Материал нашел и подготовил к публикации Григорий Лучанский
Источник: В. Шнейдеров. Путешествия с киноаппаратом. Госкиноиздат, Москва, 1952 г.
1
Над дверью каждой каюты номерки и листочки с надписями – фамилиями пассажиров. На каюте № 1, у самого выхода на палубу, значатся наши имена.
Матрос, открывая дверь, поясняет:
– Эта четырехместная каюта предоставлена киночасти экспедиции. На трех койках разместитесь вы с помощником и оператором. Четвертая оставлена для киноаппаратуры.
Осматриваемся. Новенькая отделка, чистота. Слева и справа по паре коек, одна над другой. Откидной умывальник, шкаф. Около коек диванчики и небольшой письменный стол. На потолке матовые лампы. Удобно, просторно, уютно.
Положив вещи, выходим на палубу. Все заранее предусмотрено – наша каюта у самого выхода, чтобы в любую минуту, по первому зову, быть на палубе, на месте съемки.
Мы на борту ледокольного парохода «Александр Сибиряков», отправляющегося в полярное плавание.
Наш путь – из Атлантического океана в Тихий, через льды Арктики. Никто еще не проходил этим путем без зимовки. Задача экспедиции – проложить новый маршрут, сделать Северный морской путь судоходной магистралью страны.
Северный ледовитый океан связывает нас с великими просторами Сибири, Якутии, Чукотки. Это кратчайший путь на Камчатку, Сахалин, во Владивосток.
Советским морякам удалось уже победить льды Карского моря и наладить регулярное морское сообщение Запада с устьями сибирских рек Оби и Енисея. Теперь надо проложить такую же дорогу в устья Лены, Индигирки, Колымы и на Дальний Восток.
Наша экспедиция будет трудной и ответственной. Ее ведет известный исследователь Арктики академик О. Ю. Шмидт. Капитаном ледокола назначен лучший ледовый моряк В. И. Воронин. В составе экспедиции шестьдесят человек – команда, ученые и вспомогательный персонал. Подготовка заканчивается. Трюмы забиты углем и полуторагодичным запасом продовольствия. Корабль готов к походу.
2
Мы должны заснять от начала до конца весь путь экспедиции, показать борьбу советских людей с суровыми силами стихии, создать представление о природе Арктики. Несомненно, что много препятствий ждет нашу экспедицию на пути к поставленной перед ней цели.
В основе всякого фильма лежит определенная, ведущая идея. В видовом экспедиционном фильме такой идеей, организующей материал, может быть идея преобразования природы советским человеком, идея познания удивительных явлений, красот и богатств родной природы, знакомство с этнографическими особенностями района, его хозяйственной спецификой и достижениями в различных областях народного хозяйства. Путешествия, географические открытия, достижения научно-исследовательских экспедиций могут быть тем основным стержнем, который даст стройность и цельность повествованию, организует материал в задуманном плане, даст возможность увлекательно рассказать о крае.
Отбор главного, типического, характерного только для данной избранной авторами темы, генерализация этой темы – важнейший принцип построения сценария, а затем и самого экспедиционного видового фильма.
При отборе материала, при установлении основной стержневой идеи фильма о путешествии через льды Арктики из Атлантического в Тихий океан мы могли наметить различные направления, по которым должно пойти сложение материала будущего фильма. Можно было в основу фильма положить и знакомство с природой арктического побережья и полярных морей, и экономическое и культурное значение прокладки нового пути, и многое другое.
Но в основе нашего путешествия лежит задание пройти Северный морской путь в одну навигацию, и это обязывает нас отобразить на экране весь физико-географический материал полярных областей не «лобово», а через призму героического труда моряков и ученых, получивших почетное сталинское задание – впервые в истории мореплавания пройти без зимовки вдоль всего арктического побережья, доказав этим возможность победы над полярной стихией и превращения Северо-Восточного прохода в регулярно действующую магистраль Северного морского пути.
Такое построение фильма определяет ряд сценарных эпизодов, которые при другом решении могли быть вовсе опущены. Я имею в виду ряд бытовых сцен на корабле, охоту на белых медведей, повседневный труд матросов, командного состава и ученых, морские научные станции, авралы по обколке корпуса корабля при плавании через льды.
Одновременно мы ввели в сценарий и развернули в отдельные эпизоды все случаи подхода корабля к земле – к острову Диксон, к бухте Тикси, к Медвежьим островам, к берегам Новой и Северной Земли. План экспедиции помог наметить эпизоды знакомства с зимовщиками Северной Земли и встречными полярными экспедициями.
Как и раньше, наш тщательно разработанный и проверенный с научными консультантами сценарий делился на две части: «плановую» и «событийную».
3
Радиостанции зимовок Новой Земли и Диксона сообщили, что ледовая обстановка в морях и проходах улучшается. Принято решение об отправке. На мачте «Сибирякова» поднят флаг «Ухожу в море». 28 июля 1932 года с мостика ледокола раздается команда:
– Отдать носовые!
– Малый вперед!
Корабль медленно отваливает от каменной пристани. Троекратный прощальный гудок, и, выбрасывая черные клубы дыма, «Сибиряков» идет вниз по Северной Двине, к выходу в Белое море...
Корабль ушел, но мы остались на берегу, снимая его отправление. Теперь, когда все сцены выхода в плавание засняты, и ледокол скрылся из глаз, мы спешно грузимся на моторный катер и мчимся вдогонку.
С ревом несется быстроходный катер, догоняя ледокол. С борта машут шапками, что-то кричат, потом сбрасывают вниз шторм-трап – веревочную лестницу с узенькими деревянными ступеньками. На ходу взобравшись на палубу, втягиваем на веревке аппаратуру. Катер, описав на прощанье два круга около «Сибирякова», прыгая по волнам, уносится обратно в порт.
Мимо проплывают низкие берега, покрытые лесом и кустарниками.
Оператор Марк Трояновский крутит ручку камеры. С берега мигает последний речной маяк. Мы у входа в Белое море. Прощай, Большая земля!
4
Мерно идет судовая жизнь. Сменяются вахтенные, звенит судовой телеграф; колокол-рында, отбивая склянки своим сухим, медным звоном, ведет счет времени. Берега остались позади – пошла «морская жизнь».
Встали «на вахту» и ученые. Они ведут наблюдения, разворачивают в каютах лаборатории, устанавливают на палубе разные приборы.
Наш путь лежит через два океана и шесть морей. Сейчас мы в Белом море.
Погода тихая. Мы идем полным ходом, оставляя за кормой длинный вспененный след, тянущийся по воде до самого горизонта. На корме вертится колесико лага – прибора, отсчитывающего пройденные мили. Километры нас больше не интересуют. Счет теперь идет на морские мили, точнее, на узлы, на скорость хода. Начался морской быт. Нет лестниц – есть трапы. Нет окошек – есть иллюминаторы. Поручни – реллинги, нос корабля – бак, корма – ют. Мы живем под палубой в твиндеке. Над нами четыре этажа надпалубных построек, внизу три этажа трюма. Наш плавучий дом имеет семь этажей... Связь с землей только по радио.
Белое море пройдено.
Мы выходим в Северный Ледовитый океан, в наше второе море – море Баренца...
Курс на Новую Землю – огромные острова, разделенные узким и глубоким проливом Маточкин Шар.
В морской быт входят теперь новые «северные» слова: шар – пролив, губа – залив, Большая земля – материк...
Новая Земля и подходы к ней хорошо изучены нашими исследователями. На ней имеются постоянно действующие зимовочные станции с радиоустановками. Вот и она. Сплошная стена гор как-то вдруг расступается и открывает нам путь внутрь острова. Похоже, что мы входим в спокойную, наполненную темной водой, чуть тронутой мелкой рябью, широкую, спокойную реку. Это и есть пролив Маточкин Шар, разделяющий острова Новой Земли.
Навстречу нам медленно плывут небольшие льдины. Десятки чаек и глупышей-буревестников парят над водой, проносятся косым падающим полетом над мачтами и палубой, садятся на берег. Весной сотни тысяч этих птиц прилетают сюда, селятся на островах, устраивают свои птичьи базары и выводят птенцов. Осенью они вновь летят на юг, на зимовку, чтобы в будущем году снова совершить воздушное путешествие в Арктику...
5
Готовясь к съемкам, мы тщательно осматриваем и изучаем корабль. Нет такого места на палубе, на мостике и в трюмах, где бы мы ни побывали в поисках лучших съемочных точек, рассчитанных на все возможные варианты съемок.
Самая нижняя точка – лапы якоря, свисающего с носа корабля к самой воде. Снимать с этой «точки» можно только ручной камерой, сидя верхом на якоре.
