Материал нашел и подготовил к публикации Григорий Лучанский
Источник: Кабанов Н.Е. Владимир Клавдиевич Арсеньев. Путешественник и натуралист. 1872–1930. Издательство Московского общества испытателей природы, Москва, 1948 г.
Глава 1.
Биографические сведения
Владимир Клавдиевич Арсеньев родился от брака Клавдия Федоровича Арсентьева с Руфиной Егоровной Кашлачевой 29 августа (ст. стиля) 1872 года в Петербурге, на 2-й улице Песков (близ Смольного).
О предках Арсеньева сохранились весьма скудные сведения. Отец матери В. К. Арсеньева – Егор Кашлачев жил в Костромской губернии и был связан с работой в лесничестве. Он увлекался занятиями по химии. В его семье были сын Иоиль и дочь Руфина, которая и была матерью В. К. Арсеньева. Об отце Клавдия Федоровича Арсеньева сведений не сохранилось.
К. Ф. Арсеньев – отец В. К. Арсеньева – служил на Николаевской (ныне Октябрьской) железной дороге в должности кассира. Семья Арсеньева жила сравнительно бедно, на жалованье в 75 рублей в месяц. К. Ф. Арсеньев дома бывал мало, так как работал обычно с раннего утра до позднего вечера.
В. К. Арсеньев, вспоминая своего отца, говорил, что он был энергичным и даровитым человеком. Много занимаясь самообразованием, К. Ф. Арсеньев на свои личные сбережения и подарки друзей имел хорошую библиотеку, сыгравшую в развитии его детей не малую роль. Кроме чтения книг, К. Ф. Арсеньев много занимался со своими сыновьями по русскому языку, арифметике и географии по атласу Ильина. «Он, – как говорит В. К. Арсеньев, – стремился у всех нас детей выработать красивый почерк, умение решать задачи и хорошо знать наизусть государства земного шара, их главные города и пр.».
Семья К. Ф. Арсеньева была большой и состояла из жены – Руфины Егоровны, двух бабушек и шести детей: сыновей Анатолия, Владимира и Клавдия и дочерей Руфины, Веры и Ольги. Кроме этого в семье К. Ф. Арсеньева была еще одна девочка-сирота, родственница, рано потерявшая своих родителей. Отношение к ней как родителей, так и всех детей было самым теплым и родственным.
Когда Володе Арсеньеву было шесть лет, он слышал о происходившей тогда русско-турецкой войне 1877–1878 гг. Сообщения об этой войне и все те ужасы, которым подвергался народ, производили на всех детей и Володю Арсеньева большое впечатление. Рассматривая при этом географический атлас, он хорошо запоминал названия Кавказа, Арарата, Карса, которые, по признанию его самого, имели для него даже таинственное значение.
Семи-восьми лет Арсеньева отдали в немецкий пансион Целау, где он находился на воспитании двух старых дев-немок. В пансионе Володя Арсеньев отличался большой шаловливостью, за что часто подвергался наказаниям как от своих воспитательниц, так и от родителей. Успеваемость Володи по предметам, преподававшимся в пансионе, по его собственному признанию, была не высокой.
В семье К. Ф. Арсеньева находились две бабушки – Аграфена Филипповна и Александра Семеновна; обе они рассказывали детям страшные сказки о жизни в глухих лесах, где было много волков и пр.
У бабушек были свои любимцы. Так, Аграфена Филипповна оказывала покровительство Клавдию и Руфине, а вторая – Александра Семеновна – любила Володю и Веру.
В. К. Арсеньев вспоминает, что первая из бабушек, имея ключи от кладовой, где хранились всякие яства, баловала только своих любимцев. Все остальные дети, в том числе и Володя, пользовались у этой бабушки вниманием более платоническим и в моменты одаривания своих любимцев-детей подарками были всегда обиженными. Во всех предприятиях за добычей «запретных плодов» – сладких яств – организатором всегда был Володя, и когда дети почему-либо попадались, то весь гнев и наказания Аграфены Филипповны падали на долю молодого Арсеньева.
В. К. Арсеньев, вспоминая свои детские годы, не один раз говорил, что на него произвела большое впечатление Петербургская кунсткамера (теперь Музей Академии наук СССР). Однажды при посещении кунсткамеры В. К. Арсеньев отстал от взрослых и чуть было не заблудился среди многочисленных коллекций. Когда его нашли, он просил родных задержаться в музее еще и вторично осмотреть коллекции. Они показались ему другим миром, наполненным странными и неведомыми существами. Зоологический сад произвел на юного Арсеньева еще большее впечатление. Всевозможные живые звери поразили его своим разнообразием. Негры из Африки, которые по вечерам играли на сцене феерию «Вокруг Света» по Жюль Верну, вызвали у него желание, как только он станет взрослым, побывать самому в неведомых чужих странах.
Достигнув отроческого возраста, Арсеньев стал много читать. По романам Жюль Верна он узнал географию земного шара, узнал, где и как погиб Франклин, где прошел путь путешественника Магеллана и многое другое. Он прочел книги Пржевальского и по картам с увлечением следил за его маршрутами. Известно, что Володя прочел в это время Майн-Рида, Луи Жаколио, Луи Буссенара, Густава Эмара, Габриэля Ферри и многих других авторов приключенческих романов.
Мало-помалу Арсеньев стал интересоваться историей и природоведением, тогда как остальные науки, по собственному его признанию, усваивались им плохо.
Клавдий Федорович в свободные вечера читал своим сыновьям отрывки из сочинений Толстого, Тургенева, Гоголя, Некрасова, Майкова и Никитина. Рассматривая журнал «Нива», где обычно помещалось много исторических и жанровых картин и снимков, дети получали от своего отца пояснения.
Во время отсутствия родителей Володя с братьями и сестрами строил импровизированный лесной бивуак из всевозможных домашних вещей, утвари, подушек, одеял и с увлечением играл, пока возвращавшиеся родители не разрушали его «строения» и не приводили в порядок всю квартиру. И тогда он, обычно с плачем, каждый раз умолял не разрушать созданные им постройки, хотя бы до следующего дня.
Когда Арсеньеву исполнилось десять лет, ему запомнилась одна поездка с отцом и младшим братом Клавдием в грязелечебницу в небольшой городок Аренсбург на о. Эзель. У брата Клавдия обнаружилось гниение берцовой кости и во время лечения в грязелечебнице они часто посещали его и проходили мимо полуразрушенного замка с валами, рвами, подъемным мостом и бойницами. При осмотре этого замка Арсеньев запомнил рассказы отца о тевтонских рыцарях, о феодалах, о борьбе их с новгородцами, о ледовом побоище на озере Пейпус и пр.
В часы досуга, под впечатлением виденного и прочитанного, Володя Арсеньев много рисовал. Нарисовав то двух человечков, то трех и больше, Володя воображал себе их путь, плавание по морю или по рекам, проникновение в пещеры, встречу с лесными зверями, переходы по подземельям на другие острова и т. п. Спустя много времени Арсеньев говорил, что он очень сожалел, что эти незамысловатые рисунки детства не сохранились, хотя он временами готов был возобновить их, – так глубоко они врезались ему в память.
О школьных годах Арсеньева известно немного. Так, например, до сих пор неизвестно, где и в каком городе учился Арсеньев. По одному источнику (Мельчин) можно понять, что Арсеньев начал обучаться в реальном училище. Наибольшее влияние на него оказывал преподаватель геометрии Василий Петрович Карнаков, который, обладая способностью заинтересовать детей своим предметом и прекрасно зная всю глубину детской психологии, увлекал их своими рассказами. Нет сомнения в том, что любовь Арсеньева к графике, рисованию, геометрии и т. п. не мало содействовали подготовке его ко всякого рода чертежным и картографическим работам, без которых он не обходился позднее всю свою жизнь.
С 1880 года отец Арсеньева, получив повышение по службе, был назначен на должность начальника конторы отправления товарной станции Николаевской железной дороги. Семья его стала каждое лето жить на даче в районе селения и реки Тосно.
Встреча молодого Арсеньева в Тосно с братом матери Иоилем Егоровичем Кашлачевым явилась поворотным моментом в дальнейшем развитии и исполнении отроческих замыслов Володи.
Будучи большим любителем природы, И. Е. Кашлачев брал обычно с собой на прогулки своего племянника. Занимаясь дневным и ночным ловом рыбы, наблюдая различные ландшафты, красивые цветы, он обращал на это внимание последнего и увлекательными рассказами раскрывал перед ним шаг за шагом богатую жизнь природы.
