Колымские маршруты геолога Андрея Зимкина
Материал нашел и подготовил к публикации Григорий Лучанский
Таежные старатели
Работали небольшими артелями, а иногда и в одиночку. Никаких законов, если это было возможно, не признавали. «В тайге прокурор – медведь», – говорят хищники.
Законы у них были свои, неписаные, артельные, за нарушение которых – строгая кара. Волчья психология сочеталась в старателях с таежной политехничностью – они умели делать все необходимое в несложном таежном быту: выдолбить лоток для опробования речных наносов, сделать дутару, подвести воду и к ней построить водяное колесо для дробилки, срубить избу, сложить из камней русскую печь, испечь хлеб, скроить и сшить сапоги и одежду.
На Алдане они чаще всего меняли районы своих работ в конце зимы, поэтому и звали их «февралями». Уложив свои пожитки на маленькие санки и впрягшись в лямку, «февраль» уходил в начале весны за многие сотни километров, стараясь пользоваться еле заметными нартовыми дорогами. По смелости, риску, находчивости это были достойные потомки землепроходцев-казаков. Были среди охотских старателей и авантюристы, пытавшиеся пешком, по берегу моря, уйти на Аляску. Нужно быть наивным человеком и очень плохо знать географию, чтобы решиться на такое путешествие. И действительно, почти никто из этих фантазеров не уходил дальше Пенжинской губы, настолько труднопроходимы и пустынны берега Охотского моря. А тех, кто уходил дальше, встречали рано или поздно пограничники. Это были последние вольные старатели, выбиравшиеся из колымской тайги, где теперь добыча золота велась только хозяйским способом. Старатели шли с большими заплечными мешками. Для увеличения емкости мешка двумя длинными согнутыми вдвое лозинками, схваченными поперечниками, ему придавался твердый остов. Такой мешок ложился во всю длину спины и был вместительнее любого рюкзака.
Первое золото на Колыме найдено в бассейне реки Средникана старателями, и никто этого не оспаривает. Открыли они золото, можно сказать, ощупью, без планомерных поисков, тем более без геологических прогнозов. Да там до них и не было геологов. Впрочем, чуть ли не все золотоносные районы Сибири открыты старателями. Это и естественно. Кто первый начинает искать, тот чаще всего и находит. Открыть россыпь не ахти какая мудреная вещь, если в районе есть золото. И техника не очень сложная, все делается с помощью кайла, лопаты и промывочного лотка. Конечно, если это неглубокие россыпи. С глубокими россыпями все обстоит значительно сложнее.
Жизнь в палатке зимой у Полярного круга
Пришлось попросить Горанского устроить нас с Ратюшковым в пустовавшую палатку на краю бязевого поселка, рядом с медпунктом. Все палатки, посеревшие от пыли и дыма, поставлены были по-якутски, на двух треногах, скрепленных потолочной перекладиной и двумя боковинами. Таежный способ ставить палатки удобен, поэтому был быстро перенят у якутов геологами.
Только медпункт оборудовали более солидно: палатку натянули на каркас из жердей, возвышавшийся над срубом из четырех венцов, и настелили пол из горбылей.
Наиболее комфортабельным помещением оставалась все-таки столовая – большой десятитонный кунгас, покрытый брезентом.
В нашей палатке стояли два топчана. Стол соорудили из двух вьючных ящиков Ратюшкова. Горанский выделил мне как земляку, спальный мешок на собачьем меху. В общем, жаловаться нельзя: походную жизнь обставили достаточно удобно.
– Переходи ко мне, – уговаривал меня Якушкин, – нам с тобой в палатке будет лучше, чем в общежитии. Там же настоящий шалман, минуты спокойно не проведешь. Ни читать, ни заниматься. А мы с тобой натянем на нашу палатку вторую, брезентовую, получится воздушная прослойка между двумя палатками, и не так уж будет дуть.
Жизнь в палатке зимой у Полярного круга не казалась особенно трудной. Конечно, требовалась своевременная заготовка дров, которая, в сущности, являлась для нас всего лишь физкультурой. В воскресный день брали у конюхов лошадь и отправлялись в тайгу за сухостоем. Одного воза сухостоя и двух возов сырых дров вполне хватало на неделю. Палатка отапливалась постоянно, за исключением того времени, когда спали. На ночь в печь закладывали толстые сырые дрова, которые, постепенно разгораясь, докрасна накаляли бока печки и поднимали температуру в палатке чуть не до сорока градусов тепла, так что приходилось открывать дверь на улицу. Когда температура становилась нормальной, мы засыпали в своих спальных мешках, прикрытые сверху заячьими одеялами.
