Опыт Третьей Французской Антарктической Экспедиции

Материал нашел и подготовил к публикации Григорий Лучанский

«На страницах, которые вы прочтете, рассказана история их приключений, встреченных ими опасностей. Это рассказ о людях, которым постоянно приходилось идти на риск и которые все-таки сумели уберечься от несчастных случаев и даже происшествий, – история, поведанная руководителем экспедиции Марио Марре. Хочется, чтобы между строк этой книги, лишенной бахвальства, никогда не превращающейся в мелодраму и зачастую даже чересчур сдержанной, читатель сумел увидеть хватающую за душу правду».

Поль-Эмиль Виктор,

начальник управления французских полярных экспедиций.

История возникновения французских баз на Земле Адели. Французские полярные экспедиции.

В 1840 г. Дюмон-Дюрвиль открыл Землю Адели, но поскольку французы не предпринимали там никаких научных исследований, эта часть Антарктиды так и оставалась «белым пятном». В 1940 г. известный знаток полярных стран Поль-Эмиль Виктор убедил французское правительство в необходимости проявить к Земле Адели реальный интерес, заняться ее изучением и создать там научно-исследовательскую базу. В 1948 г. возникла организация под названием «Французские полярные экспедиции», которую возглавил П.-Э. Виктор. В 1949-50 гг. по инициативе этой организации состоялась первая французская антарктическая экспедиция под руководством А. Ф. Лиотара. В 1950-51 году в Антарктиде работала сменившая ее экспедиция Мишеля Барре, во время которой была создана база Пор-Мартэн. Марио Марре в 1951-53 году возглавил третью экспедицию. Группа из четырех человек прожила на земле Адели подряд 3 лета и 2 зимы.

Полярный опыт М.Марре

О полярном опыте М.Марре говорит Поль-Эмиль Виктор: «Марре прекрасно изучил техническое снаряжение полярных экспедиций.

Летом 1948 года он участвовал в первой французской экспедиции в Гренландию, где обеспечивал работу радиотелеграфной части. Вернувшись оттуда, он сел на посыльное судно «Капитан Шарко», которое должно было доставить к месту назначения нашу первую антарктическую экспедицию. Он также участвовал в подготовительной экспедиции 1948-49 года, предшествовавшей экспедиции на Землю Адели. Когда корабль под командованием капитана Макса Дуге снова покинул Брестскую гавань осенью 1949 года, Марио Марре опять-таки был на борту этого судна в качестве члена экспедиции, руководимой Андре Ф. Лиотаром, которая направлялась на Землю Адели. Во время зимовки Марре обеспечивал монтаж и эксплуатацию ионосферного зонда, а также принимал участие во всех технических и научных работах, во многих вылазках, производил киносъемки, отражавшие деятельность экспедиции, вместо Ж.-А. Мартэна, скончавшегося на борту «Шарко». После приезда нового состава экспедиции, возглавляемой капитан-лейтенантом Мишелем Барре, в июне 1951 года Марре вернулся во Францию. Проведя в полярных экспедициях более двух лет, он имел право взять несколько месяцев отпуска. Но неутомимый исследователь снова принялся за работу. Мужественные полярники вернулись во Францию в 1953 году, не только выполнив поставленную перед ними задачу, но и завершив ряд работ сверх заданной им первоначально программы, чему были обязаны главным образом Марио Марре».

Драматическая предыстория экспедиции Гарсиа-Марре

Для третьей антарктической экспедиции Марре, как сообщает П.-Э. Виктор, «нужно было не только подобрать новый состав, который должен был сменить членов экспедиции Мишеля Барре, но и организовать группу, чьей задачей было создание новой базы на мысе Геологии – примерно в семидесяти километрах от основной базы Пор-Мартэн – и, кроме того, изучение образа жизни и повадок императорских пингвинов, колония которых была обнаружена первой экспедицией. Рене Гарсиа, который участвовал во многих арктических экспедициях и зимовал на нашей центральной исследовательской станции в Гренландии, был поставлен во главе сменной партии, а Марио Маре – во главе экспедиции, отправлявшейся на мысе Геологии. Предполагалось, что база на мысе Геологии не будет зависеть от основной базы, однако последняя должна была обеспечивать безопасность группы Марре и радиосвязь с ней.

В ночь с 23 на 24 января 1952 года пожаром чрезвычайной силы, раздуваемым ветром, скорость которого достигала ста километров в час, менее чем за полчаса было уничтожено главное здание базы в Пор-Мартэне. Несмотря на все усилия, потушить пожар и удалось.

Поскольку основные постройки были уничтожены, группе Гарсиа уже не имело смысла оставаться на зимовку. Экспедиционное судно снова направилось к мысу Геологии, где находился Марио Марре с тремя людьми, составлявшими его партию. Изучив создавшееся положение и посоветовавшись со своими спутниками, Марре решил все-таки остаться на зимовку, чтобы выполнить возложенную на них задачу. К группе, состоявшей из четырех человек, присоединились трое членов основной экспедиции, чьи планы столь роковым образом были опрокинуты. Затем корабль покинул мыс Геологии, где осталось семь членов под началом Марио Марре.

Группа это неожиданно столкнулась с рядом сложных проблем. Даже самые незначительные из них было трудно решить; большинство же этих проблем казались и вовсе неразрешимыми. Имевшееся в распоряжении полярников имущество и снаряжение было рассчитано на зимовку четырех человек, находящихся в семидесяти километрах от прекрасно оснащенной базы, располагающей всем необходимым оборудованием, усовершенствованным за предыдущие годы и вполне надежным. Неожиданно численность группы увеличилась почти вдвое. Размещение членов экспедиции представляло собой проблему – удовлетворить бытовые нужды возможно было, лишь совершив опасную вылазку к обугленным развалинам базы в Пор-Мартэне, да и то не раньше, чем через несколько месяцев, когда припай у берегов окрепнет. Без колебаний и суеты, ясно представляя себе всю опасность обстановки, которая еще накануне казалась вполне сносной, эти семь человек, объединившиеся вокруг Марио Марре, тотчас принялись за дело и сумели создать базу и оборудовать ее».

Пожар на базе Пор-Мартэн. Средства профилактики пожаров.

«– Пор-Мартэн сгорел, – произносит он. – Станции больше нет!

Никто не в силах выдавить из себя хотя бы слово. В мрачном молчании, понурив головы, мы бредем к берегу. Этот удар сразил не только Барре, но и всех полярников. Нужно знать, какого труда, страданий, самоотверженности, энергии и терпения стоило строительство станции Пор-Мартэн, чтобы осознать размеры несчастья.

Гарсиа, угрюмый, расстроенный, выдавливает из себя слово за словом:

– Случилось это в три часа утра 23 января. Произошла какая-то неполадка с электроэнергией. Не было подачи переменного тока. Вдруг кто-то закричал, что в мастерской пожар. Не помню, кто именно. Все бросились к огнетушителям. Был ураганный ветер, вы сами знаете. Каких-то пятьдесят сантиметров удалось отвоевать у огня, но ветер раздувал пламя, и оно распространилось на пять метров по окружности. Мы не могли с ним справиться.

Внезапно Барре и его товарищи поняли, что если они не вынесут из помещения имущество, то все их труды, все их научные наблюдения, все самое ценное погибнет. Они бросились в огонь и, опаляя себе ресницы, обжигая лица и руки, спасли от огня все, что возможно. Мы молчали, оцепеневшие, не в состоянии поверить в случившееся.

– Отчего произошел пожар? Короткое замыкание? Искра? – продолжал Гарсиа. – Теперь мы этого не узнаем. Взрывались баллоны. Нас душили ядовитые газы. Осталась только груда углей, раздуваемых ветром. Это было ужасное зрелище!»

«Барре, когда мы с ним на «Тоттане» обсуждали возможные причины пожара в Пор-Мартэне, высказал интересное соображение по поводу профилактических мер, которые следует принять, чтобы такое несчастье не повторилось. Он предложил разграничить отдельные постройки станции заминированными траншеями, связанными с обособленным командным пунктом, откуда постройки эти могут быть взорваны в случае опасности. Эта идея показалась мне превосходной, ее следовало бы использовать в дальнейших экспедициях. Но осуществление ее требует специального оборудования, которого у нас нет. Для этого необходимо было бы заранее, до отъезда из Парижа, разработать соответствующие проекты и заготовить материалы. С теми же средствами, которыми мы располагаем, ввести такую систему невозможно, поскольку пришлось бы коренным образом изменить устройство барака».

«Моторы в целях безопасности отнесены наконец от жилья, остается тщательно проверить электропроводку, с тем чтобы по возможности устранить опасность короткого замыкания».

«Чтобы еще более обезопасить наш барак от пожара, перегородку, отделяющую биологическую лабораторию от прихожей, было решено обшить алюминием. Такая обшивка, предотвращающая непосредственный контакт между пламенем (в случае, если бы возник пожар) и поверхностью перегородки, дала бы нам возможность некоторое время находиться в прихожей, чтобы мы могли спасти наиболее ценное оборудование и приборы, которые специально были снесены в прихожую».

«Для нас на Земле Адели главный враг – это пожар. После того, что произошло в Пор-Мартэне, вам это не покажется парадоксальным. Опасность пожара возникает во время любой зимовки. Находясь на море, где под рукой целый океан воды, справиться с подобной бедой – дело вполне возможное. На полярной же станции человек бессилен против пожара, раздуваемого ветром».