Обычно по субботам И. Е. Кашлачев на лодке, вместе со своими двумя сыновьями и Володей Арсеньевым, отправлялся по р. Тосно на рыбную ловлю с блесной. Ночуя у костра, разведенного где-нибудь на берегу реки, И. Е. Кашлачев много рассказывал детям о природе, обычаях и приметах охотников и рыболовов, о жизни и повадках птиц и зверей, а иногда пел старинные русские песни, рассказывая, когда и почему эти песни сложились. По признанию Арсеньева, слова и мелодии этих старинных русских песен запомнились ему надолго. Автору этих строк уже много лет спустя приходилось слышать, как В. К. Арсеньев напевал то одну, то другую старинную песенку, когда он думал о чем-то, отрываясь от записей в дневнике, или шел, неторопясь, по горной тропинке. К компании их иногда присоединялся мальчик Эдуард Пельц (сын Л. К. Пельца, сослуживца и приятеля К. Ф. Арсеньева) и когда дети подросли (им было уже по 13–14 лет), они приобрели лодку, оборудовали ее и начали совершать длинные путешествия по р. Тосно, сначала однодневные, потом двухдневные, недельные и еще более длительные.
Такие экскурсии развивали находчивость, смелость и упорство в достижении намеченных целей, и все это в дальнейшем как нельзя более пригодилось Арсеньеву.
От И. Е. Кашлачева Арсеньев скоро узнал названия деревьев, кустарников, травянистых растений, грибов, птиц и прочих животных. Последних он научился различать по следам, а птиц даже и по полету.
Старший брат Арсеньева – Анатолий (ставший впоследствии известным капитаном дальнего плавания на пароходах «Декабрист», «Трансбалт» и других, совершавших рейсы Одесса – Владивосток), хотя и принимал участие в играх младших братьев, но держался чаще в кругу товарищей старшего возраста. Но он приносил много книг, которые от корки до корки жадно прочитывались В. Арсеньевым (например «Саморазвитие» Смайльса, «История цивилизации» Бокля и др.).
Отец хотел, чтобы Владимир стал корабельным инженером и вел с ним на эту тему частые беседы, пророча ему большую будущность. Но молодого Арсеньева увлекали просторы лесов и гор.
К этому времени отец получил новое повышение по службе и был назначен начальником Петербургской товарной станции Николаевской железной дороги. Братья Владимир и Клавдий получили теперь в семье отдельную комнату, которую они стремились как можно лучше обставить мебелью и приобретали у букинистов редкие и интересные книги. Старший брат Анатолий, обучавшийся тогда в Мореходном училище, ушел вскоре в дальнее плавание между Одессой и Владивостоком и с этих пор надолго потерял личную связь с В. К. Арсеньевым. Только спустя 36 лет, в 1928 году на борту парохода «Трансбалт», только что пришедшего из Одессы, произошла знаменательная встреча двух «волков» – морского и лесного.
Между ними произошел такой разговор:
– Вы Арсеньев?
– Да!
– Ваше имя Анатолий, отчество Клавдиевич?
– Да!
– Вы мой брат! – заключил В. К. Арсеньев.
Тот в свою очередь, узнав сильно измененного годами жизни и скитаний по тайге Приморья В. К. Арсеньева, почти точь в точь повторил:
– Ваше имя Владимир, отчество Клавдиевич?
– Да! – последовал ответ.
– Вы мой брат!
Рукопожатия и объятия со слезами радости столкнули двух братьев, что и было быстро запечатлено на пленку проходившим кинорепортером. Братья вспоминали свое детство и начало самостоятельной жизни, а когда на уютной квартирке В. К. во Владивостоке, на Бестужевской улице, автору этих строк пришлось их встретить, беседы заходили далеко за полночь и, казалось, им не будет конца.
Возвратимся назад. Находясь вместе с братом Клавдием, Владимир получил возможность усиленно заниматься чтением многих книг, причем и он сам обращал особое внимание на основные науки, которые в детские годы им были упущены. Занятия превратились в серьезную школу, и отец, желая облегчить Владимиру подготовку, пригласил двух репетиторов: студента института гражданских инженеров Астафьева и студента-юриста Усова. Они занимались с ним по алгебре, геометрии, тригонометрии, теории словесности и истории литературы. Впоследствии В. К. с благодарностью вспоминал их, особенно Астафьева, давшего ему твердые знания математики, что имело большое применение в практической деятельности.
В доме у Арсеньевых в это время часто собиралась молодежь. Читали литературно-художественные и научные книги, которые тут же обсуждались. По многим из них были горячие споры. В. К. Арсеньев в этот период читал много научных и натурфилософских книг. Он с увлечением прочел Э. Реклю, описание путешествия Ч. Дарвина на корабле «Бигль», описания путешествий Потанина, Пржевальского, Роборовского и Певцова. Годы шли, и Владимиру исполнилось восемнадцать лет. Однажды отец сообщил ему, что через три года придется отбывать воинскую повинность. Как-то раз у К. Ф. Арсеньева состоялся разговор с генералом Левашевым, бывшим в ту пору, кажется, начальником главного штаба. По его совету в конце 1891 года В. К. сдал экстерном экзамены за среднее учебное заведение, а в 1892 году был зачислен вольноопределяющимся в 145-й Новочеркасский полк и командирован в Петербургское пехотное юнкерское училище, чтобы, обучаясь за свой счет, иметь возможность по окончании сразу выбыть в запас армии.
Юнкерское пехотное училище в жизни В. К. Арсеньева сыграло значительную роль. Оно привило ему дисциплину, порядок и быстрое и аккуратное исполнение поручений и заданий.
В среде преподавателей В. К. Арсеньев встретил ряд интересных людей. Так, он столкнулся с известным исследователем Средней Азии – географом М. Е. Грумм-Гржимайло. Он обратил внимание на В. К. Арсеньева и давал ему для чтения много книг по географии Сибири, Алтая, Туркестана, Памира и многих других. В. К. читал обычно вечерами и ночами, когда все училище погружалось в сон. Наибольшее внимание его привлекли книги по Восточной Сибири, о которой тогда не было каких-либо исчерпывающих сведений. Желание посвятить себя изучению Восточной Сибири, особенно побережья Тихого океана, все время крепло у В. К., и он пользовался всякой возможностью узнать что-нибудь новое об этом крае.
У матери Арсеньева была хорошая знакомая М. М. Хлопонина, прожившая некоторое время в Сибири. Встречая ее на квартире у матери, куда В. К. приходил из военного училища по воскресеньям, он с огромным любопытством расспрашивал о природе Сибири и ее обитателях.
Приближалось время окончания юнкерского училища, и В. К. надеялся, что он скоро выйдет в запас и займется выполнением заветной мечты – посвятить себя изучению далекой Восточной Сибири. Однако военный министр отдал приказ, по которому все «своекоштные» переводились в «казеннокоштные» и были обязаны прослужить в армии 1½ года за каждый год пребывания в училище.
Так несколько отдалилась мечта В. К. Арсеньева – сразу же окунуться в географическое изучение далеких окраин. В. К. окончил в 1896 году военное училище и из-за отсутствия в Сибири вакансий ему пришлось отбывать военную службу в Польше, в г. Ломже. Жизнь и служба в Ломже позволяла В. К. Арсеньеву усиленно работать над собой. Он стал много читать и готовить себя к будущим исследованиям. В. К. увлекался чтением «Сборников географических, топографических и статистических материалов по Азии», Д. Леббока – «Начало цивилизации и первобытная культура», А. Н. Пыпина – «История русской этнографии», Шнейдера – «Наш Дальний Восток». Он устроил у себя террариум, где держал рептилий и земноводных, наблюдая за жизнью животных. Слава об этом террариуме распространилась по всему городу, и дети знакомых приходили смотреть разные «гадости» (так они называли гадов).
В 1897 году Арсеньева командируют в 15-й Саперный батальон, находившийся в предместьях Варшавы. Там он с помощью некоторых лиц занимается изучением паукообразных (арахнологией) и др. Посещая окрестности р. Вислы, Арсеньев наблюдал природу и жизнь леса. Тогда же ему пришлось прочитать «Якутов» Серошевского и «Антропологию» Крживицкого.
Мечта перебраться в Сибирь все время не оставляла Арсеньева, и он вскоре добивается перевода в 8-й Восточно-Сибирский линейный батальон. Удобным местам службы на западе, в крупных городах, где перед ним открывалась легкая служебная карьера, Арсеньев предпочел далекую и полную неизвестности Сибирь, куда он так неудержимо стремился.
Много лет спустя Арсеньев писал: «С юных лет я заинтересовался Уссурийским краем и тогда уже перечитал всю имевшуюся об этой стране литературу. Когда мечта моя сбылась и я выехал на Дальний Восток, сердце мое замирало от радости в груди. Среди моих попутчиков оказались люди уже бывавшие на берегах Великого океана. Я расспрашивал их о тайге и об ее четвероногих обитателях. Больше всего меня интересовал тигр. Он казался мне каким-то особенным существом, и я начинал его почти также боготворить, как и амурские туземцы».
