому, поработав активно гребнями, мы вырулили наш дредноут на фарватер реки и отдали себя в руки речной стихии - поплыли от Хампы, отсчитывая версты со скоростью речной волны. Передвигаясь по реке все светлое время суток со скоростью черепахи, наша жизненная деятельность постепенно опускалась почти до нуля. Оставался лишь один выход — созерцать речные окраины. А посмотреть и посмотреть, восторгаясь, было на что.

Как только за поворотом реки скрылись хатоны и дома Хампы, по берегам Ыгыатты нескончаемо потянулись лиственничные леса, которые опускались или обрывались вдали, перед лугом на пойме реки. Величественные лиственницы стояли в осеннем наряде, образуя золотисто-желтое древорастущее море. Стояла уже глубокая осень, поэтому с многих деревьев лиственничная хвоя при незначительном порыве ветра осыпалась на землю с характерным очень тихим шелестом. По обоим берегам росло много различных кустарников. Осень одевала их в самые немыслимые разноцветные наряды, и они расцвечивали во все цвета радуги золотисто-желтую ткань осенней тайги. Иногда стена лиственничного леса прерывалась неширокой травянистой долиной какого-нибудь притока Ыгыатты. Но долина кончалась, и снова по берегу высился лиственничный лес. Было много уток, то плавающих, то летающих туда-сюда; иногда вспархивали из травы поймы тетерева; бывало, по кронам лиственниц перелетали рябчики. Не раз в реке видели ондатр. Но больше всего было зайцев. Они появлялись по несколько штук ближе к вечеру на какой-нибудь поляне, залитой светом заходящего солнца. Завидев наш плот, зайцы чаше ускакивали в лесную чащу, но иногда один или два присаживались на задние лапки и с любопытством рассматривали диковинных существ на плоту.

На всю эту красотищу, на сказочное великолепие осенней лиственничной тайги, на зверюшек и птичек можно любоваться, восторгаться ну 2-3 часа, может полдня. Но 7 дней кряду от рассвета до заката - это был бы уже перебор. Поэтому последние четыре дня нашего заточения на плоту, плывущего по полусонной реке, стали для нас сущей мукой. Ужасное состояние — некуда руки приложить, да и вообще не знаешь, куда себя девать. Чтобы как-то выйти из такого состояния и ослабить наш плен, решили чаще делать остановки, выходить на берег поразмять руки-ноги, да и витаминами подкрепиться. Брусники всюду было навалом, да еще кое-где и голубика попадалась. Брусники наедались до сворота челюсти от кислятины. Свою работу — опробование русловых отложений, естественно, мы выполняли аккуратно. Кроме опробования, геологические наблюдения проводить было негде - обнажения коренных пород почти не встречались.

Наконец наш дредноут нежно и трогательно попрощался с матушкой-рекой по имени Ыгыатта, потихоньку и при нашей помощи выбрался на стремнину могучего Вилюя и понес нас на своих плечах в порт под названием Нюрба - финиш нашего полукругосветного речного плавания.

Приплыв в Нюрбу, мы причалили наш дредноут недалеко от спуска колесной дороги к реке и стали разгружаться. Выгрузив на берег все, что было на плоту, Володя сразу ушел искать жилье. Неожиданно пришли двое мужчин, представились лесниками и заявили, что наш плот арестован, и что все бревна они заберут в лесничество. Спорить я не стал, жалко только, что ребячья мечта продать бревна на дрова местным жителям отпала. Пока я общался с лесниками, пришел Володя с лошадью, телегой и возницей. Быстро погрузившись, мы отправились на новую квартиру. По дороге в наш новый дом я неожиданно встретил Риту (ты ее знаешь, она моя однокурсница). Она годом раньше была распределена после института в Иркутское геологическое управление, а потом в Амакинскую экспедицию. Радости от встречи девать было некуда. Вечером она пришла к нам, и мы протрепались до полуночи. Одну историю, которую она мне рассказала про Файнштейна (известного тебе по моим письмам и рассказам), я хочу тебе пересказать. Вот что Рита мне поведала: «Прошлой осенью, после завершения всех работ на участке, я прилетела в Сунтар, где занялась подсчетом запасов алмазов в разведанной нами косе. Закончила, подсчитала, записала все в спецтетрадь с грифом «секретно». Тетрадь сложила и положила на свой стол, где работала. Мне потребовалось выйти, я пошла и встретила входящего к нам Файнштейна. Прихожу обратно, тетради на столе нет, как нет и Файнштейна. Я сразу подумала недоброе. Принялась искать тетрадь — тщетно, нигде нет. Я уже вся в ужасе — за эти материалы, да еще с таким грифом — напрямки в тюрьму. С Файнштейном у меня были очень плохие отношения. Я быстро поняла, что у этого типа даже одного грамма геологии нет в голове, потом еще оказалось, что он просто омерзительный человек, а конкретно — сексуальный маньяк. Я старалась просто избегать всяких контактов с Файнштейном, используя своего начальника участка для общения с ним по производственным вопросам.

Поэтому я почти уверилась в мысли, что такую подлость мог совершить только этот ублюдок. При полном моем смятении неожиданно в нашу комнату вошла Муза - моя хорошая подруга. Увидев меня, она сразу спросила, что случилось. Еле сдерживая слезы, я рассказала ей все. Она, видно, все поняла, спросила только, какая тетрадь и сразу ушла. Я от отчаяния совсем потеряла голову, не могла ни думать, ни искать. Поэтому просто ушла из камералки совсем. Пришла к Вилюю, спустилась к воде, села на валун и дала волю слезам. Сколько сидела так - сказать не могу, но реветь уже перестала. Вдруг слышу - сверху кричит мне Музка и зовет к себе. В ее руках я увидела мою тетрадь, которую она быстро спрятала под кофту. Я мигом очутилась наверху около нее и увидела из-под кофты мою тетрадь. Сразу спросила: «Он?». Она ответила утвердительно и добавила, что ни на какие другие вопросы отвечать не будет. Взяла меня под руку, сказала, что пойдем домой и как следует умоемся, смоем следы белужьего рева. Вот такие бывают ужасы в нашей, в общем-то, спокойной, правда, суматошной жизни, мой друг». Так она закончила свой рассказ об этой кошмарной истории. На другой день она уехала на свой участок.

На этом закончу письмо. Дорасскажу и об этой истории, и о многом другом, что не поместилось на бумаге, уже в Москве.

До скорой встречи. Целую, обнимаю крепко тебя и сынулю.

Миша. Сентябрь, 1951 год.

 

 Красноярский край.

От реки Курейка на севере до Хакасии на юге

1952 год

Здравствуй, моя дорогая!

Мы уже в Красноярске, доехали без происшествий. Нашу сокращенную в сравнении с прошлым годом раза в три группу В.О.Ружицкого и спецкора газеты «Правда» Шестакову с сыном встречали сотрудники «Енисейстроя» на двух Газиках. В эти две машины мы загрузились вместе с вещами, и нас повезли на место временного проживания. Это место оказалось двухэтажным особняком начальника Енисейстроя - генерала Панюкова. Генерал, заслышав о приезде спецкора в его владения, откомандировал себя от греха подальше в Москву и приказал своим заместителям перед убытием поместить спецкора и всех, кто с ней прибыл в своем особняке, не снимая даже охрану. Со временем мы уразумели, что такое спецкор газеты «Правда», и почему генерал убыл столь спешно то-ли в отпуск, то-ли в длительную командировку. А пока мы с комфортом под надежной охраной от красноярских бандюг разместились в его апартаментах и стали готовиться к действиям, о которых, кстати, я имел самое смутное представление. Известно было, что к весне этого года алмазная направленность Северной экспедиции ВИМСа стала сильно раздражать министерских чиновников от геологии, возглавляемых Красулиным. Особенно их не устраивал и раздражал руководитель этих работ В.О.Ружицкий, далеко не всегда улыбающийся министерскому алмазному руководству, к тому же и главному фигуранту, поддерживающему лживое письмо Файнштейна. И эта во многом гнусная и подлая ситуация или, попросту, мышиная возня вокруг В.О.Ружицкого закрутилась, несмотря даже на то, что сотворил этот человек, геолог-алмазник по крови всего-то за 3 года своего пребывания в статусе Главного консультанта по поискам алмазов в пределах всей страны. Он в одиночку научил иркутян искусству искать алмазы; профессионально наладил в поисковых партиях процесс обогащения алмазов, внедрив в иркутскую экспедицию опытных обогатителей-алмазников из ВИМСа и с их помощью обучив иркутян алмазному обогащению; вышиб из голов иркутян дурацкую гипотезу Одинцова об источниках алмазов на платформе, на базе которой уже проводились многозатратные бессмысленные поисковые работы; наконец, он - В.О.Ружицкий - открыл алмазы на Вилюе, обеспечив тем самым проведение широкомасштабных поисков алмазов в бассейне этой реки, причем чрезвычайно успешных. И, несмотря на все это, по высочайшему циркуляру министерских Красулиных, В.О.Ружицкий был отлучен от Вилюя и Амакинской экспедиции, а бассейн этой реки тем же циркуляром был превращен в Заказник Амакинской экспедиции.

Может, поэтому и появилась на нашем горизонте спецкор газеты «Правда» с обширными возможностями, чтобы помочь сохранить кусочек Северной экспедиции и дать возможность ей работать по алмазам хотя бы на окраине платформы. Пребывая в одной команде, мы занимались своим делом — геологией, спецкор Шестакова - своим, при этом и мы, и она знали, кто и чем занят. Главное в нашем симбиозе было то, что Шестакова сразу взяла на себя все организационные вопросы, которые решала, буквально, в одночасье.

В Красноярске, в самом городе, Шестакову интересовал один целитель, который составлял из ягод, трав, древесных растений лекарственные препараты от разных болезней. Когда она в сопровождении сына отправилась к нему, то и нам предложила с ним познакомиться. Целитель рассказал о своих опытах, о препаратах от разных болезней. В частности, о витане - препарате от желудочных заболеваний, полученном при отжиме различных ягод; потом о препарате из коры березы от раковой опухоли и еще о некоторых других препаратах. Шестакова после лекции целителя пообещала вызвать его в Москву, чтобы он мог испробовать березовый препарат на больных в какой-нибудь крупной больнице. Перед уходом я подошел к целителю и попросил продать или просто дать пузыречек витана. Он тут же пошел в другую комнату и принес мне бутылочку (шкалик из-под водки) витана. Сказал, что никаких денег он не берет и что нужно принимать по чайной ложечке и взрослым, и детям при любых желудочных расстройствах.

Наши первые маршруты В.О.Ружицкий намечал в низовье Нижней Тунгуски и по реке Курейке до графитового месторождения. В обоих случаях объектами изучения были магматические породы траппы. До Туруханска, расположенного в устье Нижней Тунгуски, мы решили плыть пароходом. Поскольку у Шестаковой были свои дела в Туруханске, она отправилась на пароходе вместе с нами.

На пароходе мы заняли три каюты 2-го класса, Шестакова располагалась в первом, двое рабочих — в третьем на первой палубе. Как-то на второй день я спустился к рабочим и увидел недалеко от них плачущую молодую женщину с ребенком на руках. Спросил у ребят, почему плачет, они сказали, что ребенок совсем погибает, у него сильное расстройство желудка, сестра пароходная ничем помочь не может. Я вспомнил про витан, поднялся к себе в комнату и пришел обратно уже с бутылкой витана. Подошел к женщине и предложил дать ребенку чайную ложечку этой жидкости. Кроха выпила трудно, но выпила целую ложечку. Я ушел к себе. Ближе к вечеру, часов через пять, я спустился еще раз и подошел к женщине. Она сидела спиной ко мне, малыш лежал у нее на руках и тарашил на окружающий мир свои глазенки, совсем не похожие на глазенки больного малыша. Увидев меня, женщина встала, повернулась ко мне, ее лицо светилось от счастья. Потом она сказала, что Митенька (ее сынишка) поправился, должно быть, что он много спал, дважды сосал грудь и очень много в первый раз, и что у него с утра не было желудка; ведь он совсем погибал, а сейчас, закончила она, точно воскрес. Она стала меня благодарить и даже предлагать деньги. Никаких денег, конечно, я брать не стал, а только дал выпить еще чайную ложечку витана карапузу этому. На другой день я снова побывал внизу и убедился, что малыш был совершенно здоров.

В Туруханске нас встретили сотрудники Енисейстроя и повезли в домики, предназначенные для нашего обитания. Поселок Туруханск расположен у самого устья Нижней Тунгуски, на правом ее берегу; он довольно большой по количеству жителей. Здесь мы совершили маршрут на полтора десятка километров вверх по течению Тунгуски. В маршрут мы пошли почти сразу, как приплыли в когда-то ссыльный пункт. Дошли до коренных выходов траппов, полюбовались на них, сердешных, но пустых, как бубен, на алмазы и вернулись благополучно обратно.

А еще я хочу написать тебе про поразительно интересную достопримечательность Туруханска. В нескольких километрах выше устья Нижней Тунгуски и, естественно, от Туруханска в русле этой реки когда-то давно образовалась огромная яма. В ней, в этой яме поселились, а потом довольно размножились небольшие по размеру рыбки, оказавшиеся редкостной разновидностью обычной сельди. Собственно, только здесь вблизи Туруханска и только в одном пункте на планете известен речной вид сельди. Эта рыбка получила название «туруханской селедки». Она обладает совершенно необычными вкусовыми качествами, особенно в копченом и соленом виде. Про диковинную рыбку стало известно в Москве, причем очень уж шибко понравилась она новому руководству страны. Поэтому в Туруханске построили небольшой заводик, на котором коптили и солили эту вкуснейшую рыбешку и большую часть продукции отправляли в Кремль.

Наш компаньон-спецкор газеты «Правда» могущественная Шестакова посетила этот маленький заводик в Туруханске вместе с сыном и Василием Андреевичем, а через некоторое время после ее посещения в нашу медвежью берлогу привезли на машине два бочоночка килограмма на 2,5-3 соленой и копченой туруханской селедки, а также по несколько килограммов и той, и другой селедки в развале. Много дней мы наслаждались селедочной вкуснятиной и под рюмашечку, и за просто так. Даже довольно много селедочек взяли с собой в маршрут по реке Курейка.

Потом все улетели или уплыли в Красноярск, а я, Василий Андреевич и двое рабочих из Енисейстроя на катере поплыли по Енисею до устья реки Курейка, затем вверх по этой реке до месторождения графита. За катером плыла на канате лодка, на которой нам, после маршрутов на месторождение, предстояло спускаться по Курейке и потом переплыть Енисей в поселок Курейка.

Наше путешествие на катере от Туруханска до графитового месторождения протекало в разном ритме. По Енисею наш флагман летел точно на крыльях до самого устья Курейки; войдя в ее воды стремительный бег катера уполовинился, а когда долина реки врезалась в среднегорный рельеф, мы поплыли хотя и не медленно, но не так быстро. Береговые природные пейзажи также менялись от унылого однообразного лиственничного леса по берегу Енисея и берегам нижней Курейке до сказочно красивых пейзажей дикой природы в долине Курейки, заложенной в среднегорном рельефе. Здесь же совсем неожиданно мы увидели огромного медведя на открытом взгорке. Заслышав шум мотора катера, косолапый огромными прыжками устремился в чашу леса, где и скрылся от нас.

До графитового месторождения наш катер не доплыл с полкилометра - путь преградил высоченный, метров в 25, водопад, сооруженный магматическими породами - траппами. Разместив недалеко от водопада свой лагерь, мы следующий день отправились на графитовый рудник.

Курейкское графитовое месторождение известно очень давно. В 30-е годы американцы стали добывать графит в достаточно большом количестве и вывозить его водным путем в свою страну. По окончании срока договора об эксплуатации Курейкского графитового месторождения они выехали на родину, оставив все выстроенное на руднике Стране Советов. Курейкский графит очень высокого качества и запасы его на месторождении достаточно большие. Графит образовался на контакте интрузии траппов и мощного пласта высококачественного каменного угля. То есть каменный уголь под воздействием трапповой магмы преобразовался в графит.

После отъезда американцев с графитового рудника жизнь на нем прекратилась, естественно, и добыча графита тоже. Здесь только изредка появлялись сельчане из близко расположенных поселков и уносили потихоньку все, что попадало под руку, пока совсем не унесли все, что можно было нести. Коттеджный поселок растащен, за исключением стен, а рудничный комплекс изуродован до состояния «восстановлению не подлежит». Рудник умер.

Как намечали, после завтрака втроем (один рабочий остался в лагере) мы пошли от реки по дороге и, поднявшись, очутились на краю огромного, вытянутого на северо-восток красивейшего озера. Его вода, подойдя к трапповой скале, с большой высоты падает в реку, образуя естественный и очень красивый водопад.

Некогда работающий графитовый рудник расположен в южной части озера, на значительном расстоянии от воды. Конечно, в шахту мы спуститься не могли, остов копра сохранился, показывая, что тут когда-то была шахта. И все. Поэтому мы послонялись, побродили и, конечно, никакого ни угля, ни графита, ни траппов, ни их контакта в обнажении не увидели. Набрали, видимо, на бывшем складе, несколько кусков графита, пару образцов траппов и все. Угля никакого не нашли. Потом побродили по окрестностям, но ничего интересного не обнаружили. Отмыли шлих из рыхлых отложений у берега озера, а потом еще из аллювия Курейки у лагеря. Когда спускались по дороге к палаткам, сверху увидели в глубоком водоеме, вблизи водопада, огромных тайменей. Они вольготно, еле шевеля плавниками и хвостом, плыли то к водопаду, то наискось от него, гуляли себе и ждали шлепнувшуюся сверху водопада рыбешку на обед.

Рано утром следующего дня мы уплыли вниз по Курейке, двигаясь довольно быстро и на веслах, и за счет быстрого течения. Когда до Енисея оставалось десятка полтора верст, мы, выплывая из очередного поворота реки, увидели на травянистой пойме лежащую огромную медведицу и снующего около нее довольно большого медвежонка. Заслышав нас, медведица поднялась на передние лапы, посмотрела в нашу сторону, потом как-то легко для такой махины встала на все свои лапы, наподдала подзад крутящемуся около нее медвежонку, от чего тот быстро засучил ножками и побежал к кустам. А матушка- медведица повернула еще раз голову в нашу сторону и быстренько потопала за малышом в кусты.

У устья Курейки мы встретили мужчину, который поприветствовал нас, поинтересовался нашим маршрутом и сказал, что плыть через Енисей можно - ветра с севера пока не будет. Енисей в этом месте очень широкий - километров пять, поэтому часто дующие северные ветры нагоняют огромную волну, далеко не безопасную для маленьких речных посудин. Мы искренне поблагодарили дяденьку за такую заботу и подались на левый берег Енисея, к поселку Курейка.

Ближе к вечеру приплыл пароход, мы заняли каюты во втором классе и, намотавшись за день, сразу же оккупировали полки и не покидали их часов 12. В Красноярске нас встретили, отвезли в гостиницу. А через два дня мы уже мчались на двух Газиках на юг в Хакасию изучать базальтовые трубки. В районе этих трубок в небольшой деревушке остановились на ночлег у мельника. Так нам аттестовали хозяина дома, где рекомендовали попроситься на временное проживание. У хозяина был большой дом, и мы устроились достаточно просторно.

На следующий день мы всем кагалом отправились на базальтовые трубки. Это были три невысокие горушки с пологими склонами. Естественно, мы облазили их вдоль и поперек. Обнажений коренных базальтов не оказалось. В высыпках из обломков набрали образцы и кусочки базальтов на шлифы, чтобы потом узнать их минеральный состав. Контактов базальтов с вмещающими породами нигде не обнаружилось. Из элювиально-делювиальных отложений отмыли три шлиха. На все ушло полдня, поэтому мы рано вернулись домой, пообедали и, расплатившись с милыми хозяевами, уехали в Абакан. Отсюда ближайшим поездом В.О.Ружицкий уезжат в Москву, мы должны были поехать в Туву и посетить обнажения основных пород.

На этом письмо тебе, моя дорогая, закончу и передам его Василию Оникиевичу, чтоб опустил в почтовый ящик в Москве. Больше писать, пожалуй, не буду. О Туве расскажу по приезде.

А пока, до свидания. Целую, крепко обнимаю, моя дорогая, тебя и сынулю.

Миша. Август, 1952 год.

 

Западные Саяны

1953 год

Здравствуй, моя дорогая!

Я уже нахожусь в Абакане. Сюда вчера прибыла почти половина нашей большой поисковой партии. В отличие от прошлого года, когда мы, как небольшой осколок Северной экспедиции, исколесили в стиле познавательного туризма почти весь Красноярский край от Курейки на севере до Хакасии на юге, в этот сезон мы имеем четкий и довольно объемный план опробовательских работ на алмазы. Так же конкретно нам обозначен район работ - небольшой правый приток реки Абакан с названием Большой Арбат в его среднем течении и в пределах Западно-Саянских гор. На этот раз в дороге с нами приключилось маленькое ЧП. Часа за три, не доезжая конечной станции, мы, проснувшись утром, обнаружили пропажу двух чемоданов и спального мешка. Они лежали на верхней третьей полке нашего купе весь наш долгий путь от Москвы. И вот они, точнее три места личного багажа, исчезли. Пока мы размышляли о случившемся, пытаясь понять, как такое могло произойти при нашем, хоть и спящем, присутствии, наш поезд остановился на последнем перед Абаканом полустанке. Борис, чей чемодан умыкнули, вышел из вагона и добежал до тепловоза, где ему машинист сказал, что на предыдущем полустанке видел высокого мужчину с двумя чемоданами и зеленым тюком под мышкой, который вышел из третьего вагона (нашего как раз) и направился через железнодорожные пути в сторону от станции. Похоже, это и был наш грабитель. Пока мы мельтешились и всяко соображали, поезд наш прибыл на станцию Абакан.

