Опыт зимовки Норвежско-Британско-Шведской экспедиции на Земле Королевы Мод 1949-52 гг.
Материал нашел и подготовил к публикации Григорий Лучанский
Книга посвящена работам Норвежско-Британско-Шведской экспедиции на Земле Королевы Мод. Автор рассказывает об организации экспедиции, о плавании ее до Земли Королевы Мод, о создании базы «Модхейм» на Земле Королевы Мод. В популярных небольших очерках описываются будни модхеймовцев, приключения и трудности, которые им пришлось пережить на далекой Земле Королевы Мод, а также научные достижения, полученные участниками этой экспедиции во время рейдов в глубь этой таинственной земли.
Роль руководителя в успехе экспедиции, черты его личности
В предисловии профессор Харальд Ульрик Свердруп, один из организаторов экспедиции на Землю Королевы Мод, отмечает: «Всякой экспедиции до какой-то степени всегда приходится полагаться на счастье. Д.Гиавер в своем рассказе не раз это подчеркивает, но вместе с тем он забывает упомянуть, что одного счастья далеко не достаточно. Для успеха экспедиции необходимо, чтобы ее начальник уже в период подготовки подумал обо всем, предусмотрел все случайности, заранее представил себе все могущие возникнуть затруднения и даже несчастные случаи и имел наготове продуманный план незамедлительного действия. Обладая обостренным чувством требований момента, такой начальник в критических случаях хватается за малейший шанс и использует его до конца.
Читая эту книгу, вы увидите, что Д.Гиавер умел заставить работать свое воображение, мгновенно принимать нужное решение и укрепить дух солидарности в среде специалистов, каждый из которых был увлечен, прежде всего, своей отраслью науки, т. е. он обладал качествами, которые и остановили на нем выбор как на начальнике экспедиции. Сидя в четырех стенах и следя за путешествием полевых групп, выглядевшими такими незначительными на карте и бывшими столь долгими для тех, кто шел за санями, мы чувствовали бесконечную благодарность к Джону Гиаверу и ко всем остальным участникам за претворение в жизнь нашей заветной мечты».
Сам автор Д. Гиавер пишет: Профессор Свердруп поручил мне командование зимовкой. Должен сказать, что когда человек приближается к пятидесяти годам, то он уже «вышел из возраста» для зимовки в полярной области. Кроме того, сказать «командование» — это значит сказать «координация исследований», а руководить подобной группой молодых ученых — дело не легкое. Но все же я принял предложение с радостью, памятуя, что от добра добра не ищут, а кроме того, сидячая работа угрожала моему здоровью. Международный комитет возложил на меня также командование транспортировкой в 1949—1950 гг. и свободный выбор места для зимней базы, т. е. самый ответственный момент всей экспедиции.
Особенности организации экспедиции
Профессор X. У. Свердруп, хорошо знающий лучше условия жизни в полярных областях, говорил в 1950 г. по радио: «Антарктическая экспедиция граничила с невозможным». Это соответствует действительности. Автор отмечает условия жизни в Антарктиде «превосходили по меньшей мере на 50% все, что я видел в Арктике, а там приходилось переживать ужасные часы».
Подготовка к международной экспедиции началась задолго до ее старта, но лишь в конце 1948 г. было приблизительно намечено распределение поставок между странами.
«Англичане должны были обеспечить экспедицию одеждой, электрическим оборудованием с дизельной установкой, всем, что касается радио, запасами для санных партий, вездеходами, частью саней для собачьих упряжек, палатками, тридцатью собаками и, наконец, альпинистским снаряжением, т. е. альпенштоками, ледорубами, веревками.
Швеция взяла на себя доставку продовольствия, дома, специальную упаковку, печки, керосинки, лампы, кухонную посуду и оборудование, постельные принадлежности, хирургические инструменты, ружья и заряды, моторные лодки, письменные принадлежности и многое другое.
Норвегия должна была дать рыбные, фруктовые и овощные консервы и сиропы, сани и палатки для одной партии, а для всей экспедиции: лыжи, бензин, керосин, смазочное масло, краски, лодки, не меньше тридцати собак, корм для всех собак, меха, сани для вездеходов с тросами для сцепления. (Швеция должна была снабдить лапландскими санями и санями с рулевым управлением, состоящими из двух частей, называемыми бобслей). Норвегия должна была предоставить и корабль.
Таково в общем было первоначальное распределение снабжения экспедиции. Но, конечно, было немало и исключений, например, Норвегия дала кофе, Англия — чай, а Швеция — солнечные очки, зубную пасту и конфеты от кашля.
Я должен был отвечать за все запасы и снаряжение независимо от того, какая страна являлась поставщиком и какой бы критике они ни подвергались со стороны того или другого комитета. Окончательное суждение и решение профессор Свердруп предоставил мне».
Финансирование экспедиции
Финансовой стороной экспедиции занималась старая банкирская фирма Тромсё, лично - директор банка Антон Якобсен и его сын Гельге.
Цель экспедиции
«Антарктида! Огромная и дикая, коварная и опасная — ледяная смерть и голая пустыня. Мировые запасы льда, то слепящие сверкающей на солнце белизной, то закутанные в туман, заметаемые буранами под нависшим серым небом!
Здесь день длится все лето, а ночь всю зиму, но в течение веков со времени ледниковых эпох никогда не было лета — всегда зима. Мертвое царство холода, полное странной притягательности. Антарктида — вся из золота для того, кто умеет не только смотреть, но и видеть — она предлагает свои сокровища отважным искателям. Это легендарная страна без легенды...
Что же здесь нужно человеку, чего он ищет?
Ответ: человек ищет знания!
Но зачем это нужно? Разве мы не можем жить счастливо, не пытаясь узнать, что скрывает в себе эта пустыня из пустынь, за самым дальним из морей? Нет, не можем. Антарктида близка, она часть нашего земного шара и играет в нем свою повседневную роль. Все имеет свой вес в равновесии мира. Человек идет за ответами еще гораздо дальше, чем в Антарктиду!»
Экипировка экспедиции, сбор снаряжения
Покупками, испытаниями снаряжения и механизмов руководил профессор Свердруп.
Между странами - участниками экспедиции (англичанами и норвежцами) по вопросам снаряжения были некоторые расхождения. Шведы сохраняли нейтралитет, хотя, конечно, имели свою точку зрения. Был найден компромисс: «взять с собой снаряжение и английское и норвежское и после испытания в самых суровых условиях остановиться беспристрастно на наиболее подходящем. Как увидим дальше, это решение оказалось правильным. Но не думайте, что в течение двух лет работы мы пришли к согласию в отношении всех деталей — каждый все-таки предпочитал придерживаться своей первоначальной точки зрения». С января 1949 г. начался период закупок в Лондоне, Стокгольме и Осло. «Мой рабочий кабинет, обычно довольно опрятный, превратился в базарную толкучку, где мы проводили совещание за совещанием среди груд кожаной и шерстяной одежды, посуды и т. д. и т. п. Царивший на столе хаос списков, карт, писем свидетельствовал о такой же напряженной деятельности в других центрах. Днем работали, ночью думали». «Мы шарили повсюду для того, чтобы все собрать ко времени. Спешка давала себя чувствовать как на западе, так и на востоке. А наши друзья британцы так уж сотворены, что если они берут на себя обязательство, то выполняют его сами и без всякой помощи. Результаты показали, что они были правы».
Различную утварь подбирал и закупал в Стокгольме по-военному дисциплинированный, педантичный и преданный экспедиции капитан Уннерус, так как он имел подобный опыт. Сделать правильный выбор было непросто. Так была отвергнута посуда ярких цветов из платсмассы. Испытания показали, что чашки плавятся от огня, а тарелки бьются от ударов.
Многие участники экспедиции занимались составлением планов, покупками и другой подготовкой, что давало им возможность заранее познакомиться со снаряжением и его использованием.
По мере того как велись закупки, выяснилось, что груз будет слишком объемистым для какого-либо из зверобойных (тюленебойных) судов, которыми в то время располагала Норвегия.
Одежда и обувь
В списке одежды автора значится:
«Голова: толстый лыжный шлем с большим козырьком (как для защиты от солнца и ветра, так и для того, чтобы поддерживать капюшон анорака (длинная куртка из непромокаемой ткани с капюшоном)), легкий, проницаемый для воздуха. Меховой капюшон.
Шея: двойной шерстяной шарф длиной 150 см, шириной 25 см. Может служить как кашне, но им также можно покрыть голову. Модель — зимний шарф английских летчиков.
Корпус: толстое шерстяное белье (можно носить снизу льняную рубашку и хлопчатобумажные трусики для облегчения стирки); никаких комбинезонов; кальсоны с трикотажным поясом. Удлиненные рукава и штанины.
Рабочая шерстяная рубашка с длинными полами и, если возможно, с двойной грудью.
«Исландка», толстый пуловер из грубой шерсти с длинным воротником и рукавами. Другой, более легкий — для ношения дома. И тот и другой на локтях обшиты кожей.
