Материал нашел и подготовил к публикации Григорий Лучанский
Источник: Природа и люди Севера. Сборник I. Издание Архангельского Общества Краеведения. Архангельск, 1927 г.
Ростиславин А.
Очерки промыслового быта архангельских рыбаков
на восточном Мурмане
От редакции: Летом 1927 г. Архангельское О-во Краеведения командировало А.Ф. Ростиславина на Мурманский берег для изучения промысловой жизни архангельских рыбаков-отходчиков. Настоящие очерки являются сводкой наблюдений автора.
Мурманским побережьем Северного Ледовитого океана или Баренцева моря называется та часть Кольского полуострова, которая простирается вдоль океана на восток от границы с Финляндией до мыса Святой Нос.
Это побережье обычно разделяется на две части: Западный берег Мурмана — от границы с Финляндией до Кольского залива и Восточный берег Мурмана — от Кольского залива до Святого Носа.
Мурманский берег угрюм и скалист. Он монотонно тянется высокою гранитною грядою на сотни верст и представляет собой хаотическое нагромождение утесов, то совершенно голых, то весьма скромно украшенных полярными ползучими ивами и березками, а также мхом и изредка чуть-чуть зеленью.
Высокие скалы его местами достигают 300 футов и нередко круто падают в прибрежную глубину океана. Эти скалы нередко тянутся холмистою лентою утесов и имеют самые разнообразные по форме вершины.
На всем протяжении побережья нередко можно встретить и среди лета весьма значительные полосы еще не стаявшего снега.
Все разнообразие этого почти сплошь оголенного массива состоит в причудливой разбросанности утесов и во многообразной игривости их форм, а также в изрезанности береговой линии трещинами, мысами и глубокими бухтами, в которые нередко впадают бурлящие ручьи и реки.
Перед устьями же впадающих в океан рек здесь можно встретить кое-где песчаные наносы, образующие небольшие отлогие пространства у подножия гранитных великанов, а в самом же океане, неподалеку от материка изредка разбросаны разной величины острова и луды, которые по форме своей ничем не отличаются от скалистого материка.
Это побережье омывается теплым атлантическим течением — Гольфстримом, которое не только весьма значительно смягчает полярный климат, но и дает возможность круглый год поддерживать вдоль всего Мурмана пароходное сообщение, т. к. здесь море совершенно не замерзает.
Летом в этом крае царит неугасающий полярный день с его ярко горящим, но слабо греющим солнцем, а зимою — непробудная полярная ночь, продолжающаяся до двух месяцев.
В этом крае всегда предоставлен широкий простор для разгула ветрам. Здесь порою свирепо и грозно шумят океанские штормы и частенько моросят мелкие надоедливые дожди. Здесь нередки густые туманы и довольно прохладны летние дни.
И вот сюда, на берег океана, к этим угрюмым оголенным массивам уже на протяжении нескольких столетий приходят издалека архангельские и другие промышленники, чтобы добыть из глубины океана средства к жизни и здесь, в этом малонаселенном и суровом, но богатом по существу крае, в течение веков помаленьку обживают отдельные местечки побережья и притом не только для временных стоянок, но и для постоянного жительства.
Сжатые гранитною грядою и необъятною ширью океана и пришедшие сюда специально на промысел промышленники должны были выбирать для заселения те именно места, где легче всего было им укрыться от грозной стихии и найти максимально благоприятные условия для занятия своим промыслом.
Глядя на обжитые места, невольно убеждаешься, что выбор их определился следующими признаками: 1) близостью наживки, 2) наличием убежища в случае штормов и вообще плохой погоды, 3) наличием хорошей гавани для стоянки промысловых и транспортных судов и пароходов и 4) наличием благоприятных условий для жизни в данном месте на берегу (возможность возведения построек, защищенность от ветров, наличие пресной воды и др.).
Это — решающие условия, т. к. отсутствие хотя бы одного из них неизбежно приведет к браковке того или иного места для заселения, несмотря на наличие в нем нескольких других положительных признаков.
Так, например, несмотря на ежегодный подход, по словам промышленников, в изобилии рыбы к берегам Иоканьги, все же промышленники в этом месте для лова трески надолго не останавливаются, т. к. тут нет поблизости всегда наживки, а достать ее издалека при существующем теперь промысловом флоте, а равно и степени организованности ловцов, они не могут.
И обратно, несмотря на наличие в Зеленце наживки, промышленники и здесь становища не создали, предпочитая добывать ее наездами, иногда за 20 и более верст, т. к. тут нет удобной гавани.
Обозревая избранные промышленниками для становищ гавани, убеждаешься, что все они представляют собою более или менее удобное естественное укрытие от бушующих океанских волн, причем одни из этих гаваней являются глубоко врезанными в материк или остров заливами (Кильдин, Териберка, Шельпино), а другие образованы расположением неподалеку от материка или целой овальной цепи островов, островков и луд (Захребетная, Рында), или же отдельных больших островов (Мало-Оленье, Подпахта, Харловка, Восточная Лица).