О происшествии с нами мы сразу сообщили в железнодорожную милицию, где нас выслушали, а потом записали в какой-то журнал все, что было украдено. Из всего пропавшего, что было перечислено, лейтенант милиции, занимавшийся с нами, особо отметил учебники Бориса с его фамилией на титульном листе, тозовку (мелкокалиберную винтовку) Саши, заморский фотоаппарат с названием «Retina" и спальный мешок из верблюжьей шерсти. За время нашего общения с сотрудниками железнодорожной милиции мы узнали, что все они сбились с ног и без передышки уж какой месяц отлавливают, арестовывают, ищут жуликов, бандюг и всяких преступников. Виной бандитской вакханалии, как сказал нам капитан милиции, амнистия, объявленная со смертью Сталина, как благо для всех зеков. Но благо это вылилось в сущий кошмар для населения всей Хакасии. Капитан, с которым я общался, довольно красочно живописал мне весь ужас, происходящий на железнодорожной станции и в самом Абакане после почти всеобщей амнистии. В Хакасии, а севернее Абакана в особенности, размещено довольно много обширных лагерей. В них находилось огромное количество заключенных, то есть недавних жуликов, бандитов, убийц, насильников. С объявлением амнистии огромная армия криминального отребья ринулась в одни единственные ворота - Абакан, чтобы покинуть здешние места. Что здесь творилось, особенно два первых месяца после амнистии, сказал капитан, передать словами невозможно. На помощь абаканской милиции в связи с настоящим бедствием для горожан из Красноярска прибыла очень большая группа сотрудников краевых органов. Общими усилиями преступный беспредел удалось погасить. В итоге чуть ли не половина амнистированных зеков вернулась на не успевшие остыть такие родные лагерные нары.

Закончив в милиции все формальности с похищением чемоданов и спальника, мы отправились на окраину Абакана в арендованные для нас дома. Замначхоз показал нам наше жилье и познакомил с водителем нашей грузовой автомашины. Разместившись и расположившись на жилье, мы занялись подготовкой к отъезду на реку Большой Арбат, чтобы попытаться найти там алмазные сокровища. Подготовку я начал с посещения обкома и облсовета, где зарегистрировал появление нашей поисковой партии, отметил район наших работ и выяснил, где можно арендовать лошадей. В отношении аренды в облсовете рекомендовали колхоз Юдино, недалеко от Минусинска. На третий день нашего приезда в Абакан нам сообшили из милиции, что воришка наших чемоданов пойман, и что мы должны явиться в милицейский пункт. Потерпевшие Вадим, Борис, Саша и примкнувший к ним я отправились сразу в здание железнодорожного вокзала в этот самый пункт. Капитан встретил нас и повел в большую комнату, где в углу на длинном столе лежали разные вещи. Мы подошли к этому столу и капитан сказал, чтобы ребята повыбирали свои веши. Пока трое моих ребят разбирали на столе рубашки и прочее, капитан отвел меня в сторону и сказал, что нам с жуликом повезло. Его ребята в одной деревушке зашли в дом, и младший лейтенант увидел на подоконнике учебник по физике; этот учебник потом привел к «студенту» — герою операции с чемоданами. Далее капитан познакомил всех нас с этим «студентом», который для порядку был в наручниках. Когда мы подошли поближе к этому малому, Вадим внимательно посмотрел на него и сказал, что он еще одну вещичку обнаружил — брюки, которые были на «студенте». И тут же добавил: «Пусть носит, может эти брюки станут последними, не им купленными». Среди ребячьих вещей, найденных в том доме, не оказалось мелкокалиберной винтовки, спального мешка и фотоаппарата.

Через несколько дней мы покинули Абакан. На своей грузовой автомашине, загрузив ее обогатительным оборудованием, снаряжением, продуктами и личными шмотками, мы выехали из города на шоссе и покатили на речку Большой Арбат. В бассейне этой небольшой речушки мы и будем работать весь полевой сезон. Долина Большого Арбата оказалась неширокой, зажатой высокими скалистыми горами Западных Саян. Примерно в среднем течении Большого Арбата мы выбрали обширную травянистую поляну у высокой горы и небольшой речки, вытекающей из окрестных гор, и разбили здесь свой лагерь. Как только лагерный быт был отлажен, мы пошли на реку Большой Арбат, чтобы определить место для проведения опробования. Побродив немного по берегу, мы поняли — проводить здесь опробование не сможем, так как воды в реке почти не было. За обедом стали обсуждать ситуацию, свалившуюся на нас сущей бедой. Нашу беседу слушал Сергей — наш водитель. Неожиданно он предложил довольно простой выход из создавшегося положения — соорудить плотину на нашей речушке. Потом он уже на месте будущей плотины рассказал, какая будет плотина и из чего можно сделать ее каркас. Для сооружения каркаса плотины мы использовали обычный деревенский плетень: вбили колья в землю и переплели через них гибкие прутья от разных кустов. На наш каркас потребовалось два плетня - внутренний полукруглый и внешний в 2,5-3 метра от внутреннего, также полукруглый. Промежуточное пространство между плетнями было засыпано землей при помощи бульдозера. Кроме этого бульдозером была придвинута целая гора галек и валунов к задней стенке плотины. После этого на плотину были положены два короба для слива воды — один для задержания воды в водоеме на одном уровне, второй, поменьше, для работы шейкера и отсадочных машин. Вода в водоеме быстро наполнилась и стала сливаться по двум коробам; плотина не текла совсем. Далее навозили огромную гору речного аллювия с косы Большого Арбата и приступили к его обогащению, объем которого составлял 25 м³. Пока мы строили плотину, Вадим и Борис сочинили стихи о Большом Арбате на мотив одной песенки и распевали их:

Река широкая — Большой Арбат, Который отмелями так богат. В котором все найдешь, что искал, -Воды никто в нем не видал.

Запустив громоздкую обогатительную машину в работу, мы приступили к изучению геологического строения бассейна реки Большой Арбат. Тремя отрядами мы шастали по узким долинам, ущельям и горам, пытаясь проникнуть в тайны земные и обозначить хотя бы схему сложнейших процессов, творимых Природой в ее недрах в далекие от нас времена. Маршруты проводили Борис Михайлович - опытный уральский геолог-алмазник, Вадим - молодой специалист геолог и я. Ходили всегда в паре или с рабочим, или с техником. Борис Михайлович, отправляясь в маршрут, нередко бухтел: «Какие к фигам здесь алмазы! Ежели только когда-то залетевший сюда на охоту царский вельможа мог обронить здесь бриллиант. По-другому алмазы здесь никак не появятся!». Однако в маршруты ходил он с удовольствием, и материалы его наблюдений были интересными, нестандартными. Распорядок маршрутов весь сезон оставался единым: два дня маршрутов, один день камеральный. Этот режим нарушался из-за дождя, или очень редко из-за каких других авральных работ. Правда мне довольно часто приходилось уезжать в Абакан за деньгами, продуктами, почтой и по другим хозделам, поэтому работали только два отряда в мое отсутствие. Кстати, скажу тебе, моя дорогая женушка, наша плотина очень заинтересовала многих в округе, и некоторые просто приходили на нее посмотреть. Однажды даже приехал председатель местного колхоза поглазеть на наше гидросооружение. В середине июля я с Сергеем на ГАЗ-63 поехал в колхоз Юдино заключать договор на лошадей, заодно нужно было расчистить много всякого, что накопилось и в самом Абакане.

Дописываю это письмо тебе в Абакане; дописываю и заканчиваю, так как хочу отправить его, не мешкая, в Москву.

Поэтому, до свидания, моя дорогая. Целую, обнимаю тебя и сынулю.

Миша. Июль, 1953 год.

Здравствуй, моя дорогая женушка!

Всего за два дня я переделал все свои дела в Абакане и Юдино. Сейчас я снова на Большом Арбате, в своей палатке, сижу на спальном мешке и на примитивном столике пишу тебе второе письмо с реки союзного значения. В этом письме я немного порасскажу тебе о своем турне в центральную Хакасию. В день нашего отъезда из Абакана сюда прибыл В.О.Ружицкий с инспекцией двух геологических партий, работающих в Саянах - нашей и Блинова. Мы немного пообщались и договорились, что он дня через 2-3 приедет к нам на Большой Арбат. Как ехать к нам, я нарисовал ему подробный план всех дорог, и он заметил, что по такому плану, зажмурившись, не заблудишься.

А теперь чуть назад во времени и в первую очередь о поездке в колхоз Юдино по поводу аренды лошадей. Когда я сказал Сергею, куда мы поедем, он сообщил мне, что колхоз Юдино - это еврейский колхоз, поэтому он так и называется. И в этом колхозе колхозники только евреи. Колхоз очень богатый, пожалуй, единственный колхоз в Хакасии, который не имеет долгов перед государством. В колхозе много интересных хозяйств: большая ферма черно-бурых лисиц, многоульевая пасека в горах, большой табун лошадей и многое другое. Все они приносят колхозу немалую прибыль, потому как руководство колхоза грамотно и профессионально. Деревню Юдино мы с Сергеем нашли быстро. Оказалось, что это довольно большое село с добротными рублеными домами и маленькими палисадниками почти у каждого. Обратили мы внимание на чистоту повсюду и на то, что нигде не было видно пьяных или здорово качающихся на ногах. Среди встречавшихся нам на пути жителей Юдино было много рыжеволосых, особенно женщин.

В правлении, которое оказалось почти посередине села, я сразу встретился с председателем колхоза. Без проблем мы договорились об аренде двух лошадей и конюха к ним на первую половину августа. Район, где мы работаем, председатель хорошо знал, поэтому он пришлет конюха с лошадьми в начале августа прямо на место нашего полевого лагеря. Закончив деловую часть встречи, я поинтересовался у председателя, каким образом колхоз стал экономически независимым от государства и высоко прибыльным сельскохозяйственным предприятием. При этом я добавил, что об успехах колхоза Юдино, как лучшего в Хакасии, мне сообщили еще в Облисполкоме в Абакане. На это председатель ответил: «Условием успешной и прибыльной деятельности колхоза я считаю два мероприятия, своевременно сработанные правлением: это ликвидация пьянства и ликвидация неграмотности в области агрономии и животноводства. Первое мы решили, хотя и применив в отдельных случаях карательные меры, все же не сразу, но все равно изжили вчистую. Второе решали дольше, но тоже успешно: сразу почти, как объединились в колхоз, направили молодых ребят и девчат в зоо- и сельхозтехникумы, а некоторых в сельхозинститут. Колхоз помогал ребятам материально, хотя и сам с трудом сводил концы с концами. Уже через пять лет у нас на ферме, в конюшне, в поле появились специалисты, хотя и малоопытные. Сейчас опытной ученостью заполнены все отдельные хозяйства. Конечно, еще нужно было кое-что менять или дополнять, но это были уже мелочи. Вот, пожалуй, и все, от чего зависит успех в работе любого колхоза». Я поблагодарил председателя за такую информацию, а потом, попрощавшись, обещал приехать для расчета за аренду лошадей в конце августа.

По дороге в свою временную вотчину - Большой Арбат, Сергей поведал мне о своих злоключениях в недалеком прошлом. Начал он так: «Я работал водителем на полуторке. Иногда удавалось к своей мизерной зарплате приварок заполучить от левых пассажиров. Это бывало тогда, когда груз требовалось в другой город доставить. В такой рейс, когда едешь без груза обратно, наберешь левых пассажиров по трояку или пятерке с души. Однажды я возвращался порожняком в свой город и взял 8 человек. Как на грех, прошел дождь и здорово расквасил дорогу. Хотя я ехал очень и очень аккуратно, на небольшом подъеме в горушку машину сначала занесло, а потом и перевернулась она. На беду мою, один мужик погиб. Влепили мне 6 лет лагерей. Больше полсрока отбарабанил, как прицепился ко мне один дух, то есть зэк, с предложением о побеге. Рассказал, как он хочет осуществить эту убийственную затею. Сначала я слышать ничего не хотел, потом бес попутал - заинтересовался. Проект его был отчаянно прост - опуститься по высоковольтному кабелю на ролике за забор зоны. Над крышей нашего двухэтажного барака тянулся высоковольтный кабель, который с крыши спускался за забор и только за ним выворачивался вверх к высоковольтной мачте. Так этот друг, то есть зэк, предлагал закинуть два ролика на кабель и покатиться нам обоим, каждому на своем. После пересечения забора, когда кабель поднимается вверх, нужно отпустить веревку и приземлиться. Вот так я вслед за другом-беглецом и покинул зону. Потом добрался до Урала, поменял фамилию, имя, отчество, год рождения, получил паспорт. И все же меня вычислили, забрали обратно и влепили два срока от оставшегося до побега. Вскоре я оказался в Хакасии в зоне около угольных шахт, где зэки и горбатились. Но повезло, года не прошло, освободился по амнистии, и прямиком оказался в твоей экспедиции». Я очень внимательно слушал, немало удивляясь, потом сказал: «Думаю, Сергей, что твой побег был, есть и будет единственным во всей истории побегов зэков из заключения».

Через некоторое время мы подъехали к парому через реку Абакан, а потом вскоре прибыли в наш полевой лагерь, и потекли дальше наши геологические будни. Вечером после ужина я рассказал о своей поездке в Абакан и Юдино, поудивляв ребят колхозом. Потом Борис Михайлович сообщил, что сделано и что предстоит еще сделать нам на Большом Арбате. С его слов — выполнена почти половина объема опробования; маршруты осталось провести только в бассейне верхнего течения Большого Арбата; шлихи, отобранные в маршрутах, почти все обработаны и просмотрены, также просмотрено несколько проб из концентрата обогащения. Алмазов нигде нет, да и минеральный состав шлихов говорит, что их здесь никогда не было и не будет. В итоге Борис Михайлович сказал, что где-то до 20 августа мы сможем полностью завершить этот сезон, то есть выполнить план и задание по поискам. После этого мы решили: до прихода лошадей маршруты не проводить, за это время полностью отработать весь геологический материал по среднему Арбату; обогащение, естественно, продолжить в прежнем режиме; подготовить все рабочие материалы к приезду В.О.Ружицкого. На этом и разошлись по палаткам.

Через несколько дней приехал В.О.Ружицкий. Он появился еще до обеда и, поприветствовав всех партийцев, сказал, что пробудет у нас до обеда следующего дня. Все материалы по геологии и опробованию, которые мы показали, В.О.Ружицкому очень понравились, и в целом работой партии он остался доволен, о чем и заявил напоследок нашей производственной беседы. Но особенно его привела в восторг плотина, тем более в рабочем состоянии (обогатители и рабочие в это время обрабатывали на шейкере и отсадочных машинах очередной куб арбатского аллювия). Он даже несколько раз запечатлел и плотину, и работу обогатителей на пленку своего ФЭДа. А потом в конце экскурсии на наше гидросооружение сказал, что он никогда даже не слышал о том, чтобы геологи своими руками возводили плотины для выполнения плана работ своей партии.

Вскоре после отъезда В.О.Ружицкого, конюх из Юдино привел лошадей. Мы сразу же отправились в верховье реки Большой Арбат, чтобы закончить здесь маршрутные исследования. Благополучно добравшись до намеченного пункта на реке, мы разбили палатки, поужинали и отправились на ночлег. И тут произошло невероятное - на нас напал мокрец и стал истязать нас нещадно. Мокрец — это маленькая-премаленькая мошка, она до жути агрессивная, пребольно кусачая, а главное - она видит в темноте и летает ночью лучше, чем днем. Спасенья от него нет никакого. К тому же его укус вызывает неутихающий зуд и вздутие кожи, особенно впечатляющее в районе губ, носа и глаз. На пределе человеческого терпения мы провели первую ночь и спланировали маршруты так, чтобы уже назавтра после обеда отправиться в свой базовый лагерь. Так и поступили, пройдя все намеченные маршруты, естественно, с работой. Мы к вечеру следующего дня вернулись в свой лагерь с разукрашенными мокрецом на разный манер физиономиями.

Залечив раны, полученные в результате нападения мошки и особенно мокреца в последнем маршруте, я отправился в Абакан за деньгами, а потом в Юдино, чтобы расплатиться с колхозом за лошадей. Когда я возвратился из Абакана, работы по обогащению подходили к концу, а с их окончанием через несколько дней мы стали готовиться к отъезду с реки Большой Арбат в Абакан, потом в Москву. На этом я закончу писать тебе это письмо из горной, очень красивой страны под названием Саяны.

До скорого свидания. Целую и крепко обнимаю. Миша. Август, 1953 год.

 

Сахалин

1954 год

Здравствуй, моя дорогая жена!

Ну, вот добрался я, наконец, до пункта назначения. На этот раз забросила меня моя геологическая судьба аж на край света. Вчера после 30-и с лишним часов пребывания то в воздухе, то на земле, наш серебристый ИЛ, перемахнув в одночасье через северный кусок Японского моря, уверенно коснулся колесами и побежал по бетонной полосе аэродрома на юге острова под названием Сахалин. А, говоря конкретно, прибыл я в город Южно-Сахалинск. Меня встречал Коля — водитель Газика, который вскоре, после получения моих шмоток в багаже, повез меня на базу нашей сахалинской геолого-поисковой партии в небольшой академический поселок, расположенный севернее Южно-Сахалинска. К моему приезду все партийцы в количестве 6 человек были в сборе и ждали моего приезда, чтобы начать поисковые работы. Встретили меня очень хорошо, не обошлось даже без небольшого поддатия во время обеда. Начальник партии был мне хорошо знаком. Это многоопытный геолог, теперь лауреат Сталинской премии за работу в Чехии Алексей Григорьевич Евдохин. С ним мы немало полазили по горам Хамар-Дабана почти 10 лет назад. Собственно, он и добился у дирекции Института моего включения в состав сахалинской партии после ликвидации алмазной Северной экспедиции, где я до этого работал.

Продолжаю писать тебе через неделю после непродолжительного, но очень важного маршрута, в который на двух машинах отправилась наша партия в полном составе, вооруженная по штату геофизической аппаратурой. Маршрут этот был заглавным и определяющим всю работу нашей партии на Сахалине в этом сезоне. Чтобы тебе было понятнее, о чем речь, я совершу для тебя небольшой экскурс в недавнее прошлое. Годом раньше в конце полевого сезона, то есть глубокой осенью, Алексей Григорьевич и его немногочисленные партийцы, работая в центральной части Южного Сахалина, обнаружили очень высокую радиоактивную аномалию в районе небольшой слабо обводненной поляны. Геофизическая детализация участка выявила высокую радиацию у стога свежескошенного сена, который расположен почти посередине поляны. Высокая радиоактивность была зарегистрирована надежно двумя полевыми радиометрами. Заняться сходу выяснением природы радиоактивной аномалии было практически невозможно - стояла глубокая осень, наступал период дождей, а затем и холодов. Поэтому решение этой проблемы перенесли на следующий сезон, на этот год. И вот этот год пришел, и мы приехали на ту самую поляну с радужными надеждами и предвкушением значительного открытия.

Мы остановились на краю знаменитой поляны с радиоактивным стогом, выгрузили геофизическую аппаратуру и стали готовить ее к работе. Алексей Григорьевич, выйдя из машины, сразу посмотрел на поляну и несколько удивленно сказал: «А где же стог? Его нет. Хотя, вполне возможно, что его увезли на корм скоту. Пожалуй, для нас это даже лучше». Мы следом также обшарили глазами всю поляну и никакого стога не узрели. Включив два полевых радиометра в рабочий режим и, замерив натуральный фон радиации, мы с включенными приборами потопали к месту, где стоял стог. Стрелки на шкале прибора как врубились в значение натурального фона, так и держались на этом значении до самого круга от прошлогоднего стога. В пределах площади бывшего стога радиометры стояли насмерть на отметке НФ. Аномалия, причем здоровенная, испарилась напрочь. Алексей Григорьевич помрачнел и только попросил пройти всю поляну с радиометрами. Результат не изменился, оба прибора показывали значения радиации в районе НФ. После этого, не мешкая, мы отправились обратно на свою базу. Все планы сахалинской партии и наши прогнозы рухнули разом. Развеялись, как дым, надежды извлечь радиоактивный клад из недр земных. По дороге на свою базу Эвальд (геофизик) высказал предположение, что радиоактивность стога как-то связана с испытанием атомной бомбы в прошлом году. Алексей Григорьевич на это сказал, что этот вариант он считает наиболее вероятным. Сомнения возникают только из-за расстояния от стога до места взрыва.

На базе во время ужина Алексей Григорьевич объявил нам новый план геолого-геофизических поисков на полевой сезон этого года. По нему мы будем проводить прямые поиски на уран на всей территории южной половины Сахалина посредством обычных маршрутов с полевыми радиометрами. При этом начинать маршрутные поиски решили с западного побережья Сахалина от Холмска на север почти до 50-й параллели.

На этом писать тебе закончу. Письмо отправлю сразу, как Коля поедет на почту. Потом буду писать при всяком удобном случае.

Целую, крепко обнимаю и тебя, и сынулю.

Миша. Июль, 1954 год.

Здравствуй, моя дорогая!

Уж какой день мы шастаем по западному побережью Сахалина, по берегу Татарского пролива, иногда углубляясь к середине острова по какой-нибудь речушке. Свои маршруты мы начали здесь от Холмска, где временно поселились в арендованном доме. Отсюда мы двигались к северу, к 50-й параллели, меняя со временем места жительства в разных городках и поселках, разбросанных по побережью. Город Холмск, как и все другие городишки и поселки, расположен в устье небольшой речушки, недалеко от устья которой у морского берега имеется сооруженный японцами пирс для причала морских катеров и ковш для их сокрытия во время шторма. Некоторые другие города, например Углегорск и Лесогорск, расположенные севернее Холмска, также имеют и пирс, и ковш у морского берега. Вообще-то все города и поселки на Южном Сахалине с юга вплоть до 50-й параллели долгое время обживали японцы. Они здесь очень много чего понастроили хорошего и полезного; много чем промышляли и много чего добывали из недр. После 1945 года все, созданное японцами, отошло Советскому Союзу. К сожалению, после прихода на Сахалин и после ухода с него наших вооруженных сил, очень многое, созданное и построенное японцами на благо человека, оказалось разрушенным или уничтоженным без какой-либо необходимости и причины.

В маршруты по западному побережью острова и в других районах со мной ходил Леша, техник-геофизик. Первый маршрут из Холмска по побережью Татарского пролива был для меня, пожалуй, самым впечатляющим. Миновав несколько улочек в городе, спустившись к морю и выйдя на морской пляж, я очумел от красоты морского пейзажа. Был штиль, море еле шевелилось своими волнами, набегавшими нехотя на пляжный песок. Морская панорама просто завораживала своим великолепием. Передо мной простиралась морская даль, очерченная неподалеку пляжной полоской и возвышающимися от нее высоченными или скалистыми, или залесенными сказочными горами.

Наши поисковые маршруты отличались некоторой примитивностью. Мы регистрировали на обнажениях только радиоактивность горных пород с помощью полевого радиометра. И лишь в случае выявления небольшой радиоактивной аномалии проводилась геологическая детализация участка с отбором образцов. В первый наш маршрут такого не произошло - детализация не состоялась, ибо радиометр молчат, как партизан. Забегая наперед, скажу, что наш полевой радиометр очень берег наши силы, не давая растрачивать их по пустякам на какую-то там детализацию.

