Опыт зимовки в Антарктиде

Материал нашел и подготовил к публикации Григорий Лучанский

Заслуги Карстена Эгеберга Борхгревинка

В предисловии к книге рассказывается, что «Борхгревинк был первым человеком, ступившим на землю Антарктиды. В свое время он сумел возбудить потухший было интерес мировой научной общественности к этой полузабытой области земного шара. Он первый основал в Антарктиде научную зимовку и провел там ряд ценных исследований. Наконец, Борхгревинк первым ступил и на поверхность Великого ледяного барьера Росса, дав правильное объяснение этому чуду природы.

Научный подвиг скромного норвежского натуралиста имел большое прогрессивное значение для развития географических знаний. Но нельзя умолчать и о другой стороне подвига Борхгревинка. Никакие меркантильные соображения не оскверняли его устремлений. Золото, алмазные россыпи, котиковые шкурки — не их искал Борхгревинк в высоких широтах. Его желанная добыча — коллекции растений, животных, горных пород. А цель — познание, и только познание.

«Кто ждет от истории справедливости, — писал он, — тот требует от нее большего, чем она намерена дать: она часто дарует посредственности подвиг и бессмертие, отбрасывая самых лучших, храбрых и мудрых во тьму неизвестности».

К.Борхгревинк

Подготовка к экспедиции

В книге не даются подробные описания сбора снаряжения и продуктов питания. Автор ограничивается краткой информацией. «Запасы продовольствия делались на три года. Поскольку при отъезде из Европы мы насчитывали 31 человека и 90 собак, то дел у меня, понятно, оказалось по горло. Все запасы и предметы снаряжения должны были быть высшего качества и, кроме того, по возможности легкими и малогабаритными».

Судно

Тщательная подготовка к экспедиции предполагала выбор судна, предназначенного для предполагаемого путешествия, с учетом всех трудностей пути. «Судно, на котором я остановил свой выбор, было построено по чертежам Коллина Арчера (из Лаурвига), строителя «Фрама». Я назвал корабль «Южный Крест», по имени созвездия, сверкающего в небе южного полушария.

Это судно не строилось специально для нашей экспедиции. Оно предназначалось для охоты на тюленей в Северном Ледовитом океане, где успело, правда, побывать лишь один раз.

«Южный Крест» был чрезвычайно прочным судном. Корпус его был яйцеобразной формы. Оно имело парусное оснащение барка; водоизмещение его составляло 521 тонну, чистая вместимость—276 регистровых тонн; длина—146,5 фута, ширина— 30,7 фута, осадка—18 футов. У него были две палубы и круглый ахтерштевень. В качестве двигателя служила прямоточная машина тройного расширения в 360 лошадиных сил. С ее помощью судно могло развивать в тихую погоду скорость в 9 узлов. Гребной винт имел две лопасти. Его можно было поднимать на борт. Последнее обстоятельство имеет большое значение для судов, которые маневрируют среди льдов, ибо ледовые массы могут легко сломать винт. Помимо того, мы имели с собой запасной, легко насаживаемый винт».

Водный транспорт экспедиции

Из морского транспорта экспедиция имела два вельбота и несколько складных парусиновых лодок. «К несчастью, от урагана пострадал один из наших больших китобойных вельботов. Он был прочно построен, очень тяжел и имел 16 футов в длину. Несмотря на это, буря подхватила его, подняла, как птичку, на воздух и ударила о скалу с такой силой, что от вельбота осталась груда обломков. У нас теперь лишь один вельбот и несколько складных парусиновых лодок».

Жилища путешественников. Защита жилищ от ветра

«Два маленьких деревянных дома, в которых нам предстояло жить, имели каждый площадь в 15 квадратных футов и расстояние от пола до потолка в 8 футов.

Когда домики были построены, северный я выбрал под жилье, а южный под склад для провианта и снаряжения. Оба домика находились на прямой линии север—юг, на расстоянии 12 футов друг от друга.

Еще до ухода «Южного Креста» ветер успел показать нам, какой силы он может здесь достигать, поэтому мы немедля приняли все меры предосторожности для того, чтобы защитить себя от тех страшных штормов, которые, по всей вероятности, будут зимой. Мы захватили с собой на сушу четыре больших якоря, врыли их в прибрежный грунт и к ним прикрепили стальными тросами крыши домов, связав таким образом себя как можно прочнее с твердой землей.

Чтобы ослабить силу юго-восточного ветра, который, перевалив через гористый мыс высотою в 5000 футов, обрушивался на нас всей тяжестью, мы соорудили с восточной стороны домиков наклонный навес. Он защищал сверху донизу оба дома, а также пространство между ними. Навес поддерживали две большие деревянные подпорки, захваченные с «Южного Креста».

Пространство между домиками было прикрыто также и с западной стороны косым навесом и стеной. В стене сделали дверь, открывавшуюся внутрь, чтобы ею можно было пользоваться и во время снежной вьюги.

Косой навес не только защищал нас от ветра; он означал также весьма желательный прирост складской площади для провианта, угля, саней и лыж. Мы получили возможность, не подвергаясь неприятностям непогоды, переходить из одного домика в другой.

Если бы мы не прикрепили дома так прочно к земле и не защитили себя наклонным навесом от буйства ветра, то страдали бы от зимних штормов еще сильнее, чем это было в действительности. Никто из нас не может забыть первого настоящего урагана, который зимой обрушился на нас. Домики дрожали и ходили ходуном, анемометр под навесом вращался с невероятной быстротой. Каждую минуту мы ждали, что толстые тросы оборвутся, и мы сами вместе с домиками оторвемся от земли. Первые же пурги завалили нас горами снега. При этом на западной стороне образовался десятифутовый вал снега, в то время как восточная, подветренная сторона дольше оставалась свободной от снега.

Закончив оборудование домиков, мы соорудили из лапландской палатки магнитную обсерваторию.

Если учесть, что наша единственная комната, коль мы рискнем так назвать жилой домик, имела площадь в 15 квадратных футов и высоту в 8 футов, то в общем и целом мы не могли жаловаться на недостаток комфорта. Самым большим неудобством было то, что, когда все три двери закрывались, воздух становился спертым. В западной стене находилось небольшое окно с двойной рамой и с деревянным козырьком снаружи, который защищал зимой от давления снега. В потолке был большой четырехугольный люк, который вел на чердак, помещавшийся под наклонной крышей. На чердаке у нас хранилась библиотека, некоторые медикаменты и те виды продовольствия, которые не переносили мороза.

Деревянные койки располагались вдоль стен одна над другой. По совету врача койки были забраны переборками, так что нам приходилось влезать на них и вылезать через отверстие, занавешенное куском материи».

Во время путешествий по материку для жилья использовалась двойная шелковая палатка. «Так прошла вся ночь, на протяжении которой ветер непрерывно пытался сорвать шелковую палатку. Для того чтобы не задохнуться, нам приходилось немного приподнимать край палатки и при этом занимать сидячее положение. В ту ночь ветер был так силен, что растрепал плотную шелковую ткань; о его ярости можно судить по тому, что на утро двойной шелк палатки напоминал прозрачную кисею».

Во время одного из путешествий была смонтирована самодельная палатка. «Савио пока что неплохо использовал время. Из лыжных палок и подпорок он соорудил остов конической финской палатки, покрыл его шелковой тканью маленьких палаток, мешками из-под продовольствия и тюленьими шкурами. У верхушки импровизированной палатки он оставил отверстие; теперь над ним вился дымок от большого костра, на котором пылал тюлений жир.

Палатка примыкала непосредственно к скале и была удалена от замерзшего моря приблизительно на 10 футов. Она находилась в безопасном месте, нагромождение камней и снега надежно защищали ее от юго-восточных бурь, которые были для нас худшим врагом, чем самый страшный мороз. Вечером в 8 часов термометр показывал снаружи —44°Ц, однако в наших спальных мешках мы чувствовали себя в эту ночь вполне уютно. Было так «тепло», или, точнее говоря, мы так мало мерзли, что не спали, а, высунув из мешков головы в сторону огня, шутили и болтали друг с другом».

Во время пребывания на остров герцога Йоркского путешественники занимались постройкой каменной хижины. «Постройка хижины неуклонно подвигалась вперед. Мы нашли прекрасное, хорошо защищенное укромное место на восточном берегу острова, прямо под нависшим каменным карнизом, образованным скалами, сходящимися под острым углом.

Будучи практичными строителями, мы частично использовали скалы в качестве стен хижины. Под очаг отвели самую глубокую часть того угла, где смыкались скалы; при благоприятной погоде дым оттуда должен был подниматься прямо вверх. К сожалению, дым от очага, топившегося тюленьим жиром, большей частью предпочитал оставаться вместе с нами в хижине. Изо дня в день он ложился на нас жирным черным слоем, пока мы не стали совсем неузнаваемыми. Все было покрыто этим черным слоем жира. Хуже всего приходилось глазам. Я лично предпочитал держаться снаружи на морозе и принимать пищу, дрожа от холода на открытом воздухе, нежели выносить острую глазную боль, которую причинял едкий дым пылающего тюленьего жира. Большинство из нас все время бывало попеременно то внутри, то снаружи, спасаясь от дыма на морозе или от мороза в дыму, пока не наступало время отхода ко сну. Лишь тогда мы тушили очаг.

Каменная хижина имела в поперечнике 6 футов, в высоту 5 футов и была примерно круглой формы. Крыша сооружена из лыж, саней, оленьих шкур и парусины. Вход имел в высоту приблизительно 3 фута, в ширину 2 фута. Он был завешен оленьими шкурами, свисавшими с каменной стены. Первая же метель занесла всю хижину снегом в несколько метров толщиной, так что мы были полностью защищены от сквозняка. Хижина находилась примерно на 10 метров выше уровня морского льда, на небольшом возвышении. В северо-западном направлении перед нами простирался замерзший океан. На запад на многие мили тянулись ледники и горные вершины.

Закончив, наконец, сооружение хижины и сравнительно уютно устроившись в ней, мы занялись более тщательным изучением ближайших окрестностей».

Отопление домиков

«В западном углу нашего общего жилья был большой очаг на четырех колосниках. В качестве дымовой трубы от очага выходил через крышу полый железный цилиндр. Если мы правильно топили, то от потолка до уровня наших плеч становилось тепло, но пространство над полом оставалось холодным. Несколько лучше обстояло дело, когда домик заносило снегом. Тогда сквозняк прекращался, и единственным путем для доступа свежего воздуха оставалась дымовая труба, а также узкий проход наружу, который мы постепенно протаптывали сквозь толщу снега. Для отопления употреблялись дрова, уголь и жир. Запас дров был небольшим, поэтому ими пользовались главным образом для растопки. Жир мы извлекали из большого количества тюленей, которых находили на берегу еще до наступления зимы».

Питание зимовщиков

«Мы ели также мясо убитых тюленей. В первые дни, когда у нас еще были остатки говядины и жареной баранины, оно было нам не по вкусу, но постепенно мы привыкли к нему».

«Бывали у нас и приятные вечера, когда на стол подавали грог.

Это сразу разряжало атмосферу, и я пришел к выводу, что применение по временам грога или вина оказывает на участников экспедиции замечательное действие. Доктор также настоятельно советовал пропустить иногда по стаканчику. Само собой разумеется, что это проделывалось с большой осторожностью. Вино было разрешено только во время пребывания в основном лагере; пользовались вином не для согревания, а для того, чтобы в условиях нашей изоляции от мира поддерживать взаимные дружеские чувства.

Употребление спиртных напитков при поездках на санях я считаю в высшей степени противопоказанным. Вино согревает и добавляет силы только в первый момент. Как только проходит его возбуждающее действие, сопротивление холоду резко падает —искусственное возбуждение уступает место расслабленности. Но в основном лагере, где можно было согреться и без того, вино влияло на настроение как благодетельное лекарство. Во время полярной ночи мы выкуривали также много табаку.

Среди нас лишь один препаратор Гансон не пил вина и не курил».

«Надо сказать, что с течением времени нам изрядно надоело все, что варилось и жарилось (норвежские консервы фирмы «Мосс» оказались самыми лучшими и по качеству и по упаковке).

Ивенс также мог превосходно печь, но мы редко его привлекали к этому делу, так как он ухитрялся засыпать мукой все жилище. Если же ветер врывался внутрь через дымовую трубу, то мучная пыль в доме стояла таким же густым столбом, как снежная метель снаружи. Однако печенье и пироги выходили у него на славу и исчезали так же быстро, как роса на солнце. Иначе обстояло дело с моим хлебом, который я по австралийскому образцу пек в золе. Надо полагать, что он продолжает там лежать и поныне в ожидании будущих экспедиций».

«Прием пищи происходил у нас в ту пору следующим образом: в 8 утра — завтрак, в 12 часов — обед, в 8 вечера — легкий ужин.

Откровенно говоря, легкой была вся кормежка, если не считать сырого тюленьего мяса и плохо пропеченного хлеба, что тоже случалось нередко. В подобных случаях у нас было ощущение, что в желудок попал хороший строительный кирпич.

Время, которое отнимала у нас трапеза, последовательно сокращалось. Обед по какому-либо торжественному поводу отнимал 10 минут, а обыденный продолжался часто меньше пяти минут.

Есть из жестяных банок хотя бы и свежие продукты вроде рыбы, мяса, овощей и фруктов довольно противно. Специфический металлический привкус, который приобретали продукты в результате долгого нахождения в оловянных банках, отнюдь не способствовал аппетиту, а черствые галеты, которые служили нам вместо хлеба, отличались жесткостью камня».

«Доктор постоянно разнообразил меню. В середине зимы, наше питание выглядело примерно следующим

образом.

Первый завтрак	Второй завтрак	Обед
*Воскресенье*
Хлеб с маслом	Какао	Различные супы
Чай, кофе, сыр	Сухари	Прессованное мясо
Сардинки	Язык	Рис, приправленный карри
Селедки	Сыр	Поджаренный картофель
	Варенье	Каша
	Мармелад
*Понедельник*
Каша	Какао	Молочная кашица
Хлеб с маслом	Ветчина	Вяленая рыба
Сало	Галеты	Картофельное пюре
Кофе, чай	Варенье и мармелад
*Вторник*
Каша	Какао	Сладкий суп
Ветчина	Галеты	Жареный телячий
Хлеб с маслом	Селедка	сычуг (консервы)
Чай, кофе	Сардинки	Поджаренный картофель
	Сыр	Сушеные овощи
	Варенье	Пудинг с изюмом
	Мармелад
*Среда*
Каша	Какао	Молочный суп
Сало	Галеты	Вареная лососина
Хлеб с маслом	Ветчина	Сушеный картофель
Чай, кофе	Сыр
	Варенье
	Мармелад
*Четверг*
Каша	Какао	Горох
Ветчина	Галеты	Солонина
Хлеб с маслом	Селедка	Сушеный картофель
Чай, кофе	Сардинки	Сухие овощи
	Сыр
	Варенье
	Мармелад
*Пятница*
Каша	Какао	Молочный суп
Ветчина	Галеты	Сушеная рыба
Хлеб с маслом	Ветчина	Сушеный картофель
Чай, кофе	Сыр
	Варенье
	Мармелад
*Суббота*
Каша	Какао	Сладкий суп
Ветчина	Галеты	Мясные консервы
Хлеб с маслом	Селедка
	Сардинки
	Сыр
	Варенье
	Мармелад

Расход продуктов
	Остаток
30 оловянных ящиков с «каютным» печеньем	30½
1 ящик с печеньем «трикола»	1½
30 оловянных ящиков смешанного печенья	12
8 ящиков венгерской муки	56
30 ящиков пшеничной муки	170
2 бочки пшеничной муки грубого помола	8⅔
6 оловянных ящиков ржаной муки	10
1 оловянный ящик ячменной муки	37
1 » » риса	36
1 » » «тапиока»	7
28 банок порошка для выпечки пирогов	16⅓
38 ящиков сахару	34½
27 ящиков масла	37
4 ящика сахарной пудры	36
26 головок сыра «эйдаммер»	70⅔
24 головки сыра «чеддер»	24½
250 банок швейцарского молока	650⅔
110 банок «идеал»	190
150 разных банок	__
50 ящиков сахару, какао	50
50 банок прессованного чая	100
15 ящиков кофе	150
1 ящик чаю	8
3 ящика какао «В. X».	__
1 ящик мясных консервов и какао	3¾
2 ящика мясного шоколада	2½
6 оловянных ящиков сиропа	2¼
120 оловянных банок маринада	168
20 » » варенья	340
10 горшков «фрейм фуд»	30
4 ящика вареного масла	14
180 оловянных ящиков «арми рэйшнс» (армейского рациона)	300
1 ящик рагу	0
1 » с черепахами	2½
1 » паштета из языков	1½
2 ящика ирландского блюда «баранина с капустой»	0
1 ящик паштета «Леви»	0
1 » рубленого мяса	0
2 ящика немецких сосисок	0
2 » ветчины	4
1 ящик сала	4
1 бочка солонины	1½
2 банки «торнес герметик»	0
1 ящик «влизинген герметик»	0
20 банок «неприкосновенного запаса»	6
20 » мясного экстракта	1
1/2 ящика «оксина»	½
1 ящик мясного экстракта «НАО»	1
12 ящиков концентрата «либиг»	48
6 банок «боврил»	_
2 банки «хеддэк»	1
2 » сардин	3
1 банка сельдей	1½
3 ящика томатного супа	1¼
2 » разных супов	1⅓
1 ящик лососины	1
1 » супа «мулигатори»	__
1 » супа с почками	__
1 » супа «жюльен»	—
1 » мясного бульона	_
1 » горохового супа	6
10 банок «лагенбис скуэр»	30
I бочонок гороха	1
6 ящиков сушеного картофеля	7
5 оловянных ящиков	2
3 » ящика прессованного картофеля	1
5 » ящиков овощей	1
1 оловянный ящик бобов	0
30 бутылей соусов	50
½ ящика соусного порошка	½
4 оловянных ящика сушеных овощей	1
½ ящика с пряной приправой «чатни»	^½
1 ящик пикулей	1
16 бутылок уксуса	24
25 » лимонного сока	15
25 банок с мясными кубиками	5
4 банки пряного порошка «Каррк»	2
4 банки горчицы	1
3 ящика соли	1
3 » «силлэри»	1
10 ящиков сушеного чернослива	30
5 » изюму	30
½ящика сухофруктов	__
1 ящик южных фруктов	2
35 ящиков походного провианта	50

Эксперименты по замерзанию жидкостей

«Ртуть в термометре замерзла, пришлось опять прибегнуть к спиртовому термометру. Когда в обыкновенном термометре замерзает ртуть, она собирается в такой плотный комок, что в вертикальной трубочке ее совсем не остается, и число градусов установить бывает уже невозможно.

Мы вылили на блюдце немного ртути. Через час она накрепко замерзла, при щелчке издавала металлический звук. Кристаллизация ее происходила снизу вверх.

Мы попробовали перелить часть ртути, которая не успела замерзнуть, в сосуд. Сейчас же вдоль стенки сосуда расположилось в шахматном порядке множество октаэдров.

Мы поинтересовались также тем, как переходит в твердое состояние виски. Виски, перелитое в открытый сосуд, замерзло полностью в течение 10 минут. Так как наш шеф запретил нам потребление виски без его специального разрешения, то мы использовали этот эксперимент, чтобы обойти закон. Мы вкусили в полном смысле этого слова «запретный плод».

Защита от холода

«Мы пришли к заключению, что в этих случаях наилучшей защитой является хорошая меховая шуба. Все остальные виды одежды ветер пронизывал, и даже в наших шубах, в тех местах, где мех был сшит недостаточно плотно и куда проникал ветер, мы испытывали болезненные ощущения, как будто от укола булавками.

В результате этого шторма в бухте снова взломало лед, и в нашем основном лагере воцарилось на некоторое время вынужденное безделье. Мы занимались тем, что готовили себе на зиму шубы из тюленьих шкур».

Защита ног от обморожений

«К счастью, мы захватили с собой мешок с травой для утепления нашей лапландской обуви; иначе мы потеряли бы все пальцы на ногах. Чулки мало что дают во время поездок на санях в антарктических районах.

Когда чулки отсыревали, то при стоянии человека на месте нижняя их часть, охватывающая стопу, превращалась в лед. Вскоре вслед за этим той же участи подвергались и пальцы ног. По-иному обстояло дело с травой, мягкой, нежной, но прочной, которой лапландцы постоянно пользуются взамен чулок.

Трава эта растет на севере на берегах озер. Лапландцы высушивают и набивают ею свою просторную обувь. При этом они с характерной традиционной тщательностью распределяют траву таким образом, чтобы она покрывала подошвы и тонким, но равномерным слоем располагалась внутри обуви.

Ноги, обутые таким способом, отморозить нельзя. В случае промачивання ног трава от сырости начинала преть и появлялось приятное чувство теплоты. Из манеры лапландцев обуваться мы извлекли в дальнейшем много полезного. Обнаженные ноги, погруженные в траву, получали защиту от мороза. Однако главное заключалось в том, чтобы трава была правильно распределена внутри обуви. С течением времени мы приобрели известный опыт, но все же всегда бывали довольны, когда лапландцы сами набивали травой обувь: они укладывали траву более ловко и более равномерно».

Подготовки к санным путешествиям

«22 апреля в морской бухте к западу от мыса Адэр лед достиг наконец толщины в 2½ фута. Мы с нетерпением ожидали этого момента, чтобы предпринять первый санный объезд и успеть до наступления зимы сделать картографическую съемку. Я решил двигаться вдоль восточного берега бухты Робертсон, чтобы в максимальной степени ознакомиться с совершенно неизвестной внутренней частью морской бухты. Дел у нас было по горло. Надо было упаковать продовольствие, собрать упряжь для собак и подготовить все остальное для первого путешествия на санях. Я брал с собой Фоугнера, Берначчи и лапландца Савио, запас продовольствия на 20 дней и 20 ездовых собак. Помимо инструментов и обычного снаряжения, шелковой палатки, спальных мешков и лыж, мы захватили также маленькую лодку из парусины. Она складывалась с легкостью книги и прекрасно умещалась на санях».

К первой весенней санной поездке зимовщики готовились задолго. «Доктор и Колбек обследовали содержимое всех наших ящиков и ларей и отобрали в дорогу продукты наименьшего веса.

Берначчи привел в порядок отобранные мною инструменты. Фоугнер проверил сани и палатки. Лапландцы с большой тщательностью поправили собачью упряжь, набили маленькие мешки травой, которой мы теперь пользовались взамен чулок, упаковали запас корма для собак. Элефсен напек свежих ржаных лепешек и наполнил ими жестяную коробку.

По окончании приготовлений вся кладь была взвешена, найдена слишком тяжелой и снова до мельчайших подробностей вымерена и переупакована. После этого мы стали укладывать наши продовольственные запасы в большие, удлиненной формы парусиновые мешки, подогнанные по своим размерам к саням. Когда все было закончено, мы затянули мешки и прикрутили их веревками к саням. Затем пришла очередь запасных лыж, ледорубов с прямым и кривым заступом, тросов и, наконец, больших оленьих шуб, сверх которых были водружены наши ружья.

…После долгой и скучной ночи это была жизнь, настоящая радостная жизнь.

Мы, отправлявшиеся в путь, взирали на будущее бодро и с надеждой; те, которые оставались, от души желали нам удачи во всем».

Костер из шкур и сала

«Отложив для себя тюленье сердце и лучшие куски мяса, из шкуры и сала зверя мы разожгли костер и бросили на огонь остатки его туши. Языки пламени поднимались высоко в воздух.

Разжечь сало не всегда бывает просто. Сначала нужно получить огонь, используя куски дерева или другого легко воспламеняющегося материала, так как сало начинает гореть не раньше, чем станет плавиться и размягчаться хотя бы в одном месте. У нас же всегда при себе бывали для растопки куски легкого сухого дерева, и это вполне себя оправдывало».

Ремонтные работы при сильном морозе

«Ремонт поломанных саней на морозе — тяжелая работа. Стоило прикоснуться к металлическим частям, как кожа рук немедленно прилипала к ним. Ремни, которыми прикручивали лыжи к саням, были, как дерево, поэтому пальцы долго еще оставались согнутыми и неподатливыми. Мы не в состоянии были привязать лыжи так прочно, как это требовалось, и лишь после того, как разогрели ремни на груди, мы смогли их сгибать по желанию».

Способы пешего передвижения в условиях метели и сильного ветра

«На следующий день метель, вонзавшаяся в лицо снежными иголками, продолжала бушевать. Мы все трое обвязали себя одной крепкой веревкой и осторожно продолжали путь. Холод и пурга почти не давали нам вздохнуть. В этом случае, как и во многих других, мы ощущали тяжелое удушье. Внизу, на уровне домиков, ветер, дул со скоростью 87 английских миль в час, а здесь, где мы провели ночь, — он был значительно сильнее».

Ночевки в условиях метели

«Скоро все обледенело: люди, собаки, сани, палатки, даже провиант — с каждого тюка свисали ледяные сосульки. Парусиновая лодка лежала свернутой на скалистом уступе, сплошь покрытая ледяной оболочкой.

С помощью лыж, палок, и тяжелых саней мы вновь укрепили маленькую шелковую палатку в самом высоком месте уступа. В палатку положили два спальных мешка и попытались приготовить себе горячую еду, но наша маленькая спиртовка находилась в таком жалком состоянии, что мы вынуждены были отказаться от этого намерения и должны были довольствоваться замерзшими анчоусами. Двое из нас забрались в спальные мешки, двое остальных стояли на вахте. Так мы менялись каждые шесть часов. Метель завывала всю ночь. Стоявшие на посту располагали площадью всего в десять футов. По ней они ходили взад и вперед, взад и вперед, чтобы не заснуть. Холод и летевшие на нас ледяные брызги обессиливали до такой степени, что лишь с огромным трудом нам удавалось держаться на ногах. Зубы стучали от холода. Савио, с которым я нес вахту, начинал время от времени петь псалмы; он непрерывно спрашивал, который час, пока не свалился на свой мешок и тотчас не заснул».

«Согревшись, отдохнув и сварив какао, с помощью которого подкрепили свои силы, мы снова пустились в путь, несмотря на темную ночь. После любования яркими языками пламени костра, ночь показалась нам еще непрогляднее. Чем дальше мы уходили от костра, тем меньшим казался огонь, исходивший от пылавшего тюленьего жира. И, наконец, он совсем скрылся за горизонтом.

При восходе солнца все вокруг окутал густой туман, температура воздуха была очень низкой. Собаки, сани, лыжи, люди казались теперь одного цвета, все покрылось густым инеем, стало белым, как снег.

Первые яростные порывы ветра настигли нас прежде, чем мы успели развязать веревки, которыми были прикреплены к саням палатки и снаряжение.

Только внесли мы спальные мешки в маленькую шелковую палатку, как снежная буря разразилась с такой силой, какую нам еще ни разу не приходилось испытывать.

Ветер захватывал дыхание. Пока мы ползали на четвереньках, собирая продукты и наши маленькие спиртовки, нам несколько раз казалось, что мы задохнемся. Мы ощущали на своем теле все швы одежды. В тех местах, где оленьи шкуры были сшиты между собой, казалось, в кожу вонзаются иглы.

Нам не удалось установить столбы для палатки. Мы должны были поспешно залезть в свои спальные мешки, пока колючий мороз не лишил нас этой возможности. И вот мы один за другим заползали подлежавшую на земле шелковую ткань палатки, под которой были сложены рядом наши спальные мешки, и скоро, лежа в оленьем меху, начали отогреваться.

Некоторое время мы еще слышали вой урагана, бушевавшего над снежными полями, затем этот вой становился все тише и тише, а шелковое покрывало над нами все тяжелее.

Черное пятнышко, которое представляли мы собой в бескрайней белой пустыне, было покрыто теперь толстым белоснежным одеялом. Антарктическому шторму не с кем было разделить свое мрачное одиночество».

«Всю следующую ночь мы ожидали наступления шторма и готовились к нему, как могли. Палатка была приведена в «ураганную готовность», собаки обильно накормлены. Сами мы поужинали и выкурили свои короткие трубочки, обсуждая целесообразность транспортировки айсбергов в Австралию, где лед продается по шесть пенсов за фунт.

Лежа в спальных мешках, мы играли в вист; проигравший должен был готовить обед.

Рано утром 18-го, позавтракав на скорую руку, мы продолжали путь».

Поведение собак

В экспедиции использовались более 20 собак, способных ходить в упряжке. «Упряжные собаки стояли на ледяном балконе и, сбившись тесной кучей, выли не хуже ветра. Они, казалось, понимали всю серьезность положения. У нас не нашлось даже времени снять с них упряжь». «Упряжные собаки зарывались в кучи снега или ожидали, когда их занесет снегом. В метель они свертывались неподвижным клубком до тех пор, пока их полностью не покрывал снежный покров. Тогда они начинали слегка двигаться, чтобы устроить себе небольшую нору. Если снегопад продолжался несколько дней подряд, то часто нам приходилось выкапывать собак из-под снега. Нередко случалось и так, что у нас надолго пропадали отдельные собаки, а позднее, раскапывая снежные сугробы, мы их обнаруживали.

Собаки, предпочитавшие, чтобы их занесло снегом перед пургой, всегда обеспечивали себя необходимым провиантом и держались безмолвно в своих снежных убежищах, избегая таким образом неприятной работы в упряжке.

Зимою упряжные собаки становились злее волков. С ними мы легко управлялись, пока вдоволь было тюленьего мяса; когда же холод усиливался и питание становилось скудным, всякая дружба между ними пропадала. Однако в боях за хлеб насущный не всегда победителем оставался сильнейший.

Время от времени собаки, словно сговорившись, обрекали одного из псов на съедение, и последний бесспорно знал об уготованной ему судьбе. Он как можно ближе держался к нашим палаткам и домикам, при первой представившейся возможности, поджав хвост, вползал в жилище и укрывался там. Он не осмеливался принимать участие в тех скудных трапезах, которые мы готовили животным из собачьего бисквита. Он худел на глазах и казался подавленным. Другие собаки все это время подстерегали его. Как только он оказывался в пределах досягаемости, вся стая бросалась, чтобы напасть на него и прикончить.

Горе псу, если он не обеспечил себе пути к отступлению. Если он пытался бежать вперед, то начиналась дикая гонка не на жизнь, а на смерть.

Вся кавалькада уносилась в лунном сиянии через необозримые ледяные поля, пока не превращалась в черные точки на белом покрове. Затем и они исчезали в темноте. Иногда слышался отдаленный вой и внезапно наступала тишина. Мы понимали: все кончено. Когда мы, вооруженные плетью и лыжными палками, прибывали на лыжах к месту происшествия, то находили от приговоренного к смерти лишь разбросанные кости. Нас особенно поражало, что в те периоды, когда один из псов был обречен на съедение, между остальными собаками воцарялся мир. Казалось, они сознавали, что для осуществления их злого умысла требуется сплоченность.

Таким путем мы потеряли многих наших лучших и наиболее крепких упряжных собак».

Накануне первой весенней санной экспедиции «на базе господствовало оживление, упряжные собаки чувствовали, какие труды им предстоят. Некоторые, смекнув уже заранее, чем пахнет дело, своевременно заползли в укромные места, так что их невозможно было найти. Собаки—любительницы путешествий лаяли от радости. Перед нашей норой в снегу разыгрывались пестрые картины. Вой собак, покрикивания лапландцев, щелканье бичей — все это и сейчас звучит у меня в ушах, когда я вспоминаю об этих приготовлениях».

«Собаки, несомненно, чуяли приближение бури. Едва мы сделали остановку, как они свернулись в неподвижный клубок; так поступали они всегда при наступлении снежной метели».

Роль врача во время полярной экспедиции

«Я держусь того мнения, что в арктическую или антарктическую экспедицию следует брать двух врачей. Опыт показывает, что во время экспедиции врачи страдают больше других. Постоянно приходится слышать об экспедиции, вернувшейся из полярных областей без врача или с врачом, рассудок которого пострадал. Среди врачей неоднократно наблюдались морфинизм и кокаинизм с последующим самоубийством.

Быть может, это объясняется тем, что их профессия не всегда оставляет место для других интересов, и поэтому время им кажется особенно долгим.

А между тем в полярном путешествии на плечах врача лежит исключительная ответственность.

Так или иначе, но история путешествий в неизведанные страны показывает, что жизнь врачей, сопровождающих путешественников, слишком часто омрачается грустными событиями.

Настоятельно необходимо поэтому, чтобы руководитель экспедиции, отбирая врача, уже в интересах их самих, проявлял большую осмотрительность; это тем более важно, что работа врача исключительно тяжела, а влияние его на окружающих огромно.

При участии в крупной экспедиции, вроде той, которой пришлось руководить мне и в которую входил 31 человек, от врача, желающего быть достойным своего положения, требуется много такта и сдержанности. При таком количестве людей на палубе нужно соблюдать строгую дисциплину, а доктору приходится вращаться попеременно между офицерами и матросами.

В то время как толковый и скромный врач может принести много пользы и вне сферы своей профессиональной деятельности, другой врач в результате неосторожности и часто без всякого намерения причинит большой вред.

Некоторые нежелательные случаи показали, что врач иногда злоупотребляет своим положением и вытекающими из него возможностями.

Позволю себе упомянуть только об одном случае, имевшем место на английском военном корабле, крейсировавшем в австралийских водах.

Врач ненавидел своего шефа. В пути он использовал свое положение врача, чтобы объявить капитана без всяких к тому оснований душевнобольным. Команду принял старший офицер. В дальнейшем выяснилось, что капитан был совершенно здоров.

Этот случай показывает, насколько своеобразно положение врача морской экспедиции, легко приводящее к опасностям и для него самого и для других. Ему открыт доступ к корабельной аптеке со всеми ее ядами и возбуждающими веществами. Просто удивительно, что до сих пор не обращали внимания на необходимость иметь при снаряжении больших полярных экспедиций двух врачей, так чтобы один мог контролировать другого. Общение их между собой на профессиональной почве будет способствовать их душевному равновесию».

Болезни и лечение

«Бутылочку с лекарством нам также приходилось носить на груди, подвязав ее на тесемке за шею. Лишь таким путем удавалось сохранять лекарство в жидком состоянии.

Во время этой поездки мы сильно страдали от мороза. Много раз белели у нас щеки, нос и уши, хотя руки и лица были покрыты толстым слоем жира».

«С болью в душе я наблюдал за питанием Гансона с его плохими зубами и еще более плохим аппетитом. С глазу на глаз я серьезно побеседовал с доктором о состоянии здоровья Гансона. Сам Гансон говорил мне, что он опасается цинги. Врач же заявил, что для диагноза цинги нет никаких оснований; он не думал, чтобы Гансон страдал этой болезнью. Что же именно было у него, он не мог определить.

Я лично был того мнения, что Гансон страдал бери-бери (авитаминоз), и поделился с доктором своими соображениями. Доктор мне честно признался, что ему еще никогда не попадался случай бери-бери, но судя по симптомам нельзя предполагать этого заболевания. В медицинском обследовании и в заботах о Гансоне доктор был неутомим; он возлагал надежды на хороший исход, я же, напротив, испытывал ощущение, что смерть уже наложила на Гансона свою печать».

«Днем я захотел пить и приложил губы к алюминиевой фляге. Металл отодрал слизистую оболочку. Несколько дней я испытывал ужасные боли».

Гигиенические процедуры во время зимовки

«Обычно по возвращении домой из далеких поездок мы устраивали себе нечто вроде ванны. Правда, большей частью дело сводилось к мытью лица и рук, но часто и этого не удавалось сделать. О настоящей ванне, конечно, не могло быть и речи; для этого у нас не было соответствующих приспособлений, кроме того, нельзя было допускать, чтобы наша кожа сделалась слишком чувствительной к холоду. Самыми чистыми из нас были лапландцы и примером в этом смысле являлся Савио.

Посреди зимы, при очень низкой температуре, он устроил себе под снегом ванную комнату. Я обратил внимание на то, что он долго и старательно роет яму в большом сугробе. Когда в один прекрасный день яма была готова, Савио скрылся в ней, прихватив туда печурку и котелок, которые мы обычно использовали для вываривания тюленьих голов и получения таким путем чистых черепов. Вскоре мы увидели, как из сугроба торчит черная труба печки, обложенная поленьями и асбестовыми пластинками.

Затащив в свою снежную пещеру несколько деревянных ящиков и немного угля, Савио наглухо закрыл выход; вскоре из трубы повалили густые клубы дыма.

Несколько часов мы не видели Савио, но вечером он появился в доме, веселый и чистый, как младенец. На дворе было 40 градусов мороза, однако, несмотря на это, лапландец несколько часов просидел под снегом голым и не замерз.

Этот способ мытья казался нашим лапландцам самым обыкновенным делом. Уроженцы северной Норвегии часто так моются, хотя по большей части они устраивают себе баню в каменных или земляных хижинах.

Попариться Савио было явно невредно. Вскоре я осмотрел его баньку и обнаружил, что он вырыл себе просторное помещение, в центре которого стояла печка; сам же Савио располагался на пустых ящиках. Он топил вовсю, и снег в нескольких местах подтаял. Однако ледяная крыша была такой толщины, что на ней ничего не было заметно. Теплый воздух, наполнявший помещение, делал баню, с точки зрения Савио, безупречной».

Психологическое состояние членов экспедиции

Участники экспедиции испытывали как физические, так и психологические трудности во время долгой полярной ночи. «Доктор считал, что многим полезно и даже необходимо по временам оставаться в одиночестве; правильность этого вскоре подтвердилась. Когда мы лежали отгороженные от всего мира на своих койках, последние по своему уюту и убранству могли, конечно, казаться нам модернизованным гробом. Но такое размещение вполне оправдалось на практике. На протяжении антарктической ночи мы так надоедали друг другу, что иногда можно было наблюдать следующую картину: кто-нибудь, собираясь вылезти, осторожно поднимает свою занавеску, чтобы убедиться, что в комнате нет чужого ненавистного лица. Увидя товарища, который уже выбрался со своей койки, чтобы глотнуть свежего воздуха, он снова задергивает свою занавеску, как если бы увидел отрубленную голову Медузы».

Некоторые члены экспедиции тяжелее других переносили лишения. «Бедняга Гансон! Ему тяжело приходилось в зимнее время, особенно когда он терял чувство осязания в нижних конечностях. По временам Гансон вновь становился бодрым и веселым и с надеждой ждал прихода весны. На свое несчастье, у него были также плохие зубы. Ему трудно было разгрызть свежее тюленье мясо, когда нам во время полярной ночи удавалось, хоть и не часто, убить тюленя. Доктор постоянно лечил его электричеством, но без большого успеха, и Гансон все реже сходил со своей койки.

Трудной становилась жизнь в домике, когда наступало время печь и варить. Кольбейн Элефсен разводил такой сильный огонь, что лежавших на верхних койках почти поджаривало, в то время как обитатели нижних коек замерзали. При этом Кольбейн работал с таким усердием, что у него был вид человека, находящегося в парном отделении бани.

Эта тяжелая работа, на протяжении всей зимы лежавшая на его плечах, была также и крайне неблагодарной: если не удавалось печенье или не приходилось нам по вкусу содержимое консервных банок, ему за все попадало».

«Как сейчас, я вижу перед собой Берначчи. который обычно пребывал в неизменно хорошем настроении, но однажды утром, потянувшись за галетой и безуспешно пытаясь ее раскусить, Берначчи, чтобы разломить галету, ударил ею по столу. Когда и это не дало результата, он пробурчал себе под нос нечто такое, что лучше не повторять.

Часто мы ели только по обязанности, так как знали — это необходимо для того, чтобы мы могли продолжать нашу интересную работу. Но при этом чувство было такое, будто опускали пищу в пустой мешок: удовольствия мы не испытывали».

«В этот период мы испытывали все большее неудовольствие по поводу нашего питания, особенно когда вспоминали кухню цивилизованного мира.

Как часто упоминались в разговоре свежие овощи! Глаза наши загорались голодным блеском при одних только словах: «капуста», «шпинат», «салат». Мы с тоской вспоминали о фруктовом изобилии под тропиками. Но если за столом мы из-за этого бывали угрюмыми и не в духе, то зато после окончания трапез трубки восстанавливали наше хорошее настроение. Бедняга же Гансон, как некурящий, сидел одиноко в стороне.

Некурящий не представляет себе, каким незаменимым другом является трубка, сколько силы дает табак, независимо от того, происходит ли это в кругу курящих мужчин в комнате на суше или в каюте корабля среди жующих и сплевывающих табак охотников за тюленями.

Трубка мира у индейцев названа так далеко не случайно. Табак устраняет немало трудностей, смягчает наши горести, помогает при плохом пищеварении.

В длинные зимние месяцы курение было так же необходимо, как сон. Мы относились к нему, как к непременной обязанности, не лишенной к тому же приятности».

Исходя из собственного опыта путешествий, автор делает вывод, что «когда наступает полярная ночь, то образованный человек страдает в большей степени, менее развитый человек легче переносит бездеятельность и темноту.

Но даже и среди тех, развитое мышление которых требует перемен и новых занятий, бывают отдельные личности, которые могут жить продолжительное время в снежной норе, почти ничего не делая, без книг, при весьма скромном питании; несмотря на все лишения, они веселы и здоровы.

В жизни и работе полярного исследователя юмор играет существенную роль. Наилучшим образом чувствует себя тот, у кого есть изрядный запас его».

«Перед санными вылазками всегда наступало доброе согласие между участниками экспедиции, находили выражение подлинные наши чувства по отношению друг к другу. В глубине души мы думали, что, быть может, видим друг друга последний раз. Мы уже познали все могущество стихии на полярном континенте и понимали, какое короткое расстояние отделяет под этими широтами жизнь от гибели».

Автор описывает собственное психологическое состояние в одну из ночей. «Я же все еще не был в состоянии отправиться на покой. Прекрасная сверх всякой меры ночь наполняла мою душу благоговейным восторгом.

Благодарность за дарованное бытие... Чистые звезды там вверху! Великая неведомая таинственная страна, которой мы достигли и которую еще предстоит изучить... Труд, одиночество, лишения, тоска и холод последних дней—все это вызывало во мне такую покорность провидению, которая либо искажена, либо совсем неизвестна в мире цивилизации... Мысли самые чистые, самые ясные поднимались невольно из глубины души, витали вокруг меня как самостоятельные существа и звучали в унисон с органными трубами полярного сияния в небесном пространстве.

Все было чудесно: и люди и жизнь!

В этом чистейшем воздухе ничто дурное не могло бы сохраниться, подобно тому, как микробы не могут найти здесь условия для существования...»

Пожар и борьба с ним

Зимовщикам пришлось испытать на себе действие огня, когда в их жилище начался пожар. «3 июля температура внезапно поднялась до нуля. Ночью этого же числа мы едва не лишились всего, что имели.

На отдых мы улеглись рано; как обычно, некоторые из нас читали на ночь, засыпая один за другим. В полночь я внезапно проснулся, близкий к тому, чтобы задохнуться от дыма. Оттого места, где лежал Колбек, поднимались языки пламени. Одним прыжком я выскочил через узкое отверстие своего спального ложа. Очутившись в комнате, увидел Колбека, который занимался тем, что лил на пылавшие постельные принадлежности первую попавшуюся под руку талую воду. Колбек заснул при горящей сальной свече, которую поставил у своей койки, чтобы читать. Но свеча перевернулась, и огонь быстро распространился; пылал уже весь потолок. В своем замешательстве Колбек пытался собственными силами потушить пожар. Это ему не удалось. Скоро все были на ногах, каждый со своим одеялом, с их помощью нам удалось затушить огонь. Продолжалось это, однако, довольно долго.

К счастью, у нас в жилище было так мало воздуха, что нам самим едва хватало его для дыхания. Если бы огню был обеспечен больший приток воздуха, то все бы сгорело и мы оказались бы в ужасном положении».

Создание запасного склада и другие меры предосторожности

Пережитый пожар показал, что зимовщикам необходим склад запасного снаряжения на непредвиденный случай. «На следующий день мы устроили под утесом к востоку от лагеря склад продовольствия. Здесь поместили также несколько палаток, запас дров, пороха — на случай, если пожар уничтожит главный лагерь, мы не остались бы ни с чем. Кроме того, я распорядился, чтобы десять туго набитых вещевых мешков всегда висели на определенном месте у выхода из жилого дома. Во всех мешках, кроме продуктов, были спички и другие вещи, которые в суматохе легко забыть».

Работы по сворачиванию экспедиции

«Приступить безотлагательно к погрузке мешала дурная погода, нагрянувшая с юго-востока. Ветер и волны швыряли «Южный Крест» туда и сюда и не раз угрожали угнать его вновь из бухты в океан.

Когда ненастная погода, наконец, прошла, «Южный Крест» стал на якорь как раз в том месте, где в прошлом году производилась высадка. Началась утомительная работа по погрузке инструментов, ящиков с коллекциями, провианта и оборудования; для перевозки мы использовали вельботы.

Вновь пришлось нам, загружая вельботы, окунаться в непрерывно катившиеся по каменистому дну ледяные волны; вельботы не рисковали подойти к берегу вплотную из-за быстрого прибрежного течения. Это была опять та же изнурительная работа, те же тяжелые испытания, через которые мы прошли в свое время при высадке.

На мою долю выпало самое тяжелое испытание: мне с помощью обоих лапландцев надо было застрелить собак, которые из-за болезни, старости, инвалидности больше не годились для работы. Некоторые из них инстинктивно чувствовали грозящую опасность. Мне стоило большого труда направить смертоносное оружие на этих преданных и умных животных, которые так долго нас сопровождали и которым мы многим были обязаны. И все же, пожалуй, для измученных животных этот день был самым счастливым с тех пор, как они резвились щенками в своем родном краю.

Я оставил в домиках большое количество провианта и десять тонн хорошего угля. Тут же был положен подробный список содержимого отдельных ящиков. Я надеюсь, что это принесет пользу будущим экспедициям.

Специальным документом я предоставил начальнику экспедиции, которая явится после нас на полуостров, неограниченное право использовать указанный провиант и топливо...

Затем я оставил короткий письменный обзор выполненной работы и сообщил координаты важнейших обнаруженных нами географических пунктов. К обзору были приложены фотографические снимки с этих пунктов, а также с наших коллекций.

Если суждено чему-либо случиться с нами по пути на юг, то эти материалы частично сохранят для науки результаты наших трудов.

Покончив с этим делом, я в сопровождении научных работников и части команды «Южного Креста» поднялся на мыс Адэр, где посетили могилу Гансона. Я распорядился укрепить на валуне железный крест с латунной дощечкой, на которой были выгравированы имя, возраст и дата смерти Гансона. После этого все мы вновь отправились на корабль.

2 февраля я дал приказ об отплытии. «Южный Крест» развел пары и направился из бухты Робертсон. Густые облака, подобно огромному занавесу после первого акта драмы, стали спускаться с горных вершин и скрыли от наших глаз место действия первого драматического этапа экспедиции.

Вперед на юг, вперед к новым открытиям в великих и чудесных морях и землях Южного полюса, вперед к новым приключениям!

Уже 3-го числа стал виден остров Поссешен. Было три часа утра, когда я поднял научных сотрудников с постели. Они крепко спали на теплых койках в приятном сознании, что большая доля трудностей осталась позади. А «Южный Крест» в это время сонно покачивался на крупной зыби Южного Ледовитого океана.

В шесть часов утра мы застопорили машину и спустили вельбот. «Южный Крест» находился в двух милях от северного берега острова Поссешен, примерно на том самом месте, где в 1895 году остановился «Антарктике.

Дул легкий бриз, однако зыбь была велика. Течение вдоль того каменистого берега, где мы высадились в 1895 году, было довольно сильным».