Несомненно, все эти гавани не только не одинаковы по своим удобствам, но и не лишены некоторых дефектов.
Однако все же сравнительно с прочими местами побережья все они предоставляют определенную защищенность для стоянки промыслового флота и для погрузки багажа.
Кроме того, все эти становища находятся поблизости от места лова наживки и расположены на относительно отлогих местах, пригодных для возведения построек и имеющих пресноводные источники.
На берегах бухт при входе в гавань становища имеются на материке, островах и лудах маяки и другие внешние знаки мореплавательного значения, облегчающие плавание по морю и предостерегающие промышленников от разного рода аварий.
Здесь же при входе в гавань на бараньих лбах и куполообразных вершинах утесов видны высокие деревянные кресты — свидетели многолетнего прихода сюда промышленников на промысел.
Правильно курсирующие круглый год вдоль всего Восточного Мурмана пароходы обычно останавливаются на расстоянии полуверсты от становища, которое частично уже видно с палубы парохода.
Не успеет остановиться пароход, как к нему начинают подплывать одна за другой мелкие посудины для погрузки рыбы в трещанках и сушеных тресковых голов, которые при упаковке принимают форму как бы ящиков, завязанных веревкою, а также и для выгрузки разных товаров, которыми заготовители рыбы и воюксы снабжают промышленников, а равно и для посадки и приема в лодки пассажиров.
Через короткое время около парохода образуется целая флотилия промысловых посудин, которые порою безжалостно подбрасываются бушующим океаном, т. к. гавани становищ далеко недостаточно защищены от вкатывания в них океанских волн.
Все эти беспрерывно колышущиеся посудины устанавливают связь с пароходом и, построившись в длинную очередь, часами ждут возможности выполнить свои дела.
Но вот погрузка кончена, и посудины снова одна за другою двигаются к становищу.
От парохода они берут курс в глубь бухты и именно туда, где виден целый лес мачт всевозможных промысловых и транспортных посудин, среди которых особенно выделяются великаны парусники-куттера, яхты и гафель шхуны.
Они стоят впереди становища, на внутреннем рейде бухты, так сказать, на аванпосте его и, как правило, в местах постоянного прибывания воды. (Исключением в этом отношении является становище Гаврилово, т. к. здесь вдающаяся с океана в материк губа состоит из двух бухт, являющихся продолжением одна другой и соединенных между собою довольно узким проливом. Первая из этих бухт называется Майорской, а вторая — Гавриловской. Хотя вода в Майорской бухте держится постоянно, но в силу того, что бухта мала, обращена на север и совершенно не защищена от океанских волн при штормах, транспортные и промысловые посудины предпочитают в ней не останавливаться и перебираются для стоянки в Гавриловскую, где вода бывает только во время приливов. Майорская бухта настолько небезопасна при штормах, что даже стоящие в ней обычно моторные боты в случае непогоды спешат убежать из нее в пропуск).
Приближаясь к внутреннему рейду бухты, можно уже в целом видеть становище, которое обычно в значительной своей части закрыто от океана за поворотами бухты и утесами.
Берега бухт в становищах обычно имеют небольшие отлогие кромки, которые скоро сменяются крутыми подъемами утесов с их ступенькообразными и хаотически разбросанными выступами.
На берегу бухты в наиболее удобных местах для жилья видны разного рода строения, которые порою, вследствие неровной гранитной поверхности, причудливо разбросаны или по обеим сторонам впадающих в гавань рек, где они имеются, или просто по овальной вершине бухты.
Во всех почти становищах на возвышенных местах видны небольшие деревянные церкви или часовни, а также и деревянные кресты, установленные тут и там иногда даже по несколько, как на недосягаемых вершинах утесов, так и у подножия их среди станов отходников.
Глядя на жилые строения становищ, нетрудно заметить, что одни из них построены более капитально с возможностью жить круглый год — это дома и избы колонистов, а другие — более мелкие, нередко тонкотесовые постройки, (а иногда и просто земляные лачуги «вежи») — это станы отходчиков.
Дома колонистов обычно построены рядами или в разных местах становища отдельными, тут и там разбросанными пачками, или же все в одном месте.
Маленькие же лачуги отходчиков в большинстве случаев расположены неподалеку друг от друга отдельными поселками, которые цементируются принадлежностью промышленников к одной деревне.
В одном месте поселок промышленников из Нюхчи, в другом — из Колежмы, в третьем — из Кушереки и Малошуйки и т д.
