Антология экспедиционного очерка

Материал нашел и подготовил к публикации Григорий Лучанский

Источник:  Леонтьев Ф.С. В просторах Заполярья (записки натуралиста), Государственное издательство географической литературы, Москва, 1956 г. 

Мечты 

Академик В. Л. Комаров отпил глоток воды из стоявшего перед ним на кафедре стакана и продолжал:

– На карте растительности Советского Союза лишь этот район Крайнего Севера до сего времени не исследован ботаниками, что объясняется крайней отдаленностью этих арктических пространств, их малой доступностью и суровым климатом: они непосредственно прилегают к полюсу холода.

Особенно нас интересует растительность долины реки Омолона, о которой мы ничего не знаем. Но я не сомневаюсь, что наши ботаники, особенно молодежь, в самом ближайшем будущем сотрут белые пятна на ботанической карте нашей страны.

Последние слова ученого я воспринял так, словно они были обращены ко мне. Долина Омолона представилась мне особенно заманчивой.

Вскоре мне посчастливилось: я был зачислен в арктическую экспедицию, направляющуюся на крайний север Дальнего Востока.

«Держись, товарищ! – записал я в свой дневник, – тебе предстоит изучить и нанести на карту растительность восточного тундрового района Дальнего Востока. Его пространства превышают территорию такого европейского государства, как Бельгия. Западную окраину района пересекает река Омолон».

Прошло несколько дней. Сборы подходили к концу. Наша экспедиция в полном составе еще раз была вызвана в Главное управление Северного морского пути.

В коридорах огромного дома можно встретить людей, не один год дышавших арктическим воздухом. Тут моряки, геологи, геоботаники, агрономы, летчики и многие другие. Мелькают мужественные обветренные лица. От них веет бодростью и весельем.

Свыше 20 000 километров предстоит нам преодолеть: от Москвы до Владивостока по железной дороге, далее океанским пароходом через Японское море, Тихий океан и на север вдоль восточной окраины Курильских островов и Камчатки к Берингову проливу. А там, далеко на западе, – просторы Ледовитого океана и сухопутный маршрут по Омолону.

 

Через Сибирь 

Поезд мчит нас на восток. Волга, а за нею Урал уже позади. Проехали Свердловск, и вот показалась одна из самых обширных на земном шаре низменностей – Западно-Сибирская.

Радуют взор березовые перелески лесостепи. Между березовыми колками там и сям видны озера. Здесь пора массового цветения адониса, или горицвета, с его ярко-желтыми крупными цветками в сообществе с фиолетовыми цветками прострела, или сон-травы, всегда обращенными к солнцу.

За рекой Томью видны отдаленные всхолмления предгорий Алтая. Они покрыты тайгой из кедра или пихты.

Весна лишь начинается. Цветут медуницы и сон-трава, ивы и оранжево-красные «огоньки» – так здесь называют азиатскую купальницу.

За Красноярском ландшафт изменился. Рельеф стал более холмистым. На востоке видны предгорья Саяна с елово-кедровой тайгой.

Утром на станции крестьянские девушки продают букеты из медуниц, сердечника, золотисто-желтого чистяка, фиолетовых сочевичников и прекрасной сон-травы. Мы проносимся над лесной рекой с взмученной желтой водой.

За Нижнеудинском – взгорья, мелькают обнажения коренных пород. Вдали в дымке видны сопки.

Проехав Иркутск, поезд мчится вдоль Ангары, красивой и многоводной реки Восточной Сибири.

Близ Байкала Ангара пересекается грядами подводных камней. Самый крупный из них – Шаманский камень. Местонахождение Шаманского камня послужило поводом к созданию легенды, будто камень задерживает байкальские воды, и, не будь этой скалы, воды Байкала оказались бы неукротимыми, устремились бы в реку и наделали много бед.

Вот и Байкал – самое глубокое озеро на земном шаре. Наибольшая глубина (1741 м) обнаружена около острова Ольхона. Дно озера в этом месте находится на 1286 метров ниже уровня моря. Нигде в мире на суше нет такой глубокой впадины. Крутые уклоны дна в некоторых местах приближаются почти к вертикальным (свыше 80°). Местные жители называют Байкал морем. О нем созданы народом легенды и песни. В песне он также «Славное море, священный Байкал»... Даже хребет у берегов озера носит название Приморский.

Южная половина Байкала гораздо глубже северной. Против дельты реки Селенги есть пучина. О ней сложена легенда, будто на дне озера имеется отверстие, через которое Байкал соединяется с Северным Ледовитым океаном.

Поводом к созданию легенды послужил сильный водоворот. В свою огромную бурлящую воронку он увлекает плавающие на поверхности воды предметы, придает им вращательное движение и как бы втягивает воду в «отверстие». На самом деле водоворот образован двумя встречными течениями. Преобладает мнение, что Байкал образовался на месте глубокого провала (грабена).

Современные глубины озера получились в результате опускания дна провала. Опускание продолжается и в настоящее время. Оно особенно заметно там, где котловина продолжается за пределами берегов Байкала, например в Баргузинском заливе. Селение Усть-Баргузин уже два раза переносилось дальше от берега. Однако вода Байкала настигает его и в наши дни. То же происходит и в самой северной оконечности озера.

В 1861 году во время землетрясения опустилась так называемая Цаганская степь (в дельте реки Селенги). По рассказам очевидцев, на степи появились бугры, образовались трещины. Из трещин фонтанами забила вода с песком и глиной. Потом из Байкала хлынула вода. Она шла стеной, все затопляя на своем пути. На другой день степь на большом пространстве оказалась затопленной. На месте бывшей степи ныне находится залив Провал.

Опускание дна Байкала происходило и, по-видимому, происходит одновременно с поднятием горных хребтов, ограничивающих байкальскую впадину.

Частые землетрясения, особенно в южной части Байкала, говорят о неспокойном состоянии земной коры в Прибайкалье. Об этом же свидетельствуют горячие источники на берегах озера, температура воды в которых доходит до 70 градусов.

В самом же Байкале вода очень холодная, и этим свойством он резко выделяется среди других озер земного шара. При необыкновенной глубине озера прогревание в течение лета такого огромного количества воды невозможно. Зимний же толстый лед, нередко покрытый торосами, тает очень медленно. Отдельно плавающие льдины можно встретить в северной части Байкала даже в конце июня.

Поезд замедляет ход, приближаясь к станции Байкал. Многие пассажиры спешат к выходу из вагона – обычно здесь покупают копченых байкальских омулей. Поезд остановился на узкой полосе между берегом Байкала и отвесными стенами вздыбленных гор, трещины которых как бы расшиты серовато-серебристыми кустиками ленского бурачка с желтыми цветками. Отдельными кустами пестрит даурский рододендрон (местное название багульник), цветущий красивыми фиолетово-розовыми цветками. Среди багульника и ярких сине-фиолетовых цветков остролодочника выделяются широкие листья бадана.

На берегах Байкала цветение растений запаздывает по сравнению с Иркутском недели на две. На температуру воздуха в течение первой половины лета оказывают большое влияние охлажденные за зиму байкальские воды. Но осень на побережье Байкала наступает недели на две позднее, чем в ближайших окрестностях.

У самого берега растет сибирская кедровая сосна и даурская лиственница. На юго-восточном берегу Байкала высятся куполообразные вершины Хамар-Дабана, покрытые снегом. Суровая, величественная природа!

Выбрав удобный камень, я оперся на него и прямо из озера попробовал холодной воды Байкала.

Вода в этом озере удивительно прозрачна. Даже на 10-метровой глубине с лодки различаются выросты ветвистых изумрудных губок, образующих местами на каменистом дне своеобразные «леса». В них ютятся большеголовые бычки. Хорошо видны также зеленые водоросли.

Холодные воды озера населены множеством самых разнообразных видов животных и растений. Большинство их свойственно лишь одному Байкалу и больше нигде не встречается.

По своеобразию и обилию животного населения Байкал поистине можно назвать музеем «живых ископаемых», обитавших в разные геологические эпохи и сохранившихся здесь до настоящего времени.

Только в Байкале на глубине свыше 700 метров живет полупрозрачная рыбка – голомянка. Также лишь Байкалу свойственны оригинальные широколобки. Их веретенообразное серо-зеленое тело покрыто темно-коричневыми пятнами. Широколобки находят убежище на илисто-каменистом дне озера, на глубине до 800 метров.

До сего времени остается загадкой, как в пресноводное озеро Байкал попал морской зверь тюлень (нерпа). Возможно, что когда-то, в далекие времена, с севера до Байкала доходили океанские воды. Впоследствии, когда началось медленное поднятие суши, от океана отделились некоторые морские заливы вместе с населяющей их фауной. Животные, потерявшие связь с океаном, приспособились к жизни в озере. К ним постепенно приспособился байкальский тюлень. Ныне его можно рассматривать как своеобразное «живое ископаемое».

...Веет свежий северо-восточный ветер (по-местному – баргузин).

От Култука поезд идет близко к урезу байкальской воды, не отклоняясь от него, то и дело скрываясь в многочисленных туннелях. Они просверлены в прибрежных скалах, вплотную подходящих к озеру. Мелькают между туннелями мостики, перекинутые через горные потоки. Мы двигаемся над самым Байкалом по очень узкому карнизу отвесно вздыбленных гор. Карниз также отвесно обрывается в синюю пучину больших глубин. Они начинаются почти у самого берега.

Наконец, поезд отклоняется от берега. Еще раз блеснула водная поверхность Байкала и скрылась. «Славное море» осталось позади.

За Амуром стали часто встречаться сопки, покрытые лесом.

Проехали реку Уссури, приток Амура. Видна мутная, желтоватая вода. На станции продают ландыши. Ландыш майский исчезает за Уралом. И вот мы видим ландыш маньчжурский с ширококолокольчатыми раскрытыми венчиками.

Вечером прибыли во Владивосток. Город раскинулся по склонам холмов вокруг глубоководной бухты Золотой Рог. Это обширная, сильно врезанная в материк и хорошо укрытая от ветров гавань.

 

По морям и океану 

В далекое плавание по океанам и морям, омывающим восточные и северные окраины нашей родины, нам предстояло отправиться на «Ермаке».

В этом году в Арктике исключительно благоприятная ледовая обстановка, и потому наше судно отправляется в плавание раньше обычного.

Утром сияло солнце и было жарко, а во второй половине дня холодно и туманно. Мы решили ускорить погрузку: на своих плечах стали переносить на судно наши круглые складные домики. В тундре они нам пригодятся.

На следующий день погода была ясная и тихая. Горько-соленая вода в заливе поблескивала и как бы зеленела под лучами солнца.

После полудня судно снялось с якоря и теперь плавно скользит по зеленым волнам. Палубы завалены грузом. Пройти с кормы на нос не так-то легко: приходится преодолевать препятствия, взбираясь по деревянным «мостикам» на груды ящиков, бочек, досок.

Помимо нашей экспедиции, на судне находится партия зимовщиков, направляющихся на крайний север Сибири.

«Ермак» двигается на восток. Слева осталась бухта Диомид, справа – Русские острова. Судно бороздит волны Уссурийского залива. Вдали виднеются черные силуэты рыбачьих шхун.

Воды Японского моря богаты разнообразной промысловой рыбой. Часто встречается тихоокеанская сельдь. Иногда она подходит к берегам в таком огромном количестве, что выбрасывается волнами на берег.

Широко известна иваси – дальневосточная сардина (семейство сельдевых), обитающая в верхних, теплых слоях воды.

Водятся колючая (желтоперая) камбала, скумбрия, анчоус, навага. Весьма ценится тунец, достигающий трех метров длины и 600 килограммов веса. Ловятся также тихоокеанские лососи: кета, горбуша, сима и др.

Следующий день был сумрачным. Тяжелые тучи обложили горизонт. Сильными порывами дует ветер – начинается шторм. Наше судно в пенистых брызгах разрезает гребни волн. Водяные валы как бы пляшут.

На другой день шторм усилился. Белые гребни волн шли на судно цепями. Мы попали в хвост тайфуна. Судно испытывало неимоверную качку. То и дело оно зарывалось носом в волны и черпало воду кормой. Иногда огромный морской вал, увенчанный белыми гребнями, накрывал нос судна, и волны перекатывались через палубу.

С разрешения капитана судна я взобрался на мостик.

Наверху ветер еще сильнее. Он свирепо свищет в снастях. Дышать трудно. Но отсюда картина изумительная. Носовая палуба судна проваливается вниз, а горизонт вскидывается кверху. Вот нос судна уже лезет на гору пены. Из-под кормы дыбится пенистый вал.

Казалось, что не сдобровать «Ермаку». Вся сила его машин иногда уходила не на продвижение вперед, а лишь на сохранение курса судна.

В кочегарке за толстой металлической дверью – обжигающий жар, огромные слепящие пасти топок. В нестерпимой жаре под свистящими струями вентиляторов работают люди. Они мокры от пота, их напряженные лица черны от угольной пыли.

Быстро двигая длинными тяжелыми штангами, они разравнивают засыпку угля на решетках колосников в раскаленных жерлах. Затем вытаскивают кочергу и берут лопаты. Подхватив полную лопату угля, они забрасывают его в самую глубину топки. Без передышки, лопату за лопатой, кидают кочегары уголь в раскаленные жерла. Изредка они наспех жадно пьют воду или выливают ее на голову и снова продолжают тяжелую работу.

Море бурлит и днем и ночью, и «Ермак», как щепка, перебрасывается с волны на волну. В кают-компании многие места за столом пустуют: больным морской болезнью не до еды.

После обеда я вышел на палубу. На носу судна лежали обрывки бурых водорослей. Одна из них, ляминария, известна под названием морской капусты. На глубинах от 2 до 30 метров она нередко образует мощные заросли.

Наутро шторм ослабел.

Мы приблизились к Сангарскому проливу.

С левого борта «Ермака» виден японский порт Хакодате. Вдали, облегая бухту, встают зеленые горы, перемежающиеся падями. По склонам гор взбегают невысокие серовато-белесые домики. Видна полоса бурунов, порождаемых встречными течениями.

Справа по ходу виден остров Нипон.

 

*** 

Пройдя Сангарский пролив, «Ермак» выходит на просторы Тихого океана. Перед нами раскинулась необъятная водная стихия. Мы двигаемся на северо-восток. Наш путь лежит вдоль обширного понижения дна океана. Понижение тянется с короткими перерывами от Филиппинских и Японских островов на север вдоль Курильской гряды.

Глубины донной впадины превышают 10 километров. Наибольшая глубина Тихого океана 10 830 метров. Самые высокие горы, опущенные в океанскую пучину, не только скрылись бы в ней, но над ними находился бы слой воды толщиной около 2 километров.

Все сильнее дует южный ветер. Низко над водой, почти касаясь ее крыльями, летают буревестники.

Сумрачным утром мы увидели бушующий океан. Наше судно сильно кидает из стороны в сторону. Свинцово-белесоватые волны перекатываются через палубу. Все люки «Ермака» плотно закрыты.

Мы прошли остров Хоккайдо и находимся против южного острова Курильской гряды.

Курильская гряда составляет единую вулканическую цепь из нескольких десятков больших и мелких островов. Цепь связывает остров Хоккайдо с южной оконечностью Камчатки – мысом Лопатка. Многие из этих гористых островов с обрывистыми, утесистыми берегами представляют собой огромные вулканы, готовые в любой момент извергнуть из своих недр потоки лавы. За последние годы здесь было отмечено свыше десятка сильных землетрясений.

Местные подводные провалы и извержения нередко бывают причиной особых сейсмических валов. Внезапно обнажается часть морского дна. Вслед за этим появляются огромные морские волны. Они обрушиваются на берег и приносят большие опустошения. После извержения некоторые острова меняют свои очертания и возникают новые небольшие островки. Отдельные вулканы имеют правильную форму усеченного конуса. Наиболее высокие вершины покрыты вечным снегом.

Надвигается туман. Он пока держится у самой поверхности воды. Временами по воле ветра туман слегка рассеивается и двигается полосами – тогда виднеются отвесные неприступные береговые скалы. Нередко на них гнездятся тысячи птиц, образующих так называемые  птичьи базары.

Играют дельфины. Изредка на волнах отдыхают альбатросы.

Берега снова затягивает непроницаемой пеленой тумана.

Обилие туманов в этой местности тесно связано с холодным течением Ойя-Сиво, несущим воды из холодного Охотского моря. Отчасти холодные воды поступают из Берингова моря. Летом здесь преобладают южные ветры, несущие влажные массы воздуха. Соприкосновение холодных морских вод с теплым южным воздухом порождает туманы.

Туманы очень опасны для кораблей. То и дело раздаются предупреждающие гудки. Опасность от туманов увеличивается тем, что от многих островов Курильской гряды отходят далеко в океан надводные и подводные рифы.

Океан бурлит днем и ночью. Его никак нельзя назвать тихим. Плавают огромные скопления водорослей, подхваченных холодным течением. Бурые водоросли у берегов Курил достигают нередко нескольких десятков метров длины. Они служат своеобразными волноломами и затрудняют подход к берегам.

Сколько ночей прошло с тех пор, как мы носимся над пучинами? Сразу не ответишь.

«Ермак» миновал Первый Курильский пролив, отделяющий южную оконечность Камчатки от северного острова Курил – Шумшу, и теперь держит курс вдоль камчатских берегов. Низкая облачность. Свинцовые тона воды. На носу судна стоишь, как на балконе шестиэтажного дома.

 

* * *

На следующий день после полудня туман рассеялся и с левого борта хорошо видны очертания берегов Камчатки.

Высоко в небе высятся остроконечные сопки, нередко конусообразной формы.

Выглянуло солнце. С правого борта – Командорские острова. На этих островах лежбища морских котиков, дающих ценный мех.

Вдали показалась Ключевская сопка с резко выступающими продольными ребрами. Нам сначала показалось, что верхняя часть этого действующего вулкана была окутана непроницаемыми облаками. Но потом кто-то на палубе, случайно подняв голову, увидел высоко над облаками вершину сопки, из которой поднимался дым.

Вдруг с правого борта послышались возгласы. Мы поспешили туда. На поверхности моря резвились кашалоты, выкидывая из воды то один, то другой ласт. При этом они били по воде хвостами, поднимая фонтаны брызг. Их огромные головы, похожие на уродливые обрубки, то ныряли под воду, то снова появлялись на поверхности. Иногда они с удивительной быстротой целиком выскакивали из воды два-три раза подряд, а затем скрывались под волнами и уже не показывались. Кашалот способен оставаться под водой от 15 до 40 минут, а иногда, спасаясь от преследования, не показывается на поверхности моря свыше часа.

Охота на кашалотов раньше была сопряжена с опасностью. Раненый зверь кидается в разные стороны. Бывали случаи, когда морской великан, достигающий 20 метров в длину, сгоряча налетал на китобойные суда, опрокидывал и разбивал лодки с людьми одним ударом хвоста или головы. Теперь советские промысловики применяют китобойные пушки и очень ловко управляются с кашалотами.

 

* * *

Хмурая даль. Тяжелые тучи низко обложили горизонт. Кроме нахлобученных туч и бесконечной вереницы вздыбленных водяных гор с пенистыми гребнями, ничего не видно. Водяные валы с большой силой ударяют в борт судна. Стало так холодно, что пришлось спуститься вниз.

Капитан берет направление мористей – в сторону открытого моря. Близкий берег в сильный шторм опасен.

С той же яростью шторм продолжается и ночью. Наутро серый бескрайний простор был закрыт туманом.

Некоторые участники экспедиции, подверженные морской болезни, едва передвигаются, другие уже не расстаются с постелью. Прекрасно выдерживают качку лишь моряки да наш начальник экспедиции. Но вот и он неожиданно отказался от вкусного борща. Его покрытое загаром лицо заметно побледнело.