По дороге из маршрута домой в Холмске мы зашли в магазин просто поглазеть. И не пожалели, так как увидели довольно интересное прогрессивное торговое нововведение. В конце прилавка, где он упирался в стену магазина, на нем лежала клеенка, на которой аккуратно были положены большие куски селедки, куски черного хлеба, стояло несколько граненых стаканов и ковш. Рядом с прилавком на полу стояла бочка с водой. Натуральная симфония. Для чего все это, нам объяснила продавщица. «Стало быть, — сказала она, — нужно взять 50 или 100 грамм спирта, подойти к прилавку, ковшом из бочки взять воды, разбавить спирт, опорожнить стакан, естественно, себе во внутрь и закусить селедочкой с хлебушком. Закусь отпускается бесплатно». К этому она добавила с улыбкой, что разве можно устоять здоровому мужику от такого соблазна. Поэтому, идучи с работы, они не стали проходить мимо.

В режиме первого маршрута в районе Холмска мы с Лешей прошли почти все западное побережье до поселка Бошняково.

При этом мы вместе со всей партией переезжали из города в город или поселок, арендовали там дом под временное жилье и оттуда совершали маршруты. Несколько раз мы с Лешей в конце маршрута оставались ночевать в каком-нибудь поселке, не возвращаясь в партию. Жители поселков и городов, главным образом контрактники с материка, всегда предоставляли нам ночлег и обильный ужин. За короткое время общения с хозяевами временного ночлега мы иногда знакомились с интересными человеческими судьбами. Рабочие маршрутные дни прерывались только дождями, которые на Сахалине далеко не редкость и которые приносили нам небольшой, но всегда нужный отдых. Челночный режим работы на западном побережье только один раз был нарушен. К северу от Бошняково мы с Лешей на несколько дней ушли с двумя лошадьми и двумя конюхами-цыганами, молодыми ребятами на редкость ленивыми. Этот маршрут сначала пролегал берегом пролива, потом без лошадей мы зашли в небольшую речку, текущую в узкой долине со скалистыми и высокими бортами. Потом углубились вглубь острова вдоль 50-й параллели по мотоциклетной дороге, проложенной японцами. Эта дорога пересекала остров с запада на восток, повторяя все капризы горного рельефа. По этой тропе-дороге мы прошли около двух километров и вернулись. Во многих местах от времени частично обрушились мосты-настилы над скалистыми обрывами или даже пропастью, и переходить по оставшимся двум бревнышкам просто было опасно. Эта мотоциклетная дорога вдоль бывшей границы с японским Сахалином имела еще 10 лет назад сугубо военное назначение.

Во время обоих маршрутов вглубь острова мы очень близко познакомились и на своей шкуре испытали агрессивный и кровожадный характер махоньких и пакостных тварей из отряда насекомых, которых в народе называют клещами. Этих клешей особенно много было на участках речной долины с буйной травянистой растительностью. В нападении на нас клешей утешало только то, что в сахалинских клешах не было энцефалитной начинки. В борьбе с клещами мы применили очень простой способ — мы выбирали чистое от растительности открытое место, раздевались догола и осматривали друг друга, снимая клещей, если они имелись. Если клеш погрузил свои клеши с головой в кожу, то его извлекали с помощью дыма от папиросы. Берешь зажженную папиросу со стороны табака в рот и дуешь; дым через мундштук папиросы окутывает клеща, и он постепенно вылезает из кожи, а далее приводится в исполнение смертный приговор злодею.

На очень узком, как бы ущелистом, участке долины речушки, где нам пришлось познакомиться впервые на Сахалине со злодеем-клешом, мы увидели оригинальное сооружение — висячий канатный мост через долину-ущелье. Мост зависал над рекой метров на 25-30 и был очень просто сделан. Он смонтирован из 4 металлических канатов, переброшенных через ущелье, и их концы намертво закрепили за скалы. Два нижних каната протянуты параллельно, на расстоянии 40-50 см; на них положены хорошо подогнанные дощечки, которые достаточно прочно закреплены на канатах. Это как бы пешеходная висячая дорожка. Два других таких же железных каната протянуты тоже параллельно, но выше нижних на метр с небольшим. Верхние два каната служат поручнями висячему мосту. Очень просто, надежно и удобно.

Закончив работы на западном побережье вблизи 50-й параллели, мы направились обратно на нашу временную базу. Наши две лошадушки понесли на своих спинах наше нехитрое снаряжение. Когда шли по морскому пляжу, лошади довольно бойко отсчитывали версты. Но на двух участках, где нам пришлось обходить скалы, спускающиеся в море, и идти по тропе через горы, лошадушкам было очень и очень трудно. Тем более, сама тропа местами еле лепилась на косогоре. Особенно лошадям было трудно и тяжело на крутых подъемах. С трудом, но все же мы преодолели два обхода скал и потом уже шли или по морскому пляжу, или по торной дороге без проблем. На окраине города, где расположилась временная база нашей партии, мы с Лешей зашли на рыбзавод. Рыбзаводы на западном побережье острова имелись в тех населенных пунктах, где у морского берега был пирс и ковш, куда приходили, пришвартовывались и разгружались рыболовецкие катера. Рыбзавод - это длиннющий сарай с воротами по обе стороны с торца. Внутри сарая, как входишь - в углу высится гора соли, далее на всю длину сарая стоят деревянные бочки, оставляя только посередине проезд для грузовых машин. Около бочек на небольшом пространстве человек 6 женщин в резиновых фартуках засаливают сельдь. Мы подошли, поздоровались и спросили, нельзя ли взять пару селедочек. Одна женщина повела нас к большой партии бочек, многие из которых были заделаны крышками. Показав на открытые еще бочки, она сказала, что можно взять из этих столько, сколько унесете. Мы поблагодарили, взяли три селедки и, попрощавшись со всеми, потопали домой. Добравшись до нашего дома-базы и соединившись, таким образом, с другими отрядами нашей партии, мы привели в порядок геолого-геофизические материалы, собранные в маршрутах и устроили для себя вольницу на пару дней. А селедочки, принесенные с рыбзавода, мы с огромным наслаждением съели все без остатка в первый же ужин, и съели, конечно, под живительную, здорово будоражащую влагу.

Через несколько дней мы перебрались с западного побережья острова в его центральную часть, в бассейн реки Поронай. Довольно протяженная меридионально направленная долина Пороная разделяет два высоких хребта - Восточно-Сахалинский и Западно-Сахалинский. По притокам Пороная мы продолжили наши поисковые маршруты, меняя изредка пристанище на жилье в небольших деревушках.

Большая часть площади бассейна реки покрыта сосновыми лесами. Японцы довольно интенсивно вырубали их и обрабатывали лес с минимальными потерями. Восстановлением леса японцы не занимались и по порубкам сосновые саженцы не высаживали. По долинам рек и речушек - притокам Пороная буйствует травяная растительность; встречаются небольшие островки бамбука, обычно из невысоких бамбин. Местами много клеща, который доставляет много хлопот. В лесу часто встречаются медведи, которые здесь не такие большие, как в Сибири; попадаются рыжие лисы; в реках много выдры.

Все наши маршруты в центральной части Южного Сахалина проходили по долинам притоков реки Пороная, то левых, то правых. И во всех маршрутах наш радиометр нас не радовал - упорно молчал, а стрелка его уперлась намертво в натуральный фон. Попрятались от нас земные клады, и все тут. На многих притоках, где пролегал наш маршрут, встречались небольшие поселки, в которых раньше жили японцы. В некоторых поселках от них остались небольшие гидроэлектростанции, сооруженные на миниатюрных плотинах. Во всех случаях вблизи таких станций японцы строили пилорамы, на которых, главным образом, пилили доски, тот материал, из которого жители южного Сахалина сооружали свои жилища. Многие электростанции, да и пилорамы также, к сожалению, стояли разрушенными еще с середины сороковых годов. В маршруте по одной речке, левом притоке Пороная, мы встретили горячий минеральный источник. Мы его заметили издали по клубам желтовато-оранжевато-красноватого пара, высоко поднимающегося от источника. Подойдя совсем близко, мы увидели, как горячая вода обильной и довольно мошной струей с большим напором вырывается из скалы и стекает вниз к ее подножью, где имеется несколько выдолбленных в массивных породах глубоких и длинных метра 1,5 ванн. Минеральная вода из источника давно наполнила их водой. Растительность вокруг источника приобрела желтовато-оранжевую и чуть красноватую окраску. И этот расцвеченный оазис, и высоченный столб клубящегося цветастого пара выглядят фантастически на строгом зеленым фоне лесного массива. Чуть в стороне от источника на невысоком берегу речки стояли два полуразрушенных дома. Видимо, при японцах здесь была водолечебница, и в этих домах проживали приехавшие сюда лечить свои недуги. Мы ванну принимать не стали, но умылись с удовольствием. Вода из источника оказалась очень горячей, ее запах не был резким, но довольно специфическим, ни на что не похожим.

Исколесив маршрутами бассейн среднего и немного нижнего течения реки Поронай, мы всей партией временно обосновались в небольшом поселке, откуда мне предстоял недельный закидон на восточное побережье острова. К этому времени прискакала на всех порах на остров страда сбора лесных ягод. Для этого во многих поселках, расположенных неподалеку от ягодных лесных угодий, открыты приемные пункты ягод, а в лесу отстроены небольшие бараки для ягодников. В ягодную страду многие жители городов и поселков острова берут на несколько дней отпуск и подаются в леса для сбора ягод. Сданные ягоды хорошо оплачиваются, поэтому многие островитяне хорошо зарабатывают в ягодную страду. Вместе с тем, нужно заметить, что среди ягодников, желающих подзаработать на ягодах для себя и семьи, были и совсем другие человеческие особи, вроде алкоголиков и даже недавних преступников. Последние во всю палитру разукрашивали периоды своей жизни сразу после посещения ягодного приемного пункта. В поселке, где мы только что разместились, был ягодный приемный пункт, поэтому мы немало повидали живописных картин, безусловно, негодных для выставок. Причиной тому был всего-то продуктовый магазин, который находился не очень далеко от приемного пункта, и к которому вела довольно нахоженная дорога. Эту тропу-дорогу какой-то остряк обозвал «аллеей алкоголиков». Некий смысл в этом имеется, конечно. Нормальный островитянин-ягодник проходит этапы ягодной страды очень просто: сбор ягод, сдача их на приемном пункте, в магазин за продуктами и снова в лес за ягодами. Для ягодника-любителя засосать из горла, последний этап - магазин. Он осваивает его долго, по несколько дней, пока в кармане не заглохнет малиновый звон ягодного гонорара. Выйдя из магазина, ягодник-любитель сразу арендует кусочек земной поверхности вблизи торгового центра. Потом, спустя немного времени, герой ягодной страды, оказавшись вдруг вне реальности и ощутив невесомость, уносится к небесам, точно ангел. Среди ягодников-любителей нередки вкрапления ягодниц-любительниц этого вида спорта. Их присутствие придает особенный колорит драматургии пьес под открытым небом. Некоторые пьесы настолько реалистичны и натуралистичны, что местные жители категорически запрещают своим детям и даже юношам приближаться близко к торговому центру.

На этом я письмо закончу писать; отдам Алексею Григорьевичу, который вскоре едет на нашу основную базу в академический поселок. Он письмо мое и отправит по почте в Москву.

Крепко целую тебя и сынулю. Миша. Август, 1954 год.

Здравствуй, моя дорогая!

Вот и закончился мой сахалинский полевой сезон. Последний маршрут прошел без происшествий, сейчас мы с Лешей пребываем на нашей основной базе в академическом поселке, неподалеку от Южно-Сахалинска. Дальше я опишу некоторые эпизоды последнего маршрута, в который мы с Лешей ушли сразу, как только появились две лошади и конюх при них. Завьючив их своими пожитками, мы перевалили небольшой перевал из долины реки Поронай в безымянную реку, в устье которой расположен поселок Пограничный. Долина реки пересекает 50-ю параллель, поэтому, сначала мы шли по бывшей японской земле Сахалина, потом - по советской. Всю долину мы преодолели с работой за два дня, и вышли к поселку, а одновременно и к Охотскому морю. Поставили палатку на южной окраине Пограничного. На другой день пошли с Лешей в поселок купить кое-какие продукты и главное спирт - протирать временами наш полевой радиометр. В поселке выяснилось, что спирт давно весь выпит, выпито всякое вино и сейчас активно покупается, и так же активно распиваются все марки одеколона и многие духи. От поселян узнали, что уже пришел транспорт — теплоход с продуктами, товарами и горячительным питьем, который стоит на рейде и ждет разгрузки. В магазине к нам подошел парень, познакомились, оказалось, что это геолог из ленинградского нефтяного института. Малость пообщались, он напоследок спросил, где мы расположились и, попрощавшись, ушел. Мы закупили немного продуктов и отправились восвояси. В обед к нам неожиданно пришел ленинградский геолог-нефтяник. Поздоровался с нами, достал из карманов два флакона одеколона «Жигули» и сказал, что достал «Жигули» с большим трудом и решил отметить ими наше знакомство. Мы быстро приготовили закуску, сели к костру, разлили одеколон по кружкам, разбавили водой. Сразу образовалась белая, как молоко, жидкость с запахом. Ее, эту белую отраву, и выпили. Ничего противнее я никогда не пил. Еле отполоскал рот водой и заел кетой соленой. И, слава Богу, был у нас только один раунд приема этого ужаса вовнутрь. Реакция от этого питья не заставила долго ждать - обалдеваешь довольно быстро. Правда, и испаряется одеколонная дурь не так уж долго.

Рано утром мы отправились на юг по дороге, проложенной вблизи моря на довольно ровной поверхности, видимо морской террасы. Охотское море, в отличие от Татарского пролива, очень неспокойно. Оно не утихает ни на минуту и катит огромные волны на морской пляж с характерным шумом. Где-то в середине нашего пути, до устья речки с брошенным японским поселком, мы с Лешей увидели небольшую белую гору мраморов (так были названы эти породы в отчетах сахалинских геологов). Мы подошли; Леша стал замерять радиоактивность мраморов, я заинтересовался самими мраморами. При не очень уж внимательном осмотре мраморов я обнаружил в них кораллы прекрасной сохранности. Сами же мраморы вызвали у меня большое сомнение в принадлежности их к этой группе; мне подумалось, что это самые обычные известняки. Естественно, я отбил несколько хороших образцов известняка с кораллами, и мы пошли догонять наш маленький караван.

Ближе к вечеру мы ступили на окраину брошенного японского поселка. По высоченным мачтам для антенны радиостанции мы определили местоположение метеостанции и направились к ней. Она располагалась на противоположной окраине поселка, на довольно высокой площадке, у устья довольно большой речки. Подходя к дому метео, мы увидели, как из него вышел высокий мужчина и в сопровождении штук 5 лаек направился нам навстречу. Это оказался единственный обитатель метео, в одном лице начальник, метеоролог, наблюдатель и радист. Мы познакомились, и, отойдя от метео немного выше по реке, стали развьючивать лошадей, чтобы поскорее отпустить их пастись и щипать траву. За переход они очень устали.

На другой день Петр, так звали начальника метео, утром пришел к нам и попросил помочь ему завести один раз бредень, чтобы отловить рыбу. Как раз в это время в самом разгаре проходил нерест кеты и горбуши. Рыба шла валом по реке в верховье, где освобождалась от икры. Петру, как он объяснил, нужно было много рыбы, чтобы кормить собак. Эти лайки были ездовыми собаками, поэтому зимой он впрягал их в нарты и ездил в Пограничное за продуктами. Мы, конечно, согласились и сразу отправились вслед за Петром к реке. Далее на лодке заволокли один конец бредня в реку, потом подтянули этот конец веревками к берегу и стали вытаскивать все вчетвером бредень на берег. Рыбы в бредне оказалось столько, что с огромным трудом мы смогли рыболовную снасть выволочь на берег. Столько рыбы, сколько мы вытащили бреднем за один раз, я вообще никогда не видел. На берегу под бреднем трепыхались кетины по 3-5 кг каждая и поменьше горбуша. Петр сразу прикатил небольшую телегу и мы, загрузив в нее рыбу, стали возить ее в небольшой сарай - бывшую японскую солильню. В сарае, в углу имелась горушка соли и огромный чан. В этот чан стали загружать рыбу, где потом Петр солит ее. Несколько крупных кетин Петр отложил в сторонку и сказал, что из них мы возьмем икру и засолим ее. Этих кетин мы тоже отташили в сарай-солильню. Там у стены стоял небольшой стол, на котором лежали две толстых и длинных доски. На них мы укладывали кетин, вспарывали брюхо и извлекали икру в пленке. Потом на крупном сите отделяли икринки от пленки и ссыпали икру в таз. До этого готовили в эмалированном ведре густой рассол — тузлук. Когда икры в тазу набиралось килограмма 2-3, туда наливался тузлук на 6 минут ровно. По истечению 6 минут икра вместе с тузлуком высыпалась в мелкое сито; тузлук стекал, а немного подветренная икра обрабатывалась бурой — таким порошком, чтобы икра дольше сохранялась, не портилась. Икры мы насолили двухлитровый бидон и небольшую кастрюльку. Две здоровых кетины засолили. Солью протирается брюхо кетины и немного соли засыпается в глубокий разрез вдоль хребта, потом кетину заворачивают в мешковину и кладут под гнет (обычная доска, а на ней кирпич). Голову кеты отрезают. Провозились мы с этой рыбой до самого обеда, поэтому в маршрут не пошли. На обед приготовили суп из свежей кеты и много кусков нажарили, чтобы хватило и на завтраки в маршрутах. Потом оказалось, что вареная кета и сам суп невкусные совсем, видимо от того, что кета — рыба нежирная. Жареная кета еше ничего, есть можно, но тоже невкусное блюдо.

Ближе к ужину пришел к нам Петр и приволок бутылку шампанского и чекушку спирта. Он поприветствовал всех и сказал, что хочет угостить нас сахалинским напитком, который называется «Шампунь». Еще он сказал, что очень нам благодарен за помощь, и что он почти обеспечил своих собак рыбьей едой при нашем активном участии в ее заготовке. Поэтому он, как он заметил, и решил нас как-то отблагодарить. Шампанское он заготавливает осенью на целый год для праздников и семейных торжеств, а спирт держит, главным образом, для лечения от всякой хвори.

Для приготовления «Шампуни» он попросил чистую небольшую кастрюлю, потом вылил туда шампанское и четвертинку спирта, перемешал ложкой эту адскую смесь, попросил приготовить кружки и что-нибудь закусить. Что мы, собственно, быстренько и сделали. Винно-спиртовой коктейль «Шампунь» оказался очень приятным на вкус, своеобразно ароматным и прилично убойным напитком.

На следующий день мы отправились в маршрут по реке, в устье которой был японский поселок и наш лагерь. По реке шла кета и горбуша на нерест. Ее было так много, что с берега на берег перейти было невозможно - по перекату двигалась сплошной массой рыба, торчали из воды только верхние плавники и кусочки спин; река представляет собой шевелящийся хвостами рыбий массив. Мы шли с работой только по одному борту долины речки, и когда через несколько километров уперлись в скалу, спускающуюся в реку, повернули обратно. Особенно огорчаться не стали, ибо и здесь наш полевой радиометр признаков жизни совсем не подавал никакой. Теперь нам оставался небольшой маршрут вдоль берега Охотского моря, а потом холостой переход без работы в долину реки Поронай. Придя в свой лагерь, мы стали свидетелями гигантского шторма на море, начавшегося и набравшего мощь во время нашего маршрута вверх по реке. Море ревело, ветер сшибал с ног. Хорошо, что наша палатка оказалась защищенной со стороны моря небольшой горушкой и лесом, и ее не унесло в тартарары. Чуть к югу от устья нашей речки высилась метров на 30 скала, подножье которой располагалось у воды. Штормовое море своими гигантскими волнами остервенело, с грохотом, долбило скалу, не переставая ни на минуту. Такой разгул стихии впечатляет и ошеломляет своей мощью. Гонимые ветром, мы с Лешей все же пошли на метео. Петр только закончил сеанс связи, он сказал нам, что получил телеграмму от жены — она с детьми через три дня будет в Южно-Сахалинске. О шторме Петр сказал, что летние штормы бывают короткие, может этот ночью уже утихнет. Так и было.

В последний переход мы ушли от метео, попрощавшись с Петром еще вечером, чуть свет. Маршрутом прошли до устья следующей речки, по которой нам нужно было уже поворачивать от моря вглубь острова. Дойдя до устья, выбрали травянистую поляну, развьючили лошадей и дали им отдохнуть и подкормиться. Сами тоже полакомились жареной кетой. Кстати, две засоленные кетины и бидон с икрой мы уложили во вьюк и везем с собой. Одну кетину я обязательно привезу в Москву. После привала мы пошли без задержки и остановок до Пороная, где в условленном месте, в одной деревушке, нас должен был ждать Коля с машиной. Он действительно уже ждал нас, поэтому, развьючив лошадей и уложив все в машину, попрощавшись с конюхом, мы укатили на свою главную базу в академическом поселке.

На этом я писать кончу. Письмо отправляю немедля ни одного дня. Через 3-5 дней рассчитываю улететь в Москву.

До свидания. Целую тебя и сынулю. Миша. Август, 1954 год.

 

Казахстан

1955 год

Здравствуй, моя дорогая!

Несколько дней назад я с группой геологов и геологинь из моей новой геолого-геофизической партии прибыл в Караганду. Здесь уже находилось человек десять партийцев, приехавших раньше. Все жили в большом арендованном доме и почти каждый день ездили на грузовую железнодорожную станцию получать снаряжение, автозапчасти и многое другое. По приезде и я включился в эту работу. В один день мы ездили разгружать вагон с автопокрышками. Переложив покрышки из вагона в грузовую машину, мы забрались в кузов и поехали на склад. В дороге меня здорово продуло, хотя была довольно жаркая погода. И на следующее утро я еле-еле поднялся с кровати. При малейшем движении рукой, ногой, головой по спине и особенно пояснице буквально выстреливала такая боль, что в глазах темнело. Мои новые друзья-геологи без раздумий поставили диагноз - радикулит. Установив первопричину моего недуга, они предприняли попытку вылечить меня домашними средствами. Всю мою спину утюжили горячими-прегорячими утюгами, конечно через пару полотенец; потом калили песок, засыпали его в пробные мешки и укладывали по два мешка на мою спину, меняя их через 20-25 минут; терли спину каким-то шерстяным шарфом. Вообще делали все, что знали из народной медицины. Но справиться со злодейским радикулитом так и не смогли. На третий день повезли меня в городскую поликлинику. Хирург осмотрел меня и повел в лабораторию, где мне кварцевой лампой облучили спину. Затем хирург порекомендовал мне, как можно больше прожаривать спину на солнце; короче рекомендовал ходить без рубашки постоянно в течение дня, но тепло одеваться при любом холодном ветре. Кварцем облучили меня, видимо, чуть больше нормы, потому как потом со спины слезла вся кожа, а на облученном месте образовался новый кожный покров на всей спине. Уже к вечеру после поликлиники мне стало заметно лучше.