Во всех становищах имеются также конторы заготовителей, как-то: «Севгосрыбтреста», «Севкорыбы» и «Желрыбы», которые в иных становищах весьма заметно выделяются своими капитальными постройками.
В наиболее населенных становищах кроме того имеются школы, медпункты, сельсоветы, почтово-телеграфные отделения, избы-читальни, Общества Потребителей, Кредитные Товарищества и т. д.
На самом же берегу бухты возвышаются над уровнем воды салогрейки и брюги, т. е. своеобразные пристани для мелких посудин, которые обычно строятся на высоких бревенчатых сваях и предназначены для того, чтобы иметь возможность без лишней хлопотни и затрат погрузить с них при помощи блока прямо в посудины бочки с засоленной рыбой и тресковым жиром, что проделывается всегда во время приливов.
Эти салогрейки и брюги, как правило, находятся возле или неподалеку от контор заготовителей, где помимо контор имеются также лавки для отпуска товаров, склады, пекарни и др. необходимые им для ведения операций строения.
Около отлогих мест бухты возле самого берега стоят на якорях или вытащены на берег мелкие вспомогательные посудины — «пашки» (маленькие лодочки), подсобные карбаса и карбаса для лова наживки и т. д., а на чуть-чуть возвышенных местах, неподалеку от воды — видны высокие шесты с вздернутыми на них для осушки наживочными неводами, которые укрепляются на них при помощи приделанной к вершине шеста небольшой горизонтальной деревянной перекладинке и которые похожи на большие сетные мешки-великаны, отпущенные вниз по шесту своим отверстием.
Во всех концах становища, всюду возле станов отходчиков сушатся прямо на воздухе, на горизонтально утвержденных больших и маленьких жердях и кольях, развешенные яруса (снасть), тресковые головы и мелкая рыба.
Нельзя не отметить, что непременной принадлежностью всякого становища является некоторая загрязненность его брошенными во время шкеренья рыбьими головами и кишками, что вместе с сушкою на берегу тресковых голов дает себя острее знать особенно при отливах.
Особенно антигигиенично в этом отношении становище Гаврилово, где при отливах обсыхает вся Гавриловская бухта, которая весьма значительна по своим размерам и в которой к тому же сосредотачивается весьма много промышленников.
Во всех других становищах, кроме, пожалуй, весьма сжатой гранитом и скученной Захребетной, осушка бухты при отливах не так значительна, в силу чего все эти отбросы в преобладающей части остаются в морской воде.
Нельзя не отметить в становищах и обилия чаек и чирков, которые с честью выполняют свои санитарные обязанности и при отсутствии которых антигигиенические условия могли бы достичь такой степени, что нечем было бы и дышать.
Чаек здесь так много, что они нередко окрашивают собою громадные утесы материка и почти сплошь покрывают маленькие луды и острова.
Интересно наблюдать, когда на заре, в часы наибольшего спокойствия в становищах, они свободно гуляют всюду по нему, отыскивая остатки наживки, отбросы от шкеренья рыбы и выброшенную из салогреек барду (отжимки воюксы — отбросы), которую они очень любят.
Иногда, желая найти пищу посвежее, они принуждены нырять на дно бухты, и это они мастерски проделывают. Сделав круг-другой в определенном направлении и заметив добычу, чайка берет позу, перпендикулярную поверхности воды, и, стремглав отпустившись на дно, через некоторое время возвращается с добычей. Иногда же, заметив на песчаной отмели добычу, они не решаются к ней лететь, т. к. она находится неподалеку от станов промышленников. Но вот одна из них перебралась туда и ликует, следом за ней сразу же летит другая. Видя удачу и безопасность смельчаков, к ним подлетают затем сотни и тысячи новых чаек. И скоро весь берег и прилегающая к нему вода густо окрашивается их цветом, причем все это сопровождается пронзительным криком. Тут можно видеть и ласку матерей, и дружбу товарищей, помогающих друг другу разорвать с двух концов непосильную для каждого из них порознь добычу, и горячую ссору соперников на один и тот же лакомый кусок.
Но вот послышались поблизости шаги человека или плеск весел, возвращающейся с моря посудины и вся эта многотысячная стая моментально поднимается с своего места.
Точно хлопья падающего снега наполняют они собою надводное пространство и с криком летят в противоположную сторону, а затем, когда опасность миновала, снова возвращаются одна за другой в облюбованное место.
Таких становищ на Восточном Мурмане довольно много. Наиболее важными из них являются Кильдин, Мало-Оленье, Териберка, Гаврилово, Шельпино, Захребетная, Рында, Золотая, Хармовка и Восточная Лица, в которые ежегодно прибывает из разных мест весьма значительное количество отходчиков.
Кроме этих главных имеются на Восточном Мурмане еще целый ряд второстепенных становищ: Ручья, Зеленец, Подпахта, Трящино, Порчниха, Дроздовка и др., куда промышленники тоже заезжают временами для лова рыбы и наживки.