В 1899 году Великий Сибирский путь только что строился и железнодорожная линия дошла лишь до озера Байкала. Дальше Арсеньеву нужно было ехать на лошадях. Передвижение в то время было крайне медленным, и, например, следуя за полком, Арсеньев в Красноярске узнал, что полк уже давно ушел и что его нужно догонять и догонять. Только у Имана, уже в самом Приморье, пишет Арсеньев, «я с удивлением увидел на погонах солдат шифр 28. Оказалось, что 8-й Западно-Сибирский полк в пути был переименован. Получив приказ идти на Дальний Восток, полк вышел пешком и шел так до места своего назначения. Это продолжалось три года. За это время переменилось название, успел смениться почти весь состав полка, а полк все шел и шел».
Как-то вспоминая свой длинный путь, Арсеньев рассказывал, что однажды в Забайкалье шел балластный рабочий поезд, на котором по запискам какого-то инженера можно было проехать вперед. Протянув из толпы рабочих китайцев руку, В. К. Арсеньев получил записку-билет, но вскоре был удивлен требованием инженера возвратить записку обратно. Выразив свое удивление, что китайцам ехать можно, а ему нет, В. К. получил от инженера ответ:
«Если произойдет крушение, то за китайцев отвечать не придется, а вот за вас – переписки потом не оберешься».
Однако Арсеньеву удалось проехать на таком балластном поезде 68 км и вскоре добраться до р. Амура, откуда он спустился до Хабаровска. Уссурийская железная дорога на участке Владивосток – Хабаровск была уже построена, и в конце 1899 года Арсеньев приехал во Владивосток, повидав на пути своем тайгу с своеобразными представителями из мира растений и животных и первых местных жителей – китайцев, орочей, тазов и др.
Исполнилась заветная мечта Арсеньева попасть в Уссурийский край, о котором было столько слухов и преданий, а образы его, описанные Пржевальским, так живо вставали перед глазами В. К.
Владивосток только что отстраивался. В районе Гнилого угла, где теперь находится ипподром, было большое болото и лес. Охотники здесь били оленей и диких косуль. На Первой речке в лесах еще водились стада кабанов и изредка заходил тигр. Кстати сказать, Тигровая улица во Владивостоке была названа так потому, что в воинское подразделение, расположенное на этой улице, как-то проник тигр и унес отсюда солдата.
На Русском острове шумела первобытная тайга. В ней водилось много диких косуль, пятнистых оленей и даже одичалых лошадей и быков.
Жизнь во Владивостоке из-за удаленности от центра не отличалась спокойствием: вино и картежная игра процветали как среди военного, так и гражданского населения. Журналов, газет, культурных обществ и прочего не было.
Арсеньев быстро освоился с обстановкой и начал знакомиться с окрестностями города; так, он часто посещал Тихую бухту в Уссурийском заливе, Русский остров и другие места, обошел все горные вершины вокруг Владивостока, которые в то время были покрыты густыми лесами и кустарниками. Встреча с аборигенами тайги и китайцами, жившими в разбросанных повсюду фанзах, и наблюдения за их жизнью и хозяйственным укладом давали массу впечатлений и материалов, которые впоследствии В. К. Арсеньев изложил в своих научных работах.
Командир полка Орлов, где служил Арсеньев, пошел навстречу желаниям последнего и назначил его начальником охотничьей команды. Одновременно ему была поручена подготовка разведчиков, выносливых в таежной обстановке, и сбор различных военно-географических и военно-топографических сведений. Перед В. К. Арсеньевым начал открываться тот Уссурийский край, о котором он грезил и мечтал столько лет.
Об этом периоде Арсеньев писал: «К нам приезжали разные туземцы Дальнего Востока собирать раковины, мидии, крабов, трепангов, «каменную кожу» – лишайники. Кругом водились дикие звери. А я был петербургский молодой человек и захлебывался впечатлениями. Я как бы на другую планету попал. Я попросил разрешения организовать охотничью команду и целые дни и недели проводил со своими охотниками в тайге».
Постоянным спутником Арсеньева был Поликарп Олентьев, с которым он часто бывал в Уссурийском заливе, на хребте «Богатая грива», что проходит вдоль полуострова Муравьева-Амурского.
Встреча с Николаем Александровичем Пальчевским – лесничим Уссурийского казачьего войска, ботаником и краеведом – имела для В. К. Арсеньева большую положительную роль. Пальчевский был одним из первых научных наставителей Арсеньева, снабжал его научными книгами, много помогал в сборе и обработке материалов. Пальчевский познакомил Арсеньева с синологами М. Г. Шевелевым и Михайловским, с краеведами В. П. Маргаритовым и Н. В. Слюниным, затем привлек его к работам Общества изучения Амурского края (ныне Приморский филиал Географического общества Союза ССР).
Связь с этими людьми немало способствовала успехам Арсеньева в изучении Уссурийского края. М. Г. Шевелев сообщил много сведений по истории и археологии края, снабдил Арсеньева ценнейшими картами Маньчжурии и Уссурийского края, где были показаны развалины древних городищ и поселений, относящихся к VII и VIII столетиям нашей эры. Пальчевский вместе с В. К. Арсеньевым экскурсировал в леса, делился своими знаниями о местном крае. Арсеньев заслуженно считает Пальчевского своим первым наставителем и руководителем.
Наряду со сбором различных материалов по Уссурийскому краю, Арсеньев зачастую выполнял служебные поручения (борьба с хунхузами, ловля одичавших лошадей, отстрел озверевших домашних быков и пр.). Однажды, находясь в горах «Богатой гривы», Арсеньев был ранен хунхузом в грудь и остался жив по счастливой случайности: пуля оказалась из мелкокалиберной винтовки и повредила только плевру.
В 1900–1904 годах круг знакомых В. К. Арсеньева увеличился. Он встречался с врачом и этнографом Н. В. Кирилловым, педагогом В. Е. Глуздовским, геологами Э. Э. Анертом и П. И. Полевым и председателем Общества изучения Амурского края Н. М. Соловьевым, с политическим ссыльным на о. Сахалине и впоследствии этнографом Музея антропологий Академии наук Л. Я. Штернбергом.
Все названные лица были известны научными трудами и много помогали Арсеньеву в изучении края, а Л. Я. Штернберг и Н. В. Кириллов, можно сказать, явились идейными руководителями Арсеньева в этнографических занятиях. Арсеньев решил посвятить себя изучению народности удэхе, считавшейся ранее, да и теперь, мало известной.
Л. Я. Штернберг живо следил за работами Арсеньева, посылая ему письма и книги. Так, например, он выслал ему «Инородцы Амурского края» Шренка, «Коренные обитатели Сибири» Миддендорфа, «Путешествие в долину р. Уссури» Маака, «Первобытная культура» Тейлора и другие редкие ныне книги.
Продолжая отдельные экскурсии, а иногда маленькие экспедиции, В. К. Арсеньев все дальше и дальше углублялся в изучение местных племен, населявших в прошлом Уссурийский край. Так, он начал изучать удэхейцев и тазов (окитаившиеся гольды и удэхейцы).
В 1902 году в истоках р. Лефу произошла встреча В. К. Арсеньева с гольдом Дерсу Узала, сыгравшая исключительно крупную роль в осуществлении почти всех последующих экспедиций Арсеньева. Дерсу Узала раскрывал Арсеньеву все тайны Уссурийской тайги, быт и нравы животных и птиц, обычаи и верования орочей, гольдов, тазов, удэхейцев и, наконец, не один раз спасал его от смертельной опасности (на оз. Ханка, на р. Сан-хобе и других местах).
Об экспедициях, совершенных Арсеньевым в этот период, мы расскажем более подробно в следующей главе.
Состоя с 1901 года членом Владивостокского общества любителей охоты, Арсеньев познакомился с С. И. Конрадом, проживавшим на мысе Песчаном (западный берег Амурского залива) и сообщившим ему много сведений об охоте, устройстве западней и ловушек на барсов и других зверей. Известно, что за 1905 год Арсеньев составил отчет о деятельности упомянутого общества, причем отчет содержал массу интересных сведений и переходил из рук в руки, обойдя не только членов общества – охотников, но и учителей, даже школьников. Об этом отчете тогда довольно много говорилось, а отдельные выдержки из него помещались на страницах местной печати.
Помимо гольда Дерсу Узала у Арсеньева в разное время были следующие спутники-проводники: гольд Око с р. Даубихе, убитый в 1902 году во время охоты за пятнистым оленем, гольд Канка из района с. Анучино, также убитый в 1902 году с целью ограбления, и Н. Машанов, родом бурят, преждевременно умерший в 1903 году от скоротечной чахотки. А в 1908 – 1909 годах в экспедиции Арсеньева находился начальник китайской дружины Чжан-бао, который преследовал хунхузов. Позднее Чжан-бао зверски был убит хунхузами уже на своей родине.