Спускаться на эту «точку» можно с помощью веревки, обвязанной вокруг пояса оператора и поддерживаемой режиссером и помощником.
Самая верхняя точка – «воронье гнездо», то есть железная бочка, приделанная высоко на передней мачте ледокола. Туда взбираются вахтенный матрос или сам капитан, когда кораблю угрожает опасность налететь на какое-либо препятствие, которое можно рассмотреть только сверху.
Подъем на эту «точку» похож на путешествие по пожарной лестнице. Вид на палубу отсюда, как с птичьего полета.
В «воронье гнездо» можно втащить на веревке и большую камеру со штативом, а это открывает богатые возможности ландшафтных съемок с высокой точки. Правда, такие съемки возможны только тогда, когда ледокол будет стоять на месте среди льдов. Сейчас, во время волнения, найденная нами «верхняя точка» так болтается из стороны в сторону, что ни о какой съемке нечего и думать...
6
Вдали показались силуэты неподвижных кораблей, стоящих на якоре. Это суда Карской экспедиции, везущие грузы в устья Оби и Енисея. Они ждут погоды. Самолет экспедиции, вылетевший на разведку, принес неблагоприятные сведения – впереди много льда, идущего сплошными полями. Как только обстановка улучшится, мощные ледоколы поведут караван грузовых транспортов через Карское море в Игарку и Новый порт. Выгрузив там привезенные товары, транспорты погрузят и увезут в Архангельск, Мурманск и другие порты лес, сибирскую руду, хлеб...
Зимовочная станция на Маточкином Шаре. Мачты, домики, люди в плащах около будок с метеорологическими приборами. Дым из труб смешивается с медленно ползущим с гор туманом. Вечереет. На берегу раскинуты палатки, моторный ботик спешит куда-то по взморью. Это становище звероловов-промышленников, пришедших сюда на лето промышлять морского зверя и ловить рыбу. Стая остроносых псов лаек с визгом носится по берегу, охотится за каким-нибудь неосторожным грызуном.
Выходим в Карское море – третье море на нашем пути. Начинается настоящая Арктика... Завтра с рассветом приступаем к планомерной работе, начинаются регулярные «киновахты» – ожидание событий и происшествий. Сюжеты предстоящих съемок – встреча со льдами, борьба с ними, охота на белого медведя, то есть все то, что может случиться с путешественниками в Арктике.
7
Сидя в каюте, дописываю последние строки дневника. Путевой дневник – обязательная часть работы кинорежиссера. Потом, при монтаже картины, он просто необходим. Оператор заряжает кассеты, ведет свои записи. С палубы несется крик:
– Лед идет!
И сейчас же грохот тяжелых сапог по трапу, стук в каюту и крик помощника:
– Скорей! Лед показался!
Часами дежурили мы на палубе и на мостике, всматриваясь вдаль и с нетерпением ожидая первой встречи со льдами. Сейчас эта встреча должна состояться. Хватаю ящик с кассетами, оператор вытаскивает аппарат, мчимся вдоль палубного коридора к трапу на мостик.
Горизонт в тумане. Так и должно быть. Туманы всегда висят над льдами. Из молочно-грязной дали навстречу нам выдвигается темно-серая масса льдов, резко отличающаяся от чистой воды.
Готовимся к съемке. На мостике холодно. Сырой ветер пробирается под кожаные пальто. Пошел мокрый снег. Кожа пальто быстро намокает и становится скользкой и липкой.
Ровной полосой от горизонта до горизонта надвигается кромка льда. Вот показались первые льдины. Между ними черные провалы воды. Лед грязный, коричневато-серого цвета.
Резкий толчок. Первое столкновение со льдиной. С мостика раздается команда:
– Так держать!
– Право руля!
– Так держать!
Второй толчок. Форштевень ледокола раскалывает льдину. Она лопается и, тяжело ухая, медленно прячется под воду. Снова толчок, удар, треск, скрежет...
Уверенно идет корабль, лавируя между большими льдинами, раскалывая мимоходом маленькие.
– Право руля!
– Так держать!
– Лево руля!
Высшее искусство ледового капитана – умение избежать встреч со льдами, обходя их, продвигаясь разводьями и полыньями. Только в самом крайнем случае ледокол идет в лобовую атаку на тяжелые сплошные льды. Такая атака дорого обходится. Амортизируется корпус машины, сгорает много угля.
Мы идем, не уменьшая скорости. Сплошной лед обступает нас со всех сторон, закрывает все пространство моря. Но корабль продвигается без всяких задержек.
Засняв нужные нам сцены, голодные и продрогшие, часа три спустя спускаемся к себе в каюту. Проклиная туман и снег, оператор протирает и смазывает вымокшую аппаратуру. В кают-компании накрывают стол к чаю.
Толчки и грохот не смолкают ни на минуту. Льдины, расталкиваемые ледоколом, проползают под окошком нашего иллюминатора, задевая железный борт...
Только усаживаемся за стол, как, распахнув дверь, в кают-компанию влетает зоолог экспедиции:
– На льду медведи!
Все вскакивают. Пока охотники бегут за винтовками, мы вновь мчимся на палубу, нагруженные аппаратурой.
8
Прямо перед нами, метрах в двадцати от корабля, на торосистой льдине стоит белый медведь. Задрав кверху голову, он спокойно смотрит на ледокол. Он только что поймал и разорвал нерпу, и лед под его ногами окрашен алой кровью. Медведь крупный, красивый. Его шкура выделяется кремовым пятном на фоне льда. На вытянутой вперед морде четко видны три черных пятнышка: нос и глаза.
Вскинуты винтовки. Щелкают затворы.
– Не стрелять! Я скажу, когда можно! Охотники с неудовольствием поглядывают на нас.
– Скорее крутите! Успеете еще поснимать.
Но никто не стреляет. Приказ, заранее отданный по экспедиции, ясен: стрелять только после того, как режиссер объявит, что съемка окончена.
Корабль совсем близко. Медведь, встряхнув головой, поворачивается и не спеша пускается наутек.
Кричу, что можно стрелять. Раздаются выстрелы. Медведь падает, ползет. Он тяжело ранен. Стрельба прекращается.
Мы хотим заснять и завал медведя. Корабль подходит совсем близко к раненому зверю. Оператор крутит ручку аппарата.
Кричу стрелкам, чтобы приготовились.
– Начали!
Затрещал аппарат. Медведь бросается в воду полыньи и, ныряя, старается скрыться. Вот он переплыл полынью и пытается вновь выбраться на лед.
Меткий выстрел, брызги льда – и туша оседает. Зверь тихо сползает в воду.
Корабль останавливается. Мы прыгаем на лед с автоматической камерой в руках. Матросы тащат стальной трос и обхватывают им медведя. Заработала лебедка. Туша ползет по льду и повисает над палубой тяжелым мешком.
Через час туша уже разделана зоологами. Шкура очищена и повешена для просушки. Сало сдано в камбуз для перетопки – его используют для смазки наших болотных сапог; мясо пойдет к столу. Голова будет исследована, а потом череп медведя украсит коллекцию Арктического института.
9
Полоса льдов пройдена. Мы снова на открытой воде. Начинается свежая погода, переходящая в шторм. Изрядно покачивает. Холодный северный ветер воет, поднимая огромные водяные горы. Махина ледокола переваливается с борта на борт. Вещи, неприкрепленные к полкам, начинают совершать фигурные полеты по каюте. Ходить можно, только ловя стены руками. Ни о какой работе сейчас думать невозможно. Иллюминатор все чаще и чаще скрывается под водой. В эти минуты свет в каюте становится призрачно зеленым и при некотором воображении можно чувствовать себя находящимся на дне морском.
Утром туман. Моросит мелкий противный дождик. Двигаемся малым ходом, тщательно промеряя глубины. Из воды торчат голые утесы, острые камни. Это остров Диксон. Мы около устья Енисея. С грохотом летят в воду якоря. Подойти ближе к острову мы не можем, не позволяет большая осадка нашего парохода.
Спускаем на воду шлюпку. Волны бросают ее, как щепку. При каждом скачке вперед, на гребень волны, обдает потоком холодной воды. Она попадает за поднятый воротник и струйками бежит по спине. Берег уже близко. Однако из-за камней подойти к нему вплотную невозможно. Приходится лезть в воду и на канате вытаскивать шлюпку на берег, чтобы ее не разбило прибоем...
К счастью, дождь прекращается, и из-за хмурых облаков проглядывают бледное голубоватое небо и так необходимые нам для съемки солнечные лучи. Они освещают мокрую землю и блестят на крышах зимовочной станции и складов, маленьким приземистым городком укрепившихся на каменистой почве под сенью высоких радиомачт.