Я провожу большую часть дня на палубе и даже переселился сюда ночевать: приступы морской болезни на свежем воздухе меня не беспокоят. Сплю на сене, сложенном в большой плоскодонной лодке на корме судна. Лежа можно смотреть на облака. Внизу морская пучина, вверху нахмуренное небо. Ночью шторм ослабел. Забрезжило утро, «Ермак» проходит мимо Олюторского мыса. Около шести часов утра мы приближаемся к бухте Глубокой. Судно зайдет ненадолго в залив, чтобы выгрузить строительные материалы.

Бухта представляет собой ледниковый фьорд, прорезающий извилистыми ущельями остроконечные горы. С отвесных скалистых берегов, пестреющих обнажениями красновато-белых липаритов, там и сям низвергаются водопады.

Мы проплыли невдалеке от высокой черной кормы «Краболова» – плавучего крабоконсервного завода.

Палуба крабоконсервного завода завалена сетями, загромождена тросами. Часть сетей еще не снята и сушится на специально сооруженных сушилках из досок на корме и вверху у трубы.

Мне удалось не только побывать на борту «Краболова», но и выйти на катере в море.

Шли приготовления к спуску катеров и выходу их в открытое море на промысел. У правого борта были сложены ящики с сетями, мешки с грузилами, якоря, вешки и прочее ловецкое снаряжение. Дробные залпы моторов сотрясали воздух.

Под стук мотора «Аян» уходит в море. Плавучий завод скрывается с глаз. Мы в открытом море. Вокруг катера лишь вереницы волн с пенистыми гребешками.

Старшина внимательно вглядывается в волны. Время от времени он смотрит на компас.

Катер – в открытом море уже часа полтора. С борта катера спустили лот: глубина 50 метров, дно песчаное. Последовал приказ расставить сети. Их обычно ставят против ветра. Ветром катер относит от сетей, и тем самым судно избегает намотки их на винт.

За борт кинули деревянную вешку с прицепленным к ней стеклянным шаром. Вешка обозначает начало сети. Потом в воду бросили якорь. За сбежавшими в глубину тросами спускают полосу крупноячеистой сети, подвязывая на ходу к ее нижнему краю грузила на поводцах. К верхнему краю сети еще раньше были прицеплены дутые стеклянные шарики.

Теперь по самому дну моря ровно растянута полоса сети. Крабы, живущие на дне моря, встретят на своем пути расправленные ячеи сетей и запутаются в них.

Сети ставят не вслепую. Подводные «залежи» переползающих крабов предварительно прощупываются контрольными сетями краболовов-разведчиков.

Начиная с весны, по дну моря движутся с глубины на песчаные отмели громадные количества крабов. Они переселяются ближе к берегам на придонные кормовые пастбища, где самки откладывают икру. К осени они постепенно уходят в глубину.

Сети расставлены. Катер развернулся и пошел на поиски сетей, расставленных три дня назад.

Вскоре на белом гребне замелькала вешка – бамбуковый обрубок с флажками и биркой и прицепленным к ней большим стеклянным наплавом. Вешка качалась на волнах, склонившись по ветру. Сеть найдена. Что то в нее попало?

Вешка вытянута из воды, и на барабан лебедки наматываются намокшие тросы. Вытянут и якорь. Показалась из воды тяжелая смотка сети, опутанная водорослями и губками. Она унизана рядами колючих копошащихся крабов. Здесь промышляют камчатского краба. Его темно-красный с фиолетовым оттенком панцирь покрыт небольшими шипами с черным острием. Нижняя часть панциря и бока желтовато-кремовые.

Сеть перематывается лебедкой, проходит через руки ловцов и укладывается правильными охапками в трюм катера. Вот и конец сети.

Пора возвращаться домой. Катер, зарываясь в волны и раскачиваясь, торопливо уходит с богатой добычей.

И вот я снова на палубе «Ермака». Во время ужина шла оживленная беседа с товарищами о «крабовых впечатлениях».

 

* * * 

Утром судно вновь в пути.

С каждым днем становится холоднее. Пересекая Анадырский залив, пришлось впервые применить походный спальный мешок. На свежем воздухе без спального мешка ночевать уже нельзя.

Утром показалось давно не виданное солнце. На палубе «Ермака» толпится народ. Всех радует свежее утро. В Москве теперь полночь, а мы видим солнце.

Невдалеке от правого борта выставил из воды свою светло-серебристую морду морской заяц, или лахтак. За ним другой, третий...

Морской заяц живет на здешних морских мелководьях, но нередко его заносит на плавучих льдах далеко от берега. Он прекрасно приспособлен к жизни во льдах, делает в них отверстия – продушины и лазки, а над лазками сооружает так называемые хатки, или чумы, подобные нерпичьим.

Не успели рассеяться впечатления от морского зайца, как наше внимание привлекла цепочка буревестников.

Эти не очень крупные, сверху темно-бурые птицы хорошо плавают. Действуя своим черным крючковатым на конце клювом, они собирают с поверхности воды корм.

По словам капитана, большого любителя природы, буревестники часто следуют за китами. Всплывая из глубины моря, киты взбалтывают воду и выбрасывают на поверхность мелких рыб и ракообразных животных, которых тут же хватают буревестники. Интересно, что эти птицы плохо передвигаются на суше. Для взлета с поверхности им необходимо какое-либо возвышение. Иначе они неуклюже барахтаются на месте, цепляясь длинными крыльями за землю.

«Ермак» пересекает меридиан, разделяющий земной шар на два полушария: восточное и западное. Теперь мы находимся в западном полушарии.

Поздно вечером подошли к скалистым берегам бухты Провидения, где «Ермак» возьмет запас каменного угля для дальнейшего плавания. У входа в залив мигает огонек маяка. Его краткие вспышки подчеркивают темноту морской воды.

Раннее утро я встречаю на берегу. На всякий случай взял с собой ружье и призматический бинокль. Погода выдалась прохладная, но солнечная.

По скалистому мысу медленно и неуверенно двигаются четыре кайры. Они держатся прямо, ходят неуклюже, переваливаются с боку на бок, поворачиваясь то светлой нижней стороной тела, то темной верхней. Живут они на скалах, нависших над водой. Свое единственное яйцо кайры откладывают на камнях, даже без какой-либо подстилки, иногда на очень узком карнизе скалистого обрыва морского берега.

Очень крупное яйцо имеет грушевидную форму: при толчке оно не скатывается с карниза, а вертится на краю обрыва.

Летают кайры низко над водой, быстро и часто взмахивая крыльями и вытягивая при полете шею. Голос у них хриплый и звучит протяжно, вроде «кааарра». Добывая пищу, они часто ныряют и долго находятся под водой, охотясь за живностью.

Пройдя мыс, где сидели кайры, я поднялся на водораздел и оттуда увидел другой большой залив. Иду с осторожностью, боясь вспугнуть пернатых обитателей, с которыми мне хотелось поближе познакомиться.

На выступе берегового утеса сидит небольшая стая птиц с черным массивным клювом. Это бакланы. Черное оперение отливает металлическим блеском, за исключением части головы, совсем лишенной перьев. Голая темная кожа с желтовато-красными пестринами видна у основания клюва и вокруг глаз. Ходят они плохо, держа туловище почти вертикально, но плавают хорошо, иногда ныряют, ненадолго оставаясь под водой.

В это время раздался выстрел с борта стоявшего в заливе китобойца, и бакланы с криком начали подниматься с воды. Голос их похож на глухое кряканье. Они взлетели не сразу, а с разбегу. Пробежав по воде около ста метров, они полетели низко над водой и скрылись за высоким берегом.

Природа здесь сурова, но необычайно величава. Темные каменистые склоны берегов расшиты узором золотистых и белесых лишайников-цетрарий. Над ними возвышаются приземистые стебли широколистного иван-чая, или кипрея, с фиолетовыми цветками. Тут же цветут золотистый рододендрон и седой проломник, желтый мак и борец.

Северная природа изумляет своей глубокой содержательностью. Ее скупая, случайная «улыбка» радует вас больше, чем яркая красота юга.

В окрестных горах безмолвие. Кажется, что все погрузилось в глубокую задумчивость.

На карнизе отвесного берегового обрыва я увидел огромного альбатроса. Он почти весь белый, за исключением темно-бурых крыльев и хвоста.

Желая лучше рассмотреть птицу, я оступился. Встревоженная птица не могла взлететь с ровной поверхности скалы. Она неуклюже подвинулась к краю обрыва и бросилась вниз. В полете ноги у нее сближены и вытянуты назад. С воды альбатрос взлетает с разбегу: он бежит по воде, вытянув шею, и взмахивает раскрытыми крыльями.

В бухте, помимо нашего судна, находился пароход «Алеут» – плавучий завод советской китобойной флотилии.

На другой день нашим товарищам удалось побывать на «Алеуте». На нем производится переработка сала и мяса китов, доставляемых китобойцами – небольшими паровыми судами, способными развивать скорость до 25 километров в час. На носу китобойца виднеется гарпунная пушка. К верхней части мачты прикреплена бочка. Во время поисков наблюдатель сидит в ней и тщательно осматривает в бинокль поверхность моря.

Обнаружив кита, наблюдатель неослабно следит за каждым появлением животного над водой и указывает направление его движения. Вот кит вынырнул на поверхность моря и некоторое время лежит неподвижно, набирая в легкие свежий воздух. Этим моментом и пользуется гарпунер. Он нацеливается и стреляет. Гарпун прочно вонзается в тело кита четырьмя расходящимися лапами. Граната, навинченная на передний конец гарпуна, взрывается. Животное тяжело ранено или убито наповал. Очень крепкий трос длиной около полкилометра связывает гарпун с судном. Тушу убитого кита накачивают сжатым воздухом для лучшей плавучести и буксируют на базу.

В бухту возвращается после удачной охоты китобоец, буксируя кита. По словам гарпунера, раненый кит нырнул почти вертикально на большую глубину и, видимо, достиг морского дна, так как он рассек себе голову о придонные камни.

Предстоит разделка туши. Тушу подводят к корме «Алеута», где имеется как бы наклонный коридор, который оканчивается отверстием. Через отверстие при помощи сильной лебедки втягивают убитого кита на палубу, и начинается разделка туши.

На палубе с кита снимают сало, срезают мясо, тушу потрошат и распиливают паровыми пилами на куски. Вытопка жира производится в жиротопенных котлах, загружаемых через люк.

Между тем «Ермак» спешно загружается каменным углем.

С борта судна некоторые любители-рыболовы ловят морских ершей. Ловля необыкновенно проста: крючок с наживой на длинном шнуре опускают в воду и, спустя три-четыре минуты, вытягивают на палубу ерша.

Невдалеке рыбу ловили местные рыбаки. В невод попалось много наваги. Эта холодолюбивая рыба мечет икру зимой, примерно в январе, выбирая неглубокие места вблизи берегов. С потеплением прибрежных вод она уходит на большую глубину, где вода холоднее. Несмотря на то, что навага очень вкусна, ее считают второстепенной промысловой рыбой: вес двух самых больших рыб едва достигает килограмма.

Единственной крупной рыбой (свыше полметра длиной) в неводе оказалась кета (из лососевых). Эта ценная промысловая рыба большую часть жизни проводит в море, но размножается лишь в реках. Она мечет икру один раз в жизни и после нереста погибает. Перед икрометанием самка выбирает на дне подходящее для нереста место и ударами хвоста расчищает его от травы, ила. Приготовив таким способом ямку, она выпускает в нее икру, которую самец заливает молоками. Отложенную икру самка засыпает сверху гравием, здесь образуется бугор. Кета сторожит гнездо в течение нескольких дней и от истощения умирает.

Горбуши (из лососевых) не очень крупные, но промысловая ценность их в этих северных водах выше по сравнению с кетой.

Собрав добычу, рыбаки вытряхнули из невода водоросли; среди них попалось несколько крабов и морских звезд.

На следующий день «Ермак» набирал свежую пресную воду для питья и для работы котлов. Утром судно подняло якорь и медленно приблизилось к крутому берегу залива. Там из расщелины скалы бьет ключ. «Ермак» подошел почти вплотную к берегу. От судна протянули шланги, положив их на спасательные круги, и подвели к источнику. Началась перекачка ключевой воды в цистерны.

Безмолвие величественных скал нарушается протяжным высоким свистом рогатого, или полярного, жаворонка; он словно радуется солнечной погоде и ясному, безоблачному небу.

Берега залива круто возносятся кверху. Они сложены темными вулканическими породами. Прошло много тысячелетий, с тех пор как они находились в недрах земли в расплавленном состоянии.

Террасы берега одеты цветущим ковром широколиственного приземистого кипрея и пурпурными цветками камчатского рододендрона, желтыми маками и мохнатым волоснецом. Тут растут камнеломки и копеечник, ива Палласа, золотая розга и астрагал зонтичный. Над цветками летают шмели.

Наполнив цистерны пресной водой, судно стало на рейде. Шли последние приготовления к дальнейшему плаванию.

На следующее утро судно вышло в открытое море и, обогнув мыс, взяло курс на север.

Около полудня с правого борта показалось стадо белух, или полярных дельфинов. Отрывистый рев, напоминающий мычание быка, сопение, какие-то приглушенные звуки, похожие на хрюканье, нарушили окружающую тишину. Огромные, сильные животные то погружаются, то снова всплывают, показывая белые, блестящие спины. Одно из животных приблизилось к борту «Ермака». Слышится шумный вздох, вслед за тем голова снова опускается в воду, на поверхности показывается туловище и тут же медленно погружается в море. На короткое время над водой остается хвостовой плавник, но вот и он скрывается. Проходит две-три минуты, и снова повторяется то же самое. Так волнообразно белуха и плывет, то появляясь на поверхности для вдоха воздуха, то скрываясь под водой.

На темно-синей поверхности моря белая окраска кожи выделяется очень заметно. Отсюда и название «белуха».

Впрочем, белая окраска бывает лишь у взрослой белухи. Ее детеныши (она рождает одного, редко двух) в возрасте до одного года синего цвета, до двух – серого, а трехлетки голубые. Белуха относится к зубатым китам. Обычно белухи двигаются за стадом рыбешек и кормятся ими. Белуху промышляют ради жира, мяса и кожи. Белуха ежегодно меняет свое местонахождение и тем лишает охотников возможности подготовиться к ее добыче.

Судно плывет к Берингову проливу. Путь этот хорошо известен нашему капитану, исходившему вдоль и поперек суровое Берингово море.

Наутро выдалась тихая, солнечная погода. Сегодня мы должны увидеть берега крайнего северо-востока нашей обширной Родины. Подхожу к борту и вижу плавающих северных медуз. Большая часть тела медузы, устроенного в виде зонтика, состоит из богатого водой «студня». По удельному весу студень мало отличается от морской воды, поэтому медуза без особых усилий держится в поверхностных слоях воды, лучше освещенных и богатых водорослями. Это своеобразное животное как бы парит в воде и может даже плавать в разных направлениях, когда море спокойно. При плавании зонтик медузы сокращается, вода выбрасывается из него, а сила обратного толчка двигает медузу вперед. После небольшого расслабления следуют новое сокращение и новый толчок.

С правого борта «Ермака» появились касатки. Они быстро рассекают поверхность моря плавными движениями. Вот они нырнули и долго оставались под водой, затем появились на поверхности моря, выпуская невысокие фонтаны. Вдохнув свежего воздуха, они изгибаются дугой и снова ныряют. Нам резко бросается в глаза очень удлиненный, острый на конце спинной плавник. Он похож на косу; отсюда звери и называются касатками. Они скользят по воде до тех пор, пока не надышатся, а потом ныряют и долго не показываются.

Веретенообразное и довольно изящное тело касатки, сверху черное, а снизу белое, достигает 6 метров длины. Касатка отличается невероятной прожорливостью и хищным нравом. Ее пасть снабжена немногими, но крепкими зубами, и она поедает большое количество рыбы, тюленей и других промысловых зверей, а когда голодна, нападает даже на беззубых китов-великанов.

Черные острые плавники рассекают морскую гладь недалеко от «Ермака». Хищники идут чуть впереди судна. Вот одна из касаток нырнула под киль «Ермака», возможно с целью протаранить его снизу. Судну это не страшно, но киту касатка таким способом наносит глубокие рваные раны на нижней части тела.

Мы проплываем мимо скалистых берегов. Под нами мощные толщи воды. В море имеются глубины свыше четырех с половиной километров. Они заселены различными морскими животными и растениями. Среди них множество и крошечных, самых разнообразных животных и растительных организмов, живущих во взвешенном состоянии. Тут мельчайшие, величиной с булавочную головку рачки с длинными усиками, моллюски, водоросли и др.

Наступают короткие сумерки – отдаленное подобие ночи. «Ермак» продолжает свой путь. Низко нависли тучи. Они сгущают темноту.

Но море светится – то зеленоватым светом от множества северных медуз, то голубым от миллионов мелких беспозвоночных организмов, которые как бы загораются при ударе о борта судна, как звезды. Лопасти винта то подхватывают их вместе с водой и выбрасывают на поверхность моря, то увлекают вглубь. На поверхности моря они рассыпаются отдельными искрами. В глубине же нельзя различить отдельных светящихся огоньков, там освещает воду лишь общий рассеянный зеленовато-синий свет.

 

Над холодными глубинами Ледовитого океана

 

Мы вышли из Берингова пролива. Перед нами высится мыс Дежнева. Это имя присвоено Большому Каменному Носу, или мысу Восточному, только в 1898 году по ходатайству Русского географического общества.

Осенью 1648 года казак Семен Дежнев достиг на своих кочах неизвестного мыса, лежащего «промеж сивер на полуношник» (между севером и востоком), и впервые вошел в пролив, отделяющий Азию от Америки.

Но об этом важном географическом открытии стало известно много времени спустя; сообщение Дежнева пролежало в Якутском архиве свыше 80 лет, а открытый им пролив получил имя Беринга.

Мы ощущаем дыхание Ледовитого океана.

«Ермак» двигается ныне освоенным восточно-северным путем. Ежегодно здесь проходят десятки крупных морских пароходов с промышленным оборудованием и продовольствием для северных областей, проводятся караваны речных судов для сибирских рек. Не пропали даром дерзания русских исследователей – отважных моряков.

Навстречу нам струится холодное морское течение. Оно подобно реке, протекающей по морю. Такие течения давно замечены мореплавателями. Но нанести на карту их направление и скорость удалось не сразу. Наконец, ученые-гидрологи проследили пути течений, определили глубину и ширину этих морских «рек», их протяженность. Течения оказались различной силы, теплые и холодные, более соленые и менее соленые. При этом воды южных океанов оказались и сравнительно плотными.

Гидрологи, работая по изучению Чукотского моря, обнаружили на разных глубинах разную соленость воды. Благодаря этому нетрудно было определить происхождение вод: одни из них притекли из Тихого океана, другие из высоких широт Полярного бассейна.

Скорость и направление течений теперь определяют при помощи вертушки с легким четырехкрылым пропеллером.

Гидрологи опускают в морские пучины особые приборы – батометры, и поднимают с разных глубин живые организмы, характеризующие воды разного происхождения. Эти мельчайшие животные связаны с определенными течениями и зависят от них.

Удалось установить, что, скажем, уроженцы южных морей (например, рачки – белоглазые креветки) заносятся течениями далеко на север, в арктические моря.

 

* * * 

«Ермак» изменил направление на запад и поплыл по водам арктических морей.

Ненадолго останавливаемся в Уэлене. С моря усиливается ветер. Волны бьются о берег и с пеной разбегаются по песку, выбрасывая бурые водоросли – алярии. Я собрал их для гербария. На бушующих приливных волнах океана колышется стайка северных куликов-плавунчиков. Это название получили они за свое умение хорошо плавать. Набегающий на них пенистый гребень волны готов поглотить их в любую минуту, но быстрым взлетом, словно прыжком, они перелетают через гребень и сразу же опускаются на воду.

Держась на поверхности, они выискивают и склевывают какую-то живность, поднятую волнами вместе с илом со дна.

Трудно представить себе отвагу в этих маленьких, чуть побольше воробья птицах, борющихся со стихией океана за крошку корма.

Невдалеке группа эскимосов. Это крепкие коренастые люди среднего роста, с черными, как воронье крыло, волосами и смуглыми лицами.