Продолжаю писать письмо, находясь в Кызыл-Джаре, где будет весь сезон размешаться база нашей партии. Сюда же пиши мне письма, я хоть немного буду знать о вашем житье-бытье, чего я был лишен в прошлые экспедиции.

Кызыл-Джар — довольно большой поселок; он находится посреди голой степи в 350 километрах к запад-юго-западу от Караганды. Мы приехали сюда большой группой на поезде. В дороге из окна вагона смотреть было не на что. Сплошь голая степь до самого горизонта, иногда всхолмленная, ни кустика, ни деревца какого. От такой панорамы в унылую тоску постепенно погружаешься. Леша (мой прошлогодний спутник во всех маршрутах по Сахалину, а теперь техник-геофизик нашей нынешней партии) довольно образно выразился, глядя в окно: «Голо, как у воробья колено». Пожалуй, лучше не скажешь. В Кызыл-Джаре мы разместились довольно просторно, во многих домах. Наша партия почти в 60 ИТР: геологов, геофизиков, минералогов, техников, хозяйственников, как только собралась в полном составе, была сформирована в три поисковых отряда. В мой второй отряд были включены два геолога (кроме меня), геофизик, четыре техника-геофизика, четыре техника-геолога, водитель и повариха. Количество рабочих определялось производственной необходимостью, но меньше 6 человек не было. То есть отряд получился довольно многолюдным.

Еще до нашего приезда на базу на окраине Кызыл-Джара было закончено оборудование посадочной площадки для АН-2. Нашей партии на полевой сезон были приданы три самолета АН-2 для регистрации радиоактивных аномалий с воздуха. Для этого на двух самолетах установили две двухканальные геофизические станции, которые во время полета самолета по профилям на низкой (в 50 метров) высоте регистрировали магнитные и радиоактивные аномалии. За работой станции обычно следит техник-геофизик, иногда и инженер-геофизик. Выявленные с воздуха радиоактивные аномалии фиксируются на топографической карте. Потом на место аномалии с самолета сбрасывается вымпел, по которому и определяется участок детальных геолого-геофизических работ поисковому отряду. Нужно заметить, что работа оператора на геофизической станции в полете очень утомительная и крайне тяжелая, поэтому полетные часы оплачиваются в значительном размере дополнительно.

После того, как наши АН-2 с геофизической аппаратурой на борту стали утюжить на высоте 50 метров кызыл-джарскую степь, появились первые участки с повышенной радиоактивностью. Такой участок, расположенный в 30 км к северу от Кызыл-Джара был дарован нашему отряду для проведения на нем детальных геолого-геофизических работ с целью выяснения источника радиации, или проще - поиска радиоактивных руд. К отъезду на детальные поиски наш отряд давно был готов: мы получили в достатке снаряжение, геофизическую аппаратуру, продукты и разные материалы. Дополучили и недавно прибывшие из Москвы пивные деревянные бочки (6 штук) для питьевой воды и ручки для кайл, лопат, молотков, топорищ, а также колья для палаток. Крайне необходимые нам изделия из дерева здесь приобрести невозможно - нет дерева. А без бочек вообще соваться в тутошнюю степь нельзя - она безводна. Кстати, по этой причине мы имеем безводные надбавки к зарплате в размере 40% оклада. Питьевая вода в степи имеется только в колодцах, которых очень мало, и расположены они друг от друга на значительном расстоянии. Нам известно, что ближайший колодец от нашего первого участка находится в 15 километрах.

За время пребывания на нашей базе в Кызыл-Джаре я малость оклемался. Мой радикулит оставил меня в покое. Видно, южное солнышко вышибло из меня этого злодея. Правда, покидая мое бренное тело, радикулит сказал: «Будешь плохо вести себя, снова врежу по полной программе». Поэтому, помня его предупреждение, я берегу себя и жарю нещадно свою спину на солнышке при всяком удобном случае.

На первый участок наш отряд в 20 человек выехал на двух грузовых машинах и Газике. Выгрузив наши пожитки, две автомашины вернулись на базу. У нас на постоянно остался грузовой ГАЗ-69 с водителем Колей, с которым я работал прошлый сезон на Сахалине. Коля очень хороший механик-водитель, а главное, прекрасный парень. На обустройство полевого лагеря ушло два дня, палаточный городок получился довольно обширным по площади. В первый же день нашего приезда Коля с двумя рабочими съездил в ближайшее поселение за кизяком — единственным для нас топливом; питьевую воду, которой поблизости нет, мы захватили из Кызыл-Джара в шести бочках.

После этого потекли наши геологические будни. Геолого-геофизические поиски осуществлялись по двум направлениям: детализация участка радиационной аномалии геофизическими методами с завершающими их горными работами (проходкой канав); геолого-геофизические маршруты на прилегающей к участку площади с удалением от него до 15 км. Работы по детализации радиационно-аномального участка оказались довольно трудоемкими и многоступенчатыми. Вначале полевыми радиометрами нужно было определить контуры и размеры участка. Далее в пределах этого контура проводилась площадная эманационная съемка, которая заключалась в следующем. По профилям и через определенный интервал, которые определялись и размечались Игорем (инженером-геофизиком), техник-геофизик указывал место, в которое рабочий вгонял кувалдой лом на глубину 50-60 см. Потом из отверстия в почве техник-геофизик отсасывал пробу воздуха для определения в ней радона и торона - инертных радиоактивных газов. Эти газы при их высокой концентрации в пробе играют роль как бы наводчиков или фиксаторов того, что на глубине находятся радиоактивные породы. После того, как были отмечены в каком-то пункте повышенные концентрации радиоактивного радона и торона, в этом пункте задавалась проходка канавы. Вскрытые канавой горные породы ночью просвечивали лампами ультрафиолетового излучения. В ультрафиолетовых лучах урановая минерализация обнаруживает зеленовато-голубоватое свечение. И если та или иная порода обнаруживала такое свечение, из этой породы бралась проба, которую отправляли в минералогическую лабораторию в Кызыл-Джаре, а потом и в Москву. Весь комплекс геофизических и горных работ на первом участке занял по времени немного более одного месяца.

Всей геофизикой в отряде заведует инженер-геофизик Игорь. На эманационной съемке заняты многоопытные техники Нина и Ларик; горными работами руководит прораб-геолог Виталий. Ларик ко всему прочему прекрасный аккордеонист. Мало того, что он замечательно играет, он еше довольно хорошо поет. Его песня «Журавли» давно всем полюбилась, и когда он играет, мы всегда просим спеть эту удивительную песню.

Геолого-геофизические маршруты выполнялись в две или три пары. Они проводились на довольно большой площади с целью обнаружения горных пород с повышенной радиоактивностью, которая по тем или иным причинам не была отмечена при воздушных радиометрических поисках на АН-2. В таком двухформатном режиме проводились поисковые работы нашего второго отряда на первом участке.

Бытовая составляющая нашей полевой жизни была далеко не простой. Отсутствие воды создавало очень большие трудности в нашем быту. В баню ездили в Кызыл-Джар по очереди — день мужчины, день женщины. Со второй половины июня стали погибать от жары. Пробовали работать утром и вечером с 3-4 часовым перерывом днем. На участке этот режим утвердился, а маршруты приходилось укладывать только в утренние часы до 12-13 часов. Потом домой или пешком, если близко, или на машине. Коля ездил в условленное место и забирал полусварившегося геолога и такого же полуживого техника, предварительно отпоив их водой из канистры, хотя сама маршрутная пара всегда обязательно брала по термосу воды, но выпивала до капли задолго до приезда Коли. Моя вынужденная увлеченность позагорать прошла. Радикулит, вроде, совсем утих, а все мое, что находится выше брюк, приобрело цвет углезагара. Если поставить меня и самого черного-пречерного негра спинами, то негр будет выглядеть юношей из отряда бледнолицых. Поэтому я подолгу стал носить рубашку и в маршрутах тоже.

Степной пейзаж от края и до края стал данностью, и за работой и лагерной суетой выпал из восприятия. В степи из животного мира обитают во множестве сайгаки - парнокопытные животные длиной в метр с небольшим. Самцы имеют лировидные рога сантиметров 30-40. Сайгаки собираются в стада и пасутся в степи, при опасности убегают очень быстро, опустив хоботовидный нос. Еще есть змеи, но немного. Комаров и мошки нет. Но есть скорпионы и фаланги, шибко ядовитые. Эти злодеи боятся бараньей шерсти и изделий из нее. Поэтому во всех палатках у нас постелена кошма, на которую установлены раскладушки.

Сегодня ближе к вечеру приехал к нам уже во второй раз Арнольд — главный геофизик нашей казахстанской партии. С ним я знаком давно, собственно он и в Казахстан меня сагитировал поехать. Арнольд привез почту, в которой и мне оказалось письмо. Прочитал его и не знал, как выразить радость оттого, что наконец-то мы получили жилье, хоть какое, но свое. Жаль, что это знаковое событие произошло в мое отсутствие. В то время как я читал твое письмо, Арнольд смотрел с Игорем наши геофизические материалы, а потом ходил с ним на канавы. Когда он вернулся, то сказал, что очень доволен всем, что увидел, жаль только, что уж очень хилая радиоактивность пород в пределах аномалии. Потом посоветовал, чтобы мы скорее заканчивали здесь работы, ибо уже намечен нам новый участок, похоже, более перспективный, чем первый. Потом я сообщил Арнольду о моей радостной новости по поводу получения квартиры. Он немало подивился, потом поздравил и спросил, где и какие хоромы? На что я ему подробно рассказал об этой занятной истории превращения всего нашего семейства в оседлых москвичей. Начал с ответа: «Хоромы всего в 18 м², а вот где - вжисть не догадаешься, поэтому скажу уж -на барже. Не удивляйся, дружище, сейчас все объясню. Именно на барже под названьем «Брандвахта 410». А получилось это вот как. Моя жена работает экономистом в Южном речном порту. Портовское начальство добилось в Моссовете разрешения на размещение у берега Москвы-реки нескольких брандвахт (недавних пристаней или жилья для речников) на постоянном причале для проживания в них портовских рабочих, шоферов и других. Сейчас у берега Москвы-реки вблизи самого Южного порта на стационарном причале качаются на воде пять брандвахт. Вот в одной из них на брандвахте 410 жене моей, а, в целом, нашей семье и дали каюту на втором этаже. Поживем пока в домике на водной глади Москвы-реки, а потом переедем в ВИМСовский кооператив. Ведь до этой брандвахты мы с женой поменяли 8 адресов».

Арнольд слушал, а потом сказал: «Чудеса, водяные москвичи оказывается существуют. Расскажу Люсе (жена его) - не поверит ведь». Он уехал в Кызыл-Джар засветло.

На этом писать письмо закончу. Завтра Коля повезет женщин в Кызыл-Джар в баню. С ним отправлю.

Крепко целую тебя и ребят. Миша. Август, 1955 год.

Здравствуй, моя дорогая жена!

Пишу тебе, находясь на втором участке детальных поисков. Сюда мы приехали разом почти две недели назад. Теперь мы находимся на 10 км подальше от Кызыл-Джара, к северо-востоку от него. Почти в десяти километрах от нас оказалась полусухая речка. Это цепочка вытянутых небольших озерков, соединенных протоками. Озерки называются бочагами. Некоторые бочажки довольно длинные и глубокие. Вода в них солоноватая, пить нельзя, но купаться - сколько хочешь. К тому же в бочагах водится рыба, а среди наших техников оказался отчаянный любитель-рыболов. К всеобщему нашему удивлению у него оказалось штук пять удочек, леска с крючком и поплавком, а еще три складных

удилища и две жерлицы (рогатка с намотанной на нее леской с поводком и крючком на конце). Обнаружив речную благодать, хотя и в бочажковом варианте, мы стали регулярно посещать ее вместо бани в Кызыл-Джаре. При этом всегда находилось время порыбачить и, бывало, с неплохим результатом.

Что касается нашей работы, то ее схема и порядок проведения отдельных операций остались такими же, что осуществлялись на первом участке. Единственное, что пришлось сделать, это попросить начальство прислать еще 3-4 рабочих на проходку канав. Это было довольно быстро исполнено — из Кызыл-Джара Саша (замначхоз) привез трех проходчиков. Саша привез для ребят раскладушки, спальные мешки и копательный инструмент. Сразу, как они приехали, я отвел всех троих в 10-и местную палатку к нашим рабочим и показал, где они теперь будут жить. Саша рассказал мне, как и где нанимал этих рабочих. За ними он ездил в Джезказган. Двоих завербовал на выходе из зоны, то есть еще тепленьких недавних зэков, третьего подобрал у магазина в полураздетом состоянии. Этот друг успел, выйдя из зоны, все спустить с себя, не удаляясь далеко от магазина. Среди двоих недавних зэков, заметил Саша, один довольно интересный малый - бывший военврач, отбухал 10 лет. Попал в передел через несколько месяцев после окончания войны, вроде как за конфликт с высоким особистом. Хотя и прошел всю войну.

Пообедав с нами, Саша уехал. Перед отъездом он сообщил мне, отведя в сторонку, что в Москве вокруг нашей партии какая-то непонятная возня происходит. А что конкретно, пока никто не знает. Вообще-то, зная хорошо Сашу, я подумал, что пустяшную возню он вряд ли стал бы комментировать. Видать и вправду что-то нешуточное с нами замышляется. Вскоре, правда, Сашино сообщение из головы выветрилось, навалилось много работы. Участок оказался очень интересным и, в первую очередь, в отношении радиоактивности горных пород. Чтобы пошарить на глубине в этих породах в надежде обнаружить урановое оруденение, я через Сашу попросил начальника нашей партии Юрия Колошина прислать нам буровую установку. Через три дня к нам прибыла не одна, а сразу две буровых установки ЗИФ-150 с двумя буровиками на каждой. Вместе с буровыми установками приехал на Газике Арнольд, который привез каротажную геофизическую аппаратуру и снаряжение для буровиков. ЗИФ-150 рассчитан на бурение до глубины в 150 м. Это очень удобные, компактные, подвижные и достаточно производительные буровые комплексы: буровой станок вместе с буровой вышкой, смонтированные на специально оборудованной грузовой машине. Бурение можно проводить любыми коронками. Наши ЗИФы будут бурить дробью, чугунной дробью, используя для этого специальные коронки. На следующий день после приезда буровиков, обе установки были запущены в работу. Арнольд, передав нам все, что привез, собрался было ехать, как неожиданно подошел ко мне, взял под локоть и повел из палатки. С самого начала его приезда я заметил, что он какой-то смурной, угрюмый и задумчивый. Отойдя немного от палатки, он сказал мне, что в Москве против нас замышляется, а может уже свершилось что-то очень плохое. Похоже, по этой причине в конце сентября приезжает к нам Олег (Олег Брылин - начальник Ферганской экспедиции, в составе которой числится наша партия). Больше он ничего не стал говорить, попрощался и сразу уехал.

А время все катилось и катилось от рассвета до заката, день за днем, работа тоже старалась не отставать. Бурение отмеривало метры вглубь; Игорь почти неотлучно сидел на буровой и замерял радиометром извлеченный из скважины керн. На десятиметровой глубине обоих скважин он провел гамма-каротаж, потом то же сделал на двадцатиметровой глубине. Во всех случаях была зафиксирована высокая радиоактивность туфогенных пород. Но видимого оруденения не было. Игорь - прекрасный специалист-геофизик и необычайно работоспособный парень. В свою геофизику он влюблен как в девицу-красу.

Стало заметно холодать, день в свою длину также прилично укоротился. Коля, наш водитель, оказался еще профессиональным жестянщиком. Он до армии окончил ПТУ соответствующего профиля. Поэтому однажды он привез на своем авто много листов кровельного железа и инструмент: ножницы по металлу, металлическую полосу квадратного сечения, здоровый деревянный молоток и, не мешкая, занялся изготовлением железных печек во все наши палатки. Через несколько дней в лагере открылся отопительный сезон, проблема тепла в палатках была решена. Купаться в бочагах тоже стало холодно. В свободные дни мы продолжали ездить на них, но только ловить рыбу и по-прежнему под руководством Ларика - заглавного рыболова. Надо сказать, что мы всегда приезжали с приличным уловом, передавая его сразу на пищеблок.

В один день, в конце сентября, когда я, придя с канав, сидел на своей раскладушке и был один, к нашему дому подкатил Газик и вскоре появился передо мной гость — Арнольд. Он был один. Поздоровавшись, он сел на раскладушку против меня и сказал, что приехал с очень плохими новостями, приехал, чтобы со мной обсудить сложившуюся ситуацию. Потом он коротко объяснил, с чем приехал: «Мои опасения обернулись явью. Действительно, наша партия мешала и теперь ясно кому - Волковской экспедиции. Мешала своей эффективностью геолого-геофизических поисков урановых месторождений за счет применения новейших, прогрессивных методов исследований, методов, разработанных и опробованных геологами и геофизиками нашей партии. Видимо, не желая пойти по пути - делать лучше, чем мы, начальство Волковской экспедиции применило через министра геологии Антропова бандитско-варварскую акцию устранения путавшихся под ногами. 16 сентября Антропов подписал приказ за №108 о переводе всех инженерно-технических сотрудников нашей партии в Волковскую экспедицию. Вслед за этим приказом последовал приказ от 24.09.55г. по Ферганской экспедиции об увольнении всех нас с 1 октября из экспедиции. По этому приказу все наши личные анкеты и трудовые книжки были отправлены в Алма-Ату в Волковскую экспедицию. Так что, дорогой мой друг Миша, мы с тобой уже через три дня будем сотрудниками Волковской экспедиции и, естественно, жителями Алма-Аты. Вот и вся история, и не поймешь, с каким она будет продолжением. От тебя я хочу услышать хотя бы наброски на это продолжение». На это я ответил так: «Перво-наперво, поздравляю тебя — с 1 октября мы с тобой наглухо безработные. И будем ими довольно долго. Далее, как я понял, приказ нашего министра не содержит ссылки на Указ Верховного Совета о безропотном переводе кого угодно и куда угодно. Это очень хорошо, потому как теперь мы можем спокойно бороться за свои права. А это совсем немало в данной ситуации. Теперь о наших мерах самозащиты. Похоже, вскоре к нам прибудут гонцы из Етавка, теркома профсоюза, может и из министерства, сообщить нам постфактум о приказе. Приедут клерки, которые ничего не решают и не меняют. Поэтому, как они приедут, нужно собрать всех ИТР нашей партии в Кызыл-Джаре в каком-нибудь зале, выслушать гонцов и с миром отправить их обратно в Москву. Самим же сразу, не расходясь, обсудить, что и как делать дальше. Мое предложение: написать об этом беспрецедентном безобразии в ВЦСПС с копией в газету «Известия». Написать, а потом, чтобы под этим письмом подписались все сотрудники партии. Затем следует приступить к завершению полевых работ и готовиться к отъезду в Москву, где первым делом нужно добиваться разрешения на проведения камералки только в Москве.

Я, конечно, ни в какую Алма-Ату не поеду, думаю и ты тоже. С большим трудом я приобрел статус оседлого москвича в редкостном речном варианте не для того, чтобы сразу от него отказаться. Шеи у нас с тобой вроде в порядке, так что хомут подобрать больших трудов не потребуется. Жалко интересную, мощную в геологическом плане партию, да и последнюю ее работу угробили в угоду какой-то сволочи. Ну ничего, прорвемся, дружище; только нервов потрепать придется, за будь-здоров, сколько.

В отношении геологического министра Антропова скажу тебе, что как только он появился на геологическом небосклоне, сразу занялся мелко-пакостными делишками. Сначала мордовал нашу Теремецкую (сотрудница ВИМСа) ни за что, ни про что; потом по очереди со своим свояком, начальником Амакинки Бондаренко, оба изничтожили героическую Ларису Попугаеву с одной целью — сделать Амакинскую экспедицию, а значит и Бондаренко, первооткрывателем кимберлитов на Сибирской платформе; затем министр начал убирать алмазные экспедиции разных институтов, видя в них конкурентов Амакинки-Бондаренко. Первой была прихлопнута Северная экспедиция В.О.Ружицкого; на очереди - экспедиция Шестопалова от ВСЕГЕИ и экспедиция В.С.Трофимова от ТИН АН СССР. Теперь же появился новый фигурант геологического министра - Волковская экспедиция Первого Главка. С появлением другого фигуранта и методы поддержания стали другими: втихую, воровским способом, наотмашь. При этом главный принцип деятельности нынешнего геологического министра сохранился: «Мне твоя работа не нужна, лишь бы ты устал».

На этом закончилась наша довольно продолжительная беседа. Арнольд вскоре уехал, пообешав информировать меня обо всем незамедлительно. Мой монолог он воспринял одобрительно и сказал, что о моих предложениях он расскажет в других отрядах и Колошину (начальнику партии).

Тебе, моя дорогая, я пишу самую суть. Конечно, мы говорили с Арнольдом значительно больше и о разном. Сразу прошу тебя, чтобы ты не принимала все близко к сердцу. Со временем все образуется, в чем я нисколько не сомневаюсь. Береги себя и ребят.

В обед я попросил всех постоянных сотрудников партии после трапезы придти в нашу десятиместную палатку. Когда все собрались и расселись, я подробно изложил суть происшедших событий вокруг нашей партии, а потом попытался обозначить меры для выхода из сложившейся ситуации. Как только я умолк, посыпались вопросы, а больше возмущенные возгласы в адрес министра, Первого Главка и нашей Ферганской экспедиции. Дождавшись, когда малость поутихло, я сказал, что сообщил все, что знал и добавить мне нечего. «А теперь, скажу я вам, давайте лучше подумаем, как нам жить в ситуации, в которой вдруг по прихоти министра Антропова все мы оказались. В реальности на данный момент сложилась такая картина. Все мы живем в Москве, являемся ее коренными жителями, однако работаем постоянно в Алма-Ате, где лежат на полках наши трудовые книжки; сейчас находимся мы почти посередине между Москвой и Алма-Атой в голой степи и увлеченно занимаемся, как оказалось, никому ненужными поисками редкого металла. Так давайте, мои друзья, сначала решим, куда нам ехать: туда, где живем или туда, где, так сказать, работаем. Если едем туда, где живем - становимся безработными, если - где работаем, то становимся бездомными. Вот и выбирай каждый из вас свою звезду. Я свою звезду выбрал - она будет сиять над московскими домами».

