Материал нашел и подготовил к публикации Григорий Лучанский
Источник: В. Шнейдеров. Путешествия с киноаппаратом. Госкиноиздат, Москва, 1952 г.
1
Серое песчаное море без конца и без края. Даль тонет в мутном мареве лёссовой пыли. Безжалостное солнце обрушивает на песок, замерший от зноя, яростные, жестокие лучи.
От барханов, ставших до горизонта недвижными песчаными валами, как от раскаленной железной крыши, струятся к небу потоки горячего воздуха.
Лениво колеблясь, они уходят вверх, и вдали, у края земли, в них родятся видения пустынь – миражи... Кажется, где-то впереди раскинулись рощи высоких тополей, белеют кубики домов, поблескивают воды широкого озера.
Крутые склоны барханов – кочующих песков пустыни – исчерчены извилистыми морщинами складок. Эти морщины – игра ветров, медленно передвигающих барханы с места на место. Густые черные тени отделяют каждую полоску, и кажется, что какой-то усердный великан гигантскими граблями прочесал горы песка от горизонта до горизонта.
Чем солнце ближе к зениту, тем свет делается все более резким и слепящим. Солнце, поднимаясь, убирает с песков тени, и они сливаются в бесформенную, бесконечную серую массу.
Тишина. Все живое укрылось от палящих лучей, замерло, ждет наступления ночи...
Но вот издалека доносится какой-то необычный шум, и на вершину бархана выскакивает ушастый круглоглазый зверек с кисточкой на длинном хвосте. Это тушканчик, постоянный обитатель Кара-Кумов, похожий на крошечного глазастого кенгуру. Присев на задние лапки, прижав передние к груди, он испуганно оглядывается и стремглав летит вниз с бархана.
Шум приближается и выгоняет на гребень песчаного холма еще одного обитателя пустыни – варана. Длина этой злой ящерицы метр с третью – это настоящий песчаный крокодил. Царапая острыми когтями песок, выбросив длинный раздвоенный язык и злобно шипя, варан с силой ударяет хвостом по гребню, скрываясь за увалом...
Теперь уже можно совершенно ясно разобрать шум автомобиля, с трудом пробирающегося по песку. Еще несколько минут, и из-за песчаного холма появляются люди. Обливаясь потом, они волокут длинные круглые бревна и подсовывают их под задние колеса машины. Грузовик рычит, брызжет кипятком из радиатора, что есть сил рвется вперед.
Колеса буксуют, зарываются в песок, и без бревен машине, пожалуй, не удалось бы преодолеть здесь подъема.
Перебравшись через увал, грузовик останавливается, и люди начинают выгружать из-под белого полотняного верха, прикрывающего кузов, какие-то огромные зонты и ящики.
– Внимание! Не расходиться! Песок не топтать!
Странное предупреждение «песок не топтать» никого не удивляет. Уже не первый день работает в песках Кара-Кумов наша экспедиция, и все давно уже привыкли к тому, что каждый случайно проложенный где не нужно след портит «рисунок» песков. Замести такой, оставленный не на месте след невозможно. Только сам автор рисунка – ветер пустыни – сможет через некоторое время восстановить характерные волнистые полосы на барханах. И уж если нечаянный след «испортил» песок, сразу же надо бросать выбранное для съемки место и искать новое. А находить хорошие съемочные точки в песках не так-то легко.
У бочонка с пресной водой построилась очередь. Установлен точный паек, и каждый может получить только свою порцию. На людях белые войлочные шляпы, на некоторых тропические пробковые шлемы. Это защита от возможного солнечного удара. На глазах темные очки, предохраняющие от слепящего отражения солнечных лучей. На ногах высокие брезентовые сапоги. Они удобнее всякой другой обуви – легки, не дают засыпаться песку и надежно защищают от неожиданной встречи с ядовитыми змеями и насекомыми, которых здесь, в пустыне, достаточно много.
Рядом с автомобилем воткнуты в песок большие белые зонты, такие, какими обычно пользуются при своих работах топографы. В их тени на подставках, предохраняющих от соприкосновения с песком, стоят ящики с аппаратурой. Они покрашены в белый цвет, чтобы как можно больше отражать горячие солнечные лучи. Подставки берегут аппаратуру от нагревания снизу.
Температура почвы нередко поднимается здесь летом до восьмидесяти градусов. Для варки яиц в это время не нужно никакой посуды – белок моментально сворачивается, и яйца готовы.
Даже те животные, которые привыкли к местным условиям, не могут выдержать дневной температуры песков. Стоит поймать постоянного жителя пустыни – зайца, тушканчика или ящерицу и подержать их на песке, не давая возможности двигаться, как они вскоре неизбежно погибают от перегрева организма.
Для пленки как чистой, так в особенности для заснятой, температура пустыни очень опасна. Впрочем, не только жара является врагом съемки в пустыне. Здесь опасен и сам песок, поднимаемый в воздух ветром. Его мельчайшие частицы даже в тихую погоду все время висят в воздухе.
