Материал нашел и подготовил к публикации Григорий Лучанский
Источник: Гусев В.Ф. На Северный Иныльчек к Хантенгри. К вершинам Советской земли (Сборник, посвященный 25-летию Советского альпинизма), Гос. изд. географической литературы, Москва, 1949 г.
Втроем мы сидели за столом, склонившись над листом карты Центрального Тянь-Шаня.
«Вот видите, — рассказывал, водя пальцем по карте Мысовский, — здесь долина Сары-джаса, дальше река Тюз. Мы поедем вдоль нее. А вот и перевал Тюз, — за ним ледник Иныльчек. Возможно, — он один из самых крупных в мире. Здесь он раздваивается на две ветви; южную и северную.
У слияния этих двух ледников на карте показано озеро.
Вы уже знаете, что когда Мерцбахер искал путь к подножью Хантенгри сначала из долины Баянкол, а потом с ледников Семенова и Мушкетова, он всюду натыкался на Хребет Сары-джас. И тогда путешественник убедился, что между этим хребтом и Хантенгри расположена еще неизвестная большая долина. Он стал искать эту долину южнее: поднялся по леднику Иныльчек и обнаружил его разветвление.
Мерцбахер попытался проникнуть на северную ветвь (Северная «ветвь» Иныльчека — как стало известно позже — самостоятельный ледник. Украинская экспедиция 1932—1933 гг. назвала его ледником Резниченко), где, по его мнению, лежал путь к подножью Хантенгри, но путь ему перерезало большое ледниковое озеро. После неудачных попыток преодолеть это препятствие он решил, что обойти озеро невозможно, и пошел дальше по южной ветви ледника — Южному Иныльчеку.
Долина, которая лежит за озером, до сих пор осталась неразгаданной. Вот, если бы нам попасть туда!.. Подумайте, какое увлекательное путешествие. Средняя Азия, горные пустыни, величайшие ледники мира, залегающие среди хребтов и вершин, достигающих семи километров в высоту. И эта огромная ледниковая долина, куда еще не ступала нога человека».
«Но ведь, — возразил Михайлов, — с 1903 года там никого не было. Может быть за 26 лет с озером произошли какие-нибудь изменения, или оно уже не существует».
«Я думал об этом, — ответил Мысовский: — если озера нет, то мы первые пройдем в долину Северного Иныльчека, и тайна северных склонов Хантенгри будет разгадана...»
Эта беседа происходила в 1929 г. Почти ничего в то время не было известно о массиве Хантенгри. На топографических картах на месте этого труднодоступного горного узла Тянь-Шаня лежало «белое пятно». Знаменитый русский путешественник Семенов-Тян-Шанский, а за ним Игнатьев и другие первыми из европейцев добрались к сердцу хребтов Центрального Тянь-Шаня. Но расшифровать сложный узел массива Хантенгри им не пришлось.
Уже значительно позже мюнхенскому географу и альпинисту Г. Мерцбахеру удалось проникнуть к подножью Хантенгри и потом, на основании своих наблюдений и ряда умозаключений, составить карту этого района, включив в нее хребты, долины, ледники, которых ни сам он, ни кто другой не видел. С тех пор там никто не был.
И только советские люди, начиная с 1929 г., повели энергичное изучение «белого пятна».
Сначала альпинисты, а затем и комплексные научные экспедиции начали систематическое изучение загадочного массива, проникая в его самые труднодоступные уголки.
Исключительные заслуги в освоении горного узла принадлежат заслуженному мастеру спорта М. Т. Погребецкому, который в течение четырех лет организовывал и возглавлял высокогорные экспедиции к Хантенгри. Плененный красотой этой вершины, высотой в семь километров, он покорил ее, совершив в 1931 г. с двумя спутниками первовосхождение.
В результате работы экспедиций созданы ценные научные труды, открыты месторождения полезных ископаемых и составлена точная карта, опровергающая многие выводы и предположения Мерцбахера. Мне посчастливилось неоднократно принимать участие в работах альпинистских групп, исследовавших районы массива Хантенгри, и в особенности долину ледника Северный Иныльчек.
Экспедиция 1929 года
В июле 1929 г., после недлительной подготовки, маленькая самодеятельная группа москвичей мчалась в скором поезде Москва — Фрунзе. Это были Мысовский, Михайлов и я.
Нам пришлось совершить долгий путь, полный ярких впечатлений. Сначала в поезде до столицы Киргизии, затем на автомашине до поселка Рыбачье на берегу Иссык-куля и дальше по этому замечательному озеру на пароходе «Пионер» до г. Пржевальска.
В этом маленьком уютном городке, где некогда великий путешественник Пржевальский организовывал свою последнюю экспедицию в Центральную Азию, мы сделали остановку, чтобы дополнить недостающее снаряжение. Мы купили трех лошадей, седла, амуницию, пополнили запасы провианта; взвалили на лошадей весь наш груз, сели сами верхом и отправились вверх по Тюпской долине. По дороге взяли проводника — молодого киргиза по имени Рускельды, ловкого джигита, прекрасно знающего горные дороги и умевшего найти места переправ через бурные реки Тянь-Шаня.
Мы долго ехали верхом по запутанным горным тропам, мимо лесов из тяньшанских елей, переваливали через хребты, переправлялись через многочисленные реки, находили приют в юртах редких киргизских кочевий.
На пятый день пути с перевала Тюз мы увидели величественную картину: перед нами лежала долина Иныльчек. Ее галечное дно трехкилометровой ширины прорезали ленточку реки; крутые скалистые склоны долины вверху были покрыты снегом. На противоположном берегу внизу темнели большие массивы леса; влево от нас широкой лентой, усыпанный, как бриллиантами, мелкими ледниковыми озерками, спускался в долину мощный ледник Иныльчек. Мысовский был прав: масштабы — невиданные...
Спуск на километр вниз по зигзагам тропы, и мы, добравшись до дна долины, под большим камнем разожгли костер и обосновали лагерь.
Мы решили попробовать провести лошадей с грузом как можно дальше по леднику, — никто до нас таких попыток не делал (Более того, Мерцбахер полагал это невозможным. Единственным возможным средством для переноски необходимого груза он считал спины носилыциков-туземцев.— Ред.)
На рассвете следующего дня мы были уже в пути. С трудом нашли место подъема на язык ледника и потом двинулись по его холмистой поверхности, сплошь заваленной камнями морены. То взбираясь на бугры, то спускаясь на дно широких воронок, мы шли вперед, ведя на поводу лошадей.
В нескольких местах на скользких ледяных склонах мы рубили для нашего каравана «лошадиные» ступени, и все же не один раз наши лошади, поскользнувшись, падали, разбивая вьюки. Мы поражались ловкости этих замечательных, коренастых киргизских коней. Часто задние ноги лошади срывались в ледяную трещину, но она цеплялась передними за край и вскарабкивалась наверх.
Часам к четырем мы прошли не более шести километров, — до развилки было еще далеко, но, ввиду позднего времени, нам пришлось отправить Рускельды с лошадьми назад.
Теперь мы взвалили весь груз на себя и зашагали дальше. Казалось, что мучительному однообразию моренных сопок не будет конца. Но вот, свернув влево и подойдя к гряде баковой морены, мы открыли отличную «дорогу» по дну узкой ложбины между склоном и ледником. Вскоре нам попалась большая лужайка, покрытая сочной травой, — мы пожалели, что рано отпустили лошадей. Здесь было хоть маленькое, но настоящее пастбище.
Еще полдня пути. В одном из боковых ущелий мы спугнули большое стадо горных коз «тау-теке». Наконец, выбравшись из ложбины на поверхность ледника, мы увидели знаменитое озеро.
Итак, озеро никуда не передвинулось, не исчезло и лежало перед нами такое, каким мы знали его по описанию. Стиснутое крутыми темными берегами, оно как бы светилось, блестя на солнце множеством плавающих в голубой воде льдин.
Айсберги в озере — Арктика под южным небом!
Мы стояли, восхищенные красотой увиденного, но сознание очевидной неудачи начало омрачать настроение. Путь на Северный Иныльчек закрыт по-прежнему. Но мы не сдавались. Мы решили подойти вплотную к озеру, чтобы вблизи определить возможность переправы. А может быть мы найдем дорогу по скалам берега...
Целый день мы преодолевали лабиринт из ледяных нагромождений; острых, как нож, перемычек, пиков и раскинувшихся во все стороны широких трещин. Но вот, мы подобрались к краю глубокого ледяного обрыва. Внизу была вода. Обрывистые скалистые берега озера не вселяли надежд на возможность обхода.
Мы долго молчали.
— Вот, если бы у нас была лодка, — наконец сказал Мысовский, — мы смогли бы переправиться.
— Да, — заметил Михайлов, — это хорошая идея для будущей экспедиции. Надувная лодка из прорезиненной ткани весит всего 10 кг, ее легко можно будет пронести по леднику.
— А такая лодка выдержит двух человек с грузом.
За озером виднелся склон хребта Сары-джас. За хребтом лежал ледник Мушкетова.
— У меня,— сказал я,— другая идея: надо попробовать по соседнему леднику Мушкетова пройти вверх и потом пересечь хребет Сары-джас, найдя в нем перевал, и спуститься на ледник Северный Инылъчек. Так можно обойти озеро, каким бы неприступным оно ни было. Конечно, это будет очень трудно. Это потребует знания альпинистской техники и хорошего снаряжения. Если мы пойдем по этому пути, нам нужно хорошо подготовиться. Нам придется зимой изучить технику и много тренироваться.
Мы начали обсуждать будущие экспедиции и приободрились.
Итак, наша экспедиция была закончена. Мы повернули обратно...
Навстречу нам с перевала Тюз спускалась большая группа людей. За ними двигался многочисленный караван. На лошадях лежали вьюки с провизией, прекрасным лагерным оборудованием, треноги и ящики с топографическими инструментами, полный набор альпинистского снаряжения. Это была прекрасно оснащенная экспедиция Погребецкого. Она шла к Хантенгри и на Южный Иныльчек.
Встреча была теплой.
«Да, — с завистью думали мы, поднимаясь на перевал, — вот как следует организовывать экспедиции. Это то, что нужно, чтобы легенда о неприступности «Повелителя духов» — Хантенгри — была развенчана».
В Москве Мысовский сделал доклад о нашем путешествии студентам МВТУ. Его рассказ об озере и о Северном Иныльчеке вызвал большой интерес у слушателей. Среди других в зале сидел Г. Суходольский. Он больше всех заинтересовался загадкой неведомой горной долины и выразил страстное желание туда попасть. Мы сговорились с ним, что он, организовав группу, будет пробиваться с ней на Северный Иныльчек через озеро при помощи лодки, а мы отправимся для перехода через хребет Сары-джас.
Экспедиция 1930 года
Летом 1930 г. в Центральном Тянь-Шане появились уже две группы москвичей: одна пошла на ледник Иныльчек, другая — к леднику Мушкетова.
В нашей группе, кроме Н. Михайлова и меня, были И. Рыжов и 3. Косенко. Мысовскому не удалось принять участие в этой экспедиции. Мы шли на штурм хребта Сары-джас.
Нас сопровождали два проводника: старый опытный аксакал Орусбай и его молодой помощник Абдрай. Знакомым путем мы добрались до долины Сары-джас, переправились через реку, потом свернули в долину Адыр-тер и близ языка ледника Мушкетова остановились лагерем на зеленой поляне. Здесь джигиты с лошадьми должны были ожидать нашего возвращения.
На другой день мы вступили на ледник. Абдраю удалось провести вместе с нами вьючных лошадей вверх километра на четыре. Далее груз был переложен на наши плечи. Идя вперед, мы внимательно просматривали в бинокль все узенькие боковые ущелья хребта Сары-джас: нет ли там перевала. Ни первое, ни последующие ущелья не дали положительного ответа: их фирновые верховья упирались в высокие скалистые стены. Уже в сумерках у начала пятого ущелья мы устроили «штурмовой» лагерь.
Утром следующего дня мы с Рыжовым отправились на разведку пятого ущелья. И, как только его верховье открылось нашему взору, нам стало ясно: здесь мы пройдем. Однако перевал обещал большие трудности для нашей маленькой и неопытной группы. Мы прошли еще выше по леднику: может быть, там найдем более легкий путь... Но ничего лучшего не было, и мы возвратились в лагерь.
Чтобы быть во всеоружии, мы целый день тренировались на ледопаде. Надо сознаться, что наше снаряжение было незавидным: не было ни запасной веревки, ни крючьев, спальные мешки были холодные, палатка была без дна. К великому нашему огорчению, даже кошки оказались негодными. При первом же испытании две пары кошек выбыли из строя: все зубья их разогнулись. Двое из нас оказались обезоруженными.
