Материал нашел и подготовил к публикации Григорий Лучанский
Источник: Фролов Я.И. Из прошлого альпинизма. К вершинам Советской земли. Сборник, посвященный 25-летию Советского альпинизма. Гос. изд. географической литературы, Москва, 1949 г.
Будучи свидетелем развития альпинизма в СССР и достижений советских альпинистов, я не могу не вспомнить об условиях, в которых работали мы, альпинисты, в царской России. Теперь альпинизм поощряется и поддерживается Советским государством, предоставляющим в распоряжение наших восходителей значительную материальную базу, а в мрачные годы царизма мы часто сталкивались с подозрительным и пренебрежительным отношением царских чиновников и правительства к нам, русским альпинистам из числа трудящейся интеллигенции.
Был 1911 год. Летом этого года я впервые поднялся на восточную вершину Эльбруса. В то время говорилось преимущественно об иностранных восходителях, хотя несколько русских альпинистов побывали уже на Казбеке и на Эльбрусе (А.В. Пастухов, В.В. Дубянский, П.Г. Лысенко, М.П. Преображенская и ряд других). Но почему-то русские восходители неизменно оставались в тени. Правда, русские альпинисты не имели возможности издавать большие, богато иллюстрированные книги о своих путешествиях на Кавказе, как это делали иностранцы. Кстати, ценность произведений их далеко не всегда была значительной. Русские альпинисты скромно, без шума и рекламы, поднимались на вершины, печатали в небольших сборниках свои скромные статьи и скоро об этих энтузиастах горного спорта забывали. Поэтому и неудивительно, что сейчас так трудно разыскивать материалы об этих настойчивых и достойных внимания людях.
Слух о моем восхождении пошел по городу. Казалось бы, что зазорного или внушающего подозрение в этом факте ничего нет. Можно и нужно было только порадоваться тому, что и русский поднялся на высочайшую вершину Европы. Мое восхождение обсуждалось, по-видимому, не только среди жителей Пятигорска, но и в полиции. В один из дней полицейский пристав срочно вызвал меня в свою канцелярию и начал разговор о том, что по городу ходит много слухов о моем подъеме на вершину Эльбруса, был ли я там действительно, а если я там был, то чем могу это доказать. Мне пришлось подтвердить факт моего подъема на вершину Эльбруса. Что же касается доказательств этого подъема, то я предложил полицейскому приставу самому подняться на восточную вершину Эльбруса и снять с ледоруба, оставленного П. Г. Лысенко на вершине, полотенце, укрепленное на нем. Разговор, скорее напоминавший допрос, закончился кратким, но многозначительным замечанием пристава «Смотрите!..» Эту реплику я понял так, что подъем на Эльбрус — дело не совсем желательное в политическом отношении. Похоже на анекдот, но это факт. Таковы были взгляды царской администрации на альпинизм. Можно с уверенностью сказать, что развитием этого спорта царское правительство не интересовалось. Единственно, кто занимался в это время вопросами альпинизма, это «горные общества» и отдельные небольшие группы трудовой интеллигенции. Только они знали русских альпинистов, радовались их успехам.
Хотелось бы сказать несколько слов об условиях наших восхождений, передвижении к объектам подъема и снаряжении русских альпинистов.
Лагерей, баз, приютов не было, если не считать крохотной хижины-землянки на «Кругозоре» Эльбруса (построенной быв. Кавказским горным обществом) и приюта у Казбека. «Приют одиннадцати» представлял собой группу скал, открытых сильным ветрам. В настоящее время на «Приюте одиннадцати» восходители действительно отдыхают и проходят стадию акклиматизации, а в те годы это было место неуютной ночевки, особенно если принять во внимание плохое снаряжение альпинистов.
Путь к Эльбрусу представлял значительные трудности. Кое-какая дорога была лишь до селения Верхний Баксан (быв. сел. Урусбиево). Туда могла сравнительно благополучно добраться арба с небольшой нагрузкой. Линейка могла доехать лишь ценой больших трудов для лошадей и людей. Линейку все время нужно было поддерживать, направляя ее между камнями. От сел. В. Баксан к поляне Азау была только вьючная тропа. Наем вьючных животных стоил очень дорого. Таким образом, нужно было затратить много сил для того, чтобы подойти всего лишь к подножью Эльбруса.