Чтобы спасти аппаратуру от его проникновения в механизм камеры, приходится заклеивать все щели и отверстия в самой камере и в упаковочных ящиках липкой изоляционной лентой, укрывать аппаратуру особыми чехлами. Ничтожная пылинка, проникшая внутрь камеры, может вызвать царапины на негативе и погубить результаты многодневных трудов.
Съемочное время в пустыне коротко – только раннее утро и конец дня. Безоблачное, прикрытое пыльной завесой небо сливается с землей без резкой линии горизонта. Чтобы хорошо снять пустыню, ее надо понять и... обязательно полюбить. Только тогда она раскроется во всем своем многообразии и окажется наполненной любопытной, богатой своими особенностями жизнью.
* * *
Бескрайны, необъятны Кара-Кумы. Их площадь триста пятьдесят тысяч квадратных километров. Они занимают почти всю Туркмению. Чтобы правдиво отобразить на экране пески, нельзя ограничиться каким-либо отдельным их участком, надо стать настоящим путешественником и хорошим географом, познать все многообразие характерных ландшафтов.
Выдающийся ученый и путешественник академик А. Е. Ферсман писал:
«Хорошими географами могут быть только те, кто горячо переживает впечатления окружающей жизни, кто, подобно поэту и писателю, воспринимает глубоко окружающий мир, воспринимает его не только в отдельных конкретных фактах, но обогащает его, проникая в самые глубины, давая образ и картину, а не точную и «неверную» однотонную фотографию».
Чтобы довести до зрителя своеобразие и особенности природы пустыни, надо хорошо изучить материал будущих съемок и, создавая фильм, «проникать в самые глубины, давая образ и картину».
Очень часто, побывав в песках, люди выносят превратное представление о пустыне. Одним она кажется безжизненной и монотонной, другим, наоборот, – чуть ли не сплошными зарослями саксаула и кустарников.
Наша задача правдиво отобразить природу песков, показать их такими, каковы они в действительности, то есть во всем их многообразии, показать, каковы перспективы преобразования и использования песчаных пустынь.
2
Еще не так давно, выезжая на съемку в пустыню, мы видели перед собой не горы сухого песка, а покрытые свежей зеленью холмы, усеянные яркими цветами мака, гелиотропами, тюльпанами.
Это было ранней весной, когда прошедшие дожди напитали пески своей влагой, превратили глинистые такыры в вязкие болота, а песчаные бугры в сплошные, покрытые песчаной осокой и маком холмистые луга, раскинувшиеся под бирюзово-синим, как на картинах Верещагина, высоким небом.
Весна – лучшее время для съемок в пустыне, но, к сожалению, показывать пески только в их весеннем убранстве нельзя. Такими они бывают лишь пару месяцев в году – в марте и апреле. В это время растения «эфемеры» успевают за полтора-два месяца совершить весь свой жизненный цикл – принести семена и погибнуть. К концу весны большинство многолетних растений пустыни замирает на все летнее и зимнее время.
Весной пустыня полна жизни. Пески кишат тысячами черепах, маленьких и больших, торопливо обгладывающих растения, откладывающих в песок яйца...
Бугры покрыты щеткой травы, похожей на редкие всходы овса.
Но уже в начале мая солнце начинает свое летнее неистовство и вскоре сжигает все, что своими корнями не упирается в спасительную влагу арыка или не научилось извлекать воду из глубины песков, не приспособилось к существованию в пустыне. На долгие месяцы пустыня становится суровой и злой.
Чтобы создать правильное представление о песках пустыни, надо снимать их и весной и летом в разных местах.
Чтобы узнать пустыню, надо видеть бугристые, связанные растительностью пески, надо побывать среди кочующих песков-барханов, узнать, что такое ровные, как стол, пространства глинистых такыров, почти лишенных растительности, пройти по вязким шорам-солончакам.
Надо хорошо изучить и культурные зоны песков, приречные оазисы Мургаба, Теджена, Аму-Дарьи с их городами и селениями, прикрытыми тенью высоких тополей и раскидистых карагачей, с их садами, бахчами и плантациями хлопчатника.
Большую ошибку совершит тот, кто снимет пустыню такой, какой она может показаться на первый взгляд – «пустынной». Зимой пески живут своей особой, интересной, но не сразу заметной жизнью, и тот, кому кажется, что она мертва, глубоко заблуждается.
Фильм «В песках Средней Азии», заснятый в Кара-Кумах экспедицией режиссера Александра Згуриди, опровергает опрометчивые суждения поверхностного наблюдателя.
3
На небе огромная луна. Заливая мертвым светом пески, она превращает пустыню в беспредельное снежное поле, изборожденное черными провалами теней.
Красный тусклый огонек то появляется на гребнях барханов, то пропадает, скрываясь за увалами. Кто это ночью путешествует по пескам?