Состояние сгоревшей базы

«Для того чтобы обосноваться и начать работу по ремонту и сбору нужного оборудования, нам понадобилось целых два дня. Метель усиливается. Два вездехода с установленными на них кузовами, вместе с баржами, в которые мы погрузим необходимое имущество, мы поставили рядом с землянкой.

Вездеходы были обнаружены у подножья горы, где ветер так и гуляет. Они целиком были занесены снегом. Снег попал в карбюратор и воздухозаборник. Кабина тоже была набита спрессовавшимся, похожим на сгущенное молоко, снегом. Без лопаты, скребка и паяльной лампы тут не обойтись. Венсан не покладая рук возится с двигателями. Нужно торопиться: если задержимся, то ледяные поля могут разойтись.

Баржи, опрокинутые ветром, тоже полны снега. Груды ящиков напоминают детские ледяные горки. Дощечки, установленные в свое время для того, чтобы можно было определить, что где находится, сломаны, сорваны. Приходится пускать в ход топор, чтобы узнать, что в каких ящиках.

Наблюдательные будки вокруг станции также заметены снегом. В бараке Мейо сорвана дверь; в бараке Эмбер, дверь которого была оставлена незапертой, тоже полным-полно снегу. Уцелел лишь сейсмограф. Место, где находился основной барак, не так заснежено. Вид руин зловещ. На переднем плане – изуродованные койки, останки радиопередатчика, кухня, анемометр, три дизеля. Подальше – распределительный щит, как-то странно, жалко наклонившийся. Провода, развевающиеся на ветру, похожи на растрепанные женские волосы».

«Но ряд предметов, в том числе ящик с точными приборами, неоднократно упоминавшийся Риволье, мы никак не можем обнаружить. Санки для собачьей упряжки и тракторные сани мы уже погрузили... То, что мы увезли с собой на Терра-Нову, – лишь капля в море».

Доверс и Джеки очищают от снега ящики, изучают их содержимое, затем складывают в баржи, которые мы собираемся захватить с собой.

Снаряжение

Механическое сверло «Уорсоп» оказалось «весьма полезным для устройства полярных станций. Мы его использовали и раньше, когда обвеховывали тропу от барака до метеорологической площадки: просверлили отверстия, забили в них шесты и соединили их веревкой – предосторожность на случай пурги».

«Моторы – источник постоянных забот для Венсана. При температуре двадцать четыре градуса ниже нуля, которая была зарегистрирована в ночь на 13 апреля, или двадцать один градус (такая температура была на другой день утром) моторы начинают барахлить. Поэтому Венсан установил в гараже небольшую переносную печку. Однако и этого оказалось недостаточно. Надо придумать какой-то способ подогрева масла. Система подогрева вездехода, разработанная Венсаном, не дает ожидаемых результатов. После часа работы удается поднять, да и то с трудом, лишь температуру воды в двигателе, масло же остается холодным. Лишь после долгой, кропотливой работы эту серьезную трудность удалось преодолеть».

«Мареограф, гелиограф, теодолит, ветряной двигатель, антенны, передатчик и радиоприемник, портативные радиотелефоны, флюгер, анемометры и иные приборы – всех не перечесть – доставляли нам немало забот».

«Стали устанавливать палатки «Андро», захваченные с собой. У нас были палатки двух моделей: одна в виде пирамиды, другая в виде кепи ажана, – специально предназначенные для полярников. Трудности возникли в первую же минуту. Никто из нас не имел достаточного опыта по части установки этих палаток. Эта работа отнимает много времени; особенно долго закрепляется пирамидальная палатка, где система оттяжек чересчур сложна».

«Очень скоро мы с Риволье убедились, что палатка в виде кепи ажана не подходит для зимних условий. Скаты ее не выдерживают напора снега, который наносит на них пурга; нас совсем стиснуло с обеих сторон. Снег плотно забивает все отверстия и выход из палатки, преграждая доступ воздуху, в палатке становится душно. Кроме того, когда мы попытались разогреть себе пищу на переносных печках, конденсация влаги оказалась настолько велика, что мы промокли чуть ли не до нитки. Сколько хлопот доставляли нам эти переносные печки! Разжечь их удается разве лишь с помощью сухого спирта, как делают это эскимосы. Кроме того, и горят они плохо.

Большая палатка пирамидальной формы, которую взяли с собой Доверс и Джеки, оказалась более комфортабельной. Правда, поскольку изнутри она была обшита водонепроницаемой тканью черного цвета, даже днем приходилось зажигать свечку».

В путь «кроме рации и палаток, мы взяли с собой два теодолита, запас продовольствия по рецепту Риволье и необходимое во время вылазки снаряжение». «Наконец-то нам удается обнаружить новый мотор «Дюбуа», который мы тщетно искали несколько дней, а вместе с ним – ящик с запасными частями для вездехода: диски сцепления, приводные ремни и др. Не хватает лишь рессор, но их мы снимем с открытого тягача «Ханнетон», который останется в Пор-Мартэне. Осмотрев Пор-Мартэн и находящиеся тут припасы, мы пришли к выводу, что это поистине неисчерпаемая кладовая. Добра много: три вездехода (два из них оборудованы кабинами, а третий можно разобрать на запасные части), новый мотор, генератор переменного тока, два выпрямителя. Есть и радиоаппаратура: три рации модели 694, одна – модели 274, запасные части, провода. Помещений тоже достаточно: землянка-убежище, гараж, барачные пристройки. Есть санки, упряжь. Прибавьте сюда теодолит, астрокомпас, две винтовки».

«Хотя кто-нибудь и посмеется надо мной, я все же считаю, что на полярной станции, кроме прочих агрегатов, нужна еще и обыкновенная стиральная машина. Это единственный способ заставить зимовщиков стирать белье. Стирать вручную в здешних широтах – удовольствие небольшое, и потому на дополнительную эту нагрузку смотрят как на какое-то излишество. А будь под рукой у полярников стиральная машина, они смогли бы регулярно менять белье, что укрепляло бы их физически и духовно, а в конечном счете, и увеличивало бы их работоспособность!»

Топливо и электричество

«Мы совсем пали духом, когда Венсан объявил, что и запасов горючего тоже может не хватить. Следовало подумать о том, чтобы свести до минимума потребление топлива, а для этого несколько ограничить пользование электричеством в бытовых целях, отказаться от радиопередач, которые не вызывались особой необходимостью».

«Вскоре разыгралась непогода. Скорость ветра достигала ста километров в час, температура ночью упала до двадцати градусов. Мы установили радиосвязь с базой. Прием был нормальный, но генератор барахлил, а потом вовсе скис».

«Уголь – топливо вполне удовлетворительное, хотя использование его и связано с некоторым риском возникновения пожара и отравления людей углекислым газом. Бутан – идеальное топливо. Правда, мы предпочитаем пропан: температура его испарения 40° ниже нуля, он более подходит к здешнему климату. Его возможно использовать не только на кухне, но и в целях отопления. Освещение должно быть электрическим; в жилом бараке – лампы дневного света, в мастерской – лампы накаливания, причем желательно, чтобы вся проводка была упрятана в железные трубки, как на военном корабле».

Связь

Радиорубка – «самое драгоценное, что у нас есть. Ведь благодаря радио мы можем поддерживать постоянную связь с внешним миром, общаться со своими близкими, освобождаясь от тяжкого бремени одиночества».

«Пурга мешает радиопередачам: возникают статические заряды, которые искажают сигналы».

Собаки

Собаки «укрывались от пурги, забившись в снежные норы».

«Во время этой пробной вылазки мы убедились, что собаки наши сильны и бесстрашны, но еще не опытны и не приучены к дисциплине. Постромки же и упряжь, как мы догадывались и раньше, были ненадежны. Бичи же, сплетенные Доверсом из полосок тюленьей шкуры, оказались не вполне удачными. Самым большим удовольствием для собак было схватить бич зубами и грызть. А однажды они вовсе съели один такой бич».

«А какую волнующую картину представляет упряжка! Погонщик и собаки еще далеко, видно лишь темное пятно, расплывающееся в белизне снегов, а вы уже слышите совсем рядом крики, лай, щелканье бича!»

Одежда

«Погода, которая стоит сейчас, которую проклинает Джеки Дюамель и которую в странах умеренного климата наверняка сочли бы ужасной, для здешних мест вполне сносна. Мы можем работать на открытом воздухе, и в такой одежде, которая не стесняет движений, поскольку толстые свитеры, анораки и парки еще не нужны. Мы вполне бы могли сойти за европейских альпинистов или горнолыжников. Ничто в нашей внешности не выдает в нас зимовщиков, разве только полярные сапоги».

«Хуже всего было то, что наши свитеры, защищавшие нас от стужи, впитывали влагу. Поэтому все четыре дня пребывания на мысе Геологии во время пурги мы невыносимо страдали от сырости и холода. Отсыревшие в палатке меховые комбинезоны на морозе замерзали».

«Когда подошла пора метелей, мы облачились в зимнюю одежду. В ней мы чувствовали себя удобно и тепло. Кроме шерстяного белья, на каждом из нас был плотный свитер, штаны «Бонневаль», анорак, хорошо известный альпинистам, и парка – теплая куртка с меховым капюшоном; на ногах были надеты длинные шерстяные носки с пришитой к ним подошвой, фетровые полярные сапоги или же сапоги Лауге-Коха, получившие такое название по имени датского исследователя, их изобретателя. У этих сапог, доходящих до колен, сшитые из плотной водо- и воздухонепроницаемой материи голенища и резиновые головки, доходящие до щиколотки. У них есть несомненные достоинства, но опыт подсказывает, что тут надо внести некоторые усовершенствования. Так, если вы стоите на одном месте, то в сапогах этих недостаточно тепло, ноги скоро начинают зябнуть; если же двигаетесь, то в них чересчур жарко. Кроме того, сапоги скользят на льду и на камнях, покрытых льдом. В них можно ходить только по фирну.