Снаряжение наших альпинистов было весьма бедно, скудно, мало пригодно для восхождений и ночевок в области снегов. Не всегда были даже палатки. А если они и бывали, то, как правило, самодельные, тяжелые. Не знали мы и спальных мешков. Ледорубы — по преимуществу изделия и творчества местных кузнецов — тяжелые, неуклюжие. Одежда — овчинный полушубок или ватная тяжелая куртка. Обувь — обычные юфтевые сапоги или ботинки без оковки, так как специальных гвоздей достать было нельзя, они не выделывались. Редко приходилось видеть русского альпиниста сносно снаряженным и одетым. Припоминается мне фигура хорошего альпиниста П. Г. Лысенко: громадная меховая шапка, овчинный тулуп, тяжелые сапоги из юфти, за плечами громадный вьюк, а в руках массивный альпеншток с пристроенным к нему большим парусиновым зонтом. Кошки, — только под подъем, — изделия местных кузнецов. О посуде и нагревательных приборах и говорить не приходится.
С большим удовольствием и некоторой завистью смотрю я в настоящее время на советских альпинистов, на их удобное снаряжение, прекрасно приспособленное к условиям восхождения.
Русские альпинисты шли к вершинам, неся на себе громадный груз, и все же многие восхождения заканчивались успешно. Нужно отметить еще и то обстоятельство, что раньше наши альпинисты за редким исключением не проходили стадии тренировки, а подходили к вершине и сразу начинали подниматься на нее. Так было совершено и мною восхождение на вершину Эльбруса. Это обстоятельство часто было причиной неудачных восхождений. Отсутствие стадии тренировки в горах, отказ от нее частично объяснялся и тем, что мы не всегда могли заниматься ею в связи с краткостью времени пребывания в горах. О зимних восхождениях на вершины даже и разговоров не было.
Очень плохо было и с картографическим материалом. Литературы по технике альпинизма по существу не было (я не встречал ее), если не считать мелких указаний в путеводителе Меркулова и брошюре Фридрихсена — «Катехизис альпиниста».
Недостаточно были освещены в литературе и горные районы Кавказа. Многие места оставались «белыми пятнами». Мелкомасштабная карта была во многих случаях единственным документом. Если и были описания некоторых районов горного Кавказа, то большинство из них находилось в рукописях у их авторов. Единственными печатными органами для таких работ были сборники Русского горного и Кавказского горного обществ и Крымско-Кавказского горного клуба. Общества эти, существовавшие по преимуществу на членские взносы, в финансовом отношении были очень слабыми. Нечего и говорить о том, что царское правительство никакой помощи этим обществам не оказывало. Сборники выходили малым тиражом, небольшими по объему, да к тому же и с большим запозданием. Многие сведения нам приходилось получать путем переписки с авторами работ. Правда, была издана одна небольшая «книжка Афанасьева — «Сто вершин Кавказа», но достать ее было невозможно, так как издана она была в Одессе, да еще на немецком языке. Она была предназначена, по-видимому, для иностранцев, так как в ней перечислялись восхождения не русских альпинистов, а иностранцев. Создавалось впечатление, что подъемы на вершины Кавказа совершают только иностранные альпинисты. А Россия, повторяю, имела к тому времени уже целый ряд альпинистов, которые совершали восхождения на вершины значительной трудности. Но мы, несмотря на все эти трудности, продолжали свою работу. Одиночками и небольшими группами, с недостаточным снаряжением и незначительными личными финансовыми возможностями, стремились передовые русские альпинисты в горы и настойчиво прокладывали пути к вершинам, изучали горы Кавказа. Очень часто приходилось сталкиваться с пренебрежительным отношением к нам, «русским, приезжающих на Кавказ иностранцев. Они не склонны были видеть в нас настоящих альпинистов: так не по-альпинистски одеты и снаряжены мы были.
***
Вспоминается один случай. В конце лета 1913 года я отправился к Казбеку с намерением подняться на него. Там я встретил М. П. Преображенскую, которая тоже шла на вершину Казбека для ремонта метеорологической станции (будки), поставленной ею там. Одновременно с нами к вершине вышел и приезжий альпинист француз, хорошо снаряженный, со специальным проводником. Он посматривал на нас свысока. По-видимому, наш вид и снаряжение не внушали ему достаточного доверия. Он много и хвастливо говорил о своих восхождениях в Альпах. Француз шел налегке. Вещи его нес проводник-носильщик. Мы же были достаточно нагружены личными вещами, да еще добавили к ним материалы для ремонта и укрепления будки. Француз двинулся вперед, мы шли позади. На высоте, примерно, 4 500 м впереди были уже мы. Странно было видеть маленькую, худую М. П. Преображенскую, идущую ровным уверенным шагом, а за ней с трудом передвигающего ноги довольно крупного француза. Перед вершиной он заболел горной болезнью и с удивлением и, пожалуй, с завистью наблюдал наш прекрасный аппетит во время отдыха на вершине. Он сказал: «Это только русские могут с таким аппетитом закусывать на такой высоте». На вершину он был буквально введен проводником и там уже не стоял, а только лежал. И едва ли он мог наблюдать замечательную грозу, которая надвигалась снизу на вершину, заполняя тучами долину Терека. Не знаю, видел ли он и другое замечательное явление, наблюдавшееся нами тогда — огни Эльма.
