Громов Л.В.
Материал нашел и подготовил к публикации Григорий Лучанский
Источник: С.М.Успенский. Общие сведения об острове Врангеля. 1985 г.
Геолог Леонид Васильевич Громов в 1936 году начал работы по исследованию острова Врангеля.
___________
Источник: Виталий Шенталинский, спец. корр. «Вокруг света». Журнал «Вокруг света» №9, сентябрь 1988 г.
Остров Врангеля. Бусинка в океане
Когда наш вездеход подъезжал к Томасу, солнце уже перекатилось через закатную точку и подножия гор укрыли густые тени. Края туч были охвачены багровым свечением. Лишь изредка солнце еще появлялось в просветах между горами и выплескивалось расплавленным золотом, больно ударяя в глаза. Сильный отжимной ветер оторвал припай, угнал его далеко в море, по пронзительно синей воде бежали пенистые гребни волн...
Гора Томас обрывается в море наклонным, скалистым выступом мыса Фомы. Это место — одно из самых глухих и малопосещаемых, и у нас с директором островного заповедника Леонидом Федоровичем Сташкевичем были на него особые виды. В 1977 году здесь, у подножия горы Томас, наша экспедиция нашла остатки развалившейся землянки и множество костей морских животных, среди которых одна была со следами обработки. Мы рассматривали эти находки как подтверждение открытия геолога Леонида Васильевича Громова. Еще в 1937 году с помощью эскимосов он обнаружил близ горы Томас остатки древнего полуподземного жилища и собрал коллекцию костяных и деревянных орудий, принадлежавших загадочным робинзонам острова. Громов высказал предположение о переселении на остров в свое время легендарного племени онкилонов (Онкилоны — древнеэскимосское племя, которое, по легендам чукчей, покинуло материк в начале XVII века. Ушло на землю, видную в ясные летние дни с мыса Якан, то есть на остров Врангеля. На русских картах XVIII века показана эта земля — о ней путешественникам рассказывали чукчи.). Была среди находок Громова одна, которая особенно тревожила воображение: голубая бусинка. Известно, что бусы — привозной для Чукотки предмет, они появились там только с приходом русских в XVII веке. Попала ли бусинка от них к онкилонам и потом перекочевала на остров? Или ее привезли туда русские? Но из истории мы знаем, что русские люди впервые ступили на остров лишь в 1911 году. Каким же все-таки образом оказалась голубая бусинка на острове в океане?..
Вскоре после своего путешествия я рассказал о нем на страницах журнала «Вокруг света» (См. «Заповедная осень на Врангеле».— «Вокруг света», 1978, № 9.) и получил любопытное письмо от старого полярника Леонида Абрамовича Лазарева. Он писал: «В 1953—1955 годах я проработал две навигации на выносной полярной станции мыса Блоссом, на западном берегу острова Врангеля. Так вот, что касается онкилонов и бусинки... у меня там тоже была чрезвычайно интересная находка. На косе между Блоссомом и мысом Фомы я нашел медный колокольчик, на котором старинной славянской вязью было написано: «Отлит 1765 год в Новгороде мастером...» (дальше стояла фамилия, которой сейчас не помню)...»
Лазарев — москвич, разыскать его не составило большого труда, но при встрече он, увы, мало что смог добавить. Да, действительно, подобрал на песчаном берегу небольшой колокольчик темно-коричневого цвета с прозеленью. Еще ушко было повреждено. Когда потер, проступила круговая надпись по нижнему краю, выше располагались еще два ряда то ли надписей, то ли узора — нельзя было различить... Вернувшись в поселок, Лазарев передал находку начальнику полярной станции Морову и больше о ее судьбе ничего не знает. Ведь когда было!
Пробовал я разыскать и Морова, узнал, что он уже несколько лет как умер, а точного адреса родственников нет. След затерялся...
И все же интересно, как мог колокольчик, отлитый в 1765 году в Новгороде, попасть на остров Врангеля? В быту эскимосов и чукчей этот предмет совсем не нужен. Значит, занести его сюда, в такой отдаленный уголок, мог только чрезвычайный случай...