Анорак и штаны из непромокаемой ткани. Анораки с капюшоном, отороченным мехом белого медведя или росомахи, стягиваются шнурком. Никаких застежек, на молнии. Затяжной шнурок пояса засовывается внутрь, чтобы не покрывался инеем. Штаны: без застежки спереди, широкие в талии, затягиваются на щиколотках шнурком. На коленях — двойной толщины (двойная толщина допускается на локтях и на коленях, но не на спине). Большие карманы с клапанами, чтобы не забивался снег.
Брюки из толстой шерсти и из обычной военной ткани. Широкие штаны для механика.
Кроме этого в число предметов одежды вошли гетры из оленьей кожи, короткие штаны из собачьей шкуры, которые надевались в исключительных случаях.
Ноги: толстые шерстяные носки или мягкие шерстяные туфли с подошвами из растительного материала. Крумиры из овчины или собачьего меха шерстью внутрь. Толстые стельки. Лапландские мокасины из телячьей шкуры.
Сапоги с просмоленными швами. Полярные сапоги типа «Кольбьорна Кнудсена», но более высокие; двойной шов, хорошо защищенный на подошве. Финские ботинки, покрытые внутри «капонлаком», как и все кожаные предметы одежды.
В помещении надевались высокие валенки; летом использовались низкие резиновые сапоги и более высокие для ношения на корабле. «Большой успех имели английские брезентовые сапоги».
Вся обувь должна быть на номер-два больше той, которая носится в умеренном климате.
Руки: рукавицы шерстяные и из собачьего меха. Шерстяные перчатки. Толстые шерстяные варежки. Перчатки и рукавицы из тонкой непроницаемой кожи для работы. Брезентовые рукавицы с ладонью, обшитой кожей. Рукавицы из собачьей или оленьей шкуры для водителей».
Замечания о тканях для одежды, особенностях кроя и ношения
Автор описывает свой личный выбор, «основанный на опыте и наблюдении. Может быть, другие предложат что-нибудь иное — не худшее. Вера, конечно, спасает, но она иногда не мешает зябнуть».
Анораки и короткие штаны из австралийского нейлона очень хорошо показали себя в летнее время на базе, так как снег к ним не прилипает. «У Робина есть комбинезон из австралийского нейлона, испытанный на острове Хёрд. Эта непроницаемая для ветра и воды одежда самая удобная для очень холодного переходного периода». Но при санных поездках нейлон слегка твердеет, а зимой становится совершенно твердым.
Основным правилом для одежды и обуви, предназначенных для ноешния в полярной области, является то, что они должны быть просторными, легкими и не стеснять движений. «Всегда нужно надевать верхнюю непроницаемую для ветра одежду».
«Следует избегать подшивать кожаную или матерчатую подкладку под одежду и обувь: в таком случае они плохо сохнут и их почти невозможно чинить. Предпочтительно надевать несколько одежд без подкладки».
«Самое худшее в промежуточный сезон то, что снег прилипает к одежде, ноги все время мокрые; как ни странно, но это так, причина кроется в том, что обычная смазка на сапогах не держится.
Когда Рийс и Суитннбэнк убили тюленя, я распорядился сварить жир по шпицбергенскому способу: две трети тюленьего жира и одна треть дегтя. Эта смазка не сходит».
Механическое оборудование
В числе тяжелого механического оборудования была буровая машина гляциолога Шитта. Машину привезли из Канады. Вес машины в собранном виде — почти две тонны, самая тяжелая часть машины весила 400 кг. Транспортировали машину в разобранном виде, на месте ее детали удалось выгрузить и собрать без труда. Машину для бурения льда испытали весной 1949 г. на леднике Хардангер. Для этого потребовались два гусеничных грузовика с их экипажем, которых предоставило военное командование.
Транспорт
Большое количество снаряжения требовало быстрого механического транспорта. Экспедиция остановила свой выбор на гусеничных грузовиках — «визелах», «хотя предыдущий опыт показал, что эти гусеничные грузовики не всегда себя оправдывают». Уязвимым местом данного вида транспорта являются гусеницы, но «механик экспедиции швед Бертиль Экстрем считал, что их можно значительно укрепить». Три грузовика были куплены в Англии, после предварительного испытания в военных мастерских, а четверо саней, прицепляемых к ним, были сделаны в Норвегии по специальному эскизу. Сани изготовлялись из древесины американского ореха с железными полозьями, сцепление из стального троса. Вес каждых саней — 180 кг, они могут нести полторы тонны груза («часто приходилось нагружать и три тонны»). Шведские сани имеют сцепление из твердого железа, прикрепленное к вездеходу. «Шведские и английские эксперты для глубокого снега стояли за бобслей, а я за сани, составляющие одно целое. Критиковать, конечно, не возбраняется, но в итоге шведские сани скоро сломались, а наши выдержали».
В Суннмёре изготовили две лодки длиной 5 м 30 см, которые используются норвежскими станциями на северо-востоке Гренландии. Форштевень и борта лодки обиты железом для защиты ото льда, на лодке может ходить с висячим мотором в 12 л. с. «Хотя и не было уверенности, что лодки пригодятся на базе, но я настаивал на их приобретении, предвидя возможность, что нам в 1952 г. придется рассчитывать на свои транспортные средства, чтобы отойти от берега. Этого, правда, не случилось, но одна из лодок сослужила нам службу в очень критический момент».
Корабли
В качестве экспедиционного судна использовалось судно «Норсель». «Характеристика «Норселя»: вместимость 592 т, длина 45 м, ширина максимум 9 м. Водоизмещение 4 м 75 см. Мотор — дизель 1200 л. с. Скорость 12 узлов. Два подъемных крана — 5 и 8 т. Загрузка горючего — 18 400 куб. фут. Охотничий экипаж 34-38 человек; персонал экспедиции 13-15 человек. Помещение для членов экспедиции (не считая экипажа) — на 20 человек. Свободное пространство в носовой части палубы (бак) — 56 кв. м, в кормовой (ют) — 102».
История судна, поиск которого начался с весны 1949 г., такова. Известные в полярных морях судовладельцы братья Якобсен предложили купить корпус одного из трех маленьких буксирных ледоколов, которые немцы в конце оккупации поместили для ремонта в доки Норвегии. («Один из них был переоборудован для ловли тюленей (судно «Геройфьорд») и должен был весной вернуться с Новой Земли; на второй, взятый в государственную собственность, рассчитывать не приходилось, но корпус третьего был окончен только в 1945 г. и находился на верфи в Тонсберге»).
Братья Якобсен предложили привести этот корпус на буксире в Фленсбург и снарядить для охоты на тюленей и переброски экспедиции. Работы должны были быть выполнены к концу октября. Корпус был оснащен и оборудован за 3 месяца на немецкой верфи. «25 октября наше судно вошло в порт Осло».
При переоборудовании судно было значительно укреплено и снабжено новейшими навигационными инструментами. «Норсель» — весь из стали — судно ближайшего будущего, когда все тюлени будут истреблены или когда охота на них прекратится».
Капитан «Норселя» - старый школьный товарищ Гиавера Гугторм Якобсен, а в должность старшего инженера вступил его брата Торгильс Якобсен. «Я не боюсь сказать, что эти два «молодых человека» — лучшие полярные мореходы города моих предков — Тромсё, а Гутторм Якобсен, кроме того, за время войны показал себя как лучший норвежский капитан, и на его груди красуется орден Британской империи и медаль за храбрость Ллойда».
Поскольку зверобойное судно не вмещало в себя все необходимое для экспедиции, Ларс Кристенсен предложил воспользоваться его судном «Торсхёвди», которое предназначалось для доставки вездеходов, буровой машины, шестидесяти собак и пяти человек до границы плавучих льдов, где все будет перегружено на «Норсель», которому даже без этого груза нелегко было достигнуть тропиков и океана к югу от Африки. «В Осло весь груз переместили — нельзя было терять ни одного сантиметра места». В пути пять человек, взятых на борт «Торсхёвди», сначала укрепляли гусеничные ходы вездеходов, а, достигнув охотничьей зоны, занялись приготовлением пеммикана для собак. По недоразумению место встречи «Норселя» с «Торсхёвди» оказалось согласованным неточно («мне было назначено свидание на 40-45° в. д., тогда как «Торсхёвди» должен был находиться на 30-40° з. д.»), из-за чего пришлось пройти дополнительно около 80° долготы, около 3000 морских миль.
Самолеты
В 1949 г. командование английских воздушных сил предложило отправить с экспедицией два самолета «Остер» с их экипажами под общим начальством Д. Б. Уэлфорда. Самолеты снабжены поплавками и лыжами. Задача авиаотряда — помощь судну при прохождении сквозь плавучие льды и поиске места для высадки на барьере, а также рекогносцировочные полеты над базой зимовки. Однако зимовка проходила без использования самолетов. «Я даже не смею и думать обо всем том, что мы могли бы сделать, если бы у нас в Модхейме были самолеты».
