Опыт путешествия на судне «Мод». Часть 1
Материал нашел и подготовил к публикации Григорий Лучанский
Условия жизни на судне «Мод» в период зимовки
«В течение августа и большей части сентября стояла такая мягкая погода, что тепла камбуза хватало для поддержания сносной температуры как в кают-компании, так и в одиночных каютах. Однако, в конце сентября стало так холодно, что нам пришлось озаботиться насчет отопления. На борту «Мод» все удобства сосредоточивались в рубке, расположенной в кормовой части палубы. Находившаяся там просторная кают-компания окружалась десятью одиночными каютами, а впереди помещались камбуз и лаборатория. В наши прежние путешествия мы пользовались печью, установленной в кают-компании. Она давала достаточно тепла, но представляла некоторые неудобства, худшим из которых была сильная сырость в каютах зимою. Так как наружные стены не прогревались, то на них постоянно осаждалась влага, вода стекала по стенам и замерзала на полу. Особенно страдала от этого лаборатория, расположенная в углу рубки: там вечно приходилось скалывать и выносить лед. Почти все полярные экспедиции претерпевали то же самое неудобство. Сырость и лед на всех наружных стенах зимою являются настоящим бичом, тем более мучительным, чем хуже построены зимние помещения... Температура в наших каютах обыкновенно была не особенно высокая. В одиночных каютах она держалась почти всегда около 10° тепла по Цельсию, в кают-компании же было несколько теплее, особенно по вечерам, когда зажигали большую лампу «Люкс». Во всех же каютах было электричество, доставляемое аккумуляторной батареей, заряжавшейся от динамо с керосиновым двигателем. Так как электрическое освещение в каютах необходимо было экономить, чтобы не слишком часто заряжать батарею, то мы проводили вечера обыкновенно в кают-компании, где горела сильная лампа «Люкс» и температура доходила до 12 –15° С. Для жилой комнаты это, конечно, довольно низкая температура, но в наших условиях она имела некоторые преимущества: мы могли, не страдая от жары, сидеть дома в теплом нижнем платье, в меховых чулках и сапогах, одетые настолько тепло, что достаточно было накинуть меховую куртку, чтобы выйти наружу».
Отопление зимующего судна
Пытаться ввести новую систему отопления на зимующем полярном судне в Сиэтле была приобретена аппаратура для отопления горячим воздухом. «Она была установлена Олонкиным и Сювертсеном в конце сентября. Печь помещалась в машинном отделении, под кают-компанией; оттуда одна большая труба выходила прямо в середину кают-компании, другая труба, поменьше – в лабораторию, а третью мы отвели в мастерскую под палубой. Устройство оказалось превосходным, тем более, что оно требовало очень мало присмотра и хлопот. Зимою мы топили печь ежедневно, в особенно же холодные дни приходилось топить иногда два раза в сутки: утром и вечером; впрочем, одного раза, было большею частью вполне достаточно. В отношении экономии топлива мы тоже были вполне удовлетворены. На отопление и приготовление пищи мы за год истратили всего на всего около 11 тонн угля – количество весьма умеренное, если принять во внимание объем помещений, в которых приходилось поддерживать сносную температуру, и если вспомнить, что в течение четырех холодных месяцев наружная температура в среднем не поднималась выше –30°Ц.
Самым же большим преимуществом отопления горячим воздухом было то, что оно поддерживало абсолютную сухость в помещениях и непостижимым образом прекрасно способствовало вентиляции. Горячий воздух, поднимавшийся по трубам, был чрезвычайно сух, благодаря чему на стенах не могло скопляться никакой сырости. Так как в кают-компанию и остальные каюты постоянно притекал воздух, то последний естественно должен был и истекать оттуда обратно; но каким путем он шел, нам так и не удалось установить.
При прежней системе отопления нам приходилось устраивать более или менее сложные приспособления для вентиляции, чтобы поддержать в помещениях чистый воздух. Теперь все эти установки оказались излишними, так как помещения вентилировались сами собой. Когда мы, семь или восемь человек, просиживали целый вечер в кают-компании, дымя нашими носогрейками, набитыми резаным листовым табаком, воздух оставался почти чистым. Только по субботам, когда курили сигары, мы, прежде чем идти спать, открывали двери и проветривали помещение. Был, правда, и недостаток у нашего отопления, свойственный всем устройствам подобного рода: разводилась страшная пыль. Достоинства его все же были так велики, что мы с радостью мирились с этой неприятностью».
Одежда зимовщиков
«Зимнюю одежду из пушистого собачьего меха роздали нам в начале ноября. Много было смеха и шуток в кают-компании, когда мы примеряли ее в первый раз, делая отчаянные усилия, чтобы просунуть головы в соответствующие отверстия. У нас была одежда двух родов: первая – гренландская из собачьего меха, вторая – сибирская из оленьего меха. Последняя хранилась про запас на тот случай, если бы нам пришлось покинуть «Мод» и добираться по льду до берега. Обувь была типа, употребляемого на сибирском побережье: сделанная из оленьего меха, она была просторна и удобна. Я могу сказать, что благодаря хорошей одежде, мы никогда не страдали от холода. Впрочем, мы проводили большую часть времени на борту, где у нас были теплые и удобные помещения. Разумеется, иногда трудновато приходилось во время пребывания на льду или при работе на палубе. Случалось, что окоченевали кончики пальцев, и даже слегка отмораживались лицо или руки; но дальше этих мелких неприятностей дело никогда не шло».
Бытовые условия во время санных поездок
«Гораздо хуже обстоит дело во время санных поездок, когда приходится ночевать, не имея другой защиты, кроме легкой палатки и холодного, как лед, спального мешка. Тогда только узнаешь, что значит зябнуть по-настоящему».
Получение питьевой воды
«Вопрос, как получить хорошую питьевую воду в плавучих льдах, не раз затруднял многие экспедиции. Полярные корабли с давних времен запасались питьевой водой из тех луж, которые летом образуются на льду и в сущности состоят из пресной воды; но руководители экспедиций часто опасались употреблять эту воду, между прочим из-за распространенного предрассудка, что вода с хотя бы легкою примесью соли вызывает заболевание цингой. В экспедиции на «Жаннетте» вопрос о питьевой воде всегда стоял очень остро и Де Лонг опасался употреблять воду, не совсем свободную от примеси соли. Несмотря на многочисленные поиски, Де Лонгу и его товарищам не удалось запастись летом пресной водой из луж на льду, зимою же они не могли найти такого льда, который дал бы годную для питья воду. Поэтому на «Жаннетте» дистиллировали полученную изо льда воду, чтобы сделать ее годной для питья и варки пищи».
"Кристину" после первой аварии вытаскивают из снега
Самолет "Кристина" готов к полету.
Колымский край. История, география, население.
Автор описывает колымские поселки и города, а также местное население, какими он наблюдал их в 20-е годы 20 столетия. «Колымский край – необычайно глухое место земного шара. Мы убедились в этом, находясь у острова Айон в 1919–1920 г.г., когда на «Мод» приходило очень много гостей. Олонкин посетил в ту зиму Нижне-Колымск, в котором имеется около 100 жителей, чтобы купить там коллекции, оставшиеся после Иогана Корена, а я побывал в обществе моих чукотских друзей в местечке Пантелейке, во время ежегодной ярмарки, и также посетил несколько соседних селений. Уже в 1648 г. ((Указанная автором дата не вполне точна. Первое знакомство русских казаков с Колымой произошло в 1644 г., когда и было основано Нижне-Колымское зимовье. Ред.) русские казаки, проникшие в Сибирь, добрались до реки Колымы и основали по обоим ее берегам несколько колоний. Проживающие здесь «русские» настолько смешались с туземным населением, что перестали от них отличаться, и поэтому гораздо правильнее будет обозначать их под общим названием «сибиряков». Некоторые из туземных племен исчезли бесследно, слившись с сибиряками. Так, например, случилось с племенем юкагиров. В 1920 г. я пытался разыскать это племя и в конце концов добился лишь ответа, что «все они теперь русские». В Колымский край, кроме того, постоянно прибывают новые поселенцы. Эта область прежде являлась местом ссылки для политических преступников. Тюрем там не было и ссыльным отводился определенный участок, где они должны были проживать. Политические ссыльные оставили целый ряд описаний Колымского края и его обитателей-туземцев. Нам рассказывали, что политические ссыльные много содействовали развитию края. Они усовершенствовали приемы звероловства и научили туземцев, как сохранять свежей в течение зимы пойманную осенью рыбу. Наряду с этими людьми, очутившимися здесь против воли, сюда также прибывают переселенцы, поселяющиеся здесь добровольно, привлекаемые, быть может, вольною жизнью и величественной природой.
Трудно установить точно, как велики размеры так называемого Колымского края. Течение реки Колымы мало известно, но длина ее во всяком случае превосходит длину Рейна, а бассейн ее занимает площадь приблизительно в 350–400 тысяч квадратных километров, что составляет пространство больше всей Норвегии. Река судоходна от устья до Средне-Колымска для судов с осадкою 12 фут. Средне-Колымск расположен приблизительно в 700 километрах от устья и имеет около 600– 700 жителей. Берега реки лесисты с верховьев почти до самого устья. На севере лес состоит из карликовых берез весьма низкого достоинства, но внутри края встречаются большие деревья. Самые распространенные из них – сибирские лиственницы, но наряду с ними попадаются и разные лиственные деревья».
«Русская революция и новый порядок отразились, наконец, и в этом крае. В 1921 г. там появились первые большевики и в последовавшие годы самые отдаленные углы Колымского края всколыхнулись борьбой белых с красными, охватившей всю восточную Сибирь. Теперь все пришло в порядок и советская власть дала Колымскому краю самоуправление. Новый порядок не вызвал сколько-нибудь значительных перемен. Один из наших гостей оказался лицом, занимающим сравнительно высокий государственный пост в Нижне-Колымске. У него был длинный и трудно выговариваемый титул, который Олонкин переводил таким несметным числом слов, что мы для удобства прозвали его просто «губернатором».
Занятия сибиряков
«Почва края не благоприятствует какому бы то ни было виду земледелия, кроме того, лето здесь чрезвычайно короткое. Только в самых верховьях реки, где летом бывает очень жарко, земледелие производится в небольших размерах, но и здесь главную роль в хозяйстве играет скотоводство. В этих местах расстилаются роскошные природные луга, позволяющие с легкостью запасаться большими количествами сена для скота. Чем ближе к северу, тем у населения становится скота меньше, но даже в Нижне-Колымске встречаются коровы и лошади. Лето здесь пролетает быстро, и сибиряк часто бывает так ленив, что не успевает за лето запастись для скотины достаточным количеством сена, собранного с богатых лугов, и поэтому уже в апреле можно наблюдать, как коровы выгоняются на пастбище, где пытаются отыскивать сухую прошлогоднюю траву под талым снегом в 1 метр толщины. Это – интересная порода с длинной жесткой и взъерошенной шерстью, напоминающая скорее мускусного быка, чем наших европейских коров. Забавно наблюдать такую мохнатую корову, с удовольствием разлегшуюся под теплым покровом оленьих шкур на санях, увлекаемых длинною вереницею быстрых собак, перевозящих корову в какое-нибудь новое место.
Ближе к устью реки Колымы главную роль для населения играет рыболовство. Ежегодно вверх по реке отправляются большие партии рыбы, состоящие главным образом из родственной сельдям породы, которую в Ном называют «whitefish», а также из гольцов (Salvelinus alpinus) и даже осетров. Рыба ловится сетями и сохраняется зимою мороженной. Леса кишат дичью, зайцами и белыми куропатками. Въезжая рано утром в Пантелейку, я видел белых куропаток, разгуливавших вокруг домов на подобие наших голубей.
В глубине лесов водятся лоси, а также бурые и черные медведи; на полянах у лесных опушек стадами носятся дикие олени, а среди скал встречается горный баран с большими извилистыми рогами. Эта страна – настоящий рай для охотников. На расстояния здесь очень велики и охотнику приходится вести утомительную жизнь, которая сибирякам не особенно по вкусу. Они ограничиваются большею частью охотой на песцов. Главным предметом торговли служат шкуры песцов, которые они обменивают на необходимые продукты цивилизации, как-то: одежду, домашнюю утварь, рыболовные сети, ружья, снаряды, муку, табак, чай и спички. Часть этих предметов в свою очередь идет в обмен на оленину у чукчей, другая часть – на собственное потребление».
«Олонкин и я еще в 1920 г. испытали на себе гостеприимство колымских жителей. Капитан Амундсен старался отплатить за него тем, что принимал и угощал всех туземцев, которые проезжали мимо «Мод», когда она стояла у острова Айон. Теперь, у острова Четырехстолбового, нам снова представился случай отплатить за старое гостеприимство, а также узнать, как поживают наши старые друзья. Гости наши рассказали, что зима в Колымском крае была в этом году неблагоприятная. Улов рыбы в последнюю осень был очень плохой, вследствие чего ощущался большой недостаток в пище для собак. К этому еще присоединилась неудача с товарами, отправленными государством на пароходе «Ставрополь» и выгруженными у реки Большой Баранихи, приблизительно в 400 километрах от Нижне-Колымска. Товары эти пришлось подвозить на санях, что оказалось для истощенных собак делом нелегким. Все это вызвало недостаток в товарах в Нижне-Колымске, вследствие чего местному населению было не на что менять оленину у чукчей. Единственным отрадным явлением были высокие цены на лисьи шкуры и умеренные цены товаров, выгруженных «Ставрополем».
"Мод" на якоре в виду гор.Ном по возвращении из экспедиции
После второй зимы в пловучих льдах. Слева направо: О.Даль, Ф.Мальмгрен, О.Вистинг, Г.У.Свердруп, Г.О.Олонкин, К.М.Хансен, Какот
Жилища сибиряков
«В этом уголке земного шара жизнь своеобразна и примитивна. Если ехать вверх по реке Колыме, то от времени до времени, на больших расстояниях друг от друга, встречаешь небольшие кучки бревенчатых домов с плоскими крышами. Одни из них стоят пустые и заброшенные, у других из труб на крышах вьются столбы дыма. Вы останавливаетесь у такого домика, чтобы выпить чашку кипящего чая и погреться. Сначала вы входите в большое нетопленное помещение с земляным полом и часто с одним лишь окном, так что с трудом различаете, куда идете. Это – кладовая, где стоят нарты и висят одежды, лисьи шкуры, мороженая рыба и собачьи упряжки. Вы ощупью пробираетесь к двери, ведущей в следующее помещение, уже жилое. Дверь эта обита по краям шкурами, чтобы плотнее затворяться и не выпускать наружу тепла. Распахнув дверь, вы вступаете в большую комнату, где живет, ест и спит вся семья. В одном углу находится очаг, в котором стоймя горят и трещат длинные поленья; впереди очага, на кучке раскаленных углей стоит котелок с кипящей водой, так что чай можно заваривать в любую минуту. Прямо над очагом находится полка с чашками, тарелками, ножами и вилками. Полка всегда содержится в образцовом порядке и сверкает чистотой. Стол, пара стульев и широкая скамья для спанья составляют всю обстановку, но все замечательно чисто и пол блестит белизной. В другом углу комнаты вы видите небольшой иконостас, а на стенах иногда несколько дешевых литографий. На столе вы иногда заметите сильно истрепанную книжку, оказывающуюся при ближайшем рассмотрении букварем, при помощи которого отец обучает сына трудному искусству подписывать собственное имя.
Если вы захотите взглянуть в окно, то ничего не увидите. Окно пропускает свет, но оно не прозрачно. Рамы у него двойные. Внутренняя рама снабжена стеклами, часто весьма искусным образом составленными из мелких кусочков, но в наружную раму вставлен толстый пласт плотно вмерзшего льда.
На спальной скамье лежат груды оленьих шкур и несколько более легких одеял, сшитых из летних шкурок песца, иногда две-три шкуры медведя. Часть семьи спит ночью на полу, подостлав медвежью шкуру и укрывшись лисьими одеялами. Мужчины носят такое же верхнее платье, как и чукчи, но их меховые шапки в виде куколя часто украшены пестрыми вышивками. Они очень ценят европейскую одежду, но не всегда легко бывает ее раздобыть. Женщины одеваются так же, как одевались их матери и бабушки, и капризы моды, по-видимому, еще не проникли в эти места.
В домах более зажиточных крестьян общая жилая комната разделена на две или три части Камышевыми перегородками. Они отапливаются также посредством большого очага, а иногда огромной плоской печью, сложенной из камня. Куда вы ни войдете, повсюду встречают с величайшим радушием и угощают самым усердным образом».
Чукотка. История, география, население, обычаи
«Зимою Чукотский полуостров является страною белых и черных тонов, где темные вершины гор поднимаются из белого снега, а снежные равнины заканчиваются у морских берегов крутыми черными откосами скал. Море покрыто неровным льдом, с беспорядочно нагроможденными льдинами и с грядами торосов, идущими во всех направлениях, кое где сверкают голубые груды старого льда, а черные полосы полыней свидетельствуют о вечно-беспокойном состоянии льда.
Однообразная, суровая и негостеприимная страна. Тем не менее в хорошую погоду можно различить на снегу узкую полоску, огибающую Чукотское побережье. Полоска описывает то зигзаги, то дуги, тянется то по суше, то по морскому льду, пересекает заливы и перешейки, а иногда, загибаясь, уходит внутрь страны.
Это – санная колея, тянущаяся от селения к селению вдоль всего побережья Чукотского полуострова, от самого Чаунского залива до залива Святого Креста. Зимние бури постоянно заметают колею, но в первый же ясный день она возобновляется собачьими запряжками, которые мчатся от соседа к соседу.
По этой колее в течение двух с лишним месяцев весною 1921 года ехали Вистинг и я во время нашего путешествия от мыса Сердце-Камень до залива Святого Креста и обратно. Цель нашего путешествия состояла в производстве магнитных наблюдений по побережью и по возможности внутри страны, для пополнения того материала, который был получен Вистингом в прошедшем году между Чаунским заливом и Беринговым проливом. Кроме того, мы интересовались жизнью современного населения побережья. В прошлом, 1920 году, Вистинг проехал на санях, в середине зимы, от селения в Чаунском заливе до мыса Дежнева в Беринговом проливе и обратно, так что население и местные условия были ему уже до некоторой степени знакомы. Я также был отчасти знаком с краем, так как в течение восьми месяцев находился среди чукчей оленеводов, и довольно сносно выучился их языку. Последний, конечно, не везде одинаков по побережью, но разница эта не так значительна, чтобы я не мог понимать чукчей повсюду, хотя они иногда затруднялись понимать меня».
«Наконец, в 61/4 часов мы достигли первой палатки у Сьеау-тауна, покрыв расстояние в 49 километров. Мы застали тут только двух женщин, старую и молодую. Мужчины после полудня выехали на лед, чтобы расставить тюленьи сети. Расстояние до полыней, где ставились сети, было здесь так велико, что возвращаться домой в тот же вечер не имело смысла, а потому охотники обычно ночевали на льду и возвращались лишь на следующее утро. Благодаря этому, места в палатке было вполне достаточно, чтобы приютить нас пятерых на ночь, но с кормом для собак дело обстояло хуже. Как и повсюду на северном побережье, промысел тюленей был в эту зиму неудачный и в большинстве мест чукчи жили уловом вчерашнего дня, а собаки у них голодали. Все же чукчи поделились с нами, чем могли, и каждой собаке перепало по кусочку сала».
300 лет назад племя эскимосов было вытеснено чукчами из этих мест. «Так же, как и Врангель, Норденшельд называет эту народность «Онкилон», указывая, однако, на то, что это слово несомненно то же самое, что и слово «Анкали», которое означает «люди, живущие у моря» и которым береговые чукчи и поныне обозначают самих себя, в отличие от чукчей оленеводов, называющих себя «Кьяукью». Поэтому наименование «Онкилон» едва ли может служить доказательством того, что дело здесь идет о другой народности».
«Действительно, многое указывает на то, что когда-то все чукчи жили на побережье, не имея притом оленей. В пользу этого мнения говорит, например, тот факт, что оленеводы и поныне находятся в зависимости от моря, что их образ жизни во всех отношениях приспособлен к тундре вблизи моря, даже в тех местностях, где они каждую зиму перекочевывают в леса, а также там, где каждый самый крошечный залив изобилует плавником. Наконец, подтверждением моему предположению служит и то, что чукчи называют своих юго-западных соседей ламутов «karamken» или «kararamkelen», то есть «чужие, у которых есть олени». Для чего им было бы называть так ламутов, если бы у них самих спокон веков имелись олени?»
Санная экспедиция по побережью Чукотки
Автор описывает маршрут и снаряжение санной экспедиции вдоль Чукотского побережья.
Снаряжение
«Мы покинули «Мод» в ясный, солнечный день; было всего лишь 5–6 градусов мороза. Нас было четверо при четырех санях: Джон (Иван) – русский коммерсант, за день до этого прибывший с северо-запада, из района мыса Северного, проведший последнюю ночь у нас на судне и направлявшийся теперь домой в Уэлен; далее наш чукча, Тэнгак, который в сопровождении одного из наших гостей ехал на санях к мысу Дежнева (по чукотски Кэнгескон), и, наконец, Вистинг и я. Сани наши были изрядно нагружены, так как мы везли множество предметов в Уэлен и Кэнгескон, а также немало для собственного употребления: приборы, пищу для собак, табак для мены на продукты, и палатку со спальными мешками на тот случай, если нам придется возвращаться по материку или же выжидать на льду окончания шторма. Провианта для личного потребления мы взяли с собой немного, так как намеревались питаться тем, «что даст нам страна». У каждого из нас было только по шести собак, но собак отличных и в отличном состоянии. Поэтому мы скоро опередили изголодавшихся маленьких местных собак Тэнгака, несмотря на то, что наши сани были тяжело нагружены. Джон со своей упряжкою, уже дважды покрывшей в эту зиму расстояние до Северного мыса и каждый раз подвергавшейся голоду, остался тоже далеко позади».
Маршрут: Кьекьянг - Уэллен - Бухта Провидения – мыс Беринга и обратно.
Дорога на мыс Кьекьянг
«Первые 18 километров до ближайшего становища – Кьекьянг – прошли гладко и быстро, но перед мысом Кьекьянг нас постигла первая неудача. Лед был отвратительный. У отвесной стены скалистого берега море здесь глубокое, вследствие чего торосы были нагромождены вплотную к берегу. Нам пришлось блуждать среди громадных торосов и перебираться через лужи соленой воды, ежеминутно перепрыгивая от одной стороны саней к другой, чтобы подпирать их то справа, то слева, или же бросаться плашмя на сани, когда проход между нагроможденными льдинами становился настолько узким, что не позволял идти рядом с санями. Одно время все шло хорошо, но вдруг мои сани наткнулись на небольшую льдину так неудачно, что одно из полозьев переломилось в двух местах и сани пришли в полную негодность. Возвращаться обратно для починки не стоило, так как мы знали, что в Уэллен можно было найти небольшие прочные сани. Мы разделили поэтому мою кладь и моих собак между Вистингом и Тэнгаком и после часовой остановки продолжали путь. Вначале наш гость, Тэнгак и я держались подле саней Тэнгака, но понемногу мы с Тэнгаком отстали. Начинало темнеть, мы спотыкались о льдины, скользили на гладком льду и шлепали по соленым лужам, в то время как остальные сани впереди нас обратились в черные точки».
Экисур и дорога от него
«Итак, в Экисуре нам удалось нанять собачью упряжку и мы продолжали наш путь вдоль берега. Дорога была здесь отвратительная. На всем пути в 30 километров скалы круто обрываются в море и только в двух местах к берегу подходят долины, давая место нескольким юртам. Большие трудно проходимые торосы нагромождены вплотную к скалам, которые от мороза часто трескаются, вследствие чего то и дело обваливаются камни и целые глыбы, что делает езду непосредственно у подножья скал весьма опасной. На последней остановке перед этим участком чукчи рассказывали нам, что на морском льду во многих местах выступила вода, главным образом у самых скал, и что подвигаться вперед представляет чрезвычайные трудности. Поэтому мы описали широкую дугу внутрь страны, поднявшись вверх по долине, пока не перевалили в другую долину. Все шло отлично и мы быстро подвигались вперед, но дорога вследствие этого объезда удлинилась на 20 километров, а потому, вместо того, чтобы доехать до Уэлена в тот же день, на что мы слабо надеялись, нам пришлось при наступлении темноты остановиться в Метколене... Отсюда до Уэлена нам оставалось лишь 40 километров, и в 2 часа следующего дня мы уже въезжали в это местечко».
Уэлен и его окрестности
«Уэлен – самый крупный чукотский «город» на всем побережье; в 1921 г. там насчитывалось 35 юрт и 4 дома. Чукотский полуостров заканчивается у Берингова пролива скалистым массивом с выступающим на нем мысом Дежнева, который связан с материком низким перешейком в 15 километров ширины. На южной стороне перешейка расположено селение Кэнгескон с 10 юртами, складами и домами торговцев, а на северной стороне, у самого подножия скал, на берегу большой лагуны расположен Уэлен. Здесь живет русский чиновник – «начальник», т. е. управитель Чукотского полуострова от Чаунского залива до залива Святого Креста, с письмоводителем и казаком. Здесь имеется также большое и хорошее здание школы, показывающее, что прежнее управление заботилось о поднятии культуры; в течение двух последних лет это здание, однако, пустует. Перед зданием школы стоит метеорологическая будка, а также флюгер. Но флюгер давно заржавел и круглый год показывает южный ветер, а приборы исчезли или поломаны. Все находится в упадке и запустении.
Уэлен очень удачно расположен в отношении морских промыслов. В Беринговом проливе лед и зимою никогда не приходит в состояние полного покоя и постоянно дает доступ тюленям. Осенний промысел моржей здесь бывает обыкновенно очень удачным и, кроме того, здесь почти каждый год удается убить одного или нескольких китов. Чукчи, обитатели Уэлена, известны как искусные промышленники; они имеют отличное оборудование из кожаных лодок, ружей и всякого рода охотничьих принадлежностей. Китобойные суда появляются здесь летом часто, заходя в Уэлен, чтобы пополнить команду местными жителями».
Дорога на Паатен
«Между Уэленом и Кэнгесконом, вблизи мыса Дежнева, расположено большое эскимосское селение из 40 юрт, которое нам с Вистингом посетить не удалось. Со стороны суши туда нельзя добраться на санях, и зимний путь в указанное селение идет по льду, у самого подножья скал, на которые потом приходится подниматься, так как юрты расположены на обрыве. Селение это изолировано от чукотских соседей. Эскимосы здесь одеваются совсем так же, как чукчи, и отличаются от них только языком и нравами. Местность, где расположено это селение, очень благоприятна в отношении морских промыслов, так как лед в Беринговом проливе почти постоянно находится в движении, вследствие чего тюлени здесь водятся в течение круглого года. Эскимосы этого селения имеют китоловные лодки и китобойные пушки, и летом им часто удается убить одного и даже нескольких китов. Минувшей осенью они как раз добыли одного. Чтобы заехать в эту деревню, нам пришлось бы сделать большой крюк, а потому мы продолжали наш путь вдоль побережья к юго-западу. Мы знали, что впоследствии еще встретим эскимосов, так как вблизи мыса Чаплина живут оседлые эскимосы...
Стояла ясная тихая погода и дорога на скалах была отличная, но за то по ту сторону скал, когда мы миновали 4 юрты стойбища Элеймин, снеговой покров оказался глубоким и рыхлым, так что мы стали подвигаться вперед очень медленно. Вскоре мы проехали мимо места, где в прежние времена, до появления оседлых торговцев, происходила ярмарка. Здесь останавливались русские суда и выгружали свои товары на берег. Со всех сторон сюда стекались в своих лодках береговые чукчи для товарообмена, а из глубины страны приезжали чукчи оленеводы с мешками, набитыми шкурами песцов. Начиная с этого места, санная колея шла уже по льду, у подножия отвесной скалистой стены. Дорога становилась трудной. Несколько дней тому назад лед поломало здесь до самых скал, и теперь, насколько хватал глаз, море было зятянуто свежим льдом. Когда морская вода замерзает при низкой температуре, соль откладывается на поверхности льда в виде кристаллов. Такой лед имеет вид, точно он покрыт тонким слоем снежинок; но если попробовать их на вкус, то убеждаешься, что это чистая соль. По такой кристаллической соли ехать так же трудно, как по песку, и мы подвигались вперед крайне медленно. Только в сумерки добрались мы до юрт в Паатен, где рассчитывали переночевать. Как и всегда, когда подъезжаешь к чукотской юрте при наступлении темноты, все вокруг было безлюдно. Услышав наших собак, старая женщина поспешно выбежала из юрты и была крайне удивлена при виде двух белых, путешествующих одних в такое позднее время. Скоро вышел и хозяин, который вынес тюленьего мяса для собак».
Паатен и дорога на Пинакон
«В Паатене вставали рано и уже в 4 часа чай был готов. Снаружи было, однако, еще темно, так что мы продолжали сидеть, нежиться и курить до 7 часов, не имея возможности выехать, пока не рассветет. Из Паатена нам предстояло описать дугу внутрь страны к заливу Св. Лаврентия, так как вдоль берега лед здесь часто взламывается. Не будучи знакомы с местностью, мы в темноте не отваживались пуститься в глубь страны. Погода была неважная. Дул резкий норд-вест и снег мело так сильно, что даже в 8 часов мало что можно было разглядеть. Хотя мы едва видели вокруг себя, тем не менее пустились в путь по долине, образованной рекой, которая летом наверное кишит рыбою. Старая санная колея вела в Пинакон, в заливе Св. Лаврентия, но колея была во многих местах так занесена, что мы часто теряли ее из вида, останавливались и ходили искать ее по сторонам. Таким образом мы не особенно быстро подвигались вперед, пока не повернули к заливу. Но тут стало дуть не на шутку и поднялась такая густая метель, что мы едва видели ближайших собак. Ветер дул нам прямо в спину, но это было весьма неприятно, так как собаки вздымали снег, который ветер подхватывал и закручивал целыми тучами, окутывавшими нас со всех сторон. Хотя мы и нагибали головы вперед, чтобы защититься от ветра, снег беспрестанно хлестал нас в лицо и, тая, стекал с него ледяными ручьями. В такую погоду легко отморозить лицо, так как ледяная вода быстро замерзает на носу и на щеках, которые белеют и отмораживаются раньше, чем успеешь это заметить. На этот раз нам удалось избежать такой неприятности, так как собаки Вистинга неожиданно исчезли в круглом проходе изгороди, окружающей каждую чукотскую юрту. Мы достигли стойбища чукчей оленеводов, расположившихся у самого Пинакона. Мы вошли в юрту и с благодарностью приняли приглашение выпить чашку чая…Выпив чаю и отдохнув, мы продолжали путь вдоль побережья; ветер, к счастью, дул уже в бок. Теперь уже нельзя было ошибиться в санной колее, так как дорога была плотно убита многочисленными санями, ездившими здесь взад и вперед. Чуть только собаки сбивались с дороги, они немедленно увязали по грудь в рыхлом снегу. Хорошо, что мы могли пользоваться наезженной дорогой, так как из-за метели мы увидели юрты Пинакона только тогда, когда они очутились у нас перед носом. Мы предпочли бы миновать залив Св. Лаврентия без остановки, чтобы скорее достигнуть Яндангая у мыса Новосильцева, но жители Пинакона советовали нам не делать этого. До Яндангая было так далеко, что мы добрались бы до него лишь много спустя после наступления темноты, а из-за снежной метели, тьма будет еще гуще, так что легко можно будет сбиться с дороги. По их словам, нам предстояло проехать еще около 25 километров – расстояние значительное, на которое пришлось бы потратить не менее 4–5 часов, так как на 40 км, сделанных нами с утра, мы употребили 8 часов, считая остановку с чаем. Хотя собаки еще были бодры, но, несомненно, устанут прежде, чем нам удастся достигнуть цели. Поэтому мы предпочли остаться в Пинаконе, где у нас были славные и гостеприимные хозяева и где хватило корма для собак».
Дорога на Яндагай
«На следующее утро дул свежий ветер и сильно мело, вследствие чего наши гостеприимные хозяева просили нас остаться, чтобы переждать непогоду, но мы все же решили продолжать наш путь в Яндангай. В течение полупути ветер был попутный и дул нам в спину, а дорога была твердо укатана. Поэтому мы подвигались вперед очень быстро, но пересекли залив Святого Лаврентия, так и не увидав берега. В Яндангае тоже находится большая фактория, где нас встретили с величайшим радушием и где из-за непогоды мы провели трое суток. Наше вынужденное пребывание здесь мы использовали тем, что произвели ряд наблюдений и посетили нескольких чукчей».
Яндагай
«Яндангай – большое поселение с 28 чукотскими юртами. Вы сразу замечаете, что попали в место, где живут состоятельные люди».
«Буря задержала нас в Яндангае до 10 февраля, после чего установилась прекрасная погода, и мы могли продолжать наш путь к Лааре».
Лаар и дорога к нему
Лаар – «довольно значительное селение из 14 юрт, расположенное у начала узкой низменной косы, почти преграждающей вход в Мечигменскую губу (Mekjuemensk). Судя по русской карте, Мечигменская губа скорее является фиордом, узким и глубоко врезающимся в сушу. Едва ли, однако, эта губа имеет в точности те очертания, которые даны ей на русской карте. Когда мы возвращались обратно, мы проехали по суше от мыса Беринга до Лааре и однажды вечером остановились, судя по карте, всего лишь в нескольких километрах от вершины фиорда; однако, чукча оленевод, у которого мы ночевали, объяснил нам, что до вершины фиорда еще 25 километров. Как это видно и на карте, фиорд почти закрыт узкой косой, вследствие чего внутренняя часть его напоминает лагуну. Нечто подобное встречается и во многих других фиордах и заливах Чукотского побережья, которые, хотя и не отгорожены от моря песчаной косой, как это имеет место в Мечигменской губе и Колючинской, но все же имеют подводную мель, отделяющую от моря внутреннюю часть залива. Эти условия напоминают те, которые встречаются в норвежских фиордах. Там, во многих случаях мели у устья фиорда представляют собой конечные морены, образованные существовавшими когда то ледниками. Однако аналогичные формы фиордов на Чукотском полуострове едва ли образованы ледниками, так как в этой стране следы ледникового периода отсутствуют. На скалах не видно шрамов, морены отсутствуют, не встречается характерных U - образных долин. Ущелья между скалами везде имеют V-образную форму и стены их имеют такой вид, словно они были выбиты резцом. Для объяснения порогов, преграждающих здесь вход в фиорды и бухты, следует искать других причин. Скорее всего можно предположить, что мели эти образовались в течение тысячелетий из того материала, который был перенесен морским льдом, – подобно тому, как образовались Ньюфаундлендские банки. По близости берегов морской лед постоянно покрывается легким слоем песка и глины, сдуваемых с суши ветром. Когда береговой припай взламывается и относится от берегов, лед уносит этот материал с собой, а когда этот лед тает, частицы оседают на дно. Количество этих частиц на первый взгляд ничтожно, но в течение многих лет таким путем могут отлагаться солидные массы. Взломанный прибрежный лед разносится течением вдоль побережья, но в заливы и фиорды он проникает редко, вследствие чего материал, который несет на себе лед, постепенно отлагается вдоль берега и у устья всех заливов, образуя здесь вышеуказанные мели. Что крупный морской лед в большинстве случаев не проникает в заливы, мы могли констатировать всякий раз, переезжая через заливы, внутренние части которых всюду покрыты тонким, ровным льдом, образовавшимся на месте, в то время как вне залива, у его устья, ледяной покров состоит из смерзшегося старого битого льда с торосистыми образованиями.
В селении Лааре есть одна достопримечательность – горячий источник, вода которого и зимою и летом обладает температурой немного ниже точки кипения и содержит большой процент минеральных веществ. К сожалению, нам не удалось побывать у этого источника. Выход на поверхность подземных вод – обычное явление по всему Чукотскому полуострову. Почти каждое сколько-нибудь значительное русло пересекается во многих местах ледяными порогами, которые в течение зимы беспрерывно растут, так как в этих местах постоянно поднимаются подземные воды, замерзающие на поверхности. (Автор имеет в виду характерное для всей северо-восточной Сибири явление «наледи», происхождение которой он объясняет не вполне точно).
Однажды нам пришлось ехать вдоль реки, где резвою струей бежала вода, несмотря на 30-ти градусный мороз. Мы сперва прямо отказывались верить собственным глазам, при виде черных полос, прорезающих глубокий снежный покров, но по мере приближения мы убедились, что это действительно была вода, бежавшая между двух высоких снеговых стен. Далее вниз по реке вода замерзала, образуя мощные ледяные массы. Кроме Лааре, горячие источники имеются также вблизи Колючинского мыса; поверхность земли около этого источника лишена снега на значительном расстоянии. В Лааре имеются также богатые залежи хорошего угля».
Нукьэуэн и дорога к нему
«Чукотская юрта, в которой мы однажды ночевали, несмотря на то, что по свидетельству Вистинга она принадлежала к разряду самых грязных, находилась в Нукьэуэне в 50 километрах к югу от Лааре. Мы добрались туда около половины пятого пополудни, после довольно трудного пути. В Лааре нам сообщили, что санной колеи туда не было и что нам следовало все время ехать по берегу. Мы последовали этому совету и благополучно совершили переезд, хотя дорога была тяжела, так как снег был покрыт тонким настом, сквозь который собаки проваливались. Такая дорога – одна из самых плохих, так как собаки натирают себе лапы. Берег был широкий и ровный, но вскоре мы подъехали к мысу, круто обрывавшемуся в море. Пришлось перейти на лед, но ехать по нему было отвратительно; беспрестанно попадались торосы, а пространства между ними были заполнены рыхлым снегом. Проехав немного, мы увидели, что лед был взломан сплошь до самого мыса, так что объехать его не было возможности. Приходилось или повернуть обратно, или попытаться подняться на берег в том месте, где мы находились. Последнее удалось, хотя подъем был трудный. Справившись с этой задачей, мы поехали дальше по прекрасной ровной дороге».
Яндакеннут и путь до бухты Провидения
«От Ногуда мы отправились дальше, в чудесную, хотя и холодную погоду, и проехали мимо целого ряда юрт грязного и бедного вида. Мы остановились и выпили чаю в одной из них, где обитало многочисленное семейство и где бедность давала чувствовать себя сильнее грязи. Там мы осчастливили одного слепого старика, подарив ему шепотку жевательного табаку и несколько кусков сахара. В 3 часа мы уже достигли места назначения – небольшую торговую станцию по соседству с Яндакеннут, где опять сделали магнитные наблюдения. Отсюда мы надеялись продолжать наш путь непосредственно до бухты Провидения (Emma Harbour – на иностранных картах, Orelj – по чукотски), но тогда нам пришлось бы проехать некоторое расстояние по суше, а наш хозяин предупредил нас, что снег еще слишком глубок и что лучше было бы обогнуть мыс Чаплина с моря, хотя это и удлиняло дорогу вдвое. Мы покинули нашего хозяина во второй половине следующего дня и поехали в направлении островов, расположенных в устье залива к северу от мыса Чаплина. День был ясный и солнечный, путь превосходный, хотя и изрядно длинный. Уже начало смеркаться, а мы все еще не видели юрт, расположенных на островах. Наконец, в 6 часов, проехав около 30 километров, мы заметили в заливе 2 небольшие юрты, к которым и направились. Снаружи никого не было, я вошел в одну из юрт и крикнул, что приехали двое белых. Тотчас же из-под передней стенки спальной палатки показалось несколько голов, которые принялись переговариваться между собой на совершенно непонятном мне языке. Это не были чукчи – мы неожиданно попали к эскимосам. Разумеется, мы заранее знали, что население у мыса Чаплина главным образом эскимосское, но не были осведомлены о том, что и на островах живут эскимосы, забыв спросить об этом нашего хозяина. Освоившись несколько с такой неожиданностью, я попытался пустить в ход английский язык, но безуспешно. Мужчины все же разобрали несколько слов, оделись и вышли наружу.
Позаботившись о собаках и убрав сани, мы прошли в указанную нам первую юрту, где нас встретил старый Тутали». «Мы спросили Тутали насчет пути, и он уверил нас, что совершенно не к чему огибать мыс Чаплина, можно было ехать напрямик к бухте Провидения и сэкономить таким образом целый день».
«Чукчи, от которых сын Тутали привез половину тюленя, жили в направлении предстоявшего нам пути; достаточно было для начала следовать по его колее, а там уже нам дадут дальнейшие разъяснения. Мы послушались совета Тутали и на следующее утро поехали прямо к югу. Но погода переменилась. Утро было пасмурное с небольшим норд-остом, который днем начал свежеть при одновременно начавшемся густом снегопаде. Когда мы достигли западной оконечности островка, снег уже валил с такой силой, что мы не могли разглядеть слабый след колеи, по которой ехали. Скоро его совсем засыпало, а снеговой покров сделался таким глубоким и рыхлым, что стало трудно подвигаться вперед. Мы сочли благоразумным отложить исполнение совета Тутали до следующего утра и попытаться обогнуть с моря южный берег островка, так как по нашим сведениям там находилось несколько юрт, где можно было достать корму для собак, на случай если придется заночевать. Поэтому мы повернули влево на морской лед и довольно долго держались вблизи берега. Однако, погода становилась все хуже и хуже. Дуло и мело с такой силой, что мы порою не могли разглядеть берега, хотя расстояние до него составляло не более 50 шагов. Но хуже всего было то, что чем дальше мы ехали, тем больше наваливало снегу. Собаки барахтались в рыхлом снегу, доходившем им выше колен. В половине третьего, проехав 22 километра, мы, наконец, остановились. Нельзя было установить находились ли отыскиваемые нами юрты впереди нас, или же мы уже проехали мимо. Кругом ничего не было видно, и без толку утомлять собак не следовало. Мы отыскали участок твердого снега, где могли разбить нашу маленькую палатку и накормить собак консервами. Привязали только двух самых больших – Рекса и Мишку, каждую к своим саням, потому что они находились в смертельной вражде и пользовались каждой возможностью, чтобы подраться. Остальные собаки сбились вместе в один клубок на подветренной стороне палатки. Сами мы забрались внутрь, напились чаю и залезли в спальные мешки. Когда мы на следующее утро вышли наружу, собаки были совсем занесены снегом, виден был только ряд снежных холмиков, равномерно поднимавшихся и опускавшихся вместе с дыханием собак. Было почти тихо, но снег еще шел. В половине девятого прояснило настолько, что стал виден берег. Мы снялись с лагеря и поехали дальше. Дорога была отвратительная. В рыхлом снегу мы беспрестанно проваливались почти до пояса, а бедным собакам приходилось подвигаться вперед прыжками. Все это обещало мало хорошего, как вдруг мы увидели долгожданные юрты в нескольких километрах впереди. Мы взяли курс на них и добрались туда к 11 часам, употребив почти два часа, чтобы покрыть 31/2 километра. Продолжать путь к мысу Чаплина через залив по такой скверной дороге было невозможно и поэтому мы с благодарностью приняли предложение остаться и переждать, сколько нужно. Опять мы очутились среди эскимосов, но здесь почти все взрослые понимали и говорили несколько слов по-английски, так что мы объяснились без особого труда. Разумеется, необходимо обладать некоторой практикой, чтобы разбирать английский язык эскимосов, далеко не удовлетворяющий строгим требованиям чистоты произношении и грамматики. Но все же это не так трудно, потому что все эскимосы коверкают английский язык одинаковым образом».
«Мы провели еще один день под кровом Ямы. Когда утром 17 февраля, мы вышли наружу, дул слабый SE со снегом, а температура была только полтора градуса ниже нуля. Снегу за эти дни навалило столько, что двигаться вперед нечего было и думать. Оставалось только сидеть и ждать. При стоявшей мягкой погоде у нас была надежда, что снег быстро осядет и уплотнится. Мы воспользовались этим днем для производства магнитных наблюдений, но зато пропустили пляску и пение».
«18-го утром погода была прекрасная, но по-прежнему мягкая. Термометр показывал 8,5° ниже нуля, снег был еще рыхлый и глубокий, хотя более удобный для езды, чем накануне. Нам не хотелось оставаться здесь дольше, и мы продолжали наш путь к мысу Чаплина, несмотря на то, что трудная дорога должна была сильно отозваться на собаках. И, в самом деле, наши опасения оправдались. Нам пришлось проехать 12 километров по льду, прежде чем добраться до берега, причем на покрытие этого расстояния мы потратили 6 часов. Каждые 100 шагов приходилось останавливаться, чтобы давать отдых собакам. Несколько часов спустя пошел снег, стало так тепло, что снег таял на наших одеждах и мы промокли до нитки. Когда мы, наконец, достигли берега, дело пошло быстрее, так как снег здесь был сметен ветром, и в 3 часа пополудни мы были уже в 17 километрах от школы. Здесь мы узнали, что для того, чтобы добраться до бухты Провидения, вовсе не надо было огибать мыса Чаплина и делать крюк, а просто взять напрямик через Тэплак, где находилось здание школы. Проживавшее здесь русское семейство пригласило нас переночевать, и мы с радостью приняли приглашение. Семейство состояло из мужа г-на Н., его жены, двух детей, старика и молодой девушки. Мы не имели возможности поговорить с ними обстоятельно, так как Н. знал почти так же мало слов по-английски, как мы по-русски, но прибегая к жестикуляции, когда не хватало слов, мы тем не менее беседовали с большим оживлением... Мы покинули гостеприимных русских в школьном здании 19 февраля и поехали сушей к бухте Провидения в чудную погоду, по превосходной дороге. Сначала мы следовали по широкой долине и затем спустились с пологого холма к бухте Ткачен (на иностранных картах Max Bay)».
Кикуэн
«На западном берегу бухты мы проехали мимо селения Тэзи, где юрты расположены частью на низкой песчаной косе, почти закрывающей залив, частью на старой береговой террасе. Отсюда было уже близко до Кикуэна, куда мы добрались в сумерки и где остановились на ночь… Население в Кикуэне представляет собою смесь эскимосов с чукчами, одинаково свободно говорящих на обоих языках. Человек, у которого мы ночевали, сказал нам, что он эскимос и действительно говорил с находившимися в юрте женщинами по-эскимоски; с соседями и с нами он объяснялся, однако, по-чукотски. Жители в Тэзи, с которыми нам пришлось встретиться, изъяснялись как между собой, так и с нами по-чукотски, но все же они очевидно являются продуктом смешения этих двух племен. Это тем более вероятно, что по соседству с ними по обеим сторонам мыса Чаплина и в небольших деревнях Эонмек, Интоун и Отторе, расположенных к западу, живут эскимосы, между тем как семьи, проживающие в бухте Провидения (Орель), и все местные оленеводы – чукчи.
Воскресенье 26 февраля ознаменовалось великолепной погодой и с вершины холма в Кикуэне перед нашими взорами открылся чудесный вид. Позади нас простирался материк, окутанный белоснежным покровом, со слабым алым отблеском над, вершинами скал. Впереди находился морской лед, взломанный, до самого берега, так что вода, сверкавшая под лучами утреннего солнца между голубовато-белыми льдинами, казалась зеленой как трава. Санная колея вела вверх по реке с многочисленными ледяными порогами, затем мимо небольшого озера, а в конце спускалась по ряду пологих ровных холмов к бухте Провидения».
Бухта Провидения
«Бухта Провидения – красивейшая местность, какую нам приходилось видеть за все наше путешествие. Глубокий фиорд, окруженный скалами с прямыми очертаниями, выходит прямо в море, выделяя к востоку небольшой рукав – бухту Провидения, являющуюся превосходной гаванью при всякой погоде. Погода в тот день сделала со своей стороны все возможное, чтобы не нарушить великолепного впечатления, которое оставила на нас эта местность: когда мы прибыли сюда, сам фиорд, юрты у наших ног и скалы сверкали под лучами полуденного солнца. Весьма возможно, что впечатление оказалось бы совсем другим, если бы мы приехали в бурю и метель.
В бухте Провидения расположилась крошечная цивилизованная колония: большой дом, принадлежащий правительству и где теперь проживает фельдшер, еще небольшое тоже правительственное здание и, наконец, просторный дом, окруженный складами – собственность местного торговца. Мы были приняты самым радушным образом этим торговцем и его молодою женою, но почувствовали себя довольно неловко, очутившись в его красивых, с большим вкусом обставленных комнатах, ибо нельзя было отрицать, что наше облачение носило следы тех многочисленных и разнообразных мест, где нам приходилось ночевать за последние недели».
Путь от бухты Провидения к деревне Интоун
«Погода продолжала держаться великолепной и 21 февраля в 9 часов утра мы покинули бухту Провидения в надежде достигнуть мыса Беринга через трое суток, так как, судя по карте, расстояние туда не превышало 150 километров. Но ехать вдоль берега было невозможно, так как лед был взломан до самого берега, и почти на всем протяжении этого участка пути скалы обрываются в море отвесной стеной. Вообще берег здесь неприятный, особенно в зимний день, когда контраст между голыми черными стенами утесов и полосою открытой воды у их подножия, с одной стороны, и покрытым снегом материком и изрезанным морским льдом, с другой, становится чересчур резким для глаза».
Интоун
«Из бухты Провидения мы сначала направились к эскимосской деревне Интоун, расположенной в глубине небольшой бухты. Подъезжая к Интоуну, можно подумать, что в этом поселке обитают белые, так как здесь находилось немалое количество деревянных домиков, принадлежащих, однако, состоятельным эскимосам…В Интоуне должно быть немало состоятельных жителей, если судить по числу виденных нами летних домиков и хорошеньких лодок. В ту зиму пища имелась в изобилии, так как осенью жители убили четырех китов и тюлений промысел был удачен. Жители Интоуна не только запаслись сами, но могли даже поделиться со своими соседями у мыса Чаплина и в Отторе, где уже начинал ощущаться недостаток в пищевых продуктах, в особенности в сале. Мы купили здесь большой мешок с мясом и жиром для собак и поехали дальше. Следующего селения, Отторе, мы достигли уже в сумерки. Мы проехали мимо него, не останавливаясь, так как погода была ясная и тихая и полная луна светила ярко. Кроме того, в тот день с мыса Беринга приехало 3 – 4 нарты и мы могли следовать по свежей колее. В половине восьмого мы остановились и разбили нашу палатку, сделав 60 километров».
Путь к мысу Беринга. Пэкаткен
«На другой день мы рано утром отправились дальше, пересекая линию водораздела. В небольших речных долинах во многих местах из-под снега выступали полосы дерна, испещренные сплошь следами зайцев и куропаток. Согласно полученным нами сведениям, нам следовало ехать не более пяти часов, чтобы добраться до небольшого стойбища оленных чукчей, а потому, пройдя около 40 километров, мы начали поглядывать вокруг себя. Река здесь заворачивала, и мы внезапно увидели перед собою стадо оленей с двумя мальчиками впереди, плотно закутанными в оленьи меха. Мы остановились и поболтали немного с ними. Мальчики сообщили нам, что до стойбища уже недалеко. Мы с радостью выслушали это сообщение, так как начинало не на шутку мести, ехать дальше становилось все труднее и против того, чтобы как можно скорее выпить чашку горячего-чая, мы ничего не имели. Поэтому мы поспешили тронуться в путь, но ехали долгое время, а стойбища все не было видно. Различать колею становилось все труднее, несколько раз мы совсем теряли ее из виду, так что приходилось останавливаться и искать ее по обеим сторонам. В конце концов мы опять напали на ясный и глубокий след, но тут начало темнеть и мы почти утратили надежду увидеть в этот день стойбище. Не случись нам спустя короткое время наткнуться на следы человека на лыжах, мы бы непременно разбили палатку, так как наш измеритель расстояния показывал около 70 километров и собаки начали обнаруживать признаки усталости. Лыжный след свидетельствовал о том, что люди не могли быть особенно далеко. Действительно, вскоре мы разглядели впереди несколько темных пятен, оказавшихся при приближении тремя юртами и грудой наваленных друг на друга саней. Возможность попасть под кров сильно обрадовала нас, так как, по-видимому, надвигалась сильная буря.
И буря действительно надвинулась. В течение суток дуло и мело с такой силой, что нельзя было разглядеть соседнюю юрту, только один раз за все время ветер среди дня ослаб настолько, что явилась возможность разбить нашу палатку для производства магнитных наблюдений. Ехать дальше пока нечего было и думать, в двух шагах ничего не было видно и мы рисковали заплутаться в многочисленных долинах, перекрещивающихся во всех направлениях. Пришлось покориться и сидеть смирно».
«Наконец, 26 февраля, буря улеглась, и мы могли покинуть Пэкаткен. И это было как раз во время: у нас не оставалось ни крошки корма для собак. Дуло и мело еще изрядно, так что подвигаться вперед было довольно трудно, но благодаря точным сведениям о местоположении ближайшего стойбища, мы благополучно до него добрались…В половине четвертого добрались мы до Нонлуре, но продолжать в этот день дальнейший путь до мыса Беринга было невозможно, так как оставалось еще 45 километров. Благодаря описанным нами большим крюкам внутрь страны, расстояние, проделанное нами от бухты Провидения до мыса Беринга равнялось 220 километрам, в то время как расстояние между этими двумя пунктами по прямой линии составляет всего 150 километров».
Нонлуре
«Нонлуре – большое селение, насчитывающее 27 юрт, расположенных группами от 3 – 4 до 8. В нескольких километрах к востоку расположено другое селение из 5 юрт. Здесь берег на небольшом протяжении полого спускается к морю, между тем как с обеих сторон этого участка он обрывается крутыми уступами».
В селении Нонлуре путешественники «опять попали в прекрасную юрту, где жили по-княжески, угощаясь кофе, печеньем и гуляшом. Когда мы на следующий день хотели двинуться дальше в сопровождении 3 – 4 чукчей, опять началась буря. Мы все же попытались выехать, но буря скоро разыгралась с такой силой, что пришлось вернуться обратно. К тому же наши спутники сказали, что нам предстоял путь через долину, где ветер с суши дует с неимоверным неистовством, так что собаки не будут в состоянии удержаться там на ногах. Они не соглашались ехать дальше ни за какие блага, а мы одни не решались продолжать путь в такую сильную бурю, когда так трудно отыскивать следы колеи. Пришлось вернуться в роскошную юрту и разрешить себе экстренный день отдыха».
Энмелен
«В последних числах февраля мы двинулись из Нонлуре в обратный путь. На этот раз погода была так хороша, что мы достигли Энмелена у мыса Беринга в тот же день. Выехали мы в обществе четырех чукчей, и такой езды на собаках, какую они практиковали, нам еще не приходилось видеть. Нарты беспрестанно наезжали друг на друга, вследствие чего приходилось останавливаться, чтобы разъединять их. Собаки запутывались в упряжи и когда чукчи отходили к вожакам с целью высвободить их, задние рвались с места и пятились к саням, отчего весь поезд превращался в клубок сплетенных собак и упряжи. Следует сказать в оправдание чукчей, что среди собак было довольно много щенков, иначе мы не могли объяснить себе эту нелепую езду. Вообще совместная езда с чукчами – настоящая пытка, так как в течение первых двух - трех часов всегда приходится исправлять тысячи недочетов, но такую езду как эта, нам все же приходилось видеть впервые.
Мы описали широкий крюк, благодаря чему подъехали к Энмелену с противоположной стороны. Последняя часть пути считается здесь трудной и опасной. Селение Энмелен расположено у самого мыса Беринга, на небольшой береговой равнине, у подножия скал. К востоку от Энмелена скалы круто обрываются в море, так что берег там недоступен со стороны моря. К северу простирается большая береговая равнина, но между этой равниной и той, на которой расположено Энмелен, нет никакого сообщения: между ними возвышается скала, которая на протяжении около 2 километров обращена к морю отвесной стеной. У подножия этой скалы море обычно свободно от льда, а если и случается, что море там замерзает, то первая же буря снова ломает лед. Вдоль снежного откоса под скалами, где скопившиеся снежные сугробы обладают твердостью льда, тянется дорога на Энмелен. С одной стороны вздымаются отвесные скалы, с другой – простирается открытое море. Ехать по этой дороге с тяжелою кладью, да еще сейчас же после бури немыслимо: ни возница, ни собаки не в силах были бы удержать сани на откосе, так как на твердом снегу трудно найти точку опоры. Несколько лет тому назад двое саней с людьми и собаками сорвались здесь с откоса и погибли в морской пучине. Поэтому в первый хороший день после бури, юноши и мальчики отправляются к этому месту с лопатами и прокладывают путь по откосу; когда мы там проезжали, прокладка дороги как раз только что была закончена и мы миновали опасное место без всяких затруднений.
В Энмелене насчитывается сейчас 25 юрт, которые снаружи производят отличное впечатление, благодаря блестящим коричневым моржовым шкурам, которыми покрыты почти все юрты. Сразу видно, что жители здесь не терпят недостатка в моржовых шкурах, чего нельзя сказать про северное побережье. В течение летних сезонов 1919 и 1920 гг., там на больших пространствах не было убито ни одного моржа, вследствие чего ощущался недостаток в шкурах для настилки полов в спальных палатках, для стен и даже лодочных обшивок. Здесь же, в Энмелене, и дальше к западу чукчи убивали моржей сотнями. Немного выше низменного берега, где теперь расположено большое число юрт, тянется в виде уступа след прежнего берега: там попадались китовые кости и камни, расположенные кольцеобразно и указывающие на то, что и здесь когда-то стояли многочисленные юрты. Нам казалось, что жить здесь, несколько выше гораздо удобнее, нежели на низком песчаном берегу, где брызги волн часто достигают до самых юрт. Но один житель рассказал нам, что очень давно – отец его в свое время слыхал об этом от стариков – все юрты, расположенные на высоте были сметены снежным обвалом, при котором погибло много людей. После этого случая никто больше не решался там строиться. Во время прогулки к мысу Беринга я заметил тропинку, подымавшуюся по откосам скал. Я пошел по ней и она привела меня к нескольким каменным скамьям, почти вросшим в холм. Здесь в былые времена сидели ловцы и высматривали моржей. Возвращаясь с прогулки, я встретил человека, который занимался тем, что длинной палкой с привязанным на конце камнем вылавливал из воды широкие листья морских водорослей. Чукчи употребляют водоросли в пищу: часто можно видеть их с заткнутым за пояс большим листом, от которого они время от времени отрывают кусок и суют в рот.
Местоположение Энмелена блестяще в отношении всякого рода промыслов. Но промысел имеет здесь совсем иной характер, нежели на северном побережье, по крайней мере судя по нашим наблюдениям. На северном побережье семьи в течение всей зимы питаются ежедневной охотой. Мужчины каждое утро отправляются на лед осматривать тюленьи сети или же сидят целыми часами у полыней в ожидании тюленя. Вечером они возвращаются домой либо с пустыми руками, либо с пропитанием на несколько дней».
Путь к заливу Св. Креста
«От Энмелена до залива Св. Креста дорога зимою довольна сносная. Первые 35 километров по выезде из Энмелена приходится ехать сушей, по ту сторону прибрежных скал, у подножия которых лед почти всегда разломан, но дальше дорога все время идет по льду или по ровной береговой отмели. Тем не менее дорога не лишена опасности. Дело в том, что на южном побережье почти всю зиму дуют ветры с суши, что весьма естественно, так как покрытая снегом холодная земля граничит с морем, которое здесь не замерзает в течение всей зимы и где всегда имеются большие пространства открытой воды, отчего получается большая температурная разница между сушей и морем. Ветер с суши дует обычно неровно, а в тех местах, где к морю спускается долина, он нередко достигает силы шторма, даже когда кругом совсем тихо. Уже издалека можно видеть тучи сметаемого снега, несущиеся по долине до самого моря. По всему побережью полуострова погода носит местный характер, обусловленный топографическими особенностями страны, главным образом, заходящими к морю долинами, играющими роль «поддувал», переход через которые неприятен и часто весьма труден. В этом отношении условия особенно неблагоприятны на южном побережье; здесь трудности пути, благодаря местным ветрам, бывают настолько велики, что перед ними приходится отступать и поворачивать обратно. Пересечь долину, когда буря опрокидывает сани, совершенно немыслимо. Эти условия погоды необходимо принимать во внимание, отправляясь в путешествие по Чукотскому побережью. Слушая рассказы путешественника о том, как он проехал такое-то расстояние в 2 дня, такое-то в 3 дня и т. д., дело кажется легким, и простым, но часто путешественник забывает рассказать, как ему пришлось ждать благоприятной погоды по 8–10 дней.
Тот, кто собирается путешествовать в обществе чукчей, должен быть заранее подготовлен к остановкам на целые дни, так как чукчи неохотно отправляются в дальний путь, если погода хоть немного хмурится. Оно и понятно – чукчи ничем не снабжены для остановок в чистом поле, они редко или никогда не берут с собою корма для собак, так как всегда рассчитывают добраться до следующего стойбища, не имеют с собою ничего для защиты от бури и метели, а их собаки не привыкли ночевать в снегу и могут замерзнуть там до смерти. В день нашего отъезда из Энмелена погода там стояла хорошая, но так как на западе виднелись полосы туч, сопровождавший нас чукча повернул к селению, расположенному в 12–13 километрах от Энмелена. Мы же продолжали наш путь, ибо на случай вынужденной стоянки из-за бури, у нас имелся с собою корм для собак, а также палатка. Мы довольно долго видели перед собою белую стену, которую принимали за снеговые вихри или туман, и оказавшуюся при приближении густой снеговой тучей, окутавшей нас таким непроницаемым покровом, что ничего нельзя было разглядеть в двух шагах. Из тихой погоды мы сразу попали в полосу метели, которая слепила нам глаза до такой степени, что пришлось повернуть обратно и разбить палатку вне полосы бушевавшей метели. Но и там, где мы остановились, а течение всей ночи дул изрядный ветер, а на следующее утро началась настоящая метель, которая к вечеру, однако, утихла. На другой день, проезжая в прекрасную погоду вдоль лагуны, мы встретили медведя. Мы ехали по песчаному валу, который отделял лагуну от моря, покрытого мелко-битым льдом. Между песчаным валом и морем находился снежный откос, на котором мы заметили впереди двигавшуюся точку, оказавшуюся белым медведем. Он бежал прямо на нас. Винтовки у нас не было с собою, но в санях у Вистинга на всякий случай имелся револьвер. Мы остановились, и Вистинг приготовился как следует встретить медведя, если последний обнаружил бы какие-либо злые намерения. Когда приготовления были закончены, медведь нас заметил: он поднялся на задние лапы и вытянул шею, чтобы разглядеть нас, подошел немного ближе и опять вытянул шею, но в конце концов, очевидно, решил, что не стоит завязывать знакомства, тем более, что позиция была невыгодна и грозила ему падением с вала прямо в море. Но собаки, почуяв медведя, понеслись как угорелые, и если бы не рыхлый снег и усиленная работа палками-тормозами, то мы с собаками и санями скатились бы в море. К счастью, нам удалось остановить их в самую критическую минуту. Медведь распластался на льду в небольшом расстоянии от нас и смотрел на собак, которые лаяли на него как бешеные. Судя по следам, это был здоровенный детина. Напав на свежий след медведя, собаки совершенно обезумели, и мы пронеслись 5–6 километров с быстротой ветра. Скоро медведь остался далеко позади. Последнее, что мы видели, было как он влез на льдину, отряхнул с себя воду и повернулся к открытому морю.
Побережье к западу от мыса Беринга населено очень редко. На расстоянии 120 километров нет ни одной юрты и лишь в нескольких местах виднеются остатки прежних построек. Судя по рассказу одного чукчи, находившиеся здесь некогда селения были покинуты из-за суровых климатических условий, главным образом из-за бурь. В тех местах, где дул береговой ветер, нельзя было и думать поставить юрту. Миновав это опасное место, мы достигли берега с весьма своеобразным строением: скалы здесь тянутся на порядочном расстоянии от берега, перед скалами простирается широкая низменная полоса, а перед ней, на расстоянии 1–2 километров от уреза берега, идет длинный узкий вал из гравия и песку. К востоку, ближе к мысу Беринга, вал этот настолько широк и высок, что дает надежный приют чукотским селениям. Отсюда вал тянется приблизительно на 80 километров дальше к западу, сначала у самого уреза берега, а под конец преграждая почти наполовину вход в залив Св. Креста. На восточной оконечности песчаного вала расположено небольшое селение, дальше к западу находятся еще два, из которых самое крайнее лежит уже в заливе Св. Креста.
В некотором расстоянии от этого последнего селения, по нашим сведениям, имеется еще 5 чукотских селений, расположенных вдоль побережья, так что общее число юрт береговых чукчей к западу от мыса Беринга не превышает 25».
Обратный путь
«6 марта вечером мы добрались до Мэскена в заливе Св. Креста, покрыв за день 77 километров. Здесь имеется всего только 3 юрты, но зато целых две русские торговые станции. Мы остановились перед одной из них и как всегда были встречены с чрезвычайным гостеприимством. Разговор поддерживался с некоторым трудом, так как мы объяснялись при помощи чукотского языка. Но, добавляя несколько русских, английские и немецких слов, мы скоро создали жаргон, оказавшийся весьма пригодным…
В заливе Св. Креста летом и зимою проживает значительное число оленных чукчей и, по словам русских, там стоит более ста их юрт, но в ту зиму почти все они перекочевали в глубь страны, так как состояние снегового покрова на побережье не позволяло оленям добывать себе корм. Мы проехали мимо 7 юрт оленеводов, но почти все их олени находились внутри страны.
От Мэскена до Анадырска в устье реки Анадырь, где имеется радиостанция, расстояние не так уже велико. С достаточным числом собак и легкими санями можно покрыть эти 350 километров в 3–4 дня. Мы охотно заехали бы туда, как для производства магнитных наблюдений в столь посещаемом месте, так и для того, чтобы получить новости из цивилизованного мира. Последние, полученные из Анадырска новости, были тревожные: Соединенные Штаты находились накануне войны с Японией. Однако, заезжать туда нечего было и думать: наши собаки были в неважном состоянии и, кроме того, весенние работы на ««Мод» требовали нашего возвращения не позже 1 апреля, т. е. приблизительно через 3 недели. Во время остановки в Мэскене мы произвели магнитные наблюдения, а затем нам причлось потерять еще лишний день в ожидании, так как санный путь испортился из-за теплой погоды.
Только 11 марта удалось нам тронуться в дальнейший путь. Мы проехали 40 километров до ближайшего селения – Коримо, где получили корм для собак из склада, принадлежавшего русскому торговцу в Мэскене. Из Раэткена, селения, расположенного на восточной оконечности песчаного вала, мы намеревались проехать сушей прямо к вершине Колючинской губы с целью производства магнитных наблюдений внутри страны, а также чтобы сократить наш путь вдвое. Поэтому надо было взять с собою как можно больше собачьего корма. Однако получить ничего не удалось, кроме залежалого вонючего мороженого мяса и сала. Это – отличный корм для собак, но главный его недостаток заключается в сравнительно большом весе. Если кормить собак до сыта и поддерживать их в хорошем состояли при ежедневной тяжелой работе, следует положить от 1 до 1 ½ кило в день на собаку, т. е. в 2–3 раза больше того, что нужно при питании консервами. Малое число наших собак не позволяло захватить с собою корма в желаемом количестве и потому мы не были уверены, удастся ли нам проехать напрямик сушей. Расстояние от Берингова моря до вершины Колючинской губы не так уже велико, всего около 160 километров, а расстояние от последнего селения на южном берегу до первого на северном равно приблизительно 250 километрам по прямой линии. Но ехать по прямой линии было невозможно: страна загромождена скалами, карты порядочной у нас с собою не было и едва ли таковая существует. Несмотря на все наши расспросы, мы не могли добиться точных сведений насчет выбора пути. Из береговых чукчей никто в тех местах не бывал и надежные сведения мы могли получить только от оленных чукчей, которые сопровождали свои стада внутрь страны, но последних мы не могли встретить прежде, чем достигнем Колючинской губы. Путь, по которому мы собирались ехать, был мало известен, но по нашим сведениям, из вершины залива Св. Креста существовал перевал к северу на Ванкарем или к северо-востоку на Колючин. Могли, конечно, возникнуть затруднения при отыскании удобного перевала через скалы, но больше всего мы опасались неблагоприятного состояния снегового покрова. Если снег внутри страны оказался бы глубоким и рыхлым, нам волей-неволей пришлось бы возвращаться обратно.
Глубокий снег мы встретили в первый же день пути. Мы ехали вверх по реке, где во многих местах встретили открытую воду, несмотря на март месяц, который считается здесь самым холодным в году. Вода текла между белыми снежными стенами и на их фоне казалась черной как сажа. Мы должны считать за счастье, что дело обошлось без холодного купанья, ибо при таких условиях вода часто подмывает и выдалбливает толщу снежного покрова, в котором тогда образуется своего рода туннель с тонким пластом снега вместо свода; едущие рискуют провалиться в этот туннель вместе с санями. Чукчи хорошо знали эту реку и заранее предупреждали нас об опасности. Мы надеялись, что состояние снегового покрова будет улучшаться по мере удаления от побережья, но наши надежды не оправдались. На следующий день снег с утра был отвратительный, собаки проваливались по брюхо, а мы – по колено, и в довершение всего задул южный ветер со снегопадом и туманом, из-за которого мы перестали различать окружающее. Мы уже совсем было решили поворачивать обратно, как вдруг туман поредел настолько, что стало возможным различать окрестности и выбирать места, где снег, хотя и глубокий, был все же не так страшно тяжел. Однако неудача преследовала нас по пятам».
«Подвигаться вперед, лишившись двух собак, стало еще труднее. Мы все же продолжали наш путь, но поверхность становилась все неблагоприятнее, а снег – все глубже. Мы остановились. В то время как я занялся магнитными наблюдениями, Вистинг взобрался на верхушку скалы, чтобы рассмотреть, нет ли приличной дороги в желаемом направлении. Однако, перспективы не сулили ничего хорошего. Все пути по главным долинам шли на NNW, между тем как нам надо было продвигаться на NE, вследствие чего нам предстояло все время ехать по поперечным долинам, которые были завалены рыхлым снегом.
Быть может продвинуться вперед и удалось бы, но со страшными трудностями для собак, а в случае бури они могли погибнуть все до одной, так как у нас с собою не было достаточного запаса корма. Скудость захваченного с собою провианта не позволила нам рискнуть сделать крюк к NNW, пользуясь главными долинами, как это, вероятно, делают чукчи. Кроме того, мы не были уверены в том, не заражены ли уже другие собаки и поэтому рисковали очутиться в глубине страны без средств передвижения. Сколько мы ни досадовали, пришлось повернуть обратно и ехать вдоль берега, ибо там мы всегда могли найти собачий корм, а также новых собак, в случае если бы наши заболели. Потеряв на заезд внутрь страны ровно 5 суток, мы достигли побережья, где наткнулись на две небольшие юрты оленных чукчей, приблизительно в 15 километрах от Раэткена, селения, из которого мы перед этим выехали.
Главной причиной неудачи нашей попытки проехать напрямик сушей было слишком раннее время года. В конце апреля или начале мая солнце стояло бы настолько высоко, что на снегу уже образовалась бы твердая кора, которая позволяет совершать большие переходы. В марте же снег здесь еще рыхлый и рассыпчатый, ветры легко взметают его и несут по узким долинам, вследствие чего продвижение сопряжено с большими трудностями и идет медленно.
…А между тем мы до крайности нуждались в собачьем корме и нам очень хотелось дать им день полного отдыха после долгой и утомительной поездки. Кроме того, нечего было и думать проделать за один день те 100 километров, которые отделяли нас от Энмелена у мыса Беринга. Поэтому я оставил Вистинга и, отобрав лучших собак, отправился в Раэткен, чтобы купить там корму. Приехав туда, я нашел всех мужчин пьяными, но зато чрезвычайно любезными и услужливыми, пока дело ограничивалось одними разговорами. Однако, на следующее утро, когда мне должны были выдать купленное мясо, настроение сделалось менее дружелюбным. Все же мне удалось благополучно выбраться оттуда и доехать до Вистинга с недурным запасом собачьего корма…
В течение двух последних дней, к счастью, держалась прекрасная погода и 20 мы уже въезжали в Энмелен. На этом переходе мы потеряли еще одну собаку, превосходного вожака, принадлежавшего лично Вистингу, который получил ее в подарок от одного молодого чукчи, лечившегося у него, так что при въезде в Энмелен у нас оставалось всего 11 собак. В Энмелене мы получили приятное известие о том, что состояние снегового покрова в настоящее время позволяло без всякого труда ехать в Лааре напрямик сушею, благодаря чему путь туда составлял всего 230 километров, тогда как путь вдоль берега равнялся приблизительно 450 километрам. То, что условия снегового покрова были здесь лучше, чем к западу, где мы пытались проехать, отчасти имело свою причину в ветрах, которые здесь были гораздо сильнее, отчасти же в совсем ином строении поверхности земли. Здесь имеются широкие открытые долины, где ветер уносит снег за собою, между тем как там были узкие глубокие долины, в которых снег нагромождался ветром в сугробы.
Ехать дальше на двух санях с одиннадцатью собаками не было никакой возможности. Пришлось оставить мои сани, а также часть поклажи. К счастью, одному молодому чукче случайно было с нами по дороге – он направлялся в Лааре для покупки сахара и водки, так как этих товаров не было в данную минуту в Энмелене – и за скромное вознаграждение согласился взять меня в свои сани. После нескольких штормовых дней погода поправилась настолько, что мы решились выехать. Дорога по снежному откосу была на этот раз отвратительная. Недавняя буря намела новые сугробы, а жители еще не успели побывать там для очистки пути и если бы не сопровождавший нас человек с лопатой, то ни мы, ни остальные трое саней не смогли бы проехать. Но с помощью лопаты и усилий двух-трех человек, подпиравших сани в самых трудных местах, нам удалось благополучно миновать опасное место. Погода, однако, не обещала ничего хорошего. Снежные тучи впереди нас все росли, и небо принимало все более грозный вид. Калингуат, наш чукотский спутник, призадумался и решил возвращаться. Отъехав 14 километров от Энмелена, мы скинули весь наш собачий корм и вернулись обратно с облегченными санями. При проезде на обратном пути по снежному откосу, ветер с суши был уже так силен, что несколько раз грозил опрокинуть нас с санями вниз, и мы пережили неприятные минуты. Поверни мы на час позже – нам не удалось бы миновать снежный откос, так как буря не замедлила разразиться во всей своей силе. Ветер достиг такого неистовства, что под его напором все наше жилище сотрясалось до основания и брызги волн долетали до самого порога в расстоянии нескольких сотен метров от уреза берега. Мы уже раньше отмечали прочность построек в Энмелене, которая достигалась при помощи приваленных камней и всевозможного рода подпорок. Теперь мы удостоверились, что при случающихся здесь свирепых бурях такие крепления действительно необходимы.
Однако на этот раз буря продолжалась недолго и уже 26-го погода опять прояснилась. Все же в этот день ни одни сани не могли выехать из Энмелена, так как снежный откос был непроходим даже для пешехода. Море подмыло всю нижнюю рыхлую часть откоса, которая обвалилась и образовала отвесную стену в несколько метров высотою. Кроме того, откос был покрыт крупными камнями и гравием, осыпавшимися со скал. Немало труда было потрачено в этот день на прокладку дороги. Наконец, 27 марта (день пасхи) мы покинули Энмелен в третий и последний раз, без всяких осложнений.
Ехать из Энмелена в Лааре сушею было легко. Метель уплотнила снег, но зато образовались неприятные заструги и бугры. Миновав, недалеко от берега, несколько довольно узких долин, мы выехали на открытую равнину с широкими большими долинами и мягко закругленными холмами. Водораздельная линия расположена ближе к южному побережью: уже на второй день, проехав около 80 километров, мы приблизились к новой долине, воды которой впадали в Колючинскую губу. Эта долина носит название Медвежьей, так как в старину там будто бы водились бурые медведи. Поверхность этой широкой долины покрыта кустарником, который во многих местах был настолько высок, что торчал из-под снега. Здесь должно быть настоящий рай для куропаток и зайцев, судя по виденным нами многочисленным следам. Они, наверно, ведут здесь привольное и беспечное существование, так как чукчи до них небольшие охотники. В реках, судя по словам Калингуата, водится много рыбы, как форелей, так и сигов. У порогов реки, мимо которых мы проезжали и где летом жили оленные чукчи, мы видели устройства для ловли рыбы, состоявшее из примитивной каменной трубы с небольшим отверстием на конце. Летом чукчи закрывают это отверстие большим мешком и выгоняют рыбу с мелей к порогу, пока мешок не наполняется – способ не безызвестный и у нас на родине.
В этих местностях обитает не мало оленных чукчей, благодаря чему нам не приходилось ночевать в палатке и мы могли путешествовать от юрты к юрте. Это было весьма приятно, так как погода все время хмурилась. Были дни, когда метель была так сильна, что нельзя было ничего разглядеть вокруг себя и наши чукчи часто не решались ехать дальше. На пережидание бурь мы в общем потратили двое суток».
«На следующий день, после трудного перехода, мы к 6 часам вечера достигли Лааре.
Лааре – одно из редких мест побережья, где зимою постоянно стоит хорошая погода. Господствующий кругом норд-вест никогда не трогает Лааре. Здесь сияет солнце, в то время как надо льдом стоят тяжелые снежные тучи. Так было и 2 апреля, когда мы выехали из Лааре в Яндангай. Мы покинули Лааре в сияющую погоду, но все время видели перед собою снежные тучи над мысом Новосильцева. К счастью, ветер немного изменил направление и солнце опять выглянуло, когда мы поворачивали к торговой станции. Но это было лишь на несколько часов. На следующий день ветер уже завывал по-прежнему, пришлось выжидать целых три дня. Хотя, по мере приближения к Яндангаю, ветер ослаб и метель улеглась, открыв вид на окрестности, все же тяжелое облако продолжало покоиться над опасными скалами к юго-западу от Кэнгескона и чукчи закачали головами. Там свирепствовала буря, грозившая снести со скал и нас, и собак.
Приблизительно за 8–10 дней до нашего прибытия в Яндангай, четверо тамошних жителей отправились по льду с острова Ратманова – наибольшего из островов Диомида в Беринговом проливе – на материк. Все четверо прослужили лето на борту китобойного судна, но по окончании промысла состояние льдов помешало судну не только достигнуть Яндангая – родины этих людей, но и вообще материка, вследствие чего их пришлось высадить на берег острова Ратманова. Добраться отсюда до мыса Дежнева довольно трудно, несмотря на малое расстояние, всего около 34 километров. Дело в том, что лед в Беринговом проливе почти никогда не находится в состоянии покоя. Под напором северного ветра он дрейфует со скоростью 8–10 километров в час к югу, а под напором южного – с тою же скоростью движется на север. При этом между дрейфующими льдинами образуются большие полыньи и отваживающийся пуститься по льду рискует быть отнесенным в Берингово море или Ледовитое море. Лишь в течение нескольких дней в зиму лед бывает настолько спокоен, что попытка представляется возможной, хотя и с опасностью для жизни.
Эти четверо из Яндангая терпеливо выжидали всю зиму… Наконец, 7 апреля мы могли покинуть наших яндангайских друзей. При чудной погоде мы в сопровождении двух чукчей проделали 90 километров, отделявших нас от Кэнгескона, употребив на это 11 ½ часов. Отсюда до нашего судна оставалось лишь около 130 километров, потребовавших два дня пути и 9-го вечером мы остановили сани перед «Мод», покрыв в общей сложности расстояние в 1.870 километров. Как обстоятельство, характеризующее метеорологические условия края, следует добавить, что из 68 дней, в течение которых мы путешествовали, 25 дней было потрачено на выжидание бурь и непогод. Едва ли имеется морское побережье, обитаемое людьми, с худшими метеорологическими условиями, чем южный и восточный берега Чукотского полуострова. Северное побережье в этом отношении значительно лучше. Кроме того, дорога вдоль него гораздо легче, между тем как южнее приходится описывать большие крюки внутрь страны».
Трое саней со снаряжением на 40 суток постоянно стояли наготове.
"Кристальный дворец"
Численность чукчей
«По отношению к числу чукчей, оседлых торговцев здесь невероятное множество. Чтобы установить с некоторой достоверностью число обитателей побережья, мы с Вистингом в продолжение всего пути вели счет юртам и нашли, что от Колючинской губы до залива Святого Креста имеется 590 юрт, из которых 120 населены эскимосами, а 470 – сидячими береговыми чукчами. К этому надо прибавить чукотские юрты в самой Колючинской губе и к северо-западу от нее до мыса Шелагского, число которых, по собранным нами сведениям, составляет около 200. В общем, число юрт, населенных сидячими береговыми чукчами достигает 800, из которых 450 расположены на северном побережье Чукотского полуострова, а 350 – на восточном и южном берегу. (В 1909 году Н. Ф. Калинников насчитал в тех же местах 729 юрт сидячих береговых чукчей и айванов (эскимосов). Н. Ф. Калинников. «Наш крайний северо-восток». С-Пб. 1912 год).
Число жителей в каждой юрте по нашим наблюдениям составляет в среднем 6–7 человек, так что численность всего чукотского населения на берегу составляет около 5.000 человек. Число чукчей оленеводов определить очень трудно, но, тем не менее, нам удалось наметить несколько приблизительных исходных точек для подсчета. Судя по тому, что мы слышали и видели, к востоку от линии, идущей с вершины Колючинской губы до мыса Беринга, зимою и летом имеется от 100 до 200 юрт чукчей оленеводов. Вдоль залива Святого Креста летом насчитывается по крайней мере 100 юрт, а к западу от Чаунского залива, по направлению к реке Колыме, судя по нашим наблюдениям предыдущей зимой, обитает 150 – 200 семей. Все это вмеете взятое составляет около 400 юрт, но к этому числу следует прибавить те юрты, которые находятся на всем пространстве от залива Святого Креста до Чаунской губы, и вглубь по Анадырю. Там, по нашим сведениям, обитает значительное число чукчей оленеводов, из которых многие летом не перекочевывают к морю; определить их число, однако, трудно. Если предположить, что здесь находится приблизительно 400 юрт, то число чукчей оленеводов составит тоже около 5.000 человек, так что численность всего туземного населения Чукотского полуострова определится приблизительно 8–10 тысячами человек, из которых около 700 эскимосов. Для сравнения можно упомянуть здесь, что в 1878–79гг. Норденшельд, на основании расспросных сведений, определил число юрт на северном побережье в 400 штук с населением в 2000–2500 человек, между тем как по нашему подсчету на том же самом пространстве находится приблизительно 450 юрт с населением в 2500–3000 человек. Судя по этим данным, население за последние 40 лет несколько увеличилось. Чукчи не являются вымирающим племенем. По словам Норденшельда, некий казак по имени Попов определил в 1711 году общее число чукчей оленеводов приблизительно в 2000 человек (эти сведения А. Норденшельд почерпнул у известного историка Сибири академика Г. Миллера), то есть в течение 200 лет население учетверилось».
Внешность чукчей
«Обитатели Яндангая поражают путешественника своим высоким ростом и физическим развитием. В среднем рост чукчей несколько ниже среднего роста европейца; статные, крепкие и высокие, по понятию европейцев, люди встречаются только как исключение.
В Яндангае таких исключений много: большинство чукчей были роста, который мы называем средним и выше среднего. Дать общее описание наружности чукчей очень трудно, так как типы сильно разнятся друг от друга. В общем они отличаются выдающейся вперед нижней частью лица, большим ртом, толстыми губами и крепкими зубами, придающими некоторым из них совсем доисторическую физиономию, особенно, когда над такою челюстью видишь короткий толстый курносый нос и низкий покатый лоб. Но некоторые имеют тонкий горбатый нос и высокий прямой лоб, напоминая индейцев. У всех без исключения черные как уголь волосы, которые мужчины, по старинной моде, носят коротко остриженными, оставляя только бахрому в 6–8 сантиметров длиною, окружающую венком всю голову; иногда пучок волос оставляется и на темени. Волосы стригутся не ножницами, а срезаются у самых корней острым ножом. Женщины носят длинные волосы, разделенные на две косы, которые они заплетают над ушами. У чукчей оленеводов часто встречаются мужчины, причесанные таким же образом, но только с короткими косами. Глаза у чукчей карие, косые разрезы встречаются очень редко. У всех детей глаза прекрасные, большие и ясные, тогда как у взрослых они почти всегда больные; почти у всех стариков веки красные и воспаленные, а глаза слезящиеся и слабые. Причина этого, очевидно, кроется в постоянно повторяющейся снежной слепоте. Средств для защиты глаз у них нет и только иногда встречается небольшой кожаный козырек. Поэтому глаза у них болят каждую весну, и в конце концов болезнь принимает хронический характер. Теперь, правда, начинают входить в употребление обыкновенные «снежные очки» (консервы) и можно думать, что с их введением глаза с красными веками скоро исчезнут. У большинства чукчей кожа бронзового оттенка, но у многих встречается такая же светлая кожа, как у европейцев. На побережье, впрочем, заметна примесь крови белых, что сказывается не только на цвете кожи, но и на волосах – каштановых и мягких, вместо черных и жестких, а также на глазах – серых или голубых, вместо черных и карих. У мужчин растительность на лице в большинстве случаев скудная и лишь в возрасте двадцати лет начинают пробиваться редкие усы, а жидкая борода появляется еще на несколько лет позже».
«Жена его, морщинистая старуха, была татуирована. Две полоски шли по лбу от волос до кончика носа, полосы были и на подбородке, на щеках красовалось несколько разводов, а обе руки были покрыты татуировкой сплошь от запястья до плеча. Татуировку на лице имеют почти все чукотские женщины и даже маленькие девочки часто бывают украшены двумя полосками, спускающимися вдоль носа. Узоры на подбородке и щеках выкалываются лишь в более зрелом возрасте. Не могу сказать с уверенностью, имеет ли эта татуировка какое-либо отношение к браку, но я слыхал, что полосы на носу выкалываются девочкам при помолвке. Мужчины чаще всего совсем не татуированы, но некоторые из них имеют поперечную полоску на переносице, напоминающую след от очков, а у других вытатуированы ямочки на щеках. Встречаются также и другие чукчи, у которых короткая полоска или фигура где-нибудь на теле вытатуированы, вероятно, в связи с какой-нибудь болезнью; это один из многих фокусов, проделываемых ради исцеления. В последний год я встретил между чукчами оленеводами человека с татуировкой в виде небольшого креста на правом плече. При ближайшем знакомстве он рассказал мне, что у него в этом плече были-сильные боли, вследствие чего он не мог владеть рукою и даже бросать гарпуна. Тогда один из шаманов, большой «энг-э-энгелин», бил для него в бубен и пел, а потом вытатуировал ему этот крест на плече, после чего он совсем выздоровел. Вероятно, подобного же происхождения и те знаки, которые иногда можно видеть у береговых чукчей на теле, но добиться от них объяснений по этому поводу трудно. Вообще они очень скрытны в отношении всего, что касается их верований и суеверных обычаев. Белые, жившие среди них, так часто дразнили их и издевались над ними, что чукчи привыкли недоверчиво встречать вопросы из этой области.
Обе молодые женщины в Паатене были гораздо меньше татуированы, чем старуха. Зато одна из них отличалась другими особенностями: она вся так лоснилась и была столь же жирна, насколько старуха была сморщена и худа. Ее легкое одеяние не прикрывало ее роскошных форм. В столь блестящем ее физическом состоянии не было ничего удивительного, так как, когда она на следующее утро наливала жировые лампы, мы заметили, что она одним духом осушила большую чашку тюленьей ворвани».
«Среди чукчей оленеводов встретил я любопытную фигуру по имени Нэаанпэхин. Фигура одевалась по-женски, но была высокого роста и обладала бородой и мужским голосом. Особа эта навестила нас на «Мод» в ту осень, когда мы только что достигли острова Айон, и мы все были изумлены, услышав странный голос этой рослой могучей женщины. Месяца два спустя я узнал, что Нэаанпэхин вовсе не женщина, а мужчина, который до двадцатилетнего возраста носил другое имя, одевался и вел себя как мужчина, но впоследствии переменил имя и принял одежду женщины, так как убедился, что страдает половым извращением. Чукчи, по-видимому, не находят ничего особенного в подобном явлении, они говорят о нем, как о чем то вполне естественном, и только время от времени слегка усмехаются между собою. Однако в присутствии вышеупомянутой особы они держались осторожно, так как «она» слыла за великого врача, с которым лучше было поддерживать добрые отношения. В течение зимы я неоднократно посещал ее юрту и мог наблюдать, до какой степени «она» прониклась своею ролью женщины. Если мы являлись к «ней» компанией в несколько человек, то женщины подсаживались к «ней» и «она» сидела между ними у огня, болтая о женских мелочах, выговаривая повсюду букву z вместо букв г, kj, d, как это делают чукотские женщины, говоря на родном языке, и даже пыталась говорить высоким дискантом, переходя, однако, особенно при смехе, на низкие басовые ноты. «Она» стряпала, хозяйничала, шила и штопала и чукчи, обращаясь к «ней», называли ее «пожилая женщина», не находя, по-видимому, ничего смешного в таком положении дела, но я никак не мог избавиться от ощущения, что имею дело с чем то необычайным.
Друзья мои сообщали о 2–3 случаях такого же рода среди знакомых им оленных чукчей, и, путешествуя теперь вдоль побережья, нам разумеется весьма интересно было бы узнать, есть ли и здесь мужчины, которые одеваются и живут как женщины, потому что не похожи на всех мужчин. Оказалось, что этот тип и здесь был не безызвестен, но встречался весьма редко. Мы не видели ни одного, но в самом Уэлене проживает или недавно проживала такая полуженщина. На южном побережье их вовсе нет, но, внутри страны среди оленных чукчей проживают две или три. По-видимому, болезнь – как, очевидно, следует называть это явление – распространена почти повсюду между чукчами».
Внешность эскимосов
Старший сын Тэлинго Яма, «обитавший в той же самой юрте, был самый красивый малый, которого нам приходилось видеть на побережье. Он был высокого роста и коренаст, с овальным приятным лицом, с карими живыми глазами и прямым носом, несколько большим, правда, ртом, но с ровными крепкими зубами и ямочками на щеках». «Яма пошел по стопам отца и имел уже двух молодых жен, миловидных и чистеньких. В особенности одну из них можно было бы назвать настоящей красоткой, если бы не отсутствие двух передних зубов и татуировка».
Строительные материалы чукчей
«Не надо забывать, что Чукотское побережье почти лишено леса и что здесь не найдешь ни приличного материала для постройки дома, ни дров для отопления. Море прибивает к берегу так мало леса, что его, вместе с разбросанными в прибрежной полосе костями, хватает только на сооружение примитивных юрт, других же строительных материалов на месте имеется очень немного... Длинношерстые оленьи шкуры являются превосходным материалом для такой палатки и чукчи легко добывают их путем обмена у оленеводов внутри страны».
Жилища чукчей
«Покормив собак, мы отряхнулись от снега и залезли в спальную палатку юрты. Все юрты на побережье устроены одинаковым образом и достаточно увидеть одну из них, чтобы ознакомиться с их устройством. Юрты чукчей – двойные и состоят из наружной палатки, достигающей порою внушительных размеров, и внутренней, служащей жилым помещением, которую мы обыкновенно называли спальной палаткой (Наружный шатер чукотской юрты называется «яранга», а внутренний – «иоранга» Ред.). Постройка наружной палатки очень прочна. Снизу ставится кольцо из козел или подпорок из строевого леса или китовых костей, врытых основанием в почву и соединенных вверху горизонтальными жердями; высота этого кольца около 1,2 м (4 фут.), а диаметр его, т. е. диаметр палатки внизу, варьирует от 5 до 10–11 метров. Внутри кольца помещается треножник в 3–4 м высоты из крепких бревен, верхушками соединенных вместе. Треножник помещается не по середине палатки, но ближе к входу, вследствие чего крыша палатки несимметрична, опускаясь спереди круче. От кольца к вершине треножника тянется множество жердей, которые поддерживают наружный полог палатки. В больших юртах шатерные древки часто состоят из длинных тонких досок, слишком слабых, чтобы одним поддерживать крышу. Поэтому в таких случаях внутри юрты ставится ряд косых подпорок, в виде буквы Т, которые выгибают тонкие шатерные доски дугою кверху, вследствие чего полог принимает приблизительно форму полушария, в то время как внизу стенки юрты отвесные. Все сооружение прочно скреплено и удерживается камнями, чтобы оно могло выдержать напор бури. Покров юрты состоит частью из китовой кожи и тюленьих шкур, частью из парусины; последняя теперь особенно широко распространена на восточном и южном берегах полуострова. Входное отверстие в юрту мало и низко. Иногда оно закрывается небольшим лоскутом меха, иногда же деревянною дверью; в некоторых юртах встречается даже небольшое крыльцо.
У задней стены юрты, прямо против входа, стоит спальная палатка, представляющая собою четырехугольную коробку из оленьих шкур мехом наружу. Спальная палатка поддерживается целым рядом жердей и тонких досок, настолько прочных, что по ее крыше можно расхаживать. Пространство по обеим сторонам спальной палатки служит кладовыми, где хранятся мясо, сало, рыба и овощи. Эти помещения отделены от передней части юрты перегородками, которые часто состоят всего лишь из нескольких кусков китовой кожи, висящих на поперечной жерди; иногда, впрочем, перегородки построены весьма изящно и имеют хорошие двери. С обеих сторон перед кладовыми помещениями устроены широкие полки, отстоящие от пола юрты на 1–1,2 метра (3–4 фута): на них сложены верхняя одежда, собачья упряжь, ремни, тюленьи сети и т. п. Кроме того, по стенам юрты развешаны ружья, лыжи, ломы, рыболовные снасти и одни или несколько маленьких санок. На полу сложены две – три пары извилистых оленьих рогов, которые служат для стряхивания снега с одежды при входе в юрту.
Порядок и чистота в юртах, конечно, весьма различны. Нам приходилось видеть юрты, где каждый мелкий предмет имел свое место, где все находилось в отличном порядке и чистоте. Приходилось, однако, видеть и другие юрты, где сломанные предметы обихода валялись в беспорядочной куче и пол был покрыт толстым слоем грязного снега.
Содержать в порядке большую юрту требует не мало труда. На внутренней поверхности верхнего покрова юрты постоянно скопляется в большом количестве иней, который сыплется на пол. При метелях снег попадает внутрь юрты. Приходящие снаружи также приносят с собою снег, а собаки, которых держат внутри юрты, пачкают иногда пол, хотя и не очень часто, так как приучены выходить наружу. Спальная палатка тоже постоянно покрывается инеем на внешней поверхности. Чтобы в спальной палатке было теплее, верхний покров и стенки ее покрыты связками сухой травы, куда также проникает иней. Если содержать юрту в образцовой чистоте, то весь иней и снег следует ежедневно удалять. Это делается обыкновенно каждое утро молодой или молодыми хозяйками, если их в семье несколько, причем для сметания инея служат небольшие пучки прутьев или птичье крыло, посаженное на длинный шест. Пол юрты подметается птичьим крылом начисто, чтобы на твердо замерзшем полу не оставалось ни кусочка снега.
В наружной юрте зимою никогда не топят, так как топлива очень мало, и поэтому в наружной палатке всегда очень холодно. Чукотское побережье лежит севернее границы лесов, а направления морских течений таковы, что плавник попадает сюда очень редко. Но в жилой палатке, в спальне всегда тепло. Здесь горят от 3 до 6 ламп с ворванью, но одной у каждой боковой перегородки и до 4 у задней наружной стены. Спальная палатка, как уже упомянуто, имеет форму четырехугольную; высота ее часто достигает 1,8 метра, так что внутри палатки стоять можно свободно. Ширина или глубина ее варьирует между 2, 3 и 4 метрами, между тем как длина составляет от 3,5 до 6–7 метров. Внутренняя продольная стена висит свободно, и для того, чтобы вползти в палатку, стоит только немного отвернуть ее. Шатер спальни сшит из больших оленьих шкур шерстью наружу. Для большой спальни употребляется очень много шкур, около 60–70, в то время как обычно число шкур не превышает 40–50. Пол сделан из китовой кожи и устлан толстым слоем веточек и пучков сухой травы. В некоторых юртах на полу лежит слой копоти и грязи в дюйм толщиною, но в других, пол так выскоблен и вымыт, что блестит как лучший линолеум. Вдоль внутренней входной стены спальни ряд бревен образует нечто вроде дверного порога, который ночью служит также изголовьем».
«Юрты чукчей оленеводов представляют в общих чертах малое издание юрт береговых чукчей. Спальные палатки здесь так малы, что часто в них хватает места лишь для четырех человек, в то время как палатки береговых чукчей могут вместить от 20 до 30 человек».
В Яндангае «юрты большею частью просторные, с прочным парусиновым покровом, а внутри уютные и чистые. Одна из посещенных нами юрт являлась прямо образцом: внутренняя палатка была большая и поместительная, стены чистые и светлые, пол блестящий, а стоявшие на своих местах чашки и прочая посуда сверкали чистотою. Женщины в палатке ходили не голые, как это обычно бывает, а в легкой одежде, напоминавшей капот; хозяин был в ярко-красной рубашке. Несмотря на обычную внутри палатки жару, воздух был так чист, что даже избалованный человек мог бы чувствовать себя в ней прекрасно. Такая юрта служит доказательством того, что можно жить в порядке и чистоте и на чукотский манер; вовсе не обязательно, чтобы спальная палатка была грязная, пол загаженный, а чашки и посуда немытые».
А местечке Паатен, «как и повсюду, перед юртой находился погреб, где хранятся в мороженом виде мясо и сало. Погреб представляет собою простую яму, прикрытую земляной крышей, держащейся на моржовых костях. Крыша имеет небольшое входное отверстие, закрываемое плоским камнем, деревянным щитом или лопаточной костью кита. Подле каждой юрты всегда находится стойка высотою в человеческий рост. На нее складываются на зиму лодки, убираются сани, тюленьи сети и ремни из тюленьей или моржовой шкуры; их вешают так, чтобы собаки не могли достать и сожрать их». Оставлять на ночь сани неубранными опасно: если чукотские собаки бродят на свободе, хозяин рискует найти утром только куски саней, так как изголодавшиеся собаки пожирают все ремни, связывающие различные деревянные части саней».
«Теплая, но весьма непрочная, спальная палатка внутри просторной солидной наружной палатки, где даже сильнейшие бури едва ли чувствуются, дает чукчам убежище, в котором они пребывают в тепле и безопасности, даже если снаружи стоит трескучий мороз или бушует снежная буря, когда земля и небо сливаются воедино».
«В спальной палатке так жарко, что чукчи ходят там голые даже в самый разгар зимы... Спальная палатка нагревается не только от ламп, но и от многочисленных ее обитателей. Вечером жара в палатке стоит прямо нестерпимая, воздух насыщен запахом тюленьей ворвани, смешанным с людскими испарениями. Огонь в лампах затухает и вспыхивает только временами, когда кто-нибудь входит или выходит, и, поднимая переднюю перегородку, впускает немного свежего воздуха. В большинстве палаток под крышей устроено одно или два вентиляционных отверстия, которые, однако, не всегда очищаются от инея и потому не всегда функционируют.
Нельзя сказать, чтобы чукотские юрты являлись очень приятным местопребыванием для белого человека, но с другой стороны, трудно придумать форму дома или палатки, которая была бы лучше приспособлена к жизненным условиям страны».
«Вистинг и я также не испытывали особого удовольствия от пребывания у этих оленных чукчей. В спальной палатке было страшно тесно. Семья состояла из пожилой четы, взрослой упитанной девушки и двух маленьких девочек. Встреченные нами два мальчика, сообщившие о близости стойбища, оказались сыновьями хозяина, но они к счастью ночевали в парусиновой палатке около стада. Когда мы с Вистингом вошли в спальную палатку, она была битком набита людьми, и мы думали, что никак не поместимся. Лампа, над которой постоянно висел чайник или котелок, и большое оловянное ведро, в котором растопляют лед, занимали все свободное место.
Мы провели здесь три долгих дня. Погода не позволяла и носа высунуть наружу, большую часть времени мы провели сидя в спальной палатке, где единственное развлечение состояло в перемене положения, поскольку это позволяло место: вытянуть правую или левую ногу, опереться на правый или левый локоть».
«Едва ли можно представить себе более глубокую нищету, чем та, которая царила в юртах этих оленных чукчей. В одной из них женщин совсем не было, там жил только глухой старик с двумя юношами. Его жена и остальные дети находились далеко внутри страны при стаде, если можно так назвать жалкую пару оленей, принадлежавших старику. Трудно себе представить, что за вид был у их юрты. Спальная палатка была грязная и маленькая, притом такая изодранная, что ветер продувал ее насквозь.
В сравнении с этой, вторая юрта казалась олицетворением чистоты, но спальная палатка была здесь так мала, что протянуться в ней каким-либо образом было совершенно немыслимо».
«В юрте оленных чукчей «жила женщина, «муж» которой имел и вторую жену и другую юрту где-то на стороне, где он сейчас и находился. Во время нашего пребывания к ней приехал ее друг, так что нас было четверо в крошечном помещении. Пока Вистинг гостил там один, их было всего трое, и то каждый квадратный сантиметр площади был занят, так что я совершенно не понимал, как мы уместимся там вчетвером для ночевки. Однако дело кое-как сошло, так как при достаточной практике можно спать в самых невероятных положениях, а чукчи, по-видимому, любят спать переплетясь в тесный клубок. Единственной неудачей за всю ночь было то, что Вистинг, желая немного выпрямить ногу, повалил нечаянно лампу, но последняя была почти пуста, и поэтому особой беды не произошло».
«Одна из юрт, где мы остановились на ночь, была ужасная: грязь, темень, сырость, все оборвано, дуло так сильно и стоял такой холод, что почти нельзя было заснуть ночью. Так же как и в других юртах оленных чукчей, в которых мы ночевали в этот переезд, пищу варили во внешней палатке, сжигая сырой лес, который горел недурно, но так дымил, что пребывание в помещении было невозможно. Другая юрта, где нам пришлось целый день пережидать бурю, была полной противоположностью первой. Здесь все дышало порядком и чистотою. Спальная палатка была одной из самих больших, какие мне только приходилось видеть у оленных чукчей, но все же игрушечных размеров по сравнению с палатками береговых чукчей; там было так чисто и уютно, что пребывание в ней составляло одно удовольствие».
«По всему побережью Чукотского полуострова встречаются остатки жилищ другого типа, а именно землянки, выложенные внутри бревнами и китовыми костями. Остатки этих жилищ имеют вид маленьких курганов, с провалами в середине. В этих курганах находится старинная утварь из моржовых клыков или из камня, глиняная кухонная посуда и множество костей животных, очевидно послуживших пищей жившим здесь людям. Развалины эти встречаются до самого острова Айон, где я летом 1920 г. имел случай посетить их несколько. Согласно более старым литературным источникам, цитированным, напр., А. Е. Норденшельдом, эти землянки были построены не чукчами, а другим племенем, вероятно эскимосами, которые около 300 лет тому назад были вытеснены с полуострова чукчами».
«Береговые чукчи, у которых мы спрашивали, кто обитал в старинных землянках зимою, все сходились на одном, что это тоже были чукчи. Они рассказывали нам, что в старину чукчи жили зимою в землянках, а летом в маленьких палатках (одинаковых во всех отношениях с теми, в которых и поныне живут эскимосы в Гренландии). Зимние юрты чукчи стали строить позже, но и это происходило еще в те давние времена, когда существование железа было им неизвестно. Руководствуясь догадками и предположениями, я думаю, что переход от землянок к двойным палаткам совершился после того, как значительная часть населения Чукотского побережья стала заниматься оленеводством, вследствие чего оленьи шкуры получили более широкое распространение».
Обогрев чукотского жилища
«Единственный горючий материал, который имеется в изобилии, это – тюленья ворвань. Но, для того, чтобы отапливать юрты ворванью, необходимо, чтобы тепла утекало как можно меньше, а поэтому и вентиляция должна быть слабой».
Жилища эскимосов
В юртах эскимосов «царила полная нищета, у хозяев не было почти никакой пищи, не говоря уже о корме для собак. Пришлось прибегнуть к запасу, который мы всегда возили с собой.
Юрты у эскимосов были совсем такие же, как у чукчей, и нет ничего удивительного, что мы не заметили, как попали к совершенно другому народу. Одежда, утварь, орудия были одни и те же, только язык был другой. Юрта Тутали была только немного чище большинства чукотских жилищ, сам же Тутали и его дети были одеты в старые грязные и рваные меховые одежды. Он не переставал твердить нам, что был «poor like hell». Жена у него умерла несколько лет тому назад, дома теперь хозяйничала его молоденькая и сравнительно недурненькая дочка, в то время как оба сына охотились».
«Здесь было 6 юрт и нас пригласили в самую большую, весьма внушительных размеров, где было чисто и прибрано. Спальная палатка и снаружи казалась просторной, но мы прямо удивились, когда пошли внутрь помещения и оглядели его. Оно представляло нечто вроде длинной узкой залы шириною в 4 метра и длиною, по моим соображениям, не менее 10 – 12 метров. Кругом горело 6 жировых ламп, по одной вдоль коротких стен и по две вдоль длинных. В данном случае такая обширная палатка являлась необходимостью, так как обитателей было очень много».
В Интоуне вперемежку с юртами стоит «довольно большое число хорошеньких деревянных домиков, одни из которых выкрашены в красный цвет с белою росписью, а другие посерели от дождей и ветров. На самом деле эти дома принадлежат богатым эскимосам, которые живут в них, однако, только летом, возвращаясь на зиму в свои юрты. Не только в Интоуне, но и во многих других эскимосских деревнях можно видеть такие домики, которые, вероятно, строятся где-нибудь далеко отсюда и ставятся здесь уже в готовом виде. Иметь такой домик с плотной непроницаемой крышей – большое преимущество, так как лето в этих местах дождливое и сырое, и жить в промокшей насквозь юрте, где меха легко отсыревают и портятся, представляет мало удовольствия. Зимою же, наоборот, куда предпочтительнее юрта с теплой спальной палаткой из оленьих шкур, тем более, что здесь тоже слишком мало леса, чтобы отопить деревянный дом как следует».
Чукотская утварь
«Домашняя утварь отличается простотой. Горшок и два-три чайника постоянно висят над лампами. На полке в углу стоит пестрое собрание чашек, пара ножей лежит подле ламп, а наверху, под навесом, имеется несколько больших плоских деревянных стоек, где помещаются тарелки. Наконец, в каждой юрте имеется большой ковш или ведро, в котором растопляют снег и лед. Так как внутри юрты достаточно тепло, чтобы снег растаял, то ведро не ставят над лампой. Внешние стенки ведра все же настолько холодны, что с них стекает влага и поэтому под ведро ставят чашку или деревянный стул, сиденье которого выдолблено в виде чаши. Над лампами устроены жерди, на которых сушат одежду, а вдоль входной стены на толстой тяжелой перекладине висят шкуры, служащие ночью верхними одеялами. Пододеяльники из оленьих шкур хранятся днем в наружной палатке, вечером же вносятся в палатку и расстилаются у передней стены, где вся семья спит, имея в качестве изголовья порог. Гостям же обычно постилается шкура у задней стены...
Лампы с ворванью дают невероятное количество тепла и освещают отлично, но зато требуют постоянных забот. Они имеют форму чаши с прямоугольным носиком спереди, где лежит фитиль, сделанный из моха. Женщина непрестанно должна наблюдать за фитилем, так как светильник часто коптит и то и дело угрожает потухнуть; иногда необходимо наклонить лампу, чтобы приток ворвани был достаточно обильный. Над светильником всегда висит котелок или жестяной чайник, так как все приготовление пищи происходит в спальной палатке. На это дело уходит много времени, но чукчам торопиться нечего, и чего-чего, а времени у них достаточно».
«К сожалению, время года было еще раннее, когда только самый верхний слой почвы успел оттаять. Поэтому я не мог предпринять сколько-нибудь значительных раскопок, но мне все же удалось найти множество черепков кухонной посуды, два-три обломка каменных ножей и кости оленей, тюленей и птиц».
Предметы, используемые чукчами в быту и на охоте
«Соприкосновение с цивилизацией облегчило условия жизни чукчей, так как, благодаря белым, они стали обладателями огнестрельного оружия, вытеснившего почти все старинные орудия охоты, за исключением гарпуна. Некоторые из первобытных орудий все же еще сохранились, так как промышленность не могла предложить чукчам в этой области ничего лучшего. Но и здесь труд чукчей стал легче, благодаря распространению среди них ремесленных инструментов из железа и стали, заменивших трудно вырабатываемые орудия из камня и кости. Среди предметов, до сих пор сохранившихся в употреблении в первобытном их виде, на первом месте стоит скребок для обделки шкур. Таким примитивным скребком служит закругленная полоска на деревянном бруске; но, чтобы размягчить почти начисто очищенную шкуру, до сих пор еще употребляется камень. Секирообразный топор, употребляющийся чукчами для изготовления санных полозьев, рукояток для гарпуна, багров и т. п., служит и топором и рубанком вместе и сохранил свою первоначальную форму, но получил лезвия более высокого качества. Кривые ножи, служащие для отделки, и сверла для прокалывания дырок в ремнях тоже остались прежними, хотя теперь кое-где стали появляться и американские сверла. Женский нож сохранил свою прежнюю форму, а каменный молоток для разбивания костей употребляется и поныне в том же виде, как и сотни лет тому назад. Введение примуса и керосина мало повлияло на приготовление пищи. Примус употребляется лишь в редких случаях, когда, например, является надобность наскоро приготовить чашку чая для проезжего. У одного чукчи мы видели большую керосиновую печку в спальной палатке, но она служила там лишь украшением. То же самое можно сказать и о будильниках, которые встречаются почти в каждой юрте. Весьма немногие чукчи имеют представление об исчислении времени по часам. Швейные машины употребляются довольно часто, так как широкие защитные одежды от снега носят поголовно все. В Уэлене живет эскимосская женщина, содержащая настоящую портновскую мастерскую. У нее есть швейная машина, и она принимает заказы и на защитные балахоны, и на рубашки.
По всему побережью спички не только вытеснили, но в сущности совершенно упразднили старинные средства добывания огня. Однако, у чукчей оленеводов, наряду со спичками, сохранился кремень и деревянный снаряд из дощечки с палочкой для добывания огня. Они тщательно хранят эти старинные предметы, потому что последние имеют религиозное значение и принадлежат богам оленей. Чукчи извлекают огонь из этих снарядов при различных празднествах, так как спички белых при таких обстоятельствах принесли бы смерть и гибель оленьего стада. Во время зимнего праздника убоя оленей, снаряд для добывания огня смазывается кровью свежезарезанных оленей, а во время другого праздника, в мае, когда телятся самки, снаряд сматывается оленьим жиром. Этот снаряд продолжают хранить и некоторые береговые чукчи, ибо с ним связываются подобные же суеверные представления. Так, по крайней мере, рассказывал нам один молодой чукча из Эмеле (у Мыса Беринга). Но в других местах на наши вопросы отвечали, что таких снарядов больше нет. Если они и остались кое-где, то раздобыть их очень трудно, вследствие связанных с ними суеверий. Мне известно, что один торговец прошлой зимой прилагал большие усилия, чтобы приобрести такой снаряд, но безрезультатно».
Пища чукчей
Основным продуктом питания чукчей, по мнению автора, является моржовое и тюленье мясо, а также рыба, мясо и жир китов и белых медведей. «Когда видишь, как чукчи умеют использовать всего моржа, не находишь ничего удивительного в том, что они боятся, как бы моржей не истребили. Хотя на северном побережье чукчи в значительной степени живут охотой на тюленя, но последняя в течение долгого зимнего времени часто бывает неудачной и если у чукчей нет под рукою некоторых запасов, то наступает голод, как это и имело место на северном побережье в течение двух последних зим. Летний промысел моржей и тюленей был не настолько обильным, чтобы сделать запасы, так что зимою чукчам пришлось жить тем, что они могли добыть за день. Когда же по неделям бушевал шторм или море покрывалось сплошным льдом без единой полыньи, – чукчи голодали. В местности, между мысом Ванкарем и мысом Северным, где условия были хуже всего, от голода умерло целых две семьи».
«Моржовая кожа … служит чукчам и пищей, считаясь весьма тонким лакомством. Кожа с небольшим слоем сала нарезывается тонкими четырехугольными ломтиками; но даже эти маленькие кусочки так жестки, что мы никогда не могли их разжевать и только старались помять их во рту настолько, чтобы можно было проглотить. Свежая кожа почти не имеет вкуса и чукчи охотнее едят ее тогда, когда она залежалась и сало на ней прогорькло до того, что обжигает нёбо. Мы пытались есть и такую кожу, но надо обладать прямо какой то луженой глоткой, чтобы проглотить эту пищу. Вистинг объявил, что, съев 8–10 ломтиков такого сала, он так обжег себе глотку, словно целый день пил 97-ми градусный спирт… мясо съедается непосоленным, в вареном или в замороженном виде, нередко протухлое. Есть протухлое замороженное мясо не так уж трудно, как ложно было бы думать, потому что мясо легко проглатывается, прежде чем успеет оттаять. Гнилое мясо наравне с салом считается чукчами особенным лакомством. Помню, как однажды на обратном пути к дому мы остановились у чукотской юрты. У нас было с собою залежавшееся моржовое мясо для собак, и Вистинг принялся кормить собак. Увидав это, хозяйка юрты вышла и попросила кусок этого мяса, настолько испорченного, что, несмотря на холод, оно издавало далеко ощущаемое зловоние. Она получила желаемое и разделила мясо между детьми, как лакомство».
«Китовая кожа считается у чукчей большим лакомством. Сама она очень тонка, но срезается с полуторадюймовым (38 мм) слоем жира. При употреблении в пищу, хозяйка разрезает большой кусок кожи на полосы шириною в один дюйм (25 мм), а последние уже на тонкие ломтики, которые она протягивает гостям на деревянном блюде, время от времени кладя себе в рот два-три кусочка. Китовый жир совершенно безвкусен, а кожа напоминает жевательную резину с легким привкусом рыбы. Жир едят обыкновенно в замерзшем виде и с зеленью. Зелень вообще играет большую роль в питании чукчей. Летом они собирают множество листьев, преимущественно щавеля и вербы; листья эти месятся с тюленьей ворванью и затем ими набивают мешки на зиму. Нам приходилось есть эту зелень всегда в мороженом виде; нельзя сказать, чтобы она была вкусна, так как тюленья ворвань дает себя чувствовать слишком сильно».
«Чукчи, а также русские жители Колымского края, часто едят рыбу сырой или замороженной, и в этом виде рыба действительно очень вкусна, если она только свежая. Но чукчи считают, что рыба еще вкуснее в полуиспорченном виде. Едва ли, однако, можно себе представить что-нибудь отвратительнее на вкус».
«Наконец, следует упомянуть, что и оленина играет известную роль в питании приморских чукчей. К зиме они обычно убивают одного или двух оленей, в виде некоторого запаса на случай голода; богатые приморские чукчи даже обменивают себе на зиму небольшой запас оленины».
Кроме того, чукчи употребляют в пищу диких птиц, их яйца и мелкого зверя.
«Мука потребляется теперь по всему побережью в значительном количестве. Из нее пекут хлеб, жарят блины на тюленьей ворвани, а иногда вместе с тюленьей кровью варят похлебку. До сих пор мука, однако, еще не является предметом первой необходимости, но для следующего поколения, с детства привыкшего к мучной пище, она несомненно будет таковым; это уже произошло у эскимосов, живущих на Аляске. Галеты и даже разного рода консервы из мяса и овощей в герметически закупоренных жестянках начинают становиться здесь ходким товаром.
Ввоз муки – не плохое дело, так как благодаря ему у чукчей имеется некоторый запас пищи на случай плохих времен. Но еще важнее было бы для них научиться рационально пользоваться теми источниками, которые дает им их собственная страна».
«На еде в значительной мере сосредоточены все интересы чукчей. «Хороша ли еда там, откуда вы приехали?» – вот вопрос, часто предлагаемый приезжему. Вистингу и мне так часто приходилось ночевать в юртах чукчей и проводить в них целые дни, пережидая бурю, что мы приобрели основательные познания относительно кухни чукчей.
Как было видно выше, кухня у них чрезвычайно проста, так как пища часто употребляется в сыром и замороженном виде. Только вечером подается вареное мясо. Котелок, в котором очень много мяса, но мало воды, в течение всей второй половины дня висит над жировой лампой и тихо кипит. Время от времени хозяйка запускает в него не совсем чистые руки, чтобы перевернуть мясо и переложить куски так, чтобы они варились равномерно. Наконец, она вынимает все мясо и кладет его в миску. Когда мясо совсем остынет, чукчи принимаются за еду. Часто перед мясом, в виде закуски, подают сало и зелень. Хозяйка стоит перед блюдом на коленях и широким женским ножом режет куски на маленькие ломти, подвигая их на блюде, с которого остальные хватают их пальцами с невероятным проворством и поспешностью. Насытившиеся один за одним вытирают пальцы и рот тряпкой, о первоначальном цвете которой можно лишь строить догадки, или же пучком моха, после чего садятся в стороне и зажигают трубки. Тут появляется чай, единственный напиток чукчей. Впрочем, бурда, которую по большей части пьют в юртах чукчей, имеет лишь отдаленное сходство с чаем. Листья чая, продаваемые на побережье в кирпичах или врассыпную, имеют такой вид, словно их уже несколько раз заваривали и спивали. Чтобы получить хороший цвет, чукчи варят чай очень долго и добросовестно, от чего вкус совершенно теряется. Тем не менее чукчи с наслаждением выпивают огромные количества своего вареного чая, пока пот не начинает катиться с них градом, и очень довольны, если есть кусочек сахара для прикуски. Если после ужина остается немного мяса, его откладывают в сторону, чтобы съесть утром перед чаем. Завтрак обычно бывает более скудным: несколько кусочков тюленьего мяса, вареного или мороженого, и несколько ломтиков моржовой кожи с чашкой чая. После такого завтрака мужчины уходят на целый день и возвращаются с морского льда лишь поздно вечером. Поэтому они, собственно говоря, едят только один раз в сутки, но зато, естественно, едят основательно. Если же они остаются дома, то часто в середине дня едят сало или моржовую кожу с зеленью, иногда мороженую рыбу или мясо.
Пища чукчей в общем не плохая. Европеец, конечно, с презрением поморщится при виде тюленьего мяса или моржовой кожи с щавелем и листьями вербы, пропитанных ворванью; но, просидев в санях или пробежав рядом с ними 8–10 часов после утреннего завтрака, состоявшего из одной чашки чая, испытываешь такой голод, что с удовольствием берешься за моржовую кожу, а на тюленье мясо взираешь как на лакомство, даже если оно покрыто слоем сал».
«Хотя подаваемые нам блюда и не всегда отличались большой изысканностью вкуса, но зато приготовление пищи не имело ничего отталкивающего. Мы с Вистингом отличали следующие сорта пищи. Первый сорт составляло все несоленое: оленина, тюленина, моржатина или свежая рыба, в вареном или мороженом виде. Вторым сортом считалось у нас свежее сало, свежая китовая или моржовая кожа, зелень или содержимое оленьего желудка с кровяным супом. Третьим сортом являлось гнилое мороженое мясо оленя, тюленя или моржа и старая моржовая кожа с прогорклым салом. Наконец, последним и худшим сортом была гнилая рыба».
«В просторной внутренней палатке нас ждал радушный прием, кипящий чай и вареное тюленье мясо».
«Продовольствие также оставляло желать лучшего. Оленина, которою нас угощали, была залежавшаяся и имела резкий привкус козла, а другие блюда – кровяной суп с содержимым оленьего желудка и мороженое китовое сало с зеленью – были также невкусны. Вся стряпня происходила в крошечной спальной палатке. Мясо варили над единственной жировой лампой, приготовление ужина начиналось уже с полдня. Хозяйка только и делала, что возилась с едой: за три дня, которые мы там провели, она ни разу не вышла из палатки и все время ходила совершенно голая».
«У оленных чукчей, у которых мы остановились, царила страшная нищета. Вся их пища состояла из моржового мяса того сорта, каким мы обыкновенно кормили собак, но уделить что-нибудь из этого запаса для наших собак чукчи не могли». «Над колеблющимся огнем жировой лампы постоянно висел грязный чайник, но о варке пищи не было и речи. Когда старик или мальчики, скорее напоминавшие негров, чем чукчей, чувствовали голод, они просто брали себе кусок мороженого моржового мяса или кожи».
«Еда там тоже состояла из залежалого моржового мяса и кожи, которыми нам и пришлось удовольствоваться».
Самогоноварение у чукчей и борьба с ним
Автор замечает, что «чукчи у мыса Беринга и на всем южном побережье выучились еще кое-чему от белых, и между прочим такому, чего им бы не следовало узнавать вовсе. Они научились не только пить и ценить водку, но, что еще гораздо хуже, выгонять отвратительную жидкость, которую они тоже называют водкой и которая способна сильно опьянять. Самогонные аппараты работают у них днем и ночью. Над примусом стоит чугун со смесью, состоящей в значительной степени из муки с сахаром. Чугун закупорен герметически и из него идет трубка сперва в охлаждающую водяную ванну, затем к бутылке, куда каплями стекается выгоняемая жидкость. Мы имели однажды случай испробовать этот национальный напиток. Нам предложили бутылку, содержимое которой трудно было определить по запаху. Мы вообразили, что это газолин или нечто в этом роде и весьма удивились, когда хозяин с гордостью заявил нам, что это «виски». Вкус оказался не лучше запаха: напиток был отвратительный. Непонятно, как может его проглотить даже чукча, но, очевидно, цель здесь оправдывает средство».
«Мы заглянули в несколько юрт, где беспрестанно работали самогонные аппараты, и наблюдали непривлекательные картины: все кругом было черно от копоти, грязно и вымазано жиром, даже дети. В таких юртах все доходы идут на покупку керосина, сахара и муки, одним словом на добывание самогона. На покупку утвари и съестного, хотя бы для детей, не остается ни гроша.
У некоторых чукчей это дело поставлено на широкую ногу: они гонят водку в больших количествах и отправляются к оленным чукчам, захватив с собою 20–30 бутылок этого яда, который они продают по одному песцу за бутылку.
Торговля водкой и курение ее уже давно безусловно запрещены по всему Чукотскому полуострову, но какой смысл в этом запрещении, если власти не устанавливают строгого контроля. Правда, побережье Чукотского полуострова длинно и малодоступно, вследствие чего обнаружение и конфискация всех самогонных аппаратов, а может быть и наказание лиц преступивших закон, сопряжены с большими трудами и затратами. Но правительство, взявшее на себя управление таким народом как чукчи, которые не больше как десятилетия тому назад жили в первобытном состоянии, а теперь выведены из равновесия соприкосновением с худшими сторонами цивилизации, такое правительство несет ответственность настолько значительную, что с того момента, когда оно начинает пренебрегать своими обязанностями и издавать пустые запрещения, не заботясь о проведении их в жизнь, оно не заслуживает дольше сохранять власть. Разумеется, все сказанное здесь относится к прежнему правительству. Нынешняя власть не может считаться ответственной за все прежние небрежности и упущения. Она еще не обладает достаточными возможностями, чтобы проявить свои намерения. Судя по тому, как обстоит дело в настоящее время, создается впечатление, что общее положение чукчей в значительной степени зависит от местных или соседних купцов. Там, где купец действительно заботится о туземном населении, или же по крайней мере сознает, что ему самому выгоднее быть окруженным трезвыми и трудолюбивыми людьми, нежели пьяными лентяями, в таких местах население сравнительно процветает. Купец легко может помешать курению самогона, или же сократить его размеры, отказывая винокурам в керосине, муке и сахаре, а также может собственным примером научить чукчей порядку и чистоплотности, причем не потеряет в их мнении, если будет держаться несколько обособленно. Но там, где белый братается со всеми туземцами, где он пьянствует вместе с ними и сам покупает их самодельную водку, где он терпит в собственном жилище присутствие пьяных скандалящих чукчей, там создаются кошмарные условия. Белый, падающий так низко, не должен терпеться властями».
Питание эскимосов
Основным способом добывания пищи у эскимосов является охота. «Но с охотой обстояло не важно. Тюленей в этой местности не было уже давно и один из сыновей отправился к югу, в селение, расположенное на островке, чтобы там попытать счастья. Второй сын только что вернулся домой из поездки к соседям чукчам и привез с собою половину мороженого тюленя, которая теперь лежала и оттаивала в спальной палатке, составляя весь имевшийся на лицо запас пищи. Они предложили нам откушать, но бедняги вздохнули с облегчением, увидя, что мы вытащили большую неначатую жестянку кекса».
Эскимос «Тэлинго ценил как хороший чай, так и хороший табак».
«В тот день в юрте у Ямы подавались следующие кушанья:
7 часов утра: – немного вареного тюленьего мяса со вчерашнего вечера и чай.
12 часов дня: – мороженое тюленье мясо с зеленью, мороженое моржовое мясо и моржовая кожа, чай.
6 часов вечера: – вареное тюленье мясо и чай».
Одежда и обувь чукчей
«Внутри спальной палатки дети ходят совсем голые, женщины и девочки старше десяти лет одеты в то, что скорее можно назвать купальными трусиками, а мужчины ходят в подштанниках. В этом легком одеянии они не боятся выходить и в наружную холодную палатку. Почти обнаженная девушка, не задумываясь, только натянув меховую обувь, бросается в наружную палатку, чтобы принести что-нибудь оттуда. А когда мимо юрты среди бела дня проезжает путник, часто случается, что местные красотки, чтобы посмотреть на чужого, появляются в дверях в костюме Евы, в одной только меховой обуви на ногах. Верхняя одежда у береговых чукчей та же, что у чукчей оленеводов. Женщины носят двойную одежду из блузы и брюк, одну шерстью внутрь, другую шерстью наружу. Одежда мужчин состоит из двух пар обтягивающих брюк и двух широких рубах, едва достигающих до колен и перетянутых вокруг талии ремнем. Зимою в ходу почти исключительно одежды из оленьего меха, а осенью, весною и летом мальчики и мужчины носят брюки из тюленьей шкуры и только одну рубашку. В защиту от дождя они носят дождевик из тюленьих кишок, зимою же нередко употребляется чрезвычайно просторная верхняя одежда из материи или оленьей шкуры, чтобы снег не забивался под двойную рубашку. Лучшую обувь, чем та, которую носят чукчи, трудно придумать для полярных стран. Они имеют целый набор сапог для различных времен года. Сапоги для больших холодов сделаны из пушистого оленьего меха и снабжены плоскими подошвами из тюленьей шкуры. Для осени и зимы у них имеются сапоги с выпуклыми подошвами и голенищами из коротко-шерстного оленьего меха. Подобного же рода обувь, но с подошвами и голенищами из тюленьей шкуры, промокаемые или нет, употребляется в течение круглого года. Наконец, специально летней обувью являются высокие непромокаемые сапоги из тюленьей кожи, пропитанной жиром. Вся эта обувь очень красива на вид и так просторна, что под нею можно носить чулки из оленьего меха (лепты) и подкладывать стельку из толстого слоя сухой травы. Шапки и рукавицы дополняют костюм чукчи.
Ходить в мехах приятно и тепло, но меховая одежда требует большего присмотра, чем наше обычное платье. Если мех отсырел, следует тщательно высушить его при первой возможности, так как иначе шерсть начинает лезть. Но, путешествуя по побережью, можно быть уверенным, что об одежде всюду сумеют позаботиться».
Курение. Туземные трубки для курения
Трубка Тэлинго «была почти в фут (0,3 м) длиною и имела небольшую воронкообразную головку из олова; чубук трубки, слегка загнутый на конце, был деревянный, толщиною не меньше дюйма (25 мм) снизу у головки и богато выложенный оловянными инкрустациями в виде геометрических узоров. Заканчивалась трубка длинным мундштуком из олова.
Тэлинго превыше всего в мире ценил свою трубку и не продал бы ее ни за какие сокровища. Он рассказал нам, что ему не раз предлагали за трубку большие деньги, но он всегда отказывался. Такую богатую трубку мы ни разу не встречали на побережье, хотя нам и приходилось видеть несколько раз трубки старинного фасона с маленькими головками и длинными чубуками, сделанные целиком из металла или же из дерева, выложенного оловянными инкрустациями. Обычно встречаемая у оленных чукчей трубка представляет собою прямоугольную выдолбленную чурку с прикрепленной на одном конце небольшой головкой. У береговых чукчей мы такой трубки не встречали вовсе. Причина тут вероятно та, что это трубки не чукотские, а завезены сюда ламутами, с которыми мои приятели оленные чукчи поддерживали постоянные сношения.
Оленеводы рассказывали мне, что такие трубки (ламутские нельзя брать с собою в могилу после смерти, а необходимо иметь трубку старинного чукотского фасона). Здесь же на побережье оригинальные туземные трубки понемногу исчезают, вытесняясь обычными короткими американскими трубками, которые иногда подвергаются кустарным «усовершенствованиям», как, напр., заменой короткого мундштука длинным прочным деревянным чубуком. Курение папирос распространено здесь гораздо меньше, чем у самоедов в Югорском Шаре, но все же на побережье есть много молодых людей, которые знакомы с искусством свертывания папирос. Новые трубки изменили манеру курения. Старинные трубки все очень малы и выкуриваются двумя-тремя длинными затяжками, при которых дым втягивается в легкие. Употребляя же современные большие трубки, чукчи, хотя и продолжают затягиваться, но вдыхают уже только часть дыма и понемногу начинают курить на манер цивилизованных народов. Табак употребляется всеми поголовно; мужчины курят и жуют, женщины чаще только жуют. Табак начинают употреблять в очень раннем возрасте, и мне случалось видеть ребят, в буквальном смысле выпускающих материнскую грудь, чтобы протянуть ручонку к отцовской трубке. В смысле количества табака, потребляемого на душу, чукчи, вероятно, занимают одно из первых мест. Цифр я привести не могу, но знаю, что табак является одним из важнейших предметов ввоза, самым важным после патронов, и ввозится в относительно крупных количествах. Табак всегда является желанным товаром. Береговые чукчи уже разбираются в сортах табака и низшие сорта русского табака не находят больше сбыта на побережье, а только внутри страны, у оленных чукчей».
Финн Мальмгрен. 1895-1928
Финн Мальмгрен во время экспедиции на "Мод"
Гаральд У.Свердруп
Оскар Вистинг (капитан "Мод")