Облачившись в зимнюю одежду, мы стали смахивать на водолазов: те же медленные жесты, та же неуклюжая походка. На руки мы натянули шерстяные перчатки, а поверх них – краги. Во время работы мы снимали сперва краги, потом перчатки. Едва руки застывали, мы снова надевали перчатки и краги, а отогревшись, начинали все сначала».

«Опускается ночь. Мы останавливаемся на ночлег, налаживаем радиосвязь с базой, обедаем. Внутри вездехода двадцать восемь градусов мороза. В шерстяном белье, толстых свитерах мы забираемся в спальные мешки и засыпаем, скрючившись: во-первых, потому, что тесно, во-вторых, потому, что холодно».

Жилища

«Следует заметить, что в связи с увеличением нашей группы первоначальный план барака пришлось изменить. Нам бы ни за что было не разместиться – так, чтобы можно было нормально жить и работать, – в прежнем бараке, оказавшемся чересчур тесным. Поэтому мы хотим увеличить площадь крытых помещений до сорока двух квадратных метров, пристроив рядом придел, в котором будут размещаться лаборатория, предназначенная для биологических работ, прихожая, раздевальня, склад запасного снаряжения и отхожее место.

Необходимых материалов не хватает, но на помощь приходит смекалка. Готовые щиты пошли на постройку основных помещений станции. Пришлось сделать стены тоньше, уменьшив количество изолирующих перегородок, защищающих от пурги и холода. Мы шли на определенный риск; мы понимали, что наши жилищные условия, очевидно, ухудшатся с наступлением морозов, но делать было нечего. К сэкономленным таким образом материалам прибавились доски от ящиков, мешковина, холст.

Пока же мы спим в палатке, разбитой на фирне, под защитой скалы».

«Несмотря на то что все идет благополучно и ни одно непредвиденное обстоятельство не мешает ходу наших работ, я озабочен. Прежде всего, нужно успеть закончить постройку барака до того, как начнется настоящая пурга».

«Мои спутники, впервые попавшие в эти широты, не в состоянии представить себе, чем кончилось бы строительство нашего жилища, если бы началась пурга. Все, что возвышается над землей, рухнуло бы, как карточный домик, щиты были бы сорваны и отброшены прочь, строительные материалы раскиданы, изломаны. Над жизнью каждого из нас нависла бы опасность, а над зимовкой – угроза срыва».

«26 января мы не без удовольствия убрали палатку, в которой некоторые из нас еще жили. С нынешнего вечера все будут спать под крышей барака. Завтрашний день объявлен праздником: будем справлять новоселье. И все-таки многое недоделано: предстоят еще столярные, плотницкие, шпаклевочные работы. Готов лишь прочный, надежный корпус основного барака. Остается только закончить пристройки. Но уже сейчас все могут спать под одной крышей, греться у кухонного очага, без которого немыслим настоящий праздник. Пожалуйте, если вам угодно, в нашу жилую комнату. Не обращайте внимания на беспорядок: работа еще в самом разгаре. Зайдите через несколько недель, и вы удивитесь происшедшим переменам. Справа от двери, над рабочим столом, заваленным нераспечатанными пакетами и разными бумагами, прорублено окно, из которого открывается прекрасный вид. Разумеется, вы узнали пейзаж: вдалеке видна средняя часть глетчера Терра-Нова, покрытая синевато-белой пеленой».

«Вдоль стены барака, напротив двери, четыре койки, расположенные в два яруса; мы называем их «колыбелями». Они очень узки: только-только может уместиться один человек. Внизу спят Прево и Доверс, наверху – Венсан и Риволье. Никакой лишней роскоши: матрас из пористой резины и меховой спальный мешок. Справа от входа, против коек,– жаркая плита, защищенная железными листами. Посредине комнаты большой стол, за которым мы будем не только обедать, но и работать. Второй, письменный, стол стоит под окнами, из которых открывается вид на запад, на скалистые холмы, возвышающиеся над бараком.

Я вам уже сказал, что мы еще не совсем устроились: на полу валяется разное снаряжение, личные вещи. Нам пока не хватает полок, шкафов, словом, не хватает места. Но дайте только срок...»

Комнатушка, примыкающая к жилой комнате, будет служить радиорубкой, звеном, связывающим нас с внешним миром, она не даст нам слишком остро почувствовать одиночество, которое испытываешь в этой ледяной, пронизываемой ветром пустыне. Сейчас тут, одна над другой, – «колыбели» Лепине и Дюамеля, напротив них – моя койка.

27 января, проведя нашу первую ночь под крышей барака, мы просыпаемся в десять часов и видим: все вокруг покрыто снегом».

«После новоселья мы больше месяца работали над постройкой биологического кабинета, который мы называем «Лаб». Он примыкает к длинному коридору, упирающемуся в помещение, где мы храним съестные припасы. Затем пристроили прихожую».

«Кроме Прево, которого мы освободили от этого труда с тем, чтобы он мог в конце января начать биологические наблюдения над колонией императорских пингвинов, мы все участвовали в этих каторжных работах по созданию нашего произведения архитектуры. При слове «архитектура» я невольно улыбаюсь, вспоминая, какими строительными материалами мы располагали и в каких условиях мы трудились. Работали мы при температуре от пяти до десяти градусов мороза, под свист ветра, достигавшего ста километров в час, то опускаясь на колени, то сидя, то стоя. Прилаживали, резали, мерили, имея под рукой, как я уже упоминал, весьма небогатый выбор материалов.

Как сейчас вижу обалдевшего от ледяного ветра Джеки Дюамеля, похожего на матроса, ставящего паруса: в руках он держит огромный щит, который вот-вот опрокинет его, унесет прочь. Вспоминаю наши удрученные лица, жесты отчаяния и досады, когда, после долгих усилий поставив фасад, мы обнаружили свой промах (оказалось, что щит надо было поставить совсем не на ту сторону, и нам пришлось все начинать сначала). А чего стоила нам изоляция пола! Сколько терпения потребовала от нас эта работа! Сначала мы приколотили доски от продовольственных ящиков. Потом покрыли мешковиной, затем – брезентом, а сверху – еще холстом. Удивительно, как быстро это получается на бумаге.

Однако вся группа трудилась добросовестно: ведь каждый понимал необходимость работы, которую мы делали. Особенное внимание надо было уделить ветронепроницаемости наружных стен. Из всех участников нашей экспедиции я один на себе испытал, что такое пурга, но и остальным ее членам мерещилась достаточно зловещая картина: результат чтения книг и рассказов «бывалых». Поэтому мы из кожи лезли вон, чтобы возможно лучше защитить барак от холода».

«Я снова возвращаюсь к бараку, который теперь почти готов. Доверс по своей инициативе зашил досками щель между полом нашего жилища и землей. Я забыл сказать, что дом стоит на сваях. Правда, они невысоки, но все же, начнись пурга, барак наш мог бы подняться на воздух, словно пучок сухой травы. Сами стены заизолированы хорошо; все пущено в ход: водонепроницаемая бумага, мешки из-под угля, песок, пустые ящики, поставленные один на другой. Проверяем изоляцию раз, другой; теперь вроде все в порядке».

«Скромные эти сооружения кажутся нелепыми в здешних местах. Деревянная хибара, над которой возвышаются три восьмиметровые мачты антенны, смахивает на домик лесорубов или скромный альпийский «приют». Из трубы поднимается струйка дыма, постепенно тающая, уносимая порывистым ветром на северо-запад. Вокруг – груды ящиков, наполовину запорошенные снегом. Они сложены в несколько штабелей, над каждым из них поставлена веха. Второе строение, поменьше, стоит неподалеку; оттуда доносится ровный шум моторов».

«Мы с Риволье уже дома. Он прилаживает стеллажи для нашей библиотеки, а я проверяю узлы приемника, в которых сомневаюсь. Входите же, не бойтесь. Дверь не заперта: краж здесь не бывает. Вы входите в прихожую. Тут хозяева и гости приводят себя в порядок, стряхивают снег с сапог и с одежды, раздеваются. Здесь наш гардероб. Тут же, под рукой, разное снаряжение, постоянно нужное нам. Чуланчик поодаль – это туалет. В стороне – ящики, поставленные один на другой. В них хранятся запасы продовольствия и разные материалы. Благодаря прихожей ветер, который врывается вместе с вами, не проникает внутрь помещения.

Потом вы попадаете в коридор, постройка и шпаклевка которого доставили нам столько хлопот. Вдоль него выстроились аккумуляторные батареи и полки, забитые продуктами; их хватит надолго: если потребуется, можно будет не выходить из дома хоть несколько месяцев. Мы храним здесь столько припасов и еще по одной причине: весь этот груз придает нашему бараку большую устойчивость; не так-то легко будет сорвать его с места, когда порывы ветра станут особенно свирепы. Да и вообще, лучше, когда в жилище больше всяческих припасов: не нужно часто выходить на волю. Но продолжим осмотр наших владений. Справа по коридору биологическая лаборатория. Она отапливается печкой, стоящей возле входа, на ней стоит бак с краном. Очередной дневальный ежедневно заполняет этот бак снегом. Снег тает, и воды, полученной таким образом, хватает нам на целый день.