Дома и жизнь в них
Дома для жизни и работы должны были соответствовать таким требованиям: вместительность, большую сопротивляемость ветрам, сила которых достигает 250 км в час, и легкость сборки. «Каждая полярная экспедиция придерживается своего типа домов, но в общих чертах все типы сводятся к одному и тому же, т. е. к тому, что диктуется данными климатическими условиями. Дома должны иметь по возможности обтекаемую форму, чтобы оказывать сопротивление напору сильного ветра и выдерживать огромный груз снега; они должны быть не сложной конструкции, допускающей легкую и быструю сборку, но в то же время, пол, крыша и стены должны быть хорошо изолированы. Вентиляция имеет первостепенную важность (мы в этом убедились). Оборудование должно быть простое и практичное, а отопление эффективным и легко осуществляемым. При выборе материалов также необходимо учитывать опасность пожара».
Архитектор Джон Энг, живущий на крайнем севере Канады, спроектировал дома с учетом выдвинутых требований, взяв за основу рекомендации Моусона, и его чертежи были отправлены в Швецию, которая отвечала за поставку домов. Для обшивки домов использовались веллитовые, пробковые и этернитовые доски. Настил пола прибивался на засыпанное углем основание.
«По проекту архитектора Энга, главные части домов должны были упаковать в ящики из обшитых фанерой досок стандартных размеров: 60x60x30, 60Х60Х60х60х60х160 см. Эти ящики имелось в виду использовать потом для коридоров между домами, для гаражей, кладовых и т. п. Поэтому внутри коридоры будут представлять собой стены из сплошных наклеек—идея в своем роде оригинальная, но я бы предпочел более надежную защиту против снежных сугробов».
Очень важным было обеспечить отопление и вентиляцию в домах. Эта часть была поручена шведскому инженеру Гилле. В качестве горючего для отопления был выбран мазут. «Я стоял за паровое отопление, в то время как Гилле не признавал ничего, кроме центрального отопления с циркуляцией по медным трубам смеси воды и спирта. Теперь я думаю, что инженер был прав. Он также очень просто решил проблему замерзания окон при низкой температуре. Вентиляция оказалась все-таки недостаточной, но не по его вине».
«Группа шведских и норвежских членов экспедиции помогала в опытной сборке домов в Эрмшёльдсвике и в Стокгольме. Шитт, которому было поручено руководство сборкой на месте, сделал ряд снимков и заметок, оказавших неоценимую помощь при установлении домов на барьере в 1950 г.»
«В Осло, составленные ранее планы, подверглись небольшим изменениям. Один из домов пришлось сгрузить, чтобы освободить место на палубе. Это значительно уменьшало наше жилое пространство в Антарктике, а вместе тем лишало нас некоторых удобств. Мы гордились своей мебелью, и я с тоской смотрел, как снимались практичные столы, стулья, скамейки. Теперь нашей мебелью будут пустые ящики».
Еще в Гетеборге дождем были попорчены все изоляционные материалы. Во время переезда каркасы домов и доски высохли, но расщепились, растрескались и покоробились. Дома перестали быть водонепроницаемыми. Во время зимовки вода и снег со всех сторон стали проникать в трещины, изоляционные пластины пропитались влагой. Для поддержания сносной температуры в домах приходилось тратить непредвиденно большое количество керосина. «При таком расходе топлива нам не хватило бы его на два года. Хотя в Кейптауне было куплено дополнительно две тонны, но этого все же было недостаточно. Я вынужден был обратиться к Свердрупу с просьбой дополнительного снабжения на 1951 г. хотя бы только керосином и горючим для грузовиков».
Чтобы дать зимовщикам возможность уединения в условиях скученной жизни, внутри домиков были построены перегородки. Каждый человек получил отдельную «кабину» размером 2 м х1 м 50 см с занавеской вместо двери и под общей крышей. «Это гораздо меньше и гораздо ниже, чем среднее коровье стойло, а вход закрыт только занавеской, поэтому все звуки, конечно, слышны. Но эта система все-таки дает возможность каждому, когда у него есть желание или необходимость, создать себе иллюзию одиночества, удалившись в свой личный угол, чтобы работать, отдыхать или мечтать о доме». Расположение кабин показано на план Модхейма, нарисованном Роером.
«Но в Модхейме, где мы все страдаем недостатком сна, в особенности в доме радио, — это другое дело. Оживление царит с 6 ч. 30 м. и за полночь; так каждый день в течение двух лет. Есть люди, которые могут спать где угодно и при каком угодно шуме. Например, Рогстад. Другие же на это не способны, а в отдыхе и сне нуждается каждый».
Строительство дома на санях вездехода
«Однажды в прекрасный августовский вечер Робин поделился со мной своим секретом: он хотел построить дом! В этом нет ничего нового — это мечта многих. Но Робин мечтает о доме, построенном на санях вездехода, чтобы в нем можно было проехать до внутреннего ледяного плато и вернуться назад. Вы думаете, речь идет о вилле на полозьях? Нет. Просто о будочке размером 4x2x2 с дощатыми стенами и брезентовым потолком. Три человека в ней могут жить и работать в течение долгого рейда на юг. Не будет необходимости после каждого зондирования ставить палатку для проявления регистрирующей пленки, чтобы проверить результаты. Сокращение дополнительной работы даст возможность идти быстрее — увеличить радиус действия и повысить эффективность исследований.
И вот Робин, Петер и Чарлз строят свой дом на полозьях. Эта прямоугольная коробка вызывает всеобщий смех. В ней есть койки, стол и, конечно, троим будет тесно как днем, так и ночью. Но ведь в палатке тоже тесно! Робин готов без конца распространяться об удобствах своего «камбуза» и об его достоинствах в полевой обстановке».
Построенный «камбуз» помог зимовщикам защититься от бурана, бушевавшего трое суток. «Все эти дни мы провели, забившись в ящик размером 4 м Х 2,5 м, в котором только-только можно было встать во весь рост. Но, к счастью, снега в камбуз проникало немного. Единственным местом, откуда пробирался снег, была крышка мусорного отверстия, проделанного в полу… Жизнь в камбузе, конечно, не представляла собой ничего увлекательного. Время проходило в спанье, шитье, чтении, письме, в приготовлении еды и мытье посуды».
Собаки экспедиции
Экспедиция должна была отплыть с 60 отборными полярными собаками. Англичане давали 30 с Земли Грейама, а Норвегия должна была получить остальных с Гренландии и Шпицбергена. Для собак приготовили 6000 ежедневных порций пеммикана из сухого мяса, кукурузной муки и китового жира, кроме того, их предполагалось кормить 20 т китового мяса, которые были обещаны. «Не спрашивайте меня, что такое пеммикан. Первоначально это была индейская стряпня, состоявшая из сушеного оленьего или буйволиного мяса с жиром. В наши дни под этим словом подразумеваются самые разнообразные продукты, которые можно превратить в кашу. В исключительных случаях эту кашу едят полярные путешественники или солдаты на войне. И вкус пеммикана бывает самый различный — от безвкусного до самого противного».
Для того чтобы получить 30 собак с Гренландии, Норвежский полярный институт должен был снестись с Королевским гренландским банком в Копенгагене. Директор банка Эске Брюн оказал нам всяческую помощь, в частности помог отправить летом 1949 г. Зорена Рихтера на датском грузовом судне «Диско» в Гренландию. Брюн отобрал и купил пять упряжек и отправил их в Осло, где их поместили на псарню в окрестностях города. Две собаки в конце осени умерли от какой-то неизвестной болезни, о чем я буду говорить дальше. Другая группа собак из-за несогласованности действий в течение 6 месяцев дважды пересекла тропики. Сначала их пришлось привезти в Англию, держать на псарне и переправить в Норвегию только осенью 1949 г. Несмотря на прививки, многие собаки умерли в Англии.
«Если бы мы в тот момент предвидели, что встреча с «Торсхёвди» состоится к югу от Южной Георгии, то позаботились бы, чтобы собаки были отправлены непосредственно туда.
Осенью я получил тревожные известия о здоровье собак, находившихся в Англии, и немедленно телеграфировал начальнику экспедиции Полярного института на Шпицбергене, лейтенанту Кааре Лундквисту с просьбой приобрести как можно больше собак на псарне «Сторе Норске Шпицберген кулькомпани» и привезти их в Осло. Компания «Сторе Норске» охотно заключила сделку, и Лундквист вернулся с 12 хорошо объезженными собаками, оказавшимися впоследствии лучшими в Модхейме».
Всего в зимовке принимали участие 45 собак.
С прибытием на место собаки стали чувствовать себя хорошо. «На корабле, несмотря на частую мойку, их не удавалось содержать в чистоте. Намокшие, со свалявшейся шерстью, на слишком короткой привязи они вели поистине собачью жизнь, но теперь они снова чистые и довольные: вместо жалобного воя раздается веселый лай. Корм почти тот же, но отношение к нему уже совсем другое. Я думаю, что ад полярных собак влажный и горячий, а рай — сухой и холодный».