Теплый воздух через час-полтора сменялся морозом, а утром было холодно, как на улице, то есть сорок – сорок пять – пятьдесят градусов ниже нуля. Спать в ватном мешке, да еще под заячьим одеялом, было прекрасно, но вот вставать, решиться выскочить утром из спального мешка, чтобы растопить печь – это уже было хуже. Когда по палатке разливалось благодетельное тепло, на печку ставился большой чайник со льдом, запас которого в мешках хранился на улице возле палатки. Вскоре треск распадающихся и тающих льдинок возвещал, что на дне чайника появилась вода. Она сливалась в кружку. Догоры выскакивали на улицу и умывались.
Методы спасения от комаров у людей и животных
Пришлось остаться. Тем более, что на несколько дней установилась дождливая погода. В зимовье стало сыро. Чтобы подсушиться, топили железную печку. Устроили дымокур – около приоткрытой двери в тазу жгли мох. Когда ветер загонял дым в зимовье, там становилось трудно дышать.
Миновала приятная, бескомариная пора весны. В начале июня комары почти незаметны, но числа 10 – 12 июня появляются сразу тучами. Молодые, злые, очень активные, они пользуются любой возможностью, малейшей щелью, чтобы проникнуть к человеку. Одеяло не спасает, комары всегда найдут место, где оно неплотно прилегает к постели, и доберутся до тебя.
Чтобы крылатые хищники не забрались в палатку, ее со всех сторон обсыпают галькой или обкладывают мхом, а входную полость прижимают к полу камнем. Единственное надежное укрытие от комаров – тюлевый полог, причем лучше индивидуальный. Залезаешь в него, выбиваешь всех проникших туда с тобой комаров, плотно закладываешь полы полога под матрасик или оленюху, и вот тогда спокойно и равнодушно слушай их звонкое, тонкое гудение у стенок полога – ты для них недоступен.
В комариную пору сохатые и даже медведи лезут в озеро, оставляя над водой только голову. Собаки обычно поджимают под себя задние лапы, а передними закрывают нос. Щенки, впервые знакомящиеся с комарами, сначала лают на них, ловят ртом, чтобы проглотить, потом устав, начинают жалобно скулить. Первые дни, пока не научатся спасать свой нос, он у них распухает от укусов.
У лошадей свои методы спасения от комаров. Они выходят на открытые речные косы и становятся мордой навстречу ветру. С морды комары сдуваются ветром, сзади в непрерывном движении находится хвост. И все же комары находят чувствительные места. Иногда до крови они разъедают грудь лошади, куда она не может дотянуться ни хвостом, ни мордой. Чтобы согнать насекомых, лошадь резко и быстро сокращает мышцы. Когда нет ветра, она забивается в густой тальник, где меньше комаров, и стоит там неподвижно.
В полевых партиях, как только останавливается караван, немедленно разводятся дымокуры, возле которых и ставят лошадь с подветренной стороны. Но ветер может изменить направление, поэтому лучше всего по углам большого квадрата ставить четыре дымокура, полностью гарантирующих лошадей от нападения насекомых. Дымокур представляет собой небольшой костер, на который наваливается большая охапка сырого и поэтому долго тлеющего мха, дающего густой, черный, низко стелющийся дым.
Комары могут довести до истерики человека. В дореволюционное время пытка комарами практиковалась у якутских кулаков. И это действительно пытка! Человек, привязанный голым к дереву, не выдерживает больше двух-трех дней, умирает.
Правила навьючивания лошадей
Все лошади, за исключением передней, на которой ехал конюх, были навьючены и привязаны друг к другу. Обычно повод лошади привязывается к хвосту переднего коня. Повод и конец хвоста связываются узлом. Или, чтобы дать лошади возможность отгонять хвостом комаров и слепней, повод привязывается к седлу впереди идущей лошади.
Передний конь, на котором сидит конюх, не вьючится или вьючится очень легко. Его внимание настороженно, он прокладывает путь, должен показывать пример остальным коням: спокойно входить в воду, не перескакивать, а переходить канавы, рытвины и перегораживающие тропу сваленные бурями деревья.
База разведчиков
База разведчиков, которой воспользовались мы, представляла собой довольно большую избу с двумя небольшими оконцами, затянутыми бязью, с полом и нарами из жердей. В избе стоял стол, сбитый из ящиков, в которых разведчики привозили продукты.