Лаборатория представляет собой узкую комнату, напоминающую каюту на корабле, с кушеткой для дежурного. Вокруг печки – ограждение из листового железа. Тут же стол для препарирования, покрытый алюминием (кровь животных стекает с него в пустые консервные банки), бюро, полки, на которых расставлены измерительные приборы, пузырьки, банки – целая коллекция различных органов животных, срезы тканей; тут же медицинские инструменты. Так выглядит помещение, где хозяйничают Прево и Риволье.

Третья дверь открывается в общую комнату. Сегодня она выглядит более благоустроенной, чем в трудные дни строительства. Правда, столы и сейчас завалены всякой всячиной. Чего тут только нет: бумаги, папки, патефон, пластинки, книги... Вот почему нам все-таки тесно. Правда, теперь, когда я закончил монтаж передатчика, вы уже не увидите приводящего в уныние зрелища – груду проводов, катушек, плексигласа, различных деталей и инструментов, пожиравших у нас все свободное пространство.

Никто больше не спит на полу; у каждого собственная койка. Забравшись вечером в свои спальные мешки, мы, похожие на личинки, спрятавшиеся в коконы, лишь во сне находим уединение.

Из двух окон, выходящих на обе стороны барака и заливающих комнату светом, открывается величественной красоты полярный пейзаж. Тройные стекла позволяют поддерживать внутри помещения ровную температуру, а относительно направления ветра они расположены так, что на них не образуются лед и иней. Рядом с общей комнатой есть еще одна каморка – она меньше, чем биологическая лаборатория. Это наша радиорубка…»

«Вот как выглядит это строение, которое в течение целого года будет нашим домом. Это наш микрокосмос, наш надежный панцирь…

Правда, нам тесновато в этом коконе. При тех средствах, какими мы располагали, мы не смогли выделить для себя побольше свободного места и обеспечить полный комфорт».

Добравшись до базы Пор-Мартэн, зимовщики оборудовали временное убежище. «Живем мы в ужасных условиях. В убежище нашем холодно и сыро. Если затопить печку, то лед на полу тает и обувь наша промокает насквозь, а когда выйдешь наружу – тотчас замерзает. Пурга по-прежнему метет. Едва откроешь дверь в прихожую, как все строение сотрясается, трещит по всем швам. Мы лихорадочно торопимся законопатить все отверстия, натягиваем полотнища водонепроницаемых тканей, потому что в землянке создается разрежение; достаточно более сильного порыва ветра, чтобы перегородки сорвало.

Разница в величине наружного давления воздуха, давления в прихожей и внутри убежища столь значительна, что у нас закладывает уши, словно мы находимся в самолете, идущем на посадку».

«Обеспечение безопасности и сносных условий жизни обусловливаются качеством жилья. Известные до сих пор полярные жилища неудовлетворительны. Барак, в котором живет персонал антарктической станции, служит этим людям убежищем и защитой от окружающей среды – пожалуй, столь же враждебной и опасной для них, как и океан для моряка. Невольно напрашивается сравнение между кораблем, одиноко плывущим среди волн, и бараком, затерявшимся в снежной пустыне, удаленной на тысячи километров от человеческого жилья. Но разница между ними весьма велика. Разумеется, в обоих случаях нужны прочность и надежность; необходимо, чтобы и корабль, и жилище полярника были способны выдерживать натиск стихий. Однако на этом аналогия и заканчивается».

«Как не понять чувств Валлетта, который вновь увидел то место, где в октябре 1950 года он со своими друзьями разбил палатку «Андро»! Палатка оказалась почти целой, лишь чуть надорванной с боку. Но внутри ее не было даже снега. Хрупкое это убежище выстояло целых три лета и две зимы, несмотря на буран, метель и поземку».

Хозяйственные постройки

«Вторая причина моего беспокойства – это страх перед пожаром, неотвязно преследующий меня после несчастья в Пор-Мартэне. Где разместить бензиновые двигатели? Если бы со мной были люди, уже участвовавшие в полярных экспедициях, я без труда убедил бы их в необходимости присматривать за моторами, поставленными в бараке, и мне не пришлось бы устанавливать постоянное дежурство. Постройка нового отдельного помещения кажется мне не самым лучшим решением, поскольку уход за двигателями и их питание потребовали бы бесконечных и затруднительных в условиях суровой зимы вылазок. Тем не менее, я не могу подвергать опасности жизнь своих товарищей и, несмотря на опасение, что двигатели будут плохо работать без должного присмотра, решил построить для них отдельное помещение».

«Надо еще построить гараж, соорудить метеобудку на горе Буревестников, сколотить хибарку возле колонии императорских пингвинов, построить теодолитный пункт, пункт для океанографических наблюдений, установить радиоантенны, смонтировать радиостанцию».

«Хорошо уже и то, что сумели построить необходимые дополнительные помещения, в особенности гараж, что более или менее гарантирует нас от пожара. Ведь у нас перед глазами все еще стояло это страшное зрелище – станция Пор-Мартэн, охваченная пламенем, и мы все время боялись, как бы подобное несчастье не постигло и нас».

«Хуже всего приходилось тем, кто работал в гараже. Теснота, запах горелого масла и бензина, грохот, тряска – таков был их удел. Кроме того, гараж был довольно непрочен, и мы не знали, выдержит ли он напор ветра или же рухнет, точно карточный домик. Благодаря крепежным работам, которые мы успели произвести, он, хотя и с трудом, выдержал таки испытание. Однажды, когда Венсан возился с динамо-машиной, от которой заряжались аккумуляторы, дверь гаража с силой распахнулась, внутрь ворвался мощный порыв ветра, потом дверь захлопнулась и открылась вновь. Стекла, вставленные в дверь, отбросило к камням, находившимся метрах в пятидесяти от гаража. Дверь пришлось заложить деревянным брусом.

Опасаясь, что сооружение это в конце концов рухнет на Венсана, Доверс решил усилить крепление гаража с южной стороны. Он занимался крепежом целый день. Венсан в это время приделывал стальной трос, с тем, чтобы в случае неполадки с мотором можно было втащить вездеход с помощью талей и производить ремонт в укрытии».

Оборудование наблюдательной будки

«18 марта мы начали проведение крупной морской операции. При помощи баркаса с подвесным мотором Гойо мы перевезли хибарку в разобранном виде на юго-западный берег Ростана. Мы поставили ее всего в сотне метров от колонии императорских пингвинов, так что теперь наблюдать за ними проще простого. Собрали мы ее очень быстро: выгрузка материала, монтаж, конопачение, закрепление растяжками и оборудование хижины были закончены за каких-то четыре часа. Венсан взялся за переделку переносной печки с тем, чтобы она могла работать на газе. Мы укрепили хижину растяжками с помощью механического сверла «Уорсоп», работающего на бензине: им мы бурили отверстия в скале».

«В качестве эксперимента Риволье и Прево провели в хибарке две ночи. Выяснилось, что теплоизоляция недостаточна. Температура пола была ниже нуля, а конденсация влаги после приготовления пищи оказалась чересчур велика. Впоследствии эти недостатки были устранены, но хибара все равно оставалась холодной и находиться в ней было своего рода испытанием.

25 марта мы с Прево отправились к хижине пешком. Бухта Буревестников за несколько дней до того покрылась льдом, но ночью под натиском свирепого ветра лед в отдельных местах взломало. Наш пеший переход был довольно труден. Ветер мешал идти, лед под ногами был непрочен. И все-таки добрались мы благополучно. Для того чтобы сделать свое новое жилище более комфортабельным, мы выстлали его стены брезентом, устроили кухонные полки, придумали вентиляционную систему, для чего приспособили старую банку из-под бульона: в днище ее просверлили отверстия, и поворачивали банку отверстиями в ту сторону, откуда дует ветер. Таким образом, холодный воздух, врывавшийся в эти отверстия, смешивался с воздухом внутри хижины, и температура его уравнивалась.

И все же следует заметить, что работалось в этой времянке хуже, чем на самой станции. Хотелось спать, движения были вялые. Я объясняю это отсутствием комфорта и переменой ритма деятельности, к которому мы привыкли. Возможно также, что причиной тому был недостаток кислорода, хотя благодаря новой системе вентиляция помещения стала много лучше».

Питание

«Итак, на сегодня назначено новоселье. Мы собираемся вокруг стола для торжественного обеда с вином в нашей жилой комнате. От кухонной плиты разносится запах жаркого из свинины – подарок повара с «Тоттана».

«Кухня наша в течение всей зимовки была одним из наиболее постоянных источников разного рода сюрпризов, разочарований, неожиданностей и в то же время объектом шуток и самых оживленных комментариев. Каждый из нас, когда подходила его очередь, хозяйничал на кухне, а надо сказать, никто из нас не владел кулинарным искусством в достаточной мере. Наша деятельность на этом поприще могла бы дать богатейший материал для мультипликационных фильмов.

Мой первый опыт был воспринят моими друзьями без особого энтузиазма. Приготовил я блюдо из пеммикана. Это продукт английской фирмы Бовриль – нечто вроде концентрата, куда входят мясо, ароматические составы и прочие ингредиенты. Говорят, что в нем много калорий, витаминов и иных элементов, необходимых полярникам. Пеммикан с давних пор считается неотъемлемой частью меню всех антарктических экспедиций. Существует два сорта пеммикана: один предназначен для людей, второй для собак. Отведав моей стряпни, которую я с таким старанием готовил, мои товарищи в один голос заявили, что я перепутал сорт пеммикана.

– Ты нас кормишь собачьим пеммиканом!

– Ты хочешь нас отравить и остаться на зимовке один!

– Да ты готовишь на машинном масле!