В один из маршрутов В. К. Арсеньев, между pp. Цимухе и Гань-гао-цзы, в горах обнаружил большое старинное укрепление Да-Шань-моу, которое и было тщательно исследовано и описано. Описание городища и укрепления через Н. А. Пальчевского было направлено в Хабаровск к председателю Приамурского отдела Русского географического общества, среди членов которого состояло несколько военных офицеров Генерального штаба. Они исхлопотали для Арсеньева замену предоставленного ему отпуска командировкой с выплатой суточных по 5 рублей в день. Все это укрепляло веру Арсеньева в полезность своей деятельности и позволило ему еще лучше и полнее развернуть свои дарования по углубленному изучению природы и населения Уссурийского края. Продолжая сборы различных материалов, преимущественно военно-географического характера, В. К. Арсеньев еще больше знакомился с природой и бытом местного населения, начал интересоваться древней историей Уссурийского края, памятниками старины и прочими археологическими находками. Вскоре после окончания русско-японской войны (1905 – 06 годы) Арсеньев по долгу службы, как начальник военно-охотничьей команды, обслуживал гарнизон Владивостока и был откомандирован в штаб Приамурского военного округа в Хабаровск. Там он встретился с П. К. Рутковским (начальник штаба), С. Н. Ванковым (председатель Приамурского отдела Русского географического общества), А. П. Сильницким (редактор газеты «Приамурье»), М. К. Азадовским (ныне профессор, известный историк литературы), Н. А. Дзюлем (краевед-охотовед), П. В. Шкуркиным (ориенталист), А. А. Емельяновым (зоолог-герпетолог) и многими другими исследователями Дальнего Востока.
В эту пору у руководителей Приамурского края созрела мысль об экспедиционном обследовании горной области Сихотэ-Алиня, считавшейся до этого terra incognita. Исполнителем задуманной идеи и явился В. К. Арсеньев, к этому времени снискавший своими трудами всеобщее уважение и признание. Так Арсеньев получил возможность выполнить мечту своей жизни – приступить к планомерному изучению далекой восточной окраины России, каковой являлся Сихотэ-Алинь, или Уссурийский край.
Арсеньеву было выделено от 8 до 12 человек сибирских стрелков и уссурийских казаков, которые разделили с ним все тяготы таежных скитаний по Приморью. Наконец, он был обеспечен всем необходимым: лошадьми, вьючным инвентарем, лагерным снаряжением и оборудованием и прочими предметами, которые немало содействовали успеху работ этой и последующих экспедиций Арсеньева.
Экспедиции Арсеньева поддерживались и финансировались как Русским географическим обществом, так и местными организациями. В частности, упоминавшийся С. Н. Ванков – председатель Хабаровского отделения Русского географического общества – много помогал в осуществлении задуманного плана экспедиций средствами, материалами и защитой всех проектов перед центральными и местными организациями.
Эти экспедиции весьма подробно и ярко описаны Арсеньевым в книгах «По Уссурийскому краю», «Дерсу Узала», «В горах Сихотэ-Алиня» и др.
Собранные в экспедициях материалы были переданы Арсеньевым для научной обработки их; так, например, Л. С. Берг (ныне президент Географического общества Союза ССР) обработал рыб, С. А. Бутурлин – птиц, И. В. Палибин – растения, Я. С. Эдельштейн – петрографические сборы, Л. Я. Штернберг давал указания по обработке этнографических материалов.
Зимой 1910 – 11 года Арсеньев приезжал в Москву и Петербург, где выступал с интересными докладами в Русском географическом обществе, Обществе любителей естествознания, антропологии и этнографии. Блестящие по форме и содержанию доклады его вызвали огромный интерес к Дальнему Востоку.
Здесь он встретился с известными деятелями и учеными: В. В. Радловым, Д. А. Клеменцем, П. П. Семеновым-Тян-Шанским, Ю. М. Шокальским, С. Ф. Ольденбургом, Д. Н. Анучиным, В. В. Богдановым, А. Н. Максимовым и П. К. Козловым, только что возвратившимся из своего путешествия по Центральной Азии.
Встречи с названными лицами способствовали успеху научной обработки собранных Арсеньевым материалов. Особенно отрадными были встреча и знакомство В. К. Арсеньева с известным путешественником П. К. Козловым, богатейший экспедиционный опыт которого был им использован. Не без основания в одном из автобиографических документов В. К. Арсеньев пишет, что его научное credo почти точно соответствовало credo Л. К. Козлова.
Пребывание в Петербурге показало, что В. К. выдвинулся в разряд наиболее заслуженных и подготовленных исследователей Приморья. За богатые научные коллекции, переданные в Музей антропологии и этнографии Академии наук и Этнографический отдел Русского музея, последние присудили ему малую и большую настольные медали, что, заметим, было первым признанием научных заслуг Владимира Клавдиевича.
Повидавшись в Петербурге и Москве со своими родными и отцом, получившим к этому времени должность начальника Московской окружной железной дороги, В. К. Арсеньев, уже привязанный к новому краю, поспешил вернуться скорее назад в Хабаровск, унося надолго воспоминания о радушном приеме в центре и теплой оценке его научных трудов и исследований.
Приамурский отдел Русского географического общества в Хабаровске тогда же избрал В. К. Арсеньева директором Хабаровского краевого музея, в должности которого он пробыл вплоть до 1918 года. В музее до этого было большое количество коллекций, разложенных и экспонированных без какого-либо плана и научного значения. Имея своим помощником В. В. Домбровского, он провел исключительно большую черновую работу с коллекциями и добился правильного экспонирования их и научной систематизации.
Позднее, в 1913 году в Хабаровске проездом остановился известный полярный исследователь Фритиоф Нансен. Арсеньев встречал его на вокзале. Нансен посетил музей, ознакомился с его коллекциями, воздав должное внимание неутомимому работнику и собирателю их – В. К. Арсеньеву. С ним же Нансен совершил ряд кратковременных поездок по р. Амуру и Уссурийскому краю. В книге «В страну будущего», которая вышла в свет в 1915 году на английском, немецком и русском языках, Ф. Нансен уделил место работам Арсеньева и отметил их ценность для изучения Дальнего Востока.
В музее Арсеньев организовал небольшой научный кружок, где собирались И. П. Сафонов (химик), К. А. Гомоюнов (гидролог), И. А. Лопатин (этнограф), М. К. Азадовский (этнограф-лингвист) и А. Н. Свирин (знаток древнего русского зодчества). Читая новейшие книги по различным вопросам, члены кружка обсуждали их и делились своими мыслями.
В. К. Арсеньев, наряду с работой в музее, продолжал изучение Приморья. Особым приказом 25 апреля 1911 года он освобождается от военной службы в штабах и полках. По договоренности В. К. Арсеньев был передан из военного ведомства в Министерство земледелия и государственных имуществ для производства обследований таежных районов в географическом, естественно-историческом и колонизационном отношениях. Необходимо заметить, что если Н. М. Гродеков и П. Ф. Унтербергер, бывшие губернаторами Приамурского края, в какой-то степени содействовали снаряжению экспедиций Арсеньева в горную область Сихотэ-Алинь, то сменивший их Гондатти, хотя и освободил Владимира Клавдиевича от военной службы, но весьма ревниво относился к его начинаниям.
Так, в письме к А. А. Емельянову Арсеньев писал: «...Гондатти «ломается». Он хочет всячески показать, что разрешение (на экспедицию. – Н. К.) зависит только от одного его. Захочу, мол, пущу, захочу – не пущу.
Мне он говорит одно, а телеграфирует в Петроград другое... Мне сдается, что подкладка тут еще хуже, а именно: я думаю, что Гондатти ревнует меня к краю. Он хочет, чтобы одно его имя только и было в истории исследований. Как это глупо!? Погоня за дешевой рекламой. Разве ученый и серьезный человек будет гнаться за этим. Меня лично интересует этот неизведанный край в этнографическом отношении, ибо я знаю, что найду там весьма много нового и интересного. Если бы я хотел карьеру делать, то я остался бы в Петрограде, где было мне предложено хорошее место!
Я возвратился в край не ради карьеры, а ради того, что я люблю его и уже твердо решил покончить здесь и счеты с жизнью. Теперь я достал средства, есть силы, здоровье, кое-какие знания и уверенность в работе.
От Гондатти требуется только капля чернил – и он ломается! Поживем – увидим! Пока это вопрос открытый» (Письмо от 2.VI.1915, № 239).