Мы, русские альпинисты, не шли только проторенными путями. Мы предпринимали первовосхождения и не без удачи. В 1914 г. С. Я. Голубев совершил ряд первовосхождений в районе Куллум-кола. Голубев был настоящий энтузиаст альпинизма. Молодой, здоровый, сильный и энергичный, он редко отступал перед вершиной. Серьезно готовился он к восхождениям. Мне рассказывали (о себе он мало говорил) об его тренировке с веревкой у себя дома. Нередко его можно было видеть висящим или лазающим по стене дома, в котором он жил.
Летом 1915 г. мы решили с С.Я. Голубевым работать в горах вместе. Для первовосхождений мы наметили вершины: Кичкидар-баши, Сарыкол-баши, Светгар и безымянный пик, находящийся в верховьях ледника Шхельды. Кроме того, мы рассчитывали перейти через Адылский перевал (По-видимому автор имеет в виду Джантуганский перевал.— Ред.), считавшийся закрытым. Местное население считало этот перевал непроходимым, и им никто не пользовался. Но одновременно старики говорили и о том, что этим перевалом когда-то (лет 80 назад) люди пользовались. Мы поставили себе целью детально осмотреть этот район, выяснить происшедшие там изменения, послужившие причиной «закрытия» перевала, и все-таки попытаться с Лекзырского ледника выйти в ущелье Адыл-су. Одновременно предполагалось осмотреть вершины Джан-туган и Башкара, чтобы в дальнейшем совершить и на них восхождения. По теперешним масштабам восхождений и переходов наши задачи покажутся малыми и скромными. Но в то время это было достаточно серьезное мероприятие.
...Подходим к пику Кичкидар-баши. Вершина не очень высока, но подъем на нее достаточно сложен. (К сожалению, статья моя о первовосхождениях в 1915 г., цифровой материал и дневник погибли.— Автор). Это видно было уже при осмотре ее снизу. Путь намечен. Пошли наверх. И вот тут-то сказалась наша недостаточная тренировка в скалолазании. Но мы все же преодолели и «жандарм», стоящий на пути, и острый гребень, по которому пришлось передвигаться, сидя верхом на нем. Вершина была взята. Спуск также прошел благополучно. Только у подножья вершины мы спокойно вздохнули и поздравили друг друга с победой.
Нужно заметить, что несколько позже, в том же году к Кичкидар-баши подошла группа швейцарских альпинистов, приехавших на Кавказ для восхождений. Их привел тот же горец, который ходил с нами. Однако швейцарцы пошли на Кичкидар-баши, а выбрали более легкую вершину, стоящую южнее (между прочим, горец не сообщил иностранцам о нашем восхождении). На Кичкидар-баши, как и на других вершинах, в небольшом туре нами были оставлены визитные карточки, уложенные в металлической, плотно закрывающейся коробочке. Восхождение на эту вершину научило нас многому.
Мы ясно поняли, чего не хватает нам для таких восхождений. Приходилось учиться в процессе работы. Не было у нас еще ни достаточной практики, ни литературы, которая могла бы помочь нам разрешить некоторые вопросы скальной техники.
Весь сезон 1915 г. — это постоянные наши беседы о преодолении тех или других трудностей при восхождениях. Мы продолжали учиться во время наших походов.
Второй вершиной, на которую мы совершили первовосхождение, была Сарыкол-баши, лежащая у Местийского перевала. Путь на эту вершину довольно прост, и она была взята нами без особых затруднений.
Вершиной, к которой мы стремились более всего, был Светгар. Но Светгар оказался весьма негостеприимным. Беспрерывные снежные лавины с его склонов остановили нас. По скалам с северной стороны идти было невозможно. Наша попытка подъема окончилась полной неудачей. Недостаток времени не дал нам возможности заняться отысканием более легкого пути для подъема. А что там такие возможности были, в этом мы не сомневались. Решено было оставить Светгар до будущего года.
После этого мы хотели найти переход с Лекзырского ледника Адылским перевалом на ледники долины Адыл-су. Нашей целью было: 1) выяснить возможность перехода этим перевалом через Главный хребет, 2) выяснить примерный путь, по которому раньше проходили через хребет, и 3) какие и где произошли изменения, благодаря которым перевал оказался закрытым.