Это охотник, ловец змей. Есть, оказывается, и такая профессия. Охотники за змеями занимаются своим опасным делом не ради забавы: они заготавливают их на шкурки. Но сейчас охотник за змеями готовит их не на шкурки, а для съемки. Для картины нужны кадры, показывающие животный мир пустыни. Снимать же можно только днем. Приходится поэтому ночных животных заготавливать «впрок» и переводить в «дневную смену».
Съемка животных в пустыне вообще дело сложное – большинство из них ведет здесь сумеречный или даже ночной образ жизни. Днем они прячутся в норы, в любые укрытия. Даже ящерицы и те днем взбираются на ветки кустов, чтобы уйти от обжигающей поверхности песка. А тушканчики и некоторые другие зверюшки просто забиваются на весь день в нору и закрывают вход в нее пробкой из земли.
Днем, посмотрев на пески, скажешь «пустыня», а подойдешь поближе – весь песок исчерчен цепочками следов.
Туркмен-охотник – старый житель песков и проводник нашей экспедиции – как-то рассказал нам целую историю, прочитанную им по следам на песке:
– Вот, – говорил он, – посмотри: здесь тушканчик сидел на задних лапках. Здесь он грыз веточку дерева – вот кусочки коры. А здесь шла лиса. Тут она ползла на брюхе, подбираясь к тушканчику... прыгнула. Но тушканчик заметил врага и побежал... Вот следы его прыжков. А вот прыжок лисы. Она прыгнула – смотри внимательней – не на тушканчика, а рядом. Почему? Ты знаешь – у тушканчика длинный хвост с белым кончиком. Лиса увидела этот белый кончик хвоста и на него бросилась, а тушканчик ее обманул – ускакал в другую сторону. Видишь – лиса обиделась, пошла обратно, хвост опустила, вот от него и след на песке.
Такую историю легко рассказать и очень трудно заснять. Снимая животных, мы должны стараться, чтобы они были достаточно хорошо видны на экране, чтобы, кроме общих планов в картине, были и крупные планы-детали. Для съемки крупных планов и предназначены те змеи и ящерицы, которых сейчас для нас ловят.
Наш аппарат установлен на штативе с короткими ножками, который называется обычно «лягушкой». Объективом он чуть ли не уперся в песок. Между тем на песке как будто ничего нет. Но позвольте... что-то шевелится под песком. Кажется, будто кто-то проталкивает из-под верхнего слоя песка толстую трость. Песок пучится, шевелится... Вот, наконец, какой-то бугорок высовывается на поверхность. У «бугорка» два немигающих глаза. Это вышел на охоту песчаный удав.
Немало надо помучиться, чтобы заставить этого «актера» сниматься, да еще вести себя совершенно естественно. Однако долгая выдержка в ящике и голодовка быстро заставляют удава вести себя в песке естественно и не лежать, упрямо свернувшись клубком, а ползти туда, куда рука ассистента режиссера поместит приманку – ящерицу, привязанную к воткнутому в песок колышку.
Сложное дело снимать животных в песках. Здесь не тайга, не заросшие тростником речные плавни, не высокотравные луга, не скалистые горы. Здесь нет гнездовий и нет постоянных тропинок, по которым животные ходят на кормушку или на водопой. Не устроить здесь ни засидки, ни облавы. Кругом все как на ладони.
Простых сурков, и тех приходится приучать к себе целыми днями. Эти зверьки напуганы нашим появлением, и только издали можно любоваться их суетой у нор; стоит немного приблизиться с камерой и остановиться, как немедленно сурки усаживаются на задние лапки, настораживаются и, резким свистом предупредив об опасности соседей по колонии, ныряют в глубокие норки.
Даже еле слышный треск механизма камеры и движение руки оператора заставляют их на долгое время скрыться под землю.
Еще труднее выследить быстрых антилоп-джейранов, бродящих стадами по просторам песков. Обычные приемы работы здесь непригодны. Нам удалось снять джейранов совершенно случайно, соревнуясь с ними в скорости передвижения (джейраны бежали, а мы догоняли их на автомобиле). Но об этом разговор будет позже...
Неожиданно самой легкой оказалась съемка охоты с беркутами. Беркут верный помощник охотника в пустыне, где не так-то просто подкрасться с ружьем к животному. Охотники забирают беркутов из гнезд птенцами и долго их обучают. Приученный к охоте беркут сидит на руке охотника, крепко вцепившись когтями в толстую кожаную перчатку, защищающую руку охотника до локтя. На голове у птицы кожаный колпачок, прикрывающий глаза. Ноги связаны ремнем, который не позволяет птице расставлять их очень широко при захвате взятого на охоте зверя.