Зимовщики во главе с начальником станции водят нас по своим владениям, хозяйственность и обжитость которых свидетельствует о налаженной жизни зимовки. После съемки станции начальник острова ведет нас в сторону сооружений, показавшихся нам на первый взгляд рядами пчелиных ульев, и показывает предмет гордости зимовщиков – городок ездовых собак. Длинный ряд деревянных будок кажется необитаемым. Тишина. Но стоило только свистнуть, как из каждой будки, звеня цепью, выскочило по статному остроухому псу. Это были превосходные сибирские лайки, выращенные на острове и совершенно незаменимые здесь.
Кругом раскинулась тундра. Июль месяц. На острове в разгаре полярное лето. Под ногами, когда наступаешь на ярко-зеленый мох, чавкает вода. Камни покрыты серыми лишайниками. Все сухие места изрыты грызунами, кругом их норки и натоптанные следами тропинки. Много цветов: незабудок, розово-желтого полярного мака, каких-то белых и фиолетовых цветочков. Но все они мелкие, слабенькие, качающиеся на тоненьких стебельках под порывами свежего ветра. Кое-где краснеют ягоды.
По тундре, наклонив украшенные развесистыми рогами головы, бродят северные олени. Они доверчиво подпускают нас к себе, позволяют вести съемки. Это домашние олени зимовщиков, они поставляют им молоко, мясо, шкуры. Оленей используют и для передвижения...
Мы снимали Диксон и думали о том, что пройдет немного времени и Северный морской путь превратится в постоянно действующую магистраль. На каменистых берегах острова вырастет поселок с большими домами, клубом, школами, больницей. Перевалочный пункт, где сейчас наш корабль берет запас угля с другого корабля – угольщика, превратится в порт со своими пристанями, угольными складами, промышленными предприятиями.
Прошло немного лет, и именно таким встречают сейчас на своем пути Диксон корабли, идущие по Северному морскому пути с Востока на Запад и с Запада на Восток.
10
Огромные водные пространства Севера не всюду еще изучены. Поэтому каждое судно ведет промеры глубин, отмечает их на карте.
Мы берем курс на какой-то никем еще не обследованный и условно нанесенный на карту остров.
Идем открытым морем, свободным от льда. Ночь. К утру мы должны быть у острова.
На рассвете в каюту врывается вахтенный с криком:
– Остров показался! Проспите! (По экспедиции отдан приказ немедленно оповещать киногруппу обо всем, что встречается на пути.)
Аппарат, штатив, кассетник – все наше вооружение при нас. Спешим на палубу. Вдали в тумане видна как бы висящая в воздухе полоска земли. Это морской мираж – особое преломление световых лучей – рефракция, она и создает впечатление висящего в воздухе острова.
Каждому лестно побывать первым на необитаемой земле. Обгоняя друг друга, матросы и ученые прыгают с борта шлюпки на берег. Следы людей переплетаются на песке со следами медведей, среди которых есть совсем свежие, с четким рельефом тяжелой ступни и отметками острых когтей. Судя по количеству следов, медведей здесь немало.
Все высадившиеся на берег расходятся группами. У каждой партии свое задание. На всю работу по исследованию острова отпущен только один день; вечером мы должны вернуться обратно на Диксон. Надо торопиться.
Ученые перетаскивают со шлюпки ящики с приборами, необходимыми для работ. Мы стараемся поспеть за всеми – спешно снимаем виды острова, работу научных сотрудников, фотографируем наших охотников. Засняли работу географа, определяющего точное местонахождение земли, засняли, как топографы зарисовывают контуры острова.
С оператором влезаем на высокий холм. Отсюда весь остров, как на ладони. С одной стороны безбрежное море, с другой – пустынные голые холмы, покрытые камнем и кочками с редкими кустиками травы. Изредка среди лишаев мелькают желтые цветы полярного мака.
На горизонте появилась грозовая туча. По волнам пошли барашки. Матросы предупреждают: скоро поднимется волна, и тогда нам не выбраться даже на моторке. Торопимся на погрузку.
Волна и вправду разыгралась. Как пробка, скачет по волнам наше суденышко. Мотор чихает. Воды в лодке становится все больше и больше. Вода начинает заливать мотор.
На ледоколе заметили, и через минуту к нам подкатывает другая, более сильная моторка и берет нас на буксир...
11
Идем к архипелагу Северной Земли. Сюда редко заходят корабли, немало мест еще совсем не изучено.
На горизонте открываются какие-то скалистые острова, не обозначенные на карте. Жаль, что нет времени на остановку, обследование их и установку флага – хорошая была бы тема для съемки.
Штурман делает пометки на карте – указание будущим мореплавателям.
Густой туман серой пеленой окутал наш корабль, скрыл горизонт. Когда на минуту он рассеивается, вдали появляются и снова исчезают низкие черные берега, едва выступающие над водой своими покатыми и унылыми холмами.
Это и есть суровая Северная Земля – группа обширных островов, лежащих на широте восьмидесятого градуса. Острова были открыты в 1914 году экспедицией Б. Вилькицкого на судах «Таймыр» и «Вайгач», вышедших из Владивостока через Берингов пролив на поиски Северо-Восточного прохода. В 1930 году на одном из островов была создана зимовочная станция и высажено четыре зимовщика. Скоро мы увидим этих отважных людей.
На зимовке мы должны получить ряд сведений о Северной Земле, проливах, отделяющих ее от материка, глубинах и состоянии льдов. Эти данные, собранные зимовщиками, помогут нам в дальнейшем плавании на восток. Вслепую медленно приближаемся к берегу, тщательно промеряя глубины. Наконец, в разорвавшемся на минуту тумане различаем радиомачты. Став на якорь, ждем, пока разойдется туман. Проходит час, другой. Тишину нарушает крик вахтенного:
– С берега шлюпка!
Камера уже наготове у парадного трапа, спущенного к воде. Все население ледокола на палубе.
– Смотрите, смотрите! Едут!
Вдали видна маленькая шлюпка с прицепным мотором. На корме мелькает красный флажок.
– Все четверо!
Лодка приближается к ледоколу и, описывая круги, подходит к парадному трапу. Вся команда корабля тесной толпой сгрудилась на спардеке. Каждый хочет пожать руку отважным зимовщикам, два года не видавшим людей.
Торжественно гудит гудок. Громкое «ура» встречает гостей. Трещат камеры, щелкают затворы фотоаппаратов. Вся встреча, торжественная в своей простоте, заснята на пленку, несмотря на совершенно невероятные световые условия – в тумане, в двенадцать часов ночи, при тусклом свете незаходящего полярного солнца, скрытого густыми облаками.
Зимовщики выглядят весело, бодро. Все чисто выбриты. Никаких «полярных» бород, никакой северной экзотики. Все в черных кожаных пальто и теплых шапках. Выглядят так, точно только собираются начать зимовку, хотя за два года упорного труда обследовали и нанесли на карту острова, раскинувшиеся на площади в тридцать восемь тысяч квадратных километров и проехали на собаках по льдам и снегам более трех тысяч километров пути.
Распростившись с зимовщиками, идем вперед новым, неизвестным путем. Изучение ледовой обстановки и ряд научных данных, собранных зимовщиками, заставили нас внести изменения в разработанный ранее маршрут.
Проход между Северной Землей и материком забит тяжелым льдом. Поэтому решено попытаться обогнуть Северную Землю с севера. Этим маршрутом не проходил еще ни один корабль. Наша задача открыть и исследовать новый вариант пути.
Что ждет нас? Пройдем ли? Не заперт ли и этот путь вековыми льдами?
12
Начинается новый этап – плавание в высоких широтах Арктики.
Пока нам все благоприятствует: и море, и погода.
Традиционный крик вахтенного оповещает о новой встрече со льдами:
– Айсберг!
Мы направляем камеру на ледяную глыбу, выплывающую из дымки навстречу нашему кораблю.
Глыба надвигается, растет и превращается в огромную молочно-белую ледяную скалу, едва покачивающуюся на воде. У ее подножья плещут мелкие волны, промывшие в глыбе глубокие, кажущиеся зелеными гроты.
Общий план заснят, и я бегу на мостик – прошу капитана подойти поближе и зайти с другой стороны, чтобы снять айсберг в более выгодном освещении и показать его зрителю во всей своеобразной и мощной красе.
Капитан машет рукой, ничего не отвечая. Жест его понятен: «Что вы, с ума сошли?»