В водах Восточного Мурмана кустари-промышленники добывают летом преимущественно треску и пикшу, а также зубатку, палтус, морскую камбалу и окуня.
Что касается семги, то ее ловят в реках, впадающих в Северный Ледовитый океан, но архангельские отходчики этим промыслом не интересуются.
В становище же Иоканьге, несмотря на то, что тут с успехом можно добывать разную рыбу тресковой породы и селедку, промышляют почти исключительно семгу, причем ловом ее занимаются главным образом лопари, которые приходят сюда летом на промысел из Поноя.
В водах Восточного Мурмана водятся также и разного рода морские звери, как-то: тюлени, нерпы, киты, акулы, касатки, морские зайцы.
Из этих морских зверей предметом лова являются главным образом тюлени, нерпы, морские зайцы и акулы, лов которых производится зимою в феврале, марте и апреле, причем от акул берется только воюкса, а от остальных зверей — сало и шкуры.
Однако и этим промыслом архангельские отходчики тоже не интересуются. (При ярусном лове нередко попадают на крючки и акулы).
Что касается состава промышленников-кустарей, то на В. Мурмане он очень разнообразен и состоит, во-первых, из местных колонистов, т. е. из лиц, живущих оседло на берегу Мурмана, а во-вторых, из отходчиков, т. е. из рыбаков, прибывающих сюда из разных мест на промысел только на сезон лова.
Мурманские колонисты по национальности разделяются на финнов, норвежцев и русских, причем большинство их состоит из русских переселенцев из Онежского и Кемского уездов, а также и с Терского берега Мурманской губ.
Отходчики же прибывают сюда на промысел почти из всех северных губерний, а именно: 1) из Мурманской (Кола, Кольский залив, Терский берег и лопари, живущие в глубине Кольского полуострова, 2) из Карелии (главным образом), из Кемского уезда), 3) из Архангельского Поморья: гор. Онега, Летний берег, Зимний берег, Мезенское побережье, гор. Мезень и прилегающие к нему с тыла волости, г. Архангельск, бывшие Холмогорский и Емецкий уезды и Шенкурский уезд), 4) из Северо-Двинской (Черевково, Красноборск и Котлас), 5) из Вологодской (Вельский уезд) и 6) случайные, видимо, отходчики-единицы из прочих более отдаленных губерний.
В текущем 1927 году на Восточном Мурмане кустарным промыслом занимались примерно 4000 человек, причем больше всего отходчиков, несомненно, прибыло из Архангельской губернии.
Так, например, на Кильдине в середине июля из общего числа отходчиков в 375 человек, архангельских было 279, т. е. больше 50%.
В Мало-Оленьи в середине июля из общего числа всех ловцов становища в количестве 267 человек архангельских было 132 человека, а Кемских 127, зуйков же из Кемского уезда было 38 человек, а из Архангельской губ. — 24 человека.
В Шельпине в начале августа насчитывалось всего 173 промышленника, из коих архангельских было 101.
В Захребетной в середине августа из общего числа 294 отходчиков без мала почти все были из Архангельской губ.
В Териберке архангельских отходчиков также было значительно более чем из любой из прочих губерний.
В Восточной Лице в конце августа архангельские отходчики тоже были представлены в значительном количестве (Унежма, Малошуйка, Мезень, Койда, Долгощелье).
Правда, в Гаврилове, Рынде, Золотой и Харловке количественно преобладали кемские отходчики, но это все же не меняет общей картины. Словом, можно констатировать, что Архангельская губерния поставляет на Восточный Мурман промышленников значительно больше, чем любая из всех прочих губерний.
Нельзя не отметить солидного участия на В. Мурмане и промышленников из весьма отдаленной от него С.-Двинской губернии. Так в середине июля в Кильдине их насчитывалось 79 человек, а в Териберке в конце июля — 117 человек, причем, помимо этого они участвовали и в других становищах.
Необходимо особенно подчеркнуть то обстоятельство, что участвующие на Мурмане промышленники далеко не одинаковы и притом в самых разнообразных отношениях.
Прежде всего, эта неодинаковость сказывается в различии мотивов прихода их на промысел.
Колонисты и поморы Онежского и Кемского уездов идут сюда на промысел потому, что он является для них основою благосостояния на протяжении уже сотен лет. Здесь, на Мурмане, они занимаются основным их промыслом, доходы от которого являются стержнем их бюджета, т. к. они или совершенно не занимаются земледелием, или же имеют весьма жалкое земледелие.
Другие же, т. н. тыловики, имеют значительно лучшее земледелие и идут сюда подработать натурой и деньгами для исправления разных прорех по хозяйству, причем они идут сюда в наиболее свободное от полевых работ время.