Жизнь этих прибрежных людей тесно связана с морем. Они приноровились к морю и постоянно пользуются его благами.

Незадолго до нашего прихода они добыли моржа. Его сначала ранили выстрелом из винтовки, а потом взяли на гарпун. Чтобы зверь не утонул, к гарпуну был привязан поплавок из надутой нерпичьей шкуры. Морж попался крупный, свыше 4 метров длины. По сравнению с его буроватым мощным туловищем несоразмерно малой кажется круглая голова. А хвост – и вовсе маленькая кожистая лопасть!

Морщинистая кожа моржа, особенно на груди, была покрыта крупными желваками – наростами величиной с кулак.

В этих краях морж обычно держится в прибрежных и мелководных частях моря. Несмотря на крупные размеры и большой вес (до полутора тонн), он питается преимущественно мелкими моллюсками и ракообразными, а при недостатке их он ест и рыбу.

Морж – заманчивая добыча для местных промысловиков. Особенно успешна охота на него весной, когда появляются полыньи и можно использовать байдары.

Охотники рассказывали, что морж не боится холода и спит на льду в сильнейшие морозы. Поверхность кожи моржа, прижатая ко льду, замерзает и становится такой твердой, что нож скользит по коже и тупится, а железный гарпун лишь царапает кожу. Приступая к разделке туши убитого зимой зверя, нужно искать на нем места с мягкой кожей, например в подмышечных впадинах передних ластов, мало доступных для мороза.

В местном хозяйстве находит применение не только мясо, жир, клыки, но и шкура моржа. Мясо молочных моржонков, или ососков, вполне съедобно, а кости хрящеваты. Едят также и мясо взрослых моржей. Более жестко и крупноволокнисто мясо пожилых самцов. Оно идет в основном на корм собакам и для песцовых приманок.

Моржовый жир по сравнению с жиром других морских животных меньше отдает ворванью. Жиром моржа освещают и отопляют жилища.

Шкуру молодого моржа используют при построении жилищ, байдарок (на обтяжку каркаса), из нее выделывают длинные ремни, вместо каната. Шкура пригодна для подошв к торбазам, если нет шкуры лахтака.

Моржовые клыки незаменимы для различных поделок.

Вероятно, надеясь поживиться отбросами моржа, невдалеке быстро и легко летает поморник – крупная, сверху темно-бурая птица. Изредка поморник высоким голосом кричит коротко, вроде «кек-кек-кек». Эта птица кормится рыбой, бросаясь на нее с налета. Гораздо чаще поморник разбойничает, отнимая добычу у чаек и других птиц, действуя при этом клювом и когтями. Он преследует их до тех пор, пока они не бросят своей добычи.

* * *

 

На следующий день «Ермак» покинул Уэлен и теперь рассекает волны Чукотского моря. Перед нами раскрывается вид на побережье гористой страны. Горы перемежаются долинами и безлесными пространствами тундры.

В воде играет стадо китов. Тело кита огромно, но увидеть его целиком нельзя. Общий вид издали: фонтан, спина и хвост.

Вот показалась огромная голова с высоким фонтаном воды. Это пар, выдыхаемый вместе с воздухом и превращаемый на холоде в кудрявый фонтан. После глубокого вдоха голова скрывается под водой, и над поверхностью моря показывается спина. Она, как огромное колесо, медленно вращается в волнах и исчезает. Из воды выступает и вытягивается кверху хвост. Он быстро колышется из стороны в сторону и в свою очередь исчезает. На море остаются большие бурные круги. Под водой кит может пробыть 5–10 минут. Потом он снова появляется на поверхности.

Два кита некоторое время плывут рядом с «Ермаком», словно наперегонки, понемногу опережая судно.

Несмотря на свою огромную величину, эти животные двигаются в воде быстро и ловко.

Кит похож на огромную рыбу: он имеет такое же веретенообразное тело с плавниками. Но это млекопитающее животное, наземные предки которого приспособились к водному образу жизни. Он дышит воздухом, вдыхая его легкими. Благодаря толстому слою подкожного жира он способен легко держаться на воде и прекрасно защищен от потери тепла. Почти все его полосатое тело окрашено в голубой цвет. Видны большие серповидные ласты-плавники.

Этот крупнейший морской гигант длиной до 30 метров и весом до 80 тысяч килограммов питается мелкими морскими рачками. Он поглощает их в огромных количествах.

В холодных морских глубинах рачки водятся неисчислимыми массами. Они нередко сбиваются течениями и ветрами в большие скопления, особенно близ водной поверхности. На таких тучных морских пастбищах и «пасется» кит. Он раскрывает свою огромную пасть и захватывает в нее вместе с водой мелких животных. В пасти находятся роговые пластинки (китовый ус), укрепленные в нёбе. Передние пластинки сидят очень тесно. Когда кит, захватив добычу, закроет рот, пластинки верхней челюсти упираются концами в язык, и рот превращается в огромное сито. Оно отцеживает попавшие в пасть мелкие организмы, не пропуская через себя даже небольших рачков и слизняков.

У кита очень узкий пищевод. Разумеется, кит не может проглотить человека, как об этом повествует библейская легенда.

На вершинах дальних гор белеет снег. Мыс Сердце-Камень глядит на нас своими гигантскими, причудливо разветвленными столбами – каменными утесами. Издали они напоминают людей, приветствующих проходящее судно. В нескольких десятках километров к западу от мыса находится горячий источник с температурой воды около 60 градусов. Эти холодные арктические берега и даже летом покрытые снегом горы когда-то были районом сильной вулканической деятельности.

Ежегодно с ноября по май это побережье забито мощными ледяными полями, перегороженными грядами непроходимых торосов.

Быстро и легко над морем носятся две полярные чайки. Этих крупных светлоокрашенных чаек с очень сильным клювом называют бургомистрами. Будучи дерзкими хищниками, они живут плодами разбоя, разоряя гнезда морских птиц, воруя яйца и охотясь за птицами. Говорят, что эти пернатые разбойники ухитряются ловко вытаскивать рыбу из сетей, поставленных рыбаками. Отнимая у птиц  свежую добычу, они не чуждаются всяких отбросов пароходной кухни. Едят и падаль, найденную на морском берегу.

На поверхности воды с левого борта появились усатые морды крупных моржей. Длинные бивни висят, как два серебряных уса. У самцов они длиннее и толще, чем у самок, и имеют клинообразную форму. У моржих клыки не так клинообразны и по всей длине имеют одинаковую толщину. Моржи медленно работают передними ластами, словно веслами рассекая воду. Очевидно, им не понравилось соседство с нашим судном: их головы погрузились в воду. На мгновение мелькнули бурые бугры спин и задние ласты, вытянутые торчком над поверхностью моря. Они нырнули и больше уж не показывались.

Во второй половине дня стали появляться одинокие льдины. Морская зыбь ослабевает.

На другой день в 10 часов утра с правого борта судна показались ледяные поля. О приближении их предварительно напомнил свежий ветер с полюса. «Ермак» движется теперь в окружении льдин. Он легко преодолевает встречные слабые ледяные площадки. Вскоре льдины поредели, но невдалеке показалась ледяная гора. Эту тысячетонную громаду, видимо, отбило от плавучих льдов. Теперь она плывет по течению, словно заблудившись среди океанских просторов.

Ледяная гора причудливо изъедена морской водой, богата пещерами и трещинами. Гора кажется фантастическим созданием арктической природы. Ее зеленые и синие отблески искрятся и переливаются на солнце.

Собравшись на палубе, мы с любопытством провожаем проплывающего мимо нас вестника высоких арктических широт. Кажется, он вот-вот рассыплется от первого прикосновения. Однако он продолжает одиноко качаться на волнах, то поднимаясь, то опускаясь. «Ермаку» приходится уступить дорогу этому величественному «обломку» материкового пресного льда высоких широт Арктики.

Стали чаще попадаться ледяные глыбы. Иногда они окружают «Ермак», но настороженный глаз капитана находит среди них проходы. Нос судна все чаще отталкивает льдины. Они кувыркаются и погружаются в воду. Окраска их при этом становится ярко-зеленой. Некоторые крупные глыбы со скрежетом трутся о железные борты судна.

В 3 часа дня «Ермак» оказался зажатым во льдах. В этой части Ледовитого океана такие явления нередки.

Обычно в эту пору льдов здесь не ожидают. Но погода в Арктике капризна. Если бы «Ермак» был ледоколом, он непременно вступил бы в борьбу с ледяной стихией. Но для него, обыкновенного парового судна, такая борьба не по силам: он становится пленником арктической пустыни. Судно ложится в дрейф. Мы будем ждать перемены ветра.

Глядя на окружающее ледяное безмолвие, невольно вспоминаешь недавний дрейф советских судов. Непреодолимые старые льды, так называемый полярный пак, зажали их поздней осенью, повлекли на север и вынесли в район, еще ни разу не посещаемый человеком.

В этом районе «полюса арктической недоступности» советские гидробиологи обнаружили глубины свыше 5 километров. В водной толще найдена своеобразная глубинная фауна, нигде в других пучинах океанов не встречаемая. Открыты новые, ранее не известные виды планктонных обитателей. На дрейфующих льдах, удаленных от побережья океана на сотни километров, живут белые медведи, песцы, встречаются морские зайцы и нерпы.

Было установлено, что Северный Ледовитый океан пересекается от «полюса арктической недоступности» по направлению на север мощным подводным хребтом высотой около 3 километров. Он разделяет центральную часть океана на два обособленных бассейна, различных по составу планктона. Стало известно, что с простиранием подводного хребта связаны два различных направления дрейфа льдов, существующие в Центральном полярном бассейне: восточное направление – по часовой стрелке и западное – против часовой стрелки.

Советские ученые осветили тайны сумрачных глубин океана и помогли разобраться в капризах арктической погоды, тем самым оказав большую помощь кораблевождению по Северному морскому пути.

Наш вынужденный дрейф продолжается. «Ермак» стоит у ледяного поля. Мы выбрались на лед. Вокруг нас «снежницы» – небольшие лужицы пресной воды. Вода в них светлоголубоватого цвета. Обычно вода появляется на льду под снегом. Постепенно накопляясь, она образует среди снежного покрова озерки различной величины. По мере увеличения таяния снега такое озерко увеличивается, вширь и вглубь, пока не появится проталина и через нее снежная вода не уйдет под лед.

Лед почти пресный.

При замерзании морской воды соли, придающие ей горько-соленый вкус, вымораживаются на поверхности льдины, образуя своеобразный узор – ледяные цветы.

Поверхность льдины кое-где пестрит пунцово-красными пятнами – скоплениями огромнейшего количества одноклеточной водоросли сфереллы снежной, и буроватыми пятнами – обильными колониями водорослей диатомей. Эти холодоустойчивые водоросли живут в небольших впадинах и ложбинах льда, здесь они и размножаются.

Солнечное тепло, поглощаемое ими, содействует более быстрому таянию льда, расширению и углублению впадин, а затем и полному разрушению льдины.

Утром ветер переменился. Льды отжало от берега, и появились разводья. «Ермак» свободен. Над нами – «водяное небо». Недавний серовато-белый оттенок облаков сменился темноватосвинцовой окраской. Слоистая облачность, как огромное естественное зеркало, отражает поверхность освобожденной от льдин воды.

По «водяному небу» нетрудно обнаружить кромку плавучих льдов, отогнанных южным ветром далеко к северному краю горизонта.

Мы двигаемся дальше на запад, вторично перейдя 180-й меридиан.

Впереди гористый берег рельефно выделяется двумя округлыми вершинами с перемычкой – седловиной между ними.

Вечером мы приближаемся к заливу. Перед заходом солнца по всему горизонту появилась фиолетовая дымка. Вот солнце опускается в море. На вершинах гор дымка сгущается наподобие легкого тумана. Вода слегка рябит. Вечер тихий, почти безветренный. «Ермак» проходит мимо маяка. Отвесной скалой обрывается в море великан-утес. Мы в Певеке. Меня невольно привлекает громада утеса. Завтра пораньше надо побывать там...

Капитан отнесся очень благосклонно к моему желанию. Еще в бухте Провидения он подробно интересовался растениями и животными окрестностей. Теперь он охотно распорядился доставить меня к скале, и я весь остаток вечера посвятил сборам к завтрашнему походу.

Рано утром на шлюпке перебираюсь на берег. По щебнистому склону поднимаюсь к вершине утеса. Кое-где у основания скалы седеют клочки мха ракомитриума и цветут смолевки бесстебельные. На тощем слое мелкозема в углублениях скал растут арктические ивы. Они прижимаются к земле и прячут во мху серовато-коричневые веточки. На поверхности мха видны лишь крошечные темно-зеленые листья да торчат сережки с двумя-тремя листочками.

Подъем на вершину скалы становится более крутым. По мере восхождения все шире и шире открывается горизонт. В расщелине скалы приютилась цветущая альпийская незабудка. Черные войлокообразные лишайники алектории покрывают щебнисто-каменистую поверхность уступа.

Под защитой каменистого выступа растет мелколистный рододендрон. Он манит своими колокольчатыми фиолетово-розовыми цветками.

С края обрыва видны широкие водные просторы. Внизу бухта. Маленьким, как ореховая скорлупа, кажется отсюда наше судно.

Море сегодня ласковое и спокойное. Греет солнце.

На плосковато-выпуклой вершине растительный покров не образует сплошного ковра. Дерновинки растительности окаймляют голые пятна мелкозема в ячеях каменной сети. Отдельные клочки лишайников раскинуты в беспорядке среди щебнистых россыпей или под защитой выступов скал.

У дернинки куропаточьей травы сидел небольшой зверек с белой каймой на коротких ушах. По резковатому свистящему писку, напоминающему крик дятла, я узнал северную пищуху. Она живет здесь среди нагроможденных камней. На камнях нашли себе приют накипные лишайники. Рассматривая их, я вспугнул пищуху, и она убежала.

Мое внимание привлекло щебетание пуночки. На ее белоснежном оперении выделяются черные перья на спине и плечах. Своим щебетанием она немножко напоминает нашего полевого жаворонка. Пуночка, или снежный подорожник, как ее иначе называют, прилетает сюда чуть ли не раньше всех других птиц, когда еще не сошел снег. Она питается комарами и выкармливает ими своих птенцов.

Беззаботное пение пуночки среди каменистых глыб и россыпей нарушает безмолвие арктической природы.

С горы стекают мелкие ручьи. К ним «жмутся» приземистые ивы. На полянках в карликовом лесу цветут белая ветреница и горечавка, пестрят розовато-красные цветки паррии. Отдельными группами растет кисличка-оксирия, сочные листья которой напоминают по вкусу щавель и приятно освежают рот. Все еще цветет арктическая полынь. Прилетела трясогузка. Гудят шмели. Скромная арктическая природа имеет свои прелести. Приятно радует взор зелень альпийской толокнянки и широколистной арктагростис.

Ветер колышет белые головки пушицы и разносит благовоние багульника. На фоне зелени заметно выделяются покрасневшие ягоды брусники. Как миниатюрные подсолнечники, пестрят крупные желтые корзинки цветков крестовника, обращенные к солнцу. Белеют цветки белозора и камнеломки.

У подножья горы оказалось болото. Пушицы и осоки образовали светло-зеленый ковер, обрамленный альпийским лисохвостом, сердечником, морошкой, княженикой и другими северными травами.

Остается познакомиться с растениями арктической тундры. Удаляюсь к западу от болота. Туда удобней пройти у самого края морской воды по песчаной полоске. Она уплотнена прибойными волнами и подобна тропинке.

Вокруг полнейшее безмолвие. Тишину нарушает лишь мелодичный плеск зыби, набегающей на берег.

От самого болота меня сопровождает «попутчик». Это кулик. Он идет впереди меня на расстоянии пяти-шести шагов. Если я замедляю шаг, кулик приостанавливается, ускоряю – также торопится, сохраняя неизменным установившееся между нами расстояние. Изредка он находит на песке какой-то корм и, клюнув, торопливо перебирает лапками дальше.

Меня заинтересовала бурая водоросль, выброшенная волнами на берег. Беру ее в гербарий. Кулик смотрит в мою сторону и ждет, пока я управлюсь с работой. Видимо, непуганую птицу интересует появление человека в этом краю. Двигаюсь дальше – «попутчик» продолжает двигаться в том же направлении. Пройдя с километр и удовлетворив свое любопытство, кулик поднялся в воздух и улетел.

Вдруг я увидел какой-то мешок. Замедляю шаги и осторожно подхожу. Оказывается, спит нерпа. Она погружена в глубокий сон, чуть заметно ее дыхание. Ясно различаю светлые кольчатые пятна на верхней стороне тела, слегка отливающей на солнце серебром. На верхней толстой губе – щетинистые усы. Глаза закрыты. Передние и задние ласты плотно прижаты к туловищу.

Не решившись погладить ее густую пышную шерсть, я громко подал голос. Нерпа мгновенно проснулась и уставилась на меня своими немигающими «подводными» глазами. Насколько мне удалось заметить, ее глаза имеют темно-лиловый цвет. Нерпа решительно задвигала передними ластами. Еще мгновение, и она нырнула в родную стихию. Вскоре на поверхности воды показалась ее темная голова с огромными глазами, глядевшими в мою сторону. На прощание я помахал ей рукой.

На низкой галечниковой террасе побережья растения не образуют сомкнутого покрова. Здесь часто встречаются обнажения темных галечников. По соседству с такими пятнами уживаются морянки, головчатая валериана и арктический нивяник – крупная «белая ромашка», издающая запах свежего сена. Некоторые из этих трав – мои старые знакомые, их много на побережье Карского моря. Вот цветут желтые полярные маки и камнеломки с красными цветками. Мохнатый колосняк, мощный злак, растет небольшими островками. Вокруг него «столпились» звездчатки с белыми цветками, лютики и одуванчики, вейники и мятлики, копеечник и мытники. Стелется по земле гвоздика. Легкий ветер наклоняет соцветия синюхи. То и дело мне приходится присаживаться перед растениями и небольшой, но крепкой лопаткой выкапывать их и, очистив от земли, помещать между гербарными листами бумаги.

Углубляюсь в тундру, внимательно присматриваюсь к «пасынкам» природы.

Арктика их не балует.

Лето здесь короткое и холодное с заморозками в июне или в августе. Зимой свирепствует лютая стужа.

К этим суровым условиям Крайнего Севера обитатели тундры прекрасно приспособлены.

Прежде всего арктические растения являются, как правило, многолетниками.

...Вон на взгорке щебнистого склона ветер колышет цветки ледяной новосиверсии из семейства розоцветных. Ее толстое черно-бурое корневище одето в верхней части остатками отмерших черешков прикорневых листьев.

Несмотря на почтенный возраст (свыше ста лет), стебель (длина около ¹/₃ метра) едва достигает толщины карандаша.

Еще большей долговечностью отличаются мелкие арктические кустарники.

Подобные примеры долголетия сопряжены с очень медленным накоплением органического вещества тундровыми растениями.

Однолетние растения здесь почти отсутствуют. Да это и понятно. Однолетники, прорастающие ежегодно из семян, нуждаются по сравнению с многолетними в более длительном времени для своего развития. А во время короткого полярного лета с его неожиданными похолоданиями растения далеко не каждый год успевают принести зрелые семена. На склоне холма растут шикша и овсяница; они вообще не дают зрелых семян и размножаются бесполым путем (вегетативно). Переход к многолетнему образу жизни в суровых условиях столь «выгоден», что здесь стали многолетниками даже те роды растений, какие в умеренных широтах представлены обычно однолетниками (например, полярные маки).

Рядом с маками на кочке небольшое растение – горец живородящий. В нижней части его соцветия – колоса – цветки нередко заменены луковичками, а у некоторых горцов и все соцветие сплошь одето луковичками. Луковичка упала на землю. Она прорастет и превратится в растение. Низкая температура в тундре часто тормозит размножение семенами, и большинство растений размножается бесполым путем.