В другом письме А. А. Емельянову Арсеньев писал:
«... на словах Гондатти обещал устроить мне командировку в Амгунский район, но резолюции еще не наложил. У него есть какая-то задняя мысль. Я в нем изверился и не верю ... В экспедицию я помаленьку собираюсь, но боюсь, что Гондатти выдумает еще что-нибудь, чтобы меня задержать» (Письмо от 24.VI.1915, № 272).
Переписка Арсеньева об организации экспедиции на север Приморья была, видимо, очень длинной, так как он обращался решительно всюду и даже в Петроград ко всем влиятельным лицам.
В связи с этим небезынтересно привести письмо акад. В. Л. Комарова В. К. Арсеньеву, которое заключает в себе следующие строки:
«... Относительно Вашего письма о Н. Л. Гондатти и прочем жму Вашу руку и мысленно переношу все неприятности, которые Вы переживаете. Ужасно трудно работать при таких условиях, легче голодать в пути по тайге, чем терпеть все эти городские «джунгли»...» ( Письмо от 2.XII.1915).
Мы привели эти выписки из писем для характеристики той обстановки, которая создалась у Арсеньева в Хабаровске и которая не благоприятствовала нормальному ходу экспедиций и обработке материалов. Наконец, эти же немногие письма характеризуют отношения между Арсеньевым и Гондатти.
Познакомившись с Н. А. Дзюлем (охотником), жившим на ст. Корфовской (в 36 км от Хабаровска), В. К. Арсеньев пригласил его в свою экспедицию 1908 – 1909 года. Позднее, уже живя у Н. А. Дзюля на станции Корфовской, В. К. вблизи могилы своего спутника и друга Дерсу Узала (убитого на Хехцире в 1907 году) написал свои книги «По Уссурийскому краю» и «Дерсу Узала». Арсеньев всегда вспоминал длинные зимние вечера, проведенные у Дзюля, когда писались книги и обдумывались все пройденные и пережитые с Дерсу Узала и остальными спутниками дни своих путешествий.
В 1911 году В. К. Арсеньев навестил И. Е. Кашлачева – своего первого наставителя. Рассказывая ему о своих новых путешествиях на Дальнем Востоке, Арсеньев с удовлетворением вспоминал юношеские дни совместных с ним походов по р. Тосно, когда он впервые приобщался к тайнам природы.
В период 1912 – 1916 годов Арсеньев развернул весьма интенсивную литературную и научно-исследовательскую деятельность.
Он выпустил в свет первое военно-географическое описание Уссурийского края, собрал значительные материалы по древним памятникам старины, природы и жизни туземцев. Напечатал одну из крупных своих работ по истории и этнографии края – «Китайцы в Уссурийском крае» и др. В 1913 году на сельскохозяйственной выставке в Хабаровске, где быта выставлены его работы по изучению горной области Сихотэ-Алиня, П. К. по решению жюри Главного комитета выставки получил большую золотую медаль Амурского общества сельского хозяйства.
В первую мировую войну В. К. Арсеньев в 1915 году выехал в 13-й запасный стрелковый полк, и уже далеко на пути, возле Ачинска, он получил телеграмму, что по ходатайству Академии наук и Русского географического общества ему разрешено возвратиться назад и продолжать свои прерванные научно-исследовательские работы.
В 1916 году Арсеньев посетил Маньчжурию. Там, в Харбине, по приглашению Русского общества ориенталистов он выступал с рядом докладов о своих исследованиях. Там же он познакомился с синологом П. В. Шкуркиным – одним из лучших знатоков истории и этнографии Китая, с врачом Модзалевским – знатоком буддизма и ламаизма и Г. Шульце – знатоком китайской нумизматики. С их помощью Владимир Клавдиевич познакомился с богатой литературой и музейными образцами. По своей коллекции монет, найденных при археологических раскопках, установил периоды владычества того или иного императора и время появления монет в Маньчжурии и Уссурийском крае.
Общество русских ориенталистов 13 июня 1916 года за научные заслуги в деле изучения Дальнего Востока избрало В. К. Арсеньева своим почетным членом.
В период февральской и Великой Октябрьской социалистической революций, помимо работы в качестве директора Хабаровского музея, Арсеньев получил назначение на должность комиссара по делам малых народностей на Дальнем Востоке, но по возвращении в Хабаровск из путешествия в горную область Ян-де-Янге сложил с себя эти новые обязанности.
В 1918 году Арсеньев направляется от Приморского переселенческого управления на обследование долины р. Камчатки в колонизационном отношении. На Камчатке Арсеньев совершил довольно интересный маршрут (см. главу 2) и собрал массу научных материалов, обработать которые смог однако только частично. Там же ему удалось найти следы бывшей резиденции Влад. Атласова, сделать археологические находки и т. п. Там же он встретил А. И. Рублева – спутника Н. М. Пржевальского по экспедиции в Центральную Азию. Рублев был охотником и знатоком птиц и сообщил Арсеньеву много любопытных сведений.
Закончив работы на Камчатке, Арсеньев поступил на службу в Дальневосточное управление рыболовства и охоты на должность заведующего морскими звериными промыслами, лелея тайную мечту детства, помимо прямой задачи по долгу службы, ознакомиться с бытом и укладом гиляков (нивхов), коряков, чукчей и эскимосов.
В этот же период Арсеньев начал заниматься педагогикой. Сначала он преподает русский язык, а затем в 1917 – 1918 годах в Хабаровском народном университете и в 1919 году во Владивостокском народном университете читает лекции по краеведению и со своими слушателями проводит ряд экскурсий (на хребет Хехцир, окрестности Владивостока и др.). Среди слушателей он встретил Т. М. Борисова (известного писателя, ныне покойного), Н. П. Чикова и В. Н. Спиридонова, которые с Арсеньевым совершали иногда отдельные экскурсии и даже производили археологические изыскания, например на мысе Песчаном на берегу Амурского залива против Владивостока. В 1919 году Арсеньев читает лекции по первобытной культуре во Владивостокском учительском институте, сообщая слушателям много своих новых данных. Лекции пользовались большим успехом и многие приходили со стороны слушать их.
С преобразованием института в Дальневосточный государственный педагогический институт имени Ушинского, Арсеньев продолжал читать лекции по тому же курсу, введя на третьем году раздел первобытной культуры народов Европейской России, Сибири и Дальнего Востока. Там же в 1920 году он читал и курс антропологии.
Арсеньев развивает одновременно большую лекторскую работу, популяризируя свои исследования и природные богатства Дальнего Востока. Так, в 1920 году мы видим его постоянным лектором у рабочих «Первая речка» (под Владивостоком), где в «Доме знания и свободы» он читал краеведческие лекции.
21 июля 1921 года Педагогический институт (Ежегодник института им. Ушинского, Владивосток, 1922) избрал В. К. Арсеньева профессором по кафедре краеведения и этнографии.
В 1919–1922 годах Арсеньев те же курсы читает в Дальневосточном государственном университете.
Небезынтересно отметить, что в период белогвардейского разгула в Приморье, в тяжелые памятные дни 4–5 апреля 1920 года, когда отряды красных партизан принуждены были временно отходить в тайгу, Арсеньев снабдил их командование картами и планами районов пребывания отрядов партизан и войск противника (японцев).
В 1921 году Арсеньев начал работать в Музее общества изучения Амурского края (ныне Краевой музей) в отделе этнографии, являясь его заведующим.
В 1922 году в Никольске-Уссурийском (ныне Ворошилов-Уссурийский) был созван 1-й съезд по изучению Уссурийского края, где В. К. Арсеньев сделал доклад о классификации памятников старины и о необходимости изучения древностей Уссурийского края.
В том же году Арсеньев направился в северо-восточную часть Охотского моря в Гижигинскую бухту и обследовал ее. О трудностях и отдельных эпизодах этого путешествия мы даем сведения в следующей главе.
С начала советизации края и вхождения Дальневосточной республики в состав Союза ССР Арсеньев широко развернул научно-исследовательскую и организационную работу и педагогическую деятельность. Он снова возвращается в Хабаровский краевой музей и с октября 1924 по 1 января 1926 года, являясь его директором, одновременно работает ученым секретарем Кабинета народного хозяйства при Далькрайплане. В этот период значительно оживляется деятельность научных обществ, ставятся научные доклады и сообщения, и Арсеньев является одним из самых деятельных и руководящих работников, подымая на должную высоту дело краеведения. При его активном участии в Хабаровском музее происходит Дальневосточное краевое совещание музейных работников и местных отделов и отделений Русского географического общества. На этом совещании Арсеньев выступает с докладами (см. список работ) и делится своим опытом по организации музейного дела и проведения краеведческих экспедиций. В течение 1924–25 учебного года Арсеньев преподает краеведение в Хабаровском педагогическом техникуме, где увлекательно рассказывает слушателям о своих многолетних путешествиях. После этого Арсеньев переезжает во Владивосток и начинает разностороннюю работу в ряде исследовательских учреждений, различных организациях, много пишет в журналах и печатает несколько книг и брошюр.