И, наконец, третьи промышленники с разных берегов Белого моря, живущие тоже, главным образом, рыбо-звериными промыслами, но не связанные исторически с Мурманом, идут сюда испытать новый промысел, т. к. знакомые им промыслы или временно не удались, или же вообще недостаточны для удовлетворения их потребностей. Сюда, главным образом, следует отнести промышленников из Мезенского уезда, а также с Зимнего и Летнего берегов, которые в массе своей значительно менее сжились с Мурманом сравнительно с Онежскими промышленниками (Нименьга, Малошуйка, Кушерека, Унежма и т. д.) — это, во-первых, а во-вторых, эта неодинаковость промышленников сказывается в продолжительности лова. Колонисты и поморы стремятся использовать весь сезон лова, т. к. им спешить и некуда, и незачем. Тыловикам же надо не опоздать на покос и на посев озимых, ибо центр тяжести их благополучия не на Мурмане. Конечно, нет правил без исключения, но тенденция у тыловиков такова, хотя иным из них наиболее обеспеченным дома рабочей силой и удается удлинить срок пребывания на Мурмане.
В-третьих, эта неодинаковость видна в оборудованности для промысла. Как это ни странно, но факт, что многие промышленники являются на Мурман не только с непригодными для промысла карбасами, но и вообще без всякого оборудования.
Совершенно иначе в этом отношении выглядят колонисты, поморы и некоторая часть промышленников и из других мест, которые десятки лет уже бывали на Мурмане.
В-четвертых эта неодинаковость весьма значительно сказывается и в разной квалификации промышленников, а следовательно, и в добычливости их. Это неудивительно, т. к. колонист живет все время на берегу океана и с детства уже принимает некоторое участие в промысле.
То же самое, можно сказать и об Онежском и Кемском Поморье, откуда население с малых лет и до сохранения своей работоспособности ежегодно ходит промышлять на Мурман.
Долголетнее пребывание на Мурмане преемственно вырабатывает из них отважных моряков, прекрасно и всесторонне знающих океан, привыкших к ветрам, холоду и штормам и имеющих хорошие навыки в своем промысле.
Словом, колонисты и поморы — это лучшие промышленники по квалификации на Мурмане.
Совершенно другое представляют из себя в этом отношении рыбаки из других мест, и притом не только прибывающие сюда из глубокого тыла, но даже и из других мест Беломорского побережья.
Будучи на Мурмане случайными гостями, они обычно для промысла на океане не имеют ни соответствующей тренировки, ни опыта, ни знаний.
Океан их давит своей громадой, и они не только не умеют справиться с своей задачей, но им нередко и не в чем просто двигаться вдаль от берега, т. к. их гребной карбас совершенно не предназначен для океана.
Особенно это заметно на новичках, которые, придя сюда с своими посудинами, частенько попадают в такие реальные условия, с которых они и не помышляли, т. к. им казалось, что их испытанный карбас будет одинаково надежен на всяком водоеме. Ощутив здесь на Мурмане различие между рекой, озером, морем и океаном, они принуждены пережить трагедию превращения их карбаса в ореховую скорлупу, на которой некуда грести, особенно при ветрах с берега.
Такое положение вещей приводит к тому, что 90% всех несчастных случаев падает именно на долю таких новичков и вообще промышленников, мало знакомых с условиями работы на океане, а потому не имеющих соответствующей квалификации.
Но новички страдают не только незнанием океана, но иногда и полным неимением каких-либо сведений о тресковом промысле вообще.
Иные из них, сколотив кое-как на родине 100-150 рублей, прибывают на Мурман без всякого оборудования для промысла и здесь, впервые открыв глаза и на орудия лова, и на процесс его, арендуют себе за определенную плату местечко в чужой посудине и с самой примитивной снастью отправляются в океан на промысел. (Я встретился с одним таким новичком на Кильдине, прибывшем сюда из какой-то деревни неподалеку от г. Мезени, который, заняв на родине 150 р., прибыл на Мурман без всякого оборудования. Здесь он обзавелся удой и снял в аренду местечко у владельца посудины. Новичок этот человек бывалый и энергичный. Будучи в одной посудине с опытными промышленниками, он довольно скоро сориентировался в новой обстановке, и пока лов производился на уду, имел даже успех, т. к. он не только сумел сам существовать в становище, но и отправил домой рыбы на погашение долга. При переходе же на ярусный лов, он снова оказался без всякого оборудования и, несмотря на все попытки устроиться с кем-либо на промысел, принужден был сидеть на берегу, между тем кошелек его пустел с каждым днем, и только уменье предложить свои услуги в качестве парикмахера и сапожника дало ему возможность сколотить средства на проезд до Архангельска, где ему снова предстояло заработать на билет для поездки в Мезень.