На другой день поставили палатку на берегу речки, нагрели в ведрах воду и по очереди мылись в импровизированной бане, где лоток промывальщика служил нам тазом, а пустые консервные банки – ковшами.
Проба на золото берется не где попало
Обычно кучки выброшенных речников, или, как их называют разведчики, проходки, идут вокруг шурфа, одна за другой, в той последовательности, в какой они были вынуты из него. Из каждой проходки берется два лотка породы и промывается, чтобы узнать, содержится ли в них золото. Драгоценный металл обычно находится около спая речных наносов с коренными или скальными породами, поэтому наиболее важны для промывки самые нижние проходки. Чтобы убедиться в добивке шурфа, то есть в том, что рыхлые отложения пробиты до плотика, берут одну или две проходки и из коренных пород. Если породы трещиноваты, россыпное золото может содержаться и в них. В каждый шурф разведчиками втыкается шташа – лесина с надписью на стесанном конце, указывающей номер разведочной линии и номер шурфа, чтобы топографам легко можно было бы нанести шурфы на карту.
Проба на золото берется не где попало, а в местах, наиболее благоприятных для осаждения тяжелого металла. Всего лучше опробовать спай скалы с рыхлыми отложениями. На речной косе опробуется ее головка. Благоприятным местом для опробования является берег реки по выходе из ущелья или за крутым поворотом русла. У поисковиков существует много таких примет. Так как золото быстро проникает сквозь рыхлые речные отложения к самой их нижней части, то лучше всего брать пробу из самой нижней части речных отложений. Если же нет такого удобного места, то полагается вырыть на речной косе ямку в тридцать – сорок сантиметров глубиной и оттуда взять пробу.
Некрасов в обрыве пойменной террасы набрал полный лоток речников – песка, гравия, гальки. Опробование лоткам представляет сепарацию, где взвешенные в воде наиболее тяжелые минералы оседают на дно лотка, а наиболее легкие уносятся водой. Если в речниках содержится много обломков рудных минералов, то остающаяся в лотке после промывки горсточка минералов, называемая шлихом, обычно черного или темно-серого цвета. Про такой шлих говорят, что он черный. Если же в речниках нет или очень мало рудных минералов, то шлих состоит из полевых шпатов, кварца и мальцита – сравнительно легких минералов светлого цвета. Это шлих серый, совершенно безнадежный для золотоискателя.
Некрасов собрал немудрящий инструментарий промывальщика: лоток, совок и гребок. Засунул их в рюкзак, вскинул на плечи ружье и отправился вниз по реке, время от времени останавливаясь, чтобы взять очередную пробу.
Я пошел вдоль обрывистого склона посмотреть обнажения. Рюкзак обвисал под тяжестью образцов и давил плечи. Становилось жарко от поднимавшегося все выше и выше солнца. Комары, почувствовав тепло, поднялись в воздух. Пришлось спустить сетку и надеть перчатки. Вскоре спина, плечи, шляпа стали серыми от плотного слоя комаров.
Подготовка к месячному маршруту
Теперь нужно было заняться подготовкой к месячному маршруту, рассчитать, сколько груза можно навьючить на четырех коней, сколько и каких захватить продуктов, отобрать необходимое из носильных вещей, а главное – не забыть несколько головок к ичигам. Летом все ходили в ичигах – эвенских сапогах, очень легких, но непрочных. Подошва их представляла собой тот же единственный слой тонкой кожи, из которой шилось и голенище. Нужно иметь легкую скользящую походку охотника-эвенка, чтобы сохранить такую обувь в течение двух-трех недель. Но геологи ходят не по мху, а держатся всегда возле камней, лазают по обнажениям, взбираются по осыпям, идут по каменистым речным косам. Ичигов хватало на два-три дня, а потом они чинятся или к ним подшиваются новые головки.