Для зеленых обитателей тундры характерна интересная особенность: подготовка с осени зимующих почек. В почках находятся зачатки листьев и цветочные бутоны. Весной, едва лишь сойдет снег, почки развертываются и арктические растения покрываются новыми листьями и цветками. Оживление флоры происходит очень бурно: в какую-нибудь неделю тундра покрывается цветущими растениями.

В связи с короткой теплой порой растения как бы «спешат» полноценно прожить каждый теплый день. Ведь нужно «успеть» в очень сжатые сроки развиться и принести плоды.

То и дело попадаются на моем пути зимнезеленые, или, как их называют, вечнозеленые растения с кожистыми блестящими листьями, зимующими в таком состоянии под снегом. Для тундры они весьма обычны и часты. При коротком лете такая особенность тундровых растений очень кстати. Чуть только растает весной снег, сразу же полным ходом начинается улавливание солнечных лучей готовыми зелеными листьями (работа так называемого фотосинтеза). Растениям не приходится тратить время на образование новых листьев. Вот они, вечнозеленые кустарнички. Одни из них с жесткими листьями (брусника, болотный вереск); другие – с маленькими, по краям завернутыми листьями (водяника, багульник); третьи образуют плотные приземистые подушки, например диапензия с крошечными, но многочисленными кожистыми листьями, немного загнутыми вниз.

Сделав несколько шагов, встречаю куропаточью траву. Ее иначе называют дриадой. Она имеет жестковато-плотные листья на деревянистых, сильно ветвящихся кустиках. Дриада принадлежит к довольно распространенной в тундре группе так называемых летнезеленых кустарничков с ветвями, которые сохраняются в течение зимы. С наступлением тепла на готовых ветвях образуются лишь листья, и растение начинает быстро развиваться.

Человек, впервые попавший в тундру, удивляется крупной величине цветков растений и их яркой окраске. Такая «глазастость» особенно обращает внимание при малорослости и приземистости стеблей различных видов.

Несмотря на короткое арктическое лето, тундровые растения получают света не меньше, чем на юге, и принадлежат к растениям длинного дня: они прекрасно приспособились к летнему продолжительному освещению.

К вечеру мне удалось собрать много интереснейших арктических растений. От ботанической папки терпко пахнет вянущими травами и тундровой землей. Но пора возвращаться. Навьюченный до отказа богатой добычей и очень довольный сегодняшней вылазкой в тундру, я добрался до залива.

Разгрузка судна еще не закончилась. От берега к «Ермаку» снуют катера с баржами, и мне быстро удалось попасть на борт судна. Я рассказал капитану и о встрече с нерпой.

– Вероятно, она была старая и глухая, – сказал он. – Молодая не подпустила бы так близко. Охотник не упустил бы такой удобный случай.

В самом деле, нерпичья шкура находит самое разнообразное применение в хозяйстве местных жителей. Из нее шьют летнюю обувь, брюки и упряжь для ездовых собак. Из сухожилий приготовляют нитки. Нерпичье мясо от избытка крови бывает темного цвета, но оно вполне съедобно и вкусно. Нужно лишь освободить его от жира, тогда оно теряет запах рыбы.

Уже ночью пришлось мне приводить в порядок коллекцию собранных растений.

Утро наступило холодное. Над заливом нависли тучи. Гора окутана облаками. Веет пронизывающей сыростью. Не верится, что вчера был солнечный, жаркий день.

«Ермак» разворачивается и полным ходом направляется далее на запад. Ночью нас накрыл густой туман. Вокруг образовалась молочно-белая пелена. Она закрыла не только берег, но даже воду под бортом. «Ермак» вынужден был стать на якорь в открытом океане.

К утру туман держался лишь на вершинах прибрежных гор.

Появились разреженные льды. Целый день сопровождают нас льдины, ночью их стало меньше, а под утро «Ермак» шел чистой водой.

Прошли около мыса, чернеющего обрывами береговых скал. Вдали виднеется другой мыс, как бы преграждающий путь нашему судну. Между мысами глубоко в сушу врезан залив. Его дальние материковые берега еле различимы.

Миновали и второй мыс с пещерообразными углублениями в кручах обрывов.

Пройдя еще несколько километров, «Ермак» прибыл в маленькую бухту – Полярное сияние. Здесь причудливо изрезана береговая линия океана. Размытые глыбы каменных пород похожи на каких-то фантастически громадных животных. Океанские волны в течение многих веков неустанно, день за днем долбят берег и вымывают пещеры.

Даже в часы покоя океан продолжает свою разрушительную работу. Волна подходит к берегу и словно лижет утесы. В следующий миг недремлющая сила природы опять оттягивает волну в океан для того, чтобы снова размашисто надвинуть свой блестящий плавный вал вплотную к береговым обрывам скал.

Передо мной арктическая тундра – своеобразная холодная пустыня. Приток холодного воздуха из центральной части Ледовитого океана в конце мая иногда приносит сюда снежные вьюги и 30-градусные морозы. Полярное лето очень короткое и прохладное, но непрерывно светлое: солнце не заходит. Зимой над тундровыми пространствами надолго нависает мрак полярной ночи.

Продолжительная суровая зима, короткое лето, вечная мерзлота – таковы основные особенности местной природы.

В течение девяти месяцев почва скована морозами. Копнешь лопатой, и через минуту она звенит, ударившись о броню вечной мерзлоты. На мерзлоте лежат каких-нибудь два-три десятка сантиметров почвенного слоя, прикрытого сверху ковром мхов. Даже летом почва не может быстро оттаять и прогреться под моховым покровом. И в этом тощем слое охлажденной почвы проходит жизнь корней растений.

Всасывание растениями влаги из холодной почвы затруднено, и они постоянно испытывают недостаток влаги. Как-то странно видеть «жаждущее» растение среди избытка окружающей его воды, просачиванию которой вглубь почвы мешает та же вечная мерзлота, вызывающая в тундре заболачивание. К тому же вода здесь холодная и поэтому растениям ее трудно усваивать.

Летнее незаходящее солнце сильно нагревает поверхность земли и вызывает в надземных частях растений усиленное испарение воды. Ветры усиливают испарение. Возникает большая разница между слабым всасыванием воды корнями растений и сильной отдачей ее листьями. Растение испаряет влаги больше, чем получает ее из почвы, и потому живет на грани увядания, т. е. в условиях так называемой физиологической сухости (в отличие от физически сухих почв в жаркой пустыне).

Я выкопал для гербария вечнозеленую стелющуюся по земле кассиопею. Ее желтоватые колокольчатые цветки приятно пахнут еле уловимым ароматом, напоминающим запах ландыша. Растение имеет чешуевидные листья, чтобы избежать излишнего испарения влаги.

Вот растет андромеда. У нее листья покрыты восковым налетом, опять-таки для уменьшения испарения.

Тундра – родина миллионов птиц. Издалека прилетают они сюда для гнездования и выведения птенцов. Ради трехмесячного пребывания в тундре они совершают тысячекилометровые перелеты с далекого юга.

Мое внимание привлекает небольшая птица – лапландский подорожник. С тихим писком он быстро бегал у подножия увала, переступая мелкими шажками. Наконец, он легко взлетает.

Верхняя часть склона и вершина увала имеют своеобразную «рябую» поверхность: большие пятна совершенно голой почвы  отделены друг от друга узкими полосками растительности. Преобладают здесь мхи (зеленые, желтовато-золотистые, седоватые) и лишайники: алектории и серебристые нити тамнолии. Ютятся лишь самые выносливые к суровым невзгодам арктической природы травы и кустарнички: северный лисохвост и бореальный луговик, осока холодная и ожика спутанная, крошечный лютик и зубровка малоцветковая. В трещине укрылась и прижалась к земле ива ползучая. У подошвы склона приютился хрен арктический, или ложечная трава: маленькое невзрачное растение с продолговато-овальными черешчатыми прикорневыми листьями не боится морозов даже во время цветения. Оно в цвету замерзает, стойко претерпевая в таком состоянии долгую зиму с морозами свыше 40 градусов, и весной продолжает цветение, прерванное морозом.

Приземистый малый рост тундровых растений – очень важное приспособление, облегчающее борьбу с холодом. Прижимаясь к земле, растения защищены снеговым покровом от метелей. Летом же они получают дополнительное тепло от почвы, нагреваемой гораздо сильнее, чем окружающий воздух.

Вот по склону растут невдалеке друг от друга три ивы. Они едва возвышаются над землей, стелются по ней и как бы ползут и прячутся во мху. Много тысячелетий формировала их суровая природа, прежде чем они приняли вид распластанного по земле кустарника с шишковато-укороченными стволами. Стебли их прикрепляются к земле придаточными корнями.

Высота их во многом зависит от глубины снега, под защитой которого они живут зимой. Веточки кустарника, не закрытые снегом, быстро высыхают.

Ветры, способные сваливать с ног человека, гонят тучи мелких твердых кристалликов снега. Они обрушиваются во время пурги на непокрытые снегом ветви кустарников и шлифуют их, сдирая и ломая почки.

Таким образом, постоянно происходит как бы естественное подравнивание тундровых кустарников: поверх снега их «подстригают» ветры и морозы, а снизу не пускает вглубь вечная мерзлота.

Суровые невзгоды арктической природы задерживают рост растений, которые ежегодно очень мало удлиняются и утолщаются. Карликовостью роста отличаются не только кустарники, но и травянистая растительность.

В моей ботанической папке лежат горечавки. На одном гербарном листе поместилось девять растений величиной со спичку каждое и меньше.

Арктические холода и слабое минеральное питание, видимо, гораздо больше, чем недостаток воды, порождают низкорослость, мелколистность и приземистость тундровых растений.

Мое внимание привлекает драба (крупка) альпийская, растущая маленькой подушкой. Некоторые травянистые виды тундры растут в виде плотных, прижатых к земле подушек и напоминают издали камни, обтянутые чехлами из мхов. Многочисленные скученные побеги с боковыми веточками внутри подушек прекрасно защищены от ветра, и потому испарение влаги идет слабее. Среди побегов, плотно прилегающих один к другому, сохраняется застоявшийся воздух – плохой проводник тепла. Внутри подушки устанавливается свой микроклимат, и растение легче переносит морозы.

Как известно, из объемных тел наименьшую поверхность имеет шар, а большинство подушкообразных растений обладает формой шара, которая обеспечивает наименьшую поверхность соприкосновения с окружающим воздухом и прекрасно противостоит вымораживающему и иссушающему действию ветра. Эти подушки со своими многочисленными, тесно переплетенными ветвями действуют, как губки, и в них скопляется вода, необходимая растению. Плотными приземистыми подушками растут здесь и некоторые кустарнички, например диапензия.

Помимо подушек, многие тундровые растения образуют плотные дерновины.

Защитой от холода служит также волосяной покров, одевающий некоторые растения. Сильно опушены уже взятые в гербарий ледяная новосиверсия и дриада.

Корни кустарниковых и травянистых растений тундры находятся в поверхностном слое почвы и их можно легко вырвать из земли.

Обычные обитатели тундры – мхи и лишайники, вовсе лишены корней.

Низкая температура почвы в сочетании с непрерывным летним солнечным освещением и другими особенностями жизни в тундре, по-видимому, препятствуют образованию луковиц. Поэтому ни луковичные, ни клубненосные растения здесь не встречаются.

Однако пора возвращаться домой.

Через час «Ермак» направляется далее на запад.

После двухсуточного плавания по арктическим волнам океана мы вошли в небольшой залив Ископаемого льда.

Приехавшие с нами зимовщики собираются на берег. За ними подошла шлюпка. Я решил проводить их на берег.

Кто не бывал в этой арктической пустыне, тот едва ли может представить ее своеобразие. С первого взгляда кажется, будто мы приближаемся к обрывам меловых гор, но это ледяные берега. Отвесной стеной обрывы поднимаются на высоту до 25 метров. Вдоль берега нагромождены обвалившиеся свежие ледяные глыбы. Они перемежаются со старыми обвалами. Лед кое-где покрыт полоской почвенных грунтов с торчащими клочками разорванной тундровой дерновины. На этой окраине земли лед служит горной породой. Его называют каменным льдом. На нем покоится тонкий слой рыхлых отложений глинисто-песчаной почвы, покрытой скудной растительностью. Подземные части растений расположены в тонкой полоске почвы, подстилаемой каменным льдом. Растения живут как бы на ледяном погребе.

В том месте, где недавно стоял навигационный знак, берег выступает в море ледяным мысом. Подойдя к краю мыса и взглянув влево на отвесную ледяную стену берега, уходящую далеко на запад, я обратил внимание на верхнюю половину береговой кручи. Темные прожилки хорошо выделялись на поверхности ледяной стены, где в одном месте образовалось углубление, видимо заполненное тестообразным плывуном. Оттуда торчал большой бивень мамонта. Вдруг раздался оглушительный гул, подобный пушечному выстрелу. Невдалеке откололась и упала в воду огромная ледяная глыба береговой кручи вместе с дерновиной тундровой растительности.

Обнажились свежие толщи мерзлых рыхлых пород и льда, слагающие берег. Особенно часто они рушатся летом. Лед, скрепляющий грунты, тает. Породы становятся неустойчивыми и быстро сплывают. В нижней части берега они смываются волнами прибоя и откладываются на дне прибрежной части океана. Такое сильное разрушение берегов быстро и резко изменяет их очертания.

Тундра сокращает свои просторы. Еще 10 лет назад навигационный знак стоял на расстоянии около 400 метров от берега. Это был маяк-мигалка с автоматически действующим огнем. В прошлом году он оказался у бровки берега и находился под угрозой обвала. Пришлось перенести его вглубь материка. Но океан опять к нему приближается.

Снова раздался «пушечный выстрел». Отвалилась новая береговая глыба.

Тундра буквально уходит из-под ног человека. Упавшая глыба не остается на месте. Под действием океанской воды она тает. Включенные в нее мерзлые глинисто-песчаные прослойки почвы уносятся течением и отлагаются на дне, образуя песчаные косы и отмели.

Тундра пестрит озерами. Некоторые из них реликтовые (остаточные). Они образовались из древних лагун и заливов и являются любопытным показателем очень медленного поднятия суши.

На крайнем западе Советской Арктики суша медленно поднимается, примерно на метр в столетие. Так, вдали от моря имеются скалы, когда-то бывшие берегом. Об этом свидетельствуют сохранившиеся на них морские террасы. Поднятие началось, после того как много тысячелетий назад отступил на север и потом растаял огромный Скандинавский ледник толщиной до 2 километров. Даже и теперь в той части Ледовитого океана остались острова, полностью погребенные подо льдом. Их берега обрываются к морю отвесной ледяной стеной. От берегов к центру плавно поднимается ледяной купол, достигающий большой величины, несмотря на то, что сами острова очень малы и едва возвышаются над уровнем моря.

Далеко на север от этого залива встречаются несплошные оледенения на некоторых малых островах, затерянных в просторах Ледовитого океана.

Снеговая линия по мере приближения к полюсу спускается все ниже. Ледники составляют часть берега, а концы их спускаются к самому океану и образуют айсберги.

Интересны небольшие озера с плоскими, но чуть приподнятыми берегами. Такие низменные, плохо дренированные берега покрыты своеобразной растительностью. Она привлекает внимание своим красноватым оттенком, созданным стеблями, соцветиями и листвой невысокого злака дюпонции, и одной из арктических осок. По едва заметным повышениям микрорельефа к ним присоединяется щучковидный вейник. Ему сопутствуют сибирский горец и крошечный лютик, сердечник и остролодочник с бледно-желтыми цветками.

На озере плавает выводок уток-морянок. Это темно-коричневая утка средней величины с небольшой головой, светлыми «щечками» и длинным хвостом. Она хорошо плавает и ныряет.

Стая морянок, занятая кормежкой, не замечает человека. После первого выстрела морянки скрылись под водой, но очень скоро снова появились на поверхности. Лишь повторный выстрел заставил стаю дружно взлететь. Взмахивая узкими крыльями, утки полетели к соседнему озеру с громким криком «кау-кау-кауэ». Снизу у них оперение более светлое.

Подойдя к соседнему озеру, окаймленному зарослями осоки, я удивился необычному обилию морянок. Огромнейшая стая почти закрывала обширное водное зеркало озера. Морянки находились в беспрерывном движении. Они то собирались отдельными стайками и будто о чем-то совещались, то снова расходились.

На море эта утка нередко держится огромными скоплениями. Поэтому она имеет первостепенное значение в промысле. Добывать ее предпочитают весной. Позднее она переселяется в море, и тогда мясо ее неприятно пахнет ворванью. Выводки же морянок долго живут на пресных мелководных озерах. И лишь научившись летать, они перекочевывают на море.

Подойдя к другому озеру, я осторожно раздвинул густую заросль арктофилы и увидел такую картину.

У противоположного берега озера два лебедя ожесточенно дерутся с тремя гусями. Змееобразно извивая шеи, они нападают на гусей, и те, по-видимому, уступают им. Впервые я наблюдал такую злобность у красивых птиц. До сего времени они мне казались самыми кроткими и изящными птицами.

Прогнав гусей, лебеди мирно поплыли. Они ласкали друг друга, обвиваясь шеями, и как бы целовались клювами, как голуби. К ним подлетела другая пара лебедей. Они с размаху сели, вытянув вперед ноги, как бы тормозя свой полет. Прошло еще несколько минут, и все четверо мирно добывали корм со дна, погружая свои длинные шеи в воду.

Лебединые гнезда так велики, что они видны издали. Сильные, не осторожные птицы строят их на открытой равнине, чаще между озерами. Мох для постройки они выщипывают вблизи будущего гнезда.

Готовое гнездо с очень широким основанием напоминает большую кочку высотой свыше полуметра. Оно оказывается окруженным своеобразным рвом и валом.

За озерами начались болота. На одном из них посредине, на маленьком, но свободном от растений пространстве воды плавает крупная, совсем черная утка с очень развитым наростом в виде шишки на клюве. Утка хорошо ныряет, но с воды поднялась с трудом. Это горбоносый турпан. Увлекшись, я не заметил, как пришло время возвращаться.

«Ермак» сменил зимовщиков и двигается далее.

Судно обходит банку – отдельно залегающую мель с глубиной около 3 метров. Мель образовалась на месте исчезнувшего острова. Достоверно известно, что 18 лет назад здесь был остров, сложенный ископаемым льдом.

Ледяная глыба острова существовала несколько десятков лет. За это время остров неоднократно посещался. Были определены его долгота и широта, размер площади земли (около двух квадратных километров); отмечено, что остров очень сильно разрушается и его размеры быстро сокращаются. В прошлом году сюда было направлено судно, чтобы поставить маяк, но острова уже не нашли, а на его месте обнаружили банку.

«Ермак» продолжает свой путь. Один из бывших зимовщиков рассказал, что к северу от покинутой бухты существовала еще никем не открытая земля. Ее дважды видели люди, и даже сообщили приблизительно ее местонахождение.

О существовании земли свидетельствовали ежегодные весенние пролеты больших стай птиц на север. Осенью птицы возвращались. Зачем летали они на Крайний Север? Они находили там гостеприимный край, где их никто не пугает и где можно спокойно строить гнезда и выводить птенцов. Там они были обеспечены и кормовищами. До прошлого года пролеты птиц в замеченном направлении наблюдали также некоторые мореплаватели.

Однако поиски затерянной среди арктических льдов земли не увенчались успехом: она никем не была открыта, несмотря на неоднократные попытки.

Позднее в том же направлении моряки обнаружили интересную находку. Среди окружающих глубин была найдена обширная, ранее не известная мель, сложенная песчано-глинистыми грунтами. Со всех сторон мель обрывалась уступом в океанские пучины. Значит, неизвестная земля была островом, сложенным ископаемым льдом с прослойками почвы. Под действием солнечного тепла и океанской воды ледяное основание острова растаяло, и он исчез, прежде чем на него ступила нога человека.

В этих широтах иногда встречаются и плавающие обширные ледяные острова с волнистой и холмообразной поверхностью. Они сложены из прочного многолетнего слоистого льда, нередко с глиной, валунами, и по внешнему виду напоминают землю.