В лагере собак разместили под открытым небом.
«В начале сезона это была дьявольская работа — запрягать ораву прыгающих, рычащих, катающихся по снегу собак, но с приближением осени их пыл охладился настолько, что иногда некоторых приходилось поднимать, чтобы запрячь». Вечером после проделанного маршрута, «когда каждая собака получает свою порцию пеммикана и сушеной рыбы, то в лагере водворяется тишина».
Во время пути собаки падали в трещины. «…Вторую собаку вытащили без труда, но Тони (собака), упавший на глубину двух метров, выгнув спину, уперся в стены черной пропасти и сначала не поддавался нашим усилиям. Пришлось ледорубом отбить нависший край трещины, чтобы создать ему опору для лап. Не раз случалось, что собака падала в трещину, но со старым опытным Тони этого еще не бывало, и мы дали ему несколько минут, чтобы он мог отдышаться».
«В течение дня ветер усилился, и, когда я в полной темноте, возвращаясь из маршрута, подходил к лагерю, он нес прямо в лицо тучи крутящегося снега. Приятно было сознавать, что меня ждет обогретая палатка и теплый спальный мешок, и я с сожалением подумал о бедных собаках, у которых для защиты от холода нет ничего, кроме снега и собственной шерсти. Но чувство жалости тотчас уступило место веселому удивлению, когда я в темноте наткнулся на Керли и Боцмана — главного кавалера моей упряжки. Эти двое нисколько не чувствовали себя несчастными и без малейшего стыда совместно поднимались на седьмое небо. Чем больше мы узнаем полярных собак, тем больше растет наше изумление. Они очень выносливы, прекрасные работники, умны, преданные друзья человека и любят шутку. Но, чтобы в полной темноте, в разгар бурана, при температуре —35°, да еще на цепи они могли предаваться романтическим порывам, — это был сюрприз!»
Принципы подбора зимовщиков
Отбор людей для зимовки является задачей первостепенной важности. «Начальники экспедиций часто задумывались над вопросом, какими качествами должен обладать человек, собирающийся зимовать в полярной области, учитывая, что членам зимующей группы приходится подвергаться тяжелым испытаниям как физическим, так и моральным.
Некоторые предпочитают некурящих и непьющих. Одни стоят за то, чтобы брать молодежь, другие же — людей зрелого возраста. Писалось также, что зимовщик должен быть не слишком высоким, не слишком тяжелым, что он должен быть уравновешенным, но с большим уклоном в оптимизм и т. д. и т. п.»
По мнению автора, «зимовщик должен обладать хорошим здоровьем, в этом отношении не следует делать никаких уступок, разве только в исключительных случаях.
Помимо состояния здоровья, о других качествах человека судить очень трудно, видя его в повседневной обстановке. Мне приходилось иметь дело с неисправимыми оптимистами, поддающимися во время полярной ночи мрачным мыслям и тоске по дому; я видел говорунов и весельчаков, становившихся молчаливыми, унылыми и терявшими всякую энергию. Приходилось наблюдать, как самые закаленные люди слабеют до такой степени, что начинают бояться темноты. Случаи так многочисленны и так разнообразны, что правил никаких нет».
«Обычно различаются две категории экспедиционников: идущие за санями и думающие о товарищах, наслаждающихся удобствами базы, и, наоборот, оставшиеся, которые страдают от однообразия и завидуют ушедшим. Но я уверен, что у нас в Модхейме каждый всегда умел поставить себя на место другого, и со временем мы все пришли к взаимному дружескому пониманию. Два года во льдах — это долго!
Много правды в том, что сказал старик Генри Руди: «Двухлетнюю зимовку во многих отношениях можно сравнить с супружеством, по крайней мере, в десять раз более длительным. Но зимовке недостает всех тех моментов, которые примиряют с браком».
Организация лагеря в Модхейме
«Модхейм — это крохотный бастион на краю неизвестного, откуда горсточка молодых людей попытается проникнуть дальше».
«Взобравшись на вездеход, я среди снежных вихрей осенней вьюги смотрю на лабиринт сгруженных с «Норселя» материалов и запасов и прихожу к заключению, что 300-400 т. грузов — это много, особенно когда речь идет о том, чтобы всю эту массу защитить от снега, грозящего все похоронить под собой. Я вижу горы ящиков и тюков, штабеля досок, частично предназначенных для домов, ряды баков с керосином и бензином, холмы китового мяса и сушеной рыбы, разобранную радиомачту и рулоны проводов — короче говоря, весь груз корабля, сваленный в кажущемся беспорядке среди снежной, обдуваемой ветрами пустыни. Сухой тонкий белый порошок миллиметр за миллиметром упорно покрывает каждый предмет коварным скрипящим покрывалом. Как будто возмущенные полярные божества всеми силами стараются скрыть осквернение их незапятнанной территории.
Работа идет в бешеном темпе. Прежде всего, должны быть закончены сборка и оборудование домов и размещение вокруг них всех материалов в удобном и доступном порядке. Все уже размечено заранее».
В первую очередь надо было поставить дом № 2 для размещения радио и метеостанции. «До окончания постройки все ютимся в незаконченном доме № 1, что довольно трудно. В доме царит неизбежный беспорядок. Изоляционные пластины нагромождены до крыши поверх груд ящиков, содержимое которых не должно замерзать. Против южного окна устроился повар с двумя керосинками и ящиками продовольствия. В одном углу Рогстад смонтировал временный полевой передатчик. В самой середине — керосиновая печка; у стены — большой стол, за которым мы едим и работаем. Все свободное пространство занято личными вещами».
В таких условиях ночевали 15 человек. «Мы спим в больших американских спальных мешках вповалку на полу, Чарлз на столе, а двое или трое храбрецов на досках, положенных на балки. Тесно, трудно, но весело. Свою любовь к риску одинаково удовлетворяют и те, кто наверху, и те, которые лежат внизу. Как только в доме № 2 будет настлан пол, некоторые будут спать там; это холоднее, но зато безопаснее».
«Работа шла так дружно, что как только первая половина дома радио была покрыта изоляционными плитами, в моторной будке смонтировали дизельную установку и натянули провода, а Рогстад привел передатчик и приемник в рабочее состояние».
Второй дом был готов 28 февраля. «Роер устанавливает вентилятор, а Шитт и Экстрем монтируют постоянную керосиновую печку. В следующие дни ставятся перегородки. В доме радио поместятся метеорологи Шумахер и Лильеквист, радисты Рогстад и Квар, доктор Вильсон, физик Робин, механик Экстрем, погонщик собак Меллеби и я. Обитатели дома № 1, или «столовой», — гляциологи Шитт и Суитинбэнк, геологи Руте и Рийс, топограф Роер и заведующий хозяйством Снэрби. Такое распределение мы считали удачным».
Пятнадцать человек стремятся устроиться как можно лучше на пороге двух тяжелых лет в двух домах вместо предусмотренных трех. В домах очень тесно. «Инструменты, аппараты, приборы, медикаменты прибывают непрерывно. Прекрасный дубовый пол покрыт стружками и соломой. Нужно быть человеком-змеей и хорошим пловцом, чтобы маневрировать в домах и коридорах. Но другого выхода нет, так как важно, чтобы к середине марта все было на своих местах и укрыто от снега. Никто не жалуется на неудобства, и все соглашаются, что все нужно сгруппировать и расположить как следует вдоль, поперек и наискось. Когда какой-нибудь предмет не помещается, то для него выкапывают место в снегу. Если бы цыпленку было так тесно в яйце, как нам, он бы умер, не увидев света».
Радиоотряд установил пропеллерную динамо-машину на столбе для аккумуляторов, и она работает хорошо. 1 марта экспедиция впервые вышла на связь с Бергеном (Норвегия). Первая телеграмма из Модхейма адресована королю Хокону VII. Затем во все три страны высылаются личные приветственные телеграммы.
После монтирования домов экспедиция приступила к распределению грузов. «Транспортники» подтаскивали ящики с грузами к домам и складывали их по секциям, образующим лабиринт коридоров шириной в один метр, высотой в два метра, протяженность таких коридоров составила 80 м. Потолок коридоров состоял из досок, покрытых брезентом, прибитым гвоздями. Самые большие ящики использовались для оборудования гаражей.
Каждый большой отдел (метеорологический, гляциологический, материалы для саней, электрические материалы и т. д.) имел свое место. «Полярная экспедиция должна заполнять дома только абсолютно необходимым. Часто читаешь в подобных описаниях, что часть материала была унесена ветром и что пришлось всю зиму копать снег и его отыскивать. Ничто так не приводит в отчаяние, как отыскивание в снегу потерянных вещей, которые иногда так и не находятся. У нас над каждой грудой возвышается бамбуковый шест с зеленым флажком». Все расположено таким образом, что каждый пустяк можно быстро достать. Капитан Уннерус составил инвентарный список с подробным указанием места, что дало возможность легко ориентироваться в огромном количестве вещей. «Работа по перевозке удваивается постоянной борьбой со снегом. Сначала было легко, но скоро пришлось взяться за лопаты, а в конце февраля уже ничего не было видно, кроме флажков, и даже военная палатка вся оказалась под снегом».