Приближение к айсбергу опасно. Это ледяное сооружение, так массивно выглядящее издали, на самом деле устроено весьма коварно. Над водой видна только седьмая часть глыбы, остальное скрыто в глубине вод. Вода разрушает основание, солнце изменяет формы надводной части – центр тяжести перемещается, и все сооружение держится, как говорится, «на честном слове». Но «слову» айсберга доверять опасно. В любую минуту айсберг может выйти из своего неустойчивого равновесия, расколоться, перевернуться и утопить судно, неосторожно приблизившееся к нему. Моряки говорят, что были случаи, когда айсберг переворачивался от одного выстрела, от колебания воздуха.
Но тем не менее, нам надо во что бы то ни стало заснять айсберг более подробно и обязательно вместе с кораблем, иначе, не имея ничего для сравнений, зритель не почувствует масштаба айсберга, может заподозрить нас в том, что мы засняли обыкновенную глыбу льда в какой-нибудь полынье, а потом «смонтировали» ее с кораблем, заснятым в другом месте.
Только эти высказанные от имени массового зрителя сомнения убеждают капитана в необходимости согласиться на спуск шлюпки.
Нас охотно сопровождают добровольцы матросы, и моторная лодка трижды обходит айсберг. Удачный момент пойман; мы снимаем, как из-за огромной ледяной горы появляется черный кораблик, похожий на детскую игрушку. Потом мы заходим с другой стороны и снимаем на первом плане ледокол и за ним айсберг. И опять наш семиэтажный дом-ледокол превращается на фоне айсберга в малютку...
Айсберг исчезает за кормой «Сибирякова», но на смену ему выплывает второй, за ним третий, десятый... Где их родина, откуда, от каких гигантских ледников отрываются эти глыбы, влекомые течением на юг? Здесь их могут образовывать только ледники, сползающие с гор Северной Земли...
«Ледовое» небо предсказывает близкие льды. И действительно, вскоре ледокол натыкается на сплошную стену крепкого, как металл, пака – старого слежавшегося толстого льда.
Восемьдесят один градус двадцать восемь минут северной широты. Это наш полярный потолок. Выше двигаться невозможно – пак преградил путь своими неприступными полями, высокой стеной обрывающимися в воду океана. Остается свернуть вправо и двигаться вдоль кромки льдов на восток, огибая Северную Землю.
Маневр удается: между кромкой льдов и мысом Молотова – северной оконечностью острова – обнаруживается узкая полоса чистой воды, позволяющая выйти в наше четвертое море – море Лаптевых.
Теперь мы пойдем на юг, на котором холодно светится раскинувшееся во всю широту горизонта светлое ледовое небо.
13
Круглые сутки стоит полярный день. Сорок восемь часов бьемся со льдами. Кругом ни одной полыньи. Каждую минуту ледовые поля могут сжать судно, захватить его в свои крепкие холодные объятия. Ледяная равнина, среди которой мы еле движемся, кажется беспредельной. Вахтенный штурман все время всматривается с высоты «вороньего гнезда» вдаль, выискивая глазами какой-нибудь намек на трещину или полынью.
– Полный назад! Право руля!
– Есть полный назад!
– Есть право руля! Ледокол ползет назад.
– Стоп!
– Полный вперед!
Ледокол вздрагивает, на мгновенье застывает, медленно набирает ход и двигается вперед. Но лед крепок, двух тысяч четырехсот сил судовой машины не хватает, и форштевень, не справляясь со льдом, вылезает на поверхность. Снова остановка. Ледокол опять начинает пятиться назад; борьба продолжается.
– Аврал! Все наверх!
Нас затерло. Надо спускаться вниз и обкалывать лед вручную.
Все население ледокола, вооруженное стальными пешнями, баграми, шестами спускается по трапам, спущенным за борт. Одни колют лед, другие баграми толкают его под корму к бешено вращающимся лопастям винта, отталкивающим льдины назад. В авральных работах заняты все как один. Во время отдыха своей смены мы подробно снимаем сцену за сценой борьбу с ледовой стихией. Мы уже привыкли ко льду и чувствуем себя на нем, как на хорошей асфальтовой мостовой... Снимая кадр за кадром, мы с каждым днем накапливаем все больше и больше материалов. И чем труднее путь ледокола, тем интереснее наши съемки.
Освободился борт корабля. Машина дает полный задний ход, и судно выползает из ловушки. Все работавшие бросаются к бортам ледокола; посадка напоминает сцену взятия судна противника на абордаж.
Лед все тяжелее и тяжелее. Все чаще авралы и обколки. Наконец сели настолько плотно, что ручная обколка не помогает, и лед, охвативший корабль тесным кольцом, необходимо взорвать. Это крайнее средство опасно и для корпуса ледокола.
– Подрывников на лед! Давай аммонал!
По курсу корабля вырубаются лунки и под лед спускаются заряды аммонала, затем поджигают фитиль и люди разбегаются.
Грохочут взрывы, засыпая все вокруг тяжелыми осколками льда, сотрясается корпус корабля, расступаются льдины.
Ледокол вырвался из цепких ледяных объятий и медленно двигается вперед, для того чтобы вскоре, впрочем, снова попасть в ледяной плен.
Угля уже мало. Пробиваясь во льдах, направляемся в устье Лены к бухте Тикси. Там у зимовочной станции должна находиться баржа с ленским углем, заготовленным для пополнения нашего запаса.
Пользуясь лучами незаходящего солнца, днем и ночью снимаем работу ледокола со всех точек. Нам надо показать зрителю, как под давлением форштевня раскалываются и лопаются льдины. Для этого снимаем «наход» ледокола на аппарат. Становимся с камерой прямо перед ледоколом, идущим по льду. Капитан держит курс на объектив аппарата. Ледокол все ближе и ближе. Вот его нос занимает весь кадр. Он продавливает под собой лед, выталкивая в стороны огромные льдины. Вот своим форштевнем он напирает прямо на нас. Вот он уже в трех, в двух метрах от аппарата...
– Крути! Крути! Я слежу за ледоколом и льдом.
Оператор крутит ручку аппарата. Я стою рядом, охраняя его на случай катастрофы. Но ледокол уже «выдыхается». Он едва-едва движется на нас, заторможенный льдом. Дойдет или нет? Если дойдет, то надо бежать, пока он не подмял нас.
Нет, не дошел. Остановился в двух метрах. Лед трещит. Трещины змейками бегут под ногами. Бежать или снять до конца? Надо доснять – кадр замечательный.
Вода из-подо льда фонтаном бьет во все стороны. Она заливает ножки штатива, доходит нам до колен. Бежать или заснять, как ледокол отходит обратно? Конечно, заснять!
Медленно отходит ледокол назад. Давление уменьшается. Треснувший лед начинает расходиться. Одна нога у меня на одной льдине, другая на второй. Оператор на третьей, ножки штатива на четвертой. Теперь надо бежать. Мы вымокли, но интересный кадр находится в кассете.
14
Мы снова у берегов материка – теперь в бухте Тикси, рядом с дельтой великой сибирской реки Лены. Идем ощупью, проверяя глубины лотом. В любой момент можно сесть на мель. Якутская водная магистраль несет в своих водах массу ила и песка, и они, отлагаясь, образуют опасные отмели.
...Пока наш ледокол принимает с баржи ленский уголь и набирает прямо из-за борта пресную воду, мы торопимся заснять как можно больше на берегу. Мы снимаем места, где в ближайшем будущем возникнет новый портовый город, который свяжет морским путем огромную Якутию со всем миром. Так же, как в устье Енисея, сюда, в устье Лены, будут скоро приходить караваны судов из Архангельска и Владивостока. Пока же здесь только маленький домик зимовщиков, стадо оленей и необъятные просторы тундры.
На берегу горы угля, заготовленного для нас. Этот уголь взят с местной якутской разработки и доставлен на речных судах.
Быстро идет погрузка.
С востока из Берингова пролива навстречу нам идет караван с грузами для Колымы и Лены. Его ведет мощный ледорез «Литке». Непрерывно идут переговоры с «Литке» по радио. Тяжелые льды у берегов Якутии задерживают продвижение судов, и «Литке» просит нас взять на буксир пару речных пароходов, спустившихся по Лене, и по пути перебросить их в Колыму.
Тяжелые льды моря Лаптевых не пропустили нас даром – одна из лопастей нашего винта уже обломана об лед, но задача освоения Колымы чрезвычайно важна, и решено, несмотря на задержку, отбуксировать два речных парохода на восток к Колыме.
Покидаем бухту Тикси; за нами тянутся на буксире плоскодонные речники «Якут» и «Партизан». Погода хорошая. Тепло. Тихо.