Вот какова судьба новичка, и это далеко не единственный случай. Что же касается результатов его работы на Мурмане, то они значительно лучше, чем у многих, ему подобных, т. к. последние не только ничего не отправляют домой, но распродают за бесценок все приобретенное и привезенное сюда, чтобы уехать домой).
Что касается колонистов и поморов, то и в промысловом оборудовании они занимают первое место.
Правда, у них в этом отношении много еще недостатков и нехваток, но их недостатки обуславливаются совершенно другими причинами, т. к. они прекрасно знают, что именно требуется для промысла и остро чувствуют необходимость двигаться по пути технического усовершенствования орудий лова.
Их недочеты вызваны денежными нехватками, трудностью разом сделать большие затраты в капитальное оборудование, солидно подорванное за годы войны и революции и требующее весьма значительной суммы от трудового хозяйства для своего восстановления.
Однако эти недочеты их имеют лишь временный характер и в недалеком будущем, несомненно, будут изжиты, т. к. за это говорит и более высокая степень их организованности как в бытовом, так и в кооперативном отношении, причем особенно с этой стороны выделяются онежские промышленники.
В заключение следует отметить, что количество отходчиков и в текущем году было значительно больше, чем в предыдущем.
Несомненно, тяга на Мурман с каждым годом будет увеличиваться все более и более, привлекая все новые и новые силы, ибо, где же, как не в море и океане, искать средства к существованию приполярному населению.
В частности Мезенское побережье уже имеет на Мурмане некую горсточку весьма квалифицированных промышленников (Койда, Долгощелье), но их там вообще очень мало. Между тем, у населения Мезенского побережья и у населения деревень, находящихся в тылу г. Мезени, имеются все основания для занятия тресковым промыслом, который при надлежащей оборудованности и навыках будет значительно надежнее наважьего, семужьего и зверобоя, т. к. последние частенько капризничают и редко бывают одновременно удачными.
Однако к Мурману в массе своей мезенцы, как и промышленники некоторых других мест, не готовы.
Поэтому весьма необходимо наладить работу как для предупреждения болезненности отхода на Мурман, так и для наиболее планомерного использования богатств Северного Ледовитого океана.
«У кого что болит, тот о том и говорит». Так и у промышленников Поморья мысль о тресковом промысле и о подготовке к нему не угасает в течение всего года, даже больше — в течение всей их жизни.
Возвратясь с промысла в родное село, многие из них сразу же начинают принимать меры к заготовке материалов для постройки промысловой посудины, стана и других принадлежностей для следующего промыслового сезона.
Однако характер и напряженность забот о промысловом оборудовании в течение года все же далеко не одинакова.
Самыми спокойными в Поморье в этом отношении месяцами следует считать октябрь, ноябрь, декабрь и январь, когда после длительного пребывания на Мурмане и связанной с этим усталости от кочевой жизни промышленники отдыхают дома, и тогда их заботы о промысле выражаются в осмысливании и оценке условий истекшего сезона и в искании путей для устранения выявленных ими дефектов. Одним словом, забота о промысле в этот период носит организационно-подготовительный характер.
Совсем другую картину можно видеть в Поморье с начала февраля, когда для некоторой части промышленников вопрос этот становится сугубо практическим, т. к. с конца февраля — начала марта иные из них уже уезжают из дома на западный Мурман. Этот уход на промысел обязывает их предпринять все необходимое для организации промысловой единицы, которая в большинстве случаев составляется здесь из разных хозяйств и имеет форму бытовой артели.
В этот период ловцы-промышленники «подходят друг к другу», «ищут человека по характеру», уговариваются о посудине, о снасти, о стане и об изыскании средств на дорогу, на обеспечение всем необходимым семьи, на обзаведение для промысла и т. д.
В большинстве случаев промысловая единица состоит из четырех человек, из коих три ловца и один зуек-мальчик. Такой состав промысловой единицы сложился в течение многолетней практики и определяется, во-первых, материальными затратами на оборудование и, во-вторых, — необходимостью иметь определенный запас трудовой энергии.
Участие трех ловцев на посудине диктуется той массой труда, которая требуется как на переезды по океану, так и на самый лов, т. к. двоим тяжело грести и тянуть ярус, причем двое из этих ловцов обычно равноправные товарищи, а третий — нередко приглашается по найму или за определенную сезонную плату или за определенный процент из общего улова; например, «седьмой рубль», т е. седьмая часть общей стоимости улова.
Приглашение третьего ловца по найму объясняется желанием побольше заработать, т. к. при разделе улова на три равные части никто в достаточной мере не обеспечит семью на год, при этом ловец по найму, во-первых, как правило, является 17—18-летним юношей, впервые начинающим промышлять и совершенно еще неопытным в процессе лова, а во-вторых, он или совершенно не участвует в затратах на промысловое обзаведение, или же участвует в приобретении для себя исключительно только снасти.