Собак разместили на открытом воздухе, хотя Гиавер думал, используя опыт Бэрда, выкопать им жилище в снегу. Гиавер сам имел богатый опыт содержания полярных собак. «В Гренландии мои собаки проводили всю зиму при температуре —48°, а в Канаде —56°. Но почти все наши собаки с севера, и здесь, в южном полушарии, ритм их жизни оказался вывернутым наизнанку. Летняя линька будет происходить в начале зимы, и мы не знаем, насколько сурова она будет в Модхейме».
Влияние погодных условий на быт и настроение зимовщиков
«Март начинается холодной поземкой с северо-востока. Снег быстро скапливается на грудах ящиков, все еще находящихся наружи. Решили форсировать всю работу, пока холод еще вполне терпим.
«Вечером 2 марта критический момент: снег начал проникать в коридоры, но нам, к счастью, удалось вовремя закрепить брезенты».
В промежуточный сезон нарушенная изоляция привела к протеканию и продуванию: крыша столовой стала протекать, в доме радио установился такой холод, «что все стучат зубами, даже когда дверка печки открыта настежь…От подобных вещей мурашки бегают по коже. Я утешаю товарищей, говоря, что этот неприятный момент пройдет, так как скоро дома зароются в снег и станут водонепроницаемыми. Но настроение падает с каждым новым падением температуры и с каждой новой каплей воды. Оказалось, что виной влажности был не только дождь в Гетеборге, но и конденсировавшийся пар из кухни. Но после того, как Шитт и Роер установили вентиляцию, «большие дожди» прекратились, сменившись «облачностью и местными осадками».
Среди возникших психологических трудностей жизни в лагере Гиавер отмечает скученность проживания, темноту, однообразие пейзажа. Теснота и скученность в домиках неудобна для сидячей работы, также «очень утомительно и физически и морально жить так долго вплотную друг к другу. Теснота — дополнительная нагрузка на нервы, а их состояние, поверьте мне, здесь значит гораздо больше, чем в Арктике, и не столько из-за темноты — она так же терпима на юге, как и на севере, а вблизи 71° ю. ш. полярная ночь не так долга. Но в такого рода экспедиции, есть другие факторы хуже темноты. Чтобы занять себя, работы всегда больше чем достаточно, но тягостна невозможность уединиться среди 15 человек. Монотонность также хуже темноты. За стенами дома белая снежная равнина скоро перестает быть интересной. Прогулки на лыжах освежают только тело. Единственная выступающая точка — это возвышающийся над мысом ледяной шпиль на севере, но в конце концов надоедает и он».
«— Снег пошел! Да какой! Наконец-то наступило лето! — объявляет Ове, запорошенный снегом, как Дед Мороз.
Время — начало декабря. Этот месяц соответствует нашему июню.
Снег падает густой, и у нас будет настоящее «Белое Рождество», но, как говорит Чарлз, снег идет только снаружи, внутри домов и в коридорах скорее настоящее английское лето: идет дождь! Кап, кап, кап — сплошная влажность!
Очень неприятно жить под мокрым снегом! Все пахнет сыростью. Вода струится по стенам и капает с потолка, одежда зеленеет, и железо ржавеет. Отвратительно!
Счищаем снег с дома радио и заменяем испорченные листы толя. Уже лучше. Я пытаюсь заткнуть большие дыры в коридорах одеялами, но это не помогает. Снег оседает и становится таким тяжелым, что некоторые керосиновые баки, служившие упорами, оказались раздавленными. В галлюцинациях мне представляется, что снег не снег, а какое-то злобное чудовище, стремящееся непременно раздавить нас. Дома трещат по всем швам, но я знаю, что они выдержат, хотя в течение лета условия жизни в них становились все хуже и хуже. Мечтаю о ярком солнечном дне, который позволил бы высушиться и выпить кофе на крыше».
«В течение трех недель похода и 7 недель по выходе из Модхейма начало ощущаться отсутствие энергии и мышечная слабость. Некоторые из нас стали больше страдать от холода и одеваться теплее, хотя и со стыдом, потому что температура была вполне терпимая—около —15°. Что же касается вкусовых ощущений, то нам пожаловаться было не на что. Наше меню, хотя и неизменное, ничего не потеряло в своей привлекательности, но 794 г, уменьшенных за последнюю неделю до 660 при заполненном рабочем дне, очевидно, мало. Этого вполне достаточно в путевой обстановке, которая для нас всегда отдых. Но при постоянном физическом напряжении, при подъемах на возвышенности и других усилиях, связанных с полевой работой геологов и топографов, мы чувствовали себя не то что лениво, а как бы обессилевшими и инертными».
«Буря улеглась, и следующий день всегда останется у нас в памяти. Мы втроем пытались организовать станцию на главной горе позади лагеря, в подбитых крючьями сапогах за три с половиной часа поднялись на нее в лоб. В долинах тумана не было, и с вершины открылся вид, полный неизъяснимого обаяния, которое склоняет людей к тому, чтобы стать геологами, топографами и альпинистами, а если представится случай — исследователями».
«В тот день мы прошли 32 км с полной нагрузкой — наш рекорд за долгое время. Но на следующий день стало еще хуже. Вечером, сбившись вплотную в палатке, мы зажгли керосинку, чтобы только-только разогреть пеммикан и нагреть воды для завтрака, и с восхищением вспоминали первых полярных исследователей, которые брали с собой запас горючего только для приготовления пищи. Мы задавались вопросом, как они могли существовать в необогреваемой палатке? Уже не говоря о необходимости тепла для жизни и работы, из-за холода в палатке увеличивается вес багажа льдом, скапливающимся на одежде, мешках и полах палатки, невзирая на пропитывающий их парафин. Нужно сказать, что летом солнце все высушивает. Наши предшественники — пионеры правильно выбирали рабочий сезон, избегая тем самым такой массы мертвого веса».
Зимовщики и их обязанности
В экспедиции принимали участие 15 зимовщиков, прибывших из разных стран: «мы из Австралии — на юге, из Лапландии — на севере, из Швеции — на востоке и Британской Колумбии — на западе. Все независимо от возраста закалены в мировых войнах». Девять ученых, «которым образование неизбежно придает чувство превосходства, и шесть человек очень среднего уровня и без всяких претензий. Да, все мы очень различны и по характеру, и по складу. А для начальника зимовки куда легче руководить необразованными людьми, чем такой группой ученых, и особенно, если этот начальник чувствует себя старой вороной, заблудившейся среди молодых орлов».
«Здесь больше места взаимному уважению, чем дисциплине — конечно, пока это возможно. Военную дисциплину водворить легко, но в нашей группе ей не место. В Мод-хейме отдается мало приказаний и все строится на желании работать совместно. Некоторым это покажется ошибкой или слабостью, но я убедился, что было правильно».
«Канадский геолог Фред Руте соорудил два прекрасных обеденных стола из паркетного дерева. Его английский коллега Алан Рийс к стене столовой приделал полки и расставил на них 500 томов нашей библиотеки. Нильс Роер оборудовал кухню и столовую скамейками, стенными шкафами и этажерками, такими красивыми, что повар не перестает ими восхищаться. Шитт, уже проявивший себя как архитектор, хочет завершить свою работу устройством хороших внешних «удобств». Физик Робин, метеорологи Шумахер и Лильеквист устраивают в ледяной пещере под будкой для магнитных инструментов настоящий газовый заводик (алюминий и едкий натр) для ежедневного надувания шаров-пилотов. Вильсон оказался талантливым столяром-краснодеревцем, и все остальные так же очень умело справляются со всеми поручаемыми им поделочными работами».
Обязанности повара выполняет Снэрби. С самых первых дней он с такой заботливостью посвятил себя нашему благополучию, что заслуживает международной благодарности… для нас обед был ежедневным праздником. Аппетиты ужасающие. В среднем было рассчитано на каждого по 5000 калории в день, но могу поклясться, что большинство из нас поглощало их вдвое больше».
Для выполнения разлчных бытовых работ установлена очередь дежурных, «в обязанность которых входит помогать повару мыть посуду, ходить в склад за провизией, за льдом для воды и керосином и мыть пол раз в неделю. Пока кормежка собак поручается самым молодым. Не забудем наряд на чистку выгребных ям, что приходилось делать каждые два месяца, несмотря на изобретательность Шитта. Только в 1951 г. нам удалось разрешить эту насущную проблему».