Утром ветер усилился. Судно сильно качало. Цвет воды изменился и приобрел зеленовато-серый оттенок. Сказывается влияние обилия пресных вод, выносимых с юга Сибири многоводной рекой Колымой.

Близится берег, где заканчивается наше длительное плавание по морям и океанам и начнутся сухопутные скитания по заполярным просторам.

После полудня мы подплываем к бухте Амбарчик. Бухта неглубока, и «Ермак» становится на якорь в нескольких километрах от берега. Из-за сильной качки разгрузка на рейдовой стоянке сегодня едва ли возможна.

Вблизи судна, с правого борта, показались нерпы. Они высовывают из воды свои круглые, точно лакированные головы, чтобы подышать свежим воздухом. В то же время их усатые кошачьи морды каждый раз поворачиваются в нашу сторону и большие глаза внимательно нас разглядывают.

Действуя передними ластами, как гребец веслами, нерпа сдвигает оба задних ласта, выталкивая собравшуюся между ними воду и делая рывок вперед. Этот холодолюбивый зверь прекрасно держится в воде стоя, с любопытством разглядывая все, что вокруг него происходит. Летом нерпу добывают поодиночке. На берегу охотник внимательно наблюдает за поверхностью моря, особенно в тихий солнечный день. Ловкими движениями ластов нерпа поднимается на поверхность моря. Нередко, набрав воздух, она остается лежать на воде неподвижно с закрытыми глазами и дремлет. Охотник, выбрав удобный момент, стреляет и бежит к приготовленной заранее лодке. На ней он устремляется к добыче и нередко берет нерпу на гарпун, пока она не погрузилась в воду. Убитая наповал нерпа идет камнем ко дну: летом под кожей у нее меньше жира, чем зимой.

Наиболее успешной бывает охота зимой, когда нерпа вылезает на льдину через специально проделанное ею во льду отверстие для дыхания. Таких дыхательных отверстий нерпа нередко проделывает не одно, а несколько.

Подолгу лежит она на льдине у самой продушины и спит. Толстый слой подкожного жира хорошо предохраняет ее от холода.

Но сон ее чуток. Она просыпается через короткие промежутки времени и, вытягивая шею, осматривается вокруг. Не обнаружив врага, она продолжает прерванный сон. В случае же опасности нерпа мгновенно соскальзывает со льдины в продушину и ныряет в воду. Стрелять в нее приходится на расстоянии в 100 и более метров, подходя к нерпе против ветра. Убитая зимой в разводьях между льдинами, нерпа не тонет.

...Светит солнце. Ясное небо. Вдруг откуда-то надвинулся туман. Сквозь его липкую пелену еле-еле различаются стоящие внизу баржи. Ощущается промозглая сырость. Спустя некоторое время туман неожиданно начал рассеиваться. Блеснул луч солнца. Минут через двадцать с северо-запада показались нависшие облака с разорванными клочьями внизу. Солнце опять скрылось, и повалил снег.

Через четверть часа так же неожиданно снег перестал падать. Море темное и угрюмое. Капризно арктическое лето!

Начинается разгрузка судна. Принимают груз две баржи – «Лена» и «Индигирка», приведенные на буксире к борту «Ермака» катером «Тунгус».

С океана без передышки тянет холодный ветер. В его дыхании уже чувствуется приближение осени. С борта судна еле различаются арктические льды, белеющие на горизонте.

Почти круглые сутки на палубе грохотали лебедки. В разгрузке принимал участие весь экипаж судна.

На деревянном руле «Индигирки» низко над водой примостилась небольшая стройная птица с буроватой спиной и белой грудью. Она похожа на чайку, но отличается от нее длинным хвостом. Это длиннохвостый поморник. Вот он полетел, звонко крича «кри-кри», и быстро опустился на воду.

Рано утром все восемь участников экспедиции доставлены на берег. Унылой и неприветливой покажется тундра человеку, впервые ее посетившему. Но это лишь первое, ошибочное впечатление. Вглядевшись внимательнее в окружающую природу, начинаешь изумляться ее необычностью. Интерес к ней остается на всю жизнь.

Пространства тундры озарены солнцем. Кое-где у крутых берегов обрывов лежит потемневший снег.

Еще летают комары и мошки, однако их жизнь понемногу затухает. Тихо посвистывают подорожники. Они уже собрались в небольшие стайки и кочуют по тундре в поисках своего незатейливого корма. На хороших кормовищах они задерживаются. Перед отлетом в южные края им надо подкрепиться. Нередко встречаются и стайки пуночек.

На каменистом выступе берега сидят две небольшие чайки, обратившие на себя внимание высоким благозвучным криком, вроде «э-ву, э-ву». Нижняя часть тела у них розоватая, а на шее виднеется темное «ожерелье». Это розовые чайки.

Чем их привлекают низовья Колымы и ближайшее к реке побережье океана? Ведь в других краях розовые чайки не встречаются или попадаются как редкие залетные гости. Видимо, в этой мокрой равнинной тундре они чувствуют себя как дома и обеспечены кормом; на кочках они охотно вьют свои гнезда, выстилая их сухой травой и мхом.

Осенью эти северные птицы улетают не на юг, в теплые края, а двигаются еще дальше на север; на зиму же они разлетаются по полыньям Ледовитого океана к северо-западу и северо-востоку от Колымского залива.

Мне предстоит изучить природу большого района; с запада он омывается рекой Омолоном. В этом районе обширные естественные пастбища северных оленей. Кормовые растения пастбищ еще никем не выявлены и не названы. Качество кормовищ, их распределение по району также неизвестны. Мне нужно ответить на вопрос: какое количество северных оленей могут эти пастбища прокормить, а также выяснить народнохозяйственное значение обитающих здесь растений.

Перекинув через плечо ремень ботанической папки, я направляюсь в поход. Тундра привлекает своими величественными просторами. Берег изрезан устьями небольших рек и речек, непосредственно впадающих в океан. Много заливов, образуемых небольшими мысами. Берега сложены рыхлыми песчано-глинистыми слоями. Нередки обнажения каменного льда, круто уходящего в воду.

Невдалеке от берега в тундре встречаются холмы с плоской поверхностью, изборожденной буграми неправильной формы. Бугры чередуются с колдобинами. Оползни по склонам холмов свидетельствуют о нахождении в них тающих пластов ископаемого льда. На холмах – своеобразных курганах – видны провалы почвы из-за неравномерного таяния ледяных подпочвенных напластований. Склоны курганов также пестрят разрывами тундровых дерновин: обнажается мокрая почва. Там, где курганы обрываются в океан, поверхностные почвенные грунты сползают по склонам к воде и покрывают песчано-галечниковый берег.

Усиленное сплывание почвы препятствует образованию сплошной дерновины растительности. Здесь находит приют арктагростис в сопровождении других трав.

На большом протяжении берег Ледовитого океана низменный. От уреза воды начинается узкая полоса галечниково-песчаных морских наносов. Они передвигаются во время приливов и штормов. Прибой мешает жизни растительности. Под брызгами соленой воды ютятся лишь отдельные одиночки-растения, такие, как неприхотливая бутерлаковидная аммодения с раскинутыми ветвистыми стеблями и с белыми цветками, морская мертензия с восходящими или простертыми стеблями и с голубыми цветками. Нередко к ним присоединяется пузырчатая меркия.

Развитию более сомкнутого растительного покрова препятствует также изрядная засоленность этой части берега.

Иная картина растительности наблюдается на участках океанского берега, более удаленных от края воды. Они орошаются брызгами соленой воды лишь во время сильных прибоев. Здесь можно встретить солончаковатые лужайки с ромашкой, арктическим поповником, приземистой звездчаткой и ложечной травой.

Невдалеке пролетает стайка куликов. Некоторое время они летят вдоль берега океана, но потом, как по команде, круто поворачивают в тундру. На берегу осталось лишь несколько куличков-песочников. Эти небольшие, сверху коричневатые, а снизу белесые птицы шустро бегают по береговому закрайку, подергивая хвостиком и насвистывая незатейливую песенку.

В полосе океанского берега, где затухает влияние прилива, буйно разросся мохнатый колосняк. Он закрепляет дюнообразные всхолмления песков. Седовато-зеленый ковер колосняка местами пестрит желтыми маками и северными лютиками, белыми ветреницами и дремой. Сюда же вплетаются арктический мятлик и армерия, ясколка и горец, крупка и другие полярные неприхотливые травы.

Берег завален плавником – лесом, выброшенным океаном во время штормов и приливов. Здесь стволы лиственниц и мощных тополей, вынесенных из тайги и лесотундры могучим течением многоводных сибирских рек. На берегу лежат огромные залежи сухого плавника; они образовались в течение долгого времени. В этих высоких широтах Крайнего Севера гниение происходит очень медленно или вовсе приостановлено. Гниению препятствует холод и почти полное отсутствие гнилостных бактерий.

Разноцветные обточенные водой камешки и какие-то ракушки хрустят под ногами.

На берегу местными охотниками расставлены деревянные самоловы – пасти на песцов. Тяжелые неуклюжие сооружения обычно не переносятся на другое место. Зверя привлекают в ловушку куском моржового мяса, юколы, гусиной или рыбной головой. Приближаясь к приманке, песец задевает сторожок, приподнимающий тяжелое бревно (или несколько бревен). Обычно сторожок состоит из соединенных между собой колышков. От малейшего прикосновения к ним бревно падает на зверя, крепко прижимая его к полу ловушки.

Охотники по первому снегу едут настораживать и наживлять пасти. Потом несколько раз в зиму они объезжают самоловы на собаках, извлекая пойманную добычу. Нередко попавшего в ловушку песца, не закрытого целиком бревном, поедает другой хищник.

Равнинная низменность тундры, прилегающая к океанскому побережью, очень оживляется обилием озер разной величины. Своеобразие этих озер – донный лед. Откуда он произошел? Возможно, что он образовался в далеком прошлом, когда климат здесь был более суровым и такие водоемы промерзали до дна. Короткое лето затрудняло таяние льдов. Иловато-торфянистые отложения, приносимые ручьями, закрывали донный лед, способствуя его сохранению.

Озера рано замерзают и поздно оттаивают. Прибрежные заросли окаймляют водоемы широким кольцом зелени. Особенно разрастаются здесь осоки. Они издали различаются своей бледно-зеленой окраской.

Другие озера обрамлены зарослями арктофилы. Арктофила – ценная кормовая трава не только для оленей, но и для водоплавающей птицы, особенно гусей и уток. На глубоких местах она еле возвышается над водой, почти расстилаясь по ее поверхности. Ближе к берегу она достигает высоты груди человека. Вместе с другими злаками и осоками она составляет своеобразные луга с густым травостоем.

На мокрой опушке зарослей арктофилы пестреют лютики с бледными, почти белыми цветками, желтые арктические калужницы, а в воде растет своеобразное травянистое растение – водяная сосенка, обычно наполовину погруженная в воду.

Чуть подальше от берега мокрые луга из арктофилы сменяются болотистой тундрой из пушиц, влаголюбивых осок и мхов.

На зеленой перемычке между двумя озерами пасется небольшая стая белолобых гусей – казарок. Подойдя поближе и будучи скрытым высокими зарослями арктофилы, я легко могу рассмотреть в бинокль у взрослых птиц белое пятно на «лбу». На брюхе у них черные пятна. Я вышел из-за укрытия, и птицы с криком взлетели.

Там, где казарки выпасались, видны у трав ощипанные листья. Для питания эти птицы выбирают наиболее нежные части травянистых растений.

Тундра – край непуганой птицы. С начала пробуждения весны сюда прилетают лебеди, гуси, утки, кулики и другие птицы. К их прилету снег уже почти сходит и появляются нежные сочные молодые всходы растений. Особенно много растительной пищи находят птицы в июне, когда начинается бурный рост и развитие тундровых растений. Молодняк растет, крепнет и начинает летать. Старые птицы линяют.

 

* * *

 

...В океан выдается высокий мыс. Он сложен кристаллическими породами. Гранитные обнажения увенчаны сверху каменными останцами – кекурами.

У подножия скал на берегу хаос каменных глыб, омываемых солеными брызгами прибойных волн. В расщелинах клочки водорослей – ляминарий.

Выхожу на возвышенный край береговой террасы. На куполообразном возвышении – пятнистые обнажения щебенчатых суглинков. На перемычках между пятнами прижаты к земле альпийская толокнянка, диапензия и стелющийся багульник. Из приземистых многолетних трав встречаются альпийский мятлик и альпийская зубровка, пурпуровый очиток и распростертая сиббальдия, остролодочник и кляйтония. Лишайников мало: лишь белые «прутики» тамнолии да «пальчики» арктической дактилины.

На выступе скалы сидит прямо, столбиком, какая-то птица (крупнее голубя) с загнутым клювом. По сторонам светлого горла у нее расположены черные перья. Получше рассмотреть не удалось: птица поднялась, показав беловатое оперение нижней части тела, и быстро полетела вглубь тундры, помахивая длинными острыми темноокрашенными крыльями. Видимо, это был тундровый, или белощекий, сокол. Интересны его повадки: он ловит на лету птиц, нападает и на леммингов. Вблизи своего гнезда он не охотится.

С возвышенности хорошо видны низинная тундра и на юге горный хребет, протянутый с запада на восток. От него отходят к побережью отроги. Между отрогами блестят озерки, уже отчасти мне знакомые.

Увлекшись изучением побережья, я не заметил, как прошло время. Пора возвращаться. Но около ближнего камня показался маленький коричневато-серый зверек. Внешним видом он напоминает мышь, отличаясь от нее толстой головой и коротким хвостом. Это один из видов полевок – лемминг. Он хорошо приспособился к суровому климату Крайнего Севера. Теперь он готовится к долгой зимовке. В своих травяных гнездах, устраиваемых на поверхности почвы, под снегом ему нехолодно. Зимнее убежище он норовит устроить поближе к ручью: в долине ручья дольше сохраняется зеленый корм, а снежный покров тут наиболее глубок.

На обратном пути мне пришлось встретить еще одного хищника тундры – белую, или полярную, сову. Хотя она и не строго ночная птица, но все же ее охотничьи вылеты больше приурочены к вечеру. Летает она медленно, плавно и недолго.

Обычно полярная сова сидит на каком-нибудь бугре и высматривает добычу. Она обладает острым зрением. Выбрав подходящий момент, сова бросается на добычу. Помимо леммингов и белых куропаток, ее жертвой нередко бывают молодые птицы – куличок, подорожник. Отмечено совпадение массовых кочевок белых куропаток и сов. Сова нападает даже на зайцев и горностаев. Это объясняется тем, что сова сильная хищная птица. Величиной она почти с филина.

Куда ни взглянешь – нигде ни одного деревца.

Березовые «леса» состоят из приземистой березки, едва достигающей колена. У нее мелкие округлые листья и короткие сережки цветков. В этих миниатюрных лесах нередко обильно растут грибы-подберезовики. Иногда их в шутку называют надберезовиками за их несоразмерную величину по сравнению с карликовым лесом.

Такие же карликовые леса образуют приземистые ивняки. На полянках среди них синеют своеобразные ягодные «сады» из голубики. Здесь же растут брусника, морошка с янтарными плодами, издающими приятный запах.

Неожиданно выхожу к озеру. Оно не имеет ни берегов, ни настоящей котловины. Его окаймляют лишь осоки, поднимающие над водой свою светло-зеленую листву. За этим озером ряд других тундровых озерков. На них еще держатся небольшие стаи куликов. Кочующие стайки куликов собираются на юг. Остаются пока те из них, у которых молодняк еще не совсем окреп: ведь им предстоит путь во много тысяч километров. Поэтому они обычно покидают родные места раньше.

Вытянув шею и приподняв высоко голову, кулики суетливо снуют туда и сюда. Они заняты промыслом в прибрежной части озера и на меня не обращают ни малейшего внимания. Лишь когда я подошел к ним шагов на десять, некоторые забеспокоились, издавая короткий звук «пит-пит».

Я вернулся вечером в стан экспедиции, довольный первым днем работы. На рейде стоит «Ермак», пронесший нас сквозь штормы и туманы. Мысленно прощаюсь с океаном.

В палатку раньше меня возвратился из тундры топограф Михайлов. Он еще не вполне опытный охотник, но вернулся с добычей. Случилось так, что на одном из тундровых озер он соблазнился крупной белоклювой гагарой, приняв ее за утку, и подстрелил ее.

Мясо оказалось непригодным для употребления в пищу. Оно очень грубое и твердое даже после двух-трех часов варки. Помимо того, оно сильно пахнет рыбой. Главная пища белоклювой гагары – небольшая рыба, добываемая во время ныряния; птица способна оставаться под водой в течение нескольких минут, проплывая за это время большое расстояние. Ее также называют «меховой» за густое оперение – очень прочный и оригинальной расцветки «мех», вполне пригодный для изготовления дамских муфт, шапок и пр.

Вторая добыча охотника – настоящая утка – морская чернеть. Она держится на озерах тундры небольшими стайками, прекрасно плавает и ныряет, а с воды легко взлетает и быстро летит. Это довольно крупная утка с черными головой, грудью, шеей, хвостом, но со светло-серой спиной и беловатым брюшком. Серые лапы имеют черные перепонки. Мясо ее очень вкусно.

Вечером выяснилось, что из всего состава экспедиции лишь двое отправляются в маршрут из Амбарчика: топограф – на восток и ботаник – на юго-запад, к бассейну Омолона. Остальные вместе с грузом поедут на базу нашей экспедиции в районный центр Островное. Единственный приехавший из Москвы рабочий уходил с топографом, а мне придется отправиться в одиночку и лишь в пути обзавестись проводником.

 

* * *

 

Стоит арктическое лето. Иду по целине. Копаю лопатой яму, чтобы определить характер почвы. Ниже одной трети метра лопата зазвенела: мешает сплошная вечная мерзлота. Снимаю с лопаты маленький кусочек льда и с интересом его разглядываю. С той поры, когда замерзла в комочке вода, вероятно, прошли долгие тысячелетия. Возможно, и человека на земле тогда еще не было.

За тундровым увалом двигается стадо оленей, оставляющих летние пастбища.

На летних пастбищах большое разнообразие кормов. Олени выбирают и едят наиболее вкусные и доступные растения, особенно листья и молодые побеги тальников, карликовой березки. В первой половине лета эти корма бывают наиболее сочными, нежными и питательными. Тундровые озера и речки обеспечивают животных хорошими водопоями. И олени быстро набираются сил. Кожа у них становится толстая, плотная, волос на ней длинный и мягкий. Густая пушистая шерсть наверняка предохранит оленя от холода в самую сильную зимнюю стужу. Летом здесь бывает прохладно и даже холодно, особенно если долго держатся льды, прижимаемые к берегам северными ветрами. Ветры с полюса несут прохладу и отгоняют на юг кровососущих насекомых.

На юге же несметные количества комаров, мошек, мух-жигалок, слепней; весь этот так называемый гнус затрудняет жизнь человека и животных. Беспрерывное гудение гнуса наиболее заметно в тихую теплую погоду при сильной облачности. Работать приходится с густой сеткой на лице и в перчатках. Особенно тяжелые страдания причиняет гнус оленям в период линьки. Когда тучи комаров и других кровососущих насекомых нападают на оленя, то он бежит куда попало. Поэтому к началу комариной поры оленьи стада перегоняют сюда, на приморские пастбища. Теперь стада направляются в лесотундру на зимние пастбища. Олени идут очень скученно. Издали они напоминают высокие кустарники, колеблемые ветром. Ни одно домашнее животное не движется такими быстрыми упругими шагами, непрерывно издавая копытами своеобразный сухой треск.

Я невольно залюбовался крайним оленем, который норовил отбиться от стада.

Он бежит против ветра к вершине увала. Свободный бег оленя надолго запоминается: подняв кверху голову и неся, словно корону, свои ветвистые рога, он сильно выбрасывает вперед ноги и рассекает грудью воздух. Кажется, будто он летит над землей.