На этом закончу это письмо. Завтра Коля поедет в Кызыл-Джар, с ним отправлю его. Еще раз прошу - не переживай за все наши передряги с этим переводом-переездом. Перемелется, перетрясется.

Целую и крепко обнимаю тебя и ребят. Миша. Сентябрь, 1955 год.

Здравствуй, моя дорогая жена!

Прошло всего 10 дней, а тут столько событий промелькнуло, что описать все про все и недели не хватит. Словно тайфун пронесся над нашими головами, зацепив всех нас до одного. По порядку будет так. Через пару дней после моего последнего письма прибыли гонцы из Москвы. Как с Арнольдом договорились, нас всех вызвали на день в Кызыл-Джар. Собрались все вместе, приехали практически все ИТР нашей партии, заслушали клерков от геологии, которые ничего членораздельного из себя не выдавили и отправили их к месту своего делопроизводства — в Москву. Сами обсудили спокойно ситуацию, сочинили, а потом напечатали письмо в ВЦСПС и копию в газету «Известия». Оба конверта отправили в столицу с кем-то из сотрудников партии, который срочно уезжал сначала в Караганду, потом самолетом в столицу. А мы задолго до ужина были уже в своем полевом лагере. Со следующего дня мы приступили к постепенному сворачиванию поисковых работ отряда. Не успели выветриться из нашей памяти картинки от общения с московскими гонцами, как прибыла прямо в наш полевой лагерь делегация из Алма-Аты от Волковской экспедиции. Мы собрались все в нашей столовой-палатке. Я представил своим ребятам гостей, сказав, что к нам прибыли наши с недавних пор работодатели или сотрудники, и что мы, заслушав гостей о цели своего приезда, можем потом задать свои вопросы. После этого предложил любому из приехавших начать нашу встречу-беседу. Говорить первым, и, оказалось, последним стал заместитель начальника Волковской экспедиции. Все, что он сказал, нам было уже известно и совсем неинтересно. А вопросов было много. Например, таких: «Кто инициировал приказ министра?», ответ: «Не знаем»; «Когда руководство экспедиции узнало о приказе?», ответ: «После его подписания»; «Какое и сколько имеется жилья для более чем полста сотрудников нашей партии и их семей?», ответ: «Одна трехкомнатная квартира в новом доме». Еще много было подобных вопросов. Посередине нашей беседы Игорь сказал мне, что ему нужно идти на буровую и ушел. Другие сотрудники отряда просто вставали и уходили. К концу беседы мы с Сережей остались вдвоем против троих гостей. Когда ушла Алиса, я, обращаясь к гостям, сказал: «Простите их и поймите - у всех у них сейчас поломана жизнь, и что их ожидает — не знает никто из них».

После отъезда гостей из Алма-Аты мы занялись своими делами и стали форсировать окончание работ. Через неделю было закончено бурение. Игорь провел гамма-каротаж на обоих скважинах и обработал радиометром керн каждой скважины с глубины 40 м. Буровики сразу же уехали на самоходных буровых установках. Закончили проходку последней канавы рабочие; их также сразу Коля отвез в Кызыл-Джар за расчетом. С рабочими уехали студентки. Мы принялись тщательно приводить все геологические и геофизические материалы в порядок с таким расчетом, чтобы любой специалист - и геолог, и геофизик мог бы по ним составить отчет о работе отряда. На заключительную камералку ушло еще пять дней. И вот все закончено, очередной полевой сезон завершен.

На этом я закончу писать. Как приеду в Кызыл-Джар, сразу отправлю это письмо. Надеюсь, там мы долго не задержимся, сдадим все снаряжение, аппаратуру нашим хозяйственникам, и — на поезд. Дома, или вернее на брандвахте 410, я подробно расскажу тебе обо всем, что происходило с нашей партией осенью.

Пока, до свидания. Целую тебя, целуй ребят. Миша. Октябрь, 1955 год.

 

Глава вторая

Вилюйская экспедиция всесоюзного Аэрогеологического треста

(ВАГТА)

Пояснение ко второй главе

Во второй половине октября 1955 года наша казахстанская геолого-геофизическая поисковая партия поочередно несколькими большими группами добралась до Москвы. Конечно же, в первую очередь мы стали выяснять ситуацию с нашим переводом-переездом в Алма-Ату после наших посланий из казахстанских степей. Нам хотелось поподробнее узнать, какие дуют ветры в геолого-административных дебрях разных уровней, и с какой силой они обрушиваются на наши непокорные головы. Сходу выяснилось, что наши письма наделали немало шороха и в Министерстве, и в Первом Главке; министерский дом у зоопарка сотрясался на пределе сохранности своей целостности и от бушующих страстей внутри. Нам же эти письма никак не помогли. Мы как были где-то посередине между Москвой и Алма-Атой, так и оставались пока в этом усредненном состоянии. Появившись в столице, мы добивались только одного - разрешения на проведение в Москве камеральных работ по результатам геолого-геофизических поисков в районе Кызыл-Джара. После посещения начальника Первого Главка Кузьменко, куда мы были приглашены всем составом нашей партии, окончательно стало ясно, что трусоватый Кузьменко не возьмет на себя ответственность разрешить нам камералку в Москве. Выйдя от Кузьменко, стало как-то легко на душе, ибо вмиг твердо обозначился мой статус в недалеком будущем — статус безработного. На самом деле я еще не был безработным. Мой новоиспеченный работодатель находился черт-те где, и надежно, в сейфе, держал мою трудовую книжку. А без нее, без этой книжицы, сами понимаете, я хотя и не работаю какой уже месяц, а считаться безработным пока не могу. Конечно, будь у тебя хоть в руках, хоть в зубах эта книжица, вмиг работающим не станешь. Поэтому задолго до получения трудового документа, мы с Арнольдом вместе или поврозь искали работу. Предложений и вариантов оказалось довольно много и в столице, и далеко за ее пределами. Так что было из чего выбирать. Был даже и такой интересный вариант. В один день, где-то в конце ноября или начале декабря при нашей встрече Арнольд сказал, что есть возможность поехать на год в экспедицию на Южный полюс; требуются в экспедицию геолог и геофизик. Потом добавил, что он получил согласие южно-полярного начальства познакомиться с нами обоими. На это предложение я ему ответил: «Во-первых, твоя Люся ни на южный, ни на северный полюс тебя не отпустит. Она лучше из тебя сделает пингвина и будет любоваться мужем-пингвином, чем отпустит тебя во льды и снега. Потом в эту экспедицию нужно пройти очень жестокий конкурс. Первым пунктом этого конкурса значится проспать 24 часа в сутки на одном боку; на втором боку проспать 24 часа в следующие сутки. Ты сможешь? Я и пытаться не стану. Поэтому давай лучше искать что-нибудь приемлемое для нас на широте в 56° северной широты и московской долготы». Естественно, такая аргументация исключила южно-полярный вариант.

В середине января 1956 года я получил трудовую книжку с отметкой даты увольнения из Волковской экспедиции. Проработав в ней ровно 3,5 месяца, я так и не узнал, на какой улице и в каком доме проживает в Алма-Ате эта экспедиция, хотя зарплату и даже отпускные получил сполна.

В феврале я находился по своим трудоустроительным делам недалеко от ГИНа и зашел в этот институт к Алексею Александровичу Арсеньеву. Он давно перебрался из ВИМСа работать в ГИН. В это самое время к Алексею Александровичу по делу пришли главный геолог Вилюйской геолого-съемочной экспедиции и начальник партии этой же экспедиции. Алексей Александрович познакомил меня с ними и сказал: «Вот вам, Борис Николаевич (главный геолог), можно сказать, живой начальник партии, кстати, геолог-алмазник. Сейчас безработный. Вашей экспедиции с алмазной составляющей на съемке самая что ни на есть подходящая кандидатура». Потом мы втроем вышли из кабинета и в коридоре, остановившись у окна, Борис Николаевич Леонов стал меня пытать главным образом по алмазной тематике. После довольно продолжительной и конкретной беседы мы тепло распрощались, при этом я заполучил адрес Вилюйской экспедиции и предложение прибыть завтра утром к ее начальнику Павлу Алексеевичу Ильину.

На следующий день рано утром я сидел в кабинете начальника Вилюйской экспедиции Павла Алексеевича Ильина и писал заявление о приеме меня на работу в экспедицию в качестве начальника партии. При этой, в одночасье решившей мою геологическую судьбу процедуре, присутствовал главный геолог экспедиции Б.Н.Леонов, который сразу завизировал мое заявление. П.А.Ильин взял заявление, прочитал и сказал: «Вот и все. С сегодняшнего дня вы, Михаил Васильевич, зачислены в Вилюйскую экспедицию начальником партии. Приказ о зачислении с Трестом согласован и после обеда он будет висеть в экспедиции. Трудовую книжку, если она с вами, отдайте в кадры. Во все остальное вас посвятит Борис Николаевич».

Вилюйская экспедиция или Аэрогеологическая экспедиция №3 является самой крупной экспедицией во Всесоюзном аэрогеологическом тресте (ВАГТе). ВАГТ представляет собой геолого-съемочную организацию в масштабе всей страны. В его составе, кроме Вилюйской, функционируют еще несколько геолого-съемочных регионально обособленных самобытных экспедиций. Геологическая съемка — это базовая отрасль геологии. Ее продукция — геологическая карта — является основой для всех геологических исследований, поисков полезных ископаемых и других работ, направленных на освоение территории. Планомерное геологическое картирование с последующим изданием геологических карт в полистном исполнении и объяснительных записок к ним — главная цель деятельности ВАГТа и его экспедиций. Геолого-съемочные работы проводились вначале в масштабе 1:1000 000, потом 1:200 000. Соответственно и геологические карты, выполненные полистно, были составлены в двух масштабах. Вилюйская экспедиция проводила геологическую съемку в восточной части Сибирской платформы, северной части Приверхоянского прогиба и северном Верхоянье. За период с 1951 по 1972 годы Вилюйской экспедицией выполнены: геологическая съемка масштаба 1:1000 000 на площади 542 тыс. кв. км; издано 5 листов геологической карты этого же масштаба; геологическая съемка масштаба 1:200 000 - 348,6 тыс. кв. км и издано 92 листа геологической карты. Кроме этого, в районе месторождения «Звездочка» проведена геологическая съемка масштаба 1:50 000 на площади 410 кв. км.

За все время работы Вилюйской экспедиции в Восточной Сибири геологами этой экспедиции открыты: Приленская алмазоносная область - одна из самых перспективных на Сибирской платформе накоренные месторождения алмазов; 12 кимберлито-вых трубок; Куоландинское редкометально-полиметаллическое месторождение; три мелких месторождения пьезокварца: «Подкова», «Сигара», «Верхнее»; одно из самых крупных в России месторождение ртути «Звездочка» с запасами металла в 5 тыс. тонн, шесть крупных рудопроявлений ртути; несколько месторождений сурьмы. Ко всем перечисленным открытиям я имел самое непосредственное отношение.

В высшей степени эффективная и продуктивная работа Вилюйской экспедиции в области геологического картирования, как и деятельность других аэрогеологических экспедиций ВАГТа, была преступно прервана с приходом в трест Брюханова в качестве его управляющего. ВАГТ — мощная геолого-съемочная организация усилиями Брюханова и его, в обшем-то, безликих и бездарных сообщников был ликвидирован. На его базе возник недоносок-уродец под названием ВАНПО — Всесоюзное аэрогеологическое научно-производственное объединение. В этом ВАНПО научного было ровно столько, сколько волосиков у воробья на коленке. Вслед за рождением недоноска ВАНПО последовали просто-таки дурацкие объединения самобытных регионально обособленных геолого-съемочных экспедиций. Вокруг Брюханова в период его преступного разгрома ВАГТа вскоре образовалась-организовалась группа единомышленников и сподвижников, ранее не шибко блиставших на поприще геологии. В их числе фигурировали: В.Фараджев, Л.Натапов, В.Коген, Г.Махин, Б.Можаев, А.Уфлянд, В.Козлов, Н.Афанасьев, Л.Нусинсон, Л.Волчегурский, А.Розенкранц и некоторые другие.

Под новым знаменем, знаменем ВАНПО, в недрах этого геологического чучела сразу начали происходить метаморфические процессы в характере и принципе его геологических исследований. Государственная геологическая среднемасштабная полистная съемка была заменена картированием. Сначала групповым геологическим (ГГК), затем аэрофотогеологическим (АФГК), космофотогеологическим (КФГК) и, наконец, геологоминерагеническим (ГМК). Издание материалов картирования не предусматривалось. Авторами инструкций-наставлений всех видов картирования были сподвижники Брюханова в разных сочетаниях. Эти инструкции, составленные наспех, мало чем отличались от инструкции по геологической съемке, к тому же и профессиональный их уровень был невысок. А так называемая инструкция по ГМК (этот вид картирования замысливался заменить металлогенические исследования и составление металлогенических карт) вообще представляла суррогат геологической съемки и поисков. Это словоблудие было стыдно читать, зная, что отечественная школа металлогенических исследований и их методика, разработанная нашими выдающимися учеными, признана всеми и славится во всем мире. Была бы только часть беды, если бы этим сомнительным, по сути, картированием занималось бы единственное геологическое чучело ВАНПО. Так нет же. Далеким от разума решением министра геологии Сидоренко АФГК, КФГК, ГМК были внедрены в практику всех геолого-съемочных коллективов всех геологических управлений. Этими далеко неумными действиями в стране была изничтожена Государственная геологическая съемка в полистном исполнении — уничтожена база для всех изыскательских и строительных работ в стране.

О картировании, возникшем по коньюктурным соображениям одних и по недомыслию других, хотя и высоких геологических персоналий, очень ярко написал замечательный геолог-съемщик Виктор Широков.

Хватит верить копавшим Грудь земли досконально. Заново карты пропашем Сканером многоканальным. Съемку — на кучу навоза, Довольно ей быть королевой! С космоса дать прогнозы Сможем одной левой! Выжмем структуры с орбиты Недра до Мохо просвечивай. Старые методы биты, Новые надо осмечивать.

Образно выразился, ничего не скажешь! В ВАГТе я проработал до 1972 года, то есть до его ликвидации, затем числился в ВАНПО до 1990 года. В 1975 году был откомандирован в Зарубежгеологию по причине несовместимости с Брюхановым. От Зарубежгеологии я два года (сезона) работал в центральном Иране на геологической съемке; затем в Москве принимал участие в камеральной обработке иранских геологических материалов. Я участвовал в составлении и издании 4-х листов геологической карты центрального Ирана в масштабе 1:100 000. Но основную и главную работу в течение трех лет я выполнял по составлению от начала до конца метал -логенической карты центрального Ирана в масштабе 1:250000, которая была издана вместе с объяснительной запиской на английском языке.

Бассейн реки Тюнг

1956 год

Здравствуй, моя дорогая!

Уж в который раз снова начинаю свое письмотворчество. Вновь я оказался на берегах великого и алмазного Вилюя, где я был всего 5 лет назад, проплыв по нему на лодке и плоту почти половину его долины. В Якутске мне повезло, меньше чем через два часа я снова болтался между небом и землей, сидя в кресле серебристого самолетика, который отпропеллеривал километры в сторону Нюрбы. В этом поселке-полугороде обосновалась временно Вилюйская геолого-съемочная экспедиция, куда я попал нежданно-негаданно, но наверняка надолго. Именно в этой экспедиции я буду теперь пахать геологическим плугом от света до темна бескрайние таежные просторы Восточной Сибири.

Нюрба за пять лет моего отсутствия здорово разрослась-расстроилась главным образом усилиями Амакинской алмазной экспедиции, избравшей Нюрбу своей столицей. Вилюйская экспедиция прилепилась на краю поселка недалеко от аэродрома, разместив своих сотрудников и рабочих во многих арендованных домах. Рубленый довольно приличных размеров особняк, в котором разместилась моя теперяшняя партия, я нашел довольно быстро. С моим появлением группа геологов, техников и рабочих моей геолого-съемочной партии, включая приданных нам минералога Веру Алексеевну и двух ее помощников, теперь были в сборе.

Чтобы тебе, моя дорогая женушка, была более понятна специфика условий и профессиональных принципов работы Вилюйской геолого-съемочной экспедиции, напишу об этом чуть подробнее.

Вилюйская геолого-съемочная экспедиция проводит на территории Якутской АССР полистную геологическую съемку в масштабе 1:200 000. Одна геолого-съемочная партия выполняет работы в пределах одного листа топографической карты масштаба 1:200 000 площадью около 3 тыс. кв. км, то есть проводит полевые геолого-съемочные работы, составляет геологическую карту и потом эту карту, вместе с объяснительной запиской объемом в 1 печатный лист, готовит для издания. Весь цикл полевых и камеральных работ, включая подготовку к изданию геологической карты, укладывается в один год. После того, как геологическая карта, подготовленная к изданию, пройдет экспертизу Редакционного Совета ВСЕГЕИ, ее вместе с объяснительной запиской передают на Ленинградскую картфабрику, откуда обе выходят в свет в печатном виде.

Каждая съемочная партия добирается в район или самолетом, в большинстве, или катером, если по району протекает судоходная речушка. При заброске самолетом используют АН-2, который завозит по воздуху партию на речную косу, расположенную или непосредственно в районе работ, или на самом близком расстоянии от него. Коса подбирается, естественно, пригодная для посадки малых самолетов. В тайге геологи используют, главным образом, олений вьючный транспорт, в редких случаях сплавом передвигаются на лодках и плотах по рекам. В пункт или район посадочной площадки партии в конце зимы или ранней весной оленеводы и радист из экспедиции пригоняют оленей, которых экспедиция арендует в якутских колхозах. Поскольку колхозов в районе работ всей экспедиции очень мало, оленей приходится гнать иногда не одну сотню километров. Из-за того, что олень во вьюке может перевозить небольшой по весу груз, порядка 20-30 кг, оленей для каждой партии приходится арендовать большое количество. К оленям колхоз выделяет оленеводов из расчета один оленевод на 15 оленей. Оленеводы обычно работают в паре, 30 оленей - самый малочисленный вариант оленьего вьючного транспорта. Это оттого, что в условиях летнего комариного нашествия одному оленеводу управляться с оленями очень тяжело. Поэтому отдельный геологический отряд обслуживают тридцать оленей и два оленевода, а партию из трех отрядов — 90 оленей.

Поскольку реки в районе работ экспедиции вскрываются поздно, естественно также поздно открываются от воды и косы, то геологи в район работ попадают обычно с месячным, а то и большим опозданием сроков начала работ. А если сюда приплюсовать еще и погодные сюрпризы в виде дождичка, иногда стучащего по палаткам не один день, то с рабочим временем в поле совсем будет худо. При этом известно, что на геологической съемке осмечивается довольно большой объем работ по всем позициям и невыполнение плана крайне нежелательно. От таких напастей одно спасение: ходить дольше и длиннее. В этой крайности даже Природа пошла нам навстречу, почти убрав в июле ночь из суток и оставив ее в августе самую малость. В итоге практикой определился такой режим работы геологов на геологической съемке: два или три маршрутных дня, потом камеральный день; маршруты по 10-12 часов. Выходных в поле не бывает. При этом через день, редко каждый день — переход на новое место лагеря - утром встал, собрал палатку, спальник, вещички для вьюка на оленя, позавтракал — и в маршрут, с приходом уже на новое место. Оленеводы собирают по тайге и пригоняют оленей, завьючивают их и уходят на новое место; с оленями обычно идет радист партии, который, придя на новый лагерь, ставит палатку, натягивает антенну для рации и готовит ужин. Из-за дикого количества комаров, которые не дают житья не только людям, но и оленям, оленеводы каждый раз на новом месте строят олений дом, по-якутски — «тордох», из свежих молодых лиственниц. Внутри оленьего дома и на входе разводится несколько обильных дымокуров, огороженных кольями, чтобы олени не пожгли копыта.

Наша геолого-съемочная партия с планом проведения геологической съемки на площади листа Q-50-V1II в 3 тыс. кв. км на своей территории не имела посадочных кос для АН-2. Ближайшая посадочная площадка для Антона находилась от нашей южной рамки листа в 110 км и располагалась на большой косе реки Марха. Сюда для нашей партии оленеводы из поселка Эйк, расположенном на одноименном озере, и наш партийный радист Вадик Казаков пригнали 120 оленей. Когда коса очистилась от воды и подсохла, мы за один день перебрались из Нюрбы на Марху. Еще в Нюрбе начальник базы Володя Семилетов посоветовал мне не брать много продуктов, чтобы не тащить их на оленях сотню километров, а заказать эти продукты на сброс с самолета, когда мы дойдем до своего района. Так я и поступил и оставил ему весь список продуктов для сброса. В Нюрбе мы проболтались без дела почти месяц, поэтому нужно было спешить. Прилетев на мархинскую косу, я познакомился с оленеводами (их было 8 человек) и попросил за остаток сегодняшнего дня и завтрашний день подготовить вьюки и послезавтра уйти в район юго-западного угла нашей площади съемки. Было очень жарко, комаров было не сосчитать, не замерить. Мои геологи, не первый сезон работающие в здешних местах, давно приспособились немного защищаться от комаров. Для этого палатка обшивается марлей: зашиваются все окна, на дверь пришиваются два полога чуть больше брезентовых дверей-отворотов. Обшитая таким образом палатка уже напрочь оберегает тебя от комаров. Кроме того, всем нам выдали диметилфтолат — жидкость, отпугивающая комаров. Поэтому можно помазать ею руки и лицо и некоторое время отдохнуть от комаров вне палатки и накомарника. Тайга по берегам Мархи и вглубь от нее сплошь лиственничная и очень красивая. В Мархе много рыбы всякой, но из-за сборов я так и не взял спиннинг в руки. Многие ребята купались в Мархе, предварительно разложив на берегу около воды могучий дымокур. Через день все мы и все наши 120 завьюченных оленей со своими оленеводами покинули красивую Марху. Ушли среди дня в самую жару, так как очень долго вьючили оленей, подгоняя сбрую. В первый раз, да еще столько оленей - немудрено так долго провозиться. Дорогу в наш район оленеводы знали хорошо, поэтому шли довольно быстро, настолько быстро, насколько могли идти навьюченные олени. С каждой связкой оленей кроме оленевода шел кто-нибудь из нас, чтобы помочь оленеводу поправить свалившийся вьюк или переложить вьюк с одного оленя на другого. Из-за дикой жары и не оставлявших нас кусучих комаров идти было довольно тяжело, особенно по болотистой местности. Трудно переносила этот изнурительный и продолжительный переход Вера Алексеевна - наш минералог. Ее полнота, да и совсем не юный возраст давали о себе знать. Поэтому почти до самого района я шел с ней, естественно медленно, далеко позади оленьего каравана. Мы часто отдыхали, да и шли совсем не быстро, поэтому добирались на конечный пункт дневного перехода через час, а то и больше после остановки на лагерь оленьего каравана. В конце четвертого дня мы достигли реки Ханья, которая небольшим своим отрезком протекает в юго-западном углу нашей площади. На берегу этой речки недалеко от довольно большой порубки леса мы разбили свой лагерь. Вблизи нас оказалась небольшая рубленая зимовьюшка, которую мы чуть позже оборудовали под минералогическую лабораторию для Веры Алексеевны. А лесную порубку использовали как площадку для сброса продуктов с самолета, заказав этот самый сброс в первый же сеанс связи с базой в Нюрбе. Погода стояла ясная, то есть летная, поэтому уже через день мы, рассыпавшись по краю порубки, чтобы наблюдать за сбросом и следить, куда упадет тот или иной тюк, ждали самолета. На площадке расстелили два белых спальных вкладыша для ориентира летчикам, а когда АН-2 появился над нами, обозначили себя ракетой. За три захода самолета все заказанное нами было разбросано по всей поляне. Антон, развернувшись в последний раз над нами, помахал крылышками и улетел. Мы принялись собирать тюки и упакованные в мягкое небольшие ящики. Сброс прошел удачно, лишь один ящик, не очень надежно укрытый, шмякнулся о пень и макароны, в нем находившиеся, фонтаном высотой в 2,5 м высыпались на сухой мох. Все до единой макаронины мы потом собрали с этого мха.