Организовать промысловую единицу, т. е. подобрать состав ловцов для поездки на Мурман на одной посудине — дело весьма не легкое, т. к. тут приходится считаться не только с тем, чтобы гладко текла совместная жизнь и вообще спорилась работа, но не в меньшей степени и с тем, чтобы у сговаривающихся ловцов нашлось сообща все необходимое как для лова рыбы, так и для жизни на Мурмане. Между тем, запросы их друг к другу весьма разнообразны.
Так один из них имеет полное оборудование для промысла, но ему не хватает на дому энергии; другой же ничего не имеет, кроме мозолистых рук; третьему недостает только посудины; четвертый имеет и посудину, но у него нет парусов и вообще бегового такелажа; пятый имеет паруса, но у него нет посудины; шестой — подходящий бы товарищ, но у него мало тюков (снасти) и нет денег на дополнительную закупку; седьмой не подходит по характеру и т. д.
Словом, создание промысловых единиц носит характер самых разнообразных комбинаций, гладкость подбора коих усугубляется еще тем, что каждый наиболее опытный хочет заработать в меру ценности своего участия.
Иногда промысловая единица сколачивается исключительно силами и средствами одной семьи; иногда с участием одного только постороннего человека: ловца, или зуйка; иногда же она состоит сплошь из членов разных семей.
Что касается участвующих в личном составе промысловой единицы зуйков, то они на лов рыбы в океан не ездят, а живут все время на берегу, неся обязанности по охране и уборке стана, по приготовлению обеда и чая, по наживке и отвивке тюков и т. д.
Зуйки это — семи-восьми-девятилетние мальчики, приезжающие на Мурман или с отцами и родственниками, или же с односельчанами по найму за определенную сезонную плату. (Вознаграждение зуйкам обычно колеблется от 20 р. до 40 р. деньгами плюс от 6 до 10 пудов соленой рыбы и плюс 2-3 пуда сушеных тресковых голов при готовом содержании в пути и на промысле, причем путевые расходы по поездке их на Мурман и обратно, а равно и провоз их багажа производится за счет хозяина. Зуйки по найму в большинстве случаев — сироты).
Так как в бюджете населения Поморья, доходы от трескового промысла имеют большое значение и деньгами, и натурой, то матери сирот весьма озабочены тем, чтобы дети их не только облегчили им тяжелую борьбу за существование, но и приобрели навыки для занятия основным промыслом-кормильцем.
Эта забота матерей иногда настолько сильна, что они охотно отправляют своих очень малолетних мальчиков с хорошими промышленниками и без всякого вознаграждения, т. е. только за харчи и путевые расходы, причем нередко они слезно просят об этом промышленников.
Кстати, вот из рядов этих сирот-зуйков и вербуются со временем ловцы по найму, которые, достигнув зрелого возраста и пройдя эти две ступени промысловой школы, и становятся затем самостоятельными промышленниками.
Но вот период образования промысловых единиц закончен. Остаются уже последние недели до отъезда промышленников на Западный Мурман.
В семьях уезжающих начинается деятельная работа по обеспечению семьи и хозяйства всем необходимым.
Заготовляются дрова, жерди и колья для огородов, приобретаются для семьи продукты и т. д.
Словом, совершается все, где распорядительность и труд мужчины весьма важен, чтобы длительная отлучка мужей и сыновей возможно меньше отразилась на хозяйстве, причем кипучесть этой работы все более и более возрастает по мере приближения дня отъезда.
Что касается женщин, то они заняты починкой и штопкой белья и одежды, укладкой их и сборами вообще, а накануне отъезда печеньем подорожников, которых промышленники Поморья в отличие от Мезенцев, уходящих на Канин, берут немного, только на дорогу.
Белья же и разной одежды набирается мешка по 3-4 на брата, т. к. сюда входит все, начиная от рубахи до шубы.
Особых обрядов по случаю ухода промышленников на Мурман в Поморье нет, или вернее, они выводятся, хотя частично сохранились и состоят в служении молебнов и в прощании с близкими усопшими.
Прочно осталось одно только «отвальное», состоящее в приглашении к уезжающему накануне его отъезда на чашку чая родных и близких знакомых и в предварительных к последним прощальных визитах.
В конце февраля и начале марта промышленники Онежского побережья уезжают на промысел исключительно на Западный берег Мурмана, где в это время начинается весенний удебный лов.
Из дома до станции Сорока промышленники обычно добираются на лошадях, а затем до Мурманска по железной дороге, откуда в свою очередь они или на своих оставленных в Мурманске на зимовку посудинах, или же на пароходе направляются по Кольскому заливу и Северному Ледовитому океану в облюбованное становище Западного Мурмана, а именно: или в Цып-Наволок, или в Титовку, или в Порт-Владимир...