В 1924 году, как лучший знаток природных ресурсов Дальнего Востока, Арсеньев был вызван BСHX, сначала в Читу, затем в Москву, к Л. Б. Красину, где принял участие в обсуждении вопросов об организации рыбного промысла и Акционерного Камчатского общества («АКО»).
В 1925 году Арсеньев командируется в Ленинград от дальневосточных краевых, советских, общественных и научных организаций для участия в торжественных заседаниях Академии наук СССР по случаю 200-летнего юбилея.
В 1926 – 1927 годах, работая в Дальневосточном переселенческом управлении, Арсеньев проводит экспедиции в низовья р. Анюя (1926 год – pp. Мухень, Пихца, Немпту и др.; 1927 год по маршруту Советская Гавань – Хабаровск с пересечением хребта Сихотэ-Алинь).
Деля время научно-исследовательской работы с общественной, Арсеньев в 1923 и 1927 годах во Владивостоке ведет занятия в Техникуме водного транспорта по краеведению.
Тогда же, являясь, председателем Бюро по созыву Краевой конференции по изучению производительных сил Дальнего Востока, Арсеньев проводит большую организационную работу и делает на конференции в Хабаровске в 1926 году ряд докладов и сообщений.
Вскоре по возвращении из экспедиции Советская Гавань – Хабаровск в октябре – ноябре 1927 года Арсеньев в числе руководителей и представителей научных учреждений принял участие в экскурсии в Японию, где знакомился с хозяйственной и культурной деятельностью страны. К сожалению, каких-либо записей и воспоминаний его о поездке в Японию не сохранилось.
В это время в свет выходят новые издания его книг, обратившие на себя большое внимание. В 1926 году эти книги попали к А. М. Горькому, который дал им блестящую оценку. Следует отметить, что Арсеньева «открыли» не у нас на Дальнем Востоке, а в центре, когда там стали известны его книги, получившие восторженные отзывы Фритиофа Нансена и некоторых других. Все это выдвинуло Арсеньева в разряд уже известных деятелей и знатоков природы и населения Дальнего Востока.
Работы Арсеньева переиздаются отдельными издательствами, выходят новые статьи его и очерки о жизни и природе Дальнего Востока. Имя В. К. Арсеньева становится столь популярным, что к нему обращаются решительно все – кто за справкой, советом, а кто и с предложением своих услуг для участия в экспедициях по изучению Дальнего Востока.
В бесхитростных письмах к Арсеньеву можно найти, например, такие строки:
«Многоуважаемый В. К. Арсеньев, прочитавши о Вас очерк о Ваших дальних таежных путешествиях по Дальнему Востоку, я не мог оторваться от мысли, чтобы не написать Вам это непрошенное Вами письмо, которым Вы, конечно, должны располагать так, как потребуют этого Ваши текущие обстоятельства.
Вы сейчас готовитесь в дальнее опасное путешествие, сроком на 3 года, для которого нужно иметь неограниченную силу воли, большой запас энергии, чтобы проложить тропу в еще так мало исследованную местность, идя навстречу разным лишениям и опасностям...
... И как бы я был счастлив, если бы мог разделить Вашу участь, являться Вашим помощником-рабочим, чтобы только взять немного от Вас того драгоценного опыта, которым Вы обильно одарены, испытать на своих плечах все трудности...
... Вы можете вполне надеяться на меня, на мою выносливость и любовь к делу...
... Я Вас искренно прошу взять с собой в экспедицию. Все дорожные расходы ложатся на меня и беспокоиться об этом Вам нечего, за Вами лишь одно слово ...» (Из письма А. Ю. Леонова, рабочего Депо ст. Мерв Средне-Азиатской ж.-д., 9 апреля 1930 года).
Вот другое письмо:
«Дорогой Владимир Клавдиевич!
... Я обращаюсь к Вам с не совсем обычной просьбой. В успехе просимого и даже на ответ я очень мало (почти совсем) не надеюсь.
Из печати я узнал, что Вы собираетесь в новую экспедицию и, сказать Вам прямо, я хотел просить Вас, если можно, взять меня. Это не есть минутное впечатление прочитанного о Вас, – я еще с детства мечтал о подобных исследовательских работах.
... Возможно, что подобных писем у Вас много, но все же постарайтесь урвать минутку времени и черкните на прилагаемой открытке одно слово «нет»...»
(Из письма А. И. Ивановского, г. Чернь, Тульского округа, РИК, 13 марта 1930 года).
Зачитавшись книгами Арсеньева, к нему обращались с предложением услуг даже учащиеся. Вот, например, такое письмо:
«Уважаемый Владимир Клавдиевич, я ученик II группы Волчанской профессиональной технической школы, Лев Петров, прочитав, что Вы готовитесь к своей новой экспедиции, обращаюсь к Вам с большой просьбой принять меня в состав экспедиции...
... Мысль об исследовании Дальнего Востока возникла у меня уже лет пять тому назад, и я Вам буду очень благодарен, если Вы дадите мне возможность осуществить ее сейчас...»
(Из письма Льва Петрова, г. Волчанок, Харьковского округа, 18 марта 1930 года).
«Глубокоуважаемый Владимир Клавдиевич!
... В свой последний приезд в гор. Смоленск Петр Кузьмич Козлов как-то в разговоре с большим восхищением отозвался о Вашей книге «В дебрях Уссурийского края». Встреча и беседы с Петром Кузьмичом оставили неизгладимый след в моей душе. Мне неудержимо хочется побывать и побродить в диких малоизвестных краях...
... Затаенная мечта участвовать в какой-нибудь экспедиции по Дальневосточному краю или Азии не покидает меня, и я решил хорошенько ознакомиться с краеведческой литературой об этих краях...
... Не откажите сообщить, где можно достать эту книгу («В дебрях Уссурийского края». – Н. К.) и ее цену и какие есть еще Ваши труды по краеведению Дальнего Востока...
... Я не теряю надежды на выполнение моей мечты, хотя бы в качестве самого последнего рабочего...
Искренно уважающий Вас А. Киселев».
(Из письма А. А. Киселева, г. Грозный, 3 апреля 1930 года).
Но не только с предложениями своих услуг или просьбами взять в какую-нибудь экспедицию обращались к Арсеньеву. Имеется ряд писем, где некоторые просили Арсеньева что-нибудь сделать, достать или узнать.
Вот, например:
«... В. К., извините меня, что я к Вам обращаюсь, но мне ничего не остается делать. Я в этом году оканчиваю ФЗУ и поэтому прошу написать мне, чем мне заняться, и напишите, можно ли во Владивостоке наняться на какой-нибудь корабль.
Прошу не отказать в моей просьбе, так как я только на Вас и имею надежду.
Жду с нетерпением Вашего ответа.
В. А. Максимец».
(Из письма В. А. Максимец, из г. Днепропетровска).
«Многоуважаемый Владимир Клавдиевич!
Вы мне так понравились своими путешествиями, что я решил написать Вам письмо. К письму прилагаю 2 фотографии Днепровских порогов, что мы снимали во время поездки из г. Киева в Херсон.
... Пришлите пожалуйста свою фотографию и письмо, – это будет для меня большой радостью. Пишите. Жду ответа.
Ваш С. Сияк».
(Из письма С. С. Сияка, г. Харьков, 4 апреля 1930 года).
Приведем еще одно такое письмо:
«У меня есть одна просьба к Вам, Владимир Клавдиевич. Если есть у Вас Ваша личная карточка того времени, когда Вы были в экспедиции, и настоящего времени, то прошу Вас отправить ее мне. И если есть еще снимки, тоже, если можно, отправьте и укажите им цену, я Вам уплачу...
... Ну, пока, уважаемый Владимир Клавдиевич, жму Вам крепко руку...
С приветом Вася Пакулов».
(Письмо от В. Пакулова, ученика семилетней школы в с. Сергеевке, Амурского района Амурской области, 28 апреля 1930 года)
Эти немногие выдержки, взятые из эпистолярного наследия, лучшим образом показывают нам, какую популярность имел Арсеньев среди различных слоев населения, которые или слышали его когда-нибудь на лекциях и докладах, или, зачитавшись описаниями природы и жизни людей, по его книгам, стали его почитателями и горячими сторонниками его мыслей и идей.
Деятельность Арсеньева непрестанно расширялась: он участвовал в ряде краевых совещаний, конференций, консультировал многочисленные учреждения и организации, отдельные экспедиции и их участников, делясь с ними своими ценными знаниями.
21 февраля 1927 года Владивостокский отдел Русского географического общества на общем собрании избрал Арсеньева своим почетным членом, отметив его крупные заслуги в деле географического изучения края.