Сам Гиавер в апреле открыл «пошивочную мастерскую». Так как почти вся меховая одежда требовала частичных исправлений или полной перешивки, и при этом один Гиавер располагал временем и имел опыт в обращении с кожей и мехами, он и принялся за ремонт кожаных, меховых и шерстяных рукавиц, варежек и обуви. «Предполагалось разработать новые модели по вкусу и требованиям клиентов. Правда, мой пыл несколько охладился, когда пришлось иметь дело с пахнущими кислятиной оленьими шкурами, но я примирился с этим, тем более что наши модели были признаны практичными, отвечающими своей цели и идущими к лицу. Заручившись опытом, мы можем по возможности обновить модели зимних спортивных баз и ввести в обиход кожу — всегда нарядную и теплую».
Особенности передвижения в условиях Антарктиды
Фред Рутс — «спокойный, всегда услужливый и опытный товарищ» проанализировал особенности перездов и перевозок в полярных условиях. «Много заманчивых проблем примешивается к жизни и ко всяким работам в полярных областях. Переезды и перевозки относятся к числу самых интересных. Время показало, что различные способы передвижения — от саней, которые тащит человек, и до самолета — все имеют свои преимущества, хотя не для всех их опыт дал решающие результаты». Более эффективным транспортом, чем собаки, для перевозок на средние расстояния теоретически считаются моторные средства. «Но, когда экспедиция попадает на место, все аргументы сводятся к одному: какова работа и какими средствами располагают для ее выполнения. Все должно приниматься в расчет — время, радиус действия визелов, а число больных собак иногда значит гораздо больше всех теорий, противопоставляющих бензин пеммикану».
Д.Гиавер подтверждает, что «исследования как на севере, так и на юге должны основываться на возможностях и на разумном распределении ресурсов. Конечно, самолеты нужны, если их доступно иметь. И чем они крупнее, тем лучше. Безусловно, нужны моторы, визелы или тракторные грузовики, которые можно привезти в разобранном виде». При этом невозможно отказаться и от санных упряжек. «Ставить вопрос: бензин или пеммикан — неправильно. Скорее, вопрос заключается в том, что брать — то и другое или то или другое. Здесь, как и всюду, следует быть экономным».
Очевидно, современные экспедиции будут отказываться от старых парусников, которые «иллюстрируют период самых смелых полярных исследований. Они очень живописны, но я все же предпочитаю любоваться ими издали. Наши моторные полярные суда, похожие на деревянные башмаки, обшитые дубом или каким-нибудь другим твердым деревом, представляют собой следующий этап в эволюции». «Скоро мы будем свидетелями экспедиции, которая отправится в полярную область, оборудованная исключительно механическими средствами, включая самолеты. Позже придет экспедиция уже без судна, а только на самолетах».
«Планом предусматривалось, что первый транспорт отвезет продовольствие, строго необходимое для 8 человек и 50 собак на 80 дней эффективной работы на юге. Груз будет состоять главным образом из дневных пайков и керосина для обеспечения минимума рейдов в первый сезон. Если все пойдет хорошо, то эти резервы будут пополнены следующим транспортом. Была также предусмотрена закладка по пути четырех меньших складов. Полезная нагрузка, следовательно, 2500 кг пеммикана для собак, 700 кг продуктов и медикаментов, 220 кг керосина и 880 кг различных материалов для четырех складов. Кроме того, по пути Робин займется сейсмологическими исследованиями, его снаряжение будет весить около 200 кг. Запасные части для вездеходов, лагерное снаряжение и провизия для 6 человек на 10 дней составят 300 кг дополнительной нагрузки. Расчет основывался из расхода 1,15 литра на километр на вездеход в ту сторону и 0,17 литра на обратном пути с пустыми санями. Для трех грузовиков будет взято 3000 литров горючего. При отбытии из Модхейма каждый визел с санями будет нагружен 2900 кг, не считая шести человек. К двум визелам, кроме того, еще будут прицеплены собачьи сани. Норвежские сани, прикрепленные к машинам треугольником из троса сечением 17 мм, весят около 180 кг. Эти прицепы построены из отборного орехового дерева и имеют широкие, обитые железом полозья. Когда визелы трогаются с места, то сани оказывают сопротивление, что часто вызывает разрыв троса».
«С момента выхода из Гоккелькаммена мы ни разу не видели впереди возвышенности, бывшей нашей целью. Идем только по буссоли и делаем столько обходов вокруг трещин, что теряем представление о пройденном расстоянии. Мы попали в зону крупных трещин.
Рекогносцировки на лыжах с целью поисков безопасного прохода ни к чему не привели, почти все снежные мосты более или менее обвалились, и собаки отказывались вступать на них, если мы, прыгнув на мост, не доказывали его прочность.
Крупная трещина во льду всегда производит сильное впечатление своей своеобразной суровой красотой. Правда, этот жанр красоты воспринимается особенно живо, когда смотришь в глубь трещины, лежа на краю, обвязанный веревкой, которую крепко держит товарищ, и уже гораздо хуже, когда безо всякой веревки сидишь один на дне таинственной бездны. Трудно объяснить, почему трещины кажутся такими глубокими. Обычно их глубина не превышает 40 м, и даже на горизонтальных ледниках они вряд ли могут быть глубже 60 м. Многие из наиболее крупных трещин настолько заполнены осевшими мостами и сдутым в них снегом, что их обманчивая и непостоянная глубина не больше 15—20 м. Но когда смотришь вниз, то создается впечатление колоссальной глубины, еще усугубляющееся совершенно ровными и гладкими стенами с редкими небольшими выступами или сосульками, покрытыми пушистым снегом, которые подчеркивают отвесность и неприступность стен. Чистый, голубой цвет, переходящий на глубине в темную синеву и затем в полную черноту, также играет свою роль в создании этой иллюзии.
Ничего другого не оставалось, как стать лагерем. На следующее утро мы с Рийсом, надев лыжи и вооружившись веревками, альпенштоками, крючьями и ледорубами, отправились на поиски прохода. Скоро мы оказались в фантастическом мире каньонов и ледяных глыб — самом хаотическом изо всех нами виденных. Участок в несколько квадратных километров на 20—40% состоял из одних трещин. Трудно было предположить, как далеко простирается эта область, так как выйти из нее нам не удалось. Конечно, не могло быть и речи о том, чтобы пройти здесь с санями, поэтому, отказавшись от нашей непосредственной цели, мы пошли обратно, рассчитывая дойти до скалистой стены на восточной стороне Боргена. Видимость была плохая, и мы не знали, в каком направлении идти, чтобы туда попасть. Выяснить направление было поручено Роеру».
Питание и организация быта в лагере и во время передвижений
«Мы привезли тонны первокачественных шведских и норвежских консервов: баранье рагу с капустой, гороховый суп, кровяную колбасу, паштет, треску, сардины и маринованную селедку».
При прохождении тропиков часть китового мяса испортилась, а соленая рыба наполовину сварилась в бочках.
«У нас было соленое и копченое мясо, треска, а также сушеная рыба и копченая селедка, не вполне сваренные солнцем; разная мука, крупы, сухари, галеты, чай, кофе, сухие овощи, богатые содержанием витаминов от «А» до «К» и даже дальше. Свежий картофель, лук и лимоны в здешнем климате прекрасно сохраняются. Не забудем мармелад и варенье, сухие или консервированные фрукты, сиропы и десерты в порошке».
«Хотя у нас в изобилии было калорий, витаминов и необходимых солей, все же на протяжении долгого времени все это надоело. Без свежего мяса и без соленой рыбы повар быстро истощает свои ресурсы. Недостаточно, чтобы еды было много, нужно, чтобы пища нравилась и съедалась».
«Всегда хочется того, чего нет. Это всеобщее кулинарное недомогание. У нас было всего много, но мы с Шумахером мечтали о свежей рыбе и жареном мясе мускусного быка, которое мы с Рогстадом и Петером ели в Гренландии. О! воспоминания о хорошем столе! Я уверен, что Робин и Фред также мечтают об австралийской баранине и хвосте канадского бобра».
«Одно несомненно, что мы на базе пользуемся роскошным столом по сравнению с тем, чем питаются товарищи в походе: дежурным блюдом им служит пеммикан, а десертом — овсяные хлопья».
«Что касается часов еды в Модхейме, то они нерегулярны, во всяком случае, первый завтрак. Сначала его время было определено от 8 до 10 часов — не позже. Это правило соблюдается, но не все садятся за стол одновременно».
«Время второго завтрака неизбежно немного изменялось в зависимости от сезона. Но в условиях полярной ночи нужно пользоваться, насколько возможно, дневным светом для внешних работ, и мы завтракали обыкновенно в три часа вместо двух. Для полдника определенного часа не установлено. Кофейник стоит на печке весь день. Каждый закусывает, чем хочет и когда хочет».
«Обед подается всегда в 19 ч. 30 м. Ужин состоит из разогретых остатков от обеда и холодной закуски по-шведски».
Короче говоря, в Модхейме едят, не считаясь со временем; модный спорт — отыскивать пироги и остатки, спрятанные поваром, и поедать их украдкой. Но повар не сердится и так же, как остальные, забавляется этими проказами невоспитанных мальчишек. Но в 23 часа кухня запирается на ключ».