Вот некоторые из многочисленных комментариев по поводу моих кулинарных способностей. Я клялся всеми святыми, что пеммикан был вполне доброкачественным, и даже сделал вид, что кушанье вполне съедобно. Однако никто не хотел мне верить, и в конце концов я и сам решил, что ошибся пачкой».

«Свежего мяса у нас всегда было вдоволь. Нигде на свете нет такого количества животных, которые не сознают опасности, какую представляет для них человек; поэтому приблизиться к ним проще простого. Пингвины, тюлени, поморники, буревестники водятся здесь в изобилии. А летом, стоит отойти на несколько метров от лагеря, в птичьих гнездах можно набрать тысячи яиц. В нашем распоряжении самая обширная в мире птицеводческая ферма. Возможно, какой-нибудь полярник начнет вам расхваливать необычные вкусовые качества этих экзотических животных. Станет прельщать вас рассказами о пиршествах, где к столу подавали рагу из пингвинов, тюленью печень «а ля метрдотель». Не верьте ни единому слову. Мясо этих животных отдает рыбой. Правда, к этому привкусу привыкают, но привлекательности в нем мало. Только мясо поморников обладает качествами дичи. Риволье однажды угостил нас мясом этой птицы, незадолго перед тем убитой, но оно оказалось жестковатым. Начался спор о том, как помочь беде.

– Можно было бы замариновать поморника, – предложил Риволье, – для этого надо использовать стеклянные банки Прево, пока они ему не нужны. В июне, когда они понадобятся, мы возвратим ему банки.

Нужно сказать, что охота на поморников стала одним из самых излюбленных наших развлечений. Лепине, так тот одним выстрелом сбивал сразу четырех птиц. Сам я, стрелок не ахти какой, научился за раз сбивать двух или трех поморников. У нас появился такой запас дичи, что мы не знали, куда ее девать.

– Словом, – заметил Венсан, – насколько я понимаю, чтобы есть свежее мясо, вы хотите превратить его в консервы!»

«Однажды вечером Джеки приготовил какое-то варево, которым он, судя по всему, очень гордился; Лепине, взглянув на тарелку, которую тот ему протянул, небрежно проронил:

– Этот суп на вид весьма вкусен. Охотно отломлю кусочек!

Выпечка хлеба стоила нам большого труда и напрасных усилий. Нередко при этом случались забавные происшествия. Тесто, замешенное накануне, сажалось на противень в печь, где находилось всю ночь. У нас хватало и муки, и закваски, но подходящей печи не было. Первое время печь ночью гасла. Боб Доверс часто сетовал:

– Вот в Херде, – так называлась станция, где он зимовал раньше, – была печь что надо: электрическая духовка, два термометра, реостат. А тут... Даже электрический паяльник нагреваем в плите!

– Сразу видно, что ты не служил во французской армии, – отвечали ему. – Ничего, Боб, не беспокойся, без хлеба не останемся!

Самым неудачливым пекарем, не имевшим себе равных героем комических историй был Риволье. Однажды, когда подошел его черед печь хлеб и он принялся за дело, весь пол и стол оказались буквально погребены под слоем муки. Кроме того, он не рассчитал, сколько нужно положить муки. Руки у него увязли в клейком тесте, освободить же их было невозможно. Потом тесто стало подниматься – все выше и выше: бедняге пришлось бы плохо, если бы мы не пришли ему на помощь.

Должен признаться, что первое время так называемый хлеб, который мы ели, походил на все что угодно, но только не на этот продукт. Однако, набравшись терпения, мы приобрели некоторый опыт, преодолели свою первоначальную беспомощность и в конце концов научились выпекать превосходный хлеб».

«Когда мы подсчитали свои ресурсы, обрисовалась не слишком веселая картина. Оказалось, что запасы вина и чая у нас ограничены; их не хватит на год, если употреблять эти продукты как вздумается. Следовало подумать о строгом ограничении их потребления. Мысль о том, что ему, возможно, придется лишиться своих многократных чаепитий, повергла Боба Доверса в уныние. Он и без того страдал от того, что из-за скудности нашего инвентаря не мог наслаждаться этой процедурой в соответствии с ритуалом, принятым среди его земляков. Боб никогда не довольствовался чайными таблетками, предназначавшимися для заварки одной чашки, усматривая в этом крохоборство и нарушение вековых традиций. Он заваривал чай по-своему: засыпая его в огромных количествах в кипящую воду, особо настаивал и, пользуясь сосудами, какие были под рукой, по возможности старался придерживаться технологии, освященной поколениями Доверсов.

Что касается нас, то мы без всякой радости отнеслись к перспективе в один прекрасный день оказаться без вина».

«Пережаренное жаркое из пингвиньего мяса (его невозможно есть кровоточащим), корнбиф, прозванный Венсаном «американской тюлениной», консервы почти одинаковых сортов и однообразные на вкус – вот что составляло наше меню, хотя и питательное, но монотонное донельзя. К счастью, у нас еще оставалось несколько копченых байонских окороков – наше любимое блюдо. Досадно, когда при подготовке экспедиции не обращается должное внимание на деталь, которая при зимовке оказывается существенной: разнообразие рациона. Ведь от него зависит аппетит зимовщиков, а следовательно, и их настроение. Всевозможные сладости, шоколад, драже, которыми в избытке снабдили нас по своему неведению добрые души, мы охотно променяли бы на несколько сухих колбас – салями или арлезианских, парочку камамберов, несколько головок швейцарского сыра, брынзы или иных деликатесов, способных порадовать измученных, иззябших людей». В пути к сгоревшей базе «наш рацион, составленный Риволье, оказался не очень удачным. Выяснилось, что у нас слишком много масла и маловато сухого молока. Мы дружно сошлись на том, что надо отказаться от конфет и увеличить запас овсяных хлопьев – неизбежную принадлежность завтраков у англосаксов… необходимо, чтобы рацион был составлен заранее и тщательнейшим образом, с учетом питательных и вкусовых качеств продуктов».

На сгоревшей базе Пор-Мартэн зимовщики «наткнулись на погреб с целой коллекцией вин, превосходящих по качеству те, какими мы располагаем на Терра-Нове. Здешние консервы и по сортам, и по качеству более разнообразны, чем наши. Теперь аппетит у нас разыгрывается!» «А продуктов – пеммикана и консервов – хватит по меньшей мере на пять лет!»

«Пища должна быть разнообразной и доброкачественной, чтобы полярники могли удовлетворить одну из своих слабостей – зверский аппетит. Есть смысл сконструировать особые парники; облучая их ультрафиолетовыми лучами, можно было бы в краткий срок выращивать свежие овощи. Вопрос этот следовало бы изучить как можно скорее».

Уклад жизни на базе

«Во время скромного праздника по поводу новоселья я в шутливой форме изложил свод правил и законов, которым должны были подчиняться обитатели Терра-Нова.

– С нынешнего дня, – заявил я, – правительство Земли Адели устанавливает следующие положения, приравниваемые к законам:

1. Деньги отменяются.

2. Транспортные средства обобществляются.

3. Все припасы, находящиеся на территории станции, распределяются равномерно между всеми членами общины.

4. Каждый обязан в меру своих возможностей участвовать в общих работах.

5. Если действия его не противоречат требованиям индивидуальной и общей безопасности, а также эффективности научных работ, каждый волен делать все, что ему заблагорассудится, согласно замечательному рецепту Рабле».

«Лишь после того как все перебрались в барак и началось ежедневное дежурство, мы осознали, насколько удачно, что нас оказалось именно семеро: каждый из нас дежурил раз в неделю. И хотя я ничуть не суеверен и не являюсь сторонником оккультных наук, я поневоле вспомнил, что число семь, число, которым мы были обязаны случаю,– символ созидания, символ удачи. Воскресенье было объявлено праздничным днем. Правда, Риволье пытался предложить, чтобы праздничные дни устанавливались наобум – с целью нарушить монотонность нашего существования, но я все же счел необходимым придерживаться веками освященного порядка, уважая набожность Прево и Венсана. Но, само собой, работы, необходимые ради общего нашего блага, не отменялись и в этот праздничный день. Первое время, в период наиболее тяжелых и утомительных работ, каждое воскресенье посвящалось самой трудной из них. Так, после того как мы полностью законопатили барак, ближайшее воскресенье было названо днем св. Конопата, следующее – днем св. Лаборатория, затем отмечались дни св. Чулана, св. Передатчика, св. Гаража».

Психологическая атмосфера

«Мы все еще живем в такой тесноте, что до тех пор, пока не будут закончены вспомогательные постройки, невозможно начать серьезную исследовательскую работу. Джеки Дюамель, мечтающий только о вылазках и экспедициях, сетует: «Если мы будем так строить, мы недалеко уйдем от станции Пор-Мартэн». Но он неправ. Мы просто хотим, чтобы отдача нашей экспедиции была как можно более полной».

«Вспоминая эту операцию (отепление барака), я (да и не только я один) невольно испытываю такое ощущение, точно у меня до сих пор болят колени; руки и ноги одеревенели, пальцы закоченели, мне кажется, будто я снова то и дело раздражаюсь по всякому пустяку, нетерпеливо вскакиваю».

«Доверс, говоривший с австралийским акцентом, нередко доставлял нам немало веселых минут. Между ним и Венсаном возникало своего рода соперничество по части остроумия и шуток. Они то и дело старались перещеголять друг друга. Боб Доверс, который, как и мы все, восхищался сноровкой Венсана, выражал свои чувства, отпуская насмешливые реплики. Однажды он изрек:

– Теперь в Антарктике шесть ученых, двадцать обыкновенных собак и один Венсан».

