Материал нашел и подготовил к публикации Григорий Лучанский
Источник: Экскурсант и турист. Сборник по экскурсионному делу и туризму. Изд. Экскурсионного государственного акционерного о-ва «Советский турист», Москва, 1929 г.
О. Я.
Поездка в Сванетию
Для каждого туриста, привыкшего отдавать свой отпуск-отдых на дальнее путешествие, есть известный порядок развертывания своих поездок. В выборе маршрута играет роль его популярность, легкость и т. д. Но вот когда обойден весь Крым, просмотрены Военные дороги Кавказа, известен Урал, Север, начинаются поиски чего-нибудь более сложного, необычного, трудного. Тогда все чаще останавливаются на глухих тропинках Кавказа, вспоминают о далеком Алтае, начинают мечтать о поездке в самую недоступную часть Кавказа — Сванетию.
Тесная компания друзей, к числу которых относится и автор этих воспоминаний, к лету 1927 года почти единодушно пришли к желанию выбрать наиболее увлекательный, хотя бы и трудный маршрут. Пятеро — биолог, агроном, инженер, врач и историк, трое мужчин и две женщины — после нескольких обсуждений сошлись на поездке в Сванетию.
В самом деле — что может быть более занимательным, интересным и по-своему доступным, как «сказочная Сванетия» (термин всех путешественников по Сванетии).
На карте видится она, как древесный листок с жилками Ингура и его притоков. Со всех сторон ее обступили высокие горы с гигантскими вершинами. Почти нет обычных дорог, всюду указаны пунктиром тропы.
Записки и воспоминания путешественников по Сванетии полны восторга перед суровой красотой ее природы, своеобразной романтикой ее истории и быта, в последних заметках мелькает удивление перед быстрым ростом Советской Сванетии — страны, вымиравшей при царизме...
Решено. Интереснее поездки не придумать! Едем!
Большие споры о маршруте. Большинство туристов ездит в Сванетию с юга, от Кутаиса, или с запада — по р. Ингуру, т.е. стараясь миновать перевалы через главный хребет. Нам это не подходит.
От нас с севера более известны три направления — колесной дорогой по долине р. Баксана до Урусбиева, откуда через ряд перевалов — из них наиболее легкий Донгоуз-орун; несколько западнее — уже тропой по долине р. Чегем через Твиберский перевал и еще западнее — самый трудный путь через Безингийский ледник. На Урусбиево путь нам кажется менее интересен, так как большинство из нас решило идти пешком и тащиться колесной дорогой не целесообразно. С другой стороны, не все одинаково сильны и тренированы и «дерзать» пройти через Безинги не следует. Поэтому, в конце концов, маршрут намечен такой — до Нальчика по железной дороге, Чегемское ущелье — часть до Н. Чегема в экипаже, дальше — большинство пешком, одна из спутниц — по причине «неуверенности в своих силах» — верхом. Дальше — Твиберский перевал, вольная Сванетия от Жабеша до Местии и через Латкарский перевал по б. княжеской Сванетии на юг — к Кутаису.
Столица Кабардино-Балкарской автономной области — Нальчик, небольшой городок, расположенный среди мягкого горного пейзажа, — был местом, откуда началось настоящее путешествие.
Дополнительно к той провизии, что была привезена из Москвы, запасали хлеб, сухари; искали местные войлочные шляпы, спешно красили чернилами марлю, так как по легкомыслию никто не запасся темными очками и т. д. Шел генеральный совет с заведующим местным Экскурсбюро т. Артемьевым о деталях пути, запасались бумажками от местных властей, боясь, что наши центральные не будут достаточно авторитетны. Наконец, все готово, увязан багаж, на двух линейках мы выезжаем из Нальчика.
Через шесть часов пути по сравнительно хорошей дороге мы доехали до Нижнего Чегема. Единственно необычным был переезд вброд через р. Чегем; река широкая и, после недавних дождей, многоводная, ямщики были не совсем уверены в благополучной переправе, однако, подобрав повыше ноги, мы выехали «сухими из воды».
Н. Чегем — большое селение, в нем имеется большая ячейка ВЛКСМ, у нашего хозяина на столе — сочинения Ленина, в то лето строилась большая школа. Очевидно, туристов по этому пути немного, нас рассматривают с некоторым удивлением, улыбаются, когда узнают, что едем в Сванетию. «Зачем самому, если никто не приказал, ехать в такой длинный путь, а женщинам трудно и не нужно совсем!» — таково мнение наших собеседников.
Дальнейший путь по Чегемскому ущелью до перевала пройден в два дня: день от Нижнего Чегема до Верхнего Чегема и день оттуда до верхнего коша перед перевалом. Первый день с остановками шли с 5 часов утра до 6 часов вечера, второй — с 7 часов утра до темноты.
Чегемское ущелье можно отнести к числу самых красивых. Особенно красива часть дороги на полпути от Нижнего до Верхнего Чегема. Ущелье здесь становится узкой щелью, прорытой рекой в известковых скалах; дорога идет полутунелем низко по берегу ревущего Чегема. Сверху в реку спадают водопадами бесчисленные потоки и ручьи —дорога отгорожена от реки этой водяной завесой, на солнце сверкающей всеми цветами радуги. Как очарованные стояли мы перед водопадами, стараясь подыскать сравнения с привычными образами. «Как Петергофские фонтаны», — решил один и немедленно был подвергнут осмеянию за бедность фантазии, хотя в известной доле он был прав. Большие и маленькие каскады, тысячи отдельных струек падали на камни, разбивались в миллионы брызг, золотом блестели в лучах солнца — действительно будили воспоминания о золотых фонтанах бывшей царской резиденции.
Природа вокруг Верхнего Чегема смотрит гораздо суровее, диче, чем у Нижнего Чегема. Жилища сложены из дикого камня, земляные крыши одного жилища служат двором или полом другого, а задней стеной — откос скал, к которым они прилепились; в центре поднялась высокая четырехугольная башня, построенная по типу сванских, — все это на фоне зеленовато-серых, почти отвесных скал, которые тесно придвинулись, сдавили аул. Нет деревьев, мало травы. Мы начинаем предчувствовать, что нам предстоит впереди. Рядом с Верхним Чегемом есть старый поселок или кладбище. Балкарцы его зовут Ом-эль-Тюбэ. Очень интересна форма сохранившихся могил: конической формы — с одной стороны большая грань, с другой пять-шесть более мелких.
Момент ответственный — через перевал нам нужны хорошие проводники, носильщики для переноски вещей, так как нас уверяют, что никакое животное не может перейти. Август, все заняты уборкой хлеба, и наши «мандаты» не действуют — пойти с нами никто не хочет. Наконец, провести нас через перевал согласился Абас Шах-Мурзаев, молодой, партиец, оказавшийся чрезвычайно хорошим и внимательным проводником, своим авторитетом влиявший на других проводников.
С ним прошли путь от В.Чегема до верхнего коша у перевала. С каждым шагом вперед чувствовалось, что мы приближаемся к перевалу через главный хребет: дорога поднималась все выше, сначала по р. Чегему, а потом по р. Гора-Ауз-Су, становилась менее торной, перед глазами одна за другой вставали снежные вершины, холодело.
Ночевка перед перевалом в верхнем коше дала новые переживания. Верхний кош — приют пастуха-балкарца — даже не шалаш, а односторонний навес из жердей, из веток, совершенно не мог бы укрыть от дождя и холода, но погода прекрасная, и, хотя по северному склону ледники спускаются ниже нашего положения, у костра кажется тепло.
Необычные условия возбуждают: много смеемся, пытаемся петь хором. Абас Шах-Мурзаев — сокращенно зовем его Шах — неодобрительно качает головой. «Сегодня веселитесь, смотрите, не заплачьте завтра!» — мрачно говорит он. Действительно, завтра путь труден, надо спать. Разложены кошмы, бурки, все, что есть, надето на себя, тесно в ряд засыпаем мы под кровом гостеприимней уступившего нам свою «жилплощадь» хозяина, заботливо поддерживающего всю ночь большой огонь на костре. Это первая ночевка под открытым небом. А небо синее, почти черное, звезды яркие и такие близкие.
Горы молчаливы днем, но ночью они просыпаются — начинается своя особенная, ночная жизнь. Лежишь под буркой и слышишь, как все сильнее грохочет Гора-Ауз-Су, как будто стараясь в чем-то убедить стиснувшие ее в узкое ущелье горы. Слышатся треск и ритмические удары оторвавшихся от матери-скалы камней. Отдаленный сначала гул все приближается, становится громче, яростней. Невольно начинает биться сердце — что это? «Не бойся, — успокаивает пастух приподнявшуюся голову, — в горах ночью всегда шум». Это обвал ледяной или снежной лавины, по дороге разбивающий скалы, ломающий лес, увлекающий огромные камни, которые днем мы обходили на своем пути.
Утром мы запоздали — не пришли вовремя носильщики, поэтому вышли только в 6½ часов вместо предполагавшихся четырех.
Путь предстоял далекий и трудный — подсчитали расстояние от нашей ночевки до первого сванского селения — Жабеша — около 40 км, из них 15-20 км ледниками и фирном, километров 8 — мореной. Нечего было надеяться пройти путь в один день, однако убедили себя, что пройдем, и весь переход прошел под лозунгом — «пошла, пошла!» (одобрительное напутствие Шаха). Это «пошла, пошла!» сгубило половину удовольствия — хотелось поглубже в себя все впитать, трудно было идти так быстро, но все-таки бежали... Теперь досадно на то, что недостаточно защищали свою систему перехода через перевал — в два дня и не торопясь!
Первая часть пути — подъем к перевалу — показался особенно труден. Сначала дорога шла по морене. Камни затрудняли движение, но зато было устойчиво, а вот, когда переходили по фирному полю, появились мгновения страха — неужели не дойдешь! Подъем крутой: хотя идем зигзагами — ноги скользят. Воздух разрежен, сердце непривычно бьется. Однако упрямо держишься за руку или палку проводника, сильно опираешься на свою палку, осторожно и крепко ставишь ноги и шаг за шагом поднимаешься вверх.
При подъеме, занятые этой техникой, мало смотрели кругом, но, наконец, — крепость взята — мы на перевале, на высоте 3600 метров! Проводник называет его Кулак. Можно сесть и осмотреться. День изумительно ярок: белизна снега заставляет прятать глаза под низко надвинутую панаму (я иду без очков и темной вуали), горы кажутся неграми в белой одежде — так поразителен контраст черных обнаженных скал и снегового покрова, где он держится! Слева страшным гигантом встает Тихтенген. Это не одна вершина, скорее короткий гребень почти отвесных, остроребрых скал, с которых лохмотьями сползают ледники и снега. Кто прошел через Твиберский перевал, не забудет Тихтенген!
Быстро перекусив и отдохнув с четверть часа, мы начали спускаться на южную сторону хребта. Спуск был очень крут и весь засыпан мелким щебнем, в котором нога тонула, но не держалась, сползая вместе с мелкими камнями вниз.
Проводник приказал всем взяться за руки, сам взял крепко мою руку и, строго бросив: «Крепко держись!», быстро побежал вниз. Не отрываясь от него, мало разбираясь, куда ступали ноги, одной цепью мчались мы при крутизне в 75-80°. Опасен был один момент: от спуска непосредственно начинается ледник, но он не прилегает к скале вплотную, только полоска осыпи не шире одного аршина соединяла скалу с ледником, а с боков зияли пропасти. Проводник не сумел подтянуть нас к этому мостику. На мгновение мы застыли над обрывом. Резкий скачок к осыпи, два-три быстрых шага — мы на леднике!
Нам пришлось пройти льдами километров 15, всего три ледника: Лычат, Данзаль и Твибер. Я вспоминаю переход по ледникам как лучшую часть перевального пути. Ледник имеет небольшой уклон, кажется, что идешь по горизонтальной, волнообразной поверхности. Застывшие волны, то небольшие, то поднимаются на аршин, на два. Продвигаться по ним удобнее прыжками — с гребня на гребень. Мы так и прыгали почти все 15 км и постепенно так натренировались, что бежали довольно быстро: ноги не скользят, глаз уверенно намечает точку опоры для палки. Жаль ужасно, что нас подгоняет проводник, пугает рассказами о снежных бурях на этих высотах — на пути встречаются остатки мужской одежды — это погибли, застигнутые бурей, два свана. «Пошла, пошла!» Снова начинаешь послушно бежать туда, где нет бурь, где кров...
А есть на что посмотреть — по бокам фантастическими зубцами поднимаются горы, во всех направлениях текут ледяные реки. Все залито солнцем, смягчающим суровость пейзажа. Под ногами — тысячи ручейков звенят, как колокольчики; вода холодная, чистая, прозрачная. Вот трещина — заглянешь: синяя, глубокая, холодная; бросишь кусок льда, случайный камешек — звука не слышно! А Шах уже читает нравоучение: «Куда идешь, упадешь — не найдем даже костей твоих!»
Подъем, скачки на льду дают себя чувствовать: устали ноги, глаза; палка набила до крови руку. Путь — с камня на камень — иногда самостоятельно, иногда с помощью палки проводника. С камня на камень, вниз, вверх; вверх, вниз — так километров 8! Сил больше нет, ноги не слушаются, начинает темнеть, надо останавливаться на ночевку в горах. Еще несколько очень крутых спусков, и мы на тропинке, чуть заметно пролегающей по правому склону ущелья. Настойчиво требуем остановки. Шах неодобрительно молчит, но сдается. Более слабая часть компании под его охраной располагается на ночлег среди камней. Холодно, и южные звезды, ночной говор гор не привлекают внимание как в предыдущую ночь. В глазах у Шаха ирония: «Что же не поешь?»
Тесно сбившись, засыпаем на несколько часов...
Утро. Усталость прошла. Холодное обтирание; своеобразный завтрак — хлеба не оставили, едим консервы и шоколад. Ничего — вкусно!
На ледниках. Фото С.Королева
Поднимаемся вверх по склону и радуемся, что вчера ею пошли — так круто лепится тропинка!
Скоро лесок, трава, начинаем снова петь. Уверены, что наши спутники уже в Жабеше. Наше торжество — они ушли всего километра на четыре вперед и ждали нас у верхнего уже сванского коша.
Горячий кофе, свежее молоко — снова сыты, веселы. Прощаемся с нашими проводниками, берем носильщиками сванов и лесом двигаемся дальше.
Сваны по-русски не говорят. И вдруг, когда я споткнулась о корни, слышу — «Вот тебе раз!» — единственное, что знал по-русски один из них. Но это замечание было так вовремя, что доставило нам много удовольствия и стало на все путешествие формулой для обозначения разных неудач.
Дорога лесом долго не давала нам увидать «нашу Сванетию». Наконец, вся долина р. Мульхры перед нами. Новое незабываемое впечатление — мягкая зелень долины, окруженной несколькими рядами гор, своеобразной архитектуры башни, вроде средневековых замков, шахматы полей; все это после величавого пейзажа ледников необычайно ласкало глаз, веяло таким покоем, таким миром!
В Жабеше мы не стали задерживаться и быстро, наняв лошадей, направились в Местию.
Темнело, когда добрались до столицы Сванетии. Мы тревожились, удастся ли нам найти ночлег. Вдруг навстречу к нам подошли две мужских фигуры в бурках. Слышно было, как гортанный голос расспрашивал одного из наших спутников, кто мы и откуда. Через минуту нам гостеприимно отвели большую комнату в новом здании Исполкома, а через полчаса мы мирно спали.
Три дня, проведенные в Местии, дали возможность приглядеться к тому, что переживает Сванетия.
Местия — город башен. Сложенные из огромных камней, высотой до 10, даже 15 саженей, четырехугольные с зубцами но верхнему краю, они говорят о прошлом Сванетии: о родовом строе, о кровной мести, уносившей самых сильных из каждой семьи. Приютивший нас человек оказался предисполкома т. Наверьяни. Он рассказывал кровавые истории межродовых счетов: за 10 лет были убиты сотни человек. Теперь за советский период обычай мстить вымирает.
Осматривая крестьянскую усадьбу, поля, знакомясь со способами уборки хлеба — как бы перечитываешь страницы далекого прошлого. Но сейчас же узнаешь, что старые приемы изживаются, что молотят не только так, как мы видели, — доской, в которую вставлены камни и которую таскает вол, причем семья — жена, дети — сидят, как груз, на доске. С огромным трудом, горными дорогами провезена, вернее, пронесена молотилка, первая селтскохозяйственная машина в Сванетии!
Мы попали в Сванетию к 28 августа, по старому стилю это праздник Успенья — день памяти умерших. Нам удалось увидать этот своеобразный праздник траура.
С утра со всех сторон на кладбище, которое помещается у переделанной из военной башни церковки, несли низкие столы с разной снедью: арака, лепешки, мясо, овечий сыр, груши, ягоды и т. д. Столы ставились на могилы, вокруг на земле рассаживались родственники и начинали оплакивать умерших. Интересна, если можно сказать, композиция плача: речитативом надрывным голосом что-то говорит один, преимущественно женщина, свою фразу, она заканчивает рыданием, и тогда ей в такт рыдают остальные. Содержание ее речитатива — восхваление добродетелей, подвигов умерших, сожаление о том, что они покинули живых...
Заинтересовало нас «происшествие» на этом празднике. Сваны очень долго сидели у могил, так что мы думали, что этим все и кончится. Вдруг зашумели, закричали; старый сван что-то громко доказывал. Оказалось, что священник уехал благословлять трапезу на дальнее кладбище и там задержался, и старик предлагал не ждать священника, а самим начать поминки. Женщины оказались консервативнее, решили ждать еще. Вскоре подъехал верхом старенький маленький священник, быстро переходил он от могилы к могиле, кропя пищу водой и выпивая по стаканчику араки. Глаза его весело поблескивали, походка была немного неустойчивой.
Прекрасен пейзаж Местии. Вокруг амфитеатром стали горы, первая гряда — зеленые мягкие склоны, дальше снежные гребни Главного и Сванского хребтов. Не забыть впечатления, когда в лучах закатного солнца цветут всеми цветами снеговые вершины мягкого очаровательного Тетнульда, хищного клюва жесткой Ужбы, белые гребни Ляйлы. Я сомневаюсь, может ли быть где-нибудь в мире повторен этот пейзаж!
Вечера мы проводили на террасе Исполкома в дружной беседе с местийцами. Сухие лица, тонкие фигуры, характерные войлочные шапки, гортанные голоса, сдержанная речь и улыбка — таков облик свана.
Много вопросов о жизни красной столицы, большой интерес ко всему новому, советскому; рассказы о трех годах работы и роста Советской Сванетии: крепнет кооперация, производится учет природных богатств: недра, леса; усиливается медпомощь; есть телефон, почта. Нужна хорошая постоянная дорога для связи с миром.
Из Местии мы поехали в компании с финработниками из Тифлиса. Дорогу взяли через перевалы Ипарский, Латкарский и Джвари. Большинство село на лошадей. Большим караваном ехали мы необычно разнообразной и всегда красивой дорогой.
Запомнилось, как ранним утром мы ехали вековым лесом. Бестрепетно стояли великаны деревья, корнями-змеями крепко держась за крутые склоны. Сквозь ветви блестели снеговые вершины, еще розовые от косых лучей восходящего солнца.
Вдруг один из проводников запел. Запел как-то особенно — серьезно и немного грустно, мгновение спустя вступил другой голос, потом третий, четвертый. Каждый вел свою мелодию, то точно сближаясь на общей дороге, то убегая только ему ведомой тропинкой. Гортанно и в то же время мягко гудели низкие голоса, как флейта, звенел тенор Шалико, самого молодого и застенчивого. Такой песни, такой близости ее окружающему я никогда ни раньше, ни позже не ощущала!
Песня очень сблизила всех нас. Как будто нашелся один всем родной язык. Мы дружно проделали вместе весь путь от Местии до Алпани.
Грустно было прощаться с вольной Сванетией!
С Латпарского перевала мы старались насмотреться на долину мощного Ингура, на красавицу Тетнульд, на все снеговые хребты, обступившие со всех сторон Сванетию. Становилось понятным, почему она, такая изолированная, перешла от родового строя прямо к советскому.
После Латпарского перевала мы чувствовали себя на юге. Долины рек Цхенис-Цхали и Ланженура гораздо мягче, теплее долин рек Вольной Сванетии.
Нам пришлось остановиться в Лашхетах. Это молодой курорт, расположенный в очень красивой местности; имеются железистые источники, нарзан. На курорт многие приезжают лечиться или отдыхать из Кутаиса, Тифлиса. Нас расспрашивали о нашем путешествии с большим интересом, удивлялись нашей подвижности, тому, что мы «не боимся устать».
С курорта началась обычная жизнь — люди, газеты. Особенно, когда в Алпани мы взяли линейку, запряженную четверкой, и в течение 7½ часов промчались 60 верст до Кутаиса. Прекрасна дорога вдоль Риона, радовали культурные хозяйства, большие селения, но впечатления Сванетии были сильнее, и мы без конца вспоминали все пережитое, мало обращая внимания на быстро бегущую фильму нашего пути. Сванетия держала нас в плену. Прошел год и всегда, когда заговоришь о Сванетии, наново все переживаешь — величие природы, романтику истории, радость быстрого культурного и хозяйственного подъема Вольной Сванетии!