Безымянные кресты и могилы, следы кораблекрушения, зимовья русских мореходов встречаются на многих островах Ледовитого океана, по всей трассе Северного морского пути. Это говорит о том, что русские люди плавали по тем суровым морям задолго до экспедиций, о которых известно из сохранившихся рукописных отчетов и памяток.
На острове Фаддея, например, близ побережья Таймыра, осенью 1940 года гидрографической экспедицией было найдено множество старинных вещей: медные котлы, русские нательные кресты, перстни с изображением сказочных птиц, нож с именной надписью, сделанной славянской вязью, монеты... Познакомившись с отчетом об этом открытии, я натолкнулся на такие подробности. Гидрографы сообщали: «Среди находок обнаружены... колокольчик медный, бусинки голубые разной величины...»
В следующем году в том же районе, в заливе Симса, исследователи нашли остатки избушки, остов лодки, скелеты трех человек — двоих мужчин и женщины — и целый склад различных вещей, среди них те же предметы — светло-голубые бусы и колокольчики. Ученые относят события, случившиеся здесь, к XVII веку. Однако тайна до сих пор полностью не раскрыта, никаких письменных свидетельств нет.
Могила неизвестных русских мореходов, зимовье и остатки корабля обнаружены на острове Котельном. Наконец, уже ближние подступы к острову Врангеля, северное побережье Чукотки... Лето 1764 года. Отважный мореход и предприимчивый купец Никита Шалауров на своем корабле «Вера, Надежда, Любовь» отправляется на поиски новых земель. За Шелагским мысом судно было затерто льдом и прибито к берегу. По примеру прошлых своих зимовок Шалауров строит хижину, однако она становится для путешественников последним убежищем — все они погибают один за другим от голода и болезней. Впоследствии чукчи находили здесь немало разных вещей, в том числе и из меди...
И в дальнейшем русские люди не раз пытались пройти вдоль побережья Чукотки; Случалось, корабли попадали в ледовый плен или их угоняло в бурю. И вполне вероятно, что какой-нибудь из них был унесен к острову Врангеля.
Мыс Блоссом далеко выступает в море, это ближайшая к материку точка острова, мыс Фомы тоже приметный и очень важный в навигационном отношении пункт. Не след ли посещения острова неизвестными русскими мореходами голубая бусинка и медный колокольчик, найденные между этими мысами полярником Лазаревым? И нет ли какой-то связи между находкой Лазарева и заброшенной землянкой? Может быть, остатки полуподземного жилища, найденные Громовым и нами, принадлежали вовсе не онкилонам, а потерпевшим бедствие русским путешественникам, ступившим на остров Врангеля задолго до начала XX века? Или здесь побывали и те, и другие? И такое возможно.
...Час за часом бродим мы по затененному, неровному и мшистому подножию горы в надежде найти то, что в прошлый приезд я видел собственными глазами,— следы далекой жизни. Попадаются, и довольно далеко от берега, различные кости — черепа моржей, китовые ребра и позвонки, а место землянки — прямоугольная площадка с распавшимися гнилыми бревнами по сторонам — как сквозь землю провалилось! Так и не удалось в этот раз добраться до разгадки — кто жил в избушке на мысе Фомы, кого украшала голубая бусинка и кому или на ком звонил медный колокольчик.
Но недаром говорят: ищешь Индию — найдешь Америку...
Неподалеку от мыса Фомы, на левом берегу ручья Моржового, у самого впадения его в море, мы наткнулись на остатки гурия с торчащим из него обломком старой мачты.