«Вне дома мы становимся беззащитными, беспомощными перед буранами; мы оказываемся во власти ветров, льдов, иссеченных трещинами, мы можем попасть в расставленные повсюду ловушки».

«Разумеется, я понимал, насколько ограниченна эта свобода, которую я столь щедро даровал своим друзьям. При температуре от нуля до тридцати градусов мороза и ветре, достигающем ста двадцати километров в час, на островке с периметром в три километра, окруженном льдами, которые периодически взламываются, фантазия и каприз любого из нас вряд ли могли развиться до такой степени, чтобы нарушить установившийся уклад нашей жизни».

«Я все больше убеждался в том, насколько важен уют в полярных экспедициях. Стужа и ветер, а также однообразие окружающей обстановки способствуют свертыванию человеческой деятельности даже в самых простейших ее проявлениях. Если работу на открытом воздухе не чередовать с частым пребыванием на базе, оборудованной максимальными удобствами, комфортабельной и даже щеголеватой, то индивидуальная отдача каждого работника значительно снижается. Этот комфорт, эти удобства не требуют больших затрат. Все это можно предусмотреть заранее, перед отправкой экспедиции. Дополнительные расходы, связанные с этим, по сравнению с общим бюджетом будут невелики, зато количество и качество полученной информации значительно увеличится».

«Чувство придавленности, которое внушает столь величественное окружение, весьма точно выразил Риволье:

– Я бы охотно лишился своего месячного, даже двухмесячного жалованья ради того, чтобы взглянуть на зеленую траву, покрытый цветами луг, на котором пасутся коровы, на березовую или буковую рощу с желтеющими листьями, по которым струятся потоки осеннего ливня!»

«Другое странное ощущение, врезавшееся мне в память, я испытывал в периоды затишья. Обычно даже в те дни, когда нет пурги, дует ветер со скоростью тридцати, пятидесяти, восьмидесяти километров в час. Все вокруг наполнено его свистом. Если он слаб, то смешивается с гулом моторов – знакомым шумом, который вы, привыкнув, перестаете замечать. Но бывают минуты, когда ветер, повинуясь каким-то неведомым законам, стихает совсем. Наступает полная тишина, и человек с ужасом замечает, что малейший звук слышен на громадном расстоянии. Тишина эта какая-то первозданная. Земля и стихии умолкают, тишина нарушается лишь эхом, порождаемым самым ничтожным движением на земной поверхности. Многочисленные шорохи, зачастую едва различимые, лишь подчеркивают глубину, величие этого молчания. Кажется, что все вокруг как-то переменилось. Слышно, как гудят и воркуют императорские пингвины, находящиеся от нас в двух-трех километрах. Крики их столь явственны, что мы узнаем: «Вот это кричит птенец. А вот это самка, а теперь самец!» Шум колонии, находящейся от нас более чем в пятистах метрах и отделенной от нас островами, в такие минуты бывает удивительно отчетлив, как будто мы находимся в самой гуще пингвинов. Издалека доносится глухой рокот, грохот канонады, взрывы, рев обвалов: это где-то раскалываются, сталкиваются меж собой, опрокидываются айсберги. Где? В двадцати, тридцати, пятидесяти километрах от нас! Звуки доносятся благодаря необычайной пластичности воздуха. Этому способствует и упругость кристаллов льда в стенах глетчеров и айсбергов, от которых звуки отскакивают, словно мячи».

«Великое белое безмолвие» – очень удачное определение. Оно хорошо передает ту щемящую тоску, которую испытывает человек, слушая такую тишину. Человек не узнает своего собственного голоса. Он начинает говорить едва слышно, подобно охотникам Лапландии или Юкона, которые, оказавшись в большом городе после многих лет одиночества, могут говорить только шепотом».

«Этот случай – наиболее неприятное происшествие за все время нашей зимовки – наглядная иллюстрация моей мысли о панике последних минут. Если бы не это преждевременное расслабление перед отъездом, не это «чемоданное настроение», когда человек становится невнимателен и забывает о реальной действительности, то Джеки не получил бы этого увечья. Могло бы случиться и кое-что похуже, Джеки еще дешево отделался. Несколько дней рана причиняла ему страдания, но он переносил боль мужественно».

Забота о здоровье

«Можете себе представить, как я перепугался, когда Венсан однажды едва не стал жертвой несчастного случая. Нас сильно беспокоило состояние коробки передач, радиоприемника и муфты сцепления вездехода. И, хотя было воскресенье, я попросил Венсана заняться починкой, сославшись на неотложность работы. Он закрылся в кабине вездехода, но через некоторое время почувствовал недомогание. Собравшись с силами, он вылез из машины и с трудом добрался до барака. Венсан был бледен как полотно, щеки у него ввалились, было видно, что ему очень плохо. Риволье установил, что это отравление углекислым газом. Ему дали кислородную подушку и пустили в ход респиратор. Дело оказалось серьезным. На следующий день Венсан все еще находился в постели. Два дня спустя он встал на ноги, но был по-прежнему слаб и бледен. К счастью, все обошлось.

Хлопот было предостаточно, но они оказались не напрасными. Хотя все кончилось благополучно, мы получили хороший урок. Стало ясно, что надо усилить бдительность, строго соблюдать все меры предосторожности и ежеминутно быть начеку».

«Вылезать наружу из-за непогоды было почти невозможно. Мы выходили из палатки лишь для кормежки собак.. или для наблюдений с помощью теодолита…» Кроме того, несколько раз нам приходилось соскабливать снег, пристававший к боковым стенкам нашей палатки. Мы обдирали пальцы, ветер сек лицо».

«Все мы ломали голову над тем, почему нас так мучит жажда. От ветра ли или от холода? Во рту все время было сухо, невыносимо хотелось пить. На наших маленьких рефлекторных печках много снега не растопишь. Может, нам следовало наполнить термосы чаем, кофе или вином, разбавленным водой? Вопрос так и остался невыясненным. Эти детали, которые могут кому-то показаться неинтересными, для нас имели важное значение, поскольку одним из главных факторов, обеспечивающих успех поездок на собачьих упряжках, является вес груза».

«Вчера Доверс и Джеки работали на складе, выясняя содержимое ящиков. Неожиданно Доверс заметил, что Джеки, вытянув вперед руки, точно слепой, шарит вокруг. Ледяная масса почти целиком закрыла ему лицо. Он был в полубессознательном состоянии. Оказалось, что Джеки поморозил себе щеки и нос. К счастью, обморожение было легкое.

Обморожение щек и пальцев было обычным среди нас явлением.

Я часто рассказывал своим друзьям о Пор-Мартэне, о здешних свирепых метелях, и они наверняка полагали, что я преувеличиваю. Но теперь они по достоинству оценили жуткий климат этих мест. Все трое потрясены, и даже Доверс, обморозивший лицо, перестал ворчать. Пришла беда – отворяй ворота. Венсан, работая в кузове вездехода, где находились канистры с бензином, случайно направил паяльную лампу в их сторону. Бензин вспыхнул. Венсану удалось, выскочив из пламени, найти в соседнем вездеходе огнетушитель и потушить пожар. Но он наглотался дыма. С трудом добравшись до убежища, где мы все находились, он открыл дверь и тотчас потерял сознание. Благодаря предусмотрительности Риволье, заставившего нас взять с собой кислород, мы смогли оказать пострадавшему необходимую помощь.

Однажды я тоже попал в неприятную историю. Я работал в кузове вездехода два или три часа подряд. Занятый делом, я не замечал никакой опасности. Но, выйдя из машины, почувствовал слабость. Я едва держался на ногах. Войдя в землянку, я успел сказать: – Знаете, ребята, со мной что-то странное происходит. Я...

И тут в глазах у меня помутилось. Очнулся я лишь несколько минут спустя – на койке, куда меня положил Доверс».

«Соорудить на станции водопровод с горячей водой не представляет особой трудности. А между тем в здешних широтах люди подчас забывают не только менять белье, но и заботиться о чистоте тела. Кроме всего, горячая вода пригодилась бы и для оказания первой помощи при обморожении».

«Санитарный узел со всеми необходимыми агрегатами – неотъемлемый элемент любой полярной станции».

Эффективность полярной экспедиции «зависит от безопасности существования людей, качества снаряжения и условий их жизни».

Антарктический пейзаж

«Представьте себе, что вы внезапно оказались на припае, метрах в ста от острова Буревестников. Протрите глаза, оглянитесь вокруг: позади вас поднимается волшебной стеной глетчер; слева белое побережье континента, окаймленное полосой торосов. Склоны его, то обрывистые, то пологие, идут вдоль извилистой линии берега и теряются за скалами острова Ростан. Справа от вас красиво разбросаны островки Ламарк, Кювье, Бюффон. Их коричневые утесы четко выделяются на белоснежном фоне снегов. Вдали – цепи айсбергов, похожих на причудливые сказочные замки. Потом вы замечаете, что остров Буревестников самый крупный и скалистый из островов этого архипелага. Скала, находящаяся ближе всего к вам, называется Мон-Роз, а эти типы в черном с белым, которые копошатся, вечно возбуждены, на склонах скалы, – не кто иной, как пингвины Адели. Сейчас март, они еще не покинули здешние края, но скоро их оставят.

Отправимся дальше. Обогнув Мон-Роз, вы попадаете на занесенный снегом склон, местами изрезанный полозьями санок. Чуть поодаль вашему взору открывается обширная белая долина, зажатая глыбами утесов».