Небольшой передых,  полученный  нами  из-за  ожидания сброса продуктов, конечно же, был нам необходим после долгого и изнурительного перехода в район и очень оказался кстати в предстартовый период нашей далеко непростой работы на листе. Сразу же после дня, суматошного из-за получения продуктов через самолет по воздуху, мы стали готовиться к проведению геологической съемки на нашем листе. В первую очередь мы постарались наметить участки для трех съемочных и одного поискового отрядов; далее приблизительно наметить сеть маршрутов в пределах площади каждого участка геологической съемки. Все эти наметки и схематические планы мы составляли сообща, то есть все геологи партии, собравшиеся вместе, на предварительной геологической карте нашего двухсоттысячного листа Q-50-VIII, составленной до выезда в поле по аэрофотоснимкам масштаба 1:60 000.

Чтобы тебе, моя дорогая жена, было понятно, о чем речь, объясню поподробнее об аэрофотоснимках. С самого основания Всесоюзного аэрогеологического треста (ВАГТа) его геологи начали широко использовать материалы аэрофотосъемки в своей работе по площадной геологической съемке любого масштаба. Материалы АФС - это фотоснимки земной поверхности с самолета. Топографы первыми использовали аэрофотоснимки при составлении топографических карт. Собственно, главным заказчиком аэрофотосъемки были топографы. Геологи ВАГТа оказались первыми и на удивление долгое время единственными, которые широко использовали и успешно используют до сего времени материалы АФС в своей работе. Собственно, отсюда и в названии организации появилось слово «аэро» — то есть Аэрогеологический трест. Аэрофотоснимки обладают исключительной геологической информативностью. На них с успехом прочитываются элементы тектоники, геоморфологии, литология коренных и рыхлых пород, отдельные типы полезных ископаемых. Эти элементы на аэрофотоснимках подчеркиваются растительностью. Как известно, древесная растительность, да и другая тоже очень чутко реагирует на изменение рельефа местности, состава пород, условий увлажненности. А поскольку эти факторы находятся в прямой зависимости от геологического строения и состава коренных пород, то растительный покров оказывается важнейшим индикатором при производстве геологического дешифрирования аэрофотоснимков. Использование их для геологического дешифрирования достаточно эффективно оттого, что каждая пара снимков обнаруживает перекрытие заснятой территории. То есть на двух снимках смежные половинки отражают одну и ту же территорию, снятую фотокамерой за очень короткое, но разное время. Если снимки с этими половинками положить под стереоскоп, получается стереоэффект в виде миниатюрной картинки кусочка местности с четкими контурами элементов рельефа. Затем, с помощью стереоскопа, на рельефном фоне снимка обнаруживаются или выявляются элементы геологии и геоморфологии, которые сразу фиксируются на снимке. В частности, на аэрофотоснимках довольно отчетливо бывают выражены террасовые комплексы речных долин, разломы, структурные уступы коренных осадочных пород, изверженные породы (траппы) и другое. Различные по составу и текстуре комплексы осадочных пород также заметно различаются и своим фоторисунком на аэрофотоснимках. К примеру, толща черных аргиллитов приличной мощности имеет своеобразный фоторисунок на аэрофотоснимке, резко отличный от рисунка пачки известняков. Эти отличия получили название дешифровочных признаков. По ним можно легко определить и отрисовать на аэрофотоснимках те или иные комплексы пород. В результате дешифрирования очень большого количества аэрофотоснимков на топографическую основу квадрат за квадратом выносится и отрисовывается все, что удается выжать из снимка, относящееся к геологии, тектонике, геоморфологии. Итогом этой кропотливой и трудоемкой работы становится предварительная геологическая карта на весь двухсоттысячный лист топографической основы. Такие карты, особенно для районов с простым геологическим строением, к которым относится и Сибирская платформа, достаточно информативны, структурны, а в части геоморфологии могут являться окончательным вариантом. Все экспедиции ВАГТа много лет практикуют составление предварительных геологических карт, без которых съемочная партия не может получить разрешения начать полевые работы.

Широкое применение универсального для геологии метода дешифрирования аэрофотоснимков значительно улучшило качество геологических карт и позволило сэкономить огромные денежные средства на проведение горных работ. То есть практически исключить их проведение для целей геологической съемки, оставив небольшой объем шурфов и канав - расчисток для изучения четвертичных рыхлых отложений. Кроме геологического дешифрирования, геологи используют аэрофотоснимки для ориентирования на местности. В таежных условиях без снимка ходить в маршрут не только плохо, но просто опасно для жизни.

До работы в Вилюйской экспедиции с аэрофотоснимками я вообще не работал и был дремуч в этой области, как неандерталец. Поэтому, придя в экспедицию, я начал осваивать методику дешифрирования с самых азов, причем набираться навыков под руководством опытных в этой области геологов. После укомплектования съемочной партии, в которой я стал значиться начальником, среди трех партийных геологов были двое с большим опытом работы на геологической съемке, а главное блестяще владеющие методикой геологического дешифрирования аэрофотоснимков. Это Светлана Гаркуша и Николай Николаевич Бобринский, кстати, прямой потомок графского рода. Узнав о моих благих намерениях поближе познакомиться с аэрофотоснимками, они сразу стали по очереди учить меня уму-разуму в области дешифрирования. Их недюжинные усилия, огромный опыт и знания, а также мое усердие и прилежание принесли свои плоды. К полевому сезону я на уровне первоклашки овладел методикой геологического дешифрирования и твердо знал, какой стороной ставить стереоскоп на снимки.

Однако, вернусь я снова на берега Ханьи. После сброса мы принялись готовиться к маршрутам. Каждый съемочный отряд заполучил необходимое для работы количество вьючных оленей, отобрал продукты на две недели из расчета до встречи всех отрядов партии и вперед по сибирским просторам.

Вся площадь геологосъемочных работ Вилюйской экспедиции весьма перспективна в отношении поисков алмазов. Поэтому алмазная направленность попутных поисков, обязательных для всех съемочных партий экспедиции, была определяющей. Отсюда и методика попутных поисков соответствовала этой направленности. Это шлиховой метод пироповой съемки. Предложенный А.А.Кухаренко и опробованный на практике Н.Н.Сарсадских, такой метод привел Л.А.Попугаеву к открытию первой на Сибирской платформе кимберлитовой трубки. После этого шлиховой метод пироповой съемки стал главным методом поисков коренных месторождений алмазов на Сибирской платформе. Как известно, наиболее распространенными материнскими породами алмазов являются кимберлиты. Особенности их минерального состава, а конкретно, присутствие в них акцессорного и довольно редкого минерала пиропа (группа гранатов), оказался надежным спутником алмазов, а, главное, прекрасным проводником к его первоисточнику — кимберлитам. То есть из аллювия речек и ручьев отмываются шлихи; если в них обнаруживаются зерна пиропа, то по его присутствию в последующих шлиховых пробах можно добраться до его коренного источника. Обычно вблизи источника зерна пиропа крупные и их легко можно обнаружить в лотке с помощью лупы или даже без нее; но на значительном удалении от него потребуется помощь минералога. С этой целью на две-три съемочные партии где-нибудь в доступном месте для всех размещается полевая минералогическая лаборатория. На нашу и соседнюю геолого-съемочную партию Битермана мы оборудовали лабораторию на реке Ханья, где минералог Вера Алексеевна и двое ее помощников будут обрабатывать и просматривать под бинокуляром шлихи двух партий. Эти шлихи мы будем поставлять Вере Алексеевне регулярно в течение всего полевого сезона. Гриша, помощник Веры Алексеевны, по рации будет сообщать нам результаты просмотра шлихов.

Далее я напишу тебе, моя дорогая жена, про то, как мы устроены и организованы, а потом через 2-3 недели полевых работ опишу, что это за зверь такой - геологическая съемка, и какие усилия требуются, чтобы приручить этого зверя, превратив его из дикого состояния в домашнее. Вилюйская геолого-съемочная экспедиция или Аэрогеологическая экспедиция №3 является производственной геологической организацией. Главной и единственной целью ее деятельности и окончательной печатной продукцией этой деятельности остается Государственная геологическая карта в полистном варианте. Структура Вилюйской экспедиции представляется в таком виде: управленческий аппарат (начальник и его заместитель по хозяйственным вопросам, главный геолог, экономист, бухгалтерия, отдел кадров); геолого-съемочные партии и отдельные (немногочисленные) тематические отряды; лаборатория (минералоги, петрографы, палеонтологи, палинолог, палеоботаник, техники-лаборанты); спецчасть, картгруппа, машбюро, группа связи, хозяйственная служба, авто- и речной транспорт (на базе в поле). Численность экспедиции в Москве 100 с небольшим человек, в поле с рабочими до 300. Основа экспедиции — геологосъемочные партии (их бывает 10-12) и лаборатория, укомплектованная хорошими и опытными специалистами. В Москве сотрудники экспедиции размешаются в нескольких полуподвальных помещениях в Измайлово; в поле, то есть в Якутии, Вилюйская экспедиция имеет две базы в Якутске и Нюрбе. Геолого-съемочные партии составлены из трех-четырех отрядов, из которых два или три — съемочные, один — поисковый. В каждой партии имеется в обязательном порядке радист и полевая радиостанция, работающая на батареях. Связь с базой осуществляется только посредством азбуки Морзе, фоном связь запрещена категорически. Надо всем и вся висит черная и беспросветная туча секретности. Даже выполнение плана передается по рации из партии на базу закодировано. Код, правда, довольно простой; например, геологическая съемка в коде обозначается «первое», канавы — «второе» и так далее. Поэтому в конце каждого месяца даешь сводку о выполнении в таком виде: первое — 250, второе — 15. Это значит, что заснято 250 кв. км площади съемки и отрыто 15 кубометров канав. Сведения по поискам закодированы еще смешнее: алмаз — ольха, пироп — береза, кимберлитовая трубка — ящик. Обнаружил, к примеру, 10 зерен пиропа - передаешь по рации: "береза 10 штук". То ли фантазия беспредельная, то ли тупость безразмерная у соответствующих товарищей.

Через день после сброса продуктов мы разбежались в разные стороны, оставив на месте нашего первого партийного лагеря на берегу Ханьи Веру Алексеевну и двух ее верных помощников. Два отряда - Николая Николаевича и Натальи Михайловны -отправились на запад площади; третий съемочный отряд Светланы подался к востоку. Мой тяжелый поисковый отряд и в придачу две связки оленей, навьюченных продуктами на будущее для всей партии, устремился по долине реки Тюнгкээн вниз по течению почти до самой восточной рамки листа нашей съемки. В этом пункте через две недели мы должны будем встретиться со всеми отрядами. Перед расставанием мы устроили баню в палатке у реки. Многие ребята, попарившись в баньке, заныривали в реку, несмотря на здорово холодную воду в ней. А уже на утро следующего дня мы ушли, каждый в своем направлении.

Основная работа геолога съемочного отряда в маршруте — вести геологические наблюдения, то есть описывать разрезы коренных осадочных пород с поисками фауны или флоры в них, изучать четвертичные рыхлые отложения, описывать и опробовать изверженные породы и в итоге постепенно отрисовывать геологическую карту района на базе предварительной геологической карты, составленной в результате дешифрирования аэрофотоснимков. Кроме этого, обязательным для геолога-съемщика является проведение попутных поисков полезных ископаемых. Профильным полезным ископаемым для Вилюйской экспедиции (о чем я уже говорил ранее) определены алмазы. Поэтому геологи-съемщики экспедиции и, естественно, геологи трех съемочных отрядов нашей партии проводят попутные поиски алмазов, используя для этого наиболее эффективный метод - шлиховое опробование. Главной задачей поискового отряда нашей партии также являются поиски алмазов. Кроме шлихового опробования — метода поисков коренных алмазов по спутнику алмаза пиропа, поисковый отряд проводит мелкообъемное опробование с целью обнаружения самих алмазов в аллювии. Для его проведения используется обогатительное оборудование: шейкер, состоящий из набора сит с отверстиями в 8,4,2 и 1 мм, на котором осуществляется рассев аллювиального материала по крупности, и отсадочная портативная машинка, с помощью которой получают концентрат обогащения. Последний в лаборатории просматривают под рентгеном для вы-явления кристаллов алмазов. Объем исходного аллювиального материала представительной пробы мелкообъемного опробования составляет 50 литров или 5 ведер.

Кроме целевого опробования, геолог поискового отряда проводит геологические маршруты по долине реки, на которой ведутся поисково-опробовательские работы, и иногда за ее пределами. Этим наблюдения также используются для построения или составления геологической карты района.

На реке Тюнгкээн, по долине которой проходил мой первый маршрут, я наметил два пункта отбора мелкообъемных проб и промывку шлихов через 500-600 м, а также геологический маршрут по долине. До первого лагеря на двенадцатом километре Вадик-радист шел с оленьим караваном, Иван Орлов -техник-геолог - с рабочим мыли шлихи из речного аллювия, я пытался поближе познакомиться с геологией — я лазил по редким и махоньким обнажениям, отбивал образцы известняка в надежде найти далекого зверенка. В лагерь я пришел последним, обе палатки стояли, антенна для рации уже висела на лиственницах, костер наварил горячую пищу и потихоньку догорал. Вадик сидел в палатке и возился с рацией. Увидев меня, он сказал, что очень сильно заболел Иван, и что рация работает только на передачу, прием не идет. Взяв градусник, я с Вадимом отправился к Ивану. Он заболел не на шутку, температура оказалась 40,4°, он весь пылал от жара. Я закатал его рубашку и пытался что-нибудь услышать в груди. С правой стороны что-то было не так, а что — я, конечно, не знал. Было похоже, что он после бани, окунувшись в Ханье, застудил легкие. После этого я попросил Вадика накормить Ивана, а сам отправился к оленеводам договариваться о срочной поездке в Эйк — ближайший поселок, куда необходимо вывезти Ивана, а оттуда самолетом в Нюрбу. Вечером, в часы нашей связи, с базой Вадик передал блиндом (то есть в одну сторону, без получения ответа) о болезни Ивана, о сломанной рации и о следующей связи из Эйка. На следующий день мы всем геологическим табором совершили очень большой переход по долине

Тюнгкээна до зимника Эйк-Оленек. Иван ехал на своем учуге (ездовом олене) и с большим трудом, но успешно перенес этот переход. С ним, вернее вслед за его оленем, шел Вадик, чтобы в любую минуту придти на помощь. Первую половину перехода я шел маршрутом и отмыл несколько шлихов. Но мелкообъемное опробование на первом лагере пришлось отменить.

На этом я писать теперь закончу. Это письмо я отправлю с Вадиком, он передаст его летчикам, которые прилетят за Иваном.

Целую тебя, крепко обнимаю тебя и ребят.

Миша. Конец июля, 1956 г.

Здравствуй, моя дорогая жена!

Продолжаю свое таежное жизнеописание. После ухода-отъезда больного Ивана и Вадика я облазил все окрестности у нашего лагеря, то есть омаршрутил довольно приличную по площади территорию. Вадим вернулся из Эйка на четвертый день уже после ужина и насмерть уставший. По прибытии в Эйк он сразу отправил Ивана в Нюрбу, а сам, заполучив новую рацию от Юрия Никитовича, не мешкая подался обратно в нашу геологическую вотчину. С его приездом мне стало полегче с работой. Вадик оседлал шейкер и отсадочную машинку и принялся за мелкообъемное опробование вдвоем с рабочим. Вскоре отсадочную машинку он забраковал и стал доводить фракцию -2+1 мм мелкообъемной пробы до концентрата на старательском лотке. Такой метод не возбраняется и применяется при обработке пробы небольшого объема.

С получением новой рации мы обрели возможность общаться с внешним миром и даже иногда послушать последние известия или хорошую музыку. Юрий Никитович в дополнение ко всему сообщал нам из Нюрбы и о здоровье Ивана. Где-то через неделю после его помещения в больницу кризис миновал. Врач, принявший и потом лечивший его, сразу определил у Ивана очень глубокое двустороннее воспаление легких. Он сказал, что его спасла только довольно скорая, по нашим таежным условиям, доставка в Нюрбу и больницу. Промедли мы два-три дня, и исход мог бы быть совсем иным. Короче, сейчас он быстро поправляется и недели через две его переправят в Москву в легочный институт.

В условленный день пришли в сопровождении оленей все наши три съемочных отряда. Два дня, не разгибаясь, мы сводили собранные в маршрутах материалы на предварительную геологическую карту. В итоге более чем на одну треть площади съемки геологическая карта приобрела почти окончательный вариант. После этого, разделив оставшиеся продукты, мы вместе с оленями растворились в таежной чаще, направляясь на участки предстоящей геологической съемки и попутных поисков. В период от 15 до 20 августа все отряды намечали встретиться вновь на реке Тюнг, на самом севере нашей площади, и снова у пересечения реки с зимником Эйк-Оленек.

Мой поисковый отряд, уменьшенный на одного заболевшего техника, добрался до реки Тюнг первым. Полевой лагерь мы расположили на правом берегу Тюнга в очень живописном месте. Недалеко вниз по реке метрах в 200 на нашем же берегу возвышаются известняковые белые скалы довольно причудливой формы, особенно верхних останцев. Скальные обрывы прорезаны крутыми промоинами до самого верха. Вверху скал между затухающими промоинами лепятся небольшие, чуть наклоненные к реке площадки. На самом верху скал вглубь от реки простираются лиственничные леса. Когда скалы выполаживаются, а тянутся они до 1 км, к реке подступает лиственничный лес. Вдали по реке и вниз по течению уже на левом берегу возвышаются такие же известняковые белые скалы и с такими же замысловатыми по форме останцами наверху.

В первую же с берега Тюнга радиосвязь с базой в Нюрбе нам сообщили о прилете к нам главного геолога экспедиции и запросили наши координаты. Борис Николаевич каждый год во второй половине полевого сезона отправляется в район работ съемочных партий и посещает каждую из них. Он знакомится с работой геологов, а, главное, увязывает или сбивает стратиграфические схемы древних коренных пород и четвертичных отложений, разработанные геологами смежных листов. Довольно часто Борис Николаевич посещает и изучает с геологами партии хорошие и наиболее полные разрезы коренных осадочных пород. До какой-нибудь первой партии Борис Николаевич добирается самолетом, а потом пешком переходит из партии в партию, совершая такие переходы иногда в 50-80 км. В большинстве случаев с Борисом Николаевичем путешествует техник-радист Миша Кураков. Ближайшая от нас посадочная площадка для самолета расположена на косе реки Тюнг в 30 км ниже по течению от нашего лагеря. Оттуда Борис Николаевич и притопает к нам. Пока же мы занялись своими делами-заботами. Первое — произвели ревизию продуктов, после которой пришлось составлять довольно приличный список их, необходимых всем нам, чтобы просуществовать до конца полевого сезона. Потом вместе со списком мы заказали сброс, подобрав предварительно площадку для него. Ее, то есть площадку, нашли недалеко от лагеря и значительно лучшую, чем была на Ханье. Закруглившись со всей этой тягомотиной, я решил поползать по скалам известняков, которые были так близко и так манили к себе. В один день, когда еще и съемщики не появились, и Борис Николаевич не прилетел, мы с Вадиком вдвоем с двумя рюкзаками отправились на известняковую гору. Поднявшись по промоине до небольшой площадки, присели отдышаться и отдохнуть. Закурили самокрутки с махоркой. Потом, еще сидя и дымя сигарой-самокруткой, я посмотрел на обломки известняков, на которых сидели и которые были разбросаны вокруг, и буквально очумел. В некоторых обломках торчали панцири трилобитов или их частички. Настоящих трилобитов, причем было их довольно много. Обнаружить фауну в известняках известняковой толщи довольно большой мощности и распространенной на многие сотни квадратных километров на Сибирской платформе, а, главное, доселе немых, то есть без фауны - это было целое событие, причем событие огромной важности. У меня же эта находка, да еще и столь обильная, уже третья. Трилобит в Горной Шории, поразивший тогда А.В.Пронина; кораллы в известняках на Сахалине, перекрасившие эти известняки из кембрия в мел; и вот теперь в немых ранее известняках обильные трилобиты. Я, признаться, даже побоялся сразу встать. Подумал — встану, а они, такие хорошие и красивые трилобитики, разбегутся враз, и окажется, что было это просто видение. Но нет, все трилобиты оставались на своих местах и терпеливо ждали, когда мы их завернем в мягкий мох и спрячем в рюкзаки, чтобы унести со скалы в лагерь. Вадику я сказал сначала, почему я оказался таким чмокнутым, потом показал ему трилобитовое царство, сказав, что жили эти древние существа 500-400 млн. лет назад, а потом попросил его пойти в лес и набрать рюкзак мха для упаковки этого окаменелого богатства. Пока Вадик ходил за мхом, я принялся выбивать с необычайной аккуратностью хорошие трилобиты из обломков известняка. Насобирал и повыбивал целую гору обломков известняка с трилобитами. Тщательно упаковав образцы с фауной в мох, а потом в рюкзаки, мы отправились в лагерь. Спускаясь по промоине, я составил описание разреза известняковой толщи в этом обнажении. Кроме верхней площадки и по склону выше до самого леса нигде больше в разрезе известняковой толщи трилобиты обнаружены не были. Этот разрез на Тюнге с 10-12-метровой пачкой известняков вверху с трилобитами оказался первым, определяющим возраст мощной известняковой толщи на Сибирской платформе.