На вершине увала оказался пастух. Он преграждает дорогу животному, и оно снова присоединяется к стаду.

По своему характеру олени очень смирны, терпеливы и покорны. Их не так трудно приучить к упряжи и к переноске вьюков. Эти крайне неприхотливые животные великолепно приспособились к жизни в Заполярье, добывая себе корм в течение года при всякой погоде.

Трудно представить в этом краю более полезное домашнее животное, чем олень. От него во многом зависит жизнь местных жителей и их благосостояние. Оленеводы сдают государству большое количество мехового сырья: шкуры пыжиков – новорожденных олененков до месячного возраста, шкуры взрослых оленей, или так называемые постели, идущие на выделку замши. Вкусны и питательны мясо оленя и жирное молоко.

Недалеко от старого снежника, куда я двигался до встречи с оленями, находится глубокий яр. На дне его струится чистая, как хрусталь, вода ручья. Она журчит, переливается по камешкам и скатывается в океан.

У ручья еще пестрят цветущие растения: желтые маки и крестовник холодный, лиловый копеечник и синюха северная. На водоразделе они уже отцвели, здесь же, укрытые от ветров, уцелели. На пологом склоне яра, почти у самой воды, приютились крошечный лютик (пигмей) и ястребинколистная камнеломка. Отдельными седыми пятнами, отливающими на солнце серебром, выделяется дриада. Седоватость ей придают плоды с серебристыми волосками. К ручью жмутся ясколка и северная полынь, ветреница и головчатая валериана. В них еще теплится жизнь.

Поднимаюсь из яра наверх и выхожу на водораздел. Дует сильный ветер. Надо мной проносятся птицы, со свистом рассекая воздух. Вдали, в открытом океане, медленно плывут большие льдины. По дальней гряде льдов движется светло-желтоватое пятно. Оно то появляется среди торосов, то пропадает. В бинокль я отчетливо увидел, как, не торопясь, взбирается на снежную глыбу белый медведь. Вот он на вершине глыбы и, вытянув шею, обнюхивает воздух. Льдина проносится дальше, и пятно постепенно теряет свои очертания.

Возвращаясь к стану экспедиции, я воочию убедился, что в тундре живут и здравствуют овражки. По-местному их называют евражками. Серовато-желтые зверьки обычно сидят на задних лапах. Они то приподнимаются, то опускаются, выглядывая из-за куста карликовой березки или ивняка. Изредка раздается их писк. Они встречаются в тундре с конца мая до сентября, а остальное время спят в своих промерзлых норах.

Наутро выяснилось, что вверх по Колыме отправляется пароход. «Лена» поведет на буксире несколько барж с продовольствием. На пароходе я и доберусь до устья Омолона.

Около 10 часов утра все мое экспедиционное снаряжение и инструменты погружены, и я водворился на суденышко.

По словам старпома, еще недавно оно вместе с немногими другими положило начало первому в истории края речному судоходству.

Выхожу на палубу. Ясная, тихая погода. Поверхность океана отражает очертания облаков, нагромождения плавника и прибрежные камни. Скользя взглядом по воде вдаль, в сторону полюса, можно различить, что океан серого цвета с едва уловимым розоватым оттенком. Местами в эти тона вкрапливается голубой цвет, но тогда на поверхности воды видишь рябь.

Над головой голубые и белые краски облаков. По направлению к северу они постепенно становятся серыми. Обернешься на юг и видишь розовато-серую даль тундры. Сочетания красок несложны: серая и белая, розовая и голубая. Но все они, эти северные краски арктической природы, по-своему привлекательны. Привлекательность усиливают сегодня покой океана, неподвижность облаков, задумчивость тундровых берегов.

Неожиданно тишину нарушает гудок.

Колеса «Лены» завертелись, выровнялась вереница из четырех барж на буксирном тросе. Прощай, океан!

 

Мечты сбываются 

«Лена» приближается к мысу. На плоской вершине прибрежной скалы виднеется усеченная пирамида, сложенная из плавникового леса, – своеобразный маяк. Постепенно вода приобретает мутноватый оттенок. На легкой волне нас чуть покачивает.

Вот «Лена» огибает мыс и во главе каравана входит в устье Колымы.

Мы направляемся теперь на юг. Четвертый раз после выезда из Москвы мне приходится менять направление движения вперед: сначала на Дальний Восток, потом на север – по Тихому океану, и на запад – по арктическим волнам, начиная с Берингова пролива. В ближайшее время мне предстоит двигаться на юг, потом на восток и север.

Впереди нас маячит над водой вешка, указывающая фарватер. «Лена» проходит мимо небольших островов, кое-где поросших приземистыми кустарниками. Берега загромождены плавником. На водоразделе безлесная тундра. Заходящее солнце придает ей слегка пурпуровый оттенок.

Ночью ярко светит луна, и «Лена» продолжает продвигаться вверх по течению.

Забрезжил рассвет. По берегам стали показываться невысокие лиственницы, сперва отдельными деревьями, потом редкими группами.

Водораздельные взгорья к северу безлесны, к югу же они щетинятся редкими лиственницами. На горных междуречьях встречаются лишь отдельно стоящие деревья, образующие так называемые редины. Деревья приземисты и удалены друг от друга на сотни метров. Они не могут нормально развиваться, особенно на горах, где нередко их верхушки искривлены (почти флагообразны).

На возвышенном берегу, покрытом разреженным леском, стоят хижины и палатки. Сушатся невода. Река богата рыбой. Большими стаями плывут из океана вглубь материка крупные осетры и нельмы. Они слепо повинуются голосу природы и откладывают икру в пресных и более теплых водах. В несметных количествах водится менее крупная рыба.

Над рекой с криком носятся серебристые чайки и моевки. Птицы то и дело камнем падают в воду и тут же поднимаются с ее поверхности с трепещущей в клюве рыбешкой. За удачливыми рыболовами гоняются бургомистры, пытаясь отнять добычу. Берега обрамлены тальником, манящим зеленью после голых тундровых прибрежий.

Чем дальше на юг, тем деревья выше, кустарники пышнее.

Через три дня «Лена» остановилась близ берега у заимки Колымской. Мое экспедиционное снаряжение было выгружено на пароходную шлюпку. Пристань здесь еще не построена, а песчаная береговая отмель не позволяет причалить к берегу. Пришлось переносить груз на своих плечах.

На берегу – кустарниковые заросли мохнатой ивы. Отцветает иглистый шиповник. Среди трав много хвощей, молоканов и всякой другой заполярной зелени. За ивняками сушатся рыбачьи сети. Над плоскими крышами рубленых домиков, на жердях, вялится свежепойманная рыба.

Раздался гудок уходящей «Лены». Пароход проплывает мимо устья Омолона и продолжает свой путь вверх по Колыме.

Через полчаса я в гостях у рыбака. Его зовут Некрас Кириллович, попросту Киреич. Суровое лицо Киреича словно высечено из камня. Оно обветрено и сильно изрезано морщинами. В молодости его звали Некраско.

К чаю подана вязка юколы и рыбий жир в деревянной чашке. Полагается отломить кусочек юколы и обмакнуть в жир. Закуску запиваем кирпичным чаем.

Из беседы с рыбаком я узнал интересные для меня новости. В верховьях Омолона с прошлого года работает отряд Былларской геологической экспедиции. Завтра туда отправляется катер с продовольствием. Погрузиться на катер было бы большой удачей, так как других возможностей проникнуть в долину Омолона нет. Придется ожидать катер. А пока продолжаем чаепитие. Копченая юкола издает легкий, щекочущий ноздри запах жира и очень приятна на вкус.

По словам Киреича, для приготовления юколы обычно берут крупную ценную рыбу: сибирского осетра, нельму, чира, омуля, муксуна, пелядь. Рыбам отрезают головы, хвосты и снимают с костей мясо вместе с кожей. Мясо мелко надрезают с внутренней стороны. Такие пластинки мяса подсушиваются на вешалах. Провяленные полоски рыбы с мелкими поперечными насечками называют юколой. Нередко юколу коптят над костром или в специальных шалашах. После копчения из нее сочится сок. Она долго сохраняется.

Издавна здесь едят рыбу почти во всех видах: вареной, жареной, копченой, соленой и вяленой, мороженой (строганина) и толченой (смесь рыбы и жира).

Менее ценная рыба идет на корм собакам. Ездовые собаки – незаменимые помощники в течение долгой зимы. Без них здесь не обойтись. Они без остановки преодолевают 80–100 километров.

– Песики – самый выносливый у нас скот, – говорит Киреич. – Они выдерживают глубокий снег, жесточайшую пургу, дни бескормицы. Уход за ними – только варка пищи и кормежка. Падеж среди собак – очень редкое явление, чего нельзя сказать про оленей, заболевающих копыткой.

– Нам не раз приходилось переправляться с грузом через реку незадолго до ледохода, – продолжает Киреич. – Человеку пройти по такому льду уже нельзя, но свободно мчится дюжина собак, запряженных в тяжелую нарту. Лед за нартой оседает, покрываясь водой, но собаки уже пронеслись и приближаются к другому берегу.

– Зимой во время пурги бушует ветер, хлещет снег в лицо, вокруг ни зги не видно. Собаками тогда не управляешь. Они тянут нарты по чутью и привозят тебя домой. На коротком привале в пути собак подкармливаешь. Сам не съешь, но отдашь собакам. Они спасут тебе жизнь.

– Собака у нас – труженик, умный четвероногий друг,– заканчивает Киреич.

Теперь до первого снега ездовые собаки отдыхают у домиков на привязи, перед ними стоят кормушки, невдалеке в котлах для них готовится уха. Настает положенный час, и кормушки до краев наполняются свежей ухой из так называемой частиковой рыбы. Здесь щука и сибирский елец (чебак), окунь и валек, или речной конек, карась и полярная камбала. Мохнатые едоки погружают в кормушки свои разномастные морды и быстро работают челюстями.

Основной зимний корм собак – сельдятка. Ее нанизывают кольцами на прутья тальника по десяти штук и сушат на жердях между домами и под навесами. Вяленая рыба – лучший корм для собак, она целиком усваивается животными. Но зимнего ее запаса иногда не хватает, а рыба, сохраняемая в неглубоких подпольях, нередко портится или, как здесь говорят, выкисает. Тогда собакам варят из муки болтушку с небольшой добавкой животного или растительного жира. Во время усиленной работы болтушкой не отделаешься: собаки слабеют и теряют работоспособность.

После чая Киреич с сыном Данилой собираются на рыбалку. Мы втроем идем к берегу, где стоит карбас. Он сшит из деревянных досок раздвоенным ивовым корнем. В нем нет ни одного железного гвоздя. Сколочен он деревянными втулками, пробитыми сквозь провернутые дыры. Щели между досками законопачены мхом. Швы промазаны лиственничной живицей, смешанной для большей вязкости с заячьей шерстью. Якорь у карбаса – камень на ивовом канате. Киреич сотворил эту местную речную посудину своими собственными руками.

Мы переправились на правый берег Колымы и двинулись в приустьевой развилок Омолона. Здесь встречается немало озер, соединенных между собой протоками, или, как говорят местные люди, висками.

В большие паводки речная вода заходит в озера. Во время же малых разливов озера питают реку, связанную с ними.

При впадении в Омолон неширокой виски, вытекающей из ближайшего пойменного озера, стоит небольшая хибарка.

Виска перегорожена поперечным плетнем из тальника. В плетне, запирающем виску, проделаны ворота. В воротах установлена сетная ловушка – мережа. Выхода из нее нет. Рыбаки подплывают к воротам.

Киреич поднимает мережу. Из воды показывается узел с рыбой. Минута, и добыча падает на дно лодки. Наибольший улов составляет чир. Для нагула чир заходит в пойменные озера, протоки, старицы. В местах с илистым дном он находит хороший корм.

– Чир больше держится в озерах, связанных с рекой, – говорит Киреич, выпутывая из мережи крупных чиров от 2 до 4 килограммов весом.

В реке Киреичу приходилось ловить чира на местах, где образуются торосы – массовые наносы придонной шуги (так называемый торосовый лед). На таких местах происходит изменение русла и рельефа дна, образуютс я перекаты и полыньи над ними. Около них на небольшой глубине чир откладывает икру.

В мереже оказалось несколько муксунов и свыше десятка пеляди. Муксун – холодолюбивая рыба. Разгар ее нерестового хода падает на вторую половину августа и сентябрь. Пелядь некрупна, но, так же как чир и муксун, вкусна и жирка.

Оставив добычу у хижины, мы вытащили лодку на берег, перетащили ее по другую сторону искусственного запора и поплыли к озеру. Киреичу нужно проверить сеть.

Проплыв короткое расстояние по озеру, мы очутились у устья реки, впадающей в озеро. Чуть повыше устья узкая речка перетянута поперек с одного берега до другого сетью. Отсюда и ее местное название – перетяга. В прядиные ячейки сети и попадает плывущая на нее рыба. В речке такое множество рыбы, что нередко через сутки перетяга превращается в сплошную серебристую стену. Киреич и здесь добыл несколько муксунов и щуку. Попались также обычные обитатели Омолона: хариус, ленок, чукучан и два сибирских сига с дугообразными горбатыми спинами. Сиг заходит из прибрежных участков океана в Колыму и расходится по ее притокам и пойменным озерам, попадаясь в невода и сети с весны до осени.

Пока Киреич освобождал от улова сеть, я пошел в сторону, вдоль берега озера. На озере плавала крупная утка с длинным и узким клювом ярко-красного цвета. Это крохаль. Ее головка с черным оперением украшена на затылке хохолком. Добывая корм, она погружает в воду голову и туловище; над водой торчит лишь хохол и край черной шеи и спины. Видимо, она высматривает рыбу. Увидев приближающегося человека, утка поднялась с воды и полетела. Она так сильно разрезает крыльями воздух, что при полете слышится легкий свист. Крохаль часто встречается в озерах поймы Омолона.

В другом месте плавали две шилохвости. Их нельзя назвать крупными. Они кормятся не ныряя, а лишь опрокидываются вертикально и склевывают тот корм, какой могут достать со дна или со стеблей водных растений. Добыче большого количества корма им помогает длинная шея. Шилохвость легко узнать по острому игловидному хвосту, хорошо заметному как у плавающей, так и у летающей птицы. Рассмотреть их более подробно не удалось: они поднялись и полетели в сторону протоки Омолона, часто изгибая шею вниз и в стороны и издавая тихий, но мелодичный свист, вроде «тью-и-тишь, тью-и-тишь».

На обратном пути мы проплыли протокой в главное русло Омолона и возвращаемся в заимку близ правого берега реки. Под обрывом берега отчетливо обозначались пещеровидные углубления с какими-то крупными костями. Над ними возвышаются напластования мерзлых суглинков свыше 20 метров и заметны глыбы ископаемого льда. Оттуда непрерывно струится талая вода с плывунами. Иногда здесь находят бивни мамонта. Киреич сообщил, что был случай, когда два охотника, подтянутые течением к берегу, погибли вместе с лодкой, накрытые оборвавшейся сверху глыбой мерзлого грунта. Этот высокий берег известен под именем тала и сюда редко заглядывают. Я не стал испытывать терпение и великодушие рыбака, показавшего мне интересное обнажение, и мы поплыли к заимке.

Вечером мы долго беседовали с Киреичем. Он здесь вырос и хорошо знает местную природу. Ее пробуждение после долгой суровой зимы поречане встречают с большой радостью. Весенний ледоход для них – великий праздник.

Вот пронеслась первая весточка – лед двинулся, лед идет! Народ спешит к реке. Парни стреляют из ружей в воздух, приветствуя реку, сломавшую ледяные оковы. Девушки смеются. Дети подбегают к берегу. Старики потянулись туда же поглядеть, как напирает лед.

Река пошла! Что-то принесет она в этом году? Много ли будет рыбы? Тут и пища людям, и корм собакам.

По словам Киреича, в прошлом году ледоход продолжался недолго. Вечером 1 июня на реке уже были заметны чистые прогалины воды, отороченные плывущими льдинами. В первый день ледохода река несла лишь один лед. К вечеру показался пловучий лес. Все больше и больше заполнялось лесом широчайшее русло реки. Потом на плывущих льдинах появились глыбы земли, поросшей деревьями и кустарниками. Наконец, поплыли покрытые лесом островки, оторванные льдом от берега. Крупные участки леса отрываются от берега не сразу. Такая исполинская работа не может быть произведена одним или двумя ледоходами. В течение ряда лет плывущий лед врезается в лесной высокий берег. Над рекой нависает своеобразный живой карниз. Несмотря на свою тяжесть, он держится в горизонтальном положении.

Корни деревьев здесь растут лишь в стороны: слой вечной мерзлоты препятствует их росту вглубь. Широко раскинутые корни вместе со своими разветвлениями переплетают мерзлую землю. Поэтому земля приобретает невероятную прочность. Ширина навеса увеличивается из года в год.

Наступает очередной ледоход. Льдины производят последний напор. Тяжесть навеса становится слишком большой, и все лесное сообщество деревьев и кустарников, вся эта висячая над рекой роща опускается на плывущий под ней лед и уносится в низовья в виде пловучего острова.

Люди вылавливают во время ледохода лес на постройку домов и запасают на топливо. Но много леса уносится в море и выбрасывается на морских берегах в виде плавника.

Но вот ледоход прошел, вода высоко поднимается. Необъятны тогда водяные просторы Колымы, которая в этом месте сливается со своим притоком Омолоном.

Незадолго до ледохода начинают прилетать птицы. В весеннем небе показывается первая стайка лебедей. Они летят высоко, чуть шевеля крыльями. Это первые вестники весны. Зима кончилась. Остались позади долгие месяцы морозов и снежных метелей. Кончились длинные предвесенние дни, когда запасы рыбы истощаются и наступает потребность в спешной добыче какой-нибудь живности.

И тогда-то, по словам Киреича, у поречан разыгрываются великие охотничьи страсти. Еще до ледохода к местам охоты подвозятся на нартах небольшие лодки.

Прилетающих птиц встречают охотники с дробовиками в руках в так называемых засидках.

Вот гусиные стаи приближаются. В воздухе слышен свист крыльев. Стаи снижаются у открытой воды и начинают искать место для посадки. Тогда отовсюду раздается пальба. Нередко групповым залпом удается сбить на лету несколько гусей. Здесь широко распространена стрельба влет.

После ледохода охотники возвращаются с богатой добычей. Лодки полны гусей и уток; лебедей не стреляют: они находятся под охраной государства.

Рассказал Киреич мне и о гнездовании журавлей в устье Омолона.

– Журавля у нас все знают и любят,– сказал он и неожиданно улыбнулся.– Он крупный и весь серый, только темечко черное. Его трудно рассмотреть вблизи: в журавлиных стаях есть разведчики, которые зорко охраняют стаю от врагов.

Киреичу только раз удалось увидеть журавлей на небольшом расстоянии. Дело было так. Он охотился на северного оленя-дикаря в низовьях Омолона на левом берегу. Место было около озера и довольно открытое, хотя и поросшее кое-где кустарником. Киреич незаметно подкрался против ветра к пасущимся диким оленям. Около тальника он решил засесть и установил на сошках карабин, а сам накрылся оленьей шкурой, взятой из дому.

Устроив такую засаду, он стал терпеливо ожидать, когда олени, выпасаясь, медленно подойдут к нему на расстояние верного выстрела. Ждать пришлось часов пять. Но спустя часа два прилетели и неподалеку опустились два журавля, видимо самец и самка. Это было весной, в период размножения птиц.

Олени издали, конечно, заметили прилетевших журавлей, но отнеслись к этому равнодушно. Киреич, затаив дыхание, сидел в своей засаде.

Журавль ухаживал за своей журавлихой. Он весело прыгал, кланялся, шаловливо бегал вокруг нее. Слышны были их тихие курлыкающие «переговаривания» друг с другом. Журавль растопыривал и поднимал крылья, наклонял набок свою небольшую голову, смешно приседал и поднимался. Он как будто танцевал, выделывая своими черными ногами затейливые коленца.