Праздничный рацион. «В рождественскую ночь шли только 4 часа. Вознаграждением был праздничный стол. Мы взяли с собой коробку приготовленного Снэрби пирожного и запеченный окорок, напоминавший нам норвежский рождественский окорок». «Вечером 17-го мы праздновали национальный норвежский праздник, а также половину пройденного до дома пути. Я вскрываю ящик с апельсинным соком, взятый потихоньку для этого случая. Продукты, взятые со склада, состояли из сардин, горохового киселя, мяса с морковью, картофельного пюре, кровяной норвежской колбасы, со сладким соусом; на десерт — кофе и шоколад! Собаки также принимают участие в празднике, получив большие порции пеммикана, а на закуску сушеной рыбы». «Мы с Вильсоном принимаем Суитинбэнка и Меллеби. Сначала для возбуждения аппетита выпиваем водки, затем идет ветчина, яичный порошок в качестве омлета, рисовая запеканка на молоке и, наконец, пирожное, кофе и виски. Было шумно и весело, особенно когда Вильсон опрокинул содержимое полоскательницы в свой спальный мешок».
Питание в период переездов. Вдали от лагеря приготовление пищи ложится на плечи исследователей. «В этот период нормально рабочий день начинался в 7 часов звоном будильника в палатке Вильсона и Шитта. В этот час в палатке —25°, и мы основательно укутаны в спальных мешках — от Вильсона виден только нос и рот. У меня вся голова снаружи, но лицо закрыто курткой на пуху. Сбрасываю куртку и отодвигаю молнию застежки мешка настолько, чтобы просунуть руку. Зажигаю лампу и поджигаю таблетки сухого спирта, положенные вокруг фитиля спиртовки, и оставляю все ярко гореть, чтобы немного согреть воздух палатки. Пламя прикрыто медным сетчатым колпачком, распространяющим приятное тепло и мешающим теплому воздуху подниматься кверху. Теперь на спиртовку можно поставить кастрюльку, накануне наполненную льдом. Пока вода закипает, я еще могу потянуться. Затем засыпаю в воду две большие горсти овсяных хлопьев, прибавляю соли... и завтрак готов — каждое утро один и тот же. После этого наступает очередь Вильсона.
Через пять минут болтушка готова. Мы ее сдабриваем полной ложкой масла и покрываем сверху смесью сахара с маслом. В сочетании с холодным молоком это прекрасный завтрак. Половину съедаем, половиной наполняем термос для второго завтрака. Пока едим кашу, варится кофе, которым также про запас наполняется термос. В очень холодные дни предпочитаем бульон. Наполнив термосы, тщательно одеваемся, скатываем мешки и матрацы и убираем их в большой мешок. Остается упаковать два или три ящика, кухонные принадлежности, продукты и «разное»: книги, будильники, медикаменты и т. д.
Если идет сильный снег и если он замерзает при —30°, то разрешается в углу палатки выкопать ямку, чтобы не выходить наружу и не искать укромного местечка с риском вывалять в снегу брюки.
После того как утренние процедуры закончены, остается только очистить от снега палатку и нагрузить сани. Их надо нагружать таким образом, чтобы собаки не добрались до сушеной рыбы и чтобы спальные мешки были под рукой. В ящик, укрепленный на санях сзади, убираются термосы, шоколад для путешествия и другие предметы».
«Каждый вечер — тот же утренний ритуал, но в обратном порядке. Собаки распряжены и привязаны, сани разгружены, палатки поставлены, и собаки получают дневной рацион. Это самый мажорный момент дня».
При входе в палатку нужно, прежде всего, снять рукавицы и перчатки, верхнюю одежду и обувь, все тщательно вычистить, чтобы освободить от снега и льда. Щетки, конечно, покрываются толстой коркой, и их приходится класть где-нибудь у верха палатки в надежде, что к бою будильника щетина оттает.
«Когда палатка ставится вблизи склада, то устраивается «настоящий» ужин из макарон и консервированного мяса. Но в большинстве случаев ужинаем пеммиканом. От большого куска отрезается ломоть, размачивается в воде, причем получается нечто вроде однородной пасты, к которой примешивается картофельный порошок. Это наша единственная вечерняя еда, и хотя она всегда одна и та же, но в течение почти трех месяцев нисколько не приелась.
Затем наступает самое приятное время — даже тогда, когда вьюга бьет в полы палатки, а мороз до —30°. Приведя в порядок заметки и починив носки, мы всегда находим интересную тему для беседы, даже и через три месяца. Иногда в руки берется книга и ощущается полная радость бытия, а иногда поем песенки, в которых преимущественно говорится о солнце, весне и красивых девушках.
Если носки не желают сохнуть у потолка, то лучше всего положить их в спальный мешок. Последняя подготовка к завтрашнему дню, и лампа тушится. Через пять минут засыпаем в больших двойных американских спальных мешках, ставших опять очень тяжелыми и влажными после последней сушки».
Работа в условиях ветра
«Я тем временем обследовал ближайшие, более значительные вершинки, на которых дул совершенно сказочный по силе ветер. Когда он дул мне в спину, я поднимался по склону на лыжах без всякого труда; когда же поворачивал ему навстречу, то лыжи приходилось менять на ботинки с шипами.
С высоты одной вершины было далеко видно на юг. Так как Роеру и Рийсу с их горы в эту сторону ничего не было видно, то я решил сделать несколько снимков. Но как только я вынул аппарат, мое намерение разлетелось в прах, и пришлось быстро спуститься вниз, чтобы укрыться. Затем я стал упрекать себя в малодушии и опять поднялся наверх. Может быть, вес моего тела слишком мал, по как бы то ни было при скорости ветра 90 км мне не удалось пролежать неподвижно на гребне столько времени, сколько нужно, чтобы сделать снимок».
«Эта обстановка делала геологическую работу невозможной. Как сделать удобочитаемые записи, когда в лицо с такой силой бьет ветер? Если пытаешься лечь или укрыться в ложбине, то начинаешь задыхаться в несущемся по ветру снегу. Когда день уже начал склоняться к вечеру, я был далеко от лагеря и, порядочно уставший от непрерывной борьбы с ветром, с трудом поднимался по крутому склону среди разыгравшейся стихии, как вдруг увидел воплощение своей мечты: передо мной открылся настоящий сказочный грот, где не хватало только златокудрой принцессы. Я на четвереньках вполз в него и с удовольствием растянулся на песчаном приснеженном полу. В гроте казалось жарко по сравнению с внешним воздухом; я закусил и привел в порядок заметки, посмеиваясь над ветром, бесновавшимся перед моей «дверью». Отдохнув, я почувствовал себя в силах без труда докончить дневной маршрут. А поискать принцессу я собирался в ближайшие дни, когда будет потеплее».
«Поставили только одну палатку и соорудили стенку, чтобы защититься от ветра. В палатке невероятно тесно, а горючего оставалось только на приготовление горячей пищи один раз в день.
Только 20-го ветер несколько утих. В палатке все покрылось инеем, а спальные мешки стали твердыми. Без обогревания в палатке нельзя ни писать, ни читать, и оставалось только спать и ждать. Раз в день кто-нибудь выходил покормить собак, затем зажигали керосинку, чтобы разварить порцию пеммикана, а также налить горячей воды в термос для завтрака, после чего керосинка гасилась.
Ветер внезапно прекратился утром 21-го. Взглянув на небо, все еще отчасти покрытое облаками, мы увидели, что ветер пощадил вершины ближайших гор и они остались на месте. Холодно! Проведя несколько дней в спальном мешке, всегда чувствуешь себя вяло, а на этот раз, может быть, еще и потому, что горячее ели только раз в день».
«Сколько ветра! Июль нас наградил 18 днями бурана! Снежные бури наваливают на дома все больше снега и делают вентиляцию весьма сомнительной. Мы чувствуем, как воздух в домах делается все хуже. Вальтер решил установить трехметровые вентиляционные трубы, которые не будут забиваться снегом. Петер проложил их девять штук вдоль коридоров, и мы начали дышать. Воздух втягивается в трубы извне, а ветер силы 90 км в час создает в них восходящий ток воздуха скоростью 19 км в час. В домах мы себя чувствуем хорошо, но я не перестаю задаваться вопросом, откуда же поступает воздух в трубы? Возможно, что он проходит сквозь снег, так как, например, из глубокой буровой скважины Вальтера поднимался ток воздуха настолько сильно, что тушил спичку».