Охотник выезжает в пустыню и высматривает дичь. Как только где-нибудь мелькнет заяц, лисица, он сразу стаскивает колпачок с головы беркута и подбрасывает птицу вверх. Зоркий хищник быстро замечает дичь, поднимается ввысь и, набирая скорость, гонится за ней. С лету беркут бьет свою жертву грудью, крепко вцепившись в нее когтями. Он держит и клюет ее до тех пор, пока подоспевший охотник не накроет ему голову колпачком и не отнимет пойманное животное. Обыкновенный беркут довольно легко берет такого крупного для него зверя, как лисицу. Старая же и опытная птица, специально приученная, берет даже волка. Но это ей дается, конечно, не легко. Обычно это выглядит так: беркут гонится за удирающим изо всей силы волком и, нападая на него под углом, ударяет зверя своей грудью в зад. Волк, почувствовав удар, оборачивается, старается схватить нападающего. В этот момент беркут одной лапой ловко вцепляется в морду волка, норовя ударить его прямо в глаза. Ремень, связывающий лапы беркута, не дает волку возможности распрямиться и помогает птице крепко держать его до момента появления хозяина...
Съемка охоты с беркутами превратилась для нас в дикие скачки верхом по пустыне с легкими автоматическими камерами в руках.
Охотники едут, не торопясь, по пустыне на своих длинноногих сухих конях. Их сопровождают операторы, зорко следящие за птицами. Остановка. Взмах руки. Беркут взвивается в воздух. Готово! Момент взлета заснят. Теперь скорей всей кавалькадой за птицей к месту захвата зайца, сломя голову скачущего по песку...
Так кусок за куском набирались монтажные планы, позволившие собрать эпизод охоты с беркутом...
4
Проводники посматривают на юго-запад, качают головами, о чем-то совещаются. Наконец, старший, показывая плетью на небо, говорит:
– Афганец идет! Большой ветер будет... Песок поднимает. Надо аппарат прятать! В аул вернуться не успеем. Надо палатку ставить, груз складывать... ждать пока ветер пройдет...
Гнетущая тишина легла на пески. Ни одного дуновения ветра. Какая-то свинцовая тяжесть навалилась на людей и животных.
Оператор поспешно заклеивает изоляционной лентой ящики с аппаратурой. Надвигается буря.
Проклятый афганец – злой ветер, дующий всегда со стороны Афганистана, частый гость пустыни, и встреча с ним довольно опасна.
Серая полоска пыли, поднявшаяся над горизонтом и так насторожившая проводников, превратилась в тяжелую, охватившую полнеба тучу, подступающую к солнцу. Груз собран и поставлен крепкой стеной поперек ветра. Лошади и верблюды стреножены и крепко привязаны к кольям. Под защитой груза разбита палатка. Лихорадочно работая, люди загоняют колья глубоко в песок, натягивают веревки, присыпают стенки палатки, чтобы ее не подняло в воздух неожиданным порывом ветра. В палатку снесли бочонок с водой. Все приготовили: очки-консервы и полотенца, чтобы завязать ими лица. Песчаные бури иногда бывают очень сильными и длятся по нескольку дней...
Пока все так же тихо, но туча все чернее. Вот она находит на солнце, и свет сразу меркнет. Внезапно наступили глубокие сумерки. Солнце становится огромным, кроваво-красным, потам вишневым тусклым шаром. Через тучу на него можно смотреть, как через закопченное стекло...
Начинает тянуть горячим воздухом, как из-под огромной печи. Движение воздуха усиливается и превращается в обжигающий, раскаленный ветер, который дует без порывов, постепенно нарастая, как в трубе вентилятора, увеличивающего обороты мотора. Гребни барханов начинают потихоньку дымиться. Сначала кажется, что это вьется легкая пыль, потом представляется, что кто-то разложил на их вершинах костры, вскоре костры выглядят уже черными косматыми дымами факелов.
Ветер неистовствует, ревет на все голоса. Люди сидят в палатке, прижавшись друг к другу, замотав лица полотенцами от песка, который проникает повсюду. Последним укрылся оператор, сделавший попытку до начала урагана заснять ручной камерой картину приближающейся бури...
Проходит час, другой. В палатке дышать совершенно нечем, но и открыть полог невозможно – ветер и песок врываются внутрь упругим крутящимся столбом, угрожая поднять палатку в воздух. Песок струится по спине, трещит на зубах, щекочет в носу. Он непрерывно барабанит мелкой дробью по полотнищу. Его то и дело надо сбрасывать, чтобы своим весом он не завалил или не прорвал палатку.
На наше счастье ветер стихает так же внезапно, как и начался. Черная туча уносится на север, и солнце освещает пустыню, совершенно изменившую свой облик: барханы приняли новую форму, некоторые передвинулись на другое место, все тропы замело...
В результате произведенной перед бурей съемки получились только темные куски пленки и тусклый шар солнца. Все остальное было во мраке.
Такую бурю заснять в натуре действительно невозможно, ее можно воспроизвести только искусственно с помощью «ветродуев» – мощных машин ветрообразователей, позволяющих снимающей камере оставаться вне струи ветра и песка, при полном солнечном или искусственном освещении объекта съемки. Но такая инсценировка действительного явления природы не входит в задачи документального фильма.