«Вам повезло. Погода сегодня великолепная. В ясном небе, отороченном кружевами перисто-слоистых облаков, ярко светит солнце. Дует пронизывающий, но бодрящий ветер. Вы еще никого не заметили? Оглянитесь назад. Из узкого пролива, отделяющего Ростан от острова Буревестников, выплывает тузик. Вот лодка приближается к вам. В ней двое, это Прево и Дюамель. Собаки не лают. Некоторые из них поднимают головы, раздувают ноздри. Они смотрят на вас с любопытством, но без страха: ведь вы человек, похожи на нас; значит, вы друг».

«...Полярный пейзаж неповторим, величествен и изумителен, но однообразен. И если наблюдать его постоянно, в течение всей зимовки, он производит удручающее впечатление. Как бы ни была привлекательна местность, как бы ни была грандиозна ее красота, но если ей не сопутствуют те бесконечные изменения, происходящие по мере смены времен года, даже ежедневно, в которых и состоит очарование наших родных мест, подобная картина угнетает, утомляет взор; хочется отдохновения. Как-то вечером, когда я разглядывал ледник, эту гигантскую фарфоровую громаду, утонувшую в снежном вихре пурги, мне стало не по себе. Отвесные стены этой цитадели, похожей на обиталище призраков, казалось, сливались с тучами. Видна была лишь линия, отделявшая ледник от моря. Остальная часть его уходила куда-то в небеса, в бесконечность. В этом зрелище есть нечто нечеловеческое, нечто такое, к чему ни один смертный, независимо от его вкусов и наклонностей, никогда не сможет окончательно привыкнуть.

А однажды раздался ужасный взрыв. Оказалось, что взорвался айсберг, оторвавшийся от ледника. Под воздействием страшной тяжести льда воздух, находившийся во внутренних полостях айсберга высотой в двенадцатиэтажный дом, разнес эту громадину в пыль. Мы потом находили осколки льда и камней, разбросанные по припаю в радиусе нескольких сотен метров. Представьте, что бы произошло, если бы нам вздумалось заняться альпинизмом в тех местах!..»

«Лед в бухте надежный, покрытый ровным, без заструг, настом. Снежная насыпь возле берега достаточно прочна. К западу от Пор-Мартэна, возле Лысой горы, лед припая очень неровен, поэтому попасть к лежбищу тюленей на вездеходе невозможно».

«Эти обширные, неровные, изобилующие застругами снежные равнины характерны для плато. Словно волнующееся море замерзло по мановению волшебной палочки и покрылось белым саваном. Заструги высечены резцом ветра. Он сечет, режет, разрушает снег, образует бугры, шлифует их, полосует шрамами обледенелую почву. Если же снега на ней нет, он набрасывается на ледяной ее покров и вымещает свою злобу на нем. Снег здесь или выпадает в виде осадков, или же приносится ветром. Во время пурги он спрессовывается, затвердевает и приобретает волнообразную или зубчатую форму. Такие образования обозначаются русским словом «заструги». Это или бугры, выпуклой своей стороной обращенные к ветру и резко обрывающиеся с подветренной стороны, или небольшие выступы высотой всего в несколько сантиметров, как бы срезанные с одного края...

Но бывает, что высота застругов достигает двадцати, тридцати и даже пятидесяти сантиметров, и тогда передвигаться по ним становится опасно. Наши товарищи, участники прежних экспедиций, иногда встречали заструги выше человеческого роста, представлявшие собой спиралеобразные, изрезанные складками массы снега, напоминающие внезапно застывшую мертвую зыбь на море».

Средства и способы передвижения

«Двигатель вездехода тщательно отрегулирован Венсаном и оборудован им же сконструированным бутановым подогревателем. Джеки укрепил кабину вездехода с помощью фанеры и досок. К вездеходу прицепляется американская десантная баржа, которую мы будем буксировать за собой. Это плоскодонное судно в четыре метра длиной с плоским же наклонным носом. Мы грузим в нее топливо, запасные части и продовольствие. Джеки обвязывает баржу по периметру прочным тросом и прикрепляет его сзади к вездеходу. Как будет себя вести баржа во время буксировки, пока не известно. Будет ли она скользить по льду? Не опрокинется ли? Поживем – увидим. На багажные полки вездехода – деревянные щиты, сколоченные Джеки, – мы кладем ручные санки Пуршье и лыжи. На крышу привязываем лодку-тузик. Подобную меру предосторожности мы предпринимаем потому, что не уверены в прочности льда. Мы не знаем, везде ли он одинаково толст и крепок. Если вездеход провалится в трещину, то с помощью лодки мы сможем двигаться вдоль полыньи, а в случае если льдины начнут расходиться, она будет единственным нашим спасением. 13 июня с восходом солнца, то есть в десять часов, мы снимаемся с места, останавливаемся возле северо-западной оконечности острова Буревестников; в одиннадцать часов, на этот раз по-настоящему, трогаемся в путь».

«Просыпаемся в восемь утра. Температура упала до тридцати градусов. При таком морозе бутановый подогреватель не действует. Лишь через три часа удается завести мотор».

После пробной поездки были сделаны следующие выводы о передвижении по снегу и льду:

«3. Поездки на одном вездеходе (мы и раньше об этом догадывались, а ныне наши опасения подтвердились) чрезвычайно рискованны. Поэтому вылазка в Пор-Мартэн будет весьма опасной.

4. Расход горючего оказался чересчур велик: на восемьдесят километров было израсходовано сто литров.

5. Баржа, легко буксируемая по ровной поверхности, не проваливается в глубокий снег. Но на торосистых участках и застругах управляться с ней трудно.

6. Брусья, перекинутые через полынью, представляют собой недостаточно надежную переправу. Балки могут продавить лед и обломить края полыньи. От листов фанеры, положенных сверху, прок невелик.

7. Передвигаться «на глазок» – медленно и опасноfont-size:12.0pt;font-family:. Для поездок в зимнее время необходим гирополукомпас.

8. Кабину вездехода следует переделать. Все детали надо надежнее, прочнее укрепить. Пока же существует опасность, что в один прекрасный момент кузов может быть сорван или же поврежден ветром.

9. Двигатель перегревается из-за плохой подачи воздуха. Однажды, запуская двигатель после очередной остановки, мы услышали какой-то ненормальный шум, не исчезнувший и после регулировки свечей. Нужно выяснить причину этого.

10. Трудность включения подогревателя на первых порах объясняется отсутствием изоляции на трубке, подающей бутан. Кроме того, этот газ непригоден для чересчур низких температур. Пропан был бы более кстати».

«Спать, передвигаться с места на место, есть, мыть посуду, находясь в кабине вездехода, – все это занятия, доставляющие мало удовольствия. Снег проникает в вездеход сквозь малейшую щель в кузове. Едва откроешь дверь хоть на мгновение, как внутрь врываются целые тучи снега. На потолке у нас слой снега толщиной в десяток сантиметров. Мы соскребаем его кастрюлей и в воде, получаемой таким образом, моем посуду. Пить ее невозможно: она пропитана запахами масла, бензина и испарениями наших тел».

«Для того чтобы облегчить и обезопасить передвижение людей вне барака, необходимо обвеховать все тропы на расстоянии нескольких километров вокруг станции. Ведь во время пурги нетрудно заблудиться, находясь всего в нескольких метрах от жилья. Вехи должны быть такой конструкции, чтобы по любой из них сбившийся с дороги мог тотчас сориентироваться. Если люди передвигаются по льду припая, то их безопасность зависит от веса транспорта. У вездеходов, которыми мы сейчас располагаем, достаточно мощные моторы, но вес их слишком велик: две с половиной тонны. Мы уже убедились, как часто они проваливаются сквозь наст; особенно часто это случалось, когда мы возвращались из Пор-Мартэна. К счастью, все обошлось благополучно. Но если вспомнить все пережитые опасности, тот риск, на который иногда приходилось идти сознательно, то становится ясно, что пытаться снова совершить подобный поход было бы чистейшим безумием. Мне кажется, что успехом нашей вылазки мы в значительной степени обязаны счастливому стечению обстоятельств. Я полагаю также, что ни один руководитель экспедиции не вправе подвергать своих людей подобным испытаниям.

В сущности, сама конструкция наших вездеходов неудачна. Место водителя слишком далеко сдвинуто назад, поэтому он не видит, что происходит впереди. Между тем кабина водителя должна располагаться в передней части машины, как в современных грузовиках со смещенной вперед шоферской кабиной. Чтобы уменьшить вес машины, на тягаче нужно оставить лишь кабину водителя. Остальной же экипаж, а также рация разместятся в легком закрытом прицепе. Такой способ позволит равномерно распределить вес машины и одновременно создаст более благоприятные условия жизни для участников вылазки.

Гусеницы у наших вездеходов слишком коротки. Если на пути машины встречаются заструги, то она преодолевает их с трудом; гусеницы теряют сцепление с поверхностью, вездеход каждую минуту может опрокинуться. Поэтому полезно предусмотреть дополнительную систему гусениц, а еще лучше приладить впереди машины особое устройство, которое позволит ей преодолевать препятствия под наиболее выгодным углом».

«Проезжая по участку с застругами на вездеходе, ощущаешь легкие толчки».

«Благодаря Барре, рассказавшему нам о своей системе обвеховывания, мы без труда отыскали лагерь А. Маршрут, которым мы следуем, – тот самый, по которому шли на запад Валлетт, Шварц и Поммье во время экспедиции 1949-51 года».