В 1911 году к острову подошло ледокольное судно «Вайгач» Гидрографической экспедиции Северного Ледовитого океана. Здесь, у горы Томас, наши моряки высадились на остров и подняли государственный флаг России. Существует фотография, запечатлевшая это событие, на ней изображена укрепленная гурием мачта с флагом и рядом — группа участников экспедиции. Плавание «Вайгача» имело чрезвычайное значение — благодаря ему были закреплены права России на владение островом. Так вот. Достаточно было беглого осмотра, чтобы понять: сооружение вполне соответствует знаку, изображенному на фотографии 1911 года. Берег мы основательно прочесали — нигде больше подобных сооружений нет, да и просто сланцевых плиток вблизи не видно, все снесены в гурий. Известно, что никакая иная экспедиция после 1911 года здесь не работала и флага поднять не могла. Выходит, мы обнаружили точку, где был впервые поднят флаг, возвестивший миру о принадлежности острова России.
Историческое это место — гора Томас! Никак нельзя оставлять его в забвении и небрежении. Здесь надлежит соорудить памятник с мемориальной доской или, на первое время, хотя бы памятный знак — чтоб было где поклониться нашим прадедам — открывателям острова.
«Остров раздоров»
Вот уже несколько дней, как я живу в маленьком балочке на восточной оконечности острова — мысе Уэринг, изучая вместе с моим старым другом, орнитологом Василием Придатке жизнь птичьего базара. Все наши маршруты обычно заканчиваются на вершине Уэринга, после подъема с припая. Привал! Можно отдышаться и обтереть пот. И посидеть, прислушиваясь к накатывающему волнами гулу базара, поглядывая с высоты на горизонт, заполненный льдами — торосами, ропаками, несяками...
Сверху хорошо просматривается выгнутая подковой бухта Драги с ее чистой, крупной, словно отборной галькой, залитая акварельными красками низкого солнца, а за ней — желтый монолит мыса Литке. Эта бухта, сейчас такая светлая, уютная, притихшая, стала однажды свидетельницей трагедии и отчаянной борьбы за жизнь. И совсем иначе, чем мы, увидели ее люди, гибнущие здесь...
Тоже июльские дни. 1914 год. На галечнике бухты — две белесые, истерзанные ветром палатки. В одной из них склонился над записями исхудалый, бородатый человек. Он строчит по-английски: «В нашей жизни есть только одно светлое пятно — полночное солнце. Время не играет роли, темноты нет и ночь ничего не значит... Все — против нас. Вокруг мясо, но оно добывается необычайно дорогой ценой. Июль оказался самым тяжелым в наших испытаниях, и мы часто доходим до голодовок. Мы ели хвосты и плавники, которые валялись вокруг нашей стоянки так долго, что сгнили и разложились, временами вынуждены были жевать кожу... Все мои внутренние органы перестали работать. В туманные дни я пытался чинить одежду, но она сгнила и не держит стежков. Мои силы все убывают, каждый шаг дается большим усилием воли. Что больше всего мучает, кроме истощения — это все нарастающее чувство одиночества. У меня нет ничего общего со спутниками, кроме отчаяния. Когда мы бодрствуем, единственная мысль: придет ли помощь? Упаси нас Бог зимовать здесь. Это безнадежно.
Будущее не в моих руках. Да свершится воля Твоя!»
Как оказались здесь эти люди?
«Карлук» — судно Канадской арктической экспедиции — отправился в Ледовитый океан для открытия новых земель. Ему с самого начала не повезло: попал в дрейф, и льды унесли его от побережья Аляски к острову Врангеля. Корабль не выдержал сжатия и затонул, а люди выбрались на лед и затем с большим трудом достигли берегов острова, в то время необитаемого. Но не все — восемь человек погибли во льдах. Капитан «Карлука» Роберт Бартлетт сделал героическую попытку спасти оставшихся: он в сопровождении эскимоса отправился на собаках через пролив Лонга за помощью. Тогда же по просьбе Канады шел на спасение и наш ледокол «Вайгач», но вынужден был вернуться из-за поломки винта.
О своем походе Бартлетт расскажет в книге «Последнее плавание «Карлука». А вот о том, как жили оставшиеся на острове спутники капитана, до сих пор мало что было известно. И лишь в 1975 году один из робинзонов, восьмидесятивосьмилетний учитель из Глазго Вильям Маккинли поведал миру об этом в своей книге «Карлук» — неизвестная история одной арктической экспедиции». Тогда, на острове, он — совсем еще молодой метеоролог — день за днем вел подробный дневник.