На следующий день после трилобитового бума, только в разное время пришли наши три съемочных отряда. Пришли довольные от своей работы, но, конечно, здорово уставшие. Дав всем один день полного отдыха и устроив баню со строгим наказом - никаких речных бултыханий, мы, все чистые и немного отдохнувшие, засели за камералку. Светлана и Наталья Михайловна, узнав о трилобитах, потрогав и погладив их руками, были немало удивлены, но обе неподдельно обрадованы. Николаю Николаевичу эти трилобиты были, похоже, до фени. Это совсем не помешало нам снова, не разгибаясь, распутывать узлы и связывать геологические концы по разным углам нашей площади и рисовать нашу цветастую геологическую карту. Одновременно мы ждали сброс, но прилетел раньше Борис Николаевич. Он появился на Тюнге где-то около 12 часов, еше был день погожий. Но потом пошел дождь, и он полпути шлепал под приличным дождичком. Мы набрали много дров, натянули тент над костром и, как он пришел, вдребадан промокший, переодели в сухое (брюки ему одолжил Игорь, так как был самый высокий), потом накормили и расселись вокруг костра, слушая про события, происходившие в экспедиции, а также близко и далеко вокруг. Узнав о трилобитах, Борис Николаевич поверить в это сначала не мог, потом сказал, что такое открытие без оговорки можно считать выдающимся, оно дает возможность наконец стратифицировать довольно мощную и широко развитую на платформе карбонатную толщу, самую верхнюю в разрезе палеозоя.

Борис Николаевич ушел от нас через день в соседнюю партию Битермана; туда же мы отправили 30 оленей, так как соседи испытывали большие трудности с вьючным транспортом. Мы получили сброс, который опустился удачно, без потерь; докамералили и вновь разлетелись в разные стороны, теперь уже в последний разлет. Мы с Вадиком и рабочим отправились на плоту по Тюнгу с маршрутом и опробованием до самой восточной рамки листа. Туда, где закончится наше плавание, придут с оленями Светлана и Игорь, и оттуда мы все вместе отправимся на место встречи с двумя другими съемочными отрядами.

Заметно быстро наступила осень. Стали случаться заморозки по утрам; главное, исчезли комары, вконец замучившие и людей и оленей; появились стаи гусей, которые ранним утром гарцевали по какой-нибудь косе неподалеку, тихо переговариваясь на своем языке; начали покрываться желтизной лиственницы, краснеть и желтеть листья на кустах. Осень вступала в свои права, а наш полевой интересный геологический сезон катился к финишу.

Последний наш лагерь на листе расположился на Тюнгкээ-не неподалеку от зимника. Здесь мы сразу засели за камералку, чтобы окончательно свести воедино на нашей геологической карте результаты наблюдений, собранных в маршрутах. То есть отрисовать геологическую карту в окончательном постполевом варианте. В один из дней нашей камералки из Нюрбы сообщили, что нам в нашу партию планируется рейс вертолета для вывоза на базу студентов, женщин, ненужного снаряжения, образцов, проб. И вертолет прилетел. Это был первый вертолет в моих таежных скитаниях, вертолет МИ-4. Женщины наши и один студент лететь на вертолете не захотели; Светлана сказала просто «Боюсь». Мы загрузили в вертолет все, что подготовили и одного студента, и винтокрылый корабль, взлетев вверх вертикально и довольно высоко, потом наклонился и полетел вперед, вначале потеряв прилично высоту. Как мы узнали позже, этот же вертолет вывез нашу минералогическую лабораторию вместе с ее сотрудниками с Ханьи. А мы, закончив камералку и собрав все оставшееся после вертолета имущество, подались в свой последний в этом сезоне дальний (около 100 км) переход до поселка Эйк.

Первый день нашего марш-броска прошел нормально. Но на второй день удачливость отвернулась от нас. Где-то в послеобеденное время пошел слабенький мокрый снег, который лепил в нас до самого Эйка и потом 1,5 км до аэродрома. Доплелись мы до него вдрызг промокшие и вконец замерзшие. На наше счастье с неделю раньше сюда же пришла вся партия Романа Галабалы. У них под столовую стояла 6-и местная палатка, куда мы все разом и ввалились. В ней же потом и переоделись в сухое белье и одежонку, а затем балдели около горящей печки. Согревшись до нормального состояния, пошли ставить палатки и устраиваться на временное жилье. Еще не успев закончить с этим, как ко мне подошел Роман и сказал, чтобы я звал всех своих в палатку-столовую подкрепиться с дороги. Оказывается, как только мы удалились из их палатки, Роман велел дежурным быстро приготовить обильный обед и накормить нас. Уже который раз я убеждаюсь, что геологи составляют совершенно особую популяцию людей. Их доброта, участливость, бескорыстие поразительны. Стремление помочь и выручить, часто в ущерб себе и своим сотрудникам, даже в помыслах не роптавших, делается буднично, как бы само собой разумеющееся.

Как только позволила погода, прилетел АН-2 и начал вывозить геологов обеих партий в Нюрбу. Прилетев на базу, я, с Вадиком и Мишей Поповым, сдали на склад снаряжение и оборудование; потом я рассчитался с бухгалтерией. А затем мы со Светланой Гаркушей (она член НТС экспедиции) полетели в Якутск, где будем защищать свои полевые материалы по геологической съемке на НТС экспедиции.

О работе НТС и якутской базе я расскажу тебе по приезде в Москву. Это письмо я отправлю из Якутска.

Пока до свидания, моя дорогая. Целую тебя. Миша. Сентябрь, 1956 года.

 

Река Мерчимдэн -приток реки Оленек (Якутия)

1957 год

Здравствуй, моя дорогая жена!

Вчера приплыли на теплоходе «Кулибин» из Якутска в Жиганск. Жиганск - это районный центр Жиганского района Якутии. Город расположен на высоком левом берегу Лены у устья левого притока реки Стрекаловка. Сюда, в Жиганск, наша Вилюйская экспедиция перевела свою базу из Нюрбы, чтобы быть ближе территориально к съемочным партиям. Сюда же перегнали по Вилюю и Лене катер с небольшой на 20 тонн баржонкой и грузовой автомашиной. В Жиганск сразу прибыла вся экспедиция: и ИТР, и бухгалтерия, и рабочие. Для этого все сотрудники экспедиции собрались в Якутске до 5 июня, до того дня, когда полностью закупленный на один рейс до Жиганска теплоход «Кулибин» отчалит от пристани в Якутске. «Кулибин», построенный в Финляндии и приплавленный прошлым летом по северным морям и Лене в Якутск, совершал с нами первый рейс. Комфортабельный, быстроходный, сверкающий белой свежей краской он, точно белый лебедь, плыл по великой бескрайне разлившейся из-за весеннего половодья Лене почти вслед за льдами речного ледохода. Лена - река величественная, могучая, а в разлив это бескрайнее море воды. Местами разлив уходит на 10-15 км в сторону берега. На теплоходе кроме сотрудников экспедиции и постоянных, и временных, размещалось много снаряжения, оборудования, много стволов нарезного оружия, спецчасть, продукты, которые заранее были доставлены в Якутск самолетами из Москвы и Тахтамыгды, а также закуплены в самом Якутске. Ехали мы с комфортом в каютах первого и второго класса по двое. В нашем распоряжении был хороший ресторан и салон отдыха с пианино немецкой фирмы «Ronisch" — исключительно звучный и с очень мягкой клавиатурой. На нем я не раз играл, и подолгу. Вообше-то удивительно, что в экспедиции никто не играет на рояле, хотя многие и ребята, и девчонки очень музыкальны, и многие обладают хорошим музыкальным слухом. Возможно, детство у многих было бедным, да и время было какое-то дремучее. В первый же день после обеда П.А.Ильин собрал начальников партий и некоторых руководителей других служб в салоне и устроил производственное совещание по поводу организации предстоящих полевых работ. Решались вопросы авиации, вьючного оленьего и речного транспорта, распределения рабочих и многое другое. Райское наше путешествие длилось два с небольшим дня. Потом теплоход зашел в разлившуюся Стрекаловку и началась выгрузка на берег посредством шлюпок и лодок. Похоже, полпоселка сбежалось поглазеть на очень уж красочное зрелище. И действительно было на что посмотреть, сюжетов было хоть отбавляй. Слава Богу, обошлось без утопития, но окунувшихся хватало. Ибо многие из прибывших на теплоходе не шибко уверенно и твердо передвигались по палубе. Хорошо, что поручни тянулись вдоль палубы и спасали от неприятностей.

База в Жиганске небольшая, всего несколько строений: сарай-склад, длинный барак, домик-дача на горушке в лесу и небольшой рубленый дом на краю высокого берега Лены. В длинном бараке разместились все административные службы. Геологи, техники, рабочие прописались на жилье в своих палатках, установив их вблизи склада и по краю высокого берега Лены. Сразу, в порядке очередности партии, получив снаряжение и продукты, перебирались поближе к аэродрому, который находится по другую сторону реки Стрекаловка. Через нее существует лодочная переправа. Партии со своим имуществом и продуктами форсировали Стрекаловку на экспедиционном вездеходе ГТТ, единственном вездеходе на весь Жиганск.

Как я тебе говорил еще в Москве, на этот полевой сезон и дальше из меня сделали начальника большой поисковой трехотрядной партии. Все три отряда будут заниматься поисками алмазов и их материнских пород — кимберлитов. Для каждого отряда определен район поисков. Эти районы расположены друг от друга на очень большом расстоянии. До своих районов два отряда из Жиганска будут добираться вначале на катере, потом пешком с оленями. Третий, мой отряд, двинется в район сначала на самолете, а потом тоже на оленях.

Чтобы не упустить время высокой воды в реках, мои два поисковых отряда первыми получили со склада снаряжение и продукты и сразу отправились на катерах в плавание. Дождавшись своей очереди на складе, мой отряд также получил все необходимое на складе, потом загрузил полученным вездеход, переправился через Стрекаловку и расположился лагерем в самом конце аэродрома недалеко от Лены. Ждать вылета в район работ пришлось около месяца, так как в районе высадки из-за большой воды в реке Оленек долго были залиты косы - посадочные площадки для самолета. Столь долгое ожидание мы заполнили совсем негеологическими делами. Петр Иванович, радист нашего отряда, а по совместительству неистовый рыбак, вскоре организовал добычу осетров в Лене. В Лене вообще полно рыбы всякой, в том числе страшно много осетров. Ловля осетров в больших количествах и на продажу была запрещена якутским правительством. Но для дома и семьи ловля разрешалась только на закидушку, на червя; сетями ловля осетра запрещалась. Вдвоем с нашим рабочим Лазарем Петр Иванович регулярно отправлялся на лодке вниз по Лене на пару дней рыбачить, конечно же, разрешенными средствами. И каждый раз наши удачливые рыбаки привозили 4-6 хороших больших осетров. Сначала мы их употребляли в пищу, угощая и своих соседей-геологов. Потом, когда стало много оставаться, мы организовали их копчение. Для этого в первую очередь мы соорудили коптильное устройство. На пологом склоне небольшой возвышенности вблизи лагеря мы сделали дымоход - пробили узкую канавку длиной около 6 метров; сверху канавку заложили дощечками, палками, ветками и засыпали землей; внизу по склону у канавки поставили железную печку и установили трубу от нее, в саму канавку - дымоход; на верхний конец канавки установили открытой стенкой вниз большой фанерный ящик из под спичек. В самом ящике в верхней крышке-стенке просверлили полтора десятка небольших круглых отверстий для выхода дыма; а внутри и вверху ящика укрепили распоры из прочных нетолстых палок, на которые потом вешали закрученных веревкой особым способом осетров головой вверх на разумном расстоянии. Ящик с ними устанавливали открытой стороной на дымоход-канавку вверху прямо на землю и потом затапливали печь - копчение начиналось. Топили сырым кустарником. Из-за длинного дымохода-канавки в печке создавалась сильная тяга, и кусты горели-тлели с выделением огромного количества дыма довольно активно. Горячий дым в печке, проходя по протяженному холодному дымоходу, остывал и поступал в ящик с осетрами холодным. В итоге получалось осетрина холодного копчения и вкуса необычайного. Одна закладка осетров коптилась 3-4 часа. После нашего отъезда кустарника на краю аэродрома на месте стоянки нашего полевого лагеря больше не было — он был вырублен подчистую.

Каждый день утром я ходил в диспетчерскую аэропорта узнавать о нашем вылете. Наконец мы дождались. В один день середины июля рано утром Николай Колодей подогнал вездеход к нашему лагерю, мы загрузились в него, потом перегрузились из него в самолет АН-2 и, взлетев и развернувшись над Жиганском, помахали ручками через иллюминаторы столице Жиганского края.

АН-2 приземлился на огромной галечниковой косе у левого берега реки Оленек. Как только мы вынесли из самолета последний тюк, он улетел обратно в Жиганск. Мы же, порядком подуставшие, сели на тюки и свои спальники, открыли ящик с оставшимися копчеными осетрами и на славу утолили голод, оставив ящик совершенно пустым. Потом снесли все имущество к реке, накачали резиновую лодку, и стали переправляться на правый берег Оленька, где в километре выше стояли наши олени. Олени и четверо оленеводов пришли сюда из поселка Оленек и ждали нас здесь больше 1,5 месяцев. На оленях с реки Оленек мы перевалили водораздел и спустились в долину реки Мерчимдэн, в 40 км выше устья. Отсюда мы приступили к проведению мелкообъемного опробования аллювиальных отложений Мерчимдэна и промывке шлихов по его притокам. Нас было 6 человек: трое рабочих, техник-минералог Надежда Ивановна Белова, техник-радист Петр Иванович и я, грешный. Надежда Ивановна работала очень оперативно, практически на второй день я получал результаты просмотра шлихов на спутники алмаза. Через некоторое время в аллювии двух левых притоков Мерчимдэна были обнаружены мелкие зерна пиропа, которые, в конце концов, привели нас к первым двум кимберлитовым трубкам. С этими трубками я повозился довольно долго, пока были вскрыты шурфами коренные магматические брекчии-кимберлиты. Две небольшие по размерам кимберли-товые трубки разместились в вершине ложбины стока ручья, в аллювии которого были обнаружены пиропы в этом районе. Кимберлиты были перекрыты довольно мощным (до 4-х м) чехлом элювиально-делювиальных отложений. Определить относительно правильное местоположение трубки помогли аэрофотоснимки. Не зазря старалась в прошлом году Светлана Гаркуша привить мне любовь к аэрофотоснимкам и научить видеть и различать на них различные элементы геологического строения площади снимка. В процессе поисковых работ я постоянно пользовался аэрофотоснимками. На них я скурпулезно выносил разломы, геологические границы, углы падения, контуры террас, пункты отбора проб и шлихов, шлиховые профили, горные выработки. Просматривая в очередной раз аэрофотоснимок на участок детальных работ, я обратил внимание на темное пятно неправильной удлиненной формы. Пятно слабо, но выделялось на общем сером фототоне, а, главное, оно не вписывалось в контуры ложбины стока. Вблизи пятна вдобавок прослеживался субмеридиональный разлом. На местности, в контурах аномального потемнения снимка, я отметил большое количество довольно высоких кустов ольхи и ивы, а также много толстых развесистых лиственниц. В средней части этого пятна я задал шурф, которым были вскрыты кимберлиты на глубине 3,5 м.

Пока я и замечательный проходчик Коля Соколовский возились с первыми двумя трубками, Петр Иванович и промывальщик Лазарь отобрали и промыли шлихи по всем ручьям в округе. После обработки шлихов и просмотра под бинокуляром наметились три обособленных участка, на которых я надеялся обнаружить кимберлитовые трубки. К этому времени к нам на Мерчимдэн собирался прилететь Ю.Лукин с отрядом геофизиков по моему запросу для проведения геофизических работ на участках, перспективных на кимберлиты. Известно, что кимберлиты обладают высокой намагниченностью за счет присутствия в их составе магнитных минералов. Поэтому, замеряя магнитное поле над кимберлитами и вмещающими породами, несложно провести между ними границу или контакт. Геофизики при поисках и оконтуривании кимберлитовых тел используют площадную магнитную съемку прибором или магнитометром М-2.

С самолетом АН-2, на котором прилетит Ю.Лукин со своими геофизиками, я отправлю тебе первое письмо с Мерчимдэна.

Целую тебя и ребят. Миша. Август, 1957г.

Здравствуй, моя дорогая женушка!

Наконец-то прилетел Ю Лукин со своими ребятами. Антон приземлился на косу на реке Мерчимдэн недалеко от нашего лагеря. От геофизиков я в первую очередь надеялся получить сведения о форме и размерах первых наших кимберлитовых трубок в нашем районе. Однако в первый же день работы Ю.Лукина и его ребят выяснилось, что магнитное поле над двумя первыми уже вскрытыми шурфами кимберлитовыми трубками не отличается от фонового, соответствующего палеозойским известнякам. Проще говоря, кимберлиты наших трубок оказались немагнитными. Поэтому одна из них получила название «Немагнитная», а вторая «Неуловимая». Этот довольно любопытный эпизод убедил меня в еще большей степени, что метод дешифрирования аэрофотоснимков является универсальным и мощным методом геологических исследований.

Поиски на трех обозначенных шлиховым опробованием участках я начал с дешифрирования аэрофотоснимков, уже имея небольшой опыт по первым кимберлитовым трубкам. В результате тщательного изучения снимков в пределах каждого участка были выявлены три непохожие друг на друга своеобразных рисунка. Два из них, обнаруживающих явную приуроченность к субмеридиональному протяженному разлому, выделялись темным фототоном и своеобразным расположением деллей, третий рисунок представлял собой небольшое (0,5 см) по размеру округлой формы темное пятно на водоразделе двух ручьев. Далее мы с геофизиком Ю.Лукиным решили единичными замерами магнитометром М-2 определить интенсивность магнитного поля в контурах отдешифрированных пятен. На это мы потратили с ним вдвоем всего один день и практически выявили три кимберлитовые трубки. Во всех трех случаях были зафиксированы высокие магнитные аномалии, показывающие наличие под элювиально-делювиальными накоплениями кимберлитов. После этого была проведена площадная магнитная съемка на всех трех участках и по ее результатам составлены планы кимберлитовых трубок. Потом шурфами были вскрыты кимберлиты всех трубок, взяты из коренных пород образцы и пробы, а также опробован элювий кимберлитов на алмазы. Ни в элювии кимберлитов, ни в аллювии речек и ручьев — притоков нижнего Мерчимдэна — алмазов обнаружено, к сожалению, не было.

Таким образом, в течение одного месяца наш немногочисленный отряд обнаружил в нижнем течении Мерчимдэна пять кимберлитовых трубок. Я считаю, что эффективность поисков была достигнута благодаря комплексному применению трех поисковых методов: шлихового опробования, дешифрирования аэрофотоснимков и магнитной съемки. Успешное и крайне эффективное применение дешифрирования аэрофотоснимков при поисках кимберлитов было осуществлено впервые на Сибирской платформе. Этот удачный эксперимент еще раз показал на универсализм метода дешифрирования аэрофотоснимков при геологических исследованиях и поисках полезных ископаемых.

Несмотря на огромный объем поисковых работ и постоянную занятость всех нас, все же находилось время у Петра Ивановича, чтобы сходить за 15 км на реку Оленек и наловить тайменей, которых было в реке очень много. Они обычно подплывают к перекату снизу по течению реки и замирают на месте, чуть шевеля хвостом и плавниками. Они ждут жертву - рыбешек, скатывающихся по перекату. Тайменей хорошо видно с берега, поэтому выбираешь из нескольких речных хищников одного и забрасываешь спиннингом немного впереди него блесну, подсекаешь, как таймень схватил железную рыбешку и сразу начинаешь крутить катушку спиннинга, наматывая на нее сатурн-леску. Петр Иванович уходил на добычу тайменей обычно после обеда с оленеводом и 6-ю оленями. Утром следующего дня он возвращался и привозил на оленях 10-12 тайменей по 4-8 кг каждый. Хранить свежих тайменей мы приспособились в мерзлоте, для чего отрывали ровик глубиной 70-80 см, который закрывали лиственничными ветками и брезентом. Часть тайменей засаливали и вялили. Когда очередная партия тайменей заканчивалась, Петр Иванович вновь отправлялся на Оленек. Кроме рыбы, потребляемой нами, можно сказать, в неограниченном количестве, оленеводы иногда привозили нам мясо убитого оленя или сохатого. К мясу в виде лакомства они часто добавляли язык, печенку и кости ног для извлечения из них очень вкусного костного мозга.

Где-то в середине августа, когда мы уже вскрыли шурфами кимберлиты трех трубок, к нам прилетел П.А.Ильин. Узнав о его прилете, я заказал привезти 4 железные печки и кой-какие продукты. Он прилетел посмотреть на кимберлиты, так как наше открытие сразу нескольких трубок стало событием для экспедиции. Я и Петр Иванович сводили начальника экспедиции на шурфы и вручили в качестве сувениров большие образцы кимберлитов.

Самолет с П.А.Ильиным садился на мерчимдэнскую косу недалеко от нашего лагеря и кимберлитовых трубок. Обратным рейсом в Жиганск самолет забрал от нас геофизиков, закончивших работать на наших участках.

Одержимые поисками алмазов, мы забрались довольно далеко на север и застолбили свой район чуть дальше к полюсу от 70° северной широты. Поэтому уже во второй половине августа осень здесь все отчетливее вступает в свои права и становится здорово холодно. Ледовитый океан все чаше стал посылать нам свои холодные приветы. Печки, привезенные П.А.Ильиным, были как нельзя кстати. Теперь в теплой палатке можно и писать, и просто сидеть раздетым, без телогрейки и шапки. По утрам регулярно случаются заморозки, и довольно приличные. Ночи стали очень холодными; спасают спальные мешки из верблюжьей шерсти, в них никак не замерзнешь. Вообще заметно, как со всех сторон подкрадывается к нам зима.