Ориентирование

«Ночью во время вылазки единственным средством, позволяющим нам определить свое точное местонахождение, являются звезды. Расчеты производятся следующим образом. Теодолит устанавливается на треногу, стабилизируется в горизонтальном положении с помощью уровня. Затем труба нацеливается на какую-то хорошо известную вам звезду. В момент, когда звезда проходит точно через центральную ось окуляра, наблюдатель кричит: «Стоп!», а его помощник засекает время по хронометру, который предварительно выверен по радиосигналам времени из Вашингтона. После первого наблюдения зрительная труба поворачивается на 360°, чтобы исключить инструментальную ошибку, после чего операция повторяется. «Поймать» звезду в окуляр – кропотливое занятие; бывает, что на это уходит немало времени. На основании полученных результатов с помощью «Мореходных таблиц» подсчитываем свои точные координаты, поскольку звезды в определенное время находятся под определенным углом по отношению к Земле. Морские офицеры, знакомые с этим навигационным пособием, определяют местонахождение своего корабля за пять минут. Нам же на это потребовалось минут двадцать.

Каждую ночь в течение всей поездки нашими в буквальном смысле путеводными звездами были Фомальгаут, Антарес, Ашернар, Сириус, Канопус, Альфа Кентавра и другие светила со столь же звучными названиями. Ожидание появления звезды в окуляре теодолита всякий раз наполняло нас волнением. Мы невольно думали о том, что, быть может, в эту же самую минуту где-нибудь в теплых морях Океании, в центре Атлантики, в джунглях и пустынях Африки, Америки и Азии или где-то высоко в горах другие люди, подобно нам, лишенные иного способа ориентироваться, внимательно наблюдают за той же самой звездой, чья вековая неподвижность позволяет нам надежно определять свои координаты».

«Что касается навигационных устройств, то, кроме омметра, для зондирования льда следует использовать прочные, могущие устоять в самый сильный ветер вехи, которые служили бы отражателем и для радарной установки. В настоящее время конструируется радарная установка с радиусом действия в несколько километров, сравнительно немного весящая и потребляющая незначительное количество энергии, – установка, которой можно оснастить вездеход».

Работа в условиях бурана

«Работать на открытом воздухе – поистине адское наказание. Ни зги не видно, буран свирепствует, трещит мороз, снегом заметает все предметы. Венсан забирается внутрь одного из вездеходов, чистит и собирает вновь части, снятые с двигателей остальных вездеходов. От углекислого газа он часто испытывает головные боли, недомогание, но продолжает работать. Его трудолюбие и сноровка удивительны».

«Лютая стужа, усугубляемая ветром, становится причиной различных неприятностей, работа движется очень медленно. Тому, кто сам не жил в таких условиях, трудно представить, какой помехой является пурга для человека, занятого каким-то делом. Вы оказываетесь во власти движущейся, нашпигованной частицами льда или снега плотной воздушной массы. Идти приходится, наклонясь вперед, как бы упираясь в стену ветра. Шагаете вы неуклюже, движения ваши неловки, резки, словно в мультипликационном фильме. Лицо очень скоро покрывается ледяной коркой, которая мешает видеть и говорить. Дышите вы с трудом, едва не задыхаетесь, умственные ваши способности притупляются. Мысли и тело впадают в какое-то оцепенение. Как отмечал еще Сапэн-Жалустр, даже самая простая арифметическая задача становится в этих условиях сложной проблемой».

Научные исследования

«Дверь гаража открыта. Вы заметили, как оттуда вышел Венсан, держа под мышкой какие-то тяжелые детали. Поднимите голову: там, на вершине холма, усеянного валунами, – Лепине. Он возвращается с метеоплощадки, где записывал показания приборов. Сейчас вы стоите лицом к северу. Вот взмывает в небо белый шар и исчезает вдали, влекомый воздушным течением. Это Доверс запустил зонд с вершины склона – самой высшей точки острова (пятьдесят три метра), где находятся астрономический пункт и пункт запуска шаров-пилотов».

Наблюдения с помощью теодолита, «которые мы поочередно производили под руководством Доверса, дали отличные результаты».

Проект идеальной станции

Из-за пожароопасности на станциях «следует строить отдельные изолированные здания, предназначенные для определенных нужд. Каждое из строений должно быть достаточно прочным».

«Идеальная станция мне представляется устроенной следующим образом.

Пакгауз прочный, но без теплоизоляции. С помощью трактора его можно перетаскивать с одного места на другое. Это длинное и узкое сооружение, с дверьми, прорубленными в продольной его оси. Тут хранятся, защищенные от снега, все запасы продовольствия, часть топлива и горючего, ящики с аппаратурой и различные запасные детали. Пакгауз достаточно вместителен, чтобы избежать нагромождения штабелей ящиков, присмотр за которыми отнимает много времени. Но в то же время он и не просторен: при разгрузке вездехода не нужно далеко таскать кули или ящики.

Теперь мастерская-гараж. Это строение также прочное и вместительное. Тут помещается машинное отделение, где установлены генераторы, работающие круглые сутки, что позволяет получать достаточное количество энергии для различных нужд станции. Здесь же размещены верстаки, необходимые станки, аппаратура, щиты управления. В этом же помещении находятся машины. Предусмотрены и койки, на которых, в случае необходимости, могут спать техники. Для наблюдения за моторами и предотвращения пожара установлено постоянное дежурство.

Что же касается жилого помещения, то читатель, уже знакомый с нашей жизнью на станции Терра-Нова, без труда представит себе, какие необходимы усовершенствования, чтобы сделать жизнь в бараке более сносной. Разумеется, прочность жилища и теплоизоляция его должны быть максимальными. Кроме того, нужно, чтобы у каждого члена экспедиции была отдельная, хотя и маленькая, комната. Это условие необходимо для морального здоровья обитателей барака. Ученый должен иметь возможность заниматься в собственном кабинете, где он может проводить большую часть своего времени, когда он не занят полевыми работами и не участвует в вылазке. Следовательно, необходимо делать такие кабинеты достаточно просторными и комфортабельными. Общую комнату, служащую одновременно столовой, салоном, гостиной и комнатой отдыха, следует обставлять с максимальным удобством и уютом, чтобы ничто не напоминало в ней казарму. Наоборот, обстановка должна быть такой, чтобы каждый чувствовал себя как дома и всякий раз возвращался туда с удовольствием. С толком подобранная библиотека, разнообразный набор пластинок, удобная мебель, отделка со вкусом – все это способствует тому, чтобы работа спорилась и отдача была наибольшей».

«Не исключено, что кое-кто упрекнет меня в приверженности к слишком грандиозным планам. Я же, напротив, опасаюсь, что размах их слишком мал. На полярного техника, особенно если он руководитель экспедиции, возлагаются две основные обязанности. Прежде всего – забота о жизни вверенных ему людей. Опасности, подстерегающие исследователя в Антарктике, в настоящее время изучены так же хорошо, как и способы избежать их, поэтому недопустимо, чтобы люди гибли из-за чьей-то непредусмотрительности, неблагоразумия или отсутствия нужного снаряжения. К чести руководства трех французских экспедиций, отправлявшихся в Антарктику с 1949 по 1953 год, все их участники вернулись здоровыми и невредимыми.

Вторая обязанность полярного техника заключается в том, чтобы предоставить ученым, которых он сопровождает и обслуживает, возможность наиболее эффективно выполнять свою работу, то есть создавать им необходимые условия жизни, обеспечивать их безопасность, комфорт, снабжать необходимым оборудованием. Словом, они должны заниматься всем тем, о чем говорилось в настоящей главе.

Эра робинзонов миновала. Свирепой силе пурги, опасностям, которые таит предательский припай или неприступное ледяное плато, нужно уметь противопоставить средства, масштабность и эффективность которых достойны нашей эры».

Желательный полярный транспорт

«Перемещения льда сплошь и рядом начинаются неожиданно. Как помочь людям, очутившимся на оторвавшейся льдине? Единственный способ выручить их из беды – это использовать глиссер. Ледяной покров иногда бывает совершенно ровный на значительном протяжении, и такого рода машина легко сможет передвигаться по льду, без труда перескакивая через разводья, непреодолимые для любой иной машины. Кстати, вернувшись из экспедиции, мы узнали, что глиссеры широко использовались на американской базе в Туле (Гренландия)».

«Кроме того, при подготовке будущих антарктических экспедиций следует предусмотреть обеспечение их вертолетами, даже самолетами. Вертолет, во время бури прикованный к земле, в ясную погоду обладает большими достоинствами. Благодаря своей малой парусности вертолет, находясь на открытой площадке, способен устоять против любого ветра. Он представляет собой незаменимое спасательное средство, поскольку с его помощью возможно снимать терпящих бедствие не приземляясь. На вертолете можно совершать полеты над открытым морем, наблюдать за миграцией фауны, фиксировать изменения ледяного покрова. Словом, в полярных широтах вертолет незаменим.

С самолетом дело обстоит несколько иначе. Находясь на земле, он не в состоянии выдержать натиск ветра, и использовать его в Антарктике можно лишь при наличии ангара. Более того, ангар должен быть сооружен заранее, еще до того, как будет доставлен сюда самолет. Работа полярного летчика не из легких и требует высокого мастерства и напряженного внимания, поскольку ледяной покров в Антарктике постоянно претерпевает изменения. Однако нетрудно представить себе, сколько задач поможет решить самолет полярной экспедиции: перелеты через огромные пространства, аэрофотосъемки участков льда, покрытых трещинами, поиски ориентиров, нунатаков, отдельных скал, островов, тщательное изучение ледяного покрова. Словом, самолет позволяет осуществить сразу целый комплекс работ, что не по плечу ни одной экспедиции».