Миновав группу Медвежьих островов, замечаем между нами и берегом флотилию судов. Тут и многоэтажные морские транспорты, и лесовозы, и баржи. Впереди флагман – ледорез «Литке». Снимаем флотилию, встречу и, наконец, прощание с караваном.
Идем дальше на восток.
15
Показался остров Айон – место зимовки Амундсена. Проходим мимо. Минуем мыс Шелагский. Подходим к зоне тяжелых льдов. Это не молодые льды Северной Земли, а разломанный бурями старый пак – лед большой толщины и крепости, сбитый ветрами в одну кучу. Осторожно раздвигаем ледоколом огромные торосы. Моментами корабль бьет винтом лед, а лед не колется. Торосы достигают своими вершинами палубы и уходят глубоко вниз, под воду. С каждой милей ледяные скопления становятся все более тяжелыми и непроходимыми. Лопасти с грохотом рубят льдины, смыкающиеся под кормой. Весь корабль дрожит и бьется, как в лихорадке.
Все чаще и чаще пускаем в ход аммонал. День и ночь гремят взрывы. Сегодня середина сентября, до зимы осталось немного. 20 ноября здесь наступит полярная ночь. Надо торопиться. День стал коротким, ночи чернильно-черные, длинные. Вечером приходится останавливаться на ночевку в ожидании рассвета.
Подходим к Колючинской губе. Напрягая все силы, ледокол расталкивает ледяные массивы и хотя медленно, но все-таки продвигается вперед.
Солнце село. Начинает сгущаться темнота. На палубе несколько человек, среди них и мы, только что закончившие съемку замечательного заката. Тихо. Корабль готовится к ночевке. Вдруг один за другим два страшных удара потрясают корпус ледокола. Как будто корабль налетел на подводные камни. Грохот, треск и снова тишина, которую прорезает резкий звонок судового телеграфа.
– Стоп!
Машина выключена. Все замерло.
– Что такое? Катастрофа?
Ледокол стоит на месте. Кругом льды и тишина.
– Выбросить шторм-трап!
За борт летит веревочная лестница с деревянными ступеньками. Штурман спускается по ней к самой воде, под корму.
– Ну что?
Человек всматривается в темную воду, прощупывает что-то багром. Мучительная пауза и наконец ответ:
– Лопасти нет!
– Вторая?
Снова ожидание и ответ:
– Сломана наполовину!
– Третья? Четвертая?..
Все лопасти сломаны об лед. Корабль беспомощен. Неужели зимовка?.. Неужели сдаваться?.. Нет, этого не должно, не может быть!
Надо ремонтироваться тут же среди льдов. В корабельном аварийном запасе есть комплект резервных лопастей гребного винта. Для этого придется проделать немалую работу. Надо все грузы из кормовых трюмов перевалить в носовые отсеки, чтобы, сколько возможно, погрузить переднюю часть корабля в воду и задрать кверху корму; лопасти тогда выйдут на поверхность для смены. Работа нелегкая, но ее надо выполнить. Такого ремонта, доступного только хорошо оборудованному доку, осуществляемого среди дрейфующих льдов, еще не знала история мореплавания. Но экспедиции дана задача пройти путь в одну навигацию, и она должна быть выполнена...
16
Перед нами, киноработниками, стоит серьезная задача – заснять героический труд коллектива полярников, показать, как советские люди, выполняя в трудных условиях задания партии и правительства, победили стихию.
Но как быть? Авария произошла в темноте и так неожиданно, что заснять ее в действительности было невозможно. Драматическая сцена осмотра гребного винта также происходила в темноте ночи и также не могла быть заснята. Отказаться от показа этого события нельзя – оно является важнейшим историческим фактом для данной экспедиции, поворачивает ее судьбы в новое, неведомое русло.
Единственный выход из положения – повторить вновь уже прошедшие события специально для съемки. Но допустима ли в документальном фильме такая «инсценировка»? По зрелому размышлении мы решили, что полностью допустима. Ведь в данном случае мы не фальсифицируем события, а только воспроизводим их абсолютно такими же, как видели их ночью, то есть соблюдаем основную заповедь документалистов, которая гласит, что в документальном фильме от начала до конца должны быть подлинные люди, подлинные места действия, настоящие, характерные, отобранные в соответствии с задачами фильма события, порой восстановленные или организованные лишь в целях обеспечения возможности их съемки.
Сначала мы не знали, как подойти к организации съемки. Ясно, что в этот момент всем на корабле было не до съемки вообще. Мы отлично понимали, что капитан даже не станет разговаривать с нами о том, чтобы повторить осмотр лопастей. Но мы знали также, что, как только рассветет, снова будет произведено детальное обследование гребного вала и ступицы винта. Этим-то моментом мы и решили воспользоваться. Главной задачей было добиться того, чтобы осмотр происходил в часы, когда станет достаточно светло для съемки.
Этого мы добились. К началу осмотра камера и осветительная люстра уже стояли на своих местах, готовые к работе.
Сбрасывание шторм-трапа, ощупывание багром лопастей, переговоры капитана с штурманом, висящим над черным провалом полыньи, полностью воспроизвели эпизоды прошедшей ночи.
17
Круглые сутки грохочут лебедки, поднимая из кормового трюма тяжелые мешки с каменным углем. Качаясь на ветру, тускло светят люстры – подвесные лампы, прикрытые широкими жестяными абажурами.
Сгибаясь под грузом, матросы и ученые тащат через всю палубу, с кормы на нос, пятипудовые мешки с углем и высыпают его в передний трюм.
Работа ни на минуту не прекращается. Смена за сменой бегают люди вперед и назад, стараясь сберечь каждую секунду драгоценного времени.
Механики готовят леса. Наконец, приказ:
– Прекратить перегрузку!
Нос корабля заметно погрузился в воду и перегружать больше нельзя. Ледокол может перевернуться. Ступица гребного вала осталась на два фута под водой. Начинаются работы в ледяной воде. Но вот обломки старых лопастей сняты, новые лопасти подведены, на лебедках опущены в воду и установлены на место.
Теперь надо перетаскивать уголь и ящики с грузом обратно с носа на корму, чтобы погрузить винт в воду и привести корабль в нормальное положение.
Взобравшись на торосы, напирающие на ледокол, подробно снимаем все этапы этой поистине героической работы. Снимаем днем при тусклом свете скрытого за облаками солнца и ночью при свете магниевых факелов.
Каждые три минуты люди, работающие в ледяной воде, сменяются. С онемевшими руками они лезут по трапу вверх, оттираются спиртом, отогреваются и снова спускаются вниз.
Работаем в смене и мы. Съемку ведем в свободное от своей вахты время. Пока оператор крутит ручку аппарата, режиссер таскает мешки с углем. Выгрузив мешок, он бежит к оператору, указывает точку, с которой надо снимать, и, дав задание, снова спешит за очередным мешком. Оператор, сняв намеченный режиссером кадр, берется за уголь, таскает мешок за мешком, а в нужный момент снова хватается за аппарат.
Каждый человек сейчас на учете, и от работ по ликвидации аврала никто не освобожден. Съемка все же проводится полностью. Все планы, даже крупные и детали, успешно нами засняты.
На шестой день корабль, дав торжественный гудок, начинает медленно продвигаться вперед. Все настороженно прислушиваются к ударам лопастей о лед. Каждый толчок напоминает об аварии.
Все измучены, устали, но довольны. Корабль снова пробивается вперед, к близкой и желанной цели – чистой воде Берингова пролива.
18
Несчастья, как говорят, всегда следуют одно за другим. Через два дня на рассвете случилась новая, на этот раз непоправимая авария. Ударами об лед снова сломались исправленные лопасти. Ушел на дно весь гребной винт вместе со ступицей и лопастями. Вал менять можно только в доке, и теперь наша экспедиция в полной зависимости от ветров и течений. А ведь мы так близко от цели – от Берингова пролива! До мыса Дежнева осталось всего девятнадцать миль, каких-нибудь двенадцать часов хода по чистой воде. Еще пара суток борьбы со льдами, и мы вышли бы в Тихий океан.
В тридцати милях виден в тумане мыс Сердце-камень, от которого начинается довольно сильное береговое течение, идущее в Берингов пролив.
Мы дрейфуем со льдами, правда, очень медленно, но все же по направлению к мысу Сердце-камень. Если ветер не переменится, возможно, мы попадем в струю сильного течения и нас вынесет в Берингов пролив. А там кто-нибудь возьмет на буксир. Новые лопасти сослужили все-таки свою службу. Они вытащили корабль в течение.