Уже какой день весь север с наступлением ночной темноты окрашивается цветастым колыхающимся в высокой тьме северным сиянием. Оно каждый день разное и необычайно красивое. Лиловатые, розоватые, голубоватые переливающиеся светящиеся как бы материализованные массы, плывущие по небу или висящие засвеченными шторообразными, в несколько полотен завесами.

В самом начале сентября я надеялся закончить полевой сезон этого года, чрезвычайно удачливый для всех нас. Собственно, мы и закончили его в это время, только с небольшой накладкой. К концу августа морозы с каждым днем крепчали, и в последние дни месяца температура опускалась до -15°, -20°. К тому же в ночь с 30 на 31 августа начался обильный снегопад. Снег шел всю ночь и следующие полдня, насыпало его по колено, он был пушистый и белый-пребелый. За день до снегопада Николай зарезал последний шурф на трубке и успел немного углубиться в мерзлоту. А заканчивал он добивать этот шурф, когда кругом была настоящая зима с морозами под -20° и обильным глубоким снегом. Поэтому и назвали последнюю кимберлитовую трубку «Подснежная». Закончив горные работы и обработав мелкообъемную пробу из элювия кимберлитов трубки «Подснежная», мы собрали все наше полевое имущество, загрузили его на оленей и за один день перебрались на Оленек, чуть выше устья реки Мерчимдэн, откуда намеревались улететь в Жиганск. Идти было довольно трудно из-за глубокого снега, хотя мы и тащились вслед за нашим оленьим караваном. Да и мороз при нашей дохлой одежонке давал о себе знать за будь-здоров как. Чтобы в резиновые сапоги не засыпался снег, на голенища натягивали брючины. Хорошо, что я давно вожу с собой меховую шапку, хороший свитер, кроме телогрейки ватные брюки, меховые рукавицы и теплое нижнее белье. Весь этот гардероб уж какой день покоится на мне, согревая душу и тело.

На следующий день после нашего поселения на реке Оленек оленеводы покинули нас и ушли к себе домой в поселок Оленек. Перед уходом бригадир оленеводов подарил мне оленьи унты, которые якутские женщины шьют из камусов - шкурок с оленьих ног. Такие унты очень теплые и мне они, заменив резиновые сапоги, пришлись в самую пору.

Самолет мы ждали долго, все не было погоды. За время ожидания мы вырубили весь сушняк вокруг лагеря метров на 200 и целыми днями топили в палатках печки. Неугомонный Петр Иванович, отстучав на ключе рации и получив радиограмму, два раза ходил на перекат за тайменями. При больших морозах ловить рыбу спиннингом могут только вконец тронутые рыбаки. Петра Ивановича морозы не останавливали — он ходил, выловив одного-двух тайменей, приходил в палатку, замерзший на 9 баллов по шкале Деда Мороза. Как он не отморозил пальцы - понять трудно. Когда вваливался в палатку, то сразу говорил ребятам, чтобы сходили на перекат и принесли тайменей, ибо он, замерзнув вконец, рыбин тащить в лагерь не смог. Головы тайменей и потроха мы выносили на косу, куда прибегали песцы и лакомились всем этим. Песцов было много, они часто подбегали к лагерю и не очень боялись людей. Зверьки еще до конца не вышли, то есть не отлиняли и не были ослепительно белыми. Только к концу сентября на них можно будет охотиться, когда их шкурки пойдут по высшей цене.

На четвертый день нашего холодного ожидания наконец прилетел Антон, то есть АН-2. Он появился неожиданно среди дня, так как летел к нам от ленинградских геологов порожняком. Ленинградцы работали на соседнем листе, к ним АН-2 привозил продукты из поселка Оленек, а улетал от них в Жиганск. Весь груз, который должен был лететь с нами, мы давно сложили на косе, куда и приземлился самолет. Поэтому пилотам не пришлось долго ждать загрузки самолета. Взлетев с косы, мы поняли, что до Жиганска окоченеем — в салоне самолета был ужасный холод. Тогда мы расстелили спальные мешки, убрали из них вкладыши и залезли внутрь одетыми. В таком состоянии почти 2,5 часа выдержали и совсем не замерзли. В Жиганске нас встретил Колодей с вездеходом и отвез в поселок к дому нашего проживания. На следующий день Петр Иванович с ребятами стали сдавать снаряжение на склад, а я пошел к начальству и в бухгалтерию. Беседа с Павлом Алексеевичем, начальником экспедиции, закончилась неожиданно для меня - он вручил мне Почетную грамоту Верховного Совета ЯАССР за открытие кимберлитов. А еще он сообщил, что поисковый отряд В.Горшкова, работавший на Сюнгююдэ — притоке реки Молодо, обнаружил очень много алмазов. Поисковый отряд Владимира Горшкова входил в состав моей поисковой партии. Это еще больший успех, чем открытие кимберлитов. Алмазы на Сюнгююдэ обозначили новый перспективный алмазоносный район на Сибирской платформе. После П.А.Ильина я рассчитался с бухгалтерией и вскоре улечу в Якутск на защиту полевых материалов поисковой и других съемочных партий экспедиции в ЯТГУ.

На этом я писать тебе заканчиваю. Письмо отправлю сразу, как прилечу в Якутск. До скорого свидания в Москве.

Целую тебя и моих ребят. Миша. Сентябрь, 1957г.

Бассейны рек Мерчимдэн, Куойка, Солооли, Сюнгююдэ

1958 год

Здравствуй, моя дорогая жена!

Я уже в Жиганске и нахожусь здесь несколько дней. Добирался до заглавного города Жиганского края тем же путем, что и в прошлом году. То есть до Якутска самолетом, а потом по бескрайне разлитой Лене на полюбившемся, почти родном, «Кулибине» до Жиганска, где с выгрузкой происходил такой же цирк, что и в прошлый год. С этого сезона у нас в Вилюйской экспедиции появилась замечательная база в 12 жилых рубленых домов, двух жилых бараков, двух больших складских помещений, теплый гараж на 5 автомашин, дробильный цех. Все это сокровище экспедиция заполучила не за красивые глаза, а взамен своей базы в Якутске. Поэтому мы разместились на нашей новой базе довольно просторно. А дальше потянулась обычная предотлетная суетня: получение снаряжения, продуктов, укомплектование партий рабочими и многое другое.

В этом году геолого-съемочные партии, учитывая результаты поисков в предыдущем сезоне, в первую очередь приступили к геологической съемке в масштабе 1:200 000 на перспективных в отношении алмазоносности площадях и в районах развития кимберлитов. В частности: в бассейне нижнего течения Мерчимдэна начала съемку партия Н.К.Никанорова; в бассейне Куйойки — партия Н.А.Цейдлера; в бассейне реки Сюнгююдэ — партия Р.А.Биджиева. Поисковые отряды поисковой партии работали на

Мерчимдэне (И.Осташкин) и на реке Солооли - притоке реки Тас-Эекит (В.Горшков). Главный геолог Б.Н.Леонов с этого года предложил мне координировать работу всех поисковых отрядов, как в трех съемочных партиях, так и в поисковой. Поэтому, кроме Мерчимдэна, я должен буду посетить отряды, работающие на Куойке, Сюнгююдэ и Солооли.

Свою координаторскую деятельность я начал с Мерчимдэна, хорошо знакомого мне по прошлому году. Здесь в среднем, а потом верхнем течении реки обосновался поисковый отряд И.Осташкина, в составе которого работали минералог Н.В.Макарова, геоботаник И.И.Букс и отряд геофизиков во главе с В.И.Минаевой. Привлечение к поисковым работам геоботаника вызвано тем, что нам хотелось всесторонне изучить возможности дешифрирования аэрофотоснимков при поисках кимберлитов. А поскольку растительный покров является важнейшим индикатором при производстве геологического дешифрирования аэрофотоснимков, вот и было принято решение включить в состав поискового отряда геоботаника. Задачей этих исследований было изучение растительного покрова на кимберлитовых трубках и прилегающей к ним площади в Мерчимдэнском районе. Инге Букс для работы были предоставлены черно-белые, цветные и спектрозональные аэрофотоснимки в масштабе 1:5 000, 1:10 000, 1:25 000, то есть весь набор аэрофотоматериалов, изготовленных в результате аэрофотосъемки Мерчимдэнского кимберлитового поля, проведенной здесь по настоятельному требованию Вилюйской экспедиции.

Вместе с Ингой Букс я ходил на все наши кимберлитовые трубки в низовьях Мерчимдэна. Она определяла видовой состав древесной растительности, потом показывала и рассказывала, что и как растет на кимберлитах и вмещающих известняках; далее мы сличали разные по типу и масштабу аэрофотоснимки, пытаясь найти на тех или иных что-то новое, более рельефное и своеобразное в фоторисунке, соответствующее кимберлитовой трубке. То есть пытались найти наиболее информативный тип и масштаб аэрофотоснимков для более эффективного выявления кимберлитовых трубок на них. В результате мы отметили, что все наши трубки ярко обозначились на всех разномасштабных снимках. Особенно красочно и ярко они смотрелись на цветных и спектрозональных фотоснимках масштаба 1:25 000. Вместе с тем каких-либо дополнительных элементов к уже установленным ранее дешифровочным признакам на новых крупномасштабных снимках разного типа мы не обнаружили. Наш вывод по этому эксперименту, учитывая реальность, выразился в такой форме: цветные и спектрозональные снимки масштаба 1:25 000 - это прекрасно, но очень дорого.

Тем временем И. Осташкин и отряд геофизиков В. И. Минаевой проводили поисковые и геофизические работы на правом борту долины Мерчимдэна на участке, где в прошлый сезон были отмечены на аэрофотоснимках два темных пятна, предположительно отвечающие кимберлитовым трубкам. Предположения подтвердились - в пределах отдешифрированных темных пятен было зафиксировано высокое магнитное поле. Поэтому геофизики, разбив сеть, приступили к площадной магнитной съемке. Осташкин заложил место для проходки шурфа. Пока проходчик вгрызался в мерзлый грунт, И.Осташкин с промывальщиком отбирал шлих и не только из аллювия, но и из делювиальных накоплений склонов. Последние привели его к разлому, вблизи которого и над ним в элювии обнаружилось очень много крупного пиропа. Вскрыв разлом, была обнаружена мощная (до 20 см) жила кимберлита. Его состав несколько необычен и характеризуется парагенезисом флогопит-псевдоморфный кальцит по диопсиду. В переменном количестве присутствует гранат (пироп). Присутствуют крупные зерна псевдоморфного кальцита, проросшие флогопитом. Структура жильных кимберлитов псевдопегматитовая, реликтовая порфировая. Эти породы очень интересны и своеобразны как по составу, так и по структуре.

Пока И.Осташкин раскапывал кимберлиты на двух трубках, я с его оленями сходил в верховье Мерчимдэна и посетил две кимберлитовые трубы: «Аэрогеологическую» и «Флогопитовую». Кимберлиты обоих трубок обнажаются: «Флогопитовая» в береговом обрыве, «Аэрогеологическая» на вершине горы. «Аэрогеологическая» прекрасно дешифрируются, ее, собственно, и открыли Е.Горшкова и И.Скарзов в Москве при составлении предварительной геологической карты на площадь геологической съемки. На обеих трубках я набрал много образцов и проб. По возвращении с трубок я провел некоторое время в отряде И.Осташкина и поближе познакомился с минералогом Нонной Владимировной Макаровой, которая всего полгода как определилась на работу в экспедицию. Во всех отношениях для экспедиции это было крайне удачное приобретение. Прекрасный специалист-минералог, она достаточно профессионально выполняла дополнительно огромный объем работ лаборанта. Нонна предстала перед нами как замечательный человек добрейшей души и высокой порядочности. Пробыв в отряде около недели, я вызвал самолет и улетел на Куойку в партию Цейдлера.

Река Куойка — левый приток реки Оленек, впадающая в 25 км ниже устья Мерчимдэна. Здесь до начала геологической съемки были известны три кимберлитовые трубки. В партию Цейдлера я прилетел днем. Все геологи были в маршрутах, в лагере оставались радист Петр Иванович - мой прошлогодний техник-радист на Мерчимдэне, минералог Зоя Алексеевна Тупикина с якутом-охранником и хозяйственным помощником. Петр Иванович переплавил меня на понтоне (резиновой лодке) через Оленек, где располагался лагерь партии, и где нас встретила Зоя. Все втроем мы пошли в лагерь в камеральную палатку - мое временное местожительство. Зоя, проводив нас до палатки, сказала мне, чтобы я, устроившись на новом месте, пришел к ней. Поэтому, спустя где-то с полчаса, я уже находился в Зоиной палатке-лаборатории. Она в первую очередь расспросила меня о Мерчимдэне и о работе Нонны Макаровой, а потом о моих дальнейших планах. Потом по моей просьбе Зоя рассказала о своей работе и работе геологов партии, о Петре Ивановиче, который всех геологов и оленеводов закормил тайменями. Она добавила, что если бы здесь поблизости жила вся жиганская база, он и их всех бы закормил тайменями. Далее она сообщила, что Николай Александрович занимается главным образом поисково-опробовательскими работами. До сегодняшнего дня он обнаружил три кимберлитовые трубки - две в обнажении, одну на вершине небольшой горушки. Кроме этого, он по шлиховому опробованию обозначил в середине площади съемки район, весьма перспективный на кимберлиты. А еще Зоя рассказала мне интересную историю, происшедшую с ней совсем недавно. Вот ее рассказ: «После завтрака все ушли в маршруты, я вернулась в свою палатку и села на топчан. Сижу, размышляю, чем бы заняться, шлихов еще нет; решила крутить пакетики из бумаги для будущих шлихов. Слышу — близкие шаги за палаткой. Откинув дверной брезент палатки, мой друг-охранник просунул свою голову и сказал, что идет на охоту и дает мне ракетницу: «Стреляй, если что, - и добавил, - там». Палатку закрыл и ушел. Я сидела и все не решалась взяться за пакеты. Потом взяла ракетницу, покрутила ее и решила взвести курок и нажать спусковой крючок. Нацелила ракетницу в угол палатки и нажала на курок. Взрыв оглушил меня напрочь, дым в палатке разом заполнил ее всю, а горящая ракета принялась прыгать по брезентовому полу, шипя и извергая до ужаса вонючий дым. Наконец она погасла. Я мигом встала, открыла полы дверные и стала проветривать палатку. Дым быстро ушел. Я села снова на топчан, в ушах еще шипела эта ракета. Потом успокоилась. Вдруг распахивается палаточная дверь, и мой испуганный охранник спросил: «Ты стрелял?». Я ответила: «Стрелял, проба». Он протянул: «А-а» и исчез. На этом Зоя закончила свое повествование. А потом добавила, что до сих пор не может понять, почему не загорелась палатка. Но одновременно поняла, что значило слово рабочего-якута: «Там». Это он предупредил меня, что ракета в ракетнице.

Ближе к вечеру вернулись все геологи из маршрута. Тепло и по-дружески я пообщался со всеми, но особенно со Светланой Гаркушей. Мы встретились с ней почти как родные. Наша совместная работа на съемке всего-то два года назад так сблизила нас. И, не смотря на усталость после тяжелого маршрута, Света долго оставалась со мной после ужина, рассказывая увлеченно об очень интересной работе на Куойкском листе, тепло отзываясь о Коле Цейдлере, и с большим юмором, но по доброму обрисовывая Петра Ивановича. На другой день мы с Колей Цейдлером отправились на кимберлитовые трубки, которые он обнаружил в этом году и которые были открыты раньше. Все они находятся в низовье Куойки и довольно близко друг от друга, так что нам хватило полдня, чтобы посетить их все. Куойкские кимберлиты заметно отличаются от мерчимдэнских по составу, часть по структуре и по степени метаморфизма. Со всех трубок я набрал достаточно образцов кимберлитов, использовав их для предварительного и довольно еще поверхностного изучения вместе с Зоей в ее полевой лаборатории. Полтора дня мы занимались этой работой, в которой заглавную роль играла, конечно же, Зоя.

Ты знаешь, моя дорогая, прочитал я свое письмотворчество и подумал, что заморочил я тебе голову этими кимберлитами, не сообразив, интересны ли тебе все эти рассуждения. Потом решил: не сжигать же теперь все в костре, отправлю, может и жена моя в фаната или фанатку кимберлитов обратится. Тогда напару будем болеть, и болеть наполовину творчески.

Закончив все с кимберлитами, я запросил самолет, чтобы посетить партию Р.Биджиева, работавшую на Сюнпоюдэ. Дни, которые получились свободными из-за ожидания самолета, я использовал для повторного посещения кимберлитовых трубок, но больше — рыбалке с Петром Ивановичем. Мы подолгу оставались неподалеку и чуть ниже переката на Оленеке и бросали свои спиннинги, пытаясь, и не без успеха, выволочь на берег очередного тайменя. Потом сообщили по рации о вылете за мной самолета. Петр Иванович сказал мне об этом, когда геологи еще не ушли в маршрут, поэтому я распрощался со всеми очень тепло, а со Светланой мы даже обнялись и пожелали друг другу всего хорошего. Перед отлетом Петр Иванович вручил мне два свертка из мешковины, в которых были завернуты два тайменя - один соленый и один свежий. Каждый сверточек килограммов на пять.

Когда я прилетел в партию Р.Биджиева на Сюнгююдэ, все геологи находились на базе, кроме начальника поискового отряда М.Кострюкова. Рации у него не было, поэтому связаться с ним я не мог. Кроме геологов геолого-съемочной партии Р.Биджиева, на базе находился начальник отдельного поискового отряда Ю.Сибирцев, закончивший работы в бассейне реки Далдын, притока Молодо. Результаты его работы ничего интересного в отношении алмазоносности не принесли.

Пробыв несколько дней в партии Р.Биджиева в ожидании самолета, я потом вылетел на реку Солооли к В.Горшкову. Владимир был начальником поискового отряда и занимался опробованием аллювиальных отложений реки Солооли в ее нижнем течении. Участок опробования на этой реке располагался в 150 км севернее устья реки Сюнгююдэ и по этому же меридиану. Цель поисков на Солооли состояла в том, чтобы выяснить распространение алмазов в пределах Приленской области к северу от Молодо и Сюнгююдэ. В аллювии Солооли Владимиром были обнаружены 30 кристаллов алмазов. В отличие от Сюнгююдэ, на Солооли в русловых отложениях отсутствовал пироп — надежный спутник алмаза. Кроме того, облик алмазов с Солооли заметно отличался от еюнгююдинских.

Находки алмазов на Солооли указывали на значительную протяженность распространения алмазоносных россыпей в бассейне левых притоков Лены в зоне сочленения Сибирской платформы и Предверхоянского прогиба. Кроме того, можно предположить, что источники еюнгююдинских и солоолинских алмазов были разными.

Пробыв несколько дней на Солооли в отряде Владимира Горшкова, я вылетел в Жиганск. На этом моя кураторско-координаторская деятельность в этот полевой сезон закончилась. В Жиганске уже собираются, прилетают из своих районов, со своих листов, геологи, техники, рабочие съемочных партий. Скоро начнутся ежедневные заседания научно-технического совета экспедиции, на которых каждая партия или отряд будут представлять полевые материалы и защищать все то, что они напридумывали на базе этих материалов. Приемка материалов на НТС продлится не меньше недели, поэтому я отправлю это письмо и, может, напишу или опишу картинки с НТС.

Целую, крепко обнимаю тебя и ребят. Миша. Сентябрь, 1958г.

Здравствуй, моя дорогая жена!

Сегодня прилетел в Якутск. Каждый год в конце полевого сезона осенью группа геологов Вилюйской экспедиции во главе с начальником экспедиции и главным геологом участвует в заседании НТС ЯТГУ, на котором главный геолог экспедиции Б.Н.Леонов подробно информирует якутское геологическое руководство о геологической съемке и поисках алмазов, проведенных Вилюйской экспедицией в этот сезон. Я постоянно бываю включен в эту группу.

В Жиганске НТС проходил, как всегда, бурно, интересно, а главное, по делу и без пустого словоблудия. Съемочная партия, которая защищает свои полевые материалы, всегда имеет очень строгих, въедливых, в большинстве объективных оппонентов в лице соседей, то есть геологов, работавших на соседней территории. Главные спорные вопросы возникают всегда по стратиграфии. Естественно, они решаются мирным путем без применения дуэльных пистолетов. И в большинстве после защиты и защитившиеся, и их оппоненты усаживаются за один стол, заваленный дарами рек и тайги в соленом, копченом, жареном варианте вперемешку с полулитровыми емкостями огненной жидкости. На этот раз жаркий спор произошел по стратиграфии юрских и меловых отложений между Рустамом Биджиевым и Романом Галабала. Спорили всяко, долго, почти до хрипоты, пока Юля Минаева из партии Рустама не встала и со знанием дела, тихонечко эдак, не размазала Романа по стенке. Спор погас, ибо аргументация у Юли убойная, но оба спорщика, кстати, оба блестящие геологи-съемщики, остались каждый при своей схеме. Материалы поисковых отрядов и поисковой партии и в съемочных партиях были признаны вполне хорошими. Особо были отмечены открытие кимберлитовых трубок Колей Цейдлером на Куойке и, конечно, находка алмазов на Солооли Володей Горшковым. В части дальнейших поисков алмазов было решено провести в большом объеме поисково-опробовательские работы в долине Сюнгююдэ и попытаться выявить источник сюнгююдинских алмазов.

Вот, пожалуй, и все. Это письмо я завтра отправлю в Москву. А про нашу встречу с якутянами на ихнем НТС я расскажу уже дома.

Целую, обнимаю тебя и ребят. Миша. Октябрь, 1958г.

На покосе. М.Панова и М.Сусов. Нижняя Тунгуска. 1951 г.

 

Полевой лагерь в казахстанской степи. 1955 г.

В маршруты. Казахстан. 1955 г.

Оленевод-якут. 1956 г.

 

Сентябрь, зима, река Мерчимдэн. 1957 г.

В партии Н.А.Цейдлера. В обществе заглавных исполнителей геолого-съемочной партии. Слева: минеролог Зоя Тупикина, геологи Светлана Гаркуша и Инна Болотова. Река Куойка. 1958 г. 

Два вида транспорта в Якутии.