— Кошки остались лишь на сердце, — сострил Рыжов.
Положение было серьезным, но мы решили не отступать. На другой день, переходя через закрытые трещины на леднике и увязая по колено в сухом снегу крутого склона, мы поднялись от лагеря почти на 600 м. Внезапно набрели темные тучи, подул ветер, пошел густой снег — видимость исчезла.
Мы сбились в кучу, накрылись палаткой и, чтобы ободрить себя, запели песню. Грохот обвала прервал песню. Снежная лавина, шурша, промчалась мимо, сметая наши следы. Стало жутко. Место было явно неподходящее для остановки. Первая атака срывалась.
Что делать?
Мы знали, что на Тянь-Шане непогода — дело затяжное. Жаль было, конечно, терять 600 м высоты, но в нашем положении лучшего не придумаешь. Нам пришлось временно отступить. Остаток этого и весь следующий день непогода не выпускала нас из палатки.
Но уже на следующий день утром наступила прекрасная солнечная погода. Мы тотчас собрались и опять пошли вверх, набирая «потерянную» высоту. В глубоком снегу сохранились наши следы, и на этот раз подниматься нам было легче.
Вот мы прошли след лавины, миновали место, откуда в прошлый раз повернули назад, поднялись еще на 200 м и... остановились. Перед нами встала выпуклая ледяная стена, опоясанная внизу широкой подгорной трещиной. Мы были озадачены. Снизу стена казалась положе и ниже. В досаде Косенко бросила варежки на снег, — они моментально соскользнули вниз и исчезли. Закинув головы, мы тупо смотрели на стену.
Не отступать же, когда цель так близка!
И я, надев кошки, пошел попробовать подняться по стене. В одном месте через трещину был перекинут снежный мостик. От него метров на семь поднималась отвесная стена. Рыжов связался со мной веревкой. Зазвенел ледоруб, и осколки льда посыпались на Рыжова. Я прилип к стене. Центр тяжести тела далеко выходил за точку опоры, и мне пришлось рубить не только ступеньки для ног, но и «карманы» для рук. Напряжение физических сил было огромно. В случае срыва мне пришлось бы не скользить и катиться по склону, а лететь вниз.
Шаг за шагом я поднимался все выше. Понемногу отвесная стена стала закругляться, уклон ее изменился, лед сменился плотным фирном, — двигаться стало легче.
Скоро фигуры моих спутников скрылись за выпуклостью стены. Еще ступеньки, еще захват... Но вот веревка вся. Рыжов прокричал мне, что он отвязался. Страховка кончилась. Веревка моя — значит пройдено 30 м. А впереди еще столько же.
Так ступенька за ступенькой, метр за метром... И как-то внезапно склон перегнулся, стал пологим. Рядом показался перевал. Высота 5 100 м. Стенка пройдена,— позади 200 ступенек. Я влез наверх, взглянул за перевал: далеко внизу лежала черная спина ледника Северный Иныльчек.
— Эгей! — закричал я радостно,— перевал найден!
Внизу ответили хором: — Ура!
Очень трудно было подняться всей группой на перевал, имея только две пары кошек на четверых и одну тридцатиметровую веревку. Почти половину следующего дня мы потратили на подъем. Больше всего досталось «счастливым обладателям» кошек. Им пришлось дважды пройти верхнюю половину стенки, чтобы обеспечить надежную страховку и потом поднять вверх рюкзаки.
Но вот, наконец, все наверху. Надо дать название перевалу. Трое из нас были связаны с журналом «Знание—сила» — он поддержал организацию нашей экспедиции. И мы назвали перевал именем «Пролетарской печати».
Теперь перед нами новая задача: спуск к Инылчеку. Сначала по камину в отвесных скалах, потом по крутому ледяному скату и дальше по пушистому снежному склону. Рюкзаки сначала спускали на веревке, а по снежному склону пустили их самокатом. Они камнем катились вниз, перескакивая через трещины, и благополучно зарывались в снег далеко внизу. Там, где можно было бы легко пройти в кошках, мы вынуждены были вырубать ступени и лоханки.
Много труда и времени занял у нас этот спуск. Уже в полной темноте мы подошли к краю высокой ступени ледопада и прямо на снегу поставили палатку.
В эту ночь был жестокий мороз. Сильные порывы ветра сотрясали нашу палатку. Мы, едва не замерзая в наших тонких спальных мешках, всю ночь дрожали, как в лихорадке.
Утром, все еще дрожа от холода, мы стояли над ледопадам, счастливые своей победой. Перед нами лежала долина Иныльчек. На дне ее — широкая полоса заваленного черной мореной ледника. Вправо голубело озеро Мерцбахера; влево, обнаженными от снега северными склонами, высилась красивая пирамида Хантенгри. Никто до нас здесь не был. Мы впервые проникли к «белому пятну».
Мы обошли ледопад и опустились ниже. К леднику шла пологая осыпь. Итак, цель была достигнута, — мы ликовали.
Настоящие испытания начались при возвращении. Бессонные холодные ночи, дни без горячей пищи и большое физическое напряжение при подъеме ослабили наши силы и осторожность. Мы уже карабкались по скалам на перевал, когда Михайлов почувствовал себя плохо, — появились признаки горной болезни. А ведь впереди еще страшный спуск по ледяной стене.
Рыжов замерзшими руками плохо завязал узел при подъеме рюкзака. Тот сорвался и покатился вниз. Пришлось снова терять драгоценные силы и время. Трое из нас мерзли на перевале два долгих часа, пока рюкзак не был возвращен.
Впереди рискованный спуск, а погода начала портиться. Подул сильный ветер, налетели облака, посыпалась крупа.
Приближался вечер, — надо было спешить. Рыжов укрепил веревку, страхуя меня. Я держался за нее, нащупывая ногами ступени — их занесло снегом, и они затерялись. Наконец я нашел одну ступеньку, стал искать другую... Нога соскользнула, и я повис, закружился на веревке. Рыжов выдержал. Я расчистил ступени и вновь поднялся наверх. Ветер крепчал. Снег засыпал нас, залеплял глаза. С Рыжова сорвало шляпу, и она полетела на Иныльчек. Он повязался полотенцем. Бледный Михайлов сидел в снегу, откинувшись к скальной стене, — у него сильно болела голова. Косенко сняла с руки носок, — варежки были потеряны, — и снегом оттирала замерзшие пальцы. Все дрожали от холода.