Журавлиха ходила легкими мерными шагами, поглядывая на своего друга. Вскоре она сделала два-три прыжка и взлетела. За ней поднялся и самец. Они покружились над этим местом и, беспрерывно махая своими мощными крыльями, стали подниматься выше и выше.

– Я чуть не забыл про оленей, – закончил Киреич, широко улыбаясь. Рыбак помолчал, и потом рассказал об охоте осенью.

В начале сентября на Колыме появляется приплес: волны начинают прибивать к берегу ледяные кристаллики. Тогда же начинается ход сельдятки, важной промысловой рыбы низовьев реки. Она идет с моря метать икру вверх по реке, выбирая песчано-глинистые мелководья со слабым течением. Во время нерестового хода эта холодолюбивая рыба идет большими косяками. Ее ловят неводами, а подо льдом – ставными сетями.

В конце сентября река замерзает. Осенью по льду устраивают заездки на так называемую подледную рыбу: нельму, муксунов, омулей. Рыбаки рубят лед и ставят сети, пропуская их подо льдом на крепкой бечеве через проруби. Позднее они приезжают на собаках за добычей.

Здесь часто дует низовик. Он выдувает снег и обнажает лед. Нередко сквозь прозрачную синеву льда видна сеть, пропущенная подо льдом на бечевочном прогоне. Длинной пешней, похожей на пику, рыбак очищает прорубь и начинает вытаскивать сеть.

Поздно вечером я вышел на воздух. Что-то мне готовит завтрашний день? Лето уходит. Нужно скорее двигаться на юг вслед за уходящим летом. Надо успеть увидеть все растения долины Омолона раньше, чем они покроются снегом. Я возвратился под гостеприимный кров Киреича и с мыслью об Омолоне крепко заснул.

Утром прибыл катер, и я познакомился со старшиной катера. Он сразу же начал расспрашивать о цели нашей экспедиции.

Слушает он с живейшим интересом и часто перебивает рассказ неожиданными вопросами и философскими рассуждениями. Люди, по его мнению, должны скитаться по свету. Он не любит спокойной размеренной жизни. Однако старшина выражает сомнение: удастся ли мне закончить такой «рисковый» маршрут.

– Вот и надо помочь товарищу, – говорю я. – Ну что ж, поможем, – доброжелательно отвечает он. Старшина прибыл сюда вместе с первым караваном речных колесных пароходов и плоскодонных барж, о которых мне рассказывал старпом с «Лены».

Речные суда прошли по океану вдоль берега на малых глубинах. Однако попали в жестокий шторм. На пароходе «Оймякон» (на нем служил старшина) морская волна перебегала по палубе. Она так шумно ударяла о борта хрупкого суденышка, что оно сотрясалось всем корпусом и, казалось, готово было в любой момент развалиться.

Вдруг волна подхватила «Оймякон» и ударила его о стамуху – ледяную глыбу, сидевшую на мели. Обшивка парохода ниже ватерлинии была порвана льдом.

Капитан вызвал к себе старшину и приказал ему немедленно перебраться на баржу по буксирному тросу и принимать с парохода женщин и детей.

Буксирный трос был туго натянут. Старшина привязал себя обрывком чалки и перемахнул на баржу над бушующими волнами.

Пассажиры были «перетянуты» на баржу на подвесах к тросу. Натяжение троса в этот миг стало очень сильным. С парохода в рупор донесся голос капитана:

– Руби буксир!

Стальной трос натянуло с такой силой, что он стал врезаться в бортовые бревна баржи, как острый нож в краюху хлеба. Ничего больше не оставалось, как рубить трос. Баржу сильно рвануло. Трос оборвался в том месте, где его разрубил старшина, и с пронзительным свистом хлестнул по волнам.

На месте парохода кипел седой бурун.

Баржу стало относить течением от места гибели «Оймякона». Вскоре на гребнях волн появились обломки досок – следы жертвы ненасытного океана.

 

* * *

Теперь катер шел из базы экспедиции почти до устья Олоя. В том районе в недрах земли лежат еще не тронутые человеком огромные залежи полезных ископаемых. До сего времени пробы взяты лишь с поверхностных слоев. Необходимо дополнительно обследовать месторождение и взять глубинные пробы. Старшине поручено доставить туда продовольствие и некоторые инструменты.

Катер входит в устье Омолона. На нас глядят белесые каменные льды, покрытые сверху тонкой каемкой почвы с деревьями, кустарниками и травами.

Катер напористо рассекает речную волну, и вскоре белесый берег остается далеко позади. Молодой ивняк с зелеными нависшими над водой ветвями вздрагивает от ударов зыби. Над ивняками высятся ажурные лиственницы.

Мною неожиданно овладела радость: вот он долгожданный Омолон в окружении заполярной природы! Пройдя около десяти километров, катер причаливает к берегу: нужно устранить какую-то неполадку в моторе. Со старшиной мы уже договорились: на всех остановках я выхожу для осмотра долины.

На берегу лесок из даурской лиственницы. Невдалеке от русла два небольших озера. Они окаймлены зарослями ивняков, а у самой воды – осоками. На ближайшем озере много мелкой болотной дичи, особенно куликов. На вершине отдельно стоящей лиственницы огромное гнездо.

Большая коричневая птица поднялась с гнезда и, махая длинными крыльями, словно загребая ими воздух, полетела вглубь долины. Вот она широко расправила крылья и плавно кружит над лесной поляной. Слежу за полетом в бинокль. Это орлан-белохвост. Видимо, над поляной восходили кверху воздушные потоки, поднимающие птицу и как бы поддерживающие ее в вышине. Обычно при этом другие, более сильные и быстрые потоки, «обтекающие» крылья птицы сверху, способствуют подсасыванию воздуха снизу. Возникает подъемная сила тяги, превышающая тяжесть самой птицы. Орлан как бы опирается на воздушную струю, он словно подвешен в воздухе и, едва шевеля крыльями, тихо и плавно парит почти на одном месте видимо чем-то заинтересованный.

Вдруг хищник камнем ринулся на землю. Обычно он по целым часам сидит неподвижно на верхушке какого-нибудь возвышения и высматривает добычу.

В подлеске лиственничника – карликовая березка и иглистый шиповник. Обильно растет голубика. На лесной поляне куртины княженики с чудесными ароматичными ягодами.

Слышу выстрел из карабина – это сигнал к отплытию.

Мы снова плывем вверх по течению. В некоторых местах течение реки чрезвычайно сильное. Вода бурлит в водоворотах. Жарко. Здесь еще не чувствуется приближения осени.

На повороте реки на опушке прибрежных ивняков мы заметили стройную фигуру дикого оленя. Несколько десятков лет назад диких оленей беспощадно истребляли на плавах, когда животные возвращались в тайгу с летних пастбищ на зимовки. Охотники выбирали участки реки с медленным течением и прибрежными отмелями. Здесь они устраивали засаду и, незаметно укрывшись, ожидали животных на берегу с рассвета до сумерек. Наконец, олени показывались. От них отделялся вожак. Прислушиваясь, осматриваясь и нюхая воздух, он шел к реке.

Как только вожак вступал в воду, за ним сразу же двигалось стадо и вплавь направлялось к другому берегу. Но едва они доплывали до середины реки, как охотники на легких лодках, вооруженные длинными острыми копьями, окружали стадо. Лишь немногим из оленей удавалось выбраться из окружения.

Убитый олень не тонет благодаря густой шерсти с волосками, наполненными воздухом. Добычу обвязывали веревками и подтаскивали к берегу, где женщины начинали разделку оленьих туш. Этот старый, самый распространенный когда-то способ охоты на плавах во многом способствовал почти полному истреблению диких оленей.

Ныне животные встречаются лишь на левобережье низовьев Омолона.

Первая ночевка на реке прошла прекрасно. Ночь была теплая, и мы спали на катере под открытым небом. С восходом солнца я пошел в лес. Здесь растет багульниковый лиственичник. Деревья до 10–12 метров высоты; в подлеске немало ивняков; то и дело встречаются следы лося; не спеша, словно прогуливаясь по водному зеркалу, плавают лебеди на середине заводи. Они очень осторожны и готовы в любой момент улететь. Но взлететь сразу лебедь не может. Сначала он быстро плывет. Потом хлопает по воде своими длинными крыльями, опираясь на нее широкими ступнями. Вот он, наконец, оторвался от водной поверхности, делает несколько редких, но сильных взмахов крыльями, со свистом рассекая воздух, и быстро летит с вытянутой вперед шеей.

Насколько трудно отрывается лебедь от воды при взлете, настолько легко он на нее опускается. Коснувшись поверхности воды, он еще скользит по ней несколько метров и потом уже плывет не спеша.

Видимо, встревоженные, лебеди дружно подняли шум и в беспорядке полетели. Вскоре птицы снова опустились на воду и продолжали заниматься промыслом.

Прибрежная полоса поймы занята древовидными ивняками с хвощовым подседом. В пойме много маленьких озерков. Осторожно пробираюсь через густые ивняки. Увидев небольшую стайку чирков, останавливаюсь.

На обнаженной илистой отмели собирает корм чирок. Я вскинул к плечу ружье, прицелился и подстрелил его. Испуганные птицы круто взлетают вверх и очень быстро скрываются. Узкие, но сильные и острые крылья позволяют птице сразу и почти вертикально подниматься с места в воздух.

Я достал подстреленного чирка. Он небольшой, шея у него короткая и толстая. Темно-бурая спина в рыжеватых пестринах. Эта первая дичь, добытая мною на Омолоне, показалась мне особенно вкусной.

Низко наклонившись, пробираюсь через заросли ивняков к другому озерку. Здесь несколько видов уток. Заметил незнакомую мне утку с белыми грудью и боками. Яркую белизну груди оттеняли черные спина, шея и черная крупная голова с белым пятном между клювом и глазом.

Голос утки похож на хриплое карканье. Мне показалось, что это был гоголек.

С соседнего озера донесся низкий меланхолический крик гагары. Добравшись туда, внимательно рассмотрел ее в бинокль. Она довольно крупной величины с длинной шеей, коротким хвостом. При тревоге издает грубые звуки «га-га-раа». Крик птицы иногда напоминает стон, иногда лай, а подчас хохот. Я выстрелил, она мгновенно скрылась под водой и показалась далеко от прежнего места.

В это время я услыхал сигнал к возвращению.

...И снова мы двигаемся на юг вверх по Омолону. Катер неустанно режет винтом мотора прозрачную воду; на дне отчетливо видны галечники, увлекаемые течением.

Около полудня наш катер наткнулся носом на перекат.

Мотор выключили. Все кинулись в воду. Нас стало сбивать с ног стремительным течением. Глубина в этом месте небольшая. Дно реки оказалось гребнистой галечниковой полосой, пересекающей русло под острым углом к левому берегу. Обойти ее невозможно. Но полоса неширокая, и в ней мы прорыли подводный канал для прохода катера. Моя полевая лопата для выкапывания почвенных ям пригодилась и здесь.

Снова застучал мотор.

Вдали показались горы. Привал. Вновь я на берегу. Появились первые деревья душистого тополя. На полянах обильно растет голубика. Работе мешают комары и мошкара. Их здесь гораздо больше, чем в тундре. Летают бабочки, шмели и стрекозы.

Держатся стаями гуси-гуменники – крупные серые птицы с широким клювом. Они очень осторожны и при малейшей опасности взлетают.

Пройдя несколько километров, катер снова едва не наткнулся на перекатную мель.

На ночлег причалили к берегу у высокой горы. На берегу выходы базальтов. В поисках сухих дров для костра нашли расщелину и по ней стали подниматься вверх по склону. Во тьме наткнулся руками на сосновую хвою.

Найдя удобное место на берегу реки, мы разожгли костер и после ужина долго сидели у огня. Огонь то вспыхивает длинными языками и становится ярким, то тускнеет, и тогда языки пламени делаются более короткими, из угольев слагаются какие-то сказочные сооружения.

Но вот в центре костра что-то рухнуло, переместилось. Кверху поднялись искры и быстро стали гаснуть, а в костре возникает что-то новое, манящее, причудливо меняющееся.

И вновь неотрывно глядишь на огонь, как зачарованный.

Сколько времени можно сидеть у костра и глядеть, как огонь превращает дрова в яркие причудливые сооружения? Словно это не огонь, не пылающий костер, а какое-то существо, вечно беспокойное и прекрасное, вечно стремящееся вперед и вперед и не удовлетворенное достигнутым. Недаром костер – большая радость для скитальцев и лучший друг путешественников, которые пользуются его неистощимым гостеприимством. У костра хорошо думается о настоящем и строятся заветные надежды на будущее.

Присев поудобнее к костру, я стал думать, что нужно сделать в первую очередь, чтобы успешнее изучить растительность долины Омолона. Надо было проникнуть в самое существенное и не завязнуть в мелочах, упустив главное.

В размышлениях я не заметил, как прошло время. Пламя костра иногда словно стреляет быстрыми золотыми искрами. Такую искру я вдруг ощутил на руке и пришел в себя. Огонь трудился над большой суковатой головешкой плавниковой лиственницы. Под ней догорали последние уголья, уже прикрытые пленкой пепла.

Над рекой клубился легкий туман, а над вершинами деревьев уже различался рассвет. Я подложил в костер сучьев и приладил над огнем наполненный водой дорожный котелок. На посветлевшем небосклоне меркли звезды, и вот уже над деревьями занимается первый призрачный свет зари.

Эта ночь мне надолго запомнилась. Все еще спали. Я перекинул через плечо полевую сумку и углубился в лес. В том месте, где вчера в темноте я нащупал сосновую хвою, растет кедровый стланик. Его ветви как бы стелются по земле. Отсюда русское название кустарника. По склону горы он растет густыми зарослями. Кедровый стланик, или кедровник, очень неприхотлив к почве и ее влажности. Он растет нередко на очень тонком слое почвы, уцелевшем на склоне гор, и даже на каменных россыпях. Изумляет его живучесть! Способность давать придаточные корни позволяет ему находить приют в самых неудобных местах.

Его семена вкусны, питательны и содержат масло, не уступающее по качеству маслу из орешков высокого сибирского кедра. В то же время благодаря своей низкорослости кедровник очень доступен.

Между кустарниками кедрового стланика перелетает остроносая кедровка, изредка издающая протяжно и будто простуженным сипловатым голосом «крээк». Она коричневато-бурого цвета с белыми пестринками, за исключением черных крыльев, хвоста и макушки головы.

Кедровка, или ореховка, – обычный обитатель зарослей кедрового стланика. Она не только питается кедровниковыми орешками, но и готовит запасы, пряча их кучками в сухие листья или в мох. Нередко из этих «гнезд» дружно вырастают всходы растения.

У крайнего куста кедровника мне встретился приземистый вечнозеленый кустарник филлодоце с зеленовато-белыми слабо розовеющими цветками. Другой вечнозеленый кустарник, луазелеурия, с колокольчатыми розовыми цветками, был плотно прижат к земле и как бы сползал по склону к реке.

Я завернул в ущелье и здесь нашел заросли красной смородины. Ягоды у нее кисловаты.

У подножия склона остановился на минутку у ключа. Сквозь прозрачную воду источника на дне видно было, как в двух местах поступала вода пульсирующим напором.

С течением времени здесь образовалась естественная «чаша». Избыток воды переливался через края «чаши» и, журча, вытекал в виде маленького ручья. Казалось, что журчание слушают растущие рядом «притихшие» кустарнички, наклонившиеся над чистой, как слеза, водой.

 

 

* * *

Мы снова плывем по Омолону. Река еще не выработала постоянного русла. Она блуждает по широкой долине. Временами днище катера царапает придонная галька, и мы слышим своеобразный скрежет.

На берегу вдоль уреза воды пышно растут злаки – вейники. За ними густейшие заросли русской ивы с листьями, имеющими сизоватую изнанку.

Пройдя несколько километров, мы двигаемся вдоль гористого берега, изрезанного глубокими расщелинами. На нас глядят пестрые обнажения коренных пород. Они покрыты светло-серыми лишайниками. Иногда крутая стена берегового обрыва имеет пикообразную вершину. Пади между вершинами заняты кедровым стлаником.

Внезапно катер очутился в тупике. Дальше проскочить невозможно. Еще несколько дней назад катер проходил здесь, но теперь путь прегражден галечниковой косой. Мы вынуждены повернуть обратно и пытаемся пройти соседней протокой, между правым коренным берегом и островом. Нас выносит к порогам. Вода вокруг катера волнуется. Вскоре шум делается таким сильным, что заглушает слова. Приходится не говорить, а кричать, наклонившись к уху собеседника. Течение ускоряется. Нас обдает брызгами.

Старшина настороженно глядит вперед, твердо держа руку на штурвале. Мы притихли и смотрим на бешено клубящиеся волны. Крутой поворот руля выносит катер на более спокойное место. Но нас здесь ожидает своеобразная каменная ловушка. Поперек русла протянуты три гряды камней. Средняя гряда примыкает к правому берегу, отвесная стена которого круто опущена в реку. Две другие гряды подходят вплотную к левому берегу: одна перед средней грядой, другая после нее.

Чуть приглушив мотор, старшина направляет катер к первому проходу. До каменной стены правого, обрывистого берега можно достать рукой.

Теперь катер обходит камни с внутренней стороны и идет поперек реки по узкому каналу до второго прохода, у левого берега реки.

Преодолев второй проход, катер поворачивает и идет поперек реки к последнему проходу, у правого берега. Вверху над проходом нависла темная глыба базальта. Ее подпирают каменные колонны. Это «сооружение» подобно огромному самолову, вроде настороженной на песца пасти. И в эту «пасть» двигается катер, огибая среднюю гряду. Катер чуть задел за правый берег, развернулся и выплыл на плес реки. Мы невольно обернулись назад, провожая оставшиеся позади пороги.

Впереди фарватер реки прижимается ближе к левому, гористому берегу. Но там над рекой низко наклонились деревья. Подплываем ближе. Три лиственницы, готовые сорваться с берега и погрузиться в воду, образуют своеобразную зеленую арку. Они так низко наклонены над поверхностью воды, что мы еле смогли пролезть под ними.

Вечереет. Накрапывает дождь. Мы спускаемся с палубы внутрь катера.

Вдруг катер остановился. Нас подхватывает течением и постепенно сносит вниз. Катер потерял винт. Блуждания по перекатам, царапанье дна суденышка придонной галькой не прошли бесследно. Гайка, закрепляющая винт, открутилась, и винт вывалился. Теперь он лежит где-нибудь на дне реки, загроможденном карчами, а катер потерял способность двигаться.

Мы с трудом причаливаем к ближайшему речному острову и попадаем в густейшие заросли ивняка. Наскоро сооружаем шалаш из ветвей и разжигаем костер.

Ночью было холодно. Шел сильный дождь. Ветви шалаша не задерживали дождя. Нас обильно поливало водой.

К утру дождь стал тише. Мы решили искать потерянный винт на дне реки, но поиски не увенчались успехом. У механика оказался в запасе винт с отломанной лопастью, и он занялся его починкой.

Тем временем я изучаю растительность острова.

На одной из полян в южной части острова оказались заросли черной смородины. Ее называют алданским виноградом. Крупные темно-сизые ягоды по вкусу напоминают голубику.

Вскоре я услышал сигнал и поспешил к катеру. Оказалось, что был объявлен аврал: нужно срочно построить «док» для катера – будем прилаживать новый винт. На острове нашлись подходящие стволы плавника, и мы напилили кругляков. На них поставили вытащенный из воды катер. При помощи ваги подняли корму суденышка. Механик стал закреплять некое подобие винта с наскоро изготовленной неуклюжей лопастью.

Лишь утром мы отправились далее по Омолону. Новый винт работал неплохо, но понемногу как бы «прихрамывал».

Вода в реке прибыла. День выдался солнечный, но прохладный: Дул встречный ветер. Издали слышны раскаты сильных ударов.

