Материал нашел и подготовил к публикации Григорий Лучанский
Источник: Природа и люди Севера. Сборник I. Издание Архангельского Общества Краеведения. Архангельск, 1927 г.
Колыбин А.
Биографический отдел
Петр Михайлович Ряхин
Петр Михайлович Ряхин — крестьянин Пинежского уезда. По сведениям, полученным нами от пинежских граждан, П. М. Ряхин умер несколько лет назад, в глубокой старости.
Петр Михайлович — один из тех незаметно и безвестно прошедших северных трудолюбцев, которые великими трудами создавали северную землю-почву.
О нем мы узнаем благодаря напечатанию «Известиями Общества изучения Русского Севера» в 1910 г. двух его статей об опыте осушки болота. Редакция «Известий» сопроводила одну из его статей примечанием, в котором личность Петра Михайловича обрисовывается не только со стороны его незаурядного трудолюбия, но и как человека с широкими умственными запросами.
Здесь же приведен приговор за подписью 46 жителей Шардоменского селения, в котором устанавливается: «Работа Ряхина по осушке болота, через прорытие канав по Малому Малтосу очень повлияла на смягчение местных климатических условий, как это отражается на созревании хлебов в соседнем Шардонемском селении и селении Чухченемском и вредить хлеб заморозками стало реже».
Ознакомившись с вышеуказанными статьями П. М. Ряхина, нельзя не усмотреть своеобразного «геройства» автора, направленного к преображению сурового лика Крайнего Севера. Приводим краткую выдержку из этих статей.
Вначале П. М. Ряхин описывает болото под названием «Малтос», часть которого входила в надельный его участок.
«Вот через это-то болото я и рыл да и рыл канаву в течение 5 лет, ежегодно — летом, осенью, а иногда зимой ради обращения этого болота в угодье, как думаю, под сенокос. Очень затрудняют раскопку тундры остатки леса, особенно пеньки, которые очень крепки корнями и смолисты; а случается, что добывши как-нибудь пень, под ним ниже стоит другой пень, но этот уже не так крепок; но так как последний сидит очень глубоко, то и добывать его более затруднительно, к тому же и вода под корнями пня — и разрубать их — вода очень брызжется. Но иначе добыть никак нельзя. Топор для этого должен быть на топорище длиною в 2 арш.: а также и кирка, лопата железная и вила на рукоятиях и того длиннее.
Начавши копать канаву от самого озера в 1883-м году, я не имел железной лопатки, а начал деревянной. Но немного покопавши его — один или два дня — понял я, что так нельзя работать: руки страшно заболели от тупого деревянного орудия, которое ничего не берет, хотя в канаве и был раскопан киркою мох.
Верхний слой мха такого свойства, что хотя и раскопан киркой, и довольно мелко, но брать его хотя бы и железной лопаткой, весьма неудобно: он мягок и в то же время крепко волокнист, на лопатке не держится и не лезет на нее; зато очень удобно вынимать из канавы железными четверорогими вилами, которыми берут навоз, но этих самых вил не было раньше и в продаже в нашем месте и они появились очень недавно. Приобретая вилы, я несказанно обрадовался такому удобному и многополезному орудию, а до того все копал — мучился лопатой да киркой.
Начал я копать деревянной лопатой также по той самой причине, что тогда не было здесь в продаже железных. Случайно узнал я, что один крестьянин за ненужностью для себя продает свою заржавевшую сильно подержанную лопатку, которую он мне и уступил. И я был весьма рад тому случаю, и начал я той лопаткой рыть канаву от самого озера».
«Мне нужно было копать и копать посредине болота по самому зыбучему месту, а не по краю болота по той причине, что нижняя половина устья болота принадлежала не мне, а другому крестьянину, на протяжении 60 саж.
Но этот мой сосед по расчистке болотной копать мне не помогал ни разу и для себя копать не выходил ни единожды, а я все копал один через и возле его расчистки. У соседа от моей работы сделалось очень сухо, и ныне он на том осушенном мною месте убирает кустарник, косит траву и дает мне за то большое спасибо.
Потихоньку с большим усилием и великим терпением удалось мне, наконец, дойти до большой дороги, с которой вода стекла сразу в канаву, и дорога обсохла.