Во вьючные ящики сложили то, что боится воды, – сахар, чай, галеты, табак, записные книжки, бумагу. Мука и крупа, консервы и постели помещались во вьючных сумках. На случай холодной дождливой погоды нужно было взять с собой и железную печку, трубы от которой прятались внутри печки. Обязательно следовало прихватить мешок печеного хлеба. За сутки, что мы бродили по Агидже, стараниями рабочих была поставлена русская печь. Делается она очень просто. В небольшой срубик из четырех-пяти венцов наваливаются взятые с речной косы камни и песок. Примерно на высоте метра на этой куче камней, сдерживаемых срубом, устраивается под печки. Подом является лист железа, а если его нет – ровная большая плита или несколько плит песчаника. Затем возводится свод печки. При отсутствии железяк свод делается по методу постройки якутских мостов – длинные камни частично выдвигаются вперед, навстречу противоположному ряду, на них в свою очередь кладется второй ряд камней, пока они не образуют свод. Чтобы тяга была лучше, трубу делают в конце печки, где под немного приподнят. Затем камни обсыпаются песком, закрывающим все дыры. Вот печь и готова. Она делается за полдня. И качество ее вполне удовлетворительное, в ней прекрасно пекутся хлеб и пироги. Еще быстрее делается печка в крутом уступе террасы.
У геолога-полевика бывают только завтрак и ужин
Поздно вечером, усталые, мы дотащились до своей палатки, расставленной конюхом на пышном лугу у речки. Нас ждал ужин. У геолога-полевика бывают только завтрак и ужин. Обед, в виде размоченных в речной воде галет, проглатывали на ходу, присев отдохнуть возле какого-нибудь обнажения. Впрочем,иногда таскали с собой в рюкзаке маленький чайник и кружки, и тогда разводили костерок, готовили чай, устраивали себе часовой отдых в пути.
Бязевая белая палатка в два с половиной метра шириной и три метра длиной. Из нее, слева от входа, торчит черная труба железной печки. Рядом с палаткой навалены седла, сумы, вьючные ящики. В пяти метрах от них, на пойменной террасе, перерезанной сухой протокой, среди зеленой травы горит небольшой костер.
– Ты зачем, Иван, лагерь разбил на острове? Отъехал бы поближе к лесу. Пойдет дождь, что будем делать?
– Неоткуда быть дождю, небо чистое. А от леса больно далеко бегать за водой и комаров там больше.
– Ну, ладно, может обойдется без дождя. Давай ужинать, жрать хочется, как из ружья!
После дневного похода полевики идут мыться. Холодная вода приятно освежает весь день потевшее лицо, меньше зудят искусанные комарами запястья, недостаточно защищенные перчатками. Хорошо бы искупаться! Да нет, как-нибудь в другой раз, при ветре, когда комарам трудно держаться в воздухе.
– Тащи, Иван, суп в палатку, на улице эти кровососы не дадут спокойно поесть.
– Должно быть, все-таки будет дождь, – рассуждает Некрасов, – уж очень сильно комар навалился.
После ужина расставили тюлевые пологи. Обвисшие полы их подтыкаются под постель, под оленюху. Теперь комар не достанет, можно раздеться и спать без одеяла, если ночь теплая.
Беседуя перед сном, докуривая последнюю папиросу, вспоминаем происшествия минувшего дня. Вечером в лагере полевик чувствует себя словно в родной семье.
Конюх, он же повар, тоже выкладывает свои новости и горести.
– Суп давно сварил, палатку поставил, коней отпустил после выстойки, а вас все нет и нет. Сегодня запустил макароны, думал сразу же за мной придете в лагерь. Завтра буду кормить картофельным супом. С утра замочу сушеную картошку, чтобы успела размокнуть. Да, чуть не забыл! Товарищ начальник, пусть Яша поможет мне утречком подтянуть задние подковы у двух коней, а то хлябают, чего доброго, потеряем. Потом надо в потнике у Чалки вырезать кусок кошмы против надавленного места. Очень больно ей, появилась опухоль, совсем испортим спину. Лучше испортить потник, чем коня.
Начинается обсуждение текущих домашних вопросов. Конюх вырастает в собственных глазах, видя, что и он незаменимый человек и его работа не менее важна для выполнения плана партии, чем любая другая.
Но вот докуривается вечерняя папироса, и все через несколько минут засыпают. Засыпают спокойно, в полной уверенности в надежности крова, словно они не в бязевых палатках, а за прочными бревенчатыми стенами зимовья.