Все проверено, взвешено. Мы дрейфуем со скоростью до одной мили в час, в конце концов, это не так плохо...
Начальник экспедиции по радио связался со всеми кораблями, находящимися сейчас в восточной части Арктики. Здесь, во льдах, ни на кого рассчитывать нельзя. В тревоге бегут дни и ночи.
Благополучно пройден мыс Сердце-камень. Теперь до Берингова пролива всего восемьдесят километров. Мы обязательно должны выйти в Тихий океан. Все идет прекрасно.
Дрейфуем превосходно.
Снимаем матросов, берущих пресную воду с маленького озерца на льдине: у нас кончилась пресная вода. Питание, топливо – все на строгом учете. Кто знает, вдруг зазимуем!
На льдах много талого снега, лужи покрыты корочкой льда. Вода эта пресная. Мы устроились на льдине и снимаем. С борта ледокола сброшен для нас трап. В самый разгар съемки раздается крик:
– Берегись, ледокол отходит!
И действительно, льдина, на которой мы стоим, отделяется от корабля. Очевидно, какое-то подводное течение заставило ледокол двинуться вперед. Все шире и шире полоса между нами и ледоколом. Бросая съемку, прыгаем с одной льдины на другую, бежим вдогонку за кораблем.
Проходит каких-нибудь пять минут, и ледокол снова стоит на месте, сжатый со всех сторон льдами.
К вечеру падает сильный туман. Берегов не видно – не разберешь, идем мы вперед или стоим на месте. К полудню туман рассеивается. Что это? Знакомые очертания мыса Сердце-камень, пройденного нами не так давно. Все встревожены. Дрейф льдов изменился, и нас несет назад, обратно к мысу Сердце-камень...
– Отдать якорь!
Гремят цепи, якоря уходят на дно. Пытаемся задержаться на месте. Льды напирают, лезут на корабль. Рвем их аммоналом. Идут часы. Гремят взрывы. По радио узнаем, что рыболовный тральщик «Уссуриец» готов оказать нам помощь. Он дрейфует на чистой воде у кромки льдов, войти в которые не может.
Стаи птиц летят на юг. С неба сыплется колючий снежок. Якоря не выдерживают, и корабль отступает под напором льдов. К ночи дрейф прекращается, и мы снова медленно ползем на восток. Неделю таскают нас льды по Полярному морю назад и вперед. Метеорологи говорят, что направление ветра скоро должно перемениться, и тогда дрейф понесет нас к Берингову проливу. Мы описываем зигзаги, крутимся на месте и, наконец, замкнув кольцо дрейфа, снова медленно ползем на северо-восток.
19
Двадцать седьмое сентября. Ветер меняется. Мы фиксируем момент, когда капитан отдает удивительный приказ:
– Поставить паруса!
Парусов на нашем ледоколе, конечно, быть не может, и железные мачты нашего корабля отнюдь не приспособлены для превращения его в парусник.
Но у нас есть большие брезенты с трюмов, паруса со спасательных шлюпок, разные полотнища. Надо использовать все возможности и помочь ветру – он ведь дует сейчас в нужную сторону и при этом с каждым часом крепчает.
Давно уже мы засняли подготовку такелажа, веревок, блоков и оттяжек.
Теперь камера фиксирует, как черные, вымазанные углем брезенты поднимаются на мачтах парохода. Высоко над нами вздуваются паруса спасательных шлюпок. «Баржа ледокольного типа», как мы шутя зовем теперь нашего «Сибирякова», превращается в «настоящий фрегат». Ветер надувает импровизированное вооружение небывалого парусника, и ледокол начинает медленно двигаться вперед, нажимая на льдины. Льды мешают, тормозят движение.
– Спуститься на лед! Подать аммонал!
Раздаются взрывы. Они гремят не переставая.
Сумерки. Прошли вторично мыс Сердце-камень.
Киноаппарат снимает все новые и новые сцены. Двое подрывников отделены от ледокола полыньей. Надо спустить шлюпку и помочь им. С трудом получаем разрешение от капитана отправиться за отставшими.
Вот мы уже на льду. Благополучно подбираем со льдины наших товарищей. Садимся в шлюпку и снимаем уходящий ледокол в парусах.
Ветер то дует, то стихает. Дрейф тоже переменчив. Наступили морозы. Начинает образовываться новый лед; он замораживает полынью. У кромки льда перед нами крейсирует «Уссуриец», пытаясь придти к нам на помощь. Он пытается войти во льды, но льды выталкивают его обратно, как пробку из бутылки. А между нами всего пятнадцать миль расстояния...
Мороз покрыл палубу к снасти ледяной корой. У всех руки ободраны в кровь. Ветер, к счастью, все усиливается.
– Спустить грот!
– Поднять грот!
– Право руля!
– Есть, право руля!
Дует чистый норд. Подняты все паруса. Идем вперед, обгоняя льдины. Из мертвого кольца мы все-таки вышли. По радио сообщают, что «Уссуриец» ждет нас в пяти милях от мыса Дежнева.
Первого октября мы уже в семи-восьми милях от Дежнева. С Дежнева телеграфируют, что лед двинулся на север. Но мы упорно идем на восток. Все увереннее идет корабль. Наконец крик дежурного с мачты:
– Впереди чистая вода!
– Показался «Уссуриец!»
Телеобъектив наведен на черную точку, то появляющуюся, то исчезающую вдали на линии горизонта.
* * *
Кромка льда так близка, что всего несколько десятков льдин отделяют нас от нее. И как на зло, огромная глыба льда, насев на форштевень, тормозит наше движение к чистой воде Берингова пролива. Слева надвигается громадное ледяное поле, грозящее соединиться с таким же, напирающим справа. Неужели не проскочим! Надо разбить льдину.
– Отдать якорь!
Грохочет якорная цепь, и якорь, как тяжелый молот, обрушивается вниз, но льдина не поддается. Якорь с цепью лежит на ней беспомощной грудой.
– Поднять трос!
– Взять льдину на кормовую лебедку!
– Вытащить из-под носа!
Прямо с борта на лед скачут матросы. Подан трос, охвативший льдину петлей. Начинает работать лебедка. Льдина медленно подается и уходит под корму.
– Поднять грот!
Порыв ветра надувает паруса. Все полотно, какое есть на борту, поднято на мачты.
– Право руля!
Корабль медленно набирает скорость.
Форштевень бьет последние льдины, и они, покорно расступившись, выпускают корабль на чистую воду Тихого океана, приветствующего нас хорошей качкой на сердитых, покрытых барашками пены, волнах.
Выбрасывая черные облака дыма, навстречу спешит «Уссуриец», чтобы забрать нас на буксир.
Последняя полярная съемка. На палубе выстроена команда. Рядом группа ученых. Гремят залпы салюта, бас нашего ледокола и гудки тральщика сливаются в незабываемую симфонию победы над ледовой стихией.
Задание выполнено – тяжелый полярный путь пройден без зимовки.
Впереди Чукотка, Камчатка, Владивосток.
20
Северо-Восточный проход был пройден в одну навигацию, и мечта мореплавателей прошлых веков, стремившихся разыскать среди льдов Арктики кратчайший морской путь из Европы в Китай, осуществилась. Русские люди овладели полярными морями. Северо-Восточный проход превратился в регулярно действующую магистраль Северного морского пути.
Если раньше с помощью ледоколов грузовые суда могли пробиваться с запада только до устья Оби, а с востока до Колымы, то теперь им открыт сквозной путь вдоль всего полярного побережья.
Зимовки превратились в благоустроенные обжитые поселки, и там, где «Сибиряков» принимал уголь с приведенных вниз по рекам барж, выросли теперь полярные порты и крупные населенные пункты с большими благоустроенными домами.
Когда одна из групп кинопутешественников совершила недавно плавание по Лене, в бухте Тикси она снимала уже не маленькую, затерявшуюся в снегах зимовочную станцию, а большой современный порт, оснащенный техникой, в корне меняющей всякое представление о том, что такое Арктика.
На рейде, ожидая погрузки, стояли десятки могучих морских транспортов.
По пристани двигались, поворачивая стальные хоботы, погрузочные краны.
Но такие перемены в советской Арктике – только начало работы по ее широкому освоению. Огромные богатства северных земель все больше привлекают внимание исследователей. И каждый год новые и новые открытия показывают, какие возможности таят в себе эти края, глядящие в нелюдимый полярный океан.
Одна из таких богатых, но еще мало раскрытых земель – полуостров Таймыр. Пять тысяч километров отделяют его от Москвы. Полмиллиона квадратных километров заполярных просторов, составляющих площадь полуострова, увенчаны мысом Челюскина – самой северной материковой точкой Евразии.