Их осталось здесь пятнадцать человек: канадцы, американцы, шотландец, норвежец, эскимосская семья с двумя маленькими детьми и еще несколько собак и черный кот по кличке Негритос. Сборный интернациональный экипаж, почти все встретились с Арктикой впервые. Без самых необходимых запасов продовольствия, оружия и снаряжения прожили они здесь полгода — с марта по сентябрь,— доверясь судьбе.
Самым большим лишением, как пишет Маккинли, было «отсутствие товарищества, душевного тепла». Даже само слово «Врангель» ассоциируется у автора с английским «wrangle» — раздор, ссора. Друг другу не доверяли, зорко следили, кто сколько съел, утаивали пищу. Исключением были эскимосы, они просто работали не покладая рук, без жалоб, упреков и раздражения, видно, такая жизнь не была для них чем-то необыкновенным. Охотник Куралук не только обеспечивал свою семью, но был главным добытчиком пищи для всех.
Перед поездкой я еще раз перечитал эту книгу. Фотографии, опубликованные в ней, сейчас отчетливо встали перед глазами. На них хорошо видны и лагерь, и мыс Уэринг, и мыс Литке — точная привязка к местности. Можно искать! Василий тоже загорелся этой идеей. И в один из дней мы отправились в бухту Драги.
Находки начались сразу же. На том месте, где, судя по фотографиям, стоял лагерь, вблизи от мыса Литке, в русле обмелевшего ручья мы обнаружили под бревном плавника и нанесенным сверху слоем гальки череп моржа с хорошо сохранившимися бивнями. Вокруг валялось много разнесенных водой костей. (Маккинли: «20 июля Куралук добыл своего первого моржа и — так случилось — единственного. Мы с огромным трудом вытянули громоздкое тело на кромку берега. Таким голодным, как мы, любое мясо показалось бы восхитительным ».)
Стали искать кострище и наткнулись на него — тут же, на берегу ручья. Множество углей, обгорелых деревяшек и один большой ствол с торчащими корневищами, тоже обугленный сбоку (это дерево есть на фотографии в книге). Сдвинув его, мы увидели под ним с десяток старых деревянных колышков для палаток. А поодаль — следы еще одного кострища и множество разбросанных по тундре старых, наспех сделанных колышков. (Маккинли: «Мы передвинули палатки вдоль берега, чтобы вокруг было чисто».)
Попадались нам различные деревяшки со следами обработки и среди них — два бруска с рядом сделанных вручную отверстий, из которых торчали обрывки продетой жилки — остаток какой-то снасти, возможно, для ловли птиц (Маккинли: «Кура-луку пришла в голову блестящая идея: почему бы не попробовать ловить кайр сетью? С большой осторожностью мы, держа сеть в руках, подобрались к полынье, в которой плавали птицы, и одним махом накинули ее. Ни одной не удалось улететь. Это была неожиданная удача. Наше настроение поднялось...»)
Мы с Василием обошли и тщательно осмотрели весь берег бухты — нигде больше не обнаружили никаких признаков возможной стоянки. Для проверки решили поставить себя на место потерпевших кораблекрушение: где бы мы разбили лагерь? И сошлись на том, что именно здесь. Прежде всего нам нужен был бы хороший наблюдательный пункт — спасение могло прийти только с моря, чтобы вовремя увидеть корабль и дать знать о себе выстрелами и огнем костра. Такое место — легкодоступная вершина мыса Литке — рядом, дальше по берегу обзор закрывает мощный массив Уэринга. Нам нужна вода — ручей на всем берегу бухты только здесь.
Итак, и фотографии, и находки, и анализ по принципу «я сделал бы так» не оставляли сомнений: мы нашли стоянку людей с «Карлука».