Тяжело было опускаться вниз людям в таком состоянии. Но нервное напряжение помогло выдержать это испытание.
Буря утихала, но уже начало темнеть. Мы с Рыжовым еще продолжали мучительный спуск, а Михайлов и Косенко стояли внизу у подножья ледяной стенки. Они, немного разогревшись при спуске, теперь вновь начали замерзать. Тогда мы предложили первой паре не ждать нас, а идти вниз к штурмовому лагерю. Ведь дорога знакомая, Михайлов и Косенко легко ее пройдут, — решили мы. Они пошли, увязая по пояс в снегу, и вскоре растаяли в темноте.
Наконец и мы с Рыжовым стояли у подножья стены.
— Ого-гооо! — закричал Рыжов, и далеко внизу едва слышно ответили. Мы чувствовали себя страшно усталыми, и даже легкий рюкзак казался многопудовым.
— Не бросить ли нам веревку, — предложил я, — ведь она уже отслужила свою службу и больше нам не понадобится: лишний груз.
— Э, нет,— ответил Рыжов, прицепляя веревку к своему рюкзаку, — в дороге и веревочка пригодится.
Уже больше часа шли в пушистом снегу, раздвигая его грудью. Путь разбирали плохо. Следы первой пары мы потеряли. Шли вниз, ориентируясь по уклонам. Изредка перекликались с нижними.
Вдруг мне послышалось что-то странное: в ответ на наши крики звучал один женский голос, настойчиво и беспрерывно, точно взывая о помощи.
Я застыл на месте.
— Стой, Илья, слышишь?
— Ну тебя,— ответил тот,— только нервы расстраиваешь. Вот сейчас подойдем, а нам чаек готов!
— Нет, правда, слушай!
Рыжов приложил руки к ушам и замер. Снова далеко-далеко прозвучал голос.
— Живо веревку, бегом вперед! — крикнул Рыжов,— Николай в трещине.
Мы, как от удара, рванулись вперед, но скоро, задыхаясь, упали в снег. Это был кошмарный бег. Ночь, мороз, глубокий снег, дышать нечем, тело напрягалось до предела, а двигались мы, казалось, медленно, медленно...
«Успеем ли?» — И мы бежали, падали, хватали ртом снег, ползли и вновь бежали.
— Сюда, сюда, скорей! — услышали мы теперь где-то близко голос Косенко. Перед нами сразу вырос ее силуэт. Она стояла над черной круглой дырой.
— Он жив еще, – простонала Косенко — скорее веревку!
Михайлов был в сознании, глухим голосом он попросил бросить ему конец веревки с петлей. Оказалось, что, пролетев метров десять, он застрял в сужающейся трещине. Большой рюкзак с двумя спальными мешками, тот, что сорвался на Иныльчеке, амортизировал удар и предохранил Михайлова от ушибов.
Мы сбросили веревку. Михайлов сумел прикрепить ее к себе и вскоре попросил поднимать его. Втроем мы начали тянуть веревку. Казалось бы, что при нашей физической усталости вытянуть его было невозможно, но предельное нервное возбуждение удвоило силы.
Наконец, голова Михайлова уперлась в край трещины, я уже смог коснуться его руки. Рыжов бросился мне на помощь...
Вдруг снег треснул, зашуршал и рухнул вниз, в трещину. В глазах все смешалось. Вновь нет Михайлова, нет и Рыжова. Настала жуткая тишина. Катастрофа...
Но вот послышался, как из-под земли, голос Михайлова. Он выдержал удар. Пролетев метров пять, он повис на веревке. Но теперь рюкзак, ледоруб, шляпа — все полетело в пропасть.
— А Рыжов, где он?
— Я здесь! — услышали мы и его голос, очень близко от себя. К счастью, Рыжов упал на ледяную перемычку недалеко от края трещины и через несколько минут с помощью протянутого ему ледоруба выбрался к нам. Голова его, рассеченная острым краем перемычки, была в крови.
Михайлов едва держался. Дорога была каждая секунда. И мы уже почти без сил вновь принялись вытаскивать его.
Когда, в конце концов, Михайлов был извлечен из трещины, он был похож на труп: руки и ноги его онемели и не двигались, корпус не сгибался, сознание помутилось. Да и трое «спасителей» были тоже полуживыми от усталости.
Мы втиснули Михайлова в единственный, оставшийся у нас спальный мешок, перевязали голову Рыжову и тут же у трещины, накинув на себя палатку и тесно прижавшись друг к другу, провели последнюю холодную ночь.
«А веревочка-то пригодилась!»
...Когда мы, шатающиеся от истощения, пришли к Орусбаю, мы застали его в сильной тревоге: «как же — все сроки прошли, не погибли ли».
Сидя вшестером возле костра и жадно поедая баранину, мы радостно улыбались: хорошо то, что хорошо кончается.
***
Мы думали, что первыми проникли на Северный Иныльчек. Это было не так: на два дня нас опередил Суходольский.
Группа Г. Суходольского, в которую, кроме него, входили Б. Чернышев, Л. Смирнова и Микулин, в числе своего снаряжения везла надувную лодку.
Теми же, что и мы путями они добрались до долины Иныльчек, но тут выбыл из строя Микулин. При переправе через реку Сары-джас он упал в ледяную воду, сильно простудился и теперь вынужден был слечь. С больным нужно было оставить еще одного человека.
Для выполнения задачи экспедиции оставалось всего двое. Этого было явно недостаточно. Экспедиция срывалась в самом начале.
Но Микулин заверил Суходольского, что он и один отлежится в долине и дождется возвращения товарищей. Он настоял на том, чтобы группа продолжала свой путь. Скрепя сердце, Суходольский с двумя спутниками пошел дальше и поднялся на ледник Иныльчек. По уже разведанному пути группа дошла до озера. Так же, как и мы в 1929 г., эта группа целый день пробивалась среди хаоса ледяных нагромождений к воде озера. Но неудачи преследовали альпинистов: перепрыгивая с тяжелым рюкзаком через трещину, сорвался и упал в ледяную воду Чернышев. С трудом вытащили его на поверхность. Он сильно ушиб ногу и потерял много сил, стараясь не пойти ко дну. Все же он вместе с другими добрался до озера.
При первом взгляде на озеро Суходольский и его спутники поняли, что все их труды были напрасны. Ветер пригнал к берегу озера сплошную массу плавающих льдин, и выход к свободной от льда воде был закрыт. Лодка оказалась бесполезной. Возникла новая угроза срыва экспедиции.