5
В этом лесу нельзя укрыться от солнца – в нем нет тени. Не качаются ветки, не скрипят стволы, не шелохнется ни один листок. Да и едва ли можно назвать листьями те чешуйки, которые покрывают стволы саксаула, из которого состоит этот удивительный лес. Узловатые стволы и ветви, лишенные обычной коры и листвы, потресканы и перекручены.
На песке ни травинки, только беспорядочно нагроможденные стволы упавших деревьев, наполовину засыпанные белесой пылью пустыни, лежат черными завалами.
Кажется, что мы в каком-то заколдованном, погруженном в вечную спячку царстве.
Оператор достает из полевой сумки потрепанную записную книжку, долго копается в ней и наконец торжественно читает:
«Особенно мрачную картину представляет мертвый саксауловый лес: некоторые деревья упали и лежат мрачными, черными грудами, другие же стоят, простирая свои дикой формы как бы скорченные судорогами ветви.
Среди царящей вокруг могильной тишины эти мертвые чудовища как лежащие, так и особенно стоящие, имеют, без всякого преувеличения, страшный вид, до того они необычны, своеобразны, уродливы и даже чудовищны их формы».
Это выдержка из книги исследователя Семиречья В. Н. Шнитникова, записанная оператором в Москве перед отправкой в экспедицию.
Как снимать такой лес? Подчеркнуть с его помощью «ужасы» пустыни. Но это не ужас, а одно из ее богатств; саксаул – прекрасное топливо и используется повсеместно в Средней Азии. Снять его «на контражур» – против света, выставив на передний план черные стволы деревьев? Подобрать наиболее скорченные ветви, наиболее узловатые стволы? Средствами кинематографа создать именно впечатление «заколдованного леса»?
Нет, так, конечно, снимать нельзя, ибо совсем не страшен этот удивительный лес. Стоит только посмотреть его повнимательнее. Его деревья настолько крепки, что не поддаются пиле и топору, но вместе с тем и настолько хрупки, что их можно валить руками. Древесина саксаула тяжела и тонет в воде. Горит она лучше, чем всякое другое дерево, и, когда начинаешь понимать, как хитро природа приспособила саксаул к условиям существования в пустыне, как ее среда создала такие формы, что находится и ответ на вопрос, как снимать. Акцент надо ставить не на экзотичности невиданных форм, а на объяснении их целесообразности. Этот ключ помогает перейти и к показу других растений пустыни, способных даже жарким каракумским летом продолжать развиваться и расти...
Незаметно летит время. Съемки в лесу окончены, и мы снова среди песчаных бугров. Перед камерой проходят оказавшиеся удивительно многочисленными представители пустынной флоры: стройная песчаная акация, тамариск, весной весь усеянный розовыми цветами, а сейчас пыльный и блеклый, метелки селина. Селин – злак, произрастающий толстыми пучками высотой в метр с лишним. Ему не страшен песок – чем больше его засыпает, тем лучше он растет, давая новые и новые побеги, разрастающиеся в новые пучки травы. И всегда, когда начинается соревнование между песком и селином, побеждает последний, превращая кочующие барханы в закрепленные бугристые пески. Сопровождающий нас научный работник – ботаник – рекомендует для съемки все новые и новые виды растений...
Наступает вечер, солнце клонится к закату, и жара спадает. На перекрестке дорог ждем машину с охотниками. Тишина. Вышедшая на вечерний промысел ящерица – ушастая круглоголовка – с разбегу налетает на камеру и останавливается перед ней, с перепугу присев на задние лапки и скрученный улиткой хвост, точно приготовившаяся к прыжку собачонка. Но стоит только людям двинуться, как круглоголовка, стараясь «запугать» противника, разевает огромную пасть и выбрасывает из-за ушей ярко-фиолетовые кожистые веера. Грудь крохотного чудовища, начиная с горла, заливается густой синей краской, вскоре переходящей и на брюшко. Посинев так, то ли со злости, то ли с перепугу, и видя, что враг не отступает, ящерица находит другой способ спасения – быстрыми движениями лапок она разбрасывает песок и зарывается в него с головой. Теперь, надо полагать, она уверена в полной своей безопасности...
Но ассистент оператора прекрасно знает безобидность этого зверька и поэтому, захватив круглоголовку вместе с песком в ладонь, он заставляет ее снова повторить все свои наивные приемы самозащиты.
Трудно удержаться, чтобы не заснять несколько портретов ящерицы с разинутой пастью, удивительно напоминающих изображения древнекитайских драконов...
* * *
Ночь. Стало прохладно, и костер из саксаула ярким цветком загорается на гребне бархана.
Вдали мелькнули огоньки – это идет наша машина. Вскоре пара светящихся точек, выписывая восьмерки по извивающейся среди барханов дороге, подходит ближе и превращается в яркие фары грузовика.