В такие же июльские дни их положение достигло критической точки. К тому времени уже произошла трагедия в отделившейся от основного лагеря и поселившейся в бухте Роджерса группе: двое умерли от болезней и недоедания, третий сошел с ума... У оставшихся же почти исчезла надежда на спасение. Маккинли неутомимо пишет дневник: «Я проснулся от выстрела и услышал крик Вильямссона: «Бредди застрелился!» Бредди был мертв. Он лежал в своей палатке, маузер — рядом. Был это несчастный случай или намеренное самоубийство? Или он просто не мог выдержать перспективы зимовки на острове? Мы никогда не получим ответа. В присутствии всех Вильямссон разобрал его имущество. Все вещи, пропавшие из моего мешка, оказались там, включая мой компас, который был спрятан в носок.
Целый день Куралук и я, как могли, копали могилу на вершине маленького холма за лагерем. Я провел и следующий день в рытье и в конце концов смог положить Бредди на покой, покрыв его грудой плавника, над которой мы положили шкуры и сложили дерн, чтобы сохранить тело от зверей.
Жизнь продолжалась...»
«Маленький холм» над лагерем был, и мы его осмотрели. Наверху среди мха выделялось продолговатое поросшее травой возвышение и валялось несколько полуистлевших обломков плавника — тут-то, по всей видимости, и была могила несчастного Бредди.
К тому времени, когда капитан Бартлетт, благополучно перебравшийся через пролив Лонга на материк, привел на остров спасительное судно, оставшиеся там люди уже были на грани гибели.
«Наконец, вся история «Карлука» рассказана,— заканчивает Маккинли свою книгу.— Я никогда не устану благодарить Господа за то, что он пронес меня через кошмары острова Врангеля».
Так на берегу бухты Драги мы с Василием прочитали еще одну страницу истории острова. Теперь оставалось только сдать наши находки в музей заповедника.
Все это уже было написано, когда я получил письмо от Васи Придатко: «Новый сезон я опять провел на Уэринге, вместе с женой. Она — свидетель всех событий и основной помощник. Памятуя твою просьбу и наш план, мы установили на берегу бухты Драги небольшой столбик с надписью: «В 1914 году здесь был лагерь группы Р. Бартлетта с корабля «Карлук», затонувшего у берегов острова Врангеля». Его наличие может подтвердить медведь, который появился там через пятнадцать минут после нашего ухода. Он все внимательно прочел и проверил. Может, это был дух бедного Бредди...»
Здравствуй, Инкали!
В те дни на острове нас ожидала еще одна удача: на берег бухты Роджерса снова ступил геолог Леонид Васильевич Громов. Спустя ровно пятьдесят лет после первой своей экспедиции. Такой необычный подарок он сделал себе к восьмидесятилетию.
— Приехал работать! — показывал он на связку старых карт и фотографий.— Надо помочь с организацией музея. Дам консультацию по геологии, расскажу, как все начиналось. Пройти бы с молотком по старым маршрутам!
И нырял в воспоминания, свободно пересекая пространство жизни — память его не подводила.
На остров Громов попал молодым, но не начинающим геологом. Позади уже были тяжелейшие разведки на диком в ту пору Таймыре, открытие молибдена в Забайкалье... И после работы на острове жизнь не шла под уклон. В войну — начальник штаба прославленного партизанского соединения Бати на Смоленщине. Затем снова Главсевморпуть, Госплан, Академия наук, длительные командировки за границу. Открыл еще несколько месторождений, вырастил целый отряд учеников разных поколений. Почетный полярник, кандидат наук, автор нескольких книг. Ранения, ордена, дети и внуки... И сейчас ведет научную тему в одном институте, преподает в другом.
Где только не довелось ему бывать, но никуда так не тянуло, как на остров. Сбылось — после путешествия длиною с жизнь геолог возвращался в молодость.
Вот что рассказывал он о своем первом «поле» на Врангеле:
— В начале августа 1935 года ледокол «Красин» подошел к мысу Литке, я высадился на берег, поставил палатку и остался один. Помню, опытный уже полярник летчик Фарих, бывший на ледоколе, покачал головой на прощанье: «Ну, наплачешься ты, Громов. Держись!»