Катер обогнул обрывистый берег, и мы увидели очень приметное мерзлотное обнажение. Оно возвышается над водой на 15–20 метров. Пласты льда кое-где пестрят темными потеками плывуна. Берега под сильным напором стремительной речной струи то и дело обрушиваются, и в воду падают глыбы смерзшегося и сцементированного льдом грунта. Вокруг нас оглушительный шум. Пронесёт или накроет? Выручит ли нас «хромой» винт? Проходит несколько минут напряженного молчания, и мы облегченно вздыхаем: шум остался позади нас.

Около четырех часов дня наш «хромой» претерпевает еще одно приключение. Мы попадаем в такое сильное течение, что катер почти не продвигается вперед. Речные волны вокруг нас беспокойно бурлят. Вдруг нос катера сбило течением в сторону. Пришлось выключить мотор. Катер описал вокруг себя несколько кругов, постепенно спускаясь вниз по течению.

Оказалось, что в этом месте Омолона сходятся под тупым углом главное русло реки и большая левая протока. Две сильные струи воды идут навстречу друг другу и образуют водовороты с глубокими воронками. Над ними кружатся чайки. Иногда они опускаются в воронку и спокойно собирают с поверхности воды мелких насекомых, попавших в эти естественные карусели.

Катер продолжал путь вдоль правого берега реки.

Внезапно мы застряли на перекате. Наше суденышко сначала заскрежетало своим металлическим корпусом, а затем и совсем остановилось.

Все вооружились шестами и с полчаса трудились, протаскивая катер по галечниковому дну реки. Возникает опасение за целость винта. Пришлось причалить на ночевку раньше обычного: что-то не ладится с «хромым» винтом. Ох, уж эти перекаты!

Вдоль берега листвяг – лес из даурской лиственницы с подлеском из карликовой березки.

Мне удалось поработать в долине и вечером, и утром следующего дня. Я многое узнал о строении долины Омолона. Она имеет две террасы. Первая, самая низкая, пойменная терраса затопляется во время весеннего половодья. Она возвышается над летним меженным уровнем реки примерно на два метра.

Наиболее обширная часть долины занята второй, надпойменной террасой. Ее высота над летней меженью на этом отрезке реки доходит до четырех метров.

К надпойменной террасе подступают горы. Они спускаются пологими склонами в долину или круто обрываются к воде скалистыми обнажениями.

С утра катер двигался мимо гористого берега, очертания верхней части которого имеют волнообразную линию. По гористому склону правобережья поднимается скала, похожая на развалины старинной башни. Склон обрывается в воду высоким утесом. Он высится отвесной каменной стеной, покрытой трещинами и уступами. В трещинах нашли приют кустарники и даже торчит одинокое деревцо. Напрасно ветер проносится над ними и нещадно треплет их, стараясь сбросить с высоты. Они прочно вросли своими корнями в трещины камня и, недоступные для прохожего, коротают свой век, глядя на волны Омолона.

Весь день катер двигался без остановок. Вечером мы причалили к левому берегу на ночевку. После ужина у костра устроили литературный концерт. Я прочитал Пушкина: «Послание в Сибирь» и «Осень», а затем по просьбе механика «Деревню» и «Медного всадника».

Чуть забрезжил рассвет, я вновь в лесу.

Передо мной лиственничные леса, на встречных болотцах высокие кочки с осокой. Она свешивается длинными и узкими листьями. Издали кочка похожа на большую непричесанную голову. Здесь любит укрываться подорожник. Он устраивает свое гнездо под нависшим пучком осоки сбоку кочки. Нередко можно встретить и гнездо кулика.

В лесу благоухает багульник. На сфагновых болотцах много мелкоплодной клюквы.

В мое отсутствие старшина удивил всех меткостью своей стрельбы – на лету убил стрижа. Все внимательно разглядывают этого прекрасного летуна. У него длинные, слегка серповидно изогнутые крылья.

Я вспомнил, что стайку стрижей видел у скалы, похожей на старинную башню. Но тогда еще не было уверенности, что они живут в долине Омолона.

От наших стрижей, прилетающих в Москву в последних числах мая, эти отличаются белой полосой у надхвостья. И голос у них не такой громкий и пронзительный и они молчаливее черного стрижа, но у них такие же веселые, задорные игры в воздухе, такой же быстрый полет. Вихрем проносясь у самой поверхности земли, они в одно мгновение оказываются под облаками. Оттуда птицы с громадной скоростью опять несутся к земле. Лишь в дождь и туман они держатся у гнезд.

Интересные птицы эти стрижи! С раннего утра и до вечерних сумерек они носятся стайками в воздухе, добывая корм. При полете они издают пронзительное «стри-и», отсюда их и называют стрижами.

Стрижи устраивают свои гнезда в самых недоступных местах: по скалистым берегам реки, на утесах и обрывах. В гнездо стриж влетает на полном полете, не уменьшая своей скорости, и мгновенно исчезает в отверстии. Но при взлете с земли он не может сделать необходимый разбег и подпрыгнуть на своих коротких лапках, чтобы пустить в ход крылья.

Очень уж далеко зашло у него приспособление к воздушной стихии: по сравнению с телом слишком длинны его большие крылья, а лапки коротки.

На ближайшем озере мне пришлось позднее наблюдать, как стриж пьет воду. Он летает у самой поверхности озера с открытым ртом и зачерпывает воду на лету. При этом грудь его касается воды, проводя на поверхности озера легкую борозду.

 

* * *

Наш катер идет все выше по реке, навстречу надвигающимся хребтам. Ни одного человека, ни малейших признаков человеческого жилья не видно на этих берегах.

Только зеленые сообщества деревьев, кустарников и трав толпятся, подступая к урезу воды.

На ночлег причалили к правому берегу.

Рано утром, пройдя ивняковые заросли, я очутился на берегу речной протоки. Здесь вырос тополь-великан.

Речные воды, приносимые с далекого юга, омывают и отепляют берег. Здесь на хорошо проветриваемых почвах с глубоким залеганием вечной мерзлоты пышно растет и прекрасно развивается душистый тополь-великан.

Невдалеке от него, на берегу высохшей протоки, старицы, прозябает душистый тополь. Он более молодой, но его облик далеко не пышный. Кверху поднимается сухая верхушка. Стоило речной отепляющей струе изменить русло и отойти в сторону, как на тополе появилась большая «лысина», и он медленно погибает.

На пути к коренному берегу раскинулось озеро. На нем плавают кулики. Они деловито снуют, подплывают к оголенным, лишенным коры и сучьев древесным стволам, погруженным своими основаниями в воду.

Образование таких озер тесно связано с таянием погребенных в рыхлых речных наносах пластов льда. Толчком к началу вытаивания могут быть лесные палы или поранение почвы опрокинутыми бурей деревьями. Вытаивание льда сопровождается оседанием почвы. Она оседает отдельными глыбами вместе с растущим на ней лесом. Сначала образуется болотистая котловина. Она наполняется водой и превращается в озеро. В таком озере деревья постепенно погибают.

Привлекают внимание и более молодые провалы. Вот передо мною юное озеро. Посредине водного зеркала растут лиственницы. Деревья, растущие на берегу озера, наклонены в сторону воды. Основание ствола одной лиственницы уже погружено в воду, которая подступает и к другим, более удаленным от озера деревьям. По таким признакам можно догадаться, что это любопытное явление заполярной природы произошло совсем недавно. Оно возможно лишь в области широкого распространения вечной мерзлоты. Другие, более молодые провалы по соседству с этим озером имеют вид небольших блюдцевидных западин, поросших осоками.

В растительном покрове долины изобилие ягодников. Здесь алданский виноград с крупными сочными ягодами, покрытыми сизоватым налетом, много голубики и морошки, брусники и княженики. То и дело встречаются подберезовики и подосиновики, сыроежки и лисички, опенки и сморчки.

...С каждым днем лес все выше и пышнее. Это уже не чахлый лесок низовьев Колымы. Здесь гордо высятся тополевые рощи, березняки, заросли древовидных ив. Между ними вьется и растекается протоками быстрая река. Чем южнее, тем больше гор, подступающих к руслу. По закраинам берегов густеют хвощи-гусятники.

Река делает крутой изгиб. Вдали, за едва различимой полоской дальнего берега, поднимается к небу какое-то сооружение, напоминающее сказочную башню. По мере приближения оказывается, что «башня» – лишь причудливое предгорье высокого горного хребта, подступающего к руслу. Большими ступеньками по склону хребта располагаются каменистые террасы.

Подвигаемся еще на несколько километров. Теперь долина Омолона заключена в тесную рамку крутых и скалистых берегов. Кое-где они падают отвесным обрывом в воду. Отдельно стоит гигантский утес Кожетага, поросший оранжево-красными лишайниками. Он производит угрюмое впечатление, но выглядит необычайно живописно.

Теперь начало августа, а в долине уже можно заметить на березе желтую прядь: сплошь пожелтевшая ветка выделяется на зелени дерева, еще не изменившего зеленую окраску листвы.

Используя остановки катера для боковых заходов вглубь долины, мне удалось сделать много описаний растительных сообществ и почв, на которых они растут.

Невдалеке от березы лежит перестойная лиственница. У основания ствола, близ корневой шейки, подрастает молоденькое деревцо-побег. Значит, в долине лиственница возобновляется не только семенами, но и порослью.

Удивительное дерево – даурская лиственница! Даже по сравнению с сибирской лиственницей она отличается большой требовательностью к свету, но легко переносит жестокую стужу, располагая корни непосредственно над слоем вечной мерзлоты. На огромной занимаемой ею территории она образует границу древесной растительности на Крайнем Севере, а в горах – верхний высотный предел распространения. Но даже на северной границе это неприхотливое дерево сохраняет способность возобновляться семенами.

К отправлению катера успеваю отрыть несколько почвенных ям (шурфов) и сделать ряд описаний растительности надпойменной террасы Омолона. Мои представления о растительном покрове долины с каждым днем расширяются.

Завтракаю на борту катера, глядя на сменяющиеся очертания берегов. Около полудня мы замечаем лося. Он плывет на правый берег, высоко держа над водой голову с ветвистыми рогами. Видимо, его привлекает низменная травянистая падь. Заметив нас, он вышел на мель и остановился. Стоит он гордо, во весь рост, словно отлитый из бронзы, поблескивая на солнце мокрой шерстью. Затем он кинулся в воду и быстро вплавь достиг берега.

Мы проходим мимо водоворота. В огромных воронках вода сильно клубится и словно закипает. Катер осторожно обходит опасное место.

Приближаемся к острову. Природа подняла со дна реки и нагромоздила огромные напластования гальки, украсив их тальниками и корейской ивой – чозенией. За первым островом виден второй. Острова вытянулись посредине реки вдоль русла. С каждым днем все чаще встречаются пышные тополи. Густые заросли древовидных ив полосками обрамляют берега и словно дремлют над прозрачными струями Омолона.

Около полудня катер проходит по глубокому, но очень узкому ложу реки. Бурлящее течение с большой силой бьет навстречу нашей утлой посудине. Иногда кажется, что катер стоит на одном месте. С крутого берега свисают причудливо изогнутые стволы и ветви кедрового стланика с зеленой щетиной хвои, и мы наклоняем головы, проплывая под этой природной аркой. Но вот арка позади, и горы, образовавшие теснину, снова отходят в сторону. Мы удаляемся от берега и двигаемся по широкому плесу.

Подходим к перекату. Еще издали слышим своеобразный шум. Быстрая речная струя громко перекатывает придонную гальку. Шум на перекате усиливается. Иногда слышится неприятный скрежет: железное брюхо катера задевает на дне галечник. Пройдя перекат, мы вынуждены причалить к берегу: вновь какая-то поломка в машине.

...По крутому склону я поднимаюсь на гольцовую вершину отрога.

Темноокрашенные лишайники, раскинутые по косогору, придают ему мрачноватый оттенок. Конические, правильно обточенные резцом природы пикообразные вершины заслоняют горизонт, образуя круговую зубчатую кайму, прорезанную глубокими падями.

В расщелине скалы приютился приземистый папоротник – так называемый каменный зверобой. Седловина гор заселена своеобразным сообществом растений: березка Миддендорфа, горный ольховник. На почве темно-красный, местами карминовый «ковер» спелой брусники.

На гольцах кое-где между камнями вкрапливаются камнеломки, подушковый незабудочник, змееголовник, золотистый рододендрон.

С вершины гольцов отчетливо виднеется на противоположном берегу громада утеса под названием Михайлов камень.

Снова на борту катера. Чем ближе мы подходим к верховьям реки, тем выше подступающие к долине горы.

Во второй половине дня проглянуло солнце. Часто встречаются быстрые и бурливые перекаты, по-местному шиверы. Река делает излучину. С правого берега выдается мыс, на нем нагромождение сухого плавникового леса на 2–3 метра над водой.

Около пяти часов дня мы у цели. На берегу, в распадке гор, приземистые избушки. Председатель сельского нацсовета встретил нас приветливо и обещал нам помочь.

Со старшиной мы расстались друзьями.

Геологи находятся в восьми километрах вверх по реке, и катер отправился туда, чтобы доставить груз по назначению.

Весть о нашем прибытии, видимо, разнеслась по заимке. Ко мне пришел местный учитель и предложил поселиться у него.

В палатке учителя очень уютно. Два года назад он приехал сюда и организовал школу, в которой учатся дети местных кочевников-оленеводов. При школе интернат.

Утром учитель познакомил меня с местным рыбаком, принесшим для учеников школы пойманную им нельму весом свыше 20 килограммов. Эта лососевая рыба – одна из самых ценных рыб, живущих в водах Омолона. Нерестует она обычно перед ледоставом. По словам рыбака, в реке и ее притоках водится в изобилии хариус, или харитон, как его здесь называют. Он любит холодную воду и быстрое течение реки. Весной, едва пройдет лед, хариус собирается стаями и входит в мелкие горные речки. Там он мечет икру на каменисто-галечниковом дне перекатов. Хариус невелик и не так вкусен, как нельма.

День выдался солнечный и свежий. От утреннего инея не осталось и следа. Сегодня я ознакомление с растительностью решил начать с вершины самой высокой горы.

Взбираюсь на вершину. Карабкаюсь с камня на камень, с глыбы на глыбу, цепляясь за корни и ветви деревьев и кустарников. Еще одно усилие, и я на вершине.

Широкие пространства открыты во все стороны. Зазубренные узкие гребни гор чередуются с острыми вершинами. Реже встречаются куполообразные поднятия. На одном из них высокие каменные столбы, подобные огромному трезубцу.

Даурская лиственница занимает лишь наиболее пониженные места. Она едва поднимается по склонам до высоты 600 метров и лишь по речным долинам врезается вглубь горных хребтов. Выше по склонам разреженный лес из даурской лиственницы оторочен узкой каемкой кедровника. Каемка опоясывает сопки. Выше пояса кедровника располагаются горные тундры и обширные каменные пустыни, увенчанные нагромождениями скал. Здесь глыбы и обломки горных пород, разрушаемых выветриванием.

По гольцам пробираюсь к каменным столбам, сложенным из темно-желтоватого гранита.

Совместные усилия ветра, тепла и холода, дождя и снега, воды и льда приводят к разрушению горной породы, и она распадается на отдельные глыбы и обломки. Постепенно и сами глыбы разрушаются и крошатся. Они теряют прочность и рассыпаются на мелкие обломки.

Корни деревьев, кустарников и многолетних трав, проникая в трещины, продолжают расти. При утолщении они действуют как клинья и расширяют трещины.

Растения вместе с мельчайшими организмами, бактериями, усиливают ход разрушения горных пород.

Крепкие каменные столбы и другие причудливые сооружения в своем упорном сопротивлении ходу выветривания временно уцелели, но окружающие их мягкие неустойчивые горные породы давно уже вынесены отсюда в долину реки водными потоками.

Проходят долгие годы, и вместо обнажений каменной породы образуется почва с ее не только видимыми, но и невидимыми живыми организмами (например, бактериями).

Река в этом месте долины проточила горную цепь, преграждавшую ей много веков назад дорогу.

На желтовато-зеленом фоне растительного покрова горной тундры природа приносит человеку обильный урожай спелой брусники. Ее можно собирать пригоршней, просеивая через чуть растопыренные пальцы. Легкий утренний заморозок уже слегка коснулся ягод, и они очень сладки и приятны на вкус.

Вокруг заметны проявления жизни. Стучит дятел. Летают стрекозы. Перебегает с ветки на ветку белка. Ручей покрылся хрупкой корочкой юного льда, но вода под ледком еще живо струится.

Однообразный шум ручья днем обычно не привлекает внимания. Но ближе к вечеру он кажется более сильным. Изредка зашуршит сухой свернувшийся лист: легкий ветерок подхватывает его и уносит. А вот осторожно показывается из норы серовато-бурая полевка. Оглядевшись и, видимо, не заметив ничего, заслуживающего внимания, она взбирается на веточку тальника.

В далеком синем небе проносятся вереницы отлетающих на юг птиц.

Спускаюсь в долину. Шапки гольцов и каменистая тундра остались позади, но на пути возникают накопленные веками каменные осыпи. Местами они переходят в щебенчатые «потоки». Разрушенные в ходе выветривания горные породы (мелкий щебень темного цвета), как бы стекают по крутым склонам, образуя своеобразные каменные «шлейфы». Щебенчатые осыпи в силу своей «текучести» безжизненны. Ни одной былинки здесь не растет.

Вот и прирусловые заросли древовидных ивняков. Копаю яму: нужно узнать, какая здесь почва.

Закончив работу, снова перехожу реку вброд. Закат солнца горит сегодня таким ярким огненным великолепием красок, что кажется он согревает холодеющие речные струи. Но когда я вышел на другой берег, это впечатление бесследно рассеялось.

В сумерки подхожу к моему временному пристанищу – палатке учителя на галечниковой косе. Растения перекладываю в гербарные листы бумаги уже при свете камелька. Трудовой день заканчиваю записями в дневник.

Наутро все вокруг покрыто инеем: вступает в свои права осень. Трава кажется седой. Позднее выглянуло солнце. День выдался тихий и безоблачный. Бодрит свежий воздух. Настроение приподнятое: при такой чудесной погоде можно изучить многие уголки долины.

Работаю сегодня в березовой роще, в пойме реки. Роща занимает бывший речной остров, ныне соединяемый с берегом днищем пересохшей протоки. Сквозь ветви берез сквозит голубое осеннее небо.

На стволах деревьев над корой образовалась мертвая корка. Она окрашена в темный цвет и резко отличается от белой коры. Корка особенно груба на северной стороне ствола и покрыта мхами и лишайниками; она заметна с первого взгляда и служит своеобразным живым компасом. С южной стороны корка светлее и эластичнее.

Не так давно здесь жили зайцы-беляки. Их привлекали кустарниковые заросли тальника в подлеске березняка. Но теперь, в листопад, они, пугаясь шороха опадающих листьев, ушли в более тихие обиталища, под своды лиственниц. После листопада зайцы снова сюда возвратятся. Косоглазые трусишки, обычно населяющие местные горные пади и склоны гор, осенью спускаются в долины рек. Особенно им нравятся заросли древовидных ивняков.

Осенний лес молчалив. Не слышно громких песен птиц. Улетают на юг гуси. Вон они летят прямой полосой – фронтом.

Стоят погожие, теплые дни. Золотая осень, или бабье лето, как говорят в народе. Солнце пригревает, но в тени холодно. Ночью бывают легкие заморозки. Пожелтела хвоя у лиственницы. У нее нет переходных тонов: из зеленой она сразу становится желтой. Чуть тронешь ветку, хвоя осыпается.

Левый склон долины на несколько десятков метров сложен известняками.

В 3–4 километрах от этого места долина делает изгиб. На скалистых обрывах заметны следы шлифовки, а склоны гор кое-где подточены на поворотах. По-видимому, здесь когда-то сползала с гор, заполняя долину, огромная тяжелая масса древнего ледника.

Вечером, подходя к палатке, я услышал высоко над долиной курлыканье журавлей. Они скрылись в южном направлении.

Учитель сообщил мне, что журавли гнездятся в долине Омолона на озерах и топких болотах. В тундру они не заходят.