Несколько охапок сухого перекати-поле, брошенных в костер, взлетают столбом розового пламени. Машина отвечает гудком...
В грузовике трое охотников. Они должны отстрелять для научных целей нескольких джейранов. Они будут охотиться ночью и предлагают нам либо поехать с ними посмотреть на охоту, либо переночевать здесь с тем, чтобы утром вместе продолжать наш путь. Конечно, мы решаем посмотреть охоту. Грузимся. Машина уходит в пески.
Барханы остались в стороне, и автомобиль быстро мчится вперед по гладкому бескрайному такыру. Фонари высвечивают ровную, кажущуюся белой, глинистую поверхность, кое-где, как жилками, пересеченную трещинами, разорвавшими запекшуюся корку глины.
В кузове машины, упираясь в кабину водителя, стоит один из охотников. В его руке автомобильная фара, которой он действует, как прожектором, что-то высвечивая в темноте ночи. Прохладно. На небе сверкает бесчисленное количество звезд.
В луче света мелькают редкие кустики солянки и пучки высохших трав. Но вот сбоку вдали показались какие-то тени. Шофер с ходу сворачивает и берет направление на них. Теперь в ярком луче четко вырисовываются замершие на месте, ослепленные светом, стройные фигурки антилоп-джейранов. Шофер выключает мотор, и машина продолжает беззвучно по инерции катиться прямо на животных. Они стоят не двигаясь, повернув головы к невидимой ими машине. Кажется, что на головах животных вспыхивают и мерцают ярким желтым и зеленым фосфоресцирующим светом какие-то круглые шары. Это луч прожектора отражается в огромных глазах застывших на месте испуганных джейранов.
Машина останавливается, и в ту же минуту гремят выстрелы охотников. Две антилопы падают на землю, а остальные мгновенно исчезают в темноте...
Задание выполнено, необходимый для научных целей отстрел животных произведен. Но не выполнен план наших кинематографических работ – джейраны не засняты на пленку. Ночью это сделать невозможно...
Шофер говорит, что через день-другой свезет нас на знакомый ему такыр, где он видел много джейранов, и обещает обеспечить нам возможность заснять животных с ходу.
Съемка эта действительно состоялась через день после возвращения в лагерь. Нам удалось наткнуться на довольно значительное стадо, голов двадцать-двадцать пять. В нем было несколько самцов с красивыми лирообразными рогами, остальные самки. Конечно, без гонки на машине нам бы не удалось заснять этих животных. Джейран удивительно вынослив, долгое время легко обходится без воды и способен за день проделать путь в шестьдесят-семьдесят километров.
Джейран удивляет своим поведением всех, кто пытается с ним соревноваться в скорости и преследует его в автомобиле. Он не скрывается в сторону, а обязательно несется параллельно с машиной, немного впереди. Он стремится опередить ее и, как говорят шоферы, «срезать нос», то есть перебежать дорогу автомобилю и скрыться на другой стороне.
Мы долго не могли настигнуть стадо. Казалось, животные от нас уйдут. Но выносливость автомобильного двигателя победила силу мышц быстроногих антилоп, и, догнав стадо, мы до тех пор мчались рядом с животными, пока не засняли нужные нам кадры.
Пытались мы заснять и другого редкостного жителя пустыни – дикого осла-кулана. Кулан раньше был довольно широко распространен в песках. Теперь его можно встретить только в самых отдаленных районах Бадхыза, объявленного куланьим заповедником. Все наши старания найти быстрых и чутких куланов остались без результата, хотя следы их копыт и попадались нам на песке.
6
...Безграничны просторы пустыни. Так же бесконечны темы съемок, возникающих при путешествии по пескам. И каждая из этих тем может явиться поводом для создания самостоятельного фильма.
С 1936 года в песках пустыни Кызыл-Кум, родной сестры Кара-Кумов, отделенной от нее только водами Аму-Дарьи, работает Хорезмская археологическая экспедиция Академии наук СССР.
В 1948 году на местах работ экспедиции были произведены съемки видового фильма, удачно сочетавшего рассказ о работе советских археологов с показом пустыни и преобразования ее советским человеком.
Три кинопутешественника, покинув кабину пассажирского самолета, доставившего их в столицу Кара-Калпакии город Нукус, погрузили киноаппаратуру в грузовик, умчавший их в пески пустыни Кызыл-Кум. Путь лежал в направлении горного хребта Султан Уиз-Даг, в Топрак-Кала, к лагерю археологической экспедиции. Хорезмский оазис остался позади.
Впереди на сотни километров раскинулись пески пустыни Кызыл-Кум.
Как первые сто десять километров дороги до Султан-Баба, так и последующие двадцать пять по бездорожью рисуют одну и ту же картину: пески, белеющие на солнце пыльные солончаки – шоры, редкие тоненькие деревца песчаной акации да покрытые налетом соли зеленые листочки солянки.
Ветер гонит сухие клубки перекати-поля, заметает следы прошедших здесь автомобилей.