Арсеньев оказал Владивостокскому отделению «Культфильм» Совкино существенную помощь в съемке первых краеведческих фильмов, вместе с кинорежиссерами и кинооператорами был не только их руководителем, но и соавтором сценария и либретто.
Так появились на экране и демонстрировались с большим успехом фильмы: «В дебрях Уссурийского края», «Лесные люди удэхейцы», «Тумгу».
Работая в Дальневосточном научно-исследовательском институте во Владивостоке Арсеньев разрабатывал краеведческие материалы, преимущественно по экономике и быту малых народностей, консультировал статистическую перепись в дальневосточных районах Крайнего Севера и т. п. В 1930 году мы видим Арсеньева на работе в Бюро экономических изысканий Уссурийской железной дороги в качестве его начальника.
Тогда же он возглавил руководство четырьмя экспедициями по обследованию мест в районах предполагаемого железнодорожного строительства в северной части Приморья. Намечалась новая заманчивая перспектива, и Арсеньев с головой ушел в эту работу, будучи окрыленным прекрасным напутствием А. М. Горького: «... Итак, Вы будете руководителем четырех экспедиций. Это меня восхищает, ибо я уверен, что Вы напишете еще одну прекрасную книгу. И, думаю, даже уверен, что это очень хорошо отразится на сборнике по Дальнему Востоку...» (Из письма А. М. Горького 19.II.1930 из Сорренто).
Летом 1930 года Арсеньев выехал в низовья р. Амура (г. Николаевск на Амуре) для инспектирования экспедиций, и это было его последним путешествием.
Простудившись в тайге, Арсеньев заболевает и возвращается во Владивосток тяжело больным. В больнице у Арсеньева признали крупозное воспаление легких и, несмотря на все принятые меры, надломленный годами скитаний организм начал сдавать, и 4 сентября 1930 года в 15 час. 15 мин. дня Арсеньева не стало.
Так, на пятьдесят восьмом году жизни прервалась замечательная жизнь исследователя Дальнего Востока В. К. Арсеньева, отдавшего изучению края тридцать лет, полных риска, настойчивости и любви к природе и местному аборигенному населению.
В местной печати появились извещения о тяжелой утрате В. К. Арсеньева, как выдающегося исследователя Дальнего Востока. Так откликнулись: Владивостокский окрисполком, Владивостокский горсовет, Областной музей, Владивостокский отдел Государственного географического общества, Владивостокский политехнический институт, Владивостокский педагогический институт, Дальневосточный краевой научно-исследовательский институт, Владивостокское отделение Общества пролетарского туризма, Научно-педагогическое общество, редакция газеты «Красное знамя», Секция научных работников, Городской отдел союза «Рабпрос», Бюро экономических изысканий Уссурийской железной дороги, Курсы по подготовке банковских работников, Владивостокское агентство и фабрика «Культурфильм» «Союзкино», дирекция Уссурийской железной дороги.
Небольшие некрологи и отдельные статьи памяти В. К. Арсеньева были составлены: Далькрайисполкомом, Далькрайпланом, Дальневосточным краевым научно-исследовательским институтом, Владивостокским отделом Государственного географического общества, проф. Половинкиным и др. Смерть Арсеньева не осталась без внимания самой широкой общественности и за пределами края и даже за границей. Жена известного полярного исследователя Ф. Нансена телеграфом из Осло выразила глубокое соболезнование семье В. К. Арсеньева, подчеркнув, что В. К. Арсеньев был большим другом Ф. Нансена.
Максим Горький прислал из Сорренто телеграмму следующего содержания: «Владивосток, Исследовательский институт. Глубоко поражен преждевременной кончиной Владимира Клавдиевича Арсеньева – талантливого человека, неутомимого исследователя Уссурийского края. Сердечно сочувствую его друзьям и сотрудникам по работе, разделяю с ними их печаль. Горький».
В центральной печати и, особенно, научных журналах того же периода были помещены некрологи и обзоры жизни и деятельности В. К. Арсеньева, которые подчеркивали, как велика утрата его для географии и краеведения.
Похороны В. К. Арсеньева состоялись вечером в субботу 6 сентября 1930 года. На последней квартире покойного в д. № 7, по улице ныне названной именем Арсеньева гроб с телом В. К. Арсеньева был усыпан цветами, окружен венками с траурными лентами. У гроба стоял почетный караул. Здесь побывали студенты, профессора, представители общественных и научных организаций и многие другие. Похоронную процессию сопровождал духовой оркестр. Гроб с телом В. К. Арсеньева везли на автомашине.
На Вокзальной площади состоялся траурный митинг, на котором выступали представители Окрисполкома, Академии наук СССР, Владивостокского университета и ряда других советских и общественных организаций, в теплых словах отметивших значение и роль В. К. Арсеньева в краеведении, науке и литературе.
Под звуки похоронного марша гроб был опущен в могилу и на небольшом холмике, усыпанном цветами, появился белый обелиск с железной дощечкой:
Действительный член Дальневосточного краевого научно-исследовательского института Владимир Клавдиевич Арсеньев. Родился 29 августа 1872 года, умер 4 сентября 1930 года.
Позднее на могиле был установлен скромный гранитный обелиск с краткой надписью:
Постепенно, как это нередко бывает, имя Арсеньева стало забываться. Работы его начали исчезать с книжных полок и становиться почти библиографической редкостью. Так прошло шестнадцать лет со дня его смерти.
Великая Отечественная война с фашистской Германией на западе и империалистической Японией на востоке окончилась триумфальной победой Советского Союза. На пороге широких восстановительных работ и бурного подъема производительных сил нашей страны трудящиеся Дальнего Востока, вспоминая славные дела своих лучших представителей, отмечают и память В. К. Арсеньева, как прекрасного человека, неутомимого исследователя-краеведа, патриота и пропагандиста своего Приморья и Дальнего Востока в целом.
В 1945 году на страницах печати Хабаровского и Приморского краев появились статьи, осветившие жизнь и деятельность В. К. Арсеньева. Приморский филиал Географического общества Союза ССР приступил к научной разработке архива В. К. Арсеньева и подготовке к печати полного собрания его сочинений.
Приморский крайисполком в ознаменование пятнадцатилетия со дня смерти В. К. Арсеньева вынес следующие решения:
«1. Переименовать ул. Производственную во Владивостоке, на которой жил и работал В. К. Арсеньев, в улицу Арсеньева.
2. Присвоить Краеведческому музею, в котором работал и экспонировал материалы своих экспедиций В. К. Арсеньев, имя Арсеньева В. К.
3. Установить на здании по ул. Арсеньева, д. № 7, в котором жил и работал В. К. Арсеньев, мемориальную доску.
4. Удовлетворить пожелание В. К. Арсеньева, высказанное в его завещании (Указывают, что в бумагах В. К. Арсеньева находилось следующее его завещание: «Прошу похоронить меня в Уссурийской тайге. В. Арсеньев».
Где и когда было написано это небольшое завещание установить сейчас не удалось, и сам этот крайне важный автобиографический документ ныне считается утраченным. – Н. К.), перенести его останки в тайгу.
5. Обязать Краевой комитет по делам архитектуры объявить конкурс на составление проекта памятника В. К. Арсеньеву во Владивостоке».
Наш биографический очерк был бы неполным, если бы мы не попытались еще обрисовать внешность В. К. Арсеньева.
Это был человек выше среднего роста, сухощавый, прекрасно сложенный, с отличной военной выправкой. Черты лица были резкими, очерченными двумя глубокими характерными складками, но приятными. Глаза голубые, глубокие, над которыми возвышался ровный лоб. Светлые волосы были всегда зачесаны вверх, на висках и затылке они были поседевшими. Подбородок несколько выступал и вместе со складками на лице подчеркивал волю, энергию и настойчивость. Движения Арсеньева были резкими и энергичными, походка также быстрая, почти прямолинейная.
Головной убор Арсеньев носил всегда один и тот же – шляпу серую или темно-серую, со слегка поднятыми полями. Костюм Арсеньев предпочитал синего цвета.
В период экспедиционных работ В. К. Арсеньев любил одевать плотную шляпу с широкими полями, куртку в виде френча, а вместо сапог орочакие улы (унты), в которых ноги хорошо укрывались мягкой травой – осокой, специально засушиваемой для этих целей орочами и удэхейцами. Ноги Арсеньев всегда укрывал обычными обмотками.
В обращении Арсеньев был весьма вежлив и предусмотрителен. В тоне его рассказов и обращений собеседник никогда не чувствовал какого-либо давления, но всегда невольно поддавался его эрудиции и обаянию.
Лекции и доклады Арсеньева отличались большой живостью и всегда было жалко расставаться как с самим лектором, так и с теми безызвестными героями – лесными людьми, проводниками, охотниками, которые были соучастниками путешествий Арсеньева. Все это влияло на аудиторию и читателя его произведений и невольно влекло вновь послушать или прочесть Арсеньева.