Здесь, рядом с кварцевой глыбой, известной по фотографиям, помещенным в учебниках географии, у городка полярной станции собралась группа научных работников, отправляющихся в неисследованные области Таймыра, и именно сюда стремились кинопутешественники летом 1947 года.
Но чтобы попасть на Таймыр, на мыс Челюскина, им уже не нужно было ждать конца июля, когда начинается полярная навигация, как это делали в свое время мы на «Сибирякове». Сейчас путь на Север начинается под Москвой на одном из ее аэродромов. Отсюда тяжелый транспортный самолет Главсевморпути и унес вместе с другими пассажирами и грузами двух кинопутешественников: Владимира Шределя и Марка Берковича, отправленных в Арктику для съемки двух короткометражных видовых картин.
Первая же посадка на берегу океана поразила людей, впервые попавших на Север. Амдерма оказалась большим и благоустроенным поселком со школой, клубом, больницей, хорошими жилыми домами. И если бы не олени, то трудно было бы сразу понять, что это и есть берега полярного океана.
Снимая видовой экспедиционный фильм, режиссер и оператор знали, что в первую голову снимать надо то, что является наиболее характерным для местности, что наиболее «географично». И эти особенности края сразу же открыли то новое, что принесла на Север советская власть. Ненцы, в прошлом забитые и почти вымиравшие, с приходом советских людей в Арктику зажили новой жизнью. Богатейшие колхозные оленеводческие хозяйства обслуживаются теперь своими медицинскими, ветеринарными, культурными учреждениями. Но олени питаются только особым видом мха – ягелем, и ненцам приходится кочевать по тундре.
Однако если можно возить с собой чум – красный уголок с радиостанцией и библиотекой, то школу с собой не повезешь. Поэтому ненцы оставляют своих ребят-школьников в интернатах, созданных в северных поселках, а на каникулы увозят ребятишек в родную тундру.
Съемка встречи родителей с ребятами проходит успешно и завершает работу киноэкспедиции в Амдерме. Оторвавшись от земли, самолет уносит путешественников на восток.
Мелькают населенные пункты, дороги, рыбачьи поселки. Как изменился Север! Радиотелефон и телеграф связывают все пункты побережья, рассказывают о всех новостях жизни на Большой земле, о международном положении.
Внизу проплывают полуострова, бухты, заливы. Широкие реки вливаются в море. Дымят трубы лесопильных заводов, бродят стада оленей, правильными квадратиками раскинулись улицы новых поселков.
Но чем дальше на восток, чем ближе к Таймыру, тем места становятся менее изученными.
Берег скрыт где-то внизу, под пеленой серых мокрых облаков. Летчик ведет машину почти что слепым полетом. И когда внизу, в прорыве облаков, в окне вдруг мелькает какая-то река или рисуются горы, они пока еще не могут служить ориентиром. На карте здесь «белое пятно», и на нем надпись «не исследовано».
«Вот под нами промелькнуло несколько домиков. Глубокий вираж. Еще раз проходим над зимовкой, – рассказывают участники путешествия. – Уже видно, как к песчаной косе бегут люди, обгоняемые собаками. Посадка. Вылезаем. Оглядываемся. Слева – океан, по-прежнему еще очень «ледовитый», а справа, насколько хватает глаз, – тундра, тундра...
Пока нас не перебросят к цели нашего путешествия, – решают кинопутешественники, – мы и здесь можем снять ряд любопытных эпизодов освоения Арктики».
В прошлую навигацию морской транспортный пароход привез сюда все необходимое для постройки постоянной научной базы. Когда придет корабль навигации нынешнего года, капитан его увидит на краю тундры новый, блещущий свежестью чистого леса поселок в одну широкую улицу. Один за другим вырастают чистенькие стандартные дома, но, увы, и здесь уже назревает... жилищный кризис.
Пыхтят вездеходы – новый вид полярного транспорта. Отправляющиеся в глубь тундры подцепляют к такому вездеходу огромный деревянный ящик на салазках, и готовое жилье ползет куда нужно вместе с запасом топлива и продовольствия, давая возможность месяцами не думать о возвращении на базу.
Скоро почти неисследованный хребет Бырранга, перегородивший с востока на запад весь Таймыр, будет выглядеть на карте, как исхоженный вдоль и поперек Кавказ.
Все жарче греет солнце, и все сильнее «раскисает» тундра. Попытка пробраться на вездеходе в соседнюю бухту не удается – путь преграждают широко разлившиеся реки. Полярники решаются на рискованный шаг и ведут вездеход по льду еще не вскрывшегося залива. Впереди идет разведчик. Он ищет путь, обходя полыньи и большие лунки во льду, продутые тюленем или нерпой. Восемь километров пути – девять часов осторожного движения вперед. Но цель достигнута.
Полярники люди общительные и всеми силами стараются помочь киноработникам. Один ведет нас к норкам полярных грызунов – леммингов, проложивших себе извилистые дорожки среди мхов, другой принес выводок щенят песцов, третий указывает гнездовья каких-то птиц. Вот и сейчас к самолету со свистом гонят какой-то большой черный ком. Оказывается, это новый «артист» – большая, блестящая шкурой на солнце нерпа.
Это осторожное животное – обязательная принадлежность полярного ландшафта. Но как снять ее? Сколько часов надо сидеть над лункой в укрытии, ожидая пока нерпа выползет из-под льда на воздух, чтобы подышать. Да и выйдет ли она именно в этой лунке, а не в ста метрах позади? Острый слух животного сейчас же просигнализирует ему о шуме аппарата, и опять время будет потеряно зря. Поймать же нерпу не так просто. На льду капкан не поставишь и сетью ее не накроешь.
Изобретательные полярники находят выход из положения. Присмотрев лунку, из которой уже не раз выходила нерпа, они укладывают около нее обыкновенный лист фанеры и прикрепляют его к длинному тонкому стальному тросику.
Когда ничего не подозревающее животное, вынырнув из своей ледяной крепости, располагается подышать воздухом и погреться на солнце, лунка, как заслонкой, прикрывается фанерным листом. Нерпе некуда скрыться и остается только позировать перед камерой до тех пор, пока оператор не отснимет положенное количество пленки.
Более крепкий грунт берегов бухты позволяет вместо вездехода передвигаться здесь на обыкновенном грузовике.
Группа, в составе которой и кинооператоры, по замерзшему заливу двигается к историческому памятнику – высокой пирамиде, сложенной из камней на вершине острова. Медная дощечка свидетельствует о том, что здесь в 1900–1901 годах стояла яхта «Заря» русской полярной экспедиции, отправившейся на поиски гипотетической «Земли Санникова».
Наконец последний этап путешествия закончен; группа добралась до цели – устья реки Таймыры. Здесь нас ждет группа научных работников, с которой мы пойдем в глубь полуострова вверх по реке к озеру Таймыр. Путешествие будет совершено на катере, который с минуты на минуту должен придти из очередного рейса на озеро.
Вот и он. Но что это за странное убранство? Мачта и борта катера увешаны гирляндами гусей, а палуба завалена вялящейся на солнце рыбой. Оказывается, это попутный улов команды катера...
Второй день идет погрузка кунгасов и понтонов, которые потянет за собой моторный катер на озеро вверх по бурной реке.
Впереди территория «белого пятна» полуострова, раскинувшаяся на площади сто пятьдесят тысяч квадратных километров.
Нижняя Таймыра, как зовут вытекающую из озера реку, тянется в глубь полуострова на добрых триста километров. Река капризна, своенравна и мало изучена. Иногда она широко разливается и течет спокойно, а на отдельных участках, скрываясь в узких, прогрызенных ею в горах каменных каньонах, становится быстрой и бурливой.
«Берега Нижней Таймыры необычайно живописны, – отмечают в своем очерке кинопутешественники. – Скалы и равнины... Узкие проходы и озера такой ширины, что мы несколько раз принимаем их за Таймырское озеро. Но это то озеро Энгельгардта, то Черные Яры.
Какие только формы ни принимает камень на берегах! Силуэты, похожие на древние замки, островки, круглые, как торты, густо облепленные чайками, гагами и их птенцами. Косо спадающие в воду пласты слоистых пород и таинственные пещеры. К одной из них подходим, заранее приготовив камеру для съемки...»
В пещере, куда зашла киноэкспедиция, когда-то дожидался своих спутников один из исследователей Арктики, отважный русский ученый Мидендорф, первым проникший в 1843 году в глубь Таймыра.
«Пройдет столетие, – писал он, – прежде, нежели другой странствователь решится нарушить тишину этих пустынь».