Лето давно уже вступило в свои права, и солнце старательно выжгло все, что можно было уничтожить из остатков весеннего убора пустыни. Залегли в спячку черепахи, попрятались в норы грызуны...
Наступает ночь, поднимается песчаный буран, и только неожиданная встреча с автомобильным отрядом Хорезмской экспедиции, возвращающимся из разведывательного маршрута через северные Кызыл-Кумы, спасает кинопутешественников от довольно неуютной ночевки в грузовике.
Вместе с группой вернулся из разведочного маршрута и начальник экспедиции профессор Толстов...
Над ровным простором солончаков на холме возвышаются какие-то каменные глыбы. Это руины занесенного песками, полуразвалившегося земляного замка – дворца Хорезм-шахов – Топрак-Кала, остатки величия могучего античного Хорезма.
Внизу, у подножья замка, выстроились правильными шеренгами слева высокие белые палатки, справа грузовики с платформами, превращенные в большие крытые брезентом фургоны. Между ними ящики с материалами и продовольствием, бочки с горючим и водой...
Советская наука выступила на штурм пустыни во всеоружии современной техники. В распоряжении научной экспедиции колонна автомобилей и звено легких самолетов для изысканий и съемок с воздуха.
7
Съемки начаты. Все внимание уделяется сейчас археологии. С утра и до вечера несмотря на жару, доходящую до пятидесяти градусов в тени, работают ученые и колхозники, пришедшие из соседних колхозов «Алга-баз» и «Кызыл-Казах» помочь экспедиции в раскопках. Разрушившиеся стены и нанесенные ветром пески глубоко похоронили руины дворцовых парадных зал, жилых помещений и кладовых. Надо выбросить наружу тысячи тонн земли и песка и копать надо осторожно, местами вручную разбирая «прах веков», которым поистине являются эти руины.
Каждый день приносит новые открытия: найдены огромные, в рост человека хумы – сосуды для хранения различных запасов, в частности зерна, монеты с профилями шахов Хорезма, правивших страной в первых веках нашей эры, обнаружены чудесные фрески, статуи и лепные украшения.
Разработан подробный план съемок, его проверил начальник экспедиции профессор Толстов. Сейчас профессор лежит на животе, засунув голову в узкую расщелину между двумя глыбами глины, и осторожно, с искусством хирурга, скальпелем расчищает обломок какой-то скульптуры.
Оператору Марку Берковичу, привыкшему к широким масштабам географических съемок, к оперативности и подвижности кинопутешественника, надо решительно перестроиться, для того чтобы перейти на макросъемку деталей и репродукцию стенной живописи, найденной в развалинах учеными. Осторожно, чтобы не отвлекать людей от дела и не поломать чего-нибудь, вынутого из земли, переходит с места на место оператор, последовательно снимая процессы расчистки творений древних художников.
Кадр за кадрам киносъемки раскрывают методику археологических раскопок; вот множество людей, азартно взмахивая лопатами, роют и выбрасывают комьями землю: объект раскопок еще глубоко, и можно работать со всей скоростью.
Но вот характер работы изменился – пара людей осторожно неглубоко втыкает ножи в землю, щупая ими, не наткнутся ли на что-либо более плотное, чем песок. Так грубый инструмент сменяется обычным ножом, а нож – скальпелем и кистью из жесткой щетины.
После всех этих манипуляций из-под песка, глины, развалин и пыли восстает документ прошлого – это может быть крохотный наконечник стрелы, полуистлевший деревянный лук, тонко отшлифованное стеклянное украшение для пояса, огромная статуя, отрывки рукописи.
8
Три маленьких серебряных самолета правильным треугольником летят над песками. Это авиаотряд Хорезмской экспедиции. На одном из самолетов в кабине позади летчика устроился со своим аппаратом кинооператор.
Как вырезанные из черного картона силуэты, плывут по серому фону песков тени самолетов. Они скользят по стенам древних крепостей, по такырам и шорам.
Первый объект съемок – Топрак-Кала сверху. Выполняя фигуры, обусловленные на совещании перед полетом, летчики проходят со всех сторон над крепостью и, подчиняясь сигналу начальника, снова собравшись в строй, уходят в глубокие, отдаленные районы Кызыл-Кумов.
Полеты и съемки с воздуха – незаменимое подспорье в работе археологов. Незаменимы они и в видовой картине, ибо дают зрителю ясное представление о рельефе и характере местности. Хорезмской экспедиции только с воздуха удалось обнаружить, например, следы большого храма, существовавшего вне стен Топрак-Кала...
Два часа летят уже самолеты над пустыней, а ей нет конца и края. Оператор на своей машине поднимается все выше и выше и фотографирует другие самолеты, пролетающие над крепостями-замками.
Наконец показываются развалины древнейшего (четвертый век до нашей эры) города Джанбаз-Кала. Всегда готовый заменить аэродром просторный такыр любезно предоставляет возможность посадить все три самолета недалеко от крепости.