Геолог все лето находится в творческом горении
Работая в поле, накапливая факты, геолог все время на основании их строит рабочие гипотезы. Бывает, что он ежедневно меняет свою точку зрения, если факты не подтверждают его вчерашних предположений. Эта способность осмысливать фактический материал еще в поле является обязательной для геолога, если он не хочет работать вслепую. Геолог все лето находится в творческом горении. Он постоянно про себя строит схемы геологического строения района, которые подкрепляются или опровергаются последующими наблюдениями и окончательно закрепляются потом на карте. Осматривая обнажение, он описывает и зарисовывает его. По дороге к следующему обнажению он продолжает раздумывать, сопоставлять новые факты со старыми. Он мучается в догадках, часто не зная, какой точке зрения отдать предпочтение. Все эти раздумья находят отражение в особой тетрадке – в дневнике геолога. Геолог радостно возбужден, если накопленные наблюдения укладываются в стройную схему, ярко освещающую картину геологического строения того или иного участка. И он мучается, раздражается, не находит себе места, если полученные данные разноречивы. И тогда геолог совершенно не в состоянии понять геологическое строение района. Но тем большая у геолога радость, когда после мучительных долгих раздумий наконец улавливается нить, по которой можно добраться до понимания целого: работа не прошла даром.
Самое страшное для человека этой профессии – равнодушие. Тогда нет геолога. Собранный без души материл мало чего стоит. Я вспоминал своего учителя, с которым работал на Урале и Памире. Он ежедневно подводил итог своим наблюдениям, и его представления о геологическом строении района ежедневно пополнялись количественно и в какой-то степени изменялись качественно. Этот ежедневный творческий рост в понимании геологического строения изучаемой территории продолжался все лето. При таком изучении района картина геологического строения складывается в голове исследователя еще в поле, и чаще всего она подтверждается камеральной обработкой материалов.
На оленях по Зырянке
Продвигались мы медленно, так как олени попались нам заморенные. Запасных оленей было мало. Путешествие пока не омрачалось неприятными происшествиями. Утром мы с каюрами пили чай, складывали в сумы свои постели, увязывали чемодан с продуктами и посудой, снимали палатку и ждали оленей. Убедившись, что олени найдены, и поездка сегодня состоится, мы уходили вверх по Зырянке, так как дорога все время шла по руслу реки. Каюры же снова пили чай, потом запрягали оленей. Перед тем как сесть на нарты и ехать, они еще раз пили чай. В солнечные весенние дни, в компании такого веселого собеседника, как Светоч, идти было одно удовольствие. Вечером мы догоняли транспорт, быстро ставили палатку и готовили ужин. Каюры чаще всего спали в своих кукулях на воле, возле нарт. Голову прикрывали большим верхним меховым отворотом кукуля. Должно быть, их не устраивала неравномерная температура палатки, в которой, как только гасла печка, становилось не менее холодно, чем снаружи в тайге, а когда вновь начинали топить, становилось чрезмерно жарко. Мы, как всегда, расстилали в палатке ветки стланика, чтобы оленухи, на которых мы спали, не лежали непосредственно на снегу, и сверху закрывались заячьими одеялами. Но наши постели не выдерживали сравнения с кукулями, в них было недостаточно тепло. Приходилось ночью подтапливать печку.
Эвены легко ориентируются в необозримой тайге и горах без каких-либо карт. В своих зимних охотничьих поездках и летом при поисках убегающих из стада оленей с детства знакомятся они с большой по площади территорией и ориентируются на ней так же, как вы ориентируетесь в своем городе.
Несмотря на проявляемое эвенами нетерпение скорее добраться до своего кочевья, все-таки они были вынуждены на Сатане дать двухдневный отдых выбившимся из сил оленям.
После отдыха мы за один день добрались до устья Бочеры. По дороге встретили возвращающихся на базу экспедиционных рабочих, шурфовавших зимой в долине Бочеры. Они двигались по старинному приискательскому способу: сделали легонькие салазки, закрепили на них веревками свой немудрящий скарб и на лямке, через правое плечо охватывающей грудь, потащили салазки по нартовой дороге, а местами и без дороги, по руслу реки.
Постройка лабаза
Мы остались одни. Всего-навсего вдвоем среди лесной пустыни. Вдвоем на сотни километров вокруг. Казалось, будь с нами третий человек – и это был бы уж коллектив, и нам стало бы несравненно легче. Спускаясь с перевала к своему лагерю, мы приглядывались друг к другу, словно угадывая новые, до сих пор неизвестные черты и особенности. По меньшей мере полтора месяца будем слышать и видеть только друг друга. Эти полтора месяца должны стать месяцами дружбы и взаимопонимания. В нашем положении любая ссора совершенно отравила бы жизнь.
– Организуем сейчас же баню, – вдруг заговорил до сих пор молча шагавший Облянцев. – Все-таки две недели были в пути. Начнем новую жизнь чистенькими.
– Давай, Вася, сначала перенесем палатку на более высокое место и оборудуем ее, а уж потом устроим баню.
Палатку мы поставили у подножия сопки. Брошенные каюрами две нарты поставили вместо кроватей. Пол застелили плитами известняка, лежавшими на склоне сопки. Стол соорудили из вьючных ящиков. Вечером нас можно было поздравить с новосельем.
Баню организовали все в той же палатке. Нарубили лед в замерзшем русле ручья и растопили его на костре. Мылись по очереди: пока один моется, другой обслуживает его – подогревает воду и подает ее в палатку. Тазом служил лоток для промывки золота.
После двухдневного отдыха взялись за первоочередную работу – постройку лабаза. В долине ручья Озерного, на котором мы остановились, оказалось много высоких толстых лиственниц. На высоте трех метров спилили четыре дерева, образующих примерно квадратный прямоугольник, и скрепили их между собой толстыми перекладинами, концы которых на метр высовывались за стволы спиленных деревьев. На перекладины наложили накатник – деревья толщиной в руку. Они образовали пол лабаза. На лабазе поставили нашу вторую, маленькую палатку, и склад был готов. Поднимались туда с помощью таежной лестницы – стесанной с одной стороны лиственницы с зарубками через каждые полметра. Деревья, на которых стоял наш лабаз, ошкурили: по гладкому стволу медведю труднее подниматься. А если и поднимется, упрется головой в концы перекладин. У него не хватит сообразительности схватиться за концы и подтянуться вверх, чтобы забраться на лабаз.
Постройка лабаза заняла несколько дней, а потом мы целыми днями читали взятую с собой книгу. Лыж у нас не было, а без них мы не могли пойти в маршрут, так как кругом еще лежал глубокий снег.
С якутами и эвенами работать очень легко
Мы все еще недоверчиво относились к заверениям Семена, но вечером нашли свою палатку точно в указанном месте. Оказывается, он выбрал путь более прямой и удобный, нежели мы, путешествующие со своей схематической картой, и поэтому быстрее добрался до назначенного пункта. В незнакомой местности Семен ориентировался удивительно быстро и точно. И лошади у него никогда не пропадали, что часто случается в полевых партиях.
Наш конюх относился к идеальным рабочим полевых геологических партий. Такие чаще всего встречаются среди представителей местного населения. С якутами и эвенами работать очень легко. Вряд ли можно отыскать более деликатных и заботливых людей. Конечно, если они чувствуют такое же отношение к себе. К чести всех наших геологов, отношения с местным населением у нас были очень хорошими.
Летнее ненастье – время невольного отдыха геологов
Из предосторожности, в ожидании разлива речки, мы перенесли палатку с пойменной террасы на более высокую. На другую ночь пурга прекратилась, и нам открылись ослепительно белые, сияющие на солнце горы, сплошь покрытые снегом. Началось интенсивное таяние, к полудню южные склоны гор уже потемнели. Речка набухла, вышла из берегов и еще два дня держала нас в осаде.
Летнее ненастье – время невольного отдыха геологов. В это время приводится в порядок документация, просматриваются еще раз образцы и собранная фауна, наносятся маршруты на карту, рисуются сводные, обобщающие разрезы и стратиграфические колонки, делаются выводы в геологическом дневнике. Или чинят обувь, стирают белье и верхнюю одежду. Причем при стирке стараются максимально использовать автоматическое действие воды, для чего одежду или закрепляют на мелком месте у пологого берега камнями, или привязывают на веревочке к кустам и ветвям растущих у берега деревьев, свисающих к воде. Белье целыми днями полощется в речке, прежде чем попасть на доводку в лоток для промывания, наполненный горячей водой.
Конюх в это время чинит седла и разорванные сучьями вьючные сумы, подтягивает подковы у коней. Впрочем, на этот раз нам не понадобилось подтягивать подковы, – якуты своих коней не подковывают. Но в таком случае конюху особенно тщательно приходится искать мягкую, без камней дорогу, чтобы копыта у лошадей не стирались. Без соблюдения предосторожностей неподкованная лошадь может быстро выйти из строя, и тогда ее хоть бросай в тайге или жди, пока у нее вновь отрастут копыта. Поэтому Семен избегал, там, где это возможно, езды по каменистым косам, стараясь проехать по моховому покрову в лесу или по лугу пойменной террасы.
В эти же дни вынужденного отдыха ведутся бесконечные разговоры, в которых ближе знакомятся друг с другом, делятся планами на будущее.