Но сделать это мне удалось не скоро — в течение нескольких лет. Начал я копать канаву в июне месяце 1883 г., в самое сухое летнее время; вторую канаву, по другому краю болота, копал зимой — с начала осени вплоть до весны. Проложил на болоте канав довольно — продольных и поперечных, находя их полезными и необходимыми, и болото мое нижнее стало заметно обсыхать. Тогда приступил я к раскопке верхнего болота, вырывая на нем глубокие и широкие рвы, углубив их в глиняную почву, но тут я сделал большую и трудно поправимую ошибку. Из верхних глубоких канав понесло с водою множество песку, которым стало затягивать все канавы нижнего болота. Увидя это, я принялся опять раскапывать канавы, и повторяю эту самую раскопку ежегодно до сей поры. Ныне можно сказать: ошибка эта, наконец, исправлена, и верхние канавы более не вредят нижним, а напротив, еще и пользу приносят, потому что во время весеннего половодья выпускают из себя и дают немало илу, который оседает на нижнем болоте, хотя болотную часть его и приносит в озеро вместе с песком, все еще несущимся по канаве, но не вредящим болоту, которое уже порядочно обсохло и уплотнилось, а устье даже хорошо обсохло, и вырос на нем ивняк, чего прежде не было; а также начинает прорастать и травка. Но нужно еще довольно порасчистить и пораскопать болото, так как и до сих пор я никакой пользы от расчисток своих не получил, а подесятинный с них сбор уплачиваю в течение нескольких лет около 60 коп. в год».
Желательно, чтобы земляки П. M. Ряхина дали дополнительный материал о его жизни.
Семен Никитич Калмыков.
Семен Никитич Калмыков являет собою пример того очарования, которое производит иногда девственная северная природа на случайно заброшенных в наш край людей.
Уроженец Калужской губ., Боровского уезда Семен Никитич работал ткачом на Орехово-Зуевских фабриках Владимирской губ.
Выдающийся, талантливый пропагандист-большевик, Семен Никитич в 1906 г. был выслан на три года в Архангельскую губернию — сначала в Карпогоры, а потом в село Ижму на Печоре
Отбыв срок ссылки, т. Калмыков остается на Севере, деля свою жизнь на бродяжничество по лесным избушкам Тиманского хребта, на организацию первых рабочих кружков на лесопильных заводах, на создание артелей по разработке минеральных богатств Севера.
Интересная, приключенческая жизнь С. Н. Калмыкова, умершего в первые революционные годы, могла бы дать материал для бытописателя Севера.
Политическая работа т. Калмыкова более или менее освещена в трудах Архангельского Истпарта.
Его увлечения северной природой и жизнью, которой он отдал свои последние годы, имеют свой общественный интерес.
Желательно, чтобы друзья С. Н. Калмыкова по скитаниям в дебрях Севера поделились своими воспоминаниями о нем.
Ниже мы печатаем заметку А. К. Колыбина, встречавшегося с т. Калмыковым в селе Ижме.
Из воспоминаний о С. Н. Калмыкове.
Фабричный рабочий Семен Никитич Калмыков любил музыку, песню, восхищался всяким литературным произведением, воспевающим природу. Эту любовь он сохранил и в ссылке, когда я с ним познакомился в с. Ижме Печорского уезда в 1908 г., и мы были приятелями.
А песни про волю, про долю народную и ширь необъятную он пел с большим задором и все говорил: «Сейчас полиция да жандармы не дают мне длительных отлучек, а вот кончу ссылку, останусь здесь жить, поселюсь в лесу где-либо около речки и буду заниматься промыслом».
Проектировал он разные способы лова зверей, птиц, рыбы, организацию консервных и др. заводов.
Семен любил читать сочинения Брэма о жизни животных, и частенько иногда от него можно было слышать, что некоторые из животных лесного мира образ жизни на Севере ведут иной, чем у Брэма.
Помню, он приручал двух диких лебедей и хотел их приспособить для каких-то своих промысловых замыслов, но одному из них деревенские мальчуганы перебили ноги, и замысел с лебедями Семен оставил до более благоприятного момента, но не успокоился и свое внимание перебросил на другую птицу — ворона. Птенцами он перенес несколько гнезд к себе на поветь и изо дня в день с раннего утра возился с ними. Он, что гипнотизер, заставал ворончат еще спящими с ночи на жердочках и начинал говорить какую-то фразу, желая приучить их к пониманию человеческой речи. И ему это, видим, удавалось: воронята на разные его слова реагировали особым карканьем.
Он говорил мне, что воронят он хочет приспособить вместо собаки; собака бежит по земле и, чуя птицу или зверя, подлаивает, тогда как ворон, обладая хорошим зрением, слухом и чутьем, летит поверх леса и тоже отыскивает птицу или зверя и указывает их хозяину. Не знаю, довел или нет Семен Никитич свой опыт до конца, т. к. я, благодаря «архангелам», в 1909 г. принужден был покинуть Печору, но только я слышал спустя года два от Ижмо-Печорских жителей, что Семен сделался промышленником.