Еще не закончена съемка памятника, как оператора зовут на новый объект – в километре пути от Джанбаз-Кала можно заснять место стоянки племени первобытных людей, живших большой общиной и занимавшихся охотой и рыболовством. На месте их общинного дома, существовавшего пять тысяч лет назад, найдены остатки костей животных, наконечники стрел и каменные ножи.
9
Археологическая часть съемок закончена. Теперь снимаются географические объекты, животный и растительный мир пустыни.
Большую работу выполнила Хорезмская экспедиция. Своими открытиями она решительно опровергла домыслы буржуазных ученых, утверждавших, что античная цивилизация существовала только на Западе, доказала, что не наступлением песков, не усыханием рек объясняется гибель древней культуры Хорезма.
Междоусобные войны феодалов, нашествия иноплеменных захватчиков, то есть глубокие социальные причины, привели к распаду и гибели когда-то богатых и могучих городов, к разрушению полноводных каналов, к исчезновению жизни...
Вскоре наступает день, когда, поблагодарив гостеприимных ученых, кинопутешественники оставляют их базу у стен Топрак-Кала и приступают к съемкам заключительной части фильма, которая должна показать наступление советского человека на пустыню.
Съемки в оазисе под веселое журчание арыков, в тени могучих карагачей и серебристых тополей, на хлопковых плантациях и в садах кажутся отдыхом после дней, проведенных в пустыне.
В центре внимания сейчас Аму-Дарья, несущая жизнь в пустыню. Эта река тесно связана с Главным Туркменским каналом.
На две тысячи пятьсот сорок километров протянулась она, рожденная в горах Памира и Гиядукуша на высоте более четырех тысяч девятисот метров над уровнем моря. Она свергает с гор свои мутные, кофейно-желтые воды, как по ступенькам каменной лестницы, и вгрызается в пески пустыни с силой гидромонитора.
Не зря в древности арабы называли Аму-Дарью Джейхун, то есть бешеной. Река стремительно несет свои бурные воды, бросает их к Аралу, обрушивает берега, откладывает сотни миллионов тонн плодородного ила.
Два раза в год река разливается на сотни километров. Весеннее и летнее таяние снегов и льдов в горах Памира вызывает опустошительные наводнения, с которыми человек борется сотни лет, создавая по обоим берегам реки высокие земляные насыпи. Река стремится разрушить их, мечется из стороны в сторону, меняет русло. Так, несколько лет назад она набросилась на город Турткуль, где находилась столица Кара-Калпакии, и разрушила его строения. Пришлось построить новый город Нукус, куда перешла столица вместе со всем своим населением.
В древние времена Аму-Дарья несла свои воды не только в Аральское море. Часть их по ныне высохшему руслу бежала на запад и заполняла Саракамышское озеро. Позже своими же собственными наносами река преградила себе этот путь, и озеро высохло, превратилось в покрытую солью мертвую Саракамышскую впадину.
Когда Саракамышское озеро было полноводным, излишек его вод бежал по Узбою через Кара-Кум в Каспийское море. Высохло озеро – Узбой иссяк и превратился в сухое русло.
Сейчас советские люди исправляют ошибку природы. У отрогов хребта Султан Уиз-Даг, недалеко от Нукуса, где Аму-Дарья проложила себе путь через каменные скалы Тахиа-Таш, будет построена огромная плотина, которая перекроет течение реки и часть ее вод направит в вырытый машинами канал, проходящий напрямик через пески к сухому руслу Узбоя. И снова Узбой наполнится до краев и потечет к берегам Каспия. Так в недалеком будущем будет создан судоходный канал длиной в тысячу сто километров, равный судоходной части Днепра.
Кроме этого канала, будут построены другие, менее значительные, возникнут водоемы и озера. На них будут воздвигнуты гидроэлектростанции.
У самого Каспийского моря канал окончится шлюзом, и корабли смогут прямо из Москвы плыть вниз по Волге, пересекать Каспий и по каналу направляться в Аму-Дарью, а по ней подниматься до Чарджоу и даже выше.
В пустыне произойдут удивительные изменения, но то, что будет сделано в огромных масштабах, и сейчас уже как ростки нового реально существует на берегах древней Аму.
Съемке этих кадров и были посвящены последние дни пребывания кинопутешественников в экспедиции.
Съемка с воздуха позволяет показать ровные, как стрела, каналы, уходящие далеко в пески, переставшие уже быть песками и превратившиеся в густые зеленые сады.
Хорошо снимать осень в колхозном саду. Деревья и кусты украшены плодами: созрели яблоки, персики, виноград. На бахчах поспевают чудесные дыни и огромные арбузы. Начинается уборка хлопка.
Шумит вода в бетонных сливах новых электростанций – последнего объекта работы. Но окончание этого фильма – только начало съемок новых картин, посвященных великому Сталинскому плану преобразования природы.
Работа над ними сейчас уже начата.