Наша попытка выйти с Лекзырского ледника на верхнее снеговое плато, лежащее у перевала с южной стороны, и отыскание причин закрытия перевала заняли до полутора дней. Явного пути спуска с перевала на юг не было заметно. Скалистые склоны здесь не могли измениться за 80—100 лет так, чтобы сделать путь непригодным. Поэтому мы пришли к выводу, что спуск производился по леднику и что его изменение явилось причиной отказа местного населения от использования этого перевала.
По-видимому, путь спуска с перевала шел по леднику, спускающемуся по узкому кулуару от верхнего снегового поля к Лекзырскому леднику. Вместо гладкой поверхности там оказался ледопад с массой трещин, расходящихся во всех направлениях. Надо полагать, что ледник Лекзыр, благодаря поверхностному стаиванию, значительно опустился; ледник же, стекавший с верхнего снежного поля, образовал ледопад.
С верхнего снегового поля мы достаточно хорошо осмотрели вершины Гадыл, Башкару и Джантуган и наметили пути восхождений на них в следующем году.
Работа, таким образом, шла не только по линии восхождений текущего сезона, мы намечали одновременно план работы и пути к вершинам на следующий год.
Наши планы были достаточно обширны и дерзки, хотя снаряжение и опыт были, пожалуй, не совсем достаточны для их осуществления. Мы наметили на следующий год подъем на Ушбу, зная, что на ее вершине уже были иностранные альпинисты. Уже тогда Ушба многих привлекала необычайной формой вершин, своими скалами. Теперь мы считали себя уже в некоторой степени подготовленными для такого восхождения. Но мы прекрасно понимали и всю сложность подъема на Ушбу, и поэтому решили хорошо к нему подготовиться. Описание восхождения немецких альпинистов было слишком кратким и неполным. Требовалось самим осмотреть вершину, а потом уже делать попытку подъема.
Чтобы осмотреть Ушбу, нужно как можно ближе подойти к ней, увидеть ее всю, от подножья до вершины. Мы выбрали ущелье Шхельды — там с некоторых вершин можно увидеть всю Ушбу. Как пункт для осмотра мы избрали безымянную вершину — красивый пик, видневшийся в глубине ледниковой части долины Шхельды. Нужно было подняться на этот пик, т. е. совершить первовосхождение. По крутому леднику, стекающему между восточной оконечностью хребта Шхельды и пиком (Шхельдинский ледопад.— Ред.) мы довольно свободно поднялись на снежное плато, расположенное между Чатын-тау и «нашим» пиком. С этого плато мы поднялись на самый пик, действительно, как мы предполагали, оттуда хорошо была видна Ушба. Осмотр ее вселил в нас надежду в будущем году подняться на вершину. Свое восхождение на безымянный пик мы посвятили памяти русского альпиниста В. Н. Щуровского, назвав вершину его именем.
В зимние месяцы мы работали и мечтали о будущем развитии альпинизма в России. Был намечен и наш план на будущий год. Но первая мировая война прервала нашу альпинистскую деятельность на целый десяток лет. Только Великая Октябрьская социалистическая революция открыла широкие возможности для развития советского альпинизма.
Мы сделали мало — только наметили тропы для молодых советских альпинистов. Отрадно смотреть на них — здоровых, сильных, энергичных, волевых. Наша молодежь за короткий срок вдоль и поперек исходила, излазила и изучила Кавказский хребет. Хребты Памира и Тянь-Шаня к настоящему времени также многократно посещались нашими альпинистами, которые проделали там большую работу. Советский альпинизм не только спорт, он ставит перед собою и цели всестороннего изучения тех районов, в которых происходят восхождения.
И мы во время своих походов ставили перед собой задачи изучения Кавказа. Нами были проделаны некоторые работы. Мы уточняли расположение вершин, долин, вносили поправки в карты, вели сбор гербарного и геологического материала, занимались съемкой и фотографированием ледников и особенно концов их. Мы считали, что собранные нами разнообразные сведения послужат полезным материалом для будущих исследователей Кавказа.
Я знаю, что сделано нами мало. Альпинизм не получил в царской России сколько-нибудь широкого развития, да и не мог получить, так как создавался он любителями-одиночками и был недоступен широким народным массам. Не было единого органа, который руководил бы этим движением, поощрял, развивал его. Интересовались альпинизмом только те, кто сам занимался этим замечательным, здоровым, нужным и увлекательным видом спорта.