Следует отметить, что промышленники Поморья стали уходить на Западный Мурман самостоятельно, т. е. всецело за свой счет, страх и риск только за последние два года, да и то пока в весьма ограниченном количестве.
Раньше же, до Октябрьской Революции, они ходили туда на весенний лов исключительно по найму от хозяев, т. е. от разного рода Мурманских дельцов, которые отправляли в Поморье своих агентов для вербовки рабочей силы.
Эти агенты являлись в Поморье не позже середины февраля и, навербовав достаточную партию ловцов и устроив для них отвальную попойку, направляли их на Западный Мурман по пешему маршруту: Онежский уезд — Кандалакша — Кола, т. к. Мурманской дороги тогда еще не было, а Белое море в феврале и марте для плавания недоступно.
Не приходится много говорить о том, насколько изнурительно было это пешее путешествие ловцов почти от самого гор. Онеги до гор. Колы среди снежных громад при отсутствии хотя бы сносных дорог и при необходимости двигаться по горной полярной и малообжитой местности.
Город Кола являлся тогда местом сбора и подготовки к промыслу для беломорских отходчиков.
Нанятые отходчики получали за свой труд от 40 до 60 рублей за пяти-шестимесячный сезон работы и ловили на своих хозяев с весны треску, а с Ильина дня, т.е. примерно с первых чисел августа сайду, причем лов рыбы производился все время одними теми же сетями.
Что касается промышленников из Мезенского и Архангельского уездов, то они путешествуют на Западный Мурман по маршруту: Архангельск — Вологда — Званка—Мурманск, что сопряжено с значительными затратами средств и времени, т. к. к тому же до Архангельска мезенцам приходится попадать на лошадях.
Таким путем добираются Архангельские промышленники на Западный Мурман.
Однако в настоящее время большинство промышленников Архангельской губернии уходит на промысел исключительно только на Восточный Мурман, куда они уезжают или в последних числах мая, или в первых числах июня морем на прямом пароходе.
Прямой пароход — это специально предназначенный пароход для перевозки промышленников и их багажа на Мурман. Этот пароход направляется из Архангельска сначала в Поморье, где при остановках у прибрежных селений Онежского и Кемского уездов он забирает всех отправляющихся на промысел, и затем прямым путем идет на Восточный Мурман с тем, чтобы высадить там во все становища едущих туда рыбаков.
О прямом пароходе промышленники Поморья обычно хлопочут заблаговременно раннею весною. Когда приходит этот пароход, то Поморье начинает как бы вымирать, т. к., переходя от одного прибрежного селения к другому, он забирает положительно все мужское население «от мала до велика». (Все мужское население Онежского и Кемского побережья от 8 до 80 лет ежегодно почти поголовно уходит весной на Мурман или на тресковый промысел или на парусных транспортных судах, или на службу к заготовителям рыбы в качестве технических работников, причем подавляющее большинство населения занимается тресковый промыслом. Помимо Мурмана часть населения Поморья уходит и на сплав леса по рекам, но этим промыслом занимается весьма ограниченное количество поморов).
«Как только настанет весна, то мы, что гуси, поднимаемся и летим на Мурман», — говорил мне один кушерецкий промышленник. — Там без нас жены и посадят, и посеют, и выкосят, и снимут; мы уже этого ничего не знаем», — продолжал он
К моменту прихода в Поморье прямого парохода около каждой его остановки собирается на берег сотни населения, уезжающих и провожающих, вооруженного всевозможным скарбом, предназначенным для промысла, причем несмотря на привычные ежегодные такие проводы, тут проливается немало материнских слез.
Мезенцы же и тыловики, чтобы отправиться на Восточный Мурман, добираются сначала до Архангельска, а оттуда уже на регулярных рейсовых пароходах на Мурман.
Что касается старого способа путешествия на Восточный Мурман, а именно плавания туда на промысел в своих посудинах, то он вымирает, хотя и в настоящее время мезенцы, а частично и другие промышленники им еще пользуются.
Следует отметить, что в настоящее время уходят из Архангельской губернии на Западный Мурман не более чем десятки предприимчивых промышленников. Однако имеются все основания полагать, что в самом ближайшем будущем этот маленький пока ручеек превратится в массовый поток, ибо «кто побывал, хоть раз на Мурмане, того тянет туда магнитная сила», — говорил мне один промышленник из Малошуйки.
«К осени устанешь здесь и хочется домой, но как только заслышишь в феврале, что кто-нибудь сряжается из промышленников на Мурман, так и хочется поскорее бросить все и уехать».
Антон Ростиславин
Тип помора. К статье А.Ф.Ростиславина. Евдоким иванович Егоров из Колежмы. Зарисовка художника С.Г.Писахова. 1926 г.