Прошло столетие, и вековое безмолвие Таймыра нарушено навсегда. Пыхтит мотор катера, и мимо пещеры, затерявшейся на двухсотом километре реки, плывут тяжело нагруженные понтоны. На них вездеход, разобранные дома, бочки с горючим, запасы продовольствия и люди, которые заставят скупую Арктику отдать свои богатства народу.
Берега становятся все выше, река входит в горы Бырранга – самые северные горы Евразийского материка.
На одиннадцатый день караван огибает мыс Поворотный и выходит на гладь самого большого в Арктике Таймырского озера. Его длина сто восемьдесят километров, а площадь пять тысяч квадратных километров.
Еще один день путешествия, и с капитанского мостика уже видны три деревянных дома, устроившихся на длинной песчаной косе...
Совещание с учеными, очередное уточнение сценария, осмотр объектов, которые в данном случае под руками, и скорее снова за съемку.
Каждый час дорог – ученые собираются на исследование залива Яму-Байкура.
21
Каменистая почва густо покрыта цветами. Здесь ромашки, похожие на обычные полевые, альпийские маки, незабудки.
Пока оператор устанавливает камеру, режиссер с удивлением объясняется с ученым-ботаником.
Что это? Обман зрения, правда? Какая же это Арктика? Где белые медведи, вечные льды и снега? Ботаник показывает рукой.
– Видите вдалеке остроконечные холмы, похожие на верблюжьи горбы? Это останцы – остатки известковых гор доледникового периода. Останцы и горы Бырранга, достигающие высоты в тысячу метров, оградили с севера этот район от великого наступления ледников, они и теперь предохраняют его от холодных полярных ветров. Этим и объясняется то богатство флоры, которое вы видите перед собой. Район Таймырского озера смело можно назвать удивительным арктическим заповедником.
Дальше следуют одно за другим новые открытия, дающие богатейший материал для картины. Вот, шевеля листьями на ветру, клонятся к земле карликовые арктические березки и ивы. Масштаба нет, и они кажутся молодым зеленым леском. Но вот появляется и «масштаб»: сверху в кадр спускается нога в огромном болотном сапоге. Но это не нога Гулливера или сказочного великана. Это нога самого обыкновенного человека, в данном случае режиссера.
Зато лес необыкновенный – его высота всего пять сантиметров, и в нем над деревьями уверенно возвышаются самые обыкновенные подберезовики, грибы, привыкшие в нашем поясе искать защиты у корней деревьев.
Ученый улыбается:
– Здесь, пожалуй, эти грибы вернее называть надберезовиками...
Только заканчивается съемка, как ученый ведет участников экспедиции в сторону и, готовя гербарий, демонстрирует новое чудо – «живое ископаемое». Это – карликовые папоротники, когда-то представители пышной флоры каменноугольного периода. В этих местах среди папоротников, предков видимых сейчас растений, еще сравнительно недавно, когда на земле уже существовал человек, паслись мохнатые мамонты. Их не раз находили ученые замороженными в холодильнике вечных льдов Арктики вместе с мертвыми остатками растений.
Но живой папоротник на Таймыре – это новое замечательное открытие.
За ботаническими съемками наступает черед зоологических, потом географических, астрономических и всяких других. И каждая из них настолько любопытна, что сама по себе могла бы быть темой отдельного научно-популярного фильма. Но задача создания видового фильма сложна тем, что о многом надо сказать кратко, надо сделать такой фильм, который смог бы и при малом метраже ответить на основные вопросы и дать правильную характеристику показываемому краю и работающей в нем экспедиции.
Видовой фильм становится действительно популярным тогда, когда он может быть выпущен как добавление к программе в любом кинотеатре, становясь благодаря этому доступным не только узкой аудитории специалистов или любителей этого жанра, а самым широким массам кинозрителей...
Новости обгоняют одна другую: только что пришло сообщение о нахождении каких-то редких растений и насекомых, вслед за этим один из ученых, обливаясь потом, приволок на себе найденный в тундре сорокакилограммовый обломок Мамонто style=ва бивня и утверждает, что надо покопаться рядом и обязательно будет обнаружен целый сидящий во льду мамонт, а орнитолог доставил редкую краснозобую казарку, прилетевшую сюда на лето из жаркой Ленкорани, с берегов Каспийского моря...
Камера фиксирует работу ихтиологов.
Ловить рыбу здесь не трудно. В воду опускается крепкая бечевка с привязанным на ее конце острым гвоздем, загнутым крючком. Рывок – и в лодке уже бьется огромный голец, рыба ценной лососевой породы. Известно, что обычно гольцы не превышают весом четырех-пяти килограммов. Здесь же ловятся экземпляры до двенадцати килограммов. Озеро полно рыбы разных ценных пород: тут и омуль, и нельма, и максун, и многие другие – вода буквально кипит от рыбьих стай.
Выловив рыбу, ихтиологи измеряют ее, взвешивают. Чего только ни делают ученые, чтобы собрать как можно больше сведений о жизни рыб, их поведении, условиях питания и размножения...
День за днем летят в съемочной суете. С нами вместе работает множество разнообразных групп ученых, выполняющих самые различные работы, и всех хоть понемногу, но надо заснять, чтобы охватить в фильме всю широту комплексных исследований края.
Работу все время приходится вести в двух планах: организованную, по сценарию, и «событийную», чтобы не пропустить неожиданно возникающих в путешествии событий...
Жизнь течет своим порядком, и когда приходит сообщение о том, что на другой день «ровно в восемь ноль-ноль» катер уходит в Яму-Байкура, то ничего не остается, как подчиниться приказу и грузиться, не закончив всех намеченных по плану съемок.
На катере идет погрузка ящиков с продовольствием, мешков с углем, разных припасов. Это закладываются на берегах озера базы для будущих исследователей, складываются в назначенных местах пирамиды из мешков и ящиков, украшенные высоким опознавательным знаком – шестом.
Катер идет по озеру. Это самый большой арктический материковый водоем советского Заполярья.
Вот впереди видна рябь на воде. Это, должно быть, мель, – решает стоящий за штурвалом капитан. Но это не мель. Бинокль превращает рябь в скопище сотен линяющих гусей, плещущихся на воде и неспособных к полету.
– Полный вперед!
Катер устремляется к стае, и в то время как режиссер следит за тем, чтобы нетерпеливые охотники раньше времени не открыли пальбы, оператор «выхватывает» редкостные кадры. Конец съемки знаменуется залпами с палубы и даже из открытых иллюминаторов.
Вдоль берега, поглядывая на невиданное сооружение – катер, трусят песцы, летят гагары, по мелководью деловито шагают кулички. Пушистыми комками, смешно переваливаясь, спешат подальше пугливые птенцы чаек, уже почти взрослые, но еще не научившиеся летать...
Наконец достигнута северо-восточная оконечность озера-залива Яму-Байкура.
Катер становится на якорь.
Группа за группой высаживаются ученые, отправляясь на работу.
Высаживаются и кинопутешественники. Начинаются съемки местности. Кругом тундра, полная жизни. Множество птиц, насекомых, грызунов. Все это суетится, торопится закончить все свои жизненные дела до наступления холодов...
Сколько еще здесь работы для исследователей и сколько богатств скрыто в этих далеких краях. Вот и сейчас то, что раньше считали материком, оказывается большим островом, отделенным от материка широким проливом.
Остров сплошь покрыт цветами, в которых ютятся бесчисленные птенцы чаек, даже не делающие попыток скрыться от людей. Они только стремятся поглубже забраться в цветы...
* * *
Радио принесло весть, что к материку приближается пароход, который должен забрать людей, не остающихся здесь на зимовку. Пароход везет новую аппаратуру, запас продовольствия. Он заберет собранные коллекции и материалы, подлежащие обработке в научных учреждениях.
Еще один год исследовательских работ идет к концу. «Белое пятно» становится все меньше, и карта все больше покрывается различными знаками, обозначающими зимовки, поселки, реки, озера, горы.
Проведены большие работы, собраны коллекции, расширены познания о крае. Все везут богатый разнообразный материал. Богатый материал собран и киногруппой. Он хранится в жестяных коробках с заснятой негативной пленкой...
Катер приходит на берег океана вовремя. Залив уже покрыт шугой – свежим слоем тонкого молодого льда. Снег то и дело белит берег и дома поселка. Это первый сигнал наступающей зимы.
Ледокол принимает на борт кинопутешественников. Их с нетерпением ждут в Москве. С их приездом киноатлас обогатится двумя новыми арктическими видовыми фильмами: «На побережье Ледовитого океана» и «Озеро Таймыр».