К детям Арсеньев относился с любовью, их он окружал вниманием, заботой и лаской, часто с ними играл.
Где бы Арсеньев ни находился – в купе вагона, кают-компании парохода, в гостях, на собрании, он легко заводил разговор и незаметно для окружавших его лиц переходил с обычного разговора на воспоминания о далеком прошлом, о природе и богатствах Приморского края и этим всех увлекал, иногда на несколько часов и того больше. Известны случаи, когда Арсеньева приглашали в тесный кружок молодежи, на чашку чаю, и там за рассказами, среди почти безмолвной и восторженной аудитории, забывая о часах, он просиживал до утра.
В общежитии Арсеньев также был весьма простым, хотя иногда и давал понять собеседнику, что в исследовательской работе он не новичок, имеет достаточный жизненный опыт и знания, и что не следует злоупотреблять его временем. Опозданий Арсеньев решительно не терпел, он всегда приходил вовремя и всегда говорил вслух, что времени у него мало и что нужно не задерживаться.
Портфеля или какой-либо папки Арсеньев с собою не носил. Руки его обычно всегда были свободны, а если он что-нибудь и брал, то это книгу, одну или две, которые носил в левой руке, в них можно было видеть нередко и закладки, конспекты выступлений и т. п.
Зрение Арсеньева было отличным, хотя уже в последние годы он во время чтения или письма надевал очки, которые, по правде сказать, только мешали ему.
Памятью Арсеньев обладал прекрасной. Вспомнить какой-нибудь разговор, цитату из произведения, стихи, песню или воскресить в памяти давние маршруты, название реки, фамилии людей, назвать их по имени и отчеству, – все это легко ему удавалось.
Как-то раз в 1927 году в районе Советской Гавани автору этих строк пришлось быть свидетелем двух следующих случаев.
В бухте Японской, где расположился поселок, мы остановились у старого спутника Арсеньева по экспедициям 1906 – 1910 годов К. И. Копотева. Как только наступал вечер и когда все домашние оканчивали свои дела, между нами шла задушевная беседа, причем Арсеньев совершенно легко восстанавливал отдельные эпизоды, бивуаки и как бы подзадоривал своего собеседника силой своей памяти, а живостью рассказа заставлял верить в давно прошедшие времена, как-будто бы это было вчера, позавчера или вообще не так давно.
Другой случай произошел вблизи устья р. Хади. Наша экспедиция вышла в маршрут, и мы гуськом следовали друг за другом. Я находился недалеко от Арсеньева и беседовал с ним. Вскоре мы поравнялись с одинокой фанзой огородника, а затем увидели и владельца ее – уже сгорбившегося седого китайца. Он стал осматривать нас, проходящих по тропе, но вдруг Арсеньев радостно воскликнул: «А, старик, здравствуй, помнишь, как я пришел к тебе в зверовую фанзу на р. Нахтоху? Помнишь ли ты меня?» Старик китаец, услышав знакомый голос и вспомнив черты лица, также быстро ответил: «Здравствуй, капитана Арсеньев, моя хорошо тебя помнит, когда тебе ходи мою фанзу, далеко, далеко, Нахтоху!» Накрапывал дождь, но Арсеньев остановился, подошел к китайцу, сказал несколько теплых слов, пожелал ему доброго здоровья и, довольный такой встречей, быстро пошел вперед догонять удалившиеся вверх по р. Хади лодки.
Работал Арсеньев аккуратно, систематично. Смотря по ходу маршрута, он останавливался там, где ему было нужно, делал, скажем, засечку буссолью Шмалькальдера, тотчас же в записной книжке записывал отсчет и тут же, не торопясь, заносил кроки ситуации местности. Или он останавливал лодку, выходил из нее и подолгу осматривал местность, если она представляла для него интерес. На таборе, или, как он говорил и писал, бивуаке, когда разбивались палатки, заготовлялись на ночь дрова и прочее, он принимал участие в общих работах, не считаясь с их трудностью или размером последних. Затем, когда костер горел хорошо и все люди были заняты другими делами, Арсеньев подсаживался к огню, обычно сидя на какой-нибудь коряге, банке, ящике и, извлекая из сумки большую клеенчатую тетрадь, записывал все, что наблюдал за день. Время от времени он быстро потирал руки, смотрел на мигающие языки пламени и снова записывал, изредка перебрасываясь со своими спутниками отдельными фразами или замечаниями. Нередко бывало, что после тяжелого перехода, окончив свои дела, все уходили в палатки на ночлег. Арсеньев же продолжал сидеть, подбрасывая дрова в костер, и, всматриваясь вдаль, думал, записывал, рисовал, чертил до тех пор, пока не оканчивал задуманного. Приходилось наблюдать и такие случаи, когда Арсеньев, сидя с кем-нибудь из проводников-орочей или удэхейцев у костра, расспрашивал о местности, реках, зверях, названиях или подолгу слушал их незатейливые рассказы и, прося повторить неясные места, записывал в свою тетрадь – сокровищницу научных фактов и наблюдений.
При расспросах местных жителей и особенно орочей и удэхейцев Арсеньев никогда не изумлялся чем-нибудь, каким бы ни был рассказ – правдоподобным или неправдоподобным. Все выслушивалось им благоговейно, спокойно и вполне серьезно, с тем, чтобы, обдумав потом, внести в тетрадь только самое необходимое. Орочи и удэхейцы ценили эту черту характера Арсеньева, легко вверяли ему свои тайны, сомнения или просто-напросто вели задушевные беседы, отлично сознавая, что все это ему нужно и что он их не подведет.
В кабинетной обстановке Арсеньев также работал систематически и усидчиво. Рабочий кабинет на последней его квартире во Владивостоке не отличался чем-нибудь особенным.
В большой комнате, между двумя окнами, к стене был придвинут письменный стол. Перед ним стоял вертящийся стул.
По обе стороны от стола, на небольших подставках, в белых с синими росписями фарфоровых вазах росли крупные комнатные цветы. На подоконниках также стояли вазы с цветами, часть из них были вьющимися. В комнате была еще большая пальма. В левом углу стола находилась невысокая керосиновая лампа с красивой отделкой металлического резервуара и белым полушаровидным колпаком, заканчивающимся гофрированной розеткой. За большим чернильным прибором на одной подставке находились в овальной рамке два портрета близких родных и знакомых. Другие портреты в рамках под граненым стеклом стояли в стороне. На столе лежали обычно книги, но их было немного, лишь те, что нужны были для работы. Тут же лежали бумаги, требовавшие срочного ответа или какой-нибудь работы над ними.
В простенке между окнами над столом висела картина с изображением в красках полевых и садовых цветов. Чуть повыше ее находился красиво украшенный отрывной календарь. Влево от него располагалась репродукция картины, а вправо – две фотографии ландшафтов далекой горной Камчатки. Тут же на стене висели разные письма, материалы, справки, официальные правительственные телеграммы и т. п.
Надо всем, чуть наклонено, висела большая рама с вышитыми на черном бархате белыми лилиями. Картина была прекрасной художественной отделки и принадлежала, безусловно, к большим редкостям.
Книжные шкафы и стойки стояли вдоль стен несколько поодаль, и они были заполнены массой книг самого различного содержания, притом историко-этнографические и краеведческие заметно преобладали.
Среди предметов на столе всегда можно было найти цветные карандаши, главным образом красный и синий, а также клей, с помощью которых Арсеньев делал редакторские правки, замечания, вставки, обводя их кружками, и обязательно вклеенными на отдельных листочках в те места текста книги или рукописи, как это ему требовалось.
Переписку Арсеньев вел большую, и на все письма он считал себя обязанным ответить, разузнать и сделать все, что только его просили. На письмах, которые он получал, стояли либо номер ответа, либо краткая надпись «отвечено» и подпись – «В. Арсеньев».
В. К. Арсеньев был женат дважды*: от первого брака у него был сын Владимир, ставший позднее лесоводом-лесоустроителем и работающий ныне на Алтае, от второго – дочь Наталья.
Вот, пожалуй, в немногих, несовершенных штрихах основные черты Владимира Клавдиевича Арсеньева, каким он запомнился автору этих строк.
* Вторая жена В.К.Арсеньева - Маргарита Николаевна Арсеньева, геолог
В.К. Арсеньев (справа) и В.И. Двиганцев при окончании экспедиции 1927 г. вблизи г. Хабаровска
В. К. Арсеньев и Дерсу Узала за работой по съемке местности
Дерсу Узала – один из первых проводников и друзей В. К. Арсеньева
Сунчай-Геока – последний проводник экспедиции В. К. Арсеньева в 1927 году