«Несмотря на метель, мне удалось установить прибор, предназначенный для регистрации движения трещин, происходящих благодаря приливу и отливу. Но в тот момент нас больше всего заботило устройство лагеря. Чтобы не тратить времени и усилий на раскладывание палатки, мы решили ограничиться «камбузом», укрепив его пятью кольями. Вездеходы были поставлены рядом и укрыты брезентом, закрепленным по бокам и удерживающимся на месте наваленным снегом и разной другой тяжестью. Сани, вездеходы и камбуз поместили на расстоянии друг от друга так, чтобы снег, всегда скапливающийся с подветренной стороны какой-нибудь массы, не завалил соседнюю. Собачьи привязи расположили таким образом, чтобы собак не засыпало снегом, а всех их привязали к буксирному тросу одних саней, чтобы для экономии времени можно было отвязать всех собак сразу.
Убедившись, что все в порядке, мы забрались в камбуз для первой ночевки в полевых условиях. Пеммикан показался таким же вкусным, как всегда, а свирепствующая снаружи вьюга заставляла оценить удобство нашего убежища на полозьях. Следующие четыре дня подвергли тяжкому испытанию наше примитивное сооружение.
Ветер так раскачивал «дом», что мы себя чувствовали, как в спальном вагоне экспресса. Если не мы, то ветер действительно несся со скоростью экспресса — 19-го весь день он держался силы 10 баллов (90 км).
21-го сила ветра достигла 12 баллов (больше 105 км). Суитинбэнк хотел выйти, но не мог устоять на ногах и вернулся на четвереньках». «Несмотря на метель, мне удалось установить прибор, предназначенный для регистрации движения трещин, происходящих благодаря приливу и отливу. Но в тот момент нас больше всего заботило устройство лагеря. Чтобы не тратить времени и усилий на раскладывание палатки, мы решили ограничиться «камбузом», укрепив его пятью кольями. Вездеходы были поставлены рядом и укрыты брезентом, закрепленным по бокам и удерживающимся на месте наваленным снегом и разной другой тяжестью. Сани, вездеходы и камбуз поместили на расстоянии друг от друга так, чтобы снег, всегда скапливающийся с подветренной стороны какой-нибудь массы, не завалил соседнюю. Собачьи привязи расположили таким образом, чтобы собак не засыпало снегом, а всех их привязали к буксирному тросу одних саней, чтобы для экономии времени можно было отвязать всех собак сразу.
Убедившись, что все в порядке, мы забрались в камбуз для первой ночевки в полевых условиях. Пеммикан показался таким же вкусным, как всегда, а свирепствующая снаружи вьюга заставляла оценить удобство нашего убежища на полозьях. Следующие четыре дня подвергли тяжкому испытанию наше примитивное сооружение.
…Ветер так раскачивал «дом», что мы себя чувствовали, как в спальном вагоне экспресса. Если не мы, то ветер действительно несся со скоростью экспресса — 19-го весь день он держался силы 10 баллов (90 км).
21-го сила ветра достигла 12 баллов (больше 105 км). Суитинбэнк хотел выйти, но не мог устоять на ногах и вернулся на четвереньках».
Ремонт транспорта
«К концу июня Робин и Петер провели в рабочее состояние два визела и рассчитывают, что проведенный ими ремонт надолго поддержит машины. Нужно было откопать из снега четыре гусеницы и укрепить их вышеописанным способом. Эту работу очень трудно делать в темноте, холоде и в буран. Благодаря этому в нашем доме в середине июля царила сутолока. Гусеницы одна за другой приносились в дом и складывались между «медициной» и «топографией». Отмечу, кстати, что работа производилась непосредственно против моей кабины. На каждой гусенице 500 заклепок, которые нужно срубать зубилом. Особенно мне доставалось от головок заклепок, отлетавших как пули. Чтобы сделать меня соучастником этой бомбардировки, Робин дает мне два раза в день точить зубила. Чем лучше они рубят, тем меньше сила полета отлетающей части заклепки!»
Операция по удалению глаза в условиях зимовки
Врач экспедиции Ове Вильсон произвел операцию по удалению глаза Алану Рийсу. Вскоре после операции рана зажила и Алан Рийс смог участвовать в следующем рейсе.
«В середине июля профессор Ларссон посоветовал Вильсону ампутировать глаз Алана, чтобы спасти пока вполне здоровый левый глаз. Ове уже давно к этому готовился и изучал все имевшиеся у него материалы. Получив указания по поводу самой операции, он приступил к последним приготовлениям. В дополнение к своим прочим талантам Вильсон сумел сам сделать весь набор необходимых инструментов, переделывая имеющиеся и импровизируя новые из подходящих материалов, включая железную проволоку. Стиг и Фрид помогали ему в их окончательной отделке. Он также отобрал себе санитаров и прочел им надлежащий курс.
Все это делалось в секрете, чтобы напрасно не волновать Алана. Все совещания происходили поздно вечером в доме радио».
«18 июля Алана предупредили. Он принял это очень спокойно, только просил до операции ничего не сообщать его родителям. Профессор Свердруп и другие уже давно были в курсе дела, так как радиосвязь Ове с профессором Ларссоном происходила через Полярный институт. Операция была сделана 21 июля, и немедленно всем было сообщено, что она прошла прекрасно. Это замечательный успех для молодого врача, не имеющего никакого опыта в этой области медицины, а также для его случайных помощников».
Ове Вильсон описал этот драматический эпизод:
«Положение было трагическим, так как я никогда не делал такой операции и не видел, как ее делают, и никто в Модхейме не имел опыта, необходимого для ассистирования. Я немедленно принялся за подготовку согласно указаниям профессора Ларссона и поделился своим секретом только с некоторыми членами экспедиции, чтобы не сеять беспокойства во всем лагере. Фотограф учился делать анестезирующие уколы и практиковался на мне и других, вспрыскивая витамины. Геолог Фред Руте был избран ассистентом, и мы вместе повторяли все детали операции, а также взятие различных проб. Гляциолог Вальтер Шитт выучил все обязанности санитара, и ему также был поручен поднос с инструментами.
Я сам из шлифованной железной проволоки изготовил операционные инструменты, затем тщательно отполированные и насаженные на ручки от зубоврачебных инструментов.
Наконец сказали Рийсу, что операция необходима, и получили его согласие. К операции решили приступить через три дня. Погонщик собак Петер Меллебн сделал операционный стол из частей саней и кислородную маску из запасных частей, предназначенных для вездеходов. Все белье и инструменты были стерилизованы. Радисту Рогстаду поручили следить за артериальным давлением, и все мы сообща изучили, что нужно делать, чтобы избежать инфекции, и как должна протекать совместная работа у операционного стола. 21 июля все было готово, и у нас было все, что только может иметь миниатюрная клиника, когда в ней отсутствует женская рука.
В 2 часа я натянул перчатки, и в то время, как мои помощники мыли руки, приготовлял инструменты. Через три четверти часа в операционную торжественно вступил Рийс, протянулся на столе и среди полного молчания разразился следующим заявлением: «Дети мои, внутренне дрожу от страха».
Я немедленно же приступил к наркозу, и, когда пациент заснул, мое место занял Галлгрен. Сменив перчатки, я подготовил область вокруг больного глаза. Выжидая время, чтобы приступить к операции, я перебирал в голове все детали, спрашивая себя: «Найду ли я сразу мышцы глаз? Удастся ли мне перерезать зрительный нерв в нужном месте?»
Медленно, но верно Галлгрен погружает пациента во все более глубокий сон. Мой нож делает первый надрез зрачка. Руте мне помогает быстрыми спокойными движениями. Шитт уверенно подает инструменты; Рогстад следит за пульсом; Галлгрен поддерживает наркоз на надлежащем уровне, а метеоролог Геста Лильеквист записывает кривую давления. Атмосфера напряженная.
Я нахожу первый глазной мускул и отрываю его своим импровизированным инструментом. Скоро я нахожу их все и перерезаю. Настает кульминационный момент — поиски зрительного нерва. Единственный звук в комнате — пощелкивание фотокамеры на заднем плане. Мгновенно я нахожу нерв — теперь можно его перерезать и вынуть яблоко. Я перевязываю мышцы и зашиваю рану. После двух часов сорока минут напряжения операция оканчивается успешно. Обмениваемся комплиментами, но для меня самое важное еще впереди. Как пройдут ближайшие часы? Ускорившееся ночью биение пульса успокоили переливанием крови. Наутро усталый, но довольный пациент принимает у своей постели весь Модхейм. Левый глаз спасен».
Закрытие экспедиции
«В коридорах опять наводнение, а так как мы в последнее время жгли в печках газолин, чтобы экономить керосин на случай, если придется зимовать третью зиму, то снег наполнен частицами сажи. Поэтому солнечные лучи легче проникают в этот черный снег, который тает, как масло.
Но вода опять замерзает и покрывает ящики ледяной коркой. С помощью экипажа «Норселя» все основательно подпирается, чтобы, доставая материалы, не получить на голову тонну мокрого снега. Но, к счастью, выпало немного свежего снега, отражающего лучи солнца, и наводнение прекращается.
Модхейм почти покинут, всюду проникает вода, а все свободное пространство загромождено ящиками. Самые дальние коридоры обрушились, а остальные по мере того, как ящики уносятся, заполняются снегом».