Суходольский задумался. Потом он навел бинокль на скалистые обрывы северного берега озера и долго их изучал. Перед ним был выбор: риск и победа или капитуляция. Здравый смысл требовал отступления. Суходольский выбрал риск.
— Я пойду один, — оказал он, — думаю, что налегке мне удастся пройти берегом. Ждите меня пять дней. Если не вернусь, считайте погибшим (Оценив самоотверженность Суходольского, альпинистская общественность, обсуждая итоги поездки его группы, осудила вместе с тем неоправданный риск его поступка. — Ред.).
С неспокойным сердцем следил Чернышев за медленным продвижением Суходольского на первых скалах.
«Нельзя было отпускать его одного, — думал он, — надо было бы вдвоем...». Но, ощупав свою ушибленную ногу, Чернышев только вздохнул. А между тем Суходольский преодолевал один скальный участок за другим. Он цеплялся пальцами за маленькие выступы скал, подтягивался на руках, перешагивал с уступа на уступ. Часто его путь пролегал на большой высоте, иногда же он шел у самой воды. Он знал, что если сорвется, то, пролетев по скалам, упадет в воду, и тогда уже никто его не найдет. Суходольский двигался со всей возможной осторожностью, — его никто не страховал. Высокий рост альпиниста и природная ловкость помогали ему проходить самые трудные скальные стенки.
Шаг за шагом приближался Суходольский к заветной цели. Четыре километра. Целый день напряженной работы. Но вот последнее усилие, и нога его ступает на морену ледника Северный Иныльчек. Он первый человек, проникший в загадочную долину. Вся огромная долина до самого верховья открылась его взору — обширная неисследованная область. Вдали Суходольский увидел Хантенгри от подножья до вершины.
Цель была достигнута. Но Суходольский пошел дальше. Долина манила его в свою глубину. Он прошел по леднику еще километров пятнадцать, сфотографировал панораму и повернул обратно. Контрольный срок был на исходе.
Радостно встретили Суходольского обеспокоенные его долгим отсутствием товарищи.
— Тайны Северного Иныльчека, — сказал он, — больше нет. Путь к Хантенгри открыт.
...В Москве мы с Суходольским условились в следующий сезон «добить» Северный Иныльчек. Может быть оттуда будет найден путь к вершине Хантенгри.
Экспедиция 1931 года
Центральный Совет ОПТЭ одобрил доклад Суходольского о новой альпинистской экспедиции на Северный Иныльчек и постановил провести ее летом 1931 г.
Это была уже солидная экспедиция, имеющая хорошую материальную базу. Состав был утвержден следующий: Г. Суходольский — руководитель, И. Рыжов, В. Гусев, В. Федосеев, А. Шекланов и студент-картограф В. Сорокин.
Время в тот год на Тянь-Шане было неспокойное. В долинах шныряли банды басмачей. Экспедиции сопровождали отряды красноармейцев. Наша группа присоединилась к большой украинской экспедиции на Тянь-Шань, возглавляемой М. Т. Погребецким, и вместе с ней прибыла на Иныльчек.
Из г. Пржевальска с нами отправился охотник Г. Горцев, большой мастер своего дела. Во время стоянки в базовом лагере он обеспечил нас мясом убитых им горных коз. В течение своей жизни ему не раз приходилось иметь дело с крупными хищниками, и однажды он чуть не погиб в схватке с барсом. В память об этом эпизоде остались шрамы на плечах. Горцев согласился помочь нам донести груз до подножья Хантенгри. Для той же цели мы взяли с собой в качестве носильщиков двух дунган (Представители китайских племен, исповедующих ислам. На территорию России часть дунган переселилась из Китая после дунганского восстания в середине XIX в.— Ред.). У нас было превосходное альпинистское снаряжение, разнообразный набор продуктов и лодка, которую брал в предыдущем году Суходольский.
Знакомым путем мы провели вьючных лошадей вплотную к озеру Мерцбахера. Взглянув на озеро, Суходольский поднял к глазам бинокль и начал рассматривать поверхность воды и берега, пройденные им в прошлом году.
— На этот раз, — сказал он, — нам повезло. Смотрите, уровень озера понизился по сравнению с прошлым годом метров на пятнадцать. Во многих местах под скалами обнажились осыпи, — по ним нам будет легче пройти, а самые трудные скалы обрываются в чистую ото льда воду. Их мы объедем на лодке.
В бинокль хорошо была видна темная полоса на осыпях — след старого уровня озера. Кое-где у берега лежали оставленные водой большие льдины.
Мы взвалили на себя рюкзаки и цепочкой пошли за Суходольским; перевалив через небольшой скалистый отрог, мы по осыпи легко опустились в первое ущелье, выходившее к озеру, и здесь основали наш базовый лагерь.
Утром мы упаковывали свои рюкзаки. Рыжов и Шекланов полезли на скалы для разведки и обработки пути. Наши джигиты со страхом следили за их медленным продвижением. Издали альпинисты казались мухами, ползущими но стене. Вдруг дунгане сбросили свою поклажу на землю.
— Джол-джок, — нет дороги,— решительно заявили они, —
дальше не пойдем, домой поедем.
Наши уговоры не подействовали, и они, собрав свои вещи, ушли. Уход двух носильщиков подорвал нашу уверенность в успехе. Мы с тревогой посмотрели на Горцева. Он тоже следил за нашими разведчиками. Потом долго сидел в тяжелом раздумье. Наконец он оказал:
— По этим скалам идти, да еще с грузом,— верная смерть. Но раз я обещал пойти с вами, я вас не подведу. Будь, что будет, я пойду с вами.
Дождавшись возвращения товарищей, мы начали всей группой движение вдоль скального берега. Каждый участок мы проходили дважды, перебрасывая наш груз по частям. Под нами плескалась прозрачная вода озера, дна его не было видно. В воде плавали различной величины льдины и огромные ледяные горы — айсберги, ветер перегонял их то в одну, то в другую сторону. Озеро жило, блестела на солнце бахрома сосулек, неумолчно шумели и шуршали льдины. То в том, то в другом месте с оглушительным грохотом распадались льдины и падали в воду, вздымая фонтаны брызг и огромные волны. Как взрыв фугаса со дна вдруг поднимались громадные глыбы льда и кромсали, переворачивали все, что плавало на поверхности. С треском отрывались от оползающего в озеро ледника ледяные горы и, гонимые ветром, отплывали прочь. Так рождались айсберги. К ночи ветер стихал, все смерзалось, и наступала тишина.
Мы заметили, что уровень озера в разное время лета менялся. Оказалось, что, запертые, как гигантской плотиной, могучим телом ледника Южный Иныльчек, воды озера, накопившиеся до предела, время от времени прорывались, проходили подледными каналами и мощным потоком устремлялись вдоль правого края ледника в долину. Тогда внизу происходило наводнение. Но вслед за тем все выходные отверстия снова закрывались (вероятно, в результате подвижности льда); озеро вновь пополнялось талыми водами ледника Северный Иныльчек. В 1932 г. при возвращении с ледника мы прошли по галечниковому, чистому дну озера. Вся вода тогда полностью вытекла в долину.
Мы шли вдоль берега, то высоко поднимаясь над озером, то спускаясь к воде. Иногда пересекали почти отвесные стены.
В одном месте Сорокин поскользнулся на гладкой, наклонной каменной плите и пополз к краю обрыва. Руками он судорожно цеплялся за неровности плиты, в кровь разодрал пальцы, но задержаться все же не мог. Медленно сползал он вниз и, когда ноги его уже висели над водой, движение внезапно прекратилось. Его спасла сила трения одежды о шершавую поверхность скалы. Подоспевший Федосеев бросил ему конец веревки и помог выбраться на безопасное место.
Целый день продолжался наш переход по скалам и осыпям. Но вот перед нами легла узенькая свободная от льдин полоска воды. Уже вечерело. Мы поставили палатки на осыпи и сели рядом полюбоваться необычайно красивой картиной вечернего озера.
Рыжов любил вечерами читать стихи. Он импровизировал:
« Там, как будто бы в чудесной сказке,
Озеро волшебное лежит.
Смотрятся, как в зеркало, вершины,
И закат в пловучих льдах горит...»
Наутро мы спустили на воду лодку. Шекланов стал перевозчиком. Наш «ледокол» гордо плыл, лавируя между айсбергами, иногда пробиваясь сквозь ледовые заторы. Мы расталкивали льдины руками и веслами. Часто приходилось удирать «на всех парах» от громадных волн, поднятых подводными «фугасами».
Когда переправлялся Горцев, лодка вдруг начала выпускать воздух. Пристать было некуда — берег обрывался в воду стеной. К счастью, рядом оказалась большая льдина, Шекланов и Горцев вскарабкались на нее, вытащили груз, а потом и лодку. Там они исправили клапан, вновь надули лодку и благополучно отправились дальше.
Шекланов по очереди одного за другим перевез всех нас вместе с грузом до осыпи, откуда до ледника было уже «рукой подать». Таким образом нам удалось с ничтожной затратой сил и времени миновать самые трудные «красные скалы».
Мы уточнили план наших работ и распределили обязанности. Суходольский с Рыжовым, Федосеевым и Шеклановым должны были обследовать северные склоны Хантенгри, найти путь к вершине и подняться насколько возможно вверх. Я и Сорокин должны были с маршрутной съемкой пройти ледник до конца, разведать перевалы на юг и на север и подняться на один из них. Горцев должен был сопровождать Суходольского.
Через день мы взвалили на свои многострадальные плечи рюкзаки весом 35 кг и, проклиная в душе струсивших носильщиков, вышли к верховьям ледника.
Мы медленно двигались вперед, — дорога была трудной, непомерно тяжелый груз прижимал нас к земле. Спины были мокры от пота... Жара сменялась морозом, снежные бураны загоняли нас в палатки.
Федосеев считал баковые ледники: «Первый справа, третий слева, «второй справа...», но скоро сбивался и начинал считать снова.
Мы поднимались, и, казалось, вместе с нами росли грозные хребты. Мы миновали перевал Пролетарской печати, пересекли ледопады у боковых ледников, прошли подножье блиставшего своим широким снежным куполом пика Семенова... Морены, покрывавшие всю поверхность ледника, сменились чистым и ровным снежным полем. Появились открытые ледниковые трещины.
На третий день мы подошли к подножью Хантенгри. Почти на три километра вверх поднималась крутая каменная стена пика. Его пирамидальная вершина из светло-желтого мрамора была как бы поставлена на гигантский пьедестал из черных сланцев. С плеча Хантенгри, как царственные ризы, спадали снежные склоны с блестевшими карнизами и нависшими ледяными глыбами, готовыми каждую минуту сорваться.
Где-то высоко раздался треск. Пласт фирна оторвался, загрохотал и покатился к леднику ослепительно белой клубящейся массой. Прекрасен и страшен бешеный бег снежных лавин. Кто видел его хоть раз, — не забудет никогда.
С места, где мы стояли, было видно, что на западное плечо Хантенгри подняться с севера невозможно: крутой, местами свободный от снега склон был исчерчен следами лавин. Тогда мы пошли дальше к подножью склона, ведущего к восточному плечу. Там, казалось, можно было подняться. Решили попытаться.
Xмуpo глядел Горцев на вершину.
— Нет, — промолвил он, — это слишком опасно. Я бы все-таки не советовал вам идти на верную гибель, — и Горцев, пожелав «быть живу», ушел к озеру.
Под восточным плечом был разбит штурмовой лагерь. Два дня альпинисты наблюдали и изучали склон вершины, — лавин не было, путь на плечо казался безопасным. И на третье утро четыре фигурки, оставляя за собой темный пунктир следов, начали подъем.
Мы с Сорокиным занялись порученным нам делом. Прошли в верховье обширных фирновых полей. Уперлись в скалистую стену Меридионального хребта. Это была конечная точка долины Северный Иныльчек, по которой мы прошли от языка ледника 35 км. Высота была 4 800 м. Перевала на юг здесь не было. Но зато в хребте Сары-джас, напротив Хантенгри, мы обнаружили седловину, от которой спускался широкий ледник. Мы направились к подножью смежной с седловиной вершины, — подъем на нее давал возможность обойти ледопад этого ледника. Здесь мы решили остановиться на весь день, чтобы привести в порядок наши записи и зарисовать схему карты.
Внезапно раздался грохот обвала. Мы вскочили на ноги. Со склона Хантенгри, там, где позавчера поднимались наши товарищи, шла лавина. Я поспешно обшарил биноклем склон. В его кружок попали четыре крохотные фигурки. От сердца отлегло. Значит, там все в порядке.
Когда на другой день мы поднимались по ребру нашей безымянной вершины, на склонах Хантенгри вновь зашумели обвалы. В бинокль мы уже никого не увидели — было слишком далеко. Нарастала тревога за судьбу товарищей.
Вершины высотой в 5 700 м мы достигли в 5 часов пополудни. На севере мы увидели долину Баянкола. Над ее хребтами клубились темные облака. Внизу стояла мгла и скрывала ледник долины. Седловина обрывалась к северу скалистой стеной,— спуска с нее в Баянкол не было.
Мы вернулись на Иныльчек засветло. Беспокойство за группу Суходольского не ослабевало. Вновь направили бинокль на склон Хантенгри, долго искали и, наконец, увидели на склоне несколько ниже половины его высоты четыре черные точки. Они живы!
Настала ночь, очень тихая, морозная. Светила яркая луна. Мы начали засыпать. Вдруг далекий крик нарушил тишину. Мы выскочили из палатки. Кричали со стороны Хантенгри. Крик повторился более настойчивый и протяжный. Я свистнул изо всех сил.
Мы быстро свернули палатку и, едва различая дорогу, спотыкаясь и падая, побежали на голос. Этот бег в темноте между ледниковыми трещинами казался бесконечным. Но вот мы добрались до подножья Хантенгри. Совсем рядом прозвучал голос Шекланова, — мы поспешили к нему. Рядом с Шеклановым стоял Суходольский. Оба едва держались на ногах.
«А Рыжов, Федосеев, — где они?» — Мне не хватало воздуха.
— Не волнуйся,— ответил Суходольский,— это не катастрофа, а всего лишь авария. Оба они здесь, недалеко. Федосеев лежит, а Рыжов за ним ухаживает.
Рюкзаки восходителей с палаткой и спальными мешками были при спуске оставлены на склоне. Мы расставили оставшуюся у нас палатку, в мой спальный мешок уложили Федосеева, — у него было разбито плечо и надломлена ключица. Он лежал в полузабытьи и стонал. У Суходольского тоже болело тело от ушибов, были обморожены пальцы ног, но он крепился. Мы забились в палатку и, согревая друг друга, задремали.
...Второй день поднималась четверка альпинистов по снежному склону Хантенгри. Группу сначала вел Суходольский, потом его сменил Рыжов. По очереди менялись ведущие, протаптывая в мучнистом снегу след. Нестерпимо жгло солнце. Нависшие массы фирна грозили обвалом. Высота перевалила за 5 500 м, воздуха не стало хватать, рюкзаки давили плечи, организм требовал частых остановок. На маленькой площадке альпинисты сели передохнуть. Перед ними открывались новые гряды гор, был виден ледник внизу и весь пройденный путь. Внезапно громадная ступень фирна, где час тому назад они свернули в лагерь, треснула, осела, разорвалась на куски и, увлекая за собой снежные массы, с грохотом полетела вниз. Это была первая лавина на пути альпинистов.
«Ушли вовремя»,— подумал каждый, с трепетом следя за стремительным движением снега.
И вдруг, совсем рядом — новый обвал. Лавина пронеслась мимо альпинистов, обдав их вихрем из снежной пыли. Ни уйти, ни спрятаться от лавин было некуда: кругом висели миллионы тонн фирна, угрожая падением. Пришлось отдаться на волю судьбы. Вспомнили Горцева и пожалели, что не послушали его. Они шли, как под огнем артиллерии. Еще два раза вблизи прошумели лавины, но они прошли стороной.
Но вот солнце скрылось за гребнем, сразу стало холодно, снег смерзся — опасность миновала. Альпинисты решили не останавливаться на ночь и, несмотря на страшную усталость, идти вверх, пока снега скованы морозом. Взошла луна,— путь был ясен. Еще четыре часа поднималась группа, и, наконец, все лавиноопасные участки были пройдены. Тогда альпинисты расставили палатку и забрались в спальные мешки. Ночью их мучили кошмары. Утром вышли поздно, — отдых не прибавил сил, холод давал себя чувствовать. Шли вверх, поддерживаемые нервным напряжением. Внизу опять грохотали лавины.
Наконец на исходе третьего дня восходители вышли на гребень восточного плеча Хантенгри. Все чувства были притуплены, хотелось пить, клонило ко сну. Высота была 6200 м. Здесь устроились на ночлег, наглухо застегнув палатку. Мороз проникал в спальные мешки; они заиндевели. Палатка покрылась внутри корочкой льда. Всю ночь альпинисты дрожали от холода.
Из палатки выбрались лишь в полдень, когда солнце немного согрело воздух. Альпинисты огляделись. Глубоко под ними лежали фирновые поля Южного Иныльчека. Перед альпинистами поднималась крутая мраморная грань пирамиды: пути на вершину не было. Суходольский с Федосеевым поднялись по гребню еще метров на триста ближе к ребру пирамиды, — но и там они не нашли ничего утешительного. Стоял жестокий мороз. Суходольский почувствовал, что ноги его обморожены. Нужно было спешить вниз.
Опасаясь лавин, альпинисты решили начать спуск с наступлением темноты.
Спускались быстро, насколько позволяли силы. Ноги дрожали от напряжения. Внимание людей было ослаблено. Темнота усугубляла опасность.
Федосеев, шедший в связке за Суходольским, неудачно ступил, споткнулся и, потеряв равновесие, упал и покатился вниз. Суходольский успел удержать его, но сам, сбитый рывком веревки, заскользил к бездне. Однако Федосеев успел вскочить на ноги и натянуть веревку. Новый рывок, и Суходольский остановился. А мимо него вновь летел Федосеев. Рядом катился его рюкзак. С нечеловеческой силой и быстротой Суходольский вогнал ледоруб в снег и обернул веревку вокруг него. Теперь Суходольский выдержал последний рывок. Но Федосеев, зарывшись в снег, лежал без движения,— он потерял сознание.
Пришли на помощь подоспевшие Рыжов и Шекланов.
— Ну, — сказали они Суходольскому, — видно вам «бабка ворожила», — остались живы!
Федосеев очнулся и застонал. Ушибленное тело горело. Но до подножья склона было уже недалеко. Рыжов и Шекланов подняли Федосеева и с большой осторожностью повели его вниз. Суходольский вырубал ступени. И тогда Шекланов стал кричать нам.
Альпинистское обследование Северного Иныльчека было закончено. Выполнены все задачи, которые были возложены на группу. Пора было возвращаться.
Федосеева осторожно повели вниз по леднику. Но, пройдя километра четыре, он лег в изнеможении. Было ясно, что ему требовался хотя бы некоторый отдых. Но оставаться все вместе с ним мы не могли: продукты были на исходе. Мы решили оставить с больным Рыжова, отдать им почти весь остаток продуктов, а самим как можно скорее спуститься на озеро и, пополнив запасы продуктов, встретить их.
Мы уже стояли, надев рюкзаки, готовые к отправлению, как вдруг ощутили резкий подземный толчок и услышали короткий треск. И тотчас же как бы в ответ раздался знакомый грохот снежных обвалов. Со всех склонов, окружавших нас, неслись, сверкая на солнце, белые клубы снежной пыли. Шли лавины. Это было необычайное по красоте и мощи зрелище. Мы стояли как завороженные.
«Тринадцать лавин!» — сосчитал кто-то.
На нас налетел вихрь, все закружилось в снежной пыли, солнце померкло, стало холодно. Но вот пыль осела, выбелив ледник, камни, наши фигуры, вновь засияло солнце. Стало очень тихо...
Через пять дней мы с новым запасом продуктов встретили на языке Северного Иныльчека Федосеева, уже шагавшего самостоятельно, и Рыжова.
А в это время на Южном Иныльчеке еще продолжалась борьба за Хантенгри.
И лишь 10 сентября 1931 г. М. Т. Погребецкий с двумя спутниками «взяли» вершину.
ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ МАТЕРИАЛЫ:
Источник: Гусев В. Ф. Северный Иныльчек. Экспедиции московских альпинистов в 1929-1932 гг.Северный Иныльчек. - М.: Издательство Игоря Балабанова, 2013.-144 с: ил. Автор, мастер спорта по альпинизму (1957), был участникам нескольких научно-спортивных экспедиций в районе Центрального Тянь-Шаня. Редактор Марина Балабанова. Материалы книги были изданы автором, в самиздатовском варианте в 1989 г.
Мысовский Иван Евдокимович. Это был 40-летний, несколько полноватый человек, по профессии экономист. Увлекался горным туризмом, был хорошим организатором. В 1928 г. руководил самодеятельной группой, побывавшей в одном из центральных районов Памира. Был инициатором организации экспедиции в Центральный Тянь-Шань. Впоследствии в 1931 г. снялся в кинокартине «Перевал 4000» у режиссера Шнейдерова А.В.
Михайлов Николай Николаевич. Был студентом последнего курса экономического института. Натура, стремящаяся как можно больше познать нового, неведанного, сложного в жизни. В 1928 г. в группе Мысовского побывал на Памире. Путем самообразования получил обширную эрудицию по различным аспектам экономики и географии. В нем объединились интересы исследователя и художника-литератора. Впоследствии он стал известным писателем и за свои работы получил звание лауреата государственной и республиканской премий. Он был высокого роста, худощавый с пытливыми голубыми глазами на лобастом лице.
Гусев Валентин Федорович. Был студентом Архитектурного института. Однажды, попав в горы (Военно-Сухумская дорога), был пленен красотой горного ландшафта и романтикой хождения по горам. Впоследствии увлекся альпинизмом и, прежде всего, исследовательским.
Георгий Полуэктович Суходольский был научным работником Высшего технического училища. В спортивном отношении он уже имел некоторый альпинистский опыт, полученный на Кавказе. Внешне он был худощавым, высокого роста. По характеру мужественный, волевой, упорный в достижении цели. Его удлиненное лицо с глубоко запавшими глазами и высоким лбом большею частью было серьезным. Он редко смеялся, но был добродушным.
Чернышев Борис Алексеевич был студентом того же училища. Он тоже имел небольшой опыт путешествия в горах. Он обладал атлетической фигурой, лицо его с серыми глазами излучало дружелюбие и энергию. Как и Суходольский, он был увлечен идеей проникновения на «белое пятно».
Смирнова Лидия также была студенткой того же училища. В горы она отправлялась впервые. В ее натуре было стремление увидеть необычайное и красивое. Таким она себе представляла путешествие в горы Средней Азии.
Микулин, тоже студент, брат известного конструктора авиамоторов. Он примкнул к группе Суходольского просто из любви к путешествию. Альпинистского опыта у него не было. Он предназначался для выполнения хозяйственных работ.
Рыжов Илья Ефимович, молодой писатель. Он стоял у истоков пионерской организации, был сотрудником детской печати, таких, как журналы «Барабан», «Знание - сила», газеты «Пионерская правда» и других изданий. Он был моим сверстником, среднего роста, крепкого сложения. По характеру живым, веселым человеком с высокими достоинствами и милыми недостатками, с благожелательством к другим и ироничным по отношению к себе. Он был прекрасным рассказчиком, в его репертуаре были различные истории и приключения, в которых правда ловко перекликалась с выдумкой. И, конечно же, он был из тех смелых, которые боялись риска, но без колебаний шли на него. За время путешествия он обрастал ярко рыжей бородой и гордился этим. Мы стали звать его Кзыл-Сакал (кирг. - красная борода).
Косенко Зинаида Васильевна - веселая жизнерадостная девушка, может быть несколько наивная, но достаточно целомудренная и решительная в своих действиях. Она обладала спортивной формой и чудесным лицом украинской красавицы. При трудностях в походе она своим оптимизмом завораживала своих спутников, и поэтому в пути или на отдыхе так часто звучал звонкий и заразительный смех. Она была студенткой медицинского факультета САГУ и могла уврачевать не только наши раны на ногах и руках, но и наши сердца! И, конечно же, смелости ей было не занимать: надо же было пуститься с тремя парнями на весьма рискованное путешествие в невиданное высокогорье!
Снизу - Иван Мысовский и Валентин Гусев, сверху - Николай Михайлов
Валентин Гусев. В верховьях долины Джералган.
Николай Михайлов
В каракульской резиденции Орусбая. Участники экспедиции 1930 г., слева направо: Зинаида Косенко, Илья Рыжов, Валентин Гусев, Николай Михайлов.
Участники экспедиции 1931 г. на "Зеленой Поляне" Иныльчека. Слева направо стоят: носильщик Георгий Горцев, проводники Абдрай и Орусбай, Георгий Суходольский. Сидят: Виктор Сорокин, Владимир Федосеев, Олимпий Шекланов, Иван Свиренко
Альпинисты, выполнив задание, возвратились на "Зеленую Поляну". Стоят: Георгий Суходольский и Владимир Федосеев. Сидят Илья Рыжов и Валентин Гусев.