Первый раз в Арктике, острова не знаю, полярная станция — за сотню верст, и снабженцы меня подвели: не дали мясных консервов, только крупу и концентраты — как их сваришь в маршруте? Я просто не представлял, что меня ждет, потому и ни в чем не сомневался. Это теперь удивляюсь: неужели такое возможно?
Длилось это мое «поле» сорок дней. Задача — первая геологическая съемка территории, нанесение на карту... которой еще не было. Да, предстояло одновременно со съемкой составлять и карту, миллионку, такая сверхзадача.
Первый маршрут на острове оказался и самым трудным, и самым интересным. Выручали только молодость и энтузиазм. Ну и эскимосы помогли — Таян и Анакуль, они охотились рядом. И все же, пожалуй, многовато было стрессовых моментов — рассчитывать-то ведь приходилось только на себя. Однажды повис на скале — ни вверх, ни вниз, изодрал руки в кровь, поранился здорово. В другой раз видел с мыса Уэринг японский эсминец, совсем близко — а что сделаешь? У меня карабин, а у него — пушки. Пальнет — как сдунет. Попытался как-то на байдарке обойти Уэринг с моря и попал в водоворот. Несколько часов выгребал против течения в ледяной каше. Промок, промерз до костей, а в голове стучит: «Нет, нет! Не может быть! Это еще не все!..» Когда добрался до берега, свалился, выспался и потом такая радость жизни обуяла — пел, сочинил нечто вроде гимна, благодарность океану за спасение.
Но самое тяжелое было еще впереди — добраться к людям. Продукты кончились, обувь износилась, ступни — сплошной волдырь. Сначала шел, потом полз... Когда уже видна была впереди полярная станция, пытался дать знать о себе: стрелял, разводил огонь, авось увидят...
Спасла меня старая эскимоска Инкали, ее всевидящие глаза. Пришла к начальнику станции Петрову: «Там человек идет. Плохо идет...» Никто больше ничего не увидел, но поверили, послали людей — и подобрали меня, лежащего в нескольких километрах, уже без сил. Мы потом с Инкали стали большими друзьями.
Отлежался, пришел в себя. И с ноября возобновил походы — уже на собаках, определял по всему острову опорные точки для глазомерной съемки, устраивал продовольственные базы для летних работ.
Летом начал геологическую съемку, совместно с глазомерной, привязывал ее к опорным точкам. Пешком. Иногда один, иногда с помощниками-эскимосами. Следующей зимой снова на упряжке — опорные точки в других местах... Словом, уезжал я с острова в тридцать седьмом с первой топографической и геологической картой острова. А уже прирос к нему, грустно было прощаться. Зашла Инкали. «Уезжаешь?» — «Ничего, еще увидимся». Я знал, что приеду опять. «Да нет, я ведь уже старая, меня, наверное, уже не будет...» — «Ты еще долго проживешь! До смерти далеко».— «Как ни далеко — все равно близко».
Когда через год я вернулся на остров, Инкали уже не было в живых. И я назвал ее именем гору...
Громов осуществил свою мечту — снова проехал по старым маршрутам.
Была встреча с Инкали — как с человеком разговаривал Громов с этой видной издалека горой. В бухте Сомнительной вспоминал с Марией Степановной Нанаун, как когда-то играл с ней и с другими детьми в прятки, шутил — вот как хорошо спрятались, на пятьдесят лет, и все равно нашли друг друга...
У могилы товарища, «геолога, поэта и плотника» Евстифеева, погибшего в маршруте, читал стихи из его «Поэмы о Космосе»: «Прекрасна Земля и при солнечном свете, и в тихом сиянии бледной Луны, и там, где лианы сплетаются в сети, и в рокоте грозном полярной волны...»
Улетая на Большую землю, перед тем как сесть в вертолет, Леонид Васильевич снял шапку: — Прощай, мой